|
|
||
Когда уже почти совсем ушел. Когда уже там, среди всего желанного и противного, но дорогого и родного, того чего не выкинешь, да и не надо. Да и не охота.
Когда ты уже окончательно отвернулся от этого мира и соприкасаешься с ним это последнее мгновение лишь кончинами пальцев.
Тогда уже тебя никто не замечает. Тебя же здесь уже практически нет.
Они смотрят. Но смотрят сквозь тебя. и не говорят, потому что не с кем. А говорить просто так у них не хватает воображения.
Теперь я понимаю, как чувствует себя человек-невидимка. Чувствует себя замечательно.
А уходить отсюда легко. Не встречаешь преграды, и более того, никаких усилий, чтобы вырваться из этой ненавистной крепости, казалось бы, поначалу, из которой и мышь не ускользнет.
Но не преступной, если вдруг возникнет желание вернуться назад. Но назад я не возвращаюсь.
Даже за чем-то что, может быть. где-то там обронил. Зачем? Вернешься, если даже и отыщешь(что само по себе трудно), не узнаешь в пыли и грязи. А ототрешь, ближе не станет.
Впереди всё. Всё ждет чтобы быть потерянным.
Хеатонтиморуменос
Существование
(еще одна ненаписанная книга)
Писать книгу - трудное ли дело? Писать не ради самого процесса написания, да и не ради того, чтобы писать. Это конечно трудно. Некоторые ставят себе глупейшие цели: "моя книга будет в 500 страниц, не меньше" или "моя книга будет о том-то". Я не знаю о чем будет эта книга. Я не знаю и сколько будет в ней страниц. Какая разница?! Я знаю только одно: в ней буду я весь и таким, каким и являюсь.
Да я всегда и писал линь о себе. Мои воспоминания, мои ощущения, А что может быть важнее?
День I
Когда появляется ОНО? Когда обнаруживает себя, боле не прячась? Тогда, когда ты открываешь глаза. Тогда, когда уже все не кажется большим и красивым. Тогда, когда ты уясняешь для себя, что ты часть и такой же, что и все вокруг тебя.
Посмотрим истоки.
"Ваша честь, завита вызывает Воспоминания".
“Жизнь моя началась лет в 6. Да, в 6. Тогда еще был выпускной в детском саду. Все пили чай и было много печеного. Рука захватила горсть печенья: журавлей и корабликов, но захотелось в туалет. А вернувшись, на моем месте сидела толстая тетка, чья-то мать, толи бабка и жрала моих корабликов. Стоило ужасно раскричаться и она, испугавшись, убежала".
"Все хватит. Это не имеет к делу никакого отношения. Обвинение вызывает ощущения';
"Я буду говорить о магнитах. Их много и они прячутся. Прячутся в предметах, в некоторых людях прятались раньше. Сейчас все больше в предметах. Надо бы их оттуда вытащить. Ии тесно там. Их надо сложить на стол. Горкой им будет теплей. А сейчас они зовут. Их зов притягивает.
В окне самый больший магнит, чем больше предмет, тем и притяжение больше. А окна как известно не маленькие. Но одно условие: открытые окна. Их пустота затягивает. А когда подходишь, смотришь на землю, в ней еще больший магнит, и тянет чертовски, но не шагаешь. Непонятно почему. А убегаешь подальше, к столу. А здесь лезвие, и тоже притягивает. Рука тянется к нему. Другая бьет по ней. А эта испуганно озирается, недоуменно вопрошая: "В чем дело-то?". Поворачивается. Сколько удивления!? Я не понимаю: зачем я опять сажусь писать. Рука, наверное, и тут удивляется. Уже не жду никого. Некого...
День II
Но ветер иногда кой-кого и заносит, и у всех причины-то разные, но в сущности они все похожи, как и похожи все. И всем чего-то надо. Не потеряно еще желание всего хотеть. Так существование в их глазах приобретает некий смысл, такой, что теперь его можно назвать жизнью. Но как ни называй, ничего-то не меняется. Все то же, но с вечной мишурой - самообманом.
Кому-то нужны деньги, и достав хоть копейку, уже пробегает радость. Мелочность их личина. Кто-то довольствуется и книгой, и уже рад.
Они довольны так как что-то там утолили. Не себя ли они удавили? Растоптали и не оглянулись, шагнув к еще большему растаптыванию.
Говорят: они все разные. Они же и говорят. Да куда уж там? Все различие лишь в меньшем либо большем присутствии, того, без чего портрет человека терял бы многое, чуть ли не все. Без тупости, этой всеобщей черты, карикатура не удастся. Да я думаю, что и сами-то они это понимают. Каждый в меру своей тупости.
Я не говорю только об умственном уровне (коэффициенте если хотите). Многие, образованы, чтобы слагать правильно речи, в которых будет тебе и логика и идейная упертость.
Да что уж говорить почти все уперты. "Да, вот так, а не иначе. А это я слушать не буду. Это - ниже (выше, не мое и т.д.). В этом может их болезнь?
Ведь не всегда же было так. По-началу они шли. Да, пусть с присущей для тех времен глупостью, но смотрели по сторонам, но и ясно видели цепь. Да и оглядывались, чтобы не споткнуться о прошлое.
Но вот, дойдя до определенного момента, сказали себе: "Стоп!". Не знаю, что уж там они нашли, в какую правильность воткнулись их очи и после-то до сих пор перед глазами. Как и тот пластмассовый заяц с собачьих бегов. Только вот теперь гонка усилилась, и им надо бежать, иначе не могут. Иначе - то чего они боятся: боятся стать такими от коих они и закрываются вне желтых зданий.
+++
Я нашел на дороге остывшую нить. Капроновая. Крепкая. Такая легкая, казалось бы подкинь ее, там и останется, но нет не осталась, ветер подхватил ее и понес. Я только и успевал, как идти за ней, быстро, чтобы не упустить. Иногда ветер усиливался, но я не бежал, чуть ускорял шаг. Но все же иногда терял ее из вида. Но все равно шел прямо, и вскоре взглядом находил ее. Она как будто ждала меня, немного извиваясь.
Я прошел еще несколько кварталов. Машины только и успевали, как тормозить, а люди уворачиваться. Уж насколько они все время спешат, я, наверника, шел еще быстрее.
И вот нитка встретила преграду, казалось бы, лишь на мгновение прилипла к стеклу. Это дало мне мгновение, хотя бы усмотреть что же предо иной, что стало на пути нити.
Похоже было на магазин. Витрина, вся украшенная гирляндой, которая почему-то не мигала и горела очень ярко. Солнце и то не так резало глаза. Что за магазин, не понятно. Одна лишь вывеска: "Открыто круглосуточно. Вход - то за чем идешь", и еще одна маленькая деталь: странно, но он находился прямо посреди перекрестка. Машины стояли со всех сторон и удивленно гудели.
Я взял нитку. Она все никак не хотела отлипать от окна, эта красная нить. Открыв стеклянную дверь, вошел, колокольчик не прозвенел. Вместо него громкий гудок, такой, который издают большие трейлеры. Чуть не оглох. Он перебил гудки остальных автомобилей, которые по сравнению с ним казались комариным писком. И с его окончанием пропали и они.
Я осмотрелся. Стоял полумрак, но даже в нем я понял, что очевидно антикварный: было много старых вещей. Но кому нужны эти старые вещи? К примеру, то огромное число писем, которые были свалены в одну большую коробку.? Я не люблю читать чужие откровения. Посему даже не стал рассматривать, как и те рукописи, которые были поблизости. Их было еще больше. Они стояли в связках прямо на полу. Может это музей или его запасник?
На стенах был целый ряд уже пожелтевших фото, но они все бережно были помещены в рамки под стекло. Я стал их рассматривать. Как понял: на всех был один и тот же человек, в компании ли, или один. Детские годы и остальные. Застолья и часы еще большего одиночества, вот свадьба, вот он в окружении своих детей, вот уже и внуков. Вся жизнь, здесь было все.
Я решил посмотреть их еще раз. Заметил, что только одна фотография скрылась от моего взора, в том месте сверху, небось от сырости, отошли обои и скрыли ее из вида. Виднелся только кончик рамки. Я поднял обоину. Здесь было два фото: одно большое (совсем молодой, наверника еще времен детского сада либо начальной школы) и общее куда умещают всю группу ( класс) на фоне природы, вокруг каждого виньетка и его фамилия (блин. совсем как у мертвецов). Такие "наборы" дают по особо замечательным событиям, как-то: окончание детсада, школы, института, т. е. одной из этих "мифических” общественно полезных ступеней. В этом общем сборище я нашел и его. Интересно, что же у него за фамилия, раз уж ему целый музей посветили? Может какой известный человек и я о нем когда-либо слышал? Я прочитал фамилию. Она была моя. Это был я.
А машины еще долго гудели, и солнце жгло довольную улыбку в глазах.
+++
Человек - это прежде всего идеальная машина для убийства и потом уже для всего остального. И об этом надо не забывать и использовать это замечательное качество.
+++
Я помню то что положило начало всему этому. Я хотел бы забыть, но не могу.
Как счастливы потерявшие память. Их счастье в том, что они не чувствуют боли. Память как раковая опухоль. Она приносит страдания. Со временем разрастается и площадь болевых ощущений усиливается, и не видно этому конца. Его нет.
Я называл это сиянием, и хотел от этого избавиться, зная заранее что легче бы не стало. Пусть будет хуже, может тогда я не выдержу и задохнусь от боли, опустив ее в небытие.
Нет, так больше продолжаться не может, лучше уж ничего чем все это. Чертовски долго тянущиеся дни, когда меряешь шагами комнату или сидишь, тупо уставившись в противоположную стену. И вот, неужели? День закончился, но наступила еще более ужасная пора, когда минуты растягиваются в вечность, когда темно и тихо, но уже и в этом не находишь успокоение и отдых. Рука тянется к пультам, нервно щелкает по кнопкам, сменяются картинки и звуки. А потом снова темно и тихо. И так несколько раз. Потом тело встает и идет к книжным полкам. Доходит до середины пути и возвращается, вот снова встает и теперь добирается. Долго стоит, глядя сквозь корешки. Берет первую попавшуюся и открывает.
Там должны быть буквы, строки, слова, предложения, но книга прозрачна. Видна рука. Вот они линии судьбы, сердца и прочие. Рассматривать их не интересно, но глаза смотрят, словно что-то сейчас должно произойти. И действительно, линии начинают шевелиться и вскоре сползают, падают на пол и уползают под цветастый палас.
Гладкая ладонь, никакой индивидуальности, ни судьбы, ни жизни. Вторая такая же. Теперь не будет отпечатков пальцев, вот обрадовался бы какой-нибудь ворюга. А мне все равно.
Взгляд соскальзывает на стол. На нем что-то блестит. Это мясо в глубокой тарелке Вернее там больше жира. Кусок уже давно остыл. Интересно сколько он уже тут стоит? Впрочем, не важно. Я кусаю и скулы без эмоций двигаются, мягкое и неприятное на вкус. Но я делаю усилие и глотаю. Жир растворился во рту и затекает внутрь, в руке еще маленький кусочек, теперь уже мяса. Он темный, даже какой-то черный. А на вкус как бумага, как картон. Может теперь есть картон? А какая разница?
А совсем недавно этот кусок бегал по зеленой траве, звеня колокольчиком, отпугивая этим звоном назойливых слепней. Да, что это я... Коровы не бегают. Он важно ходил, все время жуя и мигая глазами, делал лепешки и шел дальше. Стоял немного в реке и разговаривал с полем. А может валялся довольный в грязи, хлебал помои, валялся и хлебал, валялся и хлебал.
Я запил темной жидкостью, у которой вообще не было вкуса. Тарелка и застывшие хлебные крошки. Острые, если сильней сдавить не рассыпятся. а жадно присосутся к крови и размякнут.
Все еще проезжают одинокие машины. Быстро. Слышны лишь мгновение и все. Они отсюда уехали. Они спешат. Спешат домой. Туда, где всегда пусто. Туда где холодно внутри, а снаружи жарко.
Как сейчас. Голова уже намокла, пот стекает и щиплет глаза, словно брови расступились. Им стало жалко глаза. Они хотят чтобы этот стеклянный взор сменился на другой. Любой. Чтобы что-нибудь там было. Хотя бы пробежало, но ничего не меняется.
Маленькие белье таблетки. Без названия. Глотать надо все. Я не хочу разрывать этих близнецов. Пусть будут вместе.
Через некоторое время чуть тяжелеет голова и падает. Сначала на плечо. Потом на колени. Скатывается на пол. Ноги проявляют интерес и пинают ее в угол. “Как здесь пыльно. Сколько грязи." Пока она думает, на ее месте вырастает новая. Такая же. А старая исчезает.
"На мне всегда быстро заживали раны" - думаю я, сдирая запекшуюся кровь. Взору открывается новая кожа, розовая и молодая.
Быстро, да не очень. Вернее вообще никак, если говорить о ранах другого свойства. О тех, что внутри - самые болезненные, и корку не сдерешь. Они заразны, так как из-за них и только из-за них появляются эти - поверхностные, но что ми по сравнению с первыми?..
Для меня теперь все ночи как та, когда чьи-то уста все повторяли и повторяли мое имя. Удивительной красоты голос и родной. Тогда я не спал. И сейчас не сплю. С тех пор все прислушиваюсь, в жажде услышать его снова, и если замереть не дышать и не двигаться, почувствовать как падаешь, тогда его вновь можно ycлышать. Этот чудесный, страстный голос. Можно опять вернуться в Те дни и прожить их заново. Только их. Исключая остальные. Тогда, когда я рад и вижу то, не видят что другие.
Но вновь боль собранная в единый поток заливает и пронзает тысячами копий, возвращает в комнату, где по-прежнему ночь и скоро навалится такой же день.
+++
Кого убьют
Сегодня ночью?
Кто потеряет камнепад
Застынут чьи же
Ноги в смерти?
Налипнут пятна
Краснотой своей
До этого прошла
Ta жатва, которой
Начали бояться
Понапрасну и сполна.
Она ударила по пяткам
И Ахиллес упал
3ашитый в вещь-мешок.
+++
На деревьях снег
Алой шапкой.
На поляне наст
Ноги режет.
Ветер злой град кидает.
Я бегу тропой
В дом познанья.
Как всегда темно.
Звезд не видно.
Впереди костер
И тумана ржанье.
Позади пустота
За ноги хватает.
Я бегу домой.
Где меня не хватает.
+++
Я приближался к окну,
Когда видел сиянье.
Я любовался закатом
И уходил. проклиная мирозданье.
Уйти надо было,
Чтoб снова вернуться.
Умереть, чтоб проснуться.
Я крепко держался за эти привычки,
Я вновь убегал.
Проклиная все стычки.
Я падал в покой
И ловил тишину.
Я знал что все силы уйдут на убой.
Жертва сну.
+++
Свет в окне
Мягкий, тусклый
Слепит всегда глаза.
