Луис почти не говорил по-английски. У него было обрюзгшее лицо, выпученные глаза и гнилые зубы. Еще от него пахло мочой. Говорили, что у него дырка в животе, и моча через резиновую трубку течет в подвешенную под этой дыркой бутылку. Вряд ли он своевременно опустошал ее. Вонь так и шибала в нос, стоило подойти к нему ближе, чем на пять шагов. Кроме этого у него была сломана спина, поэтому все, что находилось выше пояса - было мексиканское дерьмо. А все, что ниже пояса - мертвое мексиканское дерьмо. Он сидел в старом инвалидном кресле и смотрел телевизор. В одиночестве. Целыми днями. Что ему еще было делать здесь, в Лаура Лисаррага, грязной тихуанской тюрьме в начале третьего десятилетия двадцать первого века, за два часа до обеденного перерыва, пока вся тюремная мерзость занималась плетением дешевых тростниковых циновок? Все, кроме него - инвалида, и меня - жалкого тюремного отброса. Смертная казнь отменена, эвтаназия вне закона. Да он и не хотел умирать. Жажды жизни, которая била из этого полутрупа, хватило бы на десять, таких как я.
Он щелкал пультом, на котором пальцами сотен заключенных были стерты номера каналов, попадал на рекламу и почти всегда бросал пультом в экран. Я знал испанский, но не понимал тех грязных ругательств, которые он изрыгал при этом.
-Убей! - прохрипел он на ломаном английском в тот день, - Убей "Центр Американского Английского Языка".
Я бросил мокрую тряпку на пол, доковылял, мучаясь своим зияющим геморроем, до телевизора, поднял пульт и подал его Луису. Глаза стали слезиться от аммиака, но отойти не удалось. Он поймал меня за рукав, перехватил стальными пальцами запястье, притянул к себе и, перебивая запах мочи отвратительным запахом изо рта, прошептал по-испански:
-Что ты забыл здесь, гринго? Чего тебе не сиделось в Сан-Диего? Захотел получить приключений на свою белую задницу? Ну, так ты их получил! И тебе понравилось это?
Я знал, что этот мексиканец убил двадцать человек или больше, и теперь будет сидеть в этом кресле, пока не сгниет заживо. Но я знал, что и мне придется провести здесь же еще не один год. Иногда я думал, что лучше бы эти стальные пальцы сомкнулись на моем горле. Ах, если бы два года назад курьер прибыл к месту встречи, если бы я не поехал в Тихуану, и не соблазнился обрывком спама на грязном тихуанском рынке...
-Чем тебе досадил этот центр? - завизжал я, вырываясь из его рук.
-Двадцать долларов, гринго, - прохрипел Луис, - Когда мне было столько лет, как тебе сейчас, я отнес в эту лавочку двадцать долларов, и ничего не получил взамен.
Ах, если бы курьер прибыл к месту встречи! Если бы этот очкастый Билли со шрамом на переносице от клюшки для гольфа прибыл к месту встречи, я не попал бы в Тихуану, и мексиканские полицейские не считали бы мне ребра своими ботинками, вытаскивая меня из хангерспама(1). Хотя, может оно и к лучшему? То, что по милости Билли ожидало меня в Сан-Диего от босса, моя задница не перенесла бы однозначно.
-Что ты хотел получить за свои вонючие двадцать долларов? - прокричал я, выкрутившись и оказавшись в недосягаемости.
Он медленно повернул голову в мою сторону, смерил взглядом, с шумом набрал полный рот соплей и выплюнул их на только что вымытый пол. С каким удовольствием я смял бы жестяное ведро о его голову.
-Я хотел научиться грамоте, - закашлялся Луис, - Всего лишь научиться грамоте. Я очень хотел научиться грамоте! Но эти гринго сказали, что я не способен. Они сказали, что я дерьмо. Что они потратили на меня неделю, но я не сдвинулся ни на шаг.
-Зачем тебе грамота? - спросил я, стараясь вложить издевку в свой дрожащий голос, - Ты сгниешь тут заживо с грамотой или без!
-Я не попал бы сюда, если бы был грамотен, - ответил Луис.
Он смотрел зло, но так, словно видел меня впервые.
-Я не попал бы сюда, - повторил Луис, отправляя на пол следующую порцию соплей, - Дон отбирал на дело только тех, кто неграмотен. Это было главным условием. Тогда я еще радовался, что попал на это дело. Тут недалеко от границы есть маленькая гостиница. Два этажа. Дон сказал, что там будет ночевать курьер. Он вез партию нового наркотика через границу. Спам, назывался этот наркотик. Дон сказал, что это очень сильный наркотик. Наркотик, который трудно обнаружить, который пропускает таможня, и который действует сильнее героина. Он стоил так дорого, что небольшая сумка с этим наркотиком могла обеспечить человека деньгами до конца его дней. У каждого из нас мелькнула мысль, что неплохо было бы взять эту партию и исчезнуть вместе с ней. Но каждый знал, что эту мысль лучше оставить при себе. Только Сальвадор не думал ни о чем. Он никогда ни о чем не думал, только о бабах. Даже возвращаясь от шлюхи, он мог запереться в туалете и дрочить не менее часа. Он сказал, что слышал, будто тот, кто пробует спам, никогда не излечится от наркозависимости. Но еще он сказал, что если принять слишком большую дозу спама, человек улетает! Он попадает в чудесную страну! Время останавливается для него! Времени для него не существует! Смерть не страшна ему!
