Тола-Талюк Юрий Константинович : другие произведения.

Капкан ч.Ii последней книги романа "Демоны поиска"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Зло всегда несет в себе семя самоуничтожения, но часто его огонь пожирает невинные жертвы. Оглянитесь и вы, но не забывайте участи жены Лота.


   КАПКАН
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
   Иван Адамович думал о Храпове с удовольствием. Всякое бывало в их отношениях - и светлое и темное, но вот его последняя вылазка проходила очень удачно. До встречи с комиссаром Барком Иван Адамович имел в Колонтае настоящий боевой отряд под командованием Максимки. Боевики Храпова, между делом и развлечениями вели напряжённую жизнь профессиональных диверсантов и киллеров, под руководством первоклассных тренеров. За мастерство рукопашного боя, когда казалось, что у них не две, а восемь рук, и умение исчезать, окружив себя облаком быстро расширяющегося дыма, их прозвали кальмарами. Эту кличку они изобразили на тыльной стороне руки в виде головоногова малюска. Таланты банды пригодились, когда провалилась авантюрная программа, основанная на неожиданном открытии одного подопечного учёного. Храпов не оставил от деятельности Лапшина никаких следов, похоронив около сорока свидетелей на территории между озером Бол-Куяш и рекой Сенарой. Но предусмотрительный Лапшин не забывал контролировать и доверенное лицо, своего "главного ассенизатора". Когда комиссар Барк пройдя от посёлка Кунашак, через всю Россию, настиг Храпова в катакомбах Колонтая, Иван Адамович узнал, что в тайнике логова своего генерала, имелся, компромат, с перечислением оказанных услуг. "Этот подонок хотел держать меня в руках! Разве лакей способен поднять такую тяжесть, не уронив её на свои ноги?!" - Он подтолкнул цербера в тюрьму и ничего не сделал, чтобы вызволить его оттуда. Теперь Храпова можно было держать в Бутырке как в хорошем наморднике.
   Счастливое преодоление крутого виража жизни, на котором дул леденящий холодок разоблачений, позволило Ивану Адамовичу почувствовать себя настоящим хозяином судьбы. К несложным принципам своего многосложного существования, он добавил ещё один: "Высокое напряжение требует заземления". Этот принцип встретил противодействие со стороны Элен Вениаминовны, потому что осуществлялся, главным образом, с помощью многочисленных женщин. Но её протест некому было поддержать. Два агента - Ирма Мигун и Дора Якуб, были подобраны в соответствии с принципом "заземления". Сейчас девочки сидели в его кабинете, а сам Лапшин ожидал сообщения от Уварова. Через столько лет его пути с Барком снова пересеклись. "Но, как и тогда полицейская ищейка проскочит мимо, даже не почуяв моего присутствия", - подумал Лапшин. Его сознание избирательно исключало из памяти все проигранные эпизоды и то, что он оставался на поверхности, приписывалось не счастливому стечению обстоятельств, в которых, кстати, участвовал и Барк, а исключительно собственным достоинствам. Слепое поклонение успеху предполагает также слепую веру в самого себя, где память выбрасывает ошибки из сознание или подтасовывает так, что черное становится белым.
   - Но на этот раз он подобрался поближе, - вслух произнёс он, и девочки внимательно посмотрели на шефа, как две преданные собаки при звуках голоса хозяина.
   Предложенный Храповым вариант силового давления на комиссара Барка дал осечку. Определённая польза всё-тики есть - напоминание о том, кто действительно является хозяином положения. Однако возникли осложнения со свидетелями. Иван Адамович знал, что Храпов всегда с величайшей тщательностью разрабатывает операции и предусматривает варианты на случай возможных отклонений, возникающих от случайностей и провалов; поэтому он не вмешивался в действия "ассенизатора" своей карьеры. Но осложнения потребовали вмешательства. Вначале Храпов попросил помощи для устранения Пицына и Фалды, а час назад сообщил, что и того и другого увели прямо из-под его носа. Кто это сделал, Храпов не знал, так как все макнадовцы находились под наблюдением.
   И вот полчаса назад Лапшин получил сообщение от Уварова о том, что, видимо, Барку удалось арестовать Фалду и Пицына. Доказательства Барк не предоставил, но собирался сделать это после допроса. Мысль Лапшина лихорадочно заработала. Свидетелей надо было, во что бы то ни стало нейтрализовать. Он вызвал к себе Храпова и связался с председателем Нижегородского ФСБ генералом Чаровым, карьера которого пестовалась при непосредственном участии Лапшина.
   - Вячеслав Харитонович, - небрежно поприветствовав и холодновато улыбаясь, произнёс Лапшин, - требуется твоя консультация и помощь.
   Вид у Чарова был слегка напуганный. Ощущая на себе тяжёлую руку Ивана Адамовича, он испытывал перед ним и страх, и благоговейный трепет, потому что при всей своей профессиональной смекалке, не мог определить пределов власти депутата.
   - Да, да, конечно, - с готовностью ответил он.
   - Как вы осуществляете официальный контакт с местным УВД?
   Появление Лапшина среди ночи с таким вопросом ничего хорошего не сулило. Чаров едва не сказал, что это служебная тайна, но вовремя сообразил, что Лапшин и добивается раскрытия служебной тайны, и поспешил с ответом:
   - У нас есть код, порядковый номер, время и факсимильная связь. Всё это фиксируется на специальном бланке.
   - Прекрасно. Перегони мне пяток бланков и выясни порядковый номер. Заодно сообщи код и застолби время до двадцати четырёх часов.
   Щёки Чарова затрепетали.
   - Но если что-то произойдёт, дежурный укажет на меня...
   - Ну, это твои проблемы, - сурово отрезал Лапшин. - Да ты не волнуйся, - голос Ивана Адамовича потеплел. - Для размышления и очищения твоей совести я перегоню некоторые материалы. Обмозгуй их, не исключено, что тебе придётся и официально подключиться к моим проблемам.
   И он сделал прощальный жест председателю ФСБ.
   - Вот что, Максимка, - обратился Лапшин к Храпову, который уже вошёл и сейчас стоял, ожидая окончания разговора под бдительным взглядом Ирмы и Доры, - твоя собственность находится на базе МАКНАД. Бери пять моих ребят - они имею документы ФСБ - и дуй на базу. Я до двадцати четырёх передам в УВД текст от федеральной службы, что они забирают свидетелей. До этого часа я в любом случае получу подтверждение - там они или нет. Сиди около базы и жди.
   Лапшин блеснул глазами в сторону Храпова и по отечески добавил:
   - Стареешь, Максимка, стареешь. Твою работу приходится выполнять.
   Для завершения варианта "Бездна", к которому подключился Лапшин, после нелепой оплошности Уварова, требовалось ещё пара дней. Признания Фалды и Пицына могли внести новые изменения в план, а Уварову угрожали неприятностями уже в несколько ближайших часов. Порфирий Моисеевич обещал, что перехватит любое сообщение Барка, если тот сделает его раньше двадцати четырёх часов. До полночи оставалось десять минут, когда Уваров возник на экране. Он без слов кивнул в сторону, где появилось перехваченное заявление Барка, сделанное для Шаталова.
   Да, Барку действительно удалось заполучить свидетелей. Да и кто мог предположить, что забытый всеми Сатаров проявит такую прыть, а контроль над макнадовцами окажется бесполезным?
   - Не понимаю, как он так быстро сумел расколоть этих тварей?! - Вид Порфирия Моисеевича был встревоженным.
   Замечание не понравилось Ивану Адамовичу. Он не сомневался, что их не могут подслушивать, и даже перехватив волны, не скоро расшифруют текст разговора, но, "бережёного Бог бережёт".
   - Спокойно, Порфирий Моисеевич, - недовольно произнёс он, - завтра переговорим.
   Лапшин укоризненно покачал головой и жестом призвал Уварова к самообладанию.
   "Всё идёт по плану, - бормотал Иван Адамович, отправляя по факсу подтверждение для УВД, о том, что служба безопасности забирает под федеральную защиту важных свидетелей. - Однако суета этого Давида с пращёй заставляет суетиться и нас". Ему совершенно не понравилось желание Барка провести расследование порядка содержания заключённых в Бутырской тюрьме.
   Максимка пусть занимается здесь, а московские тылы придётся обеспечить своей защитой. Не думаю, что комиссар так быстро доберётся до Храпова, но в Бутырке не готовы к пристрастной ревизии, и если там не спрятать концы немедленно, можно крепко влипнуть.
   - Ну, девочки, - бодро обратился он к напряженно застывшим телохранителям, - обстановка ясна?
   Ирма и Дора кивнули.
   "Барк говорит о поездке в Москву, но я не слишком бы доверял этому заявлению. Минут двадцать у тебя есть, но не более", - вспомнил он предостережение Уварова. Но и для Барка у меня имеются сюрпризы.
   Они быстро спустились в гараж. Перед выездом Ирма проверила прилегающие зоны риска и сказала, что всё чисто. Можно было ехать. "Чайка" стремительно вынырнула из гаража и застыла у ворот. Ирма, сидевшая за рулём, ещё раз проверила пространство через мониторы центрального пульта, и открыла ворота. Лапшин обхватил Дору за талию и привлёк к себе. Ему приятно было ощущать её мускулистое тело, сохранявшее мягкость женственных мест. Внезапно "чайка, едва повернув на дорогу остановилась, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Дора резко отстранилась и включила сигнализацию тревоги, связанную с охраной дома. Ирма, выхватив пистолет, вышла на дорогу. Секунду постояв, словно прислушиваясь к чему-то, она нагнулась под машину и извлекла небольшой квадратный предмет. Взглянув на него, она открыла дверцу автомобиля со стороны Лапшина, и протянула ему предмет со словами:
   - Это блокиратор.
   Иван Адамович только потом осознал, что понял слова по движению губ, так как звука не было - его окружала тишина. Всё произошло очень быстро. Воля Ивана Адамовича ещё не была мобилизована на какую-то сознательную реакцию; едва увидав незнакомый предмет, вызвавший подозрительную остановку, он ощутил импульс непреодолимого страха. Он нелепо закричал, не слыша собственного голоса: - Бомба!! - бросился из машины и потерял сознание.
  
   Когда Барк сворачивал с Радионова на Приволжскую слободу, план действий окончательно созрел. Он развернул "панду" на Верхневолжской Набережной и поехал по правой стороне. Примерно в пяти метрах от ворот чугунной ограды особняка Лапшина, он выкинул волновой блокиратор. Интенсивность колебаний прибора могла быть достаточно мощной, чтобы перекрыть электронные импульсы управления автомобилем и остановить его. Блокиратор перекроет сигналы о помощи, в первые секунды, посланные охраной Лапшина. Этого будет достаточно, даже если он в сопровождении двух машин. Кубик лёг как раз там, где возникала мёртвая зона обзора водителя при повороте, и, сразу же, на дороге, должен был оказаться под днищем автомобиля. Барк проехал ещё метров сто вперёд, прижался к тротуару и вышел из "панды". Огни реклам, призывно обращённые к Волге, ярко освещали набережную. Высоко в небе, беспомощная в таком море света и равнодушная, висела полная луна. Справа, уходящая по излучине водная гладь, отвечала луне таким же равнодушным матовым блеском. Длинные стволы деревьев, освещённые сверху и снизу, почти не отбрасывали тень. Барк быстро перебежал на противоположную сторону набережной и перепрыгнул гранитный бордюр. Глядя на табло тестера зон контрольного наблюдения, он приблизился к месту, где лежал оставленный им блокиратор. Тестер указывал, что незамеченным можно оставаться метров за сорок от особняка. Барк не решился подойти ближе, хотя и казался совершенно невидимым в одежде активной маскировки.
   Ждать пришлось недолго. Ровно в полночь, словно подчиняясь проснувшимся силам тьмы, из подземного гаража вынырнула чёрная "чайка". Слегка притормозив перед бесшумно раскрывшимися воротами, "чайка" свернула направо. Барк включил активный магнитный поиск блокиратора, и машина остановилась. Позвать на помощь они уже не могли, но вот выйдет ли кто из машины? Да, дверца со стороны водителя открылась, Барк увидел молодую женщину с оружием в руке и выстрелил. На мгновенье женщина замерла.
   - Ты слышишь только мой голос, произнёс Барк. - Достань под машиной блокиратор и покажи шефу.
   Женщина повиновалась. Она открыла вторую дверцу, Барк увидел Лапшина рванувшегося из "чайки". Он дважды выстрелил и произнёс:
   - Оставайтесь в машине, водитель за руль, закрыть машину. На вопросы контрольной связи отвечать: "Всё в порядке". Вы подчиняетесь только моему голосу.
   Часть операции, там, где она имела больше всего неопределенности и возможности провала, благополучно завершилась. Барк дал команду проехать вперёд и остановиться, а сам побежал, прячась за бордюр. "Чайка" притормозила впереди, метрах в пятидесяти. Барк прыгнул на сиденье своей "панды" и скомандовал:
   -Через улицу Белинского, Окский съезд, Молитовский мост на Московское шоссе, - и двинулся следом за "чайкой".
   Действия Барка были незаконны и неприемлемы для всех сторон вовлечённых в противоборство. Если хищение депутата обнаружится, его будет разыскивать прокуратура, служба безопасности Лапшина, Храпов, ФСБ и даже Шаталов. Не исключено, что к поиску подключится Уваров со своими ищейками. Поэтому чтобы добиться цели, которую поставил Барк, требуется место недоступное и всем, и каждому в отдельности. Таким местом мог быть только Колонтай.
   Неловкость, с которой Барку говорили о Колонтае официальные чины, объяснялась тем, что они стыдились всего связанного с городом. Барк щадил это чувство и деликатно старался не углубляться в тему. Но его личное знакомство с Колонтаем насчитывало несколько лет. Когда-то ему пришлось исходить город вдоль и поперёк, когда из Челябинской области, пройдя через всю Россию, он достал киллеров Храпова именно в Колонтае. Тогда это легко было сделать, потому что ему помогал Осоргин. Барк знал каждое движение противника и действовал наверняка.
   Сегодня Колонтай продолжал свое погружение в зазеркалье. Жесткие требования "зелёными" экологически чистых технологий, подняли во всём мире планку стандартов химической промышленности. Не конкурентоспособность Колонтая привела к резкому свёртыванию производства. Перманентные аварии, институциональная паника, всегда связанная с загадочными вопросами выживания, преувеличили опасность и привели к тому, что население с нарастающей скоростью стало покидать город. Колонтай утратил свои функциональные возможности. Несколько провалов в карстовые пустоты цехов, и слухи о возможной утечке боевых отравляющих веществ, выпускаемых номерными заводами в больших количествах, довершили дело разрушения. Город умер. Он превратился в кладбище, со своими фантомами, упырями и ночными призраками. Там стали селиться те, кто способен рисковать, презирать жизнь и выдерживать высокое напряжение борьбы за существование. Город превратился в место, где расслоение общества приобрело самые выразительные формы. Здесь собрались люди неспособные переносить унижение от близости недостижимого для них богатства и затаившие звериную ненависть к его обладателям. Трущобы - уродливый вечный пасынок большого города, сопровождавший градостроение на протяжении всей истории цивилизации - приобрели новое выражение и наполнение. Они отпочковались от метрополии и превратились в анти-города, из которого мигрировало респектабельное население, спасаясь от вселенской лютости российской голытьбы.
   Для изучения феномена пытались провести даже какие-то социологические исследования, но после гибели нескольких учёных-социологов, физиономия города-кладбища сохранила загадку непостижимую для добропорядочного гражданина. Были попытки воздействовать административным способом на жителей антимира - отключали электроэнергию, обкладывали блокадой; но после того, как из города неожиданно вынырнули с полсотни бэтээров последней модификации, и с включенными сиренами пролетели по Нижнему Новгороду, власти решили сохранять с антигражданским населением мирные отношения. Они оставили Колонтаю электроэнергию и возможность самообеспечения. Появилось там и фирменное производство, продукция, которая распространялась не только внутри и за ближайшими пределами, но нашла потребителей даже на евро-американском рынке. Это была ПОПса (презирающее общество поколение) пользующаяся особым спросом в США и Японии - одежда, сделанная из синтетических материалов, секрет которых разработали гениальные мальчики Колонтая. Но, разумеется, возникшая зловонная социальная яма не могла бы просуществовать в таком виде без негласной поддержки сильных мира сего. Они увидели и захотели извлечь свою долю выгоды из уникальных возможностей, которые плодил исчезнувший с карты перевёртыш. Впрочем, они извлекли эту выгоду дважды - когда подталкивали город к разорению, присваивая производство и рынки, а разорив, обнаружили, что курицу можно общипать ещё раз, а потом заставить нести яйца. Если один из таких "сильных" - Уваров, просматривался довольно легко, то следы Лапшина Барк с трудом обнаружил в своё первое посещение Колонтая. Оба дельца входили в кооперацию с несколькими влиятельными политиками и бизнесменами через подставных лиц, но их тень доминировала. Именно в Колонтае находилось производство синтетических наркотиков и суррогатов алкоголя, там находились боевики, охранявшие тайну этих производств. Боевики при необходимости использовались и для других поручений.
   У жителей Колонтая не было ни имён, ни фамилий. Они пользовались исключительно кличками, среди которых преобладали имена героев триллеров Российской телекомпании, научившейся стряпать самую потребляемую продукцию для глаз.
   Сейчас Барк ехал на бывшую базу Храпова - противоатомное убежище, выстроенное некогда для горкома партии. Это были непроницаемые бункера, с автономным обеспечением, сохранившиеся от прошлого века. Он был уверен, что там ему никто не помешает. Храпов гонялся за свидетелями и призраком Барка, а остальные просто не поверили бы, что комиссар может оказаться здесь.
   Машины проскочили Орловские Дворики. Перед ними лежала дорога прямая и гудевшая как натянутая струна. Они развили огромную скорость, и уже пять минут спустя, въезжали во владения Колонтая. Барк приказал водителю "чайки" остановиться.
   - Иван Адамович, - произнёс комиссар, когда команда была выполнена, - дайте устное указание девочкам не покидать машину, и оставьте распоряжение об этом на бортовом компьютере. Теперь выходите из "чайки" и пересядьте в автомобиль стоящий рядом. Чувствуйте себя естественно.
   Лапшин неуверенно вылез из своего лимузина и направился к "панде", помигавшей фарами. Барк открыл дверцу. Иван Адамович опустился на сиденье, посмотрел на комиссара, и без выражения произнес:.
   - Здравствуйте, Давид Данилович.
   Барк усмехнулся про себя, но ответил приветствием:
   - Здравствуйте, Иван Адамович. Сейчас мы немного прокатимся. Вы получите удовольствие от прогулки, - он поймал себя на мысли, что фраза выглядит цинично, но таковы правила начавшейся игры.
   Они в молчании ехали по захламлённым улицам Колонтая, выхватывая снопами света мгновенно исчезавшие странные силуэты людей, похожих на животных, и животных, неохотно уступавших дорогу. Попетляв между тёмными коробками зданий, они выехали на пустырь. Здесь стояла массивная стена, которую по обе стороны огибала заросшая дорога, уходившая в узкий проход, напоминавший траншею стрелкового полигона. Через полсотни метров траншея упиралась в металлические ворота. Это был один из аварийных выходов подземного бункера. Ворота открывались несложным, но надёжным запором, который с давних пор не изменил цифровую комбинацию. Проехав через них, Барк закрыл ворота, и некоторое время они продвигались в темноте, освещая дорогу перед собой узким лучом фонарика. Было очевидно, что помещение недавно посещали - на электропульте, мощных самозарядных аккумуляторов, не было пыли. Пульт был усеян старомодными пусковыми кнопками. Вспыхнул свет, неяркий, но достаточный для удовлетворительного освещения помещения. Они прошли в санитарный бункер. Именно его Барк выбрал в качестве "стола переговоров". Там находился химический стерилизатор, предназначенный для уничтожения отходов жизнедеятельности. Это было довольно остроумное устройство, состоящее из сканера и компьютера. Попадавший в камеру стерилизации предмет подвергался анализу, и выделялись реагенты для его химического разложения, при этом энергия реакции направлялась на обогащение энергоснабжения. Для длительной осады, по тем временам ничего лучшего нельзя было придумать при избавлении от отходов. Камера была довольно просторна, и получивший указание от Барка Иван Адамович, разместился в ней с запасом жизненного пространства.
