Аннотация: Эта сказка продолжает другу, начатую во времена незапамятные. В ней князь и волк дружбу водят, дела государственной важности разбирают. Вот одно дело, о волках лютых, людях бедных и обидчике нашими героями словленном.
Старая история та. Случилась она уж не помню где. Но в месте том стояла гора, змей сплетенных напоминающая. А в тени горы той, маленькая деревня стояла. Хорошая та деревня была. Тихая, ото всех городов вдали. Леса да склоны, зайцы да тетерева. Ох и жаркое выдалось то лето. Селяне черпали со дна мутную воду, втаптывая в пыль мыльнянку у каменного, покрывшегося мхом, колодца. Всё другой рыть собирались, да не успели.
Пришла беда. Завелся в лесах волк-людоед.
Он напал неожиданно и унес в лес сына мельника. Второй жертвой была дочь батрака. Третьей ждать не стали.
Десять крепких мужчин отправились в лес, но волка не сыскали. Да и откуда ему взяться, волку-то, не водились они в тех местах. Не приметили ни следов, ни самих серых. Вернулись охотники ни с чем, да одного не досчитались - Митяя, мельника, чей сын первым исчез. А кто видел гибель его, поведал про зверя, на две лапы вставшего. И будто причудилось тому, не волком зверь был поначалу, а человеком.
Так и пошла молва, будто лютует не зверь обычный, а человек обратившийся. И не стало покоя в деревне. Забегали жители у полуразрушенной молельни. Сосед соседа подозревал, друг - друга, отец сына, и кончилось всё в пламени гнева, когда пожрал людоед целую семью, да мужа одного оставил. Мужа того - Колиму - на костер привели, да так и сожгли, словно в жертву зверю, а может и богам, но ни тот, ни другие не приняли души безвинного, и нападения людоеда не прекратились.
И вот тогда, словно на запах сгоревшего мяса, к пепелищу с остатками костей вышел чужак.
Он вошел в деревню молчаливой тенью, как вошел бы вернувшийся домой солдат с клеймом позора. Да не было давно войны, а у этого человека дома в тех краях. Острые черты лица, словно у скульптуры, высеченной мечом, испугали людей. Словно наглый любовник, рыщущий в хозяйской спальне, этот чужак обошел каждый дом и воротился к пепелищу.
Ни один деревенщина не вышел к нему узнать о причине, которая привела чужака в их деревню, и ни один не взял оглоблю, желая прогнать незваного гостя. Даже из окон видели они кожаную броню с серебряными нашивками, арбалет у пояса, и знак отличия рода, небрежно болтавшийся на шее. В их места пожаловал знатный господин. По одежде судить - охотник.
Староста деревни - Севан, обязанный встречать подобных господ - вышел из большого дома и направился к путешественнику, но, подойдя, не смог и слова вымолвить, застыл истуканом под пронзительным взглядом чужестранца. Будто обычный батрак, снял староста шапку и, словно нечестный торговец, пойманный за руку, замямлил:
- Знатный господин, обязаны чем Вашему прибытию мы? Люди мы бедные, брать с нас нечего. А коли Вы не за монетою? Коли гость Вы, али на охоте заплутали? В доме моем ночь переждите, а поутру лошадь возьмите, да домой воротитеся.
Гость молчал, чем нагонял таинственности и страху, заставляя старосту пятиться. Ни слова не вымолвив, указал гость на пепелище. Тут старосту аки пыткам подвергли, все рассказал, ни слова удержать не смог:
- Что делать было нам? Без вины мы, а такой напасти подверглися. Зверя лютого изловить не смогли, Колиму с волком попутали. В лес уж скотину вести начали, а оборотень распроклятый всё людей пожирает.
Таинственный знатный господин заговорил, и, о ужас, таким хриплым голосом, будто и нечеловеческим вовсе:
- Накорми меня. Уложи спать. Утром схожу, - почудилось, будто господин зло осклабился, - посмотрю на вашего оборотня.
Затрясся староста. Подогнулись у него колени. Как же страшен этот гость! На оборотня в одиночку идти собирается. Что делать, повел он его в свой дом, открыл дверь, и аж побелел. В доме его все целы: и жена, и сын, и дочка, и внуки - все целёхоньки. Уж не подумал бы люд и гость на него, да следующим на костер не поволок.
Пугающий чужак подходил хищно и медленно. Всех детей от дверей словно ветром сдуло, а девки едва под лавки не забрались, старшие бабы и мужья их за сердца похвастались, когда вошел он. Зря тревожился староста, дела чужаку не было до целехоньких девок и детей. Гость хотел есть.
