Трещев Юрий Александрович : другие произведения.

Город грехов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   Юрий Трещев
   Город грехов

Роман-миф

  
  
  
   1.
  
  
  
   В комнате царила тишина.
   Писатель сидел в кресле. Глаза его были закрыты.
   Услышав странный подземный гул, писатель невольно вздрогнул, испытав страх не от боязни, но от сознания присутствия каких-то высших сил.
   Странный подземный гул, напоминающий рычание, повторился. Он был более глухой, ужасный.
   Пинии зашумели без ветра. По окрестностям пробежал сумрак. Все вокруг ожило, задвигалось.
   Створка окна приоткрылась сама собой с жутким скрипом.
   Донеслись звуки прибоя.
   Море исполняло реквием.
   Писатель закрыл створку окна и взглянул на гроб с телом жены.
   На стене за гробом тени исполняли траурный танец.
   Жена писателя была немка с глазами итальянки. Волосы у нее были рыжие, лицо вытянутое, тонко очерченное.
   Несчастный, удрученный писатель смотрел на эту бездыханную красоту и размышлял:
   "Кто знает, может быть, смерть есть жизнь, а жизнь есть смерть?.. возможно, а скорее всего так оно и есть... нет на лице жены ни теней смерти, ни вони благоухания ее..."
   Писатель встал. Он бродил по комнате наугад глухой, слепой и беспомощный. Лишь темнота жила вокруг, и ту он ощутить не мог, не было у темноты ни рук, ни ног, ни тела...
  
  -- Прискорбное и достойное жалости зрелище...
  -- Что?.. - писатель обернулся и увидел незнакомца в плаще.
   "Откуда он явился?.." - подумал писатель и заговорил, заикаясь и картавя. Он жаловался. Его угнетали мысли о смерти и сознание собственной беспомощности.
   Незнакомец молча слушал писателя.
   Других свидетелей этого монолога не было.
  -- Впрочем, все это только слова... - сказал писатель и умолк. Ему показалось, что жена улыбнулась. Уголки ее губ дрогнули.
   "Мне это снится?.. или я схожу с ума?.."
   Снова послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание.
   Гул стих.
   Фигура незнакомца в плаще стала бледнеть, и исчезла среди теней.
   "Бог мне его послал или же сам явился в его образе?.." - подумал писатель. Его блуждающий взгляд остановился, наткнувшись на гроб с телом жены, украшенный венками из роз и гирляндами из фиалок.
  -- Боже, почему ты без сожаления дал увянуть этому прелестному цветку?.. почему ты обернулся спиной ко мне?.. скажи, в чем моя вина?.. ты молчишь, а я слов твоих жду, но не молчания... пошли весть утешения падшему духом от скорби и ослабевшему, уязвленному муками сомнений...
  
   Было около полудня, но над городом повисла ночная мгла.
   Кутаясь в плед, писатель сел на ложе, потом лег и заснул, побежденный усталостью.
   Спал он беспокойно и очнулся, как от толчка.
   Ему опять снилась блаженная. Он увидел ее в темноте внимающую и сострадающую...
  -- Тяжелая утрата... - заговорила она голосом старой девы. Язык не вполне повиновался ей. - Но ты не падай духом... не всех женщин смерть упрятала в могилы... растут еще нежнейшие цветы, скромные, неяркие... утром они открывают глаза, пробуждаются, расправляют крылья и с восторгом бабочки, выпорхнувшей из тесного кокона, устремляются на поиски жениха... а вечером перед заходом солнца возвращаются, и стареют, стиснув зубы, беззащитные перед коварством и жестокостью времени... но даже старухи иногда расправляют крылья и пытаются взлететь, однако, увы... старухи нужны только могилам...
   "Смутно помню, что было дальше... - писатель отпил глоток холодного чая из стакана с коричневыми полосками. - Помню, я стоял на краю обрывистого берега моря, когда она появилась... я не мог понять, что она говорила... голос ее дрожал... и вдруг она бросилась вниз... взвихрив в воде водоворот и, покрутившись в нем, она пошла ко дну, всплыла, увенчанная водорослями и кружевами пены... течение неспешно повлекло ее вдоль берега к песчаной косе... этот кошмар повторился еще и еще раз... уже в другом сне я шел за блаженной, куда она меня вела, и видел перед собой только ее спину... дорога повернула к руинам женского монастыря, стала узкой, тесной... "Еще шаг и я застряну..." - подумал я, и понял, что застрял... я окликнул блаженную... она не отозвалась... тщетно было кричать... и все же я закричал и проснулся, дрожа от холода... окно было открыто... я прикрыл створку окна и снова заснул... странные желания возмущали мои мысли в этом сне... они порождали смятение, превращали меня в пленника какой-то нечистой страсти... если есть любовь, а она есть, то она ведет к безумию... страсть заставляет говорить и действовать так нелепо... и сама по себе она достаточно мерзостна... только позволь ей возникнуть, и уже никакими стараниями от нее не избавишься, а если будешь ей потакать, она превратится в порок... я шел по темным сводчатым коридорам и переходам и размышлял... иногда я останавливался и озирался, все казалось мне каким-то призрачным, и я сам себе казался призраком... путь становился все уже, теснее... "Еще шаг и я застряну..." - подумал я, и понял, что застрял... тщетно было кричать... все свои желания я похоронил в безнадежности... я молча ждал смерти... все несут бремя смерти, никто не избавлен... а что за ней?.. я размышлял, фантазировал, гадал и не заметил, как заснул... услышав странный подземный гул, напоминающий глухое рычание, я очнулся... все задвигалось в разные стороны, открылся проход и я очутился там, где и был... помню, очнувшись, еще одурманенный сном и обманчивыми видениями, я стоял и пугливо оглядывался... голова шла кругом... налицо были все последствия умственного беспутства... мне снилась не жена, а блаженная... и уже не в первый раз... я и не подозревал, что схожу с ума от любви к ней... - Писатель сморгнул. - Мне показалось, что блаженная прячется в складках гардин и растроганно, с волнением следит за мной... когда она вышла из темноты и открыла лицо, я зажмурился... с женщинами лучше жить, зажмурившись... или вовсе их не видеть, чтобы потом не стыдиться и не терзаться... взгляд блаженной был устремлен мимо меня в даль, она разглядывала что-то, невидное мне... я хотел заговорить, но не знал, как... обычные слова не годились... прикоснуться к ней я тоже не осмеливался, держался поодаль... она сама приблизилась... нет, мне не снилось, что я был счастлив... и мои руки обнимали не пустоту... стук в дверь прервал сон... в комнату вошла прислуга... ей около 30 лет... не знаю почему, но с ней я чувствую себя таким жалким, тупым и неисправимо порочным... правда, длится это недолго..."
   Накинув на плечи плед, писатель вышел из комнаты. Он решил посетить привратника и расспросить его о блаженной...
  
  -- Можно войти?.. - Писатель приоткрыл дверь.
   Неожиданно погас свет. В смутном уличном свете писатель увидел бледное лицо привратника.
   Привратник был испуган.
   Призрачный свет придавал этой сцене напряженность и ужас.
  -- Вы меня напугали... - заговорил привратник. - Я подумал, что вы призрак еврея, который явился, чтобы требовать возмездия или разоблачить скрытое преступление... вы верите в существование божественной справедливости?..
  -- Не знаю, что сказать... - пробормотал писатель. Он тоже был уверен, что видит перед собой призрака, усталого и несчастного.
  -- Вы, я слышал, переживаете черную полосу своей биографии?.. сочувствую вам...
  -- Спасибо...
  -- Люди говорят, что вы рассеиваете всюду страх... я понимаю, нет сомнения, что все эти нападки на вас, не более чем интриги... ссоры писателей... от зависти, от жалкого бессилия... к сожалению, наша жизнь порой зависит от молвы и слухов... молва умеет выдавать ложь за правду, рассказывает именно то, что ждет публика и делает это с искусством драматурга, привыкшего обращаться к зрителям с подмостков театра... надо сказать, что в ее запутанных историях с театральными эффектами часто скрывается вполне реальная жизнь... благодаря молве и ваш роман приобрел скандальную славу... вы дали волю своему воображению... все эти видения, страсти, от которых бросает в дрожь... конечно, сами вы не видели в этом ничего значительного... целью было развлечь себя, но вам удалось развлечь и читателей... за что же вас упрекать?.. - Привратник зажег свечу. - Обычно я книг нынешних авторов не читаю... они бесцветны, часто утомительны, но ваш роман я перечитал дважды... чрезвычайно любопытный сюжет... это и философский трактат, и поэма... в ней столько разнообразия, напряжения, столько естественной грации и легкости, правда, иногда трагическое преобладает над прекрасным, а красота никому не повинуется, кроме самой себе... кстати, я тоже пишу, намереваюсь написать целый роман... теперь все пишут, даже женщины... вот, соберусь с силами и напишу... сами того не подозревая, вы были моим учителем... с моей стороны было бы дерзостью предполагать, что вы польщены этим... или уязвлены моими критическими замечаниями... кстати, я бы отметил слабую связь историй между собой... молчу, молчу... наверное, вы явились по своим причинам или необходимости...
   Выслушав писателя, привратник снова заговорил.
   Писателю показалось, что он слышит в голосе привратника те же затаенно истерические нотки, которые нередко слышал и в голосе своего дяди, когда оставался у него на ночь.
   История блаженной была вполне обычной. Дитя стыда и блуда, она родилась на паперти. То, что она родилась менее примечательно, чем тот факт, что она выжила. Девочку подобрала старая монахиня. Девочка не плакала. Она внимательно разглядывала исписанное морщинами лицо старухи, изучала, пыталась понять, в какой мир она попала. Детство девочки прошло в келье женского монастыря. Днем она щурилась на солнце, глаза ее слегка косили, и размышляла о боге, кто-то сказал ей, что солнце это бог нашего неба, а ночью спала и видела сны. В своих снах она умела ходить по воде и летать. Она была худой и маленькой, мало приспособленной к обычной жизни. На вопросы монахинь, кем она хочет стать, она молча размахивала руками, как крыльями. Она не говорила, она воображала в молчаливом созерцании почти бессознательно, как во сне. В 5 лет девочка научилась говорить и петь и узнала вкус славы. В 9 лет она уже умела вести себя в приличном обществе, говорила об искушении и грехе, и, побежденная соблазнами воображения, засыпала на коленях у бога. Она готовилась стать невестой бога. В 13 лет девочка испытала любовь к человеку. Человек явился к ней во сне. Новый жених ослепил ее глаза и помутил разум. Он внушал ей уважение и непонятный страх. Однажды ночью он овладел ею. Она очнулась, услышав невнятный подземный гул, напоминающий рычание. Стены кельи колебались. Пятясь, в страхе она наткнулась на что-то острое и потеряла сознание... Последнее, что она услышала, были пронзительные крики монахинь. Вернувшись из обители смерти, девочка не узнала жениха. Она смотрела на него как на незнакомца. Она ничего не помнила и не имела не только биографии, но и имени. Девочка лишилась всего, но не ушла, осталась жить в руинах, ставших могилой для монахинь, поняла, что такое испытание дал ей бог. Одиночество не угнетало ее. Днем она вышивала, сплетала узоры из птиц и цветов или бродила где-нибудь, иногда останавливалась и смотрела на солнце. Ночью ее невидимой стеной окружала тишина. Тишина не пугала девочку. Тишина была похожа на старую монахиню, с которой девочка обменивалась репликами и молилась, перед тем как заснуть. Обычно ей снилось детство, но однажды она увидела такое, что и смутило ее, и доставило непривычную радость. Она проснулась, ощупала себя. Ее тело жило странной жизнью, соски странно набухли, поднялись вверх, лоно вело себя еще более странно, почти непристойно. Она закуталась в простыню. Она спала, когда незнакомец сорвал с нее простынь, тронул грудь, лоно. Она не сопротивлялась. Ее бросало то в жар, то в холод. Боль заставила ее застонать. Она не узнала собственного голоса. И снова она застонала уже не от боли, а от страсти. Очнулась она в тишине. Она чувствовала себя почти счастливой. В ней что-то изменилась. Рассеянное ожидание сна уступило место теплому блаженному чувству. Она лежала и пыталась вспомнить лицо незнакомца, проникшего в ее сон. Она и ждала, и боялась его...
  -- Такая вот история с биографией... - привратник окутался дымом. - Жених виделся ей рыжим ангелом... давно девочку не видел... говорят, из руин женского монастыря она переселилась в пещеру Пана на Лысой горе, поет песни, угодные богу, и питается росой как кузнечик... что?.. нет, не надо ее жалеть, она в этом не нуждается... нет, нет, она вовсе не призрак... и не видимость... если вас интересуют подробности, поговорите с моей женой... она ходит ко многим, правда к ней почему-то никто не ходит...
  
   Жена привратника на вопросы писателя отвечала уклончиво, но вежливо.
  -- Не знаю, что вам сказать... девочка то появляется, то исчезает... - женщина развела руками. У нее была привычка говорить уклончиво и оставлять фразы и мысли незаконченными. - Говорят, она сошлась с каким-то поэтом... он тоже не в себе... спускался в преисподнюю, искал там темы для своих поэм...
   В створке зеркала писатель увидел бледное, размытое отражение блаженной. Можно было окликнул ее, но он сдержался. Все было так зыбко, шатко.
   Писатель ушел, оставив довольно благожелательное впечатление от внешности жены привратника и ее манер, хотя и не без снисходительной иронии. Жена привратника была довольно своеобразной особой, впрочем, не лишенной женской привлекательности...
  
   Писатель остановился у руин женского монастыря, на паперти которого родилась блаженная. Он стоял, смотрел и размышлял.
   "Бедная девочка... что могла дать ей жизнь?.. лишь видения, которых она не могла объяснить, и смерть... женщинам доступно только то, что они чувствуют..."
   Руины женского монастыря придавали пейзажу романтический колорит.
   "Говорят, одно время монастырь использовали не по назначению, и по слухам там творилось нечто невообразимое... можно воспользоваться этими слухами и вот вам и роман ужасов... тут есть все нужное..." - Взгляд писателя скользнул по обломкам пилястр, колонн, остановился на приоткрытой двери, которая покачивалась. Он вошел в келью. Он стоял и смотрел на ложе, укрытое ворохом миртовых листьев, на разодранные обои, на пыльную, источенную молью занавесь, потом сел. Складки занавеси шевельнулись.
   Писатель встал, и тени встали в беспорядке. Размытые полутьмой, они ожили, приобрели реальность, они угрожали.
   "Показалось... нет там никого..." - подумал писатель, озираясь. Он уже шел по длинному переходу с полуразрушенными лестницами и множеством дверей, которые никуда не открывались. Из-за дверей доносились стоны. Писатель уже готов был поверить в явление душ умерших монахинь. Ему мерещилось, что кто-то из мертвецов преследует его.
   Осыпались камни.
   Писатель замер.
   Из складок темноты вышел незнакомец в плаще.
   "Кто он?.. роль сладострастного соблазнителя, преследующего невинную жертву, ему явно не подходит... что если он отец блаженной, страдающий не в меньшей степени, чем его жертва?.. история не окончена и предполагает продолжение с раскрытием тайны сомнительного происхождения и желанной разгадкой всего происходящего... хотя тема довольно рискованная... мотив преступления и наказания..."
   С некоторым удивлением и страхом писатель смотрел на незнакомца. Во всем этом было нечто неподвластное разуму. Любопытство побудило писателя спросить незнакомца, кто он, но вопрос остался без ответа, а фигура незнакомца стала бледнеть и исчезла.
   "Да и был ли он?.. всего лишь фикция... иллюзия... тень..."
  
   Писатель вернулся в свою комнату.
   Он стоял у окна и смотрел на город.
   Увидев в створке окна бледное, размытое отражение блаженной, внимающей и сострадающей, он отвел взгляд.
   "Чего я жду?.. я жду ночи... долгой ночи и весьма, весьма долгой... именно этого я жду... и уже вспоминаю эту ночь, хотя она еще только должна наступить... кто хоть раз сталкивался с сиренами и слышал их коварные песни, тот и без моих разъяснений поймет, что утолить жажду уже невозможно... воображение будет рисовать соблазнительные картины все более изощренных наслаждений..."
  
   Наступила ночь.
   Во сне писатель прогуливался в садах избранных и вместо лица носил личину, когда явилась блаженная. Нагота ее была украшена ожерельем из перлов. Толпа блудниц сопровождала ее. Одни шли впереди, другие следом.
   Наполнив воздух благовониями, видение рассеялось.
   "Я схожу с ума... - подумал писатель, еще не очнувшись от расслабляющей дремоты и оцепенения. - Только губами она коснулась меня, и уже трудно было остаться мне трезвым... о, позабыть бы конец... нет, не могу забыть, как она смотрела на меня и усмешкой чуть морщила губы... потом руку протянула, которую я поцелуями осыпал, и телом страстно прильнул к ее телу... она разделила мою страсть... шептала, люби меня, дразни, мучь... и я любил, дразнил, мучил ее... я готов был последовать за ней куда угодно, хоть в преисподнюю... с ней я мог обнажить все свои несовершенства... меня это скорее обрадовало бы, нежели огорчило... мои несовершенства могли бы уравнять нас... хотя, может быть, я заблуждаюсь... возможно, что она умеет маскироваться и скрывает свои достоинства... должен признаться, я сам к этому склонен... и я склонен к зависимости от женщин... они волнуют меня, заставляют делать нелепости, иногда ввергают в панику, подобную той, которую насылает Пан в полуденной тишине... они заставляют меня делать то, что я не хочу делать, но делаю... как объяснить эти странные порывы, эти извержения тьмы, живущей во мне?.."
   Писатель допил холодный чай в стакане.
   Он стоял и смотрел на стену, на которой тени исполняли траурный танец.
   Он не удивился, когда среди теней появилась блаженная. Подслушав ее мысли, он кое-что прибавил от себя, раздразнил ее воображение, которое не упустило ни одной подробности. Щеки блаженной разгорелись. Неясное видение приобрело плоть и кровь. Блаженная обняла писателя, смущая и тревожа его так, что его борьба стала заметной для посторонних. В комнате писатель был не один...
  
   Светало.
   Нелепо всхлипнув, писатель очнулся, обессиленный, почти без признаков жизни.
   Постепенно силы вернулись к нему, но не разум.
   "Помню, я засыпал ее вопросами... но я так и не узнал, где бродили ее мысли... я молча смотрел на нее... во мне говорила природа, искаженная грехом... все порочны... и кто ничего не сделал порочного, тот, однако был бы в состоянии это сделать... не от закона грех, а от человека... человек продан греху и поводом, мотивом греха является закон... говоря, не пожелай, он вызывает пожелание... плотские помышления закону не покоряются... жизнь это море пошлости и порока и только немногие выныривают там или здесь... и задаются вопросом, что есть зло?.. откуда оно взялось и куда уйдет рано или поздно?.. а пока не добро, а зло правит в этой жизни... и смерть - это убежище для смертных..." - Подумав о смерти, писатель испытал не радость спасения, а страх и трепет...
   Кутаясь в плед, писатель вышел на террасу, на которой в глиняных горшках росли гиацинты, гвоздики и другие растения.
   С террасы открывался вид на город, похожий на некое чешуйчатое чудовище с крыльями, выползшее из воды на берег. С востока к городу подступало море, с севера - болотные топи и трясины, с юга - горы, стоявшие наподобие стены, а с запада - почти безлюдная пустыня.
  -- Не спится?..
   Писатель оглянулся. У балюстрады стоял историк и листал какую-то книгу. Он жил с женой в пустующей комнате археолога. Детей у них не было.
   Глянув на писателя, историк отвел взгляд.
   Выглядел писатель ужасно. Голова его свесилась набок, одной рукой он держался за сердце, другая же была бессильно опущена.
   Историк догадался, что писателю дурно. И он не ошибся. У писателя был обморок.
   Историк взял писателя за руку.
   Писатель очнулся, однако вид у него был как у покойника и речь путанная.
   "И все же он сказал даже больше, чем мне хотелось бы... надо бы выразить ему сочувствие... одно время я был безумно влюблен в его жену, помню, даже писал одноактные пьески для нее, надо сказать, с выраженной индивидуальностью и стилем... правда, меня упрекали в страсти к перечислениям и каталогам... кстати, из-за нее я стал проявлять интерес к истории... и оставил поэзию, этот сладостный обман, хотя и история часто лжет и замалчивает, не говорит всю правду до конца... - Историк обратил внимание на подозрительного незнакомца в плаще, который стоял на углу улицы у афишной тумбы. Он подошел слишком близко к афише, и ему пришлось слегка откинуть голову, чтобы рассмотреть ее. - Где я мог его видеть?.. - подумал историк. Незнакомец был высокий, худощавый, немного сутулый, с бледным лицом в ореоле рыжих волос. - Чем-то он похож на меня, но, признаюсь, я не чувствую себя особенно польщенным этим сходством... кто он?.. наверное, поэт... певец зла и ужасов, испытывающий неуверенность в будущем, безверие и отчаяние... и, по всей видимости, страдает бессонницей, как и я... еще один проклятый поэт, известный среди неизвестных... автор поэмы в стихах о странствиях души в поисках спасения... трудно представить себе нечто более зловещее, нежели те картины, которые рисуют эти пророки перед взором читателей... хотя жесты, движения, повадка выдают в нем актера... что его так рассмешило?.. неуместность его смеха очевидна... играет роль злодея... желает зла и творит добро... пугает и прельщает... он и палач, и жертва... достоин проклятия и сочувствия... утром он весел и приветлив, вечером - не в духе... сегодня смеется, ему пролилась милость с небес, завтра рыдает, прячет скорбное и мокрое от слез лицо в раскрытые ладони... вот, в сущности, и все, что я могу сказать о нем... как, впрочем, и о себе... - Историк попытался рассмеяться, но получилась лишь вымученная гримаса. Еще одна попытка закончилась каким-то судорожным всхлипом. - Он радуется, а мне тревожно... ночью я опять слышал этот странный подземный гул, напоминающий глухое урчание... творится что-то странное и страшное... подобало бы мне не смеяться, а трепетать и скорбеть перед бедствиями и несчастьями, готовыми стереть город с лица земли, о чем твердит молва и пишут в газетах... что-то будет... что?.. не знаю и боюсь узнать..."
  
   Надо сказать, время было смутное.
   Люди жаловались и вздыхали, говорили, плохие времена. Знамения в небесах и на земле грозили городу напастями. Сначала случилось затмение солнца, потом ночное небо осветила комета с хвостом. По улицам днем бродили бездомные пророки, пророчащие в стихах, что город станет добычей адской пасти и жители обретут достойное себе место в преисподней. Поэзия творилась тогда всеми, а не одиночками, защищенными от болезненных вторжений действительности, которая была отдана во власть надсмотрщикам, а ночью дорогу прохожим заступали призраки и мертвецы, покинувшие могилы. Для одних во всем этом было что-то пугающее. Для других ничего примечательного и зловещего не происходило. Были и такие, которые испытывали удовольствие от ужасов...
  
  -- Позвольте выразить вам сочувствие... - заговорил историк.
  -- Спасибо... что читаете?.. - писатель близоруко сощурился.
  -- Вы не читали?..
  -- Что это?..
  -- Странная книга... она наделала столько шума...
   Возникла пауза. Историк листал книгу, а писатель смотрел на город, живущий как будто сам по себе.
  -- Не могу найти... вот, кажется, нашел... нет, не то... вы ничего не слышали о проклятии... говорят, проклятие разбудило силы, о которых автор даже не догадывался...
  -- Можно ли верить тому, что написано и о чем говорят?..
  -- Как вы думаете, проклятие исполнится, или это всего лишь риторическое преувеличение?.. хотя звучит оно как приговор разгневанного бога...
   Писатель промолчал.
  -- Почему вы молчите?..
  -- Не знаю, что сказать... я плохой комментатор страхов, хотя, вполне возможно, они не лишены основания... история творится верой... поверят горожане проклятию, и оно исполнится...
   Опять возникла пауза. Историк листал книгу, а писатель смотрел на море. Морская лазурь была окаймлена пурпуром.
  -- Кажется, нашел... - историк принужденно улыбнулся. - Вот, послушайте:
   "Горожане услышат странный подземный гул, напоминающий глухое урчание... все задвигается, причем в самых разных направлением, и город провалится в кромешную тьму, перед которой даже бог трепещет, куда и горожане устремится, ободряя себя криками..."
  -- У автора какой-то испорченный ум... бог ждет покаяния грешников, а не их гибели... кстати, кто автор?..
  -- Я знаю его отчасти... по сомнительным слухам... говорят, он сирота, дитя стыда и блуда... мать оставила мальчика на паперти... одни говорят о нем одно, другие другое... говорят, как им вздумается... мальчик вырос, мог стать артистом, он брал уроки игры на пианино у немки с глазами итальянки, но стал поэтом... в 65 лет он написал роман... критики, не читавшие роман, похвалили поэта, а прочитавшие выразили недоумение... у каждого свое мнение... совпадают лишь мнения тех, кто своего мнения не имеет... конечно, понять эту книгу трудно, несмотря на комментарии и примечания... я думаю, что и сам автор не все в ней понял... ее нельзя читать легко и с удовольствием... если замысел и угадывается, то подробности постоянно ускользают, действие прерывается, связи нарушаются и все запутывается... пытаясь заставить читателя думать о том, о чем думать нельзя, поэт породил целое поколение меланхоликов и вздыхателей, которые оплакивают воображаемые радости и более чем сомнительные наслаждения... надо сказать, что мнения критиков иногда очень забавны... при жизни поэту пришлось претерпеть много испытаний и страданий, часто по собственной вине, но после смерти ему очень повезло... он стал мифической личностью...
  -- Так он умер?..
  -- Так говорят, но его читают и перечитывают, ему подражают, его переиздают... некоторые критики даже изображают дело так, как будто все поэты ведут свое происхождение от него... критики посвятили ему не один прочувствованный некролог...
  -- Но он здравствует и едва ли не царствует...
  -- Он уже не раз умирал, сам себя хоронил... он гений мистификаций и провокаций...
  -- И женщины от него без ума...
  -- Вовсе нет... говорят, он женоненавистник... смотрит на женщин как на порождение злого начала... но это не совсем так, вернее, совсем не так... ему приходилось иметь дело с женщинами... впрочем, вопрос этот остается неясным, как и его родословная... что поделаешь, время такое... мы живем в томительном ожидании неизвестного будущего... предстоят всевозможные опасности... я чувствую, что мир куда-то устремляется, но куда?.. в бездну погибели?.. или в бездну благодати?.. почему вы молчите?..
  -- Не знаю, что сказать...
  -- Конечно, все это только мои предположения и заблуждения... единственный способ избежать заблуждений - воздерживаться от суждений... вы верите в бога?.. опять вы молчите... отказываетесь высказывать о боге что-либо определенное?..
  -- Я считаю предположение о боге более или менее полезным...
  -- Некоторые считают, что бог живет и страдает вместе с людьми... а некоторые думают, что бог отделился от нашего мира пропастью и действует через посредников... и они не считают нужным приводить какие-либо доказательства или разъяснения, так как превосходство их учения кажется им очевидным... я думаю, что наш мир лучший между возможными мирами и представляется нам как видимый бог... а зло я понимаю как благое дело провидения... случайное ли это несчастье?.. и подлинное оно или мнимое?.. я не знаю, знаю только, что там, где бесстрастная и блаженная жизнь, там зла нет, а если бы оно там оказалось, то не было бы злом... восходя к богу, мы придем к красоте... а нисходя к пороку мы придем к безобразию... будем созерцать зло, насколько такое созерцание возможно, и погружаться в мрак и грязь, утрачивая все, что в нас от бога... и погребенными мы будем пребывать до тех пор, пока не удастся выбраться из этого кошмара каким-либо образом... кому не нужно, тот не увидит путь ко злу, даже если его показать, а кому нужно, тот угадает его или вообразит... надо признать, что в борьбе со злом мы потерпели поражение...
  -- Согласен с вами, закон бессилен...
  -- Но вернемся к поэту, автору этой книги, который сделал все возможное, чтобы мы как можно меньше поняли из нее... не знаю кто, судьба или бог посылает в мир пророков, чтобы ослепить людей, которым полагается ничего не видеть и только исполнять свои роли, как актеры в пьесе... и суть не в том, какая кому достанется роль, а как он ее исполнит... причем, никакой ролью гнушаться не следует, даже ролью безумного...
  -- Вполне возможно, что и автор этой книги не в себе, насколько прилично так думать о нем...
  -- Говорят, безумные очень проницательны... истина бродит меж всеми людьми, никем не узнанная... не смотрите на меня так... нет необходимости оспаривать это мнение... истина умеет скрывать то, что нам знать не полагается... правда, иногда она позволяет кое-что подсмотреть... это касается молвы... молва преследует известных людей, выдумывает разные невероятные вещи, следить за которыми было бы утомительно... помню, как-то я встретился с поэтом у руин женского монастыря... мы разговорились... выяснилось, что у нас была общая наставница, обучающая нас поэзии, этому сладостному обману... - Историк умолк. Он стоял, устремив взгляд на руины женского монастыря. Неизвестно, где бродили его мысли. - Как историк, я могу сказать только, что мы живем в смутные времена, и не как хочется, а как получится... - Историк полистал книгу. - Молва уверяет, что отцом поэта был пастух, которого звали Пан... в 7 лет мальчик написал свою первую поэму и удостоился лавровых ветвей, сорванных Паном на безлюдных горах... сочинительство и Пана спасало от безделья под видом тоски... в 9 лет Пан уже устроил мальчику овации, которые тот принял с выражением сдержанной радости на лице... когда Пан умер, мальчик перебрался из пещеры в город, к родственникам со стороны матери... женился он рано... первая его жена покончила с собой, бросилась в воду с моста... он последовал за ней с чувством восторга и ужаса... река не затянула его в водоворот, не разбила о подводные камни... он очнулся на песчаном берегу, нисколько не пострадав... такие чудеса случаются каждый день, но не становятся понятнее... рядом с ним лежала женщина... он слушал ее лепет, бред, жалобы и не мог вымолвить ни слова, он онемел... какая-то томная дрема охватила его... когда он очнулся, женщина исчезла... вы спросите, кто она была?.. тень без лица в толпе смутных теней...
  -- Грустная история... хочешь-не хочешь, а слезы выступают... и тоска сердце давит...
  -- В 35 лет, написав поэму с трагической развязкой, поэт взялся за разъяснение мнений философов... в 50 лет он пытался подражать богу насколько это возможно... в старости все тяготеют к богу... бог причина всего прекрасного... в нем все это кружится... - Историк обвел взглядом небо. - А в 65 лет написал этот роман... помню, как я с ним познакомился... я прогуливался, шел по склону Лысой горы и вдруг услышал странные звуки, доносившиеся из пещеры... я остановился, беспокойно озираясь во все стороны и сдерживая дыхание... из пещеры вышел незнакомец... он бормотал что-то, скорее коверкая, чем произнося слова... изумленный, я размышлял и недоумевал... я не мог понять, призрачное ли это существо, посланное для устрашения, или человек... незнакомец как будто прочитал мои мысли, говорит: "Я не призрак, а кто вы, и куда идете?.. впрочем, можешь не отвечать... идете вы, по всей видимости, из города, откуда истекают все нечистоты... и камни, и деревья, и бессловесные твари чувствуют, что есть бог, но только не жители этого города грехов... и слепые ведут слепых в яму преисподней..." - Незнакомец умолк, задумался... в нем было что-то женственное... тело нежное, худощавое, как у ребенка, но дьявол уже щекотал его чувства... помолчав, незнакомец опять заговорил... он говорил, а я размышлял... иногда мне казалось, что незнакомец болен и бредит... речь его путалась, не знала порядка... я невольно проникся сочувствием к нему, когда он заговорил о смерти... тема смерти волновала и меня... незнакомец умолк, задумался... уже смеркалось... помню, он сказал, пора спать, заполз в пещеру, напоминающую гробницу, лег на ложе и затих... глянув по сторонам, я последовал за ним... когда я очнулся, у входа в пещеру стояла толпа... незнакомец говорил о смерти и спасении... не перескажешь всего, впрочем, понемногу можно сказать о многом... одни слушали незнакомца молча, другие возмущались, мол, к чему нам слушать разъяснения этого грамматика, который способен скорее развратить, нежели спасти... я вступился за незнакомца... остаток дня я провел с незнакомцем в пещере... шел дождь... он не прекращался всю ночь... за ночь я весь окоченел, так, что мог только согнуть шею и улыбаться... поэт вскользь глянул на мое лицо бледное, окаймленное торчащей мерзлой щетиной, рассмеялся, сказал, жизнь истинная покупается страданиями... сказал и умолк... я понял, что ему открылось нечто, о чем он не мог мне сказать... иногда на него нападала тоска по вечности, богу... и он выл, как воют собаки, если поблизости покойник... у собак тоже бывает тоска по вечности... еще одну ночь мы провели, обнявшись... утром другого дня он предложил мне место секретаря... доверил мне вести переписку... писем он не читал, говорил, что все они насквозь лживые... впрочем, считаю уместным обойти это молчанием... жуткое было время... не знаю, как мы выжили... но кто допустил искушение, тот дал и силы устоять... однажды ночью поэт исчез, оставив мне записку, из которой я понял, что ему открылся путь спасения... на этом пути многие стали ему врагами, а друзьями никто... говорили, что он завершил оставшуюся часть своей жизни на одном из западных островов... их называют блуждающими... на острове его звали человеком, который творит знамения... и это, несмотря на дикость и недоступность места, привлекало к нему людей... не все видели в нем бога... некоторые полагали, что он заботился не об их спасении, а о своих выгодах... и выказывали чисто собачье красноречие... он пытался вразумить их, но, увы... он и меня вразумлял... помню, как он изгонял из меня нечистого духа через стыдное место, а когда я упал со скалы и получил серьезные повреждения, провел ночь у моей постели и вернул мне здоровье... зиму мы провели на острове, а летом вернулись в город, где меня арестовали за бродяжничество и отправили в ссылку... я плыл сначала по воде, потом шел через пустыню с караваном... помню, я сидел на верблюде, вернее не сидел, а висел... мне постоянно угрожало падение... ночью я не мог заснуть, опасался змей и других тварей, и спал днем... меня освободили по амнистии и я вернулся в город... поэт жил на вилле с девицей, которую звал Музой... помню, я тогда тяжело болел... меня мучила лихорадка, опухли ноги... Муза надеялась, что занимать место секретаря я буду недолго, но к весне я выздоровел... обманувшись в своих надеждах, эта стерва возненавидела меня... я отвечал ей такими же чувствами... все лето мы странствовали из города в город, а осенью поэта арестовали за бродяжничество... в тюрьме поэт и написал роман, который сделал его скандально известным... сознаюсь, я не читал роман... мне казалось, что читать его не только бесполезно, но и в немалой степени вредно, и даже опасно... после тюрьмы поэт не стал осмотрительнее, хотя и пытался внушить себе страх и осторожность...
   Писатель слушал историка, но не вникал. Он стоял и смотрел в оцепенении восторга на неясные очертания далеких гор, окутанных облаками на самом горизонте.
  -- Я ведь тоже дитя стыда и блуда... - сказал вдруг историк. - Моя мать была актрисой... она утопилась... захотела посмотреть, как живется рыбам... а моим отцом мог быть любой из почитателей таланта матери... хотел бы я видеть в себе хоть слабый отблеск отца, хоть тень... конечно, я понимаю, что желаю слишком многого... мы живем в плену иллюзий, среди видений и призраков... но я продолжу... после освобождения из тюрьмы по амнистии по случаю смены власти он вернулся в город и сошелся с женой судьи... а мне предложил занять место библиотекаря, я отказался, надеясь на лучшее... увы, надежды не оправдались... - Историк полистал книгу. - Композиция этого романа напоминает мне свернувшуюся в клубок змею...
   Небо потемнело. Блеснула молния. Жутко громыхнул гром.
  -- У меня предчувствие чего-то угрожающего... - пробормотал писатель, наблюдая за людьми, которые уходили из города...
  
   Ночью писателя мучил кошмар. Он шел, сам не зная куда идет. Дорога вилась змеей.
   Он держаться подальше от людей. Время было такое, нужно было быть осторожным. Увидев впереди толпу, он остановился. На обочине дороги закапывали мертвеца. От мертвеца исходил тяжелый запах, который колебал язычки горящих свечей.
   Он сошел на обочину, чтобы обойти толпу. Ноги то уходили в песок, то в болотную тину, то скользили на камнях. Уже смеркалось, когда писатель наткнулся на пустой дом. Окна были выбиты, дверь качалась в петле. Дом застрял в камнях после потопа. В нем жили лишь тени. Они танцевали и сплетались в танце на полу.
   С жутким скрипом дверь приоткрылась.
   Писатель успел увидеть среди теней блаженную, все ее бледное тело, которое показалось ему прекрасным, и дверь захлопнулась.
   Писатель вздрогнул и очнулся у гроба с телом жены.
   Створка окна было приоткрыта.
   Доносились звуки прибоя. Море исполняло реквием.
   Писатель глянул на жену.
   Лиза была все так же прекрасна. В ней была какая-то завораживающая красота.
   Трудно было удержаться от слез, и писатель разрыдался, дал волю своему горю, повергся на пол, ломая руки, выкрикивая слова проклятия смерти, которые лучше умолчать и забыть.
   Рыдания сменились безумным смехом...
  
   Писатель успокоился.
   Он лежал и размышлял.
   "Не в наслаждении ли корень зла?.. наслаждение и развращает и отупляет, бесстыдно оскверняя целомудрие... а каждая попытка противостоять соблазну, не отвергая даже безумных средств, увы, заканчивается признанием собственного бессилия... да и нужно ли бороться с этим сладостным грехом, если тот, кто превыше всех, так устроил?.. - Писатель глянул в окно. - Бог создал эту пропасть без дна... какие только чудовища в ней не водятся..."
  
   Створка окна приоткрылась и захлопнулась с тяжким вздохом.
   Ветер поднял зыбь на море. Луна ее посеребрила и причудливо преобразила пейзаж, повесив над городом ослепительный нимб.
   Ночь творила превращения: тот, кто был мертвым, стал живым, а живые все умерли, расползлись по гробам таким тесным, что ни встать, ни сесть, ни упасть.
   Почувствовав прикосновение блаженной, писатель оцепенел.
   Из оцепенения писателя вывели крики и гул толпы...
  
   Уже светало.
   Писатель стоял у гроба с телом жены и размышлял:
   "Где она теперь?.. у меня было много женщин, с которыми я расстался без сожаления, но Лиза была ангелом... помню, когда я странствовал, жил в пустыне, выжженной солнцем и был похож на эфиопа, днем я томился от жара, а ночью от лукавства снов, я воображал себя среди ее удовольствий и просыпался... какая перемена положения!.. низверженный из рая, я видел вокруг лишь дюны или крутые утесы и обрывистые скалы... помню, неожиданно из-за скалы вышли люди... мне показалось, что они связаны веревками за шеи... с ужасом наблюдая шествие, я думал про себя, слепые ведут слепых в пропасть... потом прошла процессия полуобнаженных людей, которые неистово избивали другу друга ветвями финиковых деревьев, которые были еще с иглами... они иссекали хребты и песнопениями доводили себя до экзальтации... не удивительно, что они не ощущали боли... это была галлюцинация... змей-искуситель играет со всеми, живущими по одному в пустыне... помню, уже под утро сон явил мне блаженную... она стояла и молча смотрела на меня... взгляд ее тревожил, смущал, мутил рассудок... - Писатель подошел к окну и укрыв лицо ладонями прошептал: "Боже, как велик и как жалок человек, носящий в себе смерть и спасение..."
   И к этому нечего больше прибавить...
  
   День прошел в суете и беспокойстве...
  
   Ночью писателю опять снился кошмар. Его преследовали собаки и птицы.
   "Не помню, как я спасся, очнулся, отдышался, огляделся, вокруг ангелы, херувимы, рай... потом пейзаж изменился... стало холодно, дико... дрожь пробрала до костей... посмотрев налево, потом направо, я увидел дверь в преисподнюю... у дверей толкучка... я с трудом протиснулся в дверь... в давке мне порвали плащ... помню, когда я шел по галерее, украшенной статуями, женщины стояли как живые, обнажив груди, рты их были приоткрыты, казалось, что они поют гимны, сливая в хор голоса... кто-то окликнул меня по имени, и я очнулся... в комнате царили сумерки... я привстал на ложе, охваченный страхом... сердце стучало в груди... я подумал, что умираю... чуть успокоившись и исполнившись смелости и надежды, я вернулся туда же, где был... галерея привела меня в сад, где я лицом к лицу столкнулся с евреем, который умер прошлой осенью от желтухи... со всех сторон нас обступали мирты и лавры... жалобно завыла собака, и видение растаяло в слезах... и зачем такое снится?.. однако, надо записать этот сон и то, что говорил мне старик... все что-то пишут, и я пишу, несмотря на свое невежество... я обольщаюсь сам и обольщаю других лукавством и коварством слов... иногда мне даже аплодируют, как в театре... люди любят суету и ищут лжи..." - Писатель приоткрыл створку окна, выходившего в яблоневый сад. Плоды свисали бременем с веток и лежали в траве врассыпную. Блаженная качалась в гамаке, растянутом между деревьями...
  
   Ночь ушла и комнату заполнили тени. Одни танцевали, другие стояли у стены. Они вслушивались в заикающийся жалкий лепет писателя, иногда прерываемый всхлипами и стонами, на что-то надеялись, чего-то ждали...
  
   Писатель успокоился. Он стоял посреди комнаты, озираясь, пытаясь понять, где он.
   "Кто все эти люди?.. все в черном, ни улыбки на лицах, ни смеха... среди них и мой вечно мрачный секретарь с женой, которая считает чужое счастье своим несчастьем... обычно она молчит, или говорит такое, что лучше бы молчала... за окном утро или вечер?.. кажется, я в городе... узнаю руины женского монастыря... бог проклял этот город... бога привело в замешательство изобилие грехов и пороков, и он отдал город смерти... ему легче было разрушить город, чем найти хоть одного человека, свободного от греха... - Писатель близоруко сощурился, потер виски. - Я видел, как они умирали... они умирали, но не исправлялись... делались самих себя хуже... везде валялись трупы мужчин, женщин, истерзанных бродячими собаками и птицами... печальное зрелище... все дышало смертью... я смотрел на них и не знал, кому лучше, мертвым или оставшимся в живых, в ужасе бредущим по улице, обливающимся слезами... среди плачущих я увидел незнакомца в плаще... он стоял скрестив руки на груди и смотрел на девочку 13 лет... обходя заросли темно лиловых волчец и цепких колючек, она собирала полевую лаванду, покрытую пылью и разговаривала с пчелами и бабочками... наткнувшись на смерть, она глянула ей в глаза и рассмеялась... смерть поразилась и отступила... девочка ей не досталась... увы, сон неожиданно оборвался... странный и страшный это был сон... даже солнце свой бег на небе задержало, отложило закат... деревья горели, но не сгорали... и ночь не наступала..."
   Писатель глянул на гроб с телом жены, на руины женского монастыря, на море, окаймленное пурпуром.
   Он смотрел на город, проклятый по приговору разгневанного бога, и размышлял...
  
   День угасал.
   Стало прохладно.
   Писатель закрыл створку окна.
   Впереди его ждала ночь прозрений и сожалений...
  
   * * *
  
   До полуночи писатель пребывал в блаженстве, жил жизнью святых в раю, но как только подумал о женщине, все изменилось. Страсть овладела им. С ним сотворилось нечто ни с чем несообразное и вместе неприличное. Божье художество утратило благодать божьего образа.
   "Зачем подобное снится?.. и чему оно учит?.." - размышлял он, блуждая по комнате.
   Услышав шаги, писатель обернулся. Со страхом и недоумением он увидел старика с обвисшей женской грудью, который приближался к нему в блуждании, и как бы ища нечто.
  -- Кто вы?.. - спросил писатель.
  -- Не пугайся... - заговорил старик. - Ты меня не узнаешь?.. я твой сосед, еврей...
   Еврей рассказал писателю, кем он был ранее, как окончил свою жизнь и справедливо ли то, что о нем говорят. Писатель слушал его с недоверием.
   Что-то упало, разбилось.
   Писатель с изумлением оглянулся и увидел, как гроб с телом жены взмыл в воздух. Поднявшись до потолка, гроб опустился на место.
   Потрясенный зрелищем, писатель накинул на плечи плед и вышел на террасу, заставленную цветами в горшках...
  
   В сквере у театра было шумно.
   Слухи о нависшем над городом проклятии собрали горожан в толпу. Мужчины, женщины сновали туда и сюда, тревожно прислушивались.
   Иногда землю охватывал трепет, и она тяжко вздыхала.
   Так им казалось.
   На импровизированной сцене писатель увидел оратора в парике. Оратор разыгрывал одноактную пьеску, для сценического воплощения которой он привлек статистов из толпы.
   Статисты изображали хор, стояли в смиренных позах с вытянутыми лицами.
   Монолог оратора чередовался репликами статистов, восклицаниями и песнопениями, которые вводили зрителей в состояние отвлеченности и созерцательности.
   Оратор картавил, подражая известному поэту.
   Уже мертвый, поэт подвергся всем способам бесчестия, которых сумел избежать при жизни.
   Иногда оратор прерывал себя риторическими вопросами и восклицаниями. Трудно было составить представление о логическом замысле его речи, скорее всего такого и не было.
   Декорации сцены изменились.
   Оратора в парике сменил артист. Он был соседом писателя. Лицо артиста было в темных желтоватых тонах.
   Помогая себе жестами и мимикой, артист убеждал горожан не падать духом и счастливо завершить остаток этой жизни.
   Люди в толпе были разные, одни смеялись, другие рыдали и дрожали от страха.
   Разумные люди, ставящие себя не ниже философов, которые умели видеть сходство во всяких вещах, молча внимали артисту.
   Были в толпе и обычные люди, которые только попусту толкались, напирали и разевали рты, не чувствуя никакого страха перед знамениями, предвещающими нечто ужасное, может быть, даже конец света.
   Артист, по всей видимости, отводил себе роль Вергилия в путешествии к лучшему миру. Иногда он вскидывал голову, и над его головой как будто вспыхивало пламя.
  -- Вы забыли бога и окружили себя толпой вожделений... - восклицал артист, обращаясь к толпе. - И теперь вам грозит смерть и круги ада... смертные вы пытались причислить себя к бессмертным... как вы оправдаетесь?.. через вас обычные люди соблазнились и претерпели многое из того, что с ними случилось... попробуйте теперь мертвых заставить замолчать... они взывают из гробов о справедливости... вы их привели в движение и смятение, и как Пилат умыли руки... молчите... не пытайтесь оправдываться... оправдывающие себя всегда делаются своими обвинителями... что?.. вы пытаетесь уверить меня, что заслуживаете прощения, хотя подлежите суду, как виновные?.. что?.. нет... нет... я не сошел с ума и меня не оглушили слухи о проклятии... осмелюсь предположить, что они сомнительны, несправедливы и имеют нужду в доказательствах... что?.. а об этом я пишу в своих мемуарах, которые иногда напоминают мне донос на самого себя... я и не предполагал, что дойду до такого безумия и осмелюсь солгать что-либо подобное... даже мои враги, почитающие себя знающими то, чего не знают, не могли бы выдумать подобное...
   Солнце неожиданно затмилось. Порыв ветра поднял в воздух облако пыли.
   Толпа пришла в ужас, своим страхом свидетельствуя о присутствии бога.
  -- Не смерти нужно бояться... - заговорил незнакомец в плаще, появившийся из-за спины писателя.
  -- Что?.. я вас не понимаю... - писатель невольно отступил.
  -- Время, когда нас не будет, так же мало касается нас, как и время, когда нас не было... к тому же со смертью прекращаются и страдания... это успокаивает и устраняет страх и все ужасы относительно преисподней... человек может жить приятно лишь тогда, когда живет разумно... глупо делать саму жизнь только средством для жизни... к счастью ведут умеренность желаний и воздержание от страстей... кстати, вы не знаете, кто этот человек, взявший на себя роль пророка?.. - незнакомец сощурился.
  -- Мой сосед и известный актер... - сказал писатель заикаясь. - А кто вы?.. мне кажется, мы уже встречались...
  -- Когда-то я жил в доме, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем... увы, от дома остались одни развалины... время бежит и в прошлом все исчезает, города, люди... - Губы незнакомца искривила улыбка. Он сошел по ступеням и исчез в толпе, внимающей артисту, речь которого приобрела стройность, была полна игры слов и созвучий в концовках фраз. Он рассказывал зрителям о достойных удивления и изумления видениях, явленных ему. Он был тот воскресший, который недавно умер и ожил. Восхищенный из своего тела, он видел в духе, как город проваливался в разверзшуюся яму преисподней. Там в кромешной тьме ему открылось то, что прежде было скрыто и неизвестно. Он был на самом дне преисподней и слышал голоса всех грехов. Они вопили и обвиняли его все вместе.
  -- Все... занавес... хлопайте... - сказал артист, обращаясь к толпе, и стал подниматься по лестнице на террасу. - Кажется, я напрасно воскрес... - заговорил он, обращаясь к писателю. - Есть люди, которые ищут моей смерти и будут весьма обрадованы, увидев меня живым... ну, здравствуй...
  -- Я вас знаю?..
  -- Я изменил имя и лицо, но меня не трудно узнать... когда-то я был известным артистом и твоим соседом, пока не попал под подозрение и не присоединился ко всем прочим блуждающим... боже, а это кто?..
   Человек, спавший в кресле еврея, умершего от желтухи, встал, потянулся и громко с криком зевнул. Пошатываясь, он спустился с террасы и скрылся в толпе.
   В толпе шум. Очередного оратора избили так, что он сесть не мог, и лечь не мог, его рвало желчью, губы тряслись. Он лежал у стены и царапал стену ногтями, как будто карабкался по лестнице на небо к богу с приговором людям. И бог явился ему. Его окружала свита существ, одетых как птицы одеждой крыльев.
   Бог увлек человека за собой, завел его во мрак, где каждый угол был полон вздохов, и оставил...
  
   * * *
  
   Утром улицы города наполнились пылью и шумом.
   Опасаясь исполнения проклятия, люди беспорядочно покидали город. Они шли в горы, полные сомнений и тревог, от страха забыв, что имеют разум, и расползались по щелям и расселинам в скалах. Одни лежали, боясь заснуть, другие путали сон со смертью. Некоторые продолжали идти в темноте и забредали в болота и топи. Не в силах выбраться из трясины, они кричали, наполнялись злобой.
   Бог слышал их крики, но не вмешивался...
  
   День погас. Наступила ночь. Бог послал людям сон как защиту от несчастий, но никто не спал. Люди видели видения, от которых мутился разум, мешались мысли.
   Не спал и писатель.
   Он размышлял.
   Услышав шаги, он приоткрыл веки. Перед ним стоял пес из стаи псов и с коварной повадкой смотрел на него, виляя хвостом.
   "Кажется, мой сон готов превратиться в кошмар..." - подумал писатель.
   Пес не давал писателю уйти, сторожил.
   Донесся вой. Вой приближался, множился, звучал уже сотней голосов. Псы окружили писателя, испуская из глоток языки пламени, и он очнулся в кресле еврея с жутким всхлипом и лязгая зубами. Его всего трясло. Ночь была холодная.
   Кутаясь в плед, писатель вернулся в свою комнату и подошел к гробу.
   Лиза была все так же прекрасна.
   По щекам писателя побежали слезы.
   Ослабев от слез и боли в груди, он опустился на колени и завыл...
  
   Длилась ночь. В небе царила луна.
   Писатель вышел на террасу.
   Философ, сосед писателя, сидел в кресле еврея и листал какую-то книгу. За его спиной танцевали тени, некоторые с человеческой внешностью.
  -- Если приглядеться, среди теней на этой стене можно увидеть даже бога... - сказал писатель.
  -- Вы видели бога?.. - спросил философ.
  -- Нет... бога я не видел...
  -- Выглядите вы ужасно... сочувствую вам... невосполнимая утрата... хотя смерть - это не зло... зла в очевидности нет, потому что зло тождественно небытию...
   Возникла пауза.
  -- Я вот думаю, зачем бог призвал нас из этой темноты?.. - заговорил писатель. - Зачем мы висим над этой пропастью, удерживаемые его рукой?.. мы ведь только зрители и мир для нас - зрелище... - Писатель невольно вздрогнул, увидев бога. Писатель уже готов был упасть на колени перед богом, но не бог это был, творец всего, который сказал - и сделалось, повелел - и явилось, а лишь тень, принявшая облик бога.
  -- Что с вами?.. - спросил философ.
  -- Нет, ничего... привиделось... - Писатель взглянул на философа и отвел взгляд.
  -- Я листаю эту книгу, наделавшую столько шума, и удивляюсь... хотя, как мне кажется, удивления и проклятия достоин не город, а ее автор из-за испорченности своего ума...
  -- А кто автор?..
  -- Известный поэт, правда, он прикрылся псевдонимом... прозаический роман, но само проклятие написано стихами... и оно не читается, а поется... автор, по всей видимости, был еще и композитором... - Философ рассеянно глянул на прохожих, покидающих город. - Вы не думаете бежать из города?.. - спросил он.
  -- А вы?..
  -- Не знаю... - Философ надолго умолк, задумался.
   Ночью ему снился кошмар, и он пытался вспомнить подробности.
  -- Ночью мне было видение... нечто ужасное... - заговорил философ. - Проклятие исполнилось именно в таком порядке, как оно описано в этой книге... земля трепетал, тяжко вздыхала и город вот-вот готов был провалиться в преисподнюю... впрочем, может быть, и не в преисподнюю, а в вечность, чтобы обрести завершение в боге... сон напоминал сцены из Апокалипсиса... я проснулся и вышел на террасу... вокруг царила тишина... никто не расположен был умирать этой ночью... с террасы открывался вид на город столь прекрасный, что перед ним можно было только преклониться и благоговеть... ночь творила красоту, даже не ведая о том... ожидая рассвета, я стоял у балюстрады, когда меня окликнул еврей, умерший прошлой зимой от желтухи... он сидел в кресле и улыбался... вообразите себе, что я испытал... я оцепенел... вывели меня из оцепенения крики и гул толпы... не знаю, на что я надеюсь, чего жду... еврей говорил о том, что скоро придет тот, кого все ожидают, и исполнится проклятие... помню, как он воскликнул: "Он уже при дверях!.." - и я очнулся...
   Послышал лай, визг собак.
  -- Напрасно власти затеяли эту войну с собаками... этой войны они сами должны бояться из-за ее превратностей... впрочем, все мы, так или иначе, приговорены к смерти, только приговор отсрочен исполнением на неопределенный срок... - Философ встал и пошел, но его испугала темнота, царившая в коридоре, и он вернулся. - В коридоре тьма кромешная... в этой темноте увязнуть можно... у вас нет спичек?.. кстати, говорят, власти, опасаясь, что в народе возникнет смута, и, страшась больше ужасов мятежа, чем повинуясь доводам разума, велели автора книги арестовать, а книгу сжечь... такой вот финал у этой истории...
   Философ ушел, попросив писателя молчать и не разглашать то, что он услышал...
  
   Писатель вернулся в свою комнату.
   Какое-то время он смотрел на гроб с телом жены и размышлял о смерти, потом о власти. Размышляя, он не заметил, как сон обнял его и увлек за собой. С террасы писатель спустился в сад, где его ждала блаженная. Она качалась в гамаке, в наряде блудницы, полная сладострастия.
  -- Иди ко мне?.. - сказала она, обольстительно улыбаясь.
   Писатель лег в гамак, неловко обнял блаженную, чтобы отдаться власти ее губ и наготы...
  -- Кто ты?.. ты не тот, кого я ждала... - Блаженная отстранилась. - Ты упал на меня как камень с неба... и ты еще смеешься?.. не смейся, ты повергаешь меня в смущение своим смехом...
   Блаженная встала и пошла по аллее в сторону руин женского монастыря.
   Помедлив, писатель повлекся за ней.
   Он шел по дороге, по которой еще не ходил.
   День затих. Померкли зарницы.
   Наступила темнота, вокруг стало меньше живых, больше мертвых.
  -- Куда мы идем?.. - спросил писатель и очнулся на ложе, на котором лежал, как камень. На подоконнике сидела ворона. Она каркала, ела и гадила...
   Помедлив, писатель накинул на плечи плед и вышел на террасу
   В кресле еврея сидел артист.
  -- С благополучным возвращением тебя... все в порядке?..
  -- Как видишь...
  -- Что слышно?.. что говорят в провинции?..
  -- В провинции говорят, что власть в городе захватили шлюхи... царит порнократия... и все с ужасом ждут исполнения проклятия... может быть, ты расскажешь, что на самом деле здесь творится?..
  -- Все переполнены страхом... кто может, спасается бегством... одним словом, кошмар... - Писатель вскользь глянул на артиста. - Ты нашел своего отца?..
  -- Нет... обошел все монастыри, но, увы...
  -- Почему монастыри?..
  -- Отец жил как монах, со страхом и осторожностью передавал то, что не всем доступно знать... помню, как он говорил о пришествии антихриста, в какой срок и время он откроется в образе человека, подобно тому, как открылся бог евреям... мне было 5 лет, когда он исчез... у меня от него осталась только фотография, на которой он во фраке с тростью... он был похож на англичанина... иногда я вижу его не живого, а как некое видение... так бывает во сне, видишь многое, но, проснувшись, ничего не находишь... дядя, и тетя говорили мне об отце, но так уклончиво и невнятно... даже нельзя с полной уверенностью сказать, что речь шла о нем... у него были разные имена и скверная репутация... что только ему не приписывали... тетя рисовала его в образе змея-искусителя... помню, я выбежал из ее комнаты весь в слезах, шел и бормотал, как безумный: "Лучше бы он умер..." - Тетя дала мне лекарство, выпив которое я впал в сон и спал три дня... меня беспокоили шумом толчками, но, открыв глаза, я лежал бесчувственно, совершенно не имея возможности говорить, и лишь водил глазами... в общем, вдобавок к измышлениям тети и дяди об отце, я добавил свои собственные...
  -- Один сказал, другой что-то слышал, иной видел... все это мне так знакомо...
  -- Мне тоже, но я продолжу... кое-что об отце я узнал из писем, которые нашел у тети... моим отцом, возможно, был двоюродный брат тети, между прочим, известный поэт... дядя говорил, что он находился под влиянием формалистической литературы... сплетал стихи как венки... стремился не столько к художественной выразительности, сколько к словесной виртуозности... писал он и фигурные стихи, имеющие форму пальмы, органа... он проник к матери ночью, сделал, что хотел и исчез... мать думала, что это был сон, но утром она увидела кровь на ложе... она была смущена и промолчала о случившемся... а соблазнитель исчез... возможно, его арестовали... время было смутное... или он стал добычей бродячих собак... в ту ночь многие пострадали от собак... власти даже были вынуждены объявить им войну... мне было 7 лет, когда умерла моя мать... она была еврейка, не лишенная обаяния, правда, у нее были рыжие волосы, вьющиеся как у цветка гиацинта...
  
   Писатель и артист стояли на террасе у балюстрады и смотрели на город, над которым еще не исполнилось проклятие.
   Город напоминал некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в море.
   На террасу вышел историк. Приподняв шляпу, он поприветствовал соседей, спустился по лестнице и направился в сторону театра.
  -- Этот историк довольно странный человек... - заговорил артист. - Впрочем, весь в отца, которого история привела к безумию... чего только о нем не говорили... на кафедре его не баловали вниманием, относились к нему с явным пренебрежением и предубеждением, всячески принижали его роль и значение... якобы он уводил людей в сферу идеального... называл любовь пороком природы... кстати, он ничего не говорил о своем происхождении?..
  -- Нет... - сказал писатель.
  -- Мне он говорил, что его род берет начало чуть ли от Леды... а твой род от кого берет начало?..
  -- Я из числа упавших с неба...
  -- То есть сирота...
  -- Можно и так сказать...
  -- Я тоже сирота... после смерти матери меня отдали в интернат... в 13 лет я бежал... пристал к бродячим артистом и стал тем, кем стал, а моя история обросла различными домыслами, которые меня удручают... молва приписывает мне слова и поступки, которые ей желательны, но я их не совершал... она представляет меня чуть ли не бесом, а я хочу быть просто человеком и мечтаю умереть от старости в своей постели, забытый всеми... человек я неуживчивый... все жены от меня сбегали, правда, от некоторых я сбегал сам... иногда лучше помешаться, чем наслаждаться... последней моей пассией была примадонна, подруга жены судьи, которого растерзали собаки... ты, наверное, слышал эту жуткую историю?.. молва уверяла, что после смерти мужа она вступала в связь с собаками, и от этой связи якобы родился целый народ... советую тебе сторониться и избегать этих мест... а ты, я смотрю, все пишешь?..
  -- Пишу...
  -- Читал твой последний роман... одна из историй тронула меня до слез... мне очень по вкусу трагедии... одно время я тоже играл словами... чтобы преуспеть в этом деле, надо жить в городе, но к чему известность, слава, если для этого надо сначала унизиться?.. - Виляя хвостом, к артисту подошел рыжий пес. - А вот и мой Вергилий... по дороге в ад, который всех нас ждет, мне нужен проводник, вот я и завел собаку... как и я, она не заботится о постели и не боится темноты... я привязался к ней, хотя лучше ни к чему не привязываться... жизнь людей скоропортящаяся и эфемерная... для жизни надо запасаться разумом, а не привязанностями... или сразу в петлю... впрочем, это всего лишь риторическое преувеличение, которое может привести лишь к недоразумению... прости...
  -- Расскажи, что это за история с судьей?..
  -- Возведенный до положения первых лиц, судья совершил немало злодейств... он и меня чуть не погубил, заступиться было некому, и я бежал, куда мог... с тех пор как жена вооружила лоб судьи рогами, он жил один на вилле, разводил собак, которые его и сожрали... они сбесились из-за суки... он услышал шум, гам, вышел наружу, попытался усмирить собак, но, увы... он вздумал бежать, но попал в колючие заросли, застрял... собаки напали на него с тыла... они наносили ему рану за раной... немой слуга отогнал собак, но судья был уже мертв... ужасное зрелище, которое бог допустил скрытой справедливостью... эта история была подробно описана в газетах, что привело к войне с собаками, в которой воюющие стороны настолько слились друг с другом, что нельзя было отличить побежденных от победителей... несколько лет война с собаками то разгоралась, то затухала... в конце концов, победа оказалась у собак... из-за неопределенного результата люди отступили... правда, вели они себя настороженно и беспокоились, что делали собаки неизвестно... тот же, кто сотворил и людей и собак, и кто все предвидел, не вмешивался... - Артист потрепал загривок собаке. - Помню, мать говорила, ищи бога, а не отца, его призывай, пока он не станет ближе... бог определяет нам судьбу... одним - грехи и ад, другим - подвиги и рай... - Артист хотел рассказать писателю историю своих отношений с примадонной, но сдержался. Он вспомнил сон, в котором ему явились все его жены. Они свисали бременем с веток и лежали на траве врассыпную. Примадонна качалась в гамаке. Ветер шевелил ее рыжие кудри. Всю ночь артист получал наслаждение, то, от чего лучше отказаться...
  