   Действие препарата заканчивалось. Состояние подчинения можно было поддерживать простым внушением, но Барку нужен был Лапшин в полном здравии и ясном уме.
   - Иван Адамович, вы просыпаетесь и чувствуете себя хорошо, - произнёс Барк.
   - Некоторое время передатчик издавал неопределённые звуки - видимо Лапшин пытался понять, где он находится. Барк подсказал:
   - Иван Адамович, вы находитесь в камере стерилизации санитарного бункера противоатомного убежища, которым некогда пользовался ваш помощник Храпов.
   - Это что, комиссар Барк?! - в охрипшем голосе прозвучали грозно-истерические нотки.
   - Он самый.
   - Ты что, сука, позволяешь себе!! - задохнулся Лапшин. - Ты находишься не в борделе своей Европы! Это тебе Россия, здесь мы хозяйничаем, а не ты!
   - Ну, ну. Спокойнее. Ничего плохого. Просто мирная беседа в пределах вашего здравого смысла.
   Лапшин бешено зашёлся грязной витиеватой бранью.
   "Подумать только, - удивился Барк, - ведь всё это ему приходится где-то хранить".
   - Достаточно, Лапшин! - резко оборвал он увлёкшегося депутата. - Мне дорога каждая минута.
   Барк не отреагировал на очередную вспышку и продолжил:
   - Вы умеете владеть собой и оценивать обстановку. Займитесь этим.
   - Пошёл ты, дерьмо! Уж теперь я не пожалею сил, чтобы прихлопнуть вашу разбойную лавочку в России! Вам сортиры чистить, а не охранять законы. Вы наплевали на депутатскую неприкосновенность, национальное достоинство страны, доверившей вам защищать свои интересы! - Лапшин кипел настолько, что начинал задыхаться к концу каждой произнесённой фразы.
   - Вы всё прекрасно сформулировали, Иван Адамович. Эти соображения и меня заставляют подумать о престиже МАКНАД. Как я понимаю, сохранить его можно в двух случаях - уничтожить вас, или получить показания, в которых вы подтверждаете их добровольность и полноту.
   - Ничего вы не получите! - огрызнулся Лапшин.
   - Просчитайте варианты. У меня нет возможности долго возиться с вами. Алиби у меня есть. Не мог же я похитить вас, разговаривая с Шаталовым? Так вот, пока ваша банда не организовала массовый психоз, я должен получить доказательства убийства сотрудников МАКНАД, вашей связи с Уваровым и тайну исчезновения лаборатории. Если вы не начнёте немедленно отвечать на эти вопросы, я не буду терять времени и начну искать другую возможность выяснить истину.
   В микрофоне наступило секундное молчание.
   - Ладно, ладно, Давид Данилович, - примирительно произнёс Лапшин, он почувствовал, что Барк не шутит. - Вы не позволите немного комфорта для разговора?
   - Нет.
   - Нет, так нет. Ну, ладно. Так что вы хотите узнать?
   - Всё имеющее отношение к проекту "Лотос".
   - Я вам, конечно, отвечу. Но независимо от того, будите вы знать правду или нет, фантомы "Лотоса" уничтожат вас. После того, что вы узнаете, уже вам, Давид Данилович, придётся выбирать - забыть услышанное и бежать из России, спасая себя, или слегка продлить агонию.
   - Не сострадайте, - сухо прервал Барк. - Итак - только правду. Ваши показания будут использованы следствием. Поэтому прошу начать с формального заявления.
   Торжественно заверив, что он даёт показания добровольно и без принуждения, что говорит правду и только правду, Лапшин продолжил:
   - Эта история имеет много граней и много лиц. Каждое лицо имеет свои собственные интересы. Я посещён только в те тайны, которые создавал сам. Они связаны с национальными приоритетами и безопасностью России, поэтому я не боюсь уголовного преследования и говорю только под давлением сомнения в вашей вменяемости...
   - Ещё одно такое замечание и я оправдаю ваши сомнения. Это официальное признание, Лапшин. Начинайте сначала.
   Лапшин послушно повторил сказанное, опустив последнюю реплику, и продолжил:
   -Тогда прошу, Давид Данилович, не перебивайте меня, если вам покажется, что я отступаю от темы изложения... Эта история имеет, поистине, необъятные просторы, как, впрочем, и интересы России, которые давно покинули пределы национальных границ. Наши интересы - весь мир, но в данном случае существенная часть их решается в Японии, на острове Ини, где незаметный, но всесильный управляет своей финансовой империей Тосиято Миядзава.
   "Опять Миядзава, - подумал Барк, - Неужели все это тянется еще оттуда, с первых столкновений с этой бандой?" Когда создавалась окололунная лаборатория "Бетта Гильберта" Уваров и Лапшин привлекали к сотрудничеству Миядзаву. "Что-то они пообещали японскому магнату, и это срабатывает до сих пор".
   -Вы сделали выгодное предложение Миядзаве, и он дал согласие? - спросил Барк.
   -Не так быстро, комиссар, - ответил Лапшин. - Если вы хотите понять, что происходит, постарайтесь не перебивать меня.
   -Постарайтесь понять и вы, Лапшин, что правила здесь устанавливаю я. И если потребуются уточнения, вам придется прерывать повествование.
   -Мне продолжать? - с ироническим смешком спросил Лапшин.
   -Продолжайте.
   -Для вас, наверно, нет надобности перечислять открытые и подставные фирмы компании "Като", поэтому я опускаю историю создания финансовой империи и перехожу к главным моментам, - тем, из которых сложилась общность интересов между Миядзавой и концерном "Сварог". Идею подбросил небезызвестный вам, покойный Джекоб Блейк. Он обратил наше внимание на тайну, которая как червь могла источить все богатства японца - на его мистическую страсть получить сына от своей плоти. Никто не мог удовлетворить эту мечту - ведь Миядзава глубокий старик, потерявший во время бомбардировки в Нагасаки ген Хогана, ген старения. Мы с Уваровым считали, что благодаря разработкам Осоргина, по его возвращению в физическое тело, сумеем удовлетворить жажду Миядзавы - дать ему сына от его плоти не простым клонированием, а со способностью сохранить уникальные качества самого отца. К сожалению, мы не имели представления, как именно протекают процессы в биогенераторе Осоргина. Насколько я понимаю сейчас, это не было ясно даже ученым, работавшим вместе с электронным сознанием - Вельдману и Берлингу. И вот они ринулись в собственные поиски. Прошло, как видите, два года. Кажется, им кое-что удалось. Но соль не в этом.
   Лапшин помолчал, вздохнул и спросил:
   -А может быть нам ограничиться только этой частью исторической справки?
   -Продолжайте, Лапшин и не забывайте - решения здесь принимаю я.
   -Ладно, ладно. Вы, конечно, знаете, насколько крепко в головах некоторых деятелей ООН, да и других, склонных к популизму политиков мирового масштаба, сидит теория Арвида Фардо, о справедливом распределении богатств мирового океана. Сторонники другой альтернативы, космической, не менее влиятельны, и лоббируют интересы через правительства своих стран. Это генеральный выбор цивилизации и неизвестно кто перетянет в споре. Вот мы и решили внести в него определенность. - Лапшин помолчал, - Не только определенность, но и извлечь из ситуации максимальную выгоду. Вы знаете, странность человеческих устремлений заключается в том, что человек почти всегда хоронит себя под развалинами последствий усилий направленных на выживание. Чем острее стоит проблема, тем легче он становится ее жертвой. Откуда бы быть такому противоречию? - задал вопрос Лапшин, и, не ответив на него, продолжил: - Непонятно, но это так. И в нашем случае страсти между сторонниками морского и космического будущего создали обстановку, в которой можно таскать жареные каштаны. Вот мы и придумали трюк с помощью наших технологий, на которые клюнул Миядзава и с помощью капиталов Миядзавы, которые активно вмешаются в проблему выбора, а мы - тут как тут, уже стоим с растопыренными карманами.
   -Так в чем суть фокуса? - поинтересовался Барк.
   -В том, что магнитные катапульты "Като", которые предоставил нам Миядзава, будут очищать Россию от радиоактивного мусора.
   -Идея ясна, господин мошенник, - произнес Барк, - Вы хотите загрязнить мировой океан, забросив несколько контейнеров с отходами в места наиболее активных разработок, чтобы все бросились скупать акции космических компаний, в которых у вас явное преимущество.
   -А как вы догадались? - игриво поинтересовался Лапшин.
   -По вашей жадности.
   -Но это не все. Скопив капиталы в космосе, мы вернемся спасать старушку-землю. Видите, в конце концов, все будет хорошо.
   -Но главное - вы захватите лидерство в обеих гонках и сколотите гигантские состояния, перед которыми претензии правовых институтов и уж тем более какого-то комиссара МАКНАД, будут выглядеть как наглые домогательства.
   -В самое яблочко, Давид Данилович, - весело согласился Лапшин. - Проводя расследование в соответствии с требованиями МАКНАД, вы оказались незваным насекомым в нашем муравейнике. Мы готовы признать, что лес общий дом, пока вы не начинаете проникать внутрь.
   -Достаточно, - прервал Барк, - звучит убедительно, но не знаю насколько правдоподобно. Так что же заставило вас суетиться с таким необъяснимым ожесточением и впасть в примитивную уголовщину?
   -Я уже сказал вам, что история имеет много граней, а я посвящён только в ту, которую создавал сам. Несколько дней назад научные эксперты Уварова пришли к выводу, что двери, в которые ломятся Берлинг и Вельдман, нарисованы на гранитной стене и как таковые не существуют. Вот тут и завертелась карусель. Требовалось немедленное свёртывание программы, с ликвидацией компромата. Уваров пригласил своих толстосумов и призвал покинуть корабль, потому что МАКНАД готовит для корабля торпеду. Толстосумы сказали, что нет человека, которого нельзя купить. Они были осведомлены о психологических и любовных затруднениях Горина и решили сделать из него ишака, на котором можно проехать в безопасное место.
   - Так что же произошло в действительности?
   - Да ерунда. Горин раскусил их до начала спектакля, и когда Уваров вышел, потрясая аргументами, оказалось, что ваш сотрудник отправил меморандум обо всей игре и действующих лицах в бигмэйнфрейм научного центра, а сам пропитался какой-то гадостью и обещал умереть, если его попробуют лишить воли и допросить. Надо сказать, что Уваров не долго торговался и поднял лапки, но тут вмешалась нелепая случайность: дежурная смены включила сигнальный лазер информационного центра и ваш герой погиб. Уварову ничего не оставалось, как идти до конца в намеченной фальсификации и дать вам вот это представление.
   - Значит, охрану перебил Цуг?
   - Да.
   - А где сейчас Цуг?
   Лапшин хмыкнул.
   - Вопрос странный, если учесть, что вам уже доложили о найденном трупе Цуга.
   - Я предполагаю, что копию тела получили в биогенераторе.
   - Не исключено, - опять хмыкнул Лапшин.
   - Иван Адамович, - раздельно произнёс Барк, - мы же договорились говорить только правду.
   - Да я и говорю правду, - раздражённо ответил Лапшин, - а то, о чём вы спрашиваете, относится к моим предположениям. Мне не нужно, да и опасно знать всякие уголовные подробности.
   - Так для чего же потребовалось такое эффектное покушение на площади?
   - Это мы старались ради вас, Давид Данилович. Да и Уварова бы пришлёпнули - тоже не велика потеря. Нам нужно нагнетать страсти вокруг "Лотоса", согласитесь, с вашей помощью это делать лучше всего.
   - Каким образом?
   - У вас имеется международный авторитет, к вашему мнению прислушиваются деловые люди и политики. Пока вы копаетесь в этом деле, Миядзава будет уверен, что есть способ изготовить для него сына. Вы вроде приманки на нашем крючке, - в голосе Лапшина прозвучало явное удовольствие.
   - Вы хотите сказать, что проект провалился и вам требуется как можно дольше водить за нос Миядзаву?
   - Отнюдь. Такого я не утверждал. То есть я говорил, что мы начали действовать исходя из выводов экспертных аналитиков команды Уварова, но что там на самом деле - я не знаю.
   - Значит, Уваров не имел достоверной информации?
   - Вот именно. Он пришёл к выводу на основании выводов куриных мозгов своих авторитетов. Ведь они рассматривали только теоретические посылки.
   - И вы решили, что вам лучше играть в связке с генералом Заславским?
   - Разумеется. Ведь с Уваровым всё ясно.
   - Чем же вас приворожил генерал?
   - Не столько генерал, сколько его переписка с Берлингом. Берлинг вообще хочет всё прибрать к своим рукам.
   - И они с Заславским перенесли лабораторию в другое место?
   - Ну да. С золотом Миядзавы, которое прошло через меня. Похоже, у Берлинга было больше оснований для оптимизма, чем для пессимизма у его критиков.
   - Что-то ощутимое?
   - Как сказать. Но, привлекая меня в свою компанию, Заславский показал любопытное письмо, настолько любопытное, что я запомнил его почти дословно.
   - Письмо Берлинга?
   - Да. Вам интересно знать его содержание?
   - Давайте.
   - Цитирую: "Господин генерал, уважаемый Борис Фёдорович! Я не буду говорить о пропасти лежащей между миром науки и дисциплины - здесь противоречия извечны и неодолимы. Я обращаюсь к вам, надеясь опереться на обстоятельства, способные объединить нас.
   Я учёный, прикладная ценность исследований интересует меня меньше, чем возможность неограниченного поиска. Вам, как и мне, известна система ограничений нравственного, этического и социального характера, поставившая науку под контроль общественного мнения. Для меня такое положение неприемлемо. Я считаю, что чувство ответственности перед историей свойственно мне не в меньшей степени, чем людям создавшим систему ограничений. Никто не может лишить меня права понимать иначе свой долг перед человечеством.
   Обращаясь к вам, хочу надеяться, что в этом пункте вы способны разделить мою точку зрения, поэтому предлагаю сотрудничество. Со своей стороны я предоставлю вам возможность безграничного использования моего открытия и его плодов. С вашей стороны требуется следующее: немедленная отправка автоматически пилотируемого звездолёта типа СШ, к лаборатории Бетта-Гильберта - необходимость, продиктованная следующими соображениями: первое, - скрыть результаты полученных экспериментов; второе, - энергетические и технические возможности такого корабля позволят продолжить работы в наших интересах.
   Я думаю, это письмо само по себе является документом и не требует дополнительных нотариальных гарантий, так как все вытекающие из соглашения последствия могут коснуться только двух человек - вас и меня.
   С уважением, Семён Берлинг."
   - Теперь вы можете понять, Давид Данилович, почему я выучил эту штуку наизусть. Я никак не мог отделаться от мысли, что прочитал бред, и всё отыскивал в письме что-нибудь здравое. Наконец меня осенило - это и вправду был бред, бред параноика. Но паранойя, плюс учёный с мировым именем - тут что-то есть. Я признал, что он действительно мог добиться успеха.
   - Показав письмо, Заславский пригласил вас в долю?
   - Да. В любом случае ему ничего не оставалось. Есть открытие, нет открытия - мы всё равно будем толкать его в этом направлении. Есть тут и ещё кое-что - Сам Борис Фёдорович, - Лапшин хмыкнул. - Он ищет способ отомстить сильным мира сего за их силу.
   - Что вы имеете в виду?
   - Генерал слегка идеалист. Он видит, что мир плохой, но ему хочется верить в возможность его изменения. Заславского легко толкать в этом направлении.
   - И при необходимости сделать жертвенным козлом?
   - Не исключено.
   - Но даже по вашим меркам Заславский оказался излишне доверчив.
   - Я бы не сказал. Его более убедила другая вещь, с помощью которой он получил покорность Берлинга - голова доктора Вельдмана, ставшего жертвой эксперимента.
   "Значит, Вельдман мёртв, - подумал Барк. - Этой банде место только в крысином вольере".
   - Вы принимаете партнёрство Заславского, чтобы в свою очередь держать его на поводке?
   - Давид Данилович, обстоятельства и меня держат на поводке. Я давно утратил иллюзию, что являюсь хозяином положения. Гонимые жизнью, мы просто стараемся кого-то опередить. Мне это удавалось чаще других. Так что тут не видно господ и рабов.
   - Ну, ну... В какой форме проходят в данный момент ваши гонки с Заславским?
   - Я решаю большой круг вопросов связанных с государственными интересами и, можно сказать, являюсь полноправным хозяином космического флота России. Есть группа челноков - грузовых автоматов, которые как бы перетасованы в колоде космического флота. Никто не знает где они сейчас, и где будут завтра. Они в системе секретной кодовой связи с исполнительной группой нашей Комиссии, то есть, лично со мной.
   - Значит, вы предоставили спейс-шатл Заславскому?
   - Да.
   - Так где находится корабль с лабораторией?
   - У Заславского есть принцип, который сейчас подтверждается на мне - особо важные секреты не доверять никому. Для возражений у меня не имелось причин. Наша беседа подтверждает, что осторожность генерала имеет основания.
   - Зачем Заславскому ещё один шатл?
   - Вы имеете в виду СШ-200? - Процесс идёт. Заславский должен обеспечивать Берлинга, да и контролировать его работу.
   - Когда и откуда он вылетает?
   - Сесть челнок должен около ноля часов на военном аэродроме в Истомино. Остальное зависит от скорости погрузки необходимых материалов и оборудования.
   - Вы можете задержать вылет?
   - Как вы это представляете - "Дорогой Борис Фёдорович, по просьбе комиссара Барка задержитесь немного для дачи показаний?"
   - Не юродствуйте.
   - Причём тут юродство? Заславский прекрасно знает, что только я имею отношение к челноку 200, и если останавливаю его, то по какой-то причине. Какие же это могут быть причины, кроме изменения обстановки? - Он в любом случае унесёт ноги и уничтожит следы. Получится, что я заранее предупредил его. Вы же и предъявите мне претензии, Давид Данилович.
   Барк вынужден был признать, что рассуждения депутата опираются на логику. У каждого имелась своя сфера ответственности, и если кто-то из них вторгался в чужие пределы, он должен был дать исчерпывающие объяснения.
   Положение Барка в результате откровений Лапшина ничуть не улучшилось. Выяснялось, что придётся иметь дело со всей государственной машиной. Становилась понятной та лёгкость, с которой Лапшин пользуется услугами заключённых. Интересы правительства, осуществляемые методами щекотливого свойства, исполняются людьми, от которых легко отказаться. Но это не значит, что если Барк приблизиться к опасной черте, они сохранят застенчивость и не бросят на МАКНАД всей мощи своего аппарата. В этой обстановке Лапшину просто нечего бояться - он исполнитель особо важной миссии государственного значения. Да и вся откровенность Ивана Адамовича не стоит выеденного яйца - её не примет ни одно следствие, ни один суд. Всё, что получил Барк в результате рискованного предприятия - более ясное представление о силах стоящих за фасадом событий.
   "Однако, однако... - мелькнула у него мысль, - ведь то, что делал Лапшин вначале, отличается от того, что получилось в конце. Его цели, под воздействием интересов Заславского, становятся не такими священными и единственная возможность извлечь что-то полезное для следствия - устроить очную ставку, столкнуть Заславского и Лапшина. Не использовав этот последний шанс Ивана Адамовича нельзя отпускать."
   Из камеры донеслось покашливание. Длительное молчание комиссара вызвало тревогу Лапшина.
   - Вы позволите сделать замечание? - спросил он.
   - Говорите.
