Тола-Талюк Юрий Константинович : другие произведения.

"Шантаж" Первая книга трилогии "Демоны поиска"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Моей целью не является критика политической системы или политической власти в Росси. Я хочу показать, что самые разрушительные силы заложены в самом человеке, в его эгоизме и потребительстве, если эти силы не контролируются кодексом морали, чести и правды. Но мы привыкли жить рядом со злом, считая это частным делом каждого человека. Однако, когда такой ослепленный жаждой наживы и одержимый идеей самоутверждения человек попадает в механизмы системы, подобной той, что сложилась в прошлом и нынешнем веке в России, разрушительная сила действующая в его лице на общество через эти механизмы, поистине беспредельна. Я пытаюсь проследить, как сила науки, использованная слепым эгоизмом, ассимилированная возможностями большой власти, приводит общество на грань катастрофы.

  
   Ю. ТОЛА-ТАЛЮК
  
   (фантастический роман)
  
   Книга первая из трилогии "ДЕМОНЫ ПОИСКА"
  
  
   ШАНТАЖ
  
  
  
   За ним гнались и уже успели дважды ранить. Охрана, войдя в азарт, травила и пыталась обложить его со всех сторон, как егеря кабана на охоте. Боль и потерю крови пока можно терпеть. Он быстро уходил стараясь не оставлять на полу капли крови. Длинный лабиринт коридоров подземного бункера оставался пустым, но позади уже нарастал гул топота солдатских ног многократно отражавшийся в голом монолите стен. Мескон увидел очередную дверь, похожую на заклепку. Приставил к замку сканер, быстро открыл, но выходить не стал. Там начнутся новые коридоры, повороты, каждый из которых хранит опасную неизвестность. Лучше останется здесь, в тупике коридора. Есть еще системы личной защиты, на которые можно положиться. Включил прибор виртуального искажения пространства и затаился в углу. Шум нарастал и в следующую секунду ближайший угол лабиринта покрылся пылью выщербленного камня от десятка автоматных очередей посланных просто так, для перестраховки. У него мелькнула мысль, - сейчас выскочит пара солдат, обстреляет тупик на всякий случай, за ними то же самое сделает еще пара, и только убедившись, что никого нет, они продолжат погоню. Он с сожалением отметил, что, пытаясь вырваться из бункера и попасть в этот коридор, крошил охрану без пощады. Преследователи стали крайне осторожны, потеряв несколько человек.
   Пыль, вызванная пулями автоматов, еще не успела осесть, когда, как он и предполагал, из-за угла вывалились два солдата, перекатываясь с боку на бок как сбитые кегли. Торопливо облив коридор очередной порцией свинца, они, смешно дергая ногами, так же быстро укатили обратно. Крошки мрамора, брызнув фонтаном вдоль стен, чувствительно ударили в защитную одежду и виртуальный генератор. Прибор выключился. Угол, казавшийся пустым, открыл притаившуюся жертву. Мескон включил генератор со всей поспешностью, но теперь не было уверенности, что его не заметили. Сомнение - единственное, на что оставалось надеяться. Бежать не было ни времени, ни сил.
   Вот из-за угла выскочили еще двое, потом еще и еще. Они не смотрели туда, где невидимый, он инстинктивно пытался вжаться в стену. Подумав с облегчением, что не обнаружен, Мескон бросил тревожный взгляд на шероховатую поверхность каменного пола, опасаясь найти оставленные пятна крови, но ничего не заметил. Солдаты, а их было не менее двадцати, ругаясь, и подбадривая друг друга, ринулись к двери, на секунду замерли перед ней, стараясь не оказаться впереди другого. Офицер, отличавшийся особым сиянием мундира, скомандовал открыть дверь, показав жестами как отскочить и обстрелять всё по ту сторону выхода. Рядовой, выдавленный товарищами вперед, долговязый и мешковатый парень, ударил в дверь ногой и, отпрыгнув назад, как кузнечик, едва не свалился на Мескона, начав стрелять до того, как успел встать на ноги. Но и здесь пронесло... Подчиняясь команде, группа бросилась в следующий коридор.
   Можно наложить биопластырь. Сейчас раны дезинфицируются и зарастут прямо на глазах. Это проверено. Секунду поразмышляв, он решил вернуться назад, в бункер. О выполнении задания думать не приходилось, но бункер - единственное место, где его не начнут искать, по крайней мере, до темноты. Там можно прийти в себя, просчитать варианты спасения.
   Секретная резиденция тайной военной организации международного сброда, по схеме напоминала морскую медузу, выброшенную на берег. Середина включала кабинет - сейф с поясом караульного коридора, от него как щупальца отходили многочисленные разветвления, призванные, очевидно, воплотить идею Кносского лабиринта для смельчаков вроде Мескона.
   "Медуза" - была второй операцией, в которой действия реально происходящих событий сознание воспринимало как виртуальную реальность. Все ошибки и естественную человеческую реакцию мгновенно корректировал биокомпьютер спутника, обладавшим специальным алгоритмом каждого задания. Сознание смертельной опасности, оставалось за порогом ощущений и совершенно не мешало исполнять роль бесчувственного супермена.
   Однако Фред Мескон был нормальным человеком и всего лишь очень хорошо подготовленным агентом. То, что ему удалось сделать в первом задании, с трудом умещалось в собственной голове. А что можно сказать о тех, кто пожинал плоды проделанной работы? При самом богатом воображении, они не смогли бы поверить, что похищение документов совершено человеком и его человеческими руками, тем более руками одного человека...
   Перешагивая через трупы, разбросанные в коридоре и аккуратно огибая кровавые лужи, Мескон вернулся в бункер-сейф с оставшимися на посту безжизненными телами шестерых солдат. О документах можно забыть. Следовало сидеть и ждать прихода тех, кто попытается разобраться, чем вызваны кровавые события. Потом, при удаче, постараться уйти во время смены караула, под прикрытием генератора виртуального пространства.
   Вообще-то всё оборудование оказавшееся с ним, играло роль бутафории и рассчитывалось на случаи, подобные настоящему. Он работал со спутником, оснащенным биоэлектронным компьютером. Биокомпьютеры доказали надежность и способность к моментальной адаптации. В отличие от электронных, они саморегулировались, а значит, были защищены от воздействия вирусов и опасности случайных сбоев. Однажды, получив алгоритм оптимальной самоорганизации в нужном направлении, они могли только совершенствоваться, а не деградировать. Знание качеств оборудования спутника давали Мескону уверенность при проведении операций. Отсюда и особое удивление, когда понял, что спутник перестал управлять его действиями. Мескон тоже управлял спутником, но только для того, чтобы передать управление собой. Оборудование, которое ему приходилось таскать с собой - генератор виртуального пространства и сканер, да и оружие с сенсорным прицелом, всего лишь маскировали эту тайну.
   Мескон являлся специалистом по похищению самых закрытых и охраняемых секретов. В свою очередь он был закрыт и засекречен для всех, даже в организации распоряжавшейся его талантами - Комитете Военных экспертов при Совете безопасности ООН. Единственный человек, с которым он имел дело и от которого получал задания - ответственный секретарь КВЭ, генерал Генрих Хафнагель. Вообще, в проект "Оборотень" были посвящены два-три человека из высшего руководства; внизу - человек двадцать технических исполнителей, к которым относился и специальный агент Фред Мескон. Целью проекта была борьба с мощными и многочисленными организациями и даже государствами, чья деятельность противоречила принципам ООН или являлась активно враждебной. Мескон и прикрепленный к нему спутник НАСА, искали факты и документы способные пролить свет на планы противоборствующей стороны.
   При появлении достаточных данных разрабатывалась операция, с исключительной технической тщательностью, основываясь на скрупулезном изучении местных условий. Полученные материалы вводились в биоэлектронный компьютер спутника, и всё дальнейшее управление операции передавалось ему. Анатомически, кнопкой пуска была сальная железа на теле Мескона. Он отбивал на ней серию кодовых прерываний, и тело становилось продолжением спутника - рецепторы Фреда играли роль рецепторов биокомпьютера. Объекты, включенные в поле его деятельности, подчинялись разработанной программе виртуальной реальности. Мескон проходил по самым охраняемым местам, дышащим ненавистью и смертью, но его не видели, или узнавали как ожидаемого, или воспринимали как часть интерьера. Его собственные чувства, способные войти в противоречие с программой - эмоциональность, страх, боль - блокировались.
   Когда офицер, сидевший недалеко от сейфа, за пультом управления и охраны бункера, посмотрел на него вмиг ошалевшими глазами, Фред еще не верил, что стал видимым; но когда офицер вскочил, выхватил пистолет и выстрелил, Мескона одновременно прожгло несколько ощущений и мысль, что чувство боли - это потеря связи со спутником. Невидимая драма агента сопровождалась грохотом выстрела и воплями солдат, обративших лица в его сторону.
   Автоматическая реакция, выработанная годами в условиях, где он не был защищен ничем, кроме хорошей реакции, не подвела и на этот раз. Через мгновение офицер рухнул на пульт, и почти одновременно с ним упали находившиеся в бункере шесть солдат, не успев даже вскинуть оружие.
   Потом началась длинная полоса невезения. Выстрел пистолета офицера прозвучал как корабельный залп, но его могли всё же не услышать, если бы тело при падении не коснулось сигнальной груши, выступающей над поверхностью пульта как перезревший гриб. Воздух бункера наполнился пронзительным воем сирены.
   Чтобы получить путь к отступлению, Фред должен был уничтожить караул, расположившийся в кольцевом коридоре, а после уходить в одну из дверей. Если он это сделает, то не встретит препятствий до кольца наружных укреплений. А там всё начнется сначала и неизвестно чем может закончиться. Он открыл дверь, выкатился на пол коридора и расстрелял бежавшую к нему группу солдат. При этом они стали беспорядочно палить, попадая друг в друга, так что ему достались только двое первых и последний. Путь к ближайшему выходу был свободен...
  
   Сомнения, возникающие у Махова с пробуждением, теряли свое ожесточение, когда тетя Паша ставила перед ним сковородку с взбитой яичницей, густо посыпанной зеленым луком. Рядом, на полотенце, размещался грубо нарезанный подовой хлеб и глиняная кружка парного молока. Яша знал, что яйца хозяйка извлекала прямо из под кур, смуглые и крупные, каких не бывает в магазинах. От жирного молока, с оседающей пеной, исходил аромат сравнимый только с теплым запахом материнских ладоней...
   Состояние умиротворения, вызванное добротной сытостью, продолжалось некоторое время и после того, как он вылезал из-за стола. Но вид поселка Керзач, открывавшийся прямо с крыльца, раздражающе возвращал к мыслям о городской жизни.
   В поселке всё было кривое - и по горизонтали и по вертикали. Улицы, перегороженные недостроенными срубами бань, переходили в разноэтажную панораму домов. Обольщенные буржуазным бумом и заботами о здоровом образе жизни, полубогатые ловкачи потянулись сюда из Заозёрска со своими коттеджами, которые застряли среди невысоких крыш, часто недостроенные и редкие, как мухоморы на лесной полянке. Глядя на эти разбитые непомерными налогами надежды и серое однообразие бревенчатых изб, трудно было понять, что здесь застыло - российская вечная молодость или вечная дряхлость ее. Такой Россия могла быть и пятьсот и пятьдесят лет назад. Такой она оставалась и сейчас, в начале третьего тысячелетия от рождества Христова. Махову не нравилось то, что он жил здесь, но выбор был невелик. Он, в некотором роде, не принадлежал себе. Его судьба повисла в мутных и многообразных интересах Лапшина как осенняя муха в паутине. Защита независимости требовала усилий, в которых можно было проиграть будущее. Служение интересам Лапшина тоже требовало усилий, но здесь они совпадали с интересами самого Махова, работали на научную карьеру и обеспеченное настоящее. До встречи с Адамом Ивановичем, Яша в полной мере вкусил горькую пищу гения-одиночки и усвоил достаточно хорошо, - хочешь пользоваться своим умом, своими знаниями и способностями - "отстегни" тем, кто подключит их к интересам рынка. Иван Адамович Лапши приобрел потенциальные возможности ученого и хорошо оплачивал их. Материальная сторона жизни получила неведомое Махову изобилие. Со скудного оклада в лаборатории Сарова, его направили в Челябинск, возглавить ЛИР-13, изучавшую микроструктурные изменения под воздействием радиации, и их влияние на экологический баланс. Здесь же, в научном городке Бол-Куяш-3, работала другая группа, которая переваривала аналитические и опытные разработки Махова, пытаясь понять характер разрушительных процессов, в результате хозяйственной деятельности человека, и его влияние на ноосферу. Махову было плевать на ноосферу, он работал ради захватывающего сюжета собственных теорий, приносивших сладостное интеллектуальное опьянение. Ему нравилось трудиться в своей лаборатории. Под шумок конверсии и повелительных окриков из Москвы, ее сколотили из прекрасного оборудования, позволявшего проникать в тайны микромира без громоздких силовых устройств. Зачем лукавить? - он получил то, о чём мечтал.
   Но имелось еще приятное обстоятельство, позволявшее взгляду отдохнуть после печального созерцания разнополых крыш Керзача, - вид припаркованного к забору казахстанского джипа "варан". Махов оказался его счастливым обладателем именно потому, что поселился в бревенчатой, без удобств, избе тети Паши. Дело в том, что джип полагался начальнику лаборатории в том случае, если он проживал на расстоянии не менее пяти километров от места работы вне городской черты. Пришлось выбирать между городом и джипом, и он выбрал "варана", способного преодолевать любое бездорожье, как это животное барханы пустыни.
   Постояв на крылечке и созрев для большой нужды, Яша двинулся в сторону диковинного отхожего места. Образец сельской простоты и непритязательности находился в скотном пристрое, и его приходилось делить с хозяйской козой Белкой. Тетя Паша твердо стояла на выводах собственного агротехнического опыта, считая, что от скотины и человека всё становится добрым навозом, если подбрасывать солому. А под яблони - так лучшего удобрения и не придумаешь.
   Махов с отвращением приоткрыл тяжелую дверь из досок лиственницы, висевшую, вместо петель, на сыросолёной бычьей коже и, отыскав сухое место, пристроился на некотором расстоянии от козы. В эти минуты он размышлял, что лето кончается, скоро затрещат уральские морозы, и что будет, если сельскохозяйственное добро начнет замерзать прямо на лету.
   Деревенский период жизни приходился на начало его работы в лаборатории. Директор по персоналу Осокин, принявший по факсу рекомендации Лапшина с пожеланием всяческого содействия, посоветовал Якову Семёновичу получить джип, а в качестве причины для его получения снять квартиру у тети Паши - уборщицы лаборатории. Тетя Паша не возражала, предложив заодно и столоваться у нее за небольшую плату, так как "стара, продавать излишки на городском рынке".
   Качественное питание и практически символическая плата за него оставляли в кармане Махова достаточно средств. И это несмотря на то, что приходилось расплачиваться за членство в "Северной Пальмире" - полулегальном обществе, или "братстве", как называли "Пальмиру" сами члены организации. Принадлежность к ней наполняла Махова сложными чувствами. Он испытывал смущение, не смея поверить, что всё это серьезно, и некоторое превосходство перед простыми смертными, от сознания второго дна своей жизни, тайного причастия к невидимой сети, которую набросила эта организация на всю Россию. Пожелание, чтобы он вступил в "Северную Пальмиру" и свою рекомендацию дал, опять же, Лапшин. "С этого момента, - заверил он, - начнется твоя настоящая жизнь и успешная научная карьера. В нашем мире, мой дорогой, без поддержки ты просто нуль".
   Вступление в "братство" сопровождалось исполнением мистического ритуала. При воспоминании о нём в жилах Махова стыла кровь. Он не подозревал, что в среде людей, где цинизм и нигилизм - признак хорошего тона, можно встретиться с таким жутким язычеством. Он не понимал, как утонченная интеллектуальность и снобизм соседствует с грубым средневековым невежеством.
   Для исполнения обряда от Махова потребовали живую лягушку, черную кошку и белого петуха (они, якобы, символизировали три стихии - водную, земную и воздушную). Получив для жертвенных символов саквояж с тремя отделениями, он появился с ним в тайной лесной резиденции братства с последним боем часов...
   Остальное вспоминалось как дурной сон: он брел под высоким сводом огромного зала, пространство которого давило всё его существо; были какие-то маски, факелы, пылающие жертвенники. У него брали кровь из руки, за ухом, смешивали с кровью жертвенных животных, размазывали по лицу и заставляли пить. Наверно, там содержался какой-то наркотик - Махов испытывал блаженство, экстаз и ужас, подобный космической бездне. Он клялся безраздельно служить интересам братства и беспрекословно подчиняться приказам своего магистра... Потом наступило утро. Вернулись реальные люди. Он начинал узнавать лица. В голове роилось множество вопросов, но Махов боялся произнести их вслух. Казалось, что в наступившем абсурде он всего лишь случайная пылинка, которую любой из этих загадочных людей может смахнуть с планеты с такой же легкостью, с какой стряхивают тополиный пух упавший на плечи. Он чувствовал свою ничтожность перед стихией их нравственной жестокости. Никогда не ощущал он с такой ясностью, насколько никчемной может оказаться человеческая жизнь в глазах другого человека. Всё существо Махова пронизывал дурной до тошноты страх...
   Свое прошлое Яша рассматривал как этапы, каждый из которых приносил с собой какое-то новое качество. То, что с ним происходило вчера, оставалось в архиве сознания, позволяя воспринимать настоящее в динамике, под новым знаком. Он привык разлагать события на элементы и анализировать их. Возвращаясь мысленно к потрясшему его иррациональному действу, он не мог отрицать силу магического ритуала. Что-то внутри изменилось. Он по другому взглянул на жизнь и смерть, обнаружив, вдруг, в себе, способность убивать. Он заключил, что подобные мистерии позволяют проникать в какие-то первобытные слои сознания, раскрывая дремлющие силы и инстинкты.
   О "Северной Пальмире", даже став ее членом, Махов знал совсем немного. Братство, созданное когда-то в постсоциалистичекий период, влиятельными политиками и бизнесменами, было наглухо закрыто для непосвященных. Посвященные же, вводили в "Северную Пальмиру" своих детей, скрепляя отношения кровавыми клятвами и кровными узами, обеспечивая их безграничной властью, привилегиями и перспективой. Человек, однажды попавший в обойму этих отношений, уже никогда не выпадал из нее. Махов стал членом организации исключительно благодаря поручительству Лапшина. От его родственных связей к этому времени осталась только больная мать. Отец Яши, бывший крупный советский физик и заметный администратор в ядерных программах, стал жертвой неожиданной аварии, не успев обеспечить достойное существование своему единственному сыну...
   Длинное блеяние козы Белки вывело Махова из рассеянных размышлений, связанных с его недалеким прошлым. Сегодня была суббота. Впереди ожидали два выходных, а это означало отдых "с расслаблением", ставший почти ритуальным для него. К концу дня, после ленивого чтения и сладкого предвкушения "загула", предупредив хозяйку, что поужинает в ресторане, он направился к "варану", как на свидание с любимой девушкой. До сих пор его волновали хромированные детали машины и прикосновение к шероховатой поверхности управления. По дороге, в ресторан Заозёрска, Махов с удовольствием двинул джип в большую лужу, венчающую улицу Космическую. Наторенная колея осторожно обходила ее, но для "варана" лужа была сущим пустяком, тем более, что метрах в ста пятидесяти к дороге прилегало небольшое озерцо с песчаным дном и можно было отмыть прилипшую в илистой луже грязь. Но он промчался мимо, зная, что автоинспекция в городе не обращает внимания на грязные машины. В приуральи непростые дороги, да и хлопот не оберешься, затеяв тяжбу с человеком, который может разъезжать в таком джипе. Разбрасывая шматки грязи, Махов лихо подрулил к ресторану и затормозил у пешеходного бордюра. На стоянке уже находилось несколько автомобилей, главным образом престижные легковые и внедорожники, но и те, что выглядели попроще, были не из дешевых.
   Ресторан "Евсеич", по ароматам, укладу и внутреннему содержанию больше похожий на трактир, строился в прошлом веке, в стиле, принятом называться "застойным". В строении присутствовало убожество вкуса и купеческая претензия, очевидно, придать вальяжность месту отдыха бывшей советской аристократии. Внутренняя часть помещения была тщательно отделана кедровой рейкой. Второй этаж, с выпуклыми дубовыми панелями и большими арочными окнами, состоял из зала и бара. Бар, приобретенный новым хозяином в арабском зарубежье, сверкал хромом и полированным деревом. За стойкой бара стоял Гомер, с бледным, бесстрастным лицом. Его голубые незрячие глаза были обращены к посетителям, а длинные пальцы быстро пробегали по бутылкам и посуде готовой к приготовлению коктейлей.
   -Приветствую певца древней Эллады! - пышно и снисходительно поздоровался Махов.
   - Здравствуйте, Яков Семёнович, - улыбнулся Гомер, - Что будем пить?
   - Как обычно, - с ноткой завсегдатая произнес Махов. Он знал, что Гомер запоминает вкусы каждого, кто дважды обращался к нему.
   Гомер был слепым и, конечно, имел русское имя. Звали его Михаилом Романовичем Гориным, а кличка "Гомер" появилась с чьей-то легкой руки, за умение Горина утешать бесконечными рассказами богатых пьяниц, с удивительным пониманием их проблем и слабостей. Миша был прекрасным барменом. По звуку и запаху он смешивал такие коктейли, какие Махову не доводилось пробовать до знакомства с мастерством Горина. Артистическими движениями Миша коснулся нескольких бутылок и подал Якову Семёновичу коктейль в высоком бокале. Под тонким стеклом четко разделялись тоник, несколько сортов ликера и водка. Полюбовавшись изделием, Махов опрокинул в себя содержимое.
   После паузы, в которой определялись достоинства выпивки, последовали очередные светские фразы.
   - Что нового в городе?
   Миша поднял голову, и на лице у него промелькнула понимающая полуулыбка. Он умел проникать в существо вопросов задаваемых клиентами и ответил наиболее интересным для Махова сообщением:
   - Две проезжих путаны, остановились подработать. Их наниматели не рассчитали своих возможностей, и девочкам пришлось сойти с экспресса Владивосток - Лондон.
   Почувствовав, что Махов обратился в слух, Миша продолжил:
   - Но одной и здесь не повезло, - он сделал паузу, провел салфеткой по сверкающему бокалу, - Зося подцепила оптовика Курыгина, а он пьет, пока не свалится. Сейчас Зося наверно занята поиском выхода из положения.
   - Где они сидят? - развязно поинтересовался Махов.
   Он хозяйским взглядом окинул зал. Народа было немного, привычная и однообразная публика. Выделялся, пожалуй, один - лет тридцати, налитый мускулами и похожий на породистого бычка. Такой тип людей был особенно неприятен Яше. Одежда на бычке сидела вызывающе безвкусно; руки сверкали кольцами, в одном ухе болталась золотая серьга, а шишковатый лоб, с глубокой впадиной посредине, стягивала бордовая повязка. От его фигуры веяло такой агрессивной мощью, что Махов почувствовал что-то вроде легкой паники, представив возможность конфликта с подобным типом. А в ресторане конфликты возникали мгновенно, беспричинно, разгораясь как лесной пожар перед глазами невольных свидетелей.
   - В самом углу, слева, - подсказал Гомер, - почувствовав, что Яков Семёнович смотрит не в ту сторону.
   Курыгин свисал из специально поставленного для него кресла как перекисшее тесто из квашни. По всем признакам "оптовик" был "готов". Рядом, с унылым видом сидела, тоже изрядно подвыпившая, путана, рассеянно ковыряя вилкой в полупустой тарелке.
   - Как ты думаешь, удобно ли будет мне перехватить девицу, - поинтересовался Махов. Он еще раз взглянул на соблазнительный силуэт. - Как, говоришь, ее зовут?
   - Зося. Она только и ждет, кто бы ее подцепил. А Курыгин, даже очнувшись, вряд ли вспомнит, как попал сюда. Он набирается уже с десяти утра.
   Стараясь изобразить искушенного сердцееда, Яша неестественно развинченной походкой направился к столику Курыгина. Когда он остановился, разглядывая хорошенькое и довольно молодое личико Зоси, она подняла на него туманный взгляд, который моментально начал трезветь и приобретать осмысленность.
   - Ну, что, детка, не надоела тебе эта старая развалина? - произнес Махов заранее приготовленную фразу.
   - А ты дяденька кто - любопытствующее или заинтересованное лицо? - певучим голоском спросила Зося.
   Вопрос смутил Махова. Действительно, кто он? Осилит ли внезапно принятую на себя роль? Ему хотелось бы выглядеть эдаким респектабельным клиентом, способным без колебаний покупать для себя удовольствия. Хватит ли денег, чтобы расплатиться за ресторан и Зосино общество?
   - Учти, я не дешевка с панели и беру высокие гонорары за свои услуги, - она окинула Махова оценивающим взглядом, усмехнулась и добавила, - Ну, да ладно, специально для тебя опущу тарифы до разумных возможностей.
   С Яши сдуло, напущенную было вальяжность, он начал краснеть, и чтобы спрятать беспомощность повернулся, и, направляясь к соседнему столику, буркнул на ходу:
   - Переходи-ка, Зося, ко мне. Сейчас что-нибудь закажем.
   Зося охотно последовала за новым потребителем своего залежавшегося товара.
   - Ах ты, воробышек мой нестрелянный, - защебетала она, - откуда ж ты имя мое узнал?
   - Гомер сказал.
   - Гомер? - темные брови Зоси взметнулись вверх. - Уж не с друзьями ли Одиссея высадился ты на остров Цирцеи? - рассмеялась она.
   С каждой ее фразой уважение и вожделение Махова возрастало. Чувствовалось, что Зося неглупая и достаточно образованная девица и сумеет благополучно миновать возникшие по его вине "проколы" в лабиринте любовной интриги. Он начал успокаиваться. Через полчаса разгоряченный вином и близостью соблазнительного женского тела, Яша настолько проникся уверенностью в себе, что стал запускать под кофточку Зоси пятерню, с удовольствием обнаружив, что упругие груди путаны ничем не защищены.
   Но тут приятная случайность встречи, как это часто бывает, сменилась случайностью неприятной. Затуманенным сознанием Махов отметил, что Зося к чему-то прислушивается. Потом она отстранилась, придерживая его рукой на дистанции, напряжённо глядя в сторону бара. До Яши дошло, что уже некоторое время он слышит злобные крики оттуда, куда упирался Зосин взгляд. Махов проследил направление и увидел "породистого бычка", недавно так поразившего его своим нахально-самоуверенным видом. "Червонный", как для себя окрестил его Махов, видимо изрядно подвыпивший, что-то грубо и настойчиво требовал. Он стучал перед невозмутимым Гомером, и каждая серия ударов заканчивалась восклицанием: "Кто испачкал мою машину?!" Живое и раскрепощенное хмелем воображение Якова Семёновича подсказало ему анекдот времен Дикого Запада: В салун врывается ковбой и грозно спрашивает: "Кто покрасил мою лошадь?!" От стойки отделяется "амбал" лениво цедя: "Ну, я, а что ты хотел?" Ковбой, переходя на заискивающий тон: "Простите, я хотел узнать - когда высохнет краска?"... Происходящая перед глазами сцена слишком напоминала анекдот. Махов мысленно улыбнулся возникшему совпадению и вдруг похолодел, - ведь как раз "амбал" спрашивал, кто покрасил его лошадь, а бедным ковбоем был он - Махов. Яков Семёнович вспомнил, как лихо подрулил и затормозил перед рестораном, при этом с "варана" фонтаном брызнула грязь, прилипшая в луже венчающей улицу Космическую.
   Между тем, вопросы "Червонного" становились всё более настойчивыми. До Махова долетела фраза:
   -... еще раз спрашиваю, Гомик, - (Яков Семёнович автоматически отметил, что озвученный неологизм - производное от "Гомера"). - Чей это грязный джип?!!
   Гомер сохранял невозмутимое молчание, словно был не слепым, а глухонемым. Тогда "Червонный" поддался вперед, левой лапой словно игрушку сгреб бармена и рванул к себе. Молниеносно в руке слепого мелькнул пистолет и так же молниеносно "Червонный" выбил его свободной ладонью. Всё это произошло с такой невероятной скоростью, что Махов ничего не заметил бы, не упади пистолет на пол около стойки бара с четким металлическим стуком.
   Яша увидел, как зашевелились губы "Червонного" у самого уха бармена и уловил смысл сказанного:
   - Последний раз спрашиваю: чей джип?!
   Потом он не мог понять каким наваждением продиктовались его действия, но это был не героизм и не желание отвлечь гнев от слепого бармена. Яков Семёнович поднялся на ватных ногах и срывающимся детским фальцетом пролепетал:
   - Это мой джип, - он сглотнул слюну, так что на горле, как напуганная мышка, юркнул кадык, и добавил: - "варан".
   Зося опасливо подвинулась от него. "Червонный" со степенным удовлетворением отреагировал на неожиданное откровение. Отпустив Гомера и плотоядно улыбаясь, недавний кошмар воображения, вразвалочку направился к парализованному Яше.
   -Максимилиан Филиппович, - услышал он голос бармена, - не трогайте человека, это учёный-физик!
   Никак не отреагировав на заклинание, Максимилиан Филиппович продолжал двигаться в сторону оцепеневшей парочки. Его рот скривился в презрительный оскал, обнажив платиновые коронки с миниатюрными чеканками (мода внесённая "отрицаловкой"). "Бычек" подошёл к столу, неожиданным рывком поддался вперёд и схватил Махова за волосы. Зося коротко вскрикнула. Яков Семенович, не веря себе, завизжал от страха и боли. "Червонный" протащил беспомощного физика по столу, сметая полупустые бокалы и измазанные соусом тарелки, перехватил за штаны и куртку и поднял над головой. Махов увидел, как Зося с длинным воем шарахнулась в сторону, видимо предполагая, что бывшего клиента швырнут прямо на неё. Но "амбал" не собирался выпускать жертву.
   - Вот сейчас этим учёным-физиком мы и вычистим "марса", - кровожадно произнёс он и понёс Якова Семёновича через обеденный зал ресторана, удерживая "неотоваренного" клиента над бритым черепом. Трепещущий физик с ужасом наблюдал как "Червонный" прошёл по ступенькам и, оказавшись на улице, вытер им грязные пятна на лимузине. По окончании чистки Махов был отброшен в сторону как ненужная ветошь. И ещё Яша видел всю отдыхающую в ресторане публику, и Зосю в том числе, с интересом прильнувшую к венецианским окнам, глядевшую, как уголовное светило чистит научным светилом свой автомобиль.
   Такого стыда, горечи и бессилия Махов не испытывал за всю свою жизнь. "Да что же это такое?!" - автоматически и односложно колотился вопрос в его ставшем пустым, как церковный колокол, черепе.
   Между тем, Максимилиан Филиппович, уже было севший в лимузин, вылез, рывком поставил Махова на ноги, сунул ему в карман сотню долларов, развернул в сторону ресторана, и со словами:
   - Отдашь Гомику за ущерб, - дал такого пинка под зад, что Яков Семёнович, всем корпусом распахнув двери, летел ещё метра три по паркету вестибюля.
  
   Директор Заозёрского филиала Челябинского ФСБ полковник Нестор Кириллович Цербо любил после службы, да и в обеденное время, посетить ресторан "Евсеич". Причиной тому было не только желание вкусно поесть и попить, но и деловые соображения - Цербо являлся владельцем ресторана. Ресторан был записан на сестру, и он приходил туда как рядовой посетитель, но за порядком предпочитал следить сам. Уют и веселье, свадьбы, банкеты и прочее - ешь вкусно и пей много, но никаких разборок и криминала. В ресторане люди должны чувствовать себя в безопасности. В вестибюле имелось несколько устаревших автоматов поставленных любителям неглубокого азарта и ожидающим. В "Евсеиче" для Цербо важны были не доходы, а репутация ресторана. Основным помощником, предоставлявшим своевременную и объективную информацию, был Миша Горин.
   В своё время Цербо использовал Мишу на агентурной работе, поражённый его цепкой памятью и острым слухом. Ещё ребёнка, лет семи, родители скинули Горина с поезда, как непосильную обузу для пьющих. Милиция, подобравшая его, никак не могла пристроить мальчика в плохо налаженные механизмы приюта. В это время Миша обнаружил свои необыкновенные таланты и способность к самостоятельной жизни. Каждый раз он исчезал точно перед формированием группы беспризорников подготовленных для отправки в детприёмник-распределитель. Им заинтересовался сам Цербо бывший тогда начальником железнодорожной милиции. Оказывается, тихонький слепой изучил голоса всех, от кого могла зависеть его судьба, и успешно использовал разговоры, в которых имелись полезные сообщения. Как Цербо ни напрягал слух, чтобы поймать звуки из-за дверей детской комнаты, он не слышал даже звука голосов, не говоря о содержании речи. Ещё больше удивился начальник милиции, когда Миша назвал его по имени-отчеству и попросился на службу.
   - Как же тебя принять, сынок? - поинтересовался Цербо.
   - Мне ж ничего не надо, Нестор Кириллович, - тоненькие пальцы мальчика нервно теребили штаны, - мне только поесть и одеться - это я и сам заработаю. Вы мне позвольте собирать милостыню на вокзале, а я вам расскажу обо всех преступлениях, которые там происходят.
   - Так тебе нравится стучать, - насмешливо спросил Цербо.
   Миша сидевший вполоборота к майору, повернул к нему худенькое лицо с невидящими глазами, и казалось, они жгут Цербо укоризненным взглядом. Нестор Кириллович почувствовал неловкость.
   - Я не люблю доносы, - сказал мальчик, - но ещё больше не люблю преступников. Я всю жизнь находился среди них и знаю, какими страшными могут быть люди.
   Ответ окончательно смутил и сбил с толку начальника милиции, он и себя знал как человека далеко не безгрешного, но в Горине, видно, жила ещё вера в официальную справедливость. Не по возрасту серьёзный и рассудительный он уже имел жизненные принципы. Что-то внутри Нестора Кирилловича двинулось навстречу мальчику.
   - Ну... добре, - медленно протянул Цербо,- только смотри, не засекла бы тебя комиссия по несовершеннолетним.
   Лицо Миши озарила улыбка.
   - Не засечет, - произнёс он.
   Действительно, сведения, которые удавалось получить слепому нищенке, стоили работы целого отдела. Цербо берёг его, не доверял никому, накрепко предостерегая от любой другой официальной связи. Потом, так и не рассекретив, отправил учиться Горина, сам обучал приёмам карате, метанию ножа и стрельбе из пистолета. Сложные приёмы, требующие умения ориентироваться в пространстве, Миша проделывал не хуже зрячего.
   Цербо любил коктейли из крепких напитков, которые, сойдя со страниц зарубежных детективов, поселились ещё в его детском воображении, умел и сам их неплохо готовить. Однажды, довольно удачно смешав коктейль из алкоголя, стоявшего в богатом домашнем баре, он услышал:
   - Я бы это сделал не так.
   Цербо привыкший к проявлению неожиданных сторон Мишиной натуры не стал возражать, когда тот решил продемонстрировать только что обнаруженные способности. Миша уверенно нашёл нужные бутылки, не спеша налил одному ему ведомое количество смесей в бокал и подвинул в сторону Цербо. Нестор Кириллович попробовал. Теперь он мог понять, чем отличается просто специалист от человека, наделённого даром Божьим. Тогда-то у него мелькнула мысль определить Горина барменом в ресторан "Евсеич".
   Обычно в ресторане Цербо появлялся в цивильном костюме. Он несколько изменял свою внешность с помощью небольших рыжеватых усиков, наклеенных под вздёрнутым носом. Слегка меняя привычные интонации и поведение, он с удовольствием одевал чужую маску. Мише рассказывали об изменениях, он понимал, что шефу хочется играть роль простого человека, и при появлении Нестора Кирилловича ничем не выделял его среди других посетителей, ограничиваясь в обращении простым "вы". Если была возможность поговорить у стойки, они общались, не привлекая внимания, если требовалось сообщить что-то серьёзное, Миша передавал дела второму бармену - мощному и осанистому Никите Парфёновичу, и они проходили в кабинет.
   Оглядев ресторан, заполненный посетителями на три четверти, Нестор Кириллович сел на вращающийся стульчик недалеко от арки ведущей в служебное помещение.
   Миша, как обычно, поднёс ему сто грамм "Ивана 1V" фирмы "Кристалл" и крохотный бутерброд из слегка поджаренного горчичного хлеба с чёрной икрой. Бросив взгляд на Мишу, Цербо заметил у него на лице свежую ссадину и распухший палец на правой руке. Ничего не сказав, он дождался когда бар примет Никита Парфёнович, выпил водку, тщательно пережевал бутерброд и пошёл под арку, следом за Гориным, в свой кабинет. Там, к удивлению, Нестор Кириллович обнаружил на диване бесчувственное тело мужчины лет тридцати пяти. Тот лежал на боку, лицо его было полузакрыто надорванным воротничком спортивной летней куртки. Цербо убрал воротник. Лично он не знал, но неоднократно видел этого человека в научном городке, бывшем под надзором ФСБ. Высокий лоб лежащего перебирался в залысину с двумя симметричными шишками у висков, но голова еще сохранила достаточно черных, прямых волос. Острый подбородок смещался к шее и был словно вылеплен из яблочек китайки. Всё лицо мужчины, с небольшими глазами, небольшим носом, небольшим ртом, где нижняя и верхняя губа соединялись подобно вишенкам, создавалось природой с экономией материала. Цербо понимал, что этот человек появился в кабинете не случайно, но пока ничего не спрашивал у Миши, продолжая осматривать незнакомца.
   - Документы, которые оказались при нём, на столе, Нестор Кириллович.
   Цербо взял водительское удостоверение.
   - Яков Семёнович Махов, - прочитал он, растягивая слова и сверяя взглядом оригинал с фотографией.
   Он развернул Махова вверх лицом. Руки спящего безвольно метнулись за телом, упав с раскрытыми ладонями поверх головы. Подмышкой, открывшейся из-под короткого рукава, обнаружилась маленькая татуировка, из двух букв, выполненная славянской вязью: "СП".
   - Вот этого ты, Мишка, обнаружить не мог, - заметил Цербо.
   - Что, Нестор Кириллович?
   - Тут спрятана татуировка, которая говорит, что он не так прост, как кажется на первый взгляд. Ну, а теперь рассказывай, как Махов попал сюда.
   - Храпов посетил ресторан, ну, и оказалось, что физик испачкал его машину.
   Цербо живо представил реакцию Храпова. Он знал его ещё как лейтенанта омона. Уже тогда, пользуясь служебным положением, Храпов давал "крышу" сомнительному сброду и криминальным дельцам, щедро платившим за услуги. Связи эти находились "за кадром". Свои дела Максимилиан Филиппович вёл умело, но с год назад перебежал дорогу в неположенном месте. Однако ему простили, и его взял под свое высокое покровительство Иван Адамович Лапшин. Покровительство было предложено после сделки, к которой Цербо имел отношение. В результате этого Лапшин забрал Храпова к себе, в Нижний Новгород. Как Храпов оказался сейчас здесь и что делал, было неясно.
   - Что произошло дальше? - снова спросил Цербо.
   - История распалась на две части - обычную и не совсем обычную.
   Цербо внимательно посмотрел на Мишу. На лице Горина плавала загадочная полуулыбка. Такой была его манера излагать события. Он любил сюжет и интригу, и получал удовольствие от возрастающей заинтересованности слушателя.
   - Ну, ну, - поторопил его Нестор Кириллович, - не зря же ты подсыпал ему бензодиазефин.
   Действительно, история так банально начавшаяся, имела интригующее продолжение. Миша рассказал, как Храпов требовал ответить, кто испачкал машину, как дело едва не дошло до опасного столкновения. (Правда Миша умолчал о пистолете, который пришлось выхватить, потому что он уже не мог дотянуться до электрошока; ему казалось, что он действует неуловимо быстро, однако Храпов опередил, и самолюбие Миши было задето).
   - В конце концов, - продолжил он, - Храпов почистил своего "марса" Маховым: прямо целиком возил по машине; сунул ему в карман сто долларов за причиненные нам убытки и по воздуху оправил обратно в ресторан...
   А дальше и произошло самое интересное. В тумане горечи и нерасчетливо принятого алкоголя, физик добрёл до стойки бара. Все беды его состояния - и сбежавшая девица, на которую так уповало его изголодавшееся и переполненное неуверенностью нутро, и унижение, перенесенное на глазах мимолетной возлюбленной, и бессилие интеллектуала перед грубой силой - всё это развязало язык Якова Семеновича как шнурок на ботинке первоклассника. Он потребовал у Гомера "самый крепкий и неразбавленный"... и поплыл окончательно. Жаловаться было некому кроме бармена, и вот здесь Миша услышал интересные вещи. Оказывается, ядерные могильники, достигая особого критического состояния по массе активных элементов, в определенной точке времени и пространства, приобретают необыкновенные свойства и столь же необыкновенно воздействуют на плодородный слой земли, в котором содержаться наиболее управляемые, в силу своей энергетической чувствительности, элементы. "И здесь начинается такое... Такое!.."
   - В этом месте Махов начал рыдать и говорил уже бессвязно, - продолжил Миша, - но суть заключается в том, что он работает над получением вещества, нескольких капель которого достаточно, чтобы организм исчез бесследно, и что он, конечно, начнет с "Червонного" - так он назвал Храпова. Здесь я капнул в его бокал - ведь нельзя же допустить, чтобы человек с такими мыслями и в таком состоянии остался наедине с собой, а потом позвонил вам.
   Нестор Кириллович соображал цепко и быстро. Он еще раз посмотрел в сторону лежащего физика и подошел к компьютеру. Технические вопросы, касавшиеся службы, он не доверял "Гаусу" - одной из закрытых моделей компьютеров, сравнительно недавно установленной здесь. Однако всё, что касается живой человеческой деятельности и самих людей, с их невозможными секретами, Цербо перегонял на этот компьютер, имевший очень высокую степень надежности хранения информации. Нестор Кириллович ввел данные Махова и сделал запрос.
   Так и есть! - "Северная Пальмира". Как же у него выскочило из головы? Махов - ученый с уникальными мозгами. Цербо прочитал, что после окончания физфака Нижегородского университета Лобачевского, Махов, в порядке обмена специалистами, в рамках научных и культурных связей, был направлен в США, в Сент-Луис - один из крупнейших центров общего машиностроения, химической и электротехнической промышленности. Там он сделал несколько открытий, для всех ведущих отраслей, и ФСБ поймало резвого изобретателя на стадии реализации патентов. Разработки были наукоёмкими и требовали высоких технологий. Самой России открытия в то время оказались не по зубам, но молодого ученого отправили на никчемную должность в Саров, после соответствующего внушения. В Сарове непатриотическую прыть Махова легко было держать под наблюдением. Однако столкновение с ФСБ имело для Махова не только негативные последствия. Интерес, проявленный разведкой, привлек внимание Ивана Адамовича Лапшина, члена ядерного комитета Государственной Думы.
   Цербо достал изотопный тестер, который всегда имел при себе, и поднес к наколке Махова с изображением двух славянских букв. Определение возраста наколок входило в программу тестера, и Нестор Кириллович прочитал: "387". Ага, значит вступление в "Пальмиру" - год с небольшим. Цербо ещё раз посмотрел на цифру и механически отметил, что в сумме она равнялась восемнадцати, а если восемнадцать представить как три цифры, то получится "666". Он внутренне улыбнулся такому совпадению, которое, конечно, ничем кроме совпадения быть не могло. Но как раз именно с этого момента, как следовало из досье, начинались чудесные изменения в биографии Махова - повышение в должности, оклада, научного звания, и, наконец, направление в Заозёрск, известный своими секретными могильниками. Но как же так? - Храпов из той же обоймы, и примерно в одно и то же время поступил в команду Лапшина; что это - тоже случайность?
   - А ты не нашел в поведении Храпова чего-нибудь странного? С какой стати ему так бушевать? - поинтересовался Цербо.
   - Пожалуй, да, - согласился Миша. - Я Максимилиана Филипповича знаю не первый день. Основными его качествами являются жестокость, расчетливость и хладнокровие. Обычно он "заводится" с какой-то целью - надавить на кого-то или устроить представление. Но чего он добивался сейчас - понятия не имею.
   - И я тоже не имею понятия, - согласился Цербо. Полковник подумал и добавил: - Но Храпов не просто забавлялся Маховым... - И еще после некоторого размышления произнес в пространство: - Неплохо бы поближе познакомиться с занятиями этого физика.
  
   Операция "Медуза", возложенная на Фреда Мескона, была направлена против могущественной террористической организации "ВАХДАТ ал-ВУДЖУД", и хоть по названию она имела отношение к учению Ибн Араби о единстве бытия, на деле самым радикальным образом разделяла мир на неверных и правоверных. Организация действовала довольно эффективно в странах Европы и США, в результате чего "неверные" в больших количествах отправлялись к Отцу и Богу, избавленные от развращающих игрушек богатства и цивилизации.
   Первое десятилетие двухтысячного года проходило под знаком обострения противостояния религий, государств, национальностей, отдельных слоев общества, человека с человеком. Всё это вносило холодное отчуждение и противоборство даже между членами одной семьи. Мировое сообщество в целом еще можно было назвать здоровым организмом, но метастазы из зараженных войной и ненавистью регионов расползались по лицу планеты. Главные столпы ООН азиатского континента - Индия, Китай и Япония набирали экономическую силу, но еще не успели обратить на себя ненависть зависти со стороны стран тронутых разрухой и социальным разложением. Европейские державы и США вкушали эту ненависть в полной мере. Нищавшие обломки бывшей Советской империи, кровоточащие Афганистан, Ирак, Палестина, не могли обрести мир и нравственное обновление, чтобы направить энергию своих народов на созидание. Кавказ дымился нищетой и ненавистью, да и Россия искусственно единая силой полицейских штыков не могла остановить процессы внутреннего гниения и предпринимала жалкие попытки притулиться к здоровому телу мирового сообщества. Государственная Дума России в пожарном порядке ратифицировала выплывавшие из недр Организации объединенных Наций конвенции, соглашения, декларации, раздираемая в то же время интересами клановых группировок, фактически превратившихся в военно-промышленно-финансовые конгломераты. Немалые денежные потоки направлялись амбициозными лидерами этих группировок в регионы, где среди нищеты и ничтожности человеческой жизни поднимались сполохи военных пожаров и террора. Все неспособные к созидательному труду, трудились на ниве смерти.
   Умиротворение и возмездие возлагалось Организацией объединенных Наций на Комитет Военных Экспертов, с его главным координатором и ответственным секретарем Генрихом Хафнагелем. Хафнагель имел разветвленную агентурную сеть, что, впрочем, не вполне соответствовало официальному статусу КВА при ООН, но на это закрывали глаза, потому что сильные, страдающие от насилия, не решались проголосовать такой вопрос с участием слабых, это насилие поставлявших. Знаковой фигурой на тайной службе той и другой стороны был предприниматель и меценат, авантюрист и доктор археологии Джекоб Блейк. Он откровенно торговал секретами, как благополучных членов ООН, так и ее пасынков, мстящих таким членам за их благополучие. Встретившись с Хасаном Завгаевым (по слухам россиянином из Таджикистана, но внешне очень смуглым) кривоногим крепышом, одетым в галифе и френч с накладными карманами, Джекоб Блейк заключил взаимовыгодную сделку.
   Завгаев отдавал Блейку план центральной базы - мощное сооружение, построенное европейскими специалистами, черепа которых, высушенные и пожелтевшие на солнце, как талисманы висели на металлических кольях у входа в ущелье, ведущее к базе.
   Взамен Завгаев получал операционную систему, управляющую двумя спутниками Пентагона, способными наблюдать за любым объектом на планете.
   Оба были довольны. Один надеялся на то, что база террориста будет уничтожена раньше, чем он сумеет воспользоваться операционной системой, другой - тем, что ради недоступных для него технологий можно пожертвовать местом, а главные секреты они успеют перепрятать.
   И тот и другой ошибались. На базу Завгаева Фред Мескон нагрянул ровно через шесть часов после заключения сделки. Когда операция провалилась, "высокие стороны" - Завгаев и Блейк, обвинили друг друга в "недобросовестном качестве товара" и спутники, неожиданно для Пентагона, были взорваны.
   Великому террористу и великому авантюристу проваленный сговор ничего не стоил (люди - не в счет), даже взаимоотношения комбинаторов не остыли, и они уже размышляли о том, как наверстать упущенное. Но в КВЭ начался переполох. Запахло большим скандалом. Провал миссии Мескона мог поднять со дна темной деятельности Генриха Хафнагеля самую грязную тину. В НАСА никто не подозревал, что обслуживающие ООН новейшие системы спутников будут использоваться для разбойного шпионажа. Спутник требовал изучения. Для этого его необходимо снять с орбиты с помощью шатла. Но в КВЭ понимали, что снимать его никак нельзя, но также нельзя оставлять невыясненными обстоятельства, при которых он вышел из строя. И так и так - плохо.
   Фред Мескон, чудом оставшийся в живых, был допрошен Хафнагелем лично, но не сумел внести ясность в таинственный сбой системы. Хафнагель занервничал еще сильнее, а удачливый до последнего момента шпион, посмотрев в зеркало и не узнав свои убеленные сединой волосы, потребовал отставки и настоял на ней, пообещав, что будет находиться в поле зрения журналистов, пока Хафнагель не избавится от идеи убрать бывшего агента, как "слишком информированного".
   Пока Генрих Хафнагель метался, раздираемый многочисленными противоречивыми задачами, из НАСА поступило сообщение, что вышел из строя еще один спутник, а затем выяснилось, что повреждения, аналогичные тем которые были получены биоэлектронным оборудованием их спутника, возникли у спутников Франсспейс и Кембриджского Центра. Хафналегль отдал приказ взорвать спутник НАСА, а до причин сбоев добираться через спутники других ведомств. Главное - чтобы не была обнаружена программа последней операции КВЭ. Несколько успокоившись, он увидел реальную возможность докопаться до истины после того, как удалось локализовать место, над которым спутники выходили из строя - научный городок Заозёрск в Челябинской области Российской Федерации. Выяснить истину можно было только через агентство контроля научных достижений - МАКНАД.
   Хафнагель вспомнил, что Россия присоединилась к конвенции по МАКНАД, но до сих пор не ратифицировала ее. Ответственный секретарь КВЭ включил все свои связи и энергию, чтобы ускорить процесс ратификации. Учитывая зависимость законодателей от благ богатых стран, можно было рассчитывать, что Россия поддастся давлению, если его обрамить благородными соображениями, чтобы не ранить чувствительность амбициозных российских чиновников. Он начал действовать.
  
   В общем-то, Храпов не жалел, что поменял вольную жизнь и свои хлеба на вольер с позолоченной оградой во владениях Лапшина. Он воочию увидел, каким может быть размах настоящего дельца, когда у него в руках банкиры, политики, администрация и крупные предприятия. Всё, что он делал до сих пор, перед масштабами Ивана Адамовича выглядело ничтожным. Сколько бы Храпов ни нагонял страха на авторитетов деловых, преступных и административных кланов города, законом его действия прикрыть было невозможно. Он держал людей в сфере своих интересов силой и понимал, что придёт кто-то посильнее, и ему просто переломают руки и ноги. Не было у Максимилиана Филипповича чувства полной безнаказанности, несмотря на то, что прикрывался он формой, званием и официальным статусом представителя правоохранительных органов. Но его судьбой распорядился господин случай. Храпов ненароком задел область интересов Лапшина и Цербо. Уплывали куда-то к Казахской границе контейнеры с ураном, и не капало с чужих доходов старшему лейтенанту ОМОН. Храпов решил действовать с низшего звена. Взял пару ребят, отловил непосредственного отправителя груза и предупредил: "Если не пойдут процентные отчисления, все остальные партии останутся на месте. "Отправитель без возражений согласился и сказал, что ответ будет к утру. Ответ, однако, пришел раньше. Едва голова Максимилиана Филипповича коснулась груди Маячки Лаванды, балерины, квартиру которой он выбрал для очередного ночлега, как совершенно синхронно, обманув его тренированные чувства и хорошо развитый инстинкт опасности, вылетели окна и дверь. Около постели выросли три дюжих мужика в масках. Разглядев все три фигуры, он подумал, что сумеет выйти с честью из положения, но мужики тут же погасили его надежды. Действовали они грамотно, прыгать взад-вперёд умели не хуже самого Храпова, и оружие держали на недосягаемом расстоянии. Храпов понял, что нужен живым, но если не оценит великодушия, сгодится и в мертвом виде. Насколько он знал, так работать могли только люди Цербо. Он решил не сопротивляться. С Майей мужики поступили деликатно, попросили успокоиться и пообещали все разрушения ликвидировать до полудня. Сам же Храпов оказался в просторном помещении, где на стеллажах из черного дерева стояли книги с золотыми корешками, в глубине загадочно отсвечивал гигантский глобус с рельефами континентов, а массивный стол и кресла были старинной работы. За столом сидел Цербо. Одно из кресел занимал мужчина, с лицом не из простых, и не лишенным мужской красоты.
   - Садитесь, Максимилиан Филиппович, - мужчина улыбнулся. - Я понимаю, что для волнений и энергичных действий были причины, но сейчас их нет.
   Он помолчал, некоторое время изучающие глядя на Храпова, и продолжил:
   - Для деловой беседы возможны и другие формы контакта, но я сторонник коротких дорог. Случайно, именно сейчас, я оказался в Челябинске. Можете благодарить этот случай - иначе бы наша встреча не состоялась. Ваше время кончалось там, откуда вас привели. Но я здесь, и характеристика, данная Нестором Кирилловичем, заинтересовала меня. Я предлагаю вам новую работу. Забудем неуклюжие действия с попыткой рэкета, и будем рассматривать ошибку как благодарный случай, давший вам новый шанс.
   Мужчина снова посмотрел на Храпова и, словно убедившись в правильность избранной линии разговора, подвел итог:
   - Меня зовут Иван Адамович, я имею много власти, много силы и много денег. Послезавтра в полдень я буду ждать вас в Нижнем Новгороде вот здесь, - Иван Адамович протянул Храпову визитку с написанным поперек адресом. - До встречи, Максимилиан Филиппович.
   Лапшин поднялся, проводил Храпова до двери и на прощание пожал руку.
   Выбора не было. Да и какой выбор мог быть?! Новый босс буквально околдовал его. Уже в следующую встречу их отношения приобрели существующий и доныне оттенок - патриархальной доверительности со стороны Лапшина. Грозный Максимилиан Филиппович превратился в "Максимку". Но он не протестовал. В трущобах Колонтая, бывшем промышленном центре недалеко от Нижнего, Храпов довел до кондиции способный, но недостаточно обученный и дисциплинированный отряд боевиков. Они обеспечивали охрану подпольных заводов, созданных на площадях Колонтая. Производимая там продукция направляла обильный поток наличности в карманы Лапшина и других дельцов, стоявших за его спиной. Храпов никогда не желал узнать их имена.
   Возвращая вновь испеченного сотрудника в Заозёрск, Иван Адамович наставлял:
   - Наш успех, Максимка, живет внутри человека, там, где его терзают недремлющая склонность к наслаждениям и страх. Есть, конечно, физиологические потребности, но это такая вещь, которую можно оставить в стороне - она величина постоянная. Человек должен питаться, чтобы работать и получать деньги, ну а мы должны эти деньги забирать, чтобы контролировать весь процесс, создавая у потребителя непреодолимую зависимость от нас. Энергию толпы необходимо направлять в безопасные русла - страх и секс. Сексуальная революция созрела как потребность бизнеса и политики. Мы же понимаем, что до "революции" люди знали, где у них находятся половые органы и рожали детей. Но нам потребовалось нечто другое - эскалация эмоционального напряжения, связанная с областью сексуальных интересов. Мы бросили на это всё - кино, индустрию развлечений, секс-шопы, литературу, ниспровергающую мораль. Мы разожгли сексуальное воображение человека и превратили его в платформу, на которой уверенно чувствуют себя те, кто эксплуатирует ее в собственных интересах - бизнесмены и политики. Сейчас стремление к удовлетворению потребностей и желаний, вращающихся вокруг секса, достигло почти предельного уровня и позволяет прогнозировать возможность расширения финансовых вливаний в эту область. Но есть более могучая потребность в человеке, которую еще недостаточно использовали великие кукловоды человечества - это стремление освободиться от страха, - то есть сам страх. Вот ты будешь работать в этой области. В прошлом веке в человека сумели вживить страх перед последствиями расщепления ядра. И бомба и мирный атом имеют много сторон, заставляющих трепетать человеческое сердце, но все эти стороны надо умело и постоянно разжигать. Разжигая чувство страха, мы, в конечном счете, приносим только пользу человеку - он начинает осознавать опасность своей деятельности, направляет средства на ликвидацию вредных последствий и стимулирует капиталовложения связанные со всей широкой сферой проблем. А тут стоим мы, с раскрытыми карманами, чтобы взять деньги, остаться наверху, и снова направлять человечество в безопасное русло.
   Откровенность Лапшина нравилась Храпову. Всё это не так легко переваривалось в мозгу, но позволяло проникнуться сознанием значения своей миссии. А суть последней заключалась в наведении порядка. Ивану Адамовичу показалось, что работавший в Заозёрске физик Махов повел собственную игру. В отчетах по заданному направлению появились сбои. Подключать для выяснения обстоятельств компетентный контроль не было смысла. Лапшин хотел, чтобы заблудшая овца добровольно вернулась в отчий дом.
   Максимилиан Филиппович плохо знал физику, но был великолепным знатоком человеческих слабостей. Он знал, что напуганный человек ищет защиту. Правда, давить на интеллигента прямо - дело очень неопределенное по своим последствиям: даже самые плюгавые из них вдруг становятся непреклонными, хоть и визжат от боли, но могут тут же плюнуть в лицо или выброситься из окна. Поэтому Храпов решил пробудить у Махова потребность в отеческой защите как бы шальной случайностью, устроив представление в ресторане.
  