   На террасу поднялся историк.
  -- Как здесь воняет!.. - историк дернул носом.
  -- Все преходящее есть только вонь... - сказал артист.
  -- Кто вы?.. я вас не знаю... - историк сощурился.
  -- Я житель этой тюрьмы народов... - артист окинул взглядом город.
  -- Правда, иногда он выходит на свободу... - писатель принужденно улыбнулся и глянул на толпу, собравшуюся на площади у театра вокруг оратора с желтым шарфом на шее...
  -- О чем он говорит?..
  -- О том, о чем говорят все ораторы...
  -- Я знаю этого оратора... - сказал артист. - Я познакомился с ним в тюрьме, когда меня арестовали за бродяжничество... днем он боялся ночи, а ночью боялся наступающего дня...
  -- Судьба поместила нас в такое время, что нам приходится выслушивать не себя, а речи ораторов и переносить бедствия, которые большей частью бывают делом не судьбы и не бога, а плохого правления правителей... - Невольно вздохнув, писатель взглянул на небо. Видеть там было нечего, или почти нечего. День был сумрачный.
   Перебросившись еще несколькими словами писатель, артист и историк разошлись по своим комнатам...
  
  
   * * *
  
   Сон завел писателя на небо, потом вернул на землю.
   В сквере у театра писатель наткнулся на толпу, окружающую оратора с желтым шарфом на шее, который рассказывал о своем видении.
   Многие тогда видели видения.
   Описываемые оратором события выглядели как рассказ о чем-то вполне достоверном, хотя, на самом деле, это была достоверность кошмара.
  -- Я видел все это как вижу вас, правда, не все сразу... сон ради сжатости и гармоничности многое опустил... видению предшествовало предисловие, напоминающее увертюру... помню, послышалось глухое урчание, потом гул, земля затрепетала... боявшиеся чуть не умерли от страха и бежали, другие положились на бога и он не оставил их в беде... через несколько минут все это закончилось... я как бы умер и посетил преисподнюю, многие из обитателей которой были мне известны... они терпели мучения... происходило все это в некоем многоэтажном здании, построенном из камня, надо сказать, весьма беспорядочно... никакого света внутри не было, царила тьма непроглядная, вечная ночь... стены были расписаны плесенью, на потолке висела копоть и летучие мыши... вдруг мыши сорвались со своих мест и с писком пронеслась мимо меня... я с испугом взглянул на провожатого... лицо у него было бледное и скорбное... а мои щеки горели тайным сознанием вины... из преисподней, где я никому не смог помочь, мы поднялись этажом выше для очищения... в купальне мылись несколько незнакомцев, от которых исходил мерзкий запах, почти невыносимый... провожатый повел меня дальше от зловония, туда, где не было стен... я был там странником, потому что те, кто привязан к одному месту, подобны обитателям могил...
   Послышался гул, напоминающий рычание. Сердце у писателя ушло в пятки и он проснулся. Он спал в кресле еврея.
   Писатель огляделся. У балюстрады стоял незнакомец в плаще.
   В сквере у театра толпа окружала оратора с желтым шарфом на шее, который рисовал сцены из Апокалипсиса.
  -- И что он предлагает?.. - спросил писатель незнакомца.
  -- Ничего... если человек должен умереть, он умрет...
   Ораторы сменяли друг друга.
   Были среди ораторов и сомневающиеся, но и в их голосах слышался страх и неуверенность. Знамения на небе и расположение звезд указывали на грядущий хаос.
   Были и такие, которые возвещали новость о проклятии как благую весть. Они утешались предсказанием, что ненавистный город скоро опустеет, вычисляли сроки исполнения проклятия и выводили из цифр следствия.
  -- Хотя мне и претят всякого рода разоблачения, но я должен назвать имя того, кто описал это проклятие и скрылся за псевдонимом... - заговорил незнакомец в плаще.
  -- И кто же он?.. - писатель взглянул на незнакомца. Лицо у него было вытянутое, тонко очерченное, губы тонкие, волосы рыжие, глаза карие. Во взгляде было нечто такое, отчего становилось не по себе.
   Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание.
   Толпа замерла.
  -- Единожды умрем за грехи наши и воскреснем из мертвых, чтобы уже не умирать, а нечестивцев пускай бесы водят по кругу... - пробормотал незнакомец в плаще.
   Толпа в сквере у театра поредела, остались только старики и женщины, у которых не хватило духу слепо идти в полную неизвестность. Они верили в равновесие между милостью и карающей справедливостью и терпеливо ждали страшного суда. Участь их была плачевной, но вели они себя как герои...
  
   * * *
  
   Ночь прошла спокойно.
   Утром молва заговорила о переносе города. Она уверяла горожан, что власти города, имеющие право действовать непосредственно от имени бога, уже составили план и разучивают свои роли...
   Вскоре стало известно имя архитектора, автора проекта переноса города, и на него посыпались обвинения и упреки. Выдвигались они в весьма резкой форме.
   Академики от архитектуры, которые черпали свои идеи из источников давно обмелевших и заброшенных, что называется, не стеснялись в выражениях. Газеты пестрели их статьями и опровержениями. Писались они без риторических ухищрений, которых авторы не знали, и без логической аргументации, поскольку с нею они не были знакомы.
   Появились сторонники и противники переноса города в другое место, которые выступали как герои-одиночки.
   То там, то здесь возникали диспуты сторон, нередко весьма острые, окрашенные неподдельной искренностью и взволнованностью ораторов.
   Герои гибли, защищая честь города, и воскресали. Правда, воскресали не всегда они, а другие.
   Одним словом, торжествовала риторика.
   Архитектор читал газеты и размышлял:
   "Чему учат эти идиоты, приспосабливая разные извлечения к своим выдумкам?.. как распять этот мир и не оказаться самим распятыми..."
   В одной из газет архитектор наткнулся на свое изображение. В гордом одиночестве он восседал посреди адской ямы, на дне которой в дыму разгоралось пламя...
   Архитектор невольно улыбнулся фантазии автора изображения и отложил газету.
   Он стоял у окна и смотрел на город, когда раздался стук в дверь.
   Явился посыльный, который сообщил, что мэр собирает совещание по вопросу переноса города...
  
   * * *
  
   Наступил момент, когда из множества предложений и мнений о переносе города пришлось выбирать одно и не обязательно самое лучшее и правильное.
   Прислушиваясь к шуму на площади, мэр спросил секретаря:
  -- Почему они бунтуют?..
  -- Не выспались, наверное... или плохой сон увидели... бог посылает им сны, но иногда и кошмары, когда он раздражен...
  -- Чем же он может быть раздражен?..
  -- Мало ли чем... посмотрите, кто у власти... наглецы и негодяи... им почет и слава, о них говорят... стыд пропал и совесть... мельчает порода...
  -- Разрешите мне высказаться... - заговорил помощник и встал.
  -- Можешь говорить сидя и все, что тебе заблагорассудится...
  -- Воспользуюсь вашим разрешением... волнения начались после публикации романа известного поэта...
  -- И что о нем известно?..
  -- Из событий его жизни нам известно немного... он из провинции, переселился в город, женился, но вскоре развелся... в настоящее время живет на вилле в горах... оттуда созерцает жизнь...
  -- Что он может оттуда видеть?..
  -- Не знаю... известность он получил благодаря примадонне... она оказала ему помощь... когда примадонну арестовали по обвинению в заговоре, поэт откликнулся... написал скандальный роман, наделавший столько шума... примадонна была оправдана и вскоре благополучно умерла... случилось это у руин женского монастыря, где она обычно прогуливалась... прогуливаться там не так утомительно, как по улицам города, но опасно...
  -- Это мнение не совсем нелепо... - пробормотал мэр. - Поэта арестовали?..
  -- Нет... он исчез...
  -- Вот как...
  -- Говорят, он умер, но скорее всего, это мистификация... попытка ввести нас в заблуждение... художники это любят... - сказал прокурор и взглянул на автора проекта. - И ценят они себя выше, чем стоят, и любят больше, нежели должно... воображают себя избранными...
  -- А чем занималась примадонна?..
  -- Пела, пока у нее не пропал голос...
  -- Ну да, конечно... а вы что можете сказать о поэте?.. - спросил мэр и повернулся к академику от литературы. Он был холост, но женщин не сторонился. Ему нравились мягкие, податливые и уступчивые женщины. Они очаровывали его, но, получив наслаждение, он не задерживался на одном месте. Женщины приносили ему усладу, а потом отвращение. Ему открывалась вся их суть, все пустое и показное, и как только роман превращался в затянувшуюся драму, он исчезал.
  -- Сознаюсь, этот роман, наделавший столько шума, я не читал... но все, о чем пишут писатели, уже тысячу раз было написано, только иными словами...
  -- Говорят, в романе нет имен...
  -- Да, это так... есть лишь намеки, понятные только автору...
  -- Он женат?..
  -- Он был женат на некой легкомысленной особе, истеричной и склонной впадать в отчаяние...
  -- Простите, но мне хотелось бы вернуться к теме переноса города... - вмешался в дискуссию академик от архитектуры.
   Выслушав мнение академика от архитектуры, автор проекта попытался оправдаться. Он заговорил и таким голосом, что мэр невольно прослезился. Внешне автор проекта мало чем отличался от творца сущего, замысел которого трудно понять.
   Автор проекта умолк.
   Слово взял академик от архитектуры, потом прокурор.
   В речи прокурора было много обманного и театрального. Он умел задавать вопросы, остающиеся без ответа, играл словами, которые подсказывало ему вдохновение.
   В обычной жизни прокурор увлекался театром и женщинами. Женщины его и погубили, но принял он смерть с улыбкой. Смерть не существует для того, кто умирает с надеждой жизни.
   Ораторы сменяли друг друга, и настроение мэра менялось.
   Он подошел к окну, выходившему на площадь.
   Он был поражен зрелищем, открывшимся ему. Его объяло какое-то печальное оцепенение...
  
   Голос очередного оратора вывел мэра из оцепенения.
  -- Город - это живое существо и как всякое живое существо он имеет свое лицо, позу, осанку...
  -- О чем это вы?.. - спросил мэр и взглянул на оратора, обладающего женской грацией. Адвокат был человеком изнеженным. Будучи еще мальчиком, он играл женские роли, выступал в женской одежде и обуви. Получив образование, он стал адвокатом, вел дела в судах. В 27 лет, воспользовавшись этим опытом, он стал писателем и поэтом. От природы он картавил и отличался робостью, до такой степени смущался перед шумным криком толпы, что сходил с трибуны, и мало дельного мог сказать сразу без подготовки.
  -- Все о том же... - пробормотал адвокат и направился к выходу.
  -- Что это с ним?..
  -- Он один из противников переноса города...
  -- Что вы можете сказать о плане переноса города?..
  -- Автор проекта способен на все, но не умеет пользоваться обстоятельствами... если ему когда-нибудь и представлялся случай, он всякий раз упускал его... он думает, что будущее устроится к лучшему само собой...
  -- А вы что думаете?.. - обратился мэр к секретарю.
  -- Роман мне не во всем понятен, его интрига интригующе противоречива, что, вообще говоря, неудивительно и отвечает скандальной репутации автора... известно, что многое он берет у других поэтов и приспосабливает к себе...
  -- Однако его роман наделал много шума...
  -- Все дело в композиция романа, которая напоминает змею, свернувшуюся в клубок и спрятавшую голову... завязка где-то в середине... украшают роман вставные истории, сны, видения, которые, надо сказать, дышат очарованием... особенно интересна история блаженной, невесты бога...
  -- В чем смысл проклятия?.. - спросил мэр.
  -- Этого мы не знаем вполне, во всяком случае, пока не знаем... но нам известны подробности и они ужасны... поэт рисует картины, напоминающие образы Апокалипсиса...
  -- Какой же вывод?..
  -- Книгу надо сжечь... и публично...
  
   * * *
  
   Об архитекторе, который по неприятному долгу службы должен был создать план переноса города, было известно немного. Образ его загадочно двоился, что объяснялось недостатком характера. Днем он чертил план, а ночью молился, чтобы его миновала чаша сия, если это возможно.
   Чертить план архитектору помогала его жена, пока была жива. Она претворяла в чертеж его каракули. На вид она была хрупкой женщиной, характер имела боязливый и трогательный. Архитектор познакомился с ней несколько лет назад в сквере у театра. Он увидел ее в толпе, обступившей поэта.
   Ночью женщина явилась архитектору в видении. Она читала стихи, которые лились из ее уст как вода.
   Очнулся архитектор на пустом ложе, ощупал его. Ложе было мокрое.
   В ушах архитектора все еще звучали слова темного пророчества, изложенного в изящной канцоне.
   Архитектор разыскал адрес незнакомки и написал ей письмо.
   Незнакомка откликнулась канцоной. В стихах незнакомки архитектор обнаружил и тонкость чувств, и связность мыслей.
   Мало кто удивлялся ее дару, или почти никто.
   Родилась незнакомка в провинции. Она была копией своей матери.
   Ее мать переполняло влечение к театру и к поэзии. Венки сонетов она сплетала от лица мужчины, и приобрела такую известность и славу, что при жизни удостоилась статуи.
   Окунувшись в благоухание стихов и цветов, архитектор закрыл глаза и невольно вздохнул, потом еще раз, и еще...
  
   Архитектор спал и видел сон, постепенно перетекающий в кошмар.
   Сон был прерван стуком в дверь.
   Архитектора вызывали на службу.
   День прошел в словопрениях...
  
   Ночь архитектор провел на вилле академика от архитектуры.
   Под утро он заснул. Спал он беспокойно. Ему снился кошмар. Прошептав проклятие городу, он повесился на осине, как Иуда. Его вина была очевидна и непростительна. Он предал город, поставив свою подпись под планом города.
   Садовник академика увидел архитектора, когда он уже шел к богу с петлей на шее, но не дошел. Веревка не выдержала тяжести его тела, и он упал посреди сада в траву как на ложе любви, обнимая свою тень.
   И снова слова проклятия слетели с уст архитектора вместе с рыданиями.
   Он очнулся от крика чаек.
   Прибой исполнял реквием. Чайки были солистами...
  
   Разбуженный чайками, архитектор обратился за советом к богу. Бог молчал, по всей видимости, он полагал молчание самым безопасным основанием общественного устройства, которое не подлежало никакому пересмотру.
   Архитектор сел на ложе, сонно зевнул. Вдруг, отняв опору, сон бросил его в яму без дна. Он летел, пытаясь уцепиться за что-нибудь слабыми руками, спасти свою жизнь.
   Очнулся архитектор в расселине, куда заполз, спасаясь от преследования гиен, собак дьявола, вскормленных тьмой. Он лежал, обнимая колени жены. Так ему казалось. На самом деле он обнимал колени академика от архитектуры.
   Академик от архитектуры жил одиноко, избегал женщин.
  -- Женщина - это произведение дьявола... - говорил он. - Зная подлую сущность дьявола, лучше женщин остерегаться... зло питается их злой волей...
   Академик был девственником. Чтобы его целомудрие не выглядело мрачным и грубым, он прикрывал его некоторого рода изяществом, окрашивал волосы в рыжий цвет, добавляя тонкость и изощренность своей красоте...
  
   Уже светало, когда архитектор выполз из щели, в изумлении озираясь. Место напоминало театр, ступенями спускающийся к морю.
   Прибой исполнял реквием.
   Чайки были солистами.
   Приняв облик и позу птицы, архитектор пытался вспомнить, что стало началом его бедствий и скитаний, и кто завел его в эти места.
   Услышав смех примадонны, архитектор невольно вздрогнул, обернулся.
   Он обознался. Это был ветер.
   Ветер то выл, то тихо и невнятно беседовал с архитектором.
   Архитектор сидел, сгорбившись, и смотрел на море, окаймленное пурпуром.
   Он не заметил, как заснул. Во сне он плыл, греб руками как веслами. Увидев водоворот, он закрыл глаза. Водоворот не поглотил его и не разбил о подводные камни.
   После недолгих ласк волны выбросили архитектора на песчаную косу, и укрыли кружевами пены и водорослями...
  
   Архитектор спал. Иногда он вздыхал во сне.
   Очнулся архитектор на той же песчаной косе. Он лежал неподвижно, как камень, приникнув щекой к песку так, будто врос в него и удерживался тесно сплетенными корнями. Лицо у него было как у покойника, бледное, скорбное и торжественное.
   Сон архитектора постепенно перетекал в смерть.
   Жена окликнула архитектора.
   Услышав голос жены, архитектор открыл глаза.
   Жена стояла на краю обрывистого берега и улыбалась стыдливой и невинной улыбкой. Со страхом и любовью он шагнул к ней. Это был его первый шаг в чертоги неба. Вскоре ему удалось ступить и дальше, и очутиться в объятиях смерти вместо объятий жены...
  
   Длилась ночь...
  
   Архитектор очнулся.
   Он лежал в гробу. Вокруг гроба ходил что-то бормочущий человек, размахивая кадилом.
   Человек остановился. Ему показалось, что трепет пробежал по телу архитектора, грудь его приподнялась и опала, веки приоткрылись, глаза искали света.
   Архитектор ожил, чтобы претерпеть что-нибудь большее, чем смерть.
   Человек с кадилом икнул от удивления и шире раскрыл глаза, обильно наполненные слезами.
   Воцарилась тишина. Стало так тихо, что слышно было, как слезы катятся по заросшим щетиной щекам человека. Сначала кадильница со звоном упала на пол, а следом за ней и человек. Он лежал неподвижно. Глаза его были закрыты. Он как будто заснул. Неожиданно улыбка приоткрыла губы человека и его душа унеслась ввысь, забыв узы тела...
  
   Все еще длилась ночь.
   Где только архитектор не был этой ночью. Много обителей у отца людей...
  
   Архитектор очнулся на могиле жены, испытывая ужас, и снова заснул.
   Какое-то время он блуждал по кладбищу, представившемуся ему садом, как некий райский житель. Поодаль маячили все те же острые утесы и голые скалы, прячущиеся в тумане.
   Архитектор остановился на краю обрывистого берега. Он смотрел на море и читал стихи жены. Лицо его было полно скорби и печали.
   Иллюзии жены и ослепляли, и смущали его.
   "Где-то здесь Борей похитил жену, но я не верю этому... - размышлял он. - Я думаю, что она сама бросилась со скалы, а ветер лишь подтолкнул ее... век человека краток, тело бренно, а сам человек лишь призрак, дым... исчезает вместе со своими заблуждениями..."
   Архитектор закрыл глаза.
   В забытьи он стоял на краю обрывистого берега и взывал то к богу, то к болтливым музам, но они были глухи...
  
   Очнулся архитектор с криком:
  -- Что я кричу?.. и кому?.. камням глухим?.. немому небу?.. людей не учит зло... - пробормотал архитектор и рассмеялся, изобразив позами и мимикой притворное безумие.
   Незаметно архитектор перешел в мир желательной реальности. Мир, в который он попал, представлял собой пьесу из шести актов. Был еще седьмой акт, но он не сохранился, по всей видимости, он был потерян или изъят автором пьесы.
   Пьеса имела облик некой мистерии с восклицаниями от автора и вполне наглядными подробностями, которые включали в себя повествовательные и драматизированные диалоги и монологи. Действующие лица обменивались репликами, изливали свое душевное состояние.
   "Бог за шесть дней создал своим творчеством всю совокупность вещей, а что создал человек?.. лишь грехи... человек все извратил, выстроив целый мир мнимостей под знаком конца и в ожидании конца... - размышлял архитектор. - Пусть проклятие сотрет этот город с лица земли и не будет памяти в городе о городе... и жители его сами себя позабудут, поверженные в прах... и гиены, собаки дьявола, будут властвовать над их душами в аду..."
   Архитектор сжег план переноса города и покончил с собой.
   Говорили, что он был не в себе, помешался, но если это было безумие, то такое безумие, в котором был метод.
   В газетах писали:
   "Как жаль, план города был поэзией, восторгом ума человека, дерзновенно проникающего в тайну бытия..."
   Архитектор не читал газет. Он висел в петле.
   Одет он был в платье жены. Волосы его были окрашены в рыжий цвет, глаза подведены, щеки напудрены.
   Тогда же город постигла эпидемия самоубийств.
   Люди умирали молча без страха и надежды. Некоторые делали это публично. Они, не стыдясь, кричали о своей боли, говорили, что они умирают, чтобы увидеть бога плачущим или смеющимся...
  
   * * *
  
   Все еще длилась ночь, и мрак ее не рассеивался...
  
   Писатель читал статью в газете, в которой была довольно подробно описана смерть архитектора, и размышлял:
   "Не знаю, на что он надеялся, чего ждал... автор статьи описал смерть архитектора как изящное самоубийство, но перед смертью лучше отказаться от театральных жестов и красивых предсмертных описаний... и терпеть смерть молча с философской невозмутимостью, в состоянии сосредоточенной озабоченности, хотя это и не изящно... однако остаются вопросы... как можно увидеть то, чего нет?.. и как можно жить без страха и надежды, ведь это тот эмоциональный фон, который только и делает человека человеком?.."
   Писатель отстраненно глянул в окно.
   Был вечер.
   Перспектива и освещение изменили фигуру философа, стоявшего на террасе у балюстрады.
   "Он постарел и стал еще более угловатым и тощим... - писатель отложил газету. - Когда-то он был моим учителем, внушал нам, что у нас нет будущего... и что все мы идиоты... с тех пор я воображаю себя то избранным, то отверженным... иногда я ощущаю себя камнем на обочине дороги, не чувствующим ни боли, ни срама, а иногда - почти богом... так я и сную, то вверх, то вниз, и снова вверх из-за бесовских внушений, насилующих и душу, и тело... в какой-то одержимости я делаю то, что не хочу делать... становлюсь как бесноватый, сам себя кусаю зубами... и понимаю, что не я это делаю, а живущее во мне зло, делающее меня пленником и жертвой бездны погибели, а не бездны благодати... весь наш путь к богу лежит между этими двумя безднами..."
   Писатель взглянул на гроб с телом жены.
   "Бедная Лиза... я познакомился с ней в горах... там я пас коз и играл на флейте, а Пан пел и вел себя как сатир после сладострастных утех... козы ему подпевали... у него был козий хор... прохожие останавливались... женщин пение Пана сводила с ума... глаза у них становились безумными... они танцевали, двигались в такт музыки, звучащей так томительно и нежно, изящно вскидывали руки... и меня они пытались вовлечь в свой зыбкий танец..."
   Писатель сел на кушетку, потом лег. Он лежал и размышлял:
   "Была среди танцующих женщин и Лиза... я видел, как прыгали ее рыжие косички... ночью, когда она спала, я ласкал ее груди... и падал в пустоту, в яму сна... помню, не за что было уцепиться руками... а проснувшись, не знал, существую ли я... или я сам себя выдумал, чтобы заполнить пустоту вокруг... помню, как-то, роясь в забытых вещах, я наткнулся на странную книгу... удивления достойная была эта книга... всякий, кто открывал ее, находил в ней свою историю... ночью меня преследовал кошмар... он исключил меня из числа живых людей и низвергнул в ад, потом вознес на небо к богу, который одним дает, а другим только обещает... на небе я был недолго... и очутился в пустыне... помню, я стоял и озирался, когда появилась блаженная... она молча улыбнулась мне и пошла прочь... я последовал за ней... я шел, не оглядываясь... и все же я не смог удержаться, оглянулся и увидел за спиной яму и облако пыли над ямой... это все, что осталось от города... помню, что-то похожее я уже видел в детстве во сне и обмочился от страха... а однажды я увидел, как вода распахнула двери комнаты... сон предупредил меня о потопе... в ту ночь вода затопила нижние улицы города... сон не ошибся и я предпочел доверить свою жизнь кошмару... я плыл на кровати по улице, вытягивая шею и озираясь по сторонам... всю ночь я плавал и уже стал опасаться, как бы не остаться в этом сне навсегда, как потомок Ноя, о котором всегда говорят в связи с потопом, когда услышал голос, мрачно и запутанно предсказавший мне мою судьбу: "Ты будешь долго блуждать, но в конце пути ты попадешь в объятия бога..." - Голос доносился из руин женского монастыря... помню, как я блуждал в темных безлюдных чертогах подземелья, искал того, кто предсказал мне будущее, но не нашел... не могли же камни говорить?.. иногда я натыкался на монахинь... ужасная участь постигла их... они спали, когда произошло землетрясение и похоронило под обломками стен всех спящих..."
   Размышляя о делах бога, писатель заснул.
   Во сне писатель шел по улице и очутился на кладбище. Повсюду росли кресты.
   Писатель остановился у открытого гроба
   "Кто умер?.. странно... вместо мертвеца лежат цветы... лилии, анемоны... анемоны уже увяли..."
   Писатель огляделся.
   Светало. Крыши, деревья пылали. Вставало солнце.
  -- Как торжественно... расплакаться бы, но нет слез... - пробормотал писатель и очнулся.
   Взглянув на гроб с телом жены, он увидел на лице жены тени смерти и почувствовал вонь благоухания ее.
   "Отошел от жены запах сладости, которым она три дня поддерживала себя..." - подумал писатель. Накинув на лицо жены вуаль, он подошел к окну и приоткрыл створку.
   Он стоял, обратив свой взор к небу и размышлял о делах бога и смерти, и перед его глазами тысяча лет были словно один день...
  
  
   2.
  
  
   Города как люди, одни гибнут, другие поднимаются, растут довольно беспорядочно и непоследовательно, и снова гибнут, когда их жители затевают войны и ведут их с сомнительным успехом.
   Обычно это происходит в смутные времена.
   В смутные времена лица людей становятся отталкивающими, а их речи напыщенными и высокомерными.
   Историки описывают эти времена прозой, поэты - стихами.
   Бог созерцает, не вмешивается...
  
   Был второй день недели.
   Секретарь мэра рылся в бумагах и делал выписки изысканным слогом.
   Выглядел он ужасно, он был рыжий, тощий, бледный, с лицом павиана, с безобразящими его манерами и неестественными позами, какие заставляла принимать его должность.
   Уже который год секретарь писал книгу о мэре, выпуская из виду все, что казалось ему неизящным и неинтересным. Кое-какие факты он искажал, чтобы придать изложению занимательность. Он очень вольно обращался с фактами. Общее суждение о степени достоверности фактов в биографии мэра в изложении секретаря было очень неблагоприятно. Критики, высказывающие это мнение, ставили ему в вину произвол и неполноту изложения, говорили, что книга содержит важные и, в общем, достоверные сведения, хотя и соединенные с ошибочными представлениями.
   Книга напоминала собрание подготовительных записей. В ней были и ошибки, и нелепости, и лакуны, которые касались отношений мэра с женщинами, а также происхождения мэра и вмешательства судьбы, которая долгое время не играла сколь-нибудь заметной роли в его жизни.
   Мэр был человеком низкого роста, ноги у него были короткие и кривые, но шаг он имел твердый. Кроме сочинительства он увлекался актерским делом и философствовал.
  -- Хорошо снаряжен для смерти тот, кто сходит в гроб, зная истину... - говорил он.
   Жил мэр на вилле, окружив себя картинами и статуями. Он привык к роскоши. Страдая от бессонницы, он по ночам уже несколько лет писал роман, главными героем которого был он сам и примадонна, порочная женщина. Мэр был уверен, что знакомство с пороками приносит больше пользы, чем познание добродетелей.
  -- Неисповедимы пути не только Бога, но и Сатаны... - убеждал он секретаря.
   Секретарь не всегда мог понять суть и внутренний смысл многих событий в жизни мэра, а также мотивы его поведения в той или иной ситуации.
   Иногда мэр был гением, иногда обычным человеком, бывало и так, что он впадал в безумие, и под предлогом невменяемости не только говорил о том, о чем запрещено было говорить, но и действовал.
   Как-то, блуждая по городу, мэр наткнулся у руин женского монастыря на толпу, окружившую оратора. Приняв вид, какой обычно имеют люди, лишившиеся ума, оратор взывал к толпе. Говорил он стихами.
   Люди стояли и слушали оратора, некоторые смеялись, думая, что он безумный и говорит под воздействием беса, но были и такие, которые видели в нем самого беса. Бледные, подавленные они стояли, скрестив руки на груди.
   Оратор между тем кричал в исступлении:
  -- Кругом враги, засады... бегите прочь... или вы думаете, что в этих руинах зарыто царство божие?.. вон, вон из города... бегите, несчастные, может быть, еще успеете спастись... город проклят по приговору разгневанного бога...
   Люди сходили с ума от страха и бежали, куда глаза глядят.
   Мужчины бежали, не оглядываясь.
   Женщины оглядывались, и превращались в соляные столпы.
   Впереди людей бежали крысы, позади - ползли змеи.
   Заразив горожан своим безумием, оратор как будто успокоился, затих, затаился в руинах женского монастыря.
   Говорили, что он пишет там хронику города...
  
   Ночью мэр не спал. Он читал роман поэта, пытался понять смысл проклятия.
   "Яма раскроет свою пасть и пожрет город..." - прочитал мэр и взглянул на город, над которым висело облако золы и раскаленных углей. Так ему показалось...
  
   Той же ночью мэр продиктовал секретарю распоряжение арестовать поэта и сжечь его роман...
  
   * * *
  
   Огонь лизал страницы книги, исписанные с лицевой и оборотной стороны, и пожирал их, но буквы окрылялись и вились роем. Они оставались буквами среди букв, собирались в слова, фразы. Люди слышали их смутную речь, правда, они не знали, кто с ними говорит и о чем...
  
   Такой сон, приснился секретарю мэру.
   Во сне он был изящен и приятен. Молва уверяла, что не одну женщину он оставил в слезах. Источником слухов был он сам.
   Жил секретарь один, получая содержание соразмерное его скромным нуждам. Женщин он избегал, но о потомстве иногда позволял себе думать, правда, нерешительно.
   В 37 лет он женился на женщине из провинции, однако, испытав неудовольствие от брака, вернул женщину на прежнее место.
   Всю жизнь секретарь рылся в бумагах и постепенно превращался из павиана в книжного червя, но однажды все изменилось. Этот нелюдимый любитель уединенного размышления и чтения, собиратель текстов, чудак, книжный червь, моль, оказался среди зрителей на представлении, которое давал артист на вилле примадонны по случаю ее юбилея.
   Артист и секретарь подружились. Артист относился к секретарю с нежностью. Секретарь умел слушать, и артист делился с ним своими переживаниями. Он был влюблен в примадонну, но не осмеливался признаться ей в этом.
   Когда секретарь был уволен со службы, артист рекомендовал его писателю.
  -- Опиши мне его... как он выглядит?.. - попросил писатель.
  -- Никак...
  -- Что значит никак?..
  -- Нет... он замечательный человек, но какой-то невыразительный, серый...
   Писатель и артист беседовали на террасе, с которой открывался вид на город.
  -- Должен тебе сказать, что у меня нет ни голоса, ни слуха... и я не знаю нотной грамоты... я не способен ни к пению, ни к сочинительству, но когда я говорю с ним, я не говорю, я пою, импровизирую, сам не замечая этого, как во сне...
  -- Во сне и я часто говорю на разных языках и пою в хоре или дирижирую, а, пробудившись от сна, изумляюсь и ничего не помню...
  -- У нас с секретарем доверительные отношения... я говорю ему даже то, что никогда бы не сказал вслух даже самому себе... и мне ничуть не стыдно... иногда это меня озадачивает... я как бы сплю... просыпаясь, я пытаюсь вспомнить, о чем говорил с ним... как-то я попросил его записать нашу беседу, но на бумаге она оказалась совершенно бессодержательной, лишенной всякого смысла... слова не окликали друг друга... между ними не возникал диалог...
   Послышался странный подземный гул.
   Артист и писатель замерли. В глазах тревога. Они слушали, не зная, чему внимают.
   Гул стих.
  -- Что это было?..
  -- Странный гул... как будто кто-то рычал глубоко под землей...
  -- А я слышал напев...
  -- Ну, не знаю...
  -- Опять облака нависли... и волны будоражат море... признак бури... как бы она не застигла нас врасплох...
  -- Ну, вот и дождь... накаркал...
  -- Небо оплакивает город...
  -- Ничего не поправишь слезами...
  -- Но и хуже не будет...
  -- Из-за проклятия вскоре все мы станем бездомными...
  -- Говорят, архитектор покончил с собой... правда, тело его не нашли...
  -- Умер человек, и нет больше ни славы, ни почета от сограждан...
  -- Такая уж доля у мертвых...
  -- Хуже доли не найти... прошлой ночью я спал и проснулся, услышав шум за окном... я вышел на террасу, уже залитую водой... поток опрокинул меня навзничь, повалил, поставил на ноги, снова повалил... я не знал, как спастись от этого кошмара... очнулся я на столе... старухи меня оплакивали, две или три... иногда кто-нибудь из них менял мешок со льдом у меня на груди...
  -- Лучше бы ты продолжил историю твоего знакомства с секретарем мэра...
  -- Да, так вот, иногда в его присутствии я чувствую вдруг внезапное беспричинное ощущение легкости и прилив сил...
   Писатель молча слушал артиста, который как будто беседовал сам с собой, окликая себя вопросами.
   Воцарилось молчание.
  -- О чем задумался?.. - спросил писатель.
  -- Ни о чем...
  -- А я думаю о проклятии...
  -- Согрешил город... и с людьми такое случается... все человеку судьба посылает и случай...
  -- Ты все еще живешь один?..
  -- Предпочитаю театр одного актера... а ты?.. я слышал, Лиза умерла...
  -- Я думаю уйти из города...
  -- Я давно уже странствую... помню, даже тонул, правда, море выбросило меня на берег окоченевшего, обессиленного... я лежал на песке возле скалы и зубами лязгал как собака, когда появилась примадонна... рыжие волосы змеями ниспадали ей на плечи и на спину... капли влаги поблескивали на коже как смарагды... даже старик влюбился бы, увидев ее... она не шла, она шествовала и шептала стихи... дар муз был ей знаком... заслоняясь рукой от солнца, которое ослепляло ее, она прошла мимо... ушла и ум мой забрала... очнулся я спустя час или два, а, может быть, вечность в объятиях совсем другой женщины ненасытной в желании... страсть и меня ненадолго ослепила... ночью все это случилось, думал, цикаду поймал за крылышко, а цикада оказалась старой облезлой вороной... да провались все они... сгинуть бы им навсегда...
  -- Говоришь ты, надо сказать, складно, но непривычно... - сказал писатель.
  -- Голос мне как будто подсказывает слова, диктует, что нужно сказать... но я вовсе не двуличный хамелеон, каких теперь немало... говорю откровенно, в том числе и о своих сомнениях...
  -- Кажется, дождь перестал... опять цикады запели... я, пожалуй, пойду, посплю хоть немного... - Писатель провел рукой по лицу. Прошлой ночью ему опять снилась блаженная. Она только губами коснулась, как обожгла, и он проснулся и уже не мог заснуть.
  -- Что ты вздыхаешь?..
  -- Так, ничего... вспомнилось... впрочем, все это вздор, пустое... а ты что вздыхаешь?..
  -- Вспомнил примадонну, от которой я бежал в слезах и с тех пор скитаюсь и постоянно нуждаюсь... я плохо уживаюсь с женщинами... нет, лучше пенье цикад послушать... они так голосисто поют, укрываясь в траве... я не раз был женат... и не раз был обманут... и виной тому мой характер... очередная связь, в которой я полагал обрести радость, едва не довела меня до самоубийства... увы... от любви остались одни лишь слезы... мне кажется, я чувствую некоторую привязанность к несчастьям... несчастья ищут меня повсюду, не дают мне расслабиться... я достаточно несчастен и без женщин, хотя иногда хочется снова испытать этот сладостный обман, волнение, восторг и отчаяние... во мне сохранилось столько нерастраченной любви, нежности...
  -- Так в чем же дело?.. - спросил философ. Он спал в кресле еврея и проснулся. - Притупилось жало желания?..
  -- Все мои романы почему-то плохо кончаются... и я приписываю это тому ослеплению, к которому приводит любовь...
  -- Любовь превращает плач в безумный смех... - сказал философ.
  -- И все же с любовью мы не расстаемся... - возразил ему писатель.
  -- От нас ли это зависит?.. - спросил артист.
  -- Воспоминания о любви дают нам хоть немного радости...
  -- Ну да... стоит только сделать усилие, на которое я, правда, уже не способен...
  -- Говорят, чтобы излечиться от любви, нужно все вспомнить и забыть... обычно вспоминается все плохое...
  -- Но как забыть наслаждение и то нечто трогательное, что мы чувствуем, когда любим?..
  -- Писатель, что с тобой?.. ты плачешь?..
  -- Вспомнил жену... жизнь моя полна смятений и волнений... и плачу я непрестанно, когда размышляю о том, что принес жену в жертву... не знаю, ревность или ее родственники были причиной охлаждения, их неблагодарность, неискренность... она там, а я все еще здесь, все еще дышу... я прошу прощения, но не жалейте меня, потому что мои чувства не совсем искренни...
  -- Ты хочешь сказать, что в тебе говорит писатель... куда ты?.. ушел... как он живет со всем этим?..
  -- Так и живет, удовлетворяюсь немногим... и не умирает от любви... предпочитает оставаться несчастным... что слышно, что говорят в философских кругах?..
  -- Все говорят о проклятии и конце света...
  -- И что говорят?.. - спросил артист.
  -- Я не знаю, кто проклял город и справедливо или несправедливо он поступил... я могу лишь предполагать...
  -- Ну да... всем управляет судьба и случай... - артист глянул на город.
   Светало.
   Город постепенно освобождался от тумана.
   На небе всюду пылала заря, распространялась кругом. Она окрасила и волны, взбивающие красную пену у обрывистых скал.
   Ночь, родившая толпу видений, ушла...
  
   * * *
  
   Похоронив жену, писатель покинул город, и не без причины.
   Это случилось после визита помощника мэра.
   Правда, соседи говорили между собой, что он бежал, поддавшись панике.
   Привратник имел свое мнение.
  -- Вовсе нет... писатель не был трусом... когда в городе заговорили о проклятии и даже собаки поджимали хвосты между ног и тряслись от страха, он не испугался и это достоверно... я уважал его и был бы негодяем, если бы думал иначе... он странствует, собирает материал для книги... помню, он говорил, вот, допишу книгу, прославлюсь и отправлюсь в Иерусалим к стене плача, а потом в Афины... он опасался власти... всякая власть опасна, у нее везде руки, ноги, везде глаза, уши, головы, лица... она далеко и близко, как бог... дав законы полезные для себя, власть объявляет их справедливыми для всех...
  -- А с виду он казался таким безобидным...
  -- И дописал он свою книгу?..
  -- Еще не дописал, но уже с тревогой ждал последствий... нужно признать, всего можно было ожидать от властей... все было вероятно и возможно... даже арест и пытки... и удивляться не нужно...
  -- Так это он проклял город?..
  -- Этого я не знаю...
  -- Люди всему готовы верить и ждать чуда...
  -- Артист с писателем ушел?..
  -- Наверное...
  -- Как бы там ни было, все в этой жизни происходит в силу неизбежной связи причин и следствий... - подвел итог дискуссии соседей привратник...
  
   * * *
  
   Писатель и артист странствовали из города в город, хотя это не поощрялось властями.
   В небольших городах артист давал представления.
   Города такие же живые существа, как и люди, способные молиться, осмысленно покоряться и довольствоваться немногим. И живут они, как и люди отнюдь не слепо, и не по собственной воле покоряются.
   Правда, сами по себе города не имеют никакой истории, историю они обретают лишь, наполнившись людьми...
  
   Было около полудня.
   Артист погонял осла, который вез реквизит.
   Писатель шел за ним и размышлял. Иногда он что-то записывал.
   Писатель остановился, невольно вскрикнув.
  -- Боже мой... это же она... нет, не может быть...
  -- Что случилось?.. - спросил артист.
  -- Это была она...
  -- Кто она?.. я никого не вижу...
  -- Катерина... вдруг появилась и исчезла... волнение сушит губы... помню, мне было 13 лет, а ей чуть больше... это был мимолетный миг счастья, который никогда уже не повторится...
  -- Женщины как плоды... они созревают и исчезают, но не вкус к ним... - сказал артист и сел на камень. - Я тоже не раз был обольщаем призраками... помню, меня преследовала смехом одна из жен... смех она любила... писатель, боже мой, ты плачешь... что значат эти слезы?..
  -- Я как будто спал и проснулся...
  -- И какой сон тебя разбудил?..
  -- Представь себе, это не сон, а явь... - Писатель провел рукой по камню, исчерченному надписями. - Это же я писал... - пробормотал он, озираясь. - Все так знакомо... когда-то я пас здесь коз... как давно это было... я был молод, томим безвестностью, любовью, нежностью, страхом... я готов был умереть от любви и жалкого бессилия... помню, жаловался Катерине, что никто меня не любит и не понимает...
  -- Ты человек чувствительный и, по всей видимости, нервный, с воображением...
  -- Слова, слова... слова лишь вводят в заблуждение...
  -- Как и женщины...
  -- Как от них спастись?..
  -- От кого, от слов?..
  -- Нет, от женщин...
  -- Надо следовать природе... сопротивляться к чему же?..
  -- Ты так говоришь, как будто знаешь ту нить, которой связан этот мир и тот?..
  -- Бог знает...
  -- А если он не знает?.. и что нам остается?.. старость и грустное предчувствие будущего...
   Писатель сочинил несколько сцен этого грустного будущего с гибельными страстями, которые, правда, не получили развития. Ужасы писатель не любил. Да и кто их любит...
  
   Писатель и артист молча сидели на камне, смотрели на прохожих и размышляли.
   Обычно прохожие были мрачные, шли молча.
   Писатель обратил внимание, что многие из прохожих были почти без одежды.
   Как оказалось случившееся недавно оползень и поток грязи, который спустился с гор, не оставил жителям этих мест ничего ни в доме, ни вокруг дома, ни самих домов.
   Но иногда встречался веселый народ. Одев личины, они играли на инструментах, пели, плясали и ублажали свою плоть. Женщины у них были красивые и опытные в искусстве соблазнять и очаровывать мужчин нежностью и льстивостью...
  
   Заря погасла.
   Все стало неразличимо, текуче.
   Ничего не было, кроме тьмы, которая дышала сама собой.
   Ночью писателю приснился сон, представляющий собой несколько сцен, в которых действие происходило в руинах женского монастыря, имеющего подземный ход, который связывал его с руинами мужского монастыря. Главные роли в этих сценах играли мертвецы.
  -- Что тебе снилось?.. ты кричал во сне... - сонно пробормотал артист.
  -- А тебе что снилось?.. - спросил писатель.
  -- Мне снилась жена...
  -- И мне снилась жена...
  -- Я помню ее... прекрасные были похороны...
  -- Умирать ей было совсем не страшно... - писатель невольно вздохнул. - Смерть была подарком для нее, впрочем, как и жизнь... правда, иногда ее мучили тошнота и рвота... какой сегодня день?..
  -- Вчера был понедельник...
  -- Лиза умерла в понедельник за несколько минут до полуночи...
  
   Утром артист и писатель продолжили свое странствие.
   Около полудня другого дня артист дал представление на площади небольшого городка.
   Пока артист смешил горожан, писатель блуждал по городу.
   Его арестовали за бродяжничество.
   Девять месяцев писатель провел в тюрьме.
   Он рассказывал обитателям камеры о своих странствиях, выставляя себя Агасфером, вечным жидом.
   Где он только не был, был и в пустыне, и однажды испытал там силу наваждения. Ему явилась блаженная, невеста бога. Она стояла и смотрела на него. В ее взгляде были собраны века, готовые стать вечностью. Странный, ни с чем несравнимый трепет охватил его. Он испытал какое-то будоражащее, мутное опьянение и смятение...
  
   После освобождения из тюрьмы писатель решил поселиться на одном из западных островов, их еще называют блуждающими, но случилось несчастье. Паром наткнулся на рифы, перевернулся и затонул.
   Случилось это ночью. Писатель спал и очнулся среди утопленников, которые плавали вокруг как дохлая рыба. Мужчины плавали вверх лицом, а женщины - вверх спиной.
   Писатель чудом спасся. Всю ночь волны носили, кружили его и оставили на песчаной косе, потерявшего сознание.
   Истошные крики чаек привели писателя в чувство.
   Он привстал, озираясь. Несколько в стороне лежала женщина, прикрытая водорослями. Около женщины расположились птицы. Все в трауре.
   Писатель подполз к женщине и отогнал птиц.
   "Надо бы ее похоронить, но сил нет... слезы так едки или это вода?.. и руки у меня в крови и в царапинах... следы ногтей... кто-то напрасно цеплялся за меня... может быть, она?.."
   Писатель обложил труп утопленницы камнями и пошел.
   День сопровождал его.
   Ближе к вечеру писателя нагнал прохожий, претендующий на некоторую образованность.
   Они шли и беседовали.
   Писатель рассказал прохожему о несчастье с паромом и умолк.
  -- О чем вы думаете?.. - спросил прохожий.
  -- О смерти...
  -- Вы женаты?..
  -- А вы?..
  -- У меня период, так называемых, галантных романов, красивых и поверхностных...
  -- Что вы думаете о смерти?..
  -- Я думаю, что покинутое нами тело умирает, но нас ждет некое будущее...
  -- Как все просто... а что вы думаете о боге?..
  -- Бог творец этого мира... он и есть мир, все это - он... он творит зрелища, страсти, смерть и все прочее...
   Ночь прервала беседу писателя с прохожим...
  
   Писатель спал, прижавшись к спине прохожего, и очнулся, услышав шаги. Кто-то приближался. Он привстал. Его блуждающий взгляд наткнулся на человека, похожего на артиста. Об этом свидетельствовали его рост, телосложение, цвет волос, глаз, величина и форма рук, ног, рисунок носа, губ, ушей.
  -- Кто вы?.. - спросил писатель.
  -- Не человек, но был им... - сказал артист, опустив голову и изменив голос.
  -- И что привело вас сюда?..
  -- Ты...
  -- Мы уже на ты?..
  -- Что с тобой случилось?.. куда ты исчез?..
  -- Никуда я не исчезал... меня арестовали за бродяжничество... а потом... не знаю... не помню... мне кажется, произошло несчастье... по всей видимости, особым образом подготовленное и подстроенное... хотя, может быть, я все это вообразил... у меня склонность любые несчастья объяснять вмешательством извне...
  -- А вот и Вергилия... - из зарослей мирта выползла собака пегой масти.
  -- Ты что покрасил пса...
  -- Нет... Вергилий умер, а это сука...
   Писатель представил артисту прохожего, оказавшегося философом.
  -- Вот вы философ, скажите, почему бог карает не злодеев, а их жертвы?.. - спросил артист.
  -- Иногда бог использует одних преступников, как палачей, чтобы покарать других преступников, а потом и палачи гибнут злой смертью... - сказал философ, не открывая глаз. Он делал вид, что спит. - Наказание всегда исполняется, но в должное время и должным образом, а не внезапно и немедленно, чтобы преградить дорогу тем, кто пользуется его последствиями... и только тогда это можно назвать законом и справедливостью...
  -- Наказание никого не исправляет... - пробормотал писатель.
  -- В наказании содержится и яд, и противоядие... каждый преступник в страхе и беспокойстве несет свой крест и становится палачом своей жалкой жизни... он живет в постоянном беспокойстве и недоверии к происходящему, оказывается запертым в жизни, как в тюрьме... ему не нужен палач, достаточно его собственной жизни оскверненной и исковерканной каким-нибудь преступлением...
  -- Вы заблуждаетесь... обычно страдают невинные, а не грешники...
  -- Некоторым грешникам кажется, что они избежали возмездия, а на самом деле бог лишь отсрочил его... бог ждет не смерти грешников, а покаяния...
  -- Зачем богу это нужно?.. - спросил писатель.
   Послышался странный подземный гул.
   Страх нахлынул и схлынул, осталось недоумение.
  -- Что это было?..
  -- Не знаю... - Философ привстал, озираясь. - О чем я говорил?..
  -- Вы не ответили на вопрос...
  -- На какой вопрос?..
  -- Есть ли в человеке хоть капля божественного?.. - артист потрепал загривок собаке.
  -- Бог не возился бы с нами, если бы в нас не было ничего божественного, и мы были бы подобны листьям... у бога для каждого есть дело...
  -- И все же, за что бог карает невинных?..
  -- Нет невинных...
  -- А дети?..
  -- Дети принимают на себя не только наследство родителей, но и назначенное отцу или матери наказание, как долю наследства...
  -- Скажи философ, будем ли мы жить лучше?.. - спросил артист. - Впрочем, можете не отвечать... я знаю ответ: лучше мы будем жить только после смерти... - артист изобразил на лице улыбку и встал весь в ознобных мурашках. Ночь была холодная.
   Утром одиссея писателя, артиста и философа продолжилась...
  
   Жизнь философа была достаточно разнообразна, не исключала и всесилие случая. В 27 лет он женился на вдове, не знающей, чем себя занять, потом на пианистке, которую сменила женщина неопределенного возраста. Так он жил до сорока лет, не подозревая в личной заинтересованности бога его судьбой. У него была жена, дом. Он был почти счастлив и в один день потерял все. Дом сгорел. Жена исчезла. Сам он чудом спасся. После размолвки, вызванной недоразумением и незнанием истинного положения вещей, он не ночевал дома. Через год философ опять женился, но вынужден был уйти от жены. Если бы он знал, что ребенок, которого раньше срока родила жена, был от него, он не устроил бы этой жуткой сцены ревности. Он подозревал, что отцом ребенка был не он, а брат жены. Мальчик был его копией. Семь лет философ жил бездомным, как бог. Он переплыл море, несколько рек, и даже сидел в яме, как раб, которого можно было убить или продать. Бог наложил на него эти несчастья и унижения. Все эти долгие годы он как бы спал и проснулся стариком. В несчастье люди стареют быстрее. Оглядевшись по сторонам, он понял, что попал в желтый дом. В желтом доме старик стал философом. Он не вовлекался в превратности и метания, он постигал, что такое жизнь. Он не сокрушался, не стенал, он творил мир, состоящий из людей и бога, в котором все рождающееся и растущее было избавлено от смерти.
   Семь лет, прошли как семь дней. На восьмой день пришло освобождение...
   Философ поселился во флигеле дома на Болотной улице. Его окна выходили на кладбище, по аллеям которого он прогуливался по субботам. В воскресенье его можно было видеть на площади с кумиром. Он проповедовал свое учение, потом сочинил новое, противоположное по смыслу ранее сочиненному. Говорил философ простыми словами, но иногда на него что-то находило, и он вещал как пифия на треножнике.
   После очередной проповеди, поняв, что предсказания несчастий никому не нужны, он покинул город...
  
   Около полудня писатель, артист и философ дали представление в рыбачьем поселке.
   Сети служили декорациями.
   После представления, собака, виляя хвостом, собрала подаяние.
  -- Однако, нам пора... - артист глянул по сторонам. - Толпу мы собрали твоей историей вечного жида... как бы мне протиснуться... ну и давка... эй, любезный, ты меня раздавишь... даже дрожь пробрала... ну, вот, кажется, пробился...
   Артист исчез.
   Писатель стоял и озирался, когда с ним заговорил прохожий с иудиной бородкой.
  -- Он глаз с вас не спускал...
  -- Кто?..
  -- Вон тот человек похожий на шпиона, как мне кажется... я заметил за вами слежку, и из любопытства тоже стал следить... мне кажется, что между вами существует некая связь, хотя это может показаться абсурдным... я вас знаю, правда, по слухам... разрешите представиться, в городе я был известным человеком, как и вы... власти ждали от вас пророчеств и предсказаний о судьбе города, но узнав, что вы собираетесь совершить паломничество к стене плача, заволновались и приставили агентов... наверное, попытаются удержать вас от этого намерения... мне кажется, что и старик в очках один из них...
  -- Ну, не знаю... вряд ли... он философ... впрочем, все может быть... время такое...
  -- Вы меня не помните?.. мы встречались на приеме у мэра... потом его сменила женщина, хитрая, изворотливая, алчная, любящая роскошь... и нынешний мэр ничуть не лучше, но иногда он обнаруживает хорошие качества, когда хочет быть обходительным, приятным...
  -- Однако молва увидела в нем сатану, императора конца времен... простите, мне пора... - писатель слегка приподнял шляпу, принужденно улыбнулся и пошел прочь...
  
   Писатель шел и размышлял.
   "Мне кажется, я уже где-то видел этого прохожего с иудиной бородкой... может быть, в другой жизни, в которой были живы Вагнер, Маргарита..."
   Радость смешанная со слезами сопровождала писателя, пока он шел и не чувствовал утомления и тягости, хотя это была голая пустыня...
  
   В пустыне бог уберег писателя, с ним не случилось несчастья. Утомленный солнцем, он достиг предгорий.
   Узкая дорога увела писателя в сумрачное ущелье и оборвалась. Мост оказался разрушенным грязевым потоком. Возвращаться писателю было некуда, и он остался в этом царстве узких проходов и неприступных мест. Днем он пас коз, а ночью дописывал книгу, хотя смысла в этом не было, да и быть не могло.
   Повествование напоминало бессвязную речь спящего, который говорил, пока у него оставались силы говорить. В записях встречались повторения, иногда монотонность и неровность стиля. Книга представляла собой совокупность историй людей, из которых каждый был наделен достаточной полнотой существования и описан отдельно. В книге все можно было найти, если не искать того, чего там не было. Писатель рассказывал о многом, и о многом умалчивал, открывая лишь ту часть сведений, которые ничем не угрожали описываемому персонажу. Все остальное, в том числе имена и деликатные подробности содержались в многоточиях...
   Несмотря на отсутствие интриги, книга увлекала читателей.
   "Главное, чтобы читатель, читая роман, понимал, что происходит... писатель как бог, который производит перемены, но сам не меняется и распоряжается своими тварями так, что ни в одной из них не видна была тайна его промысла..." - размышлял писатель.
   Обогнув скалу, писатель наткнулся на прохожего с иудиной бородкой. Он сидел на камне и созерцал окрестности.
  -- Мне кажется, мы уже встречались... - Писатель сел на камень.
  -- Судьба нас сводит... все мы пленники судьбы... и не помогает нам ни покорность, ни унижение... мы в потоке событий непредсказуемых и незавершенных... - прохожий умолк, но не надолго. - Однако я продолжу, пока не забыл продолжения... время бежит и все исчезает в прошлом... наша память хранит не факты, а некое воображаемое прошлое... и это факт... - Прохожий встал. - Что-то я еще хотел вам сказать... впрочем, не важно...
   Прохожий ушел.
  -- Вы знаете, кто это был?.. - спросил прохожий в темных очках, который вышел из миртовых зарослей.
  -- Нет... я и вас не знаю...
  -- Этот человек был осведомителем у мэра... а я был секретарем мэра... писал хронику города... мэр ушел в отставку и я оказался не у дел... надо сказать, что мэр был необычным человеком... он отличался манерами, искусством жить... и вовсе он не был грубым и невежественным, как о нем говорили, напротив, он был образованным человеком, увлекался театром, имел склонность к литературе... как жать...
  -- Он что, умер?..
  -- Вокруг его смерти ходили разные темные слухи... когда его отпевали, он вдруг ожил и сел... он не был простерт в гробу по обыкновению тел других умерших и ждущих воскресения в конце времен, он сидел, как живой... тление почти не тронуло его... говорят, бог дал ему пожить после смерти, чтобы он дописал свои мемуары... он жил в центре города, вы должны знать этот дом, рядом с театром, который вечно был затянут лесами... дом как бы погрузился в сон, порождающий кошмары, он напоминал призрачное видение, навевающее чувство страха... говорят, дом был построен по проекту известного в городе архитектора, который покончил с собой, и представлял собой сад, окруженный галереями с арочными проемами в стенах, выходившими на сцену... таким архитектору виделся дом... главной приметой дома был театр... у властей театр вызывал подозрения в неблагонадежности, и на него наложили запрет, правда, со сменой власти запрет отменили, и театр пережил небывалый подъем... главную роль в этом сыграла женщина, занявшая место мэра и ее сын... публике и властям он представлялся наивным и недалеким, еще не вышедшим из возраста невинности... эти разговоры вызывали у него улыбку, немного ироническую... слава театра перешагнула границы города благодаря пьесе, написанной анонимным автором, возможно женщиной... текст пьесы повествовал о сложных отношениях между отцом и дочерью... дочь не признавала его отцом... что спровоцировало судебное разбирательство и приговор, вынесенный незадолго до отставки мэра и его паломничества к стене плача, чтобы исповедаться и покаяться в своих грехах... он много путешествовал, побывал в Израиле, в Сирии, в Египте, но вся его образованность была всего лишь маской, прикрывающей пустоту... молва уверяла, что дочь мэра была причастна к его смерти... умер он при странных обстоятельствах на вилле примадонны... она была его подругой... красивая и приятная была женщина... и голос у нее был как у сирены... я был без ума от нее, и не я один... я считал, что заслуживаю счастья, которое к несчастью выпало мэру, этому неудачнику... обусловлено это было, по-видимому, в большей степени случайностью... я невольно оказался замешан в это темном деле... на меня поступил донос... дело рассматривалось в судебном разбирательстве... свидетелем по делу был некий поэт... несносный, мелочный, хитрый тип... ссору подстроил, нашел предлог и дал показания против меня... - прохожий в темных очках умолк...
  
   Писатель слушал историю мэра в изложении прохожего в темных очках, по всей видимости, вымышленную, и размышлял. Он пытался понять, кто он на самом деле?..
   Прохожий умолк и снова продолжил свой рассказ. Он жонглировал словами, не являясь автором произносимых текстов. Он был только исполнителем. Он то представлялся человеком, то падшим ангелом, то впадал в меланхолию, близкую отчаянию.
   Это была игра, вызывающая возбуждение зрителей, которые столпились вокруг.
  -- Она была моей невестой... кто вернет мне ее?.. - вопрошал он. - Сначала я был свидетелем в этом темном деле, а потом стал обвиняемым... я вынужден был бежать... я издали следил за солдатами, уводившими мою невесту и преступницу в одном лице... суд признал ее невменяемой и она очутилась в желтом доме... она не узнала меня, однако меня узнали другие... складывалась весьма неблагоприятная для меня ситуация, но я ускользнул, смешался с толпой...
  -- Что же случилось дальше?..
  -- Случилось то, что уже не раз случалось, я испугался за свою жалкую жизнь...
   "У всех нас одна судьба, хотя и разная... не все мы избранные и нам ничего другого не остается, как тупо наслаждаться жизнью..." - подумал писатель и глянул по сторонам.
   Действие этой сцены происходило среди скал и ущелий, но писателю показалось, что он стоит на террасе, с которой открывался вид на руины женского монастыря. На паперти писатель увидел рыжеволосую женщину в белом одеянии.
  -- Вы не знаете, кто эта женщина?.. - спросил прохожего.
   Порыв ветра разметал волосы женщины, приспустил одеяние с ее плеч, обнажив грудь...
  -- Нет там никакой женщины...
  -- Но я вижу ее... и так ясно...
  -- Это мираж...
  -- Мираж?.. - Писатель сел в кресло еврея. Его блуждающий взгляд наткнулся на книгу. Он раскрыл книгу, которую листал еврей. Он с опаской заглянул в нее. У него создалось впечатление, что под видом занимательных историй в книге говорится о чем-то другом.
   Когда писатель нашел в книге историю дочери мэра, ставшей невестой бога, на его глазах блеснули слезы.
   "Кто автор этой странной книги?.. не бог ли?.. если поискать, ни одна причина не окажется без бога..."
  -- Вы плачете?.. - спросил прохожий в темных очках. Сняв очки, он сочувственно сощурился.
  -- Нет, я смеюсь...
  
