Аннотация: Он схватился за руки своего убийцы и из кошелька, зашитого в рубашку, посыпались серебрянные монеты сверкая под светом луны портретом Кесаря...
- Что же это за солнце, которое печёт, что же это за свет, который слепит?...
Одни только пески вокруг... Говорят, что есть земли, где нет жары...
Как я жду ночи!... Спокойной, тихой, а в дождь и прохладной... Но вместе со мною и мысли мои ждут её, чтобы вырваться на волю, заполнить мой разум и не давать мне желанного покоя... А всё потому что тесно им в моей голове, вот и рвутся из уст... Так выслушай же меня, мерзкого Иуду с одним глазом и уродливой формой головы, обречённого на хулу праведников...
Ох, этот мёртвый глаз... Как он болит!... И уже, наверное, не будет никого кто уменьшил бы эту боль... Был Он... Один единственный... Теперь Его нет... Однако, у меня теперь есть они... Когда мне назвали цену я чуть не упал в
обморок... Мне казалось, что раньше я даже не слышал о таких деньгах... И вот теперь они все у меня в сумке... Бывает достану их, выложу на стол и смотрю, как блестят они портретом Кесаря... Хотя, наверное, нужно было бы ещё поторговаться, но у меня тогда так заболел мой слепой глаз, что мне было не до этого... И старший среди купивших мою совесть сказал:
- У старой Марты, которая постоянно болтается на рынке и которую не знают, может быть, лишь те, кто сроду не жил в нашем городе есть необходимые для тебя лекарства... Тебе хватит и на них и на многое другое...
И я успокоился, посмотрев на него своим одним глазом. В выражении его лица я увидел отвращение. Он смотрел на меня с презрением и подал мне сумку с деньгами. Его утончённые руки с брезгливостью держали её. Я взял эту сумку и с
удовольствием ощутил вес серебра. Раскрыв её я пересчитал монеты и заметил как при этом смотрели на меня присутствовавшие люди. Они усмехались... Но боль была очень сильна, чтобы воспринимать это презрение. Я его запомнил, но не принял к сердцу. Меня вообще редко когда интересовало мнение других людей про меня.
Однако один человек (да я и не знаю человек ли Он был или и вправду сын Божий) всё же имел на меня влияние... Его такой добрый взгляд, который источал настоящий свет и тепло, пронизывали меня и я шёл за ним... Я его слушал чаще чем кто-либо из учеников, но вслушивался редко... Мне было не до понимания... Мой глаз заставлял меня думать лишь про боль. Эта боль диктовала мне как я должен себя вести, как относиться к окружающим, что говорить, хотя зачастую заставляла только слушать... не слова, а голос... спокойный, уравновешенный, поучительный... Слушая Его я ощущал спокойствие и уверенность... Он очищал душу... и моя боль исчезала... Я и до сих пор не могу понять как Он это делал... Боже! Он не уничтожал боль, он её растворял... Словами! Сколько их мы произносим, сколько их вылетает из наших уст, но все они мертвы... Множество мёртвых слов!... Мне кажется, что я слышал живые слова лишь с Его уст... Живые слова...
Меня всегда удивляло абсолютное отсутствие в Нём лукавства. Каждый человек, даже самый честный, когда произносит слова часто скрывает под ними что-то другое. И, не смотря на то, что речи Христа имели большую глубину, так что в них разные люди порой видели совершенно разный смысл, Его слова никогда не содержали двоякого значения и различное их толкование всегда исходило от ограниченности человеческого разума. Он был выше лжи и лукавства. Он был поистине бесстрашен и этим привлекал внимание к себе. Ни один доблестный воин не сравнится с ним в бесстрашии, так как, если такой воин не боится боли и смерти, то он боится позора и унижения, Христос же, казалось, не знал этих чувств.
Один из Его учеников, бывший сборщик податей, пошёл за ним, ибо Христос, как он сказал, помог ему освободиться от бездны человеческого ничтожества. Мне тогда очень понравились эти совсем разные по значению слова - бездна ничтожества.
Этому сборщику податей всю жизнь приходилось играть какую-то роль, жить как на сцене, всё время придерживаясь выдуманного распорядка и произнося заученные реплики. С Христом же он ощутил свободу от невидимых пут.
Теперь я вспоминаю, что Он сказал мне... те странные намёки на бездну и обречённость... Я много чего не мог понять, но теперь, когда в моём кошельке с которым я никогда не расстаюсь множество железяк за которые я будто бы могу купить спокойствие и независимость от страданий и неуверенности в дне завтрашнем, я понимаю, что я не могу даже... да, я понимаю это, понимаю, но всё равно думаю - не продешевил ли я?...