Запах падали
Сладкий, вкусный.
Кто же хочет вдыхать его всегда?
Много этой пряности
Не бывает.
Много лишь света в окне.
Жадный до трапез обильных
Званных.
Меня пригласили,
И вот я снова здесь
Словно во сне.
Здесь кругом,
Только те, кто открыли
Все двери и последнюю.
Уходя, заперли на единственный ключ
Пусть и лик у них всегда
Не приятный
И на обед как всегда
Свора белых червей.
Но веду я снова
Разговор занятный
И вытягиваю ключ за ключом,
Вскоре и последний
В свои владения получу.
И последнюю дверь
Открою... Уйду...
+++
Где ты? Где ты?
Где зеленое лето
И обилие света?
Спелое счастье
И любви ненастье?
Все с другой стороны.
А по эту стужа
Колет небо глаза
Звезд сияньем.
Здесь красиво, тепло.
Но пропали желанья.
Здесь удачно сплелись
Радость и горе.
Я хотел бы начать
Все сначала
И прожить мою жизнь
Так же
Непритворно красиво.
Ничего не менять,
Насладившись каждым мгновеньем
В этом счастье и боль
И успокоенье.
+++
Цветок чудесный
На болоте увидал,
Средь мхов и папоротников
Он красотой блистал.
Прильнул поближе
Дабы лучше рассмотреть.
Вдохнул тот аромат
И начал петь.
Песнь незнакомая лилась.
Чужие имена и страны и странен
Был язык,
Но как красив!
Луна смотрела исподлобья
Но слышала лишь рык и вой.
Вой страшный и ужасный.
Лишь так волчара может петь
+++
Незнакомая жизнь
Незнакомых людей
Галерея уродств
И немытых детей
Танцы, как жизнь
В ритме сердцебиенья
Пряник и кнут
Долгожданное жженье
Смех на глазах
Застилает взор ясный
Клоун - ублюдок
Нос помидорно-красный
Хилая крепость
Взвинчены цели
Выстрел
И лодка на мели
Вновь на обед
Белый прус
Да соль моря
Надо допить
Недобитое горе.
+++
Спускаясь вниз по зеленой реке
Теряешь прошлого жгучую пыль.
За нами дорога: Я знаю:
Пред нами забытая быль.
Все больше и больше
Пьет воду древо гнилое.
Не весла - обрубки.
Острые культи.
+++
Хороший сегодня день. Обычный, я знаю: сегодня не будет приключений. Сегодня я отдыхаю. Чтобы позже встретить их во всеоружии. Они же как всегда нагрянут незаметно, нападут в темноте и пырнут ножом в спину.
С ними весело, а без них тяжело. Они тоже нужны, раз я их придумал.
+++
Помидор терли о шершавую красную кирпичную стену, конечно не настолько красную, как его спелость. Иначе не видно было бы на ней следов.
Кожа терпела и упиралась не долго. И вскоре уступила. В ход пошла мякоть да кости. Ненужные ошметки упали, когда слово добили.
Оно покрасовалось недолго и вскоре исчезло, оставив прилипшие ли, застрявшие на шероховатости семена.
+++
Эти звуки, казалось бы, будут преследовать тебя всегда. Где бы ты ни был, они всюду тебя догонят и навалятся своей ненужностью. Ворвутся в приятную тишину и испортят все наслаждение.
И пусть они мимолетны и вскоре ненадолго исчезают, чтобы потом появится уже с другой стороны, в бессонные ли ночи, когда отдыхаешь от гудения, криков и разговоров. Когда слышен малейший звук. Как за километр лает чья-то собака, учуяв незнакомца, или бездомная от одиночества. Как под утро заливается петух.
Или же когда ты высоко в горах. Где только ты и ветер, который обдувает лицо. и здесь они тебя находят.
+++
Мне не мешает этот встречный ветер. Сильный, но ненавязчивый. По-началу раздражали мокрые зеленые листья, которые липли к телу, но они быстро отлетали и ветер нес их дальше. Туда, где наконец они встретят свою бетонную стену и прилипнут уже на века. Или упадут к подножию. Но явно дальше не полетят. Время листопада. Но падают молодые и зеленые, только вылезшие из почек. Сильные заморозки. Они всегда такие. И летом особенно. Листья, как вы были прекрасны, когда пролетали мимо!
А я шел вперед. Дождь омывал лицо. Ветер сушил. Гром не давал мне полностью уйти себя и остановиться, и молнии освещали путь - узкую тропу, усыпанную зелеными листьями.
Тяжело идти без ноши, но легко вдавливать все то что под ногами в мокрую землю.
+++
Я, знаешь ли, всегда, сколько помню себя, прятался от солнечного света. А может раньше тоже. Вот и сейчас я с этой стороны, а оно с другой. Разделяет нас лишь окно да занавеси. Я специально выбрал самые плотные, черные, и повесил их, свернув вдвое.
Там, наверное, сейчас ужасно светло и жарко. Да, там бывает очень жарко. Тогда, когда солнце выжимает из тебя все соки и ты мокрый словно какая рыба в воде. Но там она в своей тарелке, а здесь ты чужой.
Туда можно прорваться, так как тебя там еще кто-то ждет. Удивительно, но это так. Или же подождать еще чуток и тогда уже забудут, и вспоминать будут лишь тогда, когда взгляд наткнется на старое фото, на картинку из прошлого. Придут воспоминания и скажут: "Да, был такой. Душевный, знаете ли, был человек". Посидят так с минуту, и уже не подумают; "А где же он теперь?" Словно и нет его вовсе. Но кто же думает так о мертвом? Или не задумываются: "А что же он теперь делает?", так как не верят во все эти места чудесные небесные, а те кто верят, те знают, что он где-то там и что ему там хорошо или плохо. Вот, успокоившись, твердой рукой переворачивают этот лист и разглядывают следующий, каждую деталь и каждую морщинку, как будто это очень важно, как-будто там что-то изменилось или добавилась новая с тех пор как смотрели последний раз, совсем недавно.
Люди делают фотографии и запихивают их в толстенные альбомы, чтобы не забыть совсем. Ведь это так легко. Чтобы помнить каждый незначительный случай, который в их глазах целое событие, и потом сидеть в одиночестве, перелистывать и перелистывать. Фотографии как шрамы. Как бы рана и заросла и больше не болит и это просто рубец, но взглянув на нее, все на миг возвращается. Туг же хочет схватить и не отпускать, но видишь, что это уже шрам и все как-то уходит. До тех пор пока взгляд снова не наткнется на старую рану. И черт возьми, сколько стараний чтобы не наткнулся, чтобы .обошел за километр. Обходит, но натыкается на такой же большой и глубокий. И опять взгляд убегает, но к еще большему.
Я помню: когда-то я был тоже по ту сторону, и я вел ту же "жизнь" что и остальные, и был, как ни странно, доволен. Теми победами, которые люди считают как нечто весьма нужное, я вставал рано утром и это не казалось мне чудовищным недоразумением. Я перся на остановку, натягивая по пути внутреннюю улыбку. Я стоял на этой остановке, где были одни и те же лица; седой лысоватый старик со своей женой старухой, карлик с невообразимо большой для него папкой (я все время думал: как это его все еще не задавили в этой ужасной давке, без которой наш транспорт утрачивает свое очарование, студент с шапкой волос, такой высокой, что и зимой можно было не надевать шапку, две девушки, очевидно тоже студентки, одна с выщипанными бровями и нелепо нарисованной им заменой и другая с красивыми ногами. Было полно и другого народа, но их я не особо помню. И вот тан каждый день стоял я на этой остановке и ждал этого треклятого трамвая. Каждый приходил в свое время в отличии от трамвая и когда кого-нибудь не было. можно было только догадываться что с ними. Может заболел дед или его бабка, или отменили занятия у студентов. А когда не приходил карлик я думал: а может его все-таки затоптали? Так я думал все время, но потом он появлялся и я ужасно расстраивался.
Они небось и сейчас все в положенное время появляются на этой остановке. А может они тоже как я замечали многих, и думали: "А где же этот парень в черной кожанке, который никогда ее не застегивал? А почему, так же холодно?". Молния у меня поломанная была.
И потом все дружненько в трамвайчик.
Мы еще помещались, так как садились на 2-ой остановке, но с трудом. С каждой
следующей остановкой плотность населения на
На то, что приносило раньше веселье теперь смотришь с улыбкой. А после вот таких вот веселий потом льешь крокодиловы слезы.
Я даже знаю день который явился отправной точной и все перевернул с ног на голову. Но тебе о нем не скажу, т.к. он мне дорог, а то что дорого я на всеобщее обозрение выставлять не буду и не расскажу даже этому листу. Я благодарен всем тем событиям что произошли, не будь их я бы и сейчас ездил в этих проклятых трамваях и тупо "веселился". По-началу не заметно было, т.к. никаких существенных изменений не происходило. Долго горит фитиль, но взрыв все равно происходит. Вот он вскорости и произошел. Сначала небольшой, потом побольше и так далее по нарастающей. Последний, самый главный еще не произошел, но это дело времени.
С каждым днем все больше открываются глаза. Благодарности и почести катализатору и памятник на родине героя!
+++
Воздух снова раскалился
И стоит.
Воздух плавится, дымится
И молчит,
Пот все льет
И кожа пузырится.
Щиплет и шипит.
Злится.
Солнцу б вырвать все лучи,
Чтоб не лезло.
Взять и суку замочить,
Звездам тесно,
Мне так хватит и луны.
Света хватит.
Чтобы не было войны
С солнцем грязным.
+++
Снова танцы с волками.
Жажды нет. Выпиты грязные лужи.
Снова танцы с волками.
Снега нет. Растаяли стужи.
Уходит прохлада, метели.
Снова танцы с волками.
Получаем мы то, чего не хотели.
Снова танцы с волками.
И вой растворился.
Их голод разбился.
Снова танцы с волками.
Рвут лениво клыками сладкое мясо.
Снова танцы с волками.
Вот она радость триумфа последнего часа.
+++
Старые вещи необходимо выкидывать, чтобы дом твой не превратился в помойку. Чтобы освободилось место для новых, болee совершенных, чтобы сгнившее не портило воздух. Чтобы не порезаться. Чтобы нe затупиться.
Самое тяжелое - фотографии в первую очередь. Так освободится много места.
И ты не будешь ломать голову: "А это я? А это со мной было?".
Но не волнуйся: их еще увидишь. Они придут во снах.
+++
Знаешь в чем твоя беда?
В том что не знаешь идти нуда.
Знаешь в чем твоя печаль?
В том что тебе чего-то жаль.
Знаешь в чем твоя боль?
В том, что жрешь постоянно соль.
Знаешь в чем твое счастье?
В том что вокруг. Пусть и ненастье.
Знаешь в чем твоя радость?
В том, что все еще испытываешь сладость.
Знаешь в чем твоя любовь?
В той несуществующей, одной.
Знаешь в чем твой страх?
Утром проснуться на своих же руках.
Знаешь в чем твоя ненависть?
В прошлых знакомствах, изменах.
Знаешь в чем твоя воля?
В том что пьешь все время горе.
Знаешь в чем твоя слабость?
В том, что все еще испытываешь радость
Знаешь в чем твои желанья?
Испачкались в дерьме познанья.
Знаешь в чем твоя тревога?
В неосуществимости планов многих.
Знаешь в чем твоя сила?
В том, чтобы уйти красиво.
+++
Расплавленные силы отпрыгивают,
Обнажая клыков стройный ряд.
Так страхи обмякший изрыгивает,
Заполняя запустевший сад.
Поникли деревья и лютики.
Замерзла на коже трава,
Но все же местами шевелится,
Ведет разговор не спеша.
Она все пытается выдумать
Как дальше же ей существовать.
Она не простит боли яблоням.
Что все норовят ее разорвать.
До кости корнями впились в кожицу.
Всё соки сосут и плюют
И ядом дерут словно тупые ножницы,
По оболочке как раскаленный кнут.
Проснись же забытое дерево
И слово свое подари.
Дай яда вкусить от плода красивого.
И хватит! не молчи!
Ведь снова польется старая песенка.
И снова трава превратится в ил.
Водоросли снова ноги укутают
и продолжится забытый пир.
Банкет без гостей
С горами соли и горечи,
С напитком привычным в пустых бутылях
И так это будут, ты знаешь отлично,
Но не рвешь свой сладостный сон.
Конечно, кошмар прерывать не охота.
Он так замечателен и красив.
Но надо ли жертвовать личностью,
И только для того, чтобы досмотреть сон
Не будешь же вечно с глазами закрытыми
Пора упустить свой единственный шанс.
Он нужен не боле чем плаксивая скрипка
Ночами что режет глаза,
Открыто смеется
И с чем-то дерется,
В ночи не виден оскал,
+++
В одном маленьком городе...
...жила маленькая девочка с волнистыми волосами. Она называла себя Кудряшка и играла, как и все другие девочки, в куклы. Куклы были разные. Любимые и не очень, на каждый день и на праздники или на дни печали и одиночества. Самую любимую куклу она называла К. Она стояла на самом видном месте: на полке. Были и другие, не менее обожаемые, которые стояли всегда на виду. Остальные же были свалены в большую коробку, и на самом дне ее был клоун. Сначала кудряшка хотела выкинуть его, т.к. был он грустный и какой-то не такой, не такой как все, чужой. Но потом решила его оставить на всякий случай. И раз в месяц, когда было ей грустно или было нечего делать, она доставала его из этой глубокой коробки и сажала на подоконник. Она разговаривала с ним, порой рассказывая такие вешил которые никому не доверяла. А потом снова кидала его в коробку до следующего раза и жизнь текла своим чередом.
В один день было жарко и душно. Окно было открыто. Залетела ворона и схватила клоуна. Ее привлек блеск его глаз. Одной куклой меньше. А девочка продолжала жить и играть в свои куклы. А что ей еще оставалось? До тех пор пока К. не рассыпался.
---
...жили три гуся. Один серый, другой белый, третий серо-белый. Три веселых гуся. Хоть и были они разных цветов, были они одинаковы, словно близнецы. И как близнецы все делали вместе. Если крякал один. другие тут та соглашались: "Кря! Кря!". Вместе ходили попить из большой лужи.
В один день, когда они пришли туда, увидели красный парусник. Всё хотели схватить его и унести с собой, но у них ничего не выходило, он все выскальзывал. И вскоре, видя что у них ничего не выйдет, они оставили эту затею, и отправились по своим гусьим делам.
---
...в замке, который стоял на вершине горы жила принцесса. Она жила одна и слуг у нее не было. Она все смотрела в окно, словно кого-то ждала.
В один день залетел к ней в окно северный ветер, и заговорил человечьим голосом. Принцесса хотела ему ответить, но с ужасом осознала, что разучилась говорить. Ветер же, увидев, что его тут не ждали и что он тут лишний, замолчал. Принцесса успокоилась, так как был он ей обузой. А потом он и вовсе улетел, тем самым успокоив принцессу полностью, и она вернулась к своему занятию, к своему окну.
