ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ И ВОЗРОЖДЕНИЕ РУССКОЙ ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ.
( Написано в июне 1992г.)
За последние годы буржуазия упорно и настойчиво возвращала нам не только "классиков" русской литературы, вроде Мережковского и Солженицына, но и забытых "классиков" русской философии. Вот эти великие имена: Вл.Соловьев, Флоренский, Трубецкой, Бердяев, С.Булгаков, Франк, Карсавин. В то же время Чернышевского, Маркса, Ленина буржуазия третирует как "мертвых собак".
Филистер, расслабься! Отпусти свои поджилки, пусть они подрожат от восторга, что и на Руси, оказывается, есть не только собственные Ньютоны, но и собственные Шеллинги, Канты, Платоны.
Давайте же разберем взгляды этих философов, рассмотрим причины возрождения их философии и оценим их значение в русской науке и культуре. Но сначала бросим беглый взгляд на историю русской философии.
В России на протяжении столетий церковь душила всякую материалистическую и атеистическую, вообще всякую свободолюбивую мысль. Поэтому русский материализм и атеизм эпохи феодализма (точнее, эпохи средних веков, ибо феодализм просуществовал в России дольше, чем в Западной Европе, т.е. вплоть до начала XX века) представлены почти исключительно в фольклоре: в былинах, сказках, пословицах и т.п. Передовые русские мыслители того времени излагали свои взгляды в виде ересей или были в лучшем случае деистами. Только с Ломоносова начинается в России сильная материалистическая традиция, т.е. Россия и в этом отношении отставала от Западной Европы на 100 - 200 лет. Но одной традиции мало, чтобы стать вровень с выдающимися западноевропейскими мыслителями, необходимо еще большое новаторство. Поэтому Ломоносова превосходили в философии его современники Дидро, Вольтер и Руссо; Радищева - Гольбах и Гельвеций; философов-декабристов - Гегель. Лишь Белинскому и Герцену первым в России удается сравняться с западноевропейцами и в этом отношении, т.е. создать свои оригинальные философские и социалистические системы, полные глубины мысли. Но в это время в Западной Европе уже возникает марксизм. Тем не менее Белинский и Герцен занимают в истории русской философии примерно такое же место, как Кант в истории немецкой. Они явились родоначальниками русского утопического социализма, то есть того социализма, который в большей степени, чем всякий другой социализм до Маркса, опирался на науку, на материализм и диалектику. Продолжателями их дела были Чернышевский и Добролюбов. Вот четыре имени в истории русской философии, которые действительно заслуживают звания классиков. И все эти четыре философа были материалистами. Почему же русская классическая философия представлена материалистами и что значит быть философом-классиком? Классический философ есть философ о б р а з ц о в ы й. Впервые философия достигла классической формы в Древней Греции, когда возникли две четко, сознательно противостоявшие друг другу философские системы - материалиста Демокрита и идеалиста Платона. С тех пор в истории всей мировой философии прослеживаются эти две линии - линия Демокрита и линия Платона. Каждый философ находит нужным хотя бы раз в своих произведениях сослаться на авторитет того или другого из этих имен, в зависимости от того, к какой партии, к какой линии он принадлежит. Но если в Древней Греции философы-классики разделились на партии материалистов и идеалистов как бы поровну, то в новое время классическая философия той или иной страны держится какого-либо одного из этих направлений. Так классиками английской и французской философии стали преимущественно материалисты, а классиками немецкой - преимущественно идеалисты. Видимо, это находилось в связи с господствовавшей в то время, когда была потребность в развитии классической философии, национальной чертой этих народов.
В XIX веке Россия дала классических, признанных во всем мире поэтов, писателей, философов, живописцев, музыкантов. И это был век, когда идеализм и религиозность не были в характере русского народа. И во все века Россия не отличалась такой религиозностью, какая характерна была для народов, к примеру, Испании или Индии. К тому же XIX век - это век величайших научных открытий во всех областях знания - в физике, в химии, в биологии, в общественной науке. Русский философ-идеалист XIX века, не говоря уже о XX-м, возможен не как классик, а как эпигон, как жалкий кропатель, собирающий обветшалые лоскутья разбитых наукой и общественной практикой всевозможных западноевропейских и восточных идеалистических и религиозных систем и воззрений. Увы, господа русские идеалисты, не довелось корифеям русского идеализма стать классиками. И не доведется никогда, ибо время классической философии давно прошло. Она была необходима до Маркса, но с возникновением марксизма от классической философии, как писал Энгельс, остаются только логика и диалектика, все остальное растворяется в положительной науке о различных областях действительности. Да и сама логика претерпела с тех пор такие изменения, что отпочковала от себя целое множество самостоятельных научных дисциплин, каждой из которых, чтобы что-то понять и добиться успехов в ней, нужно заниматься специально, т.е. становиться в этой области специалистом. Остается диалектика, то есть та самая "метафизическая стихия", по выражению Карсавина, в которой этот корифей русской философии видит большую опасность.
"Изучать Гегеля, - говорит он, - значит погружаться в глубины немецкой метафизической стихии, несравненно более опасной для русского духа, чем романская, ибо более ему родственной. И если может быть благотворным запрещение на книги философов, на первом месте надо назвать книги Гегеля" ( цитируется по журналу "Вопросы философии", ?2 за 1992 год, стр.75). И действительно, если диалектика Гегеля представляет собой, как говорил Герцен, алгебру революции, то с чего бы это реакционерам изменять своим принципам - напоминать народу об этой алгебре? Если реакционеры воюют даже с гегелевской диалектикой, то что же тогда говорить об их отношении к диалектике Маркса и Ленина!
Познакомимся с философией русского идеализма поближе. Начнем с Вл.Соловьева, которому буржуазия отводит ныне роль Канта в русской философии.
Автор статьи о Соловьеве, помещенной в 3-м номере "Литературной газеты" за 1989 год, приводит положение философии Соловьева: "Я стыжусь, следовательно, существую". Идеалистическое положение Декарта "Я мыслю, следовательно, существую" оставлено русским "классиком" далеко позади. В сущности, что мешает любому из нас, следуя какой-либо своей прихоти, построить какое угодно положение по схеме: "Я делаю то-то, следовательно, существую" и затем на основе этого положения создать свою философскую систему? Если у Декарта сопоставляются такие понятия как мышление и бытие и, следовательно, содержится диалектика, то у Соловьева сопоставляются стыд и бытие. Вот образец соловьевской "диалектики"! Почему бы не взять какое-либо другое чувство, физиологический процесс, этическую или эстетическую категорию и не построить еще целую кучу философских систем? В подобных потугах строить системы заранее предполагается, что каждый человек на определенный период времени может иметь свою, и только свою, философскую систему, и тем самым отрицается объективная истина, ведь истиной каждый может считать лишь свою минутную прихоть. Стыд вовсе не является необходимым условием существования людей. Существуя довольно недурно за счет чужого труда, буржуа не стыдятся выдавать свой бред за философию.
Ведь для философа-иррационалиста вовсе не обязательна необходимая связь в суждениях и умозаключениях. Поэтому его философия представляет собой духовную лебеду, способную удовлетворить и насытить лишь самые пустые умы. Конечно, и в лебеде есть питательные вещества, но процентное содержание их там столь ничтожно, что всякий предпочтет ей другую пищу. Попробуйте лишить стол буржуа мяса! Духовная же лебеда имеет, однако, в глазах буржуа одно неоспоримое достоинство: она позволяет ему забыть, что в то время, как его собственный желудок набит мясом, осетриной и прочим, половина человечества питается пищей едва ли лучшей, чем лебеда.
Представьте себе книгу по теории музыки, автор которой писал бы в ней, что содержанием музыки являются впечатления жизни, мысли и чувства, выраженные не в звуках, как говорит Глиэр, а - в цветах. И далее на протяжении всей своей книги он развивал бы из этого основного положения дальнейшие, касающиеся частностей определения. Такое представить трудно. Между тем в философии и социологии, особенно современной, то есть периода упадка буржуазии, такие глупые книги сплошь и рядом. И нередко какой-нибудь "критик" обложится стопами таких книг, чтобы детально проследить всевозможные отличия одной такой философской системы от другой, не лучшей, стать на защиту какого-нибудь несущественного положения во взглядах одного философа, подвергнуть критике несущественные детали во взглядах другого, оставляя вне поля зрения главное, что роднит обоих этих философов. Такого рода критику Ленин называл "ущемлением блохи". Такая критика остается по сути дела на позициях критикуемых. Для подлинной критики более важно не то, что отличает одного реакционного философа от другого, а то, что между ними есть о б щ е г о , поскольку это общее есть наиболее существенное и реакционное в их взглядах. В таком явлении, как немецкая классическая философия, существенны будут и отличия - Фихте от Канта, Шеллинга от Фихте, Гегеля от Шеллинга. Но в рассматриваемой нами русской идеалистической философии отличия Флоренского от Соловьева, Трубецкого от Флоренского, Бердяева от Трубецкого, Карсавина от Бердяева не очень существенны. Ибо после возникновения марксизма эпигонский характер приобрело не то или иное ч а с т н о е положение в системах идеалистов, эпигонский характер вдобавок ко всему прочему приобрело главное, центральное положение в с е г о идеализма - положение о первичности духа, сознания и вторичности природы, материи. Гегелевская философия представляет собой венец развития всего идеализма, эта философия принесла науке ценнейший плод - диалектику. Марксизм этот плод усвоил, материалистически переработал, сделав тем самым невозможным дальнейшее прогрессирующее развитие идеалистической философии. Что еще может дать эта философия, кроме бесплоднейшей (хуже средневековой) схоластики! Средневековые схоласты спорили о том, сколько душ может уместиться на конце иголки. Спор между Соловьевым и Трубецким, о котором рассказывала в 21-м номере за 1989 год славословящая их "Литературная газета", примерно такого же свойства. Там же рассказывалось, как Трубецкой задался вопросом: "Может ли крест - символ смерти - стать источником и символом жизни?" Это как Кифа Мокиевич из "Мертвых душ" Гоголя задавался вопросом: "Ну, а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать". Задаваться подобными вопросами - это черта, общая всем праздным людям. Именно вследствие этой праздности такие философы только и могут, что строить свои системы, сообразуясь лишь со своей прихотью и произвольной фантазией; характера необходимого развития или сцепления частей, как в системах подлинных классиков философии, нечего у них и искать. Мысли у этих философов летают, как у Клима Самгина, этакими вольными мухами.
Говорят, что хороший палеонтолог может по одной найденной кости воссоздать общий вид вымершего животного. То же самое возможно и в отношении умерших философских систем, когда есть налицо несколько фрагментов из них. Системам русского идеализма не нужно было и умирать, они были мертвыми уже при рождении: тот же христианско-платоновский хлам, либо скептицизм, истоки которого можно найти еще у Секста Эмпирика или Юма, либо эклектицизм, соединяющий в одной системе несоединимое.