   - Я стараюсь следить за вашей мыслью, Давид Данилович, и мне приходит в голову такое рассуждение: С Лапшина больше нечего взять, да и выпускать опасно; не лучше ли его прямо здесь разложить на составные элементы? - Иван Адамович нервно хмыкнул.
   - О, это вполне в вашем духе. Ведь ваш цербер Храпов избавился от многих неугодных в этом бункере, не без вашего участия. Не волнуйтесь, мы займёмся более приятными вещами: поедем сейчас на дружескую беседу с генералом Заславским.
   Барк открыл камеру. Лапшин сидел на корточках и зажмурился от света. Прикрыв глаза ладонью, он взглянул на комиссара и, согнувшись, вылез наружу.
   - О-о-о-х, - потянулся Иван Адамович, разгибая спину, - если бы сейчас появилась возможность бежать от вас, я бы этого не смог сделать, - поморщившись, сказал он.
   Барк отдал должное самообладанию депутата.
   - Однако, что заставляет вас думать, что мне по вкусу затея с беседой, и я собираюсь участвовать в ней?
   - Пока вы не научились бегать, у вас просто нет выбора, Иван Адамович.
   - А что мы там будем делать?
   - Вы будите уговаривать друг друга отдаться правосудию.
   - Это не смешно.
   - Иван Адамович, вы же гордитесь своими аналитическими способностями. Просчитайте, много ли в моём распоряжении вариантов? А ведь из спйсшатла-200 мы сможем транслировать переговоры на всю планету, и никто не упрекнёт меня в нарушении депутатской неприкосновенности.
   - Ой, Давид Данилович, с удовольствием бы поработал с вами в одной команде. Но думаю, из этого ничего не получится.
   - Вы готовы двигаться?
   - Да.
   - Тогда вперёд.
  
   Лейтенанту Сатарову нравилось то, что делал комиссар Барк. Единственное, что вызвало у него сомнение - идея немедленной передачи арестованных в органы УВД. Без предварительной и чёткой согласованности действий такая передача имела риск. Здесь Барк, видимо, не вполне учитывал специфику работы российских силовиков. Когда они с Наташей получили подтверждение и управления, что арестованные должны быть сданы в ведение федеральной службы безопасности, Сатаров насторожился. Оперативность в передаче полномочий выглядела сверхъестественной. Можно было допустить, что в УВД не придали значения быстрой реакции ФСБ, предполагая, что они заранее оповещены Барком и согласовали вопросы, но лейтенант-то знал, что вопрос как таковой возник всего лишь три часа назад.
   Когда на контрольном пункте появилась бригада оперативников ФСБ, Сатаров сказал, что подстрахует Наташу из секретного собственного убежища. Наташа, сообразив, что будет иметь дело с представителями последней инстанции правопорядка и при возникновении опасности ждать помощи больше неоткуда, согласилась с предложением Сатарова.
   Ответы на вопросы последовали сразу, как только бригада миновала охранную систему. Шесть человек рассыпались вокруг корпуса, блокируя входы магнитными минами, четверо ворвались через центральный вход. Наташа услышала крик Сатарова: "Спасай свидетелей!" Она увидела через мониторы что происходит, и бросилась к боксу, чтобы выпустить арестованных. Фалда и Пицын не могли понять причин неожиданной настойчивости в их освобождении. У них возникла подозрительность и безотчётная потребность сопротивляться её распоряжениям. Взглянув за последние несколько часов по ту сторону небытия, они обрели неуместную сейчас подозрительность и осторожность. Когда же, наконец, до их сознания дошла реальная картина опасности, было уже поздно. Четверо вооружённых людей в форме офицеров ФСБ ворвались в помещение. Если до этого момента в действиях Наташи была неуверенность, естественная для человека, которому трудно без особых причин отделить форму от содержания, то вместе с диким воплем Пицына: "Голландцы!!" она стала действовать не размышляя. Её тело выстрелило как пружина и, пролетев метров шесть от пленников до нападающих, она сумела дотянуться до двух первых, и в следующем прыжке сбила с ног ещё двоих, которые слегка замешкались в дверях. Она выскочила в холл, но путь к бункеру уже был отрезан - через двери вбегали те, кто минировал помещение. Открытым оставался только путь в спортзал. Наташа в два прыжка оказалась за его дверями и крикнула роботу-тренажёру:
   - Прокруст, за мной!
   Единственное место, где можно было продержаться какое-то время в расчёте на помощь - душ спортзала. Среди нападавших она успела узнать двоих из банды Храпова - "Барсука" и "Могилу". У налетчиков могло быть три варианта действий; уничтожить всё живое и скрыться; попытаются взять её как заложника и потребовать какие-то выгоды; и, третий: сделать вид, что готовы обменять заложника и, получив своё, уничтожить свидетелей. Наташа приказала Прокрусту охранять дверь и включила монитор, через который её могли видеть бандиты.
   Ждать пришлось недолго. Она услышала голос, который узнала бы ещё через много лет. Голос, начинавшийся елейно мягко, внезапно мог приобретать металлическую жёсткость и с характерной яростью требовать подчинения. Это был голос Храпова.
   - Ты меня видишь, Наташенька?
   - Нет, только слышу, Максимилиан Филиппович.
   - А я тебя вижу. Из очаровательного подростка ты превратилась в женщину-красавицу. От тебя просто глаз не оторвать. Может быть, покинешь своё убежище, и мы поговорим как старые друзья?
   - Давайте оставим этот тон, Максимилиан Филиппович и поговорим о деле.
   - Да дела никакого и нет. Выйдешь ты или не выйдешь оттуда, мы взорвём вашу конуру в любом случае. А так выйдешь - на луну взглянешь, а может, доживёшь и до красна солнышка.
   Последнюю фразу сопровождали сальные смешки. Потом последовал не относящийся к ней вопрос Храпова: "Что?!" - и связь прервалась. Она просидела на коврике в душевой более часа. Никто её не тревожил. Внезапно в дверь часто забарабанили и кто-то крикнул:
   - Эй, девица, включи себя! Тут с тобой один мент поговорить хочет.
   Её душу всколыхнули надежда и страх.
  
   Сатаров видел фантастические прыжки Наташи, видел, что она скрылась в душевой. Крохотный бункер, в котором он находился, был оборудован средствами наблюдения за базой. Сатаров построил его, не посвятив в тайну ни одну душу. Он довольно насмотрелся на превратности службы, менявшей поведение и нравы начальства, и доверял только себе. Используя робота, он прокопал тоннель из своей жилой комнаты за пределы базы. Недалеко от выхода он расширил тоннель ровно настолько, чтобы можно было поместиться самому и приборам наблюдения. Тот же робот-землекоп открывал выход - каменный пласт на берегу Чистого озера. Отсюда можно было уйти берегом, или уплыть на надувной лодке, припасённой около выхода.
   Артур отдал должное профессиональной чёткости, с которой действовали нападавшие. Менее чем за минуту они заминировали базу и внутренние помещения. Команды отдавал мужчина лет сорока, чуть ниже среднего роста, кряжистый и накаченный, гладкий череп его был повязан фиолетовой лентой. Было видно, что этот человек до тонкости знает своё дело. Как только все вошли внутрь базы, изображения на экранах Сатарова исчезли. Он понял, что входные коды изменены. Это было плохо и хорошо. Плохо, потому что нельзя было действать вслепую, но раз они поменяли коды, значит, рассчитывают находиться на базе какое-то время. Быть может времени окажется достаточно, чтобы спасти Наташу и свидетелей. Но к кому можно обратиться за помощью? Сейчас Сатаров подозревал всех, даже Шаталова. Барк неизвестно где... Оставался только капитан МАКНАД Долин. Сатаров знал, что капитан остановился в гостинице "Ока", и что это имеет отношение к расследованию, которым он занимается. То, что Долин находится в гражданском помещении, облегчало возможность встретиться, минуя официальных посредников и контрольный пост управления.
  
   У входа в бункер Барк оставил сигнальные ловушки, и до самых ворот можно было не опасаться неприятных неожиданностей. Но за пределами ворот начиналась неизвестность. Барк посадил Лапшина в машину и пошёл открывать замок. Открыв, он решил проехать, толкнув расходившиеся в обе стороны стальные створки, бампером, чтобы больше не вылезать из "панды". Когда он сел, Лапшин нервно ёрзал на сидении.
   - Пока я находился у ворот, у вас в голове бродили разнообразные соблазны, не так ли, Иван Адамович?
   - Признаться, да.
   - Ох, неприкосновенный мой депутат, я только и жду какой-нибудь провокации с вашей стороны! - в сердцах произнёс Барк.
   - Не дождётесь, - буркнул Лапшин.
   "Панда" осторожно скользнула, раздвинув створки ворот, но ехать пришлось недолго - в горловине тоннеля, одна к другой, стояли, подобно каменным глыбам, три неосвещённых джипа.
   - Ну вот, - с удовольствием произнёс Лапшин, - моя банда не может жить без хозяина... Наверно это вас они вызывают, Давид Данилович.
   Лапшин показал на панель управления, где мигал сигнал вызова связи. Барк с отвращением включил контакт. Его раздражало и замечание Лапшина, и то, что в дневной суете, он не сменил код связи. Впрочем, в любом случае он не изменил бы его, даже если думал об этом целый день.
   С экрана на Барка смотрел Максимилиан Филиппович Храпов. За два с лишним года его внешний вид не претерпел заметных изменений. Та же коротко стриженная бородка узкой полоской обрамляла скулы и подбородок, ниточка усов, чёрных, как мазок китайской туши. Из под коротких бровей смотрели зелёные глаза сытого и наглого кота. Крутой гладкий череп на лбу был перехвачен фиолетовой повязкой.
   - Не ожидали, Давид Данилович? - ласково спросил Храпов.
   - Не совсем, Максимилиан Филиппович. А вы всё такой же, и на Храпова похожи больше, чем на туриста из Голландии.
   - Да, таких там маловато, - согласился Храпов, - к тому же хотелось внести в свидание после долгой разлуки как можно больше привычного очарования.
   - Ближе к делу. У вас имеются какие-нибудь разумные предложения? - спросил Барк.
   - Не совсем предложения, - промурлыкал Храпов, - скорее ультиматум. Самое большее, на что вы можете рассчитывать, что мы пропустим вас, сохранив честь мундира.
   - Это не серьёзно, Храпов. Если вам в вашем статусе что-нибудь непонятно, я растолкую. Вы никто без депутата Лапшина. Если с ним что-то случиться, то российская ФСБ по кусочкам добудет вас из любой части галактики. Как вы считаете, Иван Адамович?
   Лапшин сидел насупившись. Ясно, что главным препятствием выгодной сделки по освобождению, является непомерно высокая цена его персоны.
   - Всё это так, Давид Данилович, - отреагировал Храпов, - но если в ваших руках нечто дорогое для нас, то в наших руках ещё более дорогое, но уже для вас. Вы немного поторопились забрасывать крючок с расколовшимися свидетелями. Мы подготовились не только к тому, чтобы они не попали по назначению, но и заполучили вашу драгоценную Наталью Максимовну.
   За спиной Барка находился индивидуальный аутентичный бластер - секретное оружие - упакованная в подобие автомата шаровая молния. Бластер выплёвывал газовые шарики с плазмой и мог разнести в клочья как маленькие, так и большие объекты. Сообщение Храпова заставило Барка непроизвольно потянуться к оружию. Секунду он колебался, но всё же решил продемонстрировать силу. Выход из тоннеля разветвлялся направо и налево, с торца его прикрывала железобетонная стена толщиной около метра; в неё-то и выстрелил Барк, почти синхронно поднимая лобовое стекло и выпуская заряд бластера. Середина стены, ослепительно вспыхнув, рухнула, словно в неё врезался метеорит. По корпусу "панды" забарабанили крошки бетона. Изображение Храпова запрыгало на экране. Лапшин инстинктивно прикрыл голову руками.
   - Вы что, сума сошли, Барк, - раздражённо прошипел он, ведь там могли быть люди.
   - Не исключено, - хладнокровно согласился Барк. - Если они там были, то только для того, чтобы воткнуть мне в спину нож. Как видите, Максимилиан Филиппович, - обратился он к Храпову, - ещё один выстрел и дорога для меня будет расчищена.
   - У вас не заржавеет, - пытаясь овладеть собой, пробормотал Храпов. - Но дорогой комиссар, я не блефую, говоря, что наши шансы равны. Сейчас я покажу вам, что в моём активе. Только не надо трезвонить на весь мир, что бандиты похитили свидетелей и угрожают жизни офицеру МАКНАД, иначе нам ничего не останется сделать, как выполнить угрозу и уносить ноги.
   - Где вы их держите?
   - На вашей же базе. Как раз в двадцать четыре часа мы поменяли коды связи на свои собственные, так что туда никто не проникнет. Но оставаться долго, сами понимаете, нельзя. Как только договоримся с вами, каждый пойдёт в свою сторону.
   - Покажите мне их, - потребовал Барк.
   - Пожалуйста, Давид Данилович. Только никаких договоров и ценных указаний. Просто: привет - привет. Как живы-здоровы - и всё. Могу добавить в утешение, что ваша пантера Наталья, сумела улизнуть в душ спортзала и робот-тренажёр защищает дверь. Но сами понимаете, всё это в любой момент может взлететь на воздух. Связь с ней поддерживается через контрольный монитор.
   - Я же сказал, покажите мне всех!
   - Хорошо, подключаю вас к своему компьютеру.
   Барк увидел операторский зал Марии Марабеллы. В нём находилось четыре человека в форме офицеров ФСБ. В глубине комнаты, привязанные к стульям, сидели Фалда и Пицын.
   - Как вам удалось проникнуть на базу? - спросил Барк у Храпова.
   - Какая вам разница, Давид Данилович, - развязно ответил тот, - главное результат.
   - Это устроил я, - заметил Лапшин. - Мои люди получили от ФСБ наряд на охрану свидетелей, забрав полномочия у ведомства Шаталова.
   - Покажите мне Наталью Максимовну.
   - Свяжите комиссара с женщиной в душе, - распорядился Храпов.
   В операторской включили пульт визуального контроля. Наташа сидела на коврике в душевой, скрестив под собой ноги, обратив лицо к камере.
   - Наташа, ты слышишь меня? - Барк с трудом овладел своим голосом.
   Её лицо осветилось улыбкой.
   - Да, если это не сон. Я слышу тебя, Девис. Но я должна знать точно, что это ты.
   У них была разработана система подтверждения личного контакта при возникновении подобных случаев, и Барк произнёс:
   - Боюсь, что невозможно сейчас воспользоваться кодовой фразой, потому что наши противники возьмут её на вооружение.
   - Тогда, если ты свободен, пускай это подтвердит кто-то из твоего окружения.
   - Рядом со мной депутат Лапшин, а в машине, через которую идёт связь, Храпов.
   - Хватит, хватит, - запротестовал Храпов, - так вы наговорите неизвестно что.
   - Спасибо, Максимилиан Филиппович, - насмешливо сказала Наташа. - Девис, не волнуйся за меня. Я свободна и останусь свободной.
   - В небесных кущах, - язвительно прокомментировал Храпов и прервал связь с Наташей.
   - Что вы хотите сделать со свидетелями? - спросил Барк.
   - Это не свидетели, - заулыбался Храпов, - это два жмурика.
   - От вас, Храпов, здесь почти ничего не зависит. Помолчите, а мы побеседуем с Иваном Адамовичем.
   - Согласен, но предупреждаю: никакой связи с внешним миром! Как только ловим сигнал - один человек умирает. Да и ценность Ивана Адамовича может упасть до нуля, уж извините, Иван Адамович, за откровенность, - Храпов с притворной горечью развёл руками.
   Барк не мог понять, куда подевался Сатаров, но и спросить тоже не мог. Если бы Сатаров погиб, Наташа нашла бы способ сообщить об этом.
   - Ну что ж, Давид Данилович, давайте обсудим положение, - согласился Лапшин. - Сейчас мне легче говорить - в нашем случае весы Фортуны обрели равновесие.
   - Но это ничего не меняет в моих планах.
   - Что вы имеете в виду?
   - Круглый стол с генералом Заславским.
   - Поверьте, это может плохо кончиться и для вас, и для меня. Я предлагаю нулевой вариант: Убийства списываются на Эрика Цуга, дело Горина закрывается; вы консервируете документы, связанные с проектом "Лотос"; мои сатрапы возвращаются в Бутырку, вы с Натальей в Базель, я к исполнению служебных обязанностей. Идёт?
   Собственное предложение настолько воодушевило Лапшина, что он готов был протянуть руку в знак великодушного примирения, но вовремя сообразил, что комиссар ее не пожмет. Он выжидательно замолчал.
   - Вы хотите слишком многого, Иван Адамович, - устало произнёс Барк. - Убит сотрудник МАКНАД и трое невинных людей. В жертву вашим планам принесён крупный учёный, быть может, только открывающий цепь жертвоприношений. Вы ничего не сказали об участи, которая ждёт Пицына и Фалду. Нет. Я не согласен.
   Он на секунду задумался.
   - Я предлагаю вам азартную игру, в которой можете выиграть вы, и могу выиграть я. Ваш нулевой вариант имеет мало шансов на успех. Слишком много материалов ушло в архивы, и слишком много порядочных людей не позволят им бесследно исчезнуть. Вы же имеете возможность, сохранив свидетелей сделать их свидетелями обвинения методов МАКНАД. За обещанную жизнь они могут дезавуировать данные показания. Я хочу остановить Заславского и Берлинга. Я хочу отправить в тюрьму Уварова и Цуга. Но я понимаю, что вы пока мне не по зубам и оставляю вам возможность лишить доказательной силы всё, что компрометирует вас в материалах и показаниях на сегодняшний день.
   -Вы хотите непомерно многова, Давид Данилович. Я слишком раскрылся перед вами. Признаться, - он взглянул в глаза Барку и загадочно улыбнулся, - я надеялся, что в конце моих откровений будет стоять ваша смерть, но вижу, что просчитался. Сейчас, если вы не примете моих условий, мне не за что будет удержать вас. Вы добьётесь разоблачения наших сделок с Японией по космосу и мировому океану.
   - Напротив, я даю вам шанс уничтожить меня. Если с Заславским ничего не получится, вы заварите в средствах массовой информации такую кашу, что от моей репутации не останется камня на камне. Если проиграете - это будет ваш проигрыш. Сейчас ни вы, ни я не способны действовать активно. Жизнь людей зависит от ваших сатрапов, а ваша жизнь, поверьте, полностью в моих руках. Советую принять мой план.
   - Хорошо. Нарисуйте его контуры.
   - Мы с вашим сопровождением едем на встречу с Заславским, обсуждаем создавшееся положение и, независимо от того, удастся мне убедить его сдать программу вместе с Берлингом или нет, я отпускаю вас, взамен на гарантии безопасности Натальи Максимовны.
   - А вы не боитесь так долго рисковать её жизнью?
   - Если я не добьюсь разоблачения преступных действий Уварова и Берлинга, все наши жизни ничего не будут стоить. На нас обрушится банда Храпова и силовые структуры России. Разве не так?
   - Тут вы правы, - усмехнулся Лапшин. - Хорошо. Я принимаю ваши условия. Едем к Борису Фёдоровичу.
   Барк внимательно посмотрел на Лапшина. Иван Адамович за свою насыщенную самыми разнообразными событиями и впечатлениями жизнь, превратился в настоящего игрока. Даже такая высокая ставка как жизнь, не вносила большого смятения в его сознание и внешний вид. После каждого неожиданного удара он умел собраться и мобилизовать интеллект. Для такого человека человеческая жизнь, в мозаике его планов, не представляла никакой ценности и интереса. Эмоции Лапшина, поистине, были сопряжены с логикой практической выгоды, с помощью которой он разлагал мир. "Эти люди, - подумал Барк, - возникшие, как и всё остальное человечество в материнской утробе природы, покидают её пределы, видят её архитектуру, но не замечают ни красоты, ни смысла мироздания".