Ел гость много мяса: с костями, жилами и хрящами, птицу и свинину. А другой пищи будто не видел. И подумать бы, что в дом зверя привели, так нет - ел чужак манерно, по-господски: вилкой, с тарелки, с подложенной на коленях салфеткой.
С хозяевами более и словом не обмолвился, до самой ночи молчал, а как свет за окном померк, так в хозяйской спальне улегся.
Утром чисто не было гостя: когда ушел - до петухов; куда ушел - никто не видел. К обеду вернулся. Молчаливый, пугающий, задумчивый, чужак опять-таки остановился у пепелища. Походил вновь у домов, попугал своим чужестранным лицом деревенщин, и сызнова в дом старосты - есть. И вновь много ел он мяса.
Спросить бы, да язык не поворачивался. Прогнать бы, да от страха поджилки трясутся. И тут сказал чужестранец, к старосте обращаясь:
- Гости пожаловали.
То правда была, в деревню телега въехала. На ней люди не простые. Один в рясе, второй при мече, а третий уж был однажды в краях тех, подати собирал. Закатили телегу, осмотрелись. К ним староста Севан поспешил, скорее дом покидая.
- Здравы будете, милы люди, - ласково пожелал он и с опозданием скинул шапку. - Не ждали вас, времена нынче тяжелые. К нам вы за монетою, али заблудилися, али о зверях лютых беспокоитеся?
Выразил надежду старик, выделяя последнее. Хоть охотник приспел, а чужой он и страшный. Мужи, только прибывшие, доверия больше внушали, на людей больше похожие.
Первым в рясе человек представился, все в сторону развалин молельни глядевший:
- Молец Вересей, лицо духовное, властью прощать наделенное. О душах в лесу сгинувших, да о тех, на ком грехи побеспокоюсь я. Шел дорогой долгой, думал, уж не дойду до ночи, да добрые люди подвезли, - поклонился он своим попутчикам.
Старец стыдливо глаза опустил, уж лета как три помер прежний молец - хороший мужик. А после него нового не сыскали, а там грозы начались, молния возьми да и ударь по куполу. На восстановление монет не собрали, так дальше и жили. Пал Севан на колени, да поклонился.
Следующим представился уже знакомый собиратель податей:
- Никон я. Виделись уже в урожайный год. Но не по ваши карманы я, вы не тревожьтесь. Сопровождаю князя Иоанна, дабы выдать воздаяние за охоту на зверя вашего. Слух до самого царя о людоеде-то дошел. Вот хозяин земель и прибыл совершить месть за людей своих.
Таких знатных гостей в деревне той ни разу не видывали, ни до, ни после. Староста аж сел где стоял. Вновь на колени пал, шапку в пыли потерял. Такие люди, а он ни к столу подать разносолов не может, ни селян встречать выгнать, никаких почестей оказать не по силам ему.
Князь наградил старосту усталым взглядом и нехотя протянул перст, в который вцепился мужик, будто жизнь от этого деяния зависела.
- Лишнее это, встаньте, ведите нас в дом, там и говорить будем о бедах ваших.
Староста спал с лица, но повел гостей в большой дом, заранее прося помилования:
- Гость уже в доме моем обитает, по одеждам знатного рода, охотник. Возможно знаетесь с ним вы.
Князь Иоанн первым вошел и на пороге встал, завидев гостя того. Узрел бы кто как зло смотрел господин на человека, кушавшего за столом, не сомневался бы в том, что знакомы они. Но не видел того никто. Гость с чужестранным лицом в ответ, от еды отвлекшись, повернулся, кивнул, да к еде вернулся. Князю лишь плюнуть оставалось, да рядом сесть. За ним в дом остальные вошли, на гостя хмуро посмотрели: дело ли яства вкушать, не встав, не оказав должных почестей знатных людей. Им странный человек и толики внимания не пожаловал.
- Охотник вы, нам говорили? - Никон не пожелал предаться тишине и попытался разговорить столь странного человека, раз староста остался на дворе людей, выбежавших из жилищ, успокаивать. Не вышло чужака разговорить. Кивнул лишь охотник, и вновь за кости взялся.
Одарил его святыми знаками молец Вересей в надежде на чудо великое, но не исчез гость и в зверя не превратился. Иоанн, к пище едва притронувшись, лишь раз недобро на молчуна взглянул, да старосту дождался.
Вернулся Севан в дом, враз уверенность в слове своем обрел, с седой головы шапку по новой снял и поведал о волке лютом, о жертвах безвинных, о скотине загубленной, да о трудах его великих. Слушали его, вопросы задавали, один чужестранец молчал, покуда не обратился князь к нему.
- Стало быть, охотник Вы. Заплутали? Без лошади на зверя шли? Иль пала Ваша скотина?