   Но то, что произошло, переломилось в голове Якова Семёновича не в точном соответствии с планами архитектора. Перенесенное унижение вызвало не только страх и стремление найти защиту у своего покровителя. В нём закипела жажда мести, а вместе с этой всколыхнувшейся энергией чувств, жажда славы получила дополнительный импульс и придала решительность для воплощения планов, находившихся до сих пор в неопределенном состоянии.
   "У Ньютона было яблоко, у Флеминга - плесень, у меня будет уборщица, - размышлял Яков Семёнович. - Но если в первом случае открытие было подготовлено пониманием проблемы, во втором ожидало своей неизбежностью, то у меня - такая фортуна, поистине, выпадает раз в тысячелетие..."
   Действительно, то, над чем работал в последнее время Махов, не входило в программы, предусмотренные официальными и неофициальными планами. Яков Семёнович потерял счет времени и забыл о необходимости отчитываться. Свой поиск он никому не мог доверить - слишком всё было необычно. А началось с незначительного замечания хозяйки.
   ...Как-то вечером, подавая традиционную яичницу с кружкой молока, тетя Паша поинтересовалась:
   - Яков Семенович, у вас мышки экспериментальные не пропадают?
   Махов удивился: - Какие мышки?
   - Ну, с которыми ученые всякие там опыты проводят.
   - Мы не проводим. А в чём дело?
   - Да вот, утром подтирать приходится.
   - Что подтирать?
   - Да пятна после мышей.
   Поглощение яичницы находилось еще в самом начале, поэтому Яков Семёнович мог слушать болтовню уборщицы без потери времени. Оказывается, тетя Паша сперва не обращала внимания на мышек. Потом заметила, что, как только вытрет пятно, на его месте некоторое время словно светящаяся тень мыши сохраняется, а через несколько секунд исчезает. Самих-то мышей она не видела, а вот только таких, которые светятся. Вот она и решила, что это связано с научными экспериментами.
   При упоминании о светящихся тенях яичница Махова застыла на вилке около рта. В голове почему-то промелькнула мысль о знаменитой плащанице Христа, загадки которой не переставали удивлять мир до сих пор.
   На другой день Яша отправился в лабораторию часа на полтора пораньше, вместе с тетей Пашей. И его и ее ожидало разочарование. Пол оказался чистым, каким его и оставили прошлым вечером.
   Разочарование огорчило, но какая-то подспудная мысль продолжала шевелить внутри его любопытство. Когда тетя Паша прибралась и ушла, Яков Семёнович подумал: если на полу возникали таинственные мыши, то они должны были откуда-то появиться. Он стал искать норку, и тут ему повезло. Норка оказалась в стене, примыкавшей к складу, в котором хранились пробы радиоактивной земли. Махов отправился на пост контроля безопасности и получил под роспись ключи от склада. Замки были большие, но их можно было открыть и простым гвоздем. Он поклацл ключом, открыл скрипящую дверь и заглянул в сырой полумрак. Вот здесь его ожидало маленькое чудо, свидетелем которого до него стала уборщица. Он увидел небольшую лужицу, которая, по его разумению, ненормально быстро высыхала. Махов бросился назад, в лабораторию, схватил там "лентяйку" и вернулся к загадочной лужице. Он вытер пятно тряпкой, чтобы не менять условий, о которых говорила тетя Паша и замер: - над исчезающим пятном появилось призрачное облачко, действительно напоминавшее мышь. Это был не просто отпечаток на полу - изображение светилось и выглядело объемным, словно созданным голографией. Оно загадочно померцало и расползлось, растворившись в пространстве. То, что испытал при этом Яков Семёнович невозможно передать словами. Перед ним раскрывалась еще неведомая никому тайна вселенной. Он был физиком и отдавал себе отчет в том, чему стал свидетелем. Подобные излучения возможны только в сильных электромагнитных полях. Но здесь был простой склад, обычное помещение с обычным воздухом и то, что происходило, можно было назвать, с точки зрения уровня современных знаний, только чудом.
   Оно должно принадлежать исключительно ему одному! - тут же решил Яша. Это будет открытие, которое потрясет научный мир!
   До прихода сотрудников оставалось несколько минут. Махов сделал всё, чтобы никто не догадался о его находке. С этого момента жизнь Якова Семёновича приобрела второе дно...
   Днем Махов получил на складе прибор ночного видения. Он решил выяснить, что происходит с мышами ночью, и почему они превращаются в странные пятна. Началась настоящая охота. Только охота эта была не просто азартным увлечением, а сопровождалась невероятным эмоциональным напряжением ученого стоящего на пороге неведомой тайны природы. Шесть первых ночей бдительного ожидания не принесли никаких результатов. Махов привык наблюдать однообразные светящиеся комочки мышей, и сердце его тревожно выстукивало: "Нет, нет. Тебе всегда не везло и сейчас ты не увидишь ничего нового".
   К счастью или к несчастью это настойчивое заклинание неудачника не исполнилось. Однажды, в его сознание, окутанное предутренней дремой, ворвалось что-то заставившее обратить внимание на один из светящихся комочков. И здесь он увидел, как мышь замедлила бег, голова ее приобрела особое свечение, мгновенно поглотившее всё тело. В инфракрасных лучах появилось яркое расширяющееся облако. Махов почувствовал что-то похожее на удар по сознанию. Ему на мгновение показалось даже, что он перестал соображать. Но вот световое облако растворилось, остался лишь легкий звон в ушах. Махов включил свет и бросился к тому месту, где еще сохранилась тень, плывущая как фосфоресцирующий туман. Необходимо было понять - что произошло с мышью. Причина ее превращения должна быть рядом. Он долго шарил глазами не в силах поверить тому, что увидел. Очевидное находилось прямо перед ним, но ум ученого, привыкший к строгим аксиомам материального мира, отказывался верить в возможность самопроизвольного возникновения такой алхимии. Махов проследил глазами за источником своего открытия и сбегал за стремянкой. Он несколько раз проверил путь прохождения этой необыкновенной жидкости. Очевидное заключалось в том, что обыкновенный летний дождь, проникавший через дырявую крышу склада, проходил через восемь ярусов стеллажей, на которых в деревянных ящичках хранились пробы с радиоактивной землей. Сверху всё это попадало в бумажную тарелочку с крысиным мором. Содержание тарелки следовало установить с максимальной точностью, но и сейчас было понятно, что вероятнее всего здесь находились сухарики пшеничного хлеба, отравленные мышьяком. Современные препараты, разработанные для борьбы с грызунами, вряд ли станут применять там, где для этой цели можно взять со склада мышьяк.
   Махов стоял, как громом пораженный стараясь переварить увиденное. Вот почему ему не повезло, когда он пришел сюда с тетей Пашей - не было дождя. Он попытался вспомнить, какая погода стояла несколько дней назад. Да, действительно, две ночи подряд шел сильный дождь. Не исключено, что эта странная смесь через норку подтекала в помещение лаборатории, в противном случае мышки, хлебнув ее, просто не добежали бы туда. Но такая реакция!.. Махов покрутил головой. Говорят, что средневековые алхимики могли получать золото из таллия, убирая из него альфа-частицу химическим способом. А здесь случай, созданный невероятным стечением обстоятельств, давал такие странные и устойчивые результаты!
   Неизвестно сколько бы простоял Яков Семёнович на складе, вперив взгляд в размякшую бумажную тарелку, но наступило начало нового рабочего дня. Ключи от лаборатории находились у него и небольшой коллектив, имевший штат из четырех человек, послал на розыски шефа Вячеслава Михайловича Лосика. На проходной ему сказали, что "Махов где-то там, с ключами". Лосику, нашедшему начальника стоящим посреди склада, пришлось дважды окликнуть и потормошить Якова Семёновича, прежде чем тот вышел из состояния интеллектуальной комы. Весь день Махов натыкался на сотрудников и приборы, вздрагивая при столкновении, словно разбуженный лунатик. К концу дня у него созрела такая жажда знать, что же происходит в проклятой луже, что нелепо сославшись на плохое самочувствие, он попросил сотрудников уйти пораньше и оставить его одного.
   На стеллажах, пропускавших через себя таинственную жидкость, находились геологические пробы, взятые на обширной территории между озером Бол-Куяш и рекой Синарой в Челябинской области. Эта зона хранила на себе следы двух катастроф - радиоактивной и биологической. Там, в поселке Кунашак-2, произошла катастрофа в бактериологической лаборатории, которую позже дважды накрывало радиоактивное облако, а потом, это место, в силу своей биологической непригодности, использовали как могильник для радиоактивных отходов и отработанных реакторов.
   - Силы небесные! - прошептал Махов. - Такого специально не придумаешь.
   Ему требовалось взять достаточное количество вещества для проведения необходимых научных тестов, действуя при этом с предельной осторожностью, чтобы не разделить участь исчезнувших мышей.
   Первый приближённый результат говорил, что в дикой смеси, возникающей при прохождении по крыше и многоярусному стеллажу с радиоактивными пробами, в воде появляются мюоны. Попадая в органические вещества крысиного мора, они создавали образование, которое, вступая в контакт с живой тканью, приводило плоть к разрушению на молекулярном уровне. Предварительный анализ последовательности процесса говорил, что реакция возникает в результате распада мюона, с его обычными продуктами - электроном, нейтрино-2 и антинейтрино-1. Дальше шла мистика.
   Поздно вечером, возвращаясь домой на улицу Космическую, он едва не застрял в луже, венчающую ее. Неожиданно съехав с обочины, он, вместо того чтобы переключить скорость, выключил зажигание и стал медленно погружаться в грязь. Некоторое время Яков Семёнович пытался понять, что же происходит с любимым "вараном", но когда до него дошло, что еще минута и придётся искать трактор, он очнулся от творческого сна, решительно переключив скорость. Мотор взвыл и машина, разбрасывая протекторами коварную "керзачную" грязь, выползла на мощеную часть дороги.
   Этот незначительный эпизод вернул Махова в реальность, позволив взглянуть со стороны на события прошедшего дня.
   Тетя Паша, без света ожидавшая появления квартиранта, постучала в дверь его комнаты и сообщила, что в печи ждут томленые щи, и вареники с картошкой и свининой. Махов на это промолчал, выпил оставленное на столе в глиняной кружке козье молоко, не раздеваясь лег, и впал в беспокойную дрему.
   Утром он обнаружил, что не только не ел, но забыл о потребностях более насущных, которые и подняли его с постели, прервав беспокойный сон. По привычке он подался было в хоромы козы Белки, но услышал, что в гостях у козы тетя Паша с дробным звуком сцеживает в пустое ведерко утреннее молоко. Яков Семёнович плюнул и направился в огород... Поиски подходящего места навели его на мысль о защите авторских прав. Казалось бы, такой пустяк - справить нужду, а и тот надо скрывать да прятать. Чего же говорить об открытии, волей случая свалившемся на него вчера?! Да всё связанное с феноменом, по крайней мере, до поры до времени, избавить от ушей и глаз человеческих! Лабораторное оборудование позволит завершить работу, не прибегая к чьей либо помощи, а там посмотрим...
   Утренний завтрак невольно повернул размышления Махова к первоначальному источнику чудесного открытия - тете Паше. И когда он, не без беспокойства подумал всё же: "забудет старуха", тетя Паша спросила:
   - Заработались вчера, Яков Семёнович, уж, не из-за того ли, что я вам с дуру про мышей наговорила?
   - Да нет, что ты, тетя Паша! Просто время ученого ему не принадлежит, - бодро ответил Махов.
   А про себя подумал: "чертова старуха! Не только ничего не забывает, но умеет связывать факты". Тогда в его голову впервые запала идея, правда не такая свежая, как с мышками (в свое время она принадлежала Раскольникову), но Махов не знал, что нарушает авторское право, так как в зрелом возрасте не читал Достоевского.
  
   Время, однако, делало свое дело, шагая через события будничными часами и минутами, и погружая в их охлаждающий простор воспаленные чувства Якова Семёновича. Острота эмоций притупилась, и авантюризм пошел на убыль. Трудился он, правда, в полном одиночестве, мечтая о большой славе и больших деньгах, по мере сил избегая любопытства коллег, но уже не переживая воображаемую возможность "утечки информации" через неразумные уста уборщицы и своей кормилицы. Поглядывая на взбитую яичницу со шматками сала и зеленым луком приготовленную руками намечавшейся жертвы, Махов удивленно подумывал: "Эк, хватило у меня фантазии!"
   Но внезапный удар судьбы, куски жирной грязи на его новом спортивном костюме фирмы "Ramson", разбередили сознание Якова Семёновича до такой степени, что угасшая было фантазия, стала обрастать деталями реального плана. Очнувшись в ресторане и вернувшись домой около трех часов ночи, он не бросился на поиски доводов способных остудить закипевшие чувства - он дал им полную волю. Детали были ясны, недоставало общей картины для широких выводов. Объект испытания требовался побольше, чем мышка и, как не крути, тетя Паша представляла собой почти идеальный вариант. Во-первых, объект не надо было искать, тайно перевозить в лабораторию и т. д. - тетя Паша сама явится на место эксперимента. Во-вторых, она оставалась источником опасных сведений и ненароком могла подтвердить, что "и мышки уже у нас исчезали".
   Позавтракав и поблагодарив хозяйку, Яша сказал, чтобы она обязательно пришла в лабораторию после рабочего дня.
   - Да ежели намусорничаешь, Яков Семёнович, так я и утром уберу, - засомневалась тетя Паша, у которой не было особых патриотических чувств к месту работы.
   "Поганая бабка!" - зло подумал Махов, но вслух произнес:
   - Да ты, тетя Паша, не переживай. Может быть, и делать-то ничего не придётся, а просто отметим одно важное для меня событие. Ты ведь здесь единственный родной для меня человек, так что уж не обижай. А потребуется - вместе и уберем в лаборатории.
   Тетя Паша сочувственно посмотрела на него, вздохнула и согласилась.
   - Часикам к шести, - уточнил Махов, взглянув на тетю Пашу как на вещественное доказательство и прикидывая при этом: "Исчезнет - и никаких улик".
   После ухода из лаборатории сотрудников, часа два ушло на тщательную подготовку. Махов надел защитный костюм из ядросинтона с силовой защитой, натянул перчатки из того же материала. Таинственная жидкость, полученная в лаборатории и, если так можно выразиться, изготовленная с абсолютным соблюдением технологических норм, неоднократно проверенная Маховым, была со всеми предосторожностями добавлена в бутылку любимой тетей Пашей вишневой наливки. Часть содержимого бутылки Яша предусмотрительно отлил, чтобы можно было сослаться на то, что он уже без нее "хлебнул и пока не хочется". К столу он добавил голландское печенье, немецкий ореховый торт, в яркой упаковке, французские шоколадные конфеты и тонкую охотничью колбаску местного производства. Стол получился хоть и не шикарный, но аппетитный на вид. Под столом Махов положил щипцы-манипуляторы, работающие от биотоков руки.
   На званный ужин тетя Паша не опоздала. Она пришла даже несколько раньше и, уважая предполагаемое торжество ученого, одела свой лучший костюм из натуральной вязаной шерсти.
   - Всё ли получилось, как задумывали, Яков Семёнович? - поинтересовалась старуха.
   - Всё, тетя Паша, всё, - бодро ответил Махов.
   - Да у вас в комнате хорошо прибрано, - оглядываясь по сторонам, отметила тетя Паша.
   - Я уж постарался, чтобы мы просто посидели, выпили немножко сладенького вина, да потом чайку.
   - Да вы что так израсходовались на меня, - засмущалась уборщица.
   - Для тебя мне ничего не жалко, ты сделала для меня намного больше.
   Здесь Махов не слукавил и, почувствовав некоторую неловкость, стал ускорять процедуру. Он суетливо задвигал стульями, обошел стол и, взяв тетю Пашу за плечи, усадил; еще раз обошел стол длинной стороной, взволнованной рукой налил в лабораторные стаканчики вишневку и, вдруг, стал холодеть изнутри. "Боже мой, Боже мой, что сейчас будет?! - внутренне забормотал он, - Убрать, убрать! Всё надо убрать!"
   Но тетя Паша, большая любительница сладких напитков, словно разгадав его намерение, решительно потянулась к стаканчику и опрокинула его в себя с поздравительным кивком, как мужик на чужих поминках. Махов с ужасом глядел на нее. Перехватив взгляд, тетя Паша почувствовала, что тут что-то не так и резко отстранила пустой стакан. Но было уже поздно. Ее губы стали стекать. Крикнуть она не успела, только в глазах промелькнуло недоумение и что-то такое, что живым уже не дано понять, но что им будет сниться по ночам и поднимать с постели в холодном поту. Всё это промелькнуло и исчезло в доли секунды. Бывшее человеческое тело выплеснулось на пол со звуком распавшегося бочонка воды.
   - Господи! Зачем же я дурак это сделал?!! - в голос взвизгнул Махов, не помня себя, бросившись на стол и защищая лицо от случайных брызг.
   Мысль эта тоже была его последней. Он ощутил удар, как если бы с разбега налетел головой на столб. Это был удар не материальной силы, это был удар по сознанию, когда неведомая нам власть захватывает его и переносит в иную реальность, известную как ужас небытия. И, вместе с тем, это было не совсем так, потому что он ощущал свою жизнь и то, что всё свершившееся происходит с ним реально. Внутри его звучал женский голос, то мелодичный, то рычащий; он произносил так много слов, что все они сливались в одну скорбящую нить. Существо Махова заполнялось чем-то неведомым и чужим. Казалось еще мгновение - его тело и голова не выдержат внутреннего напряжения и разлетятся в клочья. Он перестал воспринимать действительность как что-то дифференцированное и, превратившись в вихрь чистой энергии, потерял сознание...
   Разлившийся внутри белый свет окутал и не отпускал Якова Семёновича; он наполнял его как молоко прозрачную чашу, вытеснив из ощущений всё и оставаясь единственной реальностью. Но вот, в эту всепоглощающую реальность вторглось что-то постороннее, настойчиво и однообразно повторяя: "тук-тук-тук". "Ага, - подумал Махов, - кто-то стучит... Стучит?!!" Всё, что сопротивлялось возвращению в привычный мир, вдруг отхлынуло. Он же убийца, преступник, а вокруг - сплошные вещественные доказательства! Мысль эта оказалась настолько пронзительной, что тело, еще не готовое к повиновению, спружинило как у кузнечика. Подчиняясь страху, Махов вскочил со стола. Он едва не упал тут же, и с трудом овладев равновесием, застыл, прислушиваясь. В дверь действительно стучали.
   "Что же делать?! Что же делать?! - заметался Яша. - Всё немедленно сжечь!" Как хорошо, что он запретил ставить камеры наблюдения для контроля безопасности, сейчас никто не увидит, чем занимается начальник лаборатории.
   От тети Паши осталось совсем немного: обувь, нижнее бельё, нижний и верхний зубные протезы. Костюм из натуральной шерсти оказался не таким уж и натуральным - от него сохранилась легкая прозрачная сеточка искусственной основы. Поверх всего лежали крестик и ладанка, изготовленные из тонированного порошкового алюминия.
   Махов знал, что костюм и перчатки из ядросинтона надежно защищают его и стал сгребать остатки бедной уборщицы в пластиковый конверт.
   Стук в дверь возобновился с прежней силой. В бюро регистрации работы служебных помещений знали, что Махов забрал ключи и находится внутри лаборатории. А для получения дубликата ключей необходимо какое-то время, - потребуется проверка и выяснение обстоятельств. Это может продлиться до часа дня. Значит, они попробуют достучаться и, убедившись, что внутри что-то произошло, пойдут создавать комиссию и выписывать дубликат ключей. За это время он всё подчистит и опять сделает вид, что потерял сознание. "Скажу, что отравился колбасой", - решил Махов. Но где-то на более сознательном уровне в нём стучало одно слово: "Попался!"
  
  
   Полковник специального подразделения Интерпола Дэвис Барк ожидал в приемной директора МАКНАД генерала Брендтона. Ведомства, в котором работали Барк и Брендтон находились в тесном сотрудничестве. Подразделение Интерпола занималось профилактикой возможности применения террористами, и другими неподконтрольными и неофициальными группами, научных разработок, которые можно было использовать в преступных и террористических целях, а Международное Агентство по Контролю Научных Достижений отслеживало научные разработки, несущие опасность военного и криминального свойства. Кроме того, организация, возглавляемая Гарри Брендтоном, включала в себя полицейские подразделения, широкую агентурную сеть и отличную учебную базу на острове "Джон".
   Барк получил приглашение прибыть на остров вчера, в Женеве. Цель приглашения не разъяснялась, однако, сопоставив сроки приглашения с тем, что Россия накануне присоединилась к конвенции по МАКНАД, он предположил, что ему придётся формировать русский отдел уже в качестве сотрудника генерала. Но когда секретарь Брендтона Сюзанна Кейси, красивая дама, с ясным лицом и непроницаемым взглядом, попросила Барка подождать, пока прибудет полковник Риндзай, мысли Барка стали работать сразу в нескольких направлениях. Риндзай не имел отношения к кадровым назначениям, его присутствие могло быть связано только с конкретным содержанием какого-то особого задания. И если Барка ожидает новое назначение, то оно будет иметь особые обстоятельства, с которыми его познакомят перед тем, как принять окончательное решение. Вообще, когда возникал Риндзай "самое секретное оружие сил международного правопорядка" - как называл его Брендтон, происходило что-нибудь из ряда вон выходящее. Уже само его появление на острове превратилось в легенду и вошло в местный фольклор. Особенно ярко она звучала из уст главного свидетеля - Сюзанны Кейси. Произошло это пять лет назад...
   В то утро Кейси появилась на работе в обычное время. Пройдя процедуры необходимые, чтобы попасть в кабинет, она не заметила ничего особенного. Но когда Сюзанна открыла приемную генерала, то от неожиданности вскрикнула и отпрыгнула назад. Посреди приемной сидел человек. Она взяла себя в руки и постаралась успокоиться. Наверно это проделки Чака Коллинза недавно назначенного на обслуживание секретариата Брендтона. Он решил преподнести Сюзане голографический сюрприз. Его надо одернуть - здесь не Диснейленд, а служебное помещение.
   Но изображение вдруг заговорило:
   - Это не голография, мисс, я - живой человек.
   Вот здесь по коже Сюзанны пробежали мурашки. И всё же она не могла поверить в чудо. Вчера она собственноручно закрывала приемную со всеми электронными предосторожностями и сдавала целому штату дежурных офицеров, а здесь такое!.. Сюзанна нажала ближайшую кнопку на панели чрезвычайных команд. Палец попал на включение сирены пожара и немедленной эвакуации. Эвакуироваться было некому, а за тушение пожара отвечали электронные средства, поэтому на звуки леденящих душу завываний к Сюзане с двух сторон ринулись дежурные офицеры, каждый с нарядом морских пехотинцев. Они прекрасно знали секретаря генерала, неизменное спокойствие и уравновешенность которой могла послужить образцом даже для привыкших к суровой дисциплине мужчин. Сейчас от знакомого облика ничего не осталось - Кейси была бледна, напугана, недееспособна.
   -Там кто-то есть, - едва смогла пролепетать она.
   Интонации ее мог понять только человек имевший представление о системе защиты помещения. Защита делала проникновение на объект невозможным. Лейтенант Преб, старший по званию и наиболее внушительный по комплекции, бережно отодвинул Кейси и открыл дверь.
   Приемная Брендтона по размерам напоминала спортивный зал. Его вполне можно было использовать для многолюдных банкетов и еще чего-нибудь грандиозного. Прямо перед посетителями плескалась вода довольно приличного бассейна. То, что он не предназначался для купаний, было понятно по коралловому дну, заросшему морской растительностью. В многоцветно подсвеченной, прозрачной как воздух воде, плавали экзотические рыбки. Бассейн невольно гипнотизировал посетителей своими красотами, освобождая от личных проблем, и тогда их можно было застать врасплох, беззащитными и неподготовленными для встречи с генералом. Четыре финиковых ярко-зеленых пальмы склонились к бассейну своими длинными продолговатыми листьями; быть может, они были и небольшими для плантации, но здесь выглядели огромными. И вот, около одной из них сидел он. Он сидел, спокойно глядя на группу вооруженных людей, словно эти солдаты были не грозной реальностью, а фигурками из детских игр.
   Да, реакцию Сюзанны можно было понять. Лейтенант Преб таращил глаза на странного человека с таким же искренним удивлением, что и его подчиненные. Все инстинктивно направили на одинокую сухенькую фигуру человека, в котором было не более пяти с половиной футов роста, свое оружие, так что незнакомец покрылся световыми точками, готовыми в следующую секунду превратить его в дуршлаг. Все действия происходили в полной тишине.
   - Сэр, - Преб облизал пересохшие губы и закончил более уверенно: - Как вы сюда попали и что делаете?
   В данный момент невозможно было задать более актуального вопроса. Все с новым интересом уставились на загадочное существо. Обращение "сэр" явно не соответствовало внешнему виду незнакомца. Он был странно одет, если можно назвать одеждой кусок полотна, едва прикрывавший тело. Его национальность тоже невозможно было определить, если он кого-то напоминал, то возможно дравида или эфиопа.
   Наконец пришелец улыбнулся, открыл рот и сказал нечто странное:
   - Я - Риндзай, так меня зовут за умение играть на железной флейте.
   Возникла пауза, наполненная бестолковым молчанием, после которой пришелец закончил речь:
   - Я жду генерала Брендтона.
   - Значит, вас сюда впустил генерал Брендтон? - поинтересовался Преб.
   - Нет, - спокойно возразил незнакомец, - но он не будет возражать.
   Сюзанна Кейси связалась с генералом. Брендтон уже находился в машине и направлялся на работу.
   - Сэр, вы приглашали мистера Риндзая? - Она понимала, что задает глупый вопрос, несовместимый с должностными обязанностями, и голос ее слегка дрожал.
   - Кого?! - в вопросе генерала прозвучал металл и лед.
   - Простите, сэр, - растерянно сказала Сюзанна, выронив трубку из рук. Вид у нее был красноречивый.
   Увидев кивок лейтенанта, морские пехотинцы бросились к самозванцу. Для них стало ясно, что если самозванец и должен ожидать генерала, то только не в его приемной. Но тут произошло нечто еще более странное. Шесть молодцов, состоящих в общей сложности из полутоны великолепно тренированных мышц, словно наткнулись на невидимую преграду и веером рассыпались вокруг того места, где только что сидел Риндзай, сам же он уже находился рядом с офицерами, еще не начавшими соображать, и бережно складывал на стол их табельное оружие.
   Позже Брендтон рассказывал, что трюк был чем-то вроде рекламы и Риндзай никого не хотел обижать.
   Неизвестно какое бы продолжение получила сцена, но в этот момент в приемной появился Брендтон. Он действительно не возражал против визита Риндзая. Обменявшись между собой взглядами потерявшейся, но вновь обретенной родни, они сразу же прошли в кабинет. Установилась тишина, в которой совершенно нелепыми выглядели тела лежащих на полу морских пехотинцев и напряженные позы остолбеневших офицеров. Сюзанна Кейси с восхищением отметила, что Брендтон никак не отреагировал на дикую картину и действовал так, как может действовать только человек с несокрушимым душевным самообладанием.
   Что произошло за дверьми генеральского кабинета осталось тайной, но после загадочной аудиенции был выпущен приказ. Мастер Риндзай назначался наставником специальных подразделений сил международной безопасности при КВЭ, по боевым искусствам.
   Барк, тогда еще майор, стал одним из первых учеников Мастера. Группа, которая должна была пройти под руководством Риндзая курсы специальной подготовки, оказалась небольшой. Мастер знакомился со своими будущими учениками, вызывая их по одному в тренировочный зал. Зал с глухими стенами из натурального гранита, без современной электронной аппаратуры и спаринг-роботов, напоминал буддийский дзен-до. Когда Барк вошел и отдал традиционный поклон мастеру, он услышал странные слова произнесенные Риндзаем:
   - Здравствуй, Девис. Мы вели тебя в этот зал с детства.
   Ему показалось, что он ослышался. В сказанном было слишком много непонятного и даже чудовищного. Неужели могло найтись мыслящее существо способное провести его по той жизни, по которой он прошел?! Перед ним пронеслись яркие картины прошлого - наивного детства до того рубежа, который жестоко разделил его судьбу на две совершенно непохожих жизни. Неужели кто-то готовил для него такой путь?..
   Девис рос добрым и заласканным мальчиком. Он был не способен утверждаться за счет слабых или проявлять твердость перед сильными, отчего стал, в конце концов, предметом насмешек со стороны сверстников. Быть может, он понимал, что здесь нет ничего хорошего, но слабость не приносила ему огорчений... Таким вспоминалось детство. Детство потускнело и ушло с болезнью отца. В сознании Девиса поселилась боль страдания близкого человека и тревожное ожидание беды. Он очень любил отца и в свои тринадцать лет проницательно распознал признаки начавшейся разлуки, подобной неотвратимому падению в пропасть. Не стало прикосновения сильных рук, отец ушел из мира игр и должен был уйти из жизни. Всё существо Девиса восставало против чудовищного насилия судьбы. Взрослые говорили, что человеческий разум победил болезни тела, но папа умирал от болезни, перед которой человеческий разум оказался бессилен. Тогда, как многие мальчики до него, он решил посвятить себя медицине. Убеждение не успело окрепнуть, как пришло новое испытание, предопределившее иной выбор...
   В дни летних каникул, его дед по матери, Самуэль Гроу, владевший большим участком земли вдоль озера Онтарио, пригласил всех троих на традиционный отдых. Пансионат, принадлежавший деду, находился на самом берегу, между Рочестером и Осунго. Когда они, на джипе "Аякс", пересекали Аппалачи, мама, прекрасно знавшая местность, выбрала дорогу, сокращающую расстояние, правда трудную, но преодолимую для хорошего джипа. Проехав пару миль, они увидели на обочине мальчика. Нога мальчика была странно подвернута, разорванная штанина пропитана кровью, и рядом, на дороге, темнело кровавое пятно. Он отчаянно махал рукой. Потрясенная мама резко затормозила. Кроме них в этом безлюдном месте мальчику вряд ли кто-нибудь мог оказать помощь. Мама выскочила из машины и бросилась к нему, но, еще не добежав, почувствовала резкий запах кетчупа и поняла, что ее обманули. Из-за кустарника, густо проросшего сквозь сползшие к самой дороге каменные глыбы, выскочили три вооруженных парня. Мама бросилась назад, но рухнула, сделав всего несколько шагов - мальчишка, сидевший на дороге, подсек ее ноги хлыстом. Девис оцепенел от ужаса и неправдоподобности происходящего. Картина мгновенно отразилась в сознании и застыла как сюрреалистическое полотно. Отец сидел в кресле, специально изготовленном для его больного тела, было жарко, светило яркое солнце и белые, иссохшие руки отца бессильно лежали вдоль желобков подлокотников. Отец пытался подняться, в расширившихся газах его Девис прочитал боль и обреченность, поразившие как шок. Он понял свое бессилие, бессилие отца и волна непреодолимого страха горячей волной обдала ему низ живота. Один из бандитов похотливо облизываясь, подходил к маме, поигрывая ножом. Семейные трудности последних лет не коснулись ее лица. Девис всегда гордился красотой матери и был ревниво влюблен в нее, но сейчас он думал, что лучше бы ей не быть красивой, чтобы они не смотрели на нее такими глазами. Бандит поднял маму и, обхватив за талию, потащил к машине. Забыв свой страх, и сжав кулаки, Девис бросился на бандита, но мальчишка, который спокойно поднялся и сейчас направлялся к джипу, остановил его. Они были одного роста и Девис, наверно, не намного младше. Мальчишка ударил его и швырнул как щенка на раскрытую дверцу. Падая, Девис разбил голову и услышал отчаянный крик мамы: "Нет!" Все ощущения стали вязкими и звуки вокруг исчезли. Окружающие картины поплыли, словно уходя под толстый слой ставшего как стекло воздуха, непроницаемого для любых усилий. Девис видел оставленные им мокрые следы, брезгливый оскал мальчишки, видел в открытом джипе опрокинутое инвалидное кресло рядом с немощным телом отца, матово блестевшую из под разорванной одежды кожу мамы и грязные руки на ней... Потом раздалось несколько выстрелов, и джип охватило пламя. На дорогу выскочили три фигуры, подобные пылающим факелам. У мамы вспыхнули волосы: загорелись клочья одежды. Он не помнил, что делал и как тушил на маме горящее платье. Девис очнулся от завываний полицейской сирены. Кошмар закончился...
   Папу спасти не удалось. Как выяснилось потом, он, выброшенный из кресла, сумел дотянуться до револьвера бандита рвавшего на маме одежду и выстрелил в бак с горючим.
   Наверно это избавило их от позора и смерти, но у папы отняло последние крохи жизни. Нападавших поймали в тот же день. Ими оказались "бешеные кайоты", скорее похожие на опоссумов, накаченные наркотиками жалкие подонки, изгнанные из среды даже собственной братии. Помещенный в больницу с нервным расстройством, Девис, в первую же неделю поставил перед собою вопросы, на которые отвечал много лет. Ему хотелось уйти от страшной реальности, и дверь спасения приоткрыла книга Раманы Махарши, которую последнее время читал отец. "Всё есть вечное Я" - с этим застывшим открытием он стал требовать, чтобы мать отвезла его в Тиррувинамалай, на гору Аруначала, обитель незримого Шивы, в ашрам последователей великого Гуру. Девис ощущал потребность в познании своей незыблемой сущности, где нет места страху и насилию, где ничего не происходит и человек освобождается от страданий...
   Воспоминания пронеслись как вспышка, пока в ушах еще звучали слова Риндзая: "Мы вели тебя в этот зал с самого детства". В это невозможно было поверить и, вместе с тем, он чувствовал, что это так. И еще он понял, что Мастер откроет перед ним такие страницы опыта, испытать который, дано очень немногим.
   И вот сейчас, в приемной Брендтона, на Барка словно дохнуло горячей близостью неведомых испытаний...
   Взглянув на вспыхнувший сигнал интеркома. Сюзанна Кейси сообщила, что Барк может пройти в кабинет и, улыбнувшись, добавила, подтверждая его предположения:
   - Там вас ждет новое назначение.
   Генерал Брендтон представлял собой образец типичного политического функционера, мастера кабинетных игр и закулисных интриг; он догматически придерживался воинских традиций Но, вместе с тем, все эти характеристики принадлежали человеку с исключительно благородными человеческими качествами - он был справедлив, последователен в исполнении решений и достаточно гибок при рассмотрении неожиданных вопросов. Главное место в жизни генерала занимало служение идеалам мирового сообщества. Им он без остатка отдавал и личную жизнь, и все свои силы. Это был высокий человек, с чертами лица твердыми, как у римского центуриона, с повелительными и спокойными движениями.
   Поднявшись навстречу, Брендтон крепко пожал Барку руку, подождал, пока с ним поздоровается Риндзай, и указал на место за небольшим столиком, где на одном из кресел уже сидел Мастер.
   - Полковник, - без паузы начал он, - мы пригласили вас в связи с новым назначением.
   Генерал значительно посмотрел на Барка, давая понять, что вопрос решен и не подлежит обсуждению.
   - Неделю назад Государственная Дума России ратифицировала конвенцию по МАКНАД. Получено принципиальное согласие правительства на размещение контрольных баз в районах, где это размещение мы посчитаем целесообразным. - Генерал сделал небольшую паузу, - Россия - очень трудный субъект в семье мирового сообщества. Сложившиеся традиции политической и деловой практики внутри самой страны, делают довольно условным существование там правовых норм. В России мы всегда сталкиваемся со сложностями в реализации международного права. Предполагаю, что и деятельность Русского отдела МАКНАД, который возглавите вы, полковник, не станет исключением... Почему выбор пал на вас, Давид Данилович? - Брендтон довольно правильно произнес русское имя-отчество Барка. - Мы считаем, что ваши российские корни - и происхождение, и знание языка - позволят вписаться в специфические особенности российской действительности и выполнять возникающие задачи.
   Барк не привык отвергать решения вышестоящих руководителей, но поскольку здесь находился Риндзай, как бы символизирующий собой проблемы нового назначения, следовало выяснить их характер. Поэтому он позволил себе сделать замечание:
   - Насколько я понимаю, сэр, не всё так гладко в моем назначении?
   Брендтон пошевелил пальцами на столе, поднял взгляд на Барка и перевел его на Риндзая.
   Облик Мастера, спустя пять лет после его появления на острове, претерпел значительные изменения. Исчезло всё, что делало его внешность одиозной. Он был в форме полковника морской пехоты международных сил. Риндзай выглядел солиднее и выше ростом, но всё же казался миниатюрным рядом с Брендтоном и Барком. Как бы прочитав немой вопрос, выраженный во взгляде генерала, Мастер ответил:
   - Да, Девис, не всё так гладко. Но этим мы займемся с тобой отдельно, а пока пусть генерал изложит факты, связанные с официальной стороной дела.
   - Извините, сэр, - повернувшись к Брендтону, произнес Барк, - я не мог знать, что время вопросов еще раз не наступило.
   - Вполне естественно, - Брендтон сделал жест, отсекающий разговоры и продолжил: - Поле вашей деятельности - вся Россия. Но контроль за научными и промышленными группами будет осуществляться через опорные пункты МАКНАД, размещенные в административных районах. При их организации какая-то база, разумеется, должна стать первой. Правительство России предложило Москву. Но мы возразили, что являемся не дипломатическим представительством, а информационной службой, и нам хотелось бы начать строительство баз вблизи наименее контролируемых научно-промышленных центров. По совету полковника Риндзая мы выбрали Челябинскую область. Там много интересного, область с хорошо развитой инфраструктурой и высоким интеллектуальным уровнем ведущих ученых. Научные коллективы, в основном, занимаются своим делом и их действия можно прогнозировать. Но есть нечто и не совсем ясное по своим научным последствиям. Одной из таких проблематичных разработок является новое направление в изучении ноосферы, возглавляемое доктором Осоргиным и лаборатория физики микромира, готовящая материалы для Осоргина. Ее возглавляет одаренный молодой ученый доктор Махов.
   - Позвольте узнать, сэр, что может быть в этих исследованиях необычного? - поинтересовался Барк.
   - Исследования Осоргина требуют работы на аппаратуре с большой чувствительностью. Осоргин - выдающийся ученый, внесший заметный вклад в разработку и создание биоэлектронных компьютерных систем. Они сами по себе могут стать источником неожиданных феноменов опасного свойства. Что касается Махова, - Брендтон улыбнулся сдержанной улыбкой патриция, - здесь я не могу сказать ничего вразумительного, но именно его работы особенно беспокоят полковника Риндзая. Формальный повод заняться ими мы получили благодаря прямому поручению совета Безопасности, подготовленному секретарем КВЭ Генрихом Хафнагелем. Итак, я предаю вас в руки полковника. Его личные соображения и явились причиной вашего приглашения на остров. Административные и организационные вопросы можно было решить в кабинетах Совета Безопасности в Женеве.
   - Карма заставляет генерала придерживаться логики науки и материальных доказательств. Если бы он поступал не так, он был бы дживанмуктой и не сидел в кресле чиновника, - Риндзай с улыбкой посмотрел на Брендтона и Барка. - У меня же нет никаких ограничений, и я могу говорить о вещах, на которые финансисты не отпустили бы ни единого цента. Начнем же мы с явлений, принадлежащих тому и другому миру.
   Риндзай помолчал и посмотрел на Барка.
   - От доказательного тебе легче будет перейти к вещам, которые придётся принимать на веру... Три недели назад два спутника НАСА вышли из строя. Поиски причин способных привести к нарушению работы аппаратуры, не дали результатов. Специалисты склонны считать, что произошла странная случайность не поддающаяся рациональному анализу, и пока это единственный конкретный вывод. Но "странная случайность" произошла и со спутниками Франсспейс и Кемптоновского Центра космических исследований. Таким образом, случаев накопилось пять, причем, все имеют поразительно схожие признаки. На всех спутниках контроль управления обеспечивался биоэлектронными компьютерными системами, и все выходили из строя над одним и тем же местом - Заозёрском. Были запрошены анализы этой местности, полученные со спутников НАСА, Пентагона, Кемптоновского Центра, которые предоставили необходимые параметры технических возможностей русских. Сделан прямой запрос в Москву - никаких результатов. Не существует технических условий для такого рода воздействий и, по утверждению Москвы, нет никаких программ, которые могли бы оказывать влияние на спутники, не говоря уже о прямых указаниях. Странно вот что - компьютеры не просто ослеплялись, выходили из строя или поражались вирусом, в них изменялась программа, в результате возрастающей сложности алгоритмов. Итак, с фактической стороны мы имеем пять случаев повреждения на спутниках систем программного обеспечения. Все повреждения происходят над Заозёрском. Алгоритмы систем усложнялись в соответствии с принципами биологической деятельности.
   - Всё это выглядит как убедительные факты. Что же тут требуется принять на веру? - спросил Барк.
   - А на веру придётся принять мое утверждение, что в лабораториях Заозёрска происходят явления, в которых ученые не отдают себе отчет и не представляют их пагубных последствий.
  
   ЛИН-12 РАН - лабораторию изучения ноосферы Российской Академии Наук, посетило нечто такое, в чём доктор Осоргин не хотел бы признаться ни перед своими сотрудниками, ни перед вышестоящими руководителями. О подобном он читал только в детстве, когда падкая на дешевые сенсации публика натыкалась в каждой газете на запрещенные доселе "потусторонние миры" и полтергейст. Но это находилось прямо перед глазами и на виду у всех.
   Первая мысль от увиденного была: "Проникли воры". Но мысль оказалась несостоятельной, и не только потому, что все окна, двери и записи контрольных приборов, наблюдающих за безопасностью лаборатории, находились в полном порядке, но и то, что оставалось внутри, соответствовало "описи имущества". Однако само имущество выглядело странно. Вчера, вместе с программистом, Максим Акимович опробовал сданный "под ключ" бригадой монтажников Московского института энергетики, биоэлектронный комплекс. Комплекс был результатом его последних разработок и обладая миллиардом операций в секунду, имел неведомые возможности. Проверив работу компьютера, он еще долго не мог покинуть помещение и ходил, поглаживая квадратные ящики, светившиеся нежным матовым светом своих корпусов. И вот сейчас эти корпуса почернели, краска на поверхности пошла пузырями. Оборудование выглядело так, словно его поджаривали изнутри. Максим Акимович испытал шок и был на грани истерики.
   Сотрудники, потянувшиеся в лабораторию следом за шефом, неизменно восклицали:
   - Максим Акимович, у вас авария произошла?!
   Осоргин сдвигал свои широкие брови, существовавшие, словно отдельно от лица, и отвечал с возрастающим раздражением:
   - Господа, я еще не научился так быстро работать.
   Действительно, Максим Акимович входил в лабораторию на глазах у всех.
   В воздухе стоял запах горелой краски и изоляции. Серверы локальных сетей, объединенные с силовыми установками, в тех узлах, где находились системные блоки, обгорели и даже местами оплавились. Однако они продолжали потреблять энергию в соответствии с расчетными показателями.
   Максим Акимович посадил к пульту оператора и программиста, а сам занял место на контрольном посту. Он приходил в ужас от одной только мысли, что сейчас начнет работу, а аппаратура не откликнется на его команды с привычным послушанием. Это будет означать, что уничтожен многолетний труд коллектива! Максим Акимович заметил, что покрывается нервной испариной, а его палец, застывший над панелью, заметно дрожит. "Господи, сохрани и помилуй!" - суеверно и не совсем к месту пробормотал он, и нажал клавишу "работа".
   Экран контрольного дисплея ожил и откликнулся многоцветными концентрическими кругами. Осоргин беспомощно поморгал. Такого не должно было быть.
   - Вася, попробуй-ка скорректировать, - произнес Максим Акимович осевшим голосом.
   - Даю, - так же испуганно откликнулся Вася. Концентрические круги пошли в обратную сторону, а потом расцвели, как в калейдоскопе затейливыми многогранниками.
   В течение часа они бились над приборами в надежде хоть что-то восстановить. Казалось вот-вот, и компьютеры вернутся к рабочим программам, но снова шли разноцветные геометрические фигурки и даже проскочило несколько непонятных уравнений.
   - Ну, всё! - Максим Акимович бессильно откинулся на спинку кресла. - Придётся вскрывать системные блоки.
   И вот здесь экран осветился фразой, появление которой заставило Осоргина ущипнуть себя.
   - Нет, нет! Не трогайте системные блоки, я восстановлю разрушенные программы!
   - Это все видели или только я?! - взвизгнул Максим Акимович.
   Конечно, это видели все. Его подчиненные коллеги с таким же напряженным вниманием, как и он сам, наблюдали борьбу за спасение оборудования.
   - Записи включены? - Осоргин боялся, что сейчас чудо исчезнет, и никто не подтвердит, что он не сошел с ума.
   Записи были включены и, как ни странно, работали в нормальном режиме.
   - Там что, Бумбарашка поселился? - спросил в пространство Сергей Сергеевич Зотов, программист, с которым Осоргин работал с самой студенческой скамьи.
   Наконец, сознание Осоргина освоилось с фразой маячившей на экране, и он спросил, как можно спросить у обычного человека:
   - "Я"? - Кто "Я"? То есть, кто ты?
   Вопрос был задан почти хладнокровно и не удивил нелепостью того, что к компьютеру обращались как к субъекту.
   - Я, - последовал ответ, - Полина Тимофеевна Парфёнова.
   Компьютеры Осоргина были абсолютно закрыты для внешних вторжений, они не связывались ни с одной глобальной системой и подключались к ним только на основе собственных программ.
   Поэтому такая надпись означала, что систему охватило безумие или в нее вселилась нечистая сила.
   Максим Акимович вскочил с кресла.
   - Всем сюда! Закрыть двери! Никого посторонних! Вызвать начальника режима!
   ЛИН-12 находилась в условиях режимных объектов, однако, являясь подразделением Российской Академии наук, могла открыто сотрудничать с мировыми экологическими службами и обмениваться с ними информацией. Но в данном случае можно было понять Угрюм-Бурчеевскую решительность Максима Акимовича - чтобы компьютер называл себя по имени, да еще имел собственную фамилию!? - Да его не только ученые - дети засмеют. С другой стороны, здесь могли обнаружиться такие мутные глубины, такие тайны! Интуиция уже стучала в голове Осоргина подобно аккордам пятой симфонии Бетховена и бегала мурашками по всему телу. Такое не могло быть капризом приборов или компьютера - за этим скрывались фундаментальные причины, их можно увидеть, изучить и написать еще одну неведомую страницу и истории человеческого познания.
   Связь находилась под рукой Сергея Сергеевича Зотова и он, откашлявшись, с многочисленными междометиями, стал объяснять, зачем в лабораторию требуется майор Хрунев - начальник режима.
   - Ничего не объяснять! - оборвал Осоргин. - Немедленно сюда и всё!
   Однако у Хрунева имелись свои соображения и правила. Он начал втолковывать Зотову, что вызов, связанный со служебными потребностями, должен фиксироваться в регистрационной книге, и что для этого необходимо назвать причину.
   Максим Акимович не выдержал, вырвал трубку у Зотова и рявкнул в нее:
   - Выполнять команду, майор! Немедленно сюда!
  
   "Попался, попался!" - повторял Махов, заметавшись по лаборатории с пластиковым конвертом, в котором были сложены сохранившиеся вещи тети Паши. "Боже! - Махов остановился как вкопанный. - Кретин! Болван! Ведь я же действительно не могу этого скрыть. Наверняка найдется кто-то, кто видел, как она вошла в лабораторию. Она зарегистрировалась на проходной, значит, ее будут искать здесь.
   Ведь могут подумать еще страшнее - скажут, труп расчленил и сжег в печи! Какая им разница как она исчезла. Надо придумать что-нибудь убедительное".
   За дверьми наступила тишина. "Сейчас пойдут создавать комиссию и получать дубликат ключей" - подумал Махов. Его мозг напрягся, включаясь в лихорадочный поиск убедительной версии исчезновения уборщицы.
   "Какой же я дурак! - вдруг промелькнуло у него в голове:
   - Всё и надо обставить как несчастный случай с этой жидкостью".
   Махов, конечно, понимал, почему он не воспользовался сразу самой простой и убедительной версией - свалить на жидкость - в таком случае приходилось расстаться с тайной принадлежащей только ему, ожидавшей сенсационного появления на свет только из его рук. Сейчас сенсация выползет в прозаическом отчете следователя с неприятным уголовным привкусом.
   Он достал из сейфа колбу с экспериментальными пробами, поставил на стол. Достал пробирку с пластмассовой подставкой и уронил на пол. Рядом с разбитой колбой бросил вещи уборщицы и пошел открывать дверь.
   Некоторое время он прислушивался - нет ли кого поблизости и не обнаружив ничего подозрительного, отпер дверь и сполз по ней, словно израсходовав все имевшиеся силы. Так его и нашли - лежащим на пороге.
   У персонала лаборатории вид поверженного шефа вызвал легкую панику. Васса Фотеевна Черемичная, престарелая бессемейная дама, легкая на сочувствие и агрессию, бросилась расстегивать рубашку Якова Семёновича и делать массаж на сердце, приговаривая в паузах: - Срочно скорую!
   Махов слегка застонал и приоткрыл глаза.
   - Где я? - слабо пролепетал он.
   - Боже мой, Яков Семёнович! - театрально воскликнула Васса Фотеевна. - Как вы нас напугали!
   Она перестала делать массаж и схватила Махова за руку, прощупывая пульс. Рядом выражали суетливое сочувствие еще двое сотрудников, представитель администрации и отдела безопасности. Последний, правда, держался посдержанней и сразу же приступил к выяснению обстоятельств ЧП.
   - Что произошло, Яков Семёнович?
   Вопрос заставил Махова похолодеть. У него вылетела из головы вся подготовленная версия несчастного случая. От всколыхнувшихся эмоций его пульс бешено заколотился, что вызвало немедленную реакцию Черемичной.
   - Прекратите волновать человека! Ему нужна немедленная помощь, а не допросы.
   Махов решил идти по предложенной тропинке и снова закрыл глаза. Он был еще не в состоянии рассказывать о гибели тети Паши. Как бы превозмогая себя, он всё же пробормотал:
   - Ни к чему не прикасаться, опечатать лабораторию, - и бессильно поник головой.
   Уже лежа в больнице и неоднократно мысленно проработав детали изобретенной версии, он отвечал на вопросы следователя прокуратуры:
   - Мне трудно говорить и анализировать то, что произошло. Трагическое стечение обстоятельств - небрежно оставленная пробирка, неожиданное появление уборщицы, слишком испуганная реакция, когда она взяла в руки пробирку, наконец, ее падение и всё остальное, о чём я вспоминаю с ужасом. Понять меня можно, только увидев такое...
   Следователь, смуглый молодой человек, представившийся Жалитовым Михаилом Кадыровичем, сделал сочувственную паузу и продолжил вопрос:
   - Так вы говорите, что уборщица Парфёнова исчезла на ваших глазах, потому что на нее попала жидкость из пробирки?
   - Да. И всё это сопровождалось выбросом, выбросом неизвестной энергии огромной силы, от которой я потерял сознание. Если бы не защитная спецодежда, я, думаю, мог бы разделить участь тети Паши.
   - То есть, гражданки Павлины Тимофеевны Парфёновой, - бесстрастно уточнил следователь.
   -Да.
   -Ну, что ж, - Жалитов поднялся, - вероятно, для изучения этого случая будет создана специальная следственная комиссия. Выздоравливайте, постарайтесь не волноваться. От несчастных случаев никто не застрахован.
  
   Сыч, которому Храпов поручил негласное наблюдение за Маховым, считал, что двадцать четыре, или ноль-ноль часов - время мирных сновидений Якова Семёновича. Отсутствие физика и то, что до сих пор нет и хозяйки дома, слегка встревожило наблюдателя. Помня наставления Максимилиана Филипповича, Сыч имел схему передвижений Махова и примерно знал, как поведет себя тот в то или иное время. Сегодня Сыч решил пойти по легкому пути - отметить, что "объект" убыл на работу и "прибыл" на хату. Не получилось. Пора было разыскивать отклонившегося от графика "Лопуха". Сыч позвонил на проходную Академгородка и, представившись офицером ФСБ, сказал, что обеспокоен отсутствием дома научного работника за безопасность которого несет ответственность и просит выяснить, не находится ли тот на территории городка.
   - Да, - ответили ему, - Яков Семёнович еще не покидал лабораторию.
   Сыч облегченно вздохнул и связался с Храповым.
   - Максимилиан Филиппович, "Лопух" всё еще на работе. Такого с ним раньше не случалось, а в проходную я не вхож.
   - Добро, Сыч, выясню, верну тебе "Лопуха".
   Идея клички принадлежала Храпову, ничего более достойного для обозначения доктора физики, он не придумал. Храпов считал, что отсутствие и задержка Махова может оказаться пустячным делом, но он никогда не оставлял без проверки ни одного пустяка. Если Сыч, ответственный по надзору за физиком, счел необходимым обратиться к нему, то сам Храпов должен сделать всё, чтобы по минутам знать действия Махова в течение всей ночи.
   Своих информаторов Храпов имел везде и в самых неожиданных должностях. Он позвонил начальнику режима Академгородка Георгию Васильевичу Хруневу. Храпов использовал служебную линию, по которой майор должен был сразу же откликнуться. Но подъем начальника режима произошел не враз. Наконец, раздался заспанный и недовольный голос:
   - Майор Хрунев. Кого приспичило?
   - Это ты так, Жора, справляешься со своими обязанностями? - насмешливо спросил Храпов.
   Голос Храпова узнавался всеми, кто когда-либо имел с ним дело.
   - Максимилиан Филиппыч! Рад слышать тебя, - зачастил Хрунев, размывая подслащенным журчанием предыдущие суровые интонации.
   - Мне нужны данные на физика Махова. Он там, у тебя, в зоне. Что делает, когда освободиться, когда пойдет домой. Всё, - и Храпов отключил связь.
   Вот так Максимилиан Филиппович оказался одним из первых, кто узнал о происходящих на территории Академгородка событиях. В тот же день сообщение о новостях в Заозёрске получил Иван Адамович Лапшин. Новости прошли волной по его сознанию. Интуиция никогда не подводила Ивана Адамовича. Он чуял внутреннюю энергию событий способных сдвинуть огромные пласты экономических и политических интересов. Отложив все дела, Лапшин вылетел в Заозёрск.
  
   Георгий Васильевич Хрунев несколько лукавил, внушая Зотову, что требуется зафиксировать причину вызова в одну из лабораторий Академгородка. Он плохо спал из-за звонка Храпова и сейчас с трудом оторвал свое молодое, но уже тучнеющее тело от удобного кресла, в котором он сидел, поклевывая носом. Но делать нечего. Рык Осоргина вернул майору чувство служебной ответственности. Когда же он пришел в лабораторию и увидел, что там творится, то забыл об усталости и даже о Максимилиане Храпове. И было от чего. Георгий Васильевич не был ученым и разбирался в физике в объеме знаний средней школы, но в компьютерах немного понимал и сразу определил, что так они не могут себя вести. Хруневу даже показалось, что ученые разыгрывают его. Как только он вошел, Осоргин ухватил его за лацкан мундира и потащил к аппаратным комплексам.
   - Речь идет о деле исключительной важности. Пока мы не выясним, что происходит, необходимо соблюдать строжайшую секретность, за которую вы, Георгий Васильевич, - Осоргин стал впадать в патетический тон государственного чиновника, - ответственный за безопасность вверенного вам объекта, будите отвечать перед Россией!
   - Минуточку, минуточку, Максим Акимович, - попытался затормозить ученого Хрунев, - давайте сперва разберемся в том, что происходит.
   - Делайте, что вам говорят! - вспылил Осоргин - Занимайтесь своими обязанностями, а мы будем заниматься своими.
   - Как я понимаю, вы хотите, чтобы я потребовал от ваших сотрудников дать подписку о неразглашении государственной тайны? - с сомнением поинтересовался Хрунев.
   - Вот именно, - раздраженно отрезал Осоргин.
   - Я не знаю, Максим Акимович, как вы себе это представляете. Такая подписка является актом, связанным с правовыми нормами и я не могу по своему усмотрению создавать подобные юридические прецеденты. Мои действия направляются законом и служебными инструкциями. Я могу также опереться на решение суда. Насколько я понимаю, вы не укажете в качестве основания для своих предложений ни одного параграфа, - Хрунев знал, что его должность - это осторожность и еще раз осторожность.
   Осоргин начал закипать.
   - Послушайте, вы, бюрократ! - Он обдал майора взглядом полным горячего презрения. - Я вам кое-что объясню. Даже вы, при своей безграмотности, заметили, что произошло нечто неординарное, это тогда, когда мы еще не начали выяснять, что именно. Мы не в состоянии определить в данный момент, что разверзнется перед нами. Можем ли мы делать это, не приняв на себя всю полноту ответственности, без осознания своих обязательств перед обществом?! Вашей бумажкой можно будет подтереться, если ничего не произойдет, но если произойдет нечто неординарное, будет поздно рассчитывать на скромность самого скромного из нас. Нас задавят журналисты и все чиновники без разбора, мы дадим ориентиры безответственным ученым. Вы можете не знать, но я-то понимаю, что мои биоэлектронные компьютеры могут становиться ловушками для тонких энергий... не исключено тех, которые являются материальными носителями нашего сознания. Вы понимаете, что мы можем стать свидетелями подобного чуда?!
   Осоргин перевел дыхание, нервно постукивая костяшками пальцев и гипнотизируя взглядом Хрунева.
   - Так вот, - продолжил он, - пока я всё это объясняю вам, мои слова формулируют гипотезу, предположения. Но если мы начнем работать и зафиксируем факты, соответствующие этим предположениям, мы получим аксиому, которая для обращения с собой потребует специальной законодательной основы, потому что вполне возможно, мы совершим вторжение в область человеческих прав, прав личности. Сейчас мы уже не можем взорвать или навеки опечатать лабораторию, но мы можем потребовать у тех, кто продолжит работу, ответственности, а тех, кто не готов принять ее, предупредить об уголовном преследовании за разглашение государственной тайны.
   Осоргин помолчал и обвел присутствующих мрачным взглядом.
   - Чтобы облегчить вашу бюрократическую совесть, мы выполним это на добровольной основе, по собственной инициативе. - Он сделал паузу и спросил: - Есть возражения?
   Возражений не было.
   Хрунев засуетился и извлек из служебного кейса бланк формы N 4, обязательств о служебной ответственности за разглашение государственной тайны. Оказывается, его профессиональное чутьё подсказало, что необходимо прихватить с собой, едва он услышал свирепые интонации Осоргина по телефону.
   Как только официальная сторона подготовки к испытанию компьютерной системы была закончена, Осоргин приступил к допросу.
   - Павлина Тимофеевна, я могу просто задавать вопросы?
   - Да, - появилось на экране.
   - Вы не испытываете затруднений в понимании того, что я говорю?
   - Нет.
   - Насколько я понимаю, вы чувствуете себя как человек?
   - Почти.
   - Что вы имеете в виду?
   - У меня нет тела. Я нахожусь внутри серверов локальной системы.
   - Как вы туда попали?
   - Меня убили.
   Хрунев вскочил с места.
   - Стоп, стоп, стоп! - закричал он. - Мы так не договаривались. Чёрт знает что получается, - недонесение, а может быть соучастие. За это в нашей административной системе отвечает директор ФСБ. Без его присутствия вы не имеете права продолжать допрос.
   Осоргин торжественно повернулся к Хруневу.
   - Здесь вы, пожалуй, правы. - И он отключил систему.
  
   У Ивана Адамовича Лапшина были свои темные углы в делах, которыми ведал Цербо. Они вели совместную торговлю радиоактивным дорогостоящим контрабандным сырьем, но политические сюжеты, связанные с ядерными страстями, Иван Адамович раскрывал перед Цербо только при необходимости извлечь собственную дополнительную выгоду. Поэтому всё, что относилось к работе ЛИР-13 - лаборатории исследования радиации, возглавляемой Маховым, Лапшин держал при себе, не посвящая соратника по коммерции в имевшиеся здесь особые интересы и предпочитая иметь для контроля над ЛИР-13 собственную силовую структуру. Несмотря на общие денежные обороты, требовавшие высокой степени доверия и взаимопонимания, Иван Адамович всё еще приглядывался к Нестору Кирилловичу. Был момент, когда он хотел рекомендовать Цербо кандидатом в члены "Северной Пальмиры" - это было года два назад. Но осторожность остановила Ивана Адамовича и сейчас он не жалел об этом. Не жалел не только потому, что с недоверием относился к партнеру, напротив, Цербо стал слишком зависим от него и, соответственно, более предан. Но сам тайный клуб, сыгравший свою положительную роль и сумевший связать между собой многих людей ставших ключевыми фигурами в финансовых и научно-промышленных кругах России, начал превращаться в источник опасности. Молодое поколение, которое призвали себе на смену отцы, обладавшие большой властью, начинало всё более беспокоить своих создателей. Непомерное честолюбие и амбиции, заразившие молодежь, никак не соответствовали ни их политической спелости, ни их реальным возможностям. Но то, что они принадлежали к тайному клубу российского истеблишмента, делало детей силой, угрожавшей благополучной старости не утративших аппетита к власти родителей. Иван Адамович был в числе инициаторов свертывания деятельности "Северной Пальмиры". Одним из направлений осуществляемой идеи, стало заселение клуба лицами "второго сорта", безусловно, полезными, но не имевшими перспектив получить реальную власть. К таким можно было отнести Махова, но никак не Цербо. Нестор Кириллович был личностью неординарной и достаточно сильной.
   Лапшин оповестил полковника о своем приезде в Заозёрск и сейчас подъезжал к резиденции ФСБ. Он еще не решил, в какой форме посветит партнера в планы, связанные с исследованием проблем радиации. Однако делать это необходимо. Дальше, насколько понимал Иван Адамович, без помощи Цербо, ему не справиться с объемом работы которую предстояло сделать после неожиданных событий в тринадцатой лаборатории. Храпов мог выполнять разные грязные поручения, осуществлять надзор и т. п., но он не мог заставить людей работать в нужном направлении. Цербо и по личным качествам способен был к необходимым действиям и располагал к тому же профессиональной структурой, имевшей официальный статус, дающий право на чрезвычайные акции. Лапшин решил сделать Цербо своим доверенным лицом в Заозёрске по всем вопросам, связанным с прикладным использованием научных изысканий.
   Цербо встретил Лапшина выйдя в приемную, радушно, широко улыбаясь и крепко пожав руку, как только Иван Адамович миновал порог. Но Иван Адамович научился читать в лицах людей настоящее отношение к нему, под какой бы маской они ни пытались его спрятать. Вот и сейчас, он приметил настороженность, промелькнувшую в глубине глаз полковника. "Что-то пронюхал, - подумал Лапшин, - играть придётся в открытую".
   - Садись, Нестор Кириллович, - Иван Адамович сделал повелительный жест в сторону кресла, словно он, а не Цербо являлся хозяином кабинета, - а я, как ты знаешь, люблю рассуждать расхаживая.
   Цербо послушно сел. Лапшин сделал круг около стола, придерживая ладонью подбородок, словно не позволяя словам несвоевременно слететь с языка, остро поглядел на сидящего в напряженной позе директора ФСБ, и произнес:
   - Мимо тебя не могла, конечно, пройти незамеченной такая колоритная фигура как Храпов, и, помня о том, что я перевербовал его на твоих глазах, ты невольно спросил: "А что здесь делает ассенизатор Лапшина?"
   Цербо неуверенно улыбнулся и поглубже устроился в кресле.
   Лапшин отметил про себя, что выбрал правильную линию разговора. Конечно, Цербо уже задумывался над тем, что делает здесь Храпов, но вот сумеет ли он связать этот факт с работой ЛИР-13?
   - Мне необходимо было, чтобы кто-то информировал меня о работе лаборатории, которой руководит доктор физики Яков Махов.
   Взгляд Цербо потеплел. "Ага, опять в яблочко, - отметил Иван Адамович, подумав при этом сердито: - А шустер шельма, умеет наблюдать и делать правильные выводы".
   - Но до сих пор всё выглядело мелко, призрачно и не соответствовало значению, на которое можно было обратить твое внимание - ты и без того предельно занятый человек, - Лапшин послал Цербо одобрительный взгляд. - Нет ничего бесполезней несвоевременных действий, а если они требуют реакции ответственных и занятых людей - то они вдвойне вредны.
   Он удовлетворенно кивнул, ставя точку на предварительных разъяснениях.
   - Вчера вечером или сегодня ночью произошли события меняющие дело. Свою роль Храпов сыграл - оповестил меня своевременно и по-своему полно. Суть я схватил - произошло нечто очень значительное. Требуется расшифровать его содержание.
   Последнее сообщение застало врасплох Нестора Кирилловича. "Что это может быть? - напряженно размышлял он, - Ведь не будет Храпов докладывать о скандале в ресторане, да и какое это событие - так, хулиганство... - Цербо мысленно выругался, - Совсем сдаю. Возня-то была два дня назад, а не сегодня ночью"
   Лапшин заметил, что располагает информацией не известной директору ФСБ, и почувствовал, что теперь сможет преодолеть подозрительность Цербо и присоединить его к своим интересам.
   - У нашего подопечного произошла авария, вернее это можно было бы назвать несчастным случаем, если бы случай не был подготовлен предыдущей работой Махова. Видимо он получил некое вещество, особую жидкость, которая, случайно попав на уборщицу, растворила ее без следа. Растворила даже костюм из натуральной шерсти.
   - Какая-то кислота? - поинтересовался Цербо.
   Лапшин строго взглянул на него.
   - Махов не химик, а физик. Он имеет дело с радиоактивными элементами, а они не могут вести себя так. Он получил какой-то качественно новый материал, который, к тому же, при попадании на биологическую субстанцию, выделяет непонятную энергию. Сам Махов подвергся воздействию этой энергии.
   - Быть может радиационная волна? - Но дозиметры городка не отметили повышения фона, - рассудительно произнес Цербо.
   - Вот именно, - согласился Лапшин и кивнул головой в сторону горевшего уже некоторое время сигнала служебной связи.
   Цербо, до этого не решавшийся прервать Ивана Адамовича телефонным разговором, хотел снять трубку, но передумал и включил интерком. Была у него ревностно оберегаемая тайна - его чувства и чувства к нему Софьи Шамшуриной - бывшей его секретарши, которую он, не выдержав ее вынужденного общения с мужчинами, заточил в специально для этого купленный трехэтажный особнячок. Но Софья никогда не использовала линию служебной связи. Всё же остальное он мог доверить человеку такого высокого ранга, каким был Лапшин, а заодно и подчеркнуть доверие.
   Когда динамик заговорил, Цербо понял свою ошибку. Такие сообщения неплохо попридержать, пока они не остынут в голове, но уже было поздно давать обратный ход. Иван Адамович вцепился в край стола и с напряжением вслушивался в каждое слово.
   - Докладывает начальник режима Бол-Куяш-3, майор Хрунев.
   - Директор ФСБ Цербо. Я вас слушаю, майор.
   Спокойствия Хрунева хватило только на первую официальную фразу. Всё остальное он рассказал, волнуясь и непоследовательно перескакивая во времени от события к событию.
   - Так она утверждает, что ее убили? - переспросил Цербо.
   - Да, Нестор Кириллович. Я распорядился прекратить работу, опросы, и взял подписку о неразглашении. Я лично считаю, что вам лучше самому приехать сюда с кем-нибудь из прокуратуры, - с вопросительной интонацией высказался Хрунев.
   - Обеспечьте сохранность информации и не предпринимайте без меня никаких шагов.
   Цербо перевел взгляд на Ивана Адамовича. Оба сумели связать факты предыдущего разговора и неожиданное сообщение, ставшее его естественным продолжением.
   - Ну, что ж, - заключил Лапшин, - будем размышлять, Нестор Кириллович. События приобретают стремительность и неожиданно грандиозный масштаб. Похоже, брать над ними контроль придётся нам с тобой... Отдаешь ли ты себе отчет в том, что идет в наши руки? - с сомнение поинтересовался Лапшин.
   - Я ведь не специалист в таких вопросах, - ответил Цербо, - Я могу лишь предположить, что получим что-то необычное. А всякое необычное - то, чего никто не имеет, может превратиться в тайное оружие или силу. Всё тайное имеет преимущество перед явным, иначе преступность не обладала бы такой привлекательностью.
   - Ну, добре, - удовлетворенно кивнул Лапшин. - Главное ты раскусил. Большего и не надо понимать. А вот как специалист ты лучше меня знаешь, как надо сохранять тайны. Давай свои предложения, может и мои сгодятся на что. Здесь нельзя делать ни одного ложного шага.
   Цербо поднял взгляд на Ивана Адамовича и некоторое время в задумчивости разглядывал его.
   - А ведь нам придётся далеко пойти, Иван Адамович. Очень далеко. Так что давай сначала выясним, что там имеется, а уж потом начнем отрезать лаборатории от мира. Да как бы не впасть в ошибку - возврата может и не быть.
   - Согласен. Начнем с лаборатории Осоргина, но сперва я сделаю предварительные распоряжения.
   С Храповым у Лапшина имелась мобильная связь, поэтому Максимилиан Филиппович мгновенно возник на миниатюрном экране, вежливо поприветствовав шефа.
   - Вот что, Максимка, немного проспал ты свои обязанности. Придётся наверстывать упущенное. Где у тебя сейчас подопечный?
   - Пока в больнице.
   - Много ли у тебя народа?
   - Восемь человек.
   - Бери Махова от имени ФСБ. Нестор Кириллович обеспечит твои действия, и дуй с ним в лабораторию. Смотри, чтобы не растворил он там тебя, - угрюмо пошутил Иван Адамович. Держи под контролем, ни с кем никакого общения. Братву свою оставишь на проходной, они получат соответствующие документы... Загрузи особый отдел, Нестор Кириллович, - обратился он к Цербо, - все данные для документов Храпов пришлет с кем-нибудь из своих.
  