   Во время переговоров с Лапшиным Барк наблюдал за волновым тестером. Тестер выделял в ближайшем эфире структурные сигналы. Как показывали чистые ритмы экрана, Храпов не делал попытки связаться с кем-нибудь или передать сообщение. Он дисциплинировано выполнял волю своего начальства.
   - С вашего позволения, Иван Адамович, я попрошу Храпова перевести все средства связи в режим моего компьютера. Когда мы поедем, он должен следовать за моей машиной, не перегоняя и не отставая. Вам ясно, Максимилиан Филиппович?
   - Мне это требование выполнять, Иван Адамович? - спросил Храпов.
   - Да, - коротко ответил Лапшин.
   Ни скопление машин, ни выстрел Барка, наделавший немало шума, казалось, не интересовали аборигенов Колонтая, словно их здесь вообще не существовало. Они были рядом и, вместе с тем, в другом мире. Праздному любопытству в условиях самовыживания не оставалось места. Каждого волновали только те проблемы, которые касались лично его - боль, голод, страсть...
   Автомобили двинулись, осторожно петляя среди домов. Каменные коробки выглядели безжизненными. Однако, приглядевшись, можно было понять, что причиной такого впечатления была светомаскировка и тяжёлые, плотно закрытые ставни.
   - Девочки могут присоединиться к нам, - сказал Барк, когда они поравнялись с "чайкой" Лапшина.
   Видно было, что они уже очнулись и напряжённо вытягивали шеи в сторону приближавшихся машин. Лапшин дал команду, и они замкнули колону. Через некоторое время процессия подъезжала к военной космической базе Истомино.
   - Сейчас мы начнём испытывать затруднения, которые и вызывали мои сомнения в вашем предложении, - произнёс Лапшин.
   - Что именно?
   - Дело в том, что существует протокол проникновения на территорию базы. Это не Верхневолжская Набережная, - не без иронии добавил Иван Адамович.
   Барк представлял, какие неизбежные сложности возникают при неожиданном посещении военного объекта, и его мозг лихорадочно искал решения вопроса. В том виде, в каком он путешествовал в данный момент, пусть даже в обществе высокопоставленного чиновника, для караульной службы он - никто. Обращаться по инстанциям за содействием не позволяли созданные им же самим обстоятельства. С официальной точки зрения Барк находился в состоянии исполнения преступного деяния, насильственно заставляя неприкосновенное лицо подчиняться своим указаниям. Но кроме себя больше некому было доверить ведение переговоров с Заславским. Разрешение попасть на СШ-200 мог дать только вышестоящий руководитель караула, подтвердив полномочия Барка. Если он обратиться к Шаталову или к генеральному прокурору Гермогенову от своего имени, потребуется объяснить, почему с ним так много народа, а Лапшин не обращается с подобной просьбой. В результате он просто будет лишён возможности действовать... Выходило, что с такой просьбой может обратиться только Лапшин.
   - Учитывая трудности, не лучше ли пригласить Бориса Фёдоровича сюда? - полувопросительно предложил он.
   - Это можно сделать, если он на территории базы, - сказал Лапшин, - но если внутри корабля - невозможно. Никто не знает код доступа в СШ-200. Он считается челноком-невидимкой, потому что оснащён непроницаемыми и неизлучаемыми системами. Вот если Заславский сам захочет поговорить с вами - тогда да. С другой стороны, как его вызвать, если он даже на территории базы? Кто будет его вызывать? Под каким предлогом? Кто даст на это указание?
   Барк и колонна сопровождения затормозили у зоны контрольной проверки. Взвизгнула сирена и на них обрушилась лавина света. На бортовой компьютер "панды" поступил запрос.
   - Думайте быстрее, Давид Данилович, в русской армии службу несут без шуток, - заметил Лапшин.
   Ощущая нелепость того, что он делает, Барк всё же отреагировал:
   - С вами говорит комиссар международного агентства контроля научных достижений Девис Даниель Барк. Наше появление связано с вылетом космического челнока-200, на борту которого находится генерал-лейтенант Борис Фёдорович Заславский. Нам необходимо либо встретиться с ним, либо подняться на челнок.
   Барк говорил и чувствовал, что у него начинают гореть уши. Запрос сделал какой-то молоденький лейтенант с васильковыми глазами и веснушками вокруг носа. Даже по виду можно было понять, что он весь напичкан инструкциями и не отступит ни от единой буквы, явись перед ним сейчас хоть сам ангел Господень. Лапшин насмешливо наблюдал за развитием комической сцены.
   Лейтенант некоторое время рассматривал Барка, а потом обратился к компьютеру за инструкцией.
   - Никаких указаний о вашем праве на проезд не имеется, - пробежав глазами ответ на запрос, ответил лейтенант. - Прошу немедленно покинуть контрольную зону. Через минуту дежурный расчёт будет поднят по боевой тревоге, - твёрдо отчеканил он.
   Барк яростно взглянул на Лапшина, и тихо произнёс:
   - Пускайте в ход свои чары, Иван Адамович, я не могу отступить.
   - Лейтенант, - в голосе Лапшина прозвучало ленивое презрение, это были интонации высокого чиновника, в вибрациях которых утонул офицерик вместе с контрольным постом. - Если вы не хотите пойти под трибунал, разберитесь в существе обстановки. Я председатель комиссии Государственной Думы и шифром допуска в системе ОСП-67. Проверьте и соедините с полковником Рябцовым.
   - Минутку, - заморгав, произнёс лейтенант. Его пальцы как птички запорхали над панелью. - Так точно, господин Лапшин, вызываю полковника Рябцова.
   Полковник возник на экране в ту же секунду. В его взгляде уже присутствовала полная готовность.
   - Я вас слушаю, Иван Адамович.
   - Георгий Васильевич, непредвиденные обстоятельства требуют доукомплектовать экипаж СШ-200. Мне необходимо проехать на базу с группой, которая останется и стартует на нём. Решение согласовано с соответствующими инстанциями.
   - Одну минуточку, - Рябцов что-то проверил на своём компьютере. - Челнок получил весь груз и штатный комплект для команды. Извините, но вам придётся пройти пешком.
   - Но с нами внешнее снаряжение, - попытался вмешаться Барк.
   - Ещё раз прошу прощения. Это потребует заново оформить заявку. Я готов лишь ещё раз сверить по каталогу то, на что вы укажете.
   - Барк понял, что несколько сот метров ему придётся идти безоружным в компании храповских головорезов. Ведь не захватишь же на военную базу новейшее и обососекретное оружие МАКНАД. Правда, никто кроме него не мог воспользоваться бластером, но горькая ирония заключалась в том, что на территории военной базы человеку не требуется оружие, потому что он находится под охраной российских вооружённых сил. Ну, что ж. Он сам предложил опасную игру.
   - Не пробуйте улизнуть от меня, - мрачно глядя на Лапшина предупредил Барк.
   Иван Адамович весело рассмеялся.
   - Вы будете ломать мою шею на глазах у военного гарнизона Истомино, или вначале зачитаете обвинения? - поинтересовался он.
   Приходилось довольствоваться слабым утешением в том, что "космонавты" тоже лишились оружия.
   Когда смешанная группа вышла на дорогу, все автомобили, кроме "чайки" Лапшина с девочками, были отправлены с контрольного поста через бортовые компьютеры на стоянку, в ангар, за пределы базы.
   Когда они проходили через проходную, имевшую сложную и надёжную систему контроля, Барк не без горечи обнаружил, что команда Лапшина-Храпова уже имелась в реестре допуска, и только он является "непрошеным гостем". Он уже начал смиряться с мыслью, что в результате всех необыкновенных приключений, у него останется в качестве красивого, но малоприятного сувенира, запись показаний депутата, сделанная в райкомовском бункере.
   Но худшего не произошло. Лапшин шёл рядом с комиссаром, и на вопрос лейтенанта, назвал строку в кодовом допуске, по которому имел право на сопровождающего.
   - Вот так, Давид Данилович, - посмеиваясь, сказал он, - в камеру заключения, куда вы так желаете отправить меня, я привезу вас на собственной шее.
   - Я бы не возражал.
   Он зорко наблюдал за лапшинской компанией. "Кальмары" Храпова, в свою очередь, хищно поглядывали на комиссара. В обстановке ощущалось нарастающее напряжение. Убаюкивающая доброжелательность депутата вызывала дополнительную тревогу.
   По базе они прошли без происшествий. Спейс-шатл стоял на широкой титановой площадке, ограждённый пульсирующим силовым полем. Доступ внутрь открывал сторожевой робот. Барк первым направился к нему, и уже поравнявшись, сообразил, что роботом управляет та же система допуска, что и на режимной проходной. Мысль эта опоздала. Тело комиссара сотряслось от мощного электрического разряда, и он потерял сознание.
  
   Углубление в детали, связанные с гибелью Горина, постепенно создавало картину и масштабы преступления. Ладо давно работал в русском отделе Барка, но никак не мог привыкнуть к характеру российских событий. Здесь трудно было отделить политику от криминала, вызов закону оказывался поддержкой справедливости, там, где вы хватали за руку карманника, выяснялось, что тот находится под покровительством милиции, а если вы сталкивались с махинациями фирмы, трудно было сказать - частные или национальные интересы стоят за её спиной. Под любой иллюстрацией российской жизни можно было подписать: "читайте на обороте". Но видимо его славянская кровь позволяла Долину проникать за кулисы видимого. Сейчас он всем нутром ощущал нарастающую мощь сопротивления выяснению истины. Это было сопротивление не хитроумной юридической казуистики или широкой адвокатской поддержки, это было сопротивление плахи и топора, где нет штрафов и тюрем, а есть кровь и смерть. В его душу начинал заползать холодок страха. Ладо понимал, что ещё чуть-чуть, и если они не сорвут маску с дела Горина, разразится скандал, в котором утонет и здравый смысл, и все добытые улики. Скандал может предотвратить Барк, если получит прямые доказательства преступности Уварова и Цуга, или он, Ладо, если извлечёт из бигмэйнфрейма оставленное Мишей послание. А то, что оно имеется в центральном архиве научно-технического центра "Сварог", он был уверен. Все эти размышления проникали в сон Долина ставший нервным и чутким, поэтому, когда раздался слабый сигнал вызова гостиничного селектора, Ладо мгновенно открыл глаза.
   - Господин Долин, - портье смотрел на него туманным полусонным взглядом, - к вам с секретным пакетом нарочный из УВД.
   Ладо насторожился. "Секретный пакет - и открытым текстом?"
   - Кто это? - спросил он.
   - Господин лейтенант не отвечает, он настаивает, чтобы вы сами взглянули на него.
   - Где он?
   На экране появился Сатаров. Сатаров не мог быть нарочным, значит, что-то случилось с Наташей или Барком.
   - Пропустите его.
   Сатаров рассказал о событиях последних часов, вплоть до изменения кодов связи, и закончил:
   - Теперь вы понимаете, Ладо Радмилович, что я мог обратиться только к вам. Никто кроме вас не знает систему восстановления связи и мне некому больше довериться. Кто там всё это подстраивает, кто работает против комиссара Барка? - Я не знаю.
   - Вряд ли произошло предательство в самом управлении, - Ладо покачал головой, - до двадцати четырёх часов комиссар оставлял эфир открытым, я это знаю наверняка, правда, о его планах могу только строить догадки. Но я точно знаю, что Барк хотел спровоцировать какие-то действия противной стороны... К сожалению, нападение на базу - одно из неприятных последствий его планов.
   - Дело не только в этом, - Сатарову пришлась не по вкусу оценка Долина, - пускай в УВД одни друзья, но они не смогут открыть нам доступ в систему связи базы. Без наблюдения за действиями этих "голландцев", нельзя сделать ни одного шага - база заминирована.
   - А вы уверены, что это действительно работа не ФСБ?
   - Что я могу утверждать? - Сатаров поднял глаза на Долина и покачал головой. - Я делаю выводы на основании того, что вижу и слышу. Арестованный Пицын при виде этих "агентов ФСБ", закричал: "Голландцы!" Насколько мне известно, это купленные в Бутырке для "дела" заключённые. Мне даже показалось, что они давние знакомые комиссара Барка.
   Долин задумался. Любая официальная помощь связана с бумагами и разбирательством, а значит, возможна не раньше утра. Открыть неизвестный код допуска - это минимум сутки. Штурмовать вслепую - чистое безумие. Наташа, если она жива, нужна "голландцам" для каких-то целей. Об этих целях они, конечно, сообщат Барку, в УВД, или, даже ему. Но есть вероятность того, что Наташа сама о себе позаботится. Комиссар Барк - неизвестно где, а без Барка решения ложатся на его, капитана Долина.
   У Ладо шевельнулась интересная мысль. Он не хотел бы признаться откуда, из каких закоулков сознания появилась идея, но она отвечала всем требованиям момента, не бросая тени на него, скрывая мотивы даже от его собственного существа. Через минуту размышлений Ладо признал её безупречной.
   - Поторопимся, Артур Керимович. Всё объясню по дороге. Тогда и ответите, готовы помочь мне или нет.
   Ладо извлёк саквояж с комплектом стандартного снаряжения для боевых действий и быстро переоделся. Сев в машину они обшарили эфир, в надежде получить отзыв комиссара Барка, но эфир молчал в режиме штатной и экстремальной кодовой связи.
   - Куда мы сейчас? - спросил Сатаров.
   - В научно-технический центр "Сварог", - мрачно ответил Долин. Помолчав некоторое время, он разъяснил:
   - Дело вот какое, Артур Керимович. Я не знаю, насколько вы посвящены в суть обстоятельств происходящих с нами и вокруг нас, но вслепую действовать вы не можете. Я расскажу о главном: Мы ищем улики, которые прямо и доказательно укажут на преступников. Преступники, напротив, стараются уничтожить улики или с их же помощью ввести нас в заблуждение. Если они не успевают уничтожить изобличающие их улики или осознают, что мы добрались до них, они пытаются уничтожить нас. Таким образом, есть улики, которые используются для фальсификации и улики, от которых хотели бы избавиться, но не могут. Если мы получим последние, мы защитим себя надёжнее, чем с помощью вооружённой охраны. Мы назовём имена преступников и они, конечно, не станут отягощать свою участь дополнительными преступлениями - ведь мы имеем дело не с маньяками, а с исключительно практичными и расчётливыми людьми.
   Ладо замолчал, сосредоточенно глядя вперёд. Слева, яркие огни проспекта и площади сменились призрачным светом, пробивающимся сквозь стволы и кроны деревьев, покрывающих площадь психиатрической лечебницы Ляхово. Они подъезжали к владениям научно-технического центра "Сварог".
   - Так готовы ли вы, Артур Керимович, помочь мне получить документ, в котором названы имена преступников и раскрываются их планы? В случае удачи, мы решим все вопросы. Это также возможность спасти Наташу... если она жива, - тихо добавил Долин.
   - Я готов, - без колебания ответил Сатаров, - но не хотел бы действовать вслепую. Что это за документ?
   - У нас есть основания предполагать, что Михаил Горин...
   - Тот, на которого списали трупы в концерне "Сварог"?
   - Да. Так вот, мы предполагаем, что он принял предложение Уварова, в котором имелось двойное дно. Мы моделировали действия Горина. Эксперты считают, что он видел опасность и сделал ответный ход - получил информацию, оставил меморандум с изложением реальных планов Уварова, и назвал имена помощников и разработчиков. Он вырвал тайну, которая стоила ему жизни. Системный блок научно-технического центра имеет пломбы МАКНАД. Я имею право проверить их. Сейчас блок охраняется силами УВД, но всё же не исключена возможность, что его выведут из строя. Если мы заберём материалы, мы решим все вопросы.
   - С этим понятно, а как вы представляете воплощение плана?
   - Кроме сотрудников УВД там есть внутренняя охрана. Мы сошлёмся на то, что получили сообщение о нарушении пломб. Кроме того, я имею официальное обращение правления концерна на проведение расследования причин исчезновения учёных и оборудования околоселенной лаборатории. Я думаю, на несколько минут это сработает. Извлечь материалы - доли секунды. Если удастся отвлечь охрану, я это сделаю.
   Сатаров потёр подбородок.
   - Мысль кажется хорошей, особенно если учесть, что другого варианта нет.
   - Самое интересное, - улыбнулся Ладо, - как всегда в конце - унести ноги и придать материалы огласке.
   - Будем пробовать, - флегматично отреагировал Сатаров.
   К проходной они подъехали с включённой сиреной. Долин надеялся, что шумное появление придаст убедительность ночному визиту. На последних метрах пути он синтезировал звуковое анонимное заявление о нарушении макнадовских пломб, без изображения. Всё возможное для психологической атаки на проходную было готово, они надеялись, что это сработает и на остальных контрольных пунктах.
   На первой проходной трюк удался. Они миновали её потрясая документами МАКНАД, в которых правительство России призывало всех своих граждан оказывать всемерное содействие предъявителям сего. Однако на втором посту сообщение о внезапных визитёрах опередило их, и Долину пришлось показывать обращение "Сварог", с правом МАКНАД на полномасштабные и всесторонние следственные действия. На каждом посту приходилось объяснять, что сотрудник УВД сопровождает офицера МАКНАД на основании личного распоряжение господина Уварова об обеспечении безопасности архивных материалов.
   Наконец, перед ними вырос молодой человек с приметами власти на лице и пронзительным взглядом. Они предъявили ему свои документы и доказательства необходимости визита, приготовленные на все случаи проверки.
   - Одну минуту, - молодой человек извлёк из кармана лист бумаги, отмеченный знаками защиты от подделки, и пробежал его глазами. - Это график дежурств и фамилии лиц, на которые оформлено право допуска. Он составлен генералом Шаталовым и согласован с господином Уваровым. Ваших фамилий здесь нет.
   Ладо начал потихоньку нагреваться.
   - Во-первых, надеюсь, вы можете отличить капитана МАКНАД от капитана милиции, и, во-вторых, каким образом мне, в экстремальной обстановке, может ассистировать человек, несущий дежурство по графику?! Его опять придётся менять на кого-то другого!
   - Простите, но у меня на этот счёт нет никаких указаний, - твёрдо произнёс молодой человек.
   - Отлично. В таком случае я свяжусь непосредственно с Порфирием Моисеевичем и скажу, что его подписи и требование содействовать следствию, не признаются его же службой безопасности. Назовите, пожалуйста, вашу должность и фамилию.
   - Начальник смены службы безопасности Крошев, - отчеканил молодой человек. - И давайте оставим в покое Порфирия Моисеевича, - с раздражением добавил он. - Сейчас ночь. В конце концов, я могу пропустить вас, но не воображайте, что вам позволят творить здесь всё что угодно.
   - Это ваше право, - заметил Долин и решительно шагнул в лифт.
   Над дверью с номером 100 и странной эмблемой, символизирующей единство техники и науки, светилась табличка с надписью:
   "Открыто".
   - Мои портреты развешены по всему управлению, надеюсь, ребята сразу узнают меня, - пробормотал Сатаров.
   В информационном отделе сидели два дежурных из УВД в мундирах, и ещё двое, в форме службы безопасности концерна. Оба милиционера были из оперативно-розыскной группы, что предполагало их высокую квалификацию, и имели звание лейтенантов. Они, видимо, прочувствовали роль, предложенную Шаталовым - перед ними на столе лежало оружие. Представители концерна, развалившись в креслах, смотрели развлекательную программу.
   Появление посторонних вызвало настороженную реакцию. Узнав Сатарова и Долина, которого им приходилось встречать в коридорах управления, оперативники расслабились. Представители внутренней охраны смотрели с угрюмой неприязнью. По их виду Долин определил, что это не обычная охрана, а натасканные и тренированные исполнители "грязной" работы.
   - Что у вас тут происходит, ребята?! - напористо начал Ладо. - Мы получаем анонимное сообщение, что внутренняя служба безопасности на ваших глазах срывает пломбы МАКНАД с системного блока!
   Все четверо, протестующе жестикулируя, стали отрицать возможность подобного.
