Аннотация: Опубликован в журнале "Сельская молодежь" # 12 за 2004 г.
Цветок был ярко-красным. И ничего в нем, в принципе, не было особенного: цветок как цветок. Четыре тонких лепестка в разные стороны. Но что-то заставило меня остановить коня и, перегнувшись, протянуть руку. Цветок дернулся в сторону от клепаной кожи перчатки. Я выпрямился.
Что-то в этом цветке было... не знаю что...
* * *
При входе в залу замка у меня взяли меч и стилет. Таков этикет всех этих баронов и графов, сами знаете. Я прошел следом за седоусым стариком-сенешалем по узкому полуосвещенному коридору.
Зала была достаточно большой и - что совершенно естественно - достаточно грязной. Кости, огрызки и собаки по углам, грызущие эти кости.
В центре длинного стола сидел сам Диармойд, барон. Ничем особым от седоусого старика-дворецкого он не отличался - такой же седой, мрачный. Может, чуть более грузный. Справа приютился кучерявый мальчишка, лет шестнадцати, с веснушками - сын. А слева...
Метра два в нем было, это точно. Волосы цвета соломы. Тонкий капризный рот. И глаза - бесцветные и ... пустые.
- Хорошо, - просопел он. Потряс головой. - Надеюсь, понимаешь, зачем ты здесь? - Он посмотрел на меня в упор.
Я кивнул.
- Ладненько. - Старик никак не мог начать.
Что-то здесь не так. Когда вызывают меня, то все, что надо сказать, - говорится, четко и ясно. Объект. И цель - найти или... ликвидировать, это уж как захочет тот, кто нанимает.
Я - Охотник. Еще меня называют Следопыт, но это так, чтобы не резало слух.
- Говорят, ты хорошо знаешь своё дело. - подал голос двухметровый блондин в ярко-красном камзоле и с толстой золотой цепью, украшенной изумрудом - никак не меньше, чем граф, ? Где ты этому научился, Скуластый?
- Да, - старик кивнул. - Это точно. Значит... исполнишь то, что скажу. За награду, разумеется.
Что за ерунда, почему старик так мнется, не начинает говорить?
- Дело... э-э... вот в чем.- Диармойд в десятый раз тряхнул головой. - Это семейная, так сказать, проблема. - Он взглянул на блондина. - Это - его сиятельство граф Марк Мархион Эн'Дойр, властитель северного Ахарра. Он.. я...м-м... в общем, дело...
- Дело в следующем, - перебил его Марк. Перебил самоуверенно. - Ты, - он ткнул пальцем в меня, - должен найти дочь барона, - он кивнул старику, - Диармойда, мою невесту, Эссельт. Понятно?
Я покачал головой. Непонятно.
Он сжал губы, глянул на меня с ненавистью.
- Моя дщерь, - быстро встрял Диармойд, - сбежала - тьфу, сказать стыдно! - с жалким рыцаренком Трустайном...
- Они любят друг друга, отец, - тихо сказал паренек, белый как мел.
- Ма-алчать! - рявкнул Диармойд, замахнувшись на него. - Любют, ишь ты! Я те покажу! - Старик побагровел, тяжело задышав, - Она должна стать супругой сиятельного Марка. Об сем обговорено и решено! Но эта дура сбежала с ловким нищим сопляком...
- Ты, - повторил Марк, обращаясь ко мне, - найдешь их. Привезешь ко двору. А лучше так - его убей, а голову привезешь мне... нам. С головы Эссельт не должно упасть ни волоска, ясно?
- Осмелюсь спросить, кто, собственно, меня нанимает?
- Я, - прохрипел Диармойд, выпив пива и утирая усы от пены.
- И я, - процедил Марк. - Это ведь и мое дело, а, тесть?
- Один вопрос. - Я посмотрел ему прямо в глаза. Старик отвел их.
- Ну-у?- протянул он.