Возьмем, к примеру, такую "косточку" из системы Соловьева: "Если действительно наше познание о внешних явлениях зависит от действия на нас внешних существ или вещей, то также и д е й с т в и т е л ь н о е п о з н а н и е и л и у м с т в е н н о е с о з е р ц а н и е трансцендентных идей должно зависеть от внутреннего действия на нас существ идеальных или трансцендентных". ( Цитируется по книге "Критика немарксистских концепций диалектики XX века" под редакцией Ю.Н.Давыдова, 1988г., стр.55).
Обратим это умозаключение в более понятный читателю вид, заменив туманное выражение "трансцендентное существо" словом более известным, которое по сути дела и подразумевает здесь Соловьев. Получится следующее:
Если познание природы зависит от действия на нас вещей этой самой природы, то также и познание или созерцание бога должно зависеть от действия на нас бога.
Остается только сделать вывод: "Следовательно, бог существует", и мысль Соловьева для нас теперь совершенно ясна. Но ясность мысли еще не означает ее верности. Чем яснее выражена мысль, тем более обнаруживает она свою истинность или ложность. Умозаключение Соловьева ложно, ибо так можно объявить существующей какую угодно бессмыслицу на основании того только, что ты мыслишь о ней. В рассуждении Соловьева бессмыслица спрятана под учеными словечками "трансцендентные существа".
Приведя эту цитату из Соловьева, автор посвященной Соловьеву в этой книге главы оставляет ее фактически без критики. Он рассуждает далее таким образом: "Интеллектуальное созерцание, как видим, рассматривается Соловьевым по аналогии с состоянием своего рода транса, состоянием п а с с и в н о-м е д и у м и ч е с к и м, в котором не участвует наша воля, поскольку она может только препятствовать восприятию действия на нас трансцендентных существ, какими являются в самих себе идеи ... Выше ума, стало быть, стоит, согласно Соловьеву, способность к экстазу, т.е. к состоянию одержимости определенным трансцендентным существом" (см. указанную книгу, стр.55, 56.)
Вот пример не критики, а "ущемления блохи": внимание читателя обращается в первую очередь на частности, а не на главное. Главное в соловьевских взглядах - это утверждение о существовании "трансцендентных существ" и воздействии этих последних на ум человека, а не то, что он считает выше ума способность к экстазу. К тому же, излагая взгляды Соловьева, "критик" как бы солидаризируется с ним в определении того, что есть экстаз: "к экстазу , т.е. к состоянию одержимости определенным трансцендентным существом".
Существуют люди с разными темпераментами: одни впечатлительны, другие рассудочны. Первых называют обычно художественными натурами. На вопрос о том, что в процессе познания или творчества они ставят выше, большинство этих художественных натур, вероятно, ответит: чувство, вдохновение. В понятиях "вдохновение" и "экстаз" самих по себе еще нет ничего мистического и идеалистического. Первое означает не что иное, как т в о р ч е с к и й п о д ъ е м, а второе - в о с т о р ж е н н о с т ь. Все дело в том, что считать причиной вдохновения и экстаза. Считать ли причиной этих состояний, например, любимую женщину или же считать причиной какое-либо "трансцендентное существо" вроде бога, черта и т.п.? "Критик" далее пишет: "Превращая идеи в трансцендентные с у щ е с т в а , он" ( т.е. Соловьев) "стремится выйти за пределы немецкого идеализма, понимающего идею как "отвлеченную сущность", а потому, как подчеркивает Соловьев, не знающего трансцендентной реальности как таковой. Но признавая возможность непосредственного воздействия трансцендентных существ на человека, отождествляя это воздействие с интеллектуальным созерцанием идей, он разрушает всякую границу между рациональным мышлением и мистическим созерцанием" (стр.56). Что же беспокоит здесь "критика"? Выходит, что он не против фраз о существовании трансцендентных существ? Выходит, что он только против разрушения границ между рациональным мышлением и мистическим созерцанием? Это не критика, а по сути дела свод взглядов рассматриваемого философа, собрание цитат, поясняющий эти цитаты лепет. Соловьев, говорит "критик", "стремится выйти за пределы немецкого идеализма". Да не к тому стремится Соловьев! Он в этих пределах никогда не был. Тот, кто действительно был в пределах гегелевской философии, кто чему-то в ней научился, тот идет не к мистицизму, интуитивизму и прочей чепухе, а к диалектическому материализму. Читая это рассуждение "критика", иной читатель еще подумает, что русский идеализм идет дальше немецкого, что он представляет собой какую-то более высшую ступень в развитии философии, чем немецкий идеализм ( "выходит за пределы"). Уничтожить материализм и диалектику, даже гегелевскую, не только марксистскую, - вот к чему на самом деле стремится Соловьев. Лишь в конце параграфа, носящего название "Идея как трансцендентное существо. Мистический реализм В.С.Соловьева", автор этой главы (доктор философских наук П.П.Гайденко говорит: "В своем понимании идеи Соловьев выступает как спиритуалист, признающий реальное существование не просто отвлеченных сущностей, какими он считает понятия Гегеля, а духовных существ, которые открываются человеку в моменты вдохновения". И это все, вся критика. Действительно воинствующий материалист должен был бы не мямлить о различии между взглядами Шеллинга, Шопенгауэра и Соловьева на роль интуиции, интеллектуального созерцания и т.п. в постижении идей, а сразу начать с критики утверждения о существовании "трансцендентных существ" и воздействии их на ум человека. Потому что в этом утверждении вся философия Соловьева, вся его логика, вся его теория познания, вся его "диалектика".
В следующем параграфе, разбирая соловьевскую "диалектику", Гайденко пишет: "В качестве исходного первоначала диалектического процесса у Соловьева выступает не чистое бытие, как это было у Гегеля, а сущее" (стр.58). И снова не критика, а "поясняющий" лепет со ссылками на Аристотеля, длинные рассуждения о различии между бытием и сущим. С точки же зрения диалектического материализма между этими категориями нет разницы, если не считать того, что соловьевское "сущее" более неясно туманно. Под сущим можно мыслить не только с у щ е с т в у ю щ е е , у этого слова есть еще и другое значение и, следовательно, другой ряд синонимов: сущий - истый, настоящий, истинный, подлинный, законченный, чистый, форменный, чистокровный, стопроцентный. Мудрствования Соловьева, его конструирование категорий есть сущая, стопроцентная галиматья. Вот что в первую очередь должен был бы сказать воинствующий материалист. Если даже диалектика Гегеля имеет произвольный и мистический характер, то что же тогда говорить о "диалектике" Соловьева!
Меня могут упрекнуть, что я слишком резко отзываюсь о философе, который давно умер и не может сам ответить мне. Точно Соловьев был некий паладин, срубивший волшебным мечом головы всем своим философским противникам! И будто буржуазия сама не воюет, как с живым, с мыслителем, который был куда значительнее, чем Соловьев, т.е. с Лениным!
Перейдем к Флоренскому. На 167-й странице той же книги приводится мнение Флоренского: диалектика Соловьева имеет тот же недостаток, что и его учение в целом; она слишком рационалистична. Если бы мы не знали, что Флоренский принадлежит к числу корифеев русского идеализма, мы бы подумали, что он решил угостить Соловьева сарказмом. Соловьев построил систему, полную белиберды, и вот приходит новый философский гений и говорит: слишком рационалистична, недостаток.
"Соловьевской диалектике всеединства П.Флоренский противопоставляет диалектику антиномии, считая недостатком у Соловьева прежде всего его "позицию примирения". "Все наше сочинение, - заявляет П.А.Флоренский, имея в виду "Столп и утверждение истины", - по духу стоит против примирительной философии Соловьева" ".( стр.168). Флоренский против примирительной философии! Уж не собрался ли он развить учение о классовой борьбе?! Далее речь идет о принципе триединства в философии Флоренского.
"Догмат о триединстве, согласно Флоренскому, отменяет основной закон логики - закон тождества, и утверждает противоречие в качестве главного принципа мышления". (стр.169).
Неудивительно, что в этой философии столько чепухи. Закон тождества в логике означает не что иное, как определенность мышления: всякая мысль в процессе рассуждения должна быть тождественной самой себе. Если в процессе рассуждения допускается такая логическая ошибка, как, например, подмена понятия, то тем самым нарушается и логический закон тождества. Например, когда понятия не уточнены, то под одним и тем же словом или выражением можно мыслить различное содержание, на почве чего возникают двусмысленности. Вот и в данном случае: что понимать под словами "противоречия в качестве главного принципа мышления"? Существуют ф о р м а л ь н о - л о г и ч е с к и е противоречия и д и а л е к т и ч е с к и е противоречия. "Если первые - это противоречия путанного, непоследовательного рассуждения, - говорится в учебнике логики, - то вторые представляют собой внутренний источник развития как объективного мира, так и человеческого мышления". (Кириллов, Старченко, "Логика", стр.123). Формально-логические законы направлены против "противоречий неправильного рассуждения, которые нарушают последовательность мышления, затрудняют познание действительности, в том числе познание действительных противоречий".( там же). Таким образом, вышеприведенную цитату из книги по философии иррационализма можно обратить в суждение следующего вида:
Догмат о триединстве, согласно Флоренскому, отменяет основной закон логики - закон тождества, и утверждает непоследовательность, пустоту, абсурдность, ничтожность в качестве главных принципов мышления.
Добавим только, что это есть главные принципы мышления Флоренского и философов-иррационалистов вообще, ибо отменить законы логики для всех людей не удастся даже "классикам" русской философии, при всем их желании.
Диалектическая философия ничего не считает постоянным, неизменным. Все течет, все изменяется, переходит в свою противоположность. Это закон бытия вещей. Когда метафизики начинают отрицать это диалектическое движение в действительности и устанавливать для нее абстрактный закон тождества (все считается постоянным, неизменным, невозникшим - солнечная система, звезды, организмы) , то они тем самым нарушают формально-логический закон тождества, требующий, чтобы мышление было последовательным, определенным, не содержало двусмысленности. Если диалектический материалист говорит, что человек произошел от обезьяны, вышел из животного царства, а вовсе не создан богом, то он не нарушает формально-логический закон тождества, его мышление последовательно и определенно, хотя в действительности оно открывает различия и противоречия. Когда же богослов говорит, что человек создан богом и как таковой существует неизменно испокон веков, то здесь отрицаются противоречия живой жизни, а мышление становится непоследовательным, формально-логические законы нарушаются. Диалектическое противоречие логического закона тождества не отменяет.
