Аннотация: Посвящается неоконченным годам юности и поиска. Чтобы это уже кончилось:)!
Арик Ваглер
Посвящается не оконченным годам юности и поиска. Чтобы это уже кончилось!
В самый разгар солнцепёка, хозяева винных лавок от тоски выходят наружу, буденное утро, тем более в понедельник, никогда не приносит большого выторга. Иногда заходят постоянные посетители, но от них процент полученных денег не становится намного больше, они выпивают положенные сто граммов самой дешевой водки и сладостно засыпают, в сени какого-то дерева, детским беспробудным сном.
Море изнывает от тоски по вспотевшему телу, чтобы соль смогла проникнуть в раскрытые поры и оставила бы там свой след, органично вливаясь во внутреннюю систему человека выведывая все самые потаённые секреты его медицинской карты.
Для виноторговцев лица людей не имеют отличительных черт, все заморенные солнцем, с блуждающим взглядом, вечно бездельные персонажи. И уже вовсе не имеет значения, что люди находятся здесь всего-навсего две недели, а потом возвращаются на работу, это уже предыстория, а их возврат, какое-то химерное будущее. Настоящее же говорит только о том, что все эти еле передвигающиеся тела развалившиеся под солнцем, лежат тут сутки на пролёт с отлучкой на обед ужин и завтрак, да, ну и ночь переспать, понятное дело, но это уже не так тревожит, так как на ночь лавки закрываются и тогда ни один виноторгвец не может сказать уходят они спать в другое место или так же пригвождённые к лежакам проводят ночи.
Какая-то дама с явно светящимся благополучием лицом и таким же желейным телом, тщательно вырывала лунку в песке, чтобы можно было зарыть косточки от черешни, после чего выдала двум маленьким крепышам по внушительному пакету с ягодой и они приступили к процессу заполнения этой впадины на песчаной поверхности. Наверное подслойные залежи пляжей можно с лёгкостью предугадать: всякие там, косточки, пробки от бутылок, фантики от конфет ...
Нет ничего утомительнее чем смотреть на мучающихся детей желающих забросить своё тело в прохладную влагу моря, но сдерживаемых строгим запретом родителей. Не возможно себе представить эту тоску юного организма желающего солевой ванны, но вынужденного лежать под светом ультрафиолета. Их маленькие тельца напоминают ужей, глаза словно взгляд сербернара, клянчащий людей о миролюбии, малыши готовы облизывать своих родителей, желая получить санкцию в жажде быть облизанных морем. И о, благо! Они получают долгожданную визу на пересечение границы суши! Всё... с этой минуты до пупырышек на теле, до фиолетового цвета губ, до дрожащих от холода хрупких плечиков их не выманить наружу никакими коврижками, более того, они будут оставаться в воде до победного конца, даже когда их тело будет ныть от холода, никто не будет к нему прислушиваться, потому что очередной шанс вторгнуться в это инородное соляное тело, появится только по приказанию родителя и если по глупости выйти раньше, то раньше никто не пустит обратно, а придётся дольше обжариваться на солнце, становясь зачем-то коричневее, чем задуманно природой...
В левом углу пляжа на этом солнцепёке лузгая сырые семечки выковырянные прямо из подсолнуха обычно сидит Арик Ваглер. Арик вообще выдающаяся личность, несмотря на возраст его жизненнму опыту и кругу знакомых может позавидовать любой считающий себя зрелым человек. Вопрос "Сколько вам лет?" Арик относит к разряду бестактных, глупых и вообще некорректных, считая нужным исключить его из лексики всех мировых языков. Он предпочитает формулировку: "Сколько лет сознанию?" и что он подразумевает под этим вопросом знает только Арик Ваглер. Арик отказался погружаться в дебри теоретической психологии после юношеского увлечения Фрейдом и горького разочарования в нём наткнувшись на толстую книгу, в шкафу своего дяди, на титульной обложке которой красовалось золотыми буквами "Фридрих Ницше".... После прочтения сочинений Ницше Арик решил, чтобы не разочаровываться в Ницше он больше не будет читать подобного рода литературу, предпочитая учиться на собственных ошибках после чего ушёл "по-Сократовски" в люди... Ежедневное ничего не делание на Евпаторском пляже вынудило Ваглера тренировать глаз, надо было заметитть всё и вся и найти отличительне черты в монотонности будней.