- Почему ваши люди не нашли их? - Я заметил, как блеснули глаза Марка.
Барон усмехнулся:
- Да потому что шериф, который должен был найти их в первый же день, искал не особо усердно. Он им, так сказать, потворствовал. А о тебе ходит добрая молва. Говорят, ты можешь найти кого угодно и где угодно. Так что...
- Так что давай, зачинай искать, - резко вставил Марк. Поднялся из-за стола. - Сенешаль покажет тебе портрет Эссельт и объяснит приметы этого недоноска. Барон, дайте ему бляху с вашим гербом - сейчас он ваш... человек.
Старик сенешаль тронул меня за рукав, потянул за собой. Я повернулся и пошел вслед его сгорбленной трясущейся спине. Мимо испуганно-озлобленных взглядов и шепотков.
У выхода меня нагнал Марк.
- Запомни, Скуластый, - прошипел он, стискивая мне плечо рукой. - Ты привезешь мне его голову. Понял? А упустишь их, так...
Я снял его руку с плеча, чуть надавив на пальцы. Он сморщился от боли.
- Я не твой... человек, граф.
* * *
Цветок не шел у меня из головы, потому-то, наверное, я и проглядел все признаки засады. Что-то со мной было не то. Это точно. Когда я оказался под здоровым, раскидистым дубом, что-то резко ударило в грудь и сбило с лошади. За долю секунды до падения я подвернулся и нападающий оказался снизу. На него-то я и рухнул. И сразу же, придавив горло предплечьем, рванул стилет из сапога. Замахнулся.
- Thip, ghe'ote! - Голос был женским. Что-то странное. Это точно. - Стой!
Мой взгляд был прикован к вене на шее нападавшего, синей жилке, сильно и резко пульсирующей под кожей. И лезвие должно было войти прямо туда.
- Оставь его!
Я поднял глаза.
Человек пятнадцать, не меньше. Композитные луки - вещь убойная и страшная. И все нацелены на меня.
Она стояла, прислонившись к дереву, сложив руки на груди, в зеленых тувиях, высоких шнурованных сапогах и легкой, зеленой же курточке.
- Оставь моего сына, Скуластый!
Я кивнул. Резко поднялся, рванул за собой паренька, крутанул. Схватил за волосы на затылке и приставил к горлу стилет.
- Идет! - крикнул я. - Только пусть они, - я кивнул на стрелков, - сперва опустят луки. А?
- Хорошо, - она оттолкнулась от дерева. Махнула рукой. Лучники исчезли в зелени. То ли слились с ней, то ли... Не знаю.
Я ослабил хватку, убрал клинок от горла парня, толкнул в спину. Он пролетел вперед, упал у ее ног. Вскочил, глянул на меня озлобленно.
Она тихо сказала ему что-то - по-эльфьи, певуче. Парень кивнул и убежал. Растворился в листве.
- Кто ты?
- Я? - Она засмеялась. Тряхнула каштановыми кудрями. - Я - Робин-Лесник. Слыхал?
Вот те на! Знаменитый Робин-из-Локесли - баба?
Я покачал головой.
- Это как же?..
- А так. Думал, небось, встретить мужичину метра под два, а тут - баба? - Она прищурила крыжовник больших эльфьих глаз. - Верно?
Я усмехнулся. Забавно, однако, получалось. Благородным разбойником, наказывающим злодеев и помогающим бедным, оказалась женщина, причем - эльф! А что до имени... Мне знакома эльфья нелюбовь к человеческим именам.
- А почему Робин? - спросил я. - Ведь...
- Мое настоящее имя - Gwyned Gla Rotiar, Прибрежная Лилия. - Она усмехнулась. - Только разве это интересно - баба, да еще и эльф? Нет, дудки. Пускай будет Робин-Лесник. Миф. Но с реальной основой. - Она сощурилась на меня. - А вот кто ты, Скуластый?