   Немного пришедший в себя после разговора со следователем прокуратуры, Яков Семёнович расслабился и решил вздремнуть. Но ему помешали. Пришел врач и лаборант с аппаратурой для экспресс-анализов. Пока врач изучал общие признаки состояния, лаборант успел справиться с кровью и мочой Махова и протянул терапевту вылезший из принтера бланк с результатами. Врач посмотрел, помычал, покивал головой, отметил, что все показатели в норме, а потом повернулся к кому-то незаметно подошедшему к изголовью постели Махова и сказал:
   - Пациент в нормальном состоянии и является полностью пригодным для привычной деятельности.
   Слова, обращенные не к Махову и произнесенные так, словно его здесь и не было, произвели на Яшу тревожное впечатление. Махов решил взглянуть, кому же они адресованы и его сердце едва не выскочило из груди - врач разговаривал с "Червонным". Сейчас заклятый враг и обидчик был без повязки на лбу, к тому же на нём сидела форма офицера. В животе Якова Семёновича неестественно заухало, а потом заурчало с переливами. Он понял, что если сейчас не придержит анус рукой, то не успеет добежать до туалета.
   - Мне в уборную, - пробормотал он заплетающимся языком, и из последних сил сжимая ягодицы и подтягивая больничную пижаму, двинулся к выходу.
   Храпов правильно определивший состояние подопечного не стал ему препятствовать, однако несколько прошел за ним, проводив взглядом до дверей с буквой "М", напоминающей широкоплечего мужика.
   Когда минут через пятнадцать Махов выглянул в коридор, не решаясь сделать и шага в сторону Храпова, Максимилиан Филиппович добродушно произнес:
   - Можете не волноваться, Яков Семёнович, и забудьте про неприятное случайное происшествие, - он подошёл поближе и протянул Махову руку. - Давайте знакомиться. Меня зовут Максимилиан Филиппович Храпов, я капитан ФСБ и назначен ответственным за вашу безопасность.
   Каких только мыслей не пронеслось в голове бедного физика, пока Храпов произносил свою фразу! - И что всё тайное стало явным - значит, его арестуют, и что "Червонный" родственник тёти Паши и сейчас разберется с ним за её исчезновение, и ещё много других, менее вразумительных, но достаточно ужасных. Однако последняя фраза, сказанная капитаном ФСБ, подействовала как вид спасительного берега на потерпевшего кораблекрушение. Сознание стало проясняться и приводить в порядок растрепанные мозги. "Ответственность за е г о безопасность?! То есть МОЮ безопасность!" - Тут он вспомнил, какой это сильный человек, как он молниеносно выбил оружие из рук Гомера, как легко поднял над своей головой... - и он будет охранять и защищать Махова? - Да теперь Махову никто не страшен!
   Яков Семёнович стал горячо и с благодарностью трясти руку Храпова, бессмысленно повторяя:
   - Рад познакомиться. Махов, Яков Семёнович, доктор физики. А вас просто не узнать.
   В голове у Махова промелькнуло желание поинтересоваться здоровьем испачканного автомобиля, но какая-то пружинка, привитая еще родительским воспитанием, сработала, подсказав, что это уж будет перебор, и вообще уместней было бы проявлять сдержанность. Но эмоциональная реакция на многочисленные стрессы была велика, и Махову не сразу удалось обрести самообладание.
   Пока он собирался, переодеваясь и машинально заправляя больничную койку, Храпов терпеливо ждал, а уже когда они сели в машину, сказал:
   - Поручение охранять вас я получил от полковника Цербо, но особенно интересуется вашими научными изысканиями Иван Адамович Лапшин.
   - Ах ты, Боже ж ты мой! - всполошился Яков Семёнович. - Как же я мог так оплошать?! Ведь я уже два месяца не высылал ему отчеты о проделанной работе - совершенно закрутился. Но зато сейчас у меня на руках такое... - Он покрутил головой, набрал в легкие воздух и округлил глаза. - Если мои предположения правильны - это будет сенсация века!
   В нужный момент Храпов умел напускать внешнюю вежливость и казаться внимательным. Прекрасно разбираясь в душевных струнах своих клиентов, он считал, что следует поддерживать состояние, в котором они испытывают или бесконечный страх или бесконечную преданность. Перед ним находился ученый, быть может, и с прекрасными мозгами, но с дерьмовой человеческой натурой - трусливый, безвольный, полный тщеславия и к тому же лишенный чувства собственного достоинства. Такой человек может сколько угодно думать, что работает во имя славы и человечества, на самом же деле всегда будет оставаться игрушкой в руках сильных людей.
   Яков Семёнович расценив молчание Храпова как проявление заинтересованности в его сенсационных открытиях, стал объяснять:
   - Понимаете, если бы я сказал научному миру, что аннигиляция может проходить без выброса тепловой энергии, что термоядерные процессы могут протекать подобно химической реакции, меня бы приняли за сумасшедшего. Но я стал свидетелем аннигиляции, которая не сопровождалась тепловыми процессами!
   Он посмотрел на Храпова. еще пару дней назад рожу "Червонного" он сравнивал с мордой крутолобого племенного бычка, а сейчас разглядел в ней признаки незаурядного интеллекта и духовного озарения, подумав при этом, что человек с таким лицом, конечно, сможет понять сложные идеи, если их попытаться выразить простым языком, и продолжил:
   - Понимаете, процессы, связанные с технологией искусственного расщепления ядра - они не происходят в природе, поскольку эволюция постепенно подготавливает качественные скачки. Подготавливая такие скачки, она создает весь комплекс условий, в которых процессы протекают, не причиняя вреда или противоречащих эволюции разрушений. Иначе говоря, этот автомобиль, я, или вы, не можем подвергнуться внезапной цепной реакции, потому что процессы нашего микромира управляются другими законами. Так вот, то, что мы сделали в прошлом веке с атомом, не имело планетарного иммунитета, природа не была готова к безопасной ассимиляции последствий подобных процессов ...
   Храпова начало клонить в сон, однако Махов продолжал, не замечая его состояния:
   - Мы предполагали, что радиоактивное вещество, отдав в реакторах энергию, не обретет собственную жизнь, а просто превратиться в грязный элемент природы, в рамках привычных законов эволюции. Не тут- то было! Эти элементы начинают приобретать собственную жизнь, не предусмотренную законами нашей планетарной эволюции! - Яков Семёнович сделал паузу, торжественно посмотрел на Храпова и произнес: - И я был первым, кто сделал это величайшее открытие, способное изменить не только наше представление о микромире, но буквально всё в нашей жизни!
   - То есть как это "всё"? - Очнулся от собственных размышлений Максимилиан Филиппович. Он не прерывал Махова, считая, что способствует обретению рабочей формы ученого. А эта форма, как он понимал, в руках Ивана Адамовича перетекает в непосредственные наличные.
   - Всё - это значит - всё! - с нажимом ответил Яков Семёнович. - Это может быть новое оружие, от которого нет защиты, это может быть невиданной силы энергия, совершенно безопасная благодаря отсутствию тепловых процессов. Такая энергия позволит покорять космос, проникать по ту сторону реальности, превратить в ничто пространство и время! - Произнося последние фразы Яков Семёнович потрясал сжатыми кулаками. До него именно в настоящий момент дошло, что если аннигиляция протекает без опасных последствий - то это дорога в антимир, и тогда бесконечный космос может открыть себя через потустороннее бытие! Эта мысль настолько захлестнула его, что он в восторге вытянулся на сиденье автомобиля, мышцы его напряглись, и неожиданно по ним ударила судорога. Всё тело Махова подбросило, словно под ним сработало взрывное устройство, и у него впервые начался эпилептический приступ.
  
   Сообщение о припадке Махова, Лапшн и Цербо получили уже находясь в лаборатории Осоргина. Здесь хватало своих чудес и на вопрос Храпова: - что делать? - везти физика обратно в больницу или вызвать врача в лабораторию, - Лапшин резко ответил:
   - В лабораторию, Максимка, в лабораторию! Вернее, найди помещение рядом и вызови хоть всех врачей города, но только поставь его на ноги. Он нам ох как сгодится! И еще раз напоминаю - без Махова в ЛИН-13 ни ногой! Тщательно проверь пломбы и выставь охрану.
   Судя по тому, что они уже увидели и услышали в лаборатории Осоргина, чудеса начались с работ Махова. Полина Тимофеевна живописала свою удивительную историю на экранах осоргинских биоэлектронных компьютеров.
   Сам Осоргин и его сотрудники слушали откровения уборщицы как заколдованные. Они боялись пошевелиться или шумно вздохнуть, давая доступ чрезмерным эмоциям. Казалось - одно неверное движение - и чары рассеются. Иван Адамович слушал рассказ бывшей кормилицы Махова c не меньшим интересом. Хрунев протоколировал происходящее, записывая всё на служебную видеокамеру с опломбированными кассетами. Цербо запретил майору обращаться в прокуратуру, а сам Нестор Кириллович, доверив оценку происходящего профессиональным знаниям Лапшина, обдумывал технические варианты, при которых все выгоды необычайного открытия потекут в карманы к нему и Ивану Адамовичу. На пути реализации этих проектов стояли некоторые сложности. События коснулись слишком большого количества людей. Всех их надо было изолировать, да так, чтобы образовавшееся на теле России и общества белое пятно из отсутствующих человечков, осталось никем не замеченным.
   Бол-Куяш-3, или Академгородок, представлял собой чисто техническую базу для научных работников. Это было замкнутое пространство, обнесенное трехметровыми железобетонными блоками, оснащенное необходимым количеством помещений и современным оборудованием. Оборудование было способно удовлетворить самые дерзкие пожелания ученых. Инфраструктура городка целеустремленно подгонялась только под заданный профиль исследований. Бытовые проблемы ученых решались с максимальной экономией по остаточному принципу. Их семьи проживали в Заозёрске и прилегающих к городу окрестностях. Всё это аморфное облако, состоящее из бабушек, дедушек, жен, отцов и детей, необходимо было свести на территории Академгородка и внушить каждому - от старика до грудного младенца, что они отрезаны от мира и теперь у них один закон - тайна и дисциплина. Операцию следовало проделать в ближайшие несколько часов, то есть до окончания рабочего дня, так, чтобы те, кто находится на территории Бол-Куяш, не смогли ничего понять, а те, кто находится за его пределами - ничего заподозрить. Размышляя над деталями, Цербо всё же краем уха улавливал смысл происходящего в лаборатории. Задаваемые дисплею вопросы всё более и более поражали своей нелепостью. Наконец, он стал присматриваться к экрану. Парфёнова повествовала о метаморфозах души и тела: Вчера вечером ее пригласил постоялец, он же ученый и доктор физики, Яков Семёнович Махов. Соблазнив наливкой, которую она любит и попивает даже в одиночестве по вечерам у себя дома. В бутылку он добавил жидкость, без запаха и действующую, словно холодный огонь. Она очень испугалась, оказавшись в теплой сияющей пустоте, где звучала музыка, которую было неслышно. Потом, вдруг, она почувствовала глубокую радость, какую испытывала в зрелой юности - очень сильное чувство, похожее на любовное влечение. И она поняла, что так ее тянет к энергии, которая сейчас течет внутри этих приборов, и растворилась в ней... Первое время она не была способна оформить свои переживания и чувства, а потом стала понимать, почему так происходит и что необходимо для обретения органов действия.
   - Я стала строить дополнительные ячейки. Я забирала строительный материал в мире, который для вас невидим, - продолжала Парфёнова. - Когда Максим Акимович включил "работу", я проверяла жизнеспособность своей системы. Я знаю, что это так, но еще не могу объяснить, как это получилось.
   И всё, что говорила бывшая гражданка Парфёнова, и упоминание о невидимом мире и материале, который из него можно брать, наполняли Лапшина пьянящим ощущением полета. Он всегда испытывал подобные чувства, когда удавалось отвоевать новые горизонты власти. Но то, что открывалось сейчас, не шло ни в какие сравнения с предыдущими возможностями. Он слышал о достижениях западных технологий на базе биоэлектронных компьютеров, засекреченных программах Пентагона по моделированию виртуального пространства и изменению психологии восприятия. Опираясь на свои немалые знания в области физики, он не верил в получение подобных результатов. Но глядя на происходящее прямо на его глазах, Лапшин чувствовал, что у него возникает сдвиг в сознании, поколебавший даже удобное до сих пор атеистическое мировоззрение. Сердечко политика неровно прыгало. Сдерживая волнение, он обратился к Осоргину:
   - Максим Акимович, не мне вам объяснять, с какими возможностями мы соприкоснулись. Это чудо стало следствием эксперимента Махова и нам необходимо свести два направления - ваше и его. Лаборатории объединить в единый коллектив, направив усилия на исчерпывающее изучение открывшегося феномена, а также изучение возможностей его прикладного использования.
   Осоргин развернулся на вращающемся кресле, выскочил из него, и, подойдя вплотную к Лапшину, так, что тот почувствовал его дыхание, прошипел:
   - Вы что, господин народный депутат, всерьез думаете, что я буду работать с этим ублюдком, который был способен убить человека как подопытную дрозефиллу?!
   - Я склонен назвать это несчастным случаем, - попытался возразить Иван Адамович.
   - Несчастный случай! - взвизгнул Осоргин, затопав ногами. - Несчастный случай?! Вы что, ослепли или не в состоянии понять, что говорила эта несчастная женщина?! Ее убили. Ваш мерзавец Махов дал ей аннигилятор в наиболее привлекательной для нее форме!... - Осоргин вдруг умолк, словно что-то остановило его перед самой финишной ленточкой, и задумчиво повторил:
   - Аннигилятор...
   Он словно забыл о существовании Лапшина и медленно направился к рабочему столу. Для Ивана Адамовича неожиданная смена настроения строптивого доктора оказалась очень кстати. Он еще не был готов взять ученого за горло; для этого не имелось ни силы, ни аргументов. Цербо, наблюдавший за сценой, почувствовал, что пора прийти на помощь шефу и партнеру в неведомом царстве возможностей. Он подошел, с доверительным видом взял Ивана Адамовича под локоть и отвел в сторону.
   - Не будем мешать ученым, Иван Адамович. Мы найдем способ заставить их работать на нас. Пусть они делают то, что умеют делать они, а мы будем делать то, что умеем делать мы. Этих дел у нас сегодня очень много. А нашим делом удобнее всего заниматься в моём кабинете.
   - Немедленно отрезайте от связи с внешним миром Бол-Куяш-3, - тихо проговорил Лапшин.
   - Уже сделано, Иван Адамович.
   - Изолируйте семьи работников.
   - Делается.
   Лапшин одобрительно посмотрел на Цербо и стиснул его локоть.
   - С вами приятно работать, полковник.
   Когда они прибыли в кабинет Цербо, принятый в стратегических планах в качестве штаба предстоящего генерального сражения, их ожидали неприятные новости. На бланке президентской администрации, за подписью спикеров обеих палат, как это делается при реализации международных обязательств России, на столе полковника Цербо лежало предписание. Оно гласило:
   "Министерству юстиции, Генеральной прокуратуре, Министерству внутренних дел, Федеральной Службе Безопасности Российской Федерации.
   В связи с ратификацией Государственной Думой и Советом Федерации Конвенции по МАКНАД, подписанной Российской Федерацией, администрация Президента и Совет министров предписывают, в соответствии с Законом и положениями Конституции о международных обязательствах:
   - силовым и правоохранительным органам приступить к всемерному сотрудничеству с официальными представителями МАКНАД, оказанию силовой и правовой поддержки;
   - органам местного самоуправления способствовать предоставлению структурам МАКНАД земельных площадей и технического содействия в рамках расходных статей Федерального бюджета;
   - директору Заозёрского ФСБ, полковнику Цербо Н.К., предписывается создать необходимые условия для работы эмиссара МАКНАД полковника Девиса Даниеля Барка.
   Комиссар Барк уполномочен правительством России и международным сообществом, осуществлять деятельность в рамках его полномочий, для чего им будет создана опорная база в Челябинской области, в непосредственной близости от Заозёрска и научного городка Бол-Куяш-3.
   В силу изложенного, полковнику Цербо предписывается руководствоваться положениями и инструкциями, исходящими от представителя МАКНАД комиссара Д. Барка".
   Прочитав текст, Цербо откинулся в кресле и стиснул голову руками. Витиевато выругавшись, он добавил:
   -Мать ......... этого комиссара!
  
   - Если посмотреть на наши действия с внешней стороны, то может показаться, что мы принимаем участие в закулисных интригах генерала Хафнагеля, - с улыбкой произнёс Риндзай, когда они покинули кабинет Брендтона. - Но у нас существует внутренняя цель, которую никогда не учитывают политики и редко понимают даже очень проницательные люди. У вечности свой порядок и он возводится не только из неукоснительного движения светил, но и из кажущихся бессмысленными, человеческих поступков. Чего бы ни совершал человек, это не нарушает смысла вселенской эволюции. Можно сколько угодно кипеть в сансаре, но твоя сущность остается холодной и ясной. Впрочем, мы идем туда, где ты должен на себе почувствовать ткань того, что на словах выглядит так неопределенно. Я хочу раскрыть некоторые вещи, которым тебя не обучали в Кембридже, да и не скоро еще они станут предметом академических знаний.
   Риндзай и Барк не спеша, направлялись в северную часть острова. "Джон", или остров Святого Франциска, утопал в зелени. Корпуса, независимо от их функционального назначения, отличались изысканным стилем и создавали единую архитектурную гармонию. Остров разделялся на сектора, каждый из которых имел свой уровень секретности. На постах визуального контроля дежурили морские пехотинцы, не менее надежные, чем сама техника. Но пропускной режим не распространялся на Риндзая и тех, кто находился рядом с ним; поэтому Мастер и Барк шли по живописным дорожкам, посыпанным мелким оранжевым гравием, не встречая препятствий.
   Они шли молча. Барк никогда не слышал от Мастера слов, направленных только для поддержания атмосферы общения. Если он говорил - это было необходимо, это не забывалось, потому что было значительным и касалось сокровенных сторон, жизненно связанных с человеком. Если Мастер молчал, это молчание тоже наполнялось особым значением. Поэтому Барка не покидало чувство непрерывного контакта с Учителем.
   Они направлялись в одно из самых загадочных мест острова Святого Франциска. И это место, и сам остров, и его новое название, также были связаны с именем Риндзая. Сразу же после его появления были внесены некоторые уточнения в историю и физическую картину острова.
   Сам остров являлся технической, учебной и административной базой сил Комитета Международной Безопасности. Находясь вдали от морских трасс, он был когда-то местом отдыха флибустьеров американского побережья, а потом секретной резиденцией нескольких поколений миллионеров, пока не был подарен Вильямом Грейсом в 2003 году Организации объединенных Наций. Вильям Грейс преподнес дар с чистым сердцем, указав при этом на исключительные особенности острова. И хоть глобальная информационная сеть, наброшенная на каждый миллиметр земного шара, лишала остров традиционного инкогнито, на географических картах он по-прежнему не появлялся. В проекты всех сооружений острова вложили свои таланты лучшие архитекторы планеты. Здесь были полигоны, лаборатории, пусковые шахты, вырубленные в скалах, замаскированные убежища, службы слежения и информационной связи.
   Пять лет назад, когда Мастер сказал, что остров уже носит имя Франциска Ассизского, ему не поверили. Имелись документы, и там остров значился под неприметным названием "Джон". Но когда он добавил, что в одной из вершин, которые как в хорошей бухгалтерской книге числились под номерами 1, 2, 3, именно в третей, находится грот, по размеру не уступающий стадиону. В гроте останки дона Себастьяна Мигеля де Перейро, потерявшего руку и ногу при абордажной схватке на гелионе, несшем груз пороха. Дон Себастьян, пояснил Риндзай, был выброшен ураганом на остров и в момент благочестивого просветления имел видение. В благодарность любимому святому он назвал остров именем Франциска Ассизского. Бывший пират считал, что выжил благодаря целебным свойства морской воды. Уже без руки и ноги он много купался и однажды, ныряя, нашел вход в пещеру, о которой и говорил Мастер.
   Утверждения были проверены, и всё оказалось именно так. Загадка пещеры, сохранившей инкогнито в век сканирования и космических съемок, заключалась в ее уникальных свойствах - она состояла из кристаллов кварца не пропускавших никаких излучений. Вход в пещеру прикрывался гигантской призмой, уходившей глубоко в океан. Дневной свет, преломляясь и отражаясь в ней, освещал грот призрачным сиянием. А когда светило солнце, играя в легкой океанской ряби, это сияние вспыхивало всеми цветами радуги, многократно отражаясь в кристаллах самой пещеры. Первые аквалангисты, проникшие туда, стояли пораженные красотой, не в силах оторваться от сказочного зрелища. Здесь же были найдены и останки пирата с одной рукой и ногой, и камень, с высеченной на нём латинской надписью:
   "Здесь покоится прах великого грешника, которого привели к покаянию сосредоточенные размышления о страданиях Святого Франциска Ассизского. Да примет Господь с миром его обновленную душу. Аминь".
   По плексигласовой трубе, которая уступами уходила под воду, собирая в себе всю зеленовато-голубую гамму цветов океана, они прошли под гигантской кварцевой призмой и оказались в гроте, где покоились останки испанского пирата. Солнце стояло еще высоко и его лучи, касаясь беспокойных волн, колыхались в пещере многоцветным сиянием, преломляясь в прозрачном кварце, нависшем как зуб морского чудовища. Чередующиеся потоки света выбрасывали пучки ослепительных искр, бегущих по сводам грота. Красота эта, в которой было что-то по-детски непосредственное и сладостное, заставляла забыть о себе и призывала к безраздельному восхищению. Барк остановился и, оглядевшись по сторонам, вздохнул полной грудью.
   - Представь, Девис, в этой красоте есть нечто ужасное для усопшей души - она никогда не вырвется отсюда.
   Барк промолчал, понимая, что Риндзай начинает рассказ, ради которого они пришли сюда.
   - Этот грот состоит из бесчисленных кварцевых призм, геометрия которых в точности соответствует геометрии египетских пирамид, вернее, наоборот, потому что природа построила это чудо задолго до того, как жрецы Осириса, Ра и Аменхотепа решили запереть душу фараона, чтобы он получил освобождение от перевоплощений... Быть может, это была одна из ошибок, которая способствовала деградации человеческого рода, - задумчиво произнес Риндзай.
   Мастер простер руку перед собой, указывая на центр грота.
   - Пойдем, Девис, туда, где мы сможем услышать и пережить мысли дона Перейро.
   Когда они встали на указанное Риндзаем место, Барк не поверил своим глазам - своды грота, мгновение назад сверкавшие ослепительным блеском, потухли, и его окружила бесцветная пустота.
   -Ты находишься в точке поглощения энергия. Пока я рядом, это безопасно для тебя.
   Произнесенная фраза принесла последние звуки, проникшие до слуха извне. Всё, что Барк услышал, увидел и ощутил в следующий момент, пришло из каких-то неведомых для него сфер.
   ...Каравелла Себастьяна Перейро обогнула мыс, и они увидели те самые три гелиона, за которыми следовали по пятам от Пуэрто Барриос. Себастьян Перейро сразу оценил преимущество своего положения - два первых судна ушли далеко и сейчас маячили едва заметными точками на горизонте. Третий, как жирная утка с выводком на спине, находился на расстоянии не более десяти кабельтов. По сверкающим на заходящем солнце кирасам было понятно, что гелион отяжелел от кавалеристов, которых перевозили или для укрепления гарнизона крепости, или для усиления охраны особо ценных сокровищ гелиона. Последняя мысль особенно понравилась дону Перейро. Его не страшили кавалеристы, он знал, что их кирасы лопаются под тяжелыми пиратскими тесаками как спелые дыни. Он решил нападать. Было очевидно, что пока ушедшие вперед гелионы развернутся и попытаются прийти на помощь, этот уже лишится груза и пойдет на дно. Так оно и произошло. Находившаяся с наветренной стороны каравелла стала стремительно сближаться с гелионом. Они успели сделать только один залп из девяти орудий левого борта, и на гелионе начался пожар. Каравеллу наваливало на пылающее судно усиливающимся ветром. Дон Перейро увидел, что кирасиры поспешно сбрасывают свои сверкающие доспехи, готовясь прыгать в воду, а солдаты, сбившиеся на носовой части небольшой кучкой, отчаянно жестикулируют руками. Матросы убирают паруса. Он понял, что гелион готов к немедленной капитуляции. Но они не брали пленных. Суда сошлись, заскрипели шпангоуты, несколько десятков абордажных крючьев вонзились в борт гелиона. "На абордаж!!" - длинным дыханием выбросил он из груди и, одновременно с командой, Перейро, наконец, услышал то, о чём так отчаянно кричали солдаты и матросы гелиона: "Порох! На борту порох!" Перейро уже ступил на палубу гелиона и, не встречая сопротивления, ринулся вперед, но тут до него дошел зловещий смысл истошных воплей. Он развернулся, и, подняв руки с пистолетом и тесаком, закричал, перекрывая треск огня, одиночные выстрелы и жадный рык рвущихся за ним пиратов: "Назад!!!" Его отчаянная братва, не ведавшая страха и приказов отступать, всё же попятилась, еще не понимая в чём дело, но доверяя бешеным глазам капитана. "Руби канаты!" Сам он успел прыгнуть на борт каравеллы и ухватиться за стеньгу, когда сзади рвануло. Его обожгло горячим вихрем, швырнуло на палубу. Он почувствовал, что тело рвется на части, и потерял сознание...
   - Кирасиры охраняли груз, который вовсе не был таким дорогим - это был порох, - услышал Барк голос Риндзая и почувствовал руку, которая отвела его в сторону. - Священник пострадавшего гелиона, за несколько дней до этого, сбежал ночью в форт Барриос и доложил губернатору, что команда намерена обменять у индейцев порох на золото. Перед бегством он проклял на судне всех, сказав: "Вы хотели обратить порох против веры Христовой, но тот же огонь пожрет вас самих!" - Как видишь, проклятие исполнилось.
   Риндзай помолчал, давая Барку освоиться с вернувшимся к нему миром привычных ощущений, и продолжил:
   - В проклятиях есть нечто схожее с пророчествами - это способность сознательно или бессознательно проникать в ту область, где ничего не происходит, потому что всё уже произошло... В мире майи, называемом сансарой, существует последовательность событий, связанная с пространством и временем. Когда мы слышим высказывания, относящиеся к событиям отдаленного будущего, и они исполняются с приходом этого будущего, мы говорим об исполнении пророчества. Самый известный пророк европейской цивилизации - Мишель Нострадамус - умел сознательно проникать в недоступную область будущего, которое мы имеем в сансаре, то есть, в нашем привычном мире пространства и времени. Его катренах, относящихся к нынешнему году, говорится о повороте, когда планета пройдет по краю. Вот сейчас ты пережил прошлое, увидев его глазами Дона Перейро. Нострадамус умел видеть будущее и видел особую опасность, или видел то, что людям не дано понять.
   Слова Риндзая звучали размеренно, словно метроном, оттого Барку казалось, что в них всё необычно и гремят заупокойные колокола апокалипсиса. Удары этих колоколов сопровождают всю человеческую историю, но люди научились жить параллельно с ними и даже вне их. Что же требуется для человечества, чтобы разглядеть свое стремительное падение и попытаться, подобно жителям Ниневии, покаяться? - нужна ли им правда похожая на чудо? И что мог сказать французский провидец, не ощутив живого дыхания нашего времени?
   -Ты много знаешь обо мне, Девис, я просто мог бы тебе сказать: делай то-то и то-то. Но это твоя жизнь и твой мир. Я постараюсь, чтобы ты понял то, что можно понять с помощью обычной логики, чтобы в твоих действиях не ощущался привкус шарлатанства. В конце концов, пока мы живем в этом мире мы имеем исчерпывающие возможности достойно и абсолютно полно отразить его в привычном опыте; даже трудно уловить границу, когда простой опыт, переходит в запредельный... Мне хотелось бы подготовить тебя к предстоящей миссии, но я не дам тебе никаких чудесных сил, и не буду способствовать их развитию. Ты, как и любой другой человек в сансаре, имеешь карму и должен действовать по ее законам. Я - дживанмукта - человек стоящий за пределами законов кармы; я могу что-то объяснить, но не могу прожить жизнь за тебя. Я также не могу принимать непосредственного участия в предупреждении опасностей, которые грозят человечеству, потому что это уже не мой выбор. И всё же я действую. Я действую, потому что вам дано знать только то, что видел Мишель Нострадамус, а я вижу то, что простирается за пределами нашего времени. Мне хочется сохранить жизнь... Планета Земля - очень сложный организм, еще не осуществивший своего космического предназначения. Люди должны оберегать ее, потому что она обеспечивает человеку не только рождение, жизнь и смерть, не только возможность существования будущих поколений - это место обитания нашего бессмертия в тонких состояниях. Ад - это и есть личное восприятие части разрушенной планеты.
   В настоящий момент произошел разрыв между способностью совершать действия и способностью осознавать последствия этих действий. Если не придёт помощь со стороны, люди будут не в состоянии понять, что происходит и предупредить фатальный исход... Полный планетарный цикл заканчивается тогда, когда эволюция подготовит его к качественной зрелости и переходу в противоположное состояние - переходу в антимир. Следствие поглощается причиной. Этот процесс протекает во вселенной постоянно. Вселенная самодостаточна. Антимир, или потусторонняя реальность, с точки зрения нашей системы отсчета, поглощает вечность в одновременности, пространство - в его отсутствии. Но Ишвара совершает творение, которое мы воспринимаем как майю. Как это понять с помощью систематических знаний? Современная физика знакома с антимиром на молекулярном уровне - большего вы получить не могли. Но мир и антимир - две постоянно равных реальности. Ваши астрономы наблюдают их схождение в точке колоссальных силовых полей и галактических вихрей, они видят черные дыры и таинственные воронки. Это и есть схождение материи в точке творения, где невозможно понять, где начинается одно и кончается другое. Акт творения реализуется через пурушу - чистый дух. Его первым производным является джива, аханкара, чувство Я - это одно и то же энергетическое состояние, возникающее в мире и антимире.
   Риндзай замолчал, словно его утомили те откровения, которые он поведал Барку. И еще Барк уловил что-что вроде сомнения, прозвучавшее в интонациях Мастера. Но он понимал, что Риндзай обладает прямым знанием и у него не может быть сомнений, значит, этим чувством он оценивал то, как Барк воспринимает сказанное Мастером.
   - Все что я мог бы рассказать, - продолжил Мастер, - интересно для философа. Тебе же необходимо знать, какие физические процессы связаны с поддержанием майи. Майя - это и есть цикл. При окончании космического цикла пуруша меняет физические значения материи, и параллельные реальности меняются местами - уходят в свои противоположности. Следствие поглощается причиной...
   Риндзай посмотрел на Барка. Сейчас в сгущающихся зеленоватых сумерках глаза его казались огромными и в них словно полыхали отблески вселенских катастроф и вечного созидания, в них отражались процессы бесконечного творения мироздания. Барк испытал потрясение от увиденного, словно он действительно приобщился к этой недоступной тайне познания. Риндзай резко повернулся и пошел к выходу.
   - Египетские жрецы, - снова услышал он голос Мастера, - запирая в пирамидах дживу фараона, освобождали пурушу, и он, не имея строительного материала, возвращался к двадцать шестому принципу - к Богу, Ишваре, туда, где отсутствует энергия майи. Если же мы частично уничтожаем энергетическую основу дживы или души, а это возможно за счет частичной аннигиляции, или перехода энергии в антимир, в таком случае пуруша достраивает дживу за счет материала антимира, то есть, в антимире тоже аннигилирует какая-то часть материи. Если же этот процесс происходит с дживами не освобожденными от кармы, а карма - это и есть энергия, тогда возможно возникновение состояния, в котором мир трансформируется в антимир, так как нарушение абсолютного равновесия между мирами невозможно.
   Они уже шли по плексигласовой трубе, и тяжелая зеленовато-синяя глубина пространства пещеры начинала постепенно уступать место менее плотному вечернему сумраку надводного мира. Когда они, наконец, вышли наружу, казалось всё фантастическое осталось позади и это ощущение отразилось и на содержании речи, которую продолжил Риндзай.
   - То, что сейчас происходит в Заозёрске, может привести к нарушению структурного равновесия. Там получено странное вещество - в нём возмездие. Это вода, имеющая крайне неустойчивое состояние атомов водорода. Эту воду можно назвать материалом кармической бомбы. Когда она соприкасается с существами носителями кармы, она мгновенно считывает информацию, записанную дживой за миллиарды лет, потому что только вода способна воспринять такой объём информации. Это как мгновение Страшного Суда. В процессе атомы водорода меняются местами с антиводородом без выделения тепловой энергии. Живое существо превращается в массу воды, оставляя после себя несвязанную информацию, которая после освобождения ищет материальную основу для своего энергоносителя. В выше названных случаях это были биоэлектронные системы спутников. Но если при разрушении тела таковых не окажется, информация не обретет материального носителя и найдет его только в антимире, как при завершении галактического цикла. Это приведёт к аннигиляции мира, в котором мы живем.
   Остров Джон погрузился во тьму южной ночи. Чтобы оставаться невидимым из космоса, он практически не освещался открытым светом и все направления движения, очень оживленные здесь и днем и ночью, обозначались световыми векторами, которые можно было увидеть только с земли. Почти естественная тьма острова позволяла окунуться в звездную бездну южной ночи с ее черным небом и яркими точками звезд, словно это был какой-то запредельный свет, прорвавшийся через отверстия бархатного небосвода, потому что космическая ткань не силах выдержать его мощного напора.
   И всё же Барк не мог освободиться от ощущения, что всё сказанное Риндзаем носит слишком абстрактный, академический характер, если не сказать - фантастический. Словно прочитав его мысли, Мастер сказал:
   - Получить подтверждение моих слов ты можешь только там. Поэтому Брендтон и направляет тебя в Заозёрск. Но сейчас ты знаешь больше чем генерал. Я привел тебя сюда, чтобы ты увидел невидимое и почувствовал реальность, несуществующую для обычного опыта. Не забывай - твои действия будут опираться на юридические нормы, а при доказательствах ты будешь использовать современные научные знания. Но только умение видеть последствия, которые написаны на еще закрытых страницах истории, могут дать человеку осмысленную способность рисковать и жертвовать своей жизнью.
  
   ...Уже находясь в самолете, который направлялся в Челябинск, Барк попытался восстановить детали разговора с Риндзаем в гроте раскаявшегося пирата. Его разум отказывался верить, что новые технологии России сделали ее потенциальным источником вселенской катастрофы. Он вспомнил слова Мастера, сказанные в конце разговора о способности рисковать и жертвовать жизнью. Ему показалось, что очередное возвращение в Россию превращается в бесконечное, а на бескрайних просторах ее где-то затаилась смерть. Смерть будет искать его, едва он ступит на землю этого обрубленного гиганта с непреходящим имперским бредом. С каждым возвращением он будет находить то же самое, потому что ничто там не меняется, кроме формы абсурда. Он снова столкнется с крайней нищетой и бессовестно выставленным богатством, бесстыдством и наглостью чиновников, утверждающих беззаконие на российских бескрайних простора. Все будет выглядеть так, как и во время первого посещения столицы полуимперии, когда они с матерью, отдавая дань памяти отца, посетили родину его предков. Если бы мама могла предполагать чем это кончится, то никогда не покинула бы Бостон. Но они прилетели в Москву...
   И дядя, и его фальшивая супруга, оказались совсем непохожими на папу. Габриэль и Девис увидели совершенно иной мир, мир зависимости и унизительного выживания. Чувства Девиса, обостренные недавней утратой и не остывшей памятью совершённого на глазах насилия, болезненно реагировали на всё, где он видел несправедливость, унижение и равнодушие к человеческому горю. Москва открыла перед ним неведомую беду, которая овладевает человеческим существом, уничтожая в нём всё человеческое - бедность и нищету. Он понял, что нищета может превратиться в постоянный источник смерти сознания, убивая его через непрерывную череду обстоятельств, из которых нет выхода. Она тоже огонь, поддерживающий страсть к выживанию, но это огонь всесожжения. Видел он и других нищих, людей с красивыми и умными лицами, копавшихся в отбросах позади ларьков, в которых торговали раскормленные продавцы, с тупыми и самодовольными рожами. Дядя сказал, что в отбросах копаются интеллигенты, пенсия которых не позволяет выжить, да и сами пенсии задерживаются месяцами. Девис увидел, как в соседнем подъезде на улицу выбросили семью с маленькими детьми - они не могли заплатить за квартиру. Он задыхался от горя и несправедливости. Он не понимал, почему к нему и маме относятся с подобострастием даже в дядиной семье, а его сверстника, выброшенного на улицу, не отправляют в детский приют. "Вы богатые американцы, - разъяснял дядя, - ваши права уважают в России, потому что вы можете их оплачивать".
   Девис больше не мог выносить эту уродливую жизнь. Он сказал: "Мама, уезжаем. Нельзя находиться в таком городе с нашими мыслями".
   Но Москва лишь приоткрыла страничку трагического познания. Вечная сущность "Я", которую он жаждал постичь, чтобы преодолеть страх перед жизнью и раствориться в спокойствии созерцания бытия, ворвалась в его опыт как буря, ревущая и сметающая на своем пути устои, привязанности и розовые иллюзии мечтательной натуры мальчика. У Вечного "Я" оказалось неожиданное лицо...
   Они купили билеты на аэробус Российской авиакомпании Москва-Душанбе-Дели. В этом полете отсчитывались последние мгновения, когда он мог, расслабившись прижаться к маминому плечу. Перед самым приземлением в аэропорту Душанбе, был совершен террористический акт. Лайнер, выруливающий на взлетную полосу, взорвался, и его обломки швырнуло под шасси аэробуса, когда он уже коснулся бетонной площадки. Габриэль и Девис почувствовали удар, их самолет развернуло и понесло поперек посадочной полосы с толчками и страшным скрежетом металла о бетон. В салоне началась паника. Опасаясь взрыва, люди бросались к выходу. Пихнув стюардессу, какой-то пассажир, видимо знакомый с конструкцией самолета, открыл люк. Давясь в проходе, и отталкивая друг друга, люди прыгали на бетон. Репродуктор призывал к спокойствию, предупреждал о смертельной опасности стихийной эвакуации, обещал, что сейчас будет выброшен пневматический трап...
   Когда Габриэль и Девис покинули аэропорт, на них висели рваные одежды. Это было всё, что сохранилось от прошлой жизни. Перед ними раскрывался новый лист собственной истории в стране разрываемой нищетой и ненавистью гражданской войны. С этого момента мать и сын обрели разные судьбы. Габриэль хлопотала через американскую миссию о восстановлении документов и получении средств от отца - Самюэля Гроу, а Девис бродил по Душанбе, наблюдая следствия войны и пытаясь понять, что происходит с этими людьми. За что они так ненавидят друг друга? Почему с тупым равнодушием нищие тянутся на улицы богатых людей, почему богатые не замечают кричащего бедственного положения бездомных семей, где дети едва передвигаются, в лохмотьях, не прикрывающих тела, с раздутыми животами и серо-коричневой кожей, обтягивающей каждую косточку скелета, как полиэтиленовая пленка обтягивает предмет в вакуумной упаковке. А их огромные тусклые глаза!
   И еще Девис носил в себе стыд последнего страха, пережитого там, в самолете. Он боялся взрыва и смерти. Он истерично рвался наружу, забыв о вещах и даже оттолкнув маму. Сознание этого стыда просто уничтожало его. Какими пустыми и бессильными казались сейчас наставления великого Риши. Девис понял, что с таким страхом, который превращает его в негодяя, управляет сознанием и делает человеческую волю бессильной, он жить не может. Если раньше он не принимал только враждебный мир, то сейчас он не принимал себя. Он вдруг понял, что человек не способный справляться со своими чувствами будет только множить беды остального мира. И тогда он решил, что если смерть станет неизбежной, в стремлении преодолеть себя, то лучше умереть с сознанием, что он борется и делает всё, для истребления ничтожества своего существа. Но лучше сделать это не впустую, а утверждая справедливость обездоленных. Всё, что когда-то Девис слышал об освободительных войнах, всколыхнулось в нём, и он решил стать солдатом справедливого дела. Он пришел в миссию, где его мама пыталась обрести утраченный мир, и оставил записку:
   "Мама, я ухожу. Я не знаю, как иначе сохранить жизнь. Я не могу больше находиться в страхе и презирать себя за это. Я не смогу жить, не став сильнее этого жестокого мира, и ты должна понять меня и простить".
   И он ушел. Долгое время ему приходилось голодать, скитаясь без средств и знания местного языка. Он терпел лишения и не умер, потому что считал себя уже мертвецом. В этом неистовом преодолении себя, он незаметно и быстро выучил таджикский язык, а со знание языка пришло и доверие людей, уже обративших внимание на странного американского мальчика. Его непреклонная воля и сознание ответственности за сделанный выбор, обострили чувства, и он научился делать то, что при других обстоятельствах никогда бы не сумел. Он научился великолепно ориентироваться на местности и через полгода знал тайные горные тропы так же, как взрослые проводники. Он переправлял семьи, гонимые политической и клановой враждой, в пустынные земли Афганистана, где их ожидало медленное угасание, среди ненужного скарба и рваных палаток, не спасавших ни от жары, ни от холода. Его признали окончательно. Он стал проводником оппозиции, и автомат прирос к его руками. Он научился точно стрелять. Ощущая в себе необыкновенно острое чувство пространства, он умел поражать мишень навскидку из любого положения. То были цели, но цели неживые. До времени его оружие не поворачивалось в сторону живой мишени, и он каждый вечер благодарил судьбу и случай, что этого не произошло. Но настал и его черед...
   Он провожал партию беженцев - женщин и детей - из Кулябского района через Пяндж. Миновав пограничные посты по обе стороны реки, они отдыхали после длительного перехода. И здесь появились ОНИ. Девис никогда и ничего не узнает об этих людях. Хорошо вооруженные и возбужденные наркотиками, они спустились с гор на тропу, и увидели женщин и детей. Мусульманин с уважением относится к матери, но эти набросились на женщин как дикие звери. Видимо для них беззащитные люди были не людьми, а военной добычей. Девис находился чуть поодаль. Он понимал, что женщинам необходимо привести себя в порядок после долгих и пыльных троп и поэтому отдыхал в тени, так, чтобы не мешать им. Он услышал душераздирающие крики, ни с чем не сравнимые крики детей, когда убивают их, или убивают родителей на их глазах. Он рванулся из-за скалы и увидел ТЕХ. Национальность насильников невозможно было определить, но одеты они были в спецовку десантников. Они могли быть солдатами какой-то армии, но были просто ее позором. Один из них, с жирным, лоснящимся лицом и красными глазами, рвал одежду на красивой таджичке. Не глядя, наотмашь, насильник рубанул тесаком с насечкой мальчика лет шести, пытавшегося оторвать бандита от матери. Мать, не помня себя, вцепилась в лицо бандита, но тот ударил ее рукояткой ножа. Она упала. Глядя на женщину с жадным сладострастием, жирный стал разрезать на ней одежду... Тогда Девису только что исполнилось пятнадцать лет.
   Он закричал так, как не кричал никогда в жизни. Все четверо посмотрели в его сторону. Жирный бандит, склонившись над женщиной, презрительно отмахнулся, продолжая заниматься своим делом. Девис дал короткую очередь в воздух. И здесь словно упала куда-то в бездонную пропасть его всё еще мирная жизнь. Он увидел войну и смерть. Он понял, что сейчас стволы, повернутые в его сторону, изрыгнут пламя и всё исчезнет - не будет его, не будет выполненного им долга, а бандиты продолжат свое грязное дело, словно не произошло ничего страшного. Вот к нему повернулся один, другой, третий... Но каждый раз словно происходило что-то сверхъестественное - один за другим упали трое - столько, сколько выстрелов сделал его автомат. Каждая посланная пуля поражала бандита прямо в лоб. Девис направил ствол на последнего. Просто не верилось, что за одно мгновенье так может преобразиться человек. У жирного были спущены штаны, и он не мог дотянуться до автомата, но он и не делал такой попытки. Дрожащими руками бандит пытался укрыть женщину и поднять истекающего кровью мальчика. Его лоснящееся лицо превратилось в белую маску, и жирные щеки как сметана стекали на шею. В такое лицо Девис не мог стрелять. Он сказал: "Уходи!" - и бандит пополз прочь, суетливо поднимаясь и подтягивая штаны. Женщина вскочила и закричала: "Нет!!" Услышав крик, бандит побежал. Схватив брошенный автомат, женщина стала стрелять непрерывной очередью, пока звук последнего выстрела не захлебнулся гулким эхом, многократно повторенным серыми скалами. А убегавший, которого подбросили первые настигшие его пули, продолжал бежать по инерции, качаясь и вздрагивая от каждого нового удара, пока буквально разорванный, не рухнул на камни.
   Девис стоял не шелохнувшись. Исчезла еще одна жизненная иллюзия, а он всё еще находился в собственном теле.
   Всю ночь он сидел у костра в лагере беженцев, размышляя о великой правде жизни и о ее великом обмане. Странно, лишения и утраты, боль, которую он испытывал при мысли о маме, воспринимались сейчас отстранено. Суровая физическая закалка сняла остроту страха, сделала его менее чувствительным к страху перед жизнью и страху за свою жизнь. Но он до сих пор не получил ни одного ответа. Девис подумал, что начинает тупеть. Тупеть, как эти солдаты, посланные жадными политиками на смерть, уже не способные понять, кто их настоящий враг. Тупеть, как эти несчастные дети, важнейшим смыслом жизни которых стало размышление о пище. И их родители - они тоже думают только о том, как прокормиться самим и прокормить детей. Они не понимают, какая сила пригнала их сюда, и покорно подчинились обстоятельствам. "Боже! Их гонит ненависть, жажда мести, тупость, жадность и страх. Такая жизнь не позволяет им сохранить в себе что-то человеческое. Или они сами созидают для себя такую жизнь где всё разрушено, а разрушив ее становятся неспособными к созиданию? Разве они могут услышать Христа или Будду?! Для них Коран - инструмент самоуничтожения, фетиш, содержание которого им неведомо, ставший от этого инструментом уничтожения духовной свободы и физического истребления. Они не желают знать, в какой момент их обманули. Сейчас я иду за ними в эту страну забвения и безумия. Я не понимаю, почему через жертву Христа Господь примиряется с миром. Мир по-прежнему в руках тех, кто отверг Христа и Его жертву. Кровь, которая пала на их руки, превращается в реки. Но если я принимаю страдания как путь спасения, то почему я удаляюсь от Истины и становлюсь убийцей?!"
   В этом осознании духовного тупика весь мир предстал перед ним еще более страшным и непонятным. Но пути назад быть не могло. И он сделал еще одну попытку обрести жизнь. В ту же ночь он ушел к границе Пакистана, чтобы пересечь ее и найти место, где Великие Учителя мира откроют перед ним тайны бытия.
  
   - Какие будут соображения, Иван Адамович? - с натянутой улыбкой спросил Цербо, подвигая по столу бумагу, извещавшую о прибытии комиссара Барка.
   Иван Адамович, с интересом наблюдавший мимические превращения на лице полковника, уже сделал заключение, что ничего хорошего бумага, которую читает Цербо, не сулит ни ему, ни их планам. Он потянулся, не вставая с кресла, взял плотный лист, прекрасно известного ему бланка президентской администрации, и прочитал его, не переворачивая, как это любил делать еще в школе. Выругавшись более витиевато, чем до него Цербо, Иван Адамович перевернул лист и прочитал его еще раз.
   -Придётся вносить коррективы в наши прямолинейные действия. Кто у тебя занимается изоляцией семей сотрудников городка?
   - Майор Ерёмин.
   - Ага. Надежен, но до известных пределов - ничем не повязан. Отдай распоряжение, чтобы отменили операцию. Пусть извинятся за ошибку.
   Он подождал, пока Цербо закончит разговор с подчиненными, и продолжил:
   - Всё закопать или всех перебить мы даже при желании не успеем. Сделаем самое необходимое, - Лапшин туманным взглядом посмотрел на Нестора Кирилловича и спросил: - Ты-то хоть знаешь, что это за зверь такой - МАКНАД?
   - Смутно, - признался Цербо.
   - Я тоже специально не занимался изучением юридического статуса этой международной организации. В общем - это репрессивный полицейский орган, пресекающий криминальные возможности науки. Полномочия у них очень широкие, позволяющие залезть в любую щель, - Лапшин криво усмехнулся. - Уж я-то старался, чтобы Россия не присоединилась к конвенции и Дума несколько раз отклоняла предложения президентской администрации. Но вот... - Иван Адамович развёл руками, - не удержал, да к тому же прозевал и сам момент... Ну, да ладно. - Он отмахнулся рукой.
   - Так вот, МАКНАД вмешивается тогда, когда наука уже вступила на скользкую дорожку, или располагает криминальными возможностями. В последнем случае, научным экспертам агентства необходимо доказать, что открытие или изобретение несут потенциальную угрозу обществу.
   Излагая урок частицы международного уголовного права, Лапшин следил, как Цербо усваивает его. Отметив, что партнёр хорошо вникает в суть дела, Иван Адамович задал вопрос:
   - А где наш криминал? - и сам ответил: - В лаборатории Осоргина. У Махова всё проблематично и без Осоргина недоказуемо.
   Цербо согласно кивнул головой.
   - Теперь давай-ка, Нестор Кириллович займемся личными делами сотрудников Осоргина и на собеседование пригласим "ублюдка", - он усмехнулся, - Махова. Какая задача стоит сейчас перед нами? - Один должен молчать - это Осоргин, другой - выкручиваться, - выкручиваться будет Махов. Сколько первоначально ты намечал интернировать родственников?
   - Человек сто пятьдесят.
   - А мы уберем только то, что связано с ЛИН-12. Что там у нас?
   - Восемь сотрудников. Трое - холостяки, две семьи - молодожены, еще три имеют по одному ребенку.
   - У Осоргина?
   - Жена и дочь.
   - Холостых временно отделим. Семьи остальных интернировать. Отдельно жену и дочь Осоргина. Своих людей пока не запрягай, ограничимся "кальмарами" Храпова.
   Боевиков команды Максимилиана Филипповича прозвали в Колонтае, где находилась их основная база, "кальмарами", за умение, благодаря боевым искусствам, действовать двумя руками так, словно их было несколько, и при необходимости исчезать, окутав себя облаком быстро расширяющегося дыма. Сами члены банды подтвердили признание этого прозвища тем, что выкололи на тыльной стороне кисти изображение головоногова моллюска.
   - Еще остается Хрунев с семьей.
   Лапшин подумал, покрутил головой.
   - Связан ли чем-нибудь?
   - Слегка.
   - Повязать надо. Устрой так, чтобы" при исполнении" на него повесить что-то серьезное. Не получится - придётся убирать вместе с семьей.
   Пока Цербо размышлял над вариантами, Лапшин связался с Храповым.
   - Ну, как, Максимка, твой Смердяков?
   - Какой Смердяков? - не понял Храпов.
   - Ладно, это я так, шучу. Есть такой герой в русской литературе, - усмехнулся Лапшин, - тоже был эпилептик, как и твой подопечный.
   - А, Махов?! - Храпов натянуто улыбнулся; не любил он интеллигентные заморочки своего шефа, думая иной раз со злостью: "Сам глубже меня в дерьме сидит, а свое превосходство не забывает подчеркнуть". - Махов здоров и рвется в лабораторию.
   - Еще успеет. Давай-ка его сюда... Связь со своими держишь?
   - Да.
   - Ну, добре. Загрузим их сейчас полезной работой... - И, обращаясь в сторону Цербо, добавил: - Скажи-ка внизу, чтобы их без вопросов пропустили.
   Минут через пятнадцать, секретарь Цербо, Галина Васильевна, сухая дама лет сорока (результат компромисса с Софьей Шамшуриной, твердо заявившей Цербо, чтобы на месте секретаря не было ничего "смазливого ") доложила, что в приемной находятся "господа Махов и Храпов".
   - Впусти, - кивнул полковник.
   У Ивана Адамовича уже сложился примерный эскиз силового собеседования с Маховым, чтобы взбрыкнувший было доктор снова сделался ручным и ревностно исполнял его волю. Чувствительных мест, за которые можно было схватить Махова и еще больнее держать, образовалось достаточно, но Лапшин предпочитал бить не по ним, а рядышком, как бы доброжелательно намекая, что он старается избежать дурных последствий. Взглянув на бледного и испуганного физика, он улыбнулся и широким жестом указал на просторное кожаное кресло.
   - Здравствуйте, Яков Семёнович, располагайтесь, - Лапшин намеренно не протянул руку ученому. - Напугали вы нас, напугали...
   Он сделал длинную паузу, рассматривая и срывая пломбу ФСБ с кассеты, которую записал Хрунев в лаборатории Осоргина. Махов сидел ни живой, ни мертвый, гадая, что могло скрываться под словом "напугали". В нём опять зашевелились самые мрачные подозрения. Между тем, Лапшин вставил кассету, и доброжелательно взглянув на Махова, расшифровал свое многозначительное замечание:
   - Мы уж, было, подумали, что вас настигла одна из загадочных болезней, которые плодят странных радиационных мутантов.
   - Нет, Иван Адамович, - всё еще робко возразил Махов, - хоть это и неприятно для меня самого, но, видимо, какой-то эпилептический приступ, связанный с перенапряжением.
   - Да уж, да уж, - согласился Лапшин. - Наслышан. Но ты уж слишком резво бросился в науку.
   Иван Адамович решил, что пора сменить множественное число в обращении к Якову Семёновичу, чтобы физик ощутил отеческую атмосферу общения. Махов заметил это, и у него появилась надежда, несмотря на загадочное "наслышан".
   - Ну, ладно. Давай посмотрим, что ты там натворил, - без перехода добавил Лапшин и поставил кассету.
   Хрунев сделал запись с момента пуска компьютерного комплекса, и когда на экране появились концентрические круги, Махов уставился на них как полевой суслик, завороженный этой картиной. Он догадался, что здесь отражена проверка сенсорных каналов компьютера, и восхитился совершенством и красотой, с которой она проходила. Ничего подобного до настоящего времени ему не доводилось видеть. Он с завистью подумал об оборудовании, которое, конечно, превосходило то, что находилось в его распоряжении. Но вот пошли вопросы Осоргина, и Махов насторожился. Когда на экране появилась надпись: "Я - Павлина Тимофеевна Парфёнова", он не сразу сообразил, что это тетя Паша, а когда до него дошел смысл прочитанного, ему показалось, что сейчас с ним снова случится приступ.
   - Да ты не переживай, Яков Семёнович, - успокоил его Лапшин, - здесь все свои. Пока твоя тайна с нами - спи спокойно. Ведь уголовные кодексы - они не для нас пишутся.
   При этих словах Храпов вздохнул полной грудью, так, что она выкатилась у него колесом, и расправил плечи. Он доброжелательно стрельнул глазами в физика, как бы говоря: "Знай наших!"
   Но всколыхнувшиеся чувства некуда было девать. Яков Семёнович медленно преодолевал их, стараясь успокоиться и вернуть ясность мысли. Прошло еще несколько минут тягостной неуверенности, пока в нём не произошли изменения достойные сознания ученого. Он оценил насколько необыкновенно то, что он видит сейчас.
   - Остановите, - сказал он окрепшим голосом, - мне необходимо просмотреть всё сначала.
   Лапшин одобрительно кивнул и вернул запись к первым кадрам.
   При вторичном просмотре Яков Семёнович уже не переживал. У него включились в работу все активные слои сознания. Изнутри, от копчика, поднималось непонятное уму ликование. Страхи и угроза уголовного преследования - выветрились из головы - осталась умственная машина. До настоящего времени он просто не мог предполагать, сколько неизведанного затронет его случайное открытие.
   Лапшин и Цербо с интересом наблюдали перевоплощения ученого, начиная испытывать при этом к нему некоторое уважение. У Лапшина зрелище вдохновения вызвало даже легкую зависть и он подумал, что несмотря на свои блестящие способности, никогда не поднимался до подлинных вершин науки. Этих способностей, как он ощутил, у него оказывалось недостаточно.
   Цербо хороший психолог и знаток человеческого поведения в условиях стресса и преследования, никак не мог понять, на какие силы опирается это отрешенное состояние физика. Махов вел себя так, словно и не совершил всего несколько часов назад обыкновенного убийства. Ведь, в сущности, он изучал сейчас неотразимые доказательства своей виновности, но он смотрел на них с какой-то особой точки зрения, словно улики могли представлять чисто академический интерес.
   Яков Семёнович извлек из кармана портативный компьютер, и молниеносно проверяя что-то на нём, едва слышно бормотал:
   - Боже мой, быть не может такого! Боже мой!...
   Еще не закончив вторичный просмотр, он решительно поднялся, выключил запись и сказал:
   - Мне необходимо проверить этот материал в своей лаборатории. Здесь нет возможности сделать полные расчеты и прийти к правильному заключению.
   - Ну, к заключению мы еще вернемся, - двусмысленно усмехнулся Иван Адамович. - Но сейчас, немедленно, нам необходимы некоторые предварительные выводы. Не только мы стремимся освоить ваши открытия. (После трансформации уголовника в ученого, Лапшин сделал для себя вывод, что с Маховым всё же следует обращаться вежливо и с уважением. Такая бесплатная форма значит, однако, немало для человека наделенного тщеславием.)
   - Как не мы одни? - спросил Махов упавшим голосом, ощутив сосущую пустоту в области кишечника. Он стал, уже было привыкать к мысли о безнаказанности в обществе "своих", и ему неприятно было услышать о возможных конкурентах Ивана Адамовича и их честной компании.
   - "Не одни" означает вот что: Пятнадцать лет назад был создан международный орган профилактики и борьбы с преступностью, в основе которой лежат научные достижения. Россия присоединялась к конвенции по МАКНАД, но не ратифицировала ее. И вот стоило только вам сделать свое открытие, - пошутил Лапшин, - как в Москве какому-то высокому чиновнику пришла в голову мысль ратифицировать конвенцию.
   - Почему вы не предупредили меня?! - Махов не мог скрыть охватившего его смятения.
   - А потому, Яков Семёнович, что это и для нас оказалось неожиданностью. Мы познакомились с новостями вот из этой бумаги, - и Иван Адамович протянул Махову предписание о создании базы МАКНАД в районе Заозёрска и Бол-Куяш-3. Лапшин понаблюдал, как Махов знакомится с документом, и когда тот кончил читать, продолжил:
   - В связи с этим возникает два вопроса, которые, я надеюсь, вы поможете нам решить, Яков Семёнович. Первый: если выбор МАКНАД является не случайностью, то почему? И второй: если они что-то обнаружили и о чём-то догадываются, то, как избавиться от подозрений и замести следы? И, решение, вытекающее из ответа на второй вопрос - прибегнуть к мистификации или свернуть работы.
   Яков Семёнович подкожно прочувствовал угрозу, которая может исходить для него от международного агентства. Там не спрячешься за широкую спину Лапшина и не отработаешь грехи. Выбор один - в команде Ивана Адамовича защищать тайну, защищать собственную жизнь. Значит, придётся идти до конца, как в разрушении аргументов следствия, так и в укреплении заинтересованности Лапшина в своих открытиях. А возможности здесь раскрывались беспредельные.
   - Я могу высказать предположение, - осторожно начал он. - Точный анализ потребует еще некоторого времени и работы, как я уже сказал, в моей лаборатории. Предположение такое: аннигилятор, как его очень удачно назвал Осоргин, возник совершенно случайно и никто не мог контролировать его соприкосновения с живыми существами. Первым его обнаружили мыши. Сколько маленьких трагедий разыгралось на складе радиоактивных пород - никому не известно. Но, как я понимаю, сейчас есть способ определить это. Поскольку в данном случае происходит процесс частичной аннигиляции, оставались более тонкие энергетические структуры, которые не могли существовать без материальных носителей. Оказалось, что современная биотехнология создала такие носители - биоэлектронные компьютерные системы. Микролептонные носители информации, или аксионные поля, описанные еще Татуром в антропокосмической теории суперструн, притягивались этими системами и, в свою очередь, оказавшись в материальной энергосистеме, вот эти тонкие носители информации, удовлетворяли свои собственные потребности, достраивая необходимые элементы, и возвращали частично аннигилировавшую материю в преобразованные блоки.
   Махов задумчивым взором обвел слушавших его с интересом Лапшина и Цербо. Даже Храпов, не совсем понимавший, о чём идет речь, да и не нуждавшийся в этом, внимательно разглядывал физика, дивясь тому, что вопреки законам субординации этот ничтожный человек превращается в силу, от которой начинали ощущать зависимость и он сам, и его начальство.
   - Так вот что я могу предположить: биоэлектронные компьютерные системы находятся не только в лаборатории Осоргина, они обслуживают и некоторые спутники, траектория полета которых могла проходить над Заозёрском. Тонкие носители информации, которые оставались после мышей, могли быть интегрированы в компьютерные системы спутников, и привели к созданию измененных алгоритмов, или делали их функционально непригодными. Если подобные нарушения зафиксировали службы слежения, они могли связать это с какой-то деятельностью в Заозёрске. Впрочем, мое предположение нетрудно выяснить и сейчас. У вас есть возможность получить справку в службах слежения, Иван Адамович?
   Лапшин, заворожено слушавший Махова, очнулся и кивнул.
   - Да, конечно, - он с секунду подумал и решил: - начнем с ближайшей станции - Байконура.
   Через диспетчера и операторов он добрался до директора станции Трегубова, и, проверив по карманному компьютеру его данные, связался с ним.
   - Вадим Гаврилович, - начал Лапшин, когда Трегубов появился на экране правительственной связи, - вас беспокоит председатель комитета по ядерной энергетике депутат Лапшин.
   - Я вас узнал, Иван Адамович. Чем могу быть полезен?
   - В одной из лабораторий научного городка Бол-Куяш-3, произошли энергетические выбросы, которые, как мы предполагаем, могли повлиять на работу систем спутников, программы которых обеспечиваются биоэлектронными компьютерами. Не зафиксировала ли ваша служба чего-то необычного в работе спутников подобной серии?
   - Это требует проверки, - задумчиво ответил Трегубов. - Но вряд ли я могу дать вам нужную информацию. Наша задача - траектория полета. Я могу сказать, какие трассы проходят над этим районом, а насчет работы систем ответ можно получить в Новосибирском исследовательском центре космоновигации.
   - Хорошо. Давайте трассы и номера спутников.
   Трегубов отбил на компьютере запросы и сразу же перегнал ответы Лапшину. Выходило, что над Заозёрском проходят трассы двух спутников отвечающих требованиям условий - один военный и другой - системы МВД. Лапшин сделал по ним запрос в Новосибирский исследовательский центр. В конце концов, на запрос ответил начальник лаборатории изучения систем обеспечения спутников, Зиновий Маркович Либерман.
   - Вас интересует необъяснимое изменение алгоритмов в системе обеспечения? - поинтересовался он, после того как Лапшин представился и сообщил номера спутников. - Подобные запросы мы получили от НАСА и Франсспейс. Что же касается наших спутников, то для получения сведений о них требуется специальное разрешение.
   Либерман немного подумал и улыбнулся.
   - Но поскольку ваши вопросы сформулированы с достаточным знанием дела, я могу устно подтвердить, что на спутнике РИС-641 обнаружена подобная странная неисправность. Он выведен с орбиты и сейчас изучается.
   - Зиновий Маркович, у меня просьба: подготовьте все полученные по РИС-641 материалы и перегоните в лабораторию ЛИР-13. Официальный запрос получите через час.
   - У меня нет возражений, - улыбнулся Либерман, - и встречная просьба: поделитесь сведениями, если сумеете приоткрыть тайну этих неисправностей.
   - Непременно, - заверил Лапшин.
   Он отключил связь и посмотрел на Махова.
   - Так вот, Яков Семёнович, твои аналитические возможности надёжнее и эффективней наших служб космического слежения. Теперь мы знаем, откуда дует ветер - у НАСА и Франсспейс над Заозёрском пострадали спутники и их хозяева забили тревогу, и заинтересовались - как это происходит, и что за чудеса творятся на Бол-Куяш-3. Я думаю, мы сумеем изобрести для них что-нибудь встречное. Есть соображения, Яков Семёнович?
   Махов почувствовал, что доверие и ответственность открыли новые силы в его сознании. Совсем недавно для собственного спасения он едва додумавшийся до версии направляющей следствие по ложному следу, но при вопросе Лапшина почувствовал, что у его фантазии открылось второе дыхание.
   - Да, соображения есть, и они лежат на поверхности. Ничего не надо выдумывать, только немного утаить. И главное - лаборатория Осоргина должна исчезнуть.
   - Как исчезнуть? - полюбопытствовал Цербо, оценивший здравый смысл в предложении Махова. "У этого засранца действительно неплохие мозги".
   - Исчезнуть с той информацией, которая у нее имеется сейчас, а на месте ЛИН-12 должно появиться что-то похожее.
   - А как же люди? - лукаво спросил Нестор Кириллович, как и Храпов не перестававший удивляться резкому превращению Махова.
   - Люди - ваша забота, полковник, - отрезал Махов. - Для этого не требуется большого ума.
   Цербо прикусил язык, а Лапшин одобрительно рассмеялся.
   - Да, - подтвердил он, - каждый должен заниматься своим делом.
   - Смею заверить, - твердо заявил Махов, чувствуя поддержку и открывая в себе неведомую уверенность, - что мы проведем представителей МАКНАД вокруг пальца.
  
