У пана Лабиринтски было необычное хобби - он изучал древесные кольца, коллекционировал спилы бревен, замазывал садовым варом надписи, которые мальчишки выцарапывали на коре деревьев ближайшего парка - в общем, был совершенно помешан, как считала его жена, на зеленых друзьях и подружках. Да-да - подружках, потому что Лабиринтски мог обнять какую-нибудь кокетливую молодую ольху или старую опытную яблоню и долго-долго стоять, прижавшись к стволу, гладя кору и словно разговаривая.
Ясно, что хорошенькой пани Лабиринтски эти друидские замашки совершенно не нравились. Она всерьез подозревала, что у мужа есть широколиственные, а то и хвойные возлюбленные, обвиняла в измене и весьма сердилась.
- Измена здесь не причем, милая! - оправдывался муж. - Общаясь с близким мне деревом, я словно иду вслед за ним вглубь его мыслей, его характера. У деревьев другое представление о жизни и смерти. Они страстно привязаны к месту, где выросли и им почти неведомо горизонтальное любопытство - зато ведомо вертикальное - каждые десять сантиметров вверх они переживают, как мы - поездку на коралловые острова. Они не забывают ничего из того, что смогли запечатлеть. Если ты ребенком играла возле них, потом уехала и вернулась старушкой, они вспомнят твои шаги, твой светящийся энергетический кокон, вспомнят и расскажут, что и они успели повидать многое... В них есть бесстрашие стоиков - ведь если невозможно убежать от опасностей, незачем и размышлять и даже ведать о них. Кто говорит: "Равнодушный, как дерево", не прав!! Просто мысли древес очень медленные, из другого времени, и не о том, о чем мысли других существ. Но посмотри, как много в нас общего - наши вены похожи на ветки, и от толстых ветвей отходят тонкие...
Муж говорил, говорил, и пани Лабиринтски и впрямь начинало казаться, что его ноги с набрякшими венами похожи на древесные стволы... Какая скука! Ах, если бы "растительное" хобби приносило хотя бы доход, но Лабиринтски являлся простым учителем музыки, и, пусть ученики относились к нему прекрасно и считали добрым чудаком, зарабатывал он своими уроками мало, так что пани страдала от того, что ее муж в сущности такой ничтожный дилетант.
Зато с волнением она слушала по радио интервью с паном профессором Ниручимом. Ниручим тоже говорил о деревьях, но совсем не так, как Лабиринтски - без почтительного преклонения, однако со снисходительностью разумного хозяина.
Деревья слушались профессора, начинали лучше плодоносить, а порой, благодаря чудесной генной инженерии, приносили совсем новые полезные фрукты и ягоды. По радио, да и по телевидению частенько говорили об успехах пана Ниручима и о том, что его опытная биологическая станция даёт большую прибыль и славу городу. Ниручим богател... Ах, если бы и от увлечения Лабиринтски была хоть сотая, хоть тысячная доля пользы!
Пани сходила на несколько лекций профессора-генетика, и ей в голову пришла замечательная мысль - познакомить своего чудака-мужа с профессором.
Она сказала Ниручиму, что ее муж обладает способностью понимать деревья и может стать хорошим садовником или даже освоить генную инженерию, если его подучить.
Рассказ пани и - прямо скажем - ее хорошенькая внешность убедили профессора-генетика исследовать способности скромного учителя музыки.
И вот супруги приехали на станцию... С почтительным изумлением пан Лабиринтски разглядывал необычные деревья в саду. А разодетая пани Лабиринтски, ухватив профессора под руку, хвалила необычный талант своего мужа и обещала, что тот вот-вот ПРОСЛУШАЕТ яблоню или сливу.
- Подойдёмте вон к той груше! - предложил пан Ниручим. - Я поставил на ней эксперимент, который до этого удавался в основном на томатах. Наверное вы знаете, что больше половины томатов, которые продаются в магазине или из которых делают кетчуп, содержат рыбий ген *.
- Рыбий ген? В томатах? - ахнула Лабиринтски. - Ах, как интересно, пан профессор!! Но какова его роль?
- Помидоры с рыбьим геном лучше переносят холод и долго не портятся, - вежливо отвечал пан Ниручим. - А я смог дать рыбий ген и груше.
