Аннотация: опубликован в журнале "Уральский следопыт", сентябрь 2007
Ева танцевала среди облаков - радужной птицей, невесомой бабочкой. Лепестки юбки метались огненными крыльями; блестящие башмачки и узкие ладони попеременно касались золотого луча проволоки - не опираясь, а отталкиваясь. Как будто каждый шаг был началом полета.
Когда первая тварь, скалясь и визжа, сорвалась с башни, зал ахнул. Ева замерла, будто парализованная страхом - зал затаил дыхание. Ева покачнулась, выгнулась, распласталась в шпагате, успевая отклониться от оскаленной пасти в самый последний момент - зал выдохнул протяжно и восхищенно, и, через минуту ошеломленного молчания взорвался аплодисментами. Ева улыбнулась; капелька пота скользнула по виску.
Аду не нужно было поворачиваться, чтобы видеть лицо Евы. Он помнил - каждое ее движение, вздох, всплеск огненной юбки. Он чуял - ее дыхание, напряжение пальцев, обнимающих лезвие проволоки, дрожь улыбки на губах. Так, будто это были его собственное дыхание, пальцы и улыбка.
Аду нельзя было поворачиваться. Его дело было следить за тварями. Успокоить; раздразнить; сдержать; заставить прыгнуть вовремя.
Старая серая самка никогда не прыгала. Ревела, мотая огромной головой на длинной шее, тянулась когтистыми лапами - пыталась достать вертлявую яркую добычу. Щурила злые умные глаза. Но не прыгала - в отличие от своих молодых собратьев. Наверное, потому, что поняла уже давно - на обрезках, оставшихся от крыльев, не взлетишь. Будешь только бестолково кувыркаться до тех пор, пока не шлепнешься на вонючий песок арены. Другие, когда хлыст Ада подгонял их к краю площадки, срывались вниз так, будто все еще помнили свои настоящие крылья.
Ева взлетела - в ладони от бугристой морды серой старухи - раскинула руки и несколько долгих секунд плыла среди голографических облаков. Потом нырнула вниз, поймала струну проволоки, в несколько ловких движений добралась до последней башни и, под неистовый восторженный грохот зала, смеясь, упала в руки Ада.
- Здравствуй, - прошептал Ад, трогая губами горячий висок и чувствуя, как колотится сердце под невесомой тканью Евиного платья. И задыхаясь от бешеного бега собственного сердца - бега из ниоткуда в никуда, следом за огненным танцем Евы.
- Гнилое место этот Парадиз, - БимБом взглянул на Ада и отхлебнул из фляжки. Несколько капель скатилось от угла ярко-накрашенного синего рта к подбородку, пятная золотую маску грима. - Дрянь-место...
Зеленый самец кинулся на решетку, когда Ад проталкивал в клетку поднос с едой. Хлыст ожег морду; запахло паленым мясом. Остальные твари угрожающе заворчали и попятились, сверкая глазами. Серая старуха следила за человеком молча и спокойно, выжидая, не представится ли случай ударить наверняка.
- Тварь, - усмехнулся Ад. - Ничего у тебя не выйдет, поняла?
Он выключил хлыст и присел рядом с Бим-Бомом на кучу старого реквизита, глядя, как твари жадно хватают с подносов дымящиеся куски. Пожал плечами:
- Мне здесь нравится, Бим-Бом.
- А Еве?
- Не начинай опять, - поморщился Ад. - Это она тебя подговорила? Мы с Евой решили - еще один сезон. Заработаем на квартиру. А потом поженимся, и она уйдет из цирка.
- Ты уже говорил это в прошлом году, мальчик. И, возможно, скажешь в следующем, - Красная загогулина брови дрогнула, лицо старого клоуна, жалкое и будто голое без огненно-рыжего парика, стало совсем печальным.
- Бим-Бом... Да не смотри ты на меня так! Будто я дрессировщик с хлыстом и заставляю Еву...
- А ты и есть дрессировщик с хлыстом, - перебил его Бим-Бом. - Знаешь, после представления иногда так трудно отмыть маску с лица. А иногда - неохота. Зачем - если завтра опять ее рисовать. А иногда - просто забываешь. И со временем она вьедается в кожу...