   - Вы понимаете, что это может значить?! - с жаром гнул своё Ладо. - Не только концерн лишится информации стоящей миллионы, но и пострадает правосудие!
   - Минуточку, капитан, - рассудительно заметил один из оперативников, - у вас и у нас есть фотосканер панели, так что вы можете выяснить, насколько правы анонимки.
   - Никаких проверок, никаких выяснений, - запротестовал, судя по трём нашивкам, старший в наряде охраны. - Все действия только с согласия Уварова.
   Ладо кивнул Сатарову. На споры времени не было. Сатаров сгрёб охранников, прижал их друг к другу, и негромко произнёс:
   - Помолчите, ребята, мы же не играть сюда, среди ночи пожаловали.
   Оперативники вели себя осмотрительней. Они сообразили, что стратегическое преимущество не на их стороне, да и оснований препятствовать безобидной проверке они не видели.
   Наблюдая краем глаза за манипуляциями Сатарова, Ладо подошёл к залповому принтеру и набрал на панели индекс архивных материалов Вельдмана и Берлинга. Всё это он проделал без участия сознания, но когда исчезло ощущение последнего прикосновения, он почувствовал, что у него бешено колотится сердце. Да или нет? - вопрос, вспыхнувший сотни раз за те доли секунд, которые требовались принтеру на выдачу графической информации на тонкую иридовую полоску. В какой-то миг ему показалось, что уже ничего не произойдёт; его укололо разочарование и, вместе с тем, облегчение. Но вот принтер выплюнул карточку, на которой было проставлено время, и самый краешек, не более двух миллиметров на пять, занимала сжатая запись.
   Ладо посмотрел на часы: 2,57. Сейчас он должен показать результаты проверки фотосканером поверхности панели с пломбами и можно будет покинуть центр. Но когда он уже собирался положить карточку в карман, стало ясно, что он опоздал. В дверях стояли Уваров, Шаталов и за их спинами маячили милиционеры. Этого не могло быть, но это произошло... Покрутив в голове обстоятельства неутешительного финала, Долин должен был признать, что к подобному нападению Уваров готовился тщательно и осмысленно. Как только они направились к ловушке, за ними внимательно следили с самого первого поста.
   Шаталов невольно подметил жадный взгляд Уварова брошенный на руки Долина. "Вот он ящик Пандоры", - подумал он. Ему стало ясно, что предположения Барка оказались безошибочными. Во взгляде Уварова, как в волшебном зеркале, отразились истинные причины смерти Горина. Да, в молниеносно возникшей сцене многие роли становились понятными. Но, увы, действие происходило по ту сторону закона, и он, генерал Шаталов, обязан восстановить порядок. Прохор Петрович мысленно выругал методы ведения дела сотрудниками МАКНАД. За два дня ему уже третий раз приходилось сталкиваться с нарушениями законности. Там, где имелась возможность молчать, он готов был не раскрывать рта, но тут! - Когда на глазах сотрудников научно-технического центра и президента "Сварог", господина Уварова, совершается вооружённое нападение на собственность концерна, тут уж необходимо либо защищать пострадавшего, либо вообще устранять органы правопорядка. Но...
   - Прошу каждого оставаться на своём месте! - произнёс Шаталов, наполняя голос металлическим звучанием. - К вам это тоже относится, господин Уваров! - резко добавил он, видя, что Порфирий Моисеевич продолжает двигаться к Долину.
   - Кой дьявол относится!! - буквально взревел Порфирий Моисеевич. - Здесь орудуют гангстеры под личиной жрецов закона и вы, вы, их пособник, будите командовать мной!!
   Шаталов кивнул оперативникам, и они осторожно взяли Уварова под локти.
   - Меня ещё никто не лишал полномочий по восстановлению законности там, где она нарушается, господин Уваров. Прошу выполнять мои указания!
   Он подождал, пока Порфирий Моисеевич выпустит пар, и продолжил:
   - Я прошу вас, господин президент, распорядиться, чтобы ваши сотрудники проверили - не нанесено ли каких повреждений панели и пломбам системного блока.
   - Всё в полном порядке, никаких повреждений, - после непродолжительно осмотра заявили охранники центра.
   - В полном порядке? - переспросил Шаталов.
   - Да, - подтвердили они.
   - В таком случае, Порфирий Моисеевич, я полагаю, что у вас больше нет претензий к нам? - Шаталов вопросительно взглянул на Уварова.
   - Как?!! - едва не поперхнулся тот. - А информационная карта?! Вы что, считаете, что её можно получить, только взломав пульт?!
   -В таком случае предъявляйте претензии своим сотрудникам, - невозмутимо отрезал Шаталов.
   - Каким сотрудникам?! - взвизгнул Уваров.
   - Тем, которые имеют доступ к кодам компьютера. Эти коды такая же собственность концерна, как и само помещение. Если они проданы - обращайтесь в суд.
   До Уварова дошло, куда клонит Шаталов. Он понял, что в роли разгневанного пострадавшего ничего не добьётся, и переменил тон.
   - Ну, что ж, давайте предположим, что карта подарена нашими сотрудниками и если она собственность фирмы, это легко установить по архивному коду, - начал он.
   - А если его нет в реестре и системе шифров, - подхватил Шаталов, - значит, она не принадлежит вам. Я правильно излагаю суть вопроса?
   - Здесь присутствует одно "но", - медленно проговорил Уваров. - Ведь мы можем выяснить это у самого господина... - он повернулся к Долину.
   - Капитан Долин, - подсказал Ладо.
   - Господина Долина, - закончил Порфирий Моисеевич и выжидательно посмотрел на него.
   Ладо прикинул, что может последовать за любым из его ответов, и решил предложить ничейный вариант.
   - Видите ли, господин президент, - осторожно взвешивая слова, начал он, - для выяснения любого ответа необходимо время. Я, как представитель МАКНАД, имею право доступа к пломбам своей организации, поэтому нельзя сказать, что я появился здесь как грабитель. Ваши архивные материалы нам недоступны по причинам, которые прекрасно объяснил комиссар Шаталов. Но то, что находится в моих руках, в данных обстоятельствах может быть признано предметом, по отношению к которому возможна процедура установления принадлежности. Однако сделать это не так просто. Если я скажу "да", вы потребуете подтверждения, которое нелегко будет проверить, слово "нет", также не соответствует действительности, но здесь уже я попаду в затруднительное положение. Единственная возможность установить истину, пока мы запасаемся аргументами опечатать карту в присутствии нотариуса и поместить её в национальный банк. А специалисты пусть рассматривают доказательства правоты сторон.
   - Есть и другая возможность, - добавил Шаталов, пристально глядя на Порфирия Моисеевича, - воспроизвести прямо сейчас её содержание.
   - Я полагаю, Прохор Петрович, - корректно возразил Уваров, - что этого делать нельзя, пока не установлена принадлежность карты - ведь там могут быть секретные разработки фирмы. Прошу ваших сотрудников остаться в качестве свидетелей, пока не прибудет нотариус и адвокат.
   Процедура оформления гарантии и отправления карты в федеральный Нижегородский банк заняла два часа.
   - А вас, господа, - обращаясь к Долину и Сатарову произнёс Шаталов, - прошу отправиться в управление под арест, пока ваша невиновность не будет доказана.
  
   Барку показалось, что он быстро пришёл в себя. Прямо перед носом он увидел тускло поблескивающую поверхность стартовой площадки. Слева и справа, шаркая по-стариковски, движутся ноги. Ага, обладатель ног тащит его. Его волокут, схватив за шиворот с двух сторон, как мешок. На мешок он похож, наверно, и со стороны, потому что ощущает на себе бесконечные метры клейкой ленты.. Так сколько времени он находился без сознания? - Подбежать, забинтовать - минута, сорок секунд... Потом Лапшин должен дать указания о дальнейших действиях и уехать. Конечно, он не захочет встречаться с Заславским. Значит, провал длился минут пять-шесть. Добивать его сразу не решились - труп не оставишь на военной базе. Конечно, могут сунуть под дюзы и сжечь, но кажется, пока он нужен живым.
   Ноги, шаркающие по обе стороны, прекратили движение - видимо подошли к цели. Воротник выпустили, и Барк плюхнулся вниз, инстинктивно повернув голову.
   - Видал, Сыч, мусорок ожил, - услышал он знакомый голос.
   -Скажи пожалуйста, - процедил другой, - не мент, а высоковольтный изолятор.
   - Простите, комиссар, - прогнусавил первый, наклоняясь к Барку, - но после того, как вы сломали руку неприкосновенной личности, что для вас мы, простые смертные?
   И на голову Барка обрушился тяжёлый удар.
   "Я сломал руку Лапшина", - мелькнула мысль, и тут же рассыпалась на миллион частей. Он погрузился во тьму.
   И опять Барку кажется, что он быстро пришёл в сознание. Он начинает заниматься подсчётами. Сколько же времени он был просто беспомощным телом? Осторожно открыв глаза, он пытается разобраться, где находится. Внутри спейсшатла. Его окружают каскады электронных систем. Он лежит на полу, как рождественский гусь на прилавке, и, довершая сходство, покрыт сплошной клейкой лентой, как целлофановой упаковкой. Ощущается предстартовая подготовка. Голоса... Он узнаёт тягучий голос Могилы. Барку кажется, что из этого голоса можно приготовить жвачку для целой армии потребителей. Похоже, Могиле поручена персональная опёка комиссара. Приближаются ещё два голоса. Один незнакомый, второй - принадлежит Заславскому. Барк открывает глаза. Они подходят, но их не трое - шесть человек, седьмой - Заславский. Барк рассматривает ассистентов генерала. Пять из них находятся в картотеке МАКНАД по делу Храпова. А вот и сам Максимилиан Филиппович.
   - Что с ним делать, генерал? - тянет Могила, лениво поглядывая на комиссара.
   Общение кадрового офицера с колоритными уголовниками вызывало невольную улыбку у Барка, но на неё почему-то никто не отреагировал, и Барк заключил, что улыбка не удалась.
   Заславский пристально смотрит на Барка и отвечает на вопрос Могилы:
   - Оставьте здесь. Сделайте инъекцию и развяжите руки, иначе при перегрузке порвёт мышцы.
   - Я бы не рискнул развязывать его, - опять тянет Могила. - Взглянули бы вы, что он вытворяет, когда на нём ничего нет.
   Чухонь хмыкнул, но под пристальным взглядом Храпова Могила и Чухонь умолкают.
   - Он мне нужен живым и целым, - твёрдо говорит Заславский, - или совсем не нужен. При необходимости - стреляйте.
   Барк понял, что его вопрос решён и Заславский сейчас уйдёт, но с ним необходимо поговорить ещё до старта. Он зовёт: - Борис Фёдорович, - но не произносит ни звука. Очевидно оттого, что лицо залито кровью, не видно, что он открывает глаза. Барк пытается позвать ещё раз, издавая унизительно слабый, нечленораздельный звук.
   - Смотри-ка, мент очухался! - удивлённо воскликнул Сыч. Наверно среди прочих он самый нежный.
   Храпов бросил на него молниеносный взгляд - дескать "заткнись!", но Заславский вернулся. Подошёл. Встал над Барком.
   - Странная встреча, не правда ли, комиссар?
   "Специалист по части сохранения тайн, - вспомнил Барк, - а вот раскрывать их ты не умеешь".
   Некоторое время Заславский спокойно рассматривал комиссара.
   "И этот научился владеть собой, - иронически подумал Барк, - человеческое сострадание превратилось для него в условие игры". Он сделал глотательное движение и хрипло прошептал:
   - Мне необходимо сказать вам несколько слов, - хотелось бы говорить погромче, но не получалось. От ударов и электрического разряда состояние было бы иным. Наверно ему вкатили большую дозу наркотиков.
   - Несколько слов? - переспросил Заславский. - Несколько, - утвердительно подчеркнул он, - на большее нет времени.
   - Пусть нас оставят наедине.
   - Ни к чему.
   - Я знаю, что вы не поверите мне без доказательств, но пока мы на земле, я могу сделать это.
   - Доказательств чего?
   - Что вас используют.
   - Факты?
   "С фактами мы оба опоздали", - подумал Барк. Похоже, не только он, но и генерал Заславский оказался под надзором банды Храпова. Но как объяснить, что "боевое сопровождение" присутствует для уничтожения улик и пресечения возможности получить достоверные сведения по пресловутому проекту "Лотос" - у генерала необходимо поддерживать иллюзии в отношении его собственных возможностей. Но всё это нельзя произнести вслух, поэтому Барк спрашивает:
   - Вас не заинтересовал вопрос, почему я оказался здесь?
   - Вы мне нужны, - ответил Заславский. - Я объяснил это своим людям - и вы здесь.
   "Видимо желание получить своё слишком велико, раз ты позволяешь так водить себя за нос", - подумал Барк.
   - Хорошо, - говорит он, - вы потом объясните, зачем я понадобился вам, а сейчас проверьте то, что ещё можно проверить - свяжитесь с КП и они расскажут вам много неожиданного.
   - Например?
   - Что сюда я приехал в обществе Лапшина.
   - Ну, ну, Давид Данилович, не стоит увлекаться. Лапшин, достаточно загруженный человек и не будет кататься даже в обществе такого известного комиссара как вы, тем более, для того, чтобы разрушить свои же планы. Но главное - для проверки потребуется задержать старт.
   - Да стартуйте, стартуйте, Борис Фёдорович, но ведь ответ на мои вопросы может сделать ненужным и сам полёт!
   - Я относился к вам с большим уважением, комиссар, и не предполагал, что вы можете так дёшево блефовать.
   - Что за ерунду вы несёте?!
   - Вы узнаёте вот это? - Заславский показал Барку предмет, величиной с горошину.
   Да, Барк знал, что это за предмет. Радиомаяк. Маленький как пилюля, но его невозможно потерять, так же, как и того, кто его носит. Простейшее устройство. Он не называет место, но на огромное расстояние раздаётся "пи-пи-пи". Поэтому Храпов и появился так быстро там, где находился Лапшин. Маяк невозможно обнаружить не имея схему его же излучения. Он состоит из двух сфер, ячейки которых накладываются друг на друга и издают сигнал, который может попасть только в такую же приёмную ячейку. Барк мог предположить, что маяк имеется у Лапшина, но не думал, что его подсунут в качестве собственного маяка Барка. Разумеется, сейчас Заславский не будет проверять факты, он считает, что
   необходимо ускорить старт; по его мнению, на то место, откуда доносится "пи-пи", придут те, кто остановит корабль.
   - Да, мне известно назначение этого предмета, - устало ответил Барк, и ему не хочется больше ничего добавлять к сказанному.
   - Но это не ваш маяк, - иронически произносит Заславский, - вам его подсунули. Тот же Лапшин, с которым вы на досуге прогулялись к челноку.
   Одна надежда, что кто-нибудь из головорезов Храпова не выдержит и фыркнет. Но команда вышколена отменно. Они понимают иронию генерала и разделяют её.
   - Всё ясно, Борис Фёдорович, - с трудом произносит Барк, - мне остаётся надеяться, что вы согласитесь получить факты в более безопасном, на ваш взгляд, месте.
   Так он говорил, но уже считал эту надежду призрачной. Сложный и неясный вопрос мог решиться только на очной ставке Лапшина и Заславского. Генерал мог поверить записи, полученной от Лапшина в бункере. А сейчас как объяснить, что интересы изворотливого депутата имеют свои собственные правила игры, в которой Заславскому отведена роль подсадной утки или козла отпущения.
   - У нас, действительно, ещё найдётся время для беседы, Давид Данилович, - генерал холодно посмотрел на Барка и добавил, обращаясь к Могиле: - Инъекцию и развяжите его.
  
   Для Ивана Адамович прыжок Барка оказался полной неожиданностью. Он почувствовал острую боль в руке, но не потерял сознания. Упав, Барк подмял под себя Лапшина, и тот лежал, выглядывая из-под комиссара и наблюдая, как подбегают его подчинённые. Храпов с "кальмарами" сняли Барка, освободили Лапшина, и пока Максимка поднимал Ивана Адамовича, братва усердно обрабатывала бесчувственное тело поверженного "мента". В удары вкладывалось всё, что накопилось за два года и последние полчаса. Воздух наполнился восклицаниями: "Сука! Гад! Падла позорная!" и сопровождавшими эти вопли чавкающими звуками ударов.
   - Останови своих волчат, Максимка. Свяжите Барка, доставьте на корабль, - Лапшин поморщился и улыбнулся. - Сейчас всё это мы себе на пользу перевернём. Хорошую развязку приобретают приключения.
   Он опёрся на Храпова.
   - Отведи меня в санчасть. Голова кружится, да и руку больно.
   В санчасти руку Лапшина зафиксировали пенопластиком, и он сразу же вызвал полковника Рябцова.
   - Объяснять пока ничего не могу, - начал Лапшин, - но сам видишь - дело круто заварилось.
   Он кивнул на сломанную руку.
   - Скажу одно: дело большой государственной важности и строжайшей тайны. Утром тебя облепят журналисты. Расскажи им, что ребята с твоего КП едва отбили депутата Лапшина у комиссара МАКНАД Барка со товарищи. Подготовь что-то убедительное для любопытствующих. Да смотри, ничего не перепутай, - цыкнул Лапшин, видя, что полковник пытается что-то спросить.
   - Иди, - повелительно отрезал Иван Адамович и задумчиво поглядел на Рябцова, который неуверенно развернулся и направился к двери. - Впрочем, постой. Я вижу, тебя сомнения гложут. Ладно. Послушай. Может, что поймёшь.
   Лапшин по правительственной связи вызвал генерала Чарова.
   - Вячеслав Харитонович, ты, поди, до сих пор ломаешь голову над моей просьбой - дескать, куда это депутата понесло?
   - Да нет, что вы, Иван Адамович, - неуверенно возразил Чаров, хлопая заспанными, припухшими глазами.
   - Не буду тянуть, успокою твою совесть, - он показал на сломанную руку. Вот видишь - едва отбили ребята на аэродроме Истомино.
   - Иван Адамович, что случилось?! Может быть срочная помощь требуется?! - закудахтал Чаров.
   - Да я к тебе не с этим, - морщась от боли, продолжил Лапшин. - Помощь, однако, требуется. Так вот, Вячеслав Харитонович, бланки твои пошли на спасение человеческих жизней. Очень важных свидетелей удалось вырвать у... а впрочем, это долго объяснять. Завтра узнаешь из сообщений. Дело же вот какое: На базе МАКНАД, в Старой Пустыни, защищают от возможного, да что "возможного" ?! - их наверняка бы уничтожили, если бы мои ребята опоздали. Так вот, они защищают двух важных свидетелей - Пицына и Фалду. Посылай-ка туда своих ребят и бери под федеральную защиту свидетелей. Стой, стой. Не спеши, - замахал Лапшин здоровой рукой. - Там всё заминировано. Сейчас я договорюсь со своими, чтобы они вас встретили, а то ещё перебьёте друг друга. Езжай сам, часа через полтора. За это время получишь кой-какие материалы с разъяснением... Ясна суть? - поинтересовался Лапшин.
   -Ясно, - с облегчением ответил Чаров. - А то, понимаете, плохо, когда туман в голове.
   Генерал исчез с экрана.
   - Ну, вот так, - сказал Иван Адамович, строго глянув на Рябцова. - Теперь иди.
   Лапшин с удовлетворением перевёл взгляд на Храпова.
   - Ну, Максимка, дуй в челнок. Комиссара держи в живых, да не упусти. За генералом гляди в оба. Если что - мы их лбами стукнем. Шифры связи возьмёшь те же, что и на базе МАКНАД; да напомни Заславскому, что контакт с Землёй только через меня. Ну, давай, а я на твою машину - там связь хорошая.
   Храпов уже было пошёл, когда Лапшин загадочно улыбнувшись, пальцем остановил его.
   - Впрочем, постой-ка. Подарочек от меня комиссару подсунешь.
   Он расстегнул штаны и слегка присел.