   * * *
  
   Из толпы прохожих, бредущих по дороге, вышел артист и сел на обочине.
   Откуда-то появился рыжая собака. Он лизнула щеку артиста.
  -- А это ты, Вергилия... и где ты пропадала?..
   Собака легла у ног артиста.
  -- Она мой проводник по чертогам преисподней... - артист представил собаку прохожему.
  -- Я тебя знаю... - заговорил прохожий. - Ты артист... ты жил на вилле судьи... давал представления... мне жена рассказывала о тебе и изумлялась... а молва о тебе и вовсе невероятная...
  -- Старик, чего ты хочешь?.. - спросил артист, зевая и потягиваясь.
  -- Ничего...
  -- Ты, случайно, не бог?.. говорят, бог создал этот мир из ничего...
  -- Ты сумасшедший?..
  -- Нет, я не сумасшедший... я артист... а кто ты?.. если ты бог, я жду указаний...
  -- Смеешься?.. какие еще указания я могу тебе дать?.. кто иной, кроме тебя самого, мешает тебе жить?..
  -- Так что же мне делать, чтобы исправить мою жизнь, с чего начать?..
  -- Начинай ненавидеть себя... - сказал писатель. Он появился как будто из воздуха и подошел к артисту. - Ведешь ты себя необдуманно, говоришь путанно и до нелепости несообразно... - Писатель расхаживал и говорил высокомерно и надменно, вводя в заблуждение собравшуюся вокруг толпу софистическими уловками, будто бы что-то доказывающими...
  -- Говоришь ты не понятно, но красиво... - заговорил артист, прервав монолог писателя. - Скажи, ты веришь в бога?..
  -- Провокационный вопрос...
  -- Куда ты смотришь?..
  -- В яму...
  -- В какую еще яму?..
  -- Не лучше ли вам обоим поднять голову и вместе с цикадами воспевать и славословить бога, перечислять его милости... - заговорил старик в очках. - Велик бог, потому что он дал нам жить, того не замечая...
  -- А чем эта яма, отличается о той ямы, куда смотрит бог?.. - спросил артист, ища взглядом старика в очках, который уже смешался с толпой.
  -- Ничем... - сказал писатель и тоже исчез...
  -- Странно... - пробормотал артист, озираясь.
  -- Кого вы высматриваете?.. - спросил человек неопределенного возраста.
  -- Своих собеседников... а вы кто?..
  -- Я был привратником на вилле судьи, которого сожрали собаки...
  -- Что случилось с судьей, я знаю... его сожрали собаки... а что случилось с его женой?.. рассказывайте, не молчите...
  -- Представьте себе, она вообразила себя птицей, не боящейся высоты, и разбилась, как Симон-маг, что жил в Иудее... помню, ее обмыли, отпели и похоронили, а спустя три дня она появилась со свитой привидений, среди которых была и известная певица... голос у нее был как у сирены... увидев певицу, народ замер, а потом стал аплодировать... процессия остановилась у кладбища... помню, я стоял и смотрел, сердце сжимала тоска... когда-то я был влюблен в певицу и описал ее в своих первых стихах... тогда мне было 13 лет... и я страдал от любви, которая слезы превращает в безумный смех... тогда я еще верил в бога... правда, боялся воды и темноты... ночью шептал молитвы, чтобы спастись...
  -- Так вы знали примадонну?.. - спросил артист.
  -- Я же говорю, я был влюблен в нее... она носила платье с длинными рукавами, чтобы не видны были раны на запястьях, вызывающие у меня жалость и слезы... давно это было... она появилась в моей жизни, и исчезала как сон, который нельзя рассказать...
   Привратник разрыдался. Рыдая, он что-то бормотал на разных языках.
   Удивляясь тому, какое безумие овладело привратником, артист попытался успокоить его, но тот обрушил на него поток брани и упреков, как будто его устами говорил сам бес.
   Артист отошел в тень, лег на камень и заснул.
   Во сне сцена с привратником получила развитие.
   Вокруг собралась толпа прохожих и других убогих с камнями и палками. У некоторых горели руки, и от них шел дым, как бывает при пожаре.
   Артист был уверен, что в них вселился злой дух.
  -- Что вам нужно?.. - пятясь, спросил он.
   Незнакомец склонился и зашептал артисту на ухо:
  -- Они думают, что ты бес... спасайся, покрой голову, чтобы тебя не узнали, и беги в горы, иначе они побьют тебя камнями и палками...
   Артист не успел воспользоваться советом незнакомца.
   Весь в крови, корчась от боли, артист очнулся в другом сне, действительные цели которого совершенно невозможно было постичь, выразить. Он был деревом. Дерево заполнило выросшими ветками всю комнату в доме на Болотной улице, которые проникли в стены и обвили весь дом. Дерево жило, как хотело. На ветках появились цветы, а потом уродливые плоды. Они издавали жуткую вонь. Жители дома, взяв, что можно было унести, покинули дом. В доме остался лишь старый еврей, живущий с хитростью в уме. Он доводился артисту дальним родственником по матери. Глядя на дерево, еврей подумал, что его обессиленный род благодаря неизвестно откуда появившемуся дереву сможет вновь воспрянуть. С радостным и довольным выражением на лице он стал рвать плоды. Защищаясь, дерево оплело еврея ветками, связало. От боли еврей закричал. Крик был слышен и вблизи, и вдали, однако слов никто не понял. Крик вывел артиста из оцепенения и сон его прервался. От дерева не осталось и следа, лишь несколько засохших миртовых листьев, однако еврей никуда не исчез. В образе прохожего он сидел и смотрел на артиста, который был до смерти напуган сном и сокрушался про себя, мол, вот так начинают произрастать дьявольские плевелы. Он смотрел на прохожего и боялся смотреть, подозревая, что он не тот, за кого себя выдает.
   Прохожий был сценаристом. Он писал сценарии для театра, но в результате интриг и зависти вынужден был уйти, после чего случилось божественное возмездие, которое обычно вступается и защищает рабов божьих от зависти и интриг. Театр сгорел дотла. В поджоге обвинили сценариста...
  
   Слушая историю сценариста, артист заснул и оказался в море. Вокруг плескалась вода и небо. Лодка была наполнена до краев водой, однако не тонула. Артист плыл и думал о том береге, от которого отчалил, и что он делал там.
   "Вспомню, забыть не смогу..." - подумал артист.
   Все мы, слегка стыдясь, способны иногда делать удивительные вещи.
   Услышал странный шум, артист испуганно обернулся и увидел огромную волну, занявшую полнеба, которая освободила его от мыслей и жизни...
  
   Кошмары преследовали и писателя. Он очнулся на утесистом острове, всюду омытом водой. Какое-то время он сидел и считал волны, потом стал искать место, чтобы укрыться от непогоды.
   Птицы остолбенели, увидев писателя.
   До полудня писатель слонялся по острову и очутился в месте, где уже был мальчиком, не зная еще, кто он, избранный или мученик. Глянув по сторонам, он сел на камень. На этом камне он написал свои первые стихи, еще не следуя правилам искусства, однако местами стиль их был вполне приемлемым...
  
   Залаяла собака артиста и писатель очнулся.
   Можно лишь догадываться о том, что еще не произошло в этом сне.
   Писатель пришел в себя там же, где нашел его полуденный бес. Он сидел на камне, озирался и размышлял. Он не сомневался, что в этих кошмарных снах был какой-то умысел. Бог показывал ему то, что обычно скрыто от человеческих глаз.
   "Однако он не сказал, что мне делать со всем этим, кому верить и кого избегать..." - размышлял писатель.
   Он поднял голову. Ему показалось, будто он окружен огнем.
   Огонь был повсюду.
   Солнце, бог нашего неба, закатывалось.
   Но жизнь, похожая на кружение колеса, продолжалась.
   Жизнь то поднимала вверх то, что было внизу, то низвергала вниз. Лишь немногим она являла скрытые вещи, созданные единой причиной всего. Взор всех прочих, омраченный туманом плотских помыслов видел лишь видимое и временное...
  
   * * *
  
   Артист молча следил за прохожим, который выдавал себя за поэта. В своих стихах он обещал только несчастья.
   Поэта окружала толпа. Люди слушали поэта и угадывали, где и когда произойдут несчастья.
   Свои пророчества поэт прятал в канцоны.
   Увидев, что поэт умолк и отошел в тень, артист подошел к нему, заговорил:
  -- Говорят, вы написали роман, в котором прокляли город?..
  -- Чего только люди не говорят... из-за этого романа меня сначала ославили, а потом прославили...
  -- А я слышал, что город проклял архитектор... - вмешался в разговор прохожий.
  -- Вы кто?..
  -- Я странник, повидавший немало...
  -- И где вы были?..
  -- Везде... в песках, в горах, одетых лесов... до края света дошел пешком...
  -- Нашли, что искали?..
  -- Нет...
  -- Одно время и я пытался стать странником, но оказался на ноги хилым весьма... - заговорил старик с тростью. - И хромым к тому же... мать меня бросила в море со скалы, но дельфины не дали мне захлебнуться... они доставили посылку смотрителю маяка, как дар... и он принял этот дар... смотритель зажигал свет ночью, а я за ним по лестницам ползал туда и сюда... смотритель называл свет глазами дракона... дракон то поднимал, то опускал веки... а в туманные ночи, когда глаза дракона мгла покрывала, старик включал сирену... до сих пор слышу ее голос... помню, мне было 7 лет, может быть, чуть меньше, я проснулся среди ночи от холода... старик умер... в ту же ночь паром наткнулся на рифы, перевернулся и затонул... утопленники плавали в воде как дохлая рыба, мужчины - вверх лицом, а женщины - вверх спиной... никто не спасся...
  
   * * *
  
   "Время было смутное. Много делалось зла.
   Люди рождались, умирали и снова рождались, чтобы повиноваться властям и законам.
   Бог не вмешивался, он созерцал...
  
   В год 19... лето было холодное и сырое и больше походило на зиму.
   Осенью собаки растерзали судью. Об этом мэру сообщила жена судьи. Она говорила, опустив глаза. Речь ее была робкой и льстивой, но не лишена риторики и поэзии. Не могла она отнестись с презрением к мэру без вреда для себя.
   На следующий день началась война с собаками.
   Горожане, выжившие в этой войне, с трудом разбрелись кто куда. Изнеможение было столь велико, что они даже не смогли похоронить трупы. Тела людей и собак лежали вперемешку, где кого настигла смерть..."
  
   Подняв голову, писатель прислушался к шуму.
   "Опять там кто-то что-то проповедует, насколько возможно людям проповедовать..." - подумал он и склонился над рукописью. Он читал хронику города и делал выписки для своей книги.
   Все люди искусства что-то пишут или думают, что пишут. Искусство питается утопиями и создает видимости. Впрочем, видимости создает не только искусство.
   Сам жанр хроники предполагал особый подбор и организацию источников информации с поправками на степень их достоверности и тенденциозности.
   Иногда автору хроники приходилось применять приемы полицейского расследования, конечно, исключая пытки, и не только из любви к фактам и правдоподобию.
   В расследовании автору хроники помогала его жена, пока была жива.
   Их отношения при всей своей кажущейся простоте, были глубоки и сложны, в них как бы скрывалась какая-то тайна, требующая разгадки и порождающая всевозможные догадки и толкования.
   Так рождалась эта книга, написанная с болезненной тщательностью и мучительным стремлением к недостижимому совершенству.
   Книги трудно писать, но еще труднее поставить в них точку, выбраться из этого лабиринта сцеплений, минуя тысячи соблазнов и уловок...
  
   Писатель не заметил, как заснул. Ему снилось, что он сидит в кресле еврея на террасе и правит текст книги.
   Книга упала на пол. Писатель вздрогнул и проснулся.
  -- Надо остановиться... иначе я сойду с ума... - писатель встал.
   Он понял, что ведет опасную игру с безумием.
   Ночью он попытался сжечь книгу, в которой он описывал не жизнь города, а свою собственную жизнь, вернее жизнь своего отражения в зеркале, которое указывало на него пальцем и хихикало.
   Вместе с книгой писатель едва не сжег дом. Ему помешала жена.
   От книги остались разрозненные записи, которые он пытался собрать:
  
   "Родился я около полуночи тщедушным и безобразным. Придя в себя и увидев мое лицо, мать оставила меня в миртовых зарослях, посчитав, что моя жизнь не нужна ни мне самому, ни богу. Весь день мать преследовал мой плач. Вечером она вернулась к миртовым зарослям, чтобы узнать, умер я или нет. Увидев собаку и языки пламени, вырывающиеся из ее пасти, дрожащая и устрашенная, она упала на землю как мертвая. Пока она приходила в себя, собака перетащила меня в пещеру к пастуху, который пас коз в горах.
   Случилось это около полудня другого дня. Обычно в это время пастух спал и очнулся от моего крика. Он был охвачен удивлением и недоумением. Разные мысли стали распространяться в нем.
   "Наверное, его мать умерла от родов... но ребенок, плод стыда и блуда, остался жив и заполз сюда... и с первых дней жизни его уже подстерегают опасности... люди притягивают несчастья... однако, какое у малыша странное лицо... на нем лежит печать трагической обреченности..."
  
   "Как бы там ни было, в 3 года малыш уже ходил степенно и говорил снисходительно так, что все удивлялись и восхищались. Он не походил на мальчика в нежном возрасте, а казался уже взрослым, исполненным лет.
   Пастух сидел на камне, молча смотрел на малыша и воображал его жизнь. Один глаз у пастуха плакал, а другой смеялся.
   Выглядел пастух как человек средних лет, угловатый и тощий. История его была вполне обычная. В возрасте 7 лет он уже пас коз. В 27 лет он женился. Его первая жена была ангелом и умерла от преждевременных родов. Вторая его жена была не настолько хороша собой, как первая. Он расстался с ней по взаимному согласию. Третья его жена бежала от него. От четвертой жены он сам бежал и поселился в пещере на Лысой горе. Он пас коз и размышлял. Жил он как бог, и был почти счастлив, правда, иногда его беспокоили видения. Ему являлись жены и искушали его. Иногда их было пять, иногда семь.
   Проснувшись, он пытался понять, зачем бог посылает ему эти сны?
   Из пещеры был виден город, похожий на некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в море..."
  
   "Горожане рожали детей, жили и радовались, как будто всюду царил мир, спокойствие и не было войн, переселений, не существовало и прочих бед, хотя время было смутное. По дорогам бродили странные люди в одиночку или группами. Они вели себя как одержимые, предсказывали конец света, говорили о том, какое зрелище ждет горожан, когда город проглотит Яма, и сами они будут извиваться в адском пламени как саламандры в танце.
   Бог не вмешивался, он созерцал..."
  
   "Пастух сидел на камне и размышлял о женах и собственной бренности: "Во сне все позволено, но не все полезно... - думал он. Его смущали требования плоти. - Желание нравиться - самая сущность плотской похоти... лучше женщин избегать и совсем не знать, чтобы не делать того, чего сам не хочешь, но делаешь, и превращаешься в раба страсти, а не воздержания... впрочем, одного желания недостаточно, нужно еще благоволение судьбы, которое называют счастливым случаем... судьба смеется, наблюдая за нами, зная, в отличие от нас, что это всего лишь игра, будоражащая неясностью, в которой ожидание радости может смениться ужасом, страданием, смертью... смерть и ужас всегда живут в нас, прячутся за улыбкой, под маской, в складках темноты... кажется, нужно проснуться, но, проснувшись, можно очутиться в действительности еще более странной и несуразной, чем самый странный и несуразный сон..."
  
   "Пастух спал и проснулся. Он лежал и прислушивался к пению цикад.
   Стоял месяц май.
   Послышались голоса.
   Пастух вышел из пещеры и увидел толпу, окружившую оратора.
   Ораторы сменяли друг друга.
   "Кто они, эти голосистые сирены?.. не они ли орудия обмана и коварства врага, успевшего уже изменить и совратить многих?.. и ведут они себя как лицедеи на сцене в театре, где господствует сатана со своими сообщниками... там его престол..."
  
   "Зиму пастух провел с малышом в монастыре. Днем они читали книгу без начала и конца, а ночью спали и видели видения.
   Истории из книги завораживали малыша и пугали.
   Ночью он видел видения. Однажды ему явился бог. Он мог менять свое обличье. За его спиной малыш видел огненные крылья и венок на голове, а вокруг хоры поющих ангелов..."
  
   "Весной пастух покинул монастырь.
   Все лето он пас коз и пребывал в состоянии подавленности и раздраженности.
   Осенью он исчез.
   Одни говорили, что он утонул в Иудином болоте вместе со стадом, другие - что он отправился в паломничество к евреям в Иерусалим. Были и такие, которые уверяли, что его заперли в сумасшедшем доме. Нашлись свидетели, которые видели его на паперти у руин женского монастыря. Он проповедовал безбрачие и порицал тех, кто отдавался плотской страсти. Бог подсказывал ему слова, наиболее уместные и цветистые, вызывающие умиление и восторг у слушателей.
   Люди слушали его и разрешали свои трудности, касающиеся жизненных обстоятельств..."
  
   Уронив записи, писатель заснул.
   Он спал и очнулся у смоквы, у которой отсохли корни и увяли ветви. Рядом с ним лежал старик в очках. Увидев, что писатель очнулся, старик в очках заговорил.
   Писатель молча слушал старика. Когда старик умолк, писатель спросил его:
  -- Извините, в беспамятстве я, наверное, говорил лишнее...
  -- Вы говорили о своих женах... их у вас было пять или семь... из вашего повествования я понял, что вы тяготеете к описанию невероятного...
  -- Это точно... я описываю невероятное и с невероятной детализацией... - писатель принужденно улыбнулся, озираясь.
   Стоял месяц май.
  -- Я смотрю, вы покраснели... и я с женщинами обычно объят стыдом и робостью, а не похотью плоти, суть которой смерть... лучше сохранять дар целомудрия...
  -- Согласен с вами... - вмешался в разговор прохожий.
   Прохожий рассказал писателю и старику в очках свою историю.
   Прожив половину жизни скитальцем и холостяком, он усыновил мальчика и взял в дом женщину для его воспитания. Женщина была девственницей. Она всего один раз, да и то насильственно, побывала в объятиях мужчины...
  
   Писатель слушал историю прохожего и делал записи.
  -- Вот и вся моя история... - сказал прохожий.
  -- Прелюбопытная история... - сказал старик в очках, не открывая глаз. Он делал вид, что спит.
  -- А вы расскажите мне свою историю?..
  -- Собственно говоря, рассказывать нечего... я хожу туда-сюда... одни ищут истину, другие - вечную жизнь... а я лишь смотрю и не вмешиваюсь, созерцаю, как бог... - Старик приоткрыл веки и, увидев писателя, невольно привстал. - Где-то я вас уже видел...
  -- Наверное, во сне... - писатель улыбнулся. - Что вам снилось?..
  -- Даже не знаю, как мне изобразить все ужасы, которые произошли со мной... я умер и оказался в каком-то странном месте... это был сад, усеянный соблазнами, в глубине которого разыгрывалась мистерия... я приблизился... и стал легкой добычей искусителя... не знаю, сколько лет я провел в геенне... языки пламени облизывали меня, но не жгли... непостижимым образом я освободился от этой пытки и перенесся в мир вечности и бога... я получил окрыленную жизнь и мог слушать ангельские хоры... звук трубы разбудил меня, и я очнулся там же, где и заснул...
   Писатель выразил восхищение историей старика в очках, рассказанной в иносказательной форме. А прохожего заинтересовал выведенный в истории персонаж.
  -- Кто эта женщина?.. она так похож на женщину, которая воспитывала моего приемного сына, что попросту бросается в глаза, но это не она... такой подвиг превышает ее силы...
  -- Она была невестой бога... увы, я не бог, хотя могу гордиться своим благородным происхождением... кем я только не был, был даже писателем... я писал сценарии для театра... у меня были лошади, собаки, как это принято у благородных людей... и в один день я все потерял... с тех пор я странствую, ищу виновника моих бедствий... вся земля стала для меня пустыней... в песок как вода льются мои слезы и вздохи, и нет мне покоя, лишь смятение, превратности и метания... - Старик в очках умолк. Слезы душили его.
  -- Вы плачете?..
  -- Кто может удержаться от слез в одиночестве?.. во мраке и тишине я слышу шепот губ жены... теперь она невеста бога... я обнимаю ее только во сне, просыпаюсь и взывая к богу, но никто не отзывается...
  
   Ночь ушла.
   Писатель встал на ноги и, глянув на спящих, пошел вслед за ночью.
   Вокруг лежали пески.
   Писатель шел и досматривал сон, который производил впечатление какой-то нарочитости и преувеличенности.
   "Странный сон... он напомнил мне историю женщины, которая спасла меня от стаи бродячих собак... в этой битве я сам был похож на собаку и вытерпел то, что другие терпят ради тщеславия и себе на погибель... весь в шрамах от когтей и зубов я стал для женщины еще привлекательнее... несколько дней длился наш роман... женщина была похожа то на нимфу в пене простыней, то на змею, укрощенную заклинаниями... но, увы, я с детства боялся воды и змей... однажды я ушел из дома и не вернулся... я удалился от соблазна зрелищ и притворства, и устранил все, что меня к ним привязывало... я с легкостью оставил бы и жизнь, которую успел уже сделать для себя ненужной, хотя был еще молод, а для молодых людей удовольствия плоти являются почти смыслом жизни... я увлекся писательством... днем я пас коз на Лысой горе, а ночью писал, не ведая намерений того невидимого врага, который побуждает людей употреблять этот божий дар совсем не так, как хотел бог... "
   Услышав смех за спиной, писатель обернулся и, увидев незнакомца в плаще, невольно сел.
   Он сидел и смотрел в лицо незнакомцу, забывая дышать.
   Незнакомец производил впечатление.
  -- Можешь ничего не говорить... я знаю, кто ты и откуда идешь... - сказал незнакомец.
  -- Я скиталец... иду оттуда, туда... - Писатель говорил так, словно кто-то подсказывал ему слова. Он почти все рассказал незнакомцу о себе, даже то, как попал в тюрьму за бродяжничество, где нашел убежище от соблазнов, искушений и дурных помыслов. Тюрьма была для него местом отдохновения, как пустыня для пустынножителей. В тесной камере он гулял под сенью галерей и портиков, ведущих на небо, где его ждал бог и ангельское обличье.
   Умолчал писатель только о Маргарите, жене Вагнера, начальника тюрьмы.
   Незнакомец вдруг наполнил свой рот смехом и исчез, не оставив следа.
   Писатель понял, что сходит с ума и видит то, что гадательно. Цвет лица у него изменился, сознание помутилось, он упал лицом вниз на песок, на котором тени засохшей смоквы исполняли траурный танец.
   Прискорбное и достойное жалости зрелище...
  
   В беспамятстве писатель побывал в преисподней, потом вознесся на небо, где увидел бога лицом к лицу таким, каким он явился евреям после крестной казни.
  -- Таким же он и придет, чтобы его узнали те, которые его изранили... он не будет другим, хотя и явится по-другому... - пробормотал писатель и очнулся. - Странно... никого... а ведь я видел его... и так ясно... не знаю, чего он ждал от меня?.. платы за то, что я все еще живу, не умер?.. и все еще завишу от желаний плоти...
   Писатель еще долго жаловался, говорил с богом, пытался убедить его, что люди не для несчастья рождены и не для унижения.
  -- Боже, почему ты сотворил людей и забыл о них?.. а если это был не ты, то кто?..
   Писатель встал на ноги, огляделся.
   "Вот она вся жизнь человека... - размышлял он. - Путь из утробы матери до утробы могилы, в которой надежда станет отчаянием... смерть все лишает смысла... и судей на суде она делает глупцами... она заводит человека в пустоту, в кромешный мрак... и оставляет тень вместо человека... и где человек?.. увидит ли он бога?.. испытает ли он блаженство, лишившись плоти?.. но к чему мои путаные и невнятные размышления?.. размышления преступника... или соучастника в преступном... писатели виновны и в смерти бога, и в изгнании человека из рая..."
   Писатель лег ничком на песок, распростершись, потом перевернулся на спину.
   "Я есть... и меня как бы нет... странное состояние... что же дальше?.." - думал он. Размышляя, он не заметил, как заснул...
  
  
   3.
  
  
   Был третий день недели.
   Писатель спал и очнулся в сумрачной пещере среди теней.
   Он огляделся, узнавая своды пещеры. На стене он увидел знакомые рисунки, каракули, оставленные детской рукой.
   Воспоминания хлынули на него. Они кружили голову, путали мысли.
   "Воспоминания коварны, пьянят как вино..."
   Послышался странный гул.
   "Кажется, я трезвею... опять этот неясный и совершенно противный рассудку подземный гул, напоминающий глухое урчание, который заставил даже цикад умолкнуть..."
   Гул затих.
   "Останусь здесь... - подумал писатель. - В смутные времена лучше пасти коз и жить в пещере среди теней, чем в городе среди людей, которые постепенно превращаются во что-то еще... втиснусь в расселину, обниму камень вместо жены и умолкну, потому что нечего мне больше сказать... и некого спросить, кто создатель зла?.."
   Писатель уже засыпал, когда послышались шаги. Он привстал и, увидев артиста, спросил:
  -- Как ты здесь очутился?.. сто лет тебя не видел... ты один?..
  -- Один... предпочитаю театр одного актера...
  -- Ну да...
  -- А ты что здесь делаешь?..
  -- Живу... днем пасу коз, а ночью сплю... или пытаюсь дописать эту странную книгу... - писатель прижал книгу к груди. - Она досталась мне в наследство от дяди... дядя говорил, что кто бы ни открыл ее, он найдет в ней свою историю... - Писатель полистал книгу. - Хочу узнать продолжение одной довольно любопытной истории. Вот, послушай:
  
   "Человека звали Иов. Было все у него, и все бог отнял. Одной рукой бог дает, а другой отнимает.
   Человек остался один. Он лежал, одевшись песком, и ждал смерти.
   "Человек рожден для смерти... не в смерти ли спасение?.. или в ней корень зла?.." - думал он.
   Ночью, блуждая в своих снах, Иов наткнулся на женщину и последовал помыслам, которые заставляют делать, что хотят.
   Иов испытывал наслаждение. Во сне он не владел своими желаниями.
   Утром, проснувшись, Иов увидел только песок пустыни вокруг и впал в уныние.
   Нет большего зла, чем уныние, которое может найти на человека и Иов пошел искать людей.
   Иов не пытался кого-то обличить или исправить из гордости или по глупости, он просто жил в толпе, словно мертвец в гробу, целомудренно и не без рассеянности. Случайным прохожим он внушал изумление и ужас.
   Иногда Иов что-то писал. Он дописывал книгу, доставшуюся ему по наследству от деда. Отец Иова к поэзии относился прохладно, говорил, что поэзия более приятна, чем полезна, так как она извращает истину. Отец Иова был практичным человеком и доверял только фактам.
   Как-то, листая книгу, Иов услышал смех за спиной. Он обернулся и увидел женщину из сна, все ее стройное тело и вытянутое, тонко очерченное лицо, окаймленное рыжими волосами, завивающимися как у цветка гиацинта. В руках она держала венок из листьев мирта и лавра, который водрузила на голову Иова.
   Иов был удивлен.
   "Мне, кажется, я схожу с ума..." - подумал он, вспоминая поцелуи незнакомки, найденные впотьмах.
  -- Вы мне снились?.. - заговорил Иов сбивчиво, перескакивая с одной темы на другую. Женщина ослепляла и опьяняла его изумлением..."
  
  -- Почему ты замолчал?.. - спросил артист.
  -- У этой истории вполне ожидаемый финал... - пробормотал писатель. - Бог никому блага не желает...
  
   Ночная тьма стала голубой. Она лишь слегка золотилась на востоке неба. В траве переливалось многоцветье влажных россыпей. Все было наполнено движением и звуками, изысканными, тонкими.
   "Цикады поют... и чего ради?.. - размышлял писатель. - В силу некоей необходимости, от которой никому не уйти по своей воле, как не уйти от самого себя... хотя, может быть, не только по этому... любовь и война, столь же вечные, как сама вечность, вот кто всем управляет и движет..."
   Писатель пытался уловить то необъяснимое нечто, что составляло очарование ночи.
  -- Как звали эту женщину, которая являлась к Иову?.. - спросил артист.
  -- Ее звали Кира... - заговорил писатель после довольно продолжительного молчания. - Она жила с отцом... мать ее умерла от преждевременных родов... отец вел беспутную жизнь, однако тщательно скрывала это от дочери... как-то дочь застала его на месте преступления и не позволила ему убедить себя в том, что это всего лишь невинная игра... отец отослал дочь в интернат, опасаясь ее угроз... он уже узнал ее характер, напоминающий нрав змеи, умеющей таить свою ненависть и жалить в нужный момент... в интернате Киру стали терзать муки совести... она даже попыталась покончить с собой, но попытка оказалась неудачной... летом она бежала из интерната, поменяла имя, лицо, одежду... она стала странствующей монахиней, вошла в число так называемых подозрительных для власти лиц... она выступала на площадях с проповедями, доводила толпу до экзальтации своими канцонами... она то плакала в стихах, то смеялась... из города в город она путешествовала на осле... молва о ней была восторженно-завистливая... женщины относились к ней почти благоговейно, упивались ее стихами, которые она уже и сама не особенно хорошо понимала... однажды дорога привела ее к руинам женского монастыря... она поселилась в одной из келий... в этих же руинах жила и дочь мэра... днем она изображала блаженную, а ночью сочиняла плачи... собственная участь представлялась ей печальной... история отношений Киры с дочерью мэра запутана, полна несуразностей, противоречий...
  
   Писатель иное опускал, иное добавлял, в результате история отношений двух женщин оказалась еще темнее, а в некоторых местах и вовсе лишенной всякого смысла.
  -- Есть продолжение у этой истории?.. - спросил артист.
  -- Иногда Кира является мне во сне... такая тонкая, хрупкая... - на глазах писателя блеснули слезы. Он как-то странно глянул по сторонам. В темноте ему увиделись фиалково-темные глаза Киры и все ее нежное тело, осыпанное песком как смарагдами. Невидимая реальность стала для него достоверной и осязаемой.
  -- Должен признаться... - заговорил артист. - Я знал Киру... из-за нее жена прокляла меня и на меня напали вши...
  -- И как ты избавился от вшей?..
  -- Жена умерла... и проклятие потеряло силу... вши ушли... - Артист отвел взгляд. - Что это?.. - спросил он, прислушиваясь к странным звукам.
  -- Мыши... - Писатель принужденно улыбнулся. - Скребутся проклятые... здесь их пропасть... жрать им нечего, так они бумагу жрут... я пытаюсь дописать книгу, что-то вроде хроники... записываю все, что могу вспомнить...
  -- Я тоже пробовал писать... даже пытался напечататься под чужим именем, но от славы пришлось отказаться по причине отсутствия таланта... чего нет, того нет... говорят, писатели получают наставления от бога...
  -- Ну да... - Писатель встал. Он стоял и любовался пейзажем. - Когда-то я жил здесь... - заговорил писатель после довольно продолжительной паузы. - Помню, я едва не сорвался в пропасть... если бы не Бес, меня бы уже не было на этом свете... странно, что он оказался рядом со мной... и не подтолкнул... - Нечто, напоминающее улыбку, пробежало по лицу писателя.
   Возникла пауза.
  -- Расскажи мне о себе... - попросил артист.
  -- Я сирота... пастух пас коз и нашел меня в миртовых зарослях... его звали Пан... от непогоды мы спасались в пещере, которая некогда была храмом нимф, обитателей этих угрюмых мест... Бес, брат Пана, жил чуть ниже... люди обходили его пещеру стороной... на всех он был зол и людям никогда не был рад... и вот этот нелюдим на старости лет решил жениться... в жены он взял женщину из долины недавно овдовевшую, у которой от первого брака осталась дочь 9 лет... прескверно жил Бес с женой... они постоянно ссорились... и не только днем, но и ночью... когда Катерина, дочка вдовы, подросла и расцвела, Бес стал присматриваться к ней... я тоже засматривался на Катерину... она была красавицей, а я родился таким уродливым, что мать убежала в страхе, оставив меня в миртовых зарослях... она рожала в тайне, пыталась скрыть свой грех... Бес говорил, что она была сводной сестрой моего отца... от Беса я узнал и о том, что не он один был моим отцом... впрочем, это не важно... в 7 лет я уже пас коз и принимал участие в их забавах... Пан был добродушен и ленив... больше всего он любил послеполуденный сон и мстил всем, кто мешал ему спать... козы его боялись и в панике разбегались, услышав его голос... и я побаивался его голоса... он спал в пещере... я был уверен, что спал он не один, хотя вполне возможно меня вводило в обман эхо... Пан говорил, что мужчина и женщина сливаются телами, чтобы слиться душами... когда Пан умер, я обложил его тело камнями и взял себе его имя... - Писатель умолк, задумался. После довольно продолжительного молчания он продолжил свой рассказ. - Отсутствие матери Пан объяснял мне сбивчиво, если вообще объяснял... о себе он почти ничего не говорил... молва уверяла, что Пан жил с козами как с женами... так что прирост коз зависел не только от козла... но это все слухи... чего только люди не говорили о нем шепотом... и верили любым своим выдумкам... говорили, что он мог проникать в сны девиц из долины... женщины обожали Пана... правда, иногда они обнимали и Беса... как-то Пан заявил мне, что скоро Бог заберет его на небо... я попросил его пояснить, что это значит и что из этого следует... из его рассказа я понял, что смерть не является нарушением порядка вещей и воспринимать ее следует с надеждой и ожиданием лучшего... осенью Пан умер, и я стал человеком, скрывающимся под его именем... вместо Пана я пас коз и плясал под звуки флейты с миртовым венком на голове, наполняя уши коз меланхолическими мелодиями... пока я пел, Бес исполнял обязанности Пана, устраивал охоту на женщин... он был ненасытным, но предавался и уединенным утехам... пытался во всем подражать Пану, который воплощал универсальную склонность к совокуплению, заражающую все вещи и всю жизнь... он беспокоил женщин, сбивал с толку их чувства, затоплял разум, заставлял их бежать прочь в панике, вопя, не разбирая дороги... женщины бежали, а Бес кричал им вслед: "Нет бога, кроме меня..." - Прошлой осенью Бес неожиданно исчез... вдова жива... и все так же красива... помню, я писал стихи, то там оброню листок, то там, а она ходила, подбирала... а ее дочь, Катерина погибла... - Писатель невольно вздохнул. В его глазах блеснули слезы. Он надолго умолк.
  -- Для кого ты пишешь?.. - спросил артист.
   Писатель промолчал.
  -- Думаешь, слава найдет тебя здесь?.. слишком дикое место, слава в такие места не заглядывает, да и не нужна слава отшельникам и сумасшедшим...
  -- Здесь много прохожих... иногда они задерживаются, чтобы в трудных обстоятельствах получить от меня совет и утешение... - Писатель поднял голову. День угасал. - Какое странное небо... оно как будто копирует пейзаж... там залив, там мыс... и такой аромат от трав!.. цветы склонились, как будто отбивают поклоны... только взгляну на все это и забываю все свои печали... - Писатель потер шишку на лбу и, прихрамывая и опираясь на посох, подошел к краю оврага. - Пытаясь спасти Катерину, я сам едва не погиб... Бес меня спас... помню, я снова учился ходить, колено распухло, нога не сгибалось... что смотришь?.. лучше опираться на внуков и на Бога, а не на палку...
   Неожиданно перед ним как будто из воздуха появилась блаженная. На голове венок из фиалок и листьев мирта. Она как-то странно глянула на писателя и исчезла.
  -- Опять она... - Писатель встал.
  -- Кто?..
   Писатель промолчал.
   Ветер посвистывал в его рыжих волосах, завивающихся как цветы гиацинта, раздувал одежду, ощупывал все его тело прохладными руками вдовы...
  
   * * *
  
   Писатель и артист сидел на камне, исчерченном надписями, и смотрели на город.
   Поодаль паслись козы.
  -- О чем задумался?.. - спросил артист.
  -- Пытаюсь вспомнить, где я видел незнакомца в плаще, который то исчезает, то появляется как будто ниоткуда...
  -- Вспомнил?..
  -- Кажется да... на картине Беса...- Писатель глянул на артиста. - Кстати, ты чем-то похож на него...
  -- На незнакомца в плаще?..
  -- Нет, на Беса... Бес был художником от бога... свои картины он рисовал на клеенке... святых с дугой нимба над лицами и людей, какими они никогда не бывают... в таком сумеречном свете, который одевает все вещи иначе... мне его картины нравились, такие тонкие, воздушные... смотришь на них и невольно улыбаешься, позабыв свою обычную угрюмость... какое-то парение души... вдруг замечаешь, как сквозь клеенку просвечивает что-то еще, какая-то другая реальность, подлинная, более высокая... это как сны наяву... я столько всего открыл для себя в его картинах... - Писатель умолк.
  -- Эй, о чем ты опять задумался?..
  -- Вот, думаю, сделать предложение вдове... у нее никого нет, и я живу один... даже Сарра меня бросила...
  -- Кто-кто?..
  -- Ворона... летает где-то сама по себе... старики никому не нужны... - Голос писателя изменился. Он пересчитывал коз, что было весьма сложным делом. Козы то появлялись, то исчезали...
   Федра тихо замычала и пошла к ручью, сопровождаемая мухами и слепнями.
   Артист обратил внимание, что корова одноглазая.
  -- Никогда не видел коров циклопов...
  -- Это целая история... - писатель понюхал какую-то траву и чихнул три раза. Переведя дух, он отпил из фляжки амброзии и заговорил. Он говорил и смотрел прямо перед собой, словно в окно. - Я уже говорил, что мой отец, в отцовстве которого я не совсем уверен, был пастухом... с людьми он мало общался, все больше с козами и другими божьими тварями... говорил он и с козами на их языке... в стаде были и гнедые, и пегие козы, но когда умерла Катерина, все козы почернели... - Голос писателя задрожал. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова. - Помню, мне было почти 2 года, я заигрался в зарослях мирта и заснул... во сне я увидел мать... лицо у нее было осунувшееся с желтизной, как у беременной на седьмом месяце... смотрю я на нее и слышу плач младенца, которого она носила в себе... плач был жалкий и злой...
  -- Почему он плачет?.. - спросил я мать.
  -- Когда человек плачет и вздыхает, он раскаивается и Бог радуется за него... - сказала мать, и я очнулся... сон оставил во мне какой-то горький осадок... я все еще видел перед собой грустное лицо матери и пытался найти в траве глиняную свистульку, которую потерял во сне... вдруг я услышал рычание и увидел перед собой пасть пса... от страха я обмочился... пес слегка придушил меня и стащил волоком в низину к ручью, где его ждала стая бродячих собак... здесь много пустующих вилл, в которых живут одни собаки... собравшись в стаю, они часто нападают на скот... и не только на скот... я нащупал свистульку под подкладкой куртки... обычно я свистел в нее, когда играл с Федрой... осторожно, чтобы не привлекать внимание собак, я достал свистульку и засвистел... внезапно, откуда ни возьмись, появилась Федра... пока Федра воевала с собаками, я забрался в дупло старого вяза... там я и провел ночь... я лежал, прислушиваясь к шуму дождя, и не заметил, как заснул... очнулся я с ощущением, что все еще сплю... перед глазами маячили бездны и пропасти преисподней... глянув вниз, я увидел собак, которые зализывали раны... Федра тоже пострадала, она потеряла глаз... ну, а ты что здесь потерял?..
  -- Я ищу отца... у меня теперь есть его портрет... - артист протянул писателю фотографию.
  -- Хм... я могу и ошибиться, но, мне кажется, я уже видел это лицо...
  -- Так ты видел его или не видел?.. и что он говорил?.. он спрашивал обо мне?..
  -- Помню, он говорил о каких-то неприятностях... а у кого их нет?.. - Протянув руку, писатель сорвал травинку и зажал ее в губах. - Из его рассказа я понял, что он живет один... предпочитает театр одного актера, как и ты... рассказывая мне свою историю, он не рассчитывал снискать расположение, и не льстил, чтобы понравиться... правда, начало его истории совпало с сотворением мира, а конец - с концом времен и обещанным обетованием...
   Воздух будто затрепетал, и появилась девочка 13 лет с темными меланхоличными глазами на бледном вытянутом лице.
  -- Здравствуйте... - сказала она голосом сирены и протянула руку артисту.
   Совсем смешавшись, артист позволил себе слегка сжать тонкие, ангельские пальчики девочки.
  -- И где мне его найти?.. - спросил артист писателя, все еще в замешательстве.
  -- Я думаю, что твой отец и сейчас с тобой... оглянись, и ты его увидишь, он за твоей спиной, как ангел-хранитель, только без крыльев...
   Артист оглянулся, но никого не увидел.
  -- Не верьте ему, он шутит... - девочка переступила с ноги на ногу.
  -- Вовсе нет... я не шучу... иди прямо вон по той дороге, которая, говорят, течет прямо из рая, и никуда не сворачивай... дорога приведет тебя в дому на сваях... поторопись... ветер переменился, скоро нагонит туч...
  
   Дорога привела артиста к обрыву. Внизу извивалась река, поблескивала зыбью, как змея чешуей.
  -- Просто идиллический уголок... Пан уже есть, не хватает только фавнов... - пробормотал артист и сел в траву, потом лег.
   Какое-то время он лежал и прислушивался к хору цикад.
   Цикады неожиданно умолкли. Послышалось шуршание. Ящерица скользнула в траве. Потом донесся какой-то тонко очерченный звук. Бабочка потерлась о траву бархатистыми крыльями, отлетела.
   Артист чиркнул спичкой о камень. С шипом из камня выскользнул огонь, озарил его лицо, отсветы заиграли в глазах. - Мне кажется, что я уже был здесь однажды... - артист закурил. Легкие струйки дыма свились в неясные, шаткие силуэты фигур.
   Он задул спичку.
   Темнота сомкнулась вокруг него...
  
   * * *
  
   Светало.
   Писатель сидел и правил рукопись. Иногда он отвлекался, созерцал пейзаж.
   Пейзаж напоминал картину, которая разворачивалась в весьма обширную композицию, внутрь которой неожиданно попала вдова. Она выступила из мглы фона. И уже она единовластно правила в пейзаже, утверждая свою реальность, устанавливая перспективу, освещение, передний и задний планы. Возникал совершенно иной мир форм, и в этом странном мире писателю не было места. Он был лишен облика, но пытался привлечь внимание женщины.
  -- Да вот же я!.. - восклицал он, помогая словам мимикой и весьма выразительными жестами, но, увы.
   Картина что-то подразумевала, какой-то смысл, который так и остался невыясненным.
   Бог показал картину и стер ее, умолчав о мотивах и целях...
  
   Писатель невольно вздохнул, глянул на свое пестрое стадо и склонился над рукописью.
   Послышали шаги.
   Писатель оглянулся и увидел артиста.
  -- Рад снова тебя видеть... похоже, что отца ты так и не нашел?..
  -- Не нашел... заблудился...
  -- Может быть, он прячется в ските?..
  -- Где это?..
  -- Да, тут, рядом... тут все рядом... - Писатель прилег в траву.
   Переливчатым хором пели птицы, журчал ручей, навевая дрему.
  -- Кар-кар... - донеслось из зарослей мирта.
   Писатель приоткрыл веки, будто свинцовые. Все еще длился сон, в котором он был и шуршащей осокой, и журчащей водой, и птицей, перелетающей с ветки на ветку...
  -- Кар-кар... - хрипло прокричала ворона из зарослей мирта и рассмеялась.
   Писатель привстал. Он не поверил своим ушам.
  -- Боже мой, это же Сарра... Сарра вернулась... - пробормотал писатель и устремился в заросли...
  
   Проводив писателя изумленным взглядом, артист сел на камень и тут же привстал, увидев прохожего. В руках у него был небольшой чемодан с ржавыми углами, с каким обычно выходят на свободу арестанты.
   Вскользь глянув на артиста, незнакомец прошел мимо и исчез в зарослях мирта.
   Артист последовал за незнакомцем.
   Незнакомец был копией его отца.
   Перепрыгнув ручей с ржавой водой, артист вышел на песчаную пустошь с редкими соснами и уходящей вдаль узкоколейкой. Его поразила звенящая тишина. Оглядываясь по сторонам, он побрел вдоль железной дороги, все ускоряя шаг. Дорога неожиданно оборвалась, утонула в Иудином болоте...
   Кто-то вздохнул за спиной.
   Мелькнула тень.
   "Показалось..." - подумал артист, прислушиваясь к птичьему посвисту ветра.
   И снова он услышал едва уловимый вздох и шепот...
  -- Кар-кар... - хрипло прокричала ворона и рассмеялась. Эхо повторило ее жуткий смех.
   Услышав лай собак, артист сорвался с места, побежал, нелепо выбрасывая ноги, не обращая внимания на хлещущие лицо ветки, и с разбегу угодил в топь, забарахтался в камышах и рыжей тине, окончательно запуганный, загнанный.
   С трудом он выбрался на сухое место. Он лежал, как какой-нибудь камень, потом встал, вышел на дорогу и пошел.
   Он шел и оглядывался.
   Из-за поворота дороги показалось стадо коз, окутанное облаком пыли. За стадом, прихрамывая, шел пастух, казалось, он приплясывал в такт звяканью ботала, висевшего на шее Федры.
   Артист сошел на обочину.
   "Странно... прошел мимо и не окликнул, не кивнул... или не узнал?.. может быть, и я уже умер?.."
  
   Небо переливалось синевой и перламутром. В тишине что-то напевали птицы, в траве сновали всякие бессловесные твари.
   Миновав топкий цветущий луг с болотцем, дорога свернула к дому на сваях, опоясанному террасой.
   Остановившись у ограды, артист засмотрелся на цветы: крокусы, зачарованные гиацинты, петунии, приветливые ирисы, флоксы, маргаритки, зеленовато-бледные и желтые с черными улыбчивыми глазами.
   "Словно стайки юных, прекрасных дев..." - подумал артист и невольно улыбнулся.
   Улыбка погасла на его губах, когда он увидел вдову.
   Вдова была женщиной из его снов...
  
   * * *
  
   Писатель стоял у засохшей смоквы в окружении коз, уронив облысевшую голову на грудь, и размышлял. Вид у него был несчастный.
   "Конечно вдова уже в годах... и полная, надо сказать, весьма полная, без всяких оговорок... но бедра... грудь... восхитительны..."
   Вдова представилась писателю так реально. Он даже почувствовал запах ее подмышек и испытал такое острое удовольствие, какого давно не испытывал.
   Мысли разбрелись, как козы.
   "А это еще что за явление..." - Минуту или две писатель разглядывал фигуру артиста, размытую по краям, как на картине Беса.
  -- Я ослеп или это опять ты?..
   Артист принужденно улыбнулся.
  -- Что ты здесь делаешь?..
  -- А ты?..
  -- Вот стою и думаю... вряд ли вдова обрадуется, когда узнает, что я страдаю припадками... и нога у меня ноет к перемене погоды... получается, что я нуждаюсь в ней больше, чем она во мне... - Писатель сделал в воздухе неопределенный жест, глянул на измятые и изношенные брюки, на рваные ботинки.
  -- Как она выглядит?..
  -- Полная, рыжеволосая, лицо бледное, тонко очерченное...
  -- Я не рассказывал тебе, что ночью мне являлась женщина, которой, как мне кажется, я не безразличен... - Артист потер лоб. - Это был сон, но разве вся наша жизнь что-либо иное?..
  -- Извини, я ничего не понял...
  -- Представь себе, из моего сна эта женщина переселилась в явь...
  -- Я думаю, есть естественное объяснение этой странной истории...
  -- Ну да, конечно...
  -- Что-то подобное и мне как-то привиделось... я тоже был уверен, что имею дело с живой женщиной из плоти, а не с призраком...
  -- Я почти начинаю верить, что сон - это та же явь, только вывернутая наизнанку, как рукавица...
  -- Если только это не бесовское наваждение...
  -- Ты думаешь?..
   Вдруг осыпались камни. Из потемок послышался натужный кашель и на свет вышел прохожий.
  -- У меня ваш диалог вызывает недоумение, растерянность и даже чувство страха, хотя ваши истории всего лишь последовательность слов... не знаю, с какой целью вы рассказываете все это... это или намеренная ложь, мошенничество или ошибка восприятия, которую можно объяснить безумием... господа странники, вы сошли с ума, помешались, тронулись... - прохожий повернулся к артисту лицом. - Вам пришлось уйти со сцены... и не без причины... а вам... - прохожий повернулся лицом к писателю. - Вам пришлось бежать из города... и тоже не без причины... и не пытайтесь разглядеть что-то за моими словами...
  -- Кто вы?..
  -- Вы меня не узнали?.. я философ, ваш сосед... ваши видения связаны с безумием, а не с реальностью... иногда вы осознаете свое сумасшествие, но не совсем... и лишь в толпе, увидев себя среди сумасшедших, вы поймете, что весь мир - это иллюзия бога, подвергающего вас целому ряду испытаний в своих целях...
  -- Ну, все, с меня хватит... - Писатель повернулся спиной к артисту и философу, крикнул, обращаясь к козам: - Девки, пора домой...
  
   Уже смеркалось. Дали приобрели мягкую волнистость, как истертый бархат, а небо стало похоже на переливающийся муар...
  -- Философ, что вы знаете о писателе?.. - спросил артист, жуя соломинку.
  -- В его истории много неясного... говорят, детство его проходило в горах... он пас коз и сочинял канцоны, потом перебрался в город, стал писателем, женился, но неудачно... ему было всего 27 лет и о женщинах он знал немного, как, впрочем, и о жизни...
  -- Продолжайте...
  -- Пока писатель приобретал известность, жена украсила его лоб рогами...
  -- Ну да... женщины лучше знают, что нужно мужчине...
  -- Похоронив очередную жену, немку, он исчез... его искали, но не нашли... он стал мифической личностью...
  
   * * *
  
   Ночь ушла.
   Писатель собрал стадо коз и ушел в горы. Весь день, прячась за спиной ветра, он вспоминал детство и воображал.
  -- Боже, что это?.. - Он привстал, сморгнув слезу. - Откуда он взялся?.. - Перед писателем стоял пес с дьявольской мордой.
   Писатель вскочил, точно его ужалила змея.
   Пес оскалил клыки.
   Козы с блеяньем разбежались, кто куда. Кто же сам себе враг. Бежала и Федра, побежденная страхом и паникой, унося на своей спине писателя...
  
   Два дня жители поселка искали пропавшее стадо.
   Сохранились следы и другие улики, которые дали следователю повод подумать о том, что все стадо погибло в Иудином болоте...
  
   Писатель вернулся через три дня. Его все еще била дрожь, он заикался и не мог вымолвить ни слова, а если и говорил, то так путанно, что и сам себя не понимал.
   Весь в тине, окруженный облаком мошкары, писатель шел мимо кладбища. На многих могилах уже невозможно было прочитать стершиеся имена.
   У входа на кладбище было людно. Кого-то хоронили. Писатель увидел свежевырытую могилу и гроб, над которым несколько старух рыдали в голос, утопив в платках свои лица.
  -- Кто преставился-то?.. - спросил писатель каким-то потусторонним голосом и перевесился через ограду, чтобы заглянуть в лицо покойнику.
   Увидев вместо лица покойника икону и испуг на лицах старух, он понял, что пришел на свои похороны...
  
   Теряясь в блеклых сумерках, писатель шел по улице, мельком заглядывая в окна с тем нездоровым интересом, который всегда вызывали у него домашние сцены, в общем-то, заурядные, но полные какой-то странной для него значимости.
   "Вот и мой дом..." - Ладонью писатель ощупал шершавые стены дома, обошел его кругом.
  -- Сарра... - позвал он ворону хриплым, нетвердым голосом и поднялся на крыльцо.
  -- Черти тебя принесли... - донеслось из окна дома напротив. - Жил бы себе в трясине и не морочил людям голову... - Соседка перекрестилась и задернула занавеску на окне.
  -- Кар-кар... - Где-то далеко придушенно закричала ворона.
   В состоянии близком к помешательству писатель перечитал записку, подсунутую кем-то под щеколду, затянутую паутиной. Не было сил протянуть руку, достать ключ под ковриком и открыть дверь.
   Писатель сел на ступеньки.
   Над ним летали ангелы, которых Бог, посылает нам в наше одиночество. Они не вызывали у писателя удивления.
   Справившись с волнением, писатель открыл дверь, вошел в дом и упал ничком на кровать...
  
   День погас. На небе появились звезды, колючие глаза бога...
  
   Среди ночи писатель проснулся. Еще скованный сном, он откликнулся на ласку и увидел вдову в лунной зыби среди виноградных лоз, посаженных на небе и свисающих до земли.
   Облик вдовы менялся, как на блеклом клеенчатом коврике, расписанном Бесом.
  -- Иди ко мне... - позвала вдова движение губ, глаз, плеч, шеи.
   Писатель неловко прижался живот к животу женщины и бедрами к бедрам. Он весь дрожал.
  -- Что с тобой?.. ты весь дрожишь... - прошептала вдова.
  -- Я девственник... - заикаясь, пробормотал писатель.
  -- Если хочешь знать, я тоже девственница... - вдова рассмеялась, и писатель очнулся. Привстав, он ощупал постель. Место у стены была смято и еще теплое. Он закутался в одеяло. Он все еще дрожал, как будто сидел по пояс в воде. Вода была мутная, заросшая водорослями, которые напоминали змей с вздутыми шеями...
  
   Выпив вина, писатель впал в какое-то странное состояние и снова очутился у дома Беса, в котором провел прошлую ночь. Говорили, что если кто проводил в этом доме ночь, того утром находили мертвым, или сумасшедшим. Он с опаской поглядел на темную дверь. Наводящие ужас завывания ночных духов, живущих в Иудином болоте, подтолкнули его к двери.
   Дверь была не заперта.
   Писатель вошел, пугливо озираясь.
   В комнате царил полумрак. Ставни были закрыты. В дальнем углу обрисовалась кровать с балдахином, похожая на катафалк без колес. У окна покачивался шезлонг с примятой подушкой. Рядом с шезлонгом тускло поблескивал столик, на котором лежали очки с круглыми стеклами, китайский веер, подгнившее яблоко и раскрытая книга с пожелтевшими страницами.
   Стены были увешаны картинами, как в музее.
   Послышалось бормотание, и из боковой комнаты вышел Бес.
  -- Ты кто?..
  -- Вы меня не узнаете?..
  -- Выглядишь ты жалко... пришел объясняться в любви с моей бывшей женой, но миссия твоя, по всей видимости, не увенчалась успехом... - Бес порылся в ящиках комода и ушел.
   Писатель подошел к окну.
   В отражении стекол появилась вдова. На ней было льняное платье без рукавов, затянутое в поясе, лицо бледное, окаймленное рыжими локонами.
   Писатель обернулся. Он был восхищен и в то же время смущен.
  -- По всему видно, что дела твои отнюдь не совсем благополучны... - сказала вдова.
  -- Не стану скрывать... - пробормотал писатель, опустив голову, испытывая некоторую неловкость.
  -- Выпей, ты очень устал... - Вдова протянула ему стакан холодного чаю, настоянного на травах.
   Писатель выпил. В глазах начало темнеть, все закружилось. Без сил он опустился на край кровати с балдахином и поплыл по течению сна...
  
   Проснулся писатель рано. Смутный свет сочился сквозь узкое окно, стирая реальность. Увидев лежавшую рядом с ним книгу, он полистал ее в какой-то смутной надежде.
   Странная это была книга. Мгновениями какие-то слова вспыхивали и снова чернели, просветы между словами и строчками менялись, как будто книга дышала.
   Пальцы писателя свело судорогой. Он выпустил книгу, но кто-то продолжал листать ее. Страницы вылетали из книги и парили в воздухе.
  -- Кар-кар... - хрипло прокричала ворона. Она сидела подоконнике, ела и гадила.
   Писатель привстал, с недоумением огляделся.
   Вдова лежала на постели у стены, зябко подрагивая во сне.
   Одеяло сползло на пол.
   Какое-то время писатель смотрел на тело вдовы, полное, белесое, почти побежденное старостью.
   Зазвонил будильник, и вдова проснулась, улыбаясь смущенно и виновато. По всей видимости, ей снился сон, и от сна осталось впечатление чего-то нечистого.
  -- Надеюсь, я не был тем дурным сном, который разбудил тебя?.. - спросил писатель.
  -- Нет, я спала, как убитая... - сказала вдова, пробуждая в нем желание своей позой, не лишенной грации.
  -- Мне уже пора... козы зовут... - пробормотал писатель.
  -- Я провожу тебя...
   Писатель вышел на улицу в сопровождении вдовы. На ней было все то же льняное платье без рукавов, затянутое в талии, на голове нечто вроде чепца.
   Порыв ветер сорвал чепец. Рыжие волосы упали на плечи и грудь, платье вздулось и опало, снова вздулось. Создавалось впечатление, что вокруг вдовы как будто бились волны, и она то опускалась, то снова взмывала на вершину водяного вала.
   Писатель сморгнул и очнулся. Он все еще стоял на крыльце перед дверью, не решаясь войти в дом Беса...
  
   Дверь была не заперта, и писатель вошел в дом.
   Глянув на пустые стены, он сел на кровать с балдахином, откинулся на подушку. Какое-то время он лежал, бездумно уставившись в потолок...
  -- Нет, я ничего не понимаю в женщинах... и, наверное, уже никогда не пойму... - заикаясь, пробормотал он, вздохнул и закрыл глаза. Как-то обрывками вспомнилось детство. Вдруг откуда-то из темноты всплыло лицо матери. Бес говорил, что она была просто помешана на театре. Театр позволял ей ускользать из реальности, в которой она задыхалась.
   Театр и свел ее с ума. Умерла она в желтом доме, окруженная своими копиями. С каждым прожитым днем их становилось все больше и больше.
   Когда мать умерла, писатель узнал, что она была ему не мать, а тетка, и умерла девственницей.
   Писатель вышел из дома Беса, закрыл дверь, глянул по сторонам и подсунул ключ под коврик.
   Писатель шел по улице и представлял себе мать. Он представлял ее изящной, тонкой...
  
   Ночью сон перенес писателя в город.
   В городе царила ночь.
   Эхо шагов тонуло в гулкой каменной пустоте.
   Писатель шел и оглядывался.
   Ему казалось, что кто-то преследует его, прячась в складках темноты.
   Светало. Небо над городком было пасмурное, улицы пусты, как будто все жители города умерли от тоски и безразличия, лишь сквер у театра заполняла небольшая толпа людей. Лица у них были вытянутые, похожие на маски.
   Писатель приостановился у театральной лестницы, по которой из театра спускались зрители, почитатели таланта его матери.
   Он стоял и вслушивался в смутный шум голосов. Зрители обсуждали премьеру.
   На фоне пустого неба сначала проявился силуэт матери, нарисованный четкой тонкой линией, потом прояснилось ее лицо в нимбе рыжих волос, бледное и отрешенное. Еще под впечатлением своей роли на сцене, она шла в расступающейся перед ней толпе. Движения сдержанно-точные...
   Неожиданно лестница зашаталась и стала обрушиваться, погребая всех под своими обломками...
  -- Мама... - закричал писатель и побежал к ней, спотыкаясь. Он падал, поднимался, близоруко щурясь, пытаясь найти мать в клубах пыли. Любое прикосновение отдавалось в нем болью, оставляло саднящую ссадину...
  -- Сынок... - Мать протянула к нему руки из мрака. - Помоги же мне... - Она прямо-таки вцепилась в писателя. Она тянула его за собой в темноту кошмара.
   В последний момент писатель очнулся, весь в поту...
  -- Опять этот кошмар... - пробормотал он.
   Сцена была действительно кошмарная, впрочем, сама по себе не страшная и ужас возникал оттого, что писатель смотрел на нее из сна и не мог вмешаться в происходящее...
  
   Всю ночь писатель блуждал по улицам города, переходя из одного сна в другой, и проснулся усталый, весь в пыли, со стертыми до крови ногами, сожалея о чем-то...
  
   Было уже утро.
   Писатель допил холодный чай в стакане с коричневыми полосками.
   Он сидел и смотрел в окно, из которого открывался вид на Иудино болото.
   Дверь неожиданно приоткрылась, и в комнату вошел участковый. Вел он себя довольно странно и выглядел не менее странно. Одна половина его лица улыбалась, а другая мучилась. И глаза у него были разные, и как будто с двойным дном. Там что-то колыхалось темное и страшное, как водоросли в мутной воде, напоминающие змей с вздутыми шеями.
  -- Что случилось?.. - спросил писатель.
  -- Собирайся... с вещами... - сказал участковый, вскользь глянув на писателя.
   Писателя арестовали по подозрению в умышленной гибели скота...
  
  
  
   * * *
  
   По камере гулял ветер, было холодно.
   Писатель встал, весь в ознобных мурашках, забегал из угла в угол, хлопая себя по бокам и пытаясь согреться. Услышав пение где-то в этажах, он замер, потом подошел к окну...
  
   Спустя какое-то время дверь распахнулась, и в камеру вошел Вагнер, начальник тюрьмы.
  -- Говорят, ты играешь на флейте... - спросил Вагнер.
  -- Когда-то играл... - сказал писатель и, глянув на Вагнера, отвел взгляд...
  
   Вагнер был женат. Его жена, Маргарита, блондинка, высокая, худая, одного с ним года, до замужества была оперной певицей. Детей у них не было живых. Две девочки умерли еще в малолетстве, а сын ушел из дома и пропал без вести. Семья Вагнера жила в башне на территории тюрьмы. И лето, и зиму Маргарита ходила в желтоватом, пятнистом халате. С мужем она почти не разговаривала, только хмурила свои густые брови. Правда, в настроении она пела, зажмуривалась и тянула что-нибудь жалобное, а Вагнер слушал. Голос у Маргариты был приятный. Когда она пела, лицо Вагнера преображалось...
  
   Вагнер молча взял писателя за руку и повел его по коридорам и лестницам к себе в башню.
   В комнате царили сумерки.
   Какое-то время Вагнер, Маргарита и писатель сидели молча.
   Сумерки сгустились и Маргарита запела, тихо, почти неслышно, постепенно повышая голос.
   Писатель подыгрывал ей на флейте.
   Сузив глаза и отвернувшись к окну, Вагнер молча слушал. Что он видел в отражении стекол, одному богу известно. Вдруг он начал сипло подвывать, сам не понимая, что делает, как в бреду...
  
   После недолгого и тягостного молчания Маргарита начала другую песню.
   У этой песни был другой голос, нежный, грустный...
  
   Так это и тянулось час или два, а, может быть, вечность...
  
   Очнувшись, писатель не увидел Маргариты, а по лицу и настроению Вагнера догадался, что пора уходить, и пошел к двери.
   Вагнер догнал писателя уже на лестнице и проводил до дверей камеры...
  
   Остаток ночи и весь день писатель провел в одиночке, лежал на нарах, как камень, закрыв глаза. Иногда он проваливался в сон, точно в яму, а, очнувшись, пытался понять, где он?
   Вместо темной, тесной камеры ему виделась та же теснота, только светлая.
   Вдруг, писатель услышал над головой какой-то странный шум. Он поднял голову. Над ним порхала стайка бабочек...
  
   В следующую ночь Вагнер оставил писателя ночевать у себя в башне на балконе, где в ясную погоду Маргарита загорала, прячась от любопытных глаз.
   Писатель лежал на мягком пуфике и думаю про себя:
   "Какой-то театр абсурда... и, как видно по всему, я у них не первый гость..."
  
   Утром писателя перевели в другую камеру, где у него не было только перины из гагачьего пуха...
  
   День прошел как обычно...
  
   Вагнер появился ближе к утру. Писатель шел за ним по коридору и размышлял:
   "Я-то сплю днем, а как же он?.. весь день потом клюет носом на службе..." - Вагнер на самом деле выглядел ужасно. Лицо какое-то застывшее, почерневшее. Чернота и вокруг рта, и под глазами. Эти спасительные для жены Вагнера ночи явно убивали его. Ему было около сорока, но выглядел он намного старше.
   Вагнер и писатель поднялись по лестнице на третий этаж, долго шли по переходу, сопровождаемые лязгом запоров, повернули налево, потом направо, поднялись по лестнице еще на два этажа и остановились у запертой двери...
  
   Маргарита пила холодный чай и была где-то далеко-далеко от них, в отблесках, в тенях. Она обернулась, посмотрела на писателя и подошла к окну. За окном цвела ночь, непередаваемая красота, таинство, которое творил Бог и человеческое безумие...
  
   Вагнер прикрутил лампу.
   Час или два Маргарита пела, а писатель играл на флейте в каком-то отрешении. Конечно, все это выглядело бы вполне естественно в сумасшедшем доме, но не в тюрьме?..
  