- Не понимаю, при чем тут... - разозлился Ад. - У меня нет маски. И у Евы. Думаешь, она не ушла бы отсюда, если бы ей самой не нравилось...
- Что? - перебил Бим-Бом: - Аплодисменты? Крики? Взгляды? Поклонники с охапками цветов? Танец на проволоке? То, как ты смотришь на нее, когда она возвращается - с неба - к тебе?
- Ты говоришь так, будто Ева притворяется, а я - заставляю ее это делать.
- Гнилое место, - Бим-Бом вздохнул и шумно глотнул из фляжки: - дрянь... Знаешь, что самая дрянь, мальчик? Любой Парадиз рано или поздно... Если человека вовремя не выгнать из рая, он рано или поздно превратит этот рай в ад...
***
Острова далеко внизу казались горстью радужных бусин, рассыпанных на мятом бирюзовом платке моря. Ева восхищенно ахала, глядя сквозь прозрачный пол кабины. Ада мутило от созерцания своих ног, висящих над бездной - он несколько раз пытался проверить страховку на своей талии, не находил, морщился и беспомощно опускал руку.
- Я обещал показать вам рай, дети, - Бим-Бом, непривычно оживленный и веселый, восторженно улыбался, будто вся красота внизу принадлежала исключительно ему. - Вот так увидели эту планету первооткрыватели. Понимаете, почему они назвали этот мир Парадизом?
Теплый песок нежным шелком ласкал ступни; стайки огромных разноцветных бабочек грелись на дорожках между бунгало.
- Целая неделя?! Сколько это стоит? - еле дыша, спросила Ева. Ее тонкие пальцы дрожали в руке Ада.
- Свадебный подарок. Я хочу, чтобы вы знали, каким мог бы быть рай, если... Смотрите! - узловатый палец Бим-Бома указал в небо. Высоко в безоблачной сини, сверкая на солнце радужной чешуей, безмолвно плыли огромные крылатые существа. - Они не трогают людей, хотя могли бы... Знаете, дети, сначала это показалось всем сказкой. Планета драконов и сокровищ. Золото, алмазы, рубины. Потом... Потом появились шахты, города, казино, цирки... Спохватились, когда от рая остался жалкий кусочек - впрочем, вполне достаточный, чтобы устроить курорт для миллионеров...
- А теперь ты подарил нам целую неделю рая, - запрокинув голову к небу, Ева улыбалась. Мягко и немного печально - совершенно не так, как улыбалась залу, балансируя на лезвие проволоки среди голографических облаков.
***
Ад стоял на границе воды и суши. Иногда до него дотягивалась сильная волна, обнимала лодыжки, тянула за собой - в море, вымывала из-под ног песок. Ад терял равновесие, с усмешкой вспоминая зыбкую опору проволоки - и не отступал ни на шаг. Море сердито шипело.
- Ты точно решил остаться, Бим-Бом?
- Вы с Евой тоже могли бы...
- Что? - Ад покачнулся, увяз пяткой в мокром песке; рассердился и уселся рядом с Бим-Бомом. - Что - могли бы? - переспросил он. - Наняться здесь прислугой?
Он поморщился, пытаясь представить легконогую Еву, каждый шаг которой казался началом танца, - горничной, застилающей постели в бунгало.
- Необязательно. Здесь недалеко колония, вроде как энтузиасты. Изучают драконов, охраняют от браконьеров, восстанавливают растения на месте заброшенных шахт. Если они согласились принять меня, то молодые и сильные...
- Мы уже подписали контракт на этот сезон. Я ведь говорил.
- Так глупо, мальчик... - Бим-Бом зачерпнул песка; посмотрел, как между пальцами выскальзывают песчинки. - Так...
- Что глупо? - разозлился Ад.
- Знаешь, только человек умеет строить клетки. Так глупо, что в первую очередь, он запирает в эти клетки себя самого...
- Ты предлагаешь вот так, ни с того, ни с сего, разорвать контракт, заплатить неустойку, уйти из цирка - в никуда?! Это Ева с тобой говорила, да?