- Ах, вон они! Красненькие грушки, как плавники...
- По цвету и вкусу плоды практически не отличаются от обычных. Зато имеют более прочную кожицу, не темнеют при сильном ударе о землю и легко транспортируются в самые отдаленные уголки земного шара. Цветам не страшны заморозки. К тому же я смог... Осторожней, пани, не порвите юбку, ветка колючая! Так вот, я смог пересадить, так сказать, груше еще и ген таракана...
- Ой-ой! - пискнула пани Лабиринтски. - Невероятно! Но они такие страшные... Зачем же?
- Для бОльшей плодовитости, неприхотливости к почве и устойчивости к ядохимикатам. А то знаете, некоторые химикаты, уничтожая вредителей, вредят и деревьям, замедляя их рост, но к моей груше это не относится. Она даже не накапливает диоксид. Лишь листья..
- До чего дошла наука! - всплеснула руками Лабиринтски.
Она была так хороша в своем восхищении, что Ниручим слегка пожал ее красивенькую ручку. Пани кинула на него испытующий взор... Но тут оба вздрогнули и быстро обернулись: случилось нечто ужасное!
Пан Лабиринтски, который, послушно подойдя вслед за женой к грушевому дереву, прижался было к зеленовато-коричневой тонкой коре его, неожиданно отпрянул с диким воплем, словно обожженный, стал царапать руками по своему телу, будто бы изнемогал от чесотки или пытался содрать невидимый хитон, потом тонко загудел и бросился, петляя, бежать. Он пробовал спрятаться между стволами, нырнуть в мелкие лужи, и метался так быстро, что его никак не могли поймать, хотя к ловле гудящего безумца вскоре присоединились все работники станции. В конце концов бедному пану встретилась бочка с водой, и он нырнул туда, упорно пытаясь затаиться. Его вытаскивали! Он задыхался, отплевывался и дергал верхней губой, словно принюхиваясь. От него нельзя было добиться ни одной вразумительной фразы. Отдельные слова он еще произносил, но в таком беспорядке, что они образовывали полную бессмыслицу. Возможно, в расположении этих слов и был смысл - но абсолютно дикий. Есть ли смысл в том чтобы каждая третья буква одного слова совпадала с четвертой буквой следующего? Но вдруг какой-то цивилизации лишь это потребовалось бы от пана Лабиринтски, тогда он не казался бы сумасшедшим. Прибывшие врачи предупредили пани, что случай весьма сложный, и увезли бедного музыканта, включив сирену.
Шло время, Лабиринтски не становилось лучше.
- Что могло его так напугать? - спрашивала расстроенная пани Лабиринтски профессора. - Может быть та груша... пожаловалась ему на самочувствие, и он воспринял это так близко к сердцу? Можно ли, кстати, без боязни есть плоды такого дерева?
- Еда, если она не радиоактивна или не ядовита, не может вызвать генетических мутаций, - строго отвечал профессор. - Это абсурд! Если бы наши организмы так легко поддавались мутациям, мы бы все время изменялись вместе с животными еще тысячи лет назад.
- Но может быть мы незаметно-постепенно так тысячи лет и мутируем в какую-нибудь сторону.. - пыталась возразить пани. - А сейчас мы едим всё больше продуктов абсолютно другого химического состава, чем ели предки. Пусть не генетические, но химические изменения накопятся, и... Ведь добавляя ген, например, тритона в пшеницу мы получаем совсем другой хлеб, с другой биохимией, ибо природа никогда бы не стала САМА так смешивать гены.
- Человек - раб природы в гораздо бОльшей степени, чем сам думает, - отвечал Ниручим. - Откуда мы знаем истинные цели планеты? Может мы - ее щупальца, которыми она тянется в космос, на Луну, и скрещивает тритона с яблоней. Представьте: когда-то и птицы не умели вить гнезд, селясь лишь в дуплах и расщелинах скал. Если бы они умели говорить и мыслить, как бы они отнеслись к первой птице, начавшей вить гнездо? 'Она нарушила законы природы и не хочет селиться там, где остальные - в естественных убежищах! - возмущались бы они. - Упрямая заумная птица САМА что-то делает! Это к добру не приведет! Чистое самоуправство мастерить гнездо, которого никогда не сделала бы природа - слишком округлой формы и с переплетенными веточками! Какими же вырастут птенцы? Что будет, что будет?!