   Писатель вздрогнул и открыл глаза. Совсем близко он увидел зеленоватый глаз Маргариты, как зеркало, в которое давно никто не заглядывал.
   Маргарита пошатнулась, и писатель невольно обнял ее. Обнажилась ее маленькая грудь.
   Маргарита запахнула халат. В глазах паника. Вскользь она глянула на дверь.
   Дверь была приоткрыта.
   Неловкое и тягостное молчание. Писатель изо всех сил сдерживал нелепое желание подойти к двери и закрыть ее на ключ.
   Маргарита улыбнулась, наверное, догадалась о его желании.
   В комнату вошел Вагнер и увлек писателя в лабиринт коридоров тюрьмы.
   Шли они молча.
   У двери камеры Вагнер остановился. Лицо его было мрачнее тучи. Пожевав губы, он вдруг в упор глянул на писателя.
   Писатель невольно побледнел. Предательский холодок сполз вниз по спине.
   Вагнер как-то неуверенно улыбнулся и похлопал себя по карманам:
  -- Черт, кажется, ключи забыл... или потерял... ты постой здесь... - Вагнер ушел, а писатель остался стоять в коридоре.
   Около часа Вагнера не было...
   Вагнер так и не пришел, пришла Маргарита.
  -- У мужа приступ... - только и сказала она, а у писателя дыхание перехватило.
   Сглотнув комок в горле, он попытался обнять Маргариту. Она отвела его руки и подтолкнула к двери, сделала вид, что намеревается тоже войти в камеру. Когда писатель вошел в камеру, она захлопнула дверь за его спиной...
  
   Писатель играл на флейте в тюрьме, а Федра дичала в лугах, хвостом гоняя слепней под своим тощим брюхом.
   Прошел год или два, а может быть вечность, прежде чем она услышала хриплый голос рога и почувствовала на своих опавших боках уколы острых, как шпоры, пяток писателя. Она замычала от радости и боли и понеслась, сломя голову. Счастливые это были дни. С утра до ночи писатель трубил в рог и пел веселые песни в ее мохнатое коровье ухо. Иногда это были грустные песни. Писатель пел и вспоминал ворону, которую он научил говорить, ее звали Сарра, и Маргариту, которая научила его петь.
   "Пропала Сарра где-то в лесах..." - подумал писатель и вдруг услышал знакомое хриплое карканье и смех...
  
   Почти неделю писатель провел в поселке.
   Неизвестно, что подтолкнуло его вернуться в город.
   До полудня он сидел на автобусной остановке.
   В облаке пыли появился автобус.
   Автобус остановился.
  -- А говорили, ты пропал в Иудином болоте вместе со стадом... - сказал шофер, криво улыбаясь. - Тебе куда?..
  -- В город...
  -- В город дороги нет... мост обрушился...
  
   * * *
  
   Писатель и артист спали, обнявшись.
   Они встретились случайно несколько дней назад по дороге в город.
   Пока артист спал, а писатель дописывал свою книгу и размышлял о смерти, имущество их расхитили.
   Удаляющийся крик осла разбудил артиста. Он вскочил на ноги, озираясь и восклицая:
  -- Черт... черт... черт...
  -- Что случилось?..
  -- Нас обокрали...
   Писатель выполз из палатки, озираясь.
   Все было как обычно. Люди рождались, умирали и снова рождались, чтобы повиноваться властям и законам. Деревья зеленели. Птицы летали. Люди шли по дороге вверх и вниз, как по лестнице Иакова.
   Мужчины шли молча.
   Женщины шептали молитвы.
   Бог созерцал, не вмешивался...
  
   Какое-то время писатель и артист разбирали палатку, скорее рванье.
   Послышался странный подземный гул.
  -- Что это было?.. - спросил артист.
  -- Не знаю...
  -- Я слышал голоса и стоны...
  -- Ты веришь в иную жизнь, кроме этой временной?..
  -- Нет...
  -- И совершенно напрасно... - сказал писатель, озираясь, чтобы выяснить причину странных звуков.
   Далеко внизу поблескивали черепичные крыши города.
   Город напоминал некое чешуйчатое чудовище с крыльями, то ли выползшее из воды на берег, то ли уползающее в море.
   Взгляд писателя остановился на прохожих.
  -- Не они ли издавали эти странные звуки... впрочем, вряд ли... кто они?..
  -- Такие же бездомные скитальцы...
  -- Однако одеты они как на праздник...
  -- Со временем одежда полиняет и превратится в лохмотья...
  -- Объясни, что все это значит?..
  -- Покойника они несут... мальчика... смерть и к детям беспощадна, увы... а это видно мать мальчика... горе ее согнуло, едва ноги волочит... платком лицо прикрывает...
  -- Что делать, если бог установил нам такой порядок...
   Послышались рыдания, вопли.
   Смерть предлог к слезам и причина для молитв.
   Мать мальчика вопила с пеной на губах:
  -- Ополчилась на нас судьбы... похулила я бога в сердце своем... и разбудила беду... дом наш сгорел... мне все еще огонь мерещится, как будто сплю наяву... бедняжка Сара едва не задохнулась гарью, а Иосифа смерть похитила, перед которой и преисподняя дрожит и боится... мертвый он лежит с закрытыми глазами, но, как живой... все бы мы сгорели вместе с домом, если бы не незнакомец... явился невесть откуда и бросился в огонь, прикрыв лицо плащом... как будто смерть он искал, но нет... из пламени и дыма он вышел с Сарой на руках, ничуть не тронутый огнем... отдал мне девочку и скрылся, исчез, как в воду канул...
   Женщина опустилась на землю.
  -- Что с ней?..
  -- Боюсь, что она бредит...
  -- Но бредит странно... она думает, что незнакомец был ангелом... и надеется, что ангел снова явится и отнимет мальчика у смерти...
  -- И все же это бред...
  -- Говорят, с тех пор, как город был проклят, ангелы стали посещать людей...
  -- Все это пустые слухи... а некоторые и вовсе вздорные...
  -- Однако и я не против был бы принять спасение от ангела и ощутить близость к богу... кажется, меня знобит...
  -- У тебя жар?..
  -- Одно желание, лечь и забыться...
  -- Тебе не страшна смерть?..
  -- Хочу узнать ее поближе... меня пугает неизвестность... вдруг там, в загробной жизни ангелы нас насилуют, пытают, бьют...
  -- Бывают и люди не такими, какими кажутся...
  -- Но редко лучше...
  -- Ты сам-то веришь в эту чушь?.. нет ничего за гробом...
  -- Посмотрим...
  -- Что еще?.. какие сомнения тебя теперь терзают и тревожат...
  -- Не хочется и вспоминать и говорить о них... эти прохожие, наверное, из города идут, узнай у них, что с городом?.. как бы нам в яму не угодить...
  -- Говорят, город опустел... остались лишь дома...
  -- Что еще?..
  -- Архитектор удавился...
  -- У меня другое мнение об архитекторе...
  -- Что?.. - Артист не без испуга глянул на камни, похожие на стаю присевших волков, откуда донесся голос и появился человек.
  -- Мне показалось, что вы говорили об архитекторе... авторе проекта переноса города в иное место... вы сказали, что он покончил с собой... странно, что я об этом ничего не знаю...
  -- Вы архитектор?..
  -- Я был его секретарем...
   Человек исчез. Заросли лавра и мирта заслонили его.
   Человек снова появился, но, как будто не знал, куда идти.
  -- Идите сюда...
  -- Иду...
  -- Что с вами случилось?..
  -- Какая-то сумасшедшая напала на меня... надо же, вогнала меня в такую робость, что я оцепенел и онемел... совсем старуха, но осанка, поступь... позабудьте, что я вам говорил... она сумасшедшая, впрочем, как и все мы...
  -- Мне кажется, я знаю этого человека... и я в страхе... - пробормотал артист и пошел, неся на себе остатки имущества...
  -- Куда же вы?.. постойте... - закричал человек, но его вопль остался без ответа...
  
  -- Ты встречался с этим человеком раньше?.. - спросил писатель артиста, когда они остановились отдышаться у скалы.
  -- Он на самом деле был секретарем архитектора... - отозвался артист. - Но как он изменился с тех пор... я испытал к нему чувство жалости и отвращения...
  -- Он хотел тебя остановить... что ему было нужно?..
  -- Он был моим злым гением... вел свою игру, которую я никак не мог понять... пытался женить меня на своей сестре, старой деве... поблагодарить его я не успел, что все еще живу...
  -- Мы можем вернуться...
  -- Нет, с такими людьми надо быть разумными и осмотрительными, чтобы потом не раскаяться...
  -- Опомнись... в уме ли ты?.. что ты бормочешь?..
  -- Из-за него я провел почти год в тюрьме...
  -- Об этом я ничего не слышал... расскажи... эй, где ты витаешь?..
  -- Здесь я...
   Рассказ артиста привлек внимание прохожих. Собралась толпа.
  -- Время было смутное... всем тогда грозила опасность... - Артист поднял воротник плаща. - Любой мог попасть в беду... и ты, и я... однако, что-то я разболтался, толпу собрал... пойдем-ка лучше мы отсюда... должен тебе сказать, что мстить, притворяться, страх внушать я не обучен... да и не пристало это мне... тем более что донос был анонимный...
  -- И больше ты ничего не скажешь?..
  -- Нет, больше ничего не скажу...
  -- Ни слова?..
  -- Что я должен еще сказать?.. не сам ли я написал донос на себя?..
  -- Ты думаешь, что это он написал донос?..
  -- Подозрение он это не заслужил, но видеться с ним снова - нет, ни за что... скрывать не стану... с его женой у меня был роман... сколько бед из-за одного случайно украденного поцелуя произросло... вдруг проснувшееся чувство связало меня с его женой... помню, даже я сплел венок сонетов... он что-то заподозрил... он жену любил без памяти... без нее он не мыслил жизни... - Артист повел плечами как от озноба. - Я это понял, но слишком поздно... - Вспоминая все пережитое, артист цепенел, дрожал и бледнел. Ему казалось, что он уже терпит смертные муки.
   "А что если смерть не конец земным страданиям, а лишь переход к новым, более изощренным, ужасным?.." - подумал он. Эта мысль потрясла его, довела до слез. Он утер слезы.
  -- Ты плачешь?..
  -- Я подумал о том, что ждет нас после смерти...
  -- Все эти мысли о смерти только отягощают и приводят в замешательство и оцепенение... - пробормотал писатель...
  
   Солнце вышло из туч, и открылась вся прелесть этого места, сочетающаяся с изяществом и возвышенностью.
   Оцепенение покинуло писателя.
   Солнце скрылось в тучах, и снова вернулись мысли о смерти, осаждающие, теснящие писателя со всех сторон, внушающие и страх, и смирение, не позволяющие думать о чем-либо другом.
   "Как ничтожно все, чем мы гордимся... слава, рукоплескания, ничего нет приятнее, пока мы живы, и вот уже мы лежим в темном, сыром, зловонном гробу и слышим весь этот шум... вот чем все это кончится... и все же мы продолжаем карабкаться по лестнице со ступени на ступень... и падаем, падаем... от сна мы тяжелеем, от еды нас пучит... так и живем... век человека краток, жизнь ненадежна... у меня были способности, но я постоянно чувствовал какую-то неудовлетворенность... и я не умел льстить, обманывать, обещать, притворяться, переносить обиды... напрасно я бежал из города... город не исчез и соблазны его не исчезли... я собирал толпы своими речами, как бы с высоты трубил о своем и ввергал в гибель душу, тело и всего человека... и всякое средство, применяемое для спасения, оказывалось уже запоздалым... вместо того, чтобы утешать и радовать, я вводил людей в мрачность, которая источник и начало всех бедствий... нет ни одного человека, который не имел бы причин для скорби... всех нас что-то гнетет, тревожит... важно только, чтобы скорбь не переходила в отчаяние... по своей воле я поддался соблазну и попал в водоворот... я бежал из города, потому что мне было так горестно и страшно, путь к отчаянию был открыт... вокруг царили вещи жены... каждая вещь на которую я натыкался, вызывала слезы... а потом стала являться блаженная... по своей воле я мог и утонуть в этом водовороте чувств и вынырнуть из него... мог не слушать ее горестные вопли, сколько бы жалости не внушало она мне..."
  -- Так мы идем?.. что ты встал и стоишь как соляной столп?.. пошли... - сказал артист.
   Писатель не отозвался.
  -- Эй... ты спишь?..
  -- Я размышляю...
  -- О чем?..
  -- О смерти...
  -- Люди живут и не думают о смерти...
  -- Ты ошибаешься...
  -- У тебя склонность к возражениям и спору... впрочем, наверное, ты прав... людей волнует слава, любовь... слава манит обещаниями... а любовь это обычное чувство любого животного, в том числе и человека, который если и заблуждается в этом вопросе, то заблуждается охотно... сознаюсь, одно время я готов был даже умереть от любви...
  -- О чем ты говоришь?..
  -- Я говорю о своей жене, на обожание и угождение которой я потратил большую часть своей жизни... - Артист потер лоб. - И заслужил рога...
  -- Ну, не знаю... тебя могли ввести в заблуждение...
  -- Лиза тебе не изменяла?..
  -- Не знаю... может быть... она была красива... божественно красива... даже смерть не осмелилась исказить черты ее лица... смерть похитила ее у меня и отдала могиле... в моей любви никогда не было ничего постыдного... благодаря жене я стал тем, кем стал, приобрел славу, известность...
  -- Любовь превращает действительность в видимость... она обманывает нас...
  -- И этот сладостный обман нам нравится... - Писатель невольно вздохнул.
  -- Ну да... смотри, это же твой пропавший секретарь...
  -- Пусть идет своей дорогой... он написал книгу обо мне, правда, говорил в ней больше о себе и с такой непосредственностью... человек он язвительный, злой... все слишком красивое, возвышенное чуждо ему... меня он рисовал в самом неприглядном виде... правда, и себе не льстил, прямо говорил, что был отщепенцем, трусом... и о власти он писал дерзко... а всякая власть от бога... ее должно любить, славить и терпеть...
  -- Даже если она опасна?..
  -- Опасной мы делаем ее сами...
  -- Каким же образом?.. что ты молчишь?..
  -- Я пытаюсь вспомнить, что писал на эту тему... а ведь писал, но в памяти ничего не осталось... пороки заложены в нас природой... чем мы занимаемся?.. лжем друг другу, и друг над другом смеемся... - писатель глянул на секретаря, который пытался протиснуться сквозь толпу. - Однако как он изменился, его просто не узнать, да и я изменился, рыжие кудри поредели и побелели, глаза погасли... и я уже не пишу романов, я стал мастером плачей и причитаний...
  -- Продолжай, что ты замолчал?..
  -- Ты знаешь, секретарь не раз спасал меня, когда я страдал от безделья под видом тоски... он писал за меня... я превосходил его лишь авторитетом... а его жену я любил, и ненавидел... из-за нее я покинул город и переселился подальше... нет, вру, не из-за нее... где еще найти спасение человеку, одержимому разными страстями, обреченному старости, которая страшней и смерти самой?... только вдали от людей, в пещере, в которой стены исчезают под росписями теней и спящего будят песнопения цикад...
  -- Ты окружил себя видимостями... твой секретарь давно умер...
  -- Приглядись и увидишь его...
  -- Всюду война...
  -- Не согласен с тобой... всюду любовь...
  -- И ты в это веришь?..
  -- Во что мы только не верим...
  -- Все решает случай...
  -- В человеческих делах все решает не случай, а божье установление... - Писатель пригладил волосы. - Как я выгляжу?.. и не вздумай льстить мне... твоя усмешка не должна превращаться в гримасу...
  -- Что ты еще выдумал?..
  -- Я подумал, вдруг мы встретим Лизу... или кого-нибудь еще из знакомых...
  -- Ты спятил... у тебя склонность к мрачным фантазиям... это невозможно... оттуда еще никто не возвращался... если бы кто-нибудь вернулся оттуда, здесь бы никого не осталось... правда, говорят, архитектор вернулся, чтобы закончить план переноса города в другое месте... а вслед за этим событием последовала эпидемия самоубийств...
  -- Смерть отвратила их от многих соблазнов...
  -- А, может быть, ввергла в еще большие бедствия... можно ли смерть назвать спасительницей?..
  -- Не знаю...
  -- Сознайся, ты был влюблен в блаженную?..
  -- После смерти жены, она стала являться в мои сны... помню, как-то нечаянно я забрел в руины женского монастыря и попался в ее сети... я дошел до такого жалкого состояния, что и представить невозможно... днем я жил только стонами и вздохами, а ночью плел венки сонетов, вплетал в них мирт, плющ, лавр, лелеял все, что было им созвучно... - Писатель умолк, задумался. - Любовь к блаженной привела меня в тюрьму... в камере все казалось мне безобразным и тусклым, и я стал думать о смерти, но эти мысли не исцеляли меня, лишь усиливали усталость, и я решил бежать... побег удался... в горах я неузнанный пристал к толпе прохожих... в толпе меньше опасностей, не надо непрестанно озираться кругом... прислушиваясь к разговорам, я узнал, что умер, сломал себе шею при попытке побега из тюрьмы... я стал мифической личностью, предметом толков... помню, изменив имя и внешность, я вернулся в город... моя комната пустовала... ключ лежал на притолоке... ночь я провел среди воспоминаний... днем дом казался необитаемым... царила тишина... а ночью дом оживал... я слышал голоса соседей, сливающиеся в хор голосов, в котором были и новорожденные, и умершие... вначале хор казался мне нестройным, сбивчивым, но постепенно он превращался в симфонию... помню, как-то во сне я перенесся в келью блаженной... она спала на своем одиноком ложе... почувствовав себя в моих объятиях, она открыла глаза... в этой иллюзии все было так реально...
  -- О чем ты?.. - сонно пробормотал артист.
  -- Так, ни о чем...
  -- Что у тебя произошло с секретарем?..
  -- Как-то ночью ему явилась жена в видении и обратилась к нему со словами: "За что ты убил меня?.." - Разбуженный страхом, еще не придя в себя, он понял, что совершил тяжкое преступление... той же ночью он написал донос на самого себя и отправил его по почте... утром, роясь в бумагах на столе, он нашел черновик доноса, понял, что оклеветал себя во сне и, чтобы спастись, бежал из города, укрылся на острове... одним своим видом он всем там внушал ужас... помню, от слухов о нем у меня звенело в обоих ушах... он писал мне письма с угрозами, описывал смерть, которую приготовил мне, ему осталось только избрать время и место... как же он был разочарован, когда узнал из газет о том, что я сломал себе шею при попытке побега из тюрьмы... он даже написал эпитафию: "Писатель умер, доставив государству чести гораздо больше, чем оно ему..." - и в знак скорби пролил кровь, вместо слез, нанес себе рану...
  -- Кстати, о твоей смерти я тоже узнал из газет...
  -- А я узнал о своей смерти по радио... помню, еще толком не проснувшись, я услышал некролог о себе... не знаю, кто пустил слух, что смерть нашла меня, а молва позаботилась обо всем остальном... я ведь был известным человеком... не сомневаюсь, что у тебя есть вопросы...
  -- Да, у меня есть вопросы... как ты бежал из тюрьмы?..
  -- Из тюрьмы я бежал, переодевшись в женскую одежду... я не успел далеко уйти, был узнан, избит, связан и полунагой доставлен в тюрьму... я предстал перед Вагнером, начальником тюрьмы, в одной лишь короткой рубашке... увидев меня, Вагнер едва не умер от смеха... он оказал мне милосердие, которого я не заслуживал... меня помыли, одели и заперли в узкой, похожей на гроб келье... тюрьма располагалась на территории заброшенного монастыря... я лежал и размышлял... не сам я придумал план побега... я последовал совету некоего человека, оказавшегося евреем и шпионом у Вагнера...
  -- Та это Вагнер спровоцировал тебя на побег?..
  -- Теперь это уже не важно... но я продолжу... я заснул и во сне снова был бит, оплеван и распят за то, что как усомнившийся Фома трогал тело бога руками, прикасался к шрамам от ран... проснулся я среди ночи... я лежал и размышлял... вдруг я услышал шаги... дверь камеры приоткрылась... я был несколько смущен этим обстоятельством, подумал, что это очередная провокация Вагнера... пребывая в нерешительности, я все же решил воспользоваться случаем... озираясь, волнуемый разными мыслями, я вышел из кельи и пошел по длинному сводчатому коридору, который вывел меня к лестнице... я поднялся этажом выше, повернув налево, потом направо, спустился этажом ниже и оказался на монастырской стене с той стороны, где монастырь примыкал к скале... по веревке с узлами, как будто специально приготовленной для меня, я спустился вниз на головы охранников... не знаю, кого они ждали, но увидев меня, они обратились в бегство, причем некоторые из них так и не поняли, почему они бежали... охранники бежали в одну сторону, а я бежал в другую сторону от зримых и незримых преследователей, и так быстро, как только мог... я бежал с такой поспешностью, что если бы кто мог меня видеть, то сказал бы, что я не бегу, а лечу... пытаясь перейти бурную реку по камням, я оступился... по всей видимости, таков был приговор божьего правосудия... многие видели, как вода волокла мое безжизненное тело точно камень среди камней... меня спасли бродячие собаки, которые тотчас же разорвали бы меня на куски своими зубами, если бы не монах... палкой он отогнал собак... а молитвами вылечил меня... уже через несколько дней я встал на ноги и покинул его пещеру... я встал на путь всякой плоти, женился, родил сына, который и поныне жив... он еще не разговаривал, но уже писал и настолько умело, что всех поражал... все это он делал как бы нечаянно... красотой он превосходил, даже зеленоглазую Елену, дочь судьи... дети стекались к ней, она разбирала их жалобы, пользуясь властью отца, запятнавшего себя дурным нравом... он увлекался охотой и разводил собак... собаки и сожрали его... жуткая смерть... мой сын был копией своей матери... как женщина он красил себя различными красками, вызывая смех не только у меня, но и у детей... в 7 лет он написал свою первую пьесу и открыл театр... дети от Елены потекли к нему... Елена устроила заговор... заговорщики должны были устроить пожар в театре... узнав об этом, сын обратился к заговорщикам с речью и укротил их пыл... одна только Елена с прежним упрямством пыталась осуществить свой коварный замысел, однако волей бога это ее злое намерение не осуществилось... после смены власти у судьи начались неприятности... он переселился на виллу вместе с женой и дочерью... мой сын последовал за Еленой... он бежал из дома, и бежал так быстро, как только мог, как будто он спасался от зримых и незримых преследователей... если бы кто мог его видеть, то сказал бы, что он не бежит, а летит... ангелы несли его на руках своих... пытаясь перейти бурную реку по камням, он оступился... многие видели, как вода волокла его безжизненное тело точно камень среди камней... его спасли бродячие собаки, которые тотчас же разорвали бы его на куски своими зубами, если бы не монах, палкой отогнавший собак... своими руками и молитвами монах поставил сына на ноги... уже через несколько дней сын покинул пещеру монаха... как и я, сын женился в 27 лет... Елена родила мне внука... внук и поныне жив, он еще не разговаривал, но уже писал и настолько умело, что всех поражал...
  -- И все это он делал как бы нечаянно... - сказал артист, пытаясь изобразить улыбку.
  -- Да... - пробормотал писатель и сел, пережидая головокружение. Он следил за смутным беспорядочным течением форм без твердо очерченных границ, лиц, сменяющих друг друга. Они появлялись на свет и исчезали. Темнота принимала всех уходящих.
  -- Что с тобой?..
  -- Не знаю... такое уже было со мной однажды, когда Вагнер запер меня в одиночке... среди ночи я очнулся... камера зарастала виноградной лозой, по стенам карабкался плющ, из темноты за мной следили горящие холодным светом глаза совы... потом появилась женщина в пурпурном платье, ее бледное лицо с черными улыбчивыми глазами, окаймляли рыжие кудри... своим смехом она лишила меня разума... я увидел как от нее стали отделяться дети с козьими рожками, еще не названные, не имеющие имен и не подозревающие о своей печальной участи... они кружили по камере, устраивали игры... в разгар вакханалии явился Вагнер... он был великолепен в своем совершенном безобразии... по его мнению, я был дерзок, нуждался в обуздании... из-за спины Вагнера вышла женщина... и он нашел мне женщину... бог послал в наш мир красоту, воплотив ее в женщину, несущую соблазны, и вложил в нее лживую душу... женщина была его сестрой... она изменяла мужу и, кажется, даже презирала его... одним прикосновение она смогла сделать меня красивым... она завивала мне кудри наподобие гиацинта... я весь светился... даже ростом сделался выше...
  -- И где это было?.. - спросил артист.
  -- В тюрьме...
   Мимо прошли прохожие.
   За прохожими ползла хмурая туча, пугая блеском молний.
  -- Идут и идут... и куда идут?..
  -- И куда не придут, всюду будут врагами... - Актер встал. Обогнув груду камней, похожих на стаю присевших волков, он наткнулся на странного человека, который шел, плача и рыдая.
   Актер спросил человека о причине слез.
   Человек начал свою историю с приветствия в виде длинного вступления и изящного риторического предисловия.
   У человека был дом, жена, дочь. И все это у него похитили обстоятельства. Сначала сгорел дом, потом пропала жена и следом за ней дочь.
   Обрисовав облик похитителя, человек разрыдался.
  -- У кого ни спрошу, никто ничего не знает ни о жене, ни о дочери... как в воду канули... похититель давно замышлял против меня, выказывал притворную благосклонность... по его доносу меня сначала уволили из школы, где я преподавал географию, а потом арестовали, обвинив в заговоре против власти... меня сослали на один из западных островов, их еще называют блуждающими, где я вел созерцательный образ жизни среди монахов... после окончания срока ссылки, я вернулся в город, который меня не ждал... похититель держал меня под наблюдением, а я делал вид, будто не замечаю слежки... пока я отбывал ссылку, жена умерла, а дочь сделалась женой похитителя... описание всех моих трагедий и несчастий заняло бы не один день... но со временем я стал находить в несчастьях утешение и уже не боялся худшего... а дочка... она еще девочка и легко исправится, если сумеет освободиться от власти этого негодяя... сначала он удочерил ее, женившись на моей жене, а потом сделал своей женой, когда ее мать умерла... и все это вполне сознательно придумывалось заранее... я узнал об этом из неотправленных писем дочери... это была такая своеобразная игра...
  -- Не думаю, что это игра... это жизнь, к которой надо относиться настороженно и сдержанно...
  
  
   * * *
  
   День был пасмурный.
   Писатель шел по следам артиста и сочинял финальную сцену романа. Иногда он обрушивался на себя с критикой:
  -- Финал этой истории просто ужасен... слова употреблены некстати и выражают совсем не то, что я хотел выразить... все превратно... и почерк ужасный... пальцы сводит судорога...
  -- С кем ты говоришь?.. - спросил артист и обернулся.
  -- С кем не скажу, а о чем, скажу в другой раз, если мы выйдем живыми из этого жуткого ущелья, и нас не сожрут гиены... я слышу их голоса... кажется, и они меня слышат и смеются... - Писатель пугливо глянул по сторонам. Его пугали прохожие, у которых были серые, неприветливые лица. От утомления в его глазах все двоилось, двоились и прохожие, которые появлялись неизвестно откуда, и неизвестно куда исчезали. Они казались ему обитателями преисподней. Женщины утаивали свои лица за повязками. - Надо остановиться... - сказал писатель и остановился, оглядываясь. - Мне кажется, мы заблудились...
  -- Соберись с силами... где-то здесь должна быть пещера...
  -- Сил уже нет... и ущелье сжимается...
  -- Скоро... скоро ты сможешь насладиться лицезрением этого города грехов...
   Как будто нарочно стало еще темнее.
   Гром потряс небо.
   Начал накрапывать дождь.
   Артист свернул за угол скалы, нависшей над дорогой, и очутились у входа в пещеру.
  -- Вот и спасение...
  -- Человек склонен к греху, а бог - к милости... - пробормотал, задыхаясь, писатель.
  -- А многословных он наказывает одышкой... мы дошли только до половины пути, а ты уже задыхаешься...
  -- Такое впечатление, что мы поднимались на небо... - сказал писатель, оглядываясь. - Необычная пещера... похожа на храм... и надо сказать, что строитель этого храма обнаружил вкус... ему нельзя отказать в знакомстве с перспективой, знанием рельефов и архитектурных деталей, благодаря которым пространство оживает и вся постройка выигрывает в стройности и в монументальности... однако мы здесь не одни...
  -- Бог любит не только нас... он любит и змей, и скорпионов... как-нибудь я расскажу тебе историю о соблазнении змеем девы в райском саду...
  -- Я знаю эту историю...
  -- И ты знаешь, кто ее написал?..
  -- Нет... говорят, это история бога...
  -- А что написал ты?..
  -- Несколько романов, но из материальных соображений не стал их публиковать... хотя жизнь и человеческое поведение определяются не только и не столько материальными обстоятельствами...
  -- Расскажи, как ты пишешь?.. мне интересно знать, как это происходит?..
  -- Я ищу слова, которые приводят в движение пружины интриги... приобретаю опыт, и постепенно вырастает книга... книги, как дети, растут ужасно медленно...
  -- У тебя есть дети?..
  -- Есть сын... а у тебя?..
  -- Молва говорит, что есть и сын и дочь, но я не уверен...
  -- Сколько раз ты был женат?..
  -- Не помню... помню только, что моя первая жена слыла ветреницей, обожала театр, ужинала в гостях, вставала после полудня, читала почту и разбрасывала любовные письма, где попало, так что всякий мог их прочесть... впрочем, я любопытным не был и всем этим ничуть не смущался... у меня была своя жизнь...
  -- Чем занималась твоя жена?..
  -- Ничем... она была привлекательной женщиной с приятными манерами... она и пленила меня своими манерами и приятной полнотой... о чем твоя книга?..
  -- Это будет история всех людей... я не придумываю интригу, не пытаюсь занять место судьбы, я рассказываю истории о том, как обстоятельства распоряжаются судьбой героев, причем все беды героев убедительно мотивированы, помощь выглядит случайной, неожиданной, иногда даже неправдоподобной...
  -- И кто главный герой?..
  -- Женщина, которая освободилась от кошмара остаться старой девой при живом муже и нашла счастье с бродячим актером... она путешествует с ним на осле и пишет письма мужу... иногда проливает слезы...
  -- Ты смеешься?..
  -- Нет... у нее пылкая душа и романтическое воображение... правда, письма пока довольно путанные, невнятные... она даже не пытается уверить в истинности происходящего, сделать письма более понятными и правдоподобным... повествование то забегает вперед, то возвращается назад... - писатель умолк, увидев незнакомку. Ее бледное лицо контрастно выделялось на фоне глухого черного платья, напоминающего монашескую рясу, а осторожный и беспомощный взгляд выдавал все ее тревоги и страхи.
   "Кто она?.. - размышлял писатель. - По всей видимости, жалкое, несчастное существо, разочарованное жизнью, исполненное смятения перед обстоятельствами, разрушившими ее мечты и надежды на счастье... но улыбка преображает ее... улыбаясь, она, наверное, вспоминает о чувствах, которыми была охвачена в другой жизни... она ничего не забыла, о чем свидетельствуют слезы и отрывочные фразы, пугающие меня... хотя, может быть, она говорит одно, но думает другое..."
   Незнакомка говорила о чем-то с артистом.
   Взглянув на писателя, женщина отвела взгляд.
   "Боже мой... неужели это он?.. сделаю вид, что не знаю его... невозможно быть счастливой с человеком, которого ты не можешь сделать счастливым... в сущности, у нас нет ничего общего... и потом материальные обстоятельства, среда... я отшельница, изверившаяся в людях, а он известный писатель... лучше мне доживать свой век в одиночестве... случайно встретились и разошлись... случай играет с нами, зная наперед, что есть более властные силы и именно они побеждают..."
   Писатель смотрел на незнакомку и размышлял:
   "Все, что выходит из рук бога - прекрасно... человек только все портит... бог есть, он царствует, но не правит, правят, скорее всего, какие-то иные силы, может быть, силы зла... и эти силы зачем-то нужны богу... и нет такого добра, которое не порождало бы зло... в каждом человеке оно есть... однако, как она мила и полнота ее приятна... меня уже влечет к ней... женщины как водоворот... нет, лучше мне не смотреть на нее, тем более, что она не сводит глаз с артиста... по всей видимости, у них была любовь... свидания, надежды, опасения, как я далек от всего этого... и весь этот винегрет губит суета... выдумать любовь, представить ее мне не трудно... у меня это давно вошло в привычку, запутывать читателей, вводить их в заблуждение... о чем это я?.. или я уже на небе?.. надо спуститься пониже... и в этом месте повествования рассмеяться, но я отвык от смеха... со смехом мне жилось бы, наверное, немного легче... и с воспоминаниями детства... впрочем, все это мертвый хлам... от трупов лучше держаться подальше... известно, куда они могут завести блуждающего... а я блуждаю... я весь в сомнениях, облеплен ими... они стали моей второю кожей..."
  -- Мне кажется, мы уже встречались?.. - заговорил писатель, обращаясь к женщине.
  -- Вполне может быть... кто вы?..
  -- Я писатель... как все писатели, что-то пишу... чему-то учу... правда, исправить никого не мечтаю... что криво выросло, прямым уже не станет...
  -- И много вы уже написали?..
  -- Много... - пробормотал писатель и, глянув на женщину, отвел взгляд, подумал:
   "Боже, неужели это Нора?.. она почти не изменилась, так же смотрит и так же душу веселит... нет, я уже не бог и вокруг меня не рай и кущи, а бездны и пропасти, мрак и тишина... что меня ждет?.. от этих мыслей грудь стесняет ужас... мне страшно... что за странный страх?.. она только взглянула, и тут же взгляд отвела... уже не сводит глаз с артиста..."
   Артист вскользь глянул на писателя, потом на женщину.
   "Кажется, ей больше нравится писатель... я тоже люблю играть словами на сцене, в обман вводить себя, других... впрочем, от слов одна тоска... хочется бежать, куда-нибудь от них, куда глаза глядят... она не сводит глаз с писателя... мне его жалко... пишет, ищет истину... возможно ли ее найти?.. и зачем?.. чтобы проснуться стариком?.. и звать наслаждение во сне, не имея сил испытать его наяву?.. всю жизнь я учу других чему-нибудь со сцены, но кто меня научит, как мне избавиться от плотских желаний?.. ну, избавлюсь, и что останется?.. пыль кулис и книги, сотни книг, которые я не успел прочесть... чтобы убедиться, что миром правит зло... все мы им заражены... и среди искушений ищем спасения... слышим благую весть, но не имеем веры... блуждаем, пытаемся понять, откуда эта весть исходит?.. и от кого?.. - артист потер виски. - Мне нужно жениться, чтобы не сойти с ума... еще раз попытаться стать счастливым... увы, счастливых мало... дорога к счастью слишком узкая... и она петляет, как змея, уводит в никуда... уже вечер... в траве звонят цикады... или это звон в ушах... кажется, в глазах темнеет... нет, нет, только не это... я едва выбрался из непроглядной тьмы, в которой вновь хочу увязнуть... день позади, впереди ночь... и мне страшно... милая Нора... я хочу ее обнять... и отталкиваю, как искушенье, от века висящее над нами... жало желания язвит, увлечь пытается в этот сладостный обман..."
  -- Простите, мне пора... - сказала женщина, прервав затянувшееся молчание.
   Писатель проводил женщину взглядом.
   "Постарела, пополнела, но все так же мила..." - подумал он.
  -- Туман ложится, зябко стало и темно... надо поискать убежище на ночь... ты здесь?.. - артист повернулся к писателю.
  -- Где еще мне быть?..
  -- Что ты все пишешь?..
  -- Пытаюсь изменить финал одной истории...
   Осыпались камни.
  -- Что это было?..
  -- Не знаю... - пробормотал писатель.
  -- Куда ты смотришь?..
  -- Я смотрю на пса, который появился как будто из-под земли... - Писатель глянул по сторонам. - Не разведчик ли он из стаи бродячих псов... место опасное... говорят, здесь люди исчезают бесследно... - Писатель повел плечами, как от озноба. - И мы можем исчезнуть... смотри, пес прилег и зубы скалит...
  -- Я ничего не вижу...
  -- Приглядись...
  -- Может быть, он один из тех, кто таится в темноте, и, желая зла, спасает, творит добро...
  -- Нет, на беса пес не похож... я думаю, он просто голодный пес... а мы добыча...
  -- Не пугай меня...
  -- Бояться смерти глупо...
  -- Что это?.. слышишь?.. лай... бежим... надо спасаться... и женщину спасать... - воскликнул артист...
  
   Писатель, артист и женщина забились в тесную щель в скале, лежали молча, обнявшись.
   Собаки толпились внизу, рыча, роняя слюну, кружили.
   Писатель размышлял:
   "Я слишком стар, чтобы снова начинать любовную игру... но желание язвит, хотя и знаю наперед, что будет... лишь мгновение страсти и все кончится... лицо исказит брезгливая гримаса и все... и все же я готов стать ее рабом... а потом долго буду проклинать себя за то, что поддался искушению... нет, лучше что-нибудь другое... не знаю, что?.. с природой не поспоришь... однако молчание затянулось, надо что-то ей сказать, но что?.. что я все еще люблю ее... и стыжусь... что от женщин лишь один обман, предательство и ложь... нет, лучше промолчать... и, тем не менее..."
  -- Собак не слышно, наверное, ушли... - заговорил писатель и привстал.
   В ползущем мимо расселины тумане ему виделись различные образы, причудливо меняющиеся. Писатель провел рукой по лицу, как будто паутину смахнул.
   "Мне было всего 13 лет... я жил у тети в доме на Болотной улице... она жила этажом ниже... я был влюблен в нее... мы испытали близость в ту ночь, когда как будто все ветры собрались и пели хором... в камине пылали дрова... стены были завешаны коврами... и все же было холодно... меня всего трясло..."
   Женщина повернулась спиной к писателю.
   "Что если я поцелую ее?.. - размышлял артист. - Кажется, она не против, лишь задышала чаще... и взгляд стал слегка косить... и румянец появился на щеках... все, как и тогда, когда она была невинна и прекрасна... и я был еще не так уверен в себе... она и теперь божественно прекрасна и способна эту тесную щель превратить в рай... я хочу ее поцеловать, но я ли это?.. помню, когда я ее поцеловал, она рассмеялась... я отстранился, спросил, чем вызван ее смех?.. она сказала, что у меня был такой серьезный вид... все повторяется, я слишком серьезен... успокойся, это игра, всего лишь игра... я со страхом жду ее продолжения... я весь дрожу... пожму ей руку, обниму и поцелую, если не умру от страха... ответит ли она на поцелуй?.. она ответила... мне надо улыбнуться... я слишком серьезен и мрачен... я такой же, как и мой дядя со стороны матери... он отличался любовью к риторике и изысканным выражениям... тогда все были поэтами, старались выражаться как можно искусственнее и менее понятно... это было общей модой... дядя умер холостяком, а у дяди со стороны отца было пять или шесть жен... и он был палачом в тюрьме, пока не отменили смертную казнь... у него было прозвище Избавитель... иногда он является мне, говорит, что у него есть возможность покидать свою могилу не только ночью, но и днем... однако я отвлекся... что я делаю?.. я слежу за облаками... и я смущен... а что делает она?.. она молчит... взглянула на меня и улыбнулась... улыбка манит обнять ее и тихо млеть..."
  
   Длилась ночь...
  
   Утром женщина ушла своей дорогой...
  
   Писатель и артист шли и шли, но куда? Вперед или назад? Им казалось, что они кружат на месте...
   Вокруг возвышались все те же скалы, утесы.
   Они остановились.
   Внизу змеилась река, сверкала чешуей ряби. Над водой висел туман...
  -- Слышишь?..
  -- Что это?..
  -- Смех гиен... они смеются хором... не понятно, удаляются они или приближаются... надо поискать убежище... кажется, нашел... - Писатель остановился у скалы, стоял, глаза таращил, пытаясь что-то разглядеть в темном лоне пещеры. - Тьма кромешная... нет, там кто-то есть?.. - Он умолк, увидев лицо женщины, подумал: "Опять она?.. или нет?.. - писатель отвел взгляд, снова глянул на женщину и уже не мог отвести глаз. - Или это лишь тень бездушная, но в ней я вижу сходство с Маргаритой... прошлое преследует меня... я думал, что расстался с ней навсегда... - размышлял писатель. - Она не одна... танцует, как на сцене... не в театре ли я?.. кажется, я попал на представление кордебалета... хочу и я танцевать, но, боюсь, голова закружится, и я полечу в эту пропасть... или я уже лечу?.. витаю... где низ, где верх у этой бездны?.. и, кажется, я не один парю над скалами... какие-то мстительные духи преследуют меня... ясно их не вижу, но знаю, они что-то готовят... обернуться я не смею, боюсь... вдруг это не мстительные духи, а мои жены?.. а впереди та, первая, что завладела моей душой и едва не увела меня за собой путем превратным... я думал к богу иду, но, увы... не ангел вел меня, а бес... вел, подталкивал меня в спину и смеялся, шептал в ухо: "Через зло к добру веду тебя..." - Кажется, женщина что-то сказала... или это звон цикад и жужжание... я настороженно с опаской относился к ней... мои сомнения и размышления о ней заняли бы не одну главу в книге, которую я сжег... эта книга смущала мне глаза и чувства... было неприятно держать ее в руках, и я сжег ее, думал, освобожусь, но как-то пусто и неприветливо стало на душе без нее... мне опротивела поэзия, философия... увы, как только связь с Норой исчезла, я не смог родить ни строчки... и это была лишь прелюдия к тем переменам, в которых, как мне казалось, я должен был стать известным или погибнуть... нельзя спасти человека от самого себя... помню, я прогуливался по террасе, когда появился некий человек... худой, бледный, как будто он только что вышел из больницы... это был известный художник, один из создателей смутных видений и апокалипсических картин, в которых ни он сам, ни кто бы то ни было, не мог разобраться... лоб высокий, взгляд жгучий, нос острый, губы тонкие, красиво очерченные... он то приближался, то удалялся... мрачный, печальный, он блуждал, оставляя позади обрывки фраз, не связанных друг с другом мыслей о живописи, музыке, поэзии... помню, я спросил его о чем-то, не помню о чем... и не помню, что он ответил... у него была комната во флигеле... до этого он жил с женой в доме дяди, который если и помогал им, то сам того не подозревая... его дядя был известным философом, рылся в книгах и не мешал жене и дочери жить или умереть, как им вздумается... художника он не замечал... если зло и появляется в мире, то всегда из-за какого-нибудь философа... увидев человека, отмеченного этим опасным даром, я обычно спешу удалиться... все философы бывают несколько странны, и рассуждают они как одержимые, не знающие, что говорят, но им воздвигают памятники и вешают на стены доски с их изображениями... жена художника обожала театр... подозреваю, что она скрывалась в театре от скуки постоянного сожительства с мужем... театр спасал ее от безделья... это вполне приличное занятие для женщины... философия - это зло... многие люди, даже из власти, не чужды философии... дядя художника заставлял страдать лишь жену и дочь, которых уже нет среди живых, но вызывал восхищение и слезы у тысяч своих поклонников... впрочем, оставим в покое философию, которую я знаю недостаточно, и философов, которых я вообще не знаю, чтобы выносить им приговоры... если они необходимы, пусть остаются, но каждый раз, когда я слышу их рассуждения, меня охватывает раздражение... правда, когда я слышу нелестную подробность из их частной жизни, мне приятно и легче переносить свое собственное ничтожество... наверное, я завистлив... сознаюсь, я завидовал художнику, и если бы мне удалось присвоить несколько его удачных мыслей и развить их, я, наверное, был бы счастлив, может быть, даже улыбнулся бы... обычно я мрачен... однако я устал, пожалуй, сяду..."
   Продолжая размышлять, писатель сел на камень, потом лег, вытянулся, закрыл глаза, изображая состояние блаженства, даже захрапел.
   Во сне писатель прожил жизнь полную ужасов, спутанную, безобразную, породившую всех тех женщин, которые будут преследовать его в дальнейшем. В этом кошмаре он был художником и пробудился писателем, потянулся, осторожно зевнул, потер глаза, чтобы узнать, где застал его сон: на ложе под лестницей или на чердаке, где обычно спят бездомные художники. Он настолько увлекся своей ролью несчастного, что даже жалобно заскулил, как старый пес, доживающий свою собачью жизнь.
   "Что и говорить... я бы не стал себя превозносить, но и проклинать не стоит... я был скверным человеком, но скрывал свои пороки... извинял их в себе, хотя в других они вызывали у меня раздражение... я мог, когда было нужно, проявить немного вкуса, немного ума, немного здравого смысла... кроме жен, у меня были уличные женщины, почти жены... одну из них я попытался исправить... однажды, выслушав меня, она сказала: "Убирайся!.." - и я оказался на улице чужого города без гроша в кармане... ночь я провел на пустующей вилле судьи, которого сожрали его же собаки, потом в конюшне... я лежал на соломе и слушал, как переговаривались и ржали лошади... я думал, что был необходим этой женщине, думал, брошусь к ее ногам, и она простит меня... увы, я вернулся, не дав ей привыкнуть к моему отсутствию... несколько дней я скитался с расстроенным лицом и блуждающим взглядом... конечно, не стоило мне падать ниц и унижаться перед шлюхой, которая возомнила себя великой актрисой... умолчу о подробностях этой сцены, чтобы не рисовать удручающую картину печали и слез..." - Писатель встал. Он стоял, сгорбившись, пряча руки под фалдами потрепанного фрака, и смотрел на женщин. Лица у них были веснушчатые, землистые и обветренные.
  -- Кажется, я собрался куда-то идти, но куда?.. вы не знаете, куда я собрался идти?.. - обратился писатель с вопросом к прохожему. - Впрочем, неважно... наберусь храбрости и пойду куда-нибудь, чтобы вести жизнь нищего и испытывать презрение к себе... нет, это невыносимо..." - Писатель сказал какую-то фразу на латинском языке, но его никто не понял.
  -- Что с тобой?.. - спросил артист. Он уже давно с беспокойством наблюдал за писателем.
  -- Ничего...
  -- Мне кажется, ты чем-то расстроен?..
  -- Пусть мое положение не очень тебя беспокоит... все идет так, как надо кому-то... не знаю, кому... может быть, богу... - Писатель огляделся. - Среди этих скал прошло мое детство... во сне душа у меня окрылялась, ум приобретал гибкость... я чувствовал себя способным на все... лицо мое принимало выражение восторга, я шептал стихи... помню, в 7 лет я написал поэму без героя... середина поэмы я помню, но не помню ее конец и начало, потому что в начале я не понимал ни того, что говорил, ни того, что делал... даже не пользуясь унизительными уловками, недостойными мелкими хитростями, я приобрел известность, имя... и все благодаря общественному мнению... моим поклонникам я устраивал сатурналии... и просыпался в слезах, таким же, каким заснул: скромным от гордости и трезвым в силу нужды... какая жалость... я умер как поэт и меня похоронили на общественный счет... сделали из меня мифическую личность... но мертвецы слышат, как по ним звонят колокола...
  -- У тебя нет родных, близких?..
  -- Нет... а если бы они и были, стоило бы делать из них неблагодарных людей?.. к этому обычно приводят оказанные им услуги...
  -- Может быть, тебе лучше вернуться к жене?..
  -- Ты забыл... моя жена умерла... мне некуда идти... я думаю вернуться на один из западных островов... их еще называют островами блаженных... - Писатель сказал какую-то фразу на латинском языке.
  -- Ты знаешь латынь?..
  -- Дядя научил... он знал несколько мертвых языков... стены его кабинета были заняты портретами предков до 16 колена... написанными, кстати, чрезвычайно плохо... он пропадал на службе... и у него еще оставалось время изучать римскую историю... да, когда-то это было возможно...
   Возникла пауза.
  -- Что за история с примадонной?..
  -- Хочешь, я расскажу?..
  -- Рассказывай...
  -- Муж примадонны был историком... и когда он сбежал от нее, я почти год, терзаемый подагрой, должен был ее смешить... я с трудом вызывал у нее лишь кривую улыбку... помню, как закутанная в халат, противная самой себе, она сидела на кровати под балдахином, свесив руки, и смотрела на меня как на пустое место... вдруг она улыбнулась, улыбку вызвали мои слова... я решился сказать, что она все еще хороша собой... и это было похоже на чудо... талант шута, способность унижаться я довел до предела совершенства... я выгибал спину, выражая свое восхищения ею вокабулами, поднимал или опускал плечи, наклонял голову особым манером, закрывал глаза и разыгрывал изумление... несчастная женщина, она сама страдала и заставляла страдать прислугу... в конце дня все это повергало меня в уныние, мне становилось тоскливо и жалко смотреть на самого себя... а она хотела видеть меня смеющимся... это с моей-то физиономией... по субботам примадонну обычно посещали гости... помню поэта, похожего на старую обезьяну... походка у него была не слишком легкая, но и не такая неуклюжая, как говорили... я терпеть его не мог, но любил смотреть, как он читал свои стихи... он напоминал мне бесноватого... он пытался изобразить сумасшедшего в сумасшедшем доме и смешил меня до слез... бывали у примадонны и художники, и музыканты... весьма достойные люди... иногда появлялся известный философ, черт бы его унес вместе с его учением... вот кто виновник всех моих несчастий... я имел все и из-за этого болвана все потерял...
  -- Что же случилось?.. - писатель изобразил любопытство.
  -- Помню, философ сел на собачку примадонны, с которой она не расставалась даже когда спала... я помог ему похоронить собачку... я знал, что рано или поздно философ отплатит мне злом за добро... расплата в этом мире наступает всегда... зло возвращается к нам... самое простое - смириться перед справедливостью возмездия и одуматься или исправиться... либо оставаться таким же, каким был, либо все осмеивать и презирать... примадонна смирилась с исчезновением своей любимицы и завела другую собачку... помню эту жуткую сцену... я смешил примадонну, рассказывал ей какую-то смешную историю, анекдот... смеясь, я сел и почувствовал, что сел на что-то живое... я испугался, побледнел, вспотел... я боялся встать... философ спросил меня, что со мной?.. что меня так напугало?.. я шепчу ему, помолчите... вместо того чтобы дать мне время прийти в себя, этот идиот стал выяснять причину моего испуга... я не разыгрывал испуг, я на самом деле был испуган... своими расспросами философ привлек внимание публики... в воцарившейся тишине вдруг послышался глухой, прерывистый стон, словно кого-то душили... уже потерявший голову от страха перед содеянным, ничего не видевший, как это бывает в такие минуты, я медленно приподнялся и все увидели полузадушенного мопсика... поднялся такой крик, тебе и не вообразить... я понял, что погиб... и погиб безвозвратно... ты думаешь это все?.. ночью я проснулся от стука в дверь... явился философ... он, видите ли, не мог заснуть, его мучили мысли... до утра он не давал мне спать... от его монолога в моей памяти сохранились только слова, которые мне показались понятными: репутация, пристойность, целомудрие, стыд, посмешище... из его речи я узнал, как он жалок и несчастен... он, видите ли, вдруг среди ночи почувствовал приближение смерти... жизнь уходила, а он все еще оставался девственником... впрочем, вполне возможно, что все это было не совсем так... наверное, эту историю я где-то прочитал...
  -- И что же дальше?.. - спросил писатель.
  -- Как оказалось, философ давно был влюблен в примадонну и уже несколько раз пытался объясниться... он просил меня помочь ему... я уговорил примадонну выслушать его... примадонна молча выслушала его, встала и ушла... только представь себе сцену, в которой этот шут, скоморох вместо признания в любви, сознался в том, что задавил ее мопсика... всего у примадонны было около дюжины мопсиков разной масти... примадонна ушла, а философ все говорил... в тоне его голоса я различал голос ненависти, ревности, даже стоны любви... и вдруг он зевнул... и я невольно зевнул, сам не понимая почему... он встал с такой легкостью и с таким изяществом, что я невольно почувствовал, как я неуклюж, туп, тяжел... и снова я зевнул... да, да... я зевнул... истории о любви мне интересны... они могут некоторое время вызывать восхищение, но, в конце концов, вызывают зевоту...
  -- Любопытная история... - пробормотал писатель и зевнул. - Извини...
  -- Зевай, зевай сколько тебе угодно, не стесняйся... - Артист разгуливал по каменной террасе в скалах, напевая арии из разных пьес и время от времени восклицая: "Как это прекрасно и естественно..." - Он пел, постепенно повышая голос, с жестами, гримасами...
   "Что с ним такое?.. я не узнаю его... - размышлял писатель. - Он был так жалок и несчастен и вдруг такое превращение... он явно во власти какого-то исступления, восторга, столь близкого безумию, что я начинаю беспокоиться..."
   Писатель вдруг запел в унисон.
   Артист был растроган.
  -- Ты мог бы сделать карьеру в опере... - сказал артист. - Ты так похож на меня... в детстве я набивал голову книгами, которые нужно было бы сжечь... и превратился в нищего... отец пытался сделать из меня инженера, а мать хотела, чтобы я был счастлив... она была известной женщиной но, увы... она умерла... ее жизнь оборвалась раньше времени... и моя карьера инженера не пошла дальше... я увлекся сочинительством, написал поэму, которую сам не мог прочитать до конца... начинал картавить, заикаться... - Артист состроил гримасу, потом еще одну, рассмеялся.
  -- Со стороны мы представляем собой двух идиотов...
  
   Одному богу известно, сколько приятных и неприятных последствий последовало за этой сценой. Они цеплялись друг за друга, но это уже другая история...
  
   * * *
  
   Ночь застала писателя в ущелье.
   Ничего плохого с ним в эту ночь не случилось. Он отделался лишь несколькими кошмарами.
   Занялась заря и писатель очнулся, чтобы продолжить свой путь, но он не знал, куда направиться.
   "Какая разница, куда идти, туда или сюда..."
   Он шел пока не упал ничком на песок.
   "Если умирать, так лучше умирать здесь, чем чуть дальше..." - подумал он и потерял сознание.
   Спустя какое-то время писатель пришел в себя и понял, что лежит на песке и не один.
   Рядом с ним лежала женщина.
   Писатель перевернулся на спину, испытывая странное состояние. Он был собой и в то же время кем-то еще.
   Привстав, он огляделся.
   Пейзаж был мрачный, зловещий.
   Женщина спала.
   Писатель осторожно заглянул женщине в лицо.
   Лицо бледное, губы тонкие, изящно очерченные, глаза закрыты.
  -- Мне кажется, я рожаю... - прошептала женщина и открыла глаза...
  
   Писателю пришлось принимать роды и обмывать появившегося на свет младенца.
   Пока писатель занимался ребенком, женщина очнулась и с удивление воззрилась на писателя.
  -- Вы кто?..
  -- Я писатель... и отчасти акушер... - Писатель улыбнулся. Он говорил, прикрываясь завесой непонятных и образных выражений. Неудивительно, что женщина не поняла ни слова из его монолога. Выглядел писатель вполне прилично, и она положилась на чувства, хотя они и обманчивы.
   Писатель и женщина объяснились и после объяснения нашли пещеру и стали жить.
   Человек хочет быть счастливым. Если цель жизни - удовольствие, у человека есть все необходимое, чтобы быть счастливым...
  
   Этот период своей жизни писатель прожил как муж и философ.
   "Бог послал мне эту женщину... - думал он. - Хотя, как говорят, женщину посылает человеку некто другой..."
  
   Женщина проснулась, а писатель все еще спал.
   Ему снилось, что он лежит в тенистом саду в окружении детей с рожками. Он любил детей. Дети в его сне были внешне похожими, но разными по характеру. Они играли, ползали по нему...
  
   Лето писатель, женщина и мальчик провели в пещере и никому не мешали жить. Не создавали они проблем и богу...
   Проснувшись от сна, писатель вышел из пещеры наружу.
   Ночь еще скрывала половину неба.
   Почти равнодушно, как философ, писатель созерцал пейзаж.
   Вдруг по небу прокатился гром. Повеяло холодом.
   Писатель судорожно повел плечами и быстро вернулся в пещеру.
   Женщина встретила его слезами. Она нечаянно придушила ребенка во сне.
   Мальчик лежал, объятый трепетом смерти и тихо скулил. Эхо гулко отзывалось на его стенания.
   Писатель глянул на женщину. Ему показалось, что над женщиной витали ангелы смерти.
  -- Бог дал, бог и взял... - пробормотал писатель. - Все мученики, разрешившись от тела, пребывают на небе с богом... там мальчику будет хорошо... там он уподобится ангелам... впрочем, в этом я не совсем уверен... пока все это только предположения, однако предположения довольно правдоподобные...
   Сбивчиво, порывисто женщина что-то сказала.
   Писатель не понял, переспросил.
  -- Я задыхаюсь... - прошептала женщина. Она умерла от приступа астмы...
  
   Похоронив женщину и ребенка, писатель сел на камень у входа в пещеру.
   Он сидел и размышлял:
   "Скоро зима... надо возвращаться в город..."
   Помедлив, писатель собрал свои вещи и пошел.
   Он шел, пока не пришел в город.
   У руин женского монастыря писателя арестовали за бродяжничество.
   Из тюрьмы писатель вышел по амнистии усмиренным, так что среди людей был словно овца.
   Он вернулся в дом, в котором когда-то жил, но его никто не узнал. Его считали умершим и не вспоминали о нем.
   Писатель не предался отчаянию, он спустился с террасы, вышел на площадь и представился толпе как вестник от бога. Среди прочих вполне достоверных подробностей он сообщил людям нечто такое, отчего невозможно было не прийти в удивление. Люди смеялись и аплодировали.
   Увидев человека в форменной одежде, писатель спрятался за спинами зрителей.
   С властями писатель вел себя как собака, вилял хвостом.
   Власти запретили писателю говорить и распространять всякую ложь, противную истине, и тогда он подкрепил свои слова чудом и совершил нечто невиданное, после чего покинул город. Но об этом достаточно...
  
   * * *
  
   Писатель спал.
   Во сне он переходил из города в город и очутился на острове, где обитали те, кого называют блаженными, но и там он не получил ответа на вопрос о происхождении зла и причине страдания невинных людей.
   "Может быть, кара бога - это испытание, если только он в действительности правит миром и определяет судьбы людей... но иногда мне кажется, что он или не может, или не хочет вмешиваться в человеческие дела..." - размышлял писатель. Днем он шел, куда вела его дорога, а ночью созерцал звезды, украшения неба, но ничтожны знания человека о тайнах и чудесах окружающего его мира и ничтожен и жалок сам человек по сравнению с богом...
  
   Той же ночью писатель едва не погиб.
   Спасителем оказалась женщина из лупанария.
   С рассветом женщина ушла, и писатель остался со своей скорбью и своими ранами и сомнениями.
   "Необъяснимо существование зла на земле... и не объяснимы страдания человека... но только безумец может сказать, что нет бога..." - поставив многоточие, писатель поднял голову и увидел внешне довольно невзрачную женщина, но для своего времени эта женщина была фигурой исключительной и трагической. Она была дочерью мэра и играла роль блаженной. Не раз она являлась писателю во сне.
   Женщина скрылась в руинах женского монастыря.
   Писатель устремился за ней. Все его попытки найти блаженную кончились ничем.
   Он сидел на обломке капители и терзался.
   Пришла ночь.
   Во сне писателю явилась блаженная. Она советовала ему поскорее умереть, чтобы таким образом освободиться от плотских мучений и терзаний, но он устоял в этом испытании и не поддался искушению.
   "Почему бог лишил людей бессмертия?.. смерть - это конец надеждам... это путь в никуда... в яму, в чертоги мертвых, откуда нет возврата и воздаяния..." - думал писатель. Вслух он ограничился намеками и выражениями сомнений в существовании этой ямы, хотя в одном из снов он был взят на небо, и видел ее оттуда.
  -- "Мыслимо ли, чтобы бог причинял страдания человеку из любви к нему?.. он не только губит невинных как злодеев, но еще и смеется их отчаянию..." - Глянув в проем в стене, писатель увидел блаженную внимающую и сострадающую. Она знала все, что бог назначил городу и горожанам, и все, в чем он им отказал...
  
   До ночи писатель блуждал в руинах, но никого не нашел, кроме крыс.
   "Говорят, кого бог любит, того и наказывает... и нам, чтобы жить, приходится смиряться с этим и терпеть... и это несомненно... нелегко человеку расстаться со столь утешительной для него верой в то, что над ним с небес наблюдает некто, любящий его, готовый помочь и спасти... не верю я, что всему и всем - одно: одна участь и праведнику и нечестивому... и смерти я не верю... смерть - это не тот рубеж, за которым все кончается для человека... как странно, живые знают, что умрут, и не беспокоятся, а что знают мертвые?.. я думаю, ничего... если со смертью все для людей исчезает, то в чем же справедливость?.." - На этом размышления писателя прервались. Он заснул...
  
   Длилась ночь.
   Утром писатель продолжил поиски блаженной...
  
   Писатель случайно наткнулся на блаженную в портике входа.
   Она повесилась.
   Мимо обвисшего в петле трупа женщины шли прохожие.
   "И никто даже в шутку не спросит, почему она повесилась?.. или ее повесили?.. но за что?.. - размышлял писатель. - Не могла она сама повеситься, так как это считается преступлением... в древности самоубийц даже судили, выносили смертные приговоры за вмешательство человека в дела бога... кому-то она помешала своей жизнью..."
  -- Что же делать?.. - забывшись, прошептал писатель вслух.
  -- Не спрашивайте меня об этом, я не бог... - сказал прохожий, который стоял за спиной писателя. - Впрочем, я могу помочь вам похоронить невинную... я знаю, что вы не замешаны в этом деле... и не склонен поднимать тревогу по этому поводу... смерть такой же неотъемлемый атрибут человека, как жена, дети, имущество...
   С помощью прохожего писатель вынул труп блаженной из петли и положил на паперть, по которой шли прохожие, сами не зная, куда они идут.
   Блаженная вдруг открыла глаза и сказала:
  -- Я не умерла?..
  -- Что она сказала?.. - спросил прохожий.
  -- Она хочет, чтобы мы повесили ее там, где она висела... я смотрю, вы знаете ее...
  -- Она дочь мэра... играет роль блаженной и девственницы... чем-то она похожа на мою дочь... ее похитили... всю жизнь я ее искал, даже не зная, что, собственно, ищу... у блаженной своя история... говорят, она уже не раз воплощалась и видела многое из того, что скрыто от смертных за складками занавеса...
  -- Я ничего не понял... - писатель потряс головой.
  -- Посмертные истории способны запутать всякого... вы меня не узнаете?..
  -- Узнаю...
  -- Что с вами?.. вы побледнели... вы боитесь смерти?..
  -- Бояться смерти - это все равно, что знать то, чего не знаешь...
  -- Как писатель вы, наверное, что-нибудь написали о смерти...
  -- Нет, не написал, но пытаюсь написать... а вы, как философ, наверное, что-нибудь родили, какое-нибудь учение?..
  -- Бог запретил мне рожать... я могу только принимать роды... порождать - дело бога... а рожать - дело женщины... о чем ваш роман?..
  -- Главный герой романа - известный поэт... ему даже поставили статую из железа... совершенная дрянь... все ее достоинство в ржавчине...
  -- Вы давно вернулись в город?..
  -- Неделю назад... в городе мало что изменилось... у его обитателей все та же затаенная злоба к власти, и страх... и самое печальное то, что во всем этом нет никакого смысла...
   Мимо прошла толпа прохожих.
  -- Что же вы замолчали?..
  -- Я смотрю на прохожих и думаю, смогли бы они восстать против власти?.. нет... им восставать ни к чему... хотя о мятежниках они говорят... иногда даже пишут...
  
