Штирлиц пересел в свою машину, отъехал километров двадцать, и почувствовал, что сейчас заснёт. Он взглянул на часы: кончились вторые сутки, как он был на ногах. "Я посплю полчаса, - сказал он себе. - Иначе я не вернусь в Берлин вовсе". Через двадцать минут Штрилиц должен проснуться, глотнуть из плоской фляги коньяку, улечься грудью на руль и дать полный газ. Прошло двадцать минут. Штирлиц спал. Прошёл час. Штирлиц не просыпался. Прошло пятьдесят лет...
Это был обычный дом, каких в бывших советских городах сотни: серый, с решетками на окнах в виде непонятных вензелей, а кое-где и сделанных по-простому, как в тюрьме. Лишь одно окно на первом этаже выделялось белизной пластика, как будто это окно специально прорубили для выхода в Европу, по завещанию Великого Петра, а может и куда еще дальше, в Америку, например. Во дворе, недалеко от подъезда красовалась помойка, доверху заполненная гниющим, наверное, уже несколько месяцев мусором. К бакам не спеша ковыляла бабка в рваной куртке с жуткими пятнами. Складывалось ощущение, что куртке пришлось участвовать во всевозможных испытаниях химического (или, что еще хуже бактериологического) оружия, однако качество парашютной ткани давало о себе знать - куртка была практически целой. Разворошив сваленные сверху коробки от различной оргтехники, бабка добралась до органических вещей, представлявших для нее наибольший интерес. В баках скопилось много вкусного, так как старуха, достав из кармана-прорехи замызганный пакет, активно складывала - заплесневевший хлеб; практически свежие картофельные очистки (наваристый суп получится); банки с еще плескавшемся пивом, и другие "деликатесы". "Шайзе, шайзе" - шептала бабка себе под нос. Закончив свой поход по полкам супермаркет-помойки, она побрела к подъезду дома. Возле скамейки, точнее чугунных ножек, оставшихся от скамейки, врытых надежно в землю, будто скамейка должна была выдерживать чудовищные нагрузки, валялось несколько целых и пара разбитых стеклянных бутылок от пива "Goesser". Целые бутылки с остатками пива были просто находкой. Бабка наклонилась поднять бутылки, как вдруг из распахнувшегося "окна в Европу-Америку" вылетела солидная коробка, доверху заполненная листками "для записей" с рекламными лозунгами. Раздался хруст... Бутылочное стекло нынче хрупкое делают. Лишь забрызганные бурыми пятнами чугунные ножки скамейки выдержали натиск коробки. Листки рассыпались, покрывая потрескавшийся от времени (словно после землетрясения) асфальт, словно огромные хлопья снега. Часть листков намокла, приобретя бурый цвет...
Из соседнего подъезда вышел дворник. Принимать на грудь было его любимым видом спорта. Обычно, больше пяти подходов по два повтора он не выдерживал. Либо "Снаряд" заканчивался, либо "усталость" брала верх. Держась крепко за метлу, штормовой походкой он направился к "месту катастрофы".
"Вот, паразиты, мусорют и мусорют, ходи за ними убирай. Ить кажный день, то коробки, то люди вылетають.. Мать их раз так...Чем они там только занимаются, и ведь послушать, чего-то щебечут и щебечут...Слова доброго иль матюка какого не услышишь, интеллигенты херовы", - ворчал дворник.
"Как насрать, так они первые, как убрать мусор, так Петрович давай", - продолжал Петрович.
"Надоели, как собаки, жируют, суки. В галстуках, понимаешь, костюмчиках с иголочки. Доведут до греха", - распалялся дворник.
"Сожгу, все к чертям, провались этот дом со всем этим вертепом", - завершив свою речь, дворник ограничился двухэтажным матом.
Последим ударом, разорвавшим нить терпения дворника, была пивная банка вылетевшая все из того же окна. Петрович, сначала разразившись жуткой руганью, вдруг резко замолчал, и хитро посмотрел на белоснежное окно. От его взгляда, казалось, окно покроется копотью или паутиной трещин. Вытащив из внутреннего кармана пиджака трофейную гранату, заныканную на чёрный день, Петрович грустно посмотрел на неё, вспомнил 45-й год, выдернул чеку, и со всего размаху швырнул гранату в проём окна. По ту сторону окна что-то глухо хлопнуло, как будто ударили молотком по кинескопу телевизора. Белоснежные тряпочные жалюзи мгновенно охватило пламя. Из окна раздались крики, вопли, непонятная речь, повалил густой дым. Однако характерного взрыва не раздалось. "Осечка", - грустно подумал Петрович, а ему перед смертью так хотелось ещё раз поглядеть на оторванные руки, ноги и головы. Вот оно - подлое эхо войны!
Со стороны клиники имени Кащенко, чеканя шаг, шаркал старик в потёртом чёрном мундире, на котором виднелся след от железного креста, высокой фуражке с вмятиной от кокарды в виде черепа, и больничных тапочках. Это всё, что отдали Штирлицу в больнице, где он пролежал пятьдесят лет в коме. Никогда Штирлиц так не был близок к провалу.
Завидев человека в длинном кожаном пальто рядом с мерседесом, Штирлиц решил подстраховаться. Подойдя к человеку, он вскинул руку в приветствии.
- Хайль, Гитлер!
- Ты чё, дед, в натуре?! - сказал человек в пальто. - Контуженный, что ли?
Но шедшая мимо группа бритых подростков отозвалась:
- Хайль!
Штирлиц насторожился. В Германии теперь говорят по-русски?