- Отчего же тогда мужу стало так плохо? - печалилась пани.
- Если он и впрямь обладает экстасенсорными способностями, а дерево пыталось ему что-то сказать, то оно могло СКАЗАТЬ слишком громко. Ведь и у дерева такие способности могут увеличиваться, - неохотно предположил, не верящий в экстрасенсорику, Ниручим. -Ваш муж и раньше был э... не очень адекватным. Он музыкант, и его слух не выдержал новых необычных гармоний... Может быть, он переходит на другой уровень сознания? Может, немного подождать?
Пани ждала, но ей было страшно состариться, ожидая. Лабиринтски по-прежнему не узнавал жену...называл её странными многосложными именами, и она, повздыхав, решила разводиться.
Тем более, что она - так уж получилось - все чаще встречалась с паном Ниручимом. Прогулки их были пока невинны, но узнав, что пани разводится, профессор тут же предложил законный брак.
Пани успокаивала свою совесть тем, что на лечение Лабиринтски требовались деньги, а, выйдя замуж на Ниручима, она становилась богатой и могла помочь бывшему мужу.
Во дворец бракосочетаний жених и невеста поехали в настоящей карете, запряженной в тройку - богатый пан Ниручим мог позволить себе такую роскошь.
Пани, гордясь, что едет по городу с шиком, умильно смотрела на жениха, а тот, как обычно, опять говорил умные - пленяющие пани - речи:
- Мои оппоненты боятся, что потребление генномодифицированных продуктов может сказаться этак лет через триста самым неожиданным образом, когда наследственная память переполнится искаженной генетической информацией - образами искусственных генетических цепочек. Это всё суеверия, как бывало у дикарей или колдунов, которые собирали травы при определенной фазе луны и просили прощения у убитых ими куропаток. Эх, даже если химия новых продуктов как-то и изменит человека, то ведь мутации бывают и полезными! Вдруг у нас вырастут крылья? А тот же жабий ген - может быть он стимулирует рост жабр, сделает нас амфибиями, позволив освоить водную стихию...
- Ах, как интересно! - хотела по привычке ответить пани. Но тут взгляд её остановился на ноге профессора... Он положил ногу на ногу, и штанина слегка задралась, так что выше края носка видне... виднелась блестящая, очень гладкая шкура черно-лилового цвета, похожая на тюленью.... Пани вздрогнула и вцепилась в край сиденья. Ей лишь мерещится этот кошмар, или...?? Лошади с веселыми бубенцами несли ее все ближе к ко дворцу, где ей предстояло выйти за покорителя генов. Казалось, пути назад уже не было.
Но на современных дорогах, в отличие от дорог прошлого, встречаются светофоры. Кучер остановил лошадок, пропуская народ. И пани, отчаянно распахнув дверцу, бормоча что-то о своем плохом самочувствии и кружащейся голове, выскочила на улицу...
Ниручим бросился за ней. Умолял ее вернуться, спрашивал, что случилось, гневно оглядываясь на глазеющую толпу.
Из машины с шариками выскочили свидетели и подруги. Ниручим начал объяснять им свою версию произошедшего, поднялся страшный шум, и тут пани совершила еще один непредсказуемый поступок. Подбежала в своем свадебном бледно-лиловом платье и в нарядной шляпе с вуалью к отходящему от остановки троллейбусу, вскочила в дверь - в последний момент - и уехала!
Потом она пересела на другой троллейбус и тот довез ее до самой больницы.
Через больничный садик она брела медленно, стараясь успокоиться и собраться с мыслями.
А вдруг муж когда-нибудь очнется и расскажет то, что узнал от груши, и тогда это станет новым научным открытием, и будет известно, по какому пути надо двигать генную инженерию дальше? - подумалось ей, и пани сама удивилась, как новы и необычны были ее мысли. Ведь еще недавно ей ничего не хотелось знать, кроме сплетен о подругах и кинозвездах, изменениях капризной моды и кулинарных рецептах. Она подошла к одному из деревьев садика. Прижалась к нему... И ей показалось, что дерево говорит... говорит ей что-то.
* Профессор преувеличивает. Не больше половины. Наверное пока даже меньше трети. Особенно в отсталой в этом отношении России.