Я думаю, что достаточно объяснил здесь, не нарушая логического закона тождества, противоречивую и диалектическую природу такого явления, как отношение Флоренского к логике и, следовательно, к науке и культуре вообще. Флоренский был либо невежда, либо ярый мракобес, реакционер, стремившийся уничтожить всякую мысль. А скорее всего он и то и другое одновременно. "Отменить" основной закон логики, т.е. установить непоследовательность, пустоту, абсурдность в качестве главных принципов мышления, затем назвать это пустое, ничтожное мышление "антиномической диалектикой" и вывезти этот гнилой продукт на Запад, оказать влияние на западную философию! Белинский и Герцен привили русской общественной мысли диалектику Гегеля. Куда там Гегелю до русских классиков философии! Они отменяют даже законы логики! Сколько толков было о том, что русские идеалисты оказали влияние на западную философию! Но, во-первых, они сами являются последователями западных иррационалистов - Шопенгауэра, Ницше и пр. И во-вторых, это влияние сродни тому влиянию, какое оказывает человек, заносящий инфекцию. Как в области морали большую социальную ценность представляет собой тот, кто предается своим порокам в одиночестве, чем тот, кто совращает других, так и здесь: русские идеалисты были бы более культурными величинами, если бы философствовали молча, раз уж они не в силах были преодолеть в головах свои глупости.
Кстати сказать, сами эти "классики" сомневаются в том, русская ли их философия. "Не только Вл.Соловьев, а и о.Флоренский и Лосев по стилю и содержанию своего философствования - настоящие немцы", - говорит Карсавин (см. "Вопросы философии", ?2, 1992г., стр.76). Ничего подобного нельзя сказать о Белинском, Герцене, Добролюбове, Чернышевском, Ленине, хотя все они прошли школу немецкой философии. Как и вообще нельзя так сказать о действительно больших, самобытных мыслителях. Дидро, Гольбах и Гельвеций прошли школу английского материализма, но весь стиль их философствования говорит, что перед нами здесь истинные представители Франции, а никак не англичане. Точно так же и Бэкон, Гоббс, Локк - англичане, а никак не греки.
Для чего же понадобилось русским иррационалистам создавать свою "антиномическую диалектику"? Для оправдания и защиты религии, конечно. Антиномиями называются неразрешимые для человеческого ума противоречия. Гегель и затем классики марксизма-ленинизма на примере разбора апорий Зенона, антиномий Канта и т.п. показали, что неразрешимых противоречий для человеческого ума нет, если только этот ум не замкнется в рамках религиозного мышления. Рассмотрим это на примере.
Б о г есть центральное понятие во всякой религии. Под этим понятием мыслится наисовершеннейшее, наимогущественнейшее, бесконечное, абсолютное существо. И не просто существо, а личность, обладающая сознанием, волей, принимающая решения и т.п. Бог, как утверждают богословы, сотворил мир. Но мир несовершенен, в нем существует зло, что видно всякому, имеющему глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Почему же наисовершеннейшее, наимогущественнейшее существо создало несовершенный мир? Разве этот акт творения несовершенного продукта не противоречит могуществу и совершенству его творца? Вот уже первое неразрешимое, в пределах религиозного мышления, противоречие. Приходится признать творца несовершенным, а тем самым уничтожается и понятие бога. Чтобы как-то разрешить эту антиномию, богослов пускается изобретать новые выдумки, каждая из которых вносит новый ряд антиномий. Одна из таких выдумок состоит в том, что бог должен послать мессию, который спасет несовершенный мир, то есть искоренит зло. Следующий ряд антиномий: противоречит роли Христа как спасителя то, что он, зная о намерениях Иуды предать его, ничего не предпринимает для того, чтобы спасти и самого себя и Иуду, зато он спасает тех, кто уже совершенно не нуждается ни в каком спасении, т.е. мертвых. Получается целое царство противоречащих одна другой мыслей. Понятно, что религиозному философу остается в конце концов только одно - "отменить" законы логики, противопоставить слепую веру разуму, знанию, науке. Иррационализм столь стар, что уже поп Тертулиан, живший во втором веке нашей эры, говорил: "Верую, потому что абсурдно". Чтобы разрешить эти "неразрешимые" противоречия, надо отвергнуть вообще религиозное мышление как негодное, как неспособное верно отразить мир. Но религиозный философ чем дальше развивает свою философию, тем больше упорствует в изобретении всевозможных глупостей. Одной из таких глупостей является "софиология" Сергея Булгакова.
Однако С.Булгаков выступил не только как философ, но и как экономист. После того, как мы в общих чертах уяснили здесь, что представляет собой философия иррационализма, гораздо интереснее будет обратить внимание не на философские, а на экономические взгляды Булгакова. Критика его экономических взглядов содержится в работе Ленина "Аграрный вопрос и "критики Маркса" ". Помимо критики различных антимарксистских теорий Булгакова ( его теории ренты, теории применения машин, теории о "вытеснении крупного хозяйства мелким" , и т.д.) , в которых Булгаков обнаруживает свое обычное скудомыслие, книга Ленина содержит еще и критику тех экономических взглядов Булгакова, которые всего рельефнее обнаруживают подлинную "научную" и политическую физиономию данной "культурной величины", которые говорят о чем-то большем, чем просто скудомыслие. Основой булгаковской теории аграрного вопроса является так называемый "закон убывающего плодородия почвы". "То, что являлось свободным подарком природы, - писал Булгаков, - теперь должно быть сделано человеком: ветер и дождь разрыхляли почву, полную питательных элементов, достаточно было небольшого усилия со стороны человека, чтобы добыть необходимое. С течением времени все большая и большая часть производительной работы отходит на долю человека; как и везде, искусственные процессы все больше становятся на место естественных ... В этом замещении сил природы человеческим трудом, естественных факторов производства искусственными, и заключается закон убывающего плодородия почвы". ( Цитируется по книге Ленина, см. т.5, стр.102 - 103). На это "обоснование" Булгаковым "закона убывающего плодородия почвы" Ленин отвечает: "Заместить силы природы человеческим трудом, вообще говоря, так же невозможно, как нельзя заместить аршины пудами ... Человек может только пользоваться действием сил природы, если он познал их действие, и о б л е г ч а т ь себе это пользование посредством машин, орудий и т.п. Что первобытный человек получал необходимое, как свободный подарок природы, - это глупая побасенка, за которую г.Булгакова могут освистать даже начинающие студенты. Никакого золотого века позади нас не было, и первобытный человек был совершенно подавлен трудностью существования, трудностью борьбы с природой. Введение машин и улучшенных способов производства неизмеримо облегчило человеку эту борьбу вообще и производство пищи в частности. Увеличилась не трудность производства пищи, а трудность получения пищи для рабочего - увеличилась потому, что капиталистическое развитие вздуло земельную ренту и земельную цену, сконцентрировало сельское хозяйство в руках крупных и мелких капиталистов, сконцентрировало еще больше машины, орудия, деньги, без которых невозможно успешное производство. Объяснять эту растущую трудность существования рабочих тем, что природа сокращает свои дары, - значит становиться буржуазным апологетом". ( т.5, стр.103 -104). И Ленин говорит далее о попытках воскрешения Булгаковым мальтузианства: "Из русских "бывших марксистов" эту попытку сделал едва ли не впервые г.Струве в своих "Критических заметках", но он, как и всегда, не пошел далее робких, недоговоренных и двусмысленных замечаний, недодуманных до конца и не сведенных к одной системе воззрений. Г-н Булгаков смелее и последовательнее: "закон убывающего плодородия" он, ничтоже сумняшеся, превращает в "один из важнейших законов истории цивилизации". И Ленин цитирует Булгакова: "Проблема народонаселения в той особенной ее постановке, какую создают условия сельскохозяйственного производства, составляет, в моих глазах, главную трудность, которая лежит на пути - в настоящее, по крайней мере, время - сколько-нибудь широкому проведению принципов коллективизма или кооперации в сельскохозяйственном предприятии ... Прошлое оставляет в наследие будущему хлебный вопрос, более страшный и более трудный, чем вопрос социальный, - вопрос производства, а не распределения". Ленин говорит, что "г.Булгаков вообще превращает словечко "перенаселение" в трафарет, прикладывание которого избавляет его от всякого анализа и в особенности от анализа классовых противоречий внутри "крестьянства" ".(т.5, стр.108).
Таким образом, С.Булгаков не просто мальтузианец, но он - последовательный мальтузианец, гораздо последовательнее Струве. Он стоит на позициях одной из самых реакционных экономических теорий - человеконенавистнической теории Мальтуса. Чтобы устранить социальные бедствия, Мальтус рекомендовал искусственное сокращение роста народонаселения, воздержание трудящихся от браков и деторождения, оправдывал эпидемии и войны.
Таковы эти "культурные величины". Они утверждают, что в процессе познания на человека действуют "трансцендентные существа", отменяют основные законы логики, чтобы утвердить принципом мышления непоследовательность и пустоту, видят причину социальных бедствий в перенаселении и, следовательно, благословляют эпидемии и войны.
В серии хвалебных статей, которые "Литературная газета" поместила на своих страницах в 1989 году, дается ряд фрагментов и положений из писаний данных философов, ознакомления с которыми вполне достаточно для того, чтобы понять, что более внимательное изучение их трудов будет просто напрасной тратой времени. Философию истории эти мыслители писали х р и с т и а н с к у ю , понятие классовой борьбы они заменяли стирающими всякое представление о классовых различиях понятиями "всеединство" и "соборность", стремлением все и всех примирить, т.е. примирить овец с волками; если они и замечали борьбу, то только "борьбу всех против всех"; крестьян, объединявшихся для отпора помещикам, т.е. волкам, они называли волчьими стаями; они ратовали за "правовое государство", то есть и в теории государства и права они вытаскивали старый, трехсотлетней давности либеральный хлам, заимствованный из английских политических доктрин; они отрицали скачки, революции, признавали лишь медленное, эволюционное развитие; без религии, по их мнению, мораль невозможна. Есть ли у читателя сомнение, что по этим костям можно восстановить первоначальный вид мамонта?
Правда, могут указать, что, к примеру, Соловьев выступал за свободу совести, стремился к воссоединению Востока с Западом через объединение церквей, выступал против смертной казни. Но сама постановка Соловьевым важных общественных вопросов, не говоря уже об их решении, неверна. Как, например, он думал воссоединить Восток с Западом? Не путем свержения реакционного режима, каковое одно только и можно считать подлинным демократизмом, а путем создания некоей новой религиозно-философской доктрины, способной примирить различные вероучения. И сколь бы благими ни были намерения Соловьева, действительный, объективный характер его философии реакционен, она способствует только усилению реакции, вооружает эту реакцию более изощренными средствами в идеологической борьбе. Выступал за свободу совести? Можно ли из-за нескольких прогрессивных элементов в его взглядах закрыть глаза на то, что Соловьев боролся против материализма Чернышевского и Маркса, что он философию Ницше ставил выше марксизма?! Закрыть глаза на то, что он воевал с диалектикой, даже гегелевской, идеалистической ... "Я стыжусь, следовательно, существую". У Гегеля такого пошлого тезиса не могло вырваться из уст даже и в виде случайности, не то что необходимого и существенного положения, устанавливаемого в основе системы.
