Две тысячи триста пятьдесят девятый год был последним годом очередной эры. С его уходом жизнь человеческой цивилизации начиналась заново. Напрасно богатые купцы лихорадочно закапывали накопленные богатства, с тоской поглядывая на часы, отсчитывающие утекающие секунды.
Нет, с богатствами ничего не случалось, они оставались лежать там, где их закопали, вызывая законную радость у новых охотников за сокровищами. Но что-то происходило с самой психикой людей: в момент смены эпох они начисто забывали о том, что происходило секунду назад, равнодушно взглядывали на недозакопанные богатства, бросали заступы, мотыги, лопаты, и скоренько забирались на близлежащие деревья в поисках плодов, оглашая окрестности нечленораздельными криками.
И вся история человечества начиналась по-новому - несмотря на то, что здания и сооружения оставались стоять по-прежнему, они уже никого не интересовали и начинали ветшать и разрушаться. Кроме продовольственных складов, разумеется; эти разрушались и растаскивались в первые же часы вновь начавшейся дикости.
Все повторялось сызнова: звериная жестокость, попытки прозрения, поиски нового пути, строительство цивилизации - каждый раз новой. Но всякий раз это наталкивалось на неизбежный две тысячи триста пятьдесят девятый год, и все начиналось с нуля.
Нельзя сказать, что никто не знал о предстоящем событии - не все памятники предыдущей цивилизации успевали разрушить и уничтожить за первые годы и столетия очередных дикости и варварства. Сохранившиеся записи мыслителей - не все тратили свободное от приема пищи время на накопление и поиски богатств - сообщали, что цивилизаций до сей существовало едва ли не бесчисленное множество, но все они погибли, не в силах переступить через таинственный две тысячи триста пятьдесят девятый год. И причину исчезновения не знал никто. Появлялись сотни предположений, все они находили отражение в очередных летописях, но разгадку великой тайны отыскать не удавалось.
Отэ Иктон, мыслитель Последней эпохи, перебирал оставшиеся от предшественников записи свидетельств Предпоследней эпохи, Предпредпоследней эпохи, Предпредпредпоследней... Он делал это с не меньшим трепетом, чем любой из кладоискателей - доставшиеся ему сокровища. Но, в отличие от золота и драгоценных камней, мысли имеют способность к самоумножению. И с каждой сменой эпох их становилось все больше и больше. И каждая вносила в знание о смене эпох что-то новое. Но полного знания о причинах существующего мироположения получить не удавалось.
Приближался конец очередного цикла, истекал - в который раз! - последний, две тысячи триста пятьдесят девятый год Последней эпохи.
"Почему наш мир устроен таким образом? - напряженно размышлял Иктон. - Кто виноват в этом? Создатель? Злые боги? Порождение Хаоса? Случайные флуктуации закономерного порядка?"
Он задавал себе эти вопросы, знал, что не получит, не успеет получить на них ответа, но остановиться не мог. Его подстегивала стрессовая ситуация - ведь скоро весь окружающий мир исчезнет, вернее, исчезнет понимающее мир человеческое сознание, но разве это не одно и то же, для человека? Подгоняло Иктона и желание добраться до истины - какой бы горькой она ни была, - и безумная надежда, что труды всех его предшественников были не напрасны, и именно он, впитав их знания полностью, сможет разгадать вековечную загадку.
И в то же время он понимал, что точно так до него мечтали тысячи - а может, миллионы - исследователей, посвятивших свои жизни не накоплению материальных богатств, а разгадыванию великой тайны.
"Может быть, зря я всю жизнь занимался этим делом?" - с тоской подумал Иктон.
Он встал и подошел к окну, за которым были видны возвышающиеся там и тут дворцы любителей земных сокровищ. Но и дворцы - знал Иктон - через некоторое время после наступления новой эпохи будут разрушены их обезумевшими обитателями. А затем разрушение довершит Время...