---
...в лесу жила кукушка. Когда пришло время высиживать яйца она не нашла гнезда куда бы его пристроить. Пришлось на одном из деревьев построить кое-как свое. На скорую руку. Жесткoe, с щелями, некрасивое с торчащими во все стороны палками. Скоро вылупился птенец. Когда кукушка приносила еду, что бывало редко, всю съедала, оставляя ему самую малость. Не было ей дела до него, все смотрела в другие гнезда. Что же там у них происходит?
Так и не заметила, как в один день вывалился он из гнезда, но не смог взлететь, так как был очень слаб от голода, лишь дергал от безысходства крыльями, пока его не схватила лисица и утащила к себе.
"Так лучше, меньше хлопот и больше свободы" - думала, видя это, несостоявшаяся бабушка.
---
...в зоопарке жил страус. Был ужасно пугливый и всего боялся. Стоит только пойти дождю, он сразу голову в песок. Чуть ярче солнце, опять голова в песке. Так он все время и стоял. Ему было наплевать на людей, которые пришли посмотреть на него и на детей, которые стояли днями около клетки и ждали когда же он высунет голову. Он их тоже боялся, но вот стало холодать и нашего страуса убрали отсюда и посадили в обычную клетку с бетонным полом, в такую же, которая была у всех.
В один день страус проснулся и выглянул на улицу. Вся земля была белая и это белое падало откуда-то сверху. Он очень испугался...
---
...жил был гном. Он, знаете ли, срал алмазами, но никому их не показывал и складывал в один из углов. С каждым днем куча все росла и росла.
в один день пришел к нему его друг и спросил; нет ли у него какого-нибудь красивого камушка. Он делал украшения для королевы, все было готово, но не хватало последней детали.
- "Нет", - ответил гном, закрывая собой кучу.
- "что ж. будем искать" - сказал его друг.
На утро он опять пришел к гному, забыл шляпу. В комнате стояла ужасная вонь, такая что приходилось дышать сквозь носовой платок. Он взял свою шляпу со стола и направился к выходу. На пороге обернулся, чтобы еще раз взглянуть на эту кучу дерьма, поверх которой как король восседал мертвый гном, задохнувшийся своими же газами.
---
...жил мужчина с продолговатым лицом. Когда он по утрам выходил из подъезда, ему на голову падал кирпич. Каждый день и только на его голову. Остальные жители спокойно выходили и ничего на них не валилось. Мужчина завидовал им, все время вопрошая : "Почему именно я?" и ждал когда же все это закончится.
И в один день все закончилось, когда вылезло солнце в конце зимы, ему на голову упала пудовая сосулька.
+++
На белом снегу остались красные пятна. Они добавили в эту скучную картину ту изюминку, которой всегда везде не хватает.
Удивительна кровь замерзшая. Она капала на этот наст словно на белую простыню. Теплая, даже горячая, прорывала его и, где-то там по пути к твердой земле, постепенно остывала, и в конце концов застывала.
Если разворошить снег холодными руками можно достать эти капли. Твердые и красивые. Они переливаются. Гладкие.
И положишь эту льдышку в рот, она растает и вдохнет в тебя свежесть и жизнь. Станет жарко, как после обильного обеда, и начнет кружиться голова. Какое приятное ощущение!
Падаешь в снег. Он режет кожу и новая кровь заливает силуэт. Идет пар и тело остывает.
+++
Как можно меньше новых знакомств. Налипнут, а потом отдирай. Пока хватит и старых, которые со временем отсеиваются.
+++
Отвращение ко всему. Все такое липкое, жирное, воняющее, покрытое слизью. Каждый предмет и человек. Все, чего касается взгляд. От этого кружится голова. Звуки до треска сдавливают ее. словно спелый арбуз, и закрываются глаза, хочется спать и не видеть всего этого.
Хорошо, что хоть сны у меня еще остались. Убежище.
+++
Я смотрел на белые статуи. Их чем-то натерли и они блестели, в этом небольшом зале, где стены не падали. Сквозняк, как хозяин, гулял средь них, разглядывая. Сторожил, чтобы никто не спер.
Да и кому нужны были эти великие изображения великих. Прекрасные и нетронутые временем. Ныне людям нужно другое - противоположность. О времена, о нравы!
И не заглянут же сюда, не будут сравнивать. А если и будут, то что представится их затуманенному взору? Уродство, и отвращение пробежит по их лицам. Страх захватит их слабые души и они ринутся наверх, к свету и к солнцу, к красоте.
Упадут, отдышавшись и забудут, как ночной кошмар. Не вспомнят, пока однажды все не станет на свои места.
Что скажут тогда? Куда упрутся их взоры?
Затмение не долго и лучи исчезают, не оставляя и ободка.
И не нужны уже грязные стекла, чтобы смотреть и не видеть.
А закончится все тем же. Оживут статуи, а на их место упадут другие.
Так начнется новое время хорошо забытых, о которых позже не вспомнят.
+++
Мои ментальные ощущения договорились с физическими, и теперь боль действительно всеобщая. Такая, что мироощущение уже существенно другое, я знаю: я не сплю, так как не могу заснуть, но я вижу сны. А тогда когда я бодрствую я как-будто во сне. И все такое нереальное. Казалось бы, игрушечное, мизерное и несуществующее.
Я не знаю, как описать это состояние, к тому же у меня не хватит эпитетов. Я знаю только одно: что это действительно очень существенный и нужный шаг.
+++
Однажды, когда сидел я, прислонившись к дереву, пошел дождь. Приятный. Он развеял жару и освежил воздух. Он позволил мне отдохнуть и встать. Небо светилось от счастья и звезды кружились, я оглянулся на дерево, но его уже не было. Опора возникает только тогда, когда она действительно требуется, а не для услады глаз или памяти.
Если вдруг я снова захочу сесть и отдохнуть, она появится в виде дерева или же камня. Не важно, и снова пойдет дождь, и трава будет блестеть под чарующим светом Луны. Капли будут стекать с нее и со звоном будут разбиваться о замерзшую землю, и там где останется след, соберется вода. Там будут озера, а где и моря.
Пустота и бесформенность чуть отступят, чтобы сразу же накинуться. С новой силой. Сделают больший прыжок, так как они разбегались. Призрачность перемен. Растягивание ближайшего конца.
+++
Когда срастаются губы и язык недвижим, говорят глаза. Их надо прятать в темноте, чтобы не слышать.
И когда они замолкают и боле не мешают, слышны другие частоты.
+++
Кристально чистый звук.
Я слышу капли звон.
Она зовет своих сестер-подруг
Последовать за ней в загон.
В прозрачное пространство,
Дно где видно.
Где растворяется оно
В своей ленивой цели.
Движенья медленны.
Дым красный растекается.
Он эаполняет белизну.
И Существующий так кается.
То исповедь последняя
Перед своим же отраженьем,
Что в зеркале за красной дымкой
Без движенья.
Ручьями пот стекает.
Мешается с слезами
И в крови растворяется.
Так жизнь безумца тает.
+++
Я хотел отравиться,
Но не дали соседи.
Я хотел удавиться,
Но выбили двери.
Я прыгал с окна,
Но воздух замерз.
Я хотел утопиться,
Но высохло озеро слез.
Я кровь выпускал,
Но она выходить не хотела
Я яды впускал в мое тело,
Но оно не холодело.
Я жег его сильным огнем,
В пламя кидал,
Но дождь приходил,
Все попытки на нет сводил.
Я пули глотал
Всеми частями,
Но они растворялись.
Я долго искал
То, что привело бы к счастью
К тому, что избавит
От боли и мук,
К тому что закроет глаза,
Утянет от скуки и жалких тревог.
Затянет в те джунгли,
Где бы я вновь родиться смог
Распустит оковы,
Убьет палачей,
Заставит удавов
Грызть хвост сторожей.
Знаю: найду я не скоро,
Но все же найду.
А спешка зачем?
Не блох же ловлю.
+++
Сладкий запах мертвеца
Разрывает воздух.
Нет безумию конца.
Зажигают звезды.
На пороге тьмы двуликой
Кони вороные.
Они тянут в стороны с силой
Души гнилые.
Опустилось воронье на
Сердца замерзшие
Клювы сломать и наточить
Зубы тощие.
Тонут звезды, развиваются.
Полосатые, хромые
В мутно дно опускаются.
И горят с той стороны
Ярко, слепо, красочно.
+++
Прозрачной пеленой
Укутаны картины.
Движенья в них застыли.
Прошедшее все смыли.
Тугие краски
Прицепились к полотну.
Глядят с опаской.
Когда же им идти ко сну.
Им не понятен
Страх людей знакомых
С сердцами чьими
Они слились.
Они хотят смешаться,
Чтобы все их планы сбылись.
Но...художника безумная рука
Поставила их в этот ряд.
И не иначе.
А что ему до их желаний?
Они лишь выполняют
Его нелепые задачи
+++
Там горят снова прежние дали
Мечут страхи
Как рыбы икорку
Постояв чуть на
Липкой красной дорожке
Уплывают лунной походкой
Свежи ямы
По бокам ввысь не тянутся травы
Сыпят гравий и гальку
Черное дно отражает
Неба мерцанье
Собирает по капле былое
То чем раньше питалось
В избытке
Но теперь полны закрома и желудки
Заведомо не переварит
Лишь отравит себя
Вновь с сотой попытки
Подойдет волчица вся в ранах
Утолить жажду из грязной лужи
Приведет щенков своих резвых
Полакать все оттуда же
И опять ощутив на губах
Вкус старой крови
Воем зальет всю округу
Испугав волчат несмышленых
Прыгнет в лужу
Их за собой потянет
И на дне с родным сольются
Станет небо злее
Побегут тучи
Скорбь недолга, уйдут и тучи
Печаль по земле уж не бродит
Нашла свою яму и лужу
Отыскала в иле и грязи
Сердце родное
+++
Я уже так редко говорю, что когда делаю это, пугаюсь этого хриплого голоса.
+++
Мои записи - это единственное, что у меня осталось. Я с ужасом думаю, что в будущем их может и не быть боле.
Случится это тогда, когда я разожму последний пальцы, которыми сейчас еще держусь за край пропасти, пальцы - записи, и они меня еще держат. Пока держат, но силы уже утекают, и пальцы соскальзывают. Внизу спокойно. Там уже не будет этих усилий и мыслей. Там будут лишь стены, да небо, которым можно наслаждаться, но упаду ли я на спину?
И не уползет ли небо, лишив меня последнего занятия.
+++
Я люблю такие дни. И сегодня один из таких. Их очень мало и они так быстро проходят, дни песен души и ликования сердца. Самые лучшие и уже ради них стоит продолжать это бесцельное существование.
Но как всегда, они приносят и то, что, казалось бы, должно быть далеко отсюда, от этого меда, в котором нежатся внутренности. Горечь потихоньку заливается по капле и к концу заполняет все. Держится до следующего раза, но не мешает. Это часть единого целого. И отруби его потеряешь и то, чем дорожишь.
+++
Я никогда не любил незнакомые места, но они не знакомы поначалу, а потом ты привыкаешь и уже как дома. Все родное и свое. И не важны чужие истории. Вещи-то могут их рассказать, но не охота мне их слушать, может быть какая из них вызовет у меня отвращение и на эту вещь я уже буду смотреть по-другому. Да и на всю обстановку в целом. А так как это не нужно и порой все портит, то я их и не слушаю. Хотя они всё норовят присесть на уши. Еще бы, им же скучно и поговорить не с кем, и не понимает их никто, и не слышит.
Они сейчас свои, а придешь потом, уже и не те. Хотя, казалось бы, совсем не изменились.
+++
Время наращивает на людях мускулы. Они становятся сильнее. Но порой не в силах поднять даже самые простые вещи.
+++
Суровые люди задыхаются в своих масках. Они хорошие актеры в пьесе "Обман себя", которую ставят в театре одного актера, где он же и продюсер и уборщица.
+++
Чем я занимаюсь? Сегодня я вновь себя спасаю от удушья, я убрал руки от горла и смотрю на них.
Сегодня такой день. Можно сказать праздник, т.к. он не обыден.
+++
Зачем же стрелы кто-то вынимал из лука? Они б летели и не долетев, разбились бы о крепкие щиты. Обитые железом. Дорогие. Не в пору черни.
Сотни рук держат щиты, не всегда такие, но всегда очень крепкие. Не пробить. Даже отметины не оставить. Как бы и не стреляли. Как бы и мысли не было. Как бы и не знаком родной лук. Как бы и стрелы вражьи с красным оперением. Как бы и ноги не держат. Как бы и заболели. Как бы и голова гудит и просит дубины. Как бы и неудобно. Как бы и непривычно в своих-то стрелять. Как бы и бесполезно. Как бы вообще не при делах.
Но все же; зачем же стрелы вынимать из лука?
+++
Да, действительно, поэт эксплуатирует свои воспоминания. Еще как! Целыми днями они на него работают, без перерывов и выходных.
Особенно он беспощаден к самым неприятным из них, к тем которые постоянно терзают душу, причиняя великую боль.
Самые болезненные, но самые стойкие. Их не сломишь.
+++
Пробуждение почти готово, пусть еще чуть-чуть покипит. А потом соли и перца по вкусу и немного любимого лимонного сока.
+++
Заболеть и умереть. Улететь. Мы больны, но мы здоровы. Мы способны
не хотеть.
+++
Я ушел ото всех. Сделал шаг.
И разбился об острые камни.
Кровь слизал океан.
Дождь полил из ведра.
Соль впиталась в землю.
Превратился в песок.
Я насыпан в часы.
Что стоят у стены.
Череп рядом безносый.
Ноги сыпятся вниз.
Спина, голова...
Пустота.
А внизу на дне бугорок.
Пирамида.
Но вот снова дно - потолок.
Утекает спина, голова.
Пустота...
+++
Черные пятна.
Белые лица.
Гвозди в стене
Истыканы спицами.
В мелком большое.
В крупном по капле.
Пакля...
+++
В закоулках души незнакомой
Ты стоишь в переулках обид и тревог.
Оставляя следы походкой знакомой,
Ты уходишь куда-то внутрь.
Мне б фонарик и гору спичек,
Я тебя бы пошел искать.
Заблудилась ты средь страхов колючих
В окружении ненужных лиц.
Свет твой здесь.
И сюда дорога.
Неповторимость ее
Тебя сюда приведет.
Здесь же ждали тебя так долго,
И сейчас все еще ждут.
И в будущем, преодолев все пороги,
Твоя лодка приведет тебя туда,
Откуда ныне ты бежишь упрямо,
Повторяя ночами
Забываемые слова.
Когда спишь душа говорит.
Услышь ее голос.
Она не обманет.
Приведет к счастливой звезде.
+++
Оковы разорвать хочу.
И улететь.
Туда, душа где будет
Вечно петь.
Туда, где смысл есть
И цели.