Другим понятием, которое русские идеалисты кладут в основу своих систем, является так называемое в с е е д и н с т в о. "Метафизика всеединства - главное, если не единственное, из возникших в России оригинальных философских систем: Е.Трубецкой, П.Флоренский, С.Булгаков, С.Франк, Н.Лосский. Их системы весьма различны и вовсе не образуют одной узкой школы; но общее у них то, что все они имеют в своей основе понятие или, скорее, символ всеединства". ( "Литературная газета", ?8 , 1989г.)
Оказывается, в основе всех этих систем лежит с и м в о л (!), даже не идея. Это как некоторые считают, что достаточно размахивать красным флагом, чтобы тебя называли коммунистом.
"Что есть всеединство? - продолжает автор статьи в 8-м номере "Литературной газеты", - Это некоторый идеальный строй или гармонический лад бытия, когда оно устроено как совершенное единство множества: в совокупности его элементов каждый тождествен целому, а отсюда - и всякому другому элементу".
Идеологи буржуазии столько наговорили о коммунизме, который-де всех собирается превратить в винтиков, стричь под одну гребенку и пр. Но в марксистско-ленинской теории нигде нет ничего подобного только что выписанному из "демократической" газеты рассуждению. Самое большее, что теория Маркса и Ленина в этом отношении допускает, это - чтобы на производстве была дисциплина, чтобы общество стало одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы, т.е. за равный труд равное вознаграждение. "Но эта "фабричная" дисциплина, которую победивший капиталистов, свергнувший эксплуататоров пролетариат распространит на все общество, никоим образом не является ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только с т у п е н ь к о й , необходимой для радикальной чистки общества от гнусностей и мерзостей капиталистической эксплуататации и д л я д а л ь н е й ш е г о движения вперед".( Ленин, "Государство и революция", т.33, стр.101-102). Таким образом, эту "фабричную" дисциплину коммунизм допускает только на определенной исторической ступени и только в сфере производства. Тогда как восхваляемые буржуазией "классики" русской философии распространяют взгляд на человека, как на винтика, на в с е б ы т и е людей, не только на производство ("гармонический лад бытия", как сказано выше), и видит в этом и д е а л ь н ы й строй (!). Приведенная цитата действительно показывает желание русских идеалистов и пишущих в "Литературной газете" "демократов" стричь всех (за исключением верхних десяти или ста тысяч купающихся в роскоши богачей) под одну гребенку.
"Философия Карсавина создавалась последней из систем русской метафизики всеединства, - продолжает автор той же статьи в "Лит. газете", - грозила опасность оказаться вторичным, зависимым, неоригинальным. И, как всякий крупный мыслитель, он сумел эти трудности преодолеть". ("Лит. газета",8-й номер, 1989г.) Для системосозидающего философа важно не то, чтобы верно объяснить мир, это для него дело второстепенное. Главное для него - не оказаться зависимым, неоригинальным. Об этом он заботится прежде всего. Тогда как действительно крупный философ или ученый об этом не думает. Будет ли он оригинален или нет - это для него не столь важно, главное - открывать законы, связи объективного мира. Если он сделает в своей жизни хотя бы одно выдающееся открытие, то остальное ( оригинальность и пр.) приложится.
После рассмотрения взглядов русских идеалистов нам должны теперь яснее предстать и физиономии тех, кто ныне воскрешает и возвеличивает эту философию. Эти воскресители представляют собой такие "культурные величины", деление на которые (если применить здесь пока еще, к счастью, никем не отмененное одно из основных правил арифметики) невозможно. Зато как они любят разглагольствовать о культуре! И здесь духовными вождями для них тоже являются русские идеалисты начала века, которые знали одну лишь духовную культуру, а материальную даже и признавать не хотели за культуру. "В нашу эпоху, - писал Н.А.Бердяев в своей статье "Воля к жизни и воля к культуре", - нет более острой темы и для познания и для жизни, чем тема о культуре и цивилизации, о их различии и взаимоотношении". Неверно! Самым острым вопросом в начале века был вопрос аграрный: кто должен владеть землей - помещики или крестьяне? Толкуя на десяти страницах о различии между цивилизацией и культурой, Бердяев не знает даже точного значения этих понятий. Римская и Византийская империи, по Бердяеву, принадлежат к культуре, а Британская империя и Америка - к цивилизации. Культуру Бердяев всячески превозносит, цивилизацию всячески ругает. На самом деле все государства принадлежат и к культуре, и к цивилизации. Культура возникает вместе с возникновением человеческого общества и исчезнет только тогда, когда исчезнет и общество. Цивилизация же есть только там, где существует антагонизм классов. Культура есть совокупность всех достижений человечества, будь то в области физического или умственного труда. Цивилизация есть третья эпоха в истории развития человечества - после эпох дикости и варварства. По Бердяеву же, культура есть нечто всецело духовное и преимущественно - религия. И, конечно, возникновение христианства идеалисты считают самым большим достижением в истории человечества. А если посмотреть на дело с научной точки зрения, а не следуя своим идеологическим пристрастиям, то окажется, что начало применения огня будет, пожалуй, гораздо более великим достижением в истории человечества. Употребление мясной пищи и начало применения огня - вещи взаимосвязанные. Энгельс писал, что "наиболее существенное влияние мясная пища оказала на мозг, получивший благодаря ей в гораздо большем количестве, чем раньше, те вещества, которые необходимы для его питания и развития, что дало ему возможность быстрей и полней совершенствоваться из поколения в поколение". ( Энгельс, "Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека"). Без применения огня и употребления в пищу мяса не было бы и так называемых пророков. Теперь какой-нибудь отдельный человек может, конечно, отказаться от мясной пищи, удалиться в пустыню и там, питаясь кореньями, выдавать свои нравственные феномены, изображать собою пророка. Но у этого отдельного человека за спиной десятки лет употребления мясной пищи им лично в прошлом и вдобавок сотни поколений его предков, питавшихся мясом.
Указанные глупые выдумки в бердяевской статье есть тысячная доля содержащейся там бессмыслицы. И какой жалкий, тарабарский у него язык! А тут еще смеют пинать Ленина, смеют утверждать, что Ленин был примитивный философ, не более, чем ученик Маркса, что из писателей Ленин знал одних только "школьных классиков", что язык Ленина беден. Может быть, они найдут в истории всей русской философии хоть одну книгу, которая имела бы такое же мировое значение, как "Материализм и эмпириокритицизм" Ленина?! Книга эта имела влияние на ученых всего мира, в том числе великих ученых. Она продолжает оказывать свое влияние до сих пор; она прочищала и прочищает мозги всем, кто действительно ищет истину, а не подходит к материалистической философии с заранее заданной ему буржуазией задачей ее ниспровергнуть.
Наиболее ценной мыслью этой книги является определение материи, четкое выделение ф и л о с о ф с к о г о понятия материи из тех представлений о ней и ее свойствах, которые складываются в других науках - в физике, химии, биологии, социологии и т.д. У материи существует бесчисленное множество свойств. Все эти свойства изучают различные положительные науки. Каждая из этих наук создает свои гипотезы, теории, системы понятий и представлений, чтобы лучше объяснить ту область явлений, которую она исследует. Например, физики, в какую бы эпоху они ни жили, всегда создавали в своих учениях физические картины мира. И вот когда происходят крупные научные открытия в физике, то прежние физические картины мира рушатся, и в данной области знаний возникает более или менее глубокий кризис, который может сопровождаться и кризисом в методах познания мира вообще, т.е. затрагивать вопросы философии. Разрушенную картину мира надо заменить чем-то новым, а сделать это сразу удается не всегда. На этой почве возникают философские спекуляции. Например, во время кризиса физики в начале XX века многие философы и естествоиспытатели пришли к мысли, что материя исчезла и что материализм поэтому опровергнут. Ленин четко, с классической ясностью, как ни один из философов до него, выделяет ф и л о с о ф с к о е понятие материи из всех других представлений о ней. "Единственное "свойство" материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство б ы т ь о б ъ е к т и в н о й р е а л ь н о с т ь ю , существовать вне нашего сознания". ( т.18, стр.275). "Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них". (т.18, стр.131). У всех предыдущих философов к этому философскому понятию материи всегда примешивалось еще что-нибудь. В ленинском определении изгоняются не только всякие натурфилософские, но даже и естественнонаучные представления о материи; за материей в пределах философии признается только одно свойство - быть объективной реальностью. Вспомним, что у родоначальника материализма нового времени, у Бэкона, к понятию материи примешивались не только натурфилософские представления, но и поэтические фантазии. Как выразился Маркс, у Бэкона "материя улыбается своим поэтически чувственным блеском всему человеку". В домарксистской философии представления о физических, химических и т.д. свойствах материи нередко заслоняли философское понятие ее. Не всегда удавалось сразу разглядеть, каково миросозерцание данного философа: материалист он или идеалист? Ведь даже и человек, у которого нет в уме какой-либо ясной и определенной физической картины мира, тоже может стоять на той или иной философской точке зрения, тоже может судить о первичности или вторичности материи (природы, мира) по отношению к сознанию (духу, богу). Ведь и неграмотный крестьянин может выносить свое суждение, создан ли мир богом или же существует независимо от какого угодно сознания. Потому что на выбор человеком того или иного миросозерцания гораздо большее влияние оказывают социально-экономические факторы, классовая принадлежность, чем начитанность, образованность, знание физики, химии, биологии и т.д. Один и тот же былинный сюжет складывается различно в различных по социальному положению и, следовательно, по миросозерцанию группах крестьянства. Одни крестьяне слагают былину так, что Илья Муромец, найдя сокровище, раздает его бедным, другие же крестьяне тот же былинный сюжет слагают таким образом, что Илья Муромец жертвует это сокровище на постройку церквей. Для Ленина, как философа, важен в первую очередь вопрос об отношении материи к сознанию, а не физическая картина мира, хотя он и в этом отношении делает то замечание, что электрон так же неисчерпаем, как и атом, что "природа бесконечна, но она бесконечно с у щ е с т в у е т" , что материи без движения быть не может, и т.п. Открыв электрон и затем неправомерно сведя материю к электричеству, заявив, что материя исчезла, физики обнаружили тем самым, что в их понимании материя до сих пор была вовсе не философской категорией, а категорией старой физики, рухнувшей под ударами новейших открытий.