- Скотину съел, - ответил этот странный человек хриплым, страшным голосом.
Отодвинулись тут все от него, только князь с места не двинулся и вопросы не оставил.
- Не казённая ли та лошадь была? Да не подавились ли Вы?
- Вкусная, - не то серьезно, не то шутя изрек охотник, к мясу желая вернуться, да Иоанн не унимался.
- Стало быть, один с арбалетом на оборотня пошли? Неужто умения Вашего на лютого зверя хватит? Иль выхваляетесь? А не слабо ли встать, да доказать?
Вновь от еды отвлекся охотник, вытер кулаком губы, недобро на люд честной посмотрел, да встал и покинул дом, на радость обитателям и гостям его. Куда пошел, никто не спрашивал. А спросили бы, так им не ответили бы.
Князь снял тяжелые одежды свои, в баньку сходил и вздохнул полной грудью: хорошо! Да не дали челу княжескому коснуться перины соломенной, увидал в окне он как из лесу волк выбежал. Да крупнее телка, да крупнее коня, цвета неприятного. Бежал зверь по самому краю, поля и леса разделяющему. Нес в зубах жертву новую.
Не один знатный гость видел картину ту. Всполошились люди, в погреба забились, деток попрятали, да так до самой ночи сидели. Пересчитаться не могли. Один молец по деревне до ночи неприглядной бегал грехи отпевал, да на развалины молельни уповал. К ночи и его с ног свалило, а там волк второй раз явился. Да по крышам, да по домам, да в горы. Крику, визгу было. Один князь спокоен остался. С петухами встал и народ выслушал, что видели за ночь они.
Оказалось, волк корову на бегу проглотил, с крыши молельни символ хвостом сбил, до луны допрыгнул и по ее кругу по молоку к черной звезде убег. Задумался Иоанн, на молельню глаз бросил, символа не нашел. Корова целехонькой оказалась, а по небу волки бегать не научились.
Набирать на зверя люд начал. Осмотрел всех и взял с собой двух деревенщин, да мольца - поход освещать. Никона взять хотел, да тот от испуга заикаться начал, обещал оценить по словам, лишь бы не брали в поход этот. Направили стопы охотники в сторону гор. Храбрый люд на окраинах куртку чужестранца нашел, Иоанну принес. Решили - сгинул страшный гость, его-то недалече волк и нес.
Долго они ходили, козла подстрелили и им отобедали, да ловушку поставили, а волчьих следов так и не приметили. Дело к закату близилось, часом показалось, будто следит за ним кто. Князь привал объявил, к дереву поодаль прислонился и спросил слушателя затаившегося:
- Неужто для охотника великого зверя загнать не по силам оказалось?
Ответил ему страшно хриплый голос:
- Жди.
- Долго ли ждать-то? Нам бы до ночи управиться, негоже мне комаров кормить.
- Ночи жди.
- Изголяешься?
Не ответили ему, зашуршали кусты подле дерева, ушел собеседник.
Воротился князь к мольцу Вересею да крестьянам, продолжили они путь. До ночи шли. А там к ночевке готовиться стали, да лечь не успели.
Вышел к ним лютый зверь - огромный серый волк. Крестьяне враз смелость забыли, и кто куда сквозь кусты убегли. Вересей чуть дольше храбрился, покуда не прикрикнул князь, бежать велев.
Долго бился хозяин земель с лютым зверем, уж и одежду дорогую порвал и синяков получил, а к победе не приблизился. Деревья трещали, земля дрожала, челюсти щелкали, лапы огромные землю рыли, да все же наказан злодей был.
Зажег Иоанн факел, закричал о победе своей. Вернулись крестьяне, вернулся молец, думали, нет уж князя в живых, а он, на звере побеждённом сидев, их ждал. Пожелал целиком в деревню нести, дабы люду доброму показать: нет боле оборотня, спите спокойно!
Внесли зверя лютого в деревню в петушиный час, разложили на земле, подивилися, да праздник немедля затеяли. Никон исполнил обещанное и отдал завещанную отцом-царем монету, кую за зверя обещана. Князь монету ту отдал старосте, и народ в гулянья ушел. Пил, веселился, бодрился, один князь по усам хмель пускал, в рот не допускал. На поверженном звери сидел и все ждал. А как вой раздался, встал, да поверженного зверя пнул. Всхрапнул тут зверь.
Ворвались в деревню волки, обычные, не оборотные, да много их было. На людей кинулись, кровь пролили, да не ведали о своем смертном часе. Поднялся лютый зверь, их всех разом страшней, встряхнулся, и первого на лету поймал. Перекусил пополам, да за следующего взялся. Заскулили волки, испугались, к хозяину бросились.