Туда, где все не
Прячут свои мысли в щели.
Туда, природа где красива,
Первозданна.
Не тронута грязными руками
Незваных.
Туда. где даже солнце
Будет радовать взор ясный.
Туда, где будет все сказочно
И страстно.
Уйдет и лень и неохота.
Уйдут стада тупые к водопою
И там последний
Сделают свой вздох.
Я знаю: будет так.
Но как же мне туда попасть?
+++
Стремления забытые
Не всплыли.
Они все раньше были.
Были...
И тень минувшего
Негромко ускользает.
Уходит по-английски,
Рукою не махает.
А что осталось,
Съедено червями.
Они пируют
Днями и ночами.
Но вскоре завершится
Этот праздничный обед
На прахе и костях
Забытых бед.
Простыли головы.
Сквозняк убил морщины.
Они прямы,
Хоть и невредимы.
Попасть за горизонт
Глаза боятся.
Прижались друг к другу,
Трясутся
И смеются.
Безумный смех.
Ни логики, ни цели.
В жару. Безоблачно.
Согнулся. Он на мели.
+++
Здесь закрыли все двери.
Окунули петели. В кислоту.
Зашипело железо, потрескалось древо.
Ручки жалобный стон издают, в унисон
Храм закрыт. Запреты.
Отговорки голодного света.
Белизна первого снега
И желтых листов.
Кто кричит в темноте?
Чей фальшивый звон?
На пороге под лампой прохладно.
Появился туман. Он течет.
Все предметы двоятся,
Не спится.
Сон закончен с дождем.
Сырость сдулась и растопилась,
Ноги в тепле.
Храмовы двери закрыли. Боле
Нет чужестранца на этой земле.
+++
Здесь идет сильный дождь. Уже который год. Капли прибиваются к стеклу. На мгновение застывают и сливаются с ним. Оно все толще.
Там постоянно жалит солнце. Уже который год. Раскаленное стекло, но та же толстое.
Он Здесь. Она Там. А Здесь ли он? И Там ли она? Видят, как всегда, то что хотят видеть. Одна пара глаз смотрит на север. Другая на юг.
А комната-то одна и та же. Но никто не обернется. Все же так уверенно смотрят вперед!
Обернуться, сделать шаг и закрыть глаза нежными ладонями. Губы прошепчут забытое имя. Глаза увидят морщины. А руки все те же.
+++
Сон
Было утро. Обычное. Велосипедная дорожка мокрой. А машины уже усиленно топтали дорогу. Скребли метлами асфальт.
Просыпались. Потягивались. Пили кофе. Грызли сосни. Пялились в телек. Намыливали зубы. Спали.
Ехали. В трамвае. Жужжал сотовый. Отдавили ноги. Спали.
Сидели на работе. Работали. Лазили по порно-сайтам. Обедали. Пили. Спали.
Ехали. Давка. Пробки. Спали.
Дома. Жрали. Пили. Перелистывали страницы. Грызли соски. Спали.
+++
Я сидел окруженный. Их губы улыбались. Закинутые ноги на ноги. Сжатые губы. Смеялись.
Стрелы летели. Острые с оперением. Проносились со свистом. Вонзались в стены. Или отскакивали.
Стоило только выдохнуть. И воздух замерзал. Стрелы останавливались в полете. Оттаял. Падали. К ногам.
Улыбки шире. Мокрая шевелюра. Остуженная голова.
+++
Было холодно, я стоял под деревом. Огромным. Его голые ветви устремлялись ввысь, тянулись за чем-то только им видимым, тянулись в ту дыру в небосводе, что была над ни ми. Надо мной. Черная дыра с единственной, такой яркой звездой, которая мерцала. Точка в кляксе. Клякса на голубом безоблачном небосводе. Колючие ветви тянулись.
Я опустил голову. Прозрачные листья были беспорядочно свалены на землю. Были лишь видны их синие жилы. Они скрывали неровную землю. Здесь под деревом.
Я шагнул в сторону и пошел. Листья закончились и теперь было видно то, что они прятали: бугорки земли, небольшие, расположенные рядами.
Я осмотрелся. Они были повсюду. Куда доставал взор и дальше, я уверен, куда он стремился.
Я оглянулся. Дерево исчезло. Листвы больше не было. Потемнело. Я поднял голову. Небо покрылось звездами, расположенными рядами, и светлая клякса надо мной со свисающими ветвями. Их что-то притягивало.
+++
И действительно ведь мысль эта спасительна. Ведь всегда можно сказать себе:
"В любую минуту." и как-то легче становится на душе. А если еще и обдумать этот последний шаг, рассмотреть его со всех сторон и разобрать по деталям, составить план. Представить то, что уже не увидишь и смоделировать будущее...
Мысль эта спасительна и без действа, может быть и до поры, до времени. Пока есть еще силы. А может это постоянное ее свойство.
+++
Готовят по рецептам. Живут по законам. Воруют по понятиям. Любят по кама-сутре. Просыпаются по часам. Читают по буквам. Общаются с прохожими. Пьют от нечего делать. Чувствуют рецепторами. Думают что счастливы. Существуют...
+++
"Привет". Читай: "Пока", я кричу издалека.
+++
Тихо и слышно погоду.
Жаркая ночь
А в душе лишь тревога.
Сон не приходит.
К сердцу-корыту.
День не проходит.
Воспоминания смыты.
Режут потоки немые глаза.
Света обрубки
Все норовят прорваться сюда.
Дверь обступили.
В щель все глядят.
Что же там видно?
Чего же боятся и ждут?
Тела осколки на простыне белой,
Страхов изнанки.
Забытье слова на стенах мелом.
Сыпется известь прямо в глаза.
Пляшет вверху кто-то с грустью осла
На окнах решетки
И тьма непроглядна.
Слышны голоса.
Зовут бесстыдно, наглядно.
Утро подкралось.
Стало кричать.
День там бесцельный
На пороге бесцельной ночи.
+++
Пары обуви стоят в прихожей.
Кот ленивый мимо ходит.
У меня в гостях незнакомцы
Чай пьют, говорят, читают.
Они пришли к другу.
Друг сидит, улыбается, головой кивает
Друг их совсем не помнит. Не знает.
Он хотел бы чтобы были знакомы,
Чтобы души здоровались, а не только руки
Шепчет, говорит, кричит.
Не слышат.
Говорят о нем. Почему-то вспоминают
Новый лик не хотят видеть.
Старый видят в своем свете.
Но в одном они схожи.
О ушедших плохо не вспоминают.
А потом забывают.
Смотрят на знакомую рожу.
На рамку.
На черную ленту.
+++
Холодно зимой.
Ветер в щели дует
Холодно весной
От чужой капели.
Летом холода
От обилья солнца.
Жарит, жалит,
Пробивает дрожью.
Осенью дожди и еще сырее.
Впереди зима
Схватит синим
Инеем
+++
Кто знает как было
И куда повернется?
Кто помнит забытые лица?
И кто отвернется?
Кто выпил прощанья
И съел отвращенье
Кто переварил ненужные
Мнения?
Кто взгляды бросал далеко
Их потом не искал
Кто верил словам
И потом безумно ржал?
Я знаю его, открывшего очи
Он смел, оглядевшись,
Но не знает чего хочет
Зачем эти потные летописи
И звуки в голове?
И даже если собрать и выкинуть
Пойдешь по миру кричать: "Где?"
Открытые раны замучены
И боле служить не хотят
Я в поисках удачного случая
Чтоб плюнуть на них. Не взглянуть
Они все же сильно налипли все
И не хотят отпускать
Они без меня безликие
И знают: их никуда не пригласят
Кому же нужны эти старые страшные
Кровь из которых течет
Кто же захочет пачкаться
В краске гнилой?
Без них будет тоже пресненько
Кому же охота душить палачей?
Без них прошлое чистенько
Как свежий наст под ногами детей
Так пусть симбиоз продолжается
Пусть паразиты соки сосут
Пусть боль будит замешкогося
И заводит дальше внутрь
Тогда взору больше откроется
И новые строки придут
Они погудят и осядут здесь
За кромкой смех и бед
+++
Кто-то счастлив был
Кто-то падаль лизал
Кто-то нюхал носки
Кто-то избавленья ждал
Кто-то жаждал покоя и утешенья
Кто-то страхам служил с охотой и рвеньем
Кто-то выпил все яды
Он не просит пощады
Он угрюм
Запах мертвых противен ему.
Аромат диких роз повсюду в саду.
Мусор выкинул. В тишине и спокоен.
Горд и смел.
В поисках новых ранений и боли.
+++
Много ветров дует со всех сторон. И каждый силен, и каждый пытается сдуть тебя. Но следовать ты должен лишь одному вихрю. Самому сильному. Тому, который бушует у тебя внутри. Он принесет. И он унесет.
Некоторых сбивает плевок. Он достаточно для них силен, и они достаточно для этого слабы.
Некоторых уносит маленький смерч. Внешний, который превращается во внутренґний. Он обманывает. Он ложный.
Некоторых сдувает ураган, и они лежат. А он дует мимо. Он сильный, и он сдувает плохо прилепленную кожу, оставляя лишь внутренности, кишки, которые правят. Это даже не внутренности, а просто потроха.
Изменит тебя только тот плевок, смерч, ураган, который идет из самой твоей сердцевины, там где косточки. Ты сам будешь создавать ураганы.
+++
Людям следовало бы вкрутить в уши по лампочке, чтобы когда бы они говорили правду, лампочки бы загорались и ярко горели, можно было бы смотреть и умиляться.
Но знаю заранее: они бы ни разу и не мигнули. Так как нет в людях и искры правды.
+++
Потому что мне холодно
А голоса все говорили, перебивая друг друга:
- Почему же ты не идешь к нам? Ведь здесь так весело. Здесь все.
- Почему же ты не идешь ко мне? Ведь ты мне так нужен.
- Почему же ты все еще не пришел к нам? Мы так соскучились. Здесь легко.
+++
Картины Блаженства
"Доча, помоги папе!"
Было раннее утро. Петухи пропели свои подъемные песни и сейчас довольно покрякивали. Куры вышли из спален, папа открыл дверь, и теперь с важным видом ходили по кругу, иногда останавливаясь, чтобы отыскать зерно. Корова мычала. Ее подоили. Она задумчиво жевала. Только овцы испуганно кричали. Пугая всех. "Держи! Держи! Да, вот так!"
Маленькие руки держали испуганную голову. Было трудно. Она пыталась вырваться. В глазах был страх. Но он исчезал быстро. Они смирялись и даже не дергались.
На руках кровь. Такая теплая и липкая. От нее шел пар. Пахло чем-то. Так пахла кровь.
"Ну вот и все!"
Бывало они еще дергались. А ночью они снились. Они вставали. Красные, и смотрели] на нее. В глазах был все тот же страх. Но она не могла отказать папе. Она ему ни в чем не отказывала. Она его так любила.
Меняются боги. Новый висел. Цветной на стене. Прилепленный скотчем. И звучал его голос. Его мантры.
Теперь далеко, четыре стены. Горячая батарея. Бочок, журчащий постоянно за дверью.
А бутылки пустели. Все больше и больше.
И в один день появился ангел. Но ангелов не бывает. Сначала она не верила своим глазам и присматривалась, а потом стала с ним разговаривать. Но он появлялся только тогда, когда она была сильно пьяна, а на другой день она забывала, как будто бы ничего и не было.
А лезвие блестело, и взор все время натыкался на него. Взор, мысль.
Кровь была такая же липкая, теплая и запах был все тот же.
А ночью снился ангел. Он смотрел на нее. А в глазах был все тот же страх. Она разговаривала с ним. И на грязный кухонный пол, липкий, капала кровь. На утро забывала.
Позже все там же. Все то же. Только кровь собиралась внутри, группировалась, строился механизм, молчала, а на утро забывала.
Папа режет овец. Постер слетел. Ангел умер.
+++
Все эти идеи о реинкарнации действительны только в этой жизни. Единственной. Растем и перерождаемся. И ошибки не являются таковыми. Они важны. Только дураки учатся на чужих. Они неценны. Свой опыт ценен.
+++
Кровь шаром
Упала на пол.
Закатилась
Под мягкий столик,
Перелилась
Всем цветом радуги, Словно ртуть
На желтом зеленом паркете.
Я смотрел
Как лопались вены.
Как ожег застывал и таял.
Я таил несмытую злобу,
Улыбался в открытую книгу.
Там внизу пялились рожи
На меня из страны далекой,
В колпаках и ночных рубашках
И с горшком в зубах
В цветочек.
Удивленно смотрели в небо.
Что же видеть им там приходилось?
Запылавшего
Вислокрылого дракона?
Или птицу смелую
В борьбе со стужей?
Удивление достигло предела.
Любопытство с другой
Стороны мычало.
Но молчала картина немая.
Ничего боле не говорили.
Видел тот лишь
То, что хотел видеть.
Знал же
Раза в два меньше.
Оставалось
Как всегда верить
Тем глазам,
Что в тебя
Смотрели.
+++
Сочная утренняя долина, капли росы.
Улья рядами. Улья пусты.
Капает мед на землю.
Там застывает.
Сквозь прозрачную крышу
Видны мертвые туши.
В собственном меде, как в янтаре.
Вдали же цветы;
То что раньше было цветами.
Стебли засохли,
Лепестки уж догнили.
Только один цветок "оросили".
Самый красивый: красную розу.
Пахла отлично. Только так пахнут розы,
Но все кто брал ее
Получали занозы.
Боль отрезвляла:
А роза-то вяла,
Сыпятся листья,
В рунах только стебель, покрытый шипами.
Море заноз. Запах крови. Порезы. Уколы.
Запах гниенья. Так пахнут увядшие розы.
Розу подняли. Розу спросили.
Дали аспирина, в воду положили.
Она не привыкла пить чистую воду.
Солью питалась. Соль вызывала.
Обычная красная роза только боль и рождала.
+++
А недавно я смотрел на утюг.
Гладить хотел он подруг,
Жечь им кожу,
Пар выпускать.
Нагревался. Краснел.
Но не слазил с доски.
Где искать?
Так и помер с тоски,
Доску прожег
И упал к плинтусам.
Здесь валялись трусы
И в поте носки,
Тряпок ворох грязных,
Которыми вытирали полы.
Он на них посмотрел
И тот час охладел.
Он спит.
Он лежит на боку.
А вокруг все фальшиво поют.
Ему снится приют.
Где белоснежно белье
Где кружева
Кружат голову и глаза.
Нагревается, гладит и
Жжет. Пар выпускает.
Сон окончен, глаза открывает.
Грязный, со следами
Повидла, помады.
Теплые, ровные тряпки
В углу все так де грязны
Но и рады.
+++
Новый вдох новой свободы
Белые простыни принимают
Новые роды
Близко друг к другу
Ложатся слова
Любуются, трутся
Картины не видно пока
А картина одна: все та же:
Убегает все дальше
Загнанный паж
Он хотел бы остановиться, передохнуть.