Луис вновь натужно закашлялся, моча из бутылки выплеснулась на пол, сопли повисли на мясистой губе. Рассказывай, рассказывай, грязный латинос, - подумал я про себя, - рассказывай мне про этот наркотик. Мне, у которого хангерспам начинаются при одной мысли о возможной дозе.
-Мы вошли в эту гостиницу ночью. Сальвадор включил глушилку сотовой связи. Педро встал на дверях. Антонио и Родриго должны были убивать всех, кто попытается выпрыгнуть из окон. Мы с Сальвадором вошли внутрь. У нас не было ничего, не примет курьера, ни того, как выглядит этот наркотик. Нас это не пугало. Когда относишься к человеку как к куску мяса, он становится очень разговорчивым. Первым, кто нам попался, был хозяин. Он сидел возле стойки. Наверное, было что-то в лице Сальвадора, отчего хозяин не стал предлагать нам номер. Он попытался закричать, но не успел. Сальвадор очень ловко управлялся с мачете. Он перерубил ему глотку. Только гортань. Этого было достаточно. Хозяин просто захлебнулся в собственной крови. Я остался у стойки, а Сальвадор нырнул в комнатушку за стойкой. Судя по звукам, похожим на те, которые бывают на рынке, когда мясник рубит тушу свиньи на части, хозяйка отправилась вслед за своим мужем. Затем Сальвадор выглянул и прошипел, что в дальней комнате спит хозяйская дочка. Иди, - сказал он, - начинай без меня, я порезвлюсь тут немного. И я пошел.
Луис замолк, вновь смерил меня взглядом и судорожно заработал пультом.
-И что же? - спросил я.
-Ничего, - ответил Луис, остановившись на какой-то передаче о невинных зверюшках, - Когда идешь убивать, ты не должен ни о чем думать. И уж о бабах в особенности. Мысли, которые возникают в голове, мешают хорошей работе. Я всегда мало думал. Это Сальвадор завалил дело. Если Сальвадор убивал человека, он почему-то начинал думать. Особенно над тем, что ему отрезать, чтобы его жертва дольше оставалась живой. Я делал свою работу просто. На первом этаже я убил восемь человек. У меня был нож и револьвер, но я обходился маленькой кувалдой. Мой брат с ее помощью отбивал покрышки с дисков в придорожном сервисе, пока один гринго не переехал его на своем автомобиле. На башке этого гринго я и испытал эту кувалду в первый раз. Мне понравилось. Одно движение, и освобожденная душа улетает в небеса. Работа с кувалдой это целая наука. Ударишь слишком слабо, и жертва начинает трепыхаться. Ударишь слишком сильно, и разлетающиеся мозги испачкают твою одежду.
Луис помолчал немного, сжимая пальцы, как бы ощупывая воображаемую рукоять, затем продолжил.
-Дон сказал, что курьер - гринго. Он назвал его спамер, и сказал, что в живых его оставлять не следует. Остальное было на наше усмотрение. Эти восемь человек на первом этаже все были мексиканцы. Поэтому я убивал их, ни о чем не спрашивая. Почти все они спали. Никто из них не успел не только спросить меня о чем-то, но даже вскрикнуть. Я даже не трогал их кошельки. Те деньги, которые мог принести нам наркотик, были значительно больше того, что я мог обнаружить у этих мексиканцев. Я бил по их затылкам и думал, что хорошо делаю свою работу. И каждый удар приближал меня к цели. А когда я был на лестнице, в комнате хозяйки раздался выстрел. Я остановился и сказал про себя в адрес Сальвадора все испанские ругательства, которые знал.
Луис замолчал, как бы успокаивая вновь заклокотавшую в нем ярость, с гримасой пошарил ладонью у себя в штанах, и стал рассказывать дальше.
-На втором этаже я убивал уже из пистолета. Они выбегали из номеров и попадали мне под пули. Я убил еще десять человек. Это были еще пять мексиканцев, которые очень смешно смотрелись в белых подштанниках и шляпах. Эти шляпы слетали с их голов, когда они сгибались над красными пятнами крови, расплывающимися на подштанниках. Две женщины выбежали в коридор. Мне показалось, что, несмотря на звук выстрела, я слышал, как пули входили в их тела. Это было как удар кулаком по тесту для маисовых лепешек. Если бы я не спешил, я бы с удовольствием еще послушал этот звук. Самое приятное, что никто из них не кричал. Мне показалось, что у них просто не оказалось голоса. Это так хорошо, когда твое присутствие лишает людей голоса.
Луис зажмурился на мгновение, собрал ладонью сопли, висящие на губе, и наклеил их на воротник куртки.