Я молчал.
Ее взгляд скользнул по бляхе с изображением грифона, стоящего на задних лапах.
- Ясно. Но на его людишек ты не похож. Не тот сорт. И не из парней графа. Но цель твоя мне, кажется, ясна. - Она покачала головой. Каштановые кудряшки запрыгали по зелени - листвы и курточки. - Значит, тебя послали за ними?
Я кивнул.
- Кто?
- Сам Диармойд. - Почему я вдруг ответил ей? С какой стати? Что-то не так. Это точно.
- И... - она исподлобья глянула на меня.
- Марк. - Она словно чем-то тянула из меня ответы. Магия? Волшебство? Цветок... При чем он-то здесь?
- Знаешь, - она на мгновение закрыла глаза, - я ведь могу решить эту проблему очень легко.
Я ждал.
- Мои парни бьют точно. Ты мог бы стать хорошим удобрением для здешних деревьев, Скуластый. Достаточно одного движения.
Что ж, если так случится, значит так и надо. Таков мой путь. Я молчал.
- Ведь ты выполнишь задание, правда? - Крыжовник ее глаз был ярок. Очень. Я сморгнул.
- Скажи, когда ты ехал, ты увидел цветок, верно?
- Да.
- Почему остановился? Нагнулся к нему? - Словно с каждым вопросом она вбивала в меня арбалетный болт. Я мотнул головой.
- Это мое дело... Робин. Делай, что делаешь, только побыстрее. Я устал ждать. Шея затекла. Да и голова разболелась - слишком яркие у нее глаза. Наверное, я заболел.
- Ты ведь был в той войне? В нашей войне?
Я кивнул.
- Я тоже была там, Скуластый. - По ее щеке поползла блестящая дорожка. Не могу терпеть, когда плачет женщина... я предпочел бы дюжину лучников.
Во всем виноват этот цветок. Что он со мной сделал? Я умею убивать - холодно и точно. Но сейчас... Что это, а?
- Езжай. - Она повернулась ко мне спиной. - Делай, что должен сделать.
И тут от зелени у меня закружилась голова. Я прикрыл глаза. А когда снова открыл, ее уже не было. Только деревья. Я свистом подозвал коня...
* * *
Найти беглецов не составило труда.
Они не умели прятаться, и, похоже, даже не старались. Кроме того, ветер дул в мою сторону, а они жгли костер. Так что я выиграл в полхода. Не очень-то и честно.
Отъезжая с той злополучной поляны, я, признаться, ожидал стрелы в спину. И не одной. Но был только лес и шум деревьев на ветру. И цветок - он не шел у меня из головы. Красный как кровь. Кровь.
Я много пролил ее на своем веку. Чужой и своей. И привык к ее виду - темной, венозной, светлой, артериальной, загустевшей, свернувшейся. К бурым пятнам. Но этот цветок...
Послышалось треньканье лютни.
Я слез с коня, незаметно подкрался к поляне - уж что-что, а маскироваться меня учили как следует.
Костерок. Привязанная лошадь.
Он и она. Почти дети, оба. Он - длинный, худой, с мальчишескими усиками на верхней губе. Она - волосы цвета лесного ореха, по-детски вздернутый нос. Эссельт и Трустайн.
Он сидел у ее ног - она присела на поваленный ствол дерева - и пялясь на нее влюбленными и глупыми глазами играл на лютне и пел. Голос, еще ломкий, иногда давал петуха. Песня была о ее глазах, подобных голубизне моря, апрельскому небу и василькам. Возлюбленная представала весной, березкой, птицей, - в общем, полный набор бардовских метафор.
А она, понятно, смотрела на него широко распахнутыми глазищами и почти не дышала. Вот так они и сидели, пялясь друг на друга. Как совы. А время текло.
Я прислонился спиной к сосенке и прикрыл глаза. Я ждал.