Еще одним недопониманием, которое нередко можно обнаружить теперь, является выражение "анти-материя". Это выражение есть такая же бессмыслица, как и "социалистический товар" или "деревянное железо". "Существует ли анти-материя?" - задаются вопросом некоторые "мыслители" на страницах своих книжонок. Это Кифы Мокиевичи нашего времени. Это все равно, как если бы они задались вопросом: "Существует ли не-объективная реальность?" Или: "Существует ли то, что не существует?" Могут существовать а н т и - ч а с т и ц ы (термин физики для обозначения реально существующих частиц, чьи свойства отличаются от большинства других частиц - электронов, протонов и т.д.; эти анти-частицы можно было бы назвать и как-то иначе без особого ущерба для физической науки), но "анти-материя" есть бессмыслица.
Ленин не был чистым философом. Он был экономистом, социологом, статистиком, политиком. Но данные им в книге "Материализм и эмпириокритицизм" определения материи, абсолютной и относительной истины, пространства и времени, причинности и т.д. отличаются классической ясностью, как у подлинного классика философии. Нередко ведь бывает и так, что какой-либо философ пишет толстенный философский труд и долго в нем критикует своего философского противника, гоняясь за всякой эффектной фразой, брошенной тем или иным философом или даже поэтом, прельщая тем самым эстетов, липнущих, словно мухи, к стилю произведения и неинтересующихся его главной мыслью. А потом оказывается, что этот философ не дал своего ответа ни на один из фундаментальных, общефилософских вопросов, что он "ущемлял блоху" в своем толстенном труде, и вы не можете даже сказать, к какой партии этот философ принадлежит - к материалистам или идеалистам, - настолько туманны и неопределенны все его выражения. Надо понять, что философская система - это не толстое художественное произведение вроде "Войны и мира" Льва Толстого. В каких-нибудь десяти своих тезисах философ может изложить свою философию яснее и определеннее, чем другой в толстенном труде. Если бы после Маркса ничего не осталось кроме одиннадцати его тезисов о Фейербахе, то и тогда его следовало бы причислить к ряду великих философов. Ведь и от Демокрита до нас дошло лишь два-три десятка фрагментов.
Там, где исчезает понятие материи, там не может быть и признания объективной закономерности мира, там отрицается причинность, либо утверждается, что эта причинность вносится в мир сознанием, там, в конце концов, отрицается и познаваемость мира. А это не может не влиять на качество естественнонаучных исследований. Дело может дойти до того, что физик, ставший в философии на путь идеализма, может умереть и как физик; вместо бесстрашного ученого остается лишь жалкий филистер. И вот огромную роль в разгроме этого филистерства в философских одеждах сыграла книга Ленина. Это ли не филистерство, когда философ утверждает , что существует только его "я" и что весь мир есть его ощущение! И это при всем том, что такие философы списывают эти глупые взгляды друг у друга, а все вместе - у Беркли и Юма. У кого же они тогда списывали, если кроме их "я" ничего нет!
В своей книге Ленин попутно с критикой эмпириокритицизма высказал массу ценных и глубоких мыслей относительно естествознания. Дело не в том, что у Ленина якобы не было своей физической картины мира. Такая картина мира у него была. Дело в том, чтобы такая картина мира не заслоняла, во-первых, философского понятия материи и, во-вторых, не конструировалась из головы, как у натурфилософов, а опиралась на факты, на достижения естествознания. Вместе с физической картиной мира те представления о материи, которые дают другие науки (химия, биология и пр., кроме обществоведения), образуют естественно-научное понятие материи, которое нужно четко отделять от философского понятия о ней. Сходство макрокосма и микрокосма; бесконечная делимость материи вглубь; неразрывность движения и материи; превращение одних видов движения материи в другие виды движения; неуничтожимость движения материи не только в количественном смысле, т.е. как данного количества движения, но и в качественном, т.е. несводимость физической, химической, биологической, социальной формы движения материи к простейшим формам движения, к механической форме, как это делал старый, метафизический, механистический материализм; вселенная как вечно движущийся, развивающийся, живой оганизм - вот фундаментальные основы картины мира по Ленину. Философ необходимо должен сделать из этой качественно многообразной природы отвлечение, абстракцию материи, чтобы отразить природу глубже, полнее. Независимое от какого бы то ни было сознания существование материи, познаваемость объективного мира есть абсолютная истина. Но доказывается эта истина не столько даже теоретически, сколько практикой. Вот что пишет Ленин: "В приведенном рассуждении" (выше Ленин приводил цитату из "Анти-Дюринга" об отношении свободы к необходимости) "Энгельс явно применяет "сальто-витальный" метод в философии, т.е. делает прыжок от теории к практике. Ни один из тех ученых ( и глупых) профессоров философии, за которыми идут наши махисты, никогда не позволяет себе подобных, позорных для представителя "чистой науки", прыжков. У них одно дело теория познания, в которой надо как-нибудь похитрее словесно состряпать "дефиниции", и совсем другое дело практика. У Энгельса вся живая человеческая практика врывается в самое теорию познания, давая о б ъ е к т и в н ы й критерий истины: пока мы не знаем закона природы, он, существуя и действуя помимо, вне нашего познания, делает нас рабами "слепой необходимости". Раз мы узнали этот закон, действующий (как тысячи раз повторял Маркс) н е з а в и с и м о от нашей воли и от нашего сознания, - мы господа природы. Господство над природой, проявляющее себя в практике человечества, есть результат объективно-верного отражения в голове человека явлений и процессов природы, есть доказательство того, что это отражение (в пределах того, что показывает нам практика) есть объективная, абсолютная, вечная истина". (т.18, стр.197-198).
Например, так называемый "закон убывающего плодородия почвы" опровергается не только работами Маркса, Ленина и других марксистов, но и всей практикой сельскохозяйственного производства во всех странах мира - многократным ростом урожайности всех выращиваемых человеком культур. Представлять себе абстрактное, вне производства человеком продуктов, плодородие почвы могут только праздные мыслители. Вся деятельность человека еще на заре истории всегда была направлена к повышению плодородия. На заре развития человечества не было даже тех плодов, какие мы видим теперь. "Райское яблочко", которое, по представлениям попов, вкусили Адам и Ева, должно было быть не сладким плодом, а кислой дичкой. Все культурные растения, которые мы знаем теперь, созданы человечеством на протяжении долгой истории, выведены путем примитивной селекции. Селекция еще не была тогда наукой, отбор лучших растений и тем самым создание культурных сортов растений осуществлялись поначалу человеком стихийно. Ныне селекция уже развитая наука, опирающаяся на биологию, на генетику. Возможности изменения растений в нужную для человека сторону возросли многократно. Вместе с ростом этих возможностей растет и плодородие почвы, увеличивающееся еще и применением более совершенных технологий, удобрений и т.д. Первые урожаи зерновых, собиравшиеся человечеством, были на единицу площади в сотни раз меньше тех урожаев, которые ныне собираются в самых отсталых хозяйствах. Таким образом, человек постоянно, еще на заре своего выхода из царства животных, вел борьбу с природой, отвоевывал у нее шаг за шагом все те блага, которые мы видим теперь.
Здесь будет уместно противопоставить материалистическую диалектику не только взглядам русских иррационалистов, но и гегелевскому панлогизму. Гегелевская диалектика видит причину развития реального мира в движении логических категорий. Точка зрения марксизма иная: логические категории есть лишь абстракции, отвлечения сторон объективного мира, ступеньки выделения этих сторон, благодаря которым совершается процесс познания человеком этого мира, природы. Если человечество приходит к познанию законов природы, к познанию диктуемой природой необходимости и , подчиняясь этой необходимости, в то же время начинает господствовать над природой, в том числе и над стихией общественных отношений, то в этом проявляется тождество, единство природы и человека, они сливаются в высшем синтезе. Но не потому что так диктуют законы гегелевской логики, для которой достаточно указать лишь на противоположности и их борьбу как на источник развития, чтобы придти к необходимости такого единства. А потому, что человечество развивает достаточные для этого высшего синтеза производительные силы. И не нужно думать, что указание на недостаточный уровень развития производительных сил в качестве причины отсутствия такого единства с природой якобы способствует разоружению общественной мысли и тем самым замедлению общественного прогресса. Наоборот! Простое указание на борьбу противоположностей как на источник развития есть абстракция, хотя и верная, научная, но все же абстракция. Зато уровень развития производительных сил есть самый верный, самый наглядный показатель хода этой борьбы. После того, как старые производственные отношения были сметены революцией, и нужно было вывести Россию из некультурности и отсталости, Ленин не бросал в массы лозунги типа "Боритесь с природой!" Это было бы верхом неразумия - бросаться подобными абстракциями. Но и сама идея более высокого уровня развития производительных сил нуждается в конкретизации. Поэтому Ленин ставил перед народом задачу - провести электрификацию, коллективизацию, индустриализацию, преодолеть неграмотность и т.д. За десятилетия, прошедшие после революции, производительные силы возросли в десятки, а в иных областях экономики в сотни раз, в то же время производственные отношения остались окостеневшими и даже поползли вспять, превратившись в тормоз развития производительных сил. Поэтому и упор теперь необходимо делать преимущественно уже на уничтожении этого тормоза. При возрастающей производительности общественного труда, не сопровождающейся сокращением рабочего дня для всех членов общества и приносящей свои плоды только части его, общая власть этого общества над природой, пожалуй, не увеличивается, ибо природная стихия, т.е. слепо действующая власть природы над человеком, переносится из покоренной области природы в область общественных отношений, выступая в виде их стихии, в виде власти денег, капитала и т.п. Общество все более и более поляризуется на взаимоисключающие противоположности, т.е. враждебные классы, каждый из которых в равной мере обесчеловечивается: на одном полюсе - из-за лишений и тягот физического труда, на другом - из-за постоянной праздности. Человеческое самоотчуждение достигает такой степени, что некоторые члены общества отбрасываются в буквальном смысле к животному состоянию, столь неразумным, обесчеловеченным становится их поведение. В результате роста стихии общественных отношений растет возможность превращения производительных сил в свою противоположность, т.е. в разрушительные силы - не только в смысле возможности возникновения экономического кризиса, когда эти силы разрушаются, оставаясь без применения их капиталом, но и в смысле их активного употребления против природы и самого человека. Мы можем воочию наблюдать рост этой возможности, когда обращаем взоры на рост оборонной промышленности, на рост влияния военно-промышленного комплекса в экономике. Современное оружие уже по своей сущности и назначению есть не производительная, а разрушительная сила.
Таким образом, новые производственные отношения, приходящие на смену старым, выступают не только в качестве отношений между людьми, но и как новая производительная сила, как шаг вперед в завоевании господства над природой. Производительные силы и производственные отношения взаимопроникают и переходят друг в друга, подтверждая тем самым всеобщность открытых Гегелем законов диалектики. Для перехода в это новое качество, т.е. для возникновения новой общественно-экономической формации, построенной на равенстве всех членов общества в отношении к средствам производства, необходимо плановое ведение всего общественного производства. А это невозможно, во-первых, без уничтожения денег, являющихся овеществлением буржуазных производственных отношений или, как говорит Маркс, "отчужденной мощью человечества" ( или можно сказать еще и так: материальным выражением стихии общественных отношений), а во-вторых, без общественного самоуправления, поголовного участия всех в управлении производством. Для всего этого необходимо основанное на революционной практике познание всеми членами общества сущности общественных отношений, законов общественного развития. Так материя становится перед необходимостью познать саму себя.
