Аннотация: из серии "Эпизоды из жизни великих мастеров"
Кривая дорога лежит меж погибшими травами, меж, отражающими в своей темноте мутное небо, лужами грязи. Деревянное колесо Судьбы медленно, монотонно, извиваясь под весом повозки и выдавливая из себя тяжкий скрип, бороздит путь, оставляя глубокий след боли в душе из-за несбывшихся надежд гения. Вечер пригласил на землю ночь и она начала разбрасывать по небу звёзды. Похлёстывая лошадь, Леонардо более не следил за дорогой. Он всё больше смотрел на появляющиеся на серой глади неба светлые точки, которые словно плодились на ней, ровно как и всё новые и новые мысли рождались в голове мастера из селения Винчи. С возрастом, его разум создал в себе некую комнатку, где он, со свойственной ему скрупулезностью и тщательностью, собирал отдельные случаи, ситуации, наблюдения за людьми, не говоря уже о красочных образах различных мест и разнообразных картин. Когда же ему удавалась возможность, подобная нынешней, уединиться в тишине (если не считать назойливый скрип колеса и погрюкивание повозки), он доставал из этой комнатки упомянутые образы и любовался ими, предаваясь размышлениям. Так похлёстывая спины лошадей и складывая в сознании карту последовательности появления звёзд, Леонардо почему-то вспомнил про неуклюже вытесанный отцом щит из фигового дерева его юности и про комнату полную саранчи, бабочек, ящериц, ужей, летучих мышей и хамелеона...
Леонардо разминал изящные пальцы, которые, несмотря на свою утончённость, были необыкновенно сильны. Спокойно всматриваясь в землю, он мял пучки, втирал ладонь в ладонь. В той точке, в которую он устремил свой взгляд, находилась жёлтая соломинка, серый камешек и пара муравьёв тащащих эту соломинку в направлении известном только им. "Одному было бы тяжелее..." - шутливо подумал Леонардо и встал с бревна, прикрывая от палящего солнца глаза рукой.
Ощутив жажду, юный художник направился к роднику, что журчал неподалёку. Испив из него, Леонардо с наслаждением и вниманием начал рассматривать камни под прозрачной водой, которые своей формой и величиной искривляли поверхность потока, заставляя воду изгибаться в самых разнообразнейших вариантах. И юноше пришло в голову воткнуть в дно палку лежавшую подле ручья. Таким образом, огибая новое препятствие, струйки воды настолько изящно сплелись в клубок, что, казалось, будто локоны светловолосой девушки, недавно встреченной Леонардо, обвили шест. И, действительно, в солнечных бликах бриллиантовых сплетений не иссякающей жидкости можно было увидеть её блестящие глазки, и заметить голубизну её зрачков в отражаемом водою цвете неба.
В комнате Леонардо лежал круглый щит, который, будучи грубо вытесанным и занозистым, он привёл "до ума" выправив на огне и после токарной обработки сделав его ровным и гладким. Теперь художник был одержим забавной идеей. Наловив с утра штук двадцать саранчи, с десяток бабочек, пять ящериц, троих ужей, двух летучих мышей и хамелеона, и, сложив всё это в чёрную сумку, он принёс её в комнату, в которую никто не заходил кроме него, и выпустил этих живых тварей на волю ограниченную четырьмя стенами. Ужи расползлись по всей площади пола занурившись в неведомые ранее даже наблюдательному Леонардо щели. Ящерицы начали шнырять из угла в угол. Саранча хаотично разбежалась. Бабочки, сконфузившись, остались неподвижными, лишь изредка меняя место расположения на стене взмахом крылышек. Поистине не знали как себя вести в такой ситуации летучие мыши. Они, нырнули под кровать и не давали более про себя знать. И лишь хамелеон уместился прямо на рабочем столе Леонардо и преспокойно наблюдал за происходящим.
Леонардо достал собственноручно сделанные кисти, зачем-то потревожив пальцем их волоски. На столе подле хамелеона лежали краски, два заточенных гусиных пера, чернильница и бумага. Молодой художник положил кисти рядом с красками и, взяв белоснежное перо, мокнул его кончик в чернила. Через пять минут так и не слезший со стола хамелеон, получил на большом клочке бумаги своё точное отображение. "Жаль, что ещё не придумали такой техники рисования, чтобы можно было передать то, как ты изменяешь свой цвет, мерзкий притвора" - добродушно проговорил Леонардо, глядя на выпученные глаза только что срисованного существа. Через некоторое время на этом же бумажном клочке нашли своё место извилистый уж и крылатая летучая мышь, которую Леонардо вытянул из-под кровати. А ещё через пол часа жёлтоватая поверхность бумаги была укрыта рисунками всех новых живых обитателей странной и таинственной комнаты, в различных позах и ракурсах.