* * *
- Размышляешь? - Я вздрогнул и открыл глаза.
Смеркалось. Она присела рядом, подогнув ноги. Не глядела на меня, играла цветком. Тем самым.
Я промолчал. Что со мной случилось?
- Ты увидел glewoarenn, - она показала цветок. - Цвет Памяти. Цвет Крови. Цвет Изменения. Увидевший его, вовек не забудет. И уже не сможет быть прежним. - Она прислонила голову к стволу сосны. Несколько кудряшек скользнули по моей щеке, пощекотав. - Его редко можно увидеть. Словно он сам предстаёт глазам, когда считает это нужным... Или считает нужным кто-то иной...
- Что-то не так. - Прошептал я. - Это точно.
- Да. Что-то не так. В тебе. Во мне. В нас всех. Пора измениться.
- Как? - Снова заболела голова.
- Решать тебе. - Она выпрямилась. - Ведь ты не всегда был Охотником, верно, Скуластый?
Да, не всегда.
Не всегда я шел по следу затравленного человека. Не всегда я ломал шеи только потому, что за это мне заплатили. Не всегда. Было время...
Человек, бывший мне как брат. Один бивуак. Одна миска на двоих. Одни идеалы. Он умел петь. Не только солдатские песни, нет. Пел о чем-то таком, от чего щемило в груди. А потом был бой. Рев. Блеск оружия. И он - уже не человек, а окровавленный кусок мяса. Я нес его на себе из той сечи, нес, всхлипывая и ругаясь - "не смей умирать, НЕ СМЕЙ!!!". Он хрипел и сплевывал кровью. Потом мы оба свалились на сухую траву и он, вздохнув - удивительно легко и без хрипа - сказал ясным голосом: "глупо...". И замолчал. И тогда я впервые по-настоящему увидел смерть - его стеклянные глаза.
Да, не всегда я был Охотником. Нет. Много их было, боев. Огонь. Свист стрел. Гудение клинка, секущего воздух... и не только. Топот коней. Ор. Крики ярости и боли. Эльфы и люди, люди и люди, кровь, ненависть, смерть.
А потом были каменоломни.
Забои, вода, падающая на затылок, каменная пыль. Цепь, вонь грязных тел, похлебка. Удары, пинки, плевки. И игрища-схватки. А потом ? побег. И начало Охоты.
Она глядела на меня огромными глазами - таких у людей не бывает, - только у эльфов. Она - представитель чужой расы. Вроде бы враг. Вроде бы.
- Я родилась как раз в разгар Великого Противостояния. - Она отвернулась. Помолчала. - Родилась не как плод любви - как плод ненависти и насилия. Мой отец был человеком. Мародером и наемником. Я не знала его. Может, даже и убила, когда вступила в Отряд. Я убивала много... людей.
Меня не принимали ни эльфы, ни люди. Для первых я была uthburdse - порченое семя, нечистая кровь. Почти враг. Для людей - faela, эльфийская тварь. Враг. Однозначно. И я училась ненавидеть, глотывая слезы обиды и непонимания: за что, почему, зачем? А потом узнала о Снежинке, Огненной матери, Карающем Мече. И я поняла - вот он, выход. Убивай. Или убьют тебя. Таких, как я, было много - метисы, четверть-эльфы. Дети и война. - Она посмотрела на поляну, где влюбленный паренек по имени Трустайн пел о своей любви такой же влюбленной девочке по имени Эссельт. - А потом я полюбила. Он был человек. По иронии судьбы - наемник, как и мой отец, которого я не знала. Он был наемник, а стало быть, враг вдвойне - воин не за идею и не по принуждению. За деньги. Я забыла о войне. О ненависти. О братьях и сестрах по оружию. О тех, что умирали рядом со мной... За что?
Был только он. Его глаза. Он воспользовался случаем. А потом исчез. Навсегда. Плод того случая ты сегодня видел - и оставил в живых. За это - спасибо.