   - Не смотри, Максимка, поди самому не нравится, когда надзиратель в очко заглядывает.
   Иван Адамович распрямился, вытер платком руки и крохотный шарик. Платок бросил в урну.
   - Скажешь генералу, что из комиссара достали. Значит, за вами идут по пятам, - и он жестом снова отпустил Храпова.
   Несмотря на боль, Иван Адамович отказался от помощи. Сев в машину, он сразу же связался со своими на базе МАКНАД.
   - Боренька, - произнёс он, когда на экране появился начальник его личной охраны Рогов, - томиться вам не долго. Через часок передадите свидетелей сотрудникам ФСБ. Приедет сам Чаров, так что не обознаешься. Девку к этому времени убери. Двум кретинам сделай внушение - пусть говорят, что комиссар угрожая смертью потребовал от них очерняющие меня показания. А потом пусть молчат; как дальше вести - я их сам заряжу.
   И Иван Адамович вызвал "чайку" с девочками.
  
   Для Барка в шатле не предусмотрено стартового кресла и ускорение придётся переносить на полу. Он ощущает укол, который Могила вгоняет через ленту в правое плечо. Мысли начинают беспомощно барахтаться в омуте тьмы, но он ещё что-то понимает. Корабль вздрагивает, и первые импульсы полёта Барк воспринимает так, словно лежит на обнажённом сердце гиганта. Нарастающая тяжесть терзает и рвёт его тело на части. Какой-то закоулок сознания ещё сохраняет волю, продолжая бороться с уносящимся в небытие телом, и вот, последняя мысль, вовлечённая в водоворот боли, меркнет и исчезает. Но мысль эта, словно озаряет само физическое небытие: "Что остаётся во мне, когда исчезает тело?" - Она побуждает последующую работу сознания. На него наплывают картины прошлого. Появляется остров святого Франциска, где находится учебная база МАКНАД. Вот зал школы рукопашного боя, напоминающий дзен-до. Барк, как и все ученики мастера, входит в зал одевая гийе, с принадлежащим ему красным поясом, обшитым золотом, и делает традиционную гитсу. Риндзай сидит, отвернувшись к стене. Барк терпеливо ждёт, когда мастер обратит на него внимание. Учитель молчит. Мастер может учить и молчанием, но когда он говорит, его слова подобны гранёным алмазам... И снова сознание блуждающее в воспоминаниях возвращает его на остров. Риндзай говорит: "Мы отобрали вас, скрупулезно изучая биографию каждого с младенческих лет. Мы изучили ваших родственников и тех, с кем вы вступали в общение. Вас доставила сюда бдительная компьютерная система, но вы должны знать, что это ваш собственный выбор. С настоящего момента кончается ваше европейское образования. Здесь вы найдёте то, к чему готовы, но ещё не сделали объектом своего сознания. В этом зале живёт дух Будды, это царство свободы. Будда постоянно напоминает вам, что в маленьком и беспомощном теле есть свет мировой гармонии. Ничего нового вы не услышите, просто я верну вам доверие к сознанию и телу. Добро и зло не находится где-то снаружи. Силы тьмы и света - символы внутреннего выбора человека, выбора, потому что как бы ни была предопределена жизнь, в момент совершения выбора человек в нём свободен. Свобода - в постоянном ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.
   Есть много путей освобождения. Грубо они разделяются на статическую и динамическую медитацию. Я дам один из вариантов последней. Вы - воины. Ваша свобода в победе над страхом смерти. Ваши дела будут подобны Свету для всех, кто способен видеть и слышать Правду".
   В Барке ещё звучат эти слова, когда сознание обретает иной план, перемещаясь в реальность. Сейчас ему легче. Тело успокаивает размеренная вибрация движения. Итак, он на борту спейсшатла-200. Челнок используется, главным образом, для рейсов к сырьевым планетам, как грузовой автомат, но он приспособлен и для полёта с экипажем. Барку хорошо известно устройство космических челноков этой серии. Вся новейшая российская техника тщательно изучалась в МАКНАД.
   Барк открыл глаза. Перед ним сидели двое - Могила и Сыч. Сзади, наверно, тоже кто-то есть. Сыч смотрел на Барка, и комиссар ожидал услышать традиционное: "Смотри-ка, мент очухался!" Но Сыч, видимо усвоив урок Храпова, только толкнул в бок Могилу и кивнул в сторону комиссара. Тот поворачивает голову с флегматичным высокомерием, и возвращает взгляд на экран, где разгораются страсти популярной серии " Проклятие чудовища Горбигона". Глаза Сыча начинают бегать от комиссара к экрану. С этим всё ясно, наверно Храпов ценит его за бдительность. Если Сыча напугать, он наверно, неделю не сомкнёт глаз. У этого трусливого пернатого, однако, кровавая биография. Происходит это, вероятно, от странного сочетания - трусости и отсутствия воображения. Трусость Сыча следствие не естественного для человека страха, а подозрительности и физиологической неспособности мобилизовать волю. Трусость порождает мгновенную злобную реакцию, которую нормальному человеку трудно прогнозировать. Храпов использует его там, где Сыч может безнаказно проявлять садизм. Могила - тупой и самодовольный. Типичный представитель среднего звена. Он беспрекословно подчиняется своему шефу. Фигура Храпова, непосредственно доказавшего своё личное превосходство - вот тот предел, который в состоянии усвоить воображение Могилы. Он обладает незаурядной силой, хорошей реакцией и профессионально владеет своим ремеслом. Этого достаточно, чтобы он не мог допустить, что есть кто-то ещё, кроме его шефа, способный превзойти его достижения, а, значит, и ум. К сожалению, отметил Барк, эта разрушительная человеческая мутация всё более и более становится обычной среди социальных типов общества, а их сознание - всё более обособленным.
   На экране прошёл блок рекламы. Могила повернулся в сторону комиссара и прогнусавил:
   - Шеф, пациент уже пару минут чистит пёрышки. Можешь доложить генералу. По виду он созрел для переговоров.
   Заславский появился через минуту и Барк делает вывод, что тот находился рядом, в рубке пилота.
   - Ну вот, Давид Данилович, у нас имеется время для спокойного разговора.
   "Спокойного", - иронически подумал Барк. Пока он находился без сознания, его приковали, одев кольца на шею и ногу, и пропустив цепь через отверстие в ребре жёсткости. Опасный зверь посажен на цепь. Послаблений в режиме содержания не предполагается. Однако, генерал заметил, обращаясь к Могиле:
   - Андрей Геннадиевич, дайте комиссару пить.
   Могила с подчёркнутой готовностью выполнил указание. Он заботливо сунул в рот Барку трубку. Сколько ролей! - и палач, и надзиратель, и процедурная сестра, и, наконец, сестра милосердия.
   Жидкость придаёт подвижность голосовым связкам и относительную бодрость телу. Барк невольно потягивается, хрустя суставами, и привалившись к перегородке, спрашивает:
   - Так вы говорите "время"? В некоторых отношениях оно потеряно для вас безвозвратно.
   - Это несерьёзно, Давид Данилович. Вы начинаете слишком напористо. Вы стремитесь подвести меня к своей точке зрения, исподволь навязывая внутреннюю логику. Это скорее политика и психология, а нам требуются факты. Давайте попробуем отойти чуть-чуть в сторону и поговорить вообще, обо всём и ни о чём... Я много слышал о вас и предполагал, что буду иметь дело с твёрдым материалом. Даже по первой встрече вы произвели на меня сильное впечатление.
   - Но на деле относитесь ко мне как к слюнтяю, лгущему ради спасения шкуры.
   - Да нет. Просто когда находишься в сферах риска, не до тонкостей и вежливости. Мне кажется, что вы переходите границы дозволенного.
   Барк представил внутренние контуры разговора, которые поведёт Заславский. Сомнения у него имелись и без Барка, Но Барк ещё раз потревожил больное место. Заславский будет прощупывать аргументы комиссара, не забывая, что у них разные цели и разное восприятие одних и тех же фактов.
   - Вы, Борис Фёдорович, высказали одно правильное предположение, но у вас не хватило здравого смысла дотянуть его до конца.
   - Интересно, какое же?
   - То, что маяк мне подсунул Лапшин.
   - Некоторое время Заславский размышлял, глядя поверх головы Барка.
   - Пожалуй, я расскажу об одной детали, Давид Данилович. Сейчас, в ваших руках, она бесполезное оружие... Вообще-то, я хотел заполучить вас. Я старался не пропустить деталей развивающихся событий и понимал, что рано или поздно вы раскроете все карты нашей игры. Чтобы нейтрализовать вас, я хотел заполучить вас как союзника, или, даже как пленника. Последнее оказалось возможным. Но выловить вас, разумеется, не просто. Я старался, чтобы вы сами пришли ко мне. Кто же лучше всего мог направить вас в мою сторону? - Конечно, Лапшин. Иван Адамович помогал мне забрасывать на вас невод, Давид Данилович.
   Заславский мечтательно вздохнул и поднял взгляд ещё выше.
   - Но в вашей версии роль Лапшина несколько преувеличена.
   - Да у меня нет никакой версии, Борис Фёдорович, я просто хотел рассказать, что произошло перед стартом.
   - Интересно... Вы преследуете свою выгоду, излагая свою "правду", Максимилиан Филиппович имеет свою "правду" насчёт событий перед стартом. Но я склонен считать, что оснований ввести меня в заблуждение у Максимилиана Филипповича меньше, чем у вас - ведь мы связаны с ним одним делом, и мой проигрыш станет и его проигрышем. Но я всё же послушаю, что вы хотели сказать.
   Заславский опустил взгляд на Барка.
   - Один вопрос.
   - Прошу.
   - Вы хотите знать кто такой Храпов?
   - Я знаю. Храпов - наёмный профессионал. Неважно, что он должен отбывать наказание. Или, по-вашему, мне следовало обратиться в армейскую разведку для выполнения заданий противоречащих присяге?
   - Ну, ну. Давайте-ка, уж лучше я расскажу о своих приключениях. Слушайте внимательно. Что-то вы можете знать, что-то окажется новым. - Барк облизал губы. Во рту все еще было сухо, - Начну с самого начала.
   Изложение событий, сейчас, как бы со стороны, даже сам Барк воспринимал с некоторым недоверием. Действительно, всё ли это произошло с ним? Он начал с убийства Горина. Борис Фёдорович слушал внимательно, иногда одобрительно кивая какому-то техническому действию следствия, иногда снисходительно улыбаясь. Храпов подвинулся поближе, напряжённо вслушиваясь в каждое слово комиссара. Ему, подумал Барк, не менее важно знать детали происходящего, потому что Храпов может превратиться в ненужный мусор, который выметают с опустевшей сцены. К тому же цербер Лапшина присматривал за генералом, в соответствии тайными указаниями своего хозяина. Какие это указания, Барк не мог уяснить до конца, но ему было ясно, что часть откровенности придётся опустить. В присутствии Храпова она могла оказаться опасной, не только для него, но и для генерала Заславского. Ему хотелось бы определить черту, за которой Храпов превращается в противника генерала, но и в этом случае он не превратиться в союзника комиссара. Но убрать того и другого Храпов не может, от такого шага его удержит неспособность управлять космическим кораблём. Да и об остальных членах банды можно с уверенностью сказать, что никто не сможет составить навигационную карту, чтобы перевести корабль на автоматическое управление. Такому в Бутырках не учат.
   - Ай да Давид Данилович, ай да комиссар! - воскликнул Заславский, когда Барк дошёл до рассказа о том, как он умыкнул "неприкосновенную личность". - Ну, это вполне по-нашему, по российски! Только в русских сказках Иванушка-дурачёк сохраняет славу благородного героя даже после того, как добивает своих противников или что-то ворует у них. Для Давида, значит, тоже все методы хороши! Но ведь это не праща закона. Вы хотите повергнуть Голиафа, превращаясь, в сущности, в того же Голиафа. Вот от вас Господь и отвернулся, - рассмеялся Заславский. - Как же вы практически собирались использовать незаконно добытый на нашу компанию компромат?
   - Йоги говорят, что путь к Истине подобен тропе, по сторонам которой растут цветы.
   - Насколько я помню, Патанджали разъясняет, что можно наклоняться и срывать цветы, но тогда будешь дольше идти к цели.
   - Я не наклоняюсь к ним, я стараюсь разглядеть тропинку, которая находится внутри.
   - Ну, спасибо, Давид Данилович, что отнесли нас к цветам, а не к чему-либо менее приятному. Мне кажется, что это по душе даже Максимилиану Филипповичу, - заметил Заславский, видя, как Храпов фыркает в ладонь.
   - Вы ведь тоже что-то ищите в этой жизни?
   - На Бутырской параше, - не удержался Могила.
   Храпов грозно глянул на него, и Могила подавил, вылетевший было смешок.
   - Мы немного отвлеклись, - продолжил Заславский. - Незаконные действия изолировали вас от родной стихии, вы действовали на свой страх и риск. Сейчас вы можете уяснить, насколько приемлем такой риск. Так что бы вы могли сказать в данный момент в своё оправдание?
   Заславский пытался сформулировать вопрос так, чтобы понять, являлась ли неудача Барка чем-то запланированным, или он пренебрегал в расчётах возможностью подобной развязки. Генерал понимал, что Барк не из тех, кто рискует очертя голову.
   - Да ничего. События развивались стремительно и подгоняли меня. Но логика от этого не меняется.
   - Что вы понимаете под логикой?
   - Я знал, что получу от Лапшина сведения позволяющие задержать ваш вылет. А после могла появиться возможность свести коны с концами.
   - М-да. А видите, что получилось? Такой прокол также в рамках вашей логики?
   - Да.
   - Где же её позитив?
   - Хотя бы вот эта наша беседа, - улыбнулся Барк.
   - В собираетесь обратить меня в свою веру?
   - Я не миссионер, Борис Фёдорович. Если говорить сравнениями, я делал ставку не на вашу душу, а на вашу алчность. Берлинг подсунул вам стеклянные бусы.
   - Ничего. Я ведь никому не отдавал своего золота.
   Заславский задумчиво посмотрел на комиссара.
   - Мне кажется, что в последний момент логика подвела вас. Вы накопили внутри себя большой объём обвинительного материала, и он может исчезнуть вместе с вами. Вы же понимаете, я могу не только пугать смертью, но и убить по-настоящему.
   Замечание Заславского совсем не понравилось Барку, и не потому, что было угрозой - прервалась призрачная нить контакта. Может быть, генерал имел нечто такое, о чём Барк просто не догадывался?
   - Ну, здесь вопрос переходил в область моральных и общечеловеческих ценностей, - ответил он. - Если вы обладаете ими, то лучше не выставлять наружу. Вы знаете, всегда могут возникнуть обстоятельства, которые невозможно учесть. Например, сейчас в нас может попасть метеорит. В моей работе риск - это некая постоянная величина. А безделье иногда может иметь более тяжкие последствия, чем преступление.
   - Говорите, преступление? А кто же может обвинить вас?
   Барк улыбнулся.
   - Давайте облегчим душу, Борис Фёдорович. Законы кармы легко просматриваются. Вы заметили, что зло всегда наказывается? Маленькое - законом, большое - историей. Возмездие может жить и в самом человеке и освободиться от него невозможно. К сожалению, сознание неизбежной наказуемости зла человек может пронести от пелёнок до глубокой старости, но поступать так, словно не подозревал об этом. Да, Борис Фёдорович, человек удивительно глуп, он стремится обмануть себя, он не хочет признавать самое очевидное - смерть. Человеку дан разум, а он опирается на животные инстинкты, не желая эмоции и инстинкты переносить в область сознательного.
   - Я напоминаю вам животное? - иронически поинтересовался Заславский.
   Могила осклабился, Храпов холодно улыбнулся, Сыч злобно фыркнул. Вопрос касался их в большей степени.
   - Боже упаси, Борис Фёдорович! Я ведь не Судья. Такие вопросы я могу ставить только перед собой, так что и вы, уж сами у себя спросите. Добро и зло - не арифметическое уравнение, Адам и Ева виновны не в том, что съели яблоко, а в том, что хотели служить своему эгоизму.
   - Слушать вас одно удовольствие, Давид Данилович, но это не наш случай. Мы по-разному воспринимаем окружающее и поэтому живём в разных мирах. В мире, в котором живу я, непонятна логика вашей философии, в лучшем случае, понятна лишь её красота.
   - Мы же в одном измерении, Борис Фёдорович. Что же это за мир такой? Христос говорит: "Имеющий уши да слышит!" Человеческая Истина - для человечества.
   - Я рос в семье священника и хорошо знаю, что об общечеловеческих истинах больше всего говорят фарисеи. Им же Христос и сказал: "Не мир я принёс, но меч!"
   От непонятного разговора Могила и Сыч готовы были впасть в сон. Храпов пытался что-то уяснить для себя и зорко поглядывал то на Барка, то на Заславского. Видимо убедившись, что никакого шифра тут нет, он успокоился и начал клевать носом.
   Заславский вздохнул.
   -Уваров говорил, что для своих сотрудников вы стали чем-то вроде жизненной идеи, а они для вас?
   Барка насторожил резкий переход к другой теме и тон, который сопровождал эти слова.
   - К чему вы клоните? - спросил он с подозрением.
   Сонливость Храпова, Могилы и Сыча как рукой сняло. Они почуяли, что в воздухе запахло грозой.
   Заславский издал ещё один короткий вздох.
   - Должен огорчить вас, Давид Данилович. С частью ваших сотрудников придётся расстаться ещё сегодня, - он устало прикрыл глаза и продолжил, едва шевеля губами: - Это те люди, которые работают с экспертизой Бетта-Гильберта. Лаборатория не защищена от сверхвысоких температур, СШ-200 пройдёт рядом с ней.
   По телу Барка пробежал озноб.
   - Вы в своём уме, генерал?
   - В своём. Я расскажу вам о превратностях случая и диалектике добра и зла, - Заславский говорил тихо, не меняя интонаций. - Извечный вопрос - какую цену мы можем платить для достижения цели. Так вот, скажу вам, что вопрос существует до тех пор, пока мы рабы абстрактных категорий морали. Великий разум природы не знает таких делении. Цветы просто погибнут, если их не удобрять навозом. Я рассматриваю явления, опираясь на их конструктивные свойства. Сейчас вы рассказали мне то, что вносит коррективы в разработанную мной схему действий. Одно из изменений касается лаборатории. Ваши люди сделали своё дело - заронили сомнения у тех, кто имеет отношение к проекту. Этим исчерпывается их функциональная роль, но появляется другая - они превращаются в источник нежелательной информации, не в цветы, а в перегной. Поэтому я должен их уничтожить. Вот так ваши сотрудники становятся издержками производства и жертвами ВАШЕГО ДОБРА.
   Заславский поднялся и посмотрел на Барка.
   - Жизнь входит в норму, Давид Данилович. Час поэзии закончился, начинается проза.
   Он повернулся и вышел. "Профессионалы" сидели слегка озадаченные. Результаты были для них вполне привычными и вполне подходящими, но это был не их метод работы. Они напоминали должников, неожиданно получивших известие о смерти своего кредитора.
  
  
   Скрупулезно доведя до завершения процедуру по сохранению информационной карты, Шаталов возвращался на рабочее место. Он ехал по пустынным улицам Нижнего, чувствуя, что голова его раскалывается от напряжения, но у него даже не появилось соблазна свернуть домой и отдохнуть пару часов. Не мог же поступок Долина быть следствием мальчишеского экстремизма. Шаталов насмотрелся на работу капитана и знал, что его ум работает безупречно.
   Войдя в кабинет, он сразу же попросил пригласить к нему арестованных. Ночью давала шанс поговорить спокойно, с началом дня всё могло измениться, даже возможность встречи ничем не гарантировалась. Прохор Петрович подождал минут пять. Арестованные не появлялись. Он связался с дежурным по управлению и спросил, почему не выполняется указание.
   Майор Ляляев поднял на генерала удивлённый взгляд.