   * * *
  
   Ночью писатель сидел в кресле еврея и рассказывал актеру историю своей любви с печальными последствиями.
  -- Нет повести печальнее на свете... - писатель вытер слезы. - Она жила в руинах и являлась мне во сне... а недавно она обрела плоть и кровь, явилась мне воочию... я вынимал ее из петли... в ней почти не осталось изящества... она невысокого роста, худощавая, рыжая, шрамы на запястьях... ликования я не испытал, но когда она вдруг воскресла и открыла свои темные глаза, пугающие и испуганные, я провалился в них как в бездну... случилось так, что прошлой ночью я оказался в ее келье... я попытался обнять ее, прильнуть к ее губам, но она отстранилась, сказала совершенно без чувства: "Проснись..." - и я проснулся, все еще испытывая желание и испуг...
   Писатель умолк и снова заговорил. Голос его прерывался.
  -- Я записал этот сон... я старался писать как можно сдержанно, без прикрас... когда я прочитал то, что написал, мне стало страшно... оказывается, я могу проникать в чужие сны...
  -- Не думаю, что такое возможно... - пробормотал артист.
  -- Любовь и судьба испытывают человека...
  -- Я слышал историю блаженной... говорили, что она ушла из дома из-за мачехи, а спустя какое-то время мачеху нашли мертвой... и мертвая она подверглась всем способам бесчестия, которых сумела избежать при жизни... при вскрытии в ее внутренностях не обнаружили сердце, да и есть ли сердце у женщин?.. как ты думаешь?..
   Писатель высказался скромно и кратко.
  -- Убийцу нашли?.. - спросил писатель после паузы.
  -- Убийцу опознала прислуга... донесла... убийца пытался бежать... взобрался на барку и вдруг услышал непонятно откуда взявшийся голос: "Останься..." - и все же он вышел в открытое море... он первый увидел эту волну убийцу... море выбросило его труп и трупы спутников на песчаную косу, где их нашли птицы... утопленники лежали, зарывшись головой в песок... жуткое зрелище... говорят, убийца был влюблен в дочь мэра, которой после смерти посылал кошмарные ночные сны... она кричала по ночам, крики ее были столь громкими, что люди сбегались к дому и стояли под окнами... это было невыносимо... она ушла из дома, блуждала по городу с печальным лицом без определенной цели, пока не разразилась буря с раскатами грома и сверкающими молниями... от грозы она нашла убежище в руинах... многие вещи происходили с ней той ночью, но кое-что случалось и в дневное время, когда она пришла в себя... даже если эти события и представлялись как сны, правильно было бы назвать их чудесами, поскольку невозможно было выяснить, откуда они приходили и где они зарождались... в одном из снов она увидела гибель города... когда она рассказала свой сон людям на площади, ее арестовали и бросили в тюрьму за распространение ложных слухов... из тюрьмы она переселилась в желтый дом, а потом снова в руины женского монастыря...
   "Где она теперь?.." - подумал писатель...
  
   О смерти блаженной писали в газете, и когда она появилась в толпе на площади и, возвысив голос, стала проповедовать, толпа пришла в беспокойство: одни в ужасе замерли, другие устремились прочь из города. При этом у немого вдруг прорезался голос, хромой от рождения отбросил костыли и пошел, а у мертвой вдовы при отпевании на кладбище из чрева вдруг выскользнул живой ребенок. Неожиданный и истошный крик младенца заставил служителя с кадилом в смущении отступить от гроба.
   Описанное в газете происшествие позволило жителям города понять, что лучше петь славословия богу, чем недооценивать его силу...
  
   * * *
  
   Утром другого дня писатель нашел лодку в камнях, вычерпал из нее воду, оттолкнулся от берега и поплыл в сторону западных островов. Их еще называют блуждающими...
  
   На море царил штиль.
   Писатель лежал на дне лодки, созерцал небо и размышлял:
   "Это безумие... я сошел с ума... как я найду эти острова?.. правда, некоторые называют безумие божьим даром, но у меня на этот счет нет уверенности... вернее уверенность уступает место сомнениям..."
   Вдруг писатель услышал странный шум. Он привстал.
   Одна волна-убийца смыла писателя, а другая вернула его на место. Он даже не успел испугаться. В ту же минуту море опять стало как зеркало.
   Поняв это как знак, писатель решил не испытывать судьбу и повернул лодку к берегу...
  
   Ночью писателю приснился сон, в котором он очутился на острове блаженных. Блуждая по острову, он наткнулся на женщину. На ней была одежда и украшения, которые обычно носят примадонны, на голове венок целомудрия. Волосы ее были окрашены в рыжий цвет, что добавляло изощренность ее красоте.
   Что-то упало, разбилось, и писатель очнулся.
   В комнате было душно. Он набросил плед на плечи, вышел на террасу, заставленную пустыми горшками и сел в кресло еврея.
   Какое-то время он сидел и смотрел.
   На стене тени исполняли траурный танец.
   Доносился шум прибоя и крики чаек. Море исполняло реквием. Чайки были солистами.
   Среди танцующих теней писатель различил едва заметную трещину, которая спускалась вниз и терялась в пустых горшках.
   Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание, что вызвало у писателя тревогу. Он встал и пошел вдоль стены, которая не кончалась.
   "Где же дверь?.." - подумал он.
   Кто-то окликнул писателя.
   Он оглянулся.
   За его спиной стояла рыжеволосая незнакомка из сна и улыбалась улыбкой матери.
   Какое-то время писатель молча смотрел на нее, потом обнял ее довольно грубо, неловко.
  -- Ты копия своего отца... его грация очаровывала не только женщин... помню, однажды он выступал на сцене летнего театра в роли гетеры... его много раз вызывали... - Незнакомка рассмеялся каким-то захлебывающимся смехом, и писатель очнулся в лодке, наполовину заполненной водой. Он привстал, огляделся. Вокруг только море и небо...
  
   Длилась ночь, и длился сон писателя...
  
   Писатель спал, когда дверь в комнату отворилась и вошла Маргарита, жена Вагнера, начальника тюрьмы, с которой писатель почти год пел и жил почти как с женой, когда Вагнер впал в кому от инсульта.
   Маргарита легла на ложе и обняла писателя.
   Писатель очнулся, что-то пробормотал и затих, как умер...
  
   Вагнер умер во сне. Его, спеша, похоронили и забыли. От него осталась тюрьма, совы в башне и призрак Маргариты.
   Иногда Маргарита являлась арестантам. До утра она пела им песни и возвращалась на небо, зарастающее цветами.
   После смерти Вагнера, начальником тюрьмы назначили женщину. Небо для нее было пусто, и идея бога не возникала ни в стихах, ни в прозе, даже ради того, чтобы ее опровергнуть. Мысли ее были обращены к мужчинам. Звали ее Аврора. Днем она носилась с планами перестройки тюрьмы, а ночью пробуждала страстное желание у многих.
   Тюрьма располагалась на территории заброшенного монастыря. Начинающийся за воротами длинный и узкий проход приводил на небольшую площадь, окруженную строениями разной высоты, которые были соединены в один жилой дом. На этой площади Аврора читала свои стихи и устраивала сатурналии.
   Кончила Аврора довольно скверно. Она повесилась, оставив записку, в которой описала обо всем, что было у нее на душе. Как все женщины она тосковала и страдала, и страдания ее были исполнены горечи и унижения. Одиночество, которого так жаждут несчастные, не приносило ей радости, рождало отчаяние, уныние, слабость, делало ее подобной мертвецу, придавленному гробовой плитой, которую она не в силах была приподнять.
   "Любовь - это болезнь... я пыталась избавиться от этой пагубной привычки, молила небо, но, увы..."
   Так Аврора закончила эту эпитафию самой себе.
   У Авроры был муж, склонный жить беспечно и поддаваться впечатлениям минуты. Прочитав несколько книг, он вообразил себя писателем. Несколько лет он жил так, словно у него не было ни должности библиотекаря при тюрьме, ни жены. Дебют был запоздалый. В ту пору ему было уже 43 года. Причиной столь позднего рождения гения была лень и сонливость. Он просто плыл по течению и был известен как автор чувствительных драм, поставленных на сцене тюремного театра. Смерть жены послужила ему предостережением, а ее записка дала случай стать скандально известным. Роман гения, который начинался с представления действующих лиц и описания их родословной, отнесли к области саг или произвольной поэзии. И хотя большую часть романа написала Аврора, гений был вполне уверен в своем авторстве. Став известным, он сблизился с властью города, что не следовало делать. К власти опасно приближаться. Можно привести немало устрашающих примеров и соображений на этот счет.
   Всеобщее восхищение романом гения повергло мэра города в озлобленное уныние. Мэр сам писал гармонической прозой. Он навел справки у секретаря, но ничего дурного о гении не услышал, как не услышал и особых похвал.
   Секретарь мэра был холост, не глуп, обладал кое-какими знаниями и даже приличными манерами. Говорил он по записке, невнятно, к тому же речь его прерывалась кашлем, напоминающим смех. Бросалось в глаза, что текст записки противоречил действительному и возможному положению вещей, и не раз ставил в тупик самого автора.
   Секретарь умолк, запутавшись в противоречиях и остерегаясь сообщить что-нибудь такое, что могло бы его скомпрометировать.
   Мэр ждал от секретаря невесть чего, все поднимал брови в ожидании, но, увы. Ему оставалось только преклоняться и благоговеть перед изощренной утонченностью гения.
   Однако услышав о трагедии гения, которую секретарь представил как комедию в одном действии, мэр невольно вздрогнул. У него даже мурашки пробежали по спине.
   "Вот и мотив..." - подумал он...
  
   Ночью за стаканом вина, к которому мэр имел с некоторых пор некоторое пристрастие, что бросалось в глаза, он переписал финал поэмы, прекрасный и страшный одновременно, когда в дверь поскребся секретарь.
  -- Вы не спите... ну и ночь... буря бушует... все нижние улицы города затопило... есть жертвы...
  -- Как это все не вовремя... хочешь выпить?.. нет?.. ну так я выпью... все равно уже ничего не изменишь... слишком поздно... у тебя что-то еще?..
   Секретарь сообщил мэру, что его дочь от первого брака повесилась.
  -- От кого ты это узнал?..
  -- От адвоката...
  -- Он не мог ошибиться?..
  -- Нет...
   Остаток ночи мэр не спал. Заснул он, когда уже светало. Его сон был составлен из многочисленных сцен, в большинстве из которых он блуждал по городу в поисках дочери и проливал слезы. Мэр был чувствителен. В молодости многие женщины добивались связи с ним. Одно время он даже вынужден был скрываться от преследования властей. Он не попал в руки палача и умер свободным, как и жил, чтобы начать жить заново под другим именем, иной трудовой книжкой и иным по облику...
  
   Утром мэр направился к руинам женского монастыря.
   Руины были зловещим местом, особенно ночью, они заставляли трепетать прохожих от мрачных предчувствий.
   Мэр стоял и смотрел, не решаясь войти в полуразрушенный портик входа. Колонны и стены представлялись ему искаженными, деформированными, готовыми обрушиться.
   Увидев, что какая-то женщина в обличье монахини разглядывает его с неприличным бесстыдством, мэр смутился и ушел...
  
   Ночью мэр вернулся к руинам. Он вошел в портик входа, повернул налево, потом направо и наткнулся на женщину, которая невольно прильнула к нему.
   Он отстранился. В чертах лица женщины, в ее улыбке было что-то знакомое.
   Женщина исчезла в лабиринте сводчатых проходов и переходов.
  -- Постойте!.. - воскликнул мэр и устремился за ней.
   Его остановил странный подземный гул, глухой, неясный.
   Потом воцарилось молчание и ожидание, вызывающее трепет.
   Осыпались камни.
   Услышав стоны и рыдания, возбуждающие и страх, и любопытство, мэр попытался открыть дверь, которая никуда не открывалась, и очнулся.
  -- Так это был сон... - пробормотал мэр, нелепо озираясь, и пытаясь понять, где он.
   Ночь мэр провел в слезах и объятиях примадонны, женщины предусмотрительной и искушенной. Она знала несколько языков, в том числе и латынь, но весьма поверхностно. Высказывалась она очень скромно и кратко. От ее изящной лаконичности мэр испытывал изумление, и даже какое-то смятение...
  
   * * *
  
   Против гения и его книги было возбуждено судебное преследование.
   Гения арестовали, а его книгу, наделавшую столько шума, возбудившую любопытство и разбудившую воображение читателей, публично сожгли.
   Обгорелые листы взлетали в воздух. Толпа, нетерпеливо взирающая на зрелище, ловила их, чтобы доставить себе запретное удовольствие, передавали из рук в руки, а порой и присваивали.
   В тюрьме гений пал духом. На него находили приступы меланхолии или неудержимого веселия. Иногда он что-то писал. Это были стихи, но радости они не приносили.
   Однажды ночью провидение устроило потоп. Вода обрушилась на тюрьму, подмыла стену. Стена заколебалась и рухнула. Многие заключенные погибли под обломками и в водоворотах, а те, кто выжил, отчаянными воплями и криками пытались оживить мертвых.
   Они сошли с ума и уже не осознавали происходящего.
   Потоп породил слухи с ужасающими и достоверными подробностями.
   Проповедники говорили о небесной каре, философы отыскивали свои причины.
   Гений упоминался среди лиц, погибших в водах потопа. Он стал мифической личностью. Он то умирал, то возвращался и приносил известия с того света. Говорили, что это он проклял город.
   Опасность угрожала и соседним городам, что трудно было представить с несомненной определенностью, хотя бедствия были описаны гением очень подробно, почти документально...
  
   * * *
  
   Испытав во сне утрату и скорбь, писатель очнулся.
   Ночной мрак постепенно рассеивался, открывая унылый ландшафт с руинами женского монастыря, ставшего обиталищем сов и призраков, которые блуждали в мрачных проходах и анфиладах. Шаги их глухо повторялись эхом, отзывались отголосками в сводах.
   Повсюду видны были обломки капителей, пилястр, карнизов, заросших травой.
  -- Унылый пейзаж... - заговорил незнакомец в плаще. Лицо у него было сухощавое, бледное, вытянутое, глаза впалые, губы тонкие, нервные. - Что за книгу вы читали вслух?..
  -- Это роман анонимного автора без начала и конца... я пытаюсь дописать его...
  -- Роман напоминает мне книгу скорбных песнопений...
  -- Вам не понравился роман?..
  -- Справедливость требует признать, что местами роман очень хорош...
  -- В нем еще нет финальной сцены...
  -- Расскажите, о чем роман?..
  -- Когда-то в этих руинах обитала блаженная... она была невестой бога и человека... оба они искали ее руки... предпочтение, которое она оказала одному, сделало их обоих несчастными... человек покончил с собой... жил он в крайней нищете и скудости... смерть извлекла его из несчастий... за терзания и терпение он получил место на небе...
   Писатель умолк, задумался.
   Иногда из темноты полуразрушенных коридоров и келий доносились стоны и вздохи ветра.
   На стенах под плесенью и копотью проглядывали печальные бледные лики святых, вырастали их тонкие изящно очерченные фигуры.
   Редкие прохожие, представив все ужасы и прелести этой могилы, спешили пройти мимо.
  -- Продолжайте... что же вы замолчали...
  -- Вам понравилось начало?..
  -- Увертюра была довольно мрачная... и, как я понимаю, из нее вырастает не менее мрачная история...
  -- Семь дней лил дождь, наполняя пустые коридоры шумом... небо оплакивало человека...
  -- А что случилось с блаженной?..
  -- Она удавилась... и породила эпидемию самоубийств в городе... самоубийства даже вошли в моду... горожане убивали себя из любви к потусторонней жизни... - писатель принужденно улыбнулся и сел на обломок капители.
   Он как будто заснул и во сне сидел не на обломке капители, а на скамье подсудимых. Он сидел и разглядывал статую богини правосудия, меч которой был покрыт ржавчиной и едва ли отвечал своему назначению.
   Писателя обвиняли в причастности к убийству дочери мэра. Мотивом была ревность.
   На суде писатель заявил, что он не убийца, а жертва любви. В качестве доказательства своей невиновности он представил свой роман и посмертную записку блаженной.
   Высокий суд с любопытством выслушал заявление писателя.
   Сочувствие писателя к блаженной вызвало вначале подозрение, потом удивление, что, впрочем, никак не отразилось на приговоре.
   Писатель недрогнувшей рукой как философ принял чашу, в которой был растворен яд, не без изящества улегся на ложе, поблагодарил свидетелей происходящего за оказанные услуги и предпринял путешествие из миру скорби в мир иной. По пути он подробно описал, как цепенели один за другим части его тела. Когда оцепенение охватило внутренности и дошло до сердца, писатель очутился там же, где и заснул, не успев узнать, как ему удалось воскреснуть и бежать из тюрьмы...
  
   Вечерний пейзаж постепенно поглощался сумерками. Погасла последняя полоса зари.
  -- Мы игрушки судьбы... и те, кому она улыбнулась, и те, кому уготовано проклятие... - заговорил незнакомец в плаще. - У этого романа есть продолжение?..
  -- Остались записные книжки автора и его письма... впрочем, письма скорее всего не подлинные... я подозреваю, что это подделка женского рукоделия... слишком много чувствительных сцен, впрочем, милых и разных во всем... правда, крайности автор избегал...
  -- Женщинам можно извинить многое, даже подделки...
  -- Однако некоторые сцены из театра абсурда...
  -- Вы имеете в виду эпидемию самоубийств?.. - спросил незнакомец.
  -- Иногда эта книга внушает мне ужас... - пробормотал писатель и отвел взгляд.
  -- Смерть это конечная цель нашего путешествия к своему началу... в связи с этим вопрос проклятия становится не отвлеченным и риторическим, а конкретным и значительным... - сказал незнакомец в плаще и исчез в темноте...
  -- Где же он?.. куда исчез?.. да и был ли он?.. - бормотал писатель, озираясь...
  
   День погас. Звезды загорались одна за другой, каждая на своем месте...
  
   Писатель сидел на ложе неподвижно. Глаза его были закрыты.
   Он только что проснулся в тоске и слезах. Участь его во сне была несчастна.
   "Однако горожан он изображал не только в мрачных красках, а с сочувствием и даже иногда с волнением..." - помедлив, писатель привстал, огляделся.
   Вокруг все те же руины. Никого. Холод, сырость.
   Легко представить себе состояние писателя.
   Молчание пугало. Вид стен с полустертыми ликами и фигурами святых наводил ужас.
   Писатель невольно закрыл лицо руками. Ему почудилось, что дверь кельи приоткрылась, и оттуда донеслось смутное стенание.
   Он зажег спичку. Пламя осветило исхудавшее бледное лицо блаженной и погасло.
  -- Успокойся, это лишь игра твоего воспаленного воображения и теней... - пробормотал писатель и попытался улыбнуться...
  
   Писатель прислушался.
   Иногда из темноты доносились и глухо звучали завывания, стоны или уханье сов.
   "Кто он этот незнакомец в плаще?.. - размышлял писатель. - С некоторых пор вокруг меня стали появляться и также таинственно исчезать какие-то странные подозрительные люди... кто-то втягивает меня в паутину событий внешне никак не мотивированных... чья-то незримая рука управляет всем этим действом, нажимает на скрытые пружины и предопределяет весь ход драмы, хотя безусловного предопределения быть не может, ибо оно лишило бы меня свободной воли и освободило бы от ответственности... обычно незнакомец является из темноты, кутаясь в плащ, и навязывает мне некую изящную историю, утонченность которой возникает благодаря соразмерности слов, жестов, подчиненных некой неслышной музыке... интересно, какую роль он отводит мне?.. роль жертвы?.."
  -- Или роль спасителя с неожиданной и страшной судьбой?.. - вслух сказал писатель и почти слился со стеной, на которой едва проступали полустертые лики и фигуры святых.
   Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание.
   Писатель невольно отступил от стены и вдруг понял, что падает вниз.
   Вопль, донесшийся со дна пропасти, от которого писатель содрогнулся и очнулся, отозвался жутким эхом под сводами анфилад...
  
   Странный подземный гул повторился, более глухой, ужасный.
   По окрестностям пробежал сумрак. Пинии зашумели без ветра.
   Писатель оглянулся, подумал, что слышит стенания хора монахинь, поющих плачи из книги скорбных песнопений.
   Появилась или ему почудилось, что появилась, блаженная. Она шла по темному коридору, стучалась в двери, которые никуда не открывались.
   Сумерки и сквозняки порождали эти пагубные видения и галлюцинации.
   Пересиливая страх, писатель лег на ложе. Он лежал и прислушивался.
   Руины вели себя как живое существо.
   Писатель уже начал засыпать, как вдруг снова послышался этот странный подземный гул, глухой, ужасный.
   Все вокруг ожило, задвигалось, послышались пугающие шорохи, звуки. И снова воцарилось молчание, внушающее невольный страх, какой внушает смерть...
  
   Несколько дней писатель скрывался в руинах женского монастыря, потом ушел в горы.
   В горах он пас коз и представлялся Паном...
  
  
   * * *
  
   Прошел год или два, а может быть вечность.
   Эту вечность писатель провел в тюрьме. Его осудили за гибель коз в Иудином болоте. Он бежал, но неудачно. Очередной побег привел к появлению в газете некролога по случаю его смерти. Правда, тело его не нашли. Он стал мифической личностью...
  
   Изменив имя и облик, писатель вернулся в город и поселился в доме дяди, который дожил до преклонного возраста холостяком. Дядя воспитывал писателя после трагической смерти тети. Она утонула, ушла жить под воду, когда писателю едва исполнилось 13 лет.
   На дядю писатель смотрел с восхищением, но иногда и с ужасом, когда он становился в позу и учил его, как преодолеть себя и свой страх перед женщиной.
  -- Ты уже готов уступить ей... именно этот момент важен в этом действе... - говорил дядя. - Природа пишет для нас законы... раз уж ты родился, то и сам должен родить... не смотри на меня, я получил подарок судьбы в виде столь долгой задержки по отношению к этому обязательству... я изучал этот вопрос и даже сформулировал несколько определений... но теперь думаю, что я лишь безрассудно тратил силы, избегая называться мужем или отцом... тогда мне никто не был нужен, а теперь я никому не нужен... у меня был брат, погрязший в праздности и обмане... он был женат... жена умерла и на старости лет он перед глазами бога и смерти связался с женщиной, которая вела гнусную и непристойную жизнь... однажды женщина исчезла... ее нашли на дне ямы с нечистотами... брата арестовали по подозрению в намеренном убийстве, но до суда он не дожил... его убила астма... женщина оказалась женой человека, который вел судебные дела и выносил приговоры... не успев обвинить брата, человек решил обвинить меня... это фальшивое обвинение вызвало у меня лишь усмешку... исполненный уверенности в себе я добился оправдания... я стал адвокатом, потом писателем... я писал комедии и драмы... говорили, что мои пьесы похожи на пьесы Мольера, мол, я лишь слегка изменяю текст в тех местах, которые кажутся мне неясными и сомнительными по содержанию... правда, в ряде случаев я не только отходил от текста пьес Мольера, но и явно искажал их смысл, чтобы что-то скрыть или приоткрыть, так как время было смутное... не знаю, почему, но люди больше верили слухам, может быть, из зависти или потому, что я выражал свои мысли слишком сложно и темно... в 37 лет я получил прозвище Мольер... и не только его имя, но и его историю... в 49 лет я был арестован по подозрению в заговоре против власти с намерением убийства... на этапе я бежал, подкупив охранника... сначала я бежал на юг, потом повернул на север, кружил на бегу в погоне за ветром и возвращался на круги своя... изменив внешность и имя, я открыл театр, завел себе певиц, юношей и девиц... я стал ставить комедии и драмы... даже ночью я не отдыхал, трудился, отстраняясь от объятий секретаря в раздражении и недовольстве... люди говорили, что я сплю с ним... люди заблуждались... мне кажется, секретарь сам распускал эти слухи... его отец занимал место прокурора, хотя и имел пятна на родословной... человек он был тихий, меланхоличный, картавил и заикался... он напоминал мне известного поэта... сын был полной противоположностью отца... это подтверждает мою догадку, что мы появляемся на свет не от родителей, а через родителей... у него еще была сестра, совершенно безобидное создание, и брат, который безвинно попал под подозрение в убийстве жены и долгие годы скрывался... ходили слухи, что отец сам написал донос на сына... у него был роман с его женой... время было такое, творилось ужасное: предательства, убийства, пытки, доносы... обычно такое происходит в смутные времена, а периоды более или менее сносного существования не так уж и часты... люди способны на ужасное и эти ужасы порождают сопротивление, обнаруживаются герои и святые, занятые мучительными поисками возможностей лучшего существования... бог помогал им, пока не оттеснив бога, они не сделали себя объектом поклонения... все эти певцы радости и наслаждения плохо кончили... но вернемся к моему секретарю... образ мыслей у него был самый низкий и самый подлый, хотя в жестах и позах он производил впечатление, рисовался таким изысканным и утонченным, изумлял жестами и возвышенными фразами, которые небрежно ронял... блуждая, он иногда застывал в благородной позе... все это было картинно и не очень искренно... у него была манера подчеркивать все мрачное, жуткое... помню, как конкретно и наглядно он живописал гибель города и жителей, которые долгое время только развращались и приучались к безделью... едва ли они годились на что-то путное... и бог решил поступить с ними так, как они того заслуживали... сознаюсь, узнав о проклятии, я малодушно и поспешно бежал из города... знаю, что не только на тебя, на многих мое бегство произвело неприятное впечатление... почти год я блуждал по горам, прежде чем вернулся в город... первое, что я увидел, ввергло меня в изумление... мой секретарь вообразил себя Симоном-магом, забрался на шпиль башни и воссел на крест шпиля, словно укротитель, в руке он держал кусок белой ткани... какое-то время он вещал что-то жуткое, наверное, рисовал всю эту кроваво-призрачную действительность сошествия города в яму преисподней... до сир пор не знаю, что это было?.. дурной сон или явь... пришел он в мир как тень и ушел... я даже не заметил... нет у человека власти над смертью... участь одна всем... не знаю, кто так устроил?.. только не бог... зачем это богу?.. зачем он предопределил нам так плохо устроенную жизнь, полную бедствий и страданий, и такую короткую, заканчивающуюся тягостной старостью?.. лучше об этом не думать... с такими мыслями я точно попаду в ад... или даже ниже ада... будем предполагать, что бог в этом деле не замешан... люди сами превратили жизнь на земле в царство зла и отдали ее злодеям... и лишь после смерти они получают воздаяние... вечное и блаженное существование на том свете, если он есть, и если они заслуживают эту милость... впрочем, никому неизвестно, что там происходит... никто из ушедших туда еще не вернулся оттуда... а если бы кто-нибудь вернулся, тут бы никого не осталось... догадываешься, почему?..
  -- Догадываюсь...
  -- Все мы обречены исчезнуть, вести призрачное существование в этой стране без возврата, где каждый темный угол полон вздохов... боже мой, и я прожил жизнь ради этого утешительного обмана?..
  -- Ты думаешь, что это обман?..
  -- Вряд ли бог имеет какое-то отношение к человеческим делам...
  -- В таком случае, есть ли вообще какой-либо смысл в этой жизни?..
  -- Зло не победить пока над человеком тяготеет главное зло - смерть... и это жестокая несправедливость со стороны бога... человек не хочет, и не может подчиниться этому... и придумывает лазейки... задается вопросами, есть ли смысл в жизни?.. и можно ли надеяться на счастье хотя бы после смерти в потустороннем существовании?..
  -- Дядя, ты не ответил на мой вопрос...
  -- Имеет ли жизнь хоть какой-либо смысл?.. конечно, имеет, поскольку есть надежда обрести вечное блаженство... или вечные муки... иногда мне кажется, что ад и рай - это одно и то же место?.. впрочем, подобные мысли достойно утверждать, а не доказывать... с их помощью люди словно бы зачаровывают себя и не страшатся смерти... - Дядя помолчал и снова заговорил. - Я думаю, что у человека есть только один способ быть счастливым: для этого он должен стать независимым от людей, от бога, от власти имущих, от общественных порядков, от собственных страстей и желаний... одним словом, от всего...
  -- И это возможно?..
  -- Не знаю, но пытаюсь узнать...
  -- Дядя, как ты думаешь, кончается ли наше существование вместе со смертью тела или нет?.. и что нас ждет за гробом?..
  -- А ты как думаешь?..
  -- Я думаю, что за гробом нет ни страданий, ни наслаждений... человеку нет смысла бояться посмертных кар на том свете, ни надеяться на вечное блаженство... только при жизни он может стать счастливым...
  -- Оставим это... скажи мне, где ты скрывался и когда вернулся в город?..
  -- Недавно...
  -- Лучше тебе устроить свою жизнь вдали от города... жить в пустыне и состязаться в блаженстве с самим богом... человек в городе слишком привязан к жизни с ее пусть и временными радостями, чтобы без сожаления расстаться с ней... и он больше рассчитывает на свои силы, чем на божественное вмешательство... - Дядя встал и подошел к племяннику. - Итак, в чем смысл жизни?..
  -- Умереть счастливым...
  -- И безвестным... безвестность это благо...
  -- А мудрость это благо?..
  -- Благо, если она учит правильно воспринимать всякий поворот судьбы...
  -- И все-таки дядя, неужели бог слеп как крот?.. почему он для одних отчим, а для других отец родной?..
  -- Созерцая происходящее, бог задумался и забыл нас, но не будем отчаиваться... ждать немного, совсем немного осталось... спасение близко... - Дядя помолчал, порылся в бумагах на столе. - Кстати, ты дописал свою книгу?..
  -- Еще нет... а чем занят ты?..
  -- Ничем... племянница вернулась... и вернулась не одна, с какой-то женщиной... я ее боюсь... увидела меня, не смущаясь, обнажилась... это грех... дело женщины - давать наслаждение мужчине, а не женщине...
   Дядя умолчал о том, что женщина пыталась его соблазнить и ее ласки были ему приятны.
  -- О чем задумался?.. - спросил дядя.
  -- Бог отдал землю в руки злодеев и смеется отчаянию невинных... - заговорил писатель после довольно продолжительной паузы. - А если это не так, то какую цель он преследует, предопределяя человеку такую жалкую жизнь, такую краткую и кончающуюся нисхождением во мрак могилы?.. какой в этом смысл?.. недавно я сошелся в руинах женского монастыря с одним человеком... его зовут Диоген... он уверяет, что он одно время был богом, прежде чем стал человеком...
  -- И что?..
  -- У этого философа есть сестра...
  -- Ты хочешь женить меня на ней?..
  -- Кроме нее есть и другие женщины...
  -- Знаю я все их секреты, тайны и ухищрения... сознаюсь, я думал тебя заинтересовать одной женщиной... ее мать немка, играет на пианино... - дядя рассмеялся и заговорил о чем-то другом...
  
   Беседа с дядей внесла в мысли писателя беспорядок.
   Обычно дядя относился к женщинам с опаской и недоверием, говорил, что лучше бы человеку держаться подальше от женщин, но с природой не поспоришь, и иногда приходится идти на благоразумные уступки, чтобы претерпеть минутное наслаждение.
  -- Иногда и святым приходится бесноваться среди бесноватых... - говорил он.
   С возрастом дядя становился философом. Одно время он выступал со своими поучениями в печати, потом на улице, но не преуспел.
   Благодаря дяде писатель в 13 лет пережил духовное преображение.
   До этого он жил, воображая, что занимается чем-то стоящим, и только напрасно тратил время.
   Дядя рассказал писателю историю его матери, имеющую склонность к изящному. Петь она начала еще в чреве, а писать стихи сразу после рождения.
   Мать писателя была примадонной, богиней очарования и кошмара, чье присутствие на сцене ввергало зрителей в безумие.
   Ходили слухи, что отцом примадонны был бог, с которым примадонна вступила в связь в состоянии божественного блаженства и опьянения, так как отец примадонны, хотя и вел безупречную жизнь и хранил верность своим многочисленным женам, но был бесплоден.
   К мальчику она проявила безучастность и даже не попыталась стать ему матерью. Она не укачивала мальчика в колыбели, не давала ему грудь. Мальчик пил козье молоко. Молоком козы мальчик лечилась от безумия матери, от помрачений и блужданий в лабиринтах ее кошмаров.
   Мальчик рос в сумраке чувственных ощущений под присмотром пастуха, которого звали Пан. На вопрос мальчика: "Кто мой отец?.." - Пан устраивал концерты, которые возбуждали и пугали его и после которых тишина, казалась, особенно жуткой, зловещей, населенной существами, ускользающими от разумного восприятия.
   В 9 лет писатель уже описывал в стихах это молчание, порождение темных глубин.
   Внешне он напоминал девочку грацией, изяществом и легкостью движений.
   В 13 лет писатель стал сиротой. Пан умер. Воспитывала его тетя, а после смерти тети, двоюродный дядя. Племянник был неуживчив и странен, вечно мрачный, отрешенный он что-то высматривал в пустоте. Иногда перед ним проступал темный образ все творящего и угрожающего бога. В ужасе мальчик бросал все и помышлял лишь о бегстве. Его страх и отчаяние были вполне обоснованы.
   Когда тетя умерла, мальчик узнал о справедливости бога. Смерть тети была возмездием. Тетя изменяла своему мужу.
   "Но почему бог наказывает столь кошмарно, обнажая весь ужас справедливости?.." - размышлял мальчик.
   Иногда бог представлялся мальчику женщиной, похожей на мать. Она появлялась роскошная и радостная среди ночи, и обитатели темноты восторженно встречали ее.
   В 13 лет писатель испытал любовь, стремящуюся к зачатию.
   Дядя давно заметил склонность племянника к призрачно-кошмарному искажению реальности.
  -- Твои рассказы с привидениями и всякой жутью просто нелепы... - говорил он. - И они свидетельствуют о твоем вполне последовательном безумии... даже не знаю, что еще сказать по этому поводу...
   В некоторых историях мальчик в мельчайших подробностях, ничуть не сдерживаясь соображениями приличия, расписывал сцены любви.
   Мальчику нравилась немка, пианистка. Он звал ее, и она являлась и вела его без всякой дороги. Мальчик доверял ей и шел за ней, сам точно не зная куда и зачем. Казалось ему, что она даже земли не касалась ногами. Иногда она оборачивалась и смеялась.
   Прочитав один из рассказов мальчика, дядя решил познакомить его с кем-нибудь из писателей.
   "Но с кем?.. - размышлял дядя. - Из тех, кого я знаю, все плохо кончили... есть один живой... сидит на паперти у руин женского монастыря, протягивает руку и читает чужие стихи... как-то, увидев меня, притворился безумным, завопил, размахивая руками: "Подайте проклятому поэту..." - Говорят, он пострадал из-за жены... я предложил ему свои услуги... поэт отказался, сказал, давай поговорим лучше об идеях... каждый поэт должен философствовать, но ведет ли философия к счастливой жизни?.. поможет ли она преодолеть страх смерти?.. помню, поговорив с поэтом, я решил серьезно поговорить с племянником, чтобы он не повторил судьбу этого проклятого поэта..."
  -- Хочу сказать тебе кое-что... - так начал дядя этот разговор, который продолжился и на другой день, несмотря на многие перерывы, отступления, побочные вопросы и повторения, и закончился к вечеру третьего дня.
   "Может быть, из этого разговора будет какая-либо польза..." - размышлял дядя, когда из темноты раздался голос:
  -- Вряд ли...
  -- Я вас знаю?.. - дядя близоруко сощурился.
  -- Вспомните события на Болотной площади... но прежде чем описывать эти события, возвращусь несколько назад, чтобы все было более понятным и более очевидным...
   Незнакомец говорил, а дядя мрачнел.
  -- Все я сказал тебе... поразмысли об этом... кстати, твоего знакомого, написавшего на тебя донос, бог молнией обуглил...
   "Странно все это... - размышлял дядя, когда незнакомец исчез в складках темноты. - Кто он этот незнакомец?.. у меня мрачные предчувствия... что-то ужасное вторгается в мою жизнь... что-то злобное и темное нависло и вот-вот готово обрушиться..."
   Ночью дядю мучали кошмары. Он проснулся, едва дыша, в глазах рябило. Он позвал племянника, отдал распоряжения и приготовился к аресту...
  
   "Смутное было время... - размышлял писатель, блуждая по комнате и населяя пустоту видениями и призраками из прошлого. - Теперь и я чувствую враждебное проникновение этой темной зловещей силы, стремящейся меня погубить... и не только меня, но и город..." - Писатель остановился у окна. Он смотрел на город и чувствовал, как в груди поднимается тоска по тем временам и тем людям с изувеченными манерами и порочным культом, которые испытали всю возможную горечь жизни и весь ужас смерти.
   Писатель редко видел дядю, вероятно, он был очень занят своей должностью в театре.
   Дом дяди представлялся ему огромным, с заброшенными комнатами, лабиринтами коридоров, затянутых паутиной, тяжелыми гардинами на окнах, траченными молью. В блужданиях по дому писателя сопровождали странные тени, по всей видимости, бывшие жильцы.
   Как-то блуждая по дому, писатель услышал голоса. Он затаился за гардинами, стоял и размышлял:
   "Кажется, это немка, пианистка... но она не настоящая немка, акцент ее выдает..."
   В щель между гардинами писатель видел лишь смутное отражение женщины в старом венецианском зеркале с пятнами отслоившейся амальгамы.
   Женщина была высокая, стройная, волосы рыжие с завитками как у гиацинта.
   "Выглядит целомудренно, пожалуй, даже слишком целомудренно... волосы как у матери на портрете... как будто огонь в них горит и не жжет..."
   Когда в комнате воцарилась тишина, писатель вышел из своего убежища.
   Ни немки, ни дяди в комнате не было...
  
   Писатель лег на кушетку и не заметил, как заснул и тут же проснулся. Он лежал и вспоминал сон, в котором он после долгого слепого падения в бездну очутился на небе.
   "Где я?.." - писатель огляделся и заставил себя встать.
   Внизу, кутаясь в зыбком мареве, лежал город похожий на некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в море.
   Ощупью, как слепой, писатель сделал несколько шагов и обнаружил проем. Еще несколько шагов и он очутился в комнате, залитой каким-то странным подводным светом. Комната зарастала виноградной лозой, по стенам карабкался плющ, из темноты за ним следили глаза совы, горящие холодным светом.
   Писатель стоял и смотрел на происходящее как завороженный.
   Неожиданно из темноты вышли дядя и немка в странном одеянии.
   Писатель хотел рассмеяться, но забыл о смехе, услышав голос немки.
   "Из ее темной речи, состоящей из стихов и прозы, я понял только, что эта ее жизнь не подлинная и недолжная..."
  
   Днем немка преподавала музыку в школе. Многие упрекали ее в холодности и излишней серьезности. А ночью она была богиней вина, оргий и превращений. И дядю, этого вечного холостяка, она превращала в страстного любовника. Он освобождался от запретов и условностей и делал то, что не хотел делать, но делал. И это не было безумием или манией.
   Немка вдруг появлялась и также вдруг надолго исчезала, сходила в ад, как говорила сестра дяди, старая дева. Она была уверена, что немка приходила из страны мертвых.
   Однажды, блуждая по городу, писатель наткнулся на дядю. Дядя не узнал его.
  -- Кто ты?.. - спросил дядя, отступая.
  -- Дядя, я ваш племянник...
  -- Ты рыжий, как и она...
  -- Кто?.. немка?..
  -- Нет, твоя мать... - дядя помрачнел. - Это все сестра... она во всем виновата... женить меня решила...
  -- На ком, на немке?.. - спросил писатель.
  -- Нет... на своей двоюродной сестре... хотела грех ее скрыть... а она родила мертвого мальчика и, потеряв рассудок, покончила с собой...
  -- Дядя, ты не в себе... я отведу тебя домой...
  -- Нет, только не домой... там меня уже ждут, чтобы арестовать...
  -- Дядя, ты так изменился... они тебя не узнают...
  -- Как же ты меня узнал?..
  -- По голосу... ну, так мы идем?..
  
   В 27 лет писатель был уже известным человеком.
   Человеческая натура жадна до славы и власти, и неудержима в исполнении желаний.
   В 33 года писатель оказался у властей под подозрением в неблагонадежности.
   Издавали его скупо, обрывочно. Иногда допрашивали и искушали, чтобы выведать, как он поведет себя при тех или иных обстоятельствах.
   После публикации романа "Избавитель" к нему пришли с обыском. При обыске следователь нашел записные книжки с подозрительными записями и опасными мыслями, которые следователь прочитал с настороженностью, опознав в писателе романтика.
   Писатель был молод и на это обстоятельство списали многие его странности.
   Вскоре писатель женился на дочери немки, а после смерти жены, исчез. Он превратился в мифическую личность...
  
  
  
   4.
  
  
   Встал новый день.
   Все было как обычно. Люди жили и умирали. Вместо умерших людей, приходили другие. Радость сменялась скорбью, а скорбь - радостью.
   Всему и всем одна участь - смерть, и к этому нечего прибавить.
   Бог созерцал, не вмешивался. Он доверял происходящему...
  
   "Зачем бог дал мне жизнь и наполнил дни мои и ночи страданиями и досадой?.. - размышлял писатель. - И ведь скоро он отнимет и это... что мне останется?.. не у кого спросить... нет у нас пророка, и нет знающего... - Писатель невольно вздохнул. Он вспомнил, как ночью оказался на небе и упал. Продолжая падать, он оглянулся и увидел тьму за спиной, пугающий мрак, из которого он выпал и который казался ему светом столько лет.
   "Я падал, падал... пока не почувствовал опору для ног... меня поразила красота этого места... цвели ирисы, фиалки, шафран, гиацинты, нарциссы... почти с нежностью я коснулся рукой плодов дерева, под сенью которого очутился... поодаль я увидел незнакомца... он сидел в кресле еврея и был хмур и мрачен... он рассказывал мне о моем отце, о том, что отец совершил в безумии, не столько вдохновленный Музами, сколько одержимый Фуриями... надо сказать, история довольно любопытная, несмотря на то, что изложенные в ней факты не вызывали доверия... предмет интересов незнакомца лежал не в самих фактах, а где-то за ними... все эти, по всей видимости, вымышленные преступления, совершенные отцом, не свидетельствовали решительно ни о чем, кроме гибельного воображения их автора... убийства в его изложении были изящными и эффектными, поражали обилием подробностей и деталей... не знаю, пережил ли он сам то, что описывал с таким волнением, или же все брал из книг, привлекал в свою историю нечто такое и таким образом, что здравый смысл оказывался в замешательстве..."
  
   Писатель вышел на террасу и увидел в кресле еврея незнакомца.
   Незнакомец встал.
  -- Рад тебя видеть...
  -- Артист, ты?..
  -- Кто же еще?.. ты, я смотрю, все пишешь?..
  -- Пишу...
  -- Слова... слова... пользы от слов мало, но морочат они усердно...
  -- Иногда слова становятся творящей силой и без моего участия, сами по себе...
  -- Может быть... в поэтическом смысле... как риторическое преувеличение... - Артист стоял и разглядывал стену, на которой танцевали тени.
  -- Что ты там видишь?..
  -- Если приглядеться, повсюду глаза, рты... они смотрят, говорят, пытаются навязать свои представления, образы, которые свет только искажает... я люблю сумерки и все сумеречное: цветы, женщин, сны... обычно в сумерках я встречаюсь со своими женами... у каждой свое обаяние, уловки... неделю назад случился скандал, катастрофа...
  -- Расскажи...
  -- Они пытались заниматься со мной любовью все вместе... и на людях... шучу... - Артист рассмеялся.
  -- Мне тоже жены снятся... где они теперь?..
  -- Некоторые, наверное, на небе, а некоторые в преисподней... частенько они прогуливаются и по земле, пугают живых каким-нибудь чудом, недоступным пониманию, хотя и совершенно естественным...
  -- Все шутишь?..
  -- Шучу... пытаюсь дорасти до роли положительного героя... либо, по меньшей мере, двойственного...
  -- Как это?.. расскажи...
  -- Хорошо... я все расскажу, что ты хочешь знать, но тебе нужно молчать, пока я не кончу монолог, потом заговоришь...
   Артист придумал для своей истории не только декорации, костюмы, но и сочинил множество жестов и танцевальных фигур.
   Сама история напоминала лоскутное одеяло. Иногда она была похожа на драму, иногда на комедию. В ней были и описания, и проповеди, в которых артист призывал утешать бедных и страждущих. Говорил он и о боге, творце мира, и о долге человека перед богом, и о блаженстве, которого может достигнуть каждый, но лишь после смерти, и если жизнь его была праведной. Кое-что артист рассказал и о себе, кем он был раньше, как окончил свою жизнь и справедливо ли то, что о нем говорят.
  -- А о тебе говорят?..
  -- Говорят...
  -- И что же говорят?
  -- Что я был гением, почти богом...
   Артист исчез в кулисах тьмы, а вместо него сцену заполнили тени лишенные плоти, все в смиренных позах с продолговатыми не без прелести лицами и в одежде в темных желтоватых тонах...
  
   "Опять исчез... и где он?.. и где я?.. - размышлял писатель. - Человек он скрытный, защищающий себя панцирем настороженности от окружающей лжи... говорят, он много путешествовал... был в Афинах, в Иерусалиме, в песках Египта и Сирии... и какие только чудеса не приписывали ему... в песках он как будто заболел и умер... а, может быть, получил исцеление от своих страстей как в духовной лечебнице... говорят, он стал женоненавистником, как и я... нет, я не пренебрегаю женщинами, и не одержим страстью к мужчинам, что выглядит совершенным безумием... надо сказать, что в некоторых делах человека наставниками бывают пороки, дары сатаны... сатана вмешивается, когда видит, как тягостна человеку жизнь и искушает его изощренными наслаждениями... он прирожденный оратор... умеет говорить, подливая к словам сладость, чтобы люди незаметно получали пользу от слов, нежно ласкающих слух, и питали не только тело, но и душу... чтобы они любили наслаждение... человеку свойственно впадать в восторг, но надо помнить, что всему установлен предел... ничего из того, что я позволял себе, я теперь не позволяю, и чувствую себя вполне счастливым... живу один, предпочитаю театр одного актера... страхи, надежды, радости - все это не для меня... я стал мифической личностью... о чем это я?.. - писатель провел рукой по лицу. - Я пытаюсь убедить себя, что в воображении можно превращаться в птицу, в дерево, в цветок... и даже заниматься любовью с женщинами... все женщины играют в любовь... некоторые становятся блудницами, по крайней мере, те, которых я знал, имели склонность к изысканным извращениям... они будоражили и мое воображение... не знаю, нравилось ли женщинам меня мучить или это получалось у них самопроизвольно... они, то холодны, то ненасытны... и хранит меня бог от них... это не пустые слова, потому что он меня хранит даже в эти смутные и страшные времена, в виду возможных последствий... а вот и артист... появился и опять исчез... нет, не исчез... собирает в симфонию хора голоса статистов... привлекает в хор и своих жен... когда-то он прогонял мое одиночество, давал оружие от ночных страхов, выжимал слезы из глаз, эту манну небесную... через слезы люди приобщаются к блаженству, превозмогая тяготы жизни... слезы открывают путь ввысь, в чертоги бога..."
  
   Артист показал писателю одноактную пьеску, драматически окрашенную. Он начал с представления действующих лиц и описания их родословной.
   В некоторых сценах артист заикался и картавил, подражая известному поэту, и пользовался навыками, полученными в игре с тенями и отражениями, как в китайском театре.
   Героем пьески был мэр, этот женолюб, упорно избегающий женщин. В молодости он имел не лишенную приятности внешность. Женщины его боготворили. Исключением была лишь одна женщина.
   Историю этой несчастной любви мэра артист поведал писателю как мим. Жестами он рассказал о том, о чем, не краснея, невозможно рассказать.
   Постепенно повествование приблизилось к финалу. В финальной сцене мэр вынужден был бежать из города. Барка, на которой он плыл, попала в бурю. Он чудом спасся, выплыл вместе с обломками барки и оказался на птичьем острове, на котором провел несколько лет, жил жизнью птицы и питался надеждами.
   Надежды - это сновидения бодрствующих.
   Дни мэр проводил в беседах с птицами. Облепленный пухом, он ничем не отличался от птиц. Если рядом никого не было, он говорил сам с собой, пытался вернуть прошедшее, чего нельзя сделать никаким сожалением.
   Он спрашивал птиц:
  -- Вы знаете, кто я?.. откуда пришел?.. куда направляюсь?.. - и оглядывался. Он играл как на сцене в трагедии.
   Как-то его обнял сон, в котором он дожил до старости, после чего сокрылся в лоне мрака и очнулся от изумления. Он увидел бога. Бог стоял перед ним навытяжку и выглядел таким, каким его изобразил сон.
   В этом сне мэр получил от бога напутствие для старости и смерти, и отогнал от себя все страхи того света и сомнения...
  
   Артист увлекся. Ад в его описании выглядел величественно и жутко.
   Артист описывал наказания и кары, постигающие нечестивых, их терзания, которые не остаются тайными, необыкновенные случаи смерти, осознания вины, раскаяния, воскресения.
   Иногда речь артиста переходила в плач и скорбное песнопение...
  
   Все представление длилось около часа, из которого писатель понял только, что артист был племянником мэра и вынужден был бежать из города из-за женщины. Бегство его было длинной во всю жизнь и даже несколько больше, в стужу, в жару, в ливни, в одиночестве, без всякого общения с людьми. И это было мучительно, ведь он привык к тому, что его постоянно окружали люди, которые, надо сказать, плохо знали его, да и понимали они его весьма превратно...
  
   Писатель невольно вздрогнул и очнулся. В трепет его повергло видение. Он увидел и ров погибели, и палачей, и путь, ведущий к казни, и очнулся в кресле еврея с лицом, не лучше чем у трупа.
   Многие принимают за реальность лишь обманчивую видимость вещей, их притворство и лицемерие...
   "Кажется у меня жар..." - пробормотал писатель, озираясь, пытаясь понять, где он.
   Артист опять исчез, правда, остался его театральный реквизит.
   Внизу лежал город. Он напоминал некое чешуйчатое чудовище с крыльями, выползающее из моря на каменистый берег.
   Небо над городом было пыльное, выцветшее. Даже солнце казалось серым, тусклым. Мужчины выглядели призраками, а женщины - бесчувственными, безразличными и бесплодными.
   "Все ждут, когда город проглотит яма..." - Писатель повел плечами как от озноба. Ему показалось, что город повернулся и медленно пополз в сторону моря, которое стало отступать.
   Писатель сошел с террасы в сквер и пошел по направлению к руинам женского монастыря. Он шел и оглядывался. Всюду ему виделись страхи, опасности, шпионы. Он боялся всякого прохожего. Ему казалось, что прохожие замышляли коварство. Вот-вот они сбросят личины, превратятся в гиен, собак дьявола, и с лаем станут преследовать его...
   Протиснувшись в щель между обломками колонн, капителей и пилястр, писатель пошел по темному сводчатому коридору, который привел его в келью блаженной. Он лег на ложе и затих.
   Ночь писатель провел в смятении и унынии, прислушиваясь и пугаясь всякого звука.
   Тьма на всех нагоняет ужас.
   Всю ночь ветер выл волком, и смеялся голосом гиены.
   Под утро наступило затишье.
   Писатель заснул. Во сне он вышел из руин и пошел по направлению к театру. У портика входа в сквер он остановился. Ему показалось, что кто преследует его. Услышав шаги за спиной, он испуганно обернулся, никого не увидел и пошел дальше. И снова ему почудилось, что кто-то крадется, прячется среди теней для внезапного нападения. Он не оглянулся, лишь дернул плечами. Он ждал и испытывал смущение и ужас от ожидания...
  
   Ночь была страшная, а день страшнее ночи.
   Весь день писатель провел в кресле умершего от желтухи еврея, который пытался его утешить...
   Наступила ночь.
   Всю ночь страх не покидал писателя. Писатель носил страх в себе. Он жил, ожиданием нападения преследователей, повинующимся какой-то темной силе и высшей воле...
  
   Солнце всходило и заходило таким, каким всходило.
   Луна уменьшалась.
   Сознание вернулось к писателю на седьмой день. Он обернулся к жизни, но чувствовал себя не лучше покойника, даже хуже.
   Ужасы отступали ровно настолько, чтобы их не видеть, но чувствовать их присутствие...
  
   Прошла еще неделя.
   От кошмаров остались только тошнота и головная боль.
   Писатель уже не боялся темноты, одиночества и прочих бед. Он сидел в кресле еврея на террасе и смотрел на город.
   Проклятие еще не исполнилось и над городом висело облако света.
   Улицы были безлюдны. В городе остались только дети и старики. Некоторые старики пытались бежать, но падали, едва начав бежать, и придумывали оправдание своей немощи...
  
   Писатель вернулся в свою комнату.
   В этой комнате он когда-то написал свой первый довольно темный и запутанный роман, лишь в некоторых местах преисполненный изящества и очарования.
   Листая книгу, писатель наткнулся на историю Пана...
  
   "Пан родился от смертной женщины и принял вид человека, хотя человеком он был наполовину. Он пас коз в горах, жил тихой, молчаливой и безвестной жизнью. Лишь бог знал о нем и козы. Однажды он вознесся к богу в его чертоги.
   Так закончилась его первая жизнь.
   Он не познал брачных уз, хотя и не избежал искушений плоти.
   В следующей жизни Пан жил жизнью блаженного. Как вестник бога он молча прошел по земле из конца в конец, и за ним следовали события, попавшие в хроники, в которых не многое нашло исчерпывающее объяснение.
   Он ушел незаметно, так же, как и пришел. После него осталось несколько книг, темных и непонятых, над которыми время было не властно.
   Так закончилась его вторая жизнь.
   Пан не исчез, он вернется, уверяла молва. Она говорила на языке птиц. Люди слушали ее как какую-то восхитительную музыку. Молва рассказывала истории и приносила счастье, то одному человеку, то целой семье. Правда, иногда молва погружалась в забытье и, очнувшись, не помнила о только что произошедшем. Она напоминала спящего человека, все еще видевшего картины, которые не всем дозволено смотреть. В остальное время она жила как обычный человек и радовалась или печалился всякую минуту. Женщин она избегала, говорила, что от них тотчас же меняется судьба и мысли, и что богам и мудрым людям женщины ненавистны..."
  
   "Однажды Пан вернулся в город. Улицы были безлюдны. Большая часть жителей покинула город, одни по принуждению обстоятельств, другие, чтобы спастись или по иным причинам. Без мужчин женщины сходили с ума. Они нападали на каждого прохожего, сбивали его с ног, и когда от мужчины ничего не оставалось, расходились.
   Не избежал нападения женщин и Пан..."
  
   На этом история Пана обрывалась...
  
   Писатель невольно вздохнул и глянул в окно на город.
   Днем писатель дописывал свою книгу, а ночью блуждал в темных сводчатых коридорах и переходах женского монастыря, искал блаженную. Он не верил слухам о ее смерти, пока не наткнулся на незнакомца, который представился мэром и отцом блаженной.
   Утром другого дня писатель покинул город.
   Дорога увела писателя в горы, источенные пещерами, отроги которых тянулись за море.
   Он поселился в одной из пещер вместе со стариком.
   Много лет назад старик удалился от суеты. Сил у старика не было, только языком он мог помочь себе. Он наставлял прохожих и готовил себя к смерти. Близок он был к концу пути.
   С этим стариком писатель провел несколько дней и предал его тело погребению, когда старик умер.
   Вот история старика, какой она попала в книгу писателя:
  
   "Петр, так звали старика, был женат, он взял себе жену из провинции весьма красивую, но с дурными помыслами. Она обманывала мужа. Как-то Петр неожиданно вернулся домой и застал жену с любовником. Он лишь молча глянул на них, ничего не сказал и ушел.
   Петр стал пустынножителем, пас скорпионов и свои мысли. Через несколько лет он из пустыни перебрался в горы, поселился в пещере и погрузился в созерцание неба.
   Скалы ступенями поднимались к небу и богу.
   По ночам Петр беседовал с богом. Он спрашивал, а бог отвечал на его вопросы.
   Говорил бог скромно и кратко, но иногда велеречиво и пространно.
   Внимая речам бога, Петр подходил к нему все ближе и ближе и вскоре оказался лицом к лицу.
   Одет бог был в такие же лохмотья, как и Петр, словно он пребывал в крайней нужде.
   Мимо пещеры проходили прохожие. Странно, но они не замечали входа в пещеру, как будто он был завален камнями.
   Дни Петр проводил в молчании, созерцал красоту и слушал песни ветра. Жил он и не печалился, не сетовал, но обретал радость в том, что иному представлялось бы тягостным.
   Несколько лет Петр дописывал книгу, доставшуюся ему в наследство от отца.
   В книге речь шла о человеке, которого желания гнали к нежеланному концу и живописались сцены апокалипсиса.
   Его звали Бес. От сатаны он научился познавать дела сатаны, и не только те, что гибельны людям. Женщин он делал участницами своих таинств. Он рисовал на их коже рисунки и знаки, которыми исчерчен весь космос. Для своих опытов он выбирал женщин с рыжими волосами, кудри которых завивались как у цветка гиацинта и пылали.
   Для обольщения рыжих дев, Бес прикрывался личиной.
   Девам вдруг казалось, что они видят лицо мужа, отца или брата, и с ними ведут странную беседу, а не с Бесом.
   Бес мог и ливень послать, и пожар разжечь, мог показать себя в раю в облике змея, дышащего погибелью и сползающего с дерева в объятья женщины. Объятая жалким трепетом, обессилев, женщина с ужасом смотрела на его сгорбленный злостью хребет, и втягивала щеки от страха.
   Бес далеко не чуждался женщин. Его первая жена отличалась резкой, почти истеричной чувственностью. Она покончила с собой, ушла жить под воду. Вторая жена была копией первой, демонстрировала полное отсутствие сдержанности и меры, правда, в отличие от первой жены, она писала стихи. Лучше всего ей удавались темные, малопонятные и пугающие плачи. Как и первая жена, она добровольно ушла из жизни, стала птицей. Третьей его женой был юноша, поэт. Они весело служили музе, а когда и юноша покончил с собой, Беса арестовали, но он бежал, отправился на поиски горы, подходящей для тихого уединенного существования. Он стал философом. Однажды, когда он погрузился в сон, ему приснилось, что его распяли на кресте и с двух сторон от него пригвоздили жен, которые поносили его, издевались, обзывали его евнухом, но он оставался безмолвным.
   Одним своим телом Бес висел распятый, а другим блуждал. Он был странником и евреем. Странствие Беса длилось бы до второго пришествия, если бы он не наткнулся на острый камень и не остался лежать в луже крови..."
  
   Обложив могилу старика камнями, писатель заснул и очнулся около полудня.
   Надо сказать, что сон писателя больше напоминал кошмар. Режиссер сна вставил в него много разных эпизодов и отступлений весьма путанных и расплывчатых.
   Зевая и потягиваясь, писатель вышел из пещеры наружу и замер.
   Он часто видел в своих видениях блаженную. Даже возраст не усмирил его, не притупил жало желаний.
   Блаженная стояла перед ним обнаженная. Лишь рыжие пряди волос укрывали ее плечи и грудь...
   Писатель провел рукой по лицо. Видение исказилось, поблекло и исчезло.
   "Не знаю, есть ли душа у женщин?.. и есть ли душа вообще?.. и смертна ли она или бессмертна?.. и имеет ли она плоть или нет?.. никто еще не переплыл назад реку Ахерон, которая опоясывает круги ада, не вернулся оттуда и не открыл нам этого... все почему-то там остаются..." - размышлял писатель.
   Устав от размышлений он лег на ложе. Его мучили жар и бред. Он часто дышал во сне и говорил, говорил. Голос его был осипший и хриплый...
  
   Встал новый день и писатель очнулся. Сон еще туманил глаза.
  -- О, позабыть бы конец этого проклятого сна... и больше не думать о том, что я продолжаю видеть... словно стеной оградил я себя от соблазнов, но сломали жены ограду... в этом блаженная была всех искушенней... кончила она свой путь земной, но не насытила себя любовью...
   Фигуру блаженной заслонила Маргарита, жена Вагнера, начальника тюрьмы. Писатель не раз видел ее и наяву, но узнать не мог. Она часто бродила среди скал, напевая стихи. Цикады ей подпевали.
   Как-то Маргарита окликнула писателя по имени. Она подумала, что видит садовника и не удивилась, но когда он стал читать ей стихи, полные немецких вокабул и словосочетаний, она удивилась и рассмеялась. Смеясь, она утончилась до бесплотности.
   Иногда писателю являлась и Кира. У Киры было множество поклонников отовсюду и, можно сказать, повсюду.
   У Киры был свой театр. Писатель писал для ее театра одноактные пьески, в которых интрига держалась неизвестно на чем. Доступность и легкость содержания, а также непритязательность сценического оформления делали эти пьески любимым зрелищем горожан.
   Театр Киры процветал.
   Каждого удручают какие-то мысли, и пьески помогали тем, кто почти пал духом.
   Были у Киры и подражатели, и противники, уверяющие, что сатана играет на ее губах как на скрипке сатанинские мелодии.
   Время было смутное, опасное. Люди жили надеждами и стихами, и говорили, понизив голос до шепота, не выдавая своих мыслей.
   Когда театр Киры сгорел, она исчезла. Ходили слухи, что она поселилась в горах на заброшенной вилле, которая некогда принадлежала судье. Иногда вместе с ней видели рыжую женщину, которая могла превращаться в волчицу. Лицо у нее было вытянутое, тонко очерченное, волосы рыжие, вьющиеся как у цветка гиацинта, губы тонкие, глаза карие, чуть косящие, движения вкрадчивые. Она была невысокого роста, стройная, изящная. Голос ее пробуждал желание, а от желания рождается все...
  