Принижая значение правильного , логичного мышления и, следовательно, науки, философия иррационализма является одним из факторов, тормозящих развитие производительных сил, поскольку их уровень зависит, помимо прочего, и от познания человеком законов развития природы и общества. Между тем, буржуазия, в целях успешной конкуренции на мировом рынке, нуждается в росте производительных сил и, следовательно, в развитии естествознания. Почему же она вернула нам забытых "классиков" философии? Откуда такое противоречие?
Возрождение идеализма и религии связано с современным экономическим кризисом. В 1985 - 87гг., когда кризис еще не был столь острым, когда он еще только надвигался, горбачевцы, меля свой пошлый вздор о "рыночном социализме", делали вид, что опираются на Бухарина в его споре со Сталиным, что они борются против сталинизма за подлинный ленинизм. Тянуть за уши из забвения "классиков" русской философии тогда еще не думали, приберегая этот резерв в борьбе с пролетариатом на будущее. Если бы углубления кризиса не произошло, то буржуазия так бы и остановилась на Бухарине, на "борьбе" с "наследием сталинизма". На деле буржуазия и тогда боролась не со сталинизмом, а с ленинизмом. Но в 1988 - 89гг. кризис углубился. Правящему классу понадобился уже не только вздор о "рыночном социализме", выдаваемый за взгляды Бухарина и позднего Ленина, а такая философия, которая отрицала бы закономерность в развитии объективного мира или даже самое это развитие, понадобилась религия и философия, обосновывающая религию. Своим возрождением эта философия обязана, таким образом, не каким-то великим своим достоинствам, а своей внутренней пустоте. Но поворот к религии и идеализму произошел не только по причине сознательных стремлений и целей правящего класса удержать народ в покорности. Многие влеклись и ныне влекутся к идеализму и религии по требованиям вкуса, эстетического чувства. Однако определяющим, в том числе и эти вкусы, было углубление кризиса. Одной из причин поворота к идеализму было также и то, что прежде в СССР господствовала вовсе не диалектико-материалистическая философия, а старый, домарксовский, метафизический материализм. Признавать материалистическую диалектику на словах - это далеко еще не означает применения ее в каждом отдельном случае. В самой важной области, в области объяснения общественных явлений, особенно явлений внутри своего государства, буржуазия и ее идеологи продолжали применять все те же методы идеализма и метафизики. Материалистическая диалектика должна здесь конкретизироваться в первую очередь в осознании сущности экономического строя, а затем - в верном указании путей дальнейшего развития общества, его совершенствования, путей построения социализма. Если этого верного указания пути нет, если сущность экономического строя отражается в различных формах общественного сознания неверно, то все остальное есть общие фразы о диалектике и материализме. Подавляющее большинство населения СССР (да почти все поголовно) считало, что живет при социализме. Поэтому при наступлении кризиса с его острыми противоречиями, многие, полагая, что тот материализм, который господствовал в обществе в течение десятилетий до кризиса, и есть диалектический материализм Маркса и Ленина, бросились в объятия идеализма и религии. Это указание на вышеизложенные причины возрождения религии и идеалистической философии составляет одну из сторон материалистического понимания истории. Изменения происходили и во всех других частях надстройки в соответствии с изменениями в экономическом базисе. Вместе с углублением экономического кризиса углублялся кризис морали, науки, права, искусства. При Брежневе, при Хрущеве господствующим направлением в искусстве вовсе не был социалистический реализм. Социалистический реализм есть не что иное, как диалектический материализм в области художественного творчества. С углублением кризиса господствующим направлением в литературе, кино, театре, живописи, музыке и т.д. стал уже не урезанный реализм, который был прежде, а различные формы декадентства. Иррационализм стал проникать все формы общественного сознания. Если буржуазные экономисты и политики болтают полный вздор и бессмыслицу, то нужно же было и философское "обоснование" того, что бессмыслица есть нечто более высшее, чем речь со смыслом, что иррациональное выше рационального, неразумие выше разума. Данная философия, в свою очередь, еще более углубила экономический кризис. Надстройка оказала обратное воздействие на базис. Не только меньше стало рационального в решениях хозяйственников-руководителей, но и народ, напичканный религией, сказками о загробной жизни, терял энергию, терял охоту бороться за лучшую жизнь в этом мире. Идеализм и религия подрывают производительную силу общественного труда, еще более углубляют кризис, следствием которого они явились. Общество находится в клубке противоречий, избавиться от которых - без сбрасывания реакционной надстройки ( буржуазного государства, буржуазных правовых норм и т.п.), без революционного преобразования экономического базиса - оно бессильно. Не только вся система буржуазных производственных отношений, но и старая система надстроечных отношений, взглядов, мнений, верований сковывает производительные силы, их развитие, пудовыми гирями висит на этих силах. Иного пути, кроме социалистической революции, у главной производительной силы современного общества, у рабочего класса, нет.
"Социалистическая революция?!" - закричат все буржуа, начиная с толстозадого Ельцина и кончая нынешними маленькими Бердяевыми и Булгаковыми, мелкими торговцами, которые, продавая на улицах религиозно-философскую литературу, не упускают случая поделиться с покупателями несколькими высокомудрыми разглагольствиями. "Разве, - возмутятся они, - практика не доказала бессмысленность революций?! Разве практика не опровергла марксизм?!" Оказывается, все буржуа так или иначе, сознательно или бессознательно, молча либо в открытую, соглашаясь с этим принципом или опровергая его на словах, но признают за практикой свойство быть критерием истины. Буржуа заимствует основополагающий принцип чуждой ему философии, чтобы с помощью этого принципа "опровергнуть" саму эту философию! Действительно ли Октябрьская революция была бессмысленной, действительно ли практика опровергла учение Маркса и Ленина? Разберем же вопрос о характере Октябрьской революции. Здесь, в незнании этого вопроса лежит корень, содержится причина самоуверенности, кажущегося оптимизма буржуа и временного пессимизма части пролетариата.
Октябрьская революция была рабоче-крестьянской, а не всецело пролетарской, не всецело социалистической. Подавляющее большинство населения России в начале века составляло крестьянство. Непосредственными задачами Октябрьской революции было уничтожение помещичьего землевладения и окончание грабительской, империалистической войны. Тут нет ничего социалистического, это чисто буржуазно-демократические задачи. Выполнила ли Октябрьская революция эти задачи? Выполнила! Она покончила с действительно кровавой, действительно бессмысленной империалистической войной и смела помещичье землевладение так чисто, как оно не было сметено ни в одной из других стран в период их буржуазных революций. И помещичье землевладение уже ничем не вернуть. Можно теперь разделить землю между частными собственниками и даже присвоить этим собственникам титулы князей и графов, но это будут уже не помещики, а капиталисты, ибо для обработки своей земли они не найдут иной рабочей силы, кроме наемных рабочих. Спор между Лениным и меньшевиками шел не о характере революции, а о том, кто будет в ней гегемоном. Меньшевики считали, что гегемоном должна быть буржуазия, поскольку революция буржуазная. Ленин же доказывал, что вождем крестьянства в революции будет рабочий класс, поскольку буржуазия, боясь пролетариата, идет на сделку с помещиками и самодержавием, т.е. предает интересы своей же, буржуазной революции. Французская буржуазия конца XVIII века или английская буржуазия середины XVII века были революционными потому, что тогда капитализм и рабочий класс в Англии и Франции были еще неразвиты, буржуазии некого было бояться. Русской буржуазии в начале XX века, т.е. в эпоху буржуазно-демократической революции в России и пролетарских революций на Западе, уже было кого бояться: капитализм и, следовательно, пролетариат были развиты сильнее, чем во Франции конца XVIII века и в Англии середины XVII-го. Февральскую революцию 1917 года совершил народ, во главе которого стоял рабочий класс. Но в силу недостаточной его организованности и сознательности буржуазия прокралась к власти за спиной народа и предала его: не отменила помещичью собственность на землю, не окончила империалистическую войну. Эти задачи выполнила только Октябрьская революция. Она провела буржуазно-демократические преобразования так, как ни одна из великих революций прошлого ни в одной стране мира. А именно: чтобы закрепить эти преобразования, она шагнула дальше - приступила к решению социалистических задач. И если она остановилась перед их громадностью, то главный результат этой революции все же был достигнут: уже никакие силы в мире не могли и никогда не смогут реставрировать феодальную собственность на землю. До революции вся система землевладения и землепользования, включая и общинное, была феодальной. Отмена крепостного права в 1861 году и Столыпинская аграрная реформа после революции 1905 года были лишь шагами по превращению феодальной монархии в буржуазную, но они не покончили с феодальным землевладением. Даже и в период столыпинской реформы в русской деревне были широко распространены испольщина, отработки, барщина, а это все есть феодальные производственные отношения, а никак не буржуазные. И эти феодальные отношения оставались господствующими в деревне. Иной взгляд, будто в деревне уже господствующими тогда стали буржуазные отношения, был характерен для оппортунистов, меньшевиков-ликвидаторов, отказывавшихся от задач буржуазно-демократической революции и стремившихся строить легальную рабочую партию. В начале XX века вопрос не стоял так: капитализм или социализм? Вопрос стоял иначе: прусский (юнкерский) или американский (фермерский) путь развития капитализма. Вот за что о б ъ е к т и в н о шла борьба. Указанную альтернативу ( прусский или американский путь развития капитализма) Ленин подчеркивал бесчисленное множество раз почти во всех своих произведениях, касающихся аграрного вопроса, т.е. главного вопроса тогдашней революции. За прусский путь развития капитализма стояли царь, помещики, буржуазия, за американский - пролетариат и крестьянство. Так стоял этот вопрос о б ъ е к т и в н о, независимо от воли и сознания людей. Прусский путь означал медленное, постепенное, растянувшееся на десятилетия превращение помещика в капиталиста и, следовательно, означал застой в развитии производительных сил и тяжелейшее положение широких народных масс, их забитость, неграмотность и т.п. Россия пошла по американскому пути, т.е. по пути народной революции против помещиков, против латифундистов, против русских рабовладельцев - по примеру Гражданской войны в США во второй половине XIX века.