- Стало быть, Вы, батенька, и есть виновник бесчинств творящихся? - осведомился князь, неспешно приближаясь к человеку, за руку словленному. К мольцу, с волками у ног прирученными. - То-то странно было, молец в лесу около деревень живет, да к людям не ходит. А где живет, там люди пропадают.
Тут Вересей уразумел, как дело далее повернется, и волков от себя отпихивать начал да отнекиваться:
- Не я эн-то! Я лицо духовное!
- По-иному духовное лицо не обвинить, разве что при люде всем словить.
- О душах людских думаю!
- И волков приблудных подбираю, встречу с вышним устраиваю, - допел его песню князь.
Молец испугался, на чужой грех дланью указал:
- А вам гореть за связь с силами темными! Со зверем лютым! С оборотным!
- Лютый зверь, - усмехнулся Иоанн. - Первым бежит, где подстрелить могут. Никого слушать не хочет. Роль дурака играть заставляет и спасибо просит.
- И "Спасибо" редко слышит, - ответил вдруг хриплым голосом огромный волк, с пути хвостом отметая глупого серого собрата.
- "Спасибо" было, когда коня моего любимого умял, да не треснул.
- А после птицу да деву помог выкрасть.
- Хорошие времена были. А после Серого князя на пост при дворе Берендея взяли, так что лицо он должностное, как китель серое и с полномочиями большими. От того и взяли меня сомнения, истории волков в деревни этой. Не водятся они здесь, нельзя им сюда, ибо дичи недостаточно, да и склоны опасные. Так и вышло, догадались мы - ручные они. А вот почто зверя лесного портил, на людей натравливал, поведай нам.
Люди на момент тот уж из домов поглядывали, виновника заприметили, за вилы взялися, выходить из дверей обратно начали. Кабы не зверь оборотный, второй костер зажгли бы. Молец поджал губы, обвел людей недобрым взором, подобрался и голосом праведника изрек:
- Нечестивцы. Это кара за грехи ваши! Молельню запустили, души не отпеваете, мысли грязные в умах прядете, да в дело пускаете, а слуг бога вините! Я глас божий, его волю творю!
- Волков выращу, на детей натравлю, людей накажу, да с чистыми руками останусь. - продолжал князь, чужую речь заканчивая. - На волков во многих деревнях грешили, да слово друга надежней. А он оборотных тварей в узде держит и диким разгуляться не дает.
Попытался было еще что Вересей сказать, но не выдержал Серый князь и изъявил желания до суда и следствия наказать:
- Хочу укусить!
- Заказано, - запретил Иоанн. - Но связать и загрузить в телегу дозволяю. За грехи его ему не только перед храмом ответ держать, перед законом предстать придется остальным в назидание.
Волк шагнул к грешному, рыкнул на своих малых собратьев, тотчас те припустили в лес, и обернулся. Вот волк с телка, а вот чужеземец кандалами гремит и преступника в них вяжет, да в телегу, укрывая соломой, с головой сажает.
Люди боялись, но раненым помогали и в себя приходили, и не знали, как на чудеса происходящие реагировать. Все на телегу с заключенным поглядывали, но сторожа Серого боялись. Зато Иоанн с ним никого не боялся. Князь к старосте подошел, указ княжеский дал:
- Волков стрелять дозволяю. За ручных Серый князь ответа не держит. Монеты остатки в карман не кладите, а дома восстановите, молельню, мольца найдите. И, - князь Иоанн жестом указал на так и не ворошенное пепелище, - похороните бедолагу. Не дело это, костям так лежать, иначе придется вам вперед мастера Кощеева звать, неупокоенных упокоевать.
От оборотня люд по домам бежал, стоило тому близко подойти, но Серому князю дела не было до страха людского. Обнюхал все вновь и сел на козлы, телегой править.
- Глупые деревенщины, - ругался он, с другом охотнее слово державши, - человека сожгли. Бежал как мог быстро, да не успел.
- Бывает, необразованные же они. Поди, нюх пеплом, золой и костной мукой отбили, недоведьмаки!
Оборотень хрипло рассмеялся, скаля клыки.
- Помнится, мне ту же глупость совершил один юный князь. Братьям поверил и сам пеплом обратился. Ох и намучился я после живую воду таскать.
- Кто старое помянет...
- Тому глаз вон!
- Кто старое забудет...
- Тому оба вон.
Телега скрипнула на повороте, все дальше увозя двух князей подруженных на рассвете сил своих. И более в местах тех не видали их. Но слухами земля полнится, сказки о волках и царевичах слагает. Одну сказку каждый знает, детям ее читает. На страницах сказки той волк коня пожирает и конем после работает, да все уму и разуму друга человеческого учит. Стало быть, научил.