Голова просто раскалывалась. Зачем она мне все это рассказывает? Зачем?
- Я ушла из отряда. Во-первых, потому что была беременна, во-вторых... - Она закусила губу, словно размышляя, говорить или нет. - Во-вторых, я увидела glewoarenn. Увидела и поняла. Бессмысленность бойни. Смерти. Ненависти. - Она резко поднялась на длинных ногах в зеленых штанах-тувиях. Тряхнула головой. - Ты увидел Цветок. Я думаю, ты изменился, Скуластый. Держи. - Она нагнулась, положила цветок мне на колени. Пощекотала лицо кудряшками. И поцеловала в лоб. Мне стало еще хуже - бросило в жар, потом в холод. Я закрыл глаза.
Когда открыл, никого не было. Только лес. И треньканье лютни. И голос Трустайна.
* * *
Я подкрался к ним, когда они заснули - целомудренно, положив между собой меч. По-детски, полуоткрыв рты, разметав руки. Дети.
У меня болели голова и горло. Что-то не так. Это точно. Со мной такое впервые.
Трустайн заворочался во сне, перевернулся на спину.
Я вытащил меч из ножен - хороший полуторник, особой заточки. Я доверяю ему... вернее, доверял. Присмотрелся к тонкой шее паренька. На ней бьётся еле заметная голубенькая жилка - где-то я такую уже видел. Перерубить эту шею особого труда не составляло. Один удар на один вздох. Ни вскрика, ни стона. Только журчанье крови... Цветок! Glewoarenn, Цвет Памяти и Изменения. Перемены. Куда?
Я приставил острие полуторника к ямке между ключицами. Один толчок и... И что? Безумно распахнутые глаза этой девочки, Эссельт, плач и крик... Укор в мертвых глазах Трустайна? Чушь: какой укор? На лбу у меня выступила испарина. Давай, заканчивай побыстрее, торопил внутри Охотник. Подумай, Скуластый, говорила Робин-Гвинед. Ты видел Цветок. Ты стал другим.
Пока я размышлял, Трустайн открыл глаза. И попытался вскочить.
- О-оп, - тихо сказал я, отводя острие на безопасное расстояние от его кадыка. Но не убирая. - Тихо, тихо. Не дергайся
- Вы... кто? - спросил он шепотом, покосившись на Эссельт. - Что вам нужно?
- Вы. - Я усмехнулся. - Оба.
- Зачем? - Он непонимающе нахмурился.
- Держи руку подальше от меча, - предупредил я. Он качнул головой. - Меня наняли - ее отец, Диармойд, и граф Марк, жених. С обоими, я думаю, ты знаком.
Он скрипнул зубами. Паренек, что и говорить, смелый. Другой бы на его месте не постыдился бы умолять о пощаде, а этот...
- Значит вы - Охотник? - Он недоверчиво поглядел на меня. Этаким волчонком.
Я кивнул.
- И вы... убьете нас? - Голос у него был спокойный. Но только внешне.
Я покачал головой.
- Только тебя.
Он вздохнул, вроде даже как-то облегченно.
- Это... заказ Марка, правда?
- Да. Эссельт мне велено не трогать...
Он вскинулся - как же, ни одного дурного слова о его возлюбленной, а то...
- Тихо, петушок, - осадил я его. - Я двигаюсь быстрее тебя. И оружием владею получше. Так что сиди спокойно и не дергайся.
- Она... я... - он стал заикаться - видать разволновался.
- Ну? - Я выжидающе посмотрел на него.
- Я... мы любим друг друга! - прошептал он. И посмотрел на спящую Эссельт.
Я рассмеялся. Тихо, чтобы не разбудить ее. Он сжал зубы, кинул на меня рассерженный взгляд.
- Да что вы понимаете!.. - прошипел он, сжимая кулаки.
Я покачал головой.