   -Капитана МАКНАД Долина и лейтенанта Сатарова поместили во внутреннюю тюрьму на Воробьёвке. Минут через пять-шесть их привезут сюда.
   - Выясните, кто отдал распоряжение отправить их туда, - взгляд Шаталова потемнел от гнева.
   Тюрьма на Воробьёвке была местом совместных интересов ФСБ и МВД. Формально территория относилась к службе безопасности; в щекотливых случаях, каким мог оказаться этот, формальное могли сделать основой фактического, отмахнувшись от основ достигнутых договорённостей.
   Прошло несколько минут. Долина и Сатарова не было, но на экране снова появился майор Ляляев.
   - Докладываю, господин генерала: Прибывших в следственный изолятор арестованных встретил полковник Щёлков с циркуляром, в котором отмечалось, что арестованные представляют общий интерес для ФСБ и УВД, и должны находиться во внутренней тюрьме на Воробьёвке. Я передал дежурному ФСБ ваше требование. Он ответил, что может удовлетворить его, только в отношении Сатарова - Долин не является гражданином России, и его перемещения находятся вне компетенции дежурного.
   - Где Сатаров?
   - Через минуту будет у вас.
   Шаталов выключил связь. Сюжет крепчал. Разбираться с Щёлковым немедленно ему не хотелось, он ещё успеет это сделать. Прежде всего, следовало узнать, как Сатаров попал к Долину и что толкнуло их на отчаянные действия. Он видел Сатарова на базе МАКНАД во время последнего разговора с комиссаром Барком. Прохор Петрович получил сообщение от Барка уже находясь дома. До сих пор у него в ушах звучали слова свидетелей, обвинявших Зацепина и опознавших Колобова. Начальником смены в управлении оставался Щёлков. Шаталов вызвал его и отдал распоряжение об аресте бежавшего из тюрьмы Колобова. В отношении Зацепина можно было применить оперативное задержание, но только основанное на аргументах следствия и свидетельских показаниях, чтобы прокуратура сразу же могла подтвердить законность действий. Не успел он заснуть, как в два часа ночи его разбудил Уваров, бледный, трясущийся, и обрушился с требованием немедленно прибыть в научно-технический центр концерна "Сварог".
   - Сейчас там начнётся такая кровавая бойня, что предыдущая покажется игрой в салочки. В центр незаконно проникли Долин и Сатаров, - кричал Порфирий Моисеевич.
   Это был аргумент. Прохор Петрович отдал распоряжение оперативной группе на выезд, а сам бросился к машине, одеваясь на ходу. Без его личного участия не могло произойти изменений в порядке охраны бигмэйнфрейма; это твёрдо усвоили те, кто должен был следить за неприкосновенностью панели. Но откуда взялся Сатаров? Можно было понять Долина, который, конечно, хотел бы завладеть материалом, оставленным Гориным, но при чём здесь Сатаров? К тому же он совсем недавно видел лейтенанта на базе Мария Марабелла, вместе с Барком.
   - Давай, Артур Керимович, выкладывай, - потребовал Шаталов, как только Сатаров вошёл в кабинет.
   Но лейтенант, видимо, не разделял его нетерпения. Он сел на предложенное кресло, внимательно посмотрел на комиссара и пожал плечами.
   - А что выкладывать, господин генерал, вы ведь лучше меня знаете, что происходит.
   "Понятно, - подумал Шаталов, - Артур зачислил меня в лагерь своих врагов". Это было неприятно, но лейтенант видимо имел основания для такого предположения.
   Шаталов вздохнул и произнёс:
   - Артур Керимович, не будем играть в прятки. Я отлично знаю, как место должностное, превращается в место доходное, но ваше столкновение с Уваровым и моя позиция - не тот случай. Тебе придётся довериться мне и быть откровенным. Дело принимает скверный характер.
   - Так ведь с вашей подачи, - вызывающе произнес Сатаров.
   - Что ты имеешь в виду? - терпеливо поинтересовался Шаталов.
   - Зачем вы отдали свидетелей в ФСБ?
   - Как отдал?!
   - Вы что, не знаете? - в свою очередь удивился Сатаров, поглядывая в то же время с сомнением на генерала.
   "Разбирательства не избежать", - подумал Прохор Петрович и пригласил начальника смены Щёлкова.
   - Родион Семёнович, мы говорили с вами об обеспечении защиты свидетелей?
   - Да.
   - Вы выслали наряд?
   - Нет, Прохор Петрович. ФСБ назвало дело по покушению на Уварова связанным с защитой научной тайны и государственных интересов. До особого распоряжения они делают его областью совместного ведения. Они же потребовали всё, связанное с концерном "Сварог", пропускать через предварительную консультацию. На основании этих требований я, кстати, распорядился направить Долина и Сатарова во внутреннюю тюрьму на Воробьёвке.
   - Начинается, - пробормотал Шаталов.
   - Что вы говорите? - переспросил Щёлков.
   - Переговоры с ФСБ велись официально?
   - Да, в обычном порядке, по указанию генерал- майора Чарова.
   Шаталов отключил связь.
   - Теперь давай, Артур Керимович, что произошло? Я видел тебя на базе, когда разговаривал с комиссаром.
   "Хуже быть не может", - подумал Сатаров, но решил не говорить, что Шаталов разговаривал с Барком в записи.
   - В общем-то, это было не ФСБ, а какие-то наёмники с нормальными документами. Инспектор Пицын как увидел их, закричал: "Голландцы!"
   - И ты молчишь! - Шаталову захотелось тряхнуть Сатарова, но вместо этого он произнёс: - Это они организовали покушение на Наталью Ильиничну. Банда Храпова. Как они попали к вам?
   - Они появились с документами ФСБ, да и от вас было получено подтверждение, что охраной займётся ФСБ. Я говорю Наташе, что всё слишком быстро и подозрительно, и посмотрю со стороны. Есть у меня такая возможность на базе, - сконфужено добавил лейтенант. - Дальше всё происходило очень быстро, я только успел крикнуть Наташе: "Свидетелей - в подвал!" Там нельзя было не выйти, не войти. Они, по мере продвижения, минировали подряд все входы и выходы. Я видел, что Наташа не успела освободить Пицына и Фалду, когда четверо нападавших ворвались к ним. Тут Пицын и закричал: "Голландцы!" Наташа прыгнула... Такого я не видывал - сбила нападавших, всех, четверых, и успела спрятаться в душе спортзала. Её дверь стережёт Прокруст - тренировочный робот. Больше ничего не видел - они поменяли коды связи. Рваться к Наташе вряд ли станут. Они обложат её минами и взорвут.
   - И ты решил, что спасти её может только Долин?
   - А что я ещё мог решить?
   - Почему же вы не вернулись на базу?
   - Долин сказал, что расшифровывать коды связи придётся не менее суток, без них атаковать невозможно - взорвёмся на минах. Единственная возможность, сказал он, вытащить на свет Божий всю шайку. Он считает, что Горин оставил послание, в котором указаны все фамилии и планы. Если послание достать, они сами поднимут лапки.
   "Плевать на свидетелей, они, наверно, уже получили своё, но Наташу надо спасать", - подумал Шаталов.
   - Вы пробовали вернуть Барка?
   - Долин обшарил весь эфир, комиссара нигде нет, - ответил Сатаров.
   - Попробую узнать, что происходит в ФСБ, - пробормотал Шаталов.
   Через линию правительственной связи он вызвал генерала Чарова. К удивлению, Чаров находился в областном управлении, в своём кабинете, в мундире, и даже со знаками отличия.
   - Ты что ж делаешь, генерал хренов, - желчно начал Прохор Петрович, - тебя, что, на корню купили?! Вырываешь у следствия свидетелей руками бандитов. Ты кого охраняешь, государство, или тех, кто готов тебе платить?!
   Однако на Чарова эмоциональная атака Шаталова не произвела впечатления.
   - Тихо, тихо, Прохор Петрович. Не шуми. Давай разберёмся, - он поднял руки, как бы призывая Шаталова сесть и успокоиться. - Во-первых, моя совесть чиста, а вот с твоими свидетелями не всё чисто.
   - Давай факты, или моим следующим шагом будет обращение к президенту или директору МАКНАД Брендтону.
   - Начнём по порядку: Вчера, недалеко до полуночи, ко мне обратился депутат Лапшин и сказал, что необходимо спасти важных свидетелей, что он не мог ждать и послал своих парней, что его действия необходимо согласовать с вами - УВД. Я дал добро.
   Чаров был мастер стряпать версии. "Да кто их сейчас проверит, раз так повернулись события?" - решил он и продолжил:
   - Полчаса назад со мной опять говорил Лапшин и рассказал, что произошло. Плелась международная провокация против российского концерна "Сварог", потеснившего мировые монополии. В основе интриги лежит секрет огромной научной важности. Лапшин утверждает, что разыгрывал интригу не кто иной, как комиссар МАКНАД Барк. Сам Лапшин является одним из главных препятствий этих планов, и едва избежал участи превратиться в жертву комиссара. Похищенного комиссаром Барком депутата чудом сумели спасти бойцы охраны Истоминского аэродрома. Именно оттуда улизнул Барк со своей бандой. Оказывается, в заговоре с ним состоит и генерал Заславский.
   - Что за бред ты несёшь?! - не выдержал Шаталов. - Какой заговор, какая жертва? Да у меня горы следственных материалов!
   - Кстати, насчёт материалов - Лапшин представит тоже горы материалов. С началом дня и мы, и телевидение, и все средства массовой информации только и будут заниматься рассмотрением материалов. Если тебе не нравится такой поворот - готовь опровержения. Мне сейчас прокрутили плёнку, которую вы прячете от общественного мнения и правосудия. Оказывается, офицер МАКНАД перестрелял охрану научно-технического центра "Сварог".
   С этим мерзавцем всё ясно. Надо менять тональность, иначе у Наташи не останется шансов.
   - Так "законники" Лапшина всё ещё там, или ты послал свою группу?
   - Не стоит иронизировать. Прохор Петрович. Тебя интересуют свидетели или комиссарская пассия?
   - Я этого гада прибью, - процедил Сатаров.
   Прохор Петрович сделал усмиряющий жест.
   - Вот что, генерал хренов, аргументы твоего Лапшина продержатся недолго. Смотри, не загреми за соучастие. Это тебе добрый совет. А теперь говори - что с лейтенантом МАКНАД Наташей Осоргиной?
   - Ты меня не пугай. Сам не загреми с комиссаром. А что касается твоего вопроса, то вот держу в руках свежее указание из Москвы: дело полностью передаётся ФСБ, а я служебные секреты не разглашаю.
   Экран погас. Секунду Шаталов размышлял. Сатаров смотрел на него во все глаза, как будто перед ним появился снежный человек.
   - Так как ты оттуда ушёл, Артур?
   - У меня подземный ход и пост наблюдения.
   - Ход ведёт на базу?
   - Да.
   - Тогда считай, что мы начинаем операцию по спасению Наташи. Может быть, успеем.
   Шаталов вызвал полковника Щёлкова.
   - Родион Семёнович, оформи на Сатарова задержание и выпиши подчистую... Будем считать, Артур, что ты на свободе. А теперь...
   Он подошёл к компьютеру и отключил стенд "Оружие будущего", которое демонстрировалось в соседнем, с его кабинетом, зале.
   - Нам потребуется несколько технических новинок по деблокированию взрывных устройств и "Троянский конь" - приёмный блок, использующий любую систему связи в собственных интересах и, - Шаталов улыбнулся Сатарову, - не помешает хорошее оружие.
  
   Барк почувствовал, что что-то изменилось. Внешне всё оставалось по-прежнему. Гвардия Храпова пребывала в знакомых ленивых позах и напоминала сытых котов. Они смотрели на Барка как на кусок мяса, который можно бы съесть, да некуда. Но со стороны рубки пилота шли новые звуки. Барк понял, - идут переговоры с Землёй. Вряд ли это облегчит его положение. О Земле ему просто не хотелось думать. Ничего страшнее и разрушительнее для его способности сохранять ясность мышления не было, чем мысль о Наташе. Если не произойдёт чуда, она обречена. Но чудеса - область наших возможностей, когда возможности исчезают - исчезает чудо. Единственная мысль поддерживала надежду, что Храпов ничего не говорил о Сатарове. Но это такая призрачная надежда, а для того, чтобы убить, достаточно доли секунды. Барк поймал себя на том, что его размышления принимают форму спирали скорби, обретающей всё более и более высокий и болезненный виток. Он запретил себе думать об этом и сосредоточился на своих ощущениях. Болела каждая мышца и каждый сустав. Его изрядно попинали и начинили наркотиками. Необходимо было восстанавливать форму. В самых отчаянных положениях может возникнуть Его Величество Случай, и если не быть готовым к нему, он не повториться.
   Охрана насторожённо посмотрела в сторону рубки пилота. Что значит привычка. Кроме себя им бояться некого. Барк прикинул, можно ли оборвать тросик, на который его посадили, и вынужден был признать, что только с помощью лазера. Между тем, сполох бдительности был вызван появлением Заславского.
   Генерал с кратким вздохом взглянул на Барка и сказал, обращаясь к Могиле:
   - Андрей Геннадиевич, поищите для комиссара подходящее кресло.
   Сам Заславский вернулся в рубку и принёс футляр от какого-то прибора, собираясь использовать его как стул. Он подождал, пока Могила вернётся с креслом, проследил за тем, как усадили Барка, и произнёс:
   - Давид Данилович, надеюсь, вы не будите относиться к моим действиям только эмоционально или с позиций бесплодного морализирования.
   - Только в пределах целесообразности, - ответил Барк.
   - Ну, хорошо, - терпеливо согласился Заславский, - целесообразность - нормальная платформа. Я думаю, есть смысл вернуться к вашим ошибкам и посмотреть, что можно исправить в общих интересах.
   - Даже общих? - не удержался от иронии Барк.
   - Следующим ходом вам объявляется мат, - жёстко сказал Заславский, - но на доске ещё остались фигуры, которые вы могли бы спасти, признав себя побеждённым.
   Он поднялся и описал полукруг рядом с комиссаром.
   - Дело у нас непростое, Давид Данилович, требующее откровенности. Вы были усердны, но имели дело с фальсифицированной картиной событий. Вы свидетель бутафории, которую создавал я. Вы знаете, что заставило Берлинга пойти со мной? - Я свидетель успешного эксперимента над Вельдманом. После этого мне пришлось потрудиться над тем, что вы пытались расследовать. Именно я организовал ликвидацию лаборатории и оставил там следы, сеющие сомнения в возможности удачного завершения работы. Ну и всё остальное.
   - Насчёт фабрикации исполнения, тут, знаете, есть критерии позволяющие установить истину, а вот что касается удачного эксперимента... Тут что-то подводит вас, Борис Фёдорович, - скептически заметил Барк.
   Заславский нахмурился и снова сел на футляр.
   - Вы опираетесь на теоретическое обоснование несотворимости информации, а вот что мне объяснил Берлинг: Он изучал, да и я вместе с ним, весь критический электронный архив по йоге. Из него вытекает, что наше тело связано с двадцать пятым принципом - нематериальной сущностью, пурушей, как её называет санкхья. Йоги, практически до наших дней, умеют создавать тела-роботы, и держать их под контролем одного сознания, то есть первоначального владельца тела. К сожалению, наш язык и язык науки вносит постоянную сумятицу в такие понятия как душа, сознание, разум. За всеми этими проявлениями стоит нематериальная сущность, к которой мы слегка приблизились через физику микролептонов. Но душа - всего лишь долговременная энергетическая субстанция и микролептоны её строительный материал. Санкхья-йога называет её дживой.
   Так вот, биогенератор Вельдмана-Берлинга, создаёт все энергетические уровни, вплоть до дживы. Берлинг утверждает, что так поступает сама природа. Многие существа имеют дживу, но не имеют пурушу, атман. Как видите, я пользуюсь терминологией индийской философии, потому что ничего своего Вельдман и Берлинг не стали сочинять, считая, что терминология санкхьи достаточно точна. Эту оговорку я делаю, чтобы перейти к выводу: у многих людей природа лишена Божественности. Эти люди подобны совершенным автоматам, они могут работать только тогда, когда имеют программу. Вот так же и наши копии - они абсолютно идентифицируются с оригиналом, у них есть джива, но нет программы, то есть того, что органически вписывает личность в ткань мироздания. Мы даём бессмертие новому телу, много ли людей устоит перед таким соблазном?! И когда мы соблазним бессмертием в новом теле, не Господь будет определять судьбы планеты, а тот, кто сможет это сделать лучше Его. Ведь мы можем руководствоваться не предначертаниями космогонической эволюции, где каждый атом займёт своё место через миллиарды лет, мы удовлетворим жажду страждущего человечества, его мечту о жизни достойной, изобильной, без насилия и страха.
   Заславский говорил как сельский учитель, без пафоса, который сквозил в самом содержании речи, напротив, стараясь интонациями погасить возвышенный смысл своего выступления.
   - Для осуществления такой задачи, надо-то совсем ничего - не войну, не насилие, не болезни - только новые тела ведущих деятелей планеты, государств, правительств, которые за своё бессмертие получат программу служения человечеству.
   - Интересно, - рассмеялся Барк, - значит, вы узурпируете прерогативы Господа Бога?! Такого мне ещё не доводилось встречать в истории паранойидальных бредов.
   - Да бросьте, Давид Данилович. Начиная от Адама и Евы, человек этим только и занимается. Один Авраам продемонстрировал уважение к прерогативам Бога. А что такое протест Иова? Что такое все революции? Эгоизм - это и есть присвоение божественных функций.
   - Боюсь, Борис Фёдорович, что наш разговор приобретает слишком отвлечённую форму, но есть разница между грехом заблуждения и грехом гордыни. Вы надеетесь снять с должности Бессмертную Сущность и заменить её своими распоряжениями.
   -Но ведь эти распоряжения будут исходить тоже от бессмертной сущности, которая живёт во мне, - рассмеялся Заславский.
   - Ваша позиция похожа на отполированный шар, - улыбнулся Барк.
   - Вот и чудесно. Не стоит тратить силы на её разрушение. Изложил я её единственно для того, чтобы вам легче было сделать выбор. Я предлагаю вам войти в мою команду. Понимая, что рискую, я, тем не менее, готов пойти на это.
   "Кальмары" зашевелились всеми щупальцами, не только потому, что это была первая фраза, смысл которой они могли переварить, до них дошло и следствие, вытекающее из предложения: Барк - комиссар и мент - как равноправный член может войти в их команду. Могила не выдержал и заржал, подняв кверху небритую рожу.
   - Чиво, чиво? - с подвыванием спросил Сыч.
   Барсук и Чухонь осклабились. Барк оценил отсутствие храповской узды.
   - Займитесь своим делом, ребята, - холодно произнёс Заславский.
   - Это каким таким делом? - развязно поинтересовался Могила.
   - Ваше дело - служба, - Заславский обвёл всех четверых медленным суровым взглядом.
   "Кальмары" затихли.
   - Так что вы на это скажете, - снова обратился к Барку генерал.
   - Скажу честно, Борис Фёдорович, от вас меня не тошнит, как, например, от Лапшина; но у вашего предложения имеется конкретное содержание, а я не всё могу.
   - Начнём с того, что сразу может заинтересовать вас. Как я сказал, на доске ещё остались фигуры - это те, кто сейчас находится в лаборатории Бетта-Гильберта. Они источник опасной для дела информации. Мне безразлично как пресечь источник, мне важен результат, и должен добавить, что как военному мне претит неоправданная жестокость. Если вы заберёте все полученные экспертной бригадой материалы и остановите работу, это станет, во-первых, началом нашего сотрудничества, во-вторых - спасёт жизнь ваших сотрудников.
   - Это исполнимо, - без колебаний ответил Барк, - но, в то же время, не решает проблемы с потоком обличительной информации.
   - Нам не требуется уничтожение всего компромата, нам достаточно затормозить следственный процесс. Через некоторое время он потеряет смысл.