   * * *
  
   Среди ночи жители города были разбужены странным подземным гулом напоминающим глухое рычание.
   Гул повторился. Он был более глухой, ужасный.
   Пинии зашумели без ветра. По окрестностям пробежал сумрак. Все вокруг ожило, задвигалось.
   Многие горожане бежали, кто куда мог, но были и такие, которые вернулись назад, испугавшись темноты.
   Артист сидел в кресле еврея, размышлял и удивлялся тому, что город устоял, не пал, дрогнул, но одумался...
   Однако около полудня, поддавшись панике, артист покинул город.
   В горах артист случайно наткнулся на пещеру, в которой обитал писатель. Вход в пещеру был завален камнями после случившегося оползня.
   Ночь они провели, беседуя о жизни, а утром отправились в путь. Они странствовали из города в город. Днем они лицедействовали, словами, жестами и мимикой изображали превратности бытия, силились все подделать, добивались двусмысленной славы. Писатель исполнял роль статиста или мима. Лишь иногда с руками вместе говорил и его язык, когда он не мог его сдержать.
   Как-то они заночевали в пещере Пана.
   Писатель сидел у могилы Пана и размышлял, а артист пытался заснуть. Из имущества он имел только плащ. Одну половину плаща он постилал, а другой - накрывался, но не мог ног вытянуть, лежал и дрожал, свернувшись клубком...
  
   Встало солнце.
   К полудню потеплело. Цикады затянули свои песни, и артист уже почти мертвый от холода, ожил. Он лежал, пьянея от солнечных лучей и философствовал, вспоминал близкую смерть и учил цикад жизни и благоразумию.
  -- Надо относиться к жизни настороженно и сдержанно... - говорил он. - Хотите я расскажу вам историю гибели города грехов...
   Писатель записал эту историю.
  
   "Было страшно. Земля мычала и вопила, окликая живых и мертвых. Жители в ужасе покидали город, одни шли, другие бежали или ползли, у кого ног не хватало, и ползли следом за людьми их несчастья, неслышно скользя, гордецов к земле пригибая.
   Бредущая по дороге толпа напоминала тело извивающейся ползущей змеи.
   Укрыться от несчастий невозможно и все же я бежал, поддавшись панике.
   Помню, обходя кучу камней, напоминающих стаю присевших волков, я наткнулся на женщину. Она лежала среди камней и выглядела живой, как будто лишь прилегла отдохнуть.
   Рядом с женщиной лежал и рыдал человек.
  -- Это я стал невольным ее убийцей... я накликал эти несчастья... послал на город каменный дождь... - пробормотал незнакомец и завыл.
   "Странный человек... - подумал я. - Безумие его охватило, в безумии он и обвиняет себя, хотя винить тут некого..."
   Много той ночью погибло людей. Гнал их страх, преследуя в бегстве. Трупы тех, что погибли жалкой смертью, даже запрудили течение реки.
   Над трупами темной тучей висели птицы..."
  
   Артист умолк и писатель оставил запись, провел рукой по могильному камню, чтобы прочитать эпитафию покойнику.
  -- Чья это могила?.. - спросил артист.
   Писатель промолчал.
  -- Если это могила твоей жены, то воскресить ее твои слезы не могут...
   Артист насильно поднял писателя с земли и попытался увести его.
  -- Куда мне идти?.. некуда мне идти... останусь здесь...
  -- Ты знаешь, я ведь так и не нашел ни отца, ни его могилы... - пробормотал артист и помрачнел лицом.
  -- После смерти жены, не жена, а блаженная являлась мне по ночам... - заговорил писатель. - Она только казалась скромной и стыдливой, даже улыбку губ прятала, рукой прикрывала низ лица... она была так изящна и телом, и походкой... так грациозно ступала... многих она смутила и ранила своей красотой... и даже ввергла в безумие... давно это было... с первого взгляда она стала для меня безмерно желанна... помню, взгляд опустив, в волнении она ногой на песке чертила что-то, какие-то знаки... а я говорил, говорил... я был молод, талантлив, словами я мог тронуть и камень... музы меня научили обольщать... они же поселили и пустоту в моем сердце... помню, я даже пытался покончить с собой... море в тот день было бурное... с грохотом валы бились о прибрежные гибельные камни... я бросился вниз со скалы прямо в их объятия... небо и море смешались... очнулся я на птичьем острове, одетый водорослями и птичьим пухом... с трудом я встал на ноги... светало... вокруг высились кручи обрывистых скал, на которых сидели птицы, как зрители в театре...
   Писатель умолк.
  
   Осыпались камни, и у входа в пещеру появился человек со скрипкой. Выглядел он как птица. Лицо птичье, на щеках румянец, нос изогнут.
  -- Кто ты?.. - заговорил артист и встал.
   Незнакомец промолчал.
   Снова заговорил артист.
  -- Представься, скажи, кто ты?.. я хотел бы разобраться в одном сомнении, ты здесь как дух бесплотный или как смертный человек?..
  -- Можно я присяду у этого камня и поведаю вам, кто я, и что я делаю в этой временной жизни?..
  -- Охотно послушаем...
   История человека со скрипкой доставила артисту удовольствие.
   Место действия напоминало сцену театра с декорациями трагедии.
   Прохожие слушали импровизацию скрипача, раскрыв рот и не сводя с него глаз.
   Скрипач изливал на них поток несчастий и мук, которые пришлось ему претерпеть и которые побуждали задать вопрос их творцу: "За что?.." - и услышать утешение или упреки.
   Когда скрипач закончил свою импровизацию финальным аккордом, у прохожих слезы лились ручьями, а прохожих собралось немало. Их печаль была смешана с наслаждением, и, огорчая, радовала.
   Проливал слезы и артист, лишь на лице писателя блуждала улыбка. Ему виделись скалы острова блаженных. Населяли его птицы, и писатель очнулся, сохранив и клюв, и когти, и неуклюжесть птичьего туловища в тяжелом оперении.
   "Бог и тогда благой, когда подает зло и скорби, чтобы они привели нас к блаженству... - размышлял писатель. - Только лукавый, прикрыв себя личиной, представляется всегда добрым и уловляет нас терпеть казни ада со слезами в глазах, скорбью в сердце и злой вестью в ушах..."
   После импровизации, скрипач обратился к писателю, листающему записную книжку:
  -- Вы, наверное, писатель... нет пользы испытывать тайны бога, и все же у меня вопрос... если душа имеет вечную жизнь и может жить сама по себе и для себя в некоем сокрытом месте, зачем она служит телу?..
  -- Чтобы познать смерть... через тело душа познает смерть и лишь тогда может обрести бессмертие и войти в чертоги бога... - сказал писатель.
   Послышался странный подземный гул. В этом гуле слышался то рев быка, то львиный рык, то собачий лай, то вдруг внятный голос, доступный пониманию.
  -- Ты слышал?.. что это было?.. - спросил артист.
  -- Не знаю... - сказал писатель, вытирая рукавом слезы. Ему увиделись жены среди причудливых и страшных порождений ада, заманивающие обманчивой прелестью лиц, несущие наслаждение и смерть.
  -- Почему он плачет?.. - спросил скрипач.
  -- Не знаю... наверное что-то привиделось ужасное... - сказал артист голосом, каким говорят со сцены в трагедии. - Несчастья нас преследуют... вот и у меня горе, осел околел, пришлось мне на себя навьючить весь реквизит. - Артист сделал несколько шагов, остановился, задумался, потом спросил:
  -- Как пойдем?.. в гору или с горы?..
  -- А разве нет ровного пути?.. - Скрипач глянул на артиста, потом на писателя.
   Мимо прошли две женщины, похожие на монашек.
  -- Однако странно... женщины все еще волнуют меня... - пробормотал артист.
  -- Лично мне противны лишь блудницы и старухи... - сказал прохожий. - А вы я вижу холостяк...
   Артист промолчал, лишь улыбнулся.
  -- У моей жены было пять мужей... нет, пожалуй, семь... и всех она сгубила своим нравом... надо сказать, что нрав у нее был непостоянен и коварен... - Прохожий повел плечами, как от озноба. - Ну, вот, только подумал о жене и уже весь дрожу... сгинь, с другими играй в эти игры... вы верите в существование призраков?..
  -- Нет...
  -- А вы?..
  -- Верю... я и сам призрак...
  -- Шутите?.. не понимаю, как можно верить в то, чего нет?.. объясните...
  -- Не все можно объяснить словами... - сказал писатель, прислушиваясь к шуму дождя.
   Уже несколько дней шел дождь. В воде плавали дома, деревья. Все было полно водой, проникающей и сверху и снизу. Рыбачьи поселки ушли под воду и опустели.
   Жители устремились в горы. Они ничего иного не могли сделать, как только бежать и плодить слухи. Старики спасались на крышах домов.
   Бог, все приведший из небытия в бытие, не мог не видеть происходящего, но не вмешивался, медлил с заступничеством...
  
   Писатель, артист и философ, который пристал к ним несколько дней назад, пережидали непогоду в пещере.
  -- Не ты ли накликал потоп?.. - сказал артист, обращаясь к писателю, который взирал на город, напоминающий некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в воду.
   Писатель промолчал.
  -- Все дела человеческие - один морок и суета... - сказал философ. - Смерть все отнимает и богатство, и славу, которая одним даруется, а другим лишь обещана... - Взгляд философа скользнул по толпе прохожих таких тощих, что, казалось, они уже не существуют телесно. Они стояли и гадали, что с ними будет там, куда они придут?
   Писатель заговорил с одним из прохожих, как с живым, но ничего внятного не услышал, кроме стенаний и жалоб.
   Писатель сел на камень, потом лег. Он лежал и прислушивался к шуму мыслей.
   Пришел сон, неся утешенье. Мысли писателя смешались, и он заснул. Во сне он был неким мифическим персонажем.
   Заснул и философ.
   Сон вернул ему разум. Обычно мрачный, он вдруг рассмеялся. Что-то его рассмешило до слез.
   Лишь артист не спал. Он лежал и прислушивался к невнятному бормотанию прохожего.
   Прохожий умолк.
   "Немного я услышал, но и это малое, без сомнения, трудно будет пересказать... - подумал артист. - Увы и ах..."
  
   В детстве человек рос, не зная ничего иного, кроме родителей и дома. Он вырос, обзавелся своим домом, женой, детьми. Дом сгорел дотла вместе с женой и детьми. Все превратилось в пепел. Сжалилось небо и, собрав тучи, залило струями дождя тлеющий пепел пожара и опаленные дымящиеся стены дома. Поблизости человек вырыл яму и, оплакав, предал земле обгоревшие тела. Пес вместе с ним трудился. Он помог ему и могилу вырыть, и камень могильный положить, покрытый письменами, скрывающими в себе рассказ о скорби человека.
   Дождь не прекращался почти неделю.
   Спасаясь от дождя, человек жил в пещере, где его окликало только эхо.
   Когда дождь кончился, человек вернулся в поселок. Его арестовали и обвинили в поджоге и смерти жены и детей.
   На суде человек не сказал ни слова, лишь шептал молитвы.
   Несколько лет человек терпел нужду и оскорбления в желтом доме.
   Днем он читал книги, которые не успел прочитать, а по ночам молился.
   Весной, когда человек любовался цветущим небом и слушал песни цикад, случился пожар. Обитатели желтого дома разбежались кто куда, преследуемые своими кошмарами, которые и сам их автор не смог бы описать.
   Бежал и человек.
   Он вернулся в город, покрасив волосы в рыжий цвет и изменив имя и внешность. Днем он пел скорбные плачи на паперти у руин женского монастыря, а ночью спал и видел видения.
   Как-то ночью ему во сне явилась женщина и увела его в некое место. Он шел за ней и думал о рае, а попал в ад...
  
   В этом месте своего рассказа прохожий затих...
   "Он заснул или умер?.." - подумал артист.
   Размышляя о смерти, артист погрузился в сон...
  
   Во сне артист жил жизнью прохожего.
   Видения на крыльях своих отлетели, и артист проснулся в пещере, озираясь. Он не узнал ни себя, ни место. Тело его иссохло, кожа обвисла. Еще не умерший, он был подобен трупу, начал заживо гнить.
   В пещере спасались от непогоды и другие заблудшие души, выглядевшие как мертвецы, освободившиеся от телесных проявлений и привычек. Среди них выделялся старик. Артист узнал в нем поэта, проклявшего город. Он был поэтом от рождения, носившим в себе смятение слов и мыслей. Едва открыв рот, он не закричал, как все дети, появившиеся на свет, а начал говорить канцоны, и с тех пор говорил, не заботясь о том, что скажет. Говорил он, не утрачивая природную непринужденность и, так сказать, грацию, правда, иногда он впадал в неясность, и многое затемнял отступлениями и своим голосом. Он был гугнивым и косноязычным, как Моисей. Женился поэт поздно на известной актрисе, которая отличалась невоздержанностью. Он написал для нее несколько трагедий в прозе. Но кому нужны трагедии?
   Поэт скончался, не успев рассказать до конца свою историю, и поселился на небе. Туда же переселились и остальные скитальцы один за другим, ободряя себя молитвой и стонами.
   Уже светало, когда случился оползень, и всех их нашла смерть.
   Цикады отпевали скитальцев своими песнопениями с переливами...
  
   Артист очнулся в ужасе.
  -- Во сне ты говорил... - сказал философ.
  -- О чем?..
  -- О том, о чем не расскажешь... наверное, тебе снилось что-то ужасное...
  -- Во сне я испытал наслаждении и смерти... они неразлучны... а тебе что снилось?..
  -- Мне снился, какой-то кошмар...
  
   Дождь давно кончился.
   Философ, писатель и артист шли по дороге, обходя лужи.
   Философ шел и размышлял о причинах зла вслух.
   Писатель и артист молча слушали его из-за крайней скромности и неумения приятно говорить о неприятном.
   У зарослей мирта скитальцы остановились передохнуть.
   Философ продолжил свои размышления о том, как можно смертью попрать смерть.
   Писатель слушал, артист спал.
   Во сне артисту опять было видение, которое сначала напугало его, а затем рассмешило. Ему привиделось, как город затопили реки огня и пламени. Жители в ужасе бежали прочь. Одни уносили вещи, другие детей или престарелых родителей. Многие бежали с пустыми руками. Были и такие, которые лишь созерцали дело бога и не вмешивались. Среди них был и артист. В руках он держал книгу поэта, описавшего гибель города грехов, и сравнивал происходящие события с событиями, записанными в книге.
   Не все совпадало.
   Город с высокого места спустился чуть ниже, но здания даже не были повреждены и пророчество, предрекавшее, что город поглотит яма, не оправдалось.
   Началось движение ночью, породив ужас и удивление жителей, когда они увидели это зрелище. Многие той ночью лишись разума, и впали в панику и исступление. Они обратились в бегство. Бежал и артист. В бегстве его сопровождали жены, теряя одежду и украшения.
  -- И зачем подобное снится?.. - прошептал артист.
  -- Что именно?.. - спросил писатель, не открывая глаз. - Тебе опять снились жены?..
  -- Да... философ, ответь, скажи?.. кто все это творит?.. кто посылает эти кошмары?.. впусти нас в свой разум...
  -- Ничем не могу вам помочь...
   Мимо прошла толпа прохожих.
  -- Взгляни на них невинных, но пострадавших... они бегут, оставляя после себя мерзость запустения, но кто укажет им дорогу?.. вокруг одни лишь угрозы и опасности... бог хочет, чтобы они стали мучениками и, разрешившись от тела, пребывали с ним?.. зачем они ему?.. зачем ему нужны мученики с их мучениями?.. ведь многие из них не сделали ничего, заслуживающего мучений...
  -- А некоторые даже не успели родиться... - сказал артист, увидев в толпе прохожих беременную женщину.
   Философ промолчал. Он смотрел на человека, лежавшего на обочине. Глаза человека были широко открыты, в них еще жил страх смерти.
  -- Еще один скиталец смертью смерть попрал... - пробормотал философ.
  -- Ты забыл, что люди смертны?.. - сказал писатель. Он пленялся преходящей красотой этого мира. - Посмотри вокруг... как прекрасен этот цветущий луг, заросший гиацинтами... красота нас спасет...
  -- Красота кратка и мимолетна... - отозвался философ.
  -- Я все еще боюсь смерти, хотя уже давно умер или мне кажется, что я умер?.. - артист провел рукой по лицу. - Мне снился такой странный сон...
  -- Что тебе снилось?..
  -- Я видел свою смерть...
  -- Смерти нет... - сказал философ.
  -- Смерть - это убежище для смертных... - сказал писатель.
  -- И участь всего смердящего... - сказал прохожий. - Но продолжайте, почему вы замолчали?..
  -- Слушаю цикад...
  -- А вы что пишете?..
  -- Все что-то пишут...
  -- Одни пишут доносы, а другие допросы...
  -- Он пытается дописать книгу, у которой нет начала и конца... - заговорил артист. - К воде повествования как будто примешано вино... прошлой ночью он захмелел и уснул... и ему приснился сон, как будто он лежу на своем одре и листает эту книгу... ее только что напечатали... буквы казались живыми... они только что не говорили...
  -- Все писатели одинаковы... - сказал прохожий. - У меня брат был писателем... и что он мог?.. только пыль пускать в глаза...
  -- А что с ним случилось?..
  -- Он написал книгу эпиграмм и попал в немилость у властей...
  -- Я знал его... - заговорил старик в очках. - Наверное, вы помните эту странную историю с поджогом театра?..
  -- Нет... расскажи...
   Старик в очках начал рассказ, привлекший внимание прохожих. Собралась толпа.
   Старика слушали даже цикады.
  -- Умолчу о подробностях, чтобы не рисовать удручающую картину печали и слез. - старик в очках умолк.
  -- Жуткая история... я до сих пор не могу опомниться... - Артист невольно вздохнул. Что претерпевают в желтом доме узники, было ему хорошо известно.
  -- Я вам не верю... не мог поэт этого сделать...
  -- Мог и еще как мог... яд сочился из его стихов, а ему казалось, что он говорит нечто значительное... и он легко убеждал тех, кто был ему подобен... запятнал себя оргиями, бесстыдством и сознательным злодейством... пагубный был тип... правда, на какое-то время он стал порядочным евреем, но его разоблачили...
  -- Терпеть не могу евреев... прошлой ночью они распяли меня и проткнули бок копьем... - заговорил прохожий с иудиной бородкой.
  -- А мне жена приснилась... - сказал прохожий в клетчатом пальто, которое он не снимал, даже когда спал.
  -- Ищите женщину... все беды из-за женщин...
  -- Между прочим, из-за женщины появилась на свет "Илиада"... и появлением "Одиссеи" мы обязаны женщине... - сказал писатель. - Но я согласен с вами...
  -- В чем, что все женщины шлюхи?..
  -- Нет... нрав у женщин на самом деле непостоянен и коварен...
  -- Чем они заняты?.. мелят и разносят вздор... у них нет своих законченных мыслей...
  -- Однако их глупость порой кажется мудростью...
  -- Вы давно не были в городе?..
  -- Несколько дней...
  -- Говорят, там установилась порнократия, правление шлюх...
  -- Вы это только сейчас придумали?..
  -- А я во сне оказался в толпе мертвецов... - заговорил прохожий с чемоданом. - Они все были на одно лицо... присмотревшись, я обнаружил, что вместо лиц они носят личины... какой-то человек окликнул меня по имени, смеясь, обнял и говорит: "Рад тебя видеть..." - Я спросил его, глядя на толпу: "Чего они ждут?.." - Он говорит: "Они ждут звука трубы и суда... пошли отсюда, здесь никому нет дела до нас... лучше нам воскреснуть и умереть в другой раз, чтобы узнать все об аде и тамошних соблазнах..." - Мы отошли чуть в сторону и незнакомец рассказал мне свою историю... из его путаного повествования я понял только, что он служащий похоронного бюро и его подло обманула жена. - "А ведь я ее взял, можно сказать, из грязи..." - сказал незнакомец и разрыдался, закрыв лицо полой плаща. - Она и здесь не оставляет меня без внимания... - продолжил он свой рассказ. - Посылает шпионов следить за мной... видишь вон того типа с закатившимися глазами как у повешенного, который прячется в миртовых зарослях?.. это ее шпион... и, кажется, он услышал то, что ему меньше всего надо было слышать... жена боится, чтобы на суде я не раскрыл некоторые эпизоды ее биографии... опасается моих откровений... фактов у меня действительно много, однако большинство из них такого свойства, что могут навредить не только ей, но и мне...
  -- А моя жена имела склонность к изящному... любила философствовать... и выставлять меня идиотом... она умела создавать атмосферу зыбкости, недоверия к словам и к жизни, навязанной нам обстоятельствами...
  -- Ну, вы и фантазер... - артист рассмеялся.
  -- А вы кто?..
  -- Я артист...
  -- Все мы марионетки... и наши переживания, не более, чем переживания марионеток, которые не отличаются ни глубиной, ни оригинальностью, ни искренностью... кстати, что у вас в чемодане?.. рукописи, которые не горят?.. - старик в очках принужденно улыбнулся и продолжил монолог.
   Монолог старика в очках затянулся.
   Видно было, что он импровизировал, играл, скрывался за маской, иногда выглядывал из-за нее и наблюдал за слушателями.
   "Надо сказать, что играет он весело, но иногда из него выглядывает бес... есть в его веселости какое-то ожесточение, обида на всех женщин, посмеявшихся над ним и предавших его... - размышлял писатель. - Он стыдится себя, стыдится своих неудач, которые он тщетно пытается утаить... кому хочется выглядеть несчастным в глазах окружающих, от которых вряд ли можно ждать сочувствия?.. поэтому он в маске и на котурнах... он неискренен, хотя его игра вызывает ощущение неподдельности..."
   Пока писатель размышлял, артист придвинулся к человеку с чемоданом.
  -- Так вы все еще любите свою жену?.. - спросил он.
  -- Она меня соблазнила, ввела в обман своей улыбкой, блеском глаз... я ей поверил и понял лишь сейчас, что все это была игра... не знаю, правда, из равнодушия или со зла она так поступила со мной?..
   Артист попросил человека с чемоданом рассказать ему о своей жене, который неохотно, однако уступил его просьбе и стал рассказывать, как он был околдован, как был счастлив, но, увы... нашлись доброжелатели, сообщившие ему об измене жены... он проводил дни и ночи, следя за ней.
  -- Я не могу рассказывать об этом во всех подробностях... когда я познакомился с ней, мне было всего 17 лет, а ей уже за 30... и она была замужем за милиционером... к тому же пьяницей... чтоб его молнией убило... нет, лучше не вспоминать...
  -- Тебе надо успокоиться... - пробормотал артист, едва сдерживая смех.
  -- А где шпион?..
  -- Исчез, бежал, хромой бес, опасаясь, как бы из преданности к шлюхе не остаться в этой пещере навечно... жаль, я не успел его спросить, с какой целью он следил за мной в этом аду?..
  -- Мне кажется, ты совсем потерял ум... ты думаешь, что мы в аду?.. эй, приди в себя?.. мы еще живы...
  -- Ну да, конечно, живы... ты только посмотри на меня... тощий, сморщенный, хромой... вряд ли кто возьмет меня на службу в контору... впрочем, нет, только не это... снова лесть, коварство, обман... лучше послать все и всех ко всем чертям... - сказал человек с чемоданом и умолк. К тому, что уже было сказано, он ничего больше не мог прибавить...
  
   Мимо, прихрамывая и, волоча ногу, прошел пожилой человек.
  -- Боже мой, это же мой кумир... вот где довелось встретиться... - проводив пожилого человека взглядом, человек с чемоданом сморщил губы, изображая сожаление.
  -- Кто этот пожилой человек?.. - спросил артист.
  -- Поэт и мой учитель в той жизни...
  -- Вы думаете, мы здесь или там?..
  -- Что?.. я вас не понимаю... - человек с чемоданом глянул на артиста и устремился за пожилым человеком.
  -- Что будем делать?.. - спросил артист, обращаясь к философу и писателю.
  -- Ждать, пока не станет прохладнее...
  -- Мне кажется, жара никогда не кончится...
  -- Кончится... все когда-нибудь кончается...
   Из темноты донеслись звуки скрипки.
   Происходящее заставило людей вытаращить глаза от удивления.
   Музыка прервалась, и перед слушателями сонаты предстал незнакомец со скрипкой. Чудесным образом проглоченный темнотой и исторгнутый ею, он стоял и несмело улыбался, украшенный вьющимися как у цветка гиацинта рыжими кудрями.
  -- Ты бог, убитый евреями и воскресший... - сказал артист. - Сыграй еще что-нибудь...
  -- Мне кажется он не в себе... - заговорил философ. - Стоит и улыбается чему-то... эй, скрипач, приди в себя...
  -- Мне кажется, он не понимает, куда попал против своего желания...
  -- Вы знаете его?..
  -- Как-то я был на его концерте... он исполнял эту же сонату... эй, постой... куда же ты?..
   Человек со скрипкой скрылся в толпе прохожих.
  -- Прежде чем стать скрипачом, он был пианистом, как и его брат...
  -- А вы?.. кем были вы?..
  -- Лучше быть никем... - Незнакомец принужденно улыбнулся и ушел.
  -- Он был адвокатом... мог оправдать даже бога... - сказал прохожий.
  -- Я тоже мог стать адвокатом, но стал служащим похоронного бюро... хотя и не создан для этой работы... помню, как-то я пытался оправдать одного убийцу, думал он поймет, исправится, но, увы... он стал только хуже... и даже пытался меня убить, что ему, правда, не вполне удалось... его судили... чтобы отомстить мне, он пытался бежать из следственного изолятора и сломал себе шею...
  -- Так мы что, в аду?.. - спросил человек в клетчатом пальто, сонно озираясь.
  -- В аду, в аду... где же еще... и нам не уйти отсюда вплоть до того момента, пока не прозвучит труба последнего суда...
  -- Кажется, труба уже звучит...
  
   * * *
  
   Небо было чистое. Ни облачка.
   Писатель очнулся на ложе, нелепо озираясь.
  -- Что с тобой?.. - спросил артист.
  -- Я только что вынырнул из жуткого кошмара...
  -- Если вы думаете, что наступили черные дни, то вы ошибаетесь, худшее впереди... - пробормотал философ, не открывая глаз.
  -- Боже, и нам еще завидуют...
  -- Кто?..
  -- Видишь вон того рыжего пса...
   Пес залаял.
  -- Жалуется на собачью жизнь...
  -- Не узнаешь?.. это же Вергилия...
  
   Странники пошли дальше. Дорога извивалась, как змея.
   Появились странники.
  -- Здравствуйте... что это за земля?.. что за люди здесь обитают?..
  -- Земля, как земля... и люди, как люди... а вы кто и откуда?..
  -- Мы заблудились... - странник глянул вокруг. - Одни пески и скалы... как мы будем здесь жить?..
  -- Кто вас завел сюда?..
  -- Еврей вожатым был...
  -- Бежать вам надо было от такого вожатого... и без оглядки...
  -- Вот мы и бежали... и чуть в болоте не утопли...
  -- Наверное, путаной дорогой шли... или задом-наперед...
  -- Артист, ты так странно смотришь на них?..
  -- Я знаю их... помню, я проходил через их городок и никого не встретил... даже собаки молчали... ночь я провел в гостинице... лег, съежившись, закутав плечи пледом, и заснул... спал я как младенец в утробе... и проснулся стариком...
  -- Темнеет... нам надо поискать укрытие... путников тут много проходит... не узнаешь, что у каждого в мыслях... какие каверзы и уловки... а вот и убежище... - артист заглянул в расселину и отшатнулся.
  -- Что ты там увидел?..
  -- Следы... жуткие следы туда ведут, а оттуда еще жутче...
   Со стороны города показался прохожий. Он шел, прихрамывая.
   Писатель поднялся ему навстречу.
  -- Надо его расспросить... он, по всей видимости, недавно покинул город...
  -- Узнай, нет ли дурных новостей?.. - сказал артист.
  -- Забудь свои видения и измышления... все там прекрасно и будет еще лучше?.. - сказал философ.
  -- Это были не пустые видения... это были знаки... и такие ясные и отчетливые, что до сих пор словно стоят перед глазами...
  -- Думаете, мы дождемся лучших времен?.. - спросил прохожий.
  -- Дождемся, держи карман шире... - пробормотал артист.
  -- Вы из города?.. что там творится?.. - спросил писатель прохожего.
  -- Нет, я не из города... я, как и вы, питаюсь слухами о городе... говорят, там опять воцарилась порнократия, власть шлюх... впрочем, там уже некем править... никого не осталось... одни старики и покойники...
  -- Ночью мне снился город... он напоминал некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в море...
  -- А в моем сне он напоминал многоножку с длинным туловищем, которая опиралась на короткие лапки, расположенные под брюхом...
  -- А тебе что снилось?..
  -- Нет мне до этого дела... я другим озабочен...
  -- Чем же?..
  -- Видишь вон там у миртовых зарослей стоят трое в штатском... я их знаю... помню, мне было 7 лет... они пришли среди ночи, обыск устроили... ни свидетелей, ни понятых...
   Артист подошел к странникам и обратился к ним с речью:
  -- Граждане без определенного места жительства, я могу предложить вам место в пещере и историю в трагических стихах... или вы предпочитаете, чтобы я умолк?..
  -- Умолкни...
  -- Пусть говорит... я его знаю, он может рассмешить даже мертвого...
  -- Рассказывай, только без излишних подробностей...
  -- Отчего же, нет, рассказывай со всеми подробностями...
   Пока артист смешил одних, другие говорили о нем.
  -- Вы знаете этого шута?..
  -- Говорят, он пострадал из-за женщины...
  -- Так он был женат?..
  -- У него было пять или шесть... нет, семь жен...
  -- И где же они?..
  -- Он бежал от них... и до сих пор бежит, как будто его преследуют собаки...
  -- Так он спасается от жен?..
  -- Нет... не только от жен, но и от власти...
   Рассказав странникам историю своих несчастий, артист указал на троих в штатском:
  -- Граждане странники, вот кто виноват в моих бедствиях...
   Трое в штатском, поняв, что им угрожает, бежали.
   Писатель обнял артиста, утешая.
  -- Вы знаете человека, который пытается утешить этого шута?.. - спросил человек в клетчатом пальто, обращаясь к старику в очках.
  -- Он писатель... мифическая личность...
  -- Когда-то и я играл словами, витийствовал и собирал вокруг себя зрителей, даже заслужил изваяние из железа... я думал, что подражаю богу... и что?.. наплодил столько видимостей, что в них утонула действительность...
  -- И кто вы теперь?..
  -- Я странствующий лицедей, показываю свои фокусы там, где их способны оценить и за них заплатить... я как иллюстрация двойственности природы человека... сотворены мы богом, но манипулирует нами дьявол...
  -- Мне кажется, этот жонглер зримое воплощение беса... в своих одноактных пьесках он все смешивает: добро и зло, слова и жесты... он рыдает и смеется над несчастьями людей, приносит им облегчение... и даже позволяет себе показывать призраков каким-либо способом...
  -- У всех свои слабости... у этого человека дар кривляться, ходить на руках, витийствовать, вызывать возбуждение и веселить как обычных зрителей, так и глядящих с неба...
  -- А у вас какой дар?..
  -- Бог обделил меня дарами...
  -- Странно, писатель плачет, наверное, эти бездомные разбередили его старые раны... а теперь он целуется со скрипачом...
  -- Поцелуй на языке жестов - это символ равенства людей определенного круга...
  
   Писатель записывал историю человека со скрипкой, когда из-за поворота дороги вышли бледные люди.
  -- Эй, господа несчастные... - заговорил артист. - Оставь печаль и слезы, вы теперь наши гости... правда, в обмен на историю... расскажите, в чем ваша беда?..
  -- Мы евреи...
  -- Это о вас сказано: они не узнали бога...
  -- Потому бог посмеялся над нами...
  -- Ну, посмеялся... и что?.. куда вы идете?..
  -- Мы идем в город... идем и сомневаемся... говорят, исполнилось проклятие и город погиб, а у меня там семья, дети...
  -- Все это слухи, которые, возможно, власти сами распускают, чтобы избавиться от лишних людей...
  -- Вы, думаете, у города есть надежда на спасение?..
  -- Надежда осталась на дне ящика Пандоры... - сказал философ.
  -- Однако голос у тебя как у сирены и даже слаще... спой что-нибудь... - попросил артист.
  
   Еврей принял позу и запел. Он пел, помогая себе жестами и мимикой. Словами песни еврей рассказал историю о любовных страстях женщины и мужчины, как, сбросив одежду, нагими телами любовники прильнули животом к животу, бедрами к бедрам. Они словно срослись. Любовь лишила их стыда.
   Не все еврей рассказал, что-то скрыл, не выговорил до конца, лишь рассыпал намеки, где-то позволил себе заменить ответ вопросом. Он пел о прелестях женщины, об ее нраве. Он пел и менялся. Он то приобретал черты изящного грека, то сдержанного немца, то величавого жителя востока.
   Женщина из истории еврея жила шумной и праздной жизнью, жадно пила из чаши наслаждений, правда, надо сказать, наслаждения были не самого высокого качества. Измена мужа принудила ее стать преступницей. Она убила мужа и бежала в пустыню, чтобы жить в полном уединении, но ее выследили и арестовали. Из пустыни она попала в тюрьму, а из тюрьмы в сумасшедший дом, но пробыла она там не долго, переселилась на небо.
  -- В любовных делах слаще бывает мечта, чем воплощение мечты... - сказал философ.
  -- Унылую ночь ты от нас отогнал своим пением... как звали эту женщину?.. - спросил писатель.
  -- Имя ее?.. зачем вам его знать?..
  -- Смутная история и сочинена смутным автором, но, надо признать, что пел ты вдохновенно и откровенно... - заговорил артист. - Таких историй тысячи... когда-то я тоже был пленником страсти и много чего претерпел, пока не прозрел... я очистился от всех желаний и стал нищим...
  -- Что тут скажешь?.. - еврей снял шляпу. - Может быть, вы меня чем-нибудь одарите?..
  -- Постыдитесь, вы же интеллигентный человек, артист... впрочем, у вас есть возможность получить роль в моем театре...
  -- Вы, по всей видимости, гений... не смею утверждать, но я вам не подхожу... я человек маленький... - Еврей потер шишку на лбу.
  -- Что вы все трете лоб?..
  -- Мне кажется, что у меня рог растет прямо из середины лба... назовите его рогом изобилия, или избавления, мне все равно...
  -- Странный вы человек... на людях я самого себя изображаю обычно лишенным изъянов и пользующимся известностью, признанием... по правде сказать, славу я получил через брачные узы... жены меня ославили... а вы женаты?..
  -- Я был женат...
  -- И что случилось с вашей женой?..
  -- Она ушла и не вернулась... тело ее искали, но не нашли... она исчезла, растворилась в воздухе, но иногда она приходит ко мне невидимой, чтобы взглянуть на меня спящего и получить наслаждение... - Еврей утер слезы.
  -- Он, мне кажется, не столько евреем и преступником, сколько бедным и несчастным человеком...
  -- Однако голос у него восхитительный...
  -- У моей жены был такой же голос... прошлой ночью она мне снилась... я увидел ее и пошел к ней, но не дошел, ноги задрожали, ум помутился... я испугался, что не смогу вернуться...
  -- И в аду есть жизнь, но холодная и призрачная...
  -- Вы так говорите, как будто были там...
  -- Где я только не был... был и в горах, и в пустыне, песок меня там душил, а солнце превращало тело в дрова... был я и в тюрьме, откуда переселился в сумасшедший дом, а потом на западные острова... о них писал поэт, называя их островами блаженных... побывал я и в монастыре и вышел оттуда под другим именем... - артист взглянул на еврея, который выглядел растерянным и смущенным, потом перевел взгляд на спящего философа. - Странно, философ заснул... ему наши истории и смущения не интересны... а ты что насупился?.. наверное, замышляешь что-то?.. - спросил артист еврея.
  -- Я думаю о жене и детях... - на глазах еврея опять блеснули слезы.
  -- Женщины коварны, злорадны и мстят изобретательно... философ, ты спишь?.. проснись...
  -- Я не сплю... я пытаюсь понять весь этот ваш словесный вздор... впрочем, лучше выкинуть все это из головы...
  -- Скажи, что тут вздорного?..
  -- Боже мой, так вы философ?..
  -- Да, а что?..
  -- Как вы думаете, зачем бог шатром простер небо со светилами, воздвигнул на водах твердь и призвал человека из небытия?..
   Философ говорил уместно и возвышенно о жизни и смерти, описывал себя как соучастника устроения мира, сотрудника бога, и чертил на песке линии, круги и извивы.
  -- Не понимаю, о чем он говорит?.. он играет словами, как будто совершает некий словесный обряд...
  -- Он философ, но и ему не чужда стихия героического и трагического...
  -- Я тоже могу так говорить...
  -- Вы философ?..
  -- Я?.. нет... а он на самом деле философ?..
  -- Во всяком случае, выглядит он как философ...
  -- Да, видно, что он уважает себя... такой человек не потеряет лицо даже в лохмотьях...
  -- Вы его знаете?..
  -- Отчасти... когда-то он был моим учителем...
  -- Вы тоже философ?..
  -- Нет, я писатель...
  -- Я тоже пишу, теперь все пишут, даже женщины...
  -- Расскажите, о чем вы пишете?..
  -- Что-то я знаю, отчасти пророчествую, открываю истины, если люди еще способны что-то понимать и принимать мои слова всерьез...
  -- Говорят, в своих скитаниях вы заглянули во все темные углы... и даже в мрачные бездны преисподней, уподобившись богу, победителю ада, насколько это возможно...
  -- А что такое ад?..
  -- Это некое мрачное место...
  -- Так мы уже в аду?.. - сонно потягиваясь, спросил старик, худой, похожий на призрака.
  -- А где же еще?.. вы, я смотрю, тоже жертва любви... пострадали от женщины?..
  -- Она пыталась отравить меня со зла, а может быть из ревности или из зависти... впрочем, даже если бы я сидел, запершись в своих четырех стенах и ничего не делал, рано или поздно, я все равно очутился бы в аду... я уступил ее полным обмана советам, на словах таким выгодным, а на деле оказавшимися преступными... не знаю, чем я вызывал ее ненависть... по ее милости я превратился в угрюмого, рехнувшегося старика, у которого ум за разум зашел... женщин я избегал... я знал только муз... и жил, радуясь и вместе с тем страдая... человек рожден для страданий... мне было уже за пятьдесят, когда я познакомился с женщиной и благодаря ее скандальной славе стал известным толпе, как безбожный и проклятый поэт, привыкший за деньги служить всем наподобие шлюхи... она сошлась с моим хромым секретарем... общаясь с ним, она и сама стала припадать на одну ногу... я не желал себе лишнего счастья... хорошее портится ненужным... я не тратил свое время на оказание благодеяний неблагодарным, на сочувствие и выражение дружеских чувств по отношению к близким и прочим, полным коварства и подлости (все это случайно и, кстати, вдруг открылось мне), которых я раздражал одним своим видом... я был одинок, жил как бог, далеко от всех... и все же я познал власть обстоятельств над собой и получил как подарок смерть, которая заткнула мне рот, заставила замолчать, и не дышать... - Слезы выступили на глазах старика.
  -- Успокойся старик... мне, как и тебе, и многим, если не всем, тоже суждено было быть под каблуком у красивой жены и стать жертвой насмешек...
  -- И моя жена была хоть и не красива, но падка безмерно на мужчин... и не только на мужчин... даже старость не давала ей отдохнуть...
  -- А моя жена была скромницей...
  -- Ты шутишь?..
  -- Нет, вовсе нет...
  -- Есть ли, вообще, скромные женщины?.. страсть - это деспот, что царит над людьми... впрочем, забудьте, все это вздор...
  -- А я думаю, все это достойно сцены и смеха...
  -- Мы лишь орудия, нужные женщинам, чтобы продолжить их жизнь на земле... - сказал худой старик, похожий на призрака.
  -- Вас послушать, так в проклятии и гибели города виноваты женщины... - сказал человек в клетчатом пальто.
  -- Кто вы?..
  -- В той жизни я был поэтом и холостяком... и был счастлив... я кормил лишь пса, услаждал его поэтическими тонкостями, хотя и он проявлял нрав шлюхи... я писал стихи не ради пользы, а ради удовольствия, хотя и не был настолько обеспечен, чтобы не заботиться о заработке... и эта забота мешала мне отдаться любимому занятию и соединить харит с музами... - Человек в клетчатом пальто умолк, побледнел и сел на камень, потом лег.
  -- Что с ним?..
  -- Не знаю...
  -- Меня поражает и раздражает трагический тон его голоса...
  -- Он, наверное, проклятый поэт... они описывают ужасы настоящего и безнадежного будущего...
  -- А что он здесь забыл?..
  -- Пришел просить Прозерпину оживить собаку, которую похоронил...
  -- Мне кажется, он умер... - Подойдя к человеку в клетчатом пальто, артист нашел его тело еще теплым. В руке проклятый поэт сжимал платок, мокрый от слез.
  -- Умер, бедняга, не дождавшись решения Прозерпины...
  -- И не познав женщины... однако, мне кажется, что эти забавы были ему знакомы...
   После этих слов беседа странников подошла к концу...
  
   * * *
  
   Люди спали. Во сне они, не стыдясь, страдали и кричали о своей боли.
   И пахли они потом, кровью и слезами...
  
   Человек, спавший рядом с проклятым поэтом, обнял его, почувствовал, что обнимает мертвеца, очнулся и завопил от страха.
   Возникла паника.
  -- Граждане бездомные, не шумите, сохраняйте невозмутимость, осанку и позу... - сказал артист.
   Человек, лежавший рядом с ним, пробормотал что-то невнятное.
  -- Что, что?.. - переспросил артист.
  -- Все, что ты говорил, я уже слышал...
  -- Кто ты?..
  -- Нет, нет... не надо имен...
  -- Ты хочешь остаться неназванным?..
   Человек без имени отвернулся к стене.
   Артист лежал, закрыв глаза, и думал о проклятом поэте, и о том, кто сотворил и человека и червя. Открыв глаза, он глянул на небо, но видеть там было нечего или почти нечего. Он повернулся лицом к стене и заснул.
   Во сне артист дожил до возраста старика, потом превратился в младенца, вернулся в утробу матери, снова родился, дожил до возраста философа и очнулся.
   "Ничего не изменилось... да и на что я мог рассчитывать?.. лучше зависть внушать, чем жалость... впрочем, люди, если и проливают слезы, то чаще всего над самими собой, а не над чужим горем..." - размышлял артист. Размышляя, он забылся и заговорил вслух.
  -- Повтори, я не понял... - попросил философ.
  -- Ты не спишь?..
  -- Я слушаю твою историю со всем вниманием... что же было дальше?.. жены были обузой тебе?..
  -- Нет, они были ангелами и херувимами...
  -- Артист, ты плачешь?..
  -- Не могу сдержать слез...
  -- Слезы приличны твари дрожащей... - сказал старик в очках.
  -- Старик, ты кто, бог?..
   Старик в очках промолчал. Человеком он был осмотрительным и скрытным.
  -- Скажи, старик, бог есть?..
  -- Есть...
  -- Говорят, что бог никогда не смеется...
  -- Значит, он не бог...
  -- Моя тетя была верующей, не раз она обращалась к богу со страхом и надеждой... - заговорил артист после довольно продолжительного молчания. Монолог его был путанным и слишком длинным, чтобы его пересказывать.
   В этой сцене он был трагическим актером и открывал странникам перспективу стать богом через страдание, унижение и срам.
  -- Всякий, возвышающий себя, будет унижен, а унижающий себя, возвысится... - сказал артист и таким голосом, что многие пробудились от сна и вспомнили о своем достоинстве.
   Пробудился и философ.
  -- Что с тобой?.. ты весь в слезах?.. - обратился он к артисту.
  -- Тяжко мне дышать и жить... в разладе я с самим собой и с миром... где спасение?..
  -- От чего ты хочешь спастись?..
  -- От бесовских внушений плоти... я не понимаю, что делаю... понимаю, что не то делаю, что хочу, но делаю... и ждет меня не бездна благодати, а бездна погибели...
  -- А чем эта бездна отличается от той?..
  -- Ничем... ни у той, ни у этой нет дна...
  -- Артист, расскажи, что тебя так расстроило?..
   Артист говорил нетерпеливо и тут же забывал, о чем говорил. И чем больше он углублялся в эти будоражащие тайны любви, тем больше испытывал неуверенность и бессилие, и боялся признаться себе в этом.
  -- Так я и живу с надеждой и страхом... - этой фразой артист закончил свой монолог.
  -- Все так живут... - сказал старик в очках...
  
   История человека в очках вызывала изумление и удивление. Он был сиротой. Воспитывало его государство. Дожив до возраста мужа, он женился, но в первую же брачную ночь бежал, оставив жену нетронутой на смятой постели. Почти год он скрывался под личиной бродячего поэта, ходил в лохмотьях, потом вернулся и умер от счастья в объятиях жены, сквозь слезы созерцая луну и хоры звезд, шествующих отнюдь не слепо, а по кругу в положенном им пределе.
  -- Таков путь заблуждения... - сказал философ, выслушав история человека в очках.
  -- Человека по кругу водит бес... - сказал артист. Он встал и пошел, сам не зная, куда идет...
  -- Куда ты?.. - заикаясь, спросил писатель и встал, озираясь. - Где мы?..
   Пейзаж был дикий, вызывающий удивление и страх...
  
   * * *
  
   Утром писатель, философ и актер продолжили свое странствие по кругам ада.
   Они шли и обменивались репликами, изливали в патетических монологах свое душевное состояние, придавая беседе черты драмы, события в которой постепенно приобрели облик некой мистерии, выраженной в речах действующих лиц и в восклицаниях от "автора", расцвеченных наглядными и гадательными подробностями.
   Обогнув скалу, они остановились на краю обрыва.
  -- Я не вижу города... кто мне скажет, что случилось с городом?.. - Артист изобразил на лице недоумение и страх.
  -- Говорят, архитектор стер город с лица земли... и ничего не выросло на пустом месте... и жители его сами себя позабыли... - сказал старик в очках.
  -- Не архитектор, а вода стерла город...
  -- Не вода, а поток грязи с гор... - заговорил прохожий, появившийся вдруг среди странников. - Стронулось с места все, деревья, дома... все ходило ходуном, друг на друга валилось... звоны с колоколен в уши ударяли... доносился подземный гул, напоминающий рычание... и казалось это рычание голосом ада...
  -- Жуткое зрелище... кстати, кто вы такой?.. эй, ты куда?.. исчез...
  -- Вы меня не узнаете?.. - прохожий заискивающе глянул на артиста.
  -- Нет...
  -- Вы артист...
  -- Вы что-то путаете... - артист поднял воротник плаща. - Кажется, погода меняется... надо искать убежище...
  -- Ничего я не путаю... - пробормотал прохожий.
  -- Артист, это персонаж из твоей драмы?.. - спросил писатель.
  -- Он врач... принимал роды у моей жены... я бы не стал его превозносить, но и проклинать его не стоит... в их роду все были врачами... помню, увидев его, я удивился, он был моей копией... я даже подумал, не схожу ли я с ума... правда, если это было безумие, то довольно странное безумие, хотя для безумия вполне естественно быть странным...
  
   Несколько дней лил дождь.
   Непогоду странники пережидали в пещере. Лишь иногда они выползали наружу, вымазав лица сажей и нагоняя страх на случайных прохожих, которым они казались мертвецами или бесами, готовыми вести их прямой дорогой в ад...
  
   Этот был самый дождливый день в году. Он длился и длился.
   Наконец день погас.
   И дождь перестал.
   Воцарилась ночь, которую освещала луна. Она странно действовала на спящих странников.
   Во сне писатель обнимал блаженную, но сон прошел и, ощупав пустое ложе, он рассмеялся сквозь слезы.
   Философ приоткрыл веки. Он лежал и размышлял с открытыми глазами. И смеха, и слез он давно лишился. Женщин он избегал даже во сне.
   Писатель не смог снова заснуть, слонялся по пещере, натыкаясь на стены, мучил, терзал, оскорблял себя и воздух вопросами.
   Артист спал. Заснул в одном сне, и, изведав разочарование, горькое и стыдное, он проснулся в другом более счастливом сне. Так ему показалось.
   Он плыл на пароме. Небо было чистое, ни облачка, и вдруг разыгралась буря. Паром налетел на риф, перевернулся и затонул. Артист чудом спасся. Волны выбросили его на берег птичьего острова. Птицы сидели рядами, подражая зрителям в театре, и смотрели на артиста как на актера на сцене. Он был облеплен перьями. Голову его украшала корона из водорослей.
   Нелепо всхлипнув, артист очнулся.
  -- Тебе опять приснился птичий остров?..
  -- Да... а ты откуда знаешь?..
  -- У тебя сохранился клюв и неуклюжесть птичьего туловища...
   Артист поведал писателю историю о том, как он очутился на острове, как лежал на песке и смотрел на скалы, избитые морем, как ползал среди утопленников, искал примадонну, лил слезы и испускал вздохи о сыне, не успевшем родиться. Он изображал безумие.
   Писатель слушал его и изображал сочувствие.
   Философ спал.
   Спали и прочие лишние люди, на которых судьба ополчилась, насылая на них несчастье за несчастьем. Они рыдали и стонали во сне. Кто-то окликал мать, отца, сына, дочь, кто-то пытался выпутаться из душащей его петли.
   Лишь бог не спал. Он созерцал...
  
  
   5.
  
  
   Выглянуло солнце, и ад, в котором пребывали странники, превратился в рай...
  
   Писатель лежал и прислушивался к невнятному пению цикад, сопровождающих бред незнакомца, который рассказывал писателю свою историю.
  -- Я бежал от объятий жены, думал попаду в рай, и очутился в аду... несколько дней блуждал разум мой во мраке преисподней... я был достаточно напуган и обогащен этим опытом и стал искать лекарство от этой тьмы, облаченной в тогу, но, увы... за лекарством надо было идти в другое место...
   Фразы, которые выговаривал незнакомец, были неуклюжими и вовсе не напоминали его легкую, изящную речь в прежней жизни. Изменился и голос незнакомца, и весь его облик.
   Незнакомец умолк. Он прислушивался к странному подземному гулу.
   "Камни заговорили..." - с ужасом подумал он и повторил эту же фразу зловещим шепотом, который разбудил бы не только спящих, но и мертвых. Все устремились к выходу из пещеры и многие пытающиеся вырваться из власти наваждения, нашли свою смерть на дне пропасти погибели.
  -- Страх отнял у них разум... - сказал старик в очках, заглянув в пропасть.
  -- Что тут скажешь?.. - отозвался философ. - Человек смертен, хотя, кто знает, может быть, смерть есть жизнь, а жизнь есть смерть...
   И снова послышался странный подземный гул, напоминающий глухое урчание.
  -- Мне страшно... - пробормотал артист. Его сотрясала дрожь.
  -- Не сходи с ума... впрочем, некоторым безумие помогает проникнуть в разум бога...
   Странный подземный гул повторился. Он был более глухой, ужасный.
  -- Чего мы ждем?.. надо бежать...
  -- Бежать от смерти бессмысленно и нелепо... - сказал философ.
  -- Уже который день я слышу этот гул... - пробормотал писатель. - И всегда вдруг, внезапно...
  -- Поговорим лучше о чем-нибудь другом... кто они, эти неутомимые преследователи, о которых вы говорили во сне?.. - обратился философ к старику в очках.
  -- Это целая история... как-то, роясь в ненужных вещах, я нашел записные книжки одного известного поэта... из-за них я попал в историю, из которой едва выпутался... нет, власти не обвиняли меня в каком-либо преступлении, разве только мое имя их раздражало... я еврей... мне предлагали сменить имя... в их глазах я был преступником, уже потому, что был евреем... они явились среди ночи, обыск устроили и допрос, даже пытали, но осторожно... ни свидетелей, ни понятых... и все же меня арестовали, хотя моя вина не была подтверждена никакими уликами...
  -- Измышления этого поэта не имели бы такой силы, если бы люди сами себя не пугали... всякие измышления сильны благодаря слабости людей и вводят в соблазн уже соблазненных...
  -- Некоторые истории я переписал, чтобы предостеречь от искушения тех, кого они не успели еще совратить... надо сказать, что эти истории были слишком несвязны и расплывчаты, чтобы поверить, будто они могут что-то определять и устанавливать... к тому же они были снабжены массой примечаний, которые только запутывали, а не объясняли...
  -- И что вы искали в этих книжках?..
  -- Я искал причину, которая подвигла поэта сочинить проклятие...
  -- Нашли?..
  -- Нет...
  -- Все что-то ищут...
  -- Ищут те, кто либо не имел, либо потерял...
  -- Люди ищут счастья...
  -- Люди ищут чего-то достоверного...
  -- Тем самым показывая свое сомнение...
  -- Мои преследователи и здесь не оставляют меня в покое... - заговорил еврей, опасливо озираясь.
  -- Вас осудили?..
  -- Не успели...
  -- Вы бежали, не дождавшись суда?..
  -- Не следует состязаться там, где победы нет или она сомнительна... или же и то, и другое неясно, тем более что преследователи одержимы безумием, которое все обращает в противоположность... да и кто в здравом уме может поверить тому, что овладев этими записями, можно творить зло...
  -- Вы писатель?..
  -- Нет, я не писатель... мой отец был писателем... и очутился с беременной женой в местах не столь отдаленных... я родился в этих местах...помню, небо было печальное и неприглядное, когда я появился на свет... меня обмыли и крестили в первой попавшейся луже, без пышности, без каких-либо особых приготовлений, при произнесении немногих слов... и вышел я из воды немногим чище или вообще не чище... а вы, если судить по внешнему виду, писатель?
  -- Я историк... пишу хронику города...
  -- Вы были женаты?..
  -- Это не имеет отношения к делу... впрочем, да, я был женат, но жена покинула меня, ушла, пожертвовала даже выгодами, которые могла бы иметь от общения со мной...
  -- А где еврей?.. исчез и не сказал, кто его преследователи и избавился ли он от них?..
  -- Никуда я не исчез... - сказал еврей, выходя из зарослей мирта. - Во всем виновата молва... люди готовы верить всему... они легче верят вымышленному, чем тому, что происходит на самом деле... молва видела во мне преступника, приписывала мне разные пороки... делала участником чужих грехов...
  -- Я этому уже давно не удивляюсь...
  -- Кто вы?..
  -- Я поэт, написавший эту проклятую книгу... они полагают, что я являюсь причиной их бедствий и несчастий... случайные пожары, оползни, все мне приписывали... но я не бог, я всего лишь один из проклятых поэтов, известный среди неизвестных... у меня было некоторое предчувствие... из этого предчувствий и родилась книга, в которой я описал гибель города грехов... не стоит удивляться этому, как чему-то невозможному... из многих лоскутов можно сшить нечто цельное, заимствуя слова из архива слов... меня восхваляли, а теперь они пишут на меня эпиграммы... болтливость они считают даром слова... и рисуют мои портреты с крылышками на голове... распространяют обо мне всякие мерзости, приписывают мне поступки, которые знали за собой...
  -- Меня тоже молва обвиняла в том, что я не совершал... я лишь менял жен... просто я любил жизнь, хотя и не видел в ней смысла... - Артист начал рассказывать о своих женах, которые тревожили его днем и смущали ночью, так, что его борьба с ними становилась заметной для посторонних. - Не знаю, зачем я вам все это рассказываю... богу все это давно известно...
  -- А есть ли бог?..
  -- Не знаю... знаю только, что с ним жить легче...
  -- Вы были на небе?..
  -- Нет, никогда туда не забирался...
  -- И преисподнюю не посещали?..
  -- Нет, не посещал...
  -- А я посещал...
  -- И что вы там видели?..
  -- Все, что говорят о преисподней - это лишь домыслы, очень красочные и почти правдивые... пламя там не жжет, расплавленный свинец напоминает прохладную воду и пытки, на самом деле, лишь имитация...
  -- Расскажите...
  -- Сначала я попал в рай, а потом в ад, блуждал и кружил там... и вернулся, ни в чем не став лучше... - старик в очках принужденно рассмеялся. Смех сделал его лицо жалким и глупым. - Это мне дар от бога, которого я не могу ни обнять, ни отстраниться от его объятий...
  -- Бог все делает так, чтобы его боялись...
  -- Он видит мои слезы, и где он?.. и кто приведет меня к нему?..
  -- Бог на небесах, а ты на земле...
  -- Рассказывай, что было дальше?.. эй, ты где?..
  -- Исчез поэт... да и был ли он?..
  -- Я здесь...
  -- Ага, вернулся, чтобы закончить свою историю...
  -- Я не он... я другой...
  -- Ты поэт?..
  -- Не знаю, можно ли называть меня поэтом... я писал анонимные эпиграммы на мэра, пока кто-то не донес на меня... мне пришлось бежать... какое-то время я жил в пещере на Лысой горе, потом нашел себе женщину... двоим легче, чем одному... одному как согреться?.. жизнь - это сон, в котором сновидения лишены смысла... и рождаемся мы, чтобы умереть... жизнь тягостна, а смерть освобождает нас... всего навидался я в этой жизни и к пятидесяти годам мечтал лишь об одном: увидеть того, в существовании которого я никогда не сомневался... и я отправился в странствие... где я только не был...
  -- Живем мы в одном месте, а защитника ищем где-то еще, который, к тому же, не желает ни слышать нас, ни видеть...
  -- Ну вот, наконец, и вы высказались... а вы, почему молчите?..
  -- Не знаю, что сказать...
  -- И в судный день вы предстанете перед богом в его чертогах, не имея, что сказать?..
  -- Не знаю, доживу ли я до судного дня... я уже несколько раз умирал и воскресал, ускользал от смерти и от гроба, в который вместо меня клали икону... и с тех пор даже в сон не впадаю, боюсь заснуть, хотя и знаю, что во сне все ложь, а опасности сомнительны...
  -- А где поэт?.. и он исчез...
  -- Какой он поэт... он писал пасквили... он выдавал себя за того, кем никогда не был...
  -- Вы знали его?..
  -- Вместе с ним я побывал и в преисподней, и в чертогах бога, как говорят поэты... кстати, я составил небольшое сочинение на этот счет... я сирота, воспитывало меня государство... а всему остальному научила жизнь... не было во мне ни величия бога, ни блеска, ничего примечательного... люди смотрели на меня и не удивлялись, но стихи мои были достойны удивления... в поэзии я был богом... от меня люди узнавали и о себе, и о своем спасении... я представлялся им богом, хотя самого себя я называл червем... люди говорили, что это я проклял город в своих речениях... правда, день гнева и отмщения, когда начнутся сбываться предсказания, я не назвал... никому, кроме бога этот день неизвестен... он будет отмечен знамениями и чудесами... ослабев от страха и ожидания, люди почувствуют, как земля затрепещет под ними, и распутный город исчезнет на дне ямы погибели, а люди будут подняты на небо, но не все, а только те, кому это было обещано... одни сделаются мучениками, разрешившись от тела, а другие станут ангелами и будут пребывать с богом...
  -- Как я понимаю, это всего лишь риторическое преувеличение...
  -- А что будет с теми, кто по своему неверию сомневался и соблазнялся?..
  -- Об этом я умолчу... по крайней мере, не на них бог направит свое внимание, а на обстоятельства бедствия... я видел величественную и страшную картину смерти... дома беспорядочно двигались с места на место... ни за что бы я этому не поверил, если бы сам этого не наблюдал... люди, что остались в живых, не все погибли, пребывали в унынии и отчаянии... они ходили с цветами в руках и часто их нюхали, так как воздух был заражен запахами, исходившими от разлагающихся трупов... мертвых было столько, что страшно было даже слышать об этом... многие умирали без свидетелей, без свечей и молитв... не проливались слезы, не исполнялись скорбные плачи... живые бежали и прятались в горах, надеялись, что смерть не найдет их... но отвлекусь от зрелища бедствий, способных смутить вас...
  -- Мир дал столько трещин, готов расколоться, а вы занимаетесь разговорами, от которых нет никакой пользы...
  -- Польза есть всегда... даже от молчания...
  -- Что вы все пишите?..
  -- Пишу... записываю ваши истории...
  -- Прошлой ночью я жил на птичьем острове... лежал и вбираю в себя шум моря и разговоры птиц... и сам я был птицей... в детстве я летал в этой безбрежности... и боялся упасть, запутавшись в проводах...
  -- К чему вы это говорите?..
  -- Сам не знаю...
  
   Из складок темноты, как из кулис, вышел поэт.
  -- Боже, что с вами случилось?.. одежда на вас растерзана, тело все в шрамах...
  -- На меня напали бродячие собаки... но бог меня спас... послал женщину... она нашла меня в миртовых зарослях в предсмертных муках и не бросила, а улеглась рядом... ночью разразилась гроза и мы перебрались в дупло вяза... поток грязи устремился с горы вниз, волоча камни, пошатнул он и дерево... вяз склонился над потоком, корни его обнажились... вяз лишился опоры и вода увлекла его за собой... - Поэт рассказывал свою историю, закрыв глаза. О женщине он говорил путанно. В детстве у него была с ней любовная связь, длившаяся несколько дней, из которой он извлек, что в своей сущности женщины не такие, какими они представляются. С этой женщиной поэт спустился в ад, который он описал, не жалея красок. Все возможные пытки и казни были нагромождены там друг на друга. Непостижимым образом поэту удалось покинуть ад, чтобы снова стать смертным, исправить свою жизнь и очутиться в раю, но, увидев далеко не привлекательную картину давки у входа в рай, он остановился в оцепенении...
  -- Вы так и не сказали, что с вами случилось?..
  -- Наверное, на него напали собаки судьи... - сказал писатель.
   Воображение нарисовало писателю вызывающую содрогание картину смерти судьи, когда сбесившиеся собаки оказались на воле и творили свое жуткое дело. Он как бы наблюдал со стороны, испытывая не страх, а какой-то благоговейный ужас, когда изодранные в клочья части тела судьи снова и снова собирались в нечто бесформенное, и это существо, не обладающее обликом, пыталось одолеть собачье бешенство.
  -- Что-то я слышал об этой историю... может быть, и не без основания собаки сожрали судью... столько он всего натворил...
  -- И бог все это увидел и вмешался...
  -- Иногда мне кажется, что бог нарочно где-то прячется... - сказал артист и, схватив поэта за плечи, стал его трясти.
  -- Что ты делаешь?..
  -- Он попросил меня не дать ему заснуть... мне кажется, он умирает... надо отогнать от него сон, оцепенение...
  -- Но я не вижу на его лице теней смерти... вижу только удивление...
  -- Ну, хорошо, пусть умирает... ты меня уговорил... - Артист встал и выглянул из пещеры. - Какое спокойствие вокруг... не слышно ни звука, даже цикады умолкли... и на море штиль...
  -- Артист, ты прав... поэт умирает... он говорит, что погружается в темноту, как в воду... и уже не ощущает себя в этом погружении...
  -- Не понимаю, о чем он говорит?..
  -- О смерти... - сказал кто-то.
   Писатель и артист обернулись. Голос исходил из темноты.
   Артист осторожно выразил удивление, спросил:
  -- Мы встречались?..
  -- И я даже заплатил за эту встречу собственной жизнью... можно сказать, принес себя в жертву...
   Незнакомец вышел из темноты и подошел к артисту. Казалось, они готовы были наброситься друг на друга. Однако этого не произошло...
  