- Наверное, ничего. Любовь, баллады - мне это не интересно. Меня ведь наняли не для того. Понимаешь?
Парень кивнул.
- Я посвящен в рыцари. - Он гордо вскинул голову. - Извольте дать мне меч и мы сра...
- Меч? - усмешка сама выползла на лицо. - А я-то не рыцарь! Я убийца. Охотник. Я - не из благородных. И убиваю тоже - неблагородно.
Он замолчал, опустил голову на грудь. Я убрал меч в ножны.
- Скажи-ка мне, Трустайн, а куда бы ты увез ее, - я кивнул на Эссельт, - если бы тебе удалось уйти от меня?
Он помолчал.
- Когда мы шли через этот лес, нам помогла его Хозяйка. - Он посмотрел мне прямо в глаза. Я этот взгляд выдержал. - Она помогла нам пройти по лесу и предложила... остаться у нее. Она сказала: вы всегда будете вместе, вы скроетесь от преследований. Я не знаю. - Он покачал головой. Длинные черные волосы рассыпались по плечам.
- Значит, ты ее любишь?
- Да! - воскликнул он, блеснув глазами.
- А ты подумал, что Лесники вам могут предложить в лучшем случае полуголодное существование? - Я следил за его лицом. - Ты подумал о том, что самые прекрасные руки на свете вынуждены были бы сучить веревку и готовить еду, латать и шить одежду, а может - и натягивать лук? Ты подумал о том, что спустя не так уж много времени самые чyдные глаза и волосы поблекнут и потускнеют от тягот и забот кочевой жизни, а? Что самое прекрасное тело на земле вынуждено будет лежать на жесткой циновке? Уверен, что она не проклянет тот день, когда пошла с тобой? Что лучше было бы остаться с Марком, графом северного Ахарра...
- Нет, - раздался голос. Не его. Ее. Эссельт.
Я резко повернулся. Она сидела, обхватив тонкими ручками колени, смотрела на меня огромными васильковыми глазищами - такими же огромными как у Гвинед - и взгляд ее был полон тоски.
- Нет, я не пожалела бы. Я люблю Трустайна, он мой Выбор, а не Марк. Лучше я умру здесь, в лесу, с Трустайном, чем там, в душном замке, мучаясь в родильной горячке, рожая от нелюбимого... - Глаза ее подозрительно заблестели.
О, бабы! Только плакать и умеют.
Я резко поднялся, так, что хрустнуло в коленях.
- Собирайтесь. И уходите.
Он вскинул на меня глаза - море удивления и благодарности. А она - она вскочила, легко, словно по воздуху, подбежала - и поцеловала меня в щеку, прикоснувшись мокрым от слез носом.
Я хмыкнул. Что-то не так. Это точно. Цветок - он во всем виноват. И Гвинед. И вдруг я почувствовал, что горло и голова перестали болеть.
- Уходите, - повторил я. - Да побыстрее.
* * *
Наползал предутренний туман.
Мне надо было еще сделать западни и волчьи ямы. Охота пока не окончилась.
* * *
Я услышал топот и вскочил. Коней пять-шесть, не больше. Хорошо, что без собак. Я прикрепил меч за спину диагонально и полез на дерево. Я Охотник, ловец. А на ловца, как известно, и зверь бежит.
* * *
Скоро раздались первые крики, хруст и ржанье лошадей, проваливающихся в волчьи ямы.
Ругань уцелевших.
Наконец, они выехали на полянку - сам Марк, белокожий тип с бородкой-клинышком, которого я видел в зале, и длинноусый, старый рыцарь в кольчуге и шлеме с бармицей. Трое.
Они проехали по поляне, остановились возле кострища. Белый с бородкой слез с лошади, нагнулся к костру, изучая следы. Старик вертел головой, осматривая местность. Марк сидел прямо.
Тогда я прыгнул. Старик был ближе всех ко мне.
