Аннотация: Боль - это стимул. Только к чему - вот в чем вопрос.
Продать душу.
Ι Боль - это стимул. Только к чему - вот в чем вопрос. Я.
Каждый день я звоню дочке. Нет у меня никого, кроме неё. Наверное, она тоже немного меня жалеет, потому что обычно разговор наш вполне... оптимистичный, но сегодня он меня просто убил. Моя единственная и любимая, больше всего на свете, дочь обвинила меня во всем, что только можно представить - авторитаризме (слушалась маму - результат ужасен), ненужном образовании, неинтересной и несчастливой жизни, и т.д. и т.п. В общем, я поняла - всё, что я делала, чем жила, на что надеялась - полная туфта, самообман и даже опасное для любимой дочки и её счастья заблуждение. Жить и так давно не очень-то хотелось, просто я гнала от себя эту крамольную мысль (самоубийство - смертный грех, между прочим), а тут... Я не знаю, что такое душа, и вообще, есть ли она у меня, но боль, которую я испытала, выжигала меня вообще и в принципе. Я вдруг поняла, что меня - нет, что я - комок протоплазмы, ничтожество, НИЧТО. Нет ничто и звать никак.
И я напилась. Купила бутылку самой дешёвой водки - отравлюсь, туда и дорога! Не закусывала - быстрее, быстрее ничего не чувствовать, не помнить, не думать, не жалеть! Но желанное забытьё никак не наступало, и в отчаянии (отчаяние - смертный грех!) я закричала (серьёзно, заорала, как ненормальная, хотя о какой нормальности может идти речь): "Продаю душу дьяволу, так как больше ничего не имею. Продаю за счастье дочери! Купите!"
Больше ничего не помню. Пить я не умею, опыта нет, поэтому мне хватило. Отрубилась, как умерла.
ΙΙ Пробуждение добрым не бывает, особенно среди ночи.
Я.
Это что? Я жива? Главный вопрос - зачем? Так хорошо было там, где ничего нет. А здесь - есть. Голова, как чужая, виски ломит, тошнит, во рту - дерьмо. В глазах - муть. В комнате темно, как у черта в жопе. Тело тоже как не моё. Меня наполняет злость, как пена в теплой бутылке шампанского: "С-с-с-сука, утро! Ненавижу!" Разлепляю тот глаз, что не прижат к подушке...
Кино и немцы!!! Я подскакиваю на кровати, словно живая: напротив меня, в кресле сидит... ну, не человек, точно. Клыкастая ухмылка, прищуренные глаза, абсолютно черные, без белка, без зрачков, длинные черные волосы, а на лбу, над висками, - рога. Темно ведь, почему я его так ясно вижу? Глюки!!!
- Белочку поймала, - хрипло выдаю я. - Блин, где песец?!!!
Я снова падаю на подушку, заворачиваюсь в одеяло и замираю. Может, засну? Засну и не проснусь...
- Боже! Пожалуйста... - я не успела озвучить, что - пожалуйста. Одеяло безжалостно сдернуто, на плече - тяжелая когтистая лапа. Меня, как тряпичную куклу, поворачивают, поднимают за шиворот, и прямо перед носом я вижу клыки.
- Нет, человек, ты больше не смеешь обращаться к Богу. Ты - моя!
Я почему-то не удивляюсь. Вылезаю из кровати, бесцеремонно отталкивая это чудо-юдо, и иду в ванную. Тщательно умываюсь. Долго пью воду прямо из-под крана. Возвращаюсь. Глюк не исчез. Сидит, скалится.
Я сажусь на кровать, натягиваю длиннющую футболку на колени и спрашиваю:
- Что надо?
В ответ - хохот. Пока ЭТО смеётся, рассматриваю. Кроме того, что я уже видела - очень смуглая, почти черная кожа, шипы на широких плечах и предплечьях. Очень хочется разглядеть копыта, но на ногах - кожаные обтягивающие штаны и высокие сапоги. Копыт не разглядишь, в любом случае. Если честно, я воспринимаю всё, как сон, иначе давно с катушек съехала бы.
ЭТО перестаёт смеяться. Я вообще не поняла, как, но уже вишу в воздухе. ЭТО не только уже рядом со мной, но успело поднять меня на вытянутой лапе и шипит:
- Помниш-ш-шь, что вчера говорила? Твоя душ-ш-ша принадлежит мне!
Наверно, я должна бояться. Но нереальность происходящего всё ещё спасает меня от неизбежной истерики.
- А-а? И что?
Я лечу... Недалеко. К ближайшей стене. Стекаю вниз, как клякса, лежу. Не трогайте меня, голова взорвётся! Оставьте в покое! Хочу в дурдом! Там тихо, спокойно...