"Ведь и я мог точно также копаться в земле, разыскивая старинные клады, а не обрывки древних рукописей. И жить в роскоши... и в тревоге, что кто-то из жаждущих богатств покусится на частицу того, что я имел. А то и на саму жизнь. И для избавления от этой тревоги пришлось бы завести многочисленную охрану и окружить себя законами... которые не всегда помогают, потому что это придуманные людьми законы, а не настоящие, содержащиеся в самой природе. Но как познать самый главный закон?"
Отэ Иктон вышел на темные улицы города. Темные - потому что некому было включить свет. Городские электрики, махнув рукой на приближающийся конец света, не стали включать праздничную иллюминацию, чтобы с помпой отметить конец эпохи (как планировал мэр, и как, судя по некоторым летописям, происходило раньше), а предпочли встретить предстоящий рубеж втихую, с бутылкой виски, или водки, или текилы - кому и как предписывали национальные особенности (что тоже не раз случалось). Воистину, ничего нового не происходило в этом мире!
Отэ Иктон брел по улицам, встречал шумные пьяные компании, обходил компании безмолвно молящихся, или громко рыдающих, или... Все это он встречал в бесчисленных описаниях конца предыдущих эпох, листки с которыми он судорожно сжимал в руках - как некий якорь, позволящий ему, быть может, задержаться в этом мире, когда уйдет две тысячи триста пятьдесят девятый год и отсчет новой эры начнется с нуля.
Иктон остановился на городской площади. Здесь тоже собралось немало народу. Все люди напряженно смотрели на городские часы, отсчитывающие последние минуты и секунды их разумной человеческой жизни.
Среди прочих Иктон заметил и старых знакомых, таких же мыслителей. Подобно ему, они сжимали в руках листки старинных рукописей.
На мгновение в мозгу у Иктона вспыхнула безумная идея.
"Что, если наши мысли, - подумал он, - мысли всех разумных созданий, желающих отдалить, а то и уничтожить несправедливую смену эпох, низводящую человека до уровня несмысленных скотов - смогут остановить неизбежный ход времени, или изменить его, или..."
Он не успел додумать. Толпа ахнула. До окончательного исчезновения мироздания осталось - если верить городским часам - всего несколько секунд.
Иктон замер. Его сердце проваливалось в пропасть с каждой секундой, остающейся на часах.
Где-то вдалеке, на противоположном конце площади, группа полупьяных молодчиков, пытаясь превратить происходящую трагедию (как считал Иктон, или неизбежный порядок вещей, как полагали некоторые из его знакомых оппонентов) в праздничное шоу, начали обратный отсчет времени. Но сквозь их выкрики проскальзывали истерические нотки: они все же боялись.
Осталось десять секунд, девять, восемь, семь, шесть...
Мысли Иктона заметались. Что еще можно сделать? Что?
Он взглянул на зажатые в руке листы бумаги.
- Ноль!!! - заорала толпа.
И - все замерли. Близстоящая к Иктону девушка посмотрела на свои руки: не пробивается ли на них звериная шерсть?
Иктон заводил глазами. Может быть, прямо сейчас у окружающих начнут отрастать хвосты, камни городских зданий начнут выпадать из стен, или сами здания моментально рассыплются в пыль... Никто ведь не знает, что происходит в самый момент перехода. Даже записей об этом моменте никто не сумел оставить.
Но ничего не происходило. Тишина, непроизвольно наступившая после крика "ноль!" (каждый принялся прислушиваться к собственным ощущениям), сменилась гулом. В нем проглядывали и нотки удивления: "ничего не произошло?", и восторга: "ничего не произошло!", и разочарования: "ничего не произошло..."
Иктон поднял взгляд на часы. На них красовалась новая, никем доселе невиданная и не описанная дата: "2400".
"Что же теперь будет? - почему-то с отчаянием подумал Иктон. - Раньше все было ясно и понятно: конец света, нужно с достоинством завершить все дела. Потом начнется новый цикл. Человечество снова пройдет эпохи дикости, развития и расцвета. Это от нас не зависит, так было, есть и будет... А что теперь?"
Жизнь приобретала новый, доселе неведомый смысл.