Я приземлился у него за спиной, на круп лошади. Она встала на дыбы от боли, старик качнулся. Я помог ему слететь, рванув за плечи и вбок, вырывая из седла. Конь Марка отскочил в сторону.
Бородатый обернулся ко мне, выхватил меч - кривой, с косой-лезвием, с Востока. Закрутил "винтом", прыгнул на меня. Я располосовал его быстро - времени не было. Марк налетел сходу, даванул конем, надеясь сбить - ошибся. Я откатился вбок, проехавшись щекой по остывшим угольям и, вскочив, сбил старика-рыцаря, вытащившего здоровый лангсакс. Марк разворачивал лошадь.
Я мог убить его за это время раз десять - но что в том было проку? Старик хакнул за моей спиной - я понял, что он рубит с размаха, обеими руками, с шагом вперед - значит, у меня есть время поднырнуть под опускающийся тесак. Что я и сделал. А потом достал его в шею, прямым и сильным толчком.
Остался Марк.
Он соскочил с коня - молодой, сильный, гибкий - мечта любой девицы, не видевшей его глаз - глаз рептилии. Глаз расчетливого и умного убийцы.
Выхватил клинок - тоже узкий, добротный полуторник.
И пошел на меня - легкими, но быстрыми шажками.
- Отпустил, значит, - процедил граф. Дыхание у него не сбилось, - опытный. - Я предупреждал, Скуластый, что достану тебя. А потом их.
Я молчал. В молчании - сила. Он метнулся вперед, рубанул сверху и начал сечь с боков. Я вертелся, уходя от ударов, не рубил в ответ, был у меня иной план.
Наконец граф шагнул вперед чуть быстрее, чем занес меч...
Он сбился. И сбил дыхание.
Я вертанулся на пятках, ударил его оголовьем рукояти в висок, поднырнул под руку с мечом и двинул кулаком по напряженно выпрямленному локтю. Граф охнул, рука дернулась. Ладонь разжалась, и полуторник упал на траву.
Я убрал клинок в ножны.
Марк злобно глянул на меня.
- Скотина! - прошипел он, выхватывая поясной стилет.
Молодой граф рванул вперед, выбросив руку с клинком, ударяя всем телом.
Я перехватил руку, продолжил его рывок, закрутил по спирали, низводя руку с острием почти до земли. Затем перешагнул в обратном направлении и вывернул вперед от себя и вбок. Марка занесло по инерции лицом ко мне, потом рвануло назад и вверх. Он упал, дернулся, было, чтобы вскочить. Я перехватил ему запястье и локоть, надавил. Граф взвыл от ярости и боли, но снова рванулся.
И сам сломал себе руку.
Спустя несколько мгновений после внезапно наступившей тишины он зарыдал как ребенок. От боли и обиды. И еще - от осознания собственного бессилия.
- Ненавижу... - бормотал он, давясь слюной и слезами. - Убью... всех вас... и тебя... Скуластый... я...
Я вытащил из петлицы цветок, тот самый, который дала мне Гвинед. Тот самый, что изменил меня. Он - чудо! - не сломался, даже не помялся во время схватки. Этот цветок. Который, увидев, нельзя забыть.
- Это glewoarenn, Цвет Великой Перемены. Искупления. Слышишь, Марк? - Откуда у меня слова-то такие нашлись?
Марк перестал выть и кататься по земле, уставился на меня мокрыми глазами.
- Цветок, который меняет тебя всего. Тот, кто хоть раз увидит его, не будет прежним.
Он попытался что-то сказать, выругаться, но я опередил его.
- Ты уже увидел его, Марк, хоть и против своей воли - но увидел. А теперь прощай, - я сел на коня. Направил его к графу северного Ахарра, который побелел как полотно.
- Не надо, - прошептал он. - Не убивай меня...
- Держи, - я бросил glewoarenn ему на грудь, туда, где находился изумруд на золотой цепи.