-Затем я убил трех гринго. Это была семья. Мужчина, женщина, оба лет по тридцать, и маленькая девочка. Женщина прикрыла собой ребенка, а этот урод пытался спрятаться под кроватью. Я отбросил ее в сторону и воткнул нож ему в загривок. Я прибил ему руки, которыми он загораживал голову, к его поганой шее. И пока он хрюкал, исходя на полу кровью, я убил его женщину. Она не двинулась с места, когда я поднимал прядь волос с ее лба, и размахивался кувалдой. Она смотрела мне в глаза. Хотел бы я, чтобы у меня была такая женщина с такими глазами. Ее дочь потеряла сознание от страха. Я просто раздавил ее каблуком. Это было легко.
-Ты дерьмо, Луис, - сказал я ему, - Ты самое поганое дерьмо, которое только могло бы быть. Ты гниль и мерзость. Будь проклята женщина, которая произвела тебя на этот свет.
-Она и так проклята, - медленно прохрипел Луис, - А в остальном, я с тобой не согласен. Я ничего не имел против этих людей, Я убивал их, потому что это была моя работа. Мерзостью был Сальвадор. Когда я нашел этого спамера в дальней комнате, где он пытался укрыться в бельевом шкафу, Сальвадор приполз ко мне. У него был прострелено легкое, он кашлял кровью и умирал. Оказалось, что, изнасиловав девчонку, разорвав ей нутро своим членом, он взялся за полуразделанный труп хозяйки. Ему показалась соблазнительной ее окровавленная ляжка. Он не мог и предположить, что девчонка очнется и выпустит ему пулю в спину из отцовского пистолета. Он ударил ее кулаком в лицо, раскроил ей переносицу и приполз подыхать наверх. Ни он, ни я не знали, что она выживет и после этого удара. Я потом видел ее в суде. Смазливая простушка. Такие в Акапулько бродят тысячами, готовые отдаться за самую мелкую монету. Она очнулась и все-таки позвонила в полицию. Кто мог подумать, что в этой развалюхе сохранился обычный проводной телефон? Только Сальвадору на это было наплевать. Я убил его этой же кувалдой. Такая у меня была работа. И на этот раз моя работа доставила мне удовольствие.
Луис хрипло засмеялся, смех вновь перешел в кашель, и в животе у него в такт этому смеху что-то забулькало и заскрипело.
-Я вытащил этого гринго из шкафа, и спросил у него, спамер ли он. Он сначала мне ничего не ответил, и мне пришлось расплющить ему кувалдой запястье левой руки. Видимо он понял, что может остаться без обеих рук, поэтому, как только смог перебороть собственный вой, он ответил, что он спамер. Хотя, может быть, он согласился бы на что угодно. Как раз в этот момент я услышал полицейские сирены и выстрелы внизу. Полицейские прикончили Педро. Антонио и Родриго благополучно слиняли. Если произошло чудо, может быть, они до сих пор топчут камни Калифорнии. Хотя вряд ли. Дон достал бы их даже в центре Соноры. Я забаррикадировал дверь и, приставив пистолет к яйцам этого белого слизняка, попросил отдать мне спам. Он открыл свой кейс и отдал мне толстую папку. Все, - подумал я про себя, - Это у меня. Мне не уйти. И мне наплевать на все. Сейчас я приму наркотик и улечу. Я улечу в чудесную страну и останусь там навсегда. - Это наркотик? - спросил я его. - Да, - пустил слюни этот ублюдок. Я открыл папку и увидел там только какие-то бумаги. Бумаги с текстом разного цвета, который сплетался у меня в глазах в какую-то рябь, как узоры на камнях в Теночтитлане. - Это наркотик? - вторично проорал я в его бледное лицо. - Да, - пропищал он сквозь грохот взламываемой двери. - Как его принимать? - заорал я, - Как это вводить в кровь? Или это надо есть? Лизать? Жечь? Как?! - Это надо читать! - ответил он.
Луис замолчал, тяжело дыша и прислушиваясь, как воздух с хлюпаньем выбирается из его гнилых легких.
-Я раздробил его морду в тот момент, когда полицейские ворвались в номер. Я ударил в том месте, где под дужкой очков на переносице змеился короткий розовый шрам. Его мозги брызнули мне на рукав, на лицо, я даже успел почувствовать вкус его крови. Но она почти сразу смешалась с моей кровью. Эти подонки били меня ногами. Они сломали мне спину и искалечили внутренности. Так кто из нас был хуже? Тот, кто просто убивал, или те, кто калечили, чтобы оставить в живых?
Он вопросительно посмотрел на меня и даже попытался изобразить скорбь на своем омерзительном лице. Выходит это ты, Луис, убил моего Билли и искалечил мою жизнь? Выходит это ты, Луис, виновник моей разодранной задницы? Это ты, Луис, лишил меня тех сплетающихся в узор строчек?
-Гринго, - он говорил тихо, - Гринго! Я, который никогда и никого не просил, хочу попросить у тебя билет в эту чудесную страну. Я хочу уйти и не вернуться. Жизнь дерьмо, гринго, но я все еще верю. Я все еще верю, что есть место, где мне будет хорошо. Я могу достать спам. Гринго. Научи меня читать...