- ...И самое скверное даже не то, что постепенно к клетками привыкают... а то, что начинают считать их своим домом... - Злость Ада неожиданно утихла под грустным взглядом Бим-Бома. - Раньше ты был совсем другим, мальчик... Знаешь, ты заплакал, когда впервые увидел, как бьют хлыстом новичка-дракона. Не потому, что испугался, а потому что пожалел зверя. Я виноват, что позволил отдать тебя в этот номер... И Еву... Тогда мне казалось, что я ничего не могу сделать... И теперь, видно, тоже - ничего не могу...
- Пожалуйста, - попросил он непривычным умоляющим голосом: - пожалуйста, мальчик... если ты сам не хочешь или не можешь уйти... выпусти ее...
Ночь пахла волосами Евы, ее дыханием и кожей. Горечь и сладость; миндаль, гвоздика и душистый перец - драгоценные ароматы, которые теперь удается вдохнуть немногим счастливчикам. Когда старая Земля, многие тысячелетия старательно превращаемая в ад, умерла - вместе с ней умерли и многие земные растения, казалось уже прижившиеся на других планетах. Оставшиеся экземпляры стали диковинкой; а многие цветы и плоды - роскошью, доступной только богачам.
- Ты хотела бы остаться? Здесь, вместе с Бим-Бомом? - спросил Ад.
- Без тебя?
Ева отстранилась, уперлась локтями в его грудь - будто хотела разглядеть глаза Ада в кромешной темноте. Он ждал, стараясь дышать спокойно.
- Без тебя - нет. Нигде. Даже в раю. Тем более - в раю. Как ты мог подумать...
- Я тоже люблю тебя, - хрипло сказал он, обнимая строптиво напрягшиеся Евины плечи; прижимая ее к себе.
- Больше, - Евин шепот обжег дыханием шею: - Ты сам знаешь, это больше, чем любовь.
Ад слушал, как рядом с его сердцем торопливо колотится Евино, и думал, что только так - рядом с Евой, чувствует себя цельным. Живым, настоящим. И, наверное, поэтому, он, не оборачиваясь, чует каждое движение и вздох танцующей на проволоке Евы.
- Да, - отозвался он.
- А ты... ты думаешь, что нам нужно возвращаться?
- Мы ведь подписали контракт на этот сезон, верно?
- Конечно, - помолчав, тихо согласилась Ева. Высвободилась из его рук, соскользнула с кровати - и сейчас же растаяла в темноте. Ад потянулся за ней и замер. На минуту, ужалившую висок торопливым биением пульса, этот, разделивший их шаг, показался опасным и почти невозможным. Будто в босые ступни врезалась невидимая проволока, а в лицо дохнула пропасть с вонючим песком арены на дне...
***
После возвращения цирк показался другим - будто вылинял, потускнел и уменьшился. Огромные буквы названия "Парадиз", переливающиеся разными цветами, выглядели аляповато и пошло. От резких запахов города щипало в носу и в горле. Зрительный зал пах еще хуже - потом, духами, страхом, жадным любопытством.
Ад постоял возле клеток, разглядывая тварей - и вспоминая прекрасных крылатых существ, паривших в синеве неба. Один из драконов умер - в неволе обычно звери жили недолго. Только серая старуха держалась уже много лет - будто ненависть, тлеющая в прищуренных глазах, давала ей силы жить.
На замену умершему директор добыл у браконьеров дикаря. Новичок шумно ворочался в тесной затененной клетке, шелестел необрезанными крыльями. Иногда Аду удавалось разглядеть в полумраке блестящий испуганный глаз.
Когда он узнал о сумасшедшее затее Евы, было поздно. Директор загорелся новой идеей - Ева умела убеждать - и не стал слушать никаких возражений.
- Представляешь, как это будет красиво, - мечтательно говорила Ева, и в ее глазах Ад видел отражение радужных крылатых красавцев, плавающих в синеве неба.
Ад уговаривал; умолял; объяснял, что не зря драконам обрезают крылья перед дрессировкой; и что Евина задумка - дурость и самоубийство. Выдохнувшись, разозлившись и отчаявшись, он попробовал представить, что сказал бы сейчас Бим-Бом.
- Ты забыла, что здесь не настоящее небо, а крашеные тряпки и голография.
Но этого Ева тоже не услышала.