   Проконсультировав "кальмаров" Храпова и подготовив официальные формы для проведения намеченных мероприятий, Нестор Кириллович Цербо решил, что на сегодня хватит. Какие бы красоты ни сулило ему будущее, он любил жить каждый день. Он любил вкус и "кайф" ощущений жизни, ее приятные и сладостные стороны, и готов был участвовать в них всем своим могучим телом и бурным темпераментом. Поэтому Нестор Кириллович не отправился домой, а поехал к Софье Шамшуриной - своему пьянящему источнику, из которого до сих пор не мог никак напиться. Да заодно хотелось поделиться с ней сомнениями, продолжавшими грызть его. Софья умела на лету схватывать существо вопроса, проникая в суть проблем своим беспринципным умом, оснащенным каким-то первобытным чутьем, со смехом делая выводы, которые его ум только начинал постигать. Ей было приятно приобщаться к его успеху.
   Странное слияние их судеб произошло много лет назад, когда Нестор Кириллович был начальником районного отделения милиции. Мать Сони, за четверть самогона подговорила своих многочисленных любовников убить надоевшего до оскомины мужа. Пока того хоронили, добровольная вдова старалась всячески замять дело, обирая убитую горем свекровь и подкупая кого только можно - от патологоанатома до участкового. Колесо следствия, однако, докатилось до Цербо. Прежде чем принять решение о возбуждении уголовного преследования, он, не без любопытства, решил взглянуть на любвеобильную бабенку. Елизавета Шамшурина пришла с дочерью четырнадцати лет. И когда дело не склеилось, Сонечка выступила вперед, и, глядя на Нестора Кирилловича своими серыми нагловатыми глазами, увлажненными где-то в притягательной дали (а длинные ресницы делали эту даль бездонной) произнесла: "Мам, дай-ко я дяденьку попрошу"... И столько в ее облике и не по годам сложившейся фигуре было вызывающего и призывно-сладострастного, что даже видавший виды Цербо обалдел. Он бестолково уставился на Соню, сглотнул набежавшую из сжатых желваков слюну, и, превозмогая наваждение, тряхнул головой. "Дочка-то сиротой осталась?" - охрипшим голосом нелепо спросил он. Елизавета, нутром уловившая смысл происходящего, согласно закивала головой: "Сирота, сирота, на меня на одну у нее надёжа"...
   С секунду поразмышляв о том, как отделить мамашу от дочери, Цербо пришел к выводу, что лучше совершить сделку через добрые отношения: "Мало ли что закатится в детскую головку, если посадить мамашу". - "Ты вот что, - сказал он Елизавете, - иди, дело прикроем, и тебе поможем. А Соню мы по своей линии отправим на обучение - хорошим специалистом станет".
   (В тактике Цербо не просчитался, да и маяться с полуродной тещей пришлось не долго, - мужики, боясь ее показаний, скинули Елизавету с шестого этажа, так что она ни жива ни мертва оказалась в районной психушке).
   Цербо не удержался и в тот же день затащил девочку на служебный диван. Ничего нового он ей не открыл, но сам обнаружил бездну блаженства. Лежа в полном томном изнеможении, он приблизил к себе ее лицо, с прилипшими к чистому лбу темными кудряшками, и с потемневшим взором произнес осевшим голосом: "Увижу с мужиками - убью!" Соня заливисто рассмеялась: "А мне и тебя, дедушко, хватит". Он свирепо ударил ее, и тут же, задыхаясь, начал целовать...
   Рожать Соня не могла, но жену Цербо не стал искать, наверняка зная, что его телом Соня ни с кем не поделится. Уже десятый год они составляли с Соней одно странное целое.
   - Ну, Сонечка, или грудь в крестах, или голова в кустах, - произнес Цербо, когда она с неизменной улыбчивой лаской в глазах заботливо обхаживала его, освобождая от обуви и лишней одежды.
   - Что такое, Нестерко, - она прижалась к щеке и слегка укусила за ухо.
   - Большое дело затеяли. Давай поглядим вместе - видать ли дно, - он прижал к себе ее горячее и словно обволакивающее тело и, позабыв, что хотел сказать, повалил на ковер.
   Позже, попивая любимый коньяк и закусывая острым мясом, которое для него расстаралась приготовить Софья, он говорил:
   - На такую крутизну замахнулись, Соня, аж голова кружится.
   - Нешто тебе меня не хватает? - похлопывая по щеке Нестора Кирилловича, рассмеялась Соня.
   - Хватает, хватает. Да и туда надо. Человеку всегда хочется больше, чем он имеет, - философски заключил Цербо. - А здесь всё - и власть без конца, и денег немерено.
   - И чего ж ты задумался?
   - Дело кровавое получается.
   - Ой, не смеши, Нестор! От Каина льется кровь человеческая, а кто в живых, да в славе? - Да только тот, кто ее льет.
   - Не забоишься со мной пойти?
   - Да куда ж я без тебя-то. Пойду, коли возьмешь.
   Прощаясь, Нестор Кириллович ласково прижав к себе Софью, произнес:
   - Ну, успокоила. Пойду головы рубить. - Он отступил к двери и, чуть помедлив, добавил: - Девчушка тут одна, российский талант по гимнастике; да не повезло - дочка Осоргина. Не хотелось бы, чтобы за ней присматривали головорезы Храпова. Может, подержишь у себя? Я охрану наружную поставлю.
   Софья рассмеялась.
   - Вон ты чего хотел! На гимнасточек любишь смотреть, - ревниво добавила она, - челюсть падает. Хочешь, чтобы на шею тебе повисла, или уже висит?
   Взгляд Цербо потемнел.
   - Не дури, Соня. Ее ждёт общая участь, да пусть хоть умрёт по-человечески, без уголовной грязи. Так примешь, или искать другое место?
   - Веди, присмотрю. Пусть поживет деточка сладко, раз ты такое для нее задумал. Уголочек себе готовишь на том свете без пламени адского, - всё еще зло пошутила Софья.
   - Уймись, всему есть предел, - сказал Цербо, имея в виду то ли собственную жестокость, то ли неуместные шутки Софьи.
  
   По своей натуре Максим Акимович Осоргин был человеком философского склада ума. В его опыте склонность к размышлению обостряла светлую и темную стороны бытия. Свет позволял радоваться жизни, примиряться с нею, отвоевывая стойкие островки оптимизма; проникновение в темную сторону, не вызывало эпидемии пессимизма, но расширяло основу печального взгляда на существование рода человеческого. Всё, что относилось к точным наукам, Максим Акимович считал областью ремесла и говорил, что, слава Богу, есть такая вещь как история, сохраняющая человеку что-то человеческое. Он принадлежал к редкой категории людей, которым важно не знать, а понять. Он говорил - если мы не поймем что знаем, мы ничем не будем отличаться от компьютера.
   Хорошее знание истории выработало у Максима Акимовича особое ощущение времени и своей связи с обществом. Вот и сейчас, он не без горечи отметил, что ничего в российском начальстве не изменилось, и оно готово ради мелькнувшей возможности нажиться, спустить шкуру всем - кто этому поможет, и кто этому помешает. Когда на попытку связаться с домом ему ответили, что все средства связи контролируются ФСБ, Осоргин понял, что лаборатория превращена в клетку. Оказывается, он был последним, кто узнал об этом. Сотрудники лаборатории уже находились в курсе дела, но странно, не протестовали, а как-то притихли. "Если они пошли на такое, значит, пойдут до конца", - подумал Максим Акимович, и у него нехорошо засосало под ложечкой. Он не отличался храбростью, но был вспыльчив и обладал высоким чувством ответственности. К тому же он являлся руководителем лаборатории, и сотрудники были вправе рассчитывать на его активность.
   "Если я сейчас начну, - размышлял он, - то, несмотря на всю свою трусость, не сверну, и тогда мне будет плохо. Но кроме меня этого сделать некому".
   Его решительность находилась в состоянии неопределенного колебания, когда появление Хрунева внесло в размышления новые обстоятельства. Майор потребовал опечатать оборудование и на некоторое время попросил сотрудников Осоргина подождать в комнате отдыха до принятия окончательного решения по роведению работ. Просьба сопровождалась появлением вооруженной охраны. Стало ясно, что и Максиму Акимовичу, и его коллегам не предлагается никакого выбора.
   - А с вами, Максим Акимович, - обратился Хрунев к Осоргину, - хочет поговорить депутат Лапшин.
   - О чём можно говорить с этим бандитом! - закипел Осоргин. - Что за секретность! Вы имеете дело с живыми людьми. Мы стали свидетелями убийства человека, но вместо правовых действий по отношению к преступнику, вы занимаетесь шпионскими играми, а мы, свидетели, сами становимся жертвами произвола и беззакония!
   - Думаю, ваши эмоции здесь не уместны, - холодно отрезал Хрунев. - Постарайтесь понять точку зрения Лапшина и мой совет - не отказывайтесь от сотрудничества с ним.
   - Я в ваших лакейских советах не нуждаюсь! - прошипел Максим Акимович.
   - Пройдите за мной, иначе я вынужден буду применить силу, - уже без светского очарования и с заметной угрозой в голосе процедил майор.
   Осоргин представил, что сейчас с ним поступят так же, как поступают с преступниками в телевизионных сериалах, его передернуло, и гордо вскинув голову, он последовал за Хруневым.
   В кабинете отдела безопасности, куда майор привел Осоргина, находилась парочка, присутствовавшая при "снятии показаний" с Парфёновой и еще один, словно изготовленный и прямоугольников гражданин, которого Максим Акимович сразу окрестил "Носорогом".
   - Располагайтесь, - Лапшин широким жестом пригласил Осоргина к столу. На белоснежной скатерти был сервирован обед на четыре персоны с изяществом и ароматами первоклассного ресторана, - Сегодня на нас свалилось слишком много волнений, Максим Акимович. Я думаю, ни вам, ни нам, не мешает подкрепиться. Как говорил Мартин Лютер: "На сытом брюхе - веселая башка". Давайте и мы, перекусив, найдем что-нибудь утешительное в нашем положении.
   Красноречие Лапшина оставило Максима Акимовича равнодушным, но при виде пищи он вспомнил, что не обедал сегодня и испытал, несмотря на внутреннее беспокойство, чувство здорового голода. Это чувство он расценил как проявление подсознательного спокойствия. Как человек вежливый, он не стал отказываться от приглашения и сел за стол на указанное ему место.
   Изысканное меню и вкусовые качества съедаемого, снова разбудили недоверие и раздражение Осоргина. Ему с сотрудниками тоже приходилось обедать в столовой городка, но никогда их кухня не приближалась к таким совершенным стандартам. Во время обеденных перерывов их обслуживало роботизированное оборудование, где пластмассовая посуда, груженая безвкусной пищей, появлялась и исчезала, пробежав по стерилизованному транспортеру. Эти же кормили себя вещами, о которых средний потребитель мог читать только в журналах светской хроники. Поэтому к окончанию обеда душа у него не размягчилась, а ожесточилась и была полна чувством омерзения к начальству и непреклонности к их предложениям. Но обед Максим Акимович скушал полностью, с удовольствием ощущая, как пища без проблем усваивается его пищеварительным трактом.
   - Максим Акимович, - ласково начал Лапшин, поцокивая языком и с легкой икотой ковыряясь в зубах белоснежной зубочисткой, - нам хотелось бы получить ваши заключения, разумеется, в пределах информации, которой вы располагаете по этому неординарному явлению.
   - Что вы имеете в виду?
   - Я понимаю вас, - успокоил Лапшин. - Вас интересует восстановление справедливости, то есть объективное разбирательство и решение по факту убийства? Этим пускай занимаются органы правопорядка. Но мы-то ученые. Мы должны понять - что же произошло; откуда пришла необычная информация; почему она попала в ваши компьютеры; что ее привлекло туда; как она будет вести себя в системе; откуда берутся несуществующие строительные материалы; насколько безопасно это явление или, может быть, существо - этот, - Иван Адамович в поисках подходящего определения пошевелил губами, помогая себе рукой и выискивая слово где-то над головой Осоргина, - этот биоэлектронный кентавр.
   Лапшин перевел взгляд на физика ожидая ответа.
   - Мне необходимо интенсивное изучение феномена, а вместо работы приходится с недоумением отмечать, что ваши ревностные чиновники опечатывают оборудование.
   - Не волнуйтесь. Это было сделано исключительно в интересах правосудия, - доброжелательно заметил Лапшин. - Сейчас, в нашем присутствии снимут пломбы, и вот, капитан Храпов, сотрудник следственного отдела УВД, с вашей помощью произведет, если так можно выразиться, допрос... этого кентавра.
   - Ну, тогда другое дело, - сварливо согласился Осоргин и тут же раздраженно добавил: - Но всё это можно было сделать по-человечески, не вызывая ненужного напряжения у людей, не создавая видимости, что мы бесправные пешки.
   - Ох, Максим Акимович, - рассмеялся Лапшин, - вы же знаете, как всё это у нас происходит, - он посмотрел в сторону Хрунева и добавил: - Заставь дурака Богу молиться... А здесь столько всего... чёрт знает даже как это назвать! Да проживи мы еще не одну жизнь, вряд ли придётся встретиться хоть раз с чем-то подобным. А вы сами-то как действовали? - "Запретить! Взять подписку!" Так что не обвиняйте других.
   Максим Акимович со смущением был вынужден признать правоту Лапшина и с легким сердцем отдал ещё один бастион своего сопротивления. Лапшин же цепко наблюдавший за состоянием ученого, отметил положительные изменения и продолжал развивать наступление.
   - Так вот, Максим Акимович, я считаю, что одним из критериев безопасности такого кентавра будет его способность к некой идентификации с нами, или сопереживание человеческим ценностям. Если мы обнаружим у Парфёновой сохранившуюся любовь к родственникам, сочувствие нашим поискам, желание идти навстречу - это послужит определенной гарантией безопасности ее деятельности и подтвердит возможность использовать ее, или, скажем, применять для общего блага.
   Осоргин, уже почти с удовольствием слушавший Лапшина, должен был признать, что в его словах есть логика и здравый смысл.
   - Иван Адамовича почти торжественно начал он, - видите, как наши дороги могут миролюбиво пересекаться, не уязвляя самолюбия и не попирая человеческое достоинство.
   Надо сказать, что слова давались Максиму Акимовичу нелегко, и, вместе с тем, он отчетливо слышал свою речь, стараясь быть искренним: - Ведь логика, имеющая в своем основании общепринятые законы человеческого мышления - вещь нейтральная и убедительная. Если бы вы сразу начали в таком ключе, я думаю, между нами не нашлось бы места для недоразумений.
   Он набрал в рот воздух и не совсем гладко для себя закончил: - Что касается вашего конкретного предложения - я готов продолжить работу в тесном сотрудничестве с вами.
   При этом в душе Максима Акимовича шевелилось какое-то смутное недовольство собой. "Всё же есть подленькая черта в моей российской утробе испытывать удовольствие оттого, что тебе представился случай угодить начальству".
   В то время как Лапшин про себя отметил: "Вот так, дурень стоеросовый. Под нашу дудочку приятней плясать, чем строить из себя героя". Однако, вслух произнес:
   - Прекрасно, - он повернулся к Храпову: - Максимилиан Филиппович, займитесь протоколированием опроса, а вы, Георгий Васильевич, проследите, чтобы в работу были запущены все системы.
   Лапшин помолчал, упёршись указательным пальцем в лоб, всем своим видом демонстрируя энергичное размышление.
   - И еще, - продолжил он, снова обращаясь к Осоргину: - Появление нового направления работ не должно означать приостановления уже существующей программы. Включите в статьи расходов стоимость идентичного комплекта лабораторного оборудования и то, что еще сочтете необходимым.
   - Прекрасно, - обрадовался Максим Акимович, - мне достаточно повторить заявку и добавить в нее не более десятка наименований.
   - Вот и договорились.
   И тепло распрощавшись с восхищенными и готовыми к ревностной службе подчиненными, Иван Адамович отправился в лабораторию ЛИР-13.
  
   Сыч и Могила сидели около двери лаборатории, слегка напуганные, и следили за непонятными действиями Якова Семёновича. Они в буквальном смысле выполняли приказ Храпова "не спускать глаз с Лопуха", но до них уже дошли жутковатые слухи о том, что этот "Лопух" не так прост, и оставил от уборщицы "один только голос", то ли не так посмотрев на неё, то ли "брызнув своей водой". Они решили держаться подальше, положив на колени "цунами" - скорострельные японские автоматы, способные очередью разрезать человека на куски. Но сам Махов уже не обращал внимания на вооружённую охрану. Идеи, мелькнувшие в его голове во время просмотра плёнки с записью "чудесного воскресения великомученицы Павлины", - как он, не в силах удержаться от юмора, назвал переселение тёти Паши в компьютеры Осоргина, - принесли ему новый объём лёгких и возвели в степень мыслительные способности. Сейчас всё получалось - и в голове и в руках. Быть может, для кого-то одна только плёнка с записью событий в ЛИН-12 была бы недостаточным материалом для фундаментальных выводов, но Яков Семёнович нашёл в ней все базовые данные для компьютерного анализа и моделирования происходящих в микромире процессов. Когда в лаборатории появился Лапшин, Махов имел ответы на ключевые вопросы.
   - Ну, как, Яков Семёнович, - начал Лапшин, - наши сокровища не рассеялись как мираж?
   Махов серьёзно посмотрел на депутата и ответил:
   - Напротив, Иван Адамович, их оказалось неизмеримо больше.
   - Интересно, интересно, - пробормотал Лапшин, - В таком случае мне необходимо получить более полное представление о том, что вы обнаружили, - он улыбнулся, давая понять, что в их отношениях появилось новое качество, и закончил, позволив себе немного пошутить: - чтобы определить, какое хранилище потребуется соорудить для его содержания.
   - Присаживайтесь, - Махов широким жестом указал на жёсткий вращающийся лабораторный стульчик, - в двух слова об этом не расскажешь.
   Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями.
   - Обычная реакция протекает с использованием определённого горючего материала, что-то подобное сжиганию в печи дров.
   Лапшин согласно кивнул головой.
   - Иначе говоря - сколько топлива, столько реакции (или горения). Здесь же мы имеем дело с совершенно иным явлением. В нашем процессе источником реакции или аннигиляции, становится некая основополагающая субстанция, которая сама по себе лежит в основе всех материальных процессов. В известном современной науке мироздании нет ни одной частицы, которая не входила бы в реакцию с этим веществом. Практически его до сих пор и не обнаружили и не изучили. Оно настолько тонкое, что обладает нулевой энергией. Это что-то вроде праматерии. Древня наука называла это гунами (качествами), приводящими в движение все последующие энергетические уровни материи. Наука сумела это описать как состояния физического вакуума и торсионных полей. Когда мы имеем дело с сознанием, мы имеем дело с аксионными полями и суперструнами. Воздействие, оказанное возникшим процессом на материю нарушило симметрию физического вакуума. Но не будем углубляться в научные дебри, - он слегка помедлил, - Что означает описанное мною явление? - Оно означает, что цепная реакция этого вещества должна вызвать аннигиляцию материи, "отменить" её существование, и топливом подобного реактора станет весь видимый космос!... Но аннигиляция не произошла! - на выдохе закончил Махов.
   Он снова набрал в лёгкие воздух, выпятил грудь и, подняв указательный палец, как строгий учитель в назидание расшалившемуся ученику, вопросил:
   - Почему?!...
   - Почему, - после некоторой паузы потухшим голосом снова произнес Махов. - Ответ один: :этот процесс управляется. Этот процесс управляется сознательно. Каким может быть сознание, совершающее чудо? Ведь согласно расчетам должна произойти тотальная цепная реакция, а если этого не произошло, то только потому, что это сознание способно формировать законы вселенной и изменять их... Это ВЫСШЕЕ СОЗНАНИЕ! - Махов часто заморгал и уставился на Лапшина, словно только сейчас сообразил, что именно с его языка слетели такие несуразные слова. Он затих, и некоторое время сидел, словно это святотатственное заявление превратило его в соляной столб, как неосмотрительную жену Лота, оглянувшуюся на испепеление Содома и Гоморры. Наконец он сглотнул слюну, набежавшую от неконтролируемых эмоций, и всё же закончил, не сходя со скользкой почвы своих еретических умозаключений:
   - Изменение физических законов - это и есть чудо. Такое чудо произошло на наших глазах... - и уже бесцветным голосом добавил: - Я его спровоцировал, но Высшее Сознание действовало так во имя спасения мироздания.
   До Лапшина словно не дошел зловещий смысл слов сказанных о неизбежной аннигиляции. Подняв брови домиком и задрав подбородок, он спросил довольно игривым тоном:
   - Это что же выходит? - Мы получаем оружие для шантажа самого Господа Бога?
   Махов посмотрел на шефа квадратными глазами, кивнул головой и тихо произнес:
   - Выходит, что так...
   Видимо эта мысль чем-то особенно понравилась Ивану Адамовичу. Он поднял обе руки, постукивая между ними пальчиками, похмыкал и покрутил головой. Потом ясно улыбнулся Махову.
   - Ну, ладно, успокойся, Яков Семёнович. Я думаю, Господь Бог не стал бы изменять законы физики для спасения вселенной, а просто поразил бы тебя жезлом своих болезней, а геологов не надоумил набирать пробы опасных пород земли. Если такая сила идет к нам в руки, значит, она решила, что мы найдем ей достойное применение.
   Махов промолчал, но в голове у него мелькнуло философское эссе на тему о том, что эти конечные процессы, которые попали к нему в лабораторию, следствие деятельности не одного поколения ученых и происходили на фоне деятельности всего человечества, и открывшие их мышки не могли быть объектом моровой язвы или Божественного возмездия. Но он промолчал, потому что вздумай он возразить, Лапшин указал бы и на солидную долю его личной вины.
  
   Грузовой самолет, принадлежавший центральной базе технического обслуживания МАКНАД, - ГТ-206, прозванный за огромные размеры и способность глубоко погружаться при посадке на воду "Кашалот", делал второй вираж над аэродромом военно-воздушной базы Челябинска. Диспетчер или проспал, или страдал бюрократическим недоверием, но он с патологической тщательностью проверял все данные "кашалота", так что пилоту пришлось пойти по спирали, чтобы удовлетворить претензии авиадиспетчера. И, наконец, когда показалось, что все вопросы получили необходимые ответы и дана команда на посадку, с земли, вдруг, как горох посыпались фразы:
   - Почему не получено разрешение на разгрузку самолета?! Что у вас на борту?! ГТ-206, я вам запрещаю посадку!
   Все эти грозные и лишенные здравого смысла команды решительно запоздали. Кашалот выпустил шасси, и они уже чиркнули по посадочной полосе. Барк, находившийся в кабине пилота и слышавший переговоры, приправленные доброй порцией смачного русского мата, увидел, что наперерез самолету стремительно несется роботизированная грузовая площадка. Через мгновение она заблокировала посадочную полосу. Барк уже сгруппировался, готовясь встретить неизбежный удар. В голове промелькнуло две мысли: Если всё обойдется - неизбежно пострадает оборудование, и, вторая - что после этого будет с предсказанием Мастера?
   Но всё обошлось. "Кашалот" готовился для всяких неожиданностей. Это была крепкая и надежная конструкция, приспособленная к посадке в экстремальных условиях. Оперативная доставка грузов в любую точку земного шара - была его предназначением. Пилот автоматически отреагировал на опасность, выбросив впереди самолета пневматический контейнер. Контейнер надувался взрывом, мгновенно принимая внушительные размеры. Оболочка контейнера ударила грузовую площадку, отшвырнув ее в сторону на несколько метров с громким хлопком. Самолет едва заметно тряхнуло и, благополучно преодолев инерцию, он замер на площадке.
   Барк оглядел пространство. Занималось раннее утро. Аэродромом затянула туманная дымка. Недалеко от взлетной полосы лежала перевернутая грузовая площадка; на самой дорожке, шевелясь как гигантское насекомое, опадал пневматический контейнер выброшенный "кашалотом". Примерно метрах в трехстах от них, под маскировочной сеткой, выступали призрачные силуэты истребителей-перехватчиков, а слева, возвышался центр управления полетами. Чуть подальше, начинались административные и служебные строения. Едва, взвыв на высокой ноте, замолк гул двигателя, раздалось трели сирен, и они увидели, как от административных корпусов отделились три машины. Две из них оказались пожарными, а в третьей сидело несколько вооруженных людей. Барк понял, что опасная посадка и странное начало его пребывания на Челябинской земле не случайны и приготовил документы. Перед подписями и печатями этих бумаг могли отступить армии всех континентов. Кроме полномочий, подтвержденных ООН, у него на руках имелось решение о ратификации конвенции по МАКНАД, подписанное всеми властными структурами России.
   Пожарные машины, не доезжая до "кашалота" остановились, определив, что в их помощи нет нужды. Армейский "ГАЗ" с вооруженным патрулем подрулил к раскрывшемуся чреву ГТ-206.
   Поняв, что майор, который, видимо, в данное время олицетворял власти аэродрома, не собирается представляться первым, Барк вышел на бетон и остановился, ожидая, когда кто-нибудь вылезет из машины.
   Через минуту затянувшееся бездействие сторон стало выглядеть нелепо и, осознав, что очередь за ним, майор через бортик выставил перед собой обе ноги и сам потянулся следом за ними. Он постоял еще пару секунд, а потом нехотя приблизился к Барку. Автоматические привычки, выработанные нормами устава, все-таки взяли свое, и он представился:
   - Комендант аэродрома майор Суриков.
   - Господин майор, - как и положено это был тон старшего по званию дающего урок поведения захамившему офицеру, - распоряжения о прибытии нашего самолета были многократно подтверждены. В действиях диспетчера ошибки могли быть сделаны только сознательно, и по ним будет назначено служебное расследование. Но действия наземных служб и ваше, в частности, вызывают не меньшее удивление. Или вы сумеете доказать, что грузовая платформа случайно оказалась на взлетной полосе?
   Майор Суриков явно перезрел в своем звании. Не исключено, что это обстоятельство имело отношение к известной российской слабости, которая заметно отпечаталась на пористом фиолетовом носу. Но чувствовалось, что сложные жизненные переплеты для него не новость и претензии Барка Суриков выслушал со спокойным равнодушием.
   - Представьтесь и предъявите ваши документы, - флегматично произнес он.
   Барк решил, что не стоит затягивать конфликт, и протянул документы. Международные и Московские грамоты, казалось, не произвели впечатления на майора, но когда он дошел до предписания командующего Челябинским военным округом генерал-лейтенанта Красавина, лицо Сурикова отразило гамму эмоций, утратив все мажорные оттенки. Он прочитал бумаги в обратном порядке. До него дошло, что не Барк находится в зависимости от него, а совсем наоборот.
   - Извините, господин комиссар, произошло недоразумение, - выдавил он из себя, протягивая документы и стараясь вернуть на щёки розовый цвет.
   Барк промолчал. Все эти люди слишком привыкли к демонстрации силы. Им требуется доказательство, что человек, с которым они вошли в контакт, выступает от имени вершителей их судеб. Если за спиной просящего нет тяжеловесной поддержки - с ним можно не считаться. Этот майор, на полугражданской должности, признаёт только зависимость, но никак не обязанности или дисциплину.
   - Отдайте, майор, распоряжение, чтобы не препятствовали разгрузке самолета и обеспечьте нашим специалистам необходимую помощь, - Барк сделал небольшую паузу, добавив для верности: - Или требуется дополнительное обращение к Красавину?
   Майор уже осознал, что ему придётся иметь дело с командующим военным округом, если он срочно не исправит собственную глупость. Стоявший перед ним комиссар, хоть и иностранец, но явно отлично ориентировался в российских порядках. От этого открытия он ощутил близость опасной черты, за которой начинается очередь на бирже труда, и поспешно заверил:
   - Сейчас всё будет исполнено, господин комиссар.
   Строительством баз и опорных пунктов МАКНАД занималась компания "Glowers & Forbst". Два расторопных рабочих в фирменных комбинезонах с вспомогательными роботами, установили пневматический ангар и, получив помощь со стороны администрации аэродрома, приступили к выгрузке оборудования. Все не участвующие в процессе исчезли. Майор Суриков пропал сразу, то ли не рискуя больше гневить всесильного комиссара своим присутствием, то ли, что вероятнее, поспешил успокоить возбужденные нервы проверенным способом.
   Закончив хозяйственные дела, Барк решил, не откладывая выяснить, кому он обязан оказанным приемом. Он сел в микроавтобус, пока еще принайтованный в чреве "кашалота", и по собственной информационной сети затребовал личные дела диспетчерского состава аэродрома с идентификацией голосов. Полученные данные позволили ему определить исполнителя переговоров с пилотом. Он отпечатал фотографию с биографическими данными и направился на диспетчерский пульт управления полетами.
   В помещении пульта, накрытом цельным стеклянным колпаком, находилось несколько офицеров. Экраны радаров были пусты, и группа людей выглядела беззаботно, обсуждая что-то вызвавшее общий интерес, но явно не имеющее отношения к работе. Тот, который был нужен Барку, сидел вполоборота к двери.
   Барк остановился около рыжеватого крепыша, уже заметившего комиссара, но сделавшего вид, что его интересует что-то с противоположной стороны.
   - Капитан Чикмарёв?
   Капитан поднял волоокие глаза, развалился в кресле и процедил:
   - Ну. А ты кто такой? - Он повернулся в сторону коллег: - Мужики, кто у нас смотрит за порядком? Почему здесь появляются посторонние?
   На Барке была форма полковника полицейских войск ООН, и если гражданский человек мог и не знать, как читаются знаки отличия, то офицер, задавая такой вопрос, просто ломал комедию. Тем не менее, Барк произнес:
   - Я комиссар МАКНАД, имею звание полковника, что в вашем табеле о рангах соответствует генерал-лейтенанту. Правительство России предписывает подчиняться моим распоряжениям всем гражданам, не защищенным дипломатическим или депутатским иммунитетом. А это значит, капитан Чикмарёв, что я могу арестовать вас прямо сейчас, на рабочем месте.
   - Это еще за что? - всё еще с выражением ленивого равнодушия, но уже без прежней наглости поинтересовался Чикмарёв.
   - За умышленное создание аварийной обстановки, способной повлечь человеческие жертвы, - сказал Барк, наблюдая, как лицо Чикмарёва, с мимикой которого он отчаянно пытается справиться, отказывается ему повиноваться.
   "Видимо он считает, что заказчик этого преступления достаточно влиятелен и сумеет вызволить из любой неприятности. Здесь слишком надеются на законы банды. Ну, что ж, сейчас мы узнаем имя этого заказчика".
   Сила есть сила. И внешний вид Барка и его форма, хладнокровие и уверенность, с которой он держался, подействовали на Чикмарёва. Инициатива не принадлежала ему. Он осознал, что говорил не то и вел себя не так, и хотел бы сейчас всё спустить на тормозах.
   - Это вы прилетели на ГТ-206? - спросил он, машинально передвигая бумажки на столе.
   - Да, - ответил Барк, давая капитану возможность для отступления.
   - О какой аварийной ситуации идет речь? - слегка оправился Чикмарёв.
   - О той, которую смоделировала диспетчерская и наземная службы аэродрома.
   - А почему вы считаете, что в этом виноват я? - снова взялся за старое Чикмарёв.
   - Это бессмысленный разговор, - резко оборвал Барк. - Давайте-ка лучше выйдем на несколько минут из помещения.
   - А что мне с вами делать? - пожал плечами Чикмарёв.- Я на работе и к тому же нахожусь за диспетчерским пультом.
   "Глупость может уцепиться только сама за себя", - подумал Барк. Но с этим пора кончать.
   - Мне нужен результат, вам нужна свобода. Если начнется процедура следствия и будет назначена экспертиза торсионного поля, оправдания потеряют смысл.
   Капитан слышал о торсионных полях, но он не мог вспомнить, что это такое. От напряжения бесплодной памяти его неуверенность достигла предела, и он послушно поплелся за комиссаром.
   - Вы выбрали неправильный тон, Вячеслав Кузьмич, - заметил Барк, когда они оказались на улице. - Дело, в которое вы неосмотрительно влезли, может сегодня же кончиться для вас тюрьмой. И уже в зависимости от того, чем закончится дело вашего заказчика, срок может колебаться от пяти до пожизненного. Но в этом смысле вы представляете интерес для правосудия, меня же интересует только одно: кто сделал заказ на катастрофу при посадке ГТ-206?
   - Что я дурак на себя клепать компрамат? - Чикмарёв снова взял утраченную нотку. С логикой у него было явно не в порядке, и вежливое обращение иностранца он расценил как силу своей позиции. Приходилось "дожимать" бестолкового капитана.
   - Я вам кое-что объясню, а вы слушайте внимательно. - Барк оглядел капитана - ничего особого, рыженький, плотный, из дела следует, что занимался боксом. Откуда столько тупой спеси? - Так вот, Вячеслав Кузьмич, вы, видимо, не знакомы с методами современного сыска. Во-первых, сохранилась запись наших переговоров. Мы моделируем процессы и в результате возникает реальная картина и неопровержимое доказательство умысла. Любой прокурор поддержит такое обвинение. Во-вторых, если при благоприятном исходе вы окажетесь у меня на подозрении, вам придётся отчитываться за каждый свой шаг. Мы будем знать, куда вы пошли, с кем разговаривали, сколько денег израсходовали. Но не это главное. Вы не понимаете, во что влезли. Даже для вашего заказчика вы уже опасный свидетель и он постарается избавиться от вас при первом удобном случае. При всех раскладах назвать его имя - ваш единственный шанс.
   Чикмарёв молчал.
   - Мне некогда ждать, - произнес Барк. - Я могу подарить вам свободу, и мы расстанемся. Или же я прямо сейчас увожу вас в прокуратуру.
   Имея небольшие грешки, которыми его прижали, заставив при посадке "покалечить одного иностранца" капитан не предполагал такого развития событий. Иностранец не покалечен и занят не своими проблемами, а его, Чикмарёва. "Хвост" капитана не тянул на приличный срок, а с иностранцем "запахло жареным". Он представил тесную и душную камеру и понял, как быстро и безвозвратно может исчезнуть его комфортабельное настоящее. Но у него просто не поворачивался язык произнести имя. Наконец, Чикмарёв полез за ручкой. Барк понял его намерение. Он протянул компьютер.
   - Напишите здесь.
   Чикмарёв стал тыкать в буквы латинского алфавита. Через некоторое время у него получилось: "Hrapow Max..." Тут он долго шевелил губами и закончил вслух:
   - Максимилиан Филиппович.
   - Достаточно, - сказал Барк. - Идите работать. Коллегам скажите, что остановились на служебном расследовании.
  
   Еще до того как Лапшин направился в лабораторию Махова, у него состоялся разговор с полковником Цербо.
   - Нестор Кириллович, Храпов хороший специалист, но в основном там, где требуется грубая работа. Я не уверен, что он способен гладко и в нужном ключе провести допрос Парфёновой. А у вас имеется специальная система давления на самые чувствительные точки человеческой психики. Опробуйте ее на нашем "Кентавре".
   - Вы считаете, что если "Кентавр" подтвердит прогнозы относительно эффективности его использования, то мы сможем заставить его подчиняться с помощью техники, которая принуждает подчиняться обыкновенного человека?
   - Вот именно, Нестор Кириллович, именно это я и имею в виду.
   Цербо и Храпов расположились на местах, принадлежавших до этого операторам системы, и сейчас наблюдали как Максим Акимович готовился к встрече с перевоплощённой уборщицей. Осоргин учитывал не только пожелания, высказанные Лапшиным, он решил в процессе допроса провести энергетические замеры и сделать микроструктурный анализ тех блоков, в которых произошли изменения. Но, прежде всего, считал он, необходимо выполнить свой долг перед правосудием.
   "Носорога" - Храпова, он видел второй раз, а полковника Цербо ему приходилось встречать. Он знал, что полковник занимает важное место во всём, что связано с государственной опекой городка, особенно в той части, которая относится к засекреченным научным разработкам. Максим Акимович надеялся, что присутствие здесь полковника, прежде всего, имеет отношение к установлению криминальной истины и уже потом связано с возможностью возникновения новых научных направлений.
   Прежде чем включить систему, он повернулся к представителям власти и спросил:
   - Вы вместе будете задавать вопросы, или кто-нибудь один?
   - Допрос поведет капитан Храпов, а я сделаю некоторые уточнения, если потребуется, - ответил Цербо.
   - Хорошо, - согласился Осоргин, хоть, в общем-то, это и не имело значения, как и его первый вопрос.
   Места операторов находились на некотором расстоянии от Осоргина, но это не мешало обоим офицерам видеть всё, что будет происходить на экранах мониторов. Максим Акимович проверил работу всех вспомогательных и обслуживающих комплексов, готовность оператора и программиста, и снова обратился к Цербо и Храпову:
   - Итак, господа, если вы готовы, я включаю центральную систему.
   Они были готовы.
   Неуверенность Осоргина, находившая выражение в ненужных вопросах и излишней тщательности проверки оборудования, вытекала из сомнения, которое неопределенно, но настойчиво колыхалось в глубине его души. "Ох, как легко обмануть меня с помощью моего же поганого трусливого характера, - ругал себя Максим Акимович. - Ну, посмотрите на этих двух бульдогов! - Он скосил глаза на Цербо и Храпова. - Что им нужно от науки? - Только выпить ее кровь." Но он тут же начинал успокаивать себя и убеждать в обратном, потому что если начавшейся мысли дать зеленый свет, то придётся немедленно включать красный для всего, что он сейчас делал.
   - Павлина Тимофеевна, вы готовы сотрудничать с представителями правопорядка? - с вздохом обратился к экрану Осоргин.
   - Я готова, - послышался молодой низкий голос с легким металлическим звоном.
   Максим Акимович никак не ожидал, что ответ придёт не через зрение, а через слух и спросил слегка напуганным голосом:
   - Вы синтезировали звуковой блок?
   - Да, Максим Акимович, - последовал ответ.
   Осоргин покачал головой. Цербо и Храпов криво усмехались, словно им давно было известно то, чему удивлялся ученый.
   - Тогда беседу можно будет продолжить как на светском приеме, - пошутил Осоргин.
   Тетя Паша немного помолчала и ответила:
   - Мы можем вести нормальный разговор.
   - Гражданка Парфёнова, - откашлявшись, произнес Храпов, - нас интересуют обстоятельства, при которых было совершено убийство.
   При всей нелепости вопроса, никто не улыбнулся. (В конце концов, вопрос задавался покойнику, и живые люди рассчитывали услышать от него ответ). Не стала опровергать его главного противоречия и тетя Паша, однако, она возразила:
   - Я не являюсь гражданкой, так как не являюсь субъектом права. Обращайтесь ко мне "Павлина Тимофеевна" - будем считать это моим компьютерным кодом.
   Никто не ожидал такого глубокомысленного заявления от простой уборщицы и оба "представителя правопорядка" заерзали в креслах.
   - Ну, хорошо, - вместо Храпова первым сообразил ответить Цербо. - Не обращаёте внимания на некоторые неточности в формулировках, Павлина Тимофеевна. Для нас всё слишком необычно. Постарайтесь отвечать по существу. При вашей возможности владеть любой информацией, наши вопросы могут показаться малограмотными или некорректными.
   "Ничего себе, - подумал Осоргин, - полковник поет не хуже опытного психолога".
   - Я понимаю, - сказала тетя Паша, - и постараюсь облегчить вашу задачу.
   "Ничего себе!" - опять же не удержался от внутреннего комментария Максим Акимович.
   Первые вопросы, заданные Храповым, действительно относились к обстоятельствам убийства обладательницы механического контральто. Тетя Паша отвечала степенно и толково, давая по ходу рассказа разъяснения, которые характеризовали какие-то отдельные физические или химические явления. Она написала формулу вишневой наливки и длинную-предлинную формулу того вещества, которое было добавлено в наливку. При этом она заметила, что формула неполная и здесь отсутствуют элементы, находящиеся в неустойчивом состоянии.
   Ничего подобного Максиму Акимовичу видеть не доводилось. Он подумал, что расшифровка такой формулы потребует работы не на один день.
   А тетя Паша между тем, повышала качество изложения. В ее ответах появились не только формулы, но и картины преступления и кратенькие фильмы-эпизоды, характеризующие ее взаимоотношения с квартирантом Маховым. Она вернулась к рассказу о странных пятнах и проиллюстрировала изложение захватывающими картинами. Она показала и то, как слушает ее Махов и то, что перед этим видела сама тетя Паша. Когда она возникла в кадре как действующее лицо, Максим Акимович, не раз замечавший уборщицу на территории городка, отметил, что в собственной видиоинтепретации маховская хозяйка не без кокетства идеализирует себя, сбросив, по крайней мере, лет пятнадцать, а Махов выглядит ощутимо старше и что-то неуловимо отталкивающее присутствует в его облике. Он посмотрел на двух "силовиков" и подумал, что вряд ли они понимают, какие необыкновенные возможности раскрываются прямо у них на глазах. Это новая эпоха, качественно иной уровень знаний.
   Далее слух Осоргина стал выделять из общей беседы вопросы, которые Лапшин охарактеризовал как имеющие целью "выяснить способность идентификации с антропоморфным существом".
   - Павлина Тимофеевна, - говорил Цербо, - всё, что вы рассказываете - очень интересно. Но может быть вам легче будет понять наше затруднение, если мы вместе попробуем сформулировать сложные стороны нашего юридического казуса. Посмотрите, что происходит: вы даете показания, не являясь личностью, то есть объектом конституционных норм и норм процессуального и уголовного права. Вы не являетесь человеком в физиологическом смысле слова, а для чистого сознания у нас и законы не написаны. Не попытаемся ли мы вместе найти точки опоры для создания юридического прецедента, чтобы удержать все ваши показания в рамках закона и, таким образом, сделать неотвратимым наказание преступника?
   - Можно попробовать, - согласилась тетя Паша, - Но уточните свою мысль. В архивах компьютерной памяти и в каналах, к которым я подключена, нет блока правовых вопросов. Мне нетрудно выстроить сведения, которые опираются на законы природы, но право очень субъективная область, как правило, отражающая не объективные потребности человека выраженные в справедливости или морали, а заинтересованность силы, которая толкует эти потребности в свою пользу. Поэтому я могу опираться только на те ходячие представления, которые усвоила в бытовом общении со знакомыми.
   - Чудесно, - отметил Цербо. (Хоть здесь было и не понятно, что чудесного в рассуждениях тети Паши - ее толкование источника права или незнание его.)
   - Судьи, рассматривая ваши показания, - продолжил Цербо, - неизбежно будут опираться на собственное ощущение степени доверия к вам. Если мы стали почти свидетелями неординарных событий, которые сделали вас пленницей компьютеров, то для них это обстоятельство не может быть аргументом. Они подумают: "Это говорит специально созданная компьютерная программа". Поэтому, как вы считаете, что в вас в настоящий момент сохранилось чисто человеческого, благодаря чему мы могли бы вызвать сочувствие хотя бы присяжных заседателей?
   - Всё, кроме физиологических отправлений, то есть того, что связано с процессами метаболизма.
   - Это очень размытое определение. Ведь мы-то не знаем, относится, например, любовь к духовному, информационному процессу, или она связана с физиологией, сексуальным влечением?
   - Сейчас я люблю своих детей и родственников, я люблю всех людей, кроме преступников. Я понимаю, что преступники тоже люди, но они пленники рецессивной системы мышления, они не умеют созидать, и находят удовольствие в разрушении и незаслуженном потреблении.
   - Хорошо, хорошо. Давайте вернемся к любви. Насколько она сильна у вас к тем, кого вы считаете объектом своей любви?
   - Мне ее измерять в ваттах? - рассмеялась тетя Паша.
   - Ну, нет. Давайте подойдем к этому с точки зрения инстинкта самосохранения. Как вы считаете, он остался у вас?
   - Да.
   - А в каком виде? С чем его можно сравнить?
   Последовало молчание.
   Осоргин насторожился. Он уловил мысль, ради которой Цербо вел этот допрос. Ему показалось, что молчание уборщицы говорит о том, что и она тоже что-то заподозрила. Цербо и Храпов заерзали в креслах, словно обнаружили под собой канцелярские кнопки.
   - Этот вопрос беспокоит меня, - наконец ответила тетя Паша, - не кажется ли вам, что между свидетельскими показаниями и инстинктом самосохранения самого свидетеля, большая пропасть?
   - Но тут такой необычайный случай свидетельских показаний, - начал было Цербо.
   - Я понимаю, - прервала уборщица, - но не являются ли свидетельства растений на детекторе лжи Бакстера, или осциллограмма самого детектора, основанием для следственных процедур? Вам не обязательно предъявлять суду мои показания как свидетельство очевидца - суд в любом случае не получит возможности использовать их в таком качестве. Но мои показания являются достаточным материалом для того, чтобы следствие имело возможность получить факты.
   "Во, дает старуха! - с удовольствием подумал Осоргин, - ее мозги варят лучше, чем у меня." И тут же он должен был опровергнуть последнее утверждение. Действительно, своими высказываниями, не дающими прямого ответа, тетя Паша "выдала себя с головой". Косвенно она продемонстрировала свое уязвимое место - она боится небытия, значит, у нее присутствует инстинкт самосохранения. Совсем другой вопрос - как она сможет защитить жизнь?... По выражению лица полковника Максим Акимович уловил - Цербо зафиксировал, что Парфёнова попалась в расставленную ловушку. Кажется, понял это и Храпов. И вдруг, до Осоргина дошел смысл всего происходящего перед ним действия; замысел допроса, устроенный якобы с целью удовлетворения правосудия, и его форма. Он вспомнил о методах психологического террора, к которым прибегают спецслужбы, и до него дошло, как легко и ловко обманули и его и тетю Пашу. Теперь они могут превратить ее в оружие, которым будут пользоваться по своему усмотрению. Они знают ее слабые места, они узнают слабые места других, ей подобных, и смогут эксплуатировать уникальные возможности компьютеров с человеческим умом в своих интересах. Они начнут делать из людей компьютеры, как когда-то в Бухенвальде и Дахау из них делали дамские сумочки и перчатки. Он понял, что и его может ожидать подобная участь. Максиму Акимовичу стало страшно.
   Цепкий глаз Нестора Кирилловича отметил обмякшую фигуру учёного, его блуждающий взгляд, смятение на лице. Он представил, что может твориться в душе Осоргина, если он раскусил суть происходящего в действительности. Цербо оглянулся на двоих охранников, застывших около дверей и поманил к себе пальцем ближайшего. По татуировкам можно было понять, что это гвардия Храпова. В присутствии хозяина они реагировала на распоряжения Цербо. Когда приглашенный "кальмар" подошел, Нестор Кириллович сделал жест, чтобы тот наклонился и шепнул на ухо:
   - Вот что, сынок, возьми Осоргина и отведи в санчасть - пускай успокоится. Если потребуется, сделайте укол и даже свяжите, но глаз не спускать.
   Слова эти, сказанные почти одним шевелением губ, не мог услышать Максим Акимович, но они оказались доступными для слуховых возможностей Павлины Тимофеевны.
   - Я всё поняла, - неожиданно громко сказало металлическое контральто. - Максим Акимович, они хотят сломить нас и заставить работать на себя. Эти палачи заодно с убийцей!
   Цербо побледнел, услышав громогласное обвинение. Ему показалось, что проклятая старуха сделает с ним сейчас что-то страшное... Но ничего не произошло. Вскочил с помутневшим взглядом и бледным лицом Осоргин. Зловеще улыбаясь, с угрожающим видом поднимался Храпов. Нестор Кириллович взял себя в руки и тоже поднялся.
   - Неплохо, - медленно произнес он. - Ну, что ж. Если машина объявляет нам войну, я готов принять ее вызов.
   - Вы знаете, что я не машина, - беспомощно крикнула тетя Паша.
  
   Наташе было втайне приятно, что повесили фото стенд посвященный исключительно ей одной. Она честно и добросовестно протестовала, просила даже, чтобы вмешалась мама и уговорила директора не делать этого и дать Наташе хотя бы закончить десятый класс, а уж потом пусть прославляют, развешивают хоть во всех коридорах, но сейчас ей просто стыдно смотреть на себя как на какого-нибудь члена правительства. На что директор школы, Владимир Фёдорович Артюхин, возражал: "Наташа, твоя скромность достойна похвалы и известна всем. Но твой талант принадлежит не только тебе. Тебя показывают по телевидению, твои фотографии появляются в спортивных журналах. А в школе, которая тебя воспитала, мы не можем иметь даже скромного стенда. Пойми, то, что ты делаешь - это как манящая звезда, и для твоих сверстников и для тех, кто приходит в нашу школу впервые. Наша школа общеобразовательная, а не специальная, но благодаря тебе в ней больше гимнастов-разрядников, чем в иной спортивной школе." На это Наташа возражала, что благодаря не ей, а ее маме, ее системе тренировок и влюблённому отношению к делу.
   В конце концов, ее перестали убеждать и просто вывесили стенд. В центре была огромная черно-белая фотография, где она парила в воздухе и темная лента кольцами обвивала ее тело. Наташа проходила мимо, не поворачивая головы, но она знала, что та девочка, которая так легко взлетела над ковром, полна совершенства, грации и углубленной сосредоточенности, делающей ее еще прекрасней. Чувство прекрасного было свойственно ей как что-то неотъемлемое, позволяющее совершать то, что даже очень талантливые спортсмены достигали через огромные усилия и тренировки. Вот этим чувством она оценивала ту девочку, миг которой был остановлен в момент концентрации физических и духовных сил. Ей эта девочка нравилась, и она гордилась ею. От этого Наташе хотелось быть в жизни еще скромнее, внимательнее к людям; ей самой так много дано и она желала щедро делиться с другими всем, что имела.
   Сейчас ее вызвали из спортивного школьного зала, где она в летние каникулы занималась с гимнастами из младших классов, к директору. Наташа шла по пустым коридорам и могла немного повернуть голову и посмотреть на свои фотографии, не стесняясь посторонних глаз. Она сделала это чуть-чуть, мимоходом, не останавливаясь.
   В кабинете директора ее ждало радостное сообщение: Владимир Федорович сказал, что звонили из дома и просили сразу же прийти. Она и мама, вместе, отправляются в закрытый тренировочный олимпийский лагерь под Москвой. Елена Николаевна включена в состав тренеров олимпийской сборной команды по гимнастике. Наташа была бесконечно счастлива за себя и, особенно за маму, - наконец-то оценили ее уникальные тренерские разработки в подготовке гимнастов. Сколько ей пришлось пережить до такого признания!
   Когда-то мама окончила Челябинский институт физической культуры, став перед этим абсолютной чемпионкой города по гимнастике. Получилось так, что она училась с дочерью премьер-министра Африканской республики Мулулунгу Тенеке Луалобой. Та уговорила Лену поехать в их страну для становления национальной команды по художественной гимнастике. Подруги отправились в Африку. Но планы девушек очень скоро были разрушены. В Мулулунгу произошел переворот и премьер-министр оказался в общем рву с расстрелянными челнами своего кабинета. Тенеке подверглась преследованию. Чудом избежала трагической участи и Лена. Местные тон-тон макуты, разделившись во мнении, всё же отвезли худенькую белую девушку к людям ее цвета кожи. Ими оказались американские специалисты, налаживающие в Мулулунгу биоэлектронную систему информационного обслуживания. Возглавлял группу русский инженер и ученый Максим Акимович Осоргин. Солдаты выбросили Лену около ворот миссии и уехали. Американцы тронутые ее одиночеством и красотой, пригласили Лену, а когда узнали, что она русская, отвели к Максиму Акимовичу. Можно представить, что творилось с ученым, когда он смотрел на Лену. Он отдал ей две из трех комнат своего номера, а сам переселился в кабинет. Он забросил все дела и стал хлопотать о немедленном возврате документов Лене и ее возвращении на родину. Вещи и документы Лены Серебровой с трудом нашлись, но за то время, пока хлопотали о возврате документов и получении визы, произошло чудо. Сосредоточенный и отрешенный ученый встретил целомудренную, целеустремленную девушку в тот момент, когда ни тот, ни другой не хотели, да и считали, что не могут себе позволить никаких эмоциональных потрясений, способных внести изменения в жизнь. Они полюбили друг друга, как два потерянных в пустыне человека, с какой-то бережливой нежностью, словно понесли очень хрупкий сосуд. Лена, наконец, получила визу на выезд, а спустя некоторое время, Максим Акимович разорвал контракт, выплатил неустойку и уехал следом за Леной в Челябинск. Здесь они поженились.
   Эту романтическую историю Наташа прекрасно знала. Она знала, что в результате этого брака мама ушла из большого спорта как гимнастка и полностью посвятила себя тренерской работе. И мама, и папа были людьми, которые полагаются исключительно на собственные силы. Им не легко приходилось добиваться признания и успеха. Папа, в конце концов, получил лабораторию, где он творил собственные чудеса, а маму, без "сильной лапы", не подпускали к вершинам тренерской работы. И вдруг такое предложение! То-то мама обрадовалась, размышляла Наташа, подходя к дому.
   Прямо в подъезде ее остановил какой-то тип, предъявил документы сотрудника ФСБ и спросил:
   - Ты Наташа Осоргина?
   - Да, - ответила Наташа, неприятно пораженная этим бесцеремонным "ты".
   - Ты у нас теперь знаменитость и мне велено сопроводить тебя к мамочке, - как-то нахально ухмыляясь, произнес Карась Максим Васильевич, как было написано в удостоверении.
   Особенно для Наташи было неприятно то, что нахала зовут так же как и папу.
   - Хорошо, - холодно ответила она, - только сперва мне надо зайти домой.
   - Я человек "государев", на службе, - сострил Карась, - и у меня нет времени на ваши капризы. Машина ждет.
   Наташа нервно пожала плечами и последовала за лейтенантом.
   Немного пропетляв по улицам Заозёрска, машина "шеврале-лаваль", остановилась перед трехэтажным особняком, отгороженным от прочего однообразного жилищного ширпотреба высокой чугунной оградой. Со здания на ворота глядели глазки телекамер. После небольшой задержки, "шевроле-лаваль" вкатился во двор.
   Пока они ехали, Наташа начала осознать, что всё, что сейчас происходит, очень неправильно и тревожно, что мама не могла покинуть квартиру не дождавшись ее. Когда Карась предложил выйти и подняться на третий этаж, нервы Наташи напряглись до предела, а ноги перестали слушаться. Перед открытой дверью на третьем этаже Карась довольно грубо толкнул ее в спину. Она вошла в ярко освещенную комнату и увидела улыбающуюся женщину. Улыбка этого красивого лица, молочно-белого, с матовым свечением, не была доброй или приветливой, это была улыбка довольного гастрономическим блюдом людоеда. Наташе стало совсем страшно. Она вдруг со всей пронзительной очевидностью ощутила черту, за которой кончилось ее счастливое детство, а в жизнь вошло нечто несоизмеримо ужасное.
   - А-а, деточка знаменитая... - ласковым голоском заворковала молочная красавица. - Ну, заходи, заходи, я не кусаюсь. Мормышкой для папочки будешь. - И она мелодично рассмеялась.
   Все эти непонятные слова холодили Наташу, неожиданно нахлынувшее чувство страха словно сковало ее обручем. И вдруг ее пронзила мысль: "Это враги! Они хотят зла всей нашей семье! Может быть, они хотят, чтобы папа дал за меня выкуп? Но ведь мы не богаты. Тогда что?" - Мысли этого анализа отрезвили ее и вернули самообладание, как перед финальным выступлением на чемпионате. Она отстранилась от руки Карася, обдав его взглядом полным презрения, и спросила, обращаясь к молочной красавице:
   - Что всё это значит?
   - А то значит, мормышечка моя ненаглядная, что в клетку тебя привели. Да ты не бойся, позолоченную. Не будешь ершиться - сладеньким покормлю, а с непослушными я сама умею справляться, - и красавица снова журчаще рассмеялась.
  
