Мы упрёмся в упрямые факты, скажем - монстр! - и не увидим его слёз на которые он не имел права, его рыдания, которое он давил глотая спазм - "какой маленький был пистолет... какой маленький... Ах, Надя, Надя...". А там далеко его скромная мать читала старую книгу, по которой учился читать её сын... "какой маленький пистолет!, - повторял он, - нашёл что подарить..."
И сколько б не писали про него, мы увидим лишь его тень и быть может ощутим присутствие. Но напрасно думать, что он позволит нам пойти вместе с ним по дороге тайны. В луже мочи, невнятно "дзыкнув" и подняв к верху палец, он так и не поведал нам что хотел сказать... и что всё это значило? К чему? И ради чего? Афёра века за белыми лозунгами на красных полотнищах, жесточайшие преступления в реках крови и в криках "за что?". И те кто должен был проклинать, пали на колени и взмолились пред великой тайной, как делает каждый не ведая, но страшась. Ибо тайна и страх - магические нити, подвязавшие их - есть та сила, что сковала ржавым металлом душу, мысли и волю.
Учитель, учитель, учитель... - так писал он о страшном царе, затворившись в своём замке, читая и обдумывая. И тысячи несчастных в это время гибли под пулями врага со скоростью размаха его пера. Земля уходила из под его ног, пожираемая врагом. И крах был близок и зловещ в своей необратимости. Но... "Выдержим!? - написал он на книге о страшном учителе.
"Скудный запас слов" - скажут одни, "глубокий язык" - скажут другие. И каждый будет искать ключи к его загадочной власти, которые он потерял, потянувшись к бутылке "Боржоми". Искать с увлечением и с претензией на истинность. И до сих пор, улыбаясь с портрётов обаятельными усами, умелый кукловод дёргает за ниточки низменной ничтожности кукол, которые и после стольких лет ужасов, страха и унижения готовы призвать его, ибо куклы затеряются среди тьмы мизансцены во мраке которой обязательно должен быть он. Ведь они не будут знать что делать с этими путающимися нитями, окутавшими их коконом беспомощности. И ни на одной странице толстых книг о нём не найти им его силы, ибо с каждой строчки сочится их слабость. Слабость раба, который позволяет, а не сила хозяина, который повелевает.
Каждый день, подписывая сотни бумаг с тысячами фамилий, он видел всю ничтожность массы и всю силу личности. Судьбу он превратил в росчерк карандаша. Ибо знал, что люди ненавидят друг друга ещё больше чем он их и что они позволят бить себя в пах, резать кожу свою на ремни и глумиться над собой, унизительно признаваясь в преступной трусости - и всё это из ненависти. И самый низкий порок ждёт своего искусителя, и самая лютая месть своего часа.
- Простите меня, - кричал трусливый обречённый враг. И не будет ему прощения, ибо не знал у кого его надо просить.
И глянув на часы в его доме, время покажет нам как в хилой лачужке в тусклом, дрожащем свете лучины сидел, избитый пьяным отцом, заплаканный маленький грузинский мальчик - будущий семинарист, читая вслух вечно суетящейся матери ветхую книгу: "да простится им, ибо не ведают что творят... почему, мама?".