ЭТО опять в кресле. Сидит, ухмыляется.
- Приду, когда очухаешься.
- А-а? - умираю от боли в несчастной голове и спине. Причем в голове гора-а-аздо сильнее. Вырубаюсь.
٭٭٭
Будильник звенит как всегда, в 6.15. Кстати, почему я на полу? А, без разницы. Пить надо меньше. Или вообще не пить. Странно, но я чувствую себя прекрасно. Не то что не думаю о вчерашнем разговоре с дочкой, но заталкиваю мысль об этом подальше. НЕ ДУМАТЬ! Вот это сон! Нет, о сне вообще не стоит думать - сон, он и есть сон. Всё как всегда. Завтрак, бегом на работу. Если честно - работу свою я люблю... Любила. Сейчас думаю только об одном - оставьте меня в покое. Никого не хочу ни видеть, ни слышать. Поэтому с трудом дожидаюсь звонка с последней пары (я преподаватель, причем психологии - ужас!) и уматываю домой. По дороге немного успокаиваюсь. Вдох - выдох. Конец мая. Погода - прелесть. Скоро экзамены и отпуск. Спокойно, только спокойно. Нарочито медленно готовлю себе яичницу, съедаю, не чувствуя вкуса. О-о-очень медленно мою посуду. Больше не могу откладывать. Я всегда звоню ей в десять часов вечера. Ровно в десять. Набираю номер. Сердце бьётся прямо в горле.
- Мамочка, дорогая!
У меня - шок. Это после вчерашних слов?!! Глотаю комок в горле... Ещё раз... Кажется, теперь могу говорить. Ничего не напоминаю. Вообще, я никогда не обижаюсь на неё. Да, больно. Очень. Но не обижаюсь. Дети не просят нас, чтобы мы их родили. Не имеем мы права на них обижаться, они - порождение наше. Во всём, что с ними происходит - наша вина. Это моё твёрдое убеждение. Поэтому я слушаю и радуюсь. Всё в порядке. С парнем помирилась, экзамен последний сдала, уезжает на соревнования...
- Я люблю тебя, доченька!
- И я тебя, мамочка! Целую! - кладет трубку. А я облегченно вздыхаю. Но...
Что-то не то. Я просто всей кожей чувствую, что у меня за спиной кто-то есть... Между прочим, я живу одна! Нет у меня никого! Стыдно, конечно, но любовники - только одноразовые. И не только потому, что они не хотят, я сама вредничаю. На звонки не отвечаю, стервозность демонстрирую. Ну, не по душе никто!
Поворачиваюсь. Я вообще нормальная? Или уже психушка по мне плачет?
- Нормальная, нормальная. Я же сказал, что вернусь, - мой сон сидит в кресле, так же, как во сне. - Не-ет, это не сон, - клыкастая ухмылка. - Контракт, душечка, ждёт твоей подписи.
- К-какой контракт? - я не упала в обморок. Видимо, я на самом деле сильная женщина... была, пока не сдалась.
- Ты продала душу, - он не двинулся с места. В воздухе развернулся свиток из странной бумаги... Бумаги?!! Нет, кажется, это кожа, и очень не хочется думать - чья. Черные знаки, а внизу светится подпись: "Азраэль". Красивая, с летящим хвостиком. И пульсирует красная точка.
- Что это? - мой голос даже не дрожит.
- Контракт, душечка, - я чувствую, он испытывает настоящее удовольствие от слова "душечка", - Ты не заметила, случайно, - левая бровь поднимается, издевательская ухмылка становится ещё шире, - что у твоей обожаемой доченьки вдруг всё наладилось? Азраэль уже выполняет свою часть договора. Твоя очередь, душечка.
Я стою, как дура. Хотя, почему - как? Я и есть - дура. Это что - наяву происходит?!! Так, срочно бери себя в руки, идиотка. Как там говорила Коко Шанель - всё в наших руках, поэтому их нельзя опускать? Но сначала я подхожу вплотную к сидящему в кресле и прикасаюсь рукой, надеясь, что всё это - плод моeго воспаленного воображения. ЭТО вытаращило на меня свои чернющие глазищи и схватило за руку. Сломает, точно! О-о, значит, не глюк? Трогаю его другой рукой. Кожа мягкая, теплая, только грубая какая-то, что ли. Я однажды бегемота трогала в зоопарке - похоже. И я его погладила, наткнулась на шип. Кажется, кровь потекла, но больно не было. Рука словно сама ползла по его плечу. Кровь впитывалась, как в губку, а я зачарованно смотрела, как острые шипы ложились под моей ладонью. Он перехватил мою руку. Больно.