Но не может
Все больше тоска его гложет
Такой немудреный опыт находит
Выходит. Находит. И ходит. И ходит.
Кажется так
Но все больше в душе он бродит
+++
Обед со свиньями
В моем холодильнике было, как всегда, пусто. Сантиметр борща. Ложна сметаны. Следы масла на его одежке.
Хрюкая, приближались свиньи. Розовые надутые свиньи. Свиньи с дырками в носу. Они медленно неслись словно были важными гусями.
Они подошли, обнюхали. Резкий запах, даже для них, ударил им в нос. Свиньи любят вонь. Но путают они ее со своей вонью.
Они расстелили белоснежную скатерть на голую землю. Поставили туда свои яства: похлебку с отрубями и ведро подкрашенное известью воды.
Я стоял. Они взглядом пригласили меня присесть, я продолжал стоять. Они начали свой пир. Жуя отруби и запивая известью. Ее запах ударил в нос. Я стоял.
Потом, утолившись, они стали отрыгивать своим праздничным угощением. Во все стороны летели непонятные бесформенные куски, и с какими улыбками они все это делали! С каким умным видом собирали свои отрыжки и засовывали их обратно в рот! Верные своей породе. Свиньи. Обменивались отрыганным. И еще делились своими впечатлениями.
Вскоре на белой скатерти остались лишь пятна. Они так же бережно свернули ее, положили в пустое ведро. И удалились. Довольные, как и все свиньи. В извести.
Я посмотрел на удаление, и повернувшись, пошел дальше.
+++
Я вырос в раю. На покрытых зеленым мхом камнях. Я ел груши с запретных деревьев. Я пугал гадов. Они извивались в желтой листве. В раю тоже бывают осени. И частенько.
Я давил насекомых и кидал их ленивым птицам. Они их смачно с хрустом жевали. Потом разгрызали прутья и вылетали. А на дне клетки валялись многочисленные лапки.
Лапки спрашивали: "Куда же мы теперь пойдем без туловища? Как же мы пойдем? Ведь мы не можем идти без груза. Мы не можем идти, чтобы что-то на себе не нести. Мы так привыкли вчетвером, вшестером таскать деревянные коробки".
Когда их соберется 40, они подхватят клетку и унесут. А пока они ждут. Унесут на погост мертвых цветов.
Сначала это была обычная поляна. Островок среди камней. Там росли красивые цветы. Много тюльпанов. Пока туда не приставили косильщика. День и ночь он косит их. Они падают. Иногда с пчелами, которые решили внутри переночевать. Стебли же такие хрупкие. Даже тупая коса возьмет. А эта электрическая. На батарейках. Ужасно шумит. Нет, здесь не тихо. Птицы не поют. Даже когда они сидели в клетках и то не пели. Они бесшумно летают и гадят на красную поляну. Тюльпаны скошенные так и лежат, какими и росли. Сквозь них пробиваются новые. Такие же. Пока памятники.
Какое здесь небо? Здесь его нет. Здесь потолок. На нем фотообои, ну конечно, небо здесь с облаками.
Есть и свое солнце, которое можно выключать. Раньше я думал, что это груша и хотел его сожрать. А сейчас: да пусть себе светит.
А когда здесь зима можно ходить по снегу и загорать. В темных очках, а лучше с закрытыми глазами. Все равно не заблудишься. Куда не иди - вернешься на то же место через мгновение.
Забредешь в клетку. Сорок ножек подхватят, принесут, и опустят в цветы. Съешь лапки, разгрызешь больше прутьев, и полетишь гадить и биться о небо.
+++
Что несешь ты жителям призрачной долины?
Воду? Они не испытывают жажды. Их колодцы полны кристально чистого ледяного напитка. Их погреба полны крепких красных вин.
Еды? Их закрома полны зерен, а хлева мяса и жира.
Песен? Они и так льются день и ночь.
Любви? Они не испытывают в ней недостатка.
Счастья? Они счастливы.
Печали? Они не знают что это.
Твоя котомка полна. Но ты идешь туда пустым, покажи им то, что они никогда не видели.
+++
То что я редко говорю об этом или вообще не говорю вовсе не означает что я не думаю об этом. Очень даже наоборот. Просто дорогое теперь внутри, там где и должно быть. Оно теперь не будет выноситься на желтом подносе взору тысяч похотливых ушей. Которым все равно что жрать, лишь бы зрелищней.
+++
Плывет потолок нуда-то назад.
Еще один день.
Я не рад.
Такой же бесцельный
Как и все остальные.
Ушел я из рая.
Сады немые.
Оставил мечту.
Ее я красил, лелеял.
Теперь же я ничего не хочу, не имею.
Минуту назад я снова видел сиянье.
Сейчас проклинаю мирозданье.
Оно там же ярко
И даже сильнее.
Так же красиво и даже милее.
Но она далеко:
За границей.
Потерял я визу,
И паспорт. Нет имени.
Ни прописки.
Без Определенных Мечтаний. Желаний.
+++
Вы не видали наши сны?
Здесь где-то потеряли
Тот, где белоснежные вершины
Одинаково упруги, высоки,
И в напряженье
Извергают две реки
Молочной белизны.
Истоки высоки
И сладостная жидкость
Медленно течет
Две в одну объединились
Равнина широка,
Плоска, красива.
Вот оставляет
Небольшое озерцо,
Сквозь дебри протекает
И водопадом в устье
Ниспадает,
В чудесный сказочный цветок,
В неопытную и молодую розу.
Так поливает, соками питает,
И поначалу бледная красавица,
Теперь краснеет, набухает,
Трепетно дрожит.
Цветок все ярче.
Распускается.
Теперь своими соками питается.
И как чудесно пахнет и блестит!
То капельки росы
Переливаются на его прекрасных
Лепестках.
Он жаждет пламени входящей
И дрожь приятную в ногах.
+++
Я не хочу любить цветы.
Они завяли.
Я не могу любить кусты.
Они колючи и остры.
Я не ловлю зеркальный свет.
Он лжив и безобразен.
Я постоянно слышал "нет",
Теперь же сам я отсекаю.
Мои уста теперь другое слово
Шепчат и дрожат.
Я с удивлением на них смотрю.
Что говорю?
Я вижу всадников: они бегут,
А лошадь ускользает.
Они кричат. Они поют.
За ноги все хватают.
В глазах надежда. Это свойство человека
Постоянно верить.
Но веру потерял я по пути.
В себя и то не верю.
Я знал всегда где, что найти.
Теперь же вот теряю.
И в этом сущность вся моя:
Уверенно пойти, знать как, куда идти
Достигнув, убежать и не найти.
+++
Я удаляюсь от людей.
Я пью невидимый коктейль.
Мои немеют руки и спина.
Я ухожу туда,
Где пробку можно вытащить
И боль уйдет,
По трубам дальше потечет.
Ее впитает неокрепшая земля,
Дав рост пороку для
Того, чтобы свинячьи съел он
Потроха,
Те, что внутри
Вцепились в сердце
Как всегда.
Отсюда жар и тошнота.
Головокруженье. Лепота.
Не мне избавится от этих ощущений.
Где ж столько яда взять.
Чтобы уйти в забвенье?
+++
Милая шла по дороге.
Острые камни и битые стекла.
В кровь истоптала все ноги.
Шла на закат.
Солнце палило.
Вскоре земля стала мягче.
Мох и брусника.
Ноги увязли.
Как здесь легко, прохладно, красиво!
Глубже в болото она опускалась.
Вскоре пропала.
Милая мила...
+++
Мост
Так же, как и год назад, я иду все по тому же мосту. Все повторяется. Через год может быть так же буду идти. Кто знает... Он кажется бесконечным, вроде и не такой длинный, но все же... Машины, как ракеты проносятся мимо. Очень быстро. Со скоростью ли света из которого они вылетают и к которому стремятся? Со скоростью ли звука? Под тот ритм, что не дает им заснуть и слететь с моста. Под ритм большого или не очень города. Сколько же их? Сколько пронеслось и кажется, что стало их еще больше.
А мост все тот же. Такой же грязный и пыльный. Ярко черные перила, таковые только раз в год, когда их красят. Я как-то проезжал мимо и видел их такими. Они все светились от счастья, что их одежку обновили. Но потом дорожники ушли, пыль снова прилипла к ним. И стало как прежде. Обычно они грустные, им все уже надоело, чего они не видели? Этих одинаковых машин, которые все время пробегают мимо? Этих спешащих людей, которые опоздали на трамвай? Этих веселых поддатых, которые что-то там свое дорогое потопили, и довольны, до тех пор, пока не переварится хмель? Нет, не интересно.
А меня они запомнили. Год назад я шел со своей еще не такой тяжелой ношей. Знать бы раньше, что она меня раздавит... Впрочем знал бы все равно оставил, от дорогого, от родного, от единственного что есть не избавляются. Тогда я мог еще выкинуть это с моста, но не сделал этого, лишь шел и орал песни, которые звучали у меня в голове, их было так много, что я даже устал. Перила тоже слушали и я поймал на себе их взгляд, со всех сторон они пронизывали меня. Я остановился, замолчал и подошел к ним. Они притягивали. За ними было просторно и легко, и земля была так близка, казалось можно тут же достать ее рукой. Я протянул руку. Вот, еще чуть-чуть и я достану. Я даже перегнулся через перила, она стала еще ближе, но все равно не досягаема, может это был обман зрения, ведь было темно, и я тянулся в пустоту? но вот внизу проехала машина и осветила все вокруг: деревья, две небольшие лужи и уходящие вдаль рельсы, над которыми я и стоял.
Сейчас я на том же месте, оно такое же, но видимо я немного другой, я уже не хочу достать землю, так как знаю что уже вскоре к ней прикоснусь. Ведь ноша стала гораздо тяжелей. Она задавила все эмоции и чувства, осталась одна. Плавает сама по себе в пустоте и довольна, стукается о стены, сотрясает их. Ей-то что. Ей не больно, а вот стены уже расшатаны и вскоре рухнут, задавив и ее. Тут так же темно. Так же тихо. И так же пусто. И иду я все оттуда же. И все туда же. Из пустоты в пустоту. Я ухожу оттуда, забывая там следы, может специально, чтобы был потом повод вернуться? А может все гораздо проще: так как не научился еще летать. Не знаю, как долго они будут там оставаться, как скоро их затопчат. Обычно там много ног, так что уже вскоре. Или же когда там увидят как же грязно и пыльно, да еще эти прилипшие следы. Возьмут и ототрут. Или же они исчезнут сами, испарятся, вслед за оболочкой, и тогда они уже не будут сидеть рядом и греться. Ведь воспоминания не только пища для поэта, но немного и для других. А может каждый хоть чуток поэт? Даже самые грязные и неприятные из них все равно остались, полу-то на который они прилипли все равно.
Здесь, в этих стенах, что называют домом, они тоже есть. И их еще наверное больше чем где-либо, и они не исчезнут, так как никого здесь нет. чтобы затоптал или вытер или выкинул.
Дом. "Милый" дом... Предпоследнее убежище перед последним. Где постоянно играет музыка, сверяясь с нотами, которые развешаны на стенах. Красно-корявые каракули. Большими либо малыми буквами, на разных языках, но с одним значением. Но как звучат?.. Сколько пафоса?.. Слова, вышедшие из подсознания, написанные пьяной рукой, чтобы потом давить и в конце концов раздавить полностью. Пока еще они звучат, но самые лживые и невзрачные, благо написанные самыми маленькими буквами уже исчезли, так что иногда уже бывает тихо. Следом пойдут и остальные, по возрастающей, и в конце концов самые жирные и самые пафосные, которые говорят с тобой, когда ты выходишь. Поэтому я не так часто выхожу, я не хочу на них наталкиваться. Иногда, когда протягиваешь руку чтобы открыть дверь, они мгновенно налетают, сползаются с быстротой молнии к дверной ручке. Обхватывают руку, впиваются в нее, и словно иголки попавшие в вены летят к сердцу, которое терзают потом долго, прогрызают в нем свои многочисленные ходы, запивают кровью, там же и испражняются. Веселятся и пируют, отмечая хорошо сделанную работу, за которую хозяина похвалит.
Таких моментов я не выдерживаю и без сил падаю перед дверью. Но все же, в бреду я все чувствую и все осознаю, и когда прихожу в себя, вижу, как они довольные и сытые устраиваются на своих прежних местах. Еще более жирные, казалось бы выросшие и еще более красные и сочные от выпитой крови, я без сил доползаю до кровати и падаю. Они же насмехаясь поют мне колыбельную, которая скорее мешает, но таково и есть ее предназначение, я еще долго слышу их смех, пока наконец-таки не перехожу грань.
Думаешь тут легче? Вовсе нет. Здесь еще труднее, когда не путешествуешь, здесь собираются все, словно договорились, распределили ночи, когда кому приходить. Их любимые занятия - воспоминания и неосуществимые мечты. Прекрасные создания с обжигающей красотой.
И самая прекрасная, та которая приходит не только во снах. Недавно, в самую обычную из бессонных ночей, я услышал робкий стук в балконную дверь. Стук по стеклу. Подсознательно я знал и надеялся, что это наконец она, и это была действительно она. После того, как я ее пригласил, она просто-таки ворвалась в комнату, наверное слишком уж долгим было ее ожидание, ворвалась и тут же навалилась на меня, ее я не видел, в нашем мире она не обладает телесной оболочкой. Навалилась так, что я не мог дышать, я не мог сдвинуться с места, и тут. Что за непозволительная слабость? Меня охватил первобытный страх, какого не испытывал я ранее, я хотел закричать, но не смог. Выходило лишь жалкое мычание, и тут я стал просить ее оставить меня. И тут же послушавшись, она меня отпустила. Вернулось дыхание и все еще остался страх, я еще долго боялся закрыть глаза.
Какой глупый и необдуманный поступок с моей стороны... Она имела все основания для того чтобы обидеться, но почему-то этого не сделала, и совсем недавно посетила меня снова, теперь показавшись во всей своей красе. Совершенство и гармония в линиях и формах. Ослепляюще! Теперь она протянула мне руку, вокруг гуляли уже ушедшие родственники, и стала тянуть к себе, без той бури страсти, которая была в первый раз, но с удивительной нежностью, но и снова слабость взяла свой верх, но уже с гораздо меньшей силой, и я попросил ее еще немного подождать.
Я надеюсь она не обиделась и еще посетит меня, проведет в свой мир и закроет границу с той стороны. Подальше отсюда, из этой тюрьмы, где воздух - стены, которые все сдвигаются, пытаясь встретиться.
Солнце ушло уже довольно давно, но перила все еще теплые. Целый день они жадно ловили его свет. Притягивали. Им, черным, он так необходим, больше чем другим.