- А что война закончилась? - осторожно обратился старик к человеку в пальто.
- Какая?
- А что, ещё какая-то началась?
- А тебе, дед, какую надо? Выбор большой.
- С фашистами, - совсем смутился Штирлиц.
- Иди, дед, отвоевал ты своё, - сказал человек в пальто.
Выпытав адрес у человека в пальто, Штирлиц направился в центр.
На деревьях набухали почки. Сиротливо пиликал сигнализацией мерседес.
Штирлиц подошёл к серому зданию. На нём была вывеска. Штирлиц прищурился и прочитал "ЦЕНТР". Всё, что ниже было написано мелкими буквами, старик разглядеть не мог. Эх, сейчас бы сюда глаза Плейшнера!
Штирлиц зашёл внутрь.
За столом Центра сидела молоденькая секретарша и слушала немецкие военные марши.
Sie wollen mein Herz am rechten Fleck
Doch seh ich dann nach unten weg
Dann schlagt es links
Links zwei drei vier links
Links zwei drei vier links
Links zwei drei vier links -
раздавалось из динамиков.
"Так кто всё-таки победил?" - подумал Штирлиц и на всякий случай спросил у секретарши на немецком языке.
- Sie koennen den slawischen Schrank verkaufen?
Секретарша покачала головой и указала на заплёванную дверь.
- Please, pass in that door! It is the Centre of the American English language!
"А причём тут американцы? - удивился Штирлиц. - Неужели Даллес договорился? Но с кем? Кто же всё-таки победил? - в который раз ужаснулся Штирлиц."
Старик толкнул дверь и зашёл внутрь.
Открывшаяся Штирлицу картина, потрясла его до глубины души. Такое не вытворяли и в гестапо.
В кресле сидел связанный человек, его рот был заткнут носком, к уху была примотана скотчем телефонная трубка. Из трубки слышалось заунывное бормотание.
Рядом с подопытным толпилась группа молодых людей неясной наружности, все они наперебой что-то орали.
- Убей "Центр Американского Английского языка", только дай поспать сраный урод!
- Мочить. В сортире. Точно!
- Что ты забыл здесь, гринго? Чего тебе не сиделось в Сан-Диего?
- Потрошить зажравшегося буржуя!
- А что прикажете делать мне, майору Щепенко?
- Мы будем make love!
- Давай, шлюха, приласкай его. Пусть покажет, на что он способен!
Через мгновение слышится хрустальный звон льющейся мочи.
- А шоб тибе сала не жрат!
- Убей Центра Мериканский Английский Языка!
- Соси, сука!
- Трус. Ты даже сейчас не можешь меня послать!
- Если вам не нравится Оксфордский справочник, у меня и другое есть! Хотите, я лучше затолкаю вам в жопу вот это?
Растекались ручьи крови, смешанные с фекалиями.
- Пришло наше время!
- Ты испортил мою простоквашу! Она никогда, никогда больше не прокиснет! Теперь ты должен умереть!
- Вы представляете, что сделал этот подлец? Он совращал малолетних!
- Ах ты, сопля зеленая!
- Здоровьечка тебе, чмо ушастое!
- Ты провалил операцию!
Полковник давал подписку.
- А, бля, задергался попугайчик!
- Мама! - закричал Штирлиц, от шока забыв все языки, кроме русского.
Толпа обернулась к нему и, наконец, замолкла.
- Вы что, языка пытаете? - спросил Штирлиц.
- Ага! - хором отозвались молодые люди. - Американского английского!
Трофейная граната врезалась в центр экрана монитора. Такой точностью обладал только бывший снайпер Петрович, которого Штирлиц знал ещё до войны. Ведь это Петрович приложил руку к убийству Франца Фердинанда, а позже и Джона Кеннеди, не считая полёта с Элвисом Пресли на Луну. Петровича также готовили в разведшколе для засылки к американцам в качестве кузькиной матери. Но конфликт разрешился сам собой.
Задание убить центр Американского Английского было самым сложным из всего, что предлагали ему партия и правительство.
- Matrix has me! - закричала толпа молодых людей, увидев горящий компьютер, и выпрыгнула в окно. Окно повисло и выполнило недопустимую ошибку.
А министр связи всё продолжал зачитывать своё сообщение в трубку.
Штирлиц тоже не растерялся и, вспомнив, как кончил Плейшнер, решил использовать чёрный ход.
Радистка Кэт тщательно стирала пальчики с оставшейся целой бутылки "Goesser". Она всегда стирала пальчики перед тем, как использовать бутылку. Старая привычка, выработанная годами.
Штирлиц вошёл в хвойный лес и сел на землю. Штирлиц осторожно погладил землю рукой, вспоминая Кэт. Он долго сидел на земле и гладил её руками, пока не пришли Петрович и радистка Кэт. Они заглянули в котлован и увидели там Штирлица.
- Брат! - закричал Штирлиц, увидев Петровича, - ты же брат мой!
Петрович, смахнув скупую слезу, сказал:
- Мать писала, на войне был!
- Да не... В штабе, там, отсиделся, писарем...
- Эх, встретил бы я тебя в 43-м под Курском...
Штирлиц посмотрел на Кэт, потом на Петровича.
- Ну что, брат! Как будем бабу-то делить?
- Как обычно, через 3,14.
- Хватит трепаться, - сказала Кэт, - у меня есть план.
Солнце садилось за горизонт. Три человека в будённовках удалялись в закат. Они шли на борьбу с Мировым Злом.