Настал полдень. За окном жаркое летнее солнце наполнило улицы, загоняя жителей селения Винчи в дома. Где-то послышались блеяние коз. Сквозняк сочился через щели закрытой двери и Леонардо отложил на время работу, вставши из-за стола и расправившись. В зеркале отобразилась его ладная широкоплечая фигура и он, взглянув сначала в окно, а потом на себя в глади стекла укрывавшее серебро, подумал: "Стоит добавить к стеклу серебра и я буду видеть лишь себя...". Отвернувшись от зеркала, Леонардо подошёл к недавно сделанному щиту. Он взял его двумя руками всматриваясь в гладкую и пустую поверхность так, как будто на ней было что-то нарисовано и ему приходилось разглядывать готовые очертания рисунка, выштудированные детали изображения и отмечать особенности композиции. В действительности планируемый рисунок существовал только в его воображении. Художник скользил взглядом по поверхности щита предвкушая предстоящую работу, додумывая образ, томящийся в его разуме и готовый вырваться из него на уготовленное мастером место.
Ужи скопились в центе комнаты, летучие мыши растерянно повисли на пустой вешалке, саранча сбежалась к щиту, а ящерицы окружили полусогнувшегося Леонардо. Все существа, окружавшие мастера, словно собрались прыгнуть на изрисованный щит, чтобы остаться запечатлёнными на его поверхности на веки. И лишь хамелеон, по своему обыкновению, равнодушно оставался на своём месте. Ему было всё равно, он был безразличен к происходящему, он мог только лишь менять цвет, что в этой комнате для него было несколько затруднительно в силу малой насыщенности цветовой гаммы окружающих предметов. Похоже, что его занимал лишь вид из окна. "Дождёшься" - проговорил Леонардо этому угрюмому уродцу на секунду отвлекшись от работы, дабы окунуть кисть в чашу с помутневшей от красок водой и удивившись обилию зрителей следивших за воплощением замысла.
На щите творилось невообразимое. Покореженная скала с тёмной щелью из которой вылезало... чудовищное существо с глазами и гривой хамелеона, с чешуёй ужа, лапами ящерицы, крыльями летучей мыши, мордой саранчи и зубами... его зубы более походили на клыки тигра, что собрался растерзать жертву. Чудовище имело в своём обличии черты каждого существа пойманного Леонардо сегодняшним утром. И только лишь бабочки, устилавшие рисунками своих крыльев кровать, руку Леонардо и сам щит, не могли дождаться пока и они станут частью того, что рождалось на фиговой поверхности.
Работа кончена! Леонардо вытер тыльной стороной ладони выступивший пот с лица и немного отошёл от своего творения. Чудище выхаркивало из пасти огонь и кипящий яд, выдыхало причудливыми ноздрями едкий дым, а глаза этого урода так блестели, что казалось в них, если внимательно присмотреться, можно было увидеть и самого зрителя. Так оно и было. Делая последние штрихи к рисунку, Леонардо решил изобразить на злобных глазах монстра отображение человека.
Сегодняшний день был целиком съеден созданным Леонардо чудовищем. Вечер отдыхал вокруг и художник принялся собирать свои модели в ту же черную сумку, чтобы потом отпустить их на волю. "Дождался" - сказал Леонардо, всё также сидящему на столе хамелеону и засунул его в сумку.
На следующее утро нотариус Пьеро да Винчи был приглашён своим сыном в упомянутую комнату.
Дверь медленно приоткрылась от несильного толчка и он вошёл в помещение комнаты в сопровождении Леонардо. На столе лежал щит в таком ракурсе, чтобы свет падал на него и мог хорошо осветить рисунок.
Отец открыл рот и с нескрываемым ужасом посмотрел на сына...
"Это живопись..." - проговорил Леонардо, смахивая с одежды отца повисшую на нём саранчу.
Леонардо усмехнулся и смахнул что-то с рукава. Перед ним в растворяющейся тёмноте угасающей ночи предстала Флоренция. Лёгкий утренний туман повис над городом, сгладив очертания гор и башен храмов. Мрак исчезал и в лоне нежной дымки рождались картины, тревожащие память. "Дождались" - сказал он не то себе, не то лошадям и хлестнул по их спинам в очередной раз, дабы они быстрее погрузили его в недра тех мест, где прошла молодость уже немолодого художника и которые теперь сулили ему лишь разочарование, как разочаровывает Леонардо зеркало, в котором ныне живёт угрюмый старик.