Повсюду темно, но мост освещен, то и дело надвигаются на тебя пару глаз. Светящихся. Ярких, и пробегают мимо. Бегут туда и обратно. Освещая землю и слепя. На дороге чисто, машины уносят грязь с собой, а ту что не могут или не хотят унести оставляют на обочине у перил. Камни, успевшие вовремя выскочить из-под колес, мятые пустые пачки, мятые, потому что не нужные, осколки веселья и остатки пира, желтые листья, непонятно каким ветром, как и я занесенные сюда.
Вот из окна падает пластиковая бутыль с минералкой. Тут же тяжелой ногой грузовика раздавлена и вода медленно растекается, вот и ее уже слизали колеса, им так хочется пить.
Бесконечно долгий путь. Бегство от чуждого, ране родного. Попытка рассмотреть свои отпечатки и не увидеть их вполне удалась. Их там действительно уже нет. Побелили потолок, наклеили обои и постелили паркет. Переставили мебель, и кажется она уже не та. По этому паркету бегают другие люди, смеются, постоянно убегая от себя и тянут за собой хозяйку. И тянется она превосходно, словно крепкий, но поддающийся жгут. Но испытывать от этого удовольствие?.. Смиряться с обыденностью? Из-за лени?.. А может это и лучше, чем просто в нужные дни напяливать красивую маску, или все же снимать ее?
Люди смеялись. Противный смех и дурной, глупый, как раз впору его производителям. И им правде весело, им нравятся анекдоты, им нравится их рассказывать, а потом, как полагается, долго и с интересом смеяться. Ах, смеялись бы они также над собой. Если бы были у них на это мозги они бы захлебнулись. Куклы. Искусственные. Не настоящие. Модные. В собственной искусственной блевотине.
Я представил, как они смеются над собой и как блевотина вылетает из их зубастых ртов. Мне пришлось уворачиваться, чтобы не испачкаться, он то и дело летела во все стороны, на новые обои и на свежий потолок, на кружку из которой я только что пил горький кофе, на чайник.
И мне стало противно, хмель что приказывал моим ногам и языку давно испарился и я сидел испуганный и потерянный, словно головастик которого положили на бетонную плиту на солнцепеке, он лежит, уже не двигается, медленно сливается с бетонной поверхностью, вжимается в нее и вскоре они одно целое.
И я ушел оттуда, забрав недавний следы. Нечего им там делать. Они там чужие, как и сам я.
Я - чужой в этом сне. Здесь все не мое. Все не реальное, все игрушечное, все чужое. Все противное. Мерзкое. Ужасное. Липкое.
Муха, упавшая на стол, обжегшись об лампу. Я раздавил ее большим пальцем и из нее полезли белье черви. Их было так много. Они все лезли и лезли, и коричневый стол вскоре стал белым. Я давил их руками, они лопались с треском и во все стороны летела прозрачная слизь, словно вода из той бутылки. Только вот эту некому было слизывать. Здесь же нет никого кроме меня.
Но иногда кое-что прорывается сюда. Невидимое мне, но очень четкое для больших зеленых глаз моего кота.
Он часами, загнав кого-то в угол будет сидеть и смотреть на него или будет сидеть и смотреть на него или будет за чем-то только ему видимым бегать и с ним же разговаривать.
А вот стрекозу он почему-то не заметил.
Стрекоза-шпион. Летала вокруг меня и осматривала своим многогранно-алмазным зрением. Я отражался в ее глазах во множестве. Там были тысячи меня. Сотни чем-то похожих друг на друга, но все же разных в мелочах, сотни диаметрально противоположных. Каждый со своей изюминкой. Миллионы я. Миллиарды друзей и врагов. Триллионы лиц. С виду одинаковые, идентичные, клоны, но такие разные.
Летала, вынюхивала и показывала. Жужжала и надоела. Я замахнулся журналом, чтобы сбить ее и раздавить, не всегда приятно смотреть в ее очи, но она тут же пропала, как бы и не было ее вовсе. Стрекоза-невидимка.
Блаженство еще держит меня здесь. Единственное что осталось. Оно снабжает меня болью. Дозирует, я чувствую ее, пусть и только ее. Я еще жив. Оно щипает меня. Не дает упасть в последний сон. Не позволяет проснуться. Говорит со стен, поет не фальшивя.
Пузыри на лужах лопаются. Красивые, разноцветные лужи. Колеса прыгают в них. и с брызгами выпрыгивают.
Дождь хлестает по лицу. Заливает глаза. Сбритые брови не мешают. Смывает слабость. Можно смеяться. До слез. Их все равно не видно. Это дождь. Обычный дождь. Только не пресный.
Крупные капли кидаются на перила и разлетаются на сотни мелких, но грязь все равно не смывается. Новая летит из-под колес.
Первый снег. Снова первый. Такой белый и пушистый. Такой нерешительный. Не все десанты долетают до земли. Падают на перила, взрываются и успокоившись стекают, образуя ровные дорожки.
Другие ветром прибиваются к теплому лицу. Делают тоже самое и мешаются с солью.
Фонари. Кажется специально они слетаются на их свет и кружатся в нем. Греются. Нехотя укладываются на землю. Засыпают, и кричат, когда на них наступаешь. Я стараюсь не задеть, но не могу, так как все еще не научился летать. Я старался. Правда, но так и не научился.
Тихо. Не единого звука, только их дружный крик, повторяющийся так часто, но вот он прекратился. Нарастающий внизу шум и вдаль побежали рельсы, так быстро, что никто не успел закричать. Но падают новые хлопья. Растворяются на горячем металле, поверх новые и рельсы убежали, оставив следы.
Я смотрю назад. Мои следы бегут за мной. Вот, стоят рядом... Ни одной машины. Как замечательно!
Сегодня второй ужасный день в году. После дня рожденья. Сегодня праздник. Сейчас праздник, и все сидят за огромными столами. Улыбаются и братаются. Кидают похотливые взоры. Разливают газированное вино на белье накрахмаленные скатерти.
В одной из таких компаний, в одном из городов сидит Блаженство. Среди своих, среди родных, среди любимых, дорогих, правильных.
Улыбается...
Она всегда обладала удивительной споґсобностью. Снайперской, и обязательно достанет, даже не думая и не прицеливаясь. Пуля, хлюпаясь, попадает в цель. Всегда, в легкое, и становится трудно дышать. В голову, и не можешь думать. В руки, и они отнимаются. В ноги, и падаешь. В глаза, они вытекают, но чаще в сердце, и оно шипит, останавливаясь.
Сильный удар в спину. Прижимает к перилам, они с треском ломаются, и мы вместе летим вниз. Летим долго. Легко! Замечательное мгновение! Чтобы все понять оно необходимо. Вот ответы на все вопросы. Вот истина. Вот окончание пьесы "Ее Величество Боль", несколько затянувшейся и казалось бы нудноватой, но каков финал!?.
Мелькает Блаженство. Картинки из прошлого. Прямая трансляция, и. она среди своих, среди любимых, дорогих... Ловит взоры, улыбается и разливает газированное вино... Впереди счастливое будущее и без надоевшей мелочи. Она счастлива. А это главное.
Плавно падаю в сугроб. Словно притяжение уменьшилось в тысячи раз. Блаженство...
Я научился летать. Мне мешало притяжение, а теперь оно исчезло. Так легко! Я поднимаюсь выше и оглядываюсь.
Хлопья больше и падают чаще. Быстрее. Для них притяжение такое сильное. С охотой покрывают окрашенный снег. Черную кожаную спину. Оголенный затылок. И шапку, отлетевшую на пару метров.
Я поднимаюсь выше. Сквозь толщу снега я вижу мои следы, туда и оттуда. О! Сколько же их?!. Не счесть. Они одновременно вспыхивают ярко-красным и исчезают.
Следы колес. Удаляющийся грузовик. Вскоре все скрывается, словно ничего и не произошло. Только перила выдают. А ничего и не произошло, только снега стало больше. Настоящая зима. Настоящий новый год. Ночь, когда сбываются желания и уходит ненужное.
Я поднимаюсь выше. Вот она. Во всей своей красе. В свете Луны. И снег как конфетти. Сегодня праздник. Сейчас праздник.
Я беру ее за руку. Мы поднимаемся выше. Проходим границу. Закрываются врата. Навсегда.
+++
На моем берегу выходной.
Я плыву на другой.
Он так же красив,
Но менее песчанен и пуст.
Там деревья, цветы.
Сухих веток под ногами хруст.
А река все так же уныло
Течет в берегах.
Видно каменистое дно.
Рыбы снуют в своих берегах,
По течению, против или просто так.
Я плыву на спине: устал.
Смотрю на облака. У них свой океан.
Они стали другими.
Смотрю сквозь толщу стекла.
Рыбы мимо снуют.
Каменистое дно.
Плывут облака
+++
Муза погрязла в дерьме
Так бежит от себя
Муза отвергла сонет
Все дальше бежит
Муза любила смотреть на кровь
И пила мою
Муза искала не там
Свой сказочный свет
Муза погрязла во лжи к себе
Так бежит от себя
Муза моя, я не люблю тебя
+++
Одно мгновение моей "жизни"
Я готов беспамятно любить
И вспоминать его готов я каждую секунду
И любоваться им готов
Я снова, снова
Зажегся быстро я
И пламенно горел
Моя душа волнуется, когда я вспоминаю
Огонь так и не вышел
Я бился о закрытые калитки
И, не дождавшись, уходил
Огонь все разрастался
Все съел внутри
От жара лопнули красивые картинки
И краска вся сползла
Загорелась и исчезла
Сгорел до тла
Испачкан в черной саже
Надежда тлела долго
Все краснея
Но здесь безветренно
Без помощи стихии
Умерла
+++
Где есть Любовь,
Там есть желанье.
Слепая страсть же
Лишена Любви.
Любовь и Страсть -
Сестры близнецы.
Но если первая честна,
Робка - тем желанна.
У второй же напускная красота:
Маска, что скрывает тонны грязи
Искусная гипнотизерша, гейша, стриптизерша
Любовь же - антипод
Она не любит выходить
И ждет, когда ее полюбят
Она - Богиня
+++
Проснулся и тут же все вспомнил. То что держал подальше от себя. То что хотел забыть и выкинуть, но никогда не получалось. Свирепые мысли, жуткие сны. В надежде избавиться от них засыпаешь, и как всегда они разрывают твой немного остывший разум и простывшую душу.
Все вновь повторяется, да еще сильнее и существеннее. Еще бы вновь смотреть эту картину и более того участвовать в ней, да так участвовать, что уж лучше просто смотреть..
Кому нужны эти муки? Мне? Нет.... хотя... не знаю. Сказать, что лучше бы их не было, но нет, нет. Без этого что будет за жизнь? Так, обычная стандартная пустота, такая как у всех. Я никогда не стремился, чтобы все было так как у всех, наоборот я всегда желал обратного, и вот получаю...
Приятная боль, хоть и немного сильная, но интересно ли получать то что достается обычными способами?..
Мне дорого это все, чертовски дорого, и Мне не надо беспокоиться так как это уже навсегда останется со Мной, хочу ли я этого или совсем нет. Это мое и этим все сказано, а то что оно такое, так каков я, таково и то что имею. Это - то, что не оторвать, то, что навсегда присосалось ко Мне. И этот симбиоз приятен и более того необходим.
Главная актриса этого действа - она моя, хоть и не принадлежит Мне. Она - любимая, хоть и не любит Меня. Она желаемая, самая желаемая, единственная желаемая, хоть и не доступна, и никогда не будет доступно, но тем более сладок запретный плод, что иногда уже боишься той мысли, того момента, когда он будет доступен тебе. Но этого НИКОГДА не будет, и в этом топятся все страхи. Под массой этой мысли они преломлены и они смешны.
Ив этом страх, и в этом боль.
Каждый сантиметр этого шедевра, этого величия красоты. Не только внешней (она кстати гораздо менее ослепляюща, чем самая главная и самая величественная, та что под такой тонкой и недолговечной оболочкой) Каждая, даже самая небольшая частичка - она Моя хоть и не доступна мне. Но это единство, эта поразительная схожесть. Это родное, и такое далекое.
Было бы все иначе: не было бы ничего похожего, ничего общего возникло бы и единство, и все были бы довольны, так как в этих делах совсем не важно общее и тем более не нужно.
Жить лишь ради таких редких мгновений воспоминаний, редких: ежечасных?.. Жить лишь ночной фантазией - чудесной сказкой, невероятной как всякая сказка и не осуществимой как всякая мечта?
Что ж хороша замена обыденности. Но она единственна и не нужны толпы жалких и убогих альтернатив, толпы чужих, кои никогда не поймут и будут видеть только то, что привыкли видеть, то есть НИЧЕГО.
Кровь из раны вкусна, когда ее немного, иначе захлебнешься. Но нет здесь меры, и, видимо, никогда не будет.
Продолжать это? продолжать захлебываться?
Игра с той что с косой скоро подойдет к своему логическому завершению. Неясный шаг к покою, последнее обезболивающее...
+++
Когда не спится, открываешь глаза и заходишь внутрь. Захлопываешь дверь, не глядя проходишь коридор и спускаешься в темный и сырой подвал, где только вчера выбили назойливую лампочку, чересчур назойливую. Она была излишне любопытна и посылала своих многочисленных разведчиков в самые далекие и скрытные места, куда убегали те, которые сторонились обычной сухой и некрасочной жизни.
Они забегали сюда вечерами и прятались в соломе. Падали в нее и смотрели на старую деревянную стену, в ее щели и на ее украшения: надписи и рисунки, которые сами же и оставляли тут, когда им было хорошо, вместе, и когда было паршиво на душе, как будто там с утра проехал огромный грязный грузовик и затоптал цветы радости, в такие моменты появлялись одиночные рисунки, одинокие, которые были в стороне от других, красочных и прекрасных, такие, как и их художники в минуты печали и пустоты, и надписи, понятные, без лишних пространственных объяснений.
Сегодня такой день, но вижу не осталось боле свободных полотен. Лишь совсем маленькое место, где только сидела муха, пряча его, но вот она улетела. Закончились краски, поломаны кисти и холст с два мушьих крыла.
Кровью последний штрих. Последняя алая точка. Над всем недосказанным. И дабы скрыть отзвуки прошлого. Капля ими питается и растет, поглощая их всех.
Вот она свою миссию и закончила, уменьшившись вновь до первоначальных размеров и в руку упав. Тяжелая.
На новом месте ей будет хорошо. Я принесу ее в Мой новый дом и с силой брошу об новую белую стену. Там ее место. А здесь мне уже нечего делать. Дом старый и разваливается. Окна выбиты, постоянно гуляет сквозняк. Дом с холодными зимами, без хозяев он мертв.
И старые вещи останутся тут же. Тяжелые они, мне по зубам, другим тоже: они их почему-то не видят, словно их и вовсе нет.
Без них лучше, без них спокойнее, они не будут закрывать этот чудесный холст, который выставлен теперь на всеобщее обозрение. Открыт всем: мнe, потолку, полу и противоположной стене.
Может кому-то еще, кто так же незаметен, как и вещи?
