Был холодный зимний вечер. Автор в кресле качалке, попивал кофе из жестяной кружки, приятно согревавшей руки своим теплом и прислушивался к радостному треску дров в камине. И, казалось, ничто не способно было нарушить его покой, как вдруг, совершенно внезапно от старого кресла отвалилась ножка. От неожиданности Автор опешил, выронил жестяную банку и схватился за трубу парового отопления, но тут же отдернул руку и упал. Труба была ужасно холодной. Просто ледяной.
"Такое хорошее было кресло" - подумал Автор - "Почти не скрипело и качалось без всяких дополнительных приспособлений". Дрова в камине все также весело трещали, нещадно коптя и без того грязный потолок. Что поделать, в многоэтажных блочных домах строители не предусмотрели индивидуального дымохода.
Автор заправил в пишущую машинку новый рулон мягкой сероватой бумаги (главным преимуществом которой конечно являлась стоимость - 50 коп. за рулон) и принялся писать. Он писал долго и вдохновенно. Новелла получалась просто отлично. Когда догорела последняя свеча в плафоне бывшей люстры, автор отодвинулся от стола и спокойно уснул прямо на полу. Угольки в камине приятно согревали ноги.
Утро началось как обычно. В редакции его уже ждали. "Ну как-с любезный? Что у нас новенького?" - по своему обыкновению спросил главный редактор (за его специфический старорусский акцент и литературные пристрастия его так и прозвали - Какс). "Да вот, видите-ли, новелла...". "Ах, как же, как же - вижу-с, прелесно вижу-с. Вот что, любезнейший, занесите ка ее в выпускающий отдел-с, а мы ее опубликуем-с". Автор радостно вздохнул. "А..." "Гонорар - как обычно-с. По выходу газеты, 20 копеек за лист!". "Но...". "Нет-с, как же, батенька, мы и сами бедные-с, даже не просите-с. К тому же и времени - нет-с". Редактор метнул быстрый взляд на новенький Ролекс на своей руке и чинно прошествовал к выходу.
В выпускающем отделе Автора знали хорошо. Но лишь по фамилии на титульном листе рукописи. Сам он туда никогда не захаживал и обычно, оставив материал редактору, уходил домой отсыпаться и снова творить. Газет своих он тоже не читал, вовсе не из ханжества - просто денег не хватало. Все уходило на ленты и бумагу.
Его тепло приветствовали и сразу же приступили к работе. Первым его встретил литературный корректор. "Так, друг мой, что мы здесь имеем?.. Мда-а-а, граматика никудышная,.. орфография... - хромает... Дорогой мой! Зачем вы так много пишете. Это же никакой пасты не хватит Вам в этом талмуде ошибки черкать! Экономьте труд уборщиц и машинисток. Им это потом еще и перебирать заново. В общем, идите дальше, я потом проверю...".
Следующим был стилист. Он открыл первую страницу рукописи, поморщился и с явным отвращением прочел: "Муза Солнца". "Нет, название мне положительно не нравится! Ставлю галочку на полях, зайдете к титулисту". Он еще раз поморщился и продолжил читать: "Старик-музыкант немало написал за свою жизнь. Он жил в маленькой тесной каморке под крышей древнего как мир, полуразрушенного дома.". Гримаса, отобразившаяся на его лице способствовала развитию повышенной кислотности желудка. "Уважаемый! Что вы написали!?! Кто это, я дико извиняюсь, у НАС будет читать? Баба Вера-дворница? Найдя газету на помойке? Нет-нет. Так не пойдет." Он вычеркнул эти строки и размашистым почерком вписал: "Старик-хиппи был еще очень крут. За свою недолгую но насыщенную сейшенами жизнь он залабал немало сносящего башню. Его флэт размещался в просторном зале на третьем этаже нового классного дома с тотальным евроремонтом". "Вот теперь свежо! Ярко, душевно. А то - жил в каморке! Хм... Идите к корректору". И автор пошел.
Корректор нехотя оторвался от чая и прочел: "Старик-хиппи был еще очень крут..." Ни один мускул не дрогнул на его мужественном лице. Он только сказал: "Плоско. Подделка под стиль. Так никто не говорит". Он вычеркнул свеженаписанные строки, дал автору шариковую ручку и продиктовал: "Хиппаны не стареют. Так и Джон не смотря на свои года, по прежнему вставлял так, что от него рвало крышу. Звон от сейшенов никогда не прекращался в его голове и саунд, которого он в своем лайфе слабал совсем не мало, был всем в кайф". Автор сглотнул слюну. "Мужчина! Вам ко мне" - крикнул ему титулист из-за соседнего стола. Автор подошел к нему. "Садитесь... Сейчас-сейчас! Что у нас здесь: Муза Солнца? Красиво... Но не звучит! Хоть режьте меня, но не звучит!... Хиппаны не стареют... Нет! Вот! Слушайте, а о чем это у Вас вообще?"
"Я писал новеллу о старом музыканте, который писал свою последнюю песню"
"Мда-а-а. Последняя песня... Печально! Впрочем, не я же автор! Ладно, будет так: Финальный отрыв. - Ярко и бросается в глаза". Он решительно зачеркнул старый заголовок и вписал размашистыми буквами новый. Автор слегка пошатнулся.
Выпускающий редактор долго пыхтел над рукописью, что-то черкал, выбрасывал столбцы и компоновал (переставил историю рождения музыканта в конец произведения, а начал его, новаторски, подробным описанием его (музыканта) смерти, придуманым прямо на ходу). Затем, наконец, он изрек: "А вообще-то, стилистика как-то не выдержана. Задора мало. Вот начало - хорошее. Яркое. Впрочем, ладно, исправим. А Вы уже можете идти..."
И музыкант пошел. На рынок. Продавать пишущую машинку. За вырученные деньги он купил старую гитару. И тихими вечерами писал инструментальную музыку. Однажды он пришел на радио и сказал: "У меня тут, знаете-ли, блюз". А продюсер ему сказал по своему обыкновению: "Вот как-с! Обязательно поставим. Только зайдите-ка вы сначала в выпускающий отдел-с"