   Город зашелестел слухами. Они ползли во всех трех измерениях, через этажи и вдоль улиц, словно земляные черви, заползая в мозги и уши обывателя, перерабатывая их неторопливо текущие мысли. Поговаривали, что в одной из лабораторий Академгородка разбилась колба с биопробами взятыми на планете с длинным номером и латинским названием. Ученые то ли сразу померли, то ли еще живы, но доподлинно известно, что успели заразить своих родственников. Власти делают всё возможное, чтобы не дать заразе перекинуться на всю страну. Из других щелей, не менее нахально, высовывались слухи, полностью опровергающие первые, смысл которых сводился к утешительной фразе: "В Багдаде всё спокойно". Но эта неопределенная маята с толкованием слухов, производила смущение в душах повидавших всякое жителей Заозёрска, которые не верили тому, что говорят официально, и тому, что опровергается исподтишка. Состояние наиболее впечатлительных доходило до трепетных форм и граничило с "чемоданным."
   Естественно, главной воронкой текущих слухов, был ресторан "Евсеич", а главным казначеем, принимавшим их без описи, разумеется, Гомер, который не успевал сортировать, исследовать, анализировать и отсекать; понимая в то же время, что нет дыма без огня.
   Мишу Горина живо интересовал мир, в котором люди видят и совершают свои дела. Он много читал и слушал прекрасные постановки классики мировой драматургии. Мише казалось, что есть большой мир, где бьется мысль, кипят страсти, и есть мир, который окружает его - он мелкий и еще более темный, чем его тьма. Слухи и шепотки означали приход новых темных событий в темный мир. Миша понимал, что его шеф, Нестор Кириллович, наверняка знает, а может быть связан с источником слухов; но Нестор Кириллович уже третий день не появлялся в ресторане.
   Миша с привычной ловкостью обслуживал клиентов, откликаясь на ставшее уже привычным "Гомер". В паузах его чувствительные пальцы пробегали по полкам бара, наводя порядок и устанавливая каждую деталь с точностью до миллиметра. В помощь его обонянию, осязанию и слуху, был установлен робот, который, практически, никогда не требовался. Миша улавливал тончайший запах, несмотря на тяжелый специфический дух ресторана - табака, мясных блюд, пота и приторный, гак густой сироп, заполняющий всё пространство - алкоголя. Каждый посетитель стоял в мире его восприятия особняком. Миша чувствовал, когда человек напряжён, напуган, агрессивен - всё это находило отражение в поле неповторимых запахов, и он точно знал, как поведет себя человек в последующий момент.
   Сегодняшний вечер не отличался от предыдущих. Мужики походили друг на друга: от них несло одними и теми же дорогими духами, они заказывали одни и те же крепкие напитки и разговоры были похожи, с устоявшимся ограниченным набором слов: "Салют-привет! Клёво! Завал! Тачки, телки. Твою мать..." Слова эти, всё же придавали некоторый смысл тому, что успевало разместиться между ними. Если посетители "Евсеича" и знали что-то о "великом и могучем русском языке", то только от него, Миши. Поэтому действия Горина при обслуживании клиентов приобрели автоматизм, в котором отсутствовало сознание.
   И тут его обоняние выхватило, в атмосфере фирменных запахов ресторана, что-то совершенно новое. Это новое отличалось чистотой аромата. Оно отличалось от остального и окрашивало внутренний мир Миши умиротворенным сиянием. Он сразу проникся доверием, и чувствами похожими на влюбленность, к человеку, обладавшему таким запахом. Когда пришелец из другой реальности заговорил, его дыхание оказалось таким же свежим, как только что раскрывшийся цветок. В нём отсутствовал алкоголь, мясо другие острые и кислые запахи привычных посетителей ресторана.
   Пришлец прошел через зал и сел за столик в углу, лицом к выходу. "Он или кого-то ждет, или хочет видеть всех, кто входит", - подумал Миша. Человек заказал овощной салат и фрукты, заказал он мясное блюдо и немного вина, но Миша был уверен - он не притронется к вину и мясу.
   Размышления, связанные с появлением непонятного существа из неведомого мира, были прерваны ворвавшимся в его обоняние еще одним запахом, который Горин тоже не мог спутать ни с каким другим. Этот запах, словно плетью, хлестал его, навязчиво проникая в мозг и овладевая каждой клеткой, - он принадлежал любовнице Цербо, Софье Шамшуриной. В глубине души Миша испытывал смятение и ужас перед этой беспредельно наглой женщиной. "Убогий" был для нее предметом изощренного издевательства, не так, чтобы прямо, а со сластинкой, с горечью медовой, нацеленной в самые незащищенные места. Оставаясь наедине с Софьей, по указанию Цербо, или другой не зависящей от него причине, Миша преследовался ею с плотоядным смехом". Ну, Горюшко, не видать тебе бабы, так хоть подержись за нее!" - она хватала его руку и прикладывала к местам, жар от которых заставлял Мишу гореть как в огне. После этого он не мог говорить с Нестором Кирилловичем, а Цербо, угадывая причину, довольный смеялся: "Опять ведьма колдовала с тобой".
   - Что, Горюшко, чай издаля почуял, - с лаской в голосе подходя, поинтересовалась Софья. - Другой и с четырьмя глазами не увидит, а к тебе не подступишься.
   - Здравствуйте Софья Васильевна, - сдержанно поздоровался Миша.
   Когда Софья работала секретарем в приемной Цербо, ее язык был вполне литературным, но в разговоре с Мишей, да и с Нестором Кирилловичем, она любила употреблять всякие "чай", "али", "нешто" и подобные выражения. Это делало ее речь более певучей, от чего она казалась Мише еще более коварной.
   - На тебя, Горюшко, забота возложена. Нестор Кириллович предать велел. Сам он говорит, что дело не телефонное, велел устами передать в твои уста, - хихикнула Софья. - Так примешь ли?
   - Что я должен делать? - спросил Миша. - Или вы, Софья Васильевна опять подшучиваете надо мной?
   - Да уж, какие шуточки. С мормышечкой одной кормить нас будешь; не доверяет Нестерко мне ее желудочек, говорит или отравлю или голодом заморю.
   Миша не хотел вдаваться в детали, боясь наткнуться на какой-нибудь подвох, он переспросил:
   - Что я должен делать?
   - Прикажи готовить обед на две персоны, да не забывай, что и для меня это, не оплошай с поваром. Сам и отвезешь, сам и в хоромы доставишь, ну а мы уж пожуем и проглотим, - опять рассмеялась Софья.
   - Хорошо.
   - Вот и весь сказ, Горюшко. Так что приходи, девичью сладость потрогаешь; да не мою, стара уж я. А ей, чтобы не скучно было. Выгуливать мне ее не велено, кабы с ума не сошла.
   И Софья, проведя ладошкой по щеке Миши, ушла, унося с собою свой дурманящий запах.
  
   Специальный микроавтобус, на котором Барк покинул чрево "кашалота", а затем и аэродром, представлял собой лабораторию на колесах. Его изготовили в Детройте, на фирме Дженералмоторс, по специальному заказу. Такие серии на заводе в Руже называли именами великих ученых, и микроавтобус носил имя "Резерфорд". Но поскольку "Резерфорд" был амфибией, то в отделе Барка его назвали "крокодил", что, впрочем, соответствовало прозвищу великого ученого.
   Микроавтобус со всеми его удобствами освобождал комиссара от проблем жилья, питания, энергоснабжения. Он мог выполнять в полном объеме криминалистические лабораторные работы и, при необходимости, довольно сложные научные исследования. Сверх того, он был прекрасно вооруженной крепостью на колесах. Архив "Крокодила" подключался к архивам МАКНАД, ООН, Интерпола и ко всем архивам памяти входящим в глобальную информационную систему. Особенностью компьютеров микроавтобуса являлось то, что в соответствии с положениями конвенции, Россия подключила их к банку данных по переписи населения и сводному банку данных регистрации актов гражданского состояния. Барк мог получить ответ на любой запрос, направленный в официальные учреждения России.
   Прежде всего, он намеревался посетить главу администрации Челябинской области и получить свидетельство на пользование участком земли, где строительная фирма "Glowers & Forbst" возведет базу МАКНАД. Рабочие фирмы остались на аэродроме, чтобы в своем надувном ангаре собрать четырех строительных роботов, поэтому Барк мог не торопиться. Веря во всесильные бумаги, полученные в Российском МИДе Брюсселя, он считал, что задержки с получением свидетельства на землепользование не ожидается, и решил ненадолго остановиться в ближайшей от аэродрома тенистой роще. Следовало выяснить, что это за Максимилиан Филиппович Храпов и почему он старается доставить неприятности комиссару МАКНАД.
   На дисплее появилась фотография Храпова. Она датировалась началом прошлого года. Затем последовали развернутые данные биографии: Родители - цирковые артисты. Отец - специалист по силовым трюкам, мать - акробат. Максимилиан рано остался сиротой. В приступе ревности отец выбросил мать на асфальтовую дорогу с двенадцатого этажа, сам погиб в местах заключения. Храпова воспитывала тетка, рано поместила его в военное училище, которое, наконец, определило ему достойное место в жизни. Далее следовала служба в ОМОН, присвоение звания старшего лейтенанта, и тут, словно кто-то остановил его карьеру. Храпов отказывался от продвижения по службе...
   Иметь дело с лейтенантом ОМОН было, по меньшей мере, странно. Обстоятельства выглядели загадочно. Барк сделал запрос в Челябинский МВД.
   Ответ он получил не враз, долго и настойчиво подтверждая свои полномочия. Как правило, у него не возникало проблем при контактах с силовыми структурами, и он пришёл к выводу, что здесь имеет значение фамилия человека, о котором наводятся справки. Наконец, ему сообщили, что о Храпове никаких особых сведений не имеется, что он "не отличался служебным рвением". На просьбу истолковать формулировку, уклончиво ответили, что его деятельность не поощрялась наградами, к тому же, старший лейтенант уже как год выбыл из Челябинского ОМОН.
   - Куда? - поинтересовался Барк.
   Вопреки существующим правилам, сведения на Храпова полностью обрывались, словно он без остатка растворился на просторах России. Барк заметил, что такого не может быть, особенно с офицером стоящем на специальном учете. С ним согласились и высказали предположение, что сведения о местонахождении и перемещениях Храпова, было запрещено выдавать по указанию свыше. Кто отдал такое распоряжение, можно выяснить только в Москве. Подобными прерогативами обладает президентская администрация, Совет министров, министерство обороны и связанные с ним ведомства, а также МВД и ФСБ, но, опять же, столичные. Барк это знал, тем не менее, следовало попробовать получить сведения в Челябинском ФСБ. Размышляя, что все это могло бы означать, он набрал код директора областного филиала генерал-майора Заславского.
   - Я здесь сравнительно недавно, - ответил Заславский, после того, как Барк представился и изложил суть дела, - но мне приходилось слышать о старшем лейтенанте ОМОН Храпове... - Заславский помолчал, как бы взвешивая, стоит ли своими скудными сведениями делиться с представителем международной полиции: - Говорили, что Храпов держал в кулаке местную "малину" и бизнес средней руки. Если вы направляетесь в Заозёрск, самые полные сведения можно взять у полковника Нестора Кирилловича Цербо. До недавнего времени полковник был заместителем моего погибшего предшественника.
   Встреча с полковником Цербо была неизбежна, и не только в результате полученной информации, но и входила в протокол. Однако прежде следовало закончить формальности, связанные с получением земельного участка. Представители фирмы "Glowers & Forbst" должны были через несколько часов приступить к строительству базы.
   Барк посетил главу администрации Челябинской области Афанасия Дмитриевича Охлопкова и получил необходимые бумаги, вместе с пожеланием всяческих благ на российской земле. Вооружив справками расторопных инженеров-строителей, он сопроводил их в окрестности Заозёрска, недалеко от научного городка Бол-Куяш-3, и отправился к полковнику Цербо. В паузе между делами Барк поинтересовался биографией самого полковника. И хоть сведения, которые предоставляла официальная картотека, были открытыми, в них содержались любопытные детали. Как и у Храпова стремительный взлет и некоторое затишье, или даже шаг назад, если иметь в виду переход из заместителей директора Челябинского ФСБ, в директора по Заозёрску. Правда, должность в Заозёрске была довольно сложной и с более высоким окладом, но всё же это была провинция, в которой обычно прекращается продвижение по службе.
   Посещение полковника Цербо, входившее в регламент, было обязано тому, что все работы, проводящиеся в режимных научных объектах, в соответствии с промежуточным соглашением, которое подписала Россия до принятия конвенции по МАКНАД, брались под контроль специальными отделами органов безопасности. При переходе функций полицейского надзора, после подписания конвенции, агентство принимало зарегистрированные темы от ФСБ; поэтому формальные дела Барку приходилось вести с директором Заозёрского ФСБ Нестором Кирилловичем Цербо.
   Полковник встретил Барка в приемной, и горячо пожав руку, провел в свой кабинет. Кабинет Цербо отличался от привычных апартаментов руководителей подобного ранга. Он был наполнен книгами в кожаных переплетах и массивной дорогостоящей мебелью. Справа, от письменного дубового стола, пространство заполнял огромный глобус, старинной работы, с рельефными изображениями континентов. Барк понимал, что без личного участия такую обстановку невозможно создать, и сделал вывод, что для Цербо работа была не только службой, но и любимым занятием.
   Цербо не стал изучать предъявленные документы, а сразу поинтересовался, как устроился комиссар, есть ли у него нужды и претензии, неизбежные для человека попадающего в зависимость от администрации. Барк поблагодарил за беспокойство и сказал, что всё в порядке. Но если по этой части всё действительно было "в порядке", то посадку на военном аэродроме Челябинска "порядком" назвать было невозможно. Сведения, о которых он хотел услышать об имени, названном капитаном Чикмарёвым, можно было получить, наконец, в этом кабинете.
   - Местная администрация, при обращении к ней, старается идти навстречу. С этой стороны всё неплохо, но приземление на военном аэродроме, нельзя назвать "мягким".
   - Ваш приезд, Давид Данилович, осложнили какие-то обстоятельства? - с беспокойством поинтересовался Цербо.
   - При посадке грузового самолета, диспетчер, капитан Чикмарёв, отдавал команды, которые могли привести к серьезной аварии. Более того, когда мы уже коснулись посадочной полосы, на нее выскочила автоматически управляемая грузовая платформа. Она вполне была способна срезать шасси, и в этом случае самолет просто размазало бы по посадочной полосе.
   - Цербо покачал головой.
   - Вы употребляете слишком мягкие выражения для такого серьезного инцидента. Случай, скорее всего, напоминает преднамеренное покушение.
   - Да. Это и было покушение и мне удалось выяснить имя заказчика.
   - Прекрасно, я сделаю всё возможное, чтобы он не ушел от ответственности. Так кто же оказался заказчиком и ясны ли вам его мотивы?
   - Мотивы мне не ясны, мало кто знает, что представляет собою комиссар МАКНАД, и уж тем более никто не мог знать о целях моего визита. Поэтому случай представляется в высшей степени странным. Что же касается организатора - это некий Максимилиан Филиппович Храпов.
   Барк не акцентировал имя и не старался выяснить реакцию Цербо. Если здесь нет совпадения, то ему придётся иметь дело с крепкими людьми, умеющими справляться с мимикой лица.
   - Храпов... - в задумчивости произнес Цербо. - Знакомое имя.
   Он помолчал и подошел к компьютеру.
   - Вряд ли вы могли получить о нём какие-нибудь достоверные сведения. Храпов не оставляет компрометирующих следов, он ворочал большими делами в Челябинске, да и во всей области. Вот здесь у меня есть кое-что для личного пользования... Сами понимаете - без доказательств не пойдешь в суд или прокуратуру - со стороны улик всё отрублено. Но кто есть кто я всегда старался узнать. - Цербо лукаво улыбнулся, - правда, неофициально.
   С таким же лукавым выражением он посмотрел на Барка.
   - Да и ваши сведения, тоже получались без соблюдения процессуальных норм... Вот взгляните, что знает о Максимилиане Храпов мой архив.
   Здесь, так же, как и в архивах МВД, сведения обрывались февралем прошлого года.
   - Что собой представляет личность Храпова - понятно, - сказал Барк. - Тем не менее, остается неясным, что и кого он представляет сейчас. То, что репутация Храпова до сих пор пользуется авторитетом, можно было понять по поведению Чикмарёва. Но, насколько я понимаю, диспетчер всего лишь разыграл оплаченную сцену, и здесь нет информации о том, что при этом имел в виду сам Храпов.
   - Совершенно верно, - согласился Цербо. - Я помню, он просто испарился, исчез. Совершенно не понятно, почему он вдруг "прорезался" в истории связанной с вашим появлением в Челябинске. Если вы его объект, то он может быть, уже находится в Заозёрске?
   - Это нетрудно выяснить, однако, к работе МАКНАД не имеет отношения. Мне кажется, мотивы покушения, скорее всего криминальные. Я слышал, что на закрытых аэродромах устраивают иногда аварии "богатым иностранцам", чтобы поживиться грузами. Суетится много народа, тушится пожар, а в суматохе половина груза пропадает. - Барк легко отмахнулся рукой.
   Цербо пожал плечами, и задумчиво покачивая головой, подтвердил:
   - Бывает, бывает...
   Предложенная версия, пожалуй, сейчас устраивала обоих. Цербо не готов был объяснять свои связи с Лапшиным, если вдруг Барк выхватит за какой-нибудь хвостик отношения Храпова и Ивана Адамовича. Барк же, предложивший такой легкомысленный вариант, считал, что пока он не разобрался в том, кто есть кто, и насколько можно положиться на содействие полковника Цербо, лучше не принимать услуги из его рук. Нестор Кириллович и без того указал на границу своих возможностей; можно было считать, что Барк получил всё, что тот мог предложить. Если большего не произошло, то и не произойдет, и следует расстаться на возникшей ноте доверия и теплых отношений.
   Следуя имевшейся программе переговоров, Брак перешел к деятельности научных коллективов, направление и режим которых курировал Заозёрский филиал Челябинского ФСБ. Постепенно Нестор Кириллович познакомился со всеми бумажками, первоначально отвергнутые им, как бы для демонстрации своего человеческого доверия. Комиссар МАКНАД получил пропуск на закрытые объекты и право допуска к рабочим системам, а также разрешение на проезд по всей территории Бол-Куяш-3, на микроавтобусе МАКНАД с российскими номерами.
   Цербо поинтересовался, когда Барк пожелает воспользоваться полученными документами и посетит Академгородок.
   - Как только буду к этому готов.
   - Потребуются ли вам мои услуги в качестве сопровождающего? - улыбнулся Нестор Кириллович.
   - Не беспокойтесь, нет. У меня есть и схема и режим работы объектов, и даже картотека персонала с личным досье каждого.
   - Ого! - Цербо со смехом покачал головой. - Вас хорошо вооружают. Даже я не имею ничего подобного.
   -Да, - спокойно согласился Барк, - мы не можем рисковать и готовимся к работе очень тщательно.
   - Слава Богу, с меня будет снята ответственность за неожиданные повороты в сознании моих подопечных научных работников... Но мне вот что непонятно, - Нестор Кириллович доброжелательно посмотрел на Барка, - хоть это, Давид Данилович, и не ваш вопрос: правительство требовало от нас регистрации научных тем, разглашение смысла которых считало нежелательным; тем самым оно осуществляло собственный контроль. Так что же, оно перестало доверять самому себе, если решает согласиться на международный контроль?
   - Речь идет о глобальной безопасности, Нестор Кириллович, - ответил Барк, - а каждая страна имеет свои национальные интересы, не говоря о том, что внутри их могут быть еще и клановые.
   - Вы хотите сказать, что государственные чиновники ненадежные люди?
   - Все мы живем на одной планете со своими интересами, и они не всегда совпадают с интересами самой планеты, - с улыбкой ответил Барк.
   - Ну что ж, Давид Данилович, в конце концов, я следую инструкциям, а не капризам, которые могут посетить мою голову, поэтому я исправно передам вам всё, что, согласно тем же инструкциям, от меня потребуется, - с шутливой интонацией закончил Цербо.
   На том и расстались. Барк решил пройти и проехать по самым людным местам Заозёрска, и записать всё, что услышит его сверхчувствительный акустический компьютер, чтобы потом по специальной программе обработать услышанное и определить, насколько проницаемы заборы Академгородка Бол-Куяш-3. Одним из последних мест, которые он посетил, был ресторан "Евсеич".
  
   В комнате отдыха, куда отвели Осоргина, чтобы отделить от источника строптивого поведения, Максим Акимович затих и несколько сник. Чувство собственного бессилия стало заполнять его во всех измерениях. Как всякий нормальный человек он не особенно высоко ценил себя и собственные заслуги перед наукой. От того и рассуждения его приобретали пессимистический прогноз. "Ну, что? - размышлял он, - поскандалю, поскандалю, плюнут они на меня и найдут нового дурака". Где-то в глубине души он критиковал себя за недооценку собственных возможностей, но сейчас это незачем было выпускать на поверхность сознания.
   Понаблюдав за учёным с поста службы безоппасности, Цербо решил, что бунтаря можно "дожать" если к делу приступит сам Лапшин со свойственным ему тактом и иезуитской дипломатией. Иван Адамович взглянув через монитор на поверженного начальника лаборатории, согласился с мнением Нестора Кирилловича. Он вошел в комнату отдыха с самым располагающим видом.
   - Максим Акимович, - Лапшин попытался привнести в голос проникновенные нотки, - к сожалению, я снова услышал, что у вас возникли затруднения при общении с нами. Мне никак не удается объяснить, - здесь нет ваших врагов!
   - Конечно, - Осоргин сверкнул глазами, - есть "враги рода человеческого".
   - Ну, зачем вы так, - мягко возразил Лапшин. - Видите ли, всем нам приходится принимать решения, которые противоречат чьим-то интересам. Это происходит даже на обычном житейском уровне... А что касается политических решений, - Иван Адамович многосложно вздохнул. - Политические решения жестко формулируют и защищают интересы политических групп. Каждая группа считает их важнейшими и единственно правильными для себя, даже если они имеют кровавые последствия.
   Лапшин выразительно взглянул на Максима Акимовича и продолжил:
   - В нашем случае речь идет о национальных, державных интересах. И только я, законно избранный лидер представительной власти, могу полномочно принимать решения связанные с национальными интересами. Только я могу профессионально анализировать тот объём информации, который связан с интересами Отечества. Поверьте, в такой информации достаточно много конфиденциального, грозящего мировыми скандалами. Мы не можем ее разглашать, выносить на суд общественности, но обязаны учитывать. Так что положитесь на мою порядочность и давайте сотрудничать.
   Лапшин бросил новый проникновенный взгляд на Осоргина и продолжил:
   - Но есть люди, которые обеспечивают выполнение политических решений. Они служат целому, по-солдатски понимая свой долг. А долг солдата - суров, бывает и беспощаден. Не судите их строго за приемы, даже если вам придётся испытать это на себе.
   После такого успокаивающего журчания на Максима Акимовича посыпались инструкции.
   Оказывается, ожидался визит какой-то международной инспекции, уже согласованной свыше и не подлежащей отмене. "Но мы не можем в неожиданно открывшиеся тайны природы посвящать посторонних. Нам еще только предстоит понять, что происходит, а уже после этого принимать решение как поступить с феноменом".
   Короче говоря, требуется немедленный демонтаж оборудования ЛИН-12, но так, чтобы ничего не пострадало. А на его месте должно появиться новое оборудование.
   Тут Лапшин показал материалы, полученные из Новосибирской лаборатории анализа обеспечения систем спутников, от Либермана.
   - Повреждения вот такого свойства, - разъяснял Иван Адамович, - вы должны объяснить комиссару Барку, что для соблюдения графика работ, вынуждены были заменить неисправное оборудование.
   - Вы говорите, объяснить комиссару?
   Лапшин вздохнул и пояснил:
   - Он комиссар русского отдела МАКНАД. Россия ратифицировала конвенцию, позволяющую иностранцам следить за нашей наукой.Они считают, что в ней есть криминал.
   "Правильно считают", - сказал про себя Максим Акимович, но не произнес этого вслух. Он понимал, что поставлен в положение, где его мнение совершенно никого не интересует. В подтверждение мысли, после ухода Лапшина, пришли люди "обеспечивающие политические решения" - Цербо и Храпов. Они привели Леночку. Она вошла хрупкая, но твердая, с большими серыми глазами, в которых, при виде Максима Акимовича, появилась душевная боль. Они не могли показывать свои чувства посторонним и стояли, слегка прикоснувшись друг к другу руками. Леночка осунулась. Она очень беспокоилась за Наташу, но не обращалась с просьбой защитить дочь ни к мужу, ни к своим надзирателям.
  
   Сознание Наташи отказывалось признать, что это произошло с ней и что всё это на самом деле. Она с напряжением смотрела на Софью, которая плавно передвигалась по квартире, то игнорируя Наташу, то обращая на нее внимание, в котором проскальзывало какое-то шаловливое издевательство.
   - Поживи птичка в моей золоченой клеточке, с голоду не помрешь, да и полетать не сможешь. А если скучно, давай повеселю, - смеялась Софья. - Вишь ты, какая красавица.
   И она направлялась к ней, вытягивая свои полные яркие губы, придавая лицу выражение томного сладострастия.
   Наташа в страхе шептала: - Не подходите! - И Софья игриво обходила ее, пошаливая пальчиками.
   Однажды, когда Наташа глубоко задумавшись, сидела на тахте, поджав ноги к подбородку, Софья подкралась сзади и, обняв, горячо дыша, стала целовать ее в шею. Наташа оцепенела. Она не могла понять, что происходит, но когда до нее дошло, чего домогается эта женщина, тоскующая в одиночестве в своей "золоченой клетке", Наташа схватила Софью за руки и развернула к себе. Ее сильные пальцы, способные остановить инерцию тела на перекладине после тройного сальто, как тиски сжали руки молочной красавицы, так, что Софья взвизгнула. Она отступила и стала шипеть, потирая покрасневшие запястья:
   - Мужиков сюда свору приведу, чтобы они тобой потешились! Ишь, звереныш, кусается как.
   После этого случая Наташа стала думать о побеге. Но чем больше она думала о нём, тем невероятнее казалась затея. Она не могла представить, как бьет Софью, выбегает, сбивает с ног охранника, а потом бежит по улицам. От кого? Куда? Если бросятся в погоню, как она будет вести себя на улице? - Кричать? Бежать и кричать: "Помогите!"? Она мысленно проигрывала всю сцену и лицо покрывала краска смущения.
   Словно прочитав ее мысли, Софья обратилась к Наташе со смешливой лаской в голосе:
   - Смотри, Мормышечка, не вздумай номерок выкинуть. Личико у тебя доброе, поди мамочку да папочку без памяти любишь. А они ведь на твоем послушании держатся... Да и я не промахнусь, - со смехом добавляла она, извлекая из инкрустированного столика довольно внушительных размеров револьвер.
   Она глядела на Наташу, словно облизывая ее нахальным и торжествующим взглядом, и продолжала со смехом:
   - Беги, коли сможешь. Вот как зазеваюсь или мимо пойду - ты - хрясь! Сила-то у тебя есть... - и выдохом заключала: - Да злости нет. Ни меня ты не стукнешь, ни пистолетик не отберешь, а отберешь - так побоишься повернуть в живого человека. Да тут и не одна я - мужички крутые во все щелочки заглядывают.
   Наташа понимала, что Софья права, ее тоска и страх от безысходности возрастали, неопределённость каждого мгновения давила до такой степени, что казалось вот-вот, и начнут рваться натянутые до пределов нервы.
   Вечером Софья куда-то ушла, а через некоторое время после ее возвращения пришел слепой и принес ужин. Софья называла слепого "Горюшко". Несмотря на то, что слепой был из одной компании с Софьей, он не вызывал у Наташи страха, она почувствовала к нему доверие и что-то вроде сочувственного участия.
   Всё, что принес слепой, издавало очень вкусный аромат, но Наташа не представляла, как будет есть в присутствии Софьи, и не сдвинулась с места. Софья осталась в столовой, около принесенных яств, а "Горюшко", перечислив названия блюд, направился к выходу. Когда он проходил мимо, Наташа услышала:
   - Не бойтесь, Наталья Максимовна, я постараюсь помочь.
   Она сразу поверила этому тихому голосу и этому странному слепому, так не похожему на слепого из-за уверенных движений, способности "видеть" вокруг себя своими незрячими глазами.
  
   Детективное умозаключение Миши в отношении Наташи, по крайней мере, для него самого, объяснялось очень просто: Максим Акимович Осоргин время от времени посещал с женой Еленой Николаевной, ресторан. А кто же не знал их знаменитой дочери!? - Она обладала тем же приятным запахом, что и ее родители.
   Но в тот вечер, для Наташи, это был единственный и последний светлячок надежды. Минут через двадцать после ухода слепого, за дверьми раздался шум, потом позвонили и вошли два человека, наружность которых показалась Наташе ужасной. Их распирало от мускулатуры, и еще, одежда топорщилась какими-то углами, и она подумала, что эти люди наверняка вооружены. Когда один из них протянул к ней руку, Наташа отшатнулась в сторону - она увидела безобразное изображение осьминога, обвивающего всю его кисть. Второй, с такой же татуировкой, грубо толкнул Наташу к первому и на ее запястье щелкнул холодный металл. "Наручники", - в ужасе подумала Наташа. Но она не могла протестовать. Эти люди были подобны безжалостным машинам. Они напоминали немецкие танки, которые она видела в кинохронике войн прошлого века. Она молчала, всё крепче и крепче сжимая зубы, и начинало казаться, что сейчас зубы станут крошиться. Первый громила пристегнул наручники к своей руке, второй, резким и точным движением заклеил ей рот широкой полосой скотча. Она слабо помнила, что было потом - ее везли, они останавливались и куда-то шли. Но вот по глазам ударил свет просторной комнаты. Она увидела папу и еще двух страшных мужчин. Один высокий, с рублеными чертами лица, сказал:
   - Снимите ленту и наручники.
   Но еще сильнее, перекрывая все звуки, в ее уши ворвался горячий шепот отца:
   - Наташенька, девочка моя! Что же эти звери сделали с тобой?!
   - "Звери" ничего не сделали, - насмешливо отрезал высокий.
   Наташа вырвалась и бросилась к отцу.
   - Где мама?!
   - Мама только что ушла, с ней всё в порядке, - зашептал Максим Акимович, боясь, что Наташа не поверит ему.
   Тогда она просто прильнула к его груди, и они застыли, казалось, перестав дышать.
   - Достаточно, - снова сказал высокий. - Временные неприятности скоро окончатся. Не волнуйтесь, с вами не произойдет ничего плохого... Скажи, Наташа, папе, - тебя обижают?
   - Нет, - ответила она, с ненавистью взглянув на высокого, и торопливо добавила, понимая, что это необходимо для папы: - Меня хорошо кормят, и я нахожусь в квартире одной приятной женщины.
   Она посмотрела в глаза Максима Акимовича.
   - Это правда, папа.
   - Я верю, доченька. Иди, иди теперь, - подтолкнул он ее, боясь, что может стать свидетелем какого-то принуждения.
   Если Максим Акимович не был сломлен, то полностью разбит. Он понял, что эти люди могут заставить сделать всё, что потребуют от него.
  
   Под первым этапом следовало подвести черту. Каждый из участников сговора, как определяет такие действия уголовный кодекс, накопил собственный материал и собственные соображения. Яков Семёнович горел желанием действовать, но, как говорил он, ему необходимо знать, насколько надежно обеспечены тылы и что предпринято системой безопасности. Короче, всем требовалось свести идеи в единый план. Согласившись зафиксировать результаты в обобщенной программе, Цербо предложил Лапшину провести совещание "на выезде", в его загородном шато.
   - Это ты правильно придумал, - с удовольствием отметил Лапшин, - не потерять бы за хлопотами вкус самой жизни. Напомним и нашим меньшим братьям для чего стараемся, - хмыкнул он, вспоминая прежние "саммиты" в угодьях полковника.
   ...Загородная резиденция Нестора Кирилловича, в которую он вложил немало хлопот, средств и даже любви, была построена на берегу небольшого лесного озера. Глухой забор, отгораживавший полусотню гектаров, бежал по изрезанному рельефу, поросшему могучей растительностью, в которой преобладала хвоя. Место во все времена года сохраняло особые чары, неизменно проникавшие в сознание каждого, осветляя его и открывая связь человека с божественной красотой природы. Архитектор, получивший заказ на строительство шато, возводил его со вкусом, и умением видеть в каком месте вырастает его творение. Несколько башенок с готическими шпилями, появившимися вследствие настоятельного требования Нестора Кирилловича, венчали главный корпус, но не портили общего впечатления, а придавали шато вид средневекового замка. Впрочем, не только башенки напоминали о средневековых временах. Вассальные отношения с сюзереном Цербо сложились у всех жителей на десятки километров вокруг. Главным образом это были егеря, рыбаки небольшой артели и их умелые жены. Все они ощущали не очень обременительную зависимость от полковника ФСБ не только из-за его всесильной близости, но и из-за отеческой опеки, которую он проявлял, отправляя на обучение в Европу и Канаду специалистов необходимого профиля. Благодаря таким стараниям зверя в лесу прибавилось, а разведение и уход за ценными породами рыб, обеспечивали не только Цербо и самих рыбаков, но и поставлялись на обильные столы богатого люда Челябинской области.
   Иван Адамович сообщил решение провести совещание "на выезде" Храпову, попросив расстараться по старым связям и обеспечить напряженную работу сексуальными развлечениями. Храпов расстарался, и девочек доставили "к столу" двумя микроавтобусами. Глядя, как они выскакивают, помахивая, словно крылышками длинными ножками, Цербо с удовлетворением отметил правильность своего решения определить Наташу Осоргину под опеку Софьи. "Не была бы озадачена, нутром бы почуяла, что у меня бабы и прилетела бы на своей метле", - думал он, подозревая, тем не менее, что Софья мечется по комнатам как чёрт на сковороде, через километры ощущая разбуженное в нём вожделение.
   Заседание, между тем, обретало отчетливые формы предстоящего регламента. Егерь, с двумя сыновьями, свежевали кабанчика и потрошили нагулянных селезней; рыбаки делали вид, что только что извлекли из озера невод с богатым уловом. Но это, конечно, была рыбка, выхоженная на специальных кормах по разработанной ихтиологами технологии, заранее приготовленная и не обитающая в озере. В озере же, своими живописными очертаниями и удивительно прозрачной гладью вод умилявшем посетителей шато, водилась живность, но не высоких гастрономических пород. Сам Цербо, любивший побаловаться спиннингом, вытащил однажды четырёхглазого мутанта, брезгливо выкинул его, отрезав от удочки вместе с блесной, и с тех пор потерял интерес к рыбалке на озере. Но гостей не отваживал, историю про чудо-рыбу держал при себе, с интересом ожидая, не повторится ли она на ком-нибудь еще...
   Задымились костры, затопилась банька, входящая одной стороной в прозрачные воды. Погода позволяла, и девочки до поры без присмотра резвились на берегу, в чём мать родила, невинно нагуливая сексуальный аппетит у своих, пока еще чем-то озабоченных работодателей.
   Иван Адамович, чувствуя, что его тело уже начинает томиться от сладостного ожидания, подвинул вперед деловую часть, предложив слегка перекусить с кофейком, "а остальное дообсудим за отдыхом". Сейчас же следовало разобраться, что получилось с затеей Храпова предложившего приезжего макнадовца пустить по ложному следу; и что делать с Осоргиным, на добровольное участие которого не приходилось рассчитывать.
   - Ты пей, кофеек, Максимка, не бойся, аппетит не испортишь, да сперва расскажи, как у тебя обернулась эта затея с макнадовским Давидом? - начал по-домашнему Иван Адамович.
   - Это была не только моя идея. Нестор Кириллович считал, что так мы выгадаем немного времени до ревизии Академгородка.
   - Что, не по плану повернулось, раз ты на Нестора Кирилловича киваешь?
   - Тут трудно сказать, Иван Адамович, по плану или не совсем, - пришел на помощь Хрпову Цербо. - Ведь нашей главной задачей было создать ложный объект, нарисовать образ опасного врага, чтобы на первых этапах работы комиссара, он видел кого-то, кто заинтересован в его гибели. То есть мы хотели пустить по ложному следу, а заодно и нервишки проверить.
   - Ну и как нервишки?
   - Похоже, мужик крепкий, - уважительно заметил Цербо.
   - А не слишком ли в опасной близости от настоящего мы показываем этот ложный след? - поинтересовался Лапшин.
   - Для того и смысл "дезы", - снова ответил Цербо.- Если мы сможем контролировать его наблюдения за Максимилианом Филипповичем, мы всегда определим, насколько близко он подобрался к нам. Здесь ведь нельзя рисковать, Иван Адамович, надо держать сыщика на коротком поводке. Если он пойдет за Храповым, всегда можно пристроиться на хвосте. Пронюхает что, - у нас не будет времени на размышление - придётся спасать себя, и, пока не вызывал подкрепления, убирать комиссара.
   - Не слишком ли рано вы намекнули Барку, что здесь что-то нечисто? - снова поинтересовался Лапшин.
   - Что здесь что-то нечисто, он уже и без нас знает - иначе бы не приехал. Ты хоть имеешь представление, Иван Адамович, как сегодня работают сыщики? Они могут через спутники найти даже блоху на теле собаки, они могут знать куда ты пошел, с кем общался.
   - Ну, здесь ты, пожалуй, перегибаешь, Нестор Кириллович. По условиям международного права подобные наблюдения запрещены и являются вмешательством не только во внутренние дела суверенного государства, но и нарушают права личности. Здесь, если они даже пользуются подобными вещами незаконно, они не могут на таком материале построить обвинение. Более того, уж я постараюсь, чтобы наш МИД задрал хвост и добился расторжения конвенции по МАКНАД.
   - Полученные сведения комиссар может использовать не для предъявления обвинения, а для собственных ориентиров и руководства к действию. Потом у них есть еще какой-то метод изучения торсионных полей человека, пока неизвестный нашим криминалистам...
   - Ясно, ясно, - нетерпеливо перебил Лапшин. - Но вот насколько мне объяснили знающие люди, у этих макнадовцев, как впрочем, и у "интерполистов", - он улыбнулся, - есть метод "синхронного протокола", то есть всё, что с ними происходит - сразу же отправляется в компьютерные архивы штаб-квартиры. Значит, тайна, полученная резидентом, уже не представляет известную ему одному тайну.
   - Так-то оно так, - согласился Цербо, - но ведь резидент мог и ошибиться. Сообщение требует юридически достаточных аргументов. Кроме того, на место убитого не враз появится двойник, а за это время можно убрать самое опасное. Пойми, Иван Адамович, пока мы не обретем силу неподвластную международному закону, идти придётся по лезвию бритвы. Раз уж комиссар прибыл, не убирать же его сию же минуту. Всё, что мы могли сделать - это спровоцировать у него такую подконтрольную бдительность.
   - Ну, уговорил, - согласился Иван Адамович, - но одно я требую четко - и смотри, - обернулся он к Храпову, - и тебе, Максимка, голову оторву - мое имя должно стать невидимым. Ни Боже упаси, чтобы оно упоминалось в отчете МАКНАД! Потому что я - ваша последняя надежда и страховка на случай прокола. Ну, да ладно, - Иван Адамович поднял ладони и махнул ими на своих слушателей: - Чего вы осовели, да рожи вытянули?! - Все козыри еще в наших руках. Да и поковыряюсь в мозгах своей Думы, может еще и конвенцию удалим.
   Он помолчал, отпил маленький глоточек кофе и посмотрел на Махова.
   - Ну, как, Яков Семёнович, не растратил ли ты еще свою гениальность. Какие прикладные соображения в половодье твоих теорий?
   Махов смущенно улыбнулся. Он сидел разрумяненный около окна. Еще перед тем, как подняться в кабинет Цербо, он краем глаза заметил происходящее на берегу озера; нарушая субординацию, вторым проскользнул в комнату и с удовольствием отметил, что окна смотрят в сторону заветной полянки. Он "нечаянно" оказался в кресле, стоявшем поближе от окна, правда, пришлось слегка подползти к окну в массивной кожаной мебели, чтобы занять удобную позицию и бросать туманный взгляд на сладостную картину с обнаженными наядами.
   Вполуха слушая детективный разговор своих товарищей по оружию, он очнулся от грез, при произнесении Лапшиным своего имени, и довольно собранно отреагировал:
   - Идеи есть, скорее даже не идеи, а некоторый план использования идей.
   Якову Семёновичу понравилась закругленность фразы, и он почувствовал уверенность в себе. "В конце концов, что это за шпана? - Подумал Махов глядя на своих подельников-начальников. - Что они могут понимать в науке?!"
   Мысль обладала трезвостью, но, может быть, была не вполне логична.
   - Насколько я понимаю, - продолжил он, - одной из серьезных проблем, угрожающих нашей работе, является этот иностранный детектив. Чем быстрее мы от него отделаемся, тем быстрее получим возможность для беспрепятственного использования своих исследований в области прикладных ценностей. Для нейтрализации комиссара необходимо, чтобы он сам сформулировал свой интерес к нашим работам. Это позволит вместе с представителем МАКНАД, в условиях "полной открытости", - Яков Семёнович иронически улыбнулся с легким наклоном головы, - приступить к поискам причины возникшего феномена. Я воссоздам первоначальные условия гибели мышек, и мы, вместе с господином Барком, обнаружим неведомую природе жидкость. Вопрос будет исчерпан. Они могут запрещать всё, что приводит к гибели мышек, - Махов небрежно махнул рукой: - Главное, чтобы они не пронюхали, что в действительности произошло в ЛИН-12.
   Яков Семенович нечаянно покосился в окно. В его глазах мелькнула пышногрудая златовласка с распущенными волосами. "Особенно ее", - с чувственной волной в мыслях подумал он. От мысли его речь тоже всколыхнулась, но всё же он твердо закончил:
   - Мы не можем сейчас упразднить или изменить лабораторию и убрать Осоргина - его имя наверняка известно МАКНАД и ученым этого профиля других стран... Значит, Нестор Кириллович должен заставить доктора вести себя таким образом, чтобы усыпить бдительность комиссара, - Яков Семёнович вопросительно уставился на Цербо.
   - Такое можно устроить? - в свою очередь поинтересовался Лапшин.
   - Его семья в надежном месте. Насколько я знаю, он бесконечно влюблен в жену и обожает единственную дочь. Мы уже имели возможность проверить, насколько глубоки его чувства, остается только использовать их в нужном направлении.
   - Хорошо, - произнес Лапшин, - но все эти вопросы из области безопасности. Вы еще ничего не сказали по поводу воплощения идей в прикладные ценности.
   - Одно связано с другим, - ответил Яков Семенович. Чем быстрее вы отработаете дезинформацию с Осоргиным, тем быстрее я получу возможность продолжить исследования. Я знаю, что вы уже выписали дубликат оборудования ЛИН-12, но мне этого недостаточно. Сейчас, чтобы ревизия МАКНАД прошла гладко, я должен стереть все материалы в памяти компьютеров. Но уже завтра мне требуется оборудование, на котором я смог бы работать, не опасаясь за архивные материалы... И еще, - Махов слегка задумался: - Я просмотрел запись последнего сеанса с Парфёновой. Хорошая работа. Быть может нам потребуется профессиональный психолог, способный вырабатывать и закреплять в подсознании кандидатов на переселение устойчивые комплексы, через которые можно будет формировать его поведение и требовать выполнения поставленных задач... Так что, чем быстрее мы закончим с вопросами безопасности - тем быстрее я смогу использовать Осоргина для получения прикладных результатов.
   Лапшин и Цербо одобрительно кивнули, только Храпов, как человек, не имеющий отношения к "генеральной линии", а лишь выравнивающий ее колдобины, подумал, что Махов относится к человеческой жизни с большей легкостью, чем его "кальмары".
   Наконец, для Якова Семёновича наступил вожделенный момент. Как летнее облачко проскочил в него первый штофик особо очищенной, Московского завода "Кристалл", водки "Иван 1V", и стал расширяться, захватывая все центральные и периферические нервные окончания. Тело его сделалось подобным сливочному мороженному, таявшему от прикосновения полногрудой златовласки. Махов с утробным рыком самца-лидера вырвал ее из всполошившейся стайки девочек и не отпускал от себя.
   Потом, пошло-поехало... Уха, с тончайшим ароматом и необыкновенным вкусом рыбы, жареное мясо кабанчика, которое специалисты, наученные иностранному искусству, сделали нежным и сочным; выдержанные в душистом соусе фазаны и селезни.
   - Не спеши, не спеши, - смеялся Цербо, подкладывая ему аппетитные кусочки. - Не забывай, что любовь она у нас тоже в животе размещается, - набьешь пузо - и баба на ум не пойдет.
   Но Махов не особенно следовал совету, сказав себе с пьяной решительностью, что в нужный момент лучше сунет два пальца в рот, а удовольствия себя не лишит.
   Потом была банька, и тело его, под умелыми руками златовласки и присоединившейся к ней зеленоглазой брюнетки, сделалось как воск, испытывая неведомую до сего момента сладостную истому.
   После баньки наступило некоторое отрезвление. Пользуясь случаем, Яков Семёнович решил высказать мысль, залезшую к нему в голову вместе с первой рюмкой "Ивана 1V". Он поднял руки, призывая внимание своих соратников и повелителей, развалившихся среди живописной стайки полуобнаженных наяд, и довольно трезво стал излагать запутанную теорию о роли случая в человеческой судьбе.
   - И вот что получается, - заключил он, - если бы Максимилиан Филиппович не вырвал меня из трусливого мира учёного-неудачника, своими поистине могучими руками, и не показал, как может быть унижен слабый человек, я не решился бы на опыт с уборщицей! Удивительные результаты, которые могут бросить к нашим ногам всю вселенную, обязаны не только мощи человеческого ума, но и мощи воина, воплощенной в Максимилиане Филипповиче! Так выпьем за эту объединенную силу, ибо без нее ничего великого на Земле не возникает!
   Зная подноготную "плодотворной встречи", Цербо с неодобрением и даже с брезгливостью посматривал на расчувствовавшегося учёного-физика, однако предстоящие поцелуи предотвратить не мог, да и не хотел.
   Махов опрокинул стопку "Ивана 1V" и полез обниматься с Храповым. Но завершить тост лобзанием не удалось. Вопреки расслабляющему действию алкоголя и утверждениям медиков, его нервы напряглись, и по ним ударил уже знакомый кнут. Тело Якова Семёновича вытянулось, он повалился на притоптанную травку полянки, прикусив язык, и пуская розовую пену через зубы и уголки губ.
   Лапшин посмотрел на вздрагивающее тело поверженного повелителя жидкости, на притихших девочек и сказал, обращаясь к Храпову:
   - Сунь ему в рот деревяшку, Максимка, а то язык откусит.
   А про себя подумал: "Не слишком ли высокую ставку сделали мы на этого эпилептика?"
  
   Когда компьютер обработал материалы, полученные в магазинах, улицах и в ресторане Заозёрска, вопросов возникло больше, чем их было до посещения Цербо. Какие-то неясные отрывочные разговоры об аварии в Академгородке, нелепые предположения. Но совершенно определенно - это был тот дым, которого не бывает без огня. По полному и настойчивому абсурду, становилась очевидной преднамеренность "дезы", как говорят те, кто ее организует. Подозрения в отношении ФСБ и ее шефа оформились в уверенность, когда компьютер переработал подслушанный в ресторане "Евсеич" разговор. Барк включил программу поиска по идентификации голосов, и получил портреты собеседников и их биографические данные. Пышногрудая красавица с молочно-белыми ланитами и слепой бармен, были, соответственно - Софья Васильевна Шамшурина и Михаил Романович Горин. Судьбы их затейливо сопрягались с жизнью полковника Цербо. Барк отфильтровал полученный разговор и еще раз прослушал его:
   ШАМШУРИНА: "На тебя, Горюшко забота возложена, Нестор Кириллович передать велел. Сам он говорит, что дело не телефонное, велел передать устами, в твои уста. Так примешь ли?"
   ГОРИН: "Что я должен делать? Или вы, Софья Васильевна, опять подшучиваете надо мной?
   ШАМШУРИНА: "Да уж, какие шуточки. С мормышечкой одной кормить нас будешь. Не доверяет Нестерко мне ее желудочек, говорит или отравлю или голодом заморю".
   Барка позабавила намеренно архаичная лексика Шамшуриной, но смысл ее, как показалось, каким-то образом переплетается с распространением слухов об аварии. Он подумал, что вопрос этот придётся уточнять, послушав, что говорят в самой квартире Шамшуриной.
   К намеченной теме он решил вернуться после разговора с Юзефом Кёхлером, начальником аналитического отдела Интерпола. Не исключено, что в его архиве имелись сведения на лица, с которыми придётся столкнуться Барку. С учетом поясной разницы во времени Юзеф еще должен был находиться на работе. Оставаясь убежденным холостяком и фанатом дела Кёхлер трудился без пауз, но служебное рвение друга не вызывало иронии у Барка.
   - Что скажет новоиспеченный комиссар? - после приветствия с улыбкой поинтересовался Кёхлер. - Ты так быстро исчез из Брюсселя, что даже не успел попрощаться. А я мог бы рассказать тебе кое-что о чиновниках Челябинска.
   - Это можно сделать и сейчас.
   - Хорошо, хорошо. Только давай начнем с того, что тебя интересует в данный момент.
   - Я назову две фамилии, а ты попытайся что-нибудь раскопать, - ответил Барк.
   Кёхлер кивнул головой.
   - Бывший старший лейтенант Челябинского ОМОН Максимилиан Филиппович Храпов и полковник Заозёрского ФСБ Нестор Кириллович Цербо. До последнего назначения он был заместителем директора Челябинского ФСБ.
   - По Цербо я могу ответить сразу - он был замешан в торговле наркотиками, правда, за пределами России - в Казахстане, когда руководил Челябинской железнодорожной милицией. Сейчас он участвует в нелегальном бизнесе радиоактивными веществами. Но в России такие факты игнорируют, если нет политических оснований, тем более, что в прибыльном бизнесе ему помогает один депутат Государственной Думы... А Храпов... - Кёхлер чуть-чуть повременил, постукивая по пульту компьютера. - Вот я читаю: С ним имели дело транзитные перевозчики наркотиков. Говорили, что без его разрешения невозможно проехать через Челябинск. "Исчезновение" было организовано высокими покровителями. Причина исчезновения неясна. Но вот кто к нему благоволит, мы, пожалуй, сейчас выясним. Так... Ага... Вот последние сведения: Его обнаружили через восемь месяцев после того, как он покинул Челябинск, и обнаружили в Нижнем Новгороде, в окружении депутата Лапшина...
   Юзеф весело посмотрел на Барка и покрутил головой.
   - Бывает и такое. Уж не знаю, как всё это тебе изложить. Такие сообщения даже жалко передавать без оркестра и военного парада. Разве что-нибудь содрать с тебя? Да что с тебя возьмешь?
   - Ну, ну, Юзеф. Сейчас с моим "крокодилом" случится истерика, он очень любопытный. Выкладывай сенсацию.
   - Ладно, держи: Дело в том, что этот самый Лапшин как раз и есть напарник Цербо по радиоактивным махинациям. Зовут его Иван Адамович. Его имя впервые зафиксировано нами, когда Нижегородское отделение милиции поймало бедного Ваню, тогда еще студента, на изготовлении синтетических наркотиков в университетской лаборатории. Правда, на другой день извинились и сказали, что произошла ошибка, просили изъять из картотеки, мы пообещали, но химик остался в архиве. Ну, что скажешь?
   - Скажу, что таких совпадений не бывает. Решение одной подозрительной загадки ты, Юзеф, очень облегчил... И еще: Что нового в сотрудничестве России с Интерполом? Вам разрешили следить за преступниками на ее территории со спутников?
   - Нет. Только за теми, кого они сами "пометят".
   - Значит, мне необходимо добиться от генпрокуратуры, чтобы они "пометили" Храпова и Цербо. На Лапшина они не расщедрятся.
   - Постой, постой, - возразил Юзеф, - ты забыл, что работаешь не в Интерполе и не имеешь права требовать санкций по уголовным мотивам, а твои клиенты засветились пока только в уголовных делах. У тебя есть выбор - либо ты передаешь свои претензии в местную прокуратуру, либо повод для интереса к Храпову и Цербо поищу я.
   - Пожалуй, ты прав, - согласился Барк, - только сообщи, с какого спутника будут вести наблюдение.
   Барк прощально помахал Кёхлеру и отключил связь.
   Действительно, функции, в рамках полномочий МАКНАД, имели уязвимые места. Если в Америке и Европе правоохранительные органы легко вступали в сотрудничество с агентством, то в России такая практика вообще отсутствовала. Имелись предписания, входившие в условия конвенции, обязывающие местные власти "оказывать всяческое содействие", но, как убедился Барк, с "предписаниями" на местах дело обстояло туго. Чаще всего откровенно напрашивались на взятку, для сотрудничества не по правовым вопросам, а при требовании закона старались увильнуть от его выполнения. Не все и везде, но часто. Когда же речь шла об интересах местных кланов или большом начальстве - тут вообще ничего нельзя было добиться. Контакт с Цербо можно было отнести к области попытки наладить сотрудничество - и вот что из этого получилось. Но, как подозревал Барк, он лишь слегка приоткрыл завесу тайны, имеющую впереди жестокую и хитросплетённую интригу.
   Барк снова обратился к архивам по России. Здесь до сих пор не отменили институт прописки. Это была единственная страна, в которой человеческое право находилось в таком одиозном противоречии с конституцией. Правда, с точки зрения сыска, прописка представляла удобство. С Софьей Шамшуриной это оказалось далеко не рядовым случаем, потому что квартира записывалась и переписывалась на многочисленную родню Цербо и Шамшуриной. Но всё же поиск по муниципальным каналам указал на трёхэтажный особняк по улице Доватора. Барк воспроизвёл схему города и определил положение места проживания Шамшуриной. Можно было использовать окна, если они не имели волновой защиты. По плану города, напротив дома имелся небольшой пустырь, упиравшийся в улицу Дунаевского.
   Недолго попетляв по городу, Барк оказался с тыльной стороны особняка и сейчас "Крокодила" отделял от него примерно двухсотметровый пустырь.
   Стёкла на всех этажах оказались без волновой защиты. Но сколько ни прислушивалась чуткая техника микроавтобуса, ничего кроме храпа расслышать не удалось. А если охрана такого осторожного человека как Цербо храпит - значит ей некого охранять. Интересующие его лица отсутствуют.
  
   "Дзинь-дзинь-дзинь... щёлк-щёлк-щёлк"... Это первое, что стало возвращаться в сознание. Потом появилась необычайно красивая музыка. Такого Яков Семёнович никогда не испытывал, и он мог бы отметить, что следом за музыкой наступило удивление, но за удивлением, ставшим последним проявлением привычного, или того, что находилось в пределах понимания, появились непонятные и настойчивые голоса. Вернее, это были не голоса, а текущие внутри головы мысли, скорее, они не текли, как что-то зримое, а звучали. Мысли звучали, однако, не оформляясь в слова, но Махов отлично понимал их. Мысли расширялись, захватывая всё сознание, пока в нём не осталось ничего кроме звучащих мыслей. И еще сохранялась способность смотреть как бы со стороны, поднимаясь над ними и осознавать, что в нём звучат мысли, которые решат все вопросы. Теперь ему не потребуется думать - он будет говорить то, что необходимо, он выполнит любое дело, за которое возьмется. Еще, по какой-то сохранившейся инерции, Яков Семёнович попытался возразить на эту уверенность словами, что уверенность и есть то, что продиктовано мыслями. Они звучали в его голове и утверждали, что отныне - всё подвластно ему. Махов вдруг отчетливо, до мельчайших подробностей вспомнил всё, что произошло с момента исчезновения тети Паши. Эти воспоминания, несмотря на их последовательные и зримые детали, не протекали во времени, они возникли как компакт-диск, где данные уже записаны и только несовершенное человеческое сознание считывает их постепенно.
   Он открыл глаза и увидел покинутую им несколько минут назад сцену. Девочки с холодноватым любопытством поглядывали на него. Рядом, вперемешку с ними сидели Храпов, Лапшин, Цербо. Они продолжали жевать, бросая на Махова выжидательные взгляды. "Мне было плохо, но они даже не побеспокоились отнести меня на кровать. Они настолько равнодушны, что им безразличен вид потерявшего сознание человека". - Но и эти мысли пробежали как констатация факта, не неся в себе никакого эмоционального заряда. Яков Семёнович почувствовал, что у него что-то во рту и со злостью выплюнул палку с горьковатой корой.
   Странно, но вид златовласки и ее зеленоглазой подруги уже не волновал его. Да, он знает что делать. Сейчас не до развлечений. В его голове появились целые блоки идей по поводу каждого предмета, каждого мгновения и каждой картины, схваченных взглядом или ставших объектом внимания. Его сознание избирало лучшее из того, что было необходимо в настоящий момент.
   А настоящий момент - это опасность от комиссара МАКНАД Девиса... Нет. В России он пользуется своим русским именем - Давид Данилович Барков. Фамилию он сохраняет в американском варианте - Барк. Давид Данилович Барков представляет реальную угрозу его планам. А если сказать, что я думаю о своих "коллегах"... для них более подойдет слово "подельники" - тогда и они будут представлять угрозу моим планам. Их эмоции сильнее логики. Им очень важно самоутверждение, особенно Храпову. Да и Лапшин, поумнее обоих, но недалеко ушел от них - любит власть для того, чтобы сладко есть и пить. У всех троих жадность к деньгам, власти, славе, но масштабы ничтожны. Они никогда не сумеют воспользоваться тем, что попало в их руки. На них наплевать! Но сейчас без этих надутых индюков не обойтись. Они смогут сделать грязную работу. Пока я буду терпеть их. Нет, не просто терпеть - это будет линией разумного поведения, мне даже не потребуется притворство. Я каждую секунду буду вести себя по отношению к этому дерьму так, чтобы получить максимум пользы для дела!
   Яков Семёнович извинительно улыбнулся, как бы с сожалением похлопал по плечу предмет несостоявшегося вожделения - пышногрудую златовласку, и произнес:
   - Прошу прощения за мою беспомощность. Мне не хотелось омрачать так хорошо подготовленный вечер, - он сердечно раскланялся. - Еще раз приношу мои искренние извинения и пойду немного отдохну.
   Яков Семёнович покивал, с видом рассеянного ученого, которого за горло схватила гениальная мысль и ведет к уединению независимо от обстоятельств. Он знал, что такая поза наиболее уместна в настоящий момент и даже вызывает некоторое сочувствие в их не пробужденном сознании.
   Незаметно, мимоходом, Яков Семёнович прихватил чьи-то женские трусики, в беспорядке валявшиеся по всему берегу, и направился к вольеру, где Цербо держал исключительно злобных и кровожадных ксипитбульдтов, - незаконных наследников питбульдтерьеров выведенных генной инженерией - огромных, обросших короткой, но густой шерстью с подшерстком, способных переносить жару и трескучие морозы. Цербо купил их в подпольном питомнике и натаскал для расправы с любителями чужого добра и излишне любопытными людьми, способными оказаться в неприкосновенных владениях. Псы спокойно лежали, зная, что пока они находятся за оградой вольера, их свирепость не требуется хозяину. Однако при приближении Махова один из псов медленно поднялся и направился в его сторону. Яков Семёнович бросил трусики на сетку, пристально посмотрел на пса и сказал:
   - Найди ее!
   После этого он повернулся и спокойно пошел в кабинет Цербо, совершенно уверенный, что пес выполнит то, что он от него потребовал.
   Он сел в то же кресло у окна и стал ожидать окончания чувственного отдыха своих, "подельников". По двору вдруг заметались уже было уходившие рыбаки и охотники, пронзительно закричали их жёны, потом на берег, покрытый нежной зеленой травкой, выскочил ксипитбульдт с окровавленной мордой. Видимо пес сильно изранился, когда рвал сетку - у него были изодраны не только морда, но передние лапы и грудь. Всклокоченный, покрытый кровавой пеной пес выглядел ужасно. Был понятен страх, взметнувшийся пронзительным визгом женских голосов. Не издавая ни звука, заведенный как автомат монстр несся по поляне к сбившимся в кучку, оцепеневшим от неожиданности девушкам и потерявшим способность к действию мужчинам. Раньше других очнулся Цербо. Он вскочил, схватил первое, что подвернулось под руку - палку, еще не брошенную в костер, и ринулся навстречу собаке. Решительность хозяина позволила очнуться и остальным. Они с атавистическими воплями бросились к воде. Пес сбил с ног Цербо и словно заколдованный понесся огромными прыжками следом за бегущими девушками. Он ворвался в метящуюся толпу и, не обращая внимания на сбитых и падающих людей, стремился настичь двух, сумевших опередить остальных. Но девушки уже приблизились к воде. Прыжок собаки и златовласки оказался одновременным...
   Яков Семёнович не имел в виду что-то отдельное, он не предполагал, да и не задумывался на тем, кто может оказаться жертвой его проделки. Просто необходимо было во имя дела прекратить это бессмысленное времяпровождение, отрывавшее нужных ему людей. Отсчет пошел на часы. Если Барк передаст сообщение о том, что происходит в Заозёрске, преимущество исчезнет, и перед реализацией открывшихся возможностей возникнут сложные препятствия, которые, при определенных обстоятельствах, могут оказаться непреодолимыми. Поэтому Яков Семёнович решил разогнать "шабаш"; головы его участников полностью протрезвить, но сделать это так, чтобы самому остаться в стороне. Ему было безразлично, чем закончится затея - смехом, слезами или кровью, - важен был результат.
   Между тем ксипитбульдт успел зацепить клыками златовласку. В воде появилась кровь. Ее спасло то, что она прекрасно плавала. Пес неуклюже, и всё же неуклонно стремился к ней, но когда начинал настигать беглянку, девушка ныряла и делала под водой длинный бросок. Пес беспомощно вертел головой, злобно рычал, и на его брылах пучилась кровавая пена. Невольные зрители, затаив дыхание, следили за этим страшным и странным поединком, не представляя какой может оказаться развязка. Конец кошмарной сцене положил Цербо. Он бросился в дом и выскочил оттуда с охотничьим карабином, имевшим сенсорный прицел. Почти от самого дома, навскидку, он послал несколько пуль в голову обезумевшего пса.
   - Ну вот, - пробормотал Яков Семенович, - теперь можно поговорить.
  