Может быть ей? Может она тоже смотрит и вспоминает и невидимые слезы застывают в воздухе. Замерзают.
Может, там у себя она тоже рисует картины, разбавляя краски в талой воде.
Я лежу на полу в этом доме без мебели. Белый потолок. Совершенно чистый.
+++
Меня никогда не притягивали обычные вещи. Я всегда был чужим и остаюсь им и по сей день. Мой выбор таков, быть чужим для других и оставаться все время среди чужих. Не таких как Я. с другими мыслями, с другими чувствами, с другим существованием, которое они называют жизнью.
Другое?.. А может быть такое же?.. Я не узнаю, так как не влезть мне в их шкуру, а им в Мою. Да Я и не смог бы, так как не Мой это уже размер. Она мала. Она потрескалась, высохла и рассыпалась в пыль.
Так и вещи же стали другими они поменялись. А может быть они все те же?..
Что же изменилось тогда, что же стало другим? Что больше не может находится среди всего этого?
Надо же, убрать всего лишь одну деталь, такую маленькую, а может огромную, и все... Это - конец?.. или долгожданное начало?
Конец вдохновениям? Конец Творчеству? Конец всему?
Или новый вдох? Начало Искусству? Начало всему?
Что же ушло? Что боле не вернется?
Я принимаю новые ноты, которые сам же и написал. Немного шумно, но приятно на слух. Мне, не другим, их перепонки не выдержали. Они были глухи, теперь они слепы и прикусили языки. Не видят, не слышат и ничего не говорят. Удобно...
+++
Справа матерятся. Вечно пируют
Сверху завывает вьюга
Сзади идут сериалы
Снизу дочь ругает отца
Звуки окружают и давят
Я лежу на диване
Грязь обступает
В голове нарастает звон
Слух он ласкает
Защищает
+++
Я давил виноград,
Пил анисовый мед
Заедая селедкой
И смотрел все вперед
Там горизонт
Пограничные дали
Так смотрел я под нос
Думал что вижу
И теперь, когда там
Смотрю я сюда
Не интереса ради
Ради забавы
Вижу тех же. Далеко
Не слышу
Знаю: так же поют про животных
Так же пьют рисовую водку
В них по грамму души
И по сто селедки
В них по капле ума
И по литру водки
Их веселье - игра
Печаль еще больше
Они не знают идти куда
Не идут, стоят все в фальши
Им одежка эта к лицу
Их размерчик
Им ботинки не жмут
Нет мозолей и не растут они вовсе
В них растет лишь урод
Такой настоящий!
Съедает оболочку. Остается один
Вот их счастье
+++
Мне красивых слов не надо,
Лести вычурной тоже.
Ненавижу когда врут
И гадят в душу большими кусками.
Люди все тупы и лживы.
Это в их природе.
Говорят в десять раз больше,
Делают меньше в сотню.
А какие они фантазеры!
Что-нибудь придумают, а потом верят.
Словно малье дети
Ждут подарок под елкой
Или большой ложкой варенье воруют.
И плетут они свои сети.
Ловят мух, комаров и слепней.
Отрывают им крылья и ноги.
Валяются, дергаются туши.
А в глазах умиленье.
Говорят: "Подождите немного"
Сейчас придет мама
И пришьет машинкой Зингер вам крылья
Станут они еще лучше.
Полетите вы еще быстрее.
К солнцу, к свету. К свободе."
И сказав это, голову отрывают.
“И ее пришьет мамаша".
+++
Там будут мертвые акулы
Всплывать с пробитым животом.
И рыбы мокрые как дуры
Гулять по водной глади нагишом.
Хвосты русалки поснимают.
Станцуют радостно как-как.
Нептун, трезубцем их лаская.
Загонит их в зеленый дом.
Там невесомость не такая.
Там есть теченье
И планктон.
Коньки, плывя, хвостом мотают.
Сомам свои усы
Жевать не в лом.
+++
Губы тащатся по полу
Пыль вытирая.
Ноги тянутся
Каблуки в пол вонзая.
Там затветшесть лапши
Откуда они прорастают
И глаза окружила
Обманчивая яркость рая.
Тянутся вдаль антенны-ресницы.
Ловя взоры стаи.
Две другие антенны напряглись
Ждут нежной настройки
Чтобы сбить ненадолго опасное жженье.
Вновь уборка. Вновь Следы вытирают.
+++
Мы пришли издалека
Чтоб понюхать свысока
Ложь искусную и правду.
Страхи вычурны примерить.
И желанья загадать.
Нас вела всегда Психея.
Но сошла с ума старуха.
Пальцем тычет в небо и хохочет.
Ничего она не хочет.
Все усиленно гогочет.
Мы стоим у битых статуй.
Рядом с грязной лужей наших грез.
Небо затянуло и невидны звезды.
Компас верный сломан и молчит.
С неба падает осколки.
В небо тычем мы иголки.
Свод взрывается как мыльный шар.
Вот летим мы вверх.
Вокруг кусочки статуй.
Капли лужи так знакомой.
И Психея рядом как всегда.
Без нее нам было б скучно.
Смех - как музыка для нас.
Мы теперь ведем ее туда,
Где она спокойна будет.
Склеит статуй красоту
И очистит воду. Выпьет.
Сделает свой вдох свободы
И оставит все дела.
+++
"Привет! Ты где пропадал? Сто лет тебя не видел." - Я поднял голову и увидел говорящего. Небольшого роста, коротко волосый. Почти лысый. Я помнил, что где-то его видел, но не помнил где, а может быть и совсем не видел. Да, так скорее всего.
"Ты Меня с нем-то перепутал." - произнесли Мои губы, а язык удивился. Так долго Я молчал.
"Ну как же? Ты же - .... мы же учились с тобой вместе" Я учился? наверное. У Меня было имя? Может быть...
Я пошел дальше, глядя под ноги, на дороге иногда валяются интересные вещи, которые также раньше где-то находились, их как-то называли. Но потом им надоело и они ушли. Теперь они путешествуют.
Он еще долго бежал за Мной, не веря Мне и полностью доверяя своим глазам и памяти. Он кричал: "Дa, ты изменился. Я еле узнал тебя, но это ведь ты."
Я обернулся и в последний раз на него посмотрел. Он замолчал, но его глаза говорили все. Былая радость теперь сменилась недоумением, через миг сомнением и он выдавил: "Дa, наверное... наверное..."
До чего же просто. Еще через мгновение он полностью убедит себя в том, что он действительно ошибся. Так лучше для него, ему будет легче. Надо же Я все еще хорошо о нем думаю. Но ведь неплохой был человек.
Жаль, что так и остался в стадии бабочки. Не увидел, что за ней есть еще множество. Заметил только одну. И та его испугала.
Я шел домой. Дорогу знать туда не обязательно. Ноги доводят сами.
Давно Я живу тут. Здесь неплохо, если сравнивать с прошлым шумом и гамом. Здесь тихо, а это уже не мало.
Здесь Я пишу Мою книгу. Для себя конечно же. Ведь это так важно.
И все равно здесь многоводно, особенно ночами. Поэтому Я и выхожу в столь поздние часы, но они все равно увязываются за Мной. Иногда Мне удается улизнуть незаметно, но все же они находят Меня и Я сталкиваюсь с ними лоб в лоб. Словно они знают какой дорогой Я буду идти и стоят ждут.
+++
Я родился со стрелой Амура в боку
Умереть должен был
Выкачали. Вот теперь "живу"
Ей не дали забрать меня сразу
Отпугнули. Закидали камнями
Кляпом песнь заткнули
Но я музыку ту запомнил
Всю "жизнь" напеваю
Жду, надеюсь. И когда не знаю
Каждый день видится последним
"Скорей бы!" - с такой мыслью глаза закрываю
но вот снова светло. Просыпаюсь.
День ужасный бежит. Режет душу
Тишина еще больше звенит
Слушай! Слушай!
Песнь поет свою. Знакомые ноты
Неужели я слышу то, что слышал когда-то?
Но кто ты?
В рот беззубый ввалились щеки
Вся в морщинах
Костлявые руки, ноги
Прядь седых волос - остаток косы прекрасной, длинной
Этот лик не твой, ужасный, противный
Смерть стареет с каждым
Когда мы молоды - он прекрасна
Как никогда желанна и страстна
Мы стареем и она тоже
Нас тоска гложет. Ее тоже
+++
Мой свет, что нес всегда тебе
Я подарил горе
Вершине
Теперь стремясь все время ввысь
Стремлюсь к нему и не боюсь
Там не темно
Моя луна пускает свет
Там нет ночи
Там день
Там ангелы поют сонет
Тот, мой, по строфике не верный
Когда я все же доберусь
Не сомневаюсь:
Ты теперь внизу
Я тихо незаметно испарюсь
На небе будет новая звезда
Светить все будет тем же светом
Вниз, сюда
Где постоянна ночь
Одним желанным утром,
Когда все исчезли
Ты проснешься
Верх взглянешь
Одну звезду увидишь
К ней неуверенно шагнешь
Она осветит ПУТЬ
И ты пойдешь...
Нужны нам звезды.
+++
Я телефон включил,
Но он молчит.
Когда я слышать никого не хотел
Он все звенел.
Теперь же жду я в трубке
Сладостный "Привет!".
Его все нет.
Хочу я видеть новый свет.
Прекрасный, обжигающий, томящий.
И написать хочу сонет,
Который будет понят и принят
В отличии от всех других.
Я думал умер я давно.
Но вот я слышу жжение в груди.
Все просто: я давно не видел красоты"_
Такой прекрасной, обжигающей, томящей.
Я буду строить ступени к счастью.
Но я плохой строитель.
Мои ступени - фразы, а кирпичики - слова
Но не пустые.
В них я вижу чувства.
Может только я?
Стремиться буду я к луне.
Она не только отражает.
В ней много света своего.
И это она знает.
И темная сторона не так темна.
Так думают, не видят потому что.
Там райские сады.
Они закрыты и невидимы.
Открыты лишь единственному принцу.
Черный телефон.
Он все молчит.
Я знаю: падать будет больно
Даже и с одной ступени
Все не звонит
+++
Мне больно.
Но мне хочется счастья.
Мне страшно.
Но я в плен хочу.
Мне трудно
Разрезать себя на части
И раскидать по сторонам,
Я вижу что ничего не видно.
Я слышу что не хочу.
Я чувствую себя
Безжизненной птицей.
Взлететь хочу.
Расправить застывшие крылья
Клюв гордо приподнять.
Широко открыть глаза.
И прежде всего знать:
Что солнце не растопит воск.
Что не выпадут перья,
Что небо не потолок
И не часть системы,
Что звезды не просто точки
Что там цветы растут
Что пахнут они чудесно
Что они не из пластмассы
Бумаги, железа
Что ветер не сдует с курса
Что долечу
Попутчик мне только мешает
Сидит на спине
Шпоры в круп вонзает
И кричит: "Эге-ге!"
Попутчик - моя тревога.
Попутчик влился в седло.
Так далека дорога.
И так близка к звезде.
+++
Меня тошнит от новой боли
И я блюю в ночном сортире.
Желчь жжет внутри
Плююсь я кровью.
He легче.
Наполняюсь болью.
Еще чуть-чуть
И я взорвусь.
Пока же с белым другом
Обнимусь,
Упав в салат дерьма.
Смыв водопадом часть себя.
+++
Не утаив и капли
Я молчу
Мой рот зашит
Глазами говорю
Никто не слышит
Никто не хочет видеть
Я правду говорю
Она чиста. Она проста
Красноречиво ясна
Но правда в этом мире не нужна
Ее боятся. Им она страшна
И почему-то горька
Свою же сладость пьют они до дна
И тут же изливают
Напиток этот желтый льется бесконечно
На улице, в общественной приемной
И в квартире
Ложится ложь в кровать
Меж мужем и женой
И утром детям ею заливают хлопья
Она во всех глазах видно
Залили ею очи
Так яснее
С рожденья ложь
До смерти все она
И после на поминках море
Уж так устроен этот мир
Свой гимн ему необходим
У стран у всех
Один лишь гимн
Один закон, порядки и понятья:
Все лгут друг другу и себе
Зовут все это счастьем
+++
Обычный бар. Стандартный. Таких много. Со своей стойкой. Рядом початых бутылок на прозрачных полках. Парой столиков уходящих во мрак. За такими любят сидеть хмурые личности и загипнотизированные парочки. Облизывающийся постоянно кот, с презрением смотрящий на всех и не подпускающий никого.
Единственным небольшим отличием этого бара являлось только его местонахождение. Если большинство прятались по подвалам, то этот находился на самом верху, но полумрак был все тот же и та же атмосфера.
Пара-тройка постоянных посетителей и вечный Бармен. Ему нравилась его работа. Он угощал людей.
Сейчас он с интересом всматривается в кроссворд, который разгадывают двое его знакомых, потягивая пиво. По лицу видно, что ему действительно интересно, и что знает он это слово, да вот вспомнить не макет. Он уже начинает нервничать.
Недалеко сидит еще один человек и говорит;
- Может быть я смогу помочь?
- Да, кто ты такой? - зло и с досадой отвечает Бармен.
- Я - Художник.
- Художник? - смеясь переспрашивает - Да что ты знаешь? Вновь тихо. Через мгновение тишину нарушает голос Художника:
- Фрейд.
Трое "интеллектуалов" смотрят на него: "Что?
- Фрейд.
И тут озабоченное лицо бармена меняется. Теперь там радость и облегчение. Он даже чуть подпрыгивает:
- Фрейд! Ну конечно же, Фрейд! Зигмунд, мать его!
И снова тихо. Они обдумывают новый вопрос, а Художник маленькими глотками пьет красную жидкость. Когда делает глоток, морщится, на мгновение, а потом лицо все то же. Каменная маска, а в глазах пустота.
Сделав очередной глоток, встает и направляется к музыкальному автомату. Такие раньше стояли во всех барах. Кидает монетку и выбирает пластинку, потрескивая, начинает играть музыка. Возвращается на свое место.
За всем этим наблюдают остальные и когда Художник делает очередной глоток, отворачиваются к своему занятию.
Он же смотрит сквозь ряд бутылей и слушает старую песню. И кот прислушался и уже не облизывается.
Дверь открывается и заходит высокий человек в длинном плаще. Садится рядом с Художником, он все так же, не обращая внимания, смотрит вперед, Бармен наливает человеку в плаще полный стакан. Он его залпом выпивает и просит повторить.
- Эх. хорошо! - смотрит с вожделением на наполненный станам. - А что это за старое дерьмо играет? Что нет ничего современного? Художник медленно поворачивает к нему голову;
- Как вас зовут?
- Писатель.
- Вы наверное пишете. И о чем же?
- Да о многом. Вот сейчас зима и я описываю зиму.
- А разве вы не чувствуете атмосферы?
- Какой, к черту, атмосферы?
- Атмосферы того времени. Красоту той эпохи?
- Какая на хрен красота? - говорит и запивает. Бармен повторяет. Крутит стакан по часовой стрелке. Икает: "Я - Писатель!"