Такова теория Ленина по самому острому, самому важному, самому злободневному вопросу в России в начале XX века. Пусть теперь судит вдумчивый читатель, чьи теории практика подтвердила и чьи теории она опровергла. Практика разбила теории черносотенцев, октябристов, кадетов, меньшевиков. Практика разбила теории эсеров, не видевших мелкобуржуазной природы крестьянства и считавших, что предстоящая революция будет всецело социалистической. Затем практика разбила являвшиеся по сути продолжением эсеровского взгляда на характер русской революции теории сталинистов, хрущевцев, брежневцев, что в СССР уже построен социализм. Теперь практика разбивает теории горбачевцев и ельцинцев, кричащих о необходимости перехода к рынку, как будто при Сталине или Брежневе не было рынка! Эпоха Брежнева есть эпоха наибольшего развития рынка и капитализма за всю историю России. Главным рынком при капитализме является рынок рабочей силы. До революции подавляющим большинством населения были крестьяне, после революции и особенно после коллективизации и Отечественной войны большинством населения становятся наемные рабочие, т.е. люди, живущие продажей рабочей силы. Современный экономический кризис порожден вовсе не социалистическим плановым хозяйством, как кричат горбачевцы и ельцинцы, а капитализмом, анархией производства, бесплановостью производства, погоней за прибылью. И это есть кризис перепроизводства. Наибольшие прибыли приносили буржуазии производство и продажа оружия на мировом рынке. Своим оружием СССР завалил весь мир. Треть мировой торговли оружием приходилась еще 3 - 4 года назад на долю СССР. Сбыт оружия вдруг приостановился. Остановка сбыта продукции, производимой в возрастающем количестве, и есть перепроизводство. Как же буржуазия думает выходить из кризиса? Она стремится разрешить кризис путем выхода на мировой рынок с еще более совершенным и смертоносным оружием. Вот стратегия монополистического капитала. А предоставление большей свободы мелкому капиталу, лавочникам, спекулянтам и проч., это тактика. Монополистическая буржуазия может менять эту тактику хоть каждые 10 лет, в зависимости от экономической и политической ситуации. Борьба между ельцинцами и нынешними сталинистами, вовсе не есть борьба между демократами и коммунистами, как это стремятся представить буржуазные газетчики. Это есть борьба между двумя фракциями буржуазии. Первая, более реакционная, исповедует фритредерство, вторая - протекционизм. Своими криками о том, что ельцинцы будто бы реставрируют капитализм, своим преувеличением значения аграрного вопроса в данный момент, сталинисты играют на руку ельцинцам. Ныне аграрный вопрос не имеет такого значения, какое он имел в начале века. Если бы большевики в начале века ставили на первое место не аграрный вопрос, а рабочий, то можно было бы с уверенностью утверждать, что они предают интересы революции. Установить 8-часовой рабочий день можно было и по-реформистски. И буржуазия, владельцы заводов и фабрик, скорее пошли бы на это, чем на передачу помещичьей земли крестьянам. Это последнее возможно было решить не путем реформы, а только путем великой народной революции. А великая народная революция, хотя бы и буржуазно-демократическая, поднимает со всех уголков страны из забитости десятки миллионов людей, поднимает их к политической активности, к сознательности, творчеству и т.п. А на том экономическом базисе, какой был в России в начале века, т.е. при достаточно уже сильном развитии крупной промышленности и капитализма, буржуазно-демократическая революция грозит перерасти в социалистическую революцию, направленную уже против защищающих помещичью собственность капиталистов, против банкиров, заводчиков и кулаков, против их собственности на средства производства. По крайней мере она грозит началом осуществления и применения социалистических подходов и методов в решении своих задач. Ныне же главным вопросом является вопрос о социализме, а не аграрный вопрос. Будет ли собственность на землю государственной или она будет частной, в любом случае, без революции пролетариата, она останется буржуазной, т.е. частной собственностью класса буржуазии, поскольку государство буржуазное - особые, стоящие над народом отряды вооруженных людей, а вовсе не социалистическое, не общенародное, не поголовно вооруженный народ. Практика разобьет и теории нынешних сталинистов, пытающихся "спасти" страну от пролетарской революции посредством так называемого "государственного социализма". Собственность буржуазного государства на средства производства вовсе не является общенародной. Собственность является таковой только в том случае, если государственная власть находится в руках Советов, т.е. вооруженных рабочих. И защищать буржуазный парламент, в котором буржуа на протяжении трех лет пекли антирабочие законы и произносили спичи против Октябрьской революции, вовсе не значит защищать власть Советов.
Практика подтвердила верность только одной теории - теории Маркса, Энгельса и Ленина. А если кто думает иначе, то это говорит только о незнании ими этой теории. Практика, между прочим, подтвердила и подтверждает теории тех подлинных наследников учения Маркса и Ленина, которые еще в брежневские времена предвидели наступление кризиса и неизбежность грядущей пролетарской революции. Эта революция будет уже всецело социалистической. Ее основным вопросом будет уже не аграрный и не национальный, как это было в начале века, а - рабочий. Ее непосредственной задачей будет уже не уничтожение помещичьего землевладения, а экспроприация буржуазии. Ясно, что этой революции буржуазия должна страшиться еще больше, ибо она в первую очередь и непосредственно будет направлена уже против нее, против власти капитала. Ясно, что такое политическое течение, как либерализм, ныне еще более реакционно, чем оно было в начале века. Либералы корчат из себя золотую серединку. На деле они во всем склоняются к реакционерам. Они сами есть реакционеры, только не открытые, а прячущиеся за человеколюбивыми фразами. Вот что писал в начале века, в 1910 году, накануне подъема революционного движения 1910 - 1914 гг., один из таких реакционеров Сергей Булгаков: "Я с неутихающей болью думаю старую, горькую и больную думу: да ведь это одно и то же ... То же насильственно осуществляемый максимализм ... Ведь в последнее время и н ы е о п я т ь у ж е н а ч и н а ю т в з д ы х а т ь о н о в о й р е в о л ю ц и и , как будто теперь, после пережитого опыта, можно от нее ожидать чего-либо, кроме окончательного развала России". ( С.Н.Булгаков, "Революция и реакция"). Как будто говорит кто-то из нынешних "демократов", не правда ли? Пусть на булгаковскую удочку попадаются мелкие буржуа. Те тоже не хотят видеть разницы между фашизмом и коммунизмом, считая и то и другое тем же насильственно осуществляемым максимализмом. Действительно, дума старая и больная. Ныне таких старых и больных дум куда больше, чем в 1910 году. Что там "Вехи" в сравнении с нынешней говорильней! А учесть еще, что ныне помимо печати есть еще радио, телевидение! А учесть еще, что ныне процентное отношение "образованных", т.е. выученных в вузах, к остальному, "темному", народу гораздо больше, чем в 1910 году! Теперь, надеюсь, читателю ясно, сколько в обществе больных и старых дум? Клим Иванович Самгин считал, что идеи сборника "Вехи", написанного русскими "классиками", возможно были рождены и посеяны им самим. На это достаточно указать пальцем, чтобы избавить себя от дальнейшего труда критиковать данное направление философии.
В настоящей статье я лишь вскользь коснулся взглядов Ленина как п о л и т и ч е с к о г о мыслителя. А именно здесь, именно в этой области Ленин сделал наибольший вклад в общественную науку. В истории философии нередко оказывалось так, что политическая часть системы философа становилась наиболее выдающимся его произведением. "Государство" Платона, "Политика" Аристотеля, "Левиафан" Гоббса, "Философия права" Гегеля - это не только политико-правовые трактаты, а те произведения, в которых, в силу самого характера рассматриваемого предмета, осуществляется с и н т е з всех философских и социологических взглядов данного философа. Получается, что логику какого-либо философа иной раз лучше изучать по политической части его системы, хотя он здесь и не делает логику как таковую непосредственным предметом своего исследования.
Политическая часть "системы" Ленина - это не философия, а наука, приближающаяся к так называемым т о ч н ы м н а у к а м , ибо опирается на всестороннее и точное исследование объекта, на статистику, причем в гораздо большей мере, чем даже у Маркса.
Собственно, абсолютно точных наук нет. Что может быть более незыблемое и важное в глазах филистера-технаря, презирающего всякую философию ( а чаще всего именно диалектико-материалистическую философию ), чем физика! И тем не менее в той же физике царит немалый сумбур и несогласие между учеными по многим вопросам этой столь точной науки. Например, возьмем всемирно известного физика Дирака. Он говорит о возрасте Вселенной, вычисляет даже этот возраст (= 18 000 000 000 лет), говорит о первоначальной концентрации всего вещества Вселенной в одном атоме и даже математической точке, откуда оно потом было выброшено путем взрыва, толкует о вычислении массы Вселенной, об "антиматерии" и прочей чепухе. (см. П.А.М.Дирак, "Пути физики", М., 1983г.).
Физики обнаружили новое явление: длина волны света от далекого источника увеличивается за время распространения света до наблюдателя. И вот это смещение длины волны к красному концу спектра они объявили "законом расширения Вселенной", в соответствии с которым все звезды Вселенной удаляются одна от другой. Отсюда, по их мнению, вытекает, что все вещество Вселенной было первоначально заключено в одном атоме или даже математической точке. Возможно, что такая физическая картина мира помогла физикам решить несколько вставших перед ними частных задач, но она ни в коем случае не соответствует истине. Наука пока еще не получила точных сведений о более отдаленных небесных телах, чем видимые в современный телескоп. Рано или поздно будут получены данные о тех областях Вселенной, где звезды не удаляются друг от друга, а сближаются, и смещение длины волны света происходит в обратную сторону. Как бы то ни было, но такой взгляд представляется мне более верным, чем рассуждения Дирака о возрасте Вселенной, об определенной массе Вселенной и об "антиматерии". Вполне возможно, что и в наблюдаемой нами части Вселенной когда-нибудь начнется обратный процесс сближения звезд, хотя бы к тому времени и не существовало уже нашей Земли или даже всей солнечной системы. { Примечание 1998 года: И.С.Шкловский в своей книжке о Вселенной (издательство "Наука", 1965г.) на стр.24 пишет: "Среди близких галактик наблюдаются и такие, которые приближаются к нам". } Абсолютно невозможно только одно - чтобы Вселенная была первоначально заключена в одном атоме или даже математической точке. Ибо такое представление уничтожает само понятие материи, уничтожает диалектико-материалистические взгляды о несводимости высших форм движения материи к механической форме движения, уничтожает закон сохранения и превращения энергии и другие фундаментальные законы природы. Социальная форма движения материи (человеческое общество) - такая же вечная принадлежность материи, как и механическая. Она может погибнуть на Земле или вместе с Землей, но не во Вселенной вообще. Несводимость высших форм движения материи, помимо этого, надо понимать еще и в том смысле, что нельзя одними законами физики или механики объяснить явления и процессы, характерные для более высших форм движения - биологической и социальной. Законы последних есть высшие по отношению к законам физики и механики.