В один из таких банальных дней пляж, как пограничники вражеский стан, окупировала съёмочная группа... Два дня Арик бегал между осветителями, трогал рупор, задавал всем кучу ненужных вопросов, после чего понял, что наконец обрёл смысл жизни и с этого дня он точно знал, что его жизнь обречена на режиссёрскую мега известность и признание.
Сегодня Арик прощался с этим привычным пляжем с превосходством глядя на скудное существование хозяев винных лавок думая о своём грандиозном будущем. Мама Арика - педиатр городской киники, не хотела и думать о его безумной затее, отодвигая от себя тревожные мысли о будущем нерадивого сына. В итоге осознав, что "Горбатого могила исправит" она решила отпустить его в стольный град Киев, т.к. понимала: отпустит она его или нет уже вовсе не имеет никакого значения, если Арик вбил себе в голову, что он Стенли Кубрик, то уже никто не может с этим поспорить. Арик забрал своего голубого попугайчика и они двинулись в путь.
Призабавная картина, надо сказать, когда люди встречали их на улице то им обязательно хотелось обернуться и посмотреть на них ещё раз. Волос он отращивал ровно пять лет со дня своего пятнадцатилетия, Бог не пожаловал Арика большим ростом и на вопрос нескромных женщин с разочарованием в голосе:
-Что же ты такой маленький?
Арик без тени смущения отвечал:
--
Весь рост в корень ушёл.
К подобному ответу, как правило, никто не был подготовлен, после чего оставляли его в покое.
Фенички уже года три были коньком Ваглера, пирсинг давно стал неотъемлимым атрибутом его не очень-то крепкого тела. Арик кричал своим телом и внешним видом о том, что за подкожным слоем где-то в непонятных химерных недрах наверняка должна таиться какая-то необычная душа.
В Киевский Театральный Интститут Арик почему-то не прошёл, он понимал, что бОльшей ошибки мастер, набирающий курс режиссёров игрового кино, не совершал ни разу в своей жизни, но кроме Арика об этом никто не мог поведать профессору, "Что же", подумал Ваглер, "иногда и великие ошибаются". С этого дня упрямый Арик будет ждать, когда не принявший его мастер будет набирать следующий курс, выпустив тот который он набрал, чтобы испытать фортуну ещё раз, спустя пять лет. Попытка взять штурмом своего таланта ВГИК тоже потерпела фиаско, оказалось, что и там его не ждут, после чего Ваглер сказал: "Все - дураки, один я - гений! И слава Богу, что не взяли, не будут меня пять лет калечить!" Дальше Арик решил идти своей никем до селе не протоптанной дорогой ...
Цивилизация придумала "Жёлтые страницы" в которых можно найти телефоны всех заведений которые вам необходимы, Арик решил не упускать возможность и использовать эту привилегию перед каменным веком, с чего и начал предлагать себя во все театры града Киева. Когда Ваглер набирал десятый по счёту номер телефона он всё ещё не сдавался в тщетной попытке саморекламы:
--
Возьмите меня. Вы не пожалеете, я всё могу делать, мне всё интересно. Вы даже и не представляете себе какой я талантливый!
В трубке воцарилась пауза. Арик по инерции начал дуть, что он хотел там продуть одному Богу известно, думаю даже Арик не смог бы ответить на этот вопрос:
--
Ну что же, хорошо, приходите.
Этого Арик уже не ожидал услышать, он набирал номера телефонов всё больше по привычке и с каким-то необъяснимым фатализмом. Сознание орало на него, било ногами и оттаскивало от очередной попытки быть осмеянным, но Ваглер был человеком сердечным и поэтому иногда мог плевать в лицо сознанию послушно волочась на поводу сердечного зова. И в этот раз его сердце опять, как оказалось, не подвело. "Правда восторжествовала!" - пронеслось в голове у Арика и он возликовал каждой своей молекулой.