   "Но где-то они находятся, - размышлял Барк, - и это "где-то" может приоткрыть загадку странных разговоров". В такое время в помещении своего ведомства Цербо вряд ли будет заниматься незаконными вещами - может оказаться много нежелательных свидетелей. Если Цербо готовится встретить его на территории Академгородка с тем, чтобы провалить миссию МАКНАД по ревизии, он должен разработать сценарий такого провала. И разрабатывать он будет не один - надо с кем-то посовещаться, проиграть варианты... Для совещания потребуется место, где они будут застрахованы от моего неожиданного появления или официального визита, в котором не откажешь без серьезных оснований. Значит, место может быть какой-нибудь квартирой, загородной дачей или чем-то в этом роде, где можно сказать: "Мой дом - моя крепость". Барк затребовал материалы по имущественному положению полковника и его недвижимости. Выходило, что кроме квартиры на проспекте Энтузиастов, недалеко от здания ФСБ, у Цербо имеется загородный дом, довольно внушительных размеров, построенный на участке земли, выкупленной в личное пользование.
   По карте района, участок с домом располагался в семнадцати километрах от центра Заозёрска. Там можно оказаться в течении нескольких минут, но прежде следовало проверить, не происходит ли чего в квартире дома 47 на проспекте Энтузиастов, где полковник снимал половину этажа. Сдав "Крокодил" назад, в устье улицы Дунаевского, он развернулся на месте и рванулся вперед. Но едва вспыхнули фары микроавтобуса, как сноп света выхватил стоявшие поперек дороги автомобили. Взглянув на трехмерный экран, он увидел, что и сзади улицу успели перекрыть еще две машины. Барк знал, что слежки за ним не было, как же они сумели так ловко отрезать его? - Только в одном случае - если "Крокодил" был помечен. Он включил сканер. Слабая радиация исходила от протекторов автомобиля. Значит, они плеснули изотопную жидкость, когда он находился на стоянке около ресторана "Евсеич" - последнего места, где Барк проверял "Крокодила" на наличие посторонних предметов. Оставалось только выяснить, что от него хотят преследователи. Он направил лазерный луч, дающий звуковую сверхпроводимость на передние машины.
   ... -еще раз повторяю: - никакой самодеятельности, - услышал он. Нападавшие находились в стадии инструктажа. - Филиппыч сказал - главная задача - оборудование, которое внутри фургона. На черном рынке ему цены нет. Пожадничает мужик, не отдаст по-хорошему, - помнем ребрышки, чтобы недельки две помаялся. Если крутизну разведет - можно и ножичком пощекотать, но никаких пушек. Всё тихо-смирно. Усвоили?... Когда выскочим, всё забудете, суки. Повторяю еще раз...
   Пока Барк слушал инструкции, объясняющие, как следует с ним разделаться, он переоделся в костюм активной маскировки. Легкий и эластичный, костюм, в сущности, являлся непроницаемой броней. Его невозможно было прорвать человеческими усилиями или пробить ножом. А если предмет ударялся со скоростью превышающей десять метров в секунду, замыкалось магнитное поле, армируя ткань, и удар принимался всей массой тела. Приготовившись к встрече, он одним броском приблизил "Крокодила" к автомобилям, перекрывшим дорогу спереди, и вышел из машины.
   - У вас авария? - вежливо поинтересовался Барк, подходя к ближайшему "линкольну" изготовленному для российских дорог с увеличенными колесами и приподнятым кузовом.
   Ответа не последовало. Передние поджидали задних, которые уже выскочили из машин и сейчас, бесшумно скользя, спешили на подмогу.
   - Господа, - в голосе Барка присутствовало терпение и увещевание, - освободите дорогу, я очень тороплюсь.
   - А куда тебе, папаша, спешить. Тут и отдохни, - развязно, характерно цедя сквозь зубы шипящие, протянул верзила, вразвалочку направляясь к Барку; он решил, что ловушка захлопнулась и теперь можно разобраться с богатым иностранцем. Барк слегка попятился, давая возможность выйти из передних машин еще двоим. Все действующие лица должны находиться под наблюдением. К нему приближалось шесть человек. С таким перевесом они, пожалуй, не применят тяжелого огнестрельного оружия, способного причинить неприятности, несмотря на защитную броню.
   Наступавшие сзади видимо сочли, что подошли достаточно близко для нападения. Они решили действовать, не размышляя над тем, что вид иностранца приводил в некоторое смущение - он то появлялся, то пропадал, то присутствовал перед ними каким-то частями. Вообще-то им приходилось слышать о костюмах активной маскировки, столкнуться довелось впервые. Но размышлять о том, как половчее приспособиться к обманчивому объекту, им не пришлось. Батальная сцена началась внезапно для нападавших и протекала секунд пятнадцать. Они не успели даже подумать об отступлении. У каждого оказалось достаточно незащищенных мест для точечных парализующих ударов. Пальцы Барка разрывали ткани, находя жизненно важные центры, словно это были не тренированные мышцы, а пасхальное тесто. Тяжесть и длительность поражения были у каждого различны, но всем им требовалась помощь. После небольшого размышления Барк решил вызвать на место происшествия милицию и скорую помощь. Ему же не было смысла дожидаться стражей правопорядка - просто отсутствовало время на объяснение и составление протоколов.
   Проехав мимо дома 47 по проспекту Энтузиастов и убедившись, что света в окнах нет, Барк отправился в сторону загородного жилища Цербо. В смешанный лесной массив, с густым кустарником и мелькающими водяными проплешинами, вела хорошо асфальтированная дорога. Раскручивая серпантин, она уходила вверх и некоторое время, на подъеме, шла параллельно городской панораме Заозёрска. Отсюда хорошо были видны вечерние огни. Барк слегка замедлил движение, как вдруг увидел, что в той части, где сосредоточилась жизнь административных учреждений, полыхает пожар. По всей видимости, возник он недавно, так как примерно в этом районе Барк проезжал по проспекту, когда там было спокойно. "За несколько минут пожар мог набрать большую силу при одном условии, - если здание загорелось изнутри" - подумал он. В это время раскидистые кроны деревьев, поднимавшиеся на уровень дороги, закрыли картину города, а вместе с ней и набиравшие силу сполохи пожарища.
   К случаям, подобным тому, который подстроила команда "Филиппыча", техника "Крокодила" была готова. Еще перед выездом из города Барк отчистил автомобиль от изотопных меток. Сейчас он не опасался, что его "засекут", но всё же следовало соблюдать осторожность. Он считал, что к дому Цербо рискованно подъезжать по дороге. Чтобы выяснить, что там происходит; следовало подобраться со стороны, где автомобиль будет оставаться незамеченным. Барк вынес на дисплей карту района и внимательно исследовал ее. Карта составлялась по фотографиям, полученным с топографических спутников, и при надобности на ней можно было разглядеть каждую отдельную травинку. Барк дал несколько общих планов района и пришел к выводу, что лучше всего к резиденции Цербо подобраться со стороны озера по лесной просеке. Там нигде не было видно ни временного жилья, ни охотничьих шалашей, ни скрытых постов. Рельеф просеки разрезался труднопроходимыми оврагами, но все они казались посильными для ходовых возможностей "Крокодила". Он свернул с асфальта, километрах в пяти от конечной цели и включил экран ночного видения. Стал различим каждый предмет, попадавший в зону обзора. Через несколько минут продвижения по просеке, перед Барком заблестела водная гладь озера, и мелькнули огоньки лесного шато полковника Цербо.
   Сейчас "Крокодил" использовал все свои сенсорные возможности и, приближаясь к дому, Барк мог не только видеть его, но и слышать каждый звук. Сантиметровые волны отдельного экрана позволяли проникать сквозь стены и посторонние предметы.
   На берегу небольшими группками собирались и расходились люди. По всей видимости, они занимались уборкой территории. В слабом освещении фонарей их можно было разглядеть даже невооруженным глазом. Они неторопливо выполняли свой труд, обмениваясь репликами о событиях дня. Похоже, что здесь недавно закончилась гулянка. Завершилась она неожиданно и раньше предполагаемого времени. Непонятно почему, один из сторожевых псов хозяина взбесился и вырвался из вольера. Он успел покусать девушку, но "наш орел враз его пристрелил", "один ведь сообразил, остальные мужики, поди, сейчас штаны меняют". Здесь не было содержательной информации, к тому же, все разговоры будут записаны и обработаны. Барк настроил акустический прием на освещенные окна дома. Компьютер последовательно идентифицировал голоса. Удивительно! - в освещенном помещении на втором этаже, окна которого выходили на озеро, находились все, кого разыскивал Барк - Цербо, Храпов, Лапшин, Махов. И смысл их разговора раскрывал наиболее интересующие комиссара вопросы.
   Неожиданным для него оказалось то, что, судя по логическим и смысловым элементам речи, в собрании квартета доминировал физик Махов. Барка поразил уверенный тон ученого, его психологически точные интонации, благодаря которым он приковывал и заострял внимание слушателей на всём, что произносилось. Но Барк не успел как следует вникнуть в то, о чём шла речь; разговор прервался гудком телефонной связи. Некоторое время был слышен только голос Цербо, который повторял:
   - Так... так... так...
   Закончив разговор по телефону, полковник обратился к остальным:
   - Господа, к сожалению, моя и Максимилиана Филипповича идея, придержать на старте комиссара Барка, закончилась весьма плачевно для ее исполнителей. Все без исключения доставлены в городскую больницу в состоянии шока. Врачи не знакомы с такого рода поражениями организма, но предполагают, что состояние может длиться в течение нескольких часов. Дежурный по отделению милиции сообщил:
   - "Около десяти часов к ним позвонил неизвестный и передал, что на улице Дунаевского, напротив пятьдесят первого дома, находятся преступники, пострадавшие в результате нападения с целью ограбления. Тот же голос (они сравнили записи) позвонил в диспетчерскую "скорой помощи"". Я попросил, воспроизвести запись, и узнал голос комиссара Барка.
   - Та-а-ак, - протянул Лапшин.
   - Что ж это за идея была, о которой я ничего не знал? - властно и с нажимом произнес Махов.
   - Мы считали, что необходимо на несколько дней отвести внимание Барка от лабораторий, сделать так, чтобы ему было не до ревизий. Для этого мы и пускали его сперва по следу Храпова, потом, организовали вполне логичную попытку ограбления, от имени того же Храпова, тем более, идею подсказал сам комиссар, предположив, что в основе создания аварийной ситуации на аэродроме лежали корыстные соображения. - Цербо помолчал, не зная, что добавить для смягчения явного промаха в своих планах, и закончил: - К сожалению, само ограбление обернулось тяжелыми последствиями для грабителей.
   - Вы всё время не выпускали из вида комиссара? - спросил Махов.
   - Да. Мы пометили его микроавтобус радиоактивными изотопами.
   - Но вы хоть знаете, что это легко обнаружить?
   - Цель была достигнута - его выследили. Значит, он не знал, что мы его пометили.
   - Но сейчас наверняка знает. Не думаете ли вы, что Барк глуп и поверит в простоватых жуликов, которые используют профессиональную технику для обычного уличного грабежа, - не без желчи заметил Махов.
   - Нам казалось, что ему будет не до размышлений после встречи с "кальмарами" Храпова.
   - Достаточно, - прервал Махов. - Все эти разговоры бессмысленны и беспредметны. Давайте разберемся в том, что изменилось в результате вашего провала и какие следует предпринять шаги, чтобы избежать повторения подобного и впредь.
   - Разумное предложение, - заметил Лапшин.
   - Оставьте ваши пустые реплики, которые делаются для того, чтобы напомнить о своем значении, - вскипел Махов. - Достаточно бестолковых игр. Наши действия и каждое наше слово должны быть актуальными. Возьмем такой пустяк, как противоволновая защита помещения. Вы уверены, что комиссар Барк не стоит сейчас на той стороне озера и не слушает наши разговоры?
   Наступило молчание. Барк мысленно выругался.
   - Этого не может быть, - возразил Цербо. - Я не новичок в таких делах. Весь день мы его держали под наблюдением и упустили только в последние несколько минут. За несколько минут он физически не доберется сюда. Сверх того, для такой поездки Барк должен иметь разумные основания. Откуда ему знать, что мы можем находиться здесь?
   "И на том спасибо", - подумал Барк. Однако, он счел не лишним выпустить информационный зонд, который завис над владениями Цербо. Приходилось немедленно возвращаться в город. Там наверняка его будут искать, используя оперативные службы и официальные каналы, не говоря уже о неофициальных. То, что он сделал, в настоящих условиях было вполне достаточным. Если он снимет информацию, полученную зондом, у него окажется масса полезных сведений перед посещением Академгородка.
  
   Неожиданным неприятностям, возникшим в результате непредусмотренного планом поведения комиссара, предшествовал разговор, ради которого Яков Семёнович устроил свое жестокое представление.
   Ни Цербо, ни Храпов, ни даже Лапшин не ведали более эффективного способа снятия стрессов и возникающей в результате напряженной деятельности усталости, чем алкоголь и женщины. Лишившись женщин по причине роковых обстоятельств, они поспешили утешиться французским коньяком и доброй московской водкой. Но когда все трое собрались, чтобы исполнить намеченное желание, категорическое возражение со стороны Якова Семёновича, подействовало на них как ушат ледяной воды.
   - Господа, - резко заметил он, - я мысленно проиграл варианты событий, которые могут последовать в результате принятых нами решений, и пришел к выводу, что нас ожидает полнейший провал.
   - То есть? - вопросил Лапшин, отодвигая от себя широкий бокал, на дно которого он плеснул грамм пятьдесят "Наполеона".
   - Все мы слишком торопились к водке и женщинам, и смысл решений сводился к отчету о проделанном. Что было предпринято для закрепления полученных возможностей и нашего преимущества во времени? - Только одно - устроить представление комиссару. Вы даже не поинтересовались, на каких основаниях покоятся эти возможности, да и о самих возможностях ничего не знаете, так только - одна поверхность. Вы думаете, что мы обладаем каким-то особым временем, приготовленном специально для нас? Вы думаете мы будем находится в нём как в колыбели, а жизнь побежит в стороне? Нет! За нашим временем уже начинается охота, и у нас остаются дни и часы, критические минуты. Если за этот период мы справимся с поставленными задачами - мы выиграем навсегда. Если упустим его - растворимся во времени так же, как миллионы безвестных неудачников до нас.
   - Хорошо, - осторожно прервал Иван Адамович. - Изложите свои соображения.
   - Я изложу не соображения, а концепцию. Концепцию, позволяющую развязать тугие узлы обстоятельств, в которых мы находимся. Кто мы? - все мы люди гонимые по жизни, несмотря на разницу в положении и прегрешениях перед законом. Почему мы так легко сблизились? - Потому что наша жажда самоутверждения носит отвергаемый обществом характер. Иными словами - ваше благосостояние и величина власти покоится на преступлениях, за которыми может последовать возмездие. Благодаря моему открытию все эти обстоятельства можно изменить коренным образом. И вы это почувствовали. Вы поняли, что можно подняться над законом, раз и навсегда разорвав опасную зависимость от людей и обстоятельств. Но попавшие к нам в руки технические возможности - это еще не всё. Всё будет тогда, когда с их помощью мы получим реальную власть.
   Яков Семёнович замолчал, оглядел как-то притихших Лапшина, Храпова и Цербо. "Мелюзга! - с отвращением подумал он. - Пока одни только слова, но они не анализируют их, а реагируют как на заклинания шамана".
   - С чего надо начать? - Конечно, с той страны, в которой мы живем - с России. Где в России находится власть? - Она не в парламенте и не в правительстве, она не в руках силовых министров или президента, - она в банковских сейфах, она в руках у тех, кто распоряжается их содержимым. Через долги, кредиты и обязательства банки сумели осуществить господство над правительством и всеми властными структурами России. Нет ни одной поры в общественном организме, где бы не находился резидент банков, защищая их интересы и контролируя исполнение тайных директив. В сущности, само правительство - оно и есть резидент Банка. Власть и деньги обеспечивают господство одним и тем же людям. Следовательно, если мы подчиним себе банки, мы подчиним всю страну. Мы не будем обогащаться, создавая большие заводы, перекачивая деньги, полученные за продажу уникальных технических разработок. Нет! Мы создадим информационную систему, которая эффективно и быстро переориентирует исполнительные механизмы банковской, административной и производственной вертикали, замкнув ее на нашей воле... Техническое воплощение концепции будет выглядеть так: Мы создаем медиамодуль из двух мощных компьютерных систем и начинаем контролировать всю информацию, имеющую отношение к банкам России. Как правило, такая информация является отражением чьих-то противоположных интересов. Они могут быть противоположными даже внутри одной системы. Весь фокус заключается в том, чтобы поставить их лицом к лицу, а ключи разрешения конфликта взять в свои руки. Через два месяца мы будем хозяевами в этой стране. Специальные программы обеспечат необходимый смысловой отбор и сведут узловые вопросы в единый блок, который будет легко контролировать.
   Махов замолчал и продлил паузу, впиваясь взглядом в лица партнеров, словно высасывая из их голов картину, которая позволила бы ему уяснить, насколько хорошо они пропитались идеями.
   - Завтра у нас еще не будет технических возможностей для осуществления глобальных задач, но мы уже сможем продемонстрировать свое могущество на комиссаре МАКНАД. Мы заставим его технику не просто замолчать, но и сообщать то, что нам потребуется. Мы усыпим бдительность его далеких хозяев и заставим поверить, что работа лабораторий не представляет опасности.
   - Каким образом? - не удержался от вопроса Лапшин.
   - Мы считаем информацию с его компьютеров и приборов, и перекодируем по своему усмотрению. А еще через пару дней создадим медиамодуль, который позволит контролировать всё информационное пространство области.
   - А почему через пару дней? - поинтересовался Иван Адамович.
   - Потому что завтра нам необходим живой Осоргин, для того, чтобы предоставить Барку ту версию, которая обезопасит нас на время необходимое для реализации остальной программы. После этого вы, Нестор Кириллович, заставите Осоргина быть послушным в компьютерной системе так же, как заставили до этого, и заставляете до сих пор, слушаться Парфёнову.
   - То есть, Осоргин и станет основой для второй компьютерной системы и создания модуля?
   - Да.
   Что-то в предложенном плане не нравилось Лапшину. Он поймал себя на мысли, что наверно ему не нравится то, что принадлежавшая ему инициатива уходит из рук, что приходится слушать человека, которого он презирал всего лишь пару часов назад. Но по существу возразить было нечего.
   А здесь еще появилось сообщение, которое демонстрировало, что его лучший помощник Цербо, не умеет планировать и осуществлять необходимые действия. Предпринятое на комиссара Барка нападение закончилось неожиданным результатом, выведя из строя почти всех головорезов Храпова, его самый надежный костяк.
   Предположение, что Барк может оказаться около дома Цербо после выигранного сражения, было маловероятным, но не представлялось невозможным. Цербо дал указание проверить прилегающее пространство и найти Барка, где бы он ни был.
   - Завтра же установлю средства противоволновой защиты, - проворчал он, признавая свою неосмотрительность.
   - Зачем завтра? - насмешливо спросил Махов. - Завтра она не потребуется. Мы накроем необходимую для нас зону желательной информацией. А что касается далеких пределов, куда могут попасть жалобы или пожелания комиссара, тут я бы попросил Ивана Адамовича использовать свои каналы по линии "Северной Пальмиры".
   Лапшин взглянул на Махова с многосложным выражением лица, в котором преобладала мимика конспиратора.
   - Как вас понять, Яков Семёнович?
   - Да будет вам, - отмахнулся тот. - Эти "священные ордена" превратятся в пустую забаву, и из них надо взять то, что пока еще можно взять. Попросите своих вассалов, чтобы они по линии прокуратуры и МВД саботировали все требования Барка, если таковые появятся. Скажите, что расходы будут щедро оплачены.
   И опять Лапшин не нашелся что возразить. Предложение было и дельным, и своевременным. Они не могли рисковать, и следовало перекрыть все возможные каналы утечки информации. Не откладывая в долгий ящик, Иван Адамович оседлал все имеющиеся средства коммуникаций. Предстояло немало переговоров, в которых не каждый собеседник будет податливым.
   - Так я не могу понять, почему вы даже сегодня, не проинформировали о своей затее, Нестор Кириллович? - вернулся к оставленному вопросу Махов.
   "Что-то с ним происходит, - подумал Цербо. - Откуда у него появилась эта воля и энергия, которой просто нет сил сопротивляться? Он внушает, что мы ничего не умеем делать и должны передать управление в его руки. Самое смешное, что у него это уже получилось".
   И противопоставить такому повороту событий что-то, Нестор Кириллович не мог. История с комиссаром МАКНАД действительно выглядела дурацкой. Цербо и Храпов намеревались преподнести коллегам приятный сюрприз, а вон как обернулось с сюрпризом. Однако он решил возразить напористой логике, прозвучавшей в вопросе Махова.
   - Мы считали, что обеспечение безопасности возложено на нас, потому что только мы владеем этим предметом профессионально. Принятие и реализация оперативных действий требует единоначалия и четкого исполнения. Я не мог намеченную операцию делать объектом дискуссий.
   - Прекрасно, - фыркнул Махов. - Но важны не слова, а результаты.
   Про себя же он отметил, что крутившие им "железные" мужички, начинают сдавать позиции. Он даже не предполагал, насколько легко будет овладеть их волей.
   - Итак, - резюмировал Яков Семёнович, - у нас остается два варианта поведения по отношению к комиссару Барку - обмануть или уничтожить.
   - Вы сума сошли! - вырвалось у Цербо. - Вы хоть представляете, что это за комиссар? Вы же слышали о "синхронном протоколе". Да сюда уже через несколько часов нагрянет ИНТЕРПОЛ и дивизия быстрого реагирования Совета Безопасности!
   - Не волнуйтесь, Нестор Кириллович, - холодновато возразил Махов, - ООН не будет воевать с Россией из-за несчастного случая. Ведь Барк очень легко может стать жертвой следственного эксперимента.
   - Какого именно? - не удержался от вопроса Цербо.
   - А вот здесь я профессионально владею предметом.
  
   Чуть позже одиннадцати вечера, "Крокодил" Барка поехал, с соблюдением всех предупреждающих и запрещающих знаков, около отделения милиции. Как он и ожидал, этот участок улицы оказался под бдительным надзором и уже через несколько минут за ним следовала милицейская машина с включенной сиреной.
   - Микроавтобус "ОМ-25--25-ИНТНР", прижмитесь к обочине! - прокричали через мегафон.
   Барк остановился.
   Из лихо подрулившего патрульного "корвета" выскочил молоденький сержант и, откозыряв, произнес:
   - Попрошу ваши документы.
   Барк протянул водительское удостоверение, которое у него тоже было не таким, как у простых смертных. В нём присутствовали вкладыши с требованием "подчиняться, оказывать содействие, не задерживать" и т.д.
   Сержант вернул документы, еще раз откозырял, и не совсем уверенным тоном произнес:
   - Извините, господин комиссар, но на вас заведено уголовное дело. Вам придётся дать предварительные показания.
   Да, с процессуальными нормами в Заозёрске явно было что-то не так. Чтобы требовать показаний, надо произвести задержание, а чтобы произвести задержание комиссара МАКНАД, нужен ордер Генерального прокурора, который предварительно согласует это задержание с Брендтоном и секретарем КВЭ Хафнагелем. Но он не стал обращать внимание сержанта на несуразность заявления. Похоже, что здесь привыкли брать нахрапом безответных граждан, чтобы обеспечить у них превентивное чувство прегрешения перед законом, а Барк оказался всего лишь жертвой "рикошета", отскочившего от устоявшихся традиций.
   - Кто вас послал, сержант? - поинтересовался он.
   - Дежурный по отделению майор Бодун.
   Здесь следовало бы объяснить, что прямо сейчас Барк может оставить без погон и сержанта и того, кто его послал, но сержант был всего лишь "мизинчиком" и разъяснения придётся отложить до посещения отделения, чтобы больше не возвращаться к подобным вопросам.
   Когда Барк вошел в дежурное отделение, где находилась группа милиционеров не занятых в патрулировании, то заметил, что большинство из них встретило его с уважительным интересом. Но сам источник карательных директив, майор Бодун, был настроен агрессивно. Это был типичный "мент" долго проработавший в милиции, тертый и наглый, к тому же, судя по его квадратной со всех сторон наружности, обладавший незаурядной физической силой. Он поднялся из-за стола, словно боксер на ринге после удара гонга, и с угрожающим видом стал надвигаться на Барка.
   - Ты чего тут хозяйничаешь, иностранец!? Здесь тебе не Люксембург! Мы быстро объясним тебе, что нельзя русским мужикам руки ломать!!
   Последнее не совсем соответствовало истине. Правда, точечные удары, нанесенные Барком, парализовали нервные узлы, и руки, висящие как плети, могли показаться сломанными. Но какой смысл опровергать заблуждение, когда очевидно, что Бодун не пожелает прислушаться к словам, которые противоречат его собственному мнению?
   - Прежде всего, познакомьтесь с моими документами, майор, а потом мы займемся вашими проблемами, - пока еще Барк не потерял надежду найти общий язык.
   - Насрал я на твои документы! Ну-ка ребята, берите его! - рявкнул Бодун, продолжая надвигаться на Барка.
   - Я бы не советовал, - спокойно возразил Барк, оглядев присутствующих, которые, похоже, не собирались выполнять приказы майора. - Всё, что происходит со мной, фиксируется здесь и в международном отделении МАКНАД. Можете послушать...
   И Барк озвучил выступления Бодуна прямо через динамики оперативной части.
   Последовала известная русской литературе немая сцена. Получалось, что "приехал ревизор". Этот "ревизор" олицетворял собой очень большое начальство, а перед очень большим начальством у провинциального чиновника привит атавистический страх. Бодун, несмотря на полученную от Бога внушительную комплекцию, был всего лишь провинциальным чиновником, со всем генетически свойственным ему инстинктом послушания. Определив, что тайм выигран вчистую, Барк закончил:
   - А теперь, майор, передайте дежурство старшему по званию, а сами, если не хотите приумножить свои неприятности, отправляйтесь под домашний арест, пока не протрезвеете. Но прежде, вам будет полезно познакомиться с моими полномочиями.
   И Барк снова через динамики оперативной части озвучил те параграфы конвенции и обязательств России, которые были уместны в данном случае. Содержание текстов полностью лишило Бодуна уверенности. Он сник и как-то суетливо заторопился, сдавая дела находившемуся тут же заместителю дежурной части, капитану Трошину.
   Порядок был восстановлен. По крайней мере, в этом отделении на некоторое время установилось сотрудничество с местной милицией. Это было неплохо, потому что у Барка имелось несколько вопросов, ответы на которые он мог сразу же получить здесь. Его интересовал пожар. Трошин ответил, что горела районная прокуратура. Во время пожара погиб дежуривший по городу следователь прокуратуры Михаил Жалитов. К тому же, пока тушили этот пожар, в другом месте загорелась больница, правда, там выгорела только регистратура и кабинет одного терапевта. В больнице, слава Богу, обошлось без жертв.
   Все эти внезапные пожары, в местах, где строго соблюдаются правила противопожарной безопасности, наводили на размышления, но их подноготная оставалась еще непонятной.
   После официального обращения капитана Трошина, с просьбой внести ясность в события на улице Дунаевского, Барк показал фильм, снятый в сантиметровых волнах с камеры, установленной на "Крокодиле". Знакомясь с фактами "выяснения отношений" с "русскими мужиками", зрители, количество которых увеличилось за счет вернувшихся с патрулирования милиционеров, крутили головой и щелкали языками, даже после того, как закончилась демонстрация батальных сцен. Вопросов не осталось ни с той, ни с другой стороны.
   Вернувшись в микроавтобус, Барк, прежде всего, связался со строителями и попросил, не считаясь со временем, установить над возводимой базой МАКНАД защитное силовое поле. Он предчувствовал, что мирный исход конфликта в милиции - это последний бескровный конфликт. Наступает момент, когда только под защитой силового поля можно будет находиться в безопасности в Челябинской области.
  
   И всё же у Цербо имелись успехи позволявшие двигать вперед хитроумные замыслы Махова. Это были именно его профессиональные заслуги. Без его технологий, корни которых уходили в глубины истории Востока и Запада, а также казематов "разбойного приказа", они не получили бы согласия Парфёновой на сотрудничество. А теперь можно было безболезненно демонтировать компьютерные установки и перевести их в лесную резиденцию Цербо. Наиболее болевыми точками у чувствительной тети Паши оказались дочери и внуки. На собственную безопасность она реагировала "не оптимально", как выразился Нестор Кириллович. Поймав снова след Барка, и пометив микроавтобус около отделения милиции, Цербо счел, что можно будет предупредить случайное вмешательство комиссара и, следовательно, самое время заметать следы и убирать биоэлектронную тетю Пашу из лаборатории ЛИН-12, обеспечивая Барку простор для инспекции.
   Оборудование грузили в мощный трайлер, снабженный электростанцией, рассчитанной на питание комплекса во время транспортировки. Сама Парфёнова считала, что в электростанции нет необходимости, поскольку она имеет способность аккумулировать энергию и обеспечивать деятельность без посторонней подпитки как "плотно пообедавший человек". Но Нестор Кириллович ответив, что "всякие могут возникнуть обстоятельства", не стал рисковать, и при погрузке отключал систему по мере ее подключения к аварийному питанию. За последние несколько часов полковник и тетя Паша "сблизились", если так можно выразиться. Она сказала, что привыкла к тому, что все звали ее уже много лет "тетей Пашей", и если Нестору Кирилловичу не трудно, пускай и он обращается к ней именно так. Она сказала также, что понимает логику действий полковника. Не в состоянии изменить их суровую необходимость, просит лично Нестора Кирилловича, потому что он "добрее остальных", проследить, чтобы ее доченькам, внучке и внуку была сохранена жизнь. В качестве варианта безопасности замыслов, за которые отвечает полковник, тетя Паша предложила систему контроля, позволявшую гарантировать молчание ее родни. Цербо, слегка тронутый таким доверием, сообщил, что после того, как она поможет решить проблему создания силового модуля, все вопросы с утечкой информации будут решены автоматически.
   - Но для этого потребуется еще одна, точно такая же компьютерная система? - полу утвердительно спросила тетя Паша.
   Цербо понял, что слегка проговорился. Все эти мирные беседы происходили во время погрузки оборудования в трайлер. Нестор Кириллович, следивший за последовательностью действий, нашел предлог, чтобы уклониться от дальнейшего разговора и удалился.
   В демонтаже оборудования и погрузке, кроме вспомогательного робота, переносившего тяжести, участвовали ассистенты и сотрудники Осоргина. Они с какой-то тупой покорностью выполняли работу, совершая действия точно и профессионально, но уже напоминая зомби, а не веселых и остроумных людей, какими они были совсем недавно. Присутствие охраны, смотревшей на ученых с презрительным высокомерием, словно это были строители египетских пирамид, превращало гордость и достоинство людей, в механическую покорность. Закончив погрузку, все они должны были приступить к ее монтажу в одном из флигелей лесной резиденции Цербо. Оттуда левая часть модуля обеспечит необходимую полярность с тем комплексом, который сегодня же ночью начнут монтировать специалисты, приглашенные из нескольких институтов. При мысли о второй "правой половине" модуля, Цербо зябко поежился, представив, что Максима Акимовича ожидает та же участь, что и тетю Пашу. Полковнику было жаль и его дочь, и мужественную жену, которая, видимо, нежно и глубоко любила мужа. Но таковы правила игры. В эти правила Цербо уже влез. Оставалось только двигаться вперед, "под знаменами эпилептика", - мрачно заключил Нестор Кириллович.
  
   Между тем, сам "эпилептик", словно не существовало ночи и усталости, принимал на себя полномочия управляющего Академгородка, с сохранением обязанностей заведующего ЛИР-13. Махов сидел в кабинете своего предшественника, который, по счастью, находился в длительном отпуске в Порт-Луи на острове Маврикий, после трехлетней непрерывной работы. Яков Семёнович с поразительной легкостью вникал в детали своей новой должности, осваивая как хозяйственные элементы администрирования, так и общие научные проблемы, охваченные обязанностями управляющего. Сюда входил административный контроль планов научных разработок.
   Сейчас, на правах научного и административного руководителя, Махов готовился посвятить комиссара МАКНАД во все вопросы, которые поднимет Барк в связи с проводимыми на Бол-Куяш-3 исследованиями.
   Шел уже третий час ночи, когда Яков Семёнович вызвал к себе Осоргина. Максим Акимович вошел, недовольно хмурясь, с брезгливой ненавистью поглядывая на своего бывшего коллегу. Яков Семёнович несколько секунд наблюдал Осоргина как объект исследования, определяя психологическое состояние готовности, уместное в данном случае для собеседования. Он уже знал, что Максим Акимович встречался с женой и дочерью и видел, что доктор повержен.
   - Ваш шанс - сотрудничество со мной, - начал Махов. Он помолчал, давая Осоргину остыть. - Есть несколько этапов, пройдя через которые мы получим всё, о чём может мечтать человек и ученый. Это касается и наших близких. Не скрою, этапы трудны и жестоки, но дорога одна.
   Яков Семёнович видел, как опустив плечи, всё более покорно воспринимает его слова Осоргин. У него даже мелькнула мысль - а не переборщил ли Цербо с давлением на ученого. Ведь психику нетрудно довести до состояния, когда наступает эмоциональная прострация и человек фактически перестает быть человеком.
   Максим Акимович медленно поднял свои глубокие серые глаза и с каким-то странным недоумением посмотрел на Махова.
   - Дурак ты Яша, - произнес он. - Ты родился с шансом быть человеком, а теперь ты монстр и жертва паранойи. Ты можешь иметь сколько угодно власти и денег, но тебя уже никто не будет любить, потому что тебя не любит Бог.
   - Обойдемся без эмоций, - хладнокровно отрезал Махов.
   Максим Акимович слегка покраснел, но не вспылил.
   - Это не эмоции, это наша связь с вечностью. Ты не поймешь, бедняга, что смерть уже отделила тебя от жизни.
   Несмотря на сверхчеловеческий порядок в голове, Махов почувствовал что-то вроде сумятицы мыслей и не нашелся что возразить. Из этого беспомощного состояния его выручил сам Осоргин.
   - Довольно. Начнем работать, Яков Семёнович.
   Осоргин явно одержал какую-то важную победу, но это уже не интересовало Махова. Снова всё встало на свои места. Они приступили к репетиции ролей для встречи с представителем МАКНАД. Репетиция требовала подготовки главных действующих лиц и статистов, и Махов предложил Максиму Акимовичу пройти на место будущих событий.
   В ЛИН-12 только что закончился монтаж оборудования. Срочно доставленные из Москвы, Челябинска и Новосибирска инженеры-монтажники электронного оборудования, наиболее известные специалисты своего дела, получали по контракту огромную денежную сумму и премиальную выплату, при выполнении заказа к трем часам ночи. Плотность графика не оставляла сомнений, что у них не найдется времени для праздных вопросов и возможности задуматься над странными обстоятельствами происходящего. Тем не менее, предусмотрительный Цербо, привыкший подстраховывать даже очевидное, решил продержать специалистов недельку на карантинном режиме после окончания работ. "А там видно будет" - заключил он.
   Когда Осоргин и Махов вошли в лабораторию, Антон Карлович Гальдер - руководитель группы, третий раз испытывал действующие каналы системы. Таким образом, качество и надежность работы уже получило достаточную гарантию. При появлении Осоргина, которого Гальдер знал как руководителя лаборатории еще по предыдущим встречам, он обратился к нему:
   - Можете проверить, Максим Акимович, системы работают безукоризненно.
   Осоргин махнул рукой.
   - Мне известно качество вашей работы, Антон Карлович. Я подпишу премиальный лист. Вы не только уложились в график, но даже опередили его на несколько минут.
   Махов, также поблагодарив инженеров за выполненный подряд, распорядился, чтобы они покинули помещение. С недоумением поглядывая на вооруженную охрану, монтажники отправились в подготовленное для них полковником Цербо место.
   - Максим Акимович, - начал Махов, - вы уже в курсе дела насчет предстоящей встречи с уполномоченным представителем международного контрольного агентства комиссаром Барком. Нам требуется убедить его в том, что причиной выхода из строя компьютерных биоэлектронных систем были мыши, случайно открывшие никому не ведомый состав, который оказался аннигилятором. Вам предстоит создать достоверные модели, подтверждающие последствия энергетических воздействий, и предложить Барку провести следственный эксперимент.
   Осоргин снова впал в состояние эмоциональной прострации, он слышал всё, что говорил Махов, а воображение рисовало одни и те же картины, - как он помогает уничтожить комиссара, который, быть может, является единственной надеждой Леночки и Наташи. Потом они уничтожат его как свидетеля, а потом свидетелей его жизни - его любимых девочек... Максим Акимович слышал, что Махов что-то говорит, требует предельной мобилизации душевных сил, напоминает еще раз о цене ошибки - это цена жизни, его, Наташи и Леночки - и опять что-то говорит...
   - Вам понятно? - настойчиво, но с сомнением спрашивает Махов.
   - Да, - без выражения отвечает Осоргин.
   - Вы могли бы повторить, что я сейчас сказал?
   - Что повторить? - Максим Акимович сделал над собой усилие и взглянул на своего мучителя.
   И вдруг Махов увидел всю картину предстоящих событий. Он увидел это так, словно уже является свидетелем происходящего действия. Вот комиссар Барк, а вот Осоргин. Внезапно очнувшись от оцепенения, Осоргин отказывается выполнять свои обязательства и, бросаясь к комиссару, кричит: " Спасайтесь! Эти палачи хотят убить вас!"
   Махов представил это и понял, что так и произойдет. Его новое мышление разу же подсказало единственно правильный выход: Только он сам может завлечь комиссара в ловушку следственного эксперимента. Только он может построить убедительную версию несчастного случая, изучая который, любая международная научная экспертиза согласится с его выводами. Это войдет в синхронный протокол, и в это сразу же поверят ТАМ. Гарантию же безопасности, даже при возникновении ошибки, может обеспечить только информационный медиамодуль. Его необходимо создавать немедленно, чтобы опробовать возможности до появления комиссара на территории Академгородка.
   Махов улыбнулся Осоргину, выражая понимание волнующих его проблем.
   - Ну, хорошо. Успокойтесь. Еще есть время отдохнуть с часок и прийти в себя.
   Эту фразу, подобно кодовому ключу к началу действия, он приготовил заранее для Максима Акимовича, когда потребуется его "переселение". Но уже сейчас, комната, где должно было произойти ЭТО, ожидала свою жертву в полной готовности. Махову не хотелось, чтобы в последний момент волна ненависти уничтоженного человека обратилась против него. Он боялся ощущений испытанных при гибели тети Паши. Сейчас он точно знал, что тогда его ударила сила, направленная ею, в которой отразилось осознание причины гибели и что он - ее виновник. Сейчас Махов сделал так, чтобы Осоргин не успел понять, что с ним произошло.
   - Идите, Максим Акимович, вас проводят, - доброжелательно повторил Махов.
   Осоргин посмотрел на Махова с покорным недоумением, повернулся и направился к выходу. Предупрежденный охранник, увидев доктора, сделал жест, приглашая следовать за собой.
   "Они ведут меня убивать!" - мелькнуло в голове Максима Акимовича. От этой мысли пересохло в горле, и подступила тошнота. На ватных ногах он подошел к двери и открыл ее. Ничего не произошло. Здесь была уютная, обставленная со вкусом комната отдыха. Похоже, здесь пытались предусмотреть все удобства, чтобы успокоить утомленные разум и тело. Дверь за ним закрылась, и Максим Акимович остался один. "Боже мой! Я еще жив". Он сел на кушетку, приятно обнявшую его, согревшую его заледеневшее тело искусственным теплом. "Надо вздремнуть" - подумал он, и всё еще дрожащими руками налил в бокал воды из стоявшего рядом сифона.
   Его прикосновение к пожирающему огню жидкости было последним человеческим ощущением.
  
   Остаток ночи комиссар Брак провел в автобусе, который он поставил на хорошо освещенной стоянке около ресторана "Евсеич". Рано утром, проверив информацию, полученную зондом, выпущенным над лесными владениями Цербо, он обнаружил, что в угодья многоликого полковника был доставлен компьютерный комплекс, вывезенный из Академгородка. Полученные кадры, избирательно обработанного фильма, снятого в сантиметровых волнах, позволяли увидеть весь процесс разгрузки. Из отдельных обрывков разговора, робко возникавшего в ночной тишине, стало понятно, что перевозкой и монтажом оборудования занимались сотрудники Осоргина из ЛИН-12, под присмотром вооруженной охраны.
   К сожалению, разрыв между включением систем зонда и тем моментом, когда Барк снял наблюдение с заговорщиков, длилось несколько минут, и он не услышал ничего нового. Вероятнее всего совещание прервали для проверки высказанного Маховым предположения. Но было ясно и без того, что визит на Бол-Куяш-3 обещает быть не простым. К нему тщательно готовится не одна группа, в которой могут быть продажные и подневольные ученые, и покорные дисциплине специалисты Цербо.
   Помывшись прямо в автобусе, Барк решил сделать гимнастику где-нибудь на открытом воздухе и уже решил отъехать, когда увидел идущего к ресторану слепого бармена. Бармен, направлявшийся к дверям, вдруг остановился, повернулся в сторону "Крокодила" и подошел к машине. На его лице, с огромными голубыми глазами, плавала загадочная улыбка. Он провел рукой по кузову автомобиля, кивнул каким-то своим мыслям, и снова направился к двери. Было рано, ресторан еще не работал, но Барк подумал, что ему могут разрешить выпить стакан сока. Он выглянул из автомобиля и крикнул бармену:
   - Вы не откажете путешественнику в стакане апельсинового сока?
   Бармен повернулся в его сторону, улыбнулся, и, сделав широкий жест вверх, где у него над головой сияла вывеска с огромными буквами "Евсеич", ответил:
   - Милости просим.
   Внезапное желание появилось у комиссара при воспоминании о вчерашнем вечере. Он видел с каким интересом посетители ресторана разговаривали с барменом. По ответам чувствовалось, что Горин знает всё и обо всех.
   - Вот ваш сок. Давид Данилович произнес бармен, когда Барк подошел к стойке.
   - Вам известно мое имя?
   - Да. У меня в милиции есть друзья.
   - Вы общаетесь с ними даже ночью?
   - Нет. Рано утром. Ведь не всегда происходят такие бурные события, когда за одну ночь сгорает прокуратура вместе со следователем, сгорают больничные архивы, после того, как там побывал физик Махов, а для банды Храпова вызывают скорую помощь.
   - Все эти новости напоминают агентурные сведения, - улыбнулся Барк. - Как вас зовут?
   Барк не хотел показывать, что он уже знает Мишу, и его интерес к нему начался не с апельсинового сока.
   - Меня зовут Миша. Михаил Романович Горин. Но здесь, за стойкой, я получил прозвище "Гомер".
   - Вы не случайно так много рассказали мне.
   - Не случайно, Давид Данилович. И мне бы хотелось добавить к сказанному еще кое-что. Ходят слухи о странных событиях в городке Бол-Куяш-3. Говорят, что пропадают люди, что следователь погиб потому, что допрашивал в больнице Махова, а после пожара, никто не узнает в регистратуре, с какой болезнью там находился физик.
   Миша наполнил опустевший стакан.
   - Хотите еще? - спросил он Барка.
   - Спасибо, нет.
   Миша отодвинул бокал и сделал жест, как бы призывая Барка не торопиться с уходом.
   - Однажды, совсем недавно, Яков Семёнович Махов попал в некрасивую историю здесь, в ресторане. Его унизил бывший Челябинский омоновец, Храпов. Яков Семёнович напился с горя и говорил, что в его руках неизвестные никому тайны микромира. Это связано с особенностями поведения ядерных могильников.
   Когда я подсыпал ему снотворное, чтобы как-то успокоить, то оказалось, что у него подмышкой татуировка, которая, по утверждению полковника Цербо, свидетельствует о его принадлежности к какому-то тайному обществу.
   - А почему Цербо сказал об этом вам?
   - Я служу у него, и он доверяет мне. Цербо владелец ресторана, правда об этом никто не знает.
   - Значит, вы рискуете, говоря мне все эти вещи.
   - Я верю в библейские предания, Давид Данилович, и в искупительные страдания Иисуса Христа.
   "Поразительно, - подумал Барк Земля еще хранит людей с таким удивительными миром внутренней чистоты."
   - Храни вас Господь, Михаил Романович, вы мне очень помогли.
   - Это не всё, - Миша помолчал. - Полковник Цербо держит в квартире своей любовницы, Софьи Шамшуриной, дочь Осоргина. Мне кажется, она в большой опасности. Я пытался дозвониться до отца и матери - никто не отвечает.
   - Цербо и вас привлекает охранять свои тайны?
   - Да. Он использовал меня на агентурной работе и знает, что я научился отличать тайное от явного. Он считает, что я не сделаю что-то, что могло бы повредить ему.
   Барк протянул раскрытую ладонь, и Миша пожал руку так, словно видел ее.
   - Я сделаю всё, чтобы защитить людей, - сказал Барк, - а вы, Михаил Романович, будьте предельно осторожны и берегите себя.
  
   Время на подготовку посещения лабораторий было исчерпано. Ревизию требовалось ускорить и потому, что каждая минута могла спасти человеческую жизнь. Но Барк не имел возможности начинать со спасения людей. Тогда развалится вся конструкция разоблачения, а цена такого провала будет чудовищной и вся ответственность ляжет на него. По синхронному протоколу его вела группа постоянных операторов, состоящая из офицеров связи. Барк был не единственным сотрудником, который по условиям командировки находился в непрерывном контакте с базой. Но эта связь не меняла ни степени ответственности, ни способов, с помощью которых он мог воздействовать на обстановку. Вся полнота риска, аналитических и оперативных возможностей принадлежала комиссару. Конечно, он мог обратиться за технической помощью, но такие услуги, в полном объеме мог предоставить "Резерфорд". Он включил рабочую панель микроавтобуса и занялся изучением вопроса. Главное - предусмотреть варианты развития событий, чтобы встретиться с тайнами Бол-Куяш-3 и сюрпризами изобретенными специально для него. Он внимательно изучал дорогу и местность, по которой быть может, придётся спасаться бегством на возводящуюся базу МАКНАД. Он изучал и запоминал каждый метр, чтобы получить возможность проехать по бездорожью, не рискуя оказаться перед неожиданным препятствием, в том случае, если они перекроют дороги. Вероятнее всего его противники не догадываются, что он может найти убежище там, где два дня назад был пустырь с чахлой растительностью. Но Барк хорошо знал возможности строительной компании "Glower & Forbst". Ему уже сообщили о создании силового поля, которое можно было преодолеть только с помощью тяжелых вооружений, а заговорщики вряд ли владеют ракетным комплексом.
   Всё чаще его мысль возвращалась к словам Риндзая, сказанным в пещере Себастьяна Перейро: "Там получено странное вещество. В нём - возмездие. Это вода, которая приобрела состояние крайней неустойчивости атомов водорода. Эту воду можно назвать материалом кармической бомбы. Когда она соприкасается с существом носителем кармы, она мгновенно считывает информацию, записанную дживой за миллионы лет. Водород - строительный материал сансары и только вода имеет емкость, способную воспринять абсолютный объём информации. Это как мгновение страшного суда. Атомы водорода меняются местами с антиводородом без выделения тепловой энергии. Живое существо превращается в массу воды, оставляя после себя не связанную информацию". Самое странное в его положении представителя агентства, была эта, не поддающееся предварительной технической проверке положение. Оно представляло опасность и угрозу, но на него можно было ссылаться только после того, как оно проявится. Как можно привлечь внимание властей, особенно в самой России, к возможностям преступного использования, - чего? И каким образом? Потом, если это действительно так, то, что можно сделать для прикладного использования подобного открытия? Риндзай сказал, что не связанная информация ищет для себя энергоноситель, а если не найдет - это может привести к вселенской катастрофе. Не находили ли пострадавшие от воды существа, место в биоэлектронных системах?
   И еще одна мысль занимала его. Пока он один, для заговорщиков велик соблазн, - кажется, так легко разделаться с ним. Они попытаются использовать возможность. Пойдут ли заговорщики на прямое убийство? Положение у них еще не достаточно прочное. Наверно, что-то придумают, - что-то правдоподобное, скорее всего, какой-нибудь несчастный случай; может быть только с ним, а может в большой компании. Приедут комиссии, начнут разбираться, а тогда появится возможность информационной блокады. Не исключено, что она станет технически осуществимой. По утверждениям специалистов компьютеры Осоргина способны были творить настоящие чудеса.
   Размышляя таким образом, Барк подъехал к проходной Академгородка. Бол-Куяш-3 окружал забор из глухих железобетонных блоков. Сам городок находился примерно в пяти километрах от Заозёрска, на краю уходящего за ограду зеленого массива тайги. Его строители не особенно заботились о сохранении пейзажа, но отдельные болезненные ели и сосны росли внутри, напоминая, что холодные здания из стекла и железобетона имеют связь с землей, на которой стоят. Военизированная охрана, вооруженная стрелковым оружием, остановила "Крокодила" около небольшой будки, прилепившейся к бетонным панелям с внешней стороны зоны, рядом с железными воротами. Угрюмые мужички долго рассматривали его документы, проверяли сканером, вызывали начальство средней руки, а потом просили изложить причину визита в письменном виде. Барк не возражал, зная, что законные требования по отношению к его статусу, только продлят формальную часть. Сама охрана тут не при чём, а всё дело в ее традициях, которые уже не одну сотню лет по кругу возвращались в сознание российского служивого люда.
   Наконец, передние ворота открылись и за ними показались вторые. Новая группа неторопливой охраны подождала, пока закроются первые, проверила документы, переданные из будочки, помычала, покачала головами, и открылись вторые ворота. За ними находился обыкновенный полосатый шлагбаум. Шлагбаум поднялся без дальнейших формальностей, и Барк въехал на территорию Академгородка.
   Название "Городок" преувеличивало то, что открывалось взору. Бол-Куяш-3 состоял из двух десятков больших и малых корпусов, прямоугольных бетонных площадок, нескольких ангаров и складских помещений. Вся его площадь занимала менее квадратного километра. Здания сообщались между собой широкими железобетонными плитами, явно предназначавшимися для каких-то иных, вероятно строительных целей. Они лежали одна к одной и разбегались самым замысловатым образом, иной раз, огибая здания и глядя в никуда. Там где они подходили к инженерным корпусам, рядом, вдоль них, росли, топорщась как старческая щетина, стриженные газоны с пожухлой зеленью.
   Когда Барк притормозил на площадке, обозначенной символами автомобильной стоянки, и вышел из автобуса, он увидел идущих навстречу Цербо и Махова. Они поздоровались. В приветствии всё закулисное было хорошо замаскировано и внешне получалось, что это искренние хозяева, готовые к самому тесному сотрудничеству для решения всех вопросов, какие только предложит комиссар.
   - Я не знаю, знакомы ли вы с Яковом Семёновичем, - начал Цербо, представляя Махова. - До сегодняшнего дня он возглавлял лабораторию анализа микроструктурных изменений, но в настоящий момент, я представляю его в новом качестве, - управляющего. Наш управляющий находится в длительном отпуске; доктор Чигирёв являлся чем-то вроде ректора института, с академической практикой и административными функциями по хозяйственной части. Научный совет временно утвердил Якова Семёновича Махова, чтобы кто-то один мог вести с вами переговоры и осветить весь комплекс интересующих вопросов, а при необходимости принимать быстрые и ответственные решения.
   После выступления Цербо, Махов представился еще раз, но уже с более значительным выражением лица.
   - Итак, с чего начнем? - поинтересовался Нестор Кириллович.
   - Нам лучше начинать в каком-нибудь оснащенном оргтехникой офисе или лаборатории, - ответил Барк. - Мои вопросы требуют расчетов, а вам необходимо будет их фиксировать и проверять, если появятся сомнения в их корректности. К тому же вопросы будут официальными и могут повлиять на деятельность целых коллективов.
   - Хорошо, - согласился Махов, - Прошу, Давид Данилович.
   И он зашагал впереди Барка и Цербо.
   - Я слышал, на вас вчера совершили нападение? - небрежно спросил Цербо.
   - Да, - ответил Барк. - Похоже, что источник агрессии тот же самый. Ему не дает покоя имущество богатого иностранца.
   Цербо сочувственно и сокрушенно покачал головой.
   У подъезда серого трехэтажного здания, со сплошной линией стеклянных окон, полковник извинился и, сославшись на неотложные дела, покинул Махова и Барка. Комиссар с физиком поднялись на третий этаж в кабинет управляющего.
   - Так что привело вас в наши края, и чем в данный момент мы можем быть полезны, Давид Данилович? - поинтересовался Махов, хорошо разыграв неведение, словно обращался к посетителю ювелирной лавки.
   - Видите ли, Яков Семёнович, мой визит связан, прежде всего, с тем, что в Челябинской области создается опорная база МАКНАД. После завершения строительства, будут опробованы действующие системы контроля, и базу начнет обслуживать российский персонал - кто-то из системы МВД, прошедший специальную подготовку. Второй же вопрос, и им буду заниматься только я, связан с вторжением оперативных функций МАКНАД в работу вашего коллектива.
   - А чем это вызвано? - поинтересовался Махов.
   - НАСА, Франсспейс, Комптоновский Центр и, как я выяснил, Бойканур, зафиксировали внезапную серию сбоев программного обеспечения спутников. Все эти спутники последней серии и обслуживаются биоэлектронными системами. Так вот, нарушение работы систем происходило тогда, когда они проходили по траектории в точке вертикальной к Бол-Куяш-3. Сам характер нарушения настолько необычен, что не оставляет сомнений в том, что имеет искусственное происхождение. Поэтому вполне логично было связать аварии с работой ваших научных коллективов, которые сознательно или бессознательно стали источником такого рода опасности для спутников.
   - Так, так. Понятно. Благодарю, комиссар, за разъяснения. Признаться, я и до вашего прихода пытался проанализировать причины интереса МАКНАД к нашему городку, сразу же, как только полковник Цербо сообщил о выборе сделанном вашим руководством. К сожалению, только вчера мы получили возможность на факте убедиться, что у нас действительно что-то неладно, - вчера вышла из строя мощная компьютерная система в лаборатории доктора Осоргина. Эта система вела наблюдения и анализировала процессы био и ноосферы от Парижа до Владивостока, и от Северного полюса до Дели. Как я уже сказал, вчера она вышла из строя. Мы попытались выяснить, что является источником повреждения, и обнаружили его. - На последних словах Махов сделал ударение, значительно посмотрев на Барка. - Кстати, до последнего случая, приборы, регистрирующие энергетические колебания ноосферы, фиксировали выбросы непонятной энергии. Вчера этот вид энергии сумели идентифицировать.
   - Прекрасно, - заметил Барк, - Так что же изменилось?
   - Этот выброс энергии имеет биологическое происхождение и несет в себе информацию, отвечающую за все процессы, контролирующие физиологию, да, собственно, все существование вида и отдельной особи. Нам удалось точно установить место его появления - он находился на складе радиоактивных отходов - Махов помолчал, не совсем уверенно взглянул на Барка и усмехнулся: - Признаться, даже неудобно как-то продолжать рассказ о таких курьезах. То, что происходит, не укладывается в картину ортодоксальных представлений о физических процессах. Я просто сообщу суть самого факта.
   Он взволнованно поднялся и стал расхаживать по кабинету.
   - Причиной всех аварий оказались мыши. Они пили из мисочки, в которой находился крысиный мор, и попадала дождевая вода, прошедшая несколько ярусов с геологическими пробами, взятыми с ядерных могильников и слоев с выбросами радиации, то есть с пробами плодородных слоев земли, подвергшихся химическим и радиоактивным воздействиям. Жидкость, к которой прикасались мыши, растворяла их без следа.
   Махов проникновенно посмотрел на Барка.
   - Вот поэтому мы никак не могли идентифицировать эти энергетические выбросы. Высвобождался огромнейший объём информации, обладающей собственной энергией. У живых существ этого никогда не наблюдается, в организме протекают процессы, поддержанные малыми энергиями, а здесь такое! То, что выбрасывала обыкновенная мышка, должны были бы аккумулировать стада крупных животных...
   Слова Махова, складывались для Барка в картину действий, которые могут быть направлены против него. Сказанное походило на правду, а правда, как они понимают, единственное условие при котором Барк будет готов принять личное участие в исследовании феномена, чтобы поставить в истории официальную точку. И тогда могут возникнуть обстоятельства похожие на несчастный случай... Чтобы добиться успеха, они могут заняться системами контроля на "Резерфорде", через которые осуществляется непрерывный контакт Барка с его ведущими из штаб-квартиры МАКНАД." А может быть, они не имеют представления о моей связи с резиденцией агентства?"
   Все эти рассуждения или имели смысл, или являлись игрой воображения. Чтобы выяснить, где здесь истина, оставалось немного времени. Но он не собирался ускорять его.
   - Если вы готовите отчет, в котором раскрывается причина аварий на спутниках, - услышал Барк голос Махова,- то лучшей иллюстрацией и доказательством, подтверждающим наши утверждения, будет включение в протокол описания результатов следственного эксперимента.
   - Здесь вы правы, - согласился Барк, - но не будем торопить события. Прежде я хотел бы познакомиться с тем, что успели сделать для изучения фактов названных вами "невероятными" в картине привычных физических процессов.
   Яков Семёнович окинул Барка долгим и неопределенным взглядом и, как бы в нерешительности, ответил:
   - Видите ли, Давид Данилович, то о чём вы спрашиваете, да даже и частично то, о чём я уже сказал, получено не в частной лаборатории, а в научном учреждении, принадлежащем государству Российскому. Кто полномочен решать вопросы о раскрытии его научной тайны? Тема еще не прошла регистрацию, а здесь происходят очень незаурядные процессы, еще не известные научному миру. Нужны эти открытия или нет - я не вправе решать. Давайте посоветуемся с Нестором Кирилловичем Цербо и сделаем запрос в президиум Академии наук или Совет безопасности.
   Махов вопросительно замолчал.
   - Но и я не могу дать ответ до тех пор, пока не получу представления о том, с чем буду иметь дело.
   - Я понимаю. Тогда давайте начнем с Нестора Кирилловича.
   Яков Семёнович разыскал полковника по интеркому и попросил зайти.
   Хозяйским жестом указав на кресло появившемуся Цербо, Махов поднялся, и некоторое время молча расхаживал по кабинету. Задумчиво поглядывая на полковника и комиссара, он снова сел и повернулся к Нестору Кирилловичу:
   - Мы решили проконсультироваться с вами. Давид Данилович обратился к вопросу, знакомство с которым представляется проблематичным. Россия еще не объявила о своих правах на открытие и неизвестно будет ли она это делать. А господин комиссар просит познакомиться с материалами исследований, которые появились в результате изучения феномена с мышами. Как вы понимаете, ему станут доступны тайны, которые принадлежат только государству. Но комиссар настаивает. Он считает, что не может продолжать ревизию без уверенности, что имеет дело с тем порядком явлений, которые привели к нарушению систем спутникового обеспечения. Я всё правильно изложил, Давид Данилович? - Махов склонился в сторон у Барка.
   - Да.
   - Мы с Яковом Семёновичем предполагали, что может возникнуть такой вопрос, - ответил Цербо, - и я уже сделал запрос в Совет Безопасности. Там не имеют представление о характере материала с точки зрения национальных интересов - для этого требуется экспертиза. Но, вместе с тем, они считают, что мы должны быть по возможности предельно открыты, и обеспечивать МАКНАД в соответствии с условиями конвенции. Они предложили мне такой компромиссный вариант: вы лично знакомитесь с исследованиями, которые провели Махов и Осоргин, но отключаете контакт синхронного протокола, до принятия решения комиссией экспертов, - Цербо с интересом посмотрел на Барка: - Вас устраивает такой вариант?
   Барк подумал, что полковник изобрел очень естественный предлог для разрыва его прямой связи с базой, а заодно он сослался на источник, который проинформировал его о том, что действия комиссара сопровождаются ведением синхронного протокола. Но вероятнее всего об этом его известила милиция, а в Российском Совете Безопасности вряд ли найдешь того чиновника, с которым он согласовывал вопрос о "национальных интересах". Однако, по ходу сюжета, у Барка не должно возникать причин для сомнения и выяснения через собственные каналы кто с кем разговаривал. Как бы они не начали в таком случае импровизировать - а это всегда плохо.
   Барк не спешил с ответом. Пусть его выбор выглядит как результат попытки взвесить предложение с точки зрения интересов инспекции.
   - Хорошо, - наконец произнес он: - Что требуется для вас, чтобы считать контакт между мной и агентством приостановленным?
   - Вы оставите персональную связь в своем автобусе, а мы вас просканируем, - ответил Цербо. - Полагаю, этого будет достаточно. В конце концов, такие детали всего лишь формальность, которую, увы, и мы должны отмечать в своем протоколе.
   - Договорились. Отнесемся с уважением к вашей обязанности охранять национальные научные секреты.
   Лица Цербо и Махова, выражавшие державную озабоченность, не отреагировали на скрытую иронию Барка. Впрочем, и Барк с легким сожалением подумал о попытке иронизировать. В конце концов, все должно выглядеть достоверно. Игра, которую принимали обе стороны, не допускала фальшивых ноток. Слишком высока цена любой ошибки для той и другой стороны. И это притом, что каждый из участников спектакля, подозревал истинные мотивы действий противоположной стороны. Положение выглядело забавно, но требовало напряжения, как в любой игре, где ставкой становится собственная жизнь.
   Принятие предложения отключить протокол не особенно беспокоило комиссара. Отсутствие протокола, с точки зрения безопасности - это тоже определенный контроль, тем более что о приостановке контакта он сообщит ведущему и объяснит его причину. Да и время молчания будет ограничено. Вряд ли Махов и Цербо считают, что сделали Барка более безопасным, но они попытаются воспользоваться этим сомнительным преимуществом. Правда, милицейские протоколы дали им возможность получить представление о том, как выглядит невооруженный комиссар, и они не решатся напасть, рассчитывая только на собственную мускулатуру... Это минус, но это еще впереди. А в настоящем перед Барком было всё пространство Бол-Куяш-3, готовое превратиться в арену боевых действий. Это пространство следовало изучить, пока он будет отключать технику синхронного протокола.
   Трехэтажное здание, в котором сейчас находились они, рассекалось длинными коридорами с нанизанными на них словно бусинки на нить, многочисленными дверьми. Какую цель преследовали эти многочисленные комнаты и комнатки - было непонятно, но все они могли использоваться для засады. Нападающей стороне это давало преимущество и уверенность, что жертву схватят если не на третьем, то на втором этаже. Но имелся и короткий путь к отступлению - оконный фонарь, освещавший лестничные марши и поднимавшийся от подъезда и до самой крыши. Стекло здесь применялось толстое, но это было всего лишь стекло, наверняка не бронированное. Разбив его сразу же можно попасть с третьего этажа на землю, даже если его попытаются отсечь. Но вряд ли они подготовятся к такому варианту тщательно, потому что Цербо считает, что Барк начнет принимать решения по ходу развития событий и, если бы он догадывался о ловушке, то, находясь в здравом уме, никогда не согласился бы сейчас продолжать инспекцию и отключать синхронный протокол; а уж если прыгать с третьего этажа, то для этого легче избрать любое из окон кабинета.
   Между тем, комиссар и полковник спустились вниз.
   - Если не возражаете, Нестор Кириллович, - обратился Барк, взглянув на Цербо открытым взглядом, - я подгоню машину поближе.
   Разумных оснований для возражения Цербо не имел и ответил, умело подавив неудовольствие:
   - Да, да. Конечно.
   Развернувшись на стоянке, Барк медленно проехал, пытаясь с помощью чувствительной техники микроавтобуса обнаружить неразличимые для человека признаки засады или приготовления к нападению. Пока всё было тихо, и кроме постов, появившихся, как объяснил Цербо в результате изменившейся обстановки и усиления секретности, не было ничего подозрительного. Или Цербо понимал, что у Барка имеются возможности обнаружить не входящую в протокол активность, или еще на территорию предстоящих событий не доставили исполнителей замысла. Правда, можно было предположить, что с профессионалами, готовыми для Цербо выполнять грязную работу, не густо, коль скоро он привлекает головорезов Храпова. Но при необходимости, полковник вряд ли проявит щепетильность и откажется от использования штатных сотрудников для решения своих задач.
   И всё же, в этот ясный августовский день, мало верилось, что в этом воздухе и в этом месте уже сгущаются тучи драматических событий. Сведения, которыми располагал Барк, казалось, присутствовали в иной реальности, где нет солнца и мирной картины уже утомленного зноем дня, и чуть-чуть неряшливого на вид научного городка. Но приходилось признать факт, что случай, открывающий доступ к источнику неведомых энергий, может толкать честолюбивых и беспринципных людей на безрассудные действия.
   "Крокодил" затормозил метрах в трех от входа в административный корпус. На ступеньках, щурясь под косыми лучами солнца, стояли Махов и Цербо. Махов был в синем комбинезоне, скорее похожем на костюм, а Цербо в зеленоватом костюме, напоминавшем военно-полевую форму. В темном проеме дверей, они выглядели как родственники на портрете, выставленном на продажу уличным художником. Барк вышел из машины, отдав "Крокодилу" команду охранять и ожидать хозяина в полной боевой готовности.
   - Ну вот, Нестор Кириллович, - сказал он, поднявшись на ступеньки, - я оставил в автобусе технику, связывающую меня с центром, но инструкция запрещает мне оставлять без присмотра машину.
   Барк помахал похожим на брелок пейджером и тут же одел его на руку. Сообщение не понравилось полковнику, что можно было понять по непроизвольной гримасе. Обстоятельство было не в его пользу, но что поделаешь? Он вздохнул, натянуто улыбнулся и сказал:
   -Каждая новая деталь - всегда неожиданность в нашей профессии, - улыбнулся Цербо, - и непонятно, как на нее реагировать. Но, конечно, в этом нет ничего, страшного для нас, - он с интересом потянулся к Пейдже76 ру. - Вы позволите взглянуть, как осуществляется контроль?
   - Пожалуйста. К автобусу должен подойти посторонний, и вы увидите, что пейджер сообщит мне об этом. Здесь отражены зоны возникающего риска и опасности. Сообщение поступает вот на этот экран.
   Цербо согласно кивнул и, утратив интерес к игрушке, которой не удалось завладеть, поводил вокруг Барка тестером.
   - Моя часть работы выполнена. Остальное - на ваше усмотрение, Яков Семёнович. Надеюсь, и встреча, и предстоящая работа дадут вам много интересного.
   Откланявшись, как это делают на официальных приемах, Нестор Кириллович направился в сторону пропускного бюро.
   Барк и Махов проводили его взглядом, постояли немного как перед погружением в холодную воду, и одновременно повернулись в сторону входа.
   - Прошу вас, Давид Данилович, - физик сделал приглашающий жест. Махов все еще продолжал играть роль гостеприимного хозяина. - Сейчас мы снова вернемся в мой кабинет. На терминалах, установленных там, можно узнать всё о работе наших коллективов.
   Они поднялись, молчаливо шагая по ступенькам внутри стеклянной ниши.
  