   День погас, и все сущее погрузилось во мрак.
   Воцарилась ночь со всем, что ей принадлежит...
  
   И снова вернулся день.
   Все уходит и возвращается. Так же и мы воскреснем для последнего суда, какими мы жили, такими и предстанем...
  
   * * *
  
   Писатель выполз из расселины, в которой укрывался, и увидел за оградой сад цветущих деревьев, разливающих сладостный запах, который можно было пить, как вино.
   Писатель встал на ноги и пошел вдоль ограды.
   У портика входа в рай стояла толпа.
   Кто-то окликнул писателя по имени, которое он уже забыл.
   Писатель оглянулся, и увидел блаженную.
   Писатель сморгнул. Блаженная не исчезла. Она стояла перед ним в трагических котурнах и в черной тоге. Лицо бледное, вытянутое, волосы рыжие, вьющиеся как у цветка гиацинта.
   "Это сон?.. она мне снишься?.. - На глазах писателя блеснули слезы. - Конечно же, это сон, что же еще?.. - писатель принужденно улыбнулся. - Или я уже умер и стал призраком... не призраки ли все эти странные существа, которые меня окружают?.."
   Почувствовав прикосновение, писатель вздрогнул и пришел в себя.
  -- Наконец-то ты очнулся?.. ты меня напугал... - артист изобразил на своем лицо недоумение и страх.
  -- Где я?.. что случилось?.. - Писатель привстал, озираясь.
  -- Ты все проспал... примадонна давала концерт... ты должен знать эту пышногрудую, грациозную сирену... бог проявил себя как художник, создавая ее тело... немало она погубила людей... мужчин, разумеется... помню, все были потрясены, когда она вдруг исчезла... если только ей не помогли исчезнуть... подозревали ее мужа, который повесился... думаю, он поступил правильно... иначе ему было не спастись от поклонников примадонны и от власти, обладающей искусством убивать... примадонна была не одна, ее сопровождала женщина, от которой я узнал последние новости из города... говорят, ты стал мифической личностью... появилось много связанных с тобой историй, правдивых, но кажущихся невероятными, и попросту вымышленных... якобы ты бродишь по горам с каким-то сбродом призраков, которые уже еле плетутся, изнывая от скуки и усталости...
  -- Ты смеешься?..
  -- Это не я смеюсь, это молва смеется... с ее слепым могуществом не под силу справиться даже богу... должен тебе сказать, что некоторые истории мне понравились, но в подавляющем большинстве они уродливы, как порождения некоторых поэтов с убогой фантазией, пытающихся описать потусторонний мир...
  -- И о чем пела твоя сирена?..
  -- О чем обычно поют сирены?.. о любви...
  -- Любовь... что это такое?..
  -- Любовь - это нечто, доступное нашему восприятию лишь тогда, когда мы ее лишаемся... и на нашем самодовольном лице появляется тупое недоумение...
  -- Думаю, ты преувеличиваешь...
  -- Ничего я не преувеличиваю...
  -- Любовь мы ощущаем, когда испытываем блаженство...
  -- Женщины порождают только несчастья... - сказал старик в очках.
  -- Позвольте с вами не согласиться... писатель, а ты почему молчишь?.. ты здесь?..
  -- Здесь я... где мне еще быть?.. - сказал писатель, хотя был он вовсе не здесь. Он блуждал в руинах женского монастыря, искал блаженную и сомневался в подлинности происходящего.
   "Может быть, нет никакой блаженной?.. вдруг она лишь призрак, ночное видение?.." - Писатель в нерешительности останавливался у лестницы, спускающейся в темноту, когда его окликнул артист.
  -- Что я думаю о любви?.. - заговорил писатель. - Мы живем, благодаря любви... больше мне нечего сказать...
   "Хотя о любви я мог бы говорить и говорить... - размышлял писатель. - Я проваливаюсь в сон и оказываюсь в келье блаженной, на ее ложе... наверное, у каждого есть такой сон... это всего лишь сон, вранье, но иногда и вранье бывает полезно и имеет какой-то смысл... я пытаюсь обнять блаженную, чувствую на какой-то миг ее ангельскую нежность, легкость, и просыпаюсь... иногда она пытается увести меня в свой мир теней, скорби и безумия, но я научился сдерживать себя...
  -- В конечном счете, все сводится к любви и смерти... - сказал философ.
  -- Опять вы заговорили о женщинах... лучше вообще не знать того, от чего после захочешь избавиться...
  -- Что ты хочешь этим сказать?..
  -- Ничего, кроме того, что уже сказал...
  -- Говорят, что самка ехидны во время совокупления в восторге откусывает голову самцу...
  -- Чему вы смеетесь?.. - Артист глянул на человека со шрамом и отвел взгляд.
  -- Я не смеюсь... извините... из-за шрама у меня одна половина лица смеется, а другая - рыдает...
  
   Человек со шрамом участвовал в нескольких войнах. Паром, на котором инвалид плыл после ранения, налетел на рифы, перевернулся и затонул. Он чудом спасся и очутился на острове, на котором обитали только птицы. Это были редкие и странные птицы. Слушая пение птиц, он удалялся от мирской суеты к вечной жизни, от сомнений к тайне спасения. От реальности оставались лишь бледные тени одного примерно вида, среди которых он и блуждал в поисках бога или кого-нибудь еще.
   Однажды блуждая по острову, инвалид наткнулся на расселину. Он заполз в нее. Постепенно расселина стала шире, приобрела свод. У самого порога ада его остановил незнакомец, который отнесся к инвалиду с сочувственным вниманием.
  -- Зачем ты здесь?.. - заговорил он. - Возвращайся пока не поздно... здесь мы никому не нужны, как, впрочем, и там...
   Сказав эту фразу, незнакомец надолго умолк. Он стоял, кусая губы.
   Инвалид узнал незнакомца. Он был известным генералом, имел дом, жену, детей и все потерял, до срока сошел в ад, покрытый славой, провожаемый толпой поклонников, восклицаниями и аплодисментами.
  -- Я вижу, ты меня узнал... что же послужило причиной, заставившей тебя явиться сюда?..
  -- Генерал, ты не поверишь...
  -- Рассказывай...
  -- Во всем виновата женщина... я жертва любви... вдова брата не давала мне жить спокойно и пристойно... побывав уже в нескольких браках, она, вдруг, воспылала любовью ко мне, а когда я оказался столь неразумным, что отверг ее домогательства, она стала мстить... - Инвалид умолк. Он едва сдерживал слезы. - Своими откровениями и письмами она довела мою жену до безумия... однажды ночью жена подожгла дом, вообразила себя саламандрой... я едва успел выпрыгнуть из огня... по доносу вдовы меня обвинили в поджоге и преднамеренном убийстве... было назначено судебное разбирательство и я очутился в местах, не столь отдаленных, которые мне и во сне не снились... я несколько раз пытался бежать, но неудачно... и все же я бежал... я шел, припадая на одну ногу и все время боязливо озирался... я опасался погони... в общем, обычная история... не стоит и продолжать... я повторил путь своего отца...
  -- А кто был твой отец?..
  -- Не знаю... говорят, он был известным писателем, отягченным и почти раздавленным этой честью... до 13 лет он пас коз в горах, потом переселился в город и поднялся по пресловутой лестнице на все 72 ступени...
  -- И что было дальше?..
  -- В тюрьме я понял, что все было подстроено вдовой... бежать из тюрьмы мне помогла Маргарита, жена Вагнера, начальника тюрьмы... она устроила мне побег... я здесь, а она где-то там... не знаю, что она во мне нашла?.. она была красавицей... и голос у нее был как у сирены... а что я представлял собой, ты видишь, жалкий, хромой старик с лицом, обезображенным шрамом...
  -- Странная история... - пробормотал писатель.
  -- Философ, что ты все ходишь, ходишь?..
  -- Я думаю...
  -- У тебя что, мозги в ногах?..
  -- Вот, теперь вспомнил, где я тебя видел... в тюрьме... тебя звали хромой бес...
  -- Да, так меня называли... из зависти...
  -- Ты на самом деле был в преисподней?.. и ад тебя отпустил, хотя он еще никого не отпускал?..
  -- Я был там... и отнюдь не по принуждению... и вернулся оттуда без вреда для тела... и не несчастным стариком, впавшим в детство, а довольно привлекательным молодым человеком... я понимаю, что это похоже на невероятный вымысел, но морщины, плешь, уродство, и все прочее постыдное исчезло... старик, не способный себе помочь, превратился в свою противоположность... провалился я под землю летом, а вернулся осенью, почти без одежды... было холодно, я замерз, дрожал... какая-то женщина укрыла мои плечи шалью и привела в дом, соблазненная моей красотой и беззащитностью... помню, меня переполняло волнение и смущение и я не смог дать ей удовлетворение... под утро я проснулся... благоразумно было бы воздержаться от соблазна, но, увы, природа принудила меня совершить некие действия, которых мы стыдимся, хотя некоторые думают, что они полезны...
  -- Ты не рассказал, как очутился в аду...
  -- В этом сумрачном месте, придуманном для нас богом, я очутился из-за своей страсти к женщинам... последняя моя пассия отравила меня из ревности... в морге я воскрес и снова перебрался туда, где был... я не захотел обманываться, мириться с бедностью, лишениями и всем прочим, впадать в отчаяние, возбуждать к себе неприязнь и становиться все более несчастным...
  -- Тебя послушать, можно подумать, что в ад и оттуда ходит лифт...
  -- Он, наверное, сумасшедший... страдает раздвоением личности...
  -- Тогда его надо лечить...
  -- Это кого ты собираешься лечить?..
  -- Успокойся, не тебя... горбатого только могила исправит...
  -- Что вы делаете?.. оставьте, не трогайте меня, прошу вас...
  -- Да кто тебя трогает... посмотри на себя... кому нужен дряхлый впавший в детство старик, однако все еще цепляющийся за жизнь...
  -- Кто вы?.. вы меня знаете?..
  -- Ты жил во флигеле дома, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем... а потом в развалинах этого дома, когда случилось землетрясение... по ночам ты выбирался наружу и выл как пес... обычно один, но иногда в обществе с некоей женщиной, которая и переправила тебя в этот ад...
  -- Я начинаю вспоминать себя...
  -- Расскажите... но без подробностей... - попросил писатель.
  -- Если бы я вздумал подробно остановиться на моих бедствиях, мне потребовалась бы вечность...
  -- Я смотрю, вы тоже что-то пишете... о чем?
  -- Так, ни о чем... - Писатель сунул записную книжку в карман плаща. - А вы о чем пишете?..
  -- Пишу по привычке что-то писать... я был секретарем у мэра... терпел его склонность к музам... говорят, живущий бок о бок с хромым невольно начинает хромать...
   Секретарь рассказал свою историю, которая получилась довольно длинной и путанной.
  -- Мне кажется, вы судите о себе ошибочно...
  -- Вы знали меня?..
  -- Читал ваши рассказы, в которых вы все переворачивали с ног на голову... куда же вы?..
  -- Не приставайте к нему... то, что случилось с ним, может случиться и с вами...
  -- А что с ним случилось?.. расскажите... только без подробностей...
  -- Без подробностей не обойтись...
  -- Ну, хорошо, говорите...
  -- Я тоже иногда посещал эти развалины... однажды я встретился там с дочерью мэра...
  -- И что?..
  -- Она даже не пыталась оправдаться?.. сказала только "ах" и "увы"...
  -- А почему она должна была оправдываться?..
  -- Она была замешана в одном жутком преступлении...
  -- Я тоже как-то блуждал в этих руинах... и никого там не видел...
  -- Не спорьте... в этих руинах есть вход в преисподнюю и выход... - сказал хромой бес и пошел, прихрамывая на одну ногу.
  -- Кто этот хромой бес?.. что вы знаете о нем?.. расскажите...
  -- Я тяжело говорю... я косноязычен...
  -- Не важно...
  -- Что вы хотите услышать?..
  -- Все, что вы знаете о нем...
  -- Зачем вам это?..
  -- Я собираю истории в свою книгу...
  -- Ну, хорошо... он был женат на певице, которая снабдила его рогами...
  -- И это достоверно... женщины лучше знают, что нужно мужчинам...
  -- Он ушел от жены, жил в руинах... там он писал свое евангелие... евангелие хромого беса... увы, оно осталось недописанным...
  -- Я читал это евангелие, в котором он пытался изгнать из людей любовь, а любовь начало устроения всего...
   Удар грома потряс небо. Начался ливень.
  -- О чем вы говорите?.. - зевая, спросил философ, который только что проснулся, испуганный шумом, и не участвовал в дискуссии.
   Проснулись и задвигались другие обитатели пещеры.
  -- Ты спал?..
  -- Я и спал, и плавал, и летал... и на плечах у меня было четыре крыла, два распущенных и два сложенных...
  -- А я во сне пел... наяву я тоже иногда пою, правда, беззвучно, не шевеля губами... занимался я во сне и другими искусствами, хотя далек от них... однажды я дирижировал оркестром в театре... что исполнял?.. нет, не помню... помню, зрители аплодировали мне стоя...
  -- А я во сне был известным поэтом... мне было 49 лет... я был женат третьим браком... все мои жены были красивыми женщинами, преданными и верными, по крайней мере, до смерти... целыми днями я лежал на ложе, выдумывал себе жизнь, чем-то похожую на роман, не чуждый литературных изысков...
  -- А вам что снилось?..
  -- Не знаю, да и знал бы, не решился сказать...
  -- А я строил во сне лестницу сверху вниз, хотя так никто не строит... по этой лестнице ночью я нисходил вниз, где со мной случались разные истории...
  -- Ты нисходил, а я возносился... в тиаре с кифарой в руке и в плаще с лентами я собеседовал с богом и музами... помню, одну из муз я довел до самоубийства...
  -- А я во сне спал и проснулся в ужасе, услышав гул... я увидев сверху сходящую смерть... поток грязи волочил в бездну камни, деревья, дома...
  -- А я встретился во сне с женой... невозможное сделалось возможным... чтобы это понять, нужно в это поверить...
  -- Бог прислал женщин на землю для любви и брака, но они стала источником зла и всех бед...
  -- Как звали вашу жену, не Пандора ли?..
  -- Нет, ее звали Клара... внешне она была божественно прелестна, внушала восторг, но нрав у нее был собачий, а душа лживой...
  -- Куда же вы?.. ушел...
  -- Чем он занимался?..
  -- Сочинял эпиграммы...
  -- Грязью грязь пытался отмыть?..
  -- А чем занималась его жена?..
  -- Днем она спала, а ночью забиралась кому-нибудь в постель...
  -- А я был счастлив с женой... она любила кошек, музыку, горы...
  -- Кто вы?..
  -- Я историк... пишу хронику...
  -- Дети у вас были?..
  -- Двое, мальчик и девочка...
  -- А я всю жизнь прожил холостяком... правда, в детстве я был безумно влюблен в девочку, с которой сидел в школе за одной партой, но, увы, она умерла, но иногда она является мне в видении...
  -- А вы почему молчите?..
  -- Он немой... пишет евангелие немого... и многие ему верят, хотя он даже не пользуется доказательствами...
   Возникла пауза.
  -- Помню, я тогда сидел в тюрьме за бродяжничество и мечтал о побеге, хотя о побеге и думать было нечего... - заговорил прохожий. - Побег был бы безумием... как-то ночью, распростившись с телом, которое наполняет нас желаниями и страхом, я очутился в некоем месте... оглядевшись, я понял, что оказался там, где был до того, как родился... страшное место... там живые возникали из мертвых, а мертвые из живых, и не только люди, но и деревья, животные, птицы... иной раз я замечал существ похожих на людей...
  -- А как вы очутились в тюрьме?..
  -- Из-за женщины...
  -- Так вы жертва любви?..
  -- Я любил жену, а она бежала с каким-то клоуном... я разыскал их, хотел убить обоих, но не смог... не знаю, чем ее привлек этот горбун?.. он был похож на кривое, согнувшееся дерево... родители выпрямляли его угрозами и побоями... в 13 лет он бежал из дома, пристал к бродячей труппа и приобрел известность...
  -- Не знаю, что лучше, и что хуже, бежать, скрываться или принимать любое наказание, какое бы судьба не назначила...
  -- Вы знали немого?..
  -- Немой жил в пещере, подальше от людей... он писал свое евангелие в стихах, хотел переделать мир, а я был у него секретарем и занимался хозяйством...
  -- Вы не были женаты?..
  -- К женщинам я относился с неким любопытством, смешанным с боязнью... свою мать я потерял, не успев родиться... она умерла от родовой горячки... воспитывал меня отец... в смутное время он пострадал, потерял служебное положение и лишился имущества, однако ему удалось дать мне образование... моя карьера началась с должности секретаря известной поэтессы, угадавшей во мне большие способности... когда поэтесса умерла, я обратился к теологии, чтобы узнать все об аде и отыскать истину... я запер себя в монастыре, но не надолго... вскоре я покинул монастырь... где я только не был, я искал корни зла...
  -- И нашли?..
  -- Зла нет... все от бога... иногда бог ожесточается... это неизбежно... а как же иначе?.. он отец, а мы дети... грех жаловаться...
  -- И какая причина этой неизбежности?..
  -- Почему бы тебе самому не ответить на этот вопрос?..
  -- На этот счет все уже давно сказано и написано...
  -- Так вы были секретарем у немого?..
  -- Да...
  -- Это правда, что он жил с вами как с женой?..
  -- Вы в своем уме?..
  -- Успокойтесь... - заговорил немой.
  -- Чудо, немой заговорил...
   Странники слушали немого молча. Немой был философом и обладал знанием, а не только мнением о боге и смерти...
  -- У меня вопрос...
  -- Вот ты где... а я тебя ищу... все вопросы задаешь... я знаю, кто тебя подослал... но ничего ты не добьешься и никого не заморочишь...
  -- Вы, я вижу, совсем рехнулись... откуда вы можете меня знать?.. у меня от прежнего не осталось ни имени, ни лица, ни вещей... и я здесь не из опасения, что город сползет в яму... бояться мне нечего, я свое уже отжил... что?.. не слышу, что вы говорите?.. не понимаю... откуда в вас столько злости?.. должен вам сказать, что злость расцветает безумием... помню, еще мальчишкой я достался монаху, да и всем прочим... я успел понаделать кой-каких глупостей, но мне удалось получить образование... днем я преподавал историю, а ночью сочинял одноактные пьески, трагически окрашенные, и стал известным... мои пьески исполнялись и не только на сцене... меня стали называть гением... впрочем, одни говорили обо мне так, другие иначе... после публикации книги, я заметил за собой слежку и ушел из города... я поселился в пещере и стал писать свое евангелие... я писал, пока мне не помешали... - Прохожий умолк. Он сидел, опьяняясь закатом, который превращал воду в вино.
  -- И что же с вами случилось?..
  -- Однажды пещеру окружили солдаты... я вышел к ним, заговорил... держался я вкрадчиво и обольстительно, но это меня не спасло... меня арестовали и заперли в желтом доме, там я и отошел к богу, но вернулся, чтобы дописать свое евангелие...
  -- И вы дописали свое евангелие?..
  -- Нет еще... однако, мне пора...
  -- Куда же вы?.. ушел...
  -- Хотите услышать о моих бедствиях?.. правда, мне придется в своем рассказе заимствовать кое-что из книг, чтобы моя история звучала возвышено и правдоподобно...
  -- Не тяни, рассказывай... только не повторяйся... нет нужды тебе повторяться, а нам слушать то, что уже известно...
  -- Итак, я обычный служащий, хотя мог бы быть кем угодно, даже богом... дожив до возраста философа, я умер и направился в ад... по дороге туда все шло благополучно, что же касается возвращения, то оно напоминало кошмар... нет, ничего страшного со мной не случилось... я наткнулся на пастуха... я увидел его в окружении коз... козы с любопытством вытягивали шеи, блеяли, собака лаяла... стоял жуткий гвалт... и над всем этим возвышался пастух... зрелище доставило мне немалое удивление... пастух был молод, строен, его рыжие кудри свивались на затылке как у цветка гиацинта... все в нем казалось каким-то изменчивым и неуловимым... речь его вместе с полезным содержала и горечь, но я был счастлив, слушая его... иногда он пел песни сирен, изукрашенные ложью поэзии... его песни совращали женщин и предавали их во власть заблуждения... однажды, слушая пастуха, я заснул и очнулся в незнакомом месте... вспоминая все пережитое там, я и теперь содрогаюсь от страха и ужаса... не знаю, кто послал мне этот сон, и за что?.. и был ли это сон или явь, соединившая меня с мертвецами против моей воли... очнулся я в пещере обросший рыжей щетиной и страшно худой... рядом со мной лежал незнакомец... на вид он показался мне приветливым и беззлобным... "Что, очнулся, и чувствуешь себя так, как будто вернулся из долгого путешествия?.." - заговорил незнакомец и уставился на меня, а я на него... я узнал в незнакомце себя... я не мог понять, как такое возможно... заметив мое замешательство, незнакомец поспешил прийти мне на помощь... он рассказал, что уже несколько лет как ведет здесь философский образ жизни, питаясь манной небесной и мальвой, которые произрастают на подземных полях и служат пищей умершим... в беседе мы провели ночь, из которой я узнал свою загробную судьбы... увы, к сожалению, мне пришлось вернуться в город, где меня уже успели оплакать и забыть... я нашел свое тело и, приникнув к нему, соединился с ним... услышав слова, шедшие из глубины души, и поняв, что меня отпевают, я пролил слезы, чем вернул себе духовные и телесные силы, и привстал, озираясь и задавая вопрос за вопросом присутствующим... так закончилась моя одиссея по тому свету... я очнулся целый и невредимый, но окоченевший от холода и оцепенения... я снова стал жить в этих мрачных каменных урочищах... таким мне виделся город, но сам я оставался невидимым, пока не случилось то, что случилось... мое тело оказалось нежизнеспособным и бессильным жить, однако после отделения души от тела и совершения заупокойных служб на третий, девятый и сороковой день, я продолжал жить и наблюдать за тем, что происходило вокруг... как-то ночью я встал и пошел, сам не зная, куда иду... свернув за угол, я наткнулся на соседку... выглядела она прекрасно... никакие литературные ухищрения не покажутся излишними или чрезмерными в описании ее красоты... женщина замерла, увидев меня в узоре теней и пятен... и я замер, почувствовав благоухание ее живой плоти... потом несмело обнял ее... я не склонен был к наслаждениям и никогда не умел использовать время и обстоятельства... в каком-то любовном безумии мы провели ночь... не знаю, может быть, это был не я, а мой двойник, который говорил моим голосом, заметно волнуясь и заикаясь?.. речь женщины была непринужденной и плавной... женщина так подбирала слова, что они приличествовали какому угодно содержанию, но, ни чересчур вольному, ни слишком связному... - прохожий умолк.
  -- Люди верят всему, что им говорят, но не слово было в начале, а событие, а затем уже словесный рассказ о событии, удивляющий историков, заставляющий их сомневаться...
  -- Ну, не знаю... если бы даже ничего не произошло, об этом все равно говорили бы так, как будто это произошло...
  -- Если вы позволите, я продолжу... утром я встал на ноги и вместо радости поверг всех в ужас, вместо спокойствия посеял смятение... увидев меня, народ разбежался кто куда... я стоял и размышлял: "Мне нет никакой нужды оставаться здесь и терзать себе сердце воспоминаниями... столько страшного я здесь пережил... и нет у меня здесь никого, на кого бы я мог обратить свой взгляд, кому бы я мог раскрыть печаль моего сердца и получить утешение... никого, кроме родственников жены, которых нужно скорее опасаться... впрочем, все мы люди... и подвержены злу... так что лучше мне стать изгнанником..." - Накинув на плечи плащ, я вышел из дома и пошел... я шел и размышлял о своем, поверяя мысли и чувства ветру... несколько лет я скрывался в пещерах, расселинах и подземных лабиринтах, имеющих вид норы... как-то меня выследили собаки судьи... они были похожи на волков... ночь я провел в дупле вяза и мне было видение: явился отец, угрюмый и печальный... сказав несколько слов, он ушел своим путем... не раз он уже являлся и предупреждал меня о несчастьях... что заслуживаем мы, то и получаем от того, кто справедливо взвешивает наши дела... утром погода испортилась, то там, то здесь возникали смерчи, поднимая до неба столбы пыли, вырывая с корнем деревья... смерч унес меня от собак... очнулся я от криков и нестройного плача провожающих меня в том же гробу...
  -- Не доверяю я поэтам, все, что они говорят - все это обычная ложь... - сказал пожилой прохожий, и сказал он это со стоном из глубины сердца, после чего последовал рассказ о его собственных бедствиях. Люди слушали его и плакали, горевали вместе с ним...
   Закончив историю своих бедствий, пожилой прохожий встал.
  -- Куда ты собираешься идти?.. - спросил артист.
  -- Туда... - сказал пожилой прохожий и рукой указал куда-то в темноту.
  -- Этой дорогой люди не ходят... это место спуска мертвых в преисподнюю...
  -- Я тебе не верю... - сказал пожилой прохожий с дрожью в голосе, озираясь.
   Пещера производила впечатление благодаря сложным сплетениям стен и сводов, недоступных для зрения, в которых угадывались разные фигуры и образы.
  -- Старик, почему ты озираешься?.. боишься смерти?..
  -- Люди боятся не смерти, а неизвестности...
  -- Вот вы философ, скажите, зачем богу нужны люди?..
  -- Люди появились не случайно и не наудачу, как и весь космос... он является осуществлением замысла бога... я думаю, что вы поступаете весьма необдуманно, видя во всем, что описал немой в своем евангелие, лишь измышления, хотя, вполне возможно, что кое-что он присочинил от себя... подумайте об этом...
  -- Философ, вы были женаты?..
  -- От жены у меня осталось чувство вины и сын, которого она зачинала, сходясь со многими мужчинами... истинный характер жены был для меня тайной... иногда она является мне в виде рыжей волчицы, преграждающей мне путь... она пользуется своей красотой и нападает на восхищенных ее красотой мужчин... мужчины ходили за ней как кобели за сучкой...
  -- Вы куда?.. ушел...
  -- Кто он?..
  -- Был известным философом...
  -- А выглядит как сумасшедший...
  -- Все эти превращения его жены происходят в его воображении... я знал его жену... она и меня манила и дурманила своей хищной красотой... запахом... чего только о ней не говорили...
  -- И где она теперь?..
  -- Не знаю... наверное, сошла в ад, куда и мы скоро сойдем, ободряя себя криками... всех нас ждет призрачное существование...
  -- Вы думаете, ад существует?..
  -- Я думаю, что после смерти нас ждет некое будущее... впрочем, предположений на эту тему больше, чем достоверных фактов... и объяснений этому искать вовсе не нужно...
  -- Согласен с вами... многие сюжеты о потусторонней жизни явно вымышленные...
  -- Весь этот мир призрачных и соблазнительных видений и искушений из театра абсурда бога... можно принимать его как данность, а можно и отказать богу в существовании...
   Жуткий удар грома потряс обитателей пещеры.
  -- Что там происходит?..
  -- Что-то ужасное...
   Поток грязи создавал завораживающую картину смерти и разрушений.
   Вот показалась пустая лодка, потом появился дом с людьми на крыше. Они пытался спастись.
   Волны носили дом туда и сюда, пытались потопить. Не было беглецам спасения. Вздыбились волны, вскипели и разбили дом о камни.
   Люди исчезли в водоворотах...
  
   Всю ночь выл ветер и лил дождь.
   Под утро писатель и артист заснули, обнявшись.
   Во сне писатель был мальчиком, девочкой, деревом, птицей. Он переселялся из тела в тело, пока не очутился в месте, исполненном зла, которое простиралось от земли до луны, дальше же не доходило. Увидев начальника этого места и ужасы, творимые им, писатель очнулся. В его ушах еще звучали слова:
  -- И ад раскроет пасть свою и пожрет город грехов и исполнится проклятие...
   Писатель потер виски и пробормотал:
  -- Мне кажется, я уже видел этот кошмар... и не раз...
  
   Около полудня дождь прекратился.
   Скитальцы встали на ноги и пошли.
   Дорога увела скитальцев в пустыню, где они вели жизнь пустынножителей, питались манной небесной и пили воду, которую бог превращал в вино...
  
  
   6.
  
  
  
   Нелепо всхлипнув, писатель очнулся в месте угрюмом и затхлом.
   Светало.
   Доносился шум прибоя, крики чаек.
   Писатель привстал и глянул по сторонам.
   Артист спал. Во сне он бредил, иногда стонал и вздыхал. В смятении и страхе он блуждал в мрачных глубинах ада, не ощущая времени.
   Вокруг громоздились скалы. Небо над скалами было темно-красным, карминовым, пурпурным с темными оттенками и переливами.
   Ближе к ночи небо оделось черными ризами, чернее гагата.
   Вместе с цветом неба менялось и лицо спящего артиста.
   Что-то прошептав, артист очнулся. Он лежал на боку, прижавшись спиной к скале.
  -- Ты кричал во сне... что тебе снилось?.. - заговорил писатель.
  -- Это был не сон, а целая история, но мне она кажется неправдоподобной... мне ее рассказал человек, словам которого нельзя доверять...
  -- И кто же он?..
  -- Еврей... он давно умер... правда, я не уверен... - сказал артист, созерцая пейзаж с пиниями и зарослями мирта.
   Было утро шестого дня недели, ароматное, благоуханное...
  
   Из зарослей мирта вышел незнакомец.
   Артист с любопытством воззрился на него.
  -- Кто вы?.. - спросил артист.
   Незнакомец сказал, кто он.
  -- Говорите вы красноречиво, но не всю правду...
   Незнакомец смутился. Лицо у него было бледное, волосы курчавые, взгляд беспокойный, а голос низкий, невнятный. Он был пианистом и искал знакомств, чтобы давать частные уроки.
  -- Писатель, познакомься, вот еще один нуждающийся еврей...
  -- Уделите мне ваше внимание, и я расскажу вам историю, какой вы еще не слышали... - извиняющимся голосом сказал еврей.
   Писатель и артист слушали историю еврея молча. Философ спал.
   Когда еврей умолк, заговорил артист:
  -- По моему мнению, вы хорошо говорили... я, как слушатель, получил и удовольствие, и наслаждение от пьянящего аромата слов... мне как будто снился рай и ласкающие объятия Евы, но, увы... жизнь усмиряет поэтов, и финал вашей истории я уже слушал как бы в тисках дурного наваждения... вы были счастливы, а теперь вы угрюмы и одиноки, и жить устали, и смерть вас страшит...
  -- Мне плохо... все кружится... танцует... - Незнакомец побледнел, сел на камень, потом лег.
  -- Что с ним?.. он умер?..
  -- Нет, дышит, но со свистом... - сказал прохожий.
  -- Вы кто?.. врач?.. или ловец душ, правда, на ловца душ вы не похожи...
   Вместо ответа на вопрос, человек рассказал свою историю.
  -- Невероятная история... - сказал артист.
  -- Возможно, его история недостоверна и приукрашена вымыслом... - сказал философ, не открывая глаз. Он притворялся спящим. - Но не подлежит сомнению, что время от времени такое случается и мертвецы оживают... некоторые даже становятся пророками и пророчествуют...
   Замечание философа позволило ощутить атмосферу мистических ожиданий.
   Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание, от которого странники почувствовали некую тревогу и беспокойство. В такие моменты человек осознает свою незащищенность, беспомощность.
  -- Что это было?..
  -- Такое впечатление, что кто-то вздыхал где-то глубоко под землей...
   Затаив дыхание, скитальцы какое-то время прислушивались, потом делились своими опасениями, прежде чем вернулись к истории человека, который побывал в аду, вернулся оттуда и написал путеводитель по загробному миру.
   Врач осмотрел пианиста, потом собрал свои вещи и ушел.
  -- Странный человек... - сказал артист.
  -- Мне кажется, что явлен он был нам, может быть, лишь затем, чтобы дать нам повод удивиться... - сказал философ.
  -- Удивиться и удавиться... - сказал артист.
  -- Говорят, есть птица, которая имеет власть убить себя и оживить...
  -- Есть такая птица в Индии, называется она Феникс, живет 500 лет, потом сама себе поет погребальную песню и сгорает в своем гнезде в благовониях как в гробнице...
  -- Моя жена погибла в огне... - заговорил человек в клетчатом пальто. Он спал поодаль и проснулся от подземного гула. Ему показалось, что камни поют. - И дети к ней ушли... огонь как саван облек их... и теперь они являются мне в видениях...
  -- Кое-что остается от нас после смерти... - сказал философ. - Вы зря усмехаетесь.
  -- Я не усмехаюсь... шрам уродует мне лицо...
  -- А я думаю, что смерть - это убежище для смертных... - заговорил писатель.
  -- Говорят, вы были там и вернулись, чтобы дописать свою книгу без конца и начала?..
  -- Да, я вернулся, но не тот же самый, несколько иной... люди своей смертью лишь копируют вселенную, которая гибнет в огне в конце времен и возрождается в огне... и нет у этого процесса конца, и нет у него начала... мы не умираем, а ждем перемен, люди же пугаются неизвестного... помню, однажды в тюрьме... что?.. по какой статье я сидел?.. меня осудили по ложному обвинению... так вот, в тюрьме мне было видение... я спал, и во сне у меня было человеческое лицо, но туловище у меня было как у змеи... я ползал по узким и тесным подземным каналам и оказался в келье женского монастыря...
  -- Что ты там делал?..
  -- Я мог бы и бабочкой туда залететь или пчелой запутаться в рыжих волосах блаженной... у нее я прятался от преследователей...
  -- Говорят, она была дочерью мэра... когда ее мать умерла, а отец привел в дом другую женщину, она убила ее...
  -- Увлечение театром и женщинами стоили мэру жизни и власти...
  -- Говорят, это он проклял город... что вы на меня так смотрите?.. что вас возмущает?..
  -- Человеческая неблагодарность...
  -- Предъявляйте претензии молве...
  -- Молва уверяет, что мэр был под каблуком у жены...
  -- У женщин есть некая таинственная власть над мужчинами... может быть, сказывается воспоминание о давнем беспрекословном подчинении женщинам...
  -- Вся жизнь мэра была омрачена размолвкой с дочерью, которая ушла от него в 13 лет, попала под следствие и очутилась в желтом доме со всеми своими страхами и ужасами...
  -- Время было смутное... - заговорил писатель. - Тех эти сменили, а этих другие, но мало что изменилось... бог был все так же далек, как небо... кто был жив вчера, завтра мог умереть... помню, ночью я просыпался от страха... мне снились кошмары... я боялся заснуть... постепенно меня опутывало сонное оцепенение... глаза были открыты, но я ничего не видел кроме темноты... где оно счастье?.. за ночь вырастала лишь тоска... помню, как-то я проснулся среди ночи в келье блаженной и увидел ее в облике нереиды или нимфу... от изумления я лишился языка, оступился и упал навзничь... обморок вернул мне детство... я пас коз с Паном... так звали пастуха, который был моим отцом, а матерью была коза... случай помог мне перебраться из пещеры Пана в город, где я получил образование и женился на дочери поэтессы с громким именем, которая стала соперницей дочери... сознаюсь, мать для меня была более приятна и покорна, чем это допустимо, увы... дочь поэтессы покончила с собой, ее мать пыталась обвинить меня, но не успела... природа определила один конец всем смертным... одно время я работал в издательстве клерком... уволенный со службы по ложному обвинению и обреченный на праздность и бедность, я начал заниматься писательством, потом философией... меня ожидало много горечи и разочарований... время было такое, что никто не чувствовал себя в безопасности, поступая честно... каждый искал спасения только для себя... преступники в меру своей наглости казались счастливыми и без власти, а остальным гражданам самим приходилось добывать себе права и правосудие, разумеется, за плату... оскорбления и ненависть доставались всем, а награды - кучке людей, совершивших переворот в городе... они навязали горожанам свои законы... те, кто раньше вызывал презрение, теперь внушали страх... словом, все готово было для уничтожения города, не было только подходящего руководителя... безумие заразило всех... безвозмездно быть честным было нелегко... чиновники исполняли свою должность, продавая все, что только находило покупателя... они не стыдились ни людей, ни бога, которого они оскорбляли своим высокомерием и вероломством... беспокойные сами, они держали всех в тревоге... помню, я попал в неприятную историю по неопытности, свойственной молодости, оказался на скамье подсудимых... я был в безнадежном положении... вскоре состоялся суд... судьей был человек, которого я знал... он получил должность как добычу, стал одним из членов шайки... и разбогател, словно во сне... приобрел виллу с садом и сворой собак, стоившую огромных денег... мне ли было с ним тягаться?.. на суде я не услышал ничего нового, но снова узнал обо всех своих грехах, хотя после смерти жены, я обходился без женщин... из тюрьмы я бежал, помог случай... умолчу о подробностях, чтобы не рисовать удручающую картину печали и слез... я оказался на одном из западных островов... о них писал поэт, называя их островами блаженных...
   Увидев толпу странников, писатель умолк.
  -- Кого там еще черти принесли?.. - Артист встал.
  -- Расспроси, кто они такие, откуда пришли и что ищут?..
  -- Они идут из города... говорят, год вакханалий в городе закончился и все те силы, которые проклятие привело в волнение, успокоились... теперь там тишина, можно возвращаться, но продолжай свою историю...
  -- А что, в городе были волнения?..
  -- Горожане попали под власть человека, который целиком был предназначен для разрушительных функций... - заговорил прохожий. - Его облик вполне соответствовал этому... я помню глухой топот ног, свист летящих камней, крики нападающих доносились до неба, но бог не вмешивался... сочувствующие беспорядкам знали заранее, чем все это кончится, и уговаривали нападающих применять хитрость, а не силу, тем не менее, им никто не внял... власти выместили злобу и на участниках беспорядков и на сочувствующих... все они оказались за решеткой...
  -- Если позволите, я продолжу... - писатель потер виски. - Много опасностей оказалось на моем пути и много препятствий... одни я претерпел, другие преодолел, при этом присутствие духа мне никогда не изменяло, как и упорство... удача и случай, конечно, властвуют во всяком деле... они не столько по справедливости, сколько по своему произволу одних возвышают, других оставляют в тени... досуг и богатство, желанные в иных случаях, для меня были бременем и несчастьем... алчность уничтожает верность слову, порядочность и другие нужные качества... в нынешних же несчастьях все покинули меня вместе с удачей... к тому же и старость подкралась, добавила забот мне несчастному... я почти прожил свой век... более того, все мучения, каким умершие подвергаются на том свете, я уже пережил... и не раз... дважды я побывал на том свете как частное лицо, и вернулся, за что едва ли смогу быть благодарен богу или не знаю кому... помню, тюрьма располагалась в бывшем мужском монастыре по соседству с руинами женского монастыря... зная все ходы и выходы, я вернул себе свободу... впрочем, я располагал лишь видимостью свободы в камере среди преступников, которых я использовал, изменяя смысл понятий в меру своей трусости и остерегаясь их коварства... я связал свои несчастья и обстоятельства с их надеждами на освобождение и спасение... с некоторыми арестантами у меня завязались почти дружеские отношения... я не столько получал, сколько оказывал услуги... я не преувеличивал свои достоинства, и не кичился своими способностями... судьба многое отняла у меня, но дала опыт, позволяющий пользоваться обстоятельствами и разумно вести дела... я всегда стремился отличаться от остальных, старался не прожить жизнь безвестно... в пещере у Пана я еще не знал честолюбия, был вполне доволен своей судьбой... Пан говорил, что славы надо искать с помощью ума... конечно, можно жить и радоваться без ума, говорил он... можно даже прославиться, описывая подходящими словами чужие деяния... иногда и писателей слава венчает... и меня слава не обошла стороной... после многих несчастий и испытаний я стал известным, даже заслужил бюст... что?.. нет, не статую, бюст... и оказался в камере, свободный от дел, надежд и страхов... не я устроил этот побег, а Маргарита, жена Вагнера, начальника тюрьмы... она была красива, обожала театр, умела притворяться и скрывать все, что угодно, восторгалась поэзией, живописью, но была не обуздана в страстях... впрочем, молва эта была основана не столько на кем-то собранных сведениях, сколько на чем-то другом... одно время она не обращала на меня внимания... не знаю, женщина - это добро или зло?.. впрочем, оставим этот вопрос открытым... что мне оставалось, кроме жалкой жизни в четырех стенах?.. в тюрьме у меня снова пробудилась страсть к писательству... я записывал подслушанные у арестантов истории и читал их Маргарите... я видел, как ее охватывало волнение и беспокойство... мои истории нравились ей... иногда она пела... голос у нее был как у сирены... я подыгрывал ей на флейте, когда она пела... однажды она стала не только неверна мужу, но и враждебна ему... она устроила пожар в тюрьме, чтобы вызвать панику и смятение и облегчить мне побег с ней... все дурные дела порождаются благими намерениями... все это она обдумывала, пока я дописывал свою книгу... не знаю, догадывался ли Вагнер, начальник тюрьмы и муж Маргариты, о вынашиваемых женой замыслах.. он славился мягкосердечием и милосердием, всех одаривал, помогал, прощал... он был прибежищем для несчастных... арестанты его восхваляли за снисходительность... заботясь о чужих делах, он пренебрегал собственными, был скромным, совестливым, бескорыстным, воздержанным человеком... он не искал славы, слава сама шла за ним... и молва о его жене... как-то, дождавшись ночи, она явилась ко мне в камеру и привела с собой добровольцев и сообщников... одних в заговор увлекла надежда на призрачную свободу, других воодушевляла слава и опасности, хотя страх останавливал, закладывал уши... выбора у меня не было, если бы я отступил, это обернулось бы против меня, и я решил войти в заговор и искать спасения в бегстве, хотя это было полным безумием...
  -- Побег удался?..
  -- Отчасти...
  -- В нас все, и бездна греха, и бездна благодати... - пробормотал прохожий.
   Прохожий был известным адвокатом, обрел богатство, но не обрел ни безопасности, ни славы. Поняв, что старался напрасно, он все свое богатство пожертвовал сиротам со словами: "Затратить столько сил и пожинать одну только зависть и ненависть - это полное безумие..."
   Адвокат заговорил и уже не мог остановиться. Он говорил так, как будто одновременно беседовал и с людьми, и с богом. Бог окликал его игрой слов, витийством, как сообщника, представал перед заблудшими и погибшими, прельщенными и ослепленными то печальным утешителем, то взыскателем.
  -- Вначале не было зла... люди сами против себя стали воображать злое и созерцать то, что ближе к ним, и, обольщаясь этим, они впали в вожделение... по совету змея они оставили мысли о боге... от этого произошли в душе превращения, свойственные смертным... не желая оставить вожделение, люди стали бояться смерти и разлучения с телом... с тех пор они творят зло, делают, сколько могут, а могут они сколько хотят, а хотят они не то, что полезно и прилично... некоторые думают, что зло существует само по себе... другие называют бога творцом зла, мол, зло от добра, оно в нем и через него... есть и такие, которые утверждают, что было время, когда зло и добро существовали порознь, и у обоих была равная сила, и немощь...
   Адвокат умолк.
   Заговорил артист, потом писатель.
  -- Я согласен с вами... люди окружили себя толпой вожделений и забыли бога, а некоторые даже вообразили себя богами и кланяются своему отражению... рассуждая о происхождении мира, они говорят, что все произошло само собой и случайно, вопреки очевидному...
   Писатель говорил о боге и блаженстве, которого может достичь каждый. Рассуждал он и о непостижимых предметах.
  -- Вы осуждаете и обличаете людей, не предоставляя им слова в оправдание или в защиту... - сказал старик в очках.
  -- А вы кто, адвокат?.. - спросил артист.
  -- Если бы вы претерпели те же бедствия, что и немой, вы бы не стали насмехаться, и называть евангелие немого бесовским мечтанием... я читал его... - старик сказал какую-то фразу на латинском языке, но его никто не понял. - Сам я в то время бездельничал... занимался бездельем, как делом... - старик в очках умолк, задумался.
  -- Старик, я помню тебя... ты изменился, постарел... и женщины тебя, наверное, уже не влекут согрешить... притупилось жало желаний... но замолчу... лучше я немного посплю... и, может быть, мне приснится хороший сон... прошлой ночью мне снился кошмар... позабыть бы его конец... - Артист лег у стены. - Сны только вводят в обман... как и женщины...
  -- А вы женаты?.. - спросил прохожий.
  -- А вы?..
  -- Я женат...
  -- И я женат, но жена, увы, уже старуха... руки в морщинах, груди обвисли, брови повылезли, глаза пожелтели, беззубая, как и я, шамкает, мелет всякий вздор... ненавидит меня... прошлой ночью она в мой сон влезла, протиснулась, потеснив двух молодых женщин... смех ее до сих пор в ушах звучит...
  -- Кто вы?.. вы сказали, что знали меня...
  -- Нет, я обознался...
  -- Адвокат, а меня ты помнишь?.. если не помнишь, я тебе кое-что напомню...
  -- Ах, оставьте ваши угрозы...
  -- Прошлой ночью и мне снился кошмар... рухнула кровля, придавила... и остался бы я лежать, если бы не моя собака... она меня спасла...
  -- Я вспомнил, где тебя видел... куда же ты?.. ушел... помню, все тогда пожрал поток грязи... деревья, дома... и я как в капкан попал... не мог освободиться из объятий мертвой женщины... не помню, как я оказался в ее объятиях... помню, как она вопила, а когда я обнял ее, она приоткрыла глаза... в ее глазах было столько нерастраченной нежности, любви... один ее взгляд решил все, и я уже готов был последовать за ней, любить ее всюду, даже за гробом, хотя вряд ли это возможно... я увидел, как ее губы дрогнули... она как будто пыталась рассмеяться, услышав мои мысли... или это мне почудилось... нас уже разделяла вечность... у меня была возможность последовать за ней, но, увы... я твердил ей о любви и цеплялся за жизнь... лил слезы, испускал вздохи и замечал в себе лицемерную сдержанность... я любил ее как безумный и уже привыкал жить без нее... я не способен был умереть, и это делало меня еще несчастнее...
  -- А я во сне очутился на небе... отовсюду я был объят небом...
  -- И что вы делали там?..
  -- У меня был диалог с богом... я не претендую на полноту и буду говорить без риторических ухищрений, которыми, впрочем, не владею...
  
   Несмотря на отступления и добавления, которые все только запутывали, история прохожего поразила всех.
  -- Как ты думаешь, кто он?.. - шепотом спросил артист у писателя.
  -- Он писатель и философ, известный человек... многих простодушных он ввел в искушение своими изворотливыми речами... в том числе и меня... и некому было распознать его сущность, которую он скрывал... он родил учение, и лишь родив, понял, что родили нечто странное и гениальное... - Писатель, вкратце не пускаясь в подробности, изложил учение философа и его историю...
  
   * * *
  
   Близился рассвет.
   Старик в очках привстал, глянул на писателя и отвел взгляд в сторону.
   Писатель что-то говорил во сне. Его бормотание напоминало бред, который преподносился в форме отдельных отрывочных фраз, из которых старик понял, что писателя мучили грешные сны. Женщины показывали ему свою приятность и очарование...
   Нелепо всхлипнув, писатель очнулся.
  -- Вы говорили во сне...
  -- О чем?..
  -- Вы поэт?..
  -- Нет, я не поэт...
  -- Ненавижу поэтов... они открывают истины... учат тому, как распять мир и самим не оказаться распятыми... - старик говорил и говорил. Он не мог остановиться. Говорил он и об учении философа, защищая его от ложного толкования и незаконного пополнения, и о месте спасения, о том, что нас держит здесь, зачем мы пришли и куда уйдем.
  -- Старик, так мы избранные или изгнанные?.. - спросил артист.
  -- На этот вопрос у меня нет ответа... философия меня никогда не интересовала...
  -- И что в итоге?.. - спросил артист, когда старик умолк, и сам же ответил - гореть нам всем в адском пламени... хотя, что это за огонь, который жжет, не обжигая?.. иначе, как могут быть эти мучения в геенне вечными для грешников?.. не мог бог допустить этого... это не просто убийство, а какое-то непрекращающееся убийство...
  -- Все это ваши фантазии...
  -- А я верю в перевоплощение... душа до тех пор подвержена перевоплощениям, пока не совершит все возможные грехи и лишь после этого она освобождается... и в этом заключается спасение...
  -- Вы заблуждаетесь... выдумали какое-то извращенное спасение... хотя люди представляют грех злом, ничто не является злым по природе, даже смерть... - сказал старик.
  -- Странный старик... - пробормотал артист. - Ты не знаешь, кто он?..
  -- Он был священником...
  -- Вот как... - Артист глянул на старика в очках, потом на философа. Они спорили, искали истину в словах. - Не понимаю, какой смысл тратить время, необходимое для спасение, которого к тому же осталось очень мало, на бесполезную полемику... ясно, что во всем виноваты философы, даже не прибегая к доказательствам, остается только вынести судебное определение... и потом, диалог не должен представлять собой монолог, которому лишь придается видимость диалога...
  -- Во всем виноваты философу... - сказал прохожий.
  -- Согласен с вами... вы кто?.. философ?.. тогда вас надо не спрашивать, а допрашивать... - артист хмуро глянул на прохожего.
  -- Кажется, я вас знаю... - прохожий улыбнулся.
  -- Но я вас не знаю...
  -- Вы рекомендовали меня примадонне... но после моего объяснения с ней последовательность событий окончательно запуталась, и я отдался философии... философия утешает, в отличие от женщин и поэм стихотворцев, приготавливающих ум к дурным побуждениям...
  
   Прохожий, представившийся философом, бежал из города поддавшись панике с сестрой, старой девой. Зиму они провели на вилле, весной решили вернуться в город, но сестра заболела и умерла.
   Ночью после похорон сестры философу приснился кошмар. Увидев лицо смерти, он по виду стал как давно скончавшийся, но продолжал жить и вскоре оказался в толпе иудеев, которые наложили на него руки и предали крестной смерти. Он увидел город с высоты креста. Он висел на гвоздях, пока не зашел для него день и не воссиял иной свет. Сестра привела людей, которые сняли его с креста. Он очнулся в склепе, встал на ноги, открыл дверь, вышел наружу и пошел по аллее.
   Вокруг не было ни души по причине смутного времени и страха из-за проклятия.
   Аллея привела философа к руинам женского монастыря. Он поселился в пустующей келье. В руинах он держался особых правил. Он ни к чему не прикасался, потому что мерзким признавал всякую вещь. Днем он смотрел на море. Волны одевали скалы кружевами пены. А ночью при свете луны писал трактат. Он домогался не славы, но спасения и умер произвольной смертью, не удостоившись погребения. Случайно на его труп наткнулась некая женщина. Ей показалось, что от трупа исходит благоухание. На самом деле труп издавал дурной запах, по нему ползали черви, и над ним роилась туча мух. Дальше произошло нечто удивительное. В ужасе женщина увидели, как мертвый восстал, а черви превратились в бабочек. Женщина рассказала об этом чуде редактору местной газеты, который нашел ему некое ухищренное истолкование, якобы, человек страдал, но страдал не истинно, и умер только по видимости...
  
   Артист слушал историю философа и размышлял:
   "Конечно, я помню эту пышногрудую сирену и ее мопсиков... помню, как ее пытались похитить ради выкупа... говорят, она испугалась, завопила пронзительным голосом и осипла, потеряла голос... против желания, насильно ее заперли на пустующей вилле судьи, которого растерзали собаки... много страшного совершил судья, да и вынес немало... связанная, примадонна сипела, пыталась кричать, горевала, но как ни горюй, все же волей-неволей надо было жить дальше... голос вернулся к примадонне, когда ее переселили в руины женского монастыря... она запела... помню, я проходил мимо руин и услышал арию в ее исполнении... я был потрясен и очарован... она подробно и по порядку рассказала мне о своих злоключениях... всех мужей перечислила... на сцене она была богиней... надо бы к ней заглянуть... вилла ее здесь неподалеку..."
   Артист предложил странникам посетить примадонну.
   Писатель кивнул головой и сказал несколько слов.
   Философ только кивнул головой...
  
   Примадонна приняла странников в китайском халате.
   Пышногрудая, величавая она молча слушала историю странников в изложении артиста. Брови ее то поднимались, то опускались. Мопсика она держала у груди. Она не расставалась с ним.
  -- Будете здесь жить так же, как я живу... - сказала примадонна голосом сирены, и утерла невольно выступившие слезы. - Надеюсь, прислуга по глупости вас не отравит... она знает чары и зелья... а у вас есть противоядие - ваша привлекательность, которая сильнее ее трав... - Примадонна с улыбкой взглянула на артиста. - Я помню прошлый ваш визит и все связанное с ним...
  -- А вы все такая же...
  -- И вы все такой же... ни счастья вам не надо, идущего в руки, ни горя... пойду, распоряжусь... - Примадонна обняла мопсика, который спал на ее груди, встала и пошла. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, а запах от одежд разлился повсюду.
   У философа ослабели колени. Он сел, мучаясь тоской по ее красоте. Не сумел он убедить ни рассудок, ни сердце.
  -- Оставайся на вилле... - сказал артист. - Будешь жить и радоваться, ни о чем не заботясь...
  
   Артист спал, когда в комнату вошла примадонна.
   Благоговение и испуг охватили его.
   Примадонна стояла перед ним почти обнаженная, потупив взгляд.
   Он спустил босые ноги на пол, попытался бежать, но она его удержала.
  -- Не стыдись и не бойся меня... ты мне мил... - прошептала она и зажгла его нежной страстью...
   Всю ночь в комнате артиста совершались чудесные превращения. Вилась виноградная лоза, плющ карабкался по стенам, покрывался цветами приятными взгляду. На голове артиста появился венок и сам он стал козлоногим и двурогим...
  
   Ночь ушла.
   Светало, когда артист, писатель и философ покинули виллу примадонны.
   Артист шел молча, но улыбка не сходила с его лица.
   Писатель что-то писал.
   Философ рассуждал вслух.
   Дорога повернула влево, потом вправо и странники очутились перед толпой, окружающей оратора.
  -- Вот так встреча!.. - воскликнул незнакомец и попытался обнять артиста.
  -- Что вам нужно?.. - артист отстранился и изобразил на лице недоумение. - Вы смотрите на меня так, как будто мы были знакомы...
  -- Вы не узнаете меня?.. я секретарь мэра... вернее, был им...
  -- И что вам нужно?..
  -- Извините, я, наверное, обознался...
   Кто-то окликнул артиста по имени. Он обернулся и увидел горбуна, привратника примадонны.
  -- Примадонна просила передать вам письмо...
   В письме примадонна умоляла артиста вернуться.
   Артист читал письмо и видел перед собой полузадушенного мопсика. Он лежал на дороге и вился в судорогах, наподобие пресмыкающегося червя, пока бог из жалости не послал ему смерть.
  -- Интересно, призраки страдают?.. - спросил артист.
  -- Страдают, но страдают призрачно... - сказал философ.
  -- Философ, вы так ничего и не сказали о происхождении зла...
  -- Корень зла в нас самих...
  -- Вы правы... - заговорил прохожий. На его глазах блеснули слезы.
  -- Что с вами случилось?.. расскажите... - писатель близоруко сощурился.
  -- Я мог бы стать кем угодно... даже гением, но, увы... бес меня попутал... - Прохожий разрыдался. - Я был женат, но воздерживался от общения с женой... подражал девственникам, прилепившимся к богу... до некоторого времени я на самом деле пребывал в терпении, но не смог до конца совладать со своим невоздержанием, а напротив того, восхотел как блудливый пес... я находил себе некие предлоги в оправдание непотребной своей страсти, и стыдился этой победы зла в себе... я унизился до того, что стал дурно обходиться с женой... кто ищет, тот найдет тысячи путей к пороку, и в похоти будет изливать семя в разные щели...
  -- Не понимаю, о чем он говорит?.. - философ сонно потянулся.
  -- Он говорит о срамном рожке... - пояснил артист. - Все дело в этом срамном рожке... девы играют на нем, а он то вверх поднимает голову, то опускает ее книзу... он и есть корень зла... а спасение в чистоте и воздержании...
   "Уж не оскопил ли он себя?.." - подумал философ. Вслух же сказал:
  -- Не кажется ли вам, что все это лишь произведение вашего воображения?..
  -- Это произведение моего беса, который поселился во мне и сплетает ложь с истиной... - пробормотал прохожий и глянул по сторонам. - Прошлой ночью я спал и проснулся, услышав голос, который назвал меня по имени и сказал мне, кто я и откуда иду... и до того он совратил ум мой, что я причислил себя к избранным и стал говорить во сне о том, чего не знал наяву... я почти погряз в этой тине... я говорил и не мог остановиться... очнувшись, я вспомнил, что говорил, и удивился... я не мог поверить тому, что говорил...
  -- О чем же вы говорили?..
  -- О том, что мне все позволено, и я уже спасен... я приспосабливал изречения пророков к своему монологу... отгонял от себя страхи, чтобы не покинула меня жизнь, и не очутился я во внешней тьме и пустоте...
  -- Зря вы отгоняли от себя страхи... от страха и печали пробуждается всякая душа и все остальное...
  -- Вы заблуждаетесь... но я продолжу... мне казалось, что я проповедую на площади... люди, слушая меня, то рыдали, то смеялись, но иногда они впадали в недоумение... я и сам был в недоумении и возбуждении от того, что говорил, хотя и приписывал это иной причине...
  -- Какой же?..
  -- Не я, бес во мне говорил...
  -- И что же в итоге?..
  -- Я оставил проклятый город... предоставил мертвым погребать своих мертвецов... я блуждал, точно заблудшая овца, разносил слова, рожденные от бога, так мне казалось, а рожденное от бога есть бог... осенью я вернулся в город, застал отца еще живым... он был не последним в искусстве живописи... хвалу я воздаю отцу... впрочем, она ему не нужна... не для денег он жил, а для искусства... прожил так, как бы хотелось и мне прожить, но, увы, все свои способности я разронял на дороге, по которой ходил туда и сюда, пытался найти истину и узнать, где граница желаний, пока не пришла ко мне старость, смерть и избавление, откуда я их не ждал... но я верю, и надеюсь, что смерть - это не конец... это только начало...
  -- Вы думаете, что тут собрались одни мертвые?..
  -- Нет, не только...
  -- Что вы хотите этим сказать?..
  -- Только то, что сказал...
  -- Ну, я пошел... - артист встал. - Этот обмен репликами между нами был не совсем бесполезен... я услышал что хотел... вы идете?.. - спросил артист, обращаясь к писателю и философу.
  -- Что?.. я не расслышал... - писатель поднял голову. Он что-то писал.
  -- Что ты все пишешь?..
  -- Дописываю свою книгу... - писатель полистал записную книжку. - Все в словах... все в них и через них... однако что-то потемнело... тучи наползли...
  -- Что вы говорите?.. - старик в очках близоруко сощурился.
  -- Я говорю, погода меняется...
  -- Вы писатель?..
  -- Теперь все пишут... и я пишу...
  -- Я тоже пишу...
  -- И что вы пишите?..
  -- Мемуары...
  -- Хотите, чтобы и другие полюбили ваши грехи?.. - писатель улыбнулся.
  -- Нет, но... я страдаю бессонницей и пишу ночью... подобно некой картине возникают образы легкие и тонкие, которые скрываются в недрах тьмы... они видятся мне или мне мнится, что они мне видятся... - старик умолк.
  -- Разрешите, я продолжу с того места, на котором старик остановился...
  -- Не разрешаю...
  -- И все же я продолжу... вы меня не знаете, но я вас знаю... вы пасли коз в горах и стали известным писателем... даже статую заслужили из железа... полное сходство... стоит слепой и глухой человек с книгой...
  -- Я смотрю, вы затаили на меня обиду... почему вы замолчали?.. куда же вы?.. ушел... - писатель покружил на месте и замер, остолбенел.
  -- Что с тобой... что ты увидел?..
  -- Я увидел блаженную в зарослях мирта... - заикаясь, заговорил писатель.
  -- Ты сошел с ума...
  -- Говорят, вы прокляли город... - заговорил прохожий.
  -- Не он проклял город, а мэр... и проклятие вот-вот должно исполниться... а место, где стоял город, станут называть ямой, входом в преисподнюю... - сказал прохожий в плаще, высокий, худой.
  -- Так проклятие уже исполнилось?.. - артист, изобразив на лице недоумение. - Где же он?.. исчез... куда они все исчезают?.. появляются ниоткуда и так же таинственно исчезают... ты не видел, куда исчез незнакомец в плаще?..
  -- Нет...
  -- Издали бог поднимет руку, и город рухнет в яму... - Артист поднял руки. - Я видел гибель города в видении... помню, был день и вдруг нашел мрак и ужас... чудовище Левиафан глухо зарычало и пожрало город и всех его жителей...
  -- Что поделаешь, человек смертен и рожден страдать... и спасутся лишь те, кто скорбел... - заговорил старик в очках. Он использовал обычные слова, но звучали они как-то необычно.
  -- Что там за толпа?..
  -- Ораторы играют словами...
  -- А люди верят и подчиняют себя обстоятельствам, какими бы кошмарными они не были...
   Писатель подошел ближе к толпе...
  