Удивительно... Как может в человеке содержаться столько противоречий?
Его так называемые ученики, которые только и знали, что плестись за Ним и записывать каждое слово, постоянно наговаривали на меня всякие небылицы... Они изживали меня и за плечами шептали: "Плохой человек..." Но я не плохой человек, я - человек обычный... Наибольшее зло совершают люди обычные... Именно они молчат, когда солдат насилует их соседку, именно они крадут у слепого собранное под палящим солнцем подаяние, именно они предают, грабят и, в конце концов, убивают... И ни один тиран своими поступками не сравнится с преступлениями, которые совершают они... Более того, я не знаю такого тирана, который чинил преступление сам по себе. Разве удалось хотя бы одному из них совершать зло, если бы этого не допускали обычные люди? Своими ли руками Ирод резал младенцев?
Единственный кто ко мне хорошо относился был Он... И когда настал час и Он за вечерей промолвил свои пророческие слова, все кроме Него глянули на меня... Действительно, кто бы ещё мог совершить такой мерзостный поступок? Они впились ядовитым взором в меня, словно гадюки в обнаруженного кролика. И лишь он окинул глазами их... и сказал: "Я прошу: не злитесь на человека, который предаст меня, не причиняйте ему зла... Ибо зло схоже с бурьяном, который своим семенем размножает само себя. Сожгите зло в себе, как земледелец сжигает бурьян. И никогда никого не осуждайте, ибо кто знает долю своей вины?"
Интересно, послушают ли они Его слова? Смогут ли сжечь злобу ко мне?
Я знаю, что я совершил... Я всё вижу, хоть и являюсь полуслепым... Когда я наклоняюсь над ручьём, чтобы напиться и рассмотреть своё лицо я стараюсь смотреть на мой мёртвый глаз за которым пустота, чем на живой за которым... понимание. Я боюсь, что за этим живым глазом я увижу свою душу! Наверное это и есть совесть, которую люди предпочитают не замечать.
Именно тогда, глотая чистую прозрачную воду, такую же как и Его слова, я вспоминаю их. Навряд ли кто-нибудь из этих писак запишет в своих бумагах эти слова. Разве они признают свою вину? Разве могут быть они виновны, когда есть
одноглазый Иуда, который постоянно думает лишь про собственную боль? Напишет ли кто-нибудь из них про то, что, изживая меня, они сами толкнули меня на этот преступный шаг?
Не смотря на свою любовь, разве сами они не отреклись от Него? Отреклись! И я видел одного из них некоторое время спустя... Его всё-таки мучает совесть. Я проходил по улице и увидел его среди людей, которым он, как всегда выверяя
слова, рассказывал про своё покаяние и про меня... Я спрятался и подслушал... Он говорил про то что во всём повинен я, что у учеников Христовых не осталось выбора и для того, чтобы и далее проповедовать учение, они вынуждены были
отречься от Него... А ещё он говорил про мою совесть, которая теперь меня гложет, что видел меня после всего что случилось и я имел нездоровый вид жалуясь на свою боль в голове при этом постоянно твердя про смерть, будто старик на склоне лет... Это я то думаю про свою смерть?! Чудак! Зачем такая ложь? Не понимаю...
Иуда обнял проститутку, которая, заснув, уже давно не слушала его... На дворе была глубокая ночь, которая била луной в окно осветляя пустые кувшины в которых недавно было вино. Это выпитое вино давило на Иуду и он покинул ложе, чтобы решить на улице эту проблему. За домом стояло дерево под которым он любил справлять нужду. При этом он поднимал вверх голову, ибо тогда кровь отливалась от неё и боль немного утихала, и, рассматривая листья, думал себе про что-то...
Думал он и теперь, слушая тишину и про себя проклиная старую Марту лекарство которой оказалось неспособным помочь ему, а ещё про то как удивительно, что человек привыкает и к боли, и к угрызениям совести, так что и не скажешь тревожит его что-либо, или нет... Думал он и про ложь, которую услышал на улице...
Но его мысли прервались, так как что-то зашелестело сзади... Это, наверное, проститутка, которой он только что спьяну излил душу вышла на свежий воздух, показалось Иуде. Однако это была не она...
- За предательство Христа... - проговорил знакомый голос Иисусового ученика за спиной Иуды и крепкая верёвка начала затягиваться на его шее. Он схватился за руки своего убийцы и из кошелька, зашитого в рубашку, посыпались серебрянные монеты сверкая под светом луны портретом Кесаря...