   Цербо был недоволен Барком, недоволен собой, Маховым и всеми обстоятельствами, которые складывались вокруг операции. Храповские урки, предложенные Лапшиным для обеспечения успеха, не в состоянии участвовать в нейтрализации Барка. Они до сих пор деморализованы, и упоминание имени комиссара вызывает у них оцепенение. Их можно использовать так, на подхвате, когда достаточно будет провести зачистку по основной работе. И в ликвидации комиссара приходилось использовать штатных сотрудников. Их, в свое время полковник тщательно подбирал, находя по человеку не только в пределах области и района, но даже переманил двоих из Казахстана. Это были люди не только физически великолепно подготовленные, но и с привитым у них чувством гражданской ответственности и державного представления о собственной деятельности. Используя их в личных махинациях, Цербо ощущал себя предателем. Конечно, и он и они не первый раз утрачивали невинность. Но сознание того, что все они находятся на государственной службе еще не полностью выветрилось из их сознания.
   Сейчас Нестор Кириллович направлялся в противоатомный бункер, когда-то созданный на территории Академгородка. Там его ожидали шесть сотрудников спецбригады ФСБ. Он понимал, что после того, как Барк появится здесь, уже не будет времени для прибытия группы захвата. Комиссар наверняка проверит пространство городка и будет держать под наблюдением проходную. Но если они разместятся в соседних помещениях с кабинетом Махова, комиссар обнаружит их, сканируя помещение. Единственное место, где бессильна современная техника сканирования - бункер глубоко под землей. Там сейчас и ожидали его ребята, наверняка задавая себе вопрос о том, в какое дерьмо втянул их шеф в очередной раз. "Ну, ничего, - успокоил он сам себя, - хлопцы у меня исполнительные, пожурят, поворчат, а дело выполнят классно". Он включил лифт, опускаясь в бункер, понимая, что неприятных объяснений не избежать, но он отложит их до окончания операции. А сейчас следовало поторапливаться, - роли они расписали по часам, но Махов человек не военный и не знает команды выполняются секунда в секунду. И еще у Нестора Кирилловича было личное соображение, которое он предпочитал не обсуждать со своими партнерами, - это способ уничтожения комиссара. Он не имел представления о том, как можно будет справиться с Барком, если он, подобно тете Паше, разместится в электронных ячейках. Какую управу подберет он, чтобы сделать комиссара послушным. Ведь ничего неизвестно о слабых сторонах или нежной любви к родственникам. Надежнее - длинная очередь автомата, и, - никаких хлопот.
   Он прошел мимо дверей за которыми находился Храпов со своими "цыплятами" и зашел к своим.
  
   - Итак, с чего начнем? - спросил Яков Семёнович, усаживаясь и наблюдая, как комиссар располагается за пультом оператора.
   Барк окинул взглядом длинную панель управления. Внешний вид ее соответствовал привычным стандартам. Он подключился к параллельной системе, которой управлял физик. Подняв глаза, комиссар поймал на себе напряженный взгляд Якова Семёновича. Махов всё время как-то менялся. Это отражалось в выражении лица, манере поведения, интонациях голоса. Сейчас снова произошли какие-то изменения, и перед Барком появился другой Махов. В общем, Барка это не волновало, но выглядело очень странным. Он опасался, что метаморфозы хозяина могут отразиться на его решении ознакомить комиссара с секретной информацией.
   - Я бы хотел начать с расчетов направлений энергий и их характеристик, обработанных в ЛИР-13. Вы ведь занимались тонкими энергиями и определяли их пороговые значения? И вы, конечно, пытались понять, почему эти энергии совпадают по своим параметрам с энергоносителями биоэлектронных систем?
   - Да, - автоматически ответил Махов.
   Но было ясно, что ему не хотелось соглашаться с этим. Кажется, он сам не заметил, как с языка слетело это предательское "Да". Признаться, Яков Семенович не ожидал, что специалист криминального профиля окажется настолько теоретически подготовлен к специфическим знаниям разделов его физики. "Впрочем, - успокоил себя он, - пусть потешится. Я буду готовить свою часть работы".
   - Я вижу вам хорошо известно наше оборудование, Давид Данилович.
   - Конечно. Ваши исследования изучались многими специалистами Европы и Америки.
   Это было приятно слышать, и Махов вежливо поинтересовался:
   - Вам потребуется моя помощь?
   - Нет. Только коды доступа .
  
   Со вчерашнего вечера Яков Семёнович не имел возможности отдохнуть. Нервный и чувствительный к физическим и психическим нагрузкам, раньше бы он чувствовал себя совершенно разбитым, если не удалось поспать минимум семь часов. После первого эпилептического приступа с его организмом словно что-то произошло. Резко сократилась потребность в пище и отдыхе. Последние сутки он вообще не думал о еде и не хотел спать. Внутри росла энергия, расползаясь по телу и мозгам подобно ртути, с ощутимой тяжестью, но эта тяжесть не угнетала, а делала самого Махова как бы весомей. Состояние всемогущества усилилось после растворения Осоргина. В момент растворения Махов не получил шокового удара и не потерял сознания, но он четко зафиксировал когда это произошло. Словно началась новая система отсчета времени, и он окончательно перестал принадлежать самому себе. Но все эти мысли мелькнули не как осознание опасности, а как последний всплеск самоощущения личности, как внезапная искра, которая щелкнула в сознании, уже не в силах зажечь его и приостановить погружение в глубокий безмятежный покой.
   Яков Семёнович не думал о том, как может выглядеть со стороны; он знал, что делать и без колебания реализовал это знание. Окружающих завораживала его энергия, но и это он перестал замечать. То, что в сознании вспыхивали мысли способные отмечать противоречие между поступком и его внутренней логикой, могло бы еще напомнить, что он жив. Но такие импульсы моментально исчезали, уступая место действию.
   Махов снова впился глазами в Барка, склонившегося над панелью. Отсюда была видна только голова, покрытая волнистыми темно-русыми волосами. Волосы - они тоже реагируют на аннигилятор. Было видно, что Барк захвачен работой. "Пусть работает. Чем глубже он погружается в нее, тем беззащитнее становится". Возврата быть не могло. Барк сейчас получал информацию, с каждым битом делавшую его всё более опасным свидетелем. Это уже был не просто противник, он становился воплощением опасности, не оставляя Махову никакого выбора.
   Пожелав вслух комиссару всяческих успехов, Яков Семёнович спустился вниз. Здесь пока еще текла привычная рутинная жизнь. Мелкие и крупные специалисты продолжали работать по графикам, составленным в Московских и Челябинских институтах, выполняя намеченную часть дела и не отдавая себе отчета в том, что будет означать общая картина. Быть может, тень тревоги и неясного беспокойства коснулась тех, кто присутствовал на территории Академгородка. Для людей не могло остаться незамеченным большое количество вооруженных людей, оцепления, поставленного около двух лабораторий. Любопытные пытались выяснить в чём дело, но получали односложный ответ: "Проход запрещен". Они не подозревали, что уже стали заложниками своего любопытства и просто того обстоятельства, что оказались за одной оградой с засекреченным объектом. Они привыкли к секретности, и никто не протестовал, не пытался протянуть руку за помощью в большой мир.
   Что происходило со всеми этими людьми, не интересовало Якова Семёновича. Он знал - безопасностью занимаются опытные специалисты, а все, кто сейчас встречался с ним, оказываясь по каким-то обстоятельствам не на рабочем месте, не имеют никакого значения для его дела. В его сознании присутствовала одна цель - устранить опасность реально угрожающую его планам. Всё, что будет происходить в мире через три-четыре дня, уже не повлияет на них. Критическими являлись сегодняшний и завтрашний день. Сегодняшний - потому что надо было заставить замолчать представителя МАКНАД; завтрашний - потому, что он будет днем внедрения в мировую информационную сеть. С этого момента она станет принадлежать ему со всеми государственными и частными тайнами, с секретами денежных вкладов и банковских операций, с открытыми именами владельцев тех средств, которые не вписаны ни в один официальный реестр.
   Это завтра, а сегодня... Яков Семёнович подошел к сейфу и отключил систему защиты. Здесь хранится препарат ХА-0001. "Капли Стикса", как он назовет их. Ноли открывали кодовое слово, дающее доступ в компьютер к полной формуле холодного аннигилятора. Он осторожно достал колбу с жидкостью, помещенную для безопасности в футляр из бронированного стекла. На секунду Махов задумался о том, что может произойти с освобожденной энергией и где она найдет себе приют. Но воображение отказало ему, а с логикой ученого тоже не всё было в порядке, - о какой логике могла идти речь, если это вещество перевернуло и опрокинуло незыблемые законы физики. "Пусть оно и управляет процессом перераспределения энергии" - решил Махов.
   Он вернулся в кабинет и сел за стол, искоса поглядывая на работающего комиссара.
   - Вы хотите что-то спросить у меня? - поинтересовался Барк.
   - Нет. Я ожидаю вашего заключения и решения по вопросу о физике вещества.
   - Практически я уже готов ответить. И даже странно, что мы продолжаем так беспечно разговаривать.
   Барк немного помолчал, спокойно всматриваясь в бегающие глаза Махова. Сознавая всю тщетность произносимых им слов, комиссар всё же продолжил:
   - Это страшное вещество, Яков Семёнович. Если у вас имеется план использования его в личных интересах, то вы совершаете непростительную для ученого, да и для человека ошибку.
   Махов предполагал, что Барк скажет что-то в подобном роде, но не ожидал, что форма будет такой открытой.
   - Судя по тому, что я наблюдаю вокруг себя, - продолжал Барк, - вас втянули в авантюру, которая закончится катастрофически и для вас, и для тех, кто ее поддерживает.
   - Я не понимаю, - произнес, наконец, Яков Семёнович.
   - Не стоит так. Я приехал сюда с целью создания базы МАКНАД, но ваша область была выбрана не случайно. Никто не стал бы охотиться за мною только для того, чтобы помешать строительству или присвоить технические безделушки. Значит, имелась в виду другая причина - мне хотели помешать выяснить обстоятельства, при которых спутники выходят из строя и не позволить, чтобы я докопался до истины. Почему? - Потому что этот секрет нужен вам самим, именно вам, а не России. Правительство просто могло отказать мне в посещении Челябинской области. Значит, интерес сохранить тайну имеется не у правительства, а у вас. Всё, что вы делаете для использования секрета, выглядит очень кустарно, непрофессионально. Такие проекты реализуются на базе огромных мощностей, неограниченного финансирования. Здесь нужна организация с многочисленными профессиональными кадрами и широкими связями. А у вас всего этого по чуть-чуть. Вам такой замысел не осилить. Но уникальность открытия вскружила голову вам и вашим партнерам. Вы-то сами, Яков Семёнович, представляете до какой степени опасно то, что появилось в ваших руках? Это бомба, которой достаточно для уничтожения, по крайней мере, Солнечной системы.
   Яков Семенович, наконец, очнулся.
   - Так вы, Давид Данилович, хотите просто пофилософствовать или решили перековать меня?
   - То, что вы делаете недопустимо глупо, я должен хотя бы попытаться объяснить это.
   - Давид Данилович, каждое явление обладает своей внутренней логикой. Я что-то не припоминаю, чтобы мы, наше политическое руководство или всё человечество совершали что-то "не глупое". Последствия наших решений всегда получаются глупыми, но мы еще не научились отменять эти решения, потому что однажды принятые, они перестают зависеть от нас. Как вы догадались о конкретном содержании открытия и о том, что его можно использовать?
   - Это не важно. Важно то, что вы, как ученый, умеющий представить и рассчитать последствия своих действий, являетесь единственным человеком способным остановить бессмысленную трагедию. Вы уже совершили много преступного. Давайте не будем умножать безумие. Объясните своим компаньонам, что из вашей затеи ничего не получится.
   - Как я уже сказал, я не вижу, какой логикой вы собираетесь разрушить наши планы. Как вы надеетесь переубедить меня, Давид Данилович? Ведь мне одних ваших слов недостаточно.
   - Вы отдаете себе отчет в том, что вызываете искусственный процесс аннигиляции?
   - Разумеется. Более того, необычность реакции и то, что она протекает без выделения тепловой энергии, говорит о способности информации, или того, что мы называем энергией воли, человеческой или Господней, менять законы физических явлений по принципам целесообразности известным только этой воле. Но наши решения по отношению к этой воле не связаны с сутью изменяемых ею физических явлений. Поэтому мы будем создавать условия, где эта воля творит чудеса в наших интересах.
   - Оригинальная философия. Так вы считаете, что вам дано управлять Волей Господней?
   - Воля Господня, - с улыбкой ответил Махов, - кончается там, где начинается наша свобода воли. Если наша свобода воли будет отменена, то произойдет катастрофа, подобная гибели мироздания. Пока Господь стоит между такими альтернативами, он предпочтет изменение физических законов, но не будет изменять решения принятые свободной волей, пусть даже, с вашей точки зрения, преступниками.
   - Ах, Яков Семенович, и откуда вы взяли свободу воли? - Барк покачал головой. - Для того, чтобы делать такие сложные философские допущения, необходимо немного побольше узнать о самом себе, а для этого требуется огромная внутренняя работа, для которой более подходит лес, пустыня или пещера в Гималаях, а не лаборатория. Но я укажу на одно противоречие в ваших рассуждениях. Вы говорите о тонких энергиях, при помощи которых сознание изменяет законы физики; а вы не допускаете, что это сознание обладает свободой воли, благодаря которой и принимает решения? Однако оно умеет управлять этими энергиями, а вы - нет. Вы ничего не знаете о них, потому что не учились этому в лесах, пустынях или в пещерах.
   - Мне этого не требуется. Я создам компьютеры, которые вынуждены будут достраивать себя, используя материалы антимира, а значит, располагать информацией прошлого, настоящего и будущего. Пара таких серверов, создавая полярный медиамодуль способна контролировать всю мыслимую информацию на Земле!
   - Ну, вот вы и проговорились. Для этого вам потребуется убивать людей. Или вы уже начали это делать?
   - Уже начал. Но детективные сведения совершенно бесполезны для вас, Давид Данилович, потому что вы уже никому их не передадите, да и сами уже никуда не уйдете отсюда.
   - Группа захвата полковника Цербо слушает нашу беседу и ждет вашу команду? - насмешливо спросил Барк.
   - Да! - крикнул Махов: - Вот они!
   И рассчитывая, что Барк посмотрит на дверь, он плеснул содержимое пробирки в лицо комиссару.
  
   Нестор Кириллович слушал разговор Барка и Махова, и им всё более овладевала тревога. Ему было трудно судить насколько прав комиссар, но резон в его аргументах явно присутствовал. Действительно, они взялись за дело, чрезмерно импровизируя и не обеспечив материальную часть. У них не имелось времени, да и эпилептик обещал в течение двух дней положить в карман российские банки. Но как доверять этому кретину?! Он не оставляет возможности для страховки в случае провала операции против Барка. Теперь тот уж точно будет знать, что происходит. Сейчас остается только одно - уничтожить комиссара, не смотря ни на что и не считаясь ни с какими потерями. "Лучше бы без потерь!" - как заклинание прошептал Цербо. Но он знал, что потери будут, он чувствовал это всем своим существом.
   Он сожалел, что не успел перенести пульт визуального контроля с мониторов безопасности в кабинете управляющего, сюда, в комнату напротив, где сейчас находились его специалисты, группы захвата, тренированные, о мышцы которых можно ломать кирпичи и доски, не чета храповским уркам. А команда Храпова, вооруженная до зубов, со стальными сетками и механическими захватами, рассыпалась по лестницам и коридорам. Несколько человек готовились атаковать макнадовский автобус.
   Махов уверял, что ему не потребуется помощь, и он сам покончит с комиссаром. Но что мог знать человек, не имевший дела с людьми, которые всегда собранны, чувствуют и просчитывают каждое твое действие на десять шагов вперед, способными многократно опережать твою реакцию. Такие умеют творить чудеса, и их не увидишь по телевизору. Как можно обмануть тренированные чувства и неуловимую реакцию экстра агента, каким наверняка является Барк?!
   "Вот вы и проговорились" - услышал Цербо слова комиссара.
   Он понял, что наступило время действовать. Если сейчас немедленно ничего не случится в кабинете, он должен ворваться туда и уничтожить. Только уничтожить!
   - Приготовьтесь! - Цербо поднял руку. - На поражение!
   На секунду у него мелькнула мысль, что комиссар может прикрыться Маховым как щитом или взять как заложника, но он тут же отбросил это предположение. Для Барка Махов превратится в обузу - в его распоряжении скорость действий.
   В ушах прозвучал крик Махова: "Вот они!" - И Цербо рванулся к двери, нажав контрольную кнопку "пошел!" для группы захвата... Что и как произошло после его первого рывка, Цербо не понял и даже не успел увидеть.
  
   Удивительная осведомленность Барка появилась в период отсутствия Махова. Он получил информацию, о которой и не мог предполагать. Внезапно на дисплее возникло сообщение комплекса ЛИН-12. Очень сжато передававшего суть действия таинственной жидкости. Потом последовало: "Сообщение поступило только на ваш терминал, комиссар Барк. Махов не должен знать, что я контролирую компьютеры". И подпись: "Осоргин". Затем пронеслись выкладки о возможной опасности аннигиляции, а когда Махов вернулся в кабинет, появилась надпись: "Уходите. Вас хотят уничтожить". Но Барк всё же сделал попытку остановить Махова логикой, к сожалению, не имевшую успеха.
   Когда Махов перешел к активным действиям, Барк был готов встретить их. Действия физика приобрели характер неконтролируемого автоматизма. После своего восклицания, почти одновременно с ним, рука Махова, зажавшая пробирку с жидкостью, метнулась в сторону комиссара. Для Барка время потекло в замедленном темпе. Он увидел повисшую струйку воды, которая потянулась в его сторону. Еще не покинув края пробирки, она слегка расширилась, обрастая каплями, но уже навстречу этой струе, отгораживая ее от Барка, поднимался стол, который он, вместе с терминалом и обрывками кабеля поднял перед своим лицом. Он слегка скосил его, так, чтобы отраженная струя или брызги не попали на Махова. Жидкость ударилась, отскочив от поверхности стола, и рассыпалась, приобретая чудесное свечение. Барк увидел, что несмотря на его предосторожность, водяная пыль летит в сторону Махова. Но у него уже не было времени наблюдать за последствиями действия брызг. Тем же столом, довольно массивным, так как он имел металлический корпус, Барк ударил в дверь кабинета управляющего.
   Дверь, как и положено двери большого руководителя, была изготовлена не из пластика или прессованных стружек, а из добротного дерева. Она не рассыпалась, а вырванная с частью косяка рухнула вместе со столом, терминалом и свистящими обрывками кабеля на рвущихся из коридора Цербо и его группу захвата. Первые пули и заряд подствольного гранатомета достались этой ожившей массе из дерева и металла. Кабинет и коридор наполнились облаками расширяющегося дыма. Никто не понимал, что произошло и нападавшие не могли сориентироваться в густом мраке. Барк бросился к стеклам посылавшим сквозь дым едва заметный свет. Понимая, что внизу, услышав выстрелы и крики, предпримут атаку на автобус, он дал "Крокодилу" команду на отражение нападения. Сенсоры машины уже уловили приближение четырех человек, вооруженных гранатометами: из открывшихся отверстий высоковольтные антенны метнули, подобно лианам, языки электрических разрядов, поражая всех четверых наступавших "кальмаров". В этот момент Барк прыгнул в окно. Он пролетел несколько метров и, как и предполагал, приземлился на крыше автобуса. Еще секунда - и он провалился в люк "Крокодила". Теперь можно было считать себя почти в полной безопасности - автобус был хорошо оснащен для защиты от нападений. Основные преследователи остались позади. Интересно, позаботился ли Цербо об отсечении путей возможного отступления Барка? Он включил защиту "Крокодила" на автоматическое отражение ударов направленных с лазерным наведением. Почти сразу же машина вздрогнула, поражая не замеченную Барком цель.
   Через несколько секунд он находился у проходной. Военизированная охрана не имела оружия с автоматическим наведением. Судя по всему, возможности вооружения заговорщиков оказались недостаточны. Из проходной выскочило три человека, среди которых находился майор. Он отдавал отрывистые команды двум исполнителям, вооруженным противотанковыми гранатометами. Барк не стал ожидать когда они подготовятся к выстрелу, не притормаживая послал электрические разряды, которые разметали людей, и легкой ракетой разнес ворота проходной. Дорога к строящейся базе МАКНАД, под защиту силового поля, была открыта.
  
   Привычное самообладание отказывало сегодня Ивану Адамовичу. Он переменил несколько мест, откуда можно было наблюдать за развитием событий и противоборством между его законом, и законом, писанным для остальных людей. Он надеялся, что победит его право, право сильного, уверенно утверждавшее себя на Руси при всех попытках общества защитить слабого. При этом историческом всплеске памяти у Лапшина появилась надежда, начавшая было сдавать позиции тревожному ожиданию провала. Что и говорить - все эти провокации со слабыми и были-то лишь очередными уловками сильных.
   Но огонек утешительной философии снова затрепетал при мысли о комиссаре и о том, что произойдет, если тому удастся избежать капканов расставленных Маховым и Цербо. Иван Адамович сознавал, что и все его вопросы, и то, что он находится не там, в гуще событии, а здесь, где он как напуганная собака ищет безопасное и удобное место, возникали от неуверенности. Поэтому он сперва оставался на телефоне в шато Цербо, потом переехал в его кабинет на проспекте Энтузиастов, а уже там, с отвращением взглянув на высохшую секретаршу и казавшийся не к месту помпезным кабинет полковника, решил, что лучше всего находиться среди людей, в самом веселом месте Заозёрска - ресторане "Евсеич". Он облюбовал уголок - не слишком близко от входа и так, чтобы было видно, что происходит перед окнами ресторана. Он заказал салат, свинину под острым соусом, икру, тосты из горчичного хлеба и добавил, обращаясь к длинноногой красавице принявшей заказ, чтобы бармен смешал коктейль "поинтересней и похолодней". Официантке было известно, что заказ сделан человеком из очень влиятельных сфер, связанным с хозяином и, может быть, являвшимся и ее тайным господином. Она порхала от стола к бару, от бара к кухне, как бабочка на цветочной полянке.
   Иван Адамович вернулся к мрачным размышлениям. Вся его жизнь только и состояла из стремления стряхнуть с себя зависимость от кого-то. Его хотели подчинить своим интересам политические игроки, государственные рекитиры, преступные группировки, бесстыжая уголовная шпана. Везде ему удавалось устоять на собственных ногах, и всё же, какие-то петли сохранялись на горле. Они не душили, но и не давали свободно дышать. Блестящая идея - создание собственной тайной сети, подобной китайским триадам, но только из представителей правящей элиты, не оправдала себя. У правящей элиты каждая бездарь появляется на свет с бешеным желанием властвовать. Они стремятся вырвать власть друг у друга, даже не имея представления, что можно делать с самой властью. Они совершенно не умеют подчиняться, они лишены дисциплины, ответственности и минимального мужества. Но они умеют интриговать и тащить одеяло на себя. Поэтому Лапшин решил развязать узелки "Северной Пальмиры", так, чтобы ее ткань, уже без усилий с его стороны, расползлась, не требуя к себе дополнительного внимания. И вот эта история с Маховым была очередной попыткой стряхнуть с себя постороннее влияние. Здесь он мог бы стать полновластным хозяином и диктовать свою волю остальным. Цербо довольно надежно находился под ним. Махов... Что произошло с этим чёртовым физиком?! Такая смирная овечка, только стриги... И - на тебе! И что самое отвратительное - необъяснимую силу приходится уважать, подчиняться ей. Ладно. Найдем и его слабые места. Максимка поможет. Взор Лапшина обратился к Храпову. Пока это было единственно надежное звено механизма его власти. С помощью Храпова он поставил на место людей, влияние на которых казалось недостижимым. Сейчас Максимка там, пасет и Махова и Цербо. Да и с этим комиссаром управится...
   Размышления об "ассенизаторе" улучшили настроение Лапшина. Он подозвал официантку и велел принести бутылку "Ивана 1V". После первой рюмки его мысль, не охмелев, сова вернулась к стратегии по реализации грандиозного замысла, в котором сейчас лидировал Махов. "Мало средств, мало участников, мало противовесов в рычагах власти". Да и к кому сунешься с предложением? - Всё так быстро закрутилось. Как подобраться к государственным чиновникам Лапшин знал, но в таких делах они слишком неповоротливы. Они довольны собой, своим положением и поостерегутся с риском. Другой вопрос - российская "отрицаловка" - уголовные группировки, опутавшие в стране всё, что приносит доход. Эти ребята быстрые, особенно "Семёновская Сибирь". Но там только обнаружь себя - и костей не соберешь; работать умеют, но перемалывают чужаков после первого же золотого яйца, не доверяя снести второе...
   "Ну, чего это я раскис? Еще ничего не потеряно, - подумал Иван Адамович, и чтобы добавить благоприятного воздействия на исход событий, налив еще стопку, произнес: За твои успехи, Иван Адамович!" - и опрокинул в горло содержимое одним залпом.
   Он подцепил вилкой икру из розетки, но не донес до рта, скосив взгляд в окно, где его периферическое зрение уловило какое-то движение. Когда он разглядел, что это было, вилка опустилась и икра шлепнулась прямо на брюки. Внизу, из машины выскочил Храпов. Вернее его можно было узнать сейчас по "марсу" и квадратной фигуре; остальное обезличивал омоновский камуфляж и неузнаваемо черное лицо.
   Иван Адамович застыл, не в силах приподнять над креслом враз отяжелевшее тело. Он почувствовал, что Храпов несет страшные вести.
   - Ты что ж на месте не ждешь, Иван Адамович! - с досадой и неподобающе прямо выкрикнул Храпов через весь ресторанный зал.
   Лапшин овладел собой. "Детки" в растерянности. Не умеют проигрывать. Не понимают, что и отчаянная борьба за жизнь - это тоже жизнь.
   - Остынь, Максимка. Сядь.
   Лапшин налил "Ивана 1V" в свою стопку и подвинул Храпову, одновременно показывая официантке, чтобы подали еще один прибор.
   Невозмутимость шефа подействовала на Максимилиана Филипповича и он, коротко кивнув, выпил предложенную водку.
   - Так что там произошло? - поинтересовался Иван Адамович.
   - Комиссар смылся на свою базу. Мы дернулись за ним, но там уже успели поставить непроницаемое силовое поле. Пробьет только тактическая ракета; с нашими хлопушками чуть сами себя не покалечили. Да и не станешь долго "военные учения" проводить.
   - Та-ак, - протянул Лапшин. - Что еще?
   - Цербо ранен своими же, Махов остался в городке, в кабинете, валяется с припадком, язык откусил.
   Лапшин вынул из кармана мобильник, положил на стол.
   - А это что? - спросил он. - Или со страха забыли про связь?
   Глаза Храпова сверкнули, но он взял себя в руки, немного помолчал, фыркнул и ответил:
   - Связи нет. Наш псих, оказывается, загнал Осоргина в систему. Цербо сказал, что образовался модуль, да не тот. Они сами, эти чёртовы души, или кто их там знает, контролируют всю информацию в своих интересах.
   - Во-от оно что... - протянул Лапшин. Это была очень плохая новость. - Ну, ладно, - зло процедил Иван Адамович, - Сами вляпались.
   Он взглянул на Храпова, сдернул скатерть с соседнего стола и протянул ему.
   - На-ка, трубочист, утри рожу-то. - Лапшин длинно посмотрел на своего "ассенизатора" и улыбнулся. - Да ты не горюй, Максимка, мы с тобой не пропадем. Денег хватит на всё - и на суды и на прокуратуру. Главное - отмыться. Три, три рожу-то, да взгляд веселей. Будем и мы отмывать свои компроматы.
   Лапшин немного подумал.
   - Действовать придётся только твоей командой. Во-первых, всё, что засвечено - в огонь, да на тот свет. Каждый, кто слышал наши имена - пусть навсегда забудет. Цербо не исключение; да и свою бабу он запустил в наши секреты - она ненужный свидетель.
   Иван Адамович склонился поближе к Храпову.
   - Этот бармен, слепой, он тоже близок полковнику. Не ляпнул ли чего тот ему с дуру?
   Храпов решительно покрутил головой.
   - Цербо молчун. Без крайней необходимости зубы не разожмет. А этот, с какого бока ему нужен?
   - Ладно, - согласился Лапшин. - Теперь вот что: - детки твои парализованные все очухались?
   - Подвижны, сгодятся.
   - Добро. Главное, чтобы в них злость к комиссару имелась. Или трясутся при упоминании?
   - Нет. Злы. Говорят, что живьем разорвут, если достанут.
   -Хорошо. Значит, так: Людишки - людишками; их всегда убрать можно. А вот компроматы в компьютерах - дело серьезное. Надо изъять не только у бабки с доктором, - поди настрочили доносов во все инстанции. Попросим, чтобы забрали назад, а уж потом подумаем об их судьбе.
   - Как же просить?! - удивился Храпов. - Да они нас ненавидят и...
   - Ясно, ясно, - небрежно отмахнулся от Храпова Иван Адамович. - Плевать нам на их ненависть. Их ненависть кулаков не имеет, а у нас они имеются. Едем в Бол-Куяш, там и обкумекаем как обратный ход отработать.
   Лапшин поднялся. Налил еще стопку, выпил не закусывая, и направился к выходу.
  
   Там, где есть страх и насилие, борьба за спасение своей жизни, или того, что после этой борьбы начинает называться не "жизнью", а "шкурой", там всегда есть те, кто не выдерживает страха и насилия, те, кто не опирается на честь и достоинство. В этих макро и микро историях есть свои Иуды, Азефы и Петены, которые, в зависимости от масштаба, называются уже не предателями и коллаборцианистами, а трусами и "дерьмом". Чуткость сна позволила гусям спасти Рим, а у трусливых людей, при виде грозящей опасности совесть, да и сознание, начинают спать, или занимаются строительством Троянского коня, внутри которого в их души вползает утешительная идея личного спасения и предательства. Так произошло с Василием Михайловичем Лобовым. Его парализовал страх и он обнаружил в себе потребность услужить неведомо откуда возникшим хозяевам, не успев даже сообразить, что предатель, в чужих интересах - чужой и обуза, и ему определена участь преданных, а само предательство всего лишь ускорит развязку.
   Как оператор, Лобов контролировал все параметры работы компьютерных систем в ЛИН-12 и сообщил начальнику режима Хруневу, что совершил, едва возникнув медиамодуль. Медиамодуль, доложил он, вышел из повиновения и действует против своих хозяев. Он даже подсказал идею о возможности уничтожения опасной информации за счет контроля и снятия энергоносителей посланной информации. Смутные высказывания Храпова были основаны на том, что передал ему Хрунев со слов Василия Лобова.
   Когда перед Хруневым предстал Лапшин и цыкнул на него так, что в животе Георгия Васильевича все непереваренные кусочки превратились в жидкие фракции, Лобов уже имел представление о принципах деятельности возникшего информационного медиамодуля. Майор тут же притащил "Иуду" и тот объяснил Ивану Адамовичу суть протекающих процессов.
   - Выходит, взбунтовались уборщица вместе с твоим начальником? - глядя веселыми глазами на Лобова, спросил Лапшин.
   Облик, поза и уверенность депутата окончательно сразили оператора, и он еще раз похвалил себя за правильно сделанный выбор. "Такой сильный мужик никогда не проигрывает, - подумал он, подтвердив вслух высказывание Ивана Адамовича.
   - Не горюй, найдем мы на них управу, - задумчиво произнес шеф, глядя сквозь Лобова и стены, туда, где перед его мысленным взором находился Осоргин, размещенный Маховым в ячейках компьютерной системы. И обращаясь к стоявшему рядом Храпову сказал:
   -Вези жену и девку в лесную хату полковника. Раз в медиамодуле один чёрт - что уборщица, что начальник, будем действовать черед уборщицу. Там мы заставим их переменить свои решения...
   Он глянул на Хрунева одним из тех особенных взглядов, делавшим чиновника с мизерной душой неизмеримо более мелким перед ним, и произнес, кивнув в сторону Лобова:
   - С этого глаз не спускай. Если сорвется дело - шкуру с него с первого спущу.
   Подавив, таким образом, признаки начавшейся паники и растерянности, возникшей после разгрома учиненного комиссаром МАКНАД, Лапшин отправился в шато Цербо, прихватив с собой раненного полковника и почти невменяемого физика.
   Оператор Лобов похолодел, съежился и стал мысленно повторять: "Господи, спаси и сохрани!"
  
   Миша Горин слышал разговор Лапшина и Храпова от начала до конца. Он боялся, что как-нибудь выдаст свои чувства. Он знал, что надо уметь владеть выражением лица, но не мог проверить, насколько хорошо это у него получается. Однако всё обошлось. Лапшин с Храповым покинули ресторан. Надо было что-то делать. Сперва предупредить милицию. Но как? Что сказать? Ведь не сообщишь им, что полковник Цербо преступник. Они это и без того знают...
   Миша набрал 02. Связь не работала...
   "Надо спасать Наташу и эту дуру Софью", - подумал он.
   Здесь, в потайном ящике стойки бара, имелось оружие - пистолет с зарядом болевых пуль. Там этого будет недостаточно. Надо было взять метательные ножи. Миша быстро прошел в кабинет, одел специальный пояс, рассовал в нём световые гранаты и гранаты со слезоточивым гадом, электрошок. Если бы была ночь...
   Пока он не знал, как будет действовать. У него не имелось за плечами опыта слепого Пью, и он не представлял как можно убить человека. Он вообразил, что преследует раненного бандита, заползающего в немыслимые щели, со словами: "Я чую, он где-то здесь!" - и ему стало смешно. Не лучше ли дойти до милиции? Это соображение тоже не долго крутилось в голове. Он представил процесс спасения пленников: согласование, специальные наряды, группа захвата, переговоры с преступниками. А Наташу могут убить уже через полчаса. Миша потрогал крестик на груди. Может быть, сейчас он убьет человека. В памяти всплыли трогательные причитания старушек, подававших ему милостыню - эти слова он слышал с самого детства "Да спасет тебя Христос!" Что он скажет отцу Георгию долгими часами толковавшему для него тексты Священного Писания?... Миша тряхнул головой. Нет! Надо действовать. Если они погибнут - это будет на его совести, на его совести навсегда. С такой памятью он просто не сможет жить.
   Передав бар Никите Парфёновичу и захватив ресторанную тележку, Миша направился на улицу Доватора, к особняку Софьи Шамшуриной. В пространстве он ориентировался не совсем так, как это делает большинство слепых - Миша буквально "видел" своими удивительными ушами. Все звуки города, даже собственные шаги, превращались для него в волны эхолокации, и незнакомый человек мог принять его за зрячего. А когда он толкал перед собой тележку, то передвигался очень быстро.
   За оградой особняка всё находилось в том же состоянии, как и при последнем посещении. Тревожные и кровавые команды не донеслись сюда из-за прерванной связи. Уже привычно его встретил ленивый тенорок, звучавший несколько раз за последнее время и в "Евсеиче":
   - Гомер жратву принес. Иди, иди, бабы от безделья проголодались, - и уже в рацию, напарнику, охранявшему третий этаж. - Всё чисто. Слепой с тележкой поднимается к тебе.
   Это было неприятное открытие. Только сейчас Миша понял, что действуя в паре, они всё время подстраховывают друг друга сообщениями о постороннем "объекте" и будут говорить о нём, пока "объект" находится в зоне активных действий. Неужели придётся работать ножом? Миша вспомнил ужасное ощущение, которое испытал однажды, тренируясь с Нестором Кирилловичем. Цербо, разглядев у Миши необыкновенную способность ориентироваться в пространстве, научил его метать ножи на слух. Нестор Кириллович передвигался с деревянным щитом, а Миша поражал цель на этом щите. Как говорил Цербо, результаты получались прекрасные. Но однажды он услышал звук, совсем не похожий на звук ножа входящего в дерево. Он незнакомого звука к горлу подступила тошнота и в ногах появилась слабость. Он услышал голос Нестора Кирилловича: "Иди, сам извлекай нож". Не веря собственной догадке, задыхаясь от волнения, он подошел и ощупал цель. Пальцы прикоснулись к телу, но Миша сразу успокоился - это был манекен, с максимальным приближением к человеческой физиологии. Тогда он остро ощутил разницу между неживой и живой мишенью.
   И еще одно неприятное открытие сделал Миша, проходя мимо охранника - от того исходил слабый, но знакомый шум. Он не сразу сообразил, почему шум показался знакомым, потом вспомнил - это были звуки Софьиной квартиры. Значит, охрана имела постоянно включенные приемники прослушивающие ее. Как же он сообщит, что им угрожает уничтожение? Софья с одного слова не поверит, а как услышит, что "Нестерко" ранен, да ему тоже что-то грозит, так чего доброго заголосит. Тогда уж мимо охраны не прошмыгнешь. Он поднялся на третий этаж, прокручивая в голове сложившиеся обстоятельства, послушал, как номер два проводил его длинным комментарием и вошел в квартиру.
   Миша поздоровался, встреченный насмешливым замечанием Софьи: "Горюшко пожаловал" и робкое: "Здравствуйте", Наташи. Он с отчаянием подумал, что не может как зрячий охватить всю панораму действий, знаками привлечь к себе внимание. Если он начнет что-то показывать, Софья просто рассмеется. Миша прошел в столовую, поставил обед, и, пожелав приятного аппетита, отправился назад. Сейчас надо действовать очень быстро. Его существо перешагнуло в какое-то новое состояние. Трудно было понять - спокоен или взволнован он, но план действий переместился из головы куда-то в тело. Миша прошел мимо второго номера, сопровождаемый непрерывным потоком слов. Он понимал, что второй всё еще видит его. Еще шаг - и слова: "Принимай Гомера", прозвучали за углом. Тогда Миша резко рванулся назад и на звон открываемой посуды, исходивший из динамика висевшего на "втором", метнул два ножа, Охранник захрипел, а потом забормотал: "Сыч, Сыч..." Почти не касаясь ступенек, по одним перилам, Миша скатился вниз, и хоть Сыч и понял, что на верху что-то произошло, не успел среагировать, и дважды выстрелив, промахнулся. В этот момент Миша бросил световую гранату, ослепившую Сыча. Тот закричал, выпустив оружие и закрывая глаза руками. Миша рванулся вперед, посылая на крик электрический разряд. Вместе со звуком рухнувшего тела Сыча, он бросился назад, на третий этаж.
   Софья, изучавшая содержимое кастрюль и блюд, услышала неожиданный грохот в дверь. Она насторожилась, оставила обед и выглянула в коридор. Наташа испуганными глазами смотрела на нее; она поняла, что там, за дверью, такой звук могло издать только упавшее тело. Софья увидела лежащего охранника, с ножами, торчащими из левой и правой стороны груди, и со злостью подумала, что проклятый слепой собирается освободить ее "мормышечку". Она подбежала к туалетному столику, достала револьвер и направив его в сторону Наташи, процедила:
   - Сиди, не дергайся!
   Наташа поняла что происходит. Миша, рискуя жизнью, хочет спасти ее. Она осознала, что всё действительно ужасно и ее жизнь становится ценой чье-то смерти.
   - Сейчас я пришлепну твоего спасителя! - злобно шипела Софья, пробираясь по комнате так, чтобы можно было сразу выстрелить в открытую дверь.
   - Вы не посмеете! - бледнея, прошептала Наташа. И страх и храбрость ее уходили куда-то внутрь, и она не знала что делать.
   Дверь открылась, и в ней показался Миша.
   С криком: - Получай, гад! - Софья несколько раз выстрелила в него.
   - Не-ет!! - закричала Наташа.
   Прямо с дивана, сверхъестественным усилием она подбросила тело вверх, перевернулась в воздухе и пролетела до Софьи, успев ударить ногой по руке, державшей пистолет.
   Миша сделал несколько шагов вперед и упал на пол. На груди и плече его расплывались алые пятна. Наташа, подхватив пистолет, попятилась от Софьи к упавшему Мише, держа ее на прицеле и шепча бескровными губами:
   - Не подходи!
   Софья и не собиралась подходить. До нее только сейчас дошел смысл содеянного. Она стала мертвенно бледнеть и запричитала:
   - Ой, Горюшко! Что же это я натворила?!
   Плоть внутри Миши начинала гореть. Но он должен был спасти их. Спасти их - и он ничего не будет должен этому миру. Он почувствовал мимолетное облегчение от мысли, что его не будут преследовать предсмертные стоны "второго". Но сейчас он должен объяснить всё Наташе и Софье Васильевне.
   А Софья уже бросилась к телефону и торопливо набирала номер скорой помощи.
   - Скорая! Скорая! - кричала она, - Доватора - 18. Человек умирает!
   Но телефон молчал. Тогда она побежала к Мише, не обращая внимания на направленный в ее сторону пистолет.
   - Горюшко, не помирай! - умоляла она, наклонившись к Мише.
   - Тише, тише, Софья Васильевна, - прошептал он, - нет времени. Сейчас всех нас убьют. Они скоро прейдут. Спасайтесь, не обращайтесь в милицию.
   - Что ты говоришь! Что ты говоришь!! - не понимая в горячке, перебивала Софья.
   - Это правда, правда... - шептал Миша. В уголках губ у него появились кровавые пузырьки, - Меня не трогайте. Бегите. Они хотят убить и Нестора Кирилловича. Они убили ее отца. Они убивают всех свидетелей.
   - Ты ведь врешь, врешь всё! - в ужасе зашептала Софья.
   Но до Наташи дошел весь смысл сказанного. "Папы больше нет". Эта мысль словно отрезала что-то внутри. Всё внешнее стало как на больших соревнованиях - нереальным и предельно четким. Она поняла, что жизнь этих двух людей сейчас больше всего зависит от ее решений.
   - Софья Васильевна, уходим! - резко и пугающе спокойно произнесла она. Она разорвала рубашку на Мише и увидела запекшиеся ранки. - Миша, не шевелитесь, чтобы не терять кровь. Здесь скоро будут врачи. Я пришлю их.
   Она поднялась. Софья стояла в нерешительности. Наташа добавила:
   - Сейчас ему нельзя двигаться. Уходим.
   Она настойчиво потянула Софью за рукав.
   - Куда девочки спешим? - вдруг услышали они спокойный голос.
   В дверях стоял невысокий кряжистый мужчина, которого Наташа видела, когда ее привозили к папе. Вместе с ним вошли еще двое вооруженных людей. Силы, только что позволявшие ей мобилизовать волю, словно опять куда-то пропали. Храпов шагнул в ее сторону и забрал пистолет.
   - Эту связать и в машину. Ну, быстро! - резко добавил он.
   Два огромных "кальмара" схватили не способную сопротивляться Наташу, заклеил рот, обмотали лентой руки и ноги, и как куль потащили вниз.
   Храпов ногой развернул к себе бескровное лицо Миши, посмотрел на Софью и с издевкой произнес:
   - Малость подзаблудилась, красавица. Значит, не судьба. - Он задумчиво помолчал, разглядывая раненного слепого, и добавил: - А ведь я тебя пожалел, Гомер. Знал, что можешь услышать. Вот видишь, подстраховался, поспел к свадьбе.
   Он глянул в лицо Софье и насмешливо спросил:
   - Много ли грехов накопила, красавица?
   Софья впилась в Храпова стеклянным взглядом, и из глаз ее потекли слёзы.
   - Грешна, Максимка, грешна...- Она глубоко вздохнула и добавила, закрыв глаза: - Значит не судьба... Обними, Максимка и... отпускай.
   - У-у-х! - с чувством крутанув головой, выдохнул Храпов.
   Он резко подступил к Софье, прижался к ее полным губам, с секунду не отпускал, потом оттолкнул ее и быстро зашагал к двери. Уже поравнявшись с проемом, он обернулся и навскидку послал пулю между ее широко раскрывшимися глазами.
  
   Фургон с Наташей остановился около проходной Бол-Куяш-3. Лапшин перенес "боевые действия" в лесное шато полковника Цербо. Из Академгородка забирали "человеческий материал" готовясь использовать его для чудовищного шантажа. На Храпове лежала обязанность вывести всех, кто как-то соприкоснулся с тайной их деятельности, чтобы не сохранилось ни одного живого свидетеля.
   В фургоне с Наташей остался Сыч, еще не пришедший в себя после электрошока. Два "кальмара" и сам Храпов ушли "собирать людишек". Среди плененных находилась и Елена Николаевна - мать Наташи. Вдруг Наташа ощутила какое-то особое беспокойство, словно воздух стал тяжелее, начиная сжимать легкие и голову. Она даже определила направление, откуда исходила тяжесть и посмотрела в ту сторону. Очнувшийся Сыч уставился на нее, похотливо улыбаясь. Поймав взгляд Наташи, он приподнялся и, растопырив руки, стал приближаться к ней, приговаривая:
   - Какая кисонька пропадает без котика... Я давно на тебя облизываюсь, да всё Сонька мешала...
   Казалось, она уже давно ничего не могла чувствовать, но ее тело вздрогнуло от отвращения.
   - Так это тебя хотел утащить слепой? Это, кисонька, не мужик. Мужика ты узнаешь сейчас, настоящего.
   Сыч достал широкий десантный нож и склонился, поигрывая им перед лицом Наташи.
   - Хочешь, утешу перед смертью, кисонька? - Левой рукой Сыч жадно провел по груди Наташи, - У-ух, какие камушки! - смачно прочавкал он, слизывая побежавшую слюну и выступившие под носом капельки пота. Белки глаз его налились кровью, а сами глаза сделались безумными. Овладевшее им вожделение вытеснило из головы и Храпова, и дисциплину. Сыч окончательно потерял контроль над собой. Он смотрел на Наташу с пылающим лицом, не замечая побежавшие ручейком струйки из носа и слюни на губах. Наташа заледенела от ужаса не в силах ни дохнуть, ни даже моргнуть.
   Сыч взмахом ножа рассек ленту на ее ногах, отбросил нож и грубо схватил за бёдра. Наташу словно искра прострелила: "Вот он последний шанс!" Она раздвинула ноги и резко ударила ими в пояс бандита. Тот всхлипнул, глаза Сыча прыгнули, но не успел вдохнуть, когда Наташа, сгруппировавшись, ударила его двумя ногами в голову. Удар получился страшным. Голова дернулась, словно была отдельно привязана к плечам, и Сыч отлетел, с громким стуком врезавшись в металлический кузов. Язык у него вывалился, глаза закатились, и бандит осел на пол. Наташа вывернула руки вперед, зажала в коленях нож и разрезала ленту. Она освободила заклеенный рот и увидела, что дверца фургона с легким щелчком слегка приоткрылась. Схватив нож правой рукой, она широко распахнула ее и выскочила наружу. В этот момент левую руку словно обожгло странное прикосновение, но ей некогда было обдумывать, что произошло - метрах в пятидесяти, по ту сторону проходной, вели группу людей, среди которых Наташа сразу увидела маму. Они посмотрели друг на друга, связав взгляды протянувшейся между ними световой нитью. Елена Николаевна мгновенно сообразила, что Наташа свободна и может бежать. Она мысленно, но так, что Наташа слышала голос мамы в своих ушах, посылала призывы: "Беги! Беги! Спасайся!"
   Но вот Наташу заметили и сторожевые псы Храпова.
   - Де-евка сбежала!!! - завопили они.
   Группу пленников вели четыре "кальмара". Двое задних, дав короткую очередь поверх голов, приказали всем лечь. Передние рванулись в проходную, стреляя на ходу длинными очередями в сторону Наташи. И тогда Наташа услышала отчаянный крик мамы:
   - Беги, доченька! Беги!
   Наташа поняла, что если она не спасется, ей не простит ни мама, ни она себе. Последнее, что она успела заметить по ту сторону проходной - невероятные прыжки мамы на тех, кто стрелял. Но она уже не могла видеть короткую страшную схватку маленькой женщины с двумя огромными мужчинами.
   Наташа прыгнула в кабину фургона и погнала машину не по дороге, а к лесу. Фургон швыряло из стороны в сторону и казалось, что он вот-вот рассыплется. Не сбавляя скорости, Наташа открыла дверцу и покатилась в кусты. Машина ушла вправо, съехала вниз и врезалась в дерево. Наташа вскочила на ноги и бросилась в спасительную черноту леса.
  
   Миссия, которую первоначально Барк представлял как экспертно-аналитическую, приобрела кровавый уголовный сценарий. В нее вошли настоящие военные действия, и стратегия, требовавшая отделить живую силу противника от ни в чём не повинных людей, которые превратились в заложников не только преступления, но и смертельной случайности.
   Способность, в момент наивысшего напряжения концентрировать все силы на выполнении конкретной задачи, превращала Барка почти в бесчувственный автомат. Но это не изменяло человеческой сущности, связавшей его бесконечными узами с землей, обществом, конкретными людьми. Доброта и способность к сопереживанию, прошедшие через детское мироощущение, не растворились, коснувшись суровой практики жизни, просто они стали принадлежать взрослому человеку, который понимает их смысл и значение.
   Если взглянуть на комиссара с этой стороны, то по существу вся его последующая жизнь явилась реализацией хрупких и наивных идеалов детства. Именно там, в детстве, наше светлое чувство, не омраченное разрушительным опытом взрослого человека, способно соприкасаться с тайнами, открывая важнейший смысл нашего пребывания в мире. Всё, что делал Барк в зрелом возрасте, освобождало его от балласта помраченного житейского опыта, который приводит к ожесточению, а не примирению с жизнью. Он всё меньше и меньше принадлежал мелочным соблазнам эгоизма, и всё больше принадлежал настоящей жизни.
   Избежав опасности, угрожавшей непосредственно ему, он занялся опасностью, угрожавшей тем, кто превратился в заложников преступных действий. Клубок ядовитых змей, сплетенный Маховым, Лапшиным и Цербо, неожиданно начал распутываться на экранах терминалов в кабинете управляющего. Сообщения, поступавшие от имени Осоргина, освещали дикие, кажущиеся нереальными события в научном городке. Текст бежал вместе с иллюстрациями, отражавшими его достоверность. Всё это промелькнуло очень быстро, и если бы сознание Барка не было подготовлено к такому развитию событий, он не поверил бы сообщению.
   Предупреждению об опасности, которой комиссар подвергался в кабинете Махова, предшествовало заверение в том, что все материалы поступят в архив МАКНАД. Сейчас, оказавшись под защитой силового поля, можно было проверить, выполнил ли Осоргин свое обещание. Барк попытался связаться со своим ведущим и восстановить прерванный канал синхронного протокола. Связь не работала. Волны поглощались эфиром так, словно эфир превратился в молочный кисель, который, к тому же, словно засасывало в неведомую воронку. Эффект безмолвия можно было объяснить только работой возникшего медиамодуля. Хотелось бы еще понять, в чьих интересах это происходит. А если у Осоргина и Парфёновой в результате неведомых энергетических процессов возникли нежелательные мутации и переоценка свойственных им до этого человеческих ценностей?
   Барк не мог отойти от приборов не получив ответа на этот вопрос. И вдруг экраны осветились и побежали строчки:
   "Всё, что вы читаете, поступает в память компьютера с исчерпывающими иллюстрациями и математическим инструментарием. Сейчас вы получите сообщение медиамодуля Парфёновой-Осоргина, имеющее первостепенное значение". Текст предупреждал, что непосредственно на экраны будет выводиться информация, имеющая отношение к правам личности и общества; научные сообщения на ином плане будут отправляться непосредственно в архивы серверов комиссара, его базы и всех, к кому это может иметь отношение.
   Последовало изложение событий нескольких дней августа, в которых факты выглядели как дикая фантазия. Барк узнал о жидкости, случайно обнаруженной Парфёновой и Маховым, об эксперименте над живым человеком; о том, как неожиданно открывшиеся возможности хотели использовать в своих интересах Махов, Цербо и Лапшин. Повествование оживших экранов было настолько захватывающим и ценным по содержанию, что Барк даже не обратил внимания как восстановилась связь с штаб-квартирой и начал работать протокол передавая текущую информацию.
   Выбранная форма изложения почти устраивала комиссара. Но содержание освещало прошедшие события, а Барк должен был знать, что происходит сейчас. В это настоящее входило, прежде всего, состояние самого модуля. Он должен был знать как Парфёнова и Осоргин оценивают себя. Не блокируя передачи, комиссар сделал запрос:
   - Максим Акимович, с вами можно вступить в диалог?
   - Я отфильтровал наиболее значимое и стремлюсь передать максимум полезной информации.
   - Но есть оперативная обстановка, от которой зависят мои действия.
   - Я спешу, потому что имеется теоретическая возможность воздействовать на наши решения.
   Барк понимал, что медиамодуль перерабатывает массу информации, которую человеку не под силу освоить и учесть. Но жизнь имеет контрольные, решающие звенья, для выявления которых недостаточно одной только информации. Он попробовал еще раз убедить медиамодуль:
   - Но Максим Акимович, есть сведения о преступлении; есть наблюдаемая угроза, и есть угрожающее вам насилие. Сведения об этом необходимы мне, чтобы найти решения для противодействия.
   - Я рассчитывал варианты. Пока вы не успеваете.
   Барк едва не возразил, что модуль не может знать о его возможностях.
   - Хорошо, - продолжил он увещевания, уяснив, что особенностью состояния модуля является его уверенность в собственной непогрешимости. - Измените порядок изложения. Давайте информацию, как сочтете необходимым, но если я задам вопрос, передайте ответ на экран, а не в архив.
   - Согласен.
   - Почему аннигиляция "холодная"?
   - Энергетические процессы протекают по-разному. На солнце - они горячие, в космосе - с абсолютным нулем; на Земле и Луне - свои режимы. Процессы определяет Закон. Закон - это Разум; более тонкий - Ишвара - вечно свободный, пуруша - способный связывать себя с забвением. Более грубыми процессами управляет буддхи... Можно было бы использовать обычную терминологию физики, - глобальный интеллект, информационное поле, физический вакуум, кварки..., но я использую терминологию санкхьи. Ортодоксальная наука не имеет эквивалентных качественных понятий. Вам известно их значение?
   - Да.
   - Все материальные процессы протекают по условиям буддхи; менять их, нет надобности - они самодостаточны. Но при необходимости они меняются.
   - Нестабильное состояние атомов водорода - такая необходимость?
   - Да. Но не только. Вещество, содержащее водород в неустойчивом состоянии - результат кармической деятельности. Точнее было бы сказать, что Разум меняет закон, если кармическая деятельность человечества или отдельных людей создала предпосылки.
   - Это что? - Войны, моровые поветрия, массовые безумия?
   - Отчасти, да. Вспомните Библию, Махабхарату, вообще Священные Тексты.
   - Это чудо, с точки зрения обычного опыта?
   - Да.
   - Что произошло сейчас?
   - Чаша наполнена. "Вода" Махова провоцирует ускорение. Но еще не время. Весы колеблются. Но кармическая деятельность - свободна. Она может ускорить любой процесс.
   - Сейчас есть гарантии избежать катастрофы?
   - Почти да. Здесь мы должны быть благодарны Павлине Тимофеевне.
   Дисплей кратко проиллюстрировал это утверждение:
   -Во время аннигиляции возникает угроза вселенской катастрофы. Буддхи погашает интенсивность процесса за счёт антимира. Это подобно созданию пространственно-временного тоннеля, где растянувшиеся во времени процессы энтропии погашают сжатый во времени акт. В свою очередь, это требует затрат нарушающих равновесие параллельных материальных процессов и допустимо только в пределах одного пространственно-временного цикла. При его контактном возобновлении энергию необходимо восстановить - возвратить на место. Если не будет возмещения, возникшая эмиссия приведет к перетеканию миров до восстановления равновесия в полярных значениях. Именно поэтому в биоэлектронной системе ЛИН-12 Парфёнова была вынуждена создавать рабочие органы для контакта с учеными, чтобы объяснить возникшую опасность. Но она встретилась с авантюристами, которым не было никакого дела до угрозы. Люди подобного склада привыкли полагаться на авторитет, а, с другой стороны, они подозревают всё, что противоречит их интересам в корысти, или заинтересованности направленной против них. Для таких людей соображения морали или угроза Апокалипсиса, навсегда останутся бессмысленным бредом. Сам же Максим Акимович тоже повел себя не лучшим образом. Он, в силу традиционного воспитания, уклонился от личной ответственности перед обстоятельствами. Он исходил из заблуждения, что есть иерархия людей, в которой вышестоящий способен лучше понять обстоятельства нижестоящего. Но если даже Господь не ограничивает нашей свободы, почему же мы не поймем, что ее нельзя передоверять другим людям, пусть даже обличенным властью. Максим Акимович стал первой жертвой нравственного заблуждения. Если бы он поверил в собственные силы, я ему всё объяснила бы, что могло предотвратить трагические последствия.
   - Но вы нашили решение, - не удержался от вопроса Барк, понимая, что сейчас события излагает Павлина Тимофеевна.
   - Да. Я смогла овладеть мыслительными процессами Махова.
   Такого Барк не ожидал услышать. Он вспомнил сверхчеловеческую целеустремленность и жестокость Махова и невольно прошептал: - С ума сойти!
   -Я ознакомилась с работами английских ученых по созданию алгоритмов виртуальной реальности в биоэлектронных серверах, - продолжала Парфёнова, игнорируя реплику комиссара. - Такая технология использовалась в спутниках разведки Совета Безопасности ООН. Они вышли из строя над Заозёрском. Обычно для связи с перцептором использовался вживленный в перципиента механизм. Я не могла прооперировать Лапшина или Цербо, зато у Махова оказался не заросший родничок. Мозг Махова находится прямо под кожей, без защиты черепной кости. Понять мои действия через поступки Махова трудно, но я знала, что способна контролировать все последствия его поведения. Моя задача заключалась в том, чтобы к завершению пространственно-временного цикла создать информационный медиамодуль и через коридор, образованный полярностью, вернуть позаимствованную энергию параллельному миру или, иначе говоря, восстановить симметрию. Как это ни чудовищно выглядит, мне пришлось спровоцировать Махова на создание условий по "переселению" Осоргина, - его сознание было готово к предотвращению катастрофы. Результаты вы наблюдаете. А первое, что мы сделали: - вывели из нестабильного состояния молекулы водорода в жидкости Махова, вернув микролептонную энергию первоначальным объектам. На Земле уже никогда не возникнет такой жидкости.
   Сейчас Барк понял, почему Махов не погиб, когда брызги отлетели в его сторону, отскочив от стола. Значит, в тот момент уже произошла дезактивация.
   - Но опасность еще не миновала? - спросил он.
   - Как я уже сказал, - по мелькнувшим инициалам Барк понял, что отвечает опять Осоргин, - на события могут влиять результаты кармической деятельности.
   - Я могу что-нибудь предпринять?
   - Главное вы сделали. Всё остальное вы знаете лучше, чем мы. ("Моя свобода воли", - мысленно отметил Барк). Махов и Цербо уже не участвуют в процессе, но еще очень активны Лапшин и Храпов. Мы можем наблюдать только последствия их решений. В отличие от Махова они нам недоступны. Но среди теоретических вариантов их действий, есть опасные для нас. Это связано с нашей общей кармой. Мы любим и ненавидим...
   Последовала непродолжительная пауза.
   - Это признание мы доверяем только вам, комиссар. Оно представляет большую опасность для нас, как тайна Ахиллесовой пяты. Это опасность для всех нас. Пока мы не восстановим эмиссию и не создадим основу для нормальной реинкарнации для себя, она будет угрожать.
   - Я понимаю.
   - Сейчас модуль занят восстановлением энергии. Информационная блокада, примерно в радиусе двухсот километров, необходима как источник энергии, и, отчасти, по соображениям безопасности.
   Неожиданно в приборах начались непонятные сбои. Барк насторожился. Затем сумбурно последовало предостерегающее сообщение: "Раненный Цербо и потерявший сознание Махов доставлены Лапшиным в лесной дом, где размещен правый медиамодуль. "После этого экран стал молочно-белым. На нём из центральной точки всплыли и разошлись концентрические круги. Через секунду исчезли и они.
   Пораженный Барк с лихорадочно манипулировал всеми доступными средствами воздействия на технику, чтобы оживить экраны, понимая, что он уже бессилен что-то изменить. Но ему как никогда нужна была помощь. Ему необходимо связаться с ведущим. Один он просто не успеет за событиями... Приборы молчали. Молчал эфир. Барк бросился проверять систему связи через оборудование строителей. И их приборы были исправны, но связь также отсутствовала.
   Барк снова вернулся в автобус, надеясь найти возможность контакта с внешним миром. Безрезультатно...
   Внезапно в его ушах послышался человеческий голос. Это было настолько неожиданно, что Барк тряхнул головой и схватился за виски. Но чудо уже исчезло, лишь в сознании продолжали звучать слова: "Комиссар, спасите мою дочь. Наташе удалось бежать. Я активизировал ее поле в диапазоне чувствительности вашего радара. Мы бессильны"...
   И всё... Его окружало молчание. Что это было? Что случилось с модулем? Как его заставили замолчать? Значит, Лапшин нашел способ воздействовать на это странное создание реального и потустороннего мира. Если действительно нашел, то сообщение может оказаться ловушкой, расставленной специально для него, комиссара МАКНАД. Пока он - единственное препятствие на пути осуществления безумных идей. То, что сообщение исходило от медиамодуля, было совершенно очевидно, потому что даже совершенная в техническом отношении связь "Крокодила" бездействовала в этих условиях. И всё же, Барк пришел к выводу, что как бы ни воздействовал на медиамодуль Лапшин, и подлеченные, пришедшие в себя Махов и Цербо, Осоргин не станет расставлять ловушку для Барка, даже ценой жизни дочери, потому что только Барк может быть шансом ее спасения. Если не поможет он, другого шанса просто не будет.
   Барк включил экран с картой района. Действительно, там появилась светящаяся точка. Точка металась в глубине лесного массива, двигаясь на северо-запад. Сейчас она находилась где-то посредине, между усадьбой Цербо и Заозёрском. Вряд ли по этой местности ему удастся подобраться к девочке на "Крокодиле". Придётся оставить машину и идти пешком с портативным поисковым солитмером - прибором, реагирующим на специфическое излучение клетки. Барк достал прибор и убедился, что на экране присутствует движущийся объект. Относительная беззащитность - если Барк покинет автомобиль - была неприятным условием поиска. Даже исключая ловушку, сохранялась вероятность наткнуться на бандитов, которые бросятся на поиски дочери Осоргина. Барк представлял цену Наташи для Лапшина и то, как он хотел бы использовать девочку. Если им удастся опередить Барка, Лапшин получит дополнительный источник давления на поведение медиамодуля. Чем закончится такой нажим, страшно подумать, если учесть то, в чём уже признался сам Осоргин, - что в биоэлектронной памяти присутствует психологическая мотивация свойственная при жизни и Осоргину и Парфёновой...
  