  -- Помню, я проснулся от грохота, как будто небо рухнуло... выглянув наружу, я увидел женщину... - Язык оратора не поспевал за мыслями и в его речи зияли лакуны. - Женщина только что родила... узнавая мать, мальчик, начал ей улыбаться... я следил за ними из развалин... в этих развалинах я жил уже несколько дней и дважды гибель свою описал в скорбных стихах... никому не удавалось дважды увидеть преисподнюю и возвратиться оттуда, где темный вьется Коцит, питая мрачные стигийские топи... я думаю, этому есть объяснение... если бы кто-то вернулся оттуда, здесь бы никого не осталось... и это внушает надежду, что за смертью нас ждет некое будущее... смерть - это божий дар... но я продолжу... женщина показалась мне призраком, настолько сумерки опутали меня ложью...
  -- О какой женщине он говорит?
  -- О дочери мэра, которой он является и отцом и дядей, то есть братом ее матери... но давайте послушаем оратора...
  -- Не знаю, узнала ли она меня... я и сам себя не узнал бы в зеркале... вид мой сжал ее сердце ужасом и дрожью... она вскрикнула, в лице изменилась, побледнела, задышала чаще и отвернулась, прижав малыша к груди и потупив взгляд... - оратор умолк и снова заговорил. - Неизвестность ее томила все эти годы... она думала, что и я нож ей в горло вонжу, как она мне его вонзила и бежала, так и не узнав, умер я или жив... не стану ее упрекать за то, что она сделала со мной... все то зло, что мы делаем, возвращается к нам... ничем не могла она тогда мне помочь, когда колени мои подогнулись и я упал... мрак меня обнял подобный смерти, и быть бы мне убитым, если бы не прохожий в плаще... на нем был плащ, который теперь на мне... он спас меня, когда я уже витал в пустоте и холод пронизывал меня до костей... он открыл мне природу вещей, то, что пугает нас наяву или в забытье сна, в который мы иногда проваливаемся как в яму... он говорил, что нет ничего, чего нужно больше бояться, чем вымыслов... и что все или почти все наши болезни таятся в нашем воображении... там же рассеяны и все наши страхи и помрачения... увы, спаситель мой умер... смерть нашла его, подкрались к нему змеей... помню, я похоронил его в руинах и пошел... ночь была темная... я шел и боялся заблудиться, и из боязни заблудиться, я заблудился... - оратор умолк, сглотнул слюну.
  -- И что же было дальше?..
  -- Меня спасла блаженная... она вывела меня наружу и исчезла... и вдруг я услышал гул... поток грязи с гор унес тогда многих...
  -- Блаженная погибла?..
  -- Не знаю... бог знает...
  -- А если и бог не знает?..
  -- Бог все знает...
   Оратор говорил и говорил. Голос его звучал громко. Он излагал возвышенными словами свою историю как бы по вдохновению свыше. Жизнь его была исполнена драматизма.
  -- Напрасно он терзает себя... - сказал артист. - Воспоминания лучше сберечь для страшного суда...
  -- Из путаного повествования этого оратора я понял только, что проклятие еще не исполнилось...
  -- Ты думаешь вернуться в город?..
  -- Не знаю... а ты?..
  -- Я, нет... что меня ждет в городе?.. болезни и унылая старость... и рой бестелесных теней, сохраняющих лишь видимость жизни... в смутные времена лучше жить подальше от города... вернусь на виллу примадонны, буду смотреть, как пчелы летают с цветка на цветок, и слушать песни цикад... ты веришь в бога, в ад?..
  -- Ад мы в себе носим... что же касается бога... чужд он нашим делам и от нас далеко... мир уродлив и люди грустны... - писатель умолк, и впал в задумчивость.
   Впал в задумчивость и артист, потом улыбнулся и отошел ко сну.
   Писатель достал записную книжку и что-то записал.
   Дописав абзац, писатель принял позу спящего человека.
   Спал он беспокойно. Иногда он что-то говорил и пытался обнять кого-то, но бесплотные тени ускользали из его рук.
   Лишь философ не спал. Он лежал с закрытыми глазами и размышлял о примадонне и превратностях судьбы...
  
   * * *
  
   Утро разбудило странников.
   Они встали и пошли.
   Дорога привела странников к пещере, в которой писатель провел свое детство.
   Писатель остановился у входа в пещеру, не решаясь войти.
  -- Писатель, мне кажется, тебе это место знакомо?.. - сказал артист.
  -- Я помню здесь каждый камень... - В глазах писателя блеснули слезы. Он провел рукой по лицу, как будто паутину смахнул, а вместе с паутиной заблуждения и помрачения, которые, впрочем, не вредили ему, но и не помогали. - После смерти Пана я жил один, потом появился старик... он был евреем... однажды он исчез... я искал его, но не нашел... не знаю, сорвался ли он в пропасть, или его унес поток грязи после очередного потопа?.. может быть он спасся... я как-то видел его в толпе прохожих, когда уже перебрался в город... и он был не один... я замер, увидев его спутницу, ее изящество, всю красоту ее тела... она была копией моей матери, какой описывал ее Бес, брат Пана... она не шла, а шествовала... я хотел приблизиться, но не осмелился, остановил себя, сказал, дальше ни шагу... в сумерках я мог обознаться... старик и женщина сошли на обочину... небо было открыто... луна полная как чаша розового вина... не знаю, был ли это знакомый мне еврей или посторонний человек?.. вполне возможно, что я ошибся, но без всякого умысла... никакого предвзятого мнения у меня к нему не было... я относился к нему с приязнью и с интересом... предполагать же, что я как-то был причастен к его исчезновению просто глупо...
  -- Я и не предполагал...
  -- Не знаю, кем был мой отец, а мать была актрисой... у нее был дар, но, как и отец, она приобрела дурную славу... а могла прославить и город, и род, дать радость людям... дар матери перешел к моей сестре...
  -- Так у тебя была сестра?..
  -- Она была занята в ролях второго плана... рисовала, играла на пианино и писала стихи... музы были ей послушны... не многим это дано... помню, я испытывал к ней и зависть, и жалость... о ней разное говорили... она была лесбиянкой, дружила с женой судьи... как-то судья застал их на вилле... он избил жену, а сестру запер в чайном домике и поджег... окровавленная, с изуродованным лицом она почти год скрывалась в руинах женского монастыря... днем она правила текст своей книги стихов, а ночью бродила в темноте и шептала молитвы... уже светало, когда она засыпала... ей снились эротические сны... финал этой скорбной истории известен... судью сожрали собаки, его жена бросилась со скалы в море, а моя сестра сошла с ума... в желтом доме она сжилась со своими язвами, которые ели сами себя...
  -- Говорят, с каждым счастьем бог шлет нам два несчастья...
  -- Погода меняется... ветер опять тучи нагнал...
  -- Ты хочешь сказать, что нам придется ночевать в этой пещере?..
  -- У тебя есть другое предложение?.. нет?.. ну, тогда я продолжу... дядя говорил, что при рождении моей сестры солнце вступило в знак близнецов, что благоприятно повлияло на духовные способности девочки... она была окрещена и получила имя... она слыла чувственной натурой... она сама мне в этом признавалась... говорила, что была подругой жены судьи и немки... у немки она брала уроки игры на пианино, а у жены судьи упражнялась в живописи и рисовании... в поэтическом искусстве она не имела другого учителя, кроме себя самой и любви, той наставницы, которая во все времена оказывала услуги поэтам... ее стихи возбуждали желания... жили мы в мансарде дома, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем... когда дом разрушило землетрясение мы переселились в дом на площади... сестра жила в угловой комнате с каким-то типом... он тоже был поэтом и гением... писал об ином лучшем мире, прообраз которого он увидел у Вергилия и в поэме Данте... к этой жизни он относился с некоторым ужасом... конец истории сестры окружен предательским мраком... впрочем, как и конец моего отца, и деда... дед был как бы воплощением злого начала... для него не было ничего святого... говорят, он жил с женой своего сына... сын пытался застрелить его... он спасся чудом, ушел по крышам невредимым, потом скрывался в горах... пас коз и жил как Пан...
  -- По-твоему, таков закон справедливости?..
  -- Не знаю, может быть, таков закон возмездия... но я продолжу... неожиданно сестра забеременела... беременность наделила ее прелестью... она была само очарование... она витала меж муз, рассыпала стихи с террасы и смех... я звал ее изнеженной водяной птицей...
  -- Как я понимаю, в этой истории есть и вымысел... - заговорил прохожий. - Но вымысел является в известной степени, и заслугой автора, если допустить некоторую игру слов...
  -- Ничего не понял, повторите...
  -- Я знаю вас... одно время я был влюблен в вашу сестру... сила в ней была от бога... стоило ей взглянуть на небо в пасмурный день, как тучи раздвигались, и проглядывало солнце... растения, птицы, животные льнули к ней...
  -- Бог не любит соперников... тем более соперниц...
  -- Сознаюсь, я любил ее, но у меня никогда не было желания согрешить с ней... странно, не правда ли?..
  -- Почему же?.. многие мечтают совсем отвыкнуть от подобных желаний...
  -- Помню, я пытался объясниться... и помню ее смех... она насмеялась надо мной... и я проклял город...
  -- Так это ты проклял город?..
  -- Не слушайте вы его, он бредит... он же поэт, заговорит, опутает словами...
  -- А вы кто?..
  -- Я прохожий... и уже ухожу... - незнакомец с бородкой как у Иуды встал и замер на месте, в испуге прислушиваясь к странному подземному гулу, напоминающему глухое рычание.
  -- Что за странные звуки?..
   Озираясь, странники попятились к выходу из пещеры.
  -- Ну вот, ушли... - пробормотал писатель.
  -- Позволь мне рассказать свою историю... - артист стал в позу.
  -- Довольно... ни слова больше...
  -- Что с тобой?.. ты побледнел и выглядишь как покойник...
  -- Посмотри на себя... мы все здесь покойники...
  -- Успокойтесь, мы все живы... - философ встал, потягиваясь. Он только что проснулся. - Артист, не смотрите на меня так... не верите мне, спросите у писателя... не философы все это придумали, а писатели... и персонажей, и все эти диалоги... и даже бога... но, где же писатель, лукавый соблазнитель, морок напустил и исчез, ушел, не попрощавшись, хотя бы кивнул... все ушли... или я ослеп?.. эй, кто-нибудь... никого не вижу... незнакомец, чему вы улыбаетесь?.. вам забава, а мне слезы... и он исчез...
  -- Я не исчез... и я не смеюсь... шрам уродует мне лицо... и никто не исчез... все расползлись по норам...
  -- Погода меняется, дождь будет... в нору бы и мне заползти и там остаться до второго пришествия...
  -- Можно я обниму тебя...
  -- Мы уже на ты?..
  -- Не отворачивайся, не ты ли прошлой ночью обнимал меня... и не твой ли жаркий шепот отгонял мой сон?..
  -- О зрелище!.. - воскликнул старик в очках. - Взгляните на себя... как вы мерзки... фурий бы на вас наслать и все семь казней египетских...
  -- Кто бы говорил... старик, куда ты?.. и ты уходишь?..
  -- Ухожу... мне пора...
  
  
   * * *
  
   Писатель не далеко ушел. Начался дождь и он вернулся в пещеру.
  -- Странно, никого, все ушли... эхо пугает тишиной... нет, заговорило... и с ненавистью, хотя о причинах ненависти умалчивает... вероятно, ее ненависть носит личный характер... можешь изложить свою версию событий... начни с того места, где я остановился...
  -- Увы, эхо молчит... нет, опять заговорило... говорит о проклятии, о моей смерти и посмертных скитаниях, о том, как я воскрес, и как Пан снова усыновил меня... где то у меня записана история Пана... - писатель полистал записную книжку. - Ага, вот...
  
   стория Пана.
   Пан умер в день накануне субботы, то есть в шестой день творения... он жил как бог, со спокойной и ясной душой, горя не знал, пока не приблизилась старость... умер он во сне, рассказывая, как он шел и дошел до края земли... и пошел дальше, сопровождаемый ангелами, число которых росло... это его удивило, но близкий финал снимал надобность задавать вопросы... смерть всегда привлекает посторонних и вызывает слезы, хотя бесполезно и вовсе не нужно рыдать о тех, кто умер... помню, на какое-то время Пан замолчал, потом снова заговорил... там, где он очутился истину открывали не философы, а сам бог, и не через фигуры речи... назвав Пана по имени, бог вернул ему жизнь... в другой жизни Пан окружил себя как венком злодеями и преступниками, не ведающими, что есть благо... он пытался исправить заблудших, чтобы они исполнили волю бога и получили обещанное... он был странствующим вестником спасения..."
   Писатель умолк.
   И эхо умолкло, потом снова заговорило, копируя писателя.
   Пока писатель говорил, его окружила толпа.
   Речь писателя производила довольно странное впечатление на толпу.
   Он то усыплял людей, то будил их своими восклицаниями, заставлял их вздрагивать.
   Писатель не сообщил толпе о своей миссии в этом действе, и о причинах Господнего возмездия, сказал только, что победы людей над богом постепенно приближают их поражение...
  
   * * *
  
   Осенью писатель вернулся в город.
   Время было смутное.
   Горожане собирались толпами и с ужасом смотрели на небо.
   Они ждали пришествия Левиафана.
   Ораторы, а не философы были в почете у горожан, у которых они находили не столько успокоение, сколько беспокойство и оказывались обремененными гораздо больше, нежели прежде. Проклятие, нависшее над городом, пугало всех, в том числе и философов.
   Бог созерцал, оставаясь лишь свидетелем происходящего...
  
   Глянув по сторонам, писатель направился к руинам женского монастыря.
   В сквере у руин писатель наткнулся на толпу, окружающую оратора.
   Странный призрачный свет проникал в толпу откуда-то сверху. Очерченные тонкими изящными линиями люди и вещи двигались медленно и плавно, обретая наглядную пластическую форму, окутанную покровом вымысла и красоты...
   Оратор обладал прекрасной внешностью, талантом. По всей видимости, женщины его любили, но была в нем какая-то природная жестокость, обнаруживаемая и в голосе, и в жестах. Иногда взгляд его ужасал, заставлял людей трепетать. В такие моменты людям казалось, что он не говорил, а рычал, словно зверь. Когда же он умолкал, одолевая заключенную в себе дикую необузданную ярость, в толпе наступало умиротворение и покой...
  
   Ораторы сменяли друг друга.
   Место оратора занял артист.
   Артист рассказал кто он, где он был до этого и каким путем прибыл сюда. То, что он не решался произнести вслух, он выговаривал про себя, и много ужасного. В своей речи он ограничивался краткими большей частью простыми предложениями, использовал повторы. Он говорил о страдании и смерти. Люди были взволнованы, хотя и не слишком напуганы. Страдания и смерть давно стали привычными...
  
  -- Вы не знаете, кто этот жонглер?.. - спросил писателя прохожий.
  -- Известный артист... живет один как бог, которому не нужен ни противоположный пол, ни потомство...
  -- А вы?..
  -- Что я?..
  -- Вам нужен противоположный пол и потомство?..
  -- Я уже не человек... я мифическая личность...
  -- Но вы же живы!.. - прохожий изобразил на лице недоумение.
  -- Я вернулся, чтобы дописать книгу...
  -- Как такое возможно?.. - пробормотал прохожий, пятясь, отступая.
  -- У бога все возможно...
  -- Вы сумасшедший...
  -- Нет... он не сумасшедший... - вмешался в разговор артист. - Он гений...
  -- Вы кто, его адвокат?..
  -- Нет, я артист... а вы кто?..
  -- Я адвокат мэра... ищу свидетелей убийства его дочери...
  -- Разве она не покончила с собой?.. - спросил писатель.
  -- Вы были свидетелем?..
  -- Я писатель и все, что окружает меня - мои порождения... я могу сделать нечетное четным, дать безобразному имя и вид... что еще?.. мяса я не ем, довольствуюсь ароматным дымом...
  -- Я ничего не понял... - адвокат потряс головой.
  -- Он пытается уверить, что мы всего лишь абстракции, туманные видения, мелькнувшие в воображении бога...
  -- Ну, не знаю...
  -- Мы лишь копии с древних копий и переводы, не лишенные погрешностей и исправлений... - сказал прохожий.
  -- И некоторые копии проникнуты духом антихриста, о котором вы, наверное, слышали, что он придет...
  -- Он придет!.. если уже не пришел!.. - донеслось восклицание оратора, который возводил глаза к небу и вещал как пифия на треножнике о явлении Левиафана...
  -- Еще один сумасшедший... - пробормотал адвокат.
  -- Вы кто?.. - спросил артист.
  -- Я же говорил... я адвокат мэра... а вы кто?..
  -- Кем я только не был... был даже ослом... иногда я вспоминаю свое существование в ослиной шкуре и с большой благодарностью... я столько узнал тайн... и натерпелся всякого и от колючек, и от ноши... я возил хворост, потом реквизит артиста... помню, как меня пытались оскопить... не могли найти защиты от моей чувственности... а когда я снова стал человеком, меня пытались отравить... женщина, которую я любил, но ей дали вместо яда снотворное и во время отпевания я проснулся...
  -- Вы смеетесь...
  -- Нет, я плачу от счастья... если бы я не боялся, что нас услышат, я бы рассказал вам историю этой женщины... обо всех ее вздохах, обмороках и прочих демонстрациях, которыми она пользовалась при всяком удобном случае...
  -- Писатель?.. куда ты исчез?..
  -- Никуда я не исчезал... нас постигло несчастье...
  -- Боже!.. несчастье!.. что опять случилось?.. нас обокрали?..
  -- Послушай, не перебивай... дрожа от холода бродил я во тьме ночной и забрел в руины женского монастыря... вдруг я услышал стоны, жалобы... я пополз спасать... пока я ползал туда сюда, вещи умыкнули... к тому же я заблудился... бес меня кружил и окликал... отчего-то грудь стеснилась и по лицу слезы потекли в три ручья...
  -- Можно подумать, что у тебя три глаза...
  -- Я же просил не перебивать меня... я понял, что здесь, в руинах мне суждено свой путь земной закончить... я уже готов был руку смерти протянуть, и вдруг, как всегда вдруг, я увидел просвет в облаках и отроги Лысой горы... ниц упал я перед богом, лицо к нему обратив бледное, заплаканное... бог меня вывел из руин...
  
   Ночь писатель и артист провели на террасе...
  
   Посветлело.
  -- Кажется, погода меняется... - сказал писатель.
  -- У погоды характер женщины... - отозвался артист. - Что ты пишешь?..
  -- Дописываю все ту же книгу без начала и конца... - Писатель вскользь глянул на артиста. - Она напоминает мне хронику... у меня дядя был историком... он воспитывал меня и предоставил мне возможность заниматься историей... почти семь лет меня обучали полезному и непонятному... я не был компетентным историком, но сам я об этом, конечно, не знал...
  -- Ты написал что-нибудь?..
  -- Написал... я интересовался историей тирании... один известный поэт переложил мою историю в стихи и опубликовал... власти посчитали книгу вредной и губительной фантазией, хотя в ней не было ничего фантастического и чуждого истории... преследования властей сделали поэта известным... для женщин он стал богом, хотя прислуга, выносившая за ним горшок, так о нем не думала... к людям он выходил в льняной одежде... говорил, что лен не плодит вшей... жил он в доме, фасад которого украшали горгоны и химеры, плюющиеся огнем, от которого остались руины...
  -- Можно я полистаю... - артист полистал книгу. - Книга напоминает мне хронику... правда, иногда она превращается в сборник эротических новелл...
   Писатель слушал артист и смотрел на город, который, казалось, пятился в море.
  -- Какая странная тишина... - сказал человек, спавший в кресле еврея.
  -- Полуденная тишина... благодать... кто бы еще унял мошкару и слепней... а вы кто?..
  -- Я?.. но зачем вы спрашиваете?..
  -- Не обращайте на него внимание... - заговорил артист. - Он писатель и имеет некоторые странности... есть у него и другие недостатки, о которых и говорить нехорошо... женщины его волнуют... у добродетели горький вкус, в то время как пороки таят в себе сладость наслаждения... вы женаты?..
  -- Нет, я холостяк... правда, в 13 лет я влюбился в свою сестру... одно время мы даже были любовниками... ее звали Лия... она была чуть старше меня, нежна телом и изящна, похожа на женщину, созданную для любовных утех, доступную всем... не раз она ловила на себе восхищенные взгляды мужчин... как-то я стал читать Лие свои стихи... склонность к поэзии была у меня всегда... стихи ввели ее в любовное заблуждение... утратив рассудок, она отдалась мне... когда все кончилось, девочка расплакалась... она была подавлена и нашла успокоение в келье женского монастыря, стала невестой бога... в монастыре она родила мальчика... ребенок появился не вовремя и не должным образом... его извлекли из бока матери... говорят, он не заплакал, а рассмеялся, что вызвало восторг и удивление... спустя какое-то время он уже болтал, что придется, но так как он родился преждевременно, то имел слабые ноги... с тех пор я ни разу не приподнимал покров женщины...
  -- Лия была вашей сестрой?..
  -- Вы ее знали?..
  -- Кто ее не знал?.. она была подругой жены судьи... любила ночь - начало всего и всему завершенье... ни стыда, ни страха не знала... обнажалась и танцы танцевала с обитателями потемок... могла быть и женщиной, и мужчиной... да... и что с ней случилось?..
  -- После родов Лия покинула монастырь, вышла замуж... ее муж был малоизвестным поэтом... из его стихов ничего не сохранилось... а философский трактат "О возвышенном" не был опубликован... впрочем, это излишняя подробность, не имеющая никаких последствий... всю жизнь он собирал и соединял слова в свое учение... и лишь немногим приоткрыл его суть... говорил, не дозволено нечистому, касаться чистого...
   Возникла пауза.
  -- Моя жизнь была умеренной и простой... спал я на матраце, набитом не гагачьим пухом, а соломой... были у меня и счастливые дни, и праздники, которые предписывают плач... в один из таких дней я стал записывать историю Лии, потом сжег все записи, сказал, забудь, все это вздор, не думай, будто что-либо из этого произошло и случилось так, как об этом говорят, внимать молве бессмысленно... ночью я окружил себя музами и ангелами, которые относят на небо молитвы и просьбы людей, а оттуда приносят пророчества, и стал читать стихи мужа Лии... заснул я в слезах, и очнулся, услышав жуткий вопль... я приоткрыл дверь в комнату соседа, издавшую при этом тягостный и резкий звук... сосед корчился в агонии на полу... его мучили судороги... сломленный и обессиленный он затих... лицо у него было темное, волосы рыжие, завивающиеся на затылке, как у гиацинта... я узнал его... это был муж Лии... я опустился на колени... помню, руки у меня были, как будто связаны за спиной... я не мог даже прикоснуться к его телу... а меня заподозрили в причастности к его смерти... я вынужден был бежать... очнулся я ночью... луна убывала и вскоре совсем исчезла... воцарилась кромешная тьма... это было мое первое странствие... потом я странствовал на осле, проповедовал учение мужа Лии... пытался вселить в душу людей надежду... люди мне верили... правда, были у меня противники, и преследователи... они говорили, что я породил ужасное учение, бесчувственное и безбожное, которое как трясина засасывает людей...
   Возникла пауза.
  -- Я давно искал встречи с вами... - заговорил прохожий после довольно продолжительного молчания. - Говорят, вы стали мифической личностью...
  -- Не знаю, когда я получил такую репутацию... - писатель рассмеялся и тут же помрачнел.
  -- Молва уверяла, что вы были на небе и занимали делами бога...
  -- Чего только люди не говорят... молва все переворачивает с ног на голову... говорят, что под влиянием присущей мне какой-то воли, я могу изменять себя и делать все вокруг подобным одно другому... и люди верят... верят, что я умею одушевлять слова и вмешиваться в дело Судьбы и Случая...
  -- Это вы предсказали городу гибель?..
  -- Предсказывать несчастья не трудно...
  -- Что вы пишите?..
  -- Все что-то пишут, и я пишу...
  -- Поэзия вновь снизошла до философии?..
  -- В том, что я пользуюсь стихами, нет ничего странного... я картавлю и заикаюсь... мне легче выражаться стихами... впрочем, обычно я пишу прозой, а потом перелагаю в стихи...
  -- И как вы объясняете зло?..
  -- Человек стал той силой, которая хочет блага, но творит зло... - сказал незнакомец в плаще и ушел, прежде чем кто-нибудь успел его остановить...
  
   Вдруг потемнело. Неизвестно откуда появился этот гибельный мрак, густой как вода.
   Дальше события развивались по логике кошмара, когда реальность утрачивает всякий смысл...
  
   * * *
  
   Нелепо всхлипнув, артист очнулся в кресле еврея. Он привстал, огляделся.
  -- Никого, но я видел их... - заговорил артист, обращаясь неизвестно к кому. - Жена судьи была безумно красива... ее красота отнимала дыхание... люди звали ее рыжей волчицей... прозвище относилось не к ее облику и телу, но к ее духовному складу, к ее нраву... нет, женщины не были тенями бесплотными... и существа, которые вились в воздухе вокруг них были не роем забытых воспоминаний, в которые в свое время и я превращусь... помню, я испытал страх, трепет и смирение, когда среди теней появился незнакомец в плаще... не знаю, кто он, этот странный человек, которого неясно к кому лучше отнести, к поэтам или к философам?.. он появился как будто из воздуха... по виду он был похож на ангела, из тех, которые осквернили себя близостью с земными женщинами, и не допущенные на небо, остались на земле... а кто я?.. ни ангел, ни человек между небом и землей... как и писатель, я стал мифической личностью и кажусь скорее умершим, чем живым... люди полагают, что я могу заглядывать в будущее... как будто я присвоил себе имя гения, расстраиваю умы, пугаю людей кошмарами, внушаю им все то, что влечет их к злу тайно или явно... и в том, что жена судьи, обольщенная моей игрой, красотой и изыском моих монологов, стала блудницей, есть моя вина... я любил ее... она была прекрасна сама по себе... от внешних прикрас ее красота только искажалась... одно время она была музой поэта, но по причине застенчивости он не говорил ей об этом... он искал корни зла, то, что найти невозможно, основываясь на предположениях и догадках... когда случилось несчастье с ее мужем, он был далеко... я рассуждал о том, что творится на небе, и о вещах, о которых не дано знать смертным... он искал благо на земле, пытался открыть путь земного спасения без бога... он так и не узнал, в чем корень зла... погряз в блужданиях, в тине пороков, потому что зло доступнее блага... у него не осталось ни стыда, ни целомудрия, ни веры... оценивая себя, он говорил, что ничего не знает, и мнил себя философом... он не боялся признать своего неведения... он не нашел мудрости в книгах и понял, что мудрость надо искать в другом месте, чтобы обрести надежду и победить соблазны желаний и смерть... смерть - это зло... во сне он и умер, когда исполнилось проклятие... я видел, как отверзлось чрево земли и породило Яму, в которой исчез город и все его жители... они расплатились смертью за свои преступления и обрели преисподнюю, укрылись для пыток и казней за медными дверями с железными засовами...
  -- Что ты бормочешь?.. - Из темноты, озираясь и зевая, вышел писатель.
  -- Мне кажется, я умер... я стал воспоминанием... мифической личностью...
  -- Подожди умирать, проклятие еще не исполнилось... - Писатель сел на обломок капители.
   Внизу лежал город, похожий на некое чешуйчатое чудовище с крыльями, уползающее в море и озирающееся.
   Артист обратил внимание на подозрительного незнакомца в плаще, который стоял на углу улицы у афишной тумбы. Он подошел слишком близко к афише, и ему пришлось слегка откинуть голову, чтобы рассмотреть ее. Незнакомец был высокий, худощавый, немного сутулый, с бледным лицом в ореоле рыжих волос.
  -- Где-то я уже видел его... - заговорил артист. - Вспомнил... давно это было, но как будто вчера... я сидел в кресле еврея, когда он появился... над руинами женского монастыря летали вороны... а ночью совы, я не мог заснуть от их криков... незнакомец обернулся, глянул на руины, потом на меня и исчез... и той же ночью сгорел мой театр... говорили, что театр подожгла одна сумасшедшая... потом появилась эта проклятая книга, из-за которой город превратился в воспоминание... все эти ужасные вещи: затмение, землетрясение и другие несчастья произошли из-за одного человека, если вообще его можно назвать человеком... чего только о нем не говорили... он описал яркую и полную драматизма жизнь и смерть города... не многие его поняли... многозначность его высказываний заставляла их не понимать, а догадываться... и эти догадки воспринимались как озарения свыше... увы, не бывает пророков в своем отечестве, да и врач не лечит, знающих его... этот человек был поэтом... он много страдал... говорили, что он был гением или почти гением... но страдал в нем человек, соблазненный лукавым змеем... и не стало его, потому что преисподняя взяла его... об этом мне рассказала примадонна... она жила на вилле в окружении прислуги и мопсиков... помню, она позвала меня, и я пошел за ней, сам не зная, куда иду и что меня ждет... я пропадал почти 7 дней... и никто меня не искал... очнулся я на ложе в ее объятиях... с ней я испытал негу, сладость, наслаждение... и все потерял... я увидел день, ставший вдруг ночью, падающие с неба камни и огонь..." - в глазах артиста блеснули слезы...
  -- Вы плачете?.. - спросила девочка 13 лет.
  -- Нет, я смеюсь...
  -- Что это за история с примадонной?.. - спросил писатель.
  -- Это слишком запутанная история, чтобы ее вспоминать...
  -- И все же...
  -- Это не моя история... это история одного поэта... он жил в провинции, но случай сделал так, что он переселился в город и стал весьма известным и почитаемым человеком... в одной из своих поэм он описал смерть города... как будто земля заколебалась, и в разверзлась Яма... она была глубже всякой глубины, куда и провалился город... над этой ямой еще долго клубились облака дыма, в которых вспыхивали молнии... многие в тот день умерли, поглощенные землей, водой и огнем, так что даже тел их не нашли...
  -- Но ведь проклятие еще не исполнилось... - сказала девочка.
  -- Бессмысленно рассуждать о превратностях судьбы... - заговорил старик в очках. - Я тоже кое-что слышал об этой проклятой книге, и об ее авторе... чего только о нем не говорили... на самом деле его никогда не было в действительности... он миф, вымышленный персонаж истории...
   Возникла пауза.
  -- Я бы никогда не поверил, что такое может случиться, но это случилось... - заговорил артист. - Я как все бежал из города и в толпе бежавших я видел и умерших, и живых, чего раньше никогда не видел...
  -- Вы в своем уме?.. - старик в очках вскользь глянул на артиста. - Боже мой, и вы жертва этой мистификации, испытавший на себе все ее прелести, все ее противоречия и весь драматизм...
  -- Не понимаю... о какой мистификации вы говорите?..
  -- Все было подстроено...
  -- Кем?..
   Дверь сама собой заскрипела, приоткрылась.
  -- Мне кажется, я схожу с ума... - пробормотал артист и побледнел.
  -- Кого ты увидел?.. - спросил писатель.
  -- Еврея, умершего от желтухи... я познакомился с ним на пожаре, когда от театра остались одни дымящиеся руины... многие артисты тогда погибли, а я выжил... я играл роль Мефистофеля... и меня обвиняли в преднамеренном поджоге... а потом выяснилось, что пожар возник из-за ветхости здания... расследование не выявило никаких фактов уголовного характера... к тому же нужно учесть, что следствие имело дело с анонимным доносом... доносы, поданные без подписи, не должны иметь места в уголовном деле... это очень дурной пример...
  -- Я помню этот жуткий пожар...
  -- С твоего разрешения я продолжу...
  -- Да, конечно... - сказал писатель и взглянул на артиста. Лицо у него было бледное, вытянутое, волосы рыжие волнистые, кудрявые, нос с небольшой горбинкой, глаза как будто разного цвета.
  -- Извините, что вмешиваюсь... - заговорил старик в очках. - Должен вам сказать, что проклятие не во всем полно описано поэтом... в ином оно подложно, а в ином усечено... однако мне пора... кстати, ваши стихи были весьма не дурны...
  -- Мои стихи?.. не понимаю, о чем вы?.. - артист изобразил недлумение...
  
   * * *
  
   Писатель сидел на обломке пилястры и правил свои заметки, появление которых было связано с проклятием и ожиданием конца света.
  -- Ты все пишешь?.. - артист потянулся, зевнул.
  -- Не пишу, а дописываю книгу без начала и конца...
  -- Говорят, ты слышишь голоса и видишь видения...
  -- И в одном из видений мне был голос, что я избран для особой миссии... чего только люди не говорят...говорят, я был на небе, потом вернулся на землю, чтобы разрешать трудности горожан, касающиеся жизненных обстоятельств посредством прорицаний...
   Дверь кельи сама собой заскрипела, приоткрылась.
   Писатель увидел на ложе блаженной венки из роз, и гирлянды из фиалок. На полу ворохи миртовых листьев.
  -- Что с тобой?.. ты побледнел...
  -- Тебе показалось...
  -- Нет, ты что-то там увидел... - артист заглянул в келью. - Странно... откуда здесь столько миртовых листьев?..
  -- Ты удивлен?.. это подношения моих жен и поклонниц... я же стал мифической личностью... время на самом деле смутное... все заняты только предсказаниями, будто их профессия - провидцы и пророки... я на самом деле слышу голоса и вижу видения и всякие жуткие зрелища... нет, я не боюсь смерти... за каждым из нас следует смерть и тьма... смерть неизбежна... она подкрадывается к нам отовсюду... можно сколько угодно оборачиваться во все стороны, как мы это делаем в подозрительных местах, но встреча со смертью всегда неожиданна... переложив свои стихи в прозу и предсказав гибель городу, поэт приобрел скандальную славу... некоторые воспринимали происходящее как бедствие, предшествующее концу света и второму пришествию... всем необходимо было смириться и принять искушение смертью... никто не достигнет царства божия, кто не пройдет через искушение смертью... чтобы попасть в царство божие требуется особая стойкость... надо быть опытным, подвергать себя испытаниям и уметь распознавать ложные искушения... помню, Пан говорил, что если ты знаешь, что делаешь - делай это, но если ты не знаешь, что делаешь и делаешь - будь проклят... поэта не убили, не распяли за описание смерти города... хотя однажды я видел эту казнь... возможно, распяли другого человека, похожего на поэта... и он был упокоен не на небе, а на земле... и воскреснет он вместе со всеми усопшими в последний день суда... странный это был сон, помню, несколько дней и ночей я шел за звездой, которая вела меня... придя в одно место, звезда остановилась и не двигалась... глянув по сторонам, я увидел щель в скале... это был вход в пещеру Пана... когда-то я жил с ним в этой пещере, пас коз и сочинял канцоны, пел их птицам... птицы слушали, били крыльями, радовались как дети и подпевали, каждая своим голосом... я пел, даже когда лицо у меня было унылое и мрачное, и мне не хотелось петь... птицы и Пана отпевали, когда он умер... они же сопровождали и меня до края неба, а потом исчезли и больше я их не видел... я остался один на краю бездны... и вдруг я почувствовал, что уже лечу... полет был прерван странным подземным гулом, напоминающим глухое рычание...
   Писатель умолк, услышав шаги.
   Подняв голову, он увидел прохожего.
  -- Я присяду?..
  -- Садитесь... - сказал писатель. Он сидел на камне в окружении коз, как ему мнилось, и созерцал происходящее. Вечерние тени исполняли траурный танец. Они сходили со стены и превращались в фигуры мужчин и женщин.
  -- Вы кто?..
  -- Я художник...
  -- Непохожее делаете похожим... а я писатель...
  -- И о чем вы пишите?..
  -- О том, что одним путем мы приходим в этот мир, а другим - уходим... все временное преходяще и смертно, полно тоски, печали и страха... - писатель умолк, что-то переживая.
  -- Я узнал вас... а говорили, что вы умерли...
  -- Я умер и ожил, чтобы увидеть исполнение проклятия и дописать свою книгу... в ней уже немало историй... однако, необходимо добавить и вашу историю...
  -- Наверное и с вами такое случалось... приходите домой, но дома нет... никого не осталось... и всю оставшуюся жизнь вам мерещатся призраки умерших, иной раз принимающие пугающие обличья... - Художник хмуро глянул на писателя и отвел взгляд.
   Вместо тернового венца вечер сплел на голове писателя венец из засохших роз, который не украшал, а безобразил его.
   Писателю мерещилась блаженная. Она смотрела и плакала от жалости.
  -- У вас была семья?.. - спросил писатель.
  -- У меня были и сестры и кузины, с которым возникали вольные и не слишком пристойные ситуации... я любил их всех и, в конце концов, запутался в любовных сетях...
  
   Зашло солнце, и в руинах женского монастыря наступила ночь.
   Всеми бездомными овладел сон, так что среди них не было ни одного бодрствующего...
  
   * * *
  
   Артист вышел из кельи и наткнулся на прохожего, который шел по темноту сводчатому переходу, казалось, уводящему в потусторонний мир.
  -- Вы кого-то ищете?.. - спросил артист.
  -- Нет... - сказал прохожий.
  -- Что говорят?.. что слышно в городе?.. проклятие исполнилось или нет?..
  -- Исполнилось, но не совсем... - сказал человек, и исчез в темноте, оставив артиста в сомнении и недоумении.
  -- Ты как будто увидел привидение... - заговорил писатель.
  -- Мне показалось, что я видел этого человека, правда, в другом месте... впрочем, не важно... у меня нехорошее предчувствие...
  -- Ты думаешь о проклятие исполнится?..
  -- Все это выдумка... риторическое преувеличение поэта...
  -- Я читал его стихи... они были весьма не дурны... - писатель встал и подошел к пролому в стене из которого открывался вид на город. - Помню, я сидел в кресле еврея на террасе, когда он появился... он кого-то искал из жильцов... на нем была монашеская одежда... из его речи я узнал, что он успел побывать и в грязи тюремной, и на небе... помню, слушая его, я впал в какое-то странное состояние... мне показалось, что вокруг него стояли люди в обличье собак... помню, он сказал им: "Идите и никому не вредите..." - издав вопль, собаки исчезли, только вонь осталась и пыль... пыль рассеялась и я увидел женщину... я не сразу узнал жену судьи...
  -- Некогда она была моей женой и подругой еще нескольких мужчин... - заговорил артист.
   Появились посторонние люди, и артист умолк.
   Посторонние люди несли на руках человека с иудиной бородкой. Он был в разорванных одеждах, что-то восклицал и крестился.
  -- Не понимаю... что он говорит?.. - спросил артист.
  -- Он хочет, чтобы мы ожили... он думает, что находится среди мертвецов...
  -- Что с ним случилось?.. выглядит он так, как будто на него напали собаки...
  -- О, это целая история... - заговорил прохожий. - Он плыл на пароме, который наткнулся на рифы и затонул... он чудом спасся... море выбросило его на берег... ночь он провел среди утопленников и помешался... мертвые просили вернуть их к жизни... они были разбросаны повсюду...
  -- Откуда вы все это знаете?..
  -- Я прочитал эту историю в одной странной книге... помню, эту книгу пытались сжечь, но, увы... такие книги не горят...
  -- Не слушайте вы его, он сумасшедший... весь род их порченный... и дед его был не в себе... на старости лет стал бесноватым... сам искусал себя зубами... и отец, мучаясь безумием, закончил свою жизнь такой смертью, которую заслужил...
  -- Вы кто?..
  -- Я странник... но зачем вы спрашиваете?.. что?.. нет, я не боюсь опасностей, легко переношу голод, жажду, бессонные ночи...
  -- Где я?.. я ничего не понимаю... - артист потряс головой. - Кто все эти люди?..
  -- Если вы позволите, я продолжу... однако, зябко... - прохожий закутался в плащ. - Так вот, в 27 лет он уже был известным поэтом, попал в немилость властям и вынужден был бежать из города... в состоянии близком к безумии он заблудился в горной местности, долго блуждал, подвергаясь опасности, потом спустился к болотистой равнине, примыкавшей к лесу, шел, застревая в тине... он нашел спасение в заброшенном доме лесника... в бедственном положении пережил он зимнюю стужу, смущаемый по ночам сновидениями... была среди явленных ему соблазнов и блаженная, как видение... она жила в руинах женского монастыря... никакого тепла и дыхания в ней не было... и пользы она ему не принесла, лишь ложные мечтания... он хотел соединить с ней свою жизнь... весной он бежал от нее, оставив ее лежать на ложе в виде обрубка дерева, одетого в женское платье... он испытал много козней, связанных со страстью к женщинам... говорят, его первая жена утопилась в пруду, привязав к шее камень, а вторую жену он довел до самоубийства своими канцонами...
  -- Все это только слухи... - прервал прохожего писатель.
  -- Позвольте мне закончить... всего несколько слов...
  -- Мы вас слушаем... - артист изобразил на лице внимание.
  -- Поэт вовсе не был сумасшедшим и женоненавистником, каким его пытаются выставить... его, как и всех, интересовали события смутного времени, порой даже повергали в отчаяние... время было смутное, горожан пугали всякие предзнаменования... по ночам небо пылало... подземный гул, напоминающий собачье рычание, будил спящих... в шестой день недели это случилось... гробов не хватало для мертвых... их хоронили даже не омыв и не облачив в подобающую одежду... в одну могилу погребали по десять и более человек... церкви были завалены телами покойников... панихиды по усопшим и отпевания служили и днем, и ночью... от постоянного стояния у служителей церкви отекали ноги...
  -- Время на самом деле было смутным... и не только в воображении поэта... говорят, власти арестовали его, надеясь положить конец слухам и страхам... а книгу, в которой было записано проклятие, попытались сжечь, бросили ее в огонь, но она взмыла в воздух и исчезла...
  -- Чудеса, но продолжайте...
  -- Ночью случился пожар в тюрьме и поэт, ожидавший в одиночной камере смерти как божьей милости, исчез... говорили, что разверзлась земля и поглотила его, но тюрьма уцелела... дождь погасил пожар... что вы так на меня смотрите?.. не верите мне?..
  -- Верю... пустое место на бумаге любой может заполнить, если вдохновение не спугнет судьба и случай... все можно выдумать или представить из любопытства... пустому месту не трудно угодить и выставить себя в ином свете, так что недостатки могут оказаться достоинствами...
  -- Так поэт жив?..
  -- Иногда один человек должен пострадать, но не весь город...
  -- У него была семья, дети?..
  -- У него был сын от первой жены, которого называли неженкой... ходили слухи, что он жил с мужчинами, но можно ли верить слухам?.. по всей видимости, распространяла их одна девица, безнадежно влюбленная в него, пребывающая в отчаянии и грозившая наложить на себя руки... он даже вынужден был нанять человека следить за ней, чтобы не дать ей привести в исполнение то, что она задумала... она была актрисой... когда театр сгорел, она осталась без сцены и не смогла покончить с собой на глазах у зрителей... на сына поэта поступил донос, в котором его обвиняли в поджоге и всех смертных грехах... следователь, который вел это дело, не нашел никого другого, кто осмелился бы совершить подобное... допрос продолжался несколько часов, следователь, видя, что он не может обвинить подследственного ложными доводами, ушел расстроенный и пристыженный... человек он был мягкосердечный... его легко можно было склонить к состраданию... весь следующий день и ночь он читал книгу поэта... утром он направился к церкви, но дверь оказалась на запоре, что вызвало у него досаду... день он провел на службе, потом вернулся к церкви... был вечер и на стене церкви стали проявляться странные тени, рисующие знаки... осенив себя крестом, следователь пошел по аллее старого кладбища, повернул налево, потом направо и исчез... его нашли утром другого дня на дне могилы, вырытой накануне могильщиками, в позе спящего... когда могильщики спросили, что он там делает, он заговорил... говорил он путанно... из его объяснений могильщики поняли, что он умер, переселился на небо и там собирает улики, которые ни ржа, ни моль не истребляют... один из могильщиков, который скрывался на кладбище от правосудия, узнал следователя... он вел его дело... помня заповедь, что не следует воздавать врагам злом за зло, он помог следователю выбраться из могилы и позволил ему свободно уйти... день следователь провел в блужданиях по городу, а ночью вернулся на это же место... он лежал на дне могилы и вдруг увидел, как посреди луны засияла блестящая звезда, потом точно такие же звезды появились и над луной, и под луной... когда звезды окружили луну кольцом, он умер...
  -- А что случилось с актрисой?..
  -- Пока сын поэта оправдывался и отрицал все, а следователь успокаивал его вкрадчивыми словами, актриса сошла с ума... она ходила по городу и говорила всем, чтобы они не надеялись на лучшее, так как проклятие у всех отнимет надежду... люди были расстроены и испуганы... ночью актрису постигла кара, ее избили, отняли одежду и привязали к шесту на площади... она едва держалась на ногах, изо рта и носа у нее текла кровь... под утро, когда небо запылало, она умерла и очистилась от яда дурных мыслей... блаженная, жившая в руинах женского монастыря, проснулась среди ночи от лая собак... собаки облизывали ноги девицы, по которым стекала кровь... блаженная отогнала собак и стала утешать актрису, но актриса не слышала ее... поняв, что душа актрисы уже покинула тело, блаженная отвязала ее от шеста... тогда же нашелся и свидетель того, что актриса сама устроила пожар в театре, что отчасти подтвердил ночной сторож... он спал, когда на него стали обрушиваться обгоревшие стропила здания... очнувшись, он начал кричать, но не было никого, кто мог бы его услышать... когда пламя уже охватило все здание, он спустился в подвал, и укрылся в одной из комнат... там его и нашли спустя несколько дней ни живого, ни мертвого...
  -- Я помню этот пожар... надо сказать, что пожар опустошил и разорил бы большую часть города, если бы не дождь... он лил как из ведра и стал причиной потока грязи, сошедшего с Лысой горы... помню, люди поражались и удивлялись, за что на них обрушились все эти беды... мало кто верил, что все это произошло случайно... тогда же начало сбываться предсказание о проклятии... одни, устрашенные знамениями, склонились перед его силой, другие бежали из города, были и такие, которые искали спасения в подземных убежищах... власти пытались выманить их оттуда, применяя разные уловки, но уловки не помогали... пока власти обдумывали, как им поступить, случилось еще одно знамение: молния пробежала по небу из конца в конец... все это было подробно описано в книге поэта... смерть положила конец его многословию... книга осталась недописанной...
  -- Говорят, в их роду со стороны матери все были немного тронутые...
  -- Я знал его дядю... целыми днями он все что-то читал... от чтения и ослеп...
  -- Не от чтения, а из-за бельма он лишился зрения... отец поэта был пастухом, пас коз... был он человеком легкомысленным и непостоянным, вел себя разнузданно, предаваясь наслаждениям и удовольствиям, творил такое, что едва ли об этом можно рассказывать... он пользовался особым покровительством Пана... после его смерти, поэт решил перебраться в город... паром, на котором он плыл, наткнулся на рифы и затонул... все погибли... поэт чудом спасся... описав свою одиссею, он стал известным... держался он высокомерно, вызывающе... в 27 лет он женился на женщине, которую должен был бы проклясть... она была неверной женой... сына она выносила в подушке, изображая беременность... он развелся с ней и снова женился на молодой женщине, еврейке, но век ее был краток, как день цветка или бабочки... у гроба жены он написал плач, траурное песнопение, которое вылилось в роман, пробудивший силы, о которых он и не подозревал...
  -- Вы так и не ответили на вопрос...проклятие исполнилось или нет?..
  -- Исполнилось, но не совсем... конечно поэт придумал некоторые эпизоды для стройности сюжета, но идея была подсказана смертью его жены...
  -- Кто мне скажет, что случилось с городом?.. он исчез?..
  -- Нет...
  -- А что случилось с поэтом?..
  -- Мне кажется, вы были в плаще... куда вы дели свой плащ?..
  -- Не важно...
  -- Так что случилось с поэтом?..
  -- Одни говорили о нем одно, другие другое...
  -- И что же они говорили?..
  -- Якобы в горах на поэта напали грабители, сняли с него одежду и сбросили в пропасть... но правда заключается в том, что, узнав, кто он, грабители, посрамленные, в смущении разошлись, так как ничего не могли предпринять против человека, ставшего мифической личностью... один из грабителей даже бросился ему в ноги, охваченный раскаянием... поэт же, проявляя свою обычную терпимость, поднял его и облобызал... в тот же день вор омылся от первородного греха спасительным крещением и исповедал святую троицу в единстве и тождестве... спустя несколько дней, когда вора вызвали повесткой в суд, он повесился... тогда же случился потоп... дождь не прекращался в течение нескольких недель... был такой разлив воды, что многие улицы города оказались под водой... потом было еще одно знамение: по небу из конца в конец пробежала молния и исчезла на востоке... люди слышали в городе и окрестностях странный подземный гул, напоминающий глухое рычание, вызвавший панику среди горожан... земля как будто танцевала и пела... все это люди восприняли как знамение и бежали... город опустел... остались только сумасшедшие и калеки... они молились, говорили, долгое время нас, поступающих дурно, терпело божественное милосердие, а мы не исправлялись, и вот правосудие настигло нас... были и такие, которые сознавались в совершенных преступлениях, каялись, мешая слова с рыданиями... пока все это происходило поэт жил затворником в руинах женского монастыря... облачившись в монашескую одежду и возложив на голову терновый венок, он изображал Христа... все это он мне сам рассказал... я случайно наткнулся на него... накануне у меня была ссора с женой, которая после словесных пререканий закончилась дракой, из-за разгоревшейся в ней зависти и злости... представьте себе, она наняла убийц... охваченный страхом, я бежал из дома... я скрывался в руинах женского монастыря, жил то в одной келье, то в другой, чтобы не попасть в руки убийц... иногда я видел монахинь... они оказывали помощь даже тем, кто в ней не нуждался... движимые состраданием они пытались утешить и меня... и ничего не требовали взамен... убийцы искали меня в руинах... наверное, кто-то донес... обыскав мою келью и не найдя ничего, кроме вороха миртовых листьев, они в бешенстве удалились... они видели меня, но не узнали, как евреи не узнали бога... всех убийц постигло возмездие, они недолго оставались безнаказанными и нашли свой конец, а я нашел убежище и успокоение в келье поэта, я стал его секретарем, но об этом достаточно уже сказано...
  -- Все это достоверно... - сказал прохожий. - Я жил в доме, расположенном напротив кладбища и был свидетелем всему этому...
  -- Говорят, его тень являлась из преисподней, чтобы начертать предупреждающие знаки... днем знаки смывали, но ночью они снова появлялись, и не было никого, кто мог бы все это понятно объяснить... знаки были увиты виноградными гроздьями, хотя самой лозы там не было... у стены росли лишь кусты черной и красной бузины, цветы которой давали вместо дикой ягоды гроздья винограда...
  -- Чудеса...
  -- У меня вопрос... почему у одних все слагается хорошо, а у других плохо?.. они ничего не приобретают, но и то, чем, как им кажется, они владеют, отнимается у них...
  -- Спросите об этом у бога, если он есть...
  -- А если его нет?..
  -- Говорят, у поэта было пять или семь жен и все они окончили жизнь несчастным образом...
  -- Что вы говорите?.. ничего не слышу... в ушах звон...
  -- Я говорю, что поэт жил в руинах с женой и когда она покончила с собой, в этом многие увидели знак... даже было возбуждено дело, но за ним не нашли никакой вины... все время, пока длилось расследование, шли дожди, сверкали молнии и страшно гремел гром... потом небо заалело, словно от пожара, и на деревьях появились цветы, хотя была осень...
  -- Ты прибавил к этой истории то, чему я никак не могу поверить... да и кто в это поверит?.. - сказал писатель.
  -- Поэту мнилось, что он избранный... он искал корни зла, а так как дороги он не знал, то блуждал... - сказал прохожий и скрылся в темноте.
  -- Что он сказал?.. кто он?..
  -- Он адвокат мэра... человек справедливый и осмотрительный...
  -- Говорят, поэт плохо кончил...
  -- Вы его знали?..
  -- Он был любовником жены судьи... они встречались на вилле... у нее сохранились его письма, правда, написанные как бы разной рукой, но подписанные его именем... что?.. да, я согласен, время на самом деле было смутное... помню, в тот год саранча напала на виноградники, а что не пожрала саранча, пожрали гусеницы и ржа... а потом грязь сошла с гор, грабя и опустошая все...
  -- Жена судьи была красавица... - заговорил прохожий. - Моя жена была ее подругой... голос у нее был как у сирены... помню, она пыталась покончить с собой, когда лишилась голоса... это случилось ночью на вилле судьи... я освободил ее шею от петли, но нашлись свидетели, которые опознали меня как преступника... якобы, я хотел отомстить ей за измену и оскорбление... почти год меня преследовали несчастья и вдруг преследование прекратилось... - Незнакомец умолк. Он колебался: продолжать ли ему дальше свой рассказ или замолчать...
  
   * * *
  
   День был пасмурный. Город тонул в тумане.
   Писатель сидел на камне у входа в келью и вспоминал свою жизнь.
   "Странно... почему-то вспоминается все только дурное, которые я совершал, быть может, по неосмотрительности или в безрассудстве?.."
   Писатель закрыл глаза. Какое-то время он блуждал в темных сводчатых переходах женского монастыря, которые, казалось, уводили в потусторонний мир.
   Увидев блаженную, писатель устремился за ней, но она исчезла в темноте...
  
   Ночью поднялась буря с молниями и градом, с гор хлынула вода с грязью, все перевернула вверх дном, раскидала дома, деревья, людей. Многие в тот день нашли свою смерть.
   Несколько дней тучи кружили над Лысой горой, осаждали ее.
   Горожане не сомневались, что в этом действе не обошлось без вмешательства нечистой силы...
  
   Утро было печально и туманно.
   Невдалеке скрипела пиния, как будто человек стонал во сне.
   Кто-то окликнул писателя. Он привстал.
  -- Ты не спишь?.. - спросил артист.
  -- Нет... как ты здесь очутился?..
  -- Не знаю... редеет тьма и я уже не вижу примадонну, но все еще слышу ее голос... она что-то говорит, смеется... так обольстительно... зыбкий призрак счастья... сгинь... исчезла... снова появилась, раскрылась как ночной цветок...
  -- Блаженство, счастье нам только снится...
  -- Ты думаешь?.. - артист с любопытством глянул на писателя.
   "Ноги в пыли, капли пота на верхней губе, лицо тонко очерченное, бледное..."
  -- Жизнь везде одна... едва ли где милее... и пьеса та же... все те же маски... - сказал артист.
  -- Бог там, а мы ищем его здесь... - сказал писатель.
   Воцарилось молчание. И вдруг послышался подземный гул, напоминающий глухое урчание и вызвавший ужас у скитальцев. Каждый лежащий камень, обломок колонны или пилястры мог оказаться псом, явившимся из-под земли. Все готово было принять формы пса, которого искал взгляд и находил.
   Псы рыскали уже повсюду.
   Гул стих и воцарилось гнетущее безмолвие.
   И снова донеслось глухое урчание.
   Скитальцы сорвались с места и устремились в темноту.
   "Надо остановиться... и искать выход из этого затянувшегося кошмара..." - размышлял писатель и продолжал бежать в неизвестность, поддавшись панике, хотя разум кричал: "Остановись!.."
   Писатель остановился в шаге от пропасти. Пот заливал глаза и искажал пейзаж, воистину ужасный.
  -- Фу... - артист упал рядом с писателем. - Какое-то умопомрачительное бегство...
  -- Что ты видишь?.. - спросил писатель.
  -- Ощетинившееся море, волны... впрочем, нет... это скалы преисподней... я испытываю какой-то суеверный страх от этого пейзажа... бог сберег нас... еще несколько шагов и гиены, собаки сатаны, нашли бы нас на дне пропасти...
  -- Все было так сумрачно, мертво, но вот луна всплыла, и все ожило... или это только тени?.. изящные Джульетты, грациозные Гортензии, трогающие сердце своей свежестью и нежностью... и даже скромные Лизаветы, в отношениях с которыми я сохранял известное целомудрие... которых не следовало ни обижать, ни смущать... где все они?.. исчезли... ушли куда-то, торопясь, не получив в напутствие даже нескольких прощальных слов... вдруг они мне встретятся случайно на дороге или во сне?.. ну что ж, пускай... слез не жалко... без слез, вот настоящий мрак... все уходит, гибнет и возвращается, как отражение в зеркале, как легкий запах бледных роз... артист, ты здесь?..
  -- Здесь...
  -- О чем задумался?..
  -- Ночью мне опять снилась примадонна... помню, мне хотелось ее обнять, приникнуть бедрами к бедрам, коснуться ее губ, но, увы...
   Писатель и артист долго сидели на камне у края пропасти, обратив свой взор к небу и размышляли, и перед их глазами тысяча лет казались одним днем...
  
  
   7.
  
  
   Жизнь - это своего рода испытание, вознаграждение за которое приходит после смерти, хотя некоторые мистики уверяют, что сами мы давно на небе, а на земле скитается наши тени, двойники...
  
  -- Какой сегодня день?.. - спросил писатель.
  -- Седьмой... бог почил в этот день... - отозвался артист. - Все-то молва лжет... она и гроб сотворила тебе, а ты живой и даже, говорят, роды принимал...
  -- Что мы здесь делаем?..
  -- Пришли к воде, чтобы совершить омовение...
  -- Ручей мелкий, а может вдруг стать рекой, которая много с собой грязи принесет и ила... омылись и что дальше?..
  -- Я бы соврал, да ведь ты не поверишь... - артист поднял голову. - Слышишь?.. листва зашепталась, ветер поднялся, надо укрытие искать, гроза уже близко... пошли, если хочешь до старости дожить...
  
   У входа в пещеру стояла женщина, увитая гирляндами цветов, какие только ухитрились здесь вырасти.
  -- Это твоя подруга?.. - спросил артист.
  -- Нет... - отозвался писатель. - Это жена архитектора... как-то, блуждая в руинах женского монастыря, он увидел плачущую жену и осмелился обнять ее, но обнял воздух... и тогда он сделал статую... несчастная, даже став камнем, она продолжает плакать, источая влагу капля за каплей...
  -- Ты видел архитектора?..
  -- Он сам окликнул меня по имени... внешне он почти не изменился... загорел, не знаю, где... цветом кожи он напоминал эфиопа, если не негра...
  -- Так это он проклял город?.. или ты?.. - спросил артист.
  -- Неизвестно, кто проклял город... молва уверяет, что город проклял мэр и покончил с собой, правда, нашлись свидетели, которые не подтверждают эту версию... они говорят, что, блуждая по темным коридорам и сводчатым переходам женского монастыря в поисках дочери, он наткнулся на острый камень и умер, истекая кровью... смерть настигает тех, кто пытается ее избежать... но я продолжу... архитектор был автором проекта переноса города, а я противником... мы разговорились... вернее архитектор говорил... говорил долго и не очень связно... я слушал, но не вникал... он утомил меня и я уже хотел сказать ему об этом, когда появилась девочка 13 лет, его дочь... она молча улыбнулась мне... улыбка робкая, несколько виноватая, стыдливая... если бы я умер, то воскрес бы, ради возможности снова увидеть эту улыбку?.. она была копией своей матери...
  -- Я знал отца архитектора... он был сценаристом... его пьесы пользовались популярностью... пока он писал пьесы, его жена наставляла ему рога... женщины лучше знают, что нужно мужчине... мне было тогда 13 лет... у меня уже начал пробуждаться интерес к женщинам, и его жена была моей наставницей в наслаждениях... она была на 12 лет старше меня... пожалуй, я слишком увлекся воспоминаниями, но мне было приятно отвлечься... продолжай...
  -- Мне кажется, что если бы не было женщин, мир лишился бы всех своих достоинств...
  -- И недостатков... - раздался голос из темноты. Из миртовых зарослей вышел незнакомец в плаще. - С женщин, собственно говоря, и начался мир... - Незнакомец в плаще улыбнулся девочке и так же неожиданно исчез.
  -- Не знаю, бог посылает мне этого незнакомца или же он сам является в его образе...
  -- Он и мне стал являться... но продолжай...
  -- Архитектор протянул мне руку, а его дочь прильнула ко мне... в этом ее движении была и радость, и неловкость, и отчаяние безысходности... они ушли в темноту коридоров и сводчатых переходов, казалось, уводящим в потусторонний мир... - Издав тихий протяжный стон, писатель умолк и схватился за горло. Он увидел в темноте блаженную, внимающую и сострадающую. Она знала все, что бог назначил городу и горожанам, и все, в чем он им отказал...
  
   Было около полудня, но над городом повисла ночная мгла.
   Пахло плесенью и затхлостью.
   Писатель читал артисту истории из своей книги.
   И вдруг гром ударил в уши. Охнули скалы.
   Писатель невольно вздрогнул, умолк и глянул на артиста.
  -- Сознаюсь, я тебя не слушал... я думаю о примадонне... мне кажется, я ее люблю... впрочем, все это только слова... - артист утер слезы. Он был взволнован.
   Из темноты коридоров выбежала девочка 13 лет.
  -- Грязь ползет с Лысой горы... быть беде... - бормотала она, готовая сорваться с места и бежать.
  -- Что она говорит?..
  -- Несет какой-то вздор... впрочем, кажется она права... надо бежать...
  
   * * *
  
   Писатель сидел на камне среди камней, соскребал с себя грязь и вспоминал буйство стихии.
   Появилась рыжеволосая дева в сандалиях, почти нагая, раскрасневшаяся от бега.
   Писатель невольно встал, лоно ее узрев и сосцы.
   Дева рассмеялась, волну рыжих волос откинула за спину, и, не стыдясь, пошла к воде.
   Смутно улыбнувшись, писатель сел.
   Послышались шаги. Кто-то приближался, обходя заросли мирта.
   "Наверное, артист..." - подумал писатель.
  -- Не спишь?.. - спросил артист и, глянув своими жуткими совиными глазами, стал рассказывать писателю свою версию последних событий, не смущаясь их невероятностью.
  -- Такая вот история с биографией... - подвел черту артист. - Где я только не был за эти несколько дней, даже вступал в брак со смертью, хотя смерть никого не порождает, но только с готовностью уносит в свои мрачные чертоги... - Артист глянул в окно. - Проклятие так и не исполнилось... мэр умер... он оказался не удел, но, тем не менее, зорко следил за событиями, происходящими в городе, хотел вернуть свое положение и власть... ты ничего не слышал о заговоре?.. нет?.. говорят, был устроен заговор... однако заговорщикам, как бы неожиданно, помешали обстоятельства... случилось то, что случилось и смешало заговорщикам все карты... преемница мэра не только сохранила власть над городом, но и продемонстрировала свои колдовские способности... у женщин есть какая-то таинственная связь с потусторонними силами... на свой триумф она явилась во всем своем великолепии... что-то в ней напоминало существо с хвостом, покрытое серебристой чешуей... я был на ее триумфе, занимал скромное и незаметное место у двери...
   Артист умолк.
   Воцарилась тишина.
   Лишь прибой не безмолвствовал. Он исполнял реквием. Чайки были солистами...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Юрий Трещев "Город грехов"

  
  

155

  
  

1

  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"