--
Да, конечно, когда? С трудом сдерживая эмоциональный поток выжал из себя Арик.
--
Завтра в 12:00
На следующий день Арик стоял у порога частного ангажементного театра. С этого дня он работал помощником костюмера, еженощно мечтая об обещанной через неделю, должности помощника режиссёра, а пока надо было помогать костюмеру перед премьерой, так как она была очень загружена работой. Предпремьерная неделя самое тяжёлое время в истории театра: истерия, дрожь в коленках, горячка, актёрские интрижки... О, Ваглер был дома!
--
Это место моё. Я тут гримируюсь, здесь вот и моя фотография.
--
Нет, это для народных артистов! Видишь, здесь мой гримм...
Арик вышел чтобы не мешать сорокалетним детям выяснять отношения по поводу того кто где будет сидеть за сплошным гримёрным зеркалом.
В корридоре между женской и мужской гримёркой уткнувшись в сплошное, огромных размеров зеркало на стене, почти альтом стонал молодой актёр, жалуясь костюмерше, которая временно была начальником Арика:
--
Вот, представляешь, меня собачка укусила. Я чуть не плакал, ни тональный крем , ни пудра, ничего не помогает, а у меня премьера на носу.
Точно гей, подумал Арик, с таким предыханием только геи разговаривают. Его размышления о половых пристрастиях молодого актёра прервал истеричный вопль ведущей актрисы театра:
--
Моё платье! Ты понимаешь сколько оно стоит, вообще? Вот эта каждая бусинка руками пришивалась! Ручная работа! В каком месте оно было я спрашиваю? Почему оно валяется на полу?
Бедная костюмер пыталась объяснить, что платье по всей видимости сползло с плечиков, но этого можно было не делать. Что-либо доказать было на гране фантастики, а прервать воодушевлённый вопль звезды теара было вообще сравни тактики ведущейся во время межгалактических войн. Все вышли из гримёрок, завороженный актёр гладящий маленькую царапину на лице выкатив глаза, почти лежа на зеркале, пытался понять в чём дело и почему вообще его монолог так беспардонно прервали..., какой-то осветитель уткнулся в проёме дожёвывая будерброд, все замерли на какой-то период времени в виде благодатных зрителей, а потом осознав, что это оскорбляет их актёрскую сущность начали медленно расползаться по местам прежней дислокации.
Арик старался быть в первую очередь полезным и нужным. В последний день до премьеры Ваглер решил взять львиную долю работы костюмера на себя.
Почему-то в первую же секунду его взгляд уткнулся в почти угольный утюг, корпус его так же как и ручка был металлическим и по какой-то причине температура тоже не регулировалась, что пугало, но Арик не считал себя хуже других, поэтому предложил свою помощь.
--
А ты умеешь гладить-то?
--
Конечно в чём вопрос!-Ваглер действительно умел гладить и это никогда не составляло для него труда
--
Ну погладь вон тот, Любин халат, Любой звали ту самую вопящую ведущую актрису театра.
Арик действительно старался разглаживая каждую складку, но в какой-то момент утюг видимо сменил свою температуру и сдвигая его в сторону:
--
Ой!
--
Что случилось?
--
Я, по-моему, халат... сжёг
--
Где?
Минутная пауза как домоклов мечь зависла в воздухе.
--
Ёлки, она же в нём завтра на сцену должна выходить!
--
Ну... может я... зашью..., растерянно предложил Арик.
--
Ага, заплатку сделаешь!
--
Тоже идея.
--
Да ты что с ума сошёл? Его ж только специально для этого спектакля пошили, она ж если твою апликацию увидит то повесит нас всех тут сразу же без суда и следствия! Хорошо, что хоть дырка небольшая.
--
Надо её размочить по краям, чтобы руку не царапала.
--
Хорошая мысль.
Лена, так звали костюмера, одела горе-халат на себя, и с надеждой в голосе произнесла:
--
Он рябой, дырка не касается руки, тем более маленькая, может не заметит?