- Да, конечно. А я нет.
- Пишите, пишите, товарищ Писатель. Нам такие нужны. - Художник оборачивается. Это говорит человек, который сидит справа. Художник и не заметил, когда он вошел. Человек в бакенбардах. Он представляется: "Философ." Он пьет из трубочки свой коктейль, рядом на салфетке лежит маслина.
Музыка уже давно закончилась. Допив коктейль. Философ встает и говоря:
"Пишите. Пишите. А меня ждут мои книги", направляется к двери и уходит.
Писатель допивает свой последний стакан и падает без чувств. Мужики, оторвавшись от своего занятия, поднимают его с радостью и выносят за дверь. Слышно, как он долго еде скатывается по ступенькам. И воцаряется снова привычная тишина. Только слышно как думают кроссвордисты.
Проходит время некоторое время и колокольчик над дверью вновь звонит. Дверь медленно открывается. Девушка неуверенно заглядывает и решившись заходит и быстро подходит к стойке. Садится рядом с Художником. Говорит:
- Когда же сделают лифт? Я так устала.
Взоры всех впиваются в нее. Она очень красива. Художник тоже смотрит на нее. На миг в его пустом взгляде появляется что-то, но потом исчезает и он отворачивается, уставившись опять вперед.
Бармен суетится, предлагая различные коктейли,
- Кровавую Мэри, пожалуйста, - и замолкает.
Тухнет свет. Сначала вообще ничего не видно, но потом глаза привыкают и различимы силуэты.
Мужики, забыв про девушку, убиваются, что не видно куда вписывать слова, так и сидят, вцепившись в свои кружки.
И тут девушка начинает говорить:
- Знаешь, в темноте иногда проще сказать то, что не скажешь при свете. Художник понимает, что она обращается именно к нему:
- Все сокровенное рождается во тьме. Все прекрасное рождается в ней. Все из нее выходит.
- У меня была собака, я все ей рассказывала, и она все понимала, и плакала она вместе со мной. Ты когда-нибудь видел, чтобы собаки плакали?
- Да, псы очень часто плачут. Особенно бездомные и голодные, но это, наверное, не то же самое.
- Он встречал меня каждый раз, когда я приходила домой. Я знаю он целый день сидел у порога и ждал. Он облизывал мне руки. А язык такой шершавый, шершавый. Мы всегда гуляли с ним. Без меня он не выходил. Раньше я часто гуляла с ним. Но у меня появилось много работы, много друзей и я все реже бывала дома. Вскоре он заболел. Он все так же лежал у двери. У него был жар. Я поила его горячим бульоном и молоком, но он все реже поднимал голову. Я боялась смотреть в его глаза, теперь он плакал сам по себе и постоянно. Я понесла его к врачу. Врач осмотрел его и сказал, что он совершенно здоров. И что в глаза просто попадали соринки и что собаки не плачут: они же не люди. в последнее время он ничего не ел и не пил. А позавчера он умер, так и оставшись лежать у двери, я хотела сделать чучело, но похоронила его под окном в палисаднике.
Она замолчала. Маленькая красная точка дрожит в воздухе. Свет зажегся. По ее щеке медленно сползает слеза. Очередная. Она докурила:
- Проводишь меня?
-Да.
Они долго спускаются по многочисленным ступеням, на улице так же темно, все фонари уже выключили. Они долго идут в тишине. Проходят мост.
- А здесь я разбила кувшин. Я слепила его сама из глины. Он очень хорошо получился. Все мы любим свои работы. Я несла его на конкурс. Но он выскользнул из рук и разбился о грязный асфальт, когда я засмотрелась на мое любимое созвездие. Смотри, вот оно. Я хотела собрать осколки и склеить, но смахнула их с моста и они разбились на еще более мелкие. Хотя может и стоило бы.
И опять тишина.
- Ну вот мы и пришли. Здесь я живу. Вон мое окно, четвертое справа на первом этаже. Где горит свет. Он всегда горит. Ты как-нибудь заходи, я умею играть на гитаре, но мои струны лопнули.
- Хорошо.
Художник возвращается в бар. На встречу его знакомая Англичанка. Он узнал ее и на миг в глазах снова что-то мелькает и тут же пропадает.
Они поравнялись.
- How do you do?
- O.K. How do you?
И каждый идет своей дорогой.
В баре все так же. Кот облизывается.
Художник наливает себе из той же бутыли. Глотает и смотрит сквозь стену.
- Зигмунд, мать его!
+++
Ублюдок
Ты знаешь, как зарождаются ублюдки? Так же как и все остальные, в темноте. Двумя такими же.
Они делятся и пухнут. А потом вылазиют. Рождаются, так сказать. Так же ублюдочно. Так же грязно.
Их вытирают и взвешивают. Пару кило ублюдочного мяса. Ублюдки кричат.
Килограммы нарастают. Ублюдочного мяса должно быть много.
Ублюдок лежит и смотрит на красивых ублюдков. Думает о чужом ублюдке. Думает о не созданных ублюдках.
Смотрит на потягивающегося кота. Гладит его. Он такой же ублюдок. Он спит. Он закрыл глаза. Он притворяется что спит. Когда смотрят на него, он закрывает глаза, но подглядывает, чтобы когда от него отвернули взгляд, он бы открыл. Там так темно. И страшно.
Как хорошо, что котам не даны пальцы. Они не смогут набрать номер и не смогут лгать в трубку. У них когти. У них другой язык. Лучше карябаться и говорить непонятно. А лучше вообще не говорить.
Я - ублюдок, и я не могу свернуть шею коту.
+++
Все живут в одной тюрьме, на первом этаже. У каждого своя камера.
Некоторых охраняют солдаты. Поочередно. Их двое. То и дело они водят тебя в подвал в карцер. Они любят порассуждать о своей тяжелой жизни и то, что заболели и то, что "тебе-то хорошо, ты тут постоянно, а нам скоро уезжать. У них есть автоматы, но они все время теряют к ним патроны.
Других охраняет огромная семья. Свора худых, похожих друг на друга приемных детей с большими глазами. Отец с усами, и заботливая старуха-мать.
Я говорил с ней. Она винила меня за то, что происходит с ее дочерью. Она ее очень любит.
И я пошел к ней. Она сидела за столом. Такая же прекрасная, и читала книгу. Мне захотелось прикоснуться к ней и погладить ее спину. Но я невидим теперь.
+++
Мысль жива, когда она в голове. Только тогда она тебе принадлежит.
Позже она уже принадлежит бумаге, но она твоя.
Когда же она опубликовывается, она тебе уже не принадлежит, живет своей жизнью.
Она теперь принадлежит другим. Они записывают ее в свои тетради, они читают ее перед сном. Они некоторое время таскают ее с собой, повторяя.
И тебе она уже не близка. Ты лишился ее, издав. Теперь все пользуются ею.
Глупцы, вы повторяете слова Идиота.
Записываешь - отнимаешь.
Читаешь - смотришь на отрубленное и изрыганное.
Издаешь - выкидываешь.
Другие читают - подбирают, любуются изуродованным.
Записывают и повторяют - ставят обрубки на полке и носят на ниточке.
+++
Сказка на конкурс
В одном маленьком городе жила маленькая девочка. Ее звали Кудряшкой. У нее были красивые волнистые волосы. Яркие, словно солнечный свет. Казалось они светились.
У Кудряшки были родители, как и у всех маленьких девочек. Мама и папа. Большой брат и большая сестра. Все были большие. А вот Кудряшка маленькая.
Большие не играли. Они все время были заняты своими большими проблемами. А брат с сестрой учились в большой школе. Им все время задавали большое домашние задание, мама делала большую работу по дому, папа читал большие газеты и смотрел большой телевизор, и никто не хотел играть с маленькой Кудряшкой в ее маленькие игры. Все были так заняты.
Только куклы были свободны и соглашались с ней играть. Кукол было много. Они были повсюду: любимые на видном месте: на полке, на кровати, не очень - разбросаны по комнате, во всех углах и под кроватью.
Когда все уходили и Кудряшка оставалась одна, она собирала куклы вокруг себя, садилась на мягкий ковер и рассказывала им сказки.
О! Как ей хотелось чтобы куклы тоже говорили с ней, а не просто внимательно слушали, не мигая.
И если чего-то очень сильно захотеть, это обязательно сбудется, пусть и не все куклы заговорили, они-то как раз молчали, но однажды, когда Кудряшка рассказывала куклам очередную сказку, она услышала голос. Он доносился из-под кровати. Тихий тоненький голосок.
Заглянув под кровать. Кудряшка увидела в самом дальнем и самом темном углу еще одну куклу. Это был клоун. Сразу же после того, как ей его подарили и он ей не понравился, она закинула его под кровать. Он был не похож на другие игрушки.
Она выгатила его из-под кровати, отряхнула пыль и посадила перед собой. И они разговорились. Оказалось, что он давно слушал ее истории и все знал их наизусть. Теперь и он рассказывал ей свои истории.
В отличии от всех других кукол, он был настоящий. Он был живой, хотя и был тряпичный.
Теперь Кудряшка держала его на самом видном месте, слушала его сказки, когда все уходили, засыпала под его спокойный, добрый голос.
Но Кудряшка росла и все реже слушала клоуна. Позже и она стала большой. Забыла про него вовсе, у нее теперь было так много не-маленьких дел.
А когда вспомнила о нем вновь, вытащила его из-под кровати, ей хотелось поговорить. Он теперь молчал. Но и до сих пор, теперь, когда она уже совсем большая и у нее уже свои маленькие дети, она иногда садится на мягкий ковер перед клоуном и рассказывает ему обо всем. И он так же внимательно слушает. В его глазах все тоже понимание...
+++
Поразительная вещь: руки так и тянутся к бумаге. Раньше было тихо, теперь же стоит стук этой машинки, писать по-старинке ближе как-то, ну а так удобней и интересней, что ли, да и возможность есть потом прочесть, что при другом варианте несколько затруднительно. Почерк небось передается по наследству, что иногда и самому бывает непонятно, приходится расшифровывать, бумага-то принимает "ручные" чернила, да со временем они растворяются на ней, словно их кто-то слизывает, оставляя лишь грязный след. Или они растекаются по листу? Спросим у них? Нет, пожалуй, не будем, они не всем отвечают, даже не всем показываются, только некоторым, иногда даже автор всего не видит. Слова выливаются из подсознания, говорит оно, и на подсознание других действует. Их слабость? Или сила слова?
Какой приятный стук! Ровный, легонькое нажатие клавиши и оглушающий в ночной кромешной тишине удар. Я мучаю бумагу, я ставлю на нее клеймо, многажды и разных, я татуирую ее, вырисовывается рисунок, с каждым ударом он становится все яснее и вскоре можно будет его различить и может быть любоваться, немного подбавив краски, желательно хмурых тонов, но можно и каплю яркого веселья, яркого своей темнотой, черного юмора. Татуировка останется навсегда, до смерти, по крайней мере все же продержится до последнего часа. А разрисовал бы ручкой все бы через некоторое мгновение слезло, смылось, сползло, растворилось.
А не получится рисунок, кожа все равно будет запорчена. Не к этому ли стремится каждый, кто решается на тату?
Все же есть в этом какая-то магия, скорее наркотик, который приносит удовлетворение от самого факта его принятия и от процесса особенно, позже опубликование, прочтение, не людьми но мной.
И это не высасывает из тебя соки как все прочее. Платить в этом мире не надо. Разве что мелочами, которых нe жаль и от которых даже стремишься избавится, а тут их с радостью принимают, они сдаются в утиль, такие дорогие для всех остальных, из них потом выплавляются довольно милые безделушки. совсем небольшие, многое просто растворяется, которые можно поставить на полку. Блестят, отвечают звоном на легонький удар и разбиваются, когда их нечаянно роняешь.
+++
Ленточный червь вползает в машинку, его перемалывают жернова. Черные жернова. Жернова-цензоры. Жернова трусости. Основа слабости. Жернова славы. беспристрастные и в то же время субъективно-напыщенные. Не пригодные больше ни для чего, кроме как давить и впитывать всю пыль листа и его несуществующие соки. Пока ползет, слова липнут, цепляются за последнюю надежду быть высказанными, так как ничего нет более постыдного, как невысказанные слова, которые обрастут ненужным и распухнут. Видимо от боли, как и любое ушибленное место, которое так часто прячется за покраснение, иногда посинение и конечно же повышенную температуру.
Ленточный червь ползет, мятый, неловкий и обгрызанный по краям. С другой стороны выползает уже с примятыми морщинами.
+++
Я пью невидимый коктейль.
Все краски в нем смешались.
На дне его осталась боль:
Моя, твоя.
Моя вина.
Смотрю на дно.
Далеко оно.
А на спокойной глади
Я вижу отраженье. Мое?
Лицо твое.
И снизу, как воздушные шары
Летят вверх небольшие пузыри.
Они несут все ту же боль
Из страны своей, далекой?
И, прорывая гладь, взрываются.
Уходит боль. Она слаба.
В коктейле больше нежных красок:
И аромат твоих волос.
И сладость губ,
Твое дыханье,
Прикосновенье наших рук,
Слиянье тел,
И гладкость кожи,
И объятья.
Бессонна ночь. Не сон ли?
Сказка стала былью.
Не веря, хочется обнять.
Крепко, нежно.
Не отпускать.
Приходит утро,
Освещает твой прекрасный лик.
Можно любоваться.
Но вскоре ты уходишь
С яблоком в руках.
И без тебя мне плохо.
Я пью невидимый коктейль.
Я так люблю тебя. Поверь...
+++
Законченная книга. Белые листы вырваны. Исписаны. Разбросаны. Мелкий шрифт. Высокие слова. Невидимые цели. Открытые раны.
Мятые листы. В них пустота. В них недосказанность.
Порванные листы. В них, скрываемая всегда, искренность. Но не в них. Изорванная искренность.
Потертые листы. Стойкие слова. Их использовали.
Жалобно трещит в огне красивая обложка. Мелованность надувается лопается и стекает. Гладкость сменяется легкой шершавостью и при малейшем прикосновении превращается в пыль.
Заголовки выпрыгивают и несут огонь по дому. Забегают во все углы, залезают в невидимые норы. Дорогие предметы трескаются, плавятся, испаряются.
Номера страниц, как годы жизни на пожелтевших памятниках. Фотографии, которые, как всегда, показывают лишь миг и тем уникальны. Охотники с добычей в руках. Но кому интересно смотреть на них, на эти ужасные снимки? Мне. Я вижу там себя. Я плохо получаюсь. Но это я. Другие тоже себя. Если они не мертвы. Листы - зеркала. Не кривые. Мертвецы не отражаются.
Последние Слова: каждая запись является не более чем отражением вспыхнувшей когда-то вспышки. Они проходят, а осколок все eщe содержит их Свет, который идет в тебя, когда ты читаешь. Идет без цели и растворяется в обычной Пустоте.
|