   Лапшин прибыл в лесное шато на "линкольне". В российском варианте, машина была довольно жёсткой, никак не рассчитанной для перевозки раненых. На заднем сидении болтались Цербо и Махов тесно зажатые между двумя "кальмарами". Нестор Кириллович находился без сознания. Лицо полковника было изуродовано: щека разорвана, так, что обнажились коренные зубы, ухо оторвано вместе с частью волос. Прямо на месте ранения его обработали имевшие медицинские навыки сотрудники из группы захвата, зафиксировали перебитую руку и остановили кровь. Но большего сделать не могли. Когда они потребовали немедленно отвезти своего руководителя в больницу, "кальмары", по указанию Храпова, скосили их длинными очередями. При этом еще одна пуля застряла в животе Цербо. Сейчас жизнь бывшего соратника требовалась Лапшину, чтобы усугубить болезненные страсти, которые он собирался вызвать кровавыми сценами перед чувствительными компьютерными системами. Для этой же цели он прихватил и Махова. Физик мычал, старался сползти вниз и принять горизонтальное положение. "Кальмары" грубо встряхивали его, возвращая на место. Яков Семёнович протестующе мотал головой, издавая нечленораздельные звуки. Он не мог шевелить откушенным языком и изо рта несостоявшегося властелина мира, непрерывным потоком текла розовая слюна. С сознанием гения было покончено, но не всё было покончено с его страданиями. Лапшин считал, что и эта глотка без языка еще способна издавать леденящие душу вопли.
   Иван Адамович быстро прошел в зал, где разместили компьютерную систему. Он знал, что электронное оборудование охраны помещения позволяет модулю воспринимать его с момента появления, поэтому сразу приступил к делу:
   - Немедленно остановите действия направленные против меня! Я не собираюсь умолять вас об этом. Через минуту вы сами будите умолять меня остановить страдания любезных вашему сердцу людей. Я добьюсь этого и не пожалею даже своих соратников. - Он кивнул за спину, где два дюжих бандита волокли, словно мешки с картошкой, полуживые тела Махова и Цербо. - Остатки вашей семьи, Осоргин, скоро доставят сюда, и они начнут умирать на ваших глазах самой страшной смертью, какую только можно придумать. И вся твоя родня, поганая уборщица, будет корчиться перед твоими сверхчувствительными органами! Я должен получить немедленное доказательство остановки потока опасной для меня информации и изъятия ее из памяти компьютеров всех инстанций, в которые вы успели обратиться! Ну!! - Заорал Лапшин.
   Казалось, его глаза, налившись как две перезревшие сливы, готовы брызнуть на строптивое оборудование.
   - Ты! - Лапшин ткнул в сторону бандита, державшего за воротник Цербо. - Твой мешок с дерьмом еще дышит?!
   "Кальмар" наклонился к полковнику и кивнул головой.
   - Режь голову! Эти машинные мозги мне еще не воспринимают слов!
   Бандит уставился на Ивана Адамовича, неуверенно коснувшись рукоятки тесака.
   Иван Адамович аж зарычал:
   - И ты, бревно, туда же! Думаешь те, кто придёт за тобой, станут размышлять?! Я спасаю всех вас, идиоты! Режь! Не то я сделаю это и с ним, и с тобой!! - Лапшин стулом разбил стеклянный ящик, где Цербо хранил восточное холодное оружие, и, схватив кривой ятаган, двинулся в сторону нерешительно стоявшего "кальмара". Тот слегка попятился, набрал в легкие воздух, схватил Цербо за волосы и рубанул так, что почти отсек голову.
   Под сводами помещения разнесся металлический звук, похожий на испуганное восклицание.
   Лапшин в сердцах рубанул по валявшемуся стулу и снова повернулся к компьютерам.
   - Сейчас я замерю энергоносители информации, и если вы не приступили к изъятию...
   - Мы подчиняемся, - услышал он низкий голос, которым Парфёнова озвучила себя еще в лаборатории Осоргина.
   - Я должен иметь связь со своей командой!
   - Связь имеется, - ответил тот же голос.
   Иван Адамович достал из кармана телефон.
   - Максимка, - обратился он к появившемуся на экране Храпову, - дочку привез?
   - Она в машине, Иван Адамович.
   - Баба полковника?
   - Сделано.
   - Тащи сюда всех из городка, кого эти электронные души знают в лицо. Устроим им представление.
   - Иван Адамович, - услышал он голос Осоргина, - вы не понимаете, к чему могут привести ваши действия. Если мы не выполним своей собственной программы - произойдет аннигиляция. В природе не бывает чудес, на которые вы рассчитывали. Аннигиляция просто была отложена во времени и пространстве. Сейчас события приближаются, и если мы не опередим их - катастрофа неизбежна.
   - Плевать мне на вашу катастрофу, - буквально взревел Лапшин. Я создаю условия личной безопасности, и вы должны их обеспечить!
   - Мы можем не всё.
   - Мне известно, что вы можете. Ваш коллега Лобов посвятил меня в ваши возможности, а я в состоянии их проконтролировать. И не забывайте, я буду дотошно проверять, как вы изымаете компроматы на мою команду.
   - Что вы имеете в виду?
   - Всё, чёрт возьми! Всё, что произвел на свет этот идиот! - Лапшин ткнул пальцем в сторону Махова. - И начинайте со своих доносов комиссару МАКНАД, Барку!
   - Хорошо, - последовал ответ.
   Лапшин включил приборы регистрирующие расход и поступление всех видов энергии.
   - Вам требуется только контроль энергоносителей информации, - подсказал голос Парфёновой. - Мы расходуем много энергии на предотвращение аннигиляции.
   - Обойдусь без советов, - огрызнулся Лапшин.
   Он определил параметры энергоносителей на внешние сообщения и с удовольствием наблюдал, как модуль начинает вбирать в себя разосланные послания.
   Но здесь что-то произошло. Экран мобильной связи с Храповым, лежавший на пульте перед глазами Лапшина, погас. По приборам, контролирующим уровень энергий, пробежала рябь, и они застыли, словно покрытые инеем. Всё пространство помещения стал наполнять звук, невыносимо-высоких вибраций. "Кальмары" бросились вон, оставив Махова на полу. Лапшин, зажав уши и зажмурив глаза, тоже рванулся наружу, натыкаясь на предметы. Когда он выскочил на улицу, его глазные яблоки казалось, готовы были выскочить из орбит; открытый рот судорожно глотал воздух, в штанах стало сыро, и мучительно резали желудочные спазмы.
   - Что произошло?! - бормотал Лапшин не в силах преодолеть ужас перед необыкновенным звуком, сковавшим сознание.
   Рядом с домом беспорядочно сновали те, кто только что находился внутри - обслуживающий компьютеры персонал и живописная "братва" Храпова, оставленная для охраны людей и помещения. Сейчас невозможно было понять, кто кого охраняет. "Кальмары" побросали оружие, и метались, по ухоженным клумбам и лужайкам, зажав уши. Многих рвало.
   Но вот звуки прекратились. Иван Адамович повалился прямо на цветочную клумбу, погружая в рыхлую, пахнущую сломанными цветами землю, свое размякшее как кисель тело. Он сообразил, что источник звука пощадил оставшегося на полу в помещении Махова. "И на том спасибо, - подумал Лапшин. - Вот придёт Максимка, я на тебе отыграюсь. Своих тем более не захочешь мучить."
   Ничего не происходило. Люди валялись в полной прострации, словно лишенные органов чувств и действия. "Кальмары" косились на брошенное оружие, не имея сил и желания подняться. Паралич воли длился минут пятнадцать. Даже Иван Адамович, не потерявший еще трезвости ума, был не в состоянии прекратить такое опасное бездействие. Его вывел из оцепенения звук приближающихся автомобилей. Что это - расплата или помощь?
   Он вскочил с клумбы, отшвырнув бессознательно зажатые в руках вырванные с корнем цветы, и заорал:
   - Оружие хватайте, идиоты! Оружие! Иначе вами займутся те, кого вы охраняете!
   "Кальмары", словно зычная команда повелителя отключила магниты, прилепившие их к земле, подпрыгивали как кузнечики, хватая брошенные автоматы. Все с напряженным вниманием уставились на дорогу. Из-за разлапистых старых лиственниц, подступивших прямо к воротам шато, выскочил "марс" Храпова. За ним следовало еще три фургона.
  
   По выражению лица Храпова Лапшин определил, что произошло что-то не в его пользу; нечто такое, о чём ему будет сейчас очень неприятно услышать. Скулы Лапшина закаменели, и он процедил неуверенно шагавшему к шефу "Максимке":
   - Ну, рассказывай...
   Храпов опустил голову, вздохнул и глянул в глаза Ивана Адамовича.
   - Девка сбежала.
   - Какая девка?! - не веря ушам, тихо произнес Лапшин.
   - Дочь Осоргина.
   - Кто? - всё так же угрожающе тихо спросил Лапшин.
   - Сыч упустил, - раздув ноздри ответил Храпов. - Позарился...
   - Он жив?
   - Да. Привез на ваш суд.
   Несколько секунд Иван Адамович молча смотрел на Храпова.
   Зрачки его превратились в маленькие точки и стали казаться янтарными, как у пантеры.
   - Это хорошо, - наконец без выражения произнес он. - Будет исправлять свою ошибку.
   Иван Адамович повернулся лицом в сторону дома. Он знал, что многочисленные теле и звуко-датчики, установленные для безопасности шато, давали медиамодулю возможность воспринимать всё происходящее перед домом.
   - А теперь слушай меня вонючий компьютер. Я больше не позволю устраивать шуточки с твоими звуками. Ты сейчас такое увидишь, от чего и конец света покажется сладкой надеждой. Ну-ка покопайся в архивах российской истории, вспомни, как непослушных наказывали братья Шабановы.
   Лапшин повернулся к Храпову.
   - Тащи жениха.
   Храпов сделал жест водителю фургона, чтобы развернулся и подъехал задом. Машина попятилась. Открылся кузов и на траву вывалился Сыч. Его лицо превратилось в кровавую маску.
   - Двигаться может? - спросил Лапшин.
   - Думаю, да, - ответил Храпов.
   - Тогда пару ведер воды.
   Привлеченный к процедуре "кальмар" резво подхватив брошенные из фургона вёдра, добежал до озера и бегом же вернувшись к распростертому телу; выплеснул на него воду и, не ожидая результатов, побежал повторять лечение.
   Сыч присел, опираясь на руки и тряся головой напоминавшей перезрелый томат на кусту. Похоже, осознав, что грядет судилище еще более строгое, он не прочь был опять впасть в бессознательное состояние, но в это время на его голову опрокинулось еще одно ведро. Когда он попробовал возразить, следующие десять литров воды достались прямо в лицо. Сыч вскочил на ноги.
   - Иди сюда, женишок, - со зловещей лаской в голосе поманил Иван Адамович.
   Храпов сжал кулаки и заиграл желваками. Он молчал, но тяжелый взгляд, осязаемо давивший в затылок, разговаривал непосредственно с мозгами штрафника, так что Сыч сорвался с места как олимпийский спринтер при фальстарте. Он тут же повалился в ноги Лапшину, истерично и визгливо причитая:
   - Братишки! Шеф! Или пришейте или дайте своими руками удушить эту суку! Филиппыч, Филиппыч! Ты меня знаешь. Сдохну - но найду.
   - Вставай, дубина! - ухмыльнулся Иван Адамович. - Не до беглянки - времени нет. Но есть для тебя другое развлечение - не пожалеешь!
   Он посмотрел на Храпова, посмотрел на дом, внутри которого стояли взбунтовавшиеся компьютеры.
   - Ты же сволочь любвеобильная всех нас приговорил. Я-то, может быть, и выкручусь, а вот твоя братва останется здесь землю удобрять. Выбор у тебя такой - или делаешь, что я прикажу - и у нас появится шанс, или сейчас же отдаю тебя братве - пусть разбираются.
   Сыч затравленно посмотрел на "кальмаров". Проникшись сознанием ответственности момента, они молча сомкнули круг. Выражение их лиц не оставляло никакого сомнения в том, что расправа последует жестокая и скорая. Уж если и принимать смерть, то только после гада, который их так подло фраернул.
   - Я всё сделаю! - Глаза Сыча загорелись преданным огнем, и он полез на коленях в сторону Лапшина.
   - Ладно... - В Лапшине снова проснулся степенный вельможа, неспешно раздающий наказания и милости своим вассалам.
   - Ведите людишек.
   Из фургона стали выгружать заложников. Среди них оказался и майор Хрунев с семьей. Похоже, майор не сразу согласился на отпущенную роль, и на его полном лице отпечатались следы "переговоров", в виде свернутого в сторону носа и разбитых губ.
   - А где жена? - подозрительно глянув на Храпова, процедил Лапшин.
   - Храпов посмотрел в землю.
   - Цыган, Могила! - позвал он, не поднимая глаза на Лапшина.
   - Сам скажи! - с нажимом произнес Иван Адамович, мельком глянув в сторону двух плетущихся" кальмаров". Лица их были исцарапаны, у одного оторвано ухо, у другого разорван рот.
   - Если бы они ее не пришили, она бы там всех в куски разорвала - дочь убежала на ее глазах.
   - Понятно, почему завыл модуль, - как бы про себя отметил Лапшин. Он помолчал, мысленно переваривая новое обстоятельство, и повернулся к зданию. - Вот что, Павлина Тимофеевна и Максим Акимович, сейчас вы сделаете то, что я потребую, и даже подскажите, как это сделать лучше. Особенно это касается тебя, Осоргин. Мне плевать, что бежала твоя дочь и убита твоя жена. В твоем компьютере еще много невысохших слёз. Так что принимай первый урок: - Говорят, ты и Зотов были друзьями? С него мы и начнем. Эй, вы, два хрена - Цыган и Могила! Привяжите Зотова между деревьев!
   Цыган и Могила бросились выполнять команду.
   - А теперь ты, жених хренов! Слышал, ты из Колонтайских браконьеров. Поди не одного лося ободрал. Давай-ка снимай шкуру с Зотова. С живого!! Твою мать...
   - Не делайте этого! - Послышался голос Парфёновой. - Мы выполним все ваши указания.
   - Нет уж!! - заревел Лапшин. - Наглядишься сперва, чтобы больше не взбрыкивать. Сейчас из его шкуры сошьем мешок и зашьем в нее столько голов, сколько войдет. А сам Зотов, без кожи, будет просить у вас, у вас!! чтобы его пристрелили.
   От бешеного рыка Лапшина, в котором уже проскальзывало безумие, даже у Храпова и видавших виды "кальмаров" волосы встали дыбом. Им доводилось наблюдать, как человек, лишенный кожи, но еще живой, умоляет, чтобы его пристрелили. Сыч подбежал к Зотову и довольно похрюкивая, одним движением рассек одежды, упавшие бесформенной кучкой к ногам распятого. Шмыгнув носом, Сыч отступил назад, как бы примериваясь с чего начать и вопросительно глянул на Лапшина.
   - Малость погоди, - поднял руку Иван Адамович. - Где Лобов?
   - Здесь. - Храпов ткнул в сторону испуганно прижавшихся друг к другу группы людей.
   - Лобов, поди сюда!
   Из толпы, угодливо подталкиваемый Хруневым, вышел позеленевший от страха Василий Михайлович Лобов. Еще утром щегольская одежда, сейчас висела на нём как мешок, помятая и местами в темных разводах. На прямых ногах, словно у него отсутствовали коленные суставы, он прошагал до Лапшина, не останавливаясь и не поднимая головы.
   - Вот что оператор, сейчас пойдешь к пульту контроля энергии... - Лапшин обернулся к Храпову: - Дай-ка свою связь, Максимка... Держи, Лобов. Через него пообщаемся. Проследишь, чтобы вся посланная информация вернулась в свой источник. Впрочем, кое-что отправим. На последние три дня обеспечьте мне алиби в Нижнем. Пускай переговоры, которые там вел референт с официальными лицами, появятся в архивах как проведенные мною... Всё остальное - через нашу связь. Лично я сыт общением с этим модулем. - При мысли о звуке у Ивана Адамовича вновь судорогами свело живот. - Ладно, иди.
   Лапшин кивнул в направлении шато и, проводив глазами унылую фигуру Лобова, медленно перевел взгляд на Храпова.
   - Вот что, Максимка, Цербо говорил, что его замок заминирован - мечтал когда-нибудь с Софьей под развалинами похорониться. Выясни, как всё привести в движение. Схема должна находиться в сейфе, в кабинете. Да заложи в бункер плазменные фугасы, с запасом. Людишек туда сгоним.
   Храпов вздохнул с облегчением. Он боялся, что шеф не откажется от идеи сдирать кожу и рубить головы. Он немного помялся и спроси:
   - А может фугасы под базу МАКНАД?
   - Дурень. Какими средствами доставки? Да пока вы к нему ползете, он вас как куропаток перещелкает.
   Лапшин поднял глаза к небу, подумал с секунду, и добавил:
   - Дай Сычу снайперскую винтовку. Пусть караулит девчонку у милиции... Может и комиссар прорежется там. Выполнит - прощение и награда.
   Храпов кивнул. Он знал куда направлять Сыча и где в первую очередь может появиться Наташа.
   - А теперь посмотрим на уничтожение компромата с безопасного расстояния.
  
   Уже километра два Барк шел пешком. Судя по показаниям солитмера, девочка должна находиться где-то рядом. Теперь надо было подойти к ней так, чтобы не напугать. Он был в костюме активной маскировки, оружие прикрывалось тканью, но всё же внезапное появление существа, похожего на лесного духа, могло вызвать потрясение, даже у взрослого человека, если его по пятам преследует смерть. Пока Барк ехал в "Крокодиле", он просмотрел в архиве всё, относящееся к Осоргину. К сожалению, материалы архивов официальных российских органов, сейчас были недоступны из-за отсутствия связи. Он узнал, что Наташа чемпион России по гимнастике и ей семнадцать лет.
   Так ничего и не придумав, чтобы не напугать Наташу, он уже было решил произнести вслух ее имя, когда увидел девочку. Она стояла, прижавшись к стволу дерева, обняв плечи руками, словно хотела согреть и успокоить себя, и смотрела в лицо Барка. Следя за прибором, он не уловил момент, когда она обнаружила его, и вот, подняв глаза, увидел ее. Наташа не испугалась, а просто не двигалась и ждала, когда он подойдет; немного неуверенно, но без страха.
   - Я знаю, что вы не с ними. - Тихо сказала она. - Я уже несколько минут вижу вас.
   Барк вспомнил состояние обостренного восприятия, когда он, находился рядом с опасностью, провожая беженцев по военным тропам Таджикистана. Но всё же было странно, что его, замаскированного, она увидела раньше, чем он ее.
   - Да, я не с ними, Наташа. Я комиссар международного агентства. Меня зовут Давид Данилович. Найти тебя мне помогал твой папа.
   Лицо девочки напряглось, и она произнесла глухим, изменившимся голосом: - Папу убили.
   Барк помолчал, не мешая девочке справиться с потоком нахлынувших чувств.
   - Да, - подтвердил он, - в это трудно поверить, но его сознание еще живет. Его чувства не изменились. Он помогал мне отыскать тебя с помощью моих приборов.
   Лицо Наташи сделалось совсем беспомощным, она медленно сползла по стволу дерева, и из ее глаз хлынули слёзы, слёзы ребенка, каким она еще не перестала быть.
   Барк стоял рядом, не мешая Наташе выплакаться и самостоятельно обрести утраченную твердость. Но ее слабость длилась всего несколько секунд. Она посмотрела вдруг на Барка расширившимися глазами.
   - Мы должны спасти Мишу! Он еще может быть живой!
   - Что с ним?
   - В него несколько раз выстрелила Софья Васильевна. Он там, у нее, истекает кровью.
   - Покажи рукой, в какие места он ранен.
   - Мне кажется, у него пробито плечо и легкое. - Она поднесла палец к левому плечу, рядом с ключицей, и груди, на уровне сердца, с правой стороны.
   - Раны сквозные?
   - Да. Отверстия небольшие.
   - Ты можешь бежать?
   - Да.
   И они бросились к оставленному автобусу.
  
   Сыч не имел понятия, что железную дисциплину Храпов закладывал в них, используя специальную технику. Безоговорочно преданный "Филлипычу", он любое повеление шефа выполнял как лучшее, что может совершить в своей жизни. Тем не менее, его психика была деформирована, а не разрушена, и в голове имелись "понятия", на которых строилось поведение. Поэтому выполнение приказа, отданного Храповым, было еще и делом чести. Мир, за пределами пространства отвоеванного "братвой", был миром, если не подлежащим уничтожению, поскольку они его "доили", то, во всяком случае, враждебным. А там, где внешний мир сопротивлялся, закон банды не знал пощады. Такие чувства и соображения как высокооктановый бензин двигали Сычём, требуя к тому же и снять позор унижения, перенесенного по вине девчонки. Сейчас на всём белом свете для него не имелось существа более ненавистного, чем она. Даже заграничный мент, парализовавший его позапрошлую ночь, отошел на второй план.
   Соображения Филиппыча, насчет того, что девчонка попытается спасти раненного бармена и вернется к нему на Доватора, показались Сычу наиболее правильными. Он чувствовал, что она поступит именно так.
   Местность вокруг особняка тщательно изучалась им во время охраны девки и он без размышлений направился к пятиэтажному дому, стоявшему напротив, с чердака которого открывался вид на чугунные ворота. Сыч сбил старенький ржавый замок, болтавшийся в проушинах чердачного люка, залез наверх, и устроился около слухового окна. Отсюда как на ладони открывался вид дороги перед оградой, палисадник и фасад дома, в котором, по утверждению Филиппыча, лежал слепой. Ждать пришлось недолго. К удивлению и удовольствию Сыча, к воротам подкатил знакомый микроавтобус. Из него выскочила девчонка и заграничный мент. Винтовку, закрепленную винтами и направленную в проём калитки, достаточно было чуть-чуть подкорректировать. Сыч заглянул в окуляр, увидел в нём комиссара и чуть впереди девчонку. Они быстро двигались. Он не рискнул стрелять в голову, а решил поразить сперва корпус. "А там по полста метров на все четыре стороны - добью". Смущало только то, что бежавшая впереди комиссара девчонка, словно раздваивалась за его спиной. Но размышлять было некогда. Когда тела бегущих слились в прицеле, он дважды выстрелил и перенес прицел ниже, где, как он предполагал, сейчас окажутся головы раненых...
  
   "Крокодил" затормозил перед литой чугунной оградой трехэтажного особняка. Барк с Наташей выскочили из машины. Они успели пробежать не более десяти шагов, когда Барк ощутил через комбинезон два мощных удара. Ему был знаком этот специфический щелчок. Он прикрыл телом Наташу и с разворота, в падении, послал несколько пуль в окно дома напротив, где мелькнул блеск окуляра снайперской винтовки. Схватив Наташу, не понимавшую в чём дело, он в три прыжка снова оказался в машине.
   - Сиди здесь, - приказал он. - В тебя стреляли.
   И включив автоматическую защиту "Крокодила", Барк бросился в дом, из которого были сделаны выстрелы.
   У люка чердака болтался сорванный замок, но крышка не поддавалась. Барк резко поднял ее, так что лежавшее на нём тело отлетело в сторону, и одним усилием выскочил наверх. На керамзите, неравномерными кучками покрывающем чердак, лежал мужчина со следами сильных побоев на лице. Тело казалось безжизненным. Парализующие пули попали в шею и плечо. Похоже, снайпер действовал в одиночку, но полной уверенности в таком предположении не было. Как правило, Барк не пользовался своим умением насильственно вторгаться в чужое сознание, но сейчас был тот случай, когда другим способом получить сведения не представлялось возможным. Сжав ладонями голову снайпера и повернув ее к себе, он впился глазами в переносицу, приказывая этому неустойчивому сознанию откликнуться на приказы своей воли. Сыч приоткрыл глаза.
   - Кто послал?
   - Филиппыч.
   - Сколько вас?
   - Я один.
   В этот момент корпус здания дважды вздрогнул. В раме слухового окна зазвенели стёкла.
   "Лаборатории!" - подумал Барк.
   Наскоро обыскав бандита и забрав у него оружие, Барк побежал вниз. Когда он оказался на улице, воздух потряс еще один далекий, но очень мощный взрыв. Добежав до "Крокодила", он включил сейсмографические приборы. На плане местности очаги взрывов обозначились светящимися точками. Это были лаборатории ЛИН-12 и ЛИР-13; более яркая точка пульсировала не месте лесного шато полковника Цербо.
   Через секунду заработала связь, и загорелся сигнал синхронного протокола. Барк с привычным автоматизмом подключился к нему. Затем вызвал "скорую помощь" и милицию, чтобы забрали снайпера с чердака. Теперь можно было заняться Мишей. Барк посмотрел на Наташу. Она сидела, вжавшись в кресло, отрешенная и углубленная в свое одиночество и горе.
   "Ее внимание необходимо переключить, заставить заботиться, нести ответственность... если это не превратится в очередную утрату".
   - Нам больше ничто не помешает. Бегом к Мише, - Барк притронулся к плечу Наташи.
   По ее лицу пробежала тревожная тень.
   - Только бы он не умер. Только бы он не умер, - уже с надрывом повторила она.
   Прихватив брошенную около ограды сумку с медицинским комплектом, они вбежали на третий этаж.
   Гостиная выглядела ужасно. Зеркало, инкрустированный столик и пол забрызганные кровью, кричали о преступлении, словно обрели дар речи. Софья лежала в длинном халате, широко распахнув руки, как будто в последнем усилии стремилась заключить в объятия так неожиданно ворвавшуюся в эту комнату смерть.
   - И ее тоже... - прошептала Наташа. Она слышала выстрел, предполагала, что пуля досталась Софье, но боялась, что могли прикончить Мишу.
   Миша лежал на ковре гостиной, и жизнь постепенно уходила из него. Он потерял много крови. Лицо его стало напоминать гипсовую маску. Барк повесил на спинку стула капельницу с плазмой и разорвал одежду на Мише. Он обработал тело легкими точечными касаниями. Миша застонал и открыл голубые невидящие глаза.
   - Ты сейчас почувствуешь боль, - сказал Барк. - Но боль - это и есть жизнь. Терпи и старайся лежать спокойно.
   И он принялся врачевать раны, как этому учили его делать на Востоке. К приезду скорой помощи, смерть, расправившая крылья над Мишей, унеслась в свое вечное странствие без очередной жертвы.
  
   Оставив Горина на попечение врачей, они проехали к месту первых взрывов. Наташа сидела рядом, всё время делая робкие попытки дотянуться до Барка, притронуться к руке или плечу, когда он управлял машиной. В ней происходило осознание страшной правды - она осталась беспомощной сиротой, совсем одинокой в этой жизни. Прикасаясь к Барку, она словно старалась убедить себя в том, что вокруг еще сохранилось что-то реальное.
   Сейчас Барк знал всё, что можно было узнать о ее положении.
   Он обшарил память своих компьютеров и архивы, регистрирующие акты гражданского состояния в России. Поиск подтвердил печальную истину - Наташа осталась одна-одинешенька в этом мире, не имея ни близких, ни дальних родственников. Он решил, насколько это будет возможным, находиться рядом с ней и позволить пережить самый острый момент в преодолении тяжести потерь, и всё еще угрожающей опасности преследования со стороны банды Храпова. Для преступников она являлась живым свидетелем.
   Они подъехали к Академгородку. Ограда Бол-Куячш-3, окольцевавшая его трехметровыми железобетонными плитами, разложилась по обе стороны взорванных зданий как лепестки опавшего пиона. Сейчас на запретную площадь городка можно было зайти по лежащим панелям с любой стороны. На территории уже работали спасатели, натужно рычала техника отряда МЧС, местных пожарников и строителей. Они тщетно искали тех, кого еще надеялись извлечь из-под развалин.
   Как только "Крокодил" затормозил, Наташа выскочила из машины и побежала через панели, минуя проходную, к тому месту, где она последний раз видела маму. Охрана тоже была занята раскопками, и никто не обратил внимания на их появление.
   На бетонной дорожке, ведущей к проходной, сохранились следы кровавой расправы. Не менее чем десятиметровый участок грязноватой поверхности дорожных плит, расцвел островками алых как маки, пятен крови. Пожарники и спасатели проехали в стороне от тротуара, сохранив следы последних мгновений жизни Наташиной мамы. Водная пыль, туманным облаком рвущаяся с плотных струй пожарных брандспойтов, вернула следам яркие краски крови. Тело Елены Николаевны, то ли отброшенное взрывной волной, то ли перенесенное спасателями, лежало на траве, метрах в десяти от дорожки, прикрытое чехлом с эмблемой МЧС. "Лучше бы Наташа не видела этого", - подумал Барк, опасаясь, что девочка не выдержит зрелища, изорванного в клочья автоматными очередями, тела матери.
   Он не пошел к разрушенным зданиям. Он знал, какова сила плазменных бомб, которые, разрывая тройную титановую оболочку, сокрушают буквально в пыль всё на расстоянии десятков метров. В этих условиях практически бессильна торсионная экспертиза. О погибших можно сделать заключение только в результате генетического анализа размазанных по развалинам остатков человеческой плоти. Единственный прах, сохранившийся для традиционных похорон - тело Елены Николаевны. Передавая тело специальной команде спасателей, Барк с трудом вернул Наташу к действительности. Он терпеливо и настойчиво объяснил ей, что нельзя оставаться здесь, что у него много срочных и неотложных дел и необходимо немедленно ехать к месту последнего взрыва - еще сохраняется надежда собрать какие-то вещественные доказательства. Он почти силой посадил девочку в машину и сразу же позвонил директору школы. Сообщив, что погибла Елена Николаевна Осоргина, он попросил от имени Наташи позаботиться о ее похоронах.
   Ехали молча. Барк хотел бы найти слова утешения, но не находил их и молчание тяготило его. В голове не появилось ни одной мысли, чтобы нарушить тишину. События потрясли и его дисциплинированное сознание. Он находился в состоянии не свойственной ему опустошенности, которая была вызвана безмерным горем детей втянутых в адские планы преступников.
   Он выжал из "Крокодила" возможную для этих дорог скорость и через несколько минут машина подъезжала к разрушенным владениям полковника Цербо. Всё было кончено. Еще вчера добротная усадьба, хорошо продуманная и не лишенная красоты, лежала в развалинах. Замок с башенками, навевавшими романтические настроения, перестал существовать. Барк видел этот уютный уголок только ночью и на снимках в архивах компьютера, но почему-то эти развалины вызвали у него больше печали, чем разрушения в Академгородке. Сюда еще не добрались спасатели. Немногочисленные местные жители редкими группками стояли на высотках по обе стороны озера за пределами ограды, не решаясь подойти ближе, и не предлагая своей помощи.
   Материала для криминалистических исследований оставалось не густо, и пока Барк размышлял, с чего следует начать этот очень неприятный и скрупулезный труд, через спутник связи пришел вызов. Комиссара разыскивал глава аналитического отдела Интерпола Юзеф Кёхлер.
   - Мы засекли три мощных взрыва в районе твоего пребывания, - начал Юзеф. - Час назад я безуспешно пытался связаться с тобой, а после взрывов хотел понять - что произошло. Но теперь ты об этом можешь рассказать лучше. Так что стряслось?
   - Преступники создавали для себя гарантии безопасности, - вздохнул Барк. - Для уничтожения оборудования и конструкций, где могли быть получены результаты изучения торсионных полей, были использованы плазменные фугасы. В здание загнали всех свидетелей, просто подозрительных лиц и взорвали три фугаса. Это непосредственно здесь, в лесных владениях полковника Цербо. А на территории Бол-Куяш-3, были взорваны два плазменных фугаса. Там тоже погибло много людей. Власти выясняют их количество.
   - Боже мой! - прошептал Юзеф. - Настоящее безумие. Где же они могли получить фугасы вообще, а в таком количестве тем более?
   - Это вопрос. Но не мне решать такие загадки. Главное понять, что здесь произошло, - Барк повел камерой, показывая Юзефу, как выглядит местность. - Предполагаю что здесь, в усадьбе, было уничтожено... - он осторожно покосился на Наташу. Девочка сидела вжавшись в кресло, поджав ноги к подбородку и полностью погрузившись в себя. - Было уничтожено около двадцати человек. От них осталась биологическая слизь, - закончил он.
   - Причины и исполнители тебе известны?
   - Не всё еще ясно с причинами, но исполнителями были сотрудники ФСБ, во главе с полковником Цербо и банда Храпова. Всей этой группой дирижировал председатель комитета Государственной Думы по атомной энергетике Иван Адамович Лапшин. Развалины - главным образом его творчество.
   - Понятно... Теперь скажу, что есть для тебя у меня. Правда, в моём сообщении имеются юридические изъяны, - лукаво заметил Юзеф, - но оно вполне пригодно для того, чтобы крепко держать в уме. Мы начали наблюдение после первых взрывов и зафиксировали группу из десяти человек. Они уехали на трех автомобилях от того места, где ты находишься сейчас, сразу после третьего взрыва. Машины направились на военный аэродром и там следы исчезают. В группе удалось идентифицировать Лапшина и Храпова.
   - А Цербо и Махов?
   - Если бы они были, мы бы их узнали, - ответил Юзеф и сделал прощальный жест.
   В любую минуту к развалинам могли приехать представители властей и спасатели, тогда какое-то время пришлось бы потратить на объяснение кто он, что здесь делает и доказывать свое право на проведение экспертизы, не предусмотренной процедурами федерального законодательства. Барк решил, не откладывая, получить ответ на вопрос кто погиб при взрывах. Плазменные бомбы разорвались в подвальном помещении, куда, по всей вероятности, согнали заложников. Правда, чуть поодаль, не в самом центре взрыва, Барк обнаружил кусочки плоти не превратившиеся в биологическую слизь. Вероятно, эти люди находились за пределами бункера. Барк соскабливал и сортировал пробы, взятые из всяких мест. Он вспоминал, как подобные исследования проводились бригадами экспертов. Им можно было посочувствовать - ощущения не из приятных. После часовой работы удалось идентифицировать ДНК восемнадцати человек. К удивлению Барка, в образцах оказались клетки Цербо и Махова. Это был результат проб взятых в стороне от бункера. Барк не предполагал, что возмездие так быстро настигнет организаторов авантюры.
   Гибель главных действующих лиц - Осоргина, Махова и Цербо, словно снимала с комиссара ответственность за проблемы, ради которых он прибыл в Заозёрск. Да и сами проблемы перестали существовать. Всё, что требовалось сейчас, - оперативно-розыскные действия, способные получить картину преступления, концы которого хотели похоронить под развалинами Академгородка и лесного шато Цербо. Материалы, уличающее преступников, которые сейчас находилось в распоряжении Барка, следовало передать в прокуратуру и УВД. Затем, приняв отстроенную базу у строительной компании "Glowers & Forbst", заняться строительством следующей.
   Но, вытесняя все эти уместные и здравые размышления и выводы, нарастало настойчивое тревожное чувство. Ему не хотелось бы думать об источнике его появления, потому что это была опасность, которую никто не мог предотвратить, перед которой его активность или пассивность не имели смысла.
   Барк не знал, что такое "Цикл", о котором говорил медиамодуль; он не знал чем определяются пространственно-временные характеристики; успел или не успел модуль вернуть эмиссию этому "циклу", или был уничтожен, так и не восстановив ее. Барк несколько раз пытался оживить память серверов, на которые поступали сообщения модуля. Увы, от информации не осталось и следа. Единственно чем он располагал - поспешные объяснения, которые в сознании ассоциировались с образом Осоргина, а из фактов, напоминавших, что это действительно было - Наташа. Вероятность отыскать ее в лесу без загадочного маячка модуля была равна нулю. Но этот факт, сам по себе, не отвечал на вопрос о сути происходивших событий в промежутке времени между его бегством из кабинета управляющего, и тремя взрывами. Если взрывы прервали процесс восстановления эмиссии - тогда остается только беспомощно ждать, какой будет дан ответ на загадку, скрывающуюся за молчанием Мишеля Нострдамуса.
   Между Барком и Наташей по-прежнему висела тишина. Напряженные размышления проходили на фоне его возвращения в Заозёрск. Барк надеялся пообедать с Наташей в ресторане и отдохнуть в гостинице. Но как только он приблизился к городу, его простые и специальные воспринимающие приборы стали буквально накаляться от потока противоречивых, но крайне требовательных сообщений. Высокие областные и муниципальные инстанции приступили к выяснению причастности комиссара МАКНАД к разрушениям объектов Заозёрского района, заявленных в его инспекционных декларациях. Они безапелляционно утверждали, что наиболее существенная часть вины за трагический исход, лежит на комиссаре. Его специальную технику считали ответственной за возникшую информационную блокаду. Салон "Крокодила" гудел от нестройного хора всевозможных протестов. Протестовало УВД, ФСБ, прокуратура, связисты; протестовали городские власти, которые не имели о нём представления до взрывов, но сейчас связывали их с присутствием иностранного полицейского. Нелепые и разнообразные версии возникали как художественная импровизация, но опровергать их можно было только неоспоримыми фактами.
   В связи с этим возникала еще одна проблема, которая могла закончиться очень печально для Наташи Осоргиной - она становилась главным свидетелем не только преступлений Махова, Цербо и Лапшина, но и неизбежно попадала в сети вновь возникающего расследования направленного против Барка. В этом случае ее постараются оторвать от комиссара, и тогда защита ее жизни резко осложнится.
   Барк взглянул на часы. Рабочий день заканчивался, но для него он станет бесконечным, если, открыв рот, он попробует возразить хотя бы одному из нападающих. Он развернул автобус и направился на собственную базу, под защиту силового поля. Зная обычаи российских чиновников, он был уверен, что сегодня никто не захочет удовлетворять любопытство в нерабочее время, если это связано с тем, чтобы оторвать свое тело от кресла уютного кабинета. А ему, и особенно Наташе, необходим отдых и спокойствие. И пора было проверить закрытый канал связи, который уже должны были подготовить на базе.
   Словно угадывая его желание на пульте управления "База-переферия" загорелся сигнал закрытого канала, поступивший через мощные серверы резиденции МАКНАД.
   Да. Семнадцать часов. Время плановой связи, как и предусматривалось, если будет закончен монтаж менфрейма. Поле приема направленного луча находилось в радиусе пяти метров, и сеанс можно было переключить на сервер "Крокодила". Оказавшись внутри базы, Барк так и поступил.
   Появился первый кодовый символ - "веселый Роджер". Его, узнав о прошлом острова "Джон", с неожиданных для подчиненных юмором, ввел генерал Брендтон. Но, с другой стороны, вряд ли кто-нибудь еще осмелился бы предложить для международной полицейской организации, в качестве кодового символа, пиратское знамя. Потом появился джокер, потребовавший своего двойника, собственно код и, наконец, экран заполнило лицо генерала Брендтона.
   - Здравствуйте, полковник.
   - Здравствуйте, сэр.
   - Мы знаем, что с вами дочь Осоргина.
   - Да. Я попросил ее ознакомиться с базой.
   - Она нам не помешает. Можете пригласить ее. Девочка владеет английским. Она поставлена в такие условия, что ей придётся осваивать суетный мир взрослых, начиная прямо с нашего сеанса связи.
   Это было что-то новое. Барк не имел причин для возражения, но должен был предупредить генерала о том положении, в которое попадала Наташа в связи с инициативой местных властей, предположивших, что Барк - главный виновник разрушительных событий Заозёрска.
   - Сэр, Наташа Осоргина может превратиться в свидетеля по делу возбужденному местными властями против действий МАКНАД.
   - Я знаю. Мы получили ноту протеста, заявленную российским МИДом в Совете Безопасности. Но полковник считает, что девочка должна иметь представление, с чем ей придётся столкнуться. И вы, и мы располагаем фактами, позволяющими предположить, что девочка обладает и мужеством, и здравым смыслом и готова прямо взглянуть на угрожающую опасность.
   Барк понял, что "полковник" - это Риндзай, и на душе стало спокойней.
   - В этом я с вами согласен, но считал необходимым сообщить о возможных процессуальных сложностях.
   - Пока официальной заявки о направлении следствия нет.
   И еще, прежде чем пригласить Наташу, ему хотелось проверить одно предположение. Он спросил Брендтона:
   - Генерал, наша связь отсутствовала с момента прекращения синхронного протокола.
   - Да, - ответил Брендтон.
   - Но сохранился канал питания, которым вы вели меня?
   - Совершенно верно.
   - Значит, вы могли получить и сохранить информацию, поступавшую на ваш менфрейм?
   - Всё верно, комиссар, но эти данные не имеют юридической силы. Как выяснилось, только мы обладаем такой информацией. Медиамодуль снял все сообщения, посланные на приемники официальных структур России и международных организаций. Нам стало известно о событиях, в которых вы приняли участие, вероятно гораздо больше, чем это известно вам, - продолжил генерал. - Синхронный протокол оказался единственным каналом, пройдя через который информация не могла быть уничтоженной. В загородной резиденции бывшего полковника Цербо, Иван Лапшин потребовал, чтобы магнитное поле модуля вобрало всю посланную информацию через генераторы энергоносителей. Мы использовали отключенный вами канал синхронного протокола, то есть собственную энергию, которую датчики не могли фиксировать. Все остальные послания медиамодуля, в МВД, ФСБ, Генеральную Прокуратуру и аппарат президента, были возвращены к собственному источнику. Подробности, с полным отчетом о событиях сегодняшнего дня, вы получите отдельным блоком.
   - Меня интересует не только это, сэр.
   Барк испытывал некоторое колебание. Заметив нерешительность комиссара, Брендтон подбодрил его:
   - Канал абсолютно надежный, или вас смущает что-то другое?
   - Пожалуй, да, - Барк с секунду помолчал и продолжил: - Поступили ли вам в менфрейм переговоры, которые вели со мной Осоргин и Парфёнова?
   - Нет. Видимо они проходили в локальном приеме.
   - Вероятно так, - со вздохом подтвердил Барк. - Там прозвучало одно сообщение, которому источник видимо, не придал никакого значения, но если оно станет достоянием гласности, не избежать шумного международного скандала.
   - Кому он будет грозить?
   - Совету безопасности. Непосредственно Генриху Хафнагелю.
   Берндтон молчал некоторое время, спокойно разглядывая Барка, потом произнес:
   - Вы, конечно, понимаете, что только что произошло - мы уже перешагнули условия, за которыми информация могла сохранять секретность. Ведь для нас наш канал имеет полную юридическую силу и теперь вам придётся поделиться своим секретом.
   - Дело в том, что Парфёнова применила технологию программирования виртуальной реальности. Такая технология использовалась на спутниках НАСА подаренных для обслуживания ООН и, в свою очередь, прикрепленных к КВЭ. Насколько я понимаю, Генрих Хафнагель разрабатывал операции для разведки и диверсий. Но главное, он использовал своих агентов как индукторов виртуальных программ заложенных в биоэлектронную начинку спутников НАСА.
   Барк больше ничего не добавил к сказанному. Он видел, как сообщение отразилось на состоянии генерала. Такой удар не просто получить человеку, который был основателем МАКНАД и формулировал его главные задачи.
   Действия секретаря ВКЭ не только противоречили этим идеям, они были противозаконны. С другой стороны, МАКНАД создавалась как структура Совета Безопасности, но имела прямое подчинение именно Комиссии Военных Экспертов, т. е. непосредственно Хафнагелю. Признание комиссара ставили Брендтона в щекотливое положение.
   - Ну, что ж, - произнес генерал, - пока ограничимся тем, что сообщение внесено в протокол. Этого достаточно для возбуждения процедуры расследования. А сейчас, позовите Наташу Осоргину.
   Барк тоже испытывал потребность оставить неприятную тему. Он окликнул Наташу, которая не отходила от автобуса.
   Брендтон обратился, прежде всего, к ней:
   - Наташа, я думаю, вам еще неопределенное время придётся оставаться рядом с комиссаром. Мы сделаем всё, чтобы российские власти не препятствовали вашим передвижениям с Давидом Даниловичем. Или вы будите возражать против нашего предложения?
   - Нет, - тихо и робко ответила Наташа.
   - Хорошо. Вы должны отчетливо понимать, что являетесь свидетелем преступлений, которые совершили очень опасные люди. Они сделают всё, чтобы лишить вас возможности выступить с показаниями против них.
   - Я не боюсь, - так же тихо, но решительно ответила Наташа.
   Брендтон покачал головой.
   - Бояться не стыдно, но надо отчетливо понимать, откуда угрожает опасность и как ее избежать. Для вас положение может осложниться тем, что местная прокуратура потребует свидетельских показаний в деле возбужденном против Давида Даниловича.
   У Наташи расширились глаза.
   - Разве такое возможно?
   - Возможно. И тогда вас будет очень трудно защитить, потому что российские правоохранительные органы не представляют, с чем нам пришлось столкнуться. Защитить вас может только комиссар Барк. Вам придётся проявлять инициативу, чтобы добиться разрешения оставаться под его защитой.
   Барк отдал должное генералу, который тактично и вполне по-русски, объяснил Наташе сложившееся положение.
   Наташа слушала генерала с глубоким вниманием, с каким слушает молодой солдат приказ о первом серьезном задании, где будет испытано его мужество и поставлена на карту жизнь.
   "Бедный ребенок, - невольно подумал Барк, - она просто не может представить смысл того, что сейчас сказал генерал. А сказал он, что ее поставили на фронтовую полосу противостояния двум чудовищно могущественным силам".
   - Теперь снова вернемся к вашим делам, комиссар, - продолжил Брендтон. - Как я говорил, Совбес получил ноту России. В принципе, этим делом должно заниматься арбитражное управление по охране международного права, Генеральная прокуратура и министерство юстиции России. Мы сообщили в МИД, на их обвинения в том, что вы спровоцировали волну насилия через использование недозволенных технических средств, о происшедших событиях, кратко изложив суть имеющихся у нас материалов. Изложенное оказалось для них полнейшей неожиданностью. Но я полагаю, что не стоит обольщаться. Местные власти не откажутся от своей версии и дадут возможность следствию довести дело до конца. Пока вам придётся самостоятельно разрушать их аргументы. Всё связанное с этим вопросом тоже получите отдельным блоком...
   Брендтон помолчал.
   - И еще: Подстреленный вами снайпер Усман Мирзоев, по кличке "Сыч" бежал. Случайно или нет, его доставили в больницу, а не в медсанчасть следственного изолятора...
   Барк воспринял сообщение как очень неприятное. Сыч профессионал и не будет делать одни и те же ошибки. На карту поставлена его репутация и жизнь, и это обстоятельство подогревается личными счетами прежде всего к Наташе, которую Барк не в состоянии опекать каждую секунду.
   Между тем Брендтон выключил звук, сказал что-то в строну, и продолжил:
   - А теперь, комиссар, с вами хочет поговорить полковник, по теме касающейся вопросов, прозвучавших в нашем разговоре.
   "Полковник, значит Риндзай" - подумал Барк. Это было что-то новое. Мастер никогда не выходил на внешний канал, как бы этот канал ни был защищен. Тем более, рядом находился посторонний человек - ведь Наташа не являлась сотрудником агентства. Только в этом эпизоде раскрывалась вся серьезность положения.
   Лицо Риндзая и молодое, и вобравшее в себя бесконечность времени, словно вырезанное из сандалового дерева, с улыбкой выглянуло из-за спины генерала и заполнило весь экран.
   - Я приветствую тебя и твою юную гостью, Девис. Нам придётся опять говорить о вещах, с которыми не имеют дело генералы, - он чуть наклонил голову в сторону Брендтона. - Но реальность этих вещей не зависит от высокого покровительства. История странного открытия продолжается. Она непредсказуема и имеет запутанный сюжет. Я расскажу об одной из линий этого сюжета и объясню, почему именно ты должен быть ее действующим лицом.
   Риндзай замолчал. Эту паузу можно было расценить как третий звонок перед открытием занавеса, когда зрителям оставляют еще несколько секунд на то, чтобы они окончательно успокоились и подготовились к представлению.
   - Чтобы было понятно и генералу (он тактично не упомянул Наташу), я постараюсь говорить на его языке... Мы соприкоснулись с явлениями, контролирующими законы ноосферы. Они не видны, но они определяют всё сущее на планете - живые и неживые процессы. Пассионарная энергия отдельных людей способна влиять на создание актуальных алгоритмов, определяющих, в свою очередь, судьбу вида, рода, государства, нации и, в конце концов, самой цивилизации. То есть, такие люди обладают энергией, которую ноосфера способна считывать и принимать к сведению. И есть другой вид энергии, направленный на выживание особи, он проявляется в борьбе за существование и отражается в ежедневном поведении. Такое поведение контролируется ноосферой по закону больших чисел, а в обществе им занимается социология, психология и т. п. Это низший, грубый вид энергии...
   Теперь попытаемся разобраться в том, что произошло у вас, в Заозёрске. Два человека, а это неизмеримо огромный, активный объём информации, были лишены энергоносителя этой информации. У них погибло не только физическое тело, с объемом обычной памяти и определяющих будущее рождение принципов кармы, у них погибло тело, составляющие основу реинкарнации - оно имеет много названий; самые известные - душа, астральное тело, джива. Но есть энергоноситель даже этой информации, то есть информации о сверхчувственных объектах и он, в свою очередь, нуждается в собственном энергоносителе. То есть, у них то, что было человеком, каждая клетка и алгоритмы молекулярных и ядерных процессов, стали предметом активной информации, которая сумела разместиться в уникальных компьютерах Осоргина. Но всё же этот процесс потребовал огромных энергетических затрат, которые можно было покрыть только энергией антимира.
   Риндзай улыбнулся и сказал: - Пуруша начинает с нуля. Он создает весь видимый мир, приводя в действие качества. Когда человек возвращается к исходному принципу - принципу пуруши, он останавливается у истоков мира и антимира. Но люди оказались здесь, не освободившись от своей кармы. Поэтому для того, чтобы вернуть все свойственные человеку энергоносители и завершить кармический цикл им потребовались энергетические затраты, которые можно было покрыть только энергией антимира. Это теория, на фоне которой возникают альтернативы событий. Мы не знаем, что произошло в действительности. Судя по тому что, мы есть, эмиссию удалось восстановить, но что произошло дальше? В какой момент их остановил взрыв?
   Риндзай умолк и покачал головой.
   - После взрыва они могли найти биокомпьютерные системы и затаиться. Для выбора подходящей биокомпьютерной системы медиамодуль располагал всем возможным объемом информации. Я говорю об этом как о предположении и лучше исходить из того, что медиамодуль сохранил себя. Но мы не можем знать, как всё, что произошло, отразилось в их сознании. Каково отношение к миру и человечеству? Мы не можем знать, насколько традиционно они продолжают воспринимать себя и нас. Человеческие предпочтения возникают на основе субъективного опыта. Отношение к одному и тому же явлению у людей, стоящих на разных уровнях социальной иерархи, различно. Моральные и этические ценности зависят от гражданства, времени, культуры или цвета кожи. Что происходит с системой ценностей, когда сознание попадает в зависимость от электронных процессов - трудно предсказать. Поэтому целесообразней исходить из предположения, что при сохранении медиамодуля в ноосфере может возникнуть субъективный фактор способный влиять на многие социальные процессы, тем более что зависимость общества от информации фатальна. Выражаясь образно, медиамодуль способен обладать могуществом "князя", и не известно каким он будет - князем света или князем тьмы.
   Риндзай снова помолчал и добавил: - Еще Осоргин успел сообщить нам, по каналу ведущего, что "модуль чувствует только комиссара Барка и Наташу." Сейчас трудно представить какую пользу может принести это обстоятельство, но если обстановка проясниться, вы должны иметь это в виду.
   Риндзай улыбнулся и продолжил:
   - Остальное, что вы должны знать сегодня, комиссар, я думаю вам лучше услышать из уст генерала Брендтона.
   - Полковник утверждал, что вам полезно иметь в виду то, что он сейчас сказал и что будет лучше, если он сделаем это сам. - Генерал помолчал. - Теперь вернемся к последствиям событий сегодняшнего дня. Сейчас трудно делать прогноз о развитии или завершении вашей операции. Очевидно, что она находится в подвешенном состоянии - мы получили общие контуры картины, но не имеем на руках законченного дела, документы которые могли бы поступить в правовые институты Совета Безопасности. Такая неопределенность подсказывает, что вам необходимо оставаться на месте не только по причине интереса к деятельности МАКНАД со стороны местных властей. Я уверен, что если потребуют обстоятельства, мы найдем возможность развязать вам руки и обеспечить возможность поставить правовую точку в этом деле. Как говорит полковник, восстановление справедливости может оказаться очень важным в наших взаимоотношениях с медиамодулем, если он сохранился.
   - И как вы представляете такое "восстановление справедливости"? - поинтересовался Барк, невольно бросив взгляд на Наташу, которая зачарованно, с широко открытыми глазами слушала каждое слово, слетающее с экрана.
   - Комиссар, не будем заглядывать так далеко вперед. Мы говорим о возможностях, к которым вам следует подготовиться, или, точнее, иметь их в виду. Что касается "справедливости", это может оказаться существенным в том случае, если помимо требований закона нам придётся учитывать и субъективный фактор - медиамодуль. Будем исходить из предположения, что у него сохранилось восприятие в рамках существовавших интеллектуальных и нравственных норм, если он воспринимает факты в рамках психологии человеческого восприятия. Тогда вам придётся стать карающим мечем правосудия, чтобы отчитаться и перед ним.
   - Доказать вину Лапшина и Храпова с их бандой?
   - Да. Правда, есть сомнения относительно Лапшина. Дело в том, что медиамодуль, уступая шантажу, обеспечил алиби депутату. По документам получилось, что он никуда из Нижнего Новгорода не уезжал.
   - С другой стороны, - заметил Риндзай, - он не являлся физическим исполнителем решений собственной воли. Такие преступления наказываются на тонком плане. Значит, основной целью преследования должен быть Храпов и его команда. Генерал Брендтон немного посмеивается над тем, как я сформулировал твою задачу, но это прозвучит примерно так: "Чтобы обеспечить условия моральной компенсации и снять психологические проблемы при решении вопроса о вхождении Парфёновой и Осоргина в рамки существующих законов эволюции, тебе, Девис, необходимо завершить следственно-розыскные мероприятия". Я уверен, что если они одобрят наши действия, они найдут возможность сообщить об этом. В противном случае медиамодуль "Парфёнова-Осоргин", может превратиться в источник неопределенности или опасности в процессах ноосферы планеты.
   - Банда Храпова в Нижнем?
   - Да. Но не совсем, - ответил Брендтон. - Они базируются в Колонтае. Там теневой бизнес охраняется от государственного контроля отрядами боевиков. Интересующие нас субъекты вылетели сегодня двумя самолетами, совершившими учебно-тренировочные полеты, и высадились на аэродроме Истомино, под Нижним Новгородом.
   Экран погас. Сеанс связи окончился.
   Барк повернулся к Наташе. Сон это или явь? Он и девочка, почти ребенок, должны принять на себя роль карающего меча правосудия? Какого правосудия и для кого? Неужели всё, что сейчас он слышал, произнесли взрослые люди, стоящие на вершине административной иерархи управляющей мировым сообществом? Они без колебаний готовы повелеть ему и ребенку вступить в схватку с силами зла, рать которых не знает числа. Или совершается ритуальное жертвоприношение? Как он должен это объяснять девочке, напуганной и потрясенной гибелью отца и матери?
   Ничего не придумав, Барк ободряюще улыбнулся и произнес:
   - Ну, что ж, напарник, похоже, вместо учебы тебе придётся поиграть в казаки-разбойники.
  
  
   Продолжение следует.
  
   61
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"