Мы видим, что взгляды всемирно известного физика Дирака противоречат не только философии диалектического материализма, но и фундаментальным законам физики, столь точной науки, например, закону сохранения и превращения энергии. Почему же многим физика представляется абсолютно точной наукой? В то время, как общественные законы проявляются через статистическую закономерность, т.е. действуют как господствующие тенденции, в которых отклонения от этих тенденций, от статистической средней, погашены, в так называемых "точных науках" все отдельные случаи, казалось бы, подпадают под установленный для данной области явлений закон. Однако статистическую закономерность можно обнаружить и в физике. Например, давление газа состоит из действия миллиардов хаотически действующих молекул. То же относится и к законам квантовой механики. Относительно биологии уже Энгельс в "Диалектике природы" указывал на отклонения от закона. Причем Энгельс указывает там не только на отклонения от законов, видов, классов, явлений, но и говорит о превращении в е ч н ы х з а к о н о в п р и р о д ы в и с т о р и ч е с к и е з а к о н ы п р и р о д ы. Чтобы возникла химия Земли, должна сперва возникнуть сама Земля. На Земле одна химия, на Солнце - другая, где-нибудь на сверхплотной планете - третья. Химия Солнца не отменяет химии Земли, но находится вне ее. (см."Диалектику природы", М., 1982г., стр.205 - 206). Это ни в коем случае не означает, что химические законы Земли не носят объективный характер. Это означает только, что область их действия ограничена. Естествознание развивается скачками: накапливаются явления, которые не подпадают под открытые ранее законы, возникает кризис данной области знания, разрешающийся открытием новых, более глубоких, более точных или более универсальных законов, картина мира уточняется. Например, положение Декарта о том, что количество имеющегося во Вселенной движения остается всегда одним и тем же, было заменено более универсальным законом - законом сохранения и превращения энергии, отражающим не только постоянство к о л и ч е с т в а движения, но и неуничтожимость к а ч е с т в е н н о г о многообразия его, необходимость превращения одной формы движения в другую. Значит ли это, что закон Декарта неверен? Нет. Это значит лишь то, что этот закон еще недостаточно глубоко отражает природу. Интересен также даваемый Энгельсом в "Диалектике природы" разбор гегелевской классификации суждений и ее значения для естествознания. В качестве примера Энгельс берет историю открытия закона превращения энергии. "Трение есть источник теплоты" - таково положительное суждение наличного бытия, сделанное на основании опыта еще в глубокой древности. "Всякое механическое движение способно посредством трения превращаться в теплоту" - таково универсальное суждение рефлексии, формулированное в 1842 г. Майером и другими учеными. Через три года тот же Майер формулирует наивысшую вообще, как говорит Энгельс, форму суждения - аподиктическое суждение понятия: "Любая форма движения способна и вынуждена при определенных для каждого случая условиях превращаться, прямо или косвенно, в любую другую форму движения". "Дойдя до этой формы, - говорит Энгельс, - закон достиг своего последнего наивысшего выражения. Посредством новых открытий мы можем доставить ему новые подтверждения, дать ему новое, более богатое содержание, но к самому закону, как он здесь выражен, мы не можем прибавить больше ничего. В своей всеобщности, в которой форма и содержание одинаково всеобщи, он не способен ни к какому дальнейшему расширению: он есть абсолютный закон природы".( "Диалектика природы", стр.193). Правда, тут же Энгельс добавляет: "К сожалению, дело хромает в отношении той формы движения, которая свойственна белку, [... ] до тех пор пока мы не в состоянии изготовить белок". Под этим хроманием дела Энгельс имеет в виду отсутствие чисто эмпирических свидетельств перехода химической формы движения в биологическую. Такие эмпирические данные были бы еще одним аргументом против религии, против тех, кого можно в чем-то убедить, только ткнув носом. Еще более это относится к превращению биологической формы движения в социальную. Многие отрицатели дарвинизма указывают на опыты с обезьянами: вот, мол, как были обезьянами, так и остались, никакого человека из обезьяны не происходит. На это надо ответить следующее. Во-первых, время проведения опыта с той или иной обезьяной исчисляется годами, тогда как действительный процесс превращения обезьяны в человека, имевший место в истории свыше полумиллиона лет назад, растянулся по меньшей мере на десятки тысячелетий. Во-вторых, это превращение произошло не с отдельной особью, а с популяцией. И наконец, в-третьих и как самое важное, нынешние человекообразные обезьяны имеют общих с людьми предков - дриопитеков ( букв. - древесных обезьян) ; от этих дриопитеков произошли как люди, так и нынешние человекообразные обезьяны; сами же дриопитеки вымерли. Таким образом, нынешние человекообразные обезьяны являются так называемой "мертвой ветвью", с которой экспериментаторы могут возиться хоть и тысячу лет, но человека из этих обезьян они не произведут, так как в проводимых здесь опытах отсутствуют необходимые, существеннейшие условия для превращения биологической формы движения в социальную. Значит ли это, что наука начисто лишена эмпирического материала о таком переходе, имевшем место в истории? Кого не могут убедит данные хотя бы, к примеру, палеонтологии, того уже вряд ли может что-нибудь убедить.
Итак, отрицать абсолютный характер закона сохранения и превращения энергии значило бы подвергнуть сомнению вопрос о неуничтожимости и несотворимости материи. Но разве одна только физика способна строить такие высшие формы суждений, содержащих в себе верное отражение действительности? Разве общественная наука не может строить суждений типа "всякий человек прежде, чем заниматься философией или любой другой наукой, искусством, политикой и т.д., вынужден удовлетворить свои первейшие жизненные потребности" ? Причем надо заметить, что данный закон является в общественной науке только началом. Дальнейшее развитие этого закона составляют такие общесоциологические законы, как закон определяющей роли общественного бытия по отношению к общественному сознанию, закон определяющей роли производительных сил по отношению к производственным отношениям, закон определяющей роли экономического базиса по отношению к юридической и политической надстройке; и другие. Кроме этих законов, действующих во все исторические эпохи, существуют еще законы, которые действуют только на протяжении одной или некоторых из эпох. Область действия этих законов ограничена пределами одной или нескольких общественно-экономических формаций. Например, закон классовой борьбы как движущей силы истории действует только при рабовладельческом, феодальном и буржуазном строе, но не действует при коммунизме - как первобытном, так и том, который приходит на смену капитализму. Но такие законы тоже имеют объективный характер, ведь и химические законы Земли, тоже имеющие объективный характер, на Солнце уже не действуют. Почему же химию мы должны считать точной наукой, а марксистскую социологию в этом отношении принижать? Основополагающее, фундаментальное положение для всей социологии, возведшее ее действительно до степени науки, было установлено всего лишь сто пятьдесят лет назад, тогда как для других наук оно было установлено раньше. И хотя научная социология значительно продвинулась за это время вперед и имеет громадные успехи, но можно ли утверждать, что она уже развернулась во всю свою мощь? Процесс познания мира бесконечен. Всегда будут существовать непознанные человеком области явлений и отношений между между вещами, но агностики, релятивисты, скептики, кантианцы будут существовать не всегда, а только до тех пор, пока существует деление общества на классы. Вместе с уничтожением деления общества на классы падут (должны пасть) не только классовые, но и гносеологические корни всяческого идеализма, ибо те и другие так взаимно переплелись, настолько буржуазные порядки являются почвой, питающей те и другие, что гнилое дерево идеализма и поповщины неизбежно должно погибнуть вместе с гибелью питающей их среды.
Этому будет содействовать, помимо прочего, и качественно новая система образования, т.е. политехническая школа. Человечество гораздо быстрее и в более массовом масштабе , с использованием способностей каждого члена общества, станет открывать и накапливать относительные истины - безразлично, будут ли это вновь открываемые законы или отдельные факты, служащие тому, чтобы наполнить эти абстракции конкретным содержанием. Абсолютная истина складывается из суммы относительных истин. "Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна", - не раз говорил Ленин.
Если посмотреть, какая философия представляет собой на сегодняшний день наибольшую культурную, научную, методологическую, политическую и т.д. ценность, какая из них обладает наибольшим богатством содержания, какая из них в наибольшей мере испытывалась практикой, то это именно марксизм-ленинизм. И это испытание практикой учение Маркса и Ленина выдержало с честью. Поэтому для дискредитации Маркса и Ленина буржуазия вынуждена прибегать уже и к вовсе грязным приемам - роется в их личной жизни, клевещет на них. А обыватель охотно клонит ухо, чтобы послушать клевету на великих людей и революционеров. Таким образом он, подобно племяннику Рамо у Дидро, меньше ощущает свое ничтожество. С психопатологией нельзя бороться одними силлогизмами, даже если они построены правильно и опираются на неопровержимые факты. Надо включить в диалектику момент иррационализма, т.е. той самой философии, с которой мы вели борьбу в настоящей статье. Надо подвергнуть эту философию отрицанию, но отрицанию диалектическому, то есть с удержанием того положительного, что в ней содержится. Вообще это положительное берется вовсе не у Соловьева и К*, напротив, это Соловьев и К* абсолютизируют один из моментов диалектики. Диалектика включает в себя момент иррационализма, но не сводится к нему. Здесь то же отношение, как и указанное Лениным в книге "Материализм и эмпириокритицизм" отношение диалектики к релятивизму. В ходе борьбы с противником ( идеологической либо вооруженной) может случиться так, что нечто иррациональное окажется наиболее эффективным и, следовательно, наиболее рациональным ( противоположности при определенных условиях переходят друг в друга ). Например, обрушиться на противника с сатирой там, где правильные силлогизмы не дадут никакого результата. Известно, что Маркс, Энгельс и Ленин обладали большим сатирическим даром. Почитайте, например, памфлет Маркса "Господин Фогт" и в частности то место в нем, где Маркс высмеивает "Daily Telegraph". После серии насмешек над этим издательством он приводит строку из Байрона: "Wanderer, stop and - piss!" ( "Странник, остановись и помочись!" Байрон, "Эпитафия"). Так и тебе, читатель, я посоветую: когда будешь проходить мимо какого-либо буржуазного издательства, то остановись и помочись. Но не задерживайся там слишком долго, не дай заломить тебе за спину руки и отвезти затем в сумасшедший дом.
"Ума палата, да много ли толку в уме без толики безумия!" - восклицал один великий писатель. Без этой толики безумия не было в истории ни одного великого научного открытия, ни одного изобретения, ни одного великого общественного движения. Без этой толики безумия сам разум перестает быть таковым, превращается в глупость, в педантство. Но иррациональное не тождественно бессознательному. Между этими понятиями есть различие. Пчелы строят соты бессознательно, но не иррационально. В то же время какой-либо поступок человека, например, помочиться на двери, буржуазного издательства, может быть иррациональным, но не бессознательным. Всякое действие человека, всякое творчество, в том числе и написание данной статьи, есть диалектическое единство сознательного и бессознательного. Но только у животного в поведении господствует бессознательное. И только у сумасшедшего - иррациональное.