Репетиции проходили на диво хорошо. Новенький послушно взлетал, не делая попыток напасть на Еву, и кружил под куполом цирка. Помощники, назначенные Аду, скучали. Старые звери, сдержанные световыми клетками, волновались, задирали головы и следили за полетом. Директор восхищенно цокал языком и мучил осветителей, не умевших как следует показать сияние радужной чешуи дикаря.
Наверное, новенького испугал грохот зрительного зала. Зверь отпрянул назад, сорвался с башни раньше времени; забился, запутавшись в привязи. Чего-то подобного следовало ожидать - Ева успела уклониться, удержаться на проволоке, не забывая осыпать зрителей сияющими улыбками; Ад быстро распутал привязь - выпустил новенького лететь вверх, подальше от криков и аплодисментов. Всего несколько секунд задержки были теми самыми секундами, которых уже много лет ждала серая старуха. Она прыгнула со своей башни, целясь в Еву раскоряченными когтистыми лапами. И не промахнулась.
На рассвете, перед тем как уйти из цирка, Ад прокрался в зверинец. Два хлыста, взведенных на максимум, потрескивали и дрожали в его руках. Серая старуха с усилием подняла морду, исполосованную шрамами и свежими рубцами. В ее взгляде Аду почему-то почудилось облегчение.
Ад, кусая губы, постоял напротив клетки. Потом отшвырнул хлысты и распахнул дверь.
- Ну! - сказал он старухе. - Мы превратили ваш рай в ад. Теперь можешь убить меня за это. Ты всегда хотела так сделать, да?
Они так и не стали выходить из открытых клеток. Взволнованно потоптались у выхода - будто там была невидимая граница, которую они не могли или не хотели переступать - и вернулись на привычные места. Калеки, осознающие свое уродство и невозможность вернуться в потерянный рай.
Новенький вывалился из клетки торопливо и неуклюже, споткнулся о порог и зашипел на Ада. Легонько подталкивая зверя хлыстом, Ад направил его к выходу.
Дракон поднимался в воздух тяжело, с усилием двигая крыльями, заваливаясь на бок, как подбитая птица. Но над крышей цирка выправился, царапнул когтями вывеску и выше полетел уже легко и быстро; будто вспомнил, как это - летать.
Перед тем, как свернуть за угол, Ад обернулся в последний раз взглянуть на цирк.
Ему не хотелось вспоминать Еву, неподвижно лежавшую на сером песке арены - как мертвая бабочка с измятыми крыльями.
"Выпусти ее", - попросил Бим-Бом. Она улетела сама. Попыталась улететь. Слепо и бездумно бросилась в пропасть, в которой почудилось небо. Совсем как те, юные драконы, забывающие о том, что у них уже больше нет крыльев.
Ад запрокинул голову к небу, стараясь не думать о Еве. Уже очень высоко, среди белых перьев облаков, постепенно растворялся силуэт крылатого зверя. Интересно, сумеет ли он найти дорогу в свой потерянный рай? Интересно, почему, серая старуха так и не убила человека, стоявшего перед ней безоружным? Интересно, почему у этого человека такое дурацкое, такое невозможное в счастливом городе-рае имя?...
- Почему ты дал мне такое имя, Бим-Бом? - как-то спросил он у своего приемного отца.
- Видишь ли, мальчик, когда от рая остается одно название, на обломках можно найти много брошенных детей... Когда я успел вытащить тебя из коробки автоуборщика - за минуту до запуска программы уничтожения мусора - я почувствовал себя... ну, нет, конечно, не так, как Он... Но я подумал, если у меня уже есть Ева - почему бы не появиться Адаму? Это потом твое имя как-то так сократилось... незаметно...
- И что мне теперь делать - без нее?! - спросил Адам. У своего приемного отца? У неба? У зверя, выпущенного из клетки?
Он почувствовал себя драконом, у которого в один миг отрезали радужные крылья, превратив из живого летучего существа в уродливую беспомощную тварь. Тварь, которой одинаково невыносимо воспоминание о потерянном рае и осознание обретенного ада.
Адам смотрел в небо, постепенно понимая, что отныне всегда и везде будет видеть его только таким - крашеными тряпками, голографическим мороком. Потолком своей клетки, из которой теперь ему нет выхода.
Он смотрел в небо до тех пор, пока не заслезились глаза. До тех пор, пока не разглядел Еву, танцующую среди облаков на золотой проволоке солнечного луча...