--
Главное, чтобы не почувствовала.
--
Вот и молись, чтобы не почувствовала!
На следующий день, утром Ваглер решил исправить совершённую оплошность и восполнить ущерб небывалым усердием и трудолюбием. Ему очень хотелось замаслить Лену.
--
Лен, что делать-то скажи, я же ведь могу помочь. Может чего погладить.
--
Нет, спасибо. Знаешь что посмотри там в женской гримёрке два парика, с одного пыль стряхни он в афро-косичках, а зелёный расчеши.
--
Хорошо.
Арик с любовью стряхнул пыль с парика и с расчесав зелёный решил, что вешать его обратно на крючёк это всё равно что плевать на свою работу, вокруг не оказалось никакой болванки имтирующей голову и Ваглер повесил его на маленькую лампочку над зеркалом, резонно решив, что не сняв предварительно парик никому даже и в голову не придёт зажечь свет.
Потом Арика направили мыть бутафорную дверь на сцене, установленную по всем правилам техники безопасности.
Находиться на сцене для Ваглера было сравни священнодействию, тут можно было почувствовать запах театра, самый настоящий особенный запах стульев скукошенных от холода ожидающих тепла зрительских тел, та самая романтика которая заставила Арика оторваться с песка пляжа Евпатории и привела его сюда. Обычно он любил быть на сцене, когда вокруг никого не было, тогда к нему подбиралась воображаемая Мельпомена и поцеловав его в левый угол губ вальсировала где-то между зрительских рядов. Ваглер завороженно сидел и смотрел на её грациозные движения, пока кто-то неуклюже не вваливался на сцену бормоча отборным матерным языком какие-то ругательства, тогда Арик понимал, что в хрупкий мир химер зашёл осветитель или монтировщик. Что ему здесь нужно вообще? Спросил у себя Ваглер и оторвав завороженный взгляд от чарующей пустоты продолжал мыть реквизит.
После Арик даже пришил тесьму на рукаве платья актрисы.
Сегодня он был на высоте и осознавая это,забыв про вчерашнюю неудачу, Арик дифелировал между гриммёрками и сценой с гордо поднятой головой. Спектакль начался.Арик чувствовал груз ответственности, он понимал, что без его работы и внесённой им лепты в процесс подготовки спектакля премьера бы никогда не состоялась, понять его чувства мог только Господь Бог после шести дней творения, опочивая на седьмой, все остальные могут только догадываться об этих благостных эмоциях.
Только одно тревожило Арика, точнее не то чтобы тревожило, а как-то его душа чувствовала огорчение и непонимание, её расстраивало, что его гений не был оценён по достоинству, после того как Ваглер предложил режиссёру другую более интересную, как ему казалось, развязку спектакля. Почему-то режиссёр даже оскорбился на предложение Арика, когда тот подошёл и посреди репетиции сказал:
--
Знаете, я вот вчера тут думал над концовкой, так я думаю, что если розы для любимой женщины главного героя просто принесёт какой-то мальчик это будет не так романтично, как Вам кажется. А если с потолка посыпятся лепестки роз медленно кружась под романтичную музыку, то образ будет более целостным и красивым, с затемнённым освещением это будет смотреться просто сногсшибательно!
--
Спасибо за то, что вы думали над этим.
Получил Арик исчерпывающий ответ и поволочился как побитая собака обратно в зрительный ряд наблюдать процесс репетиции.
Но сегодня воспоминание об этом уже не заставляло Ваглера ёжиться от неудобства, сегодня он только расстраивался, что спектакль слишком много потерял, из-за ревностного отношения к его совету.
В то время как Арик подглядывал на ход премьеры и реакцию зрителей наслаждаясь возможностью соучастия в этом священнодействии, он услышал пугающий крик, заставивший его на минуту стоять пригвождённым, растерянным и испуганным.
--
Парик!
Ваглер не знал, что делать, он чувствовал, что произошло что-то ужасное и непоправимое об этом говорила каждая клетка его чуткого организма, но ничего не оставалось делать как идти по направлению крика. Ваглер собрался с силами и двинулся в гримёрку.
