Молекула кислорода, побывавшая в лёгких Юлия Цезаря.
Вчера вечером была буря, а сегодня Рим душила шёлковой удавкой запредельная жара- незваная гостья из иссушенных пустынь Северной Африки.
В этот жаркий день ты вдыхаешь пыльный воздух примерно пятнадцать раз в минуту, насыщая свой организм раскалённым кислородом и выдыхая тяжёлый, как опиумный дым, диоксид углерода. Твоё горло горит от жажды, как у портового нищего с перепою, но у паланкина только легионеры и рабы-носильщики. Тебе никто не подаст воды, Цезарь, ты слишком велик для земной слабости. Сияй и освящай Рим своей благосклонностью, умирая от жажды и предательской лёгкости сухого городского воздуха. Аве Цезарь.
Плавящийся камень Сената превращает колкий южный ветер в реку "греческого огня", оставляя под языком горечь дыхания Сетха, стирая последние капли влаги с глаз, выбивая последние клочки уличного воздуха из саднящих лёгких. Славься, Юлиус Цезарь, у тебя есть земли, дворцы и рабы в половине Ойкумены, но нет паршивого стакана воды, чтобы утолить жажду.
Пытка коридорами плавно перетекает в облегчающее дыхание сквозняка и сухую резь в глазах от лавины яркого света с подло-ясного неба.
Толпа сенаторов, бесполезных зануд в грязно-белых тогах, бормочет нестройное приветствие Императору Ойкумены. Лишь один, Брут, смотрит твёрдо и прямо на тебя. Поднимаешь ослабшую от жары и пожелтевшую от старости и римской воды руку.
Резкая боль под правой лопаткой сбивает тебя с ног, бросая твоё ослабшее тело на Брута. Лёгкое пробито, и кровь идёт горлом, мешая вдохнуть ставший солоноватым на вкус воздух.