Парик, таки, сгорел! Арик не понимал как можно было включить свет если парик висел на лампочке, но все почему-то винили именно его, а не человека недальновидно зажегшего свет. Но времени на выяснения кто прав, кто виноват было слишком мало, всего три минуты до выхода актрисы на сцену. Арик не потерял присутствие духа и принялся стричь, расчёсывать, брызгать, парик, лаком для волос, дрожащими руками, и делать всё что было в его силах, чтобы вернуть ему хоть немного товарный вид.
Через три минуты актриса вышла на сцену в парике с укладкой "аля-Ваглер". Единственное, что утешало, так это то, что через две минуты после нахождения на сцене, по пьесе этот парик, с теперь уже, разной длинны волос, должен был быть сорван с её головы и летать по сцене, после чего никто больше его не должен был одевать.
Арику было стыдно, хотелось, как страусу, зарыть голову в песок, но песка по близости не оказалось, а пробивать головой дыру в бетонном полу было как-то не с руки... Арик, стыдно признаться, плакал, а что ещё оставалось делать? В эту минуту ему хотелось позвонить маме, но время было спресованно и он думал, что может быть будет кому-то необходима его помощь, а его не окажется рядом, тогда будет ещё более стыдно.
Через какой-то период времени, пока Ваглер помогал разгадывать в гримёрке кроссворды актёру, ожидающему свою роль и подкрепляющемуся бутербродом, за кулисами послышалась какая-то суета. Понять что произошло было крайне сложно, так как у всех были явно недоумевающие лица с выражением испуга и растерянности. Из обрывков фраз стало ясно, что накрепко прикреплённая бутафорная дверь на сцене рухнула прямо посреди спектакля. Все метались, ругались матом и звали Господа Бога на помощь.:
Слава Богу, дверь благополучно обыграли, вызвав "мастера" и монтировщики вернули махину на прежнее место.
Ваглер не выдержал, накал переживаний дошёл до пика, нервная система сдала позиции и Арик бросился к телефону, чтобы излить всю свою горечь в уши любимой мамы. Но почему - то выслушав Арика, в трубке раздался неудержимый смех.
--
Аркаша, ты к этой двери отношение какое-то имеешь?
--
Я её мыл, что этого уже достаточно?
Мама расхохоталась ещё больше.
--
Ничего, сына, - сквозь смех произнесла мама,- В двадцать лет шишки, в тридцать - корона.
--
Из шишек? Рыдая уже в захлёб завопил Арик, не находя понимания в лице мамы.
Ему было горько, больно и обидно. В итоге он был добит узнав, что тесьма, которую он так любовно пришивал на рукав актрисы тоже по какой-то неведомой причине отпоролась!
Арик бежал из театра, в ночь после спектакля, когда все за кулисами целовались и обнимались, поздравляя друг друга с состоявшейся премьерой, Арик бежал сквозь ночь, через метро "Вокзальная" уже не замечая, разрывающих его сердце от боли, девушек продающих свои уже непотребные вирусоносящие тела. Сегодня Арик не видел бомжей и алкоголиков сегодня он бежал, чтобы уткнуться в подушку и плакать...
Следующий день премьеры прошёл без Ваглера, как впрочем и все остальные спектакли. Арик понял, что если он останется, то в итоге сожжёт театр и решил больше туда не возвращаться.
Жизнь не состоялась! Подумал Ваглер.
Потом его будет носить по всему миру в жажде приобретения жизненного и киноматографического опыта, в течении чего он не раз ещё рассечёт свой лоб...
_________
P.S. Через пять лет Арик вернулся в Киеве, дождавшись желаемого мастера таки преодолев барьер театрального...
В день его тридцатилетия в Каннах состоялось награждение фильма режиссёра Аркадия Ваглера пальмовой ветвью Каннского кинофестиваля.
Арик живёт в Лондоне, снимает кино в Голливуде и встречает Новый Год в Киеве. Странно, но его мама, таки, была права. Почему-то мамы всегда правы.