   - Вы хотите сказать, что к этому времени завершите переворот наверху?
   - Я не такой наивный, Давид Данилович, конечно, нет. Мы просто употребим энергию расследования с пользой для себя. Вы же знаете, что следственный процесс всегда протекает как разработка версий. Вместо одной, мы создадим другую, достаточно обоснованную, я бы даже сказал, справедливую... - Заславский на секунду задумался, изучающе посмотрел на дремлющую команду Храпова и, продолжил: - У меня существуют определённые разногласия с Иваном Адамовичем. Некоторые из них можно устранить через судебное разбирательство, а в остальном... В остальном, это будет грандиозный спектакль, где наиболее щекотливые роли выполнят копии. Заодно выясним и их способности. Если здесь всё получится, у нас появится шанс реализовать фундаментальную программу по ту сторону отшумевшей сенсации.
   Барк хотел ответить, но не смог. В горле пересохло и слиплось. У него вылетел звук, на который с удовольствием отреагировала охрана. Заславский обратился к Могиле, напоминая об обязанностях сестры милосердия. Могила со слащавой рожей подносит Барку воду.
   - Соседу по тюремной параше, - присвистывая прошептал он.
   Барк сделал несколько жадных глотков и вежливо поблагодарил Могилу. Могила презрительно фыркнул и быстро вернулся на место, словно спеша избежать невидимой заразы.
   - Так, - откашлявшись, произнёс Барк, - это если я с вами, а если нет?
   - На мой взгляд, это бессмысленно. Смоделируйте варианты: ведь открытие позволяет получить копию любого человека и комиссар Барк не исключение. Ваш отказ не повлияет на реализацию планов, просто вас заменит копия, несомненно преданная мне. Но воплощение приведёт к изменению ряда обстоятельств; ведь для получения второго издания комиссара Барка потребуется время, которое может вызвать действие ряда нависших над программой угроз. В частности - материалы экспертизы, да и сами сотрудники. Поэтому, прежде всего, придётся уничтожить лабораторию... Вот видите?
   Барк помолчал. В сущности, всё было ясно и его мало интересовало то, что говорил генерал. Но это было время идущее на восстановление сил, это было время на обдумывание мелькнувшей идеи. Пока он разговаривает с Заславским, никто не будет делать ему уколы или пинать ради удовольствия.
   - Один вопрос, Борис Фёдорович, - Барк сделал интригующую паузу. - Вы хорошо знаете биологию?
   - Как потребитель популярной литературы, - улыбнулся Заславский.
   - Почему вы так уверены, что вас не одурачили? Вы сами большой специалист по фальсификации. Ведь в том, что вы здесь рассказали, может существовать одно маленькое "но", которое сведёт на нет, не только теоретическое "да", но и разрушит всё ныне очевидное для вас.
   - Вы имеете в виду неустойчивый результат?
   - И то и другое.
   - Смысл?
   - Вы знаете, человечество разрывается между двумя направлениями развития цивилизации - идеями Фардо, по освоению океана, и сложившимися тенденциями по завоеванию космоса. Более дальновидные считают, что освоение космоса ведёт к стремительному истощению ресурсов Земли и разрушению экологии. Оппоненты утверждают, что космос даёт бесконечно длительные перспективы вне Земли; но в сущности, их интересы - прибыли уже существующих технологий. Лапшин хочет поспеть и тут и там, и плетёт интригу с Тосиято Миядзавой. Ваше участие в проекте "Лотос" даёт ему возможность ввести в заблуждение японца, и, не дав ему ничего, утверждать, что он выполнил свою часть обязательств. Уничтожив вас, он получит основание начинать всё заново с Миядзавой.
   - Начнём с последнего. Я ведь не токующий тетерев, я понимаю, что происходит вокруг меня. Если я почувствую опасность, или убеждаюсь в невозможности получения желаемых результатов, Берлинг пойдёт под суд за убийство Вельдмана и прочую преступную деятельность. В свете этих фактов станет неприглядной и роль самого Лапшина. Тащить с собой меня они вряд ли захотят - эти люди не обременены чувством мести, а я, сохраняя положение, останусь для них шансом облегчения участи... Что касается возможности нетвёрдого результата, ну, здесь просто придётся поторопиться и получить его в сжатые сроки. Если вы будите со мной - потяните следствие, если нет, - Заславский вздохнул и посмотрел на Барка, - впрочем, об этом мы уже говорили. К тому же, зачем гадать? - Скоро вы увидите всё своими глазами... Итак?
   - Вы же знаете мой ответ. По крайней мере, на этом этапе мы соратники.
   Заславский посмотрел на Барка длинным, изучающим взглядом.
   - Хорошо. Через двадцать минут мы подойдём к лаборатории. Обдумайте детали своего визита. Там, очевидно, очень наблюдательные люди. Если они что-то заподозрят - придётся распрощаться и с ними, и с вами.
   Генерал повернулся в Могиле.
   - Андрей Геннадиевич, добавьте комфорта комиссару, но не увлекайтесь.
   Могила даже икнул от такого предположения.
   - Уж я не увлекусь, - осклабился он.
   Кивнув остальной тройке, чтобы его подстраховали, он снял кольцо с шеи Барка и застегнул его на второй ноге. Следы на шее требовалось убрать, а ноги не попадут в объектив при переговорах.
   - Если не пройдёт, Давид Данилович, - участливо произнёс Могила, проведя пальцем по синякам на шее, - попробуем с мылом.
   - Программа такова, - сказал Заславский. - Я и Храпов остаёмся здесь. Вы, Давид Данилович и Колобов со товарищи, поскольку они в форме спецназа ФСБ, составят ваше сопровождение из службы безопасности. Насколько я знаю, на Земле сейчас идёт передача документов из УВД в ФСБ, так что здесь всё правдоподобно. Никаких ошибок или случайностей. Андрей Геннадиевич проследит за вами. Кстати, напомню и вам, Андрей Геннадиевич, и вашей команде - вы тоже играете ответственную роль, смотрите, чтобы она не стала последней в вашей жизни... Желаю удачи... - и он удалился.
   Вместо генерала появился Храпов в руках которого поблескивал спейсарм. К нему подошли ещё два "кальмара" с тем же оружием. Они не стали приближаться, а остановились так, чтобы можно было контролировать шлюзование.
   - Что добавишь, Максимилиан Филиппович, - искательно поинтересовался Могила.
   - Я всё слышал. Делай, что говорят.
   - Комиссара Барка на связь, - услышали они по селектору голос Заславского.
   - Что, отстегнуть? - спросил Могила, глядя на Храпова.
   Тот слегка кивнул, не спуская глаз с комиссара.
   - Отделение, расступиться в боевом порядке, - прогнусавил Могила, явно кому-то подражая. - Прошу на связь, Давид Данилович, - добавил он, освободив ноги от хомутов.
   Барк поднялся, с трудом распрямляя непослушное тело и каждой мышцей ощущая неприятную слабость. Сейчас нечего было думать об активных действиях. Его "штат" с напряжением следил за каждым шагом комиссара, как за диким зверем, выпущенным из клетки на манеж. Он прошёл вслед за Могилой в рубку пилота.
   - Доброе утро, доктор, - бодро произнёс Барк, дождавшись, когда на месте цифр отчёта связи, на экране появилась массивная голова Джеролда Боуна.
   - Вчера вы говорил то же самое, и в результате мы сутки работаем как проклятые, - ворчливо ответил Боун. - Откуда вы свалились, Барк, и что у вас на уме?
   - Срочно требуются материалы экспертизы, все материалы, - как можно мягче проговорил Барк. - Настолько срочно, что за ними пришлось лететь самому.
   - Вы сума сошли! - Боун гневно сдвинул лохматые брови. - Я же говорил вам вчера вечером, что работы ещё на сутки. Мы и без того валимся с ног, стараясь уложиться в обещанные сроки!
   - Меняются обстоятельства, - твёрдо произнёс Барк, - работа свёртывается на этой стадии.
   - Но мы не закончили экспертизу! - кончик носа Боуна покраснел, а в глазах полыхнули молнии.
   - Вопрос о возобновлении будет решаться в оперативном порядке и, может быть, не нами.
   - Что значит "не нами"?! - Боун потряс кулаками.
   - Потом, потом претензии. Шлюзование подготовлено, - и Барк махнул рукой.
   - Комиссар, - услышал Барк и невольно оглянулся; Могила добавил в заново отрепетированный голос необыкновенные нотки добропорядочности. Можно было подумать, что включили утреннюю программу "правила хорошего тона". Бригадир "кальмаров" имел вид штатного сотрудника. - Комиссар, всё готово. Можем пройти в лабораторию.
   Ещё раз махнув Боуну, Барк выключил связь.
   Они прошли через шлюзовые камеры; Барк впереди, Могила, Сыч, Чухонь и Барсук позади. Бросив критический взгляд на "штат", Барк подумал, что всё же такие профессиональные рожи приобретаются только в не узаконенных институтах общества.
   Как все космические конструкции, Бетта-Гильберта создавалась с исключительно рациональным использованием площади. Проходя через подсобные секции, вам казалось, что конструкторы просто пожадничали с пространством. Но это впечатление исчезало в рабочих помещениях. Здесь всё было как на Земле, даже с ещё большим функциональным комфортом. Протиснувшись через многочисленные коридорчики, тесные, как пищевод анаконды, они попали в зал, в котором уже собрались эксперты. Барк почувствовал себя спелеологом, вылезшим из пещеры на океанский берег. Эксперты окружили его и засыпали вопросами. Все говорили возбуждённо, перебивая друг друга, что редко случается с этими сдержанными людьми. Они очень устали.
   - Тихо, тихо, - Барк поднял руки, стараясь остановить поток вопросов. - Исчерпывающих объяснений пока дать не могу, но кто давно работает со мной по России, знает, что здесь всегда появляются неожиданности, о которых ничего вразумительного сказать невозможно. Расследование передаётся в ФСБ, по просьбе правительства, которое пытается согласовать этот вопрос с Брендтоном. Всё превращается в государственную тайну. (Знал бы Барк, насколько его ироническое замечание соответствует действительности, ему было бы труднее импровизировать). Вся процедура передачи, разумеется, может происходить только через меня. И вот я здесь...
   Эксперты разошлись. Каждый должен был упаковать и опломбировать пакеты со своими результатами. Барк подхватил под руку Мишеля Лежона и отвёл в сторону. Сразу же возле них закрутился Могила, словно он жить не мог без указаний "шефа".
   - Появилось ли что-нибудь существенно новое, Мишель?
   - Представьте, нам удалось обнаружить следы генерала Заславского, - Мишель покосился в сторону Могилы и, понизив голос, сказал: - Он присутствовал при эксперименте над Вельдманом, похоже, он специально прибыл для зрелища.
   -Ясно. Чем же закончился эксперимент?
   Мишель развёл руками. - К сожалению, на стадии завершения работы они покинули лабораторию, а то, что осталось не даёт возможности ответить на ваш вопрос.
   - Где вы откапали таких типов? - подозрительно спросил подошедший Боун. У старого криминалиста было безошибочное чутьё.
   Барк внимательно посмотрел на Могилу. У того появилась вымученная улыбка.
   - Не я подбираю нижегородский спецназ. Но специалисты они отличные. Видел в деле.
   - Может быть, вы объясните мне причину такой внезапности? - допытывался Боун.
   - Добавить к сказанному нечего. Я спешу, чтобы материалы не попытались передать не только вопреки достигнутому соглашению, но ещё и во время моего отсутствия. И вам, полагаю, надо немедленно покинуть лабораторию, перейти хотя бы в транзитный отель на Луне.
   Говоря это, Барк поймал косой взгляд Могилы, но тот ничего не мог поделать - данный пункт не входил в условие конвенции и не считался запрещённым.
   - Мы можем полететь с вами?
   - Нет.
   - Нам придётся поторопиться?
   -Уложиться в час.
   Стенограммы, незаконченные отчёты, обломки оборудования, со следами волновых воздействий и прочие вещественные доказательства, поместились в двух, средней величины, контейнерах. Барк заметил, что Могила и его команда кое-как запихивают оставшиеся материалы, не особенно заботясь, всё ли будет захвачено. Значит, они знали, что участь лаборатории уже решена. Они наспех закрывали ящики, стараясь поскорее покинуть место, которое считали похороненным.
   - Поаккуратней! - притормозил их Барк. - Материалы требую бережного отношения.
   Простившись с бригадой криминалистов, он последним покинул лабораторию.
  
   Наташа испытала огромное облечение, услышав голос Барка и поняв, что он жив и свободен. Теперь она почувствовала, насколько подспудно её угнетала мысль о возможной опасности для Девиса; ведь он мог попасть в засаду при выезде из базы. А что будет теперь, как он решит действовать? Сейчас она сожалела, что не успела сказать, во время короткой связи, чтобы он не шёл ни на какую сделку с Лапшиным и Храповым. Она невольно задумалась над тем, может ли Девис покрыть совершённые преступления в обмен на её жизнь. Это не могло быть предметом торга. Да и как подобное осуществить? Лапшин не шантажист, способный сорвав куш изменить образ жизни и "залечь на дно", чтобы уйти от правосудия. Материалы и факты, засевшие в памяти компьютеров и архивах следствия, не повернуть вспять. Поэтому Лапшин и Барк будут бороться до конца, пока один из них не утвердить или свою правду, или свою ложь. Пока борьба продолжается, её жизнь может чего-то стоить, но если борьба закончится, любой исход будет означать и её конец.
   Наташа попыталась представить всю панораму событий, чтобы понять, какие возможности могут возникнуть у Барка, и остаётся ли для неё надежда. Свидетели, показания которых внесли качественные изменения в направление следствия, потеряны. Записи их показаний, даже если они сохранятся, уже ничего не будут значить для правосудия. Ощутив неприятный холодок, Наташа подумала, что только она остаётся единственным носителем опасной для преступников информации. Она снимала показания и знает тонкости обстоятельств, способных хотя бы частично восстановить факты. Бескомпромиссный свидетель, как и два года назад. Они это понимают... Наташа остановила мысль и изменила её направление.
   Что же произошло там? Девис взял радиопули с сервогеном. Он мог использовать их для получения сведений от Лапшина. Девис говорил, что рядом с ним Лапшин. Как это могло произойти? Для Лапшина, решение Девиса предъявить претензии администрации Бутырок, неприятная неожиданность. Даже при тщательной подготовке подобной "командировки" заключённых, скрыть все признаки их отсутствия, просто невозможно. Начальство тюрьмы, а это очень узкий круг людей, который нетрудно определить и прижать, вряд ли без помощи Лапшина сумеет спрятать концы. Лапшин всё это быстро просчитает и рванётся в Москву... Да, наверно так и произошло. Девис уже знал и перехватил депутата, узнал откуда стартует шатл, и решил свести, вернее, столкнуть Лапшина с Заславским. Здесь появляется Храпов и говорит, что я у него в заложниках. Лапшин предлагает сделку, обмен... Как поступит Девис? - Девис повезёт его на очную ставку с Заславским - только там можно развязать все узлы. А что если всё не так, если она станет предметом торга? Наташу охватило смятение. Живой или мёртвой она обязана вырваться отсюда. Она не должна превращаться в главное препятствие и следствия и возможностей Девиса. Ей показалось, что во всём, что происходит, виновата она. Если бы не она, весь следственный процесс развивался бы по-другому. Господи, ведь даже смерть Миши связана с ней! Её превратили в основу давления, расчётом на его малодушие. Здесь они просчитались, но если бы не любовь к ней, Миша был бы жив.
   Наташа подошла к Прокрусту и стала готовить программу атаки на дверь и тех, кто за ней находится. Робот должен подчиняться только её голосу и выполнять команды без щадящих ограничений.
   Она ещё не закончила работу, когда услышала шаги и какое-то движение за дверью. Нагловато-развязный голос обратился к ней:
   - Ты что там делаешь, курочка? Соскучилась без мужика? Не жмись так к железке, мы тебе что-нибудь тёпленькое подбросим.
   За дверью заржали несколько человек.
   - Гуня, не хочешь нашей тёлочке заменить робота, а то она на него сейчас всю страсть израсходует.
   Голос был незнаком, но по манере говорить и интонациям, принадлежал к хорошо известному Наташе типу людей. Она представила самоуверенного "крутого", распёртого от бицепсов, и считающего, что под покровительством босса он может властвовать над жизнью и смертью других людей.
   Наташа молча продолжала программировать робота.
   - Курочка, может быть ты хочешь услышать прощальный привет от своего шефа? Пришло известие, что его шлёпнули, теперь твоя очередь.
   Слова ударили как нож, подрезающий сухожилие беспомощного животного. Она попыталась понять - может ли быть такое? - и сообразила, что с Девисом действительно произошло что-то ужасное, иначе бы они не вели себя так... Её руки автоматически продолжали совершать необходимую работу, но она уже перестала участвовать в действии. Закончив программирование, она отошла от робота. Села на коврик и её тело застыло. Её глаза палило от внутреннего напряжения, но она не могла заплакать. Горе, чёрную бездну которого ещё не доводилось испытывать, захлестнуло всё её существо.
   "Господи, что же это?! Девис, любовь моя! Зачем всё это время я боролась с собой, зачем обманывала себя и всех?! Боже, неужели я никогда больше не увижу его, жизнь мою, моего любимого! - Она без страха произносила эти слова, которые, наконец-то прорвались где-то внутри её, и сломав барьеры сознания и воли хлынули к горлу, глазам, вискам. - Боже! Как я прикипела к нему! На чём же держалось моё терпение, что заставляло прятаться от себя?! Ведь он всегда был со мной, с первого мгновения встречи!"
   Наташе казалось, что ещё чуть-чуть и случится что-то ужасное - её разорвет, испепелит боль утраты, запоздалое признание, запоздало открытое сердце.
   "Но, Господи! Теперь я могу всё сказать, Боже, теперь ты простишь мою любовь. Как мне было тяжело. Теперь я сниму эту тяжесть".
   Перед её внутренним взором мгновенно пролетела вся жизнь, как единая страница скорби.
   "Боже, Боже! Почему так много горя в моей судьбе? Я всегда старалась жить по Твоим законам, и вот, из моей жизни ушло то, что было для меня больше, чем жизнь. Зачем Ты сделал так, что я не смогла даже прикоснуться к нему, ни раньше, ни сейчас, никогда?!"
   В её горячие причитания, когда она прощалась с Девисом, с собой, со всем миром, настойчиво врывался чужой, грязный и похотливый голос. Наконец она уловила смысл доходящих до неё звуков.
   - Слушай, курочка, - голос вибрировал от прорывавшегося вожделения, - может хочешь получить последнюю радость в жизни? Мы доставим тебя на небеса как Екатерину Вторую, - и ржание, самоуверенное, сытое, довольное.
   Мужички за дверью замолчали и прислушались. Идея, видимо, навязчиво и крепко овладела их умами. Через некоторое время Наташа снова услышала:
   - Давай, детка, только без глупостей. Сейчас я сниму мину, оставь робота и выходи сама.
   - Короче, не дёргайся, - добавил другой, - ребята здесь классные во всех делах. У нас спейсарм, если что - разнесёт твою железку.
   Наташа не верила своим ушам. Неужели похоть превращает их в таких идиотов? А почему нет? - Она худенькая женщина, безоружная, что она может против нескольких тренированных мужиков? В своё время Сыч попался на таком же соблазне. Она мысленно представила внутренне расположение Марии Марабеллы. Спасение может быть только в комнате Сатарова. Комната в центре корпуса, есть надежда, что её не минировали. Там, как она поняла, есть тайный выход наружу. В коридоре вряд ли имеется охрана, впрочем - имеется или нет - безразлично.
   Как только Наташа услышала характерный щелчок снятой мины, она скомандовала:
   - Прокруст, дверь!
   Робот рванулся вперёд, сокрушая пластмассу и вырывая магнитные подвески. Того, который снимал мину, ударом отшвырнуло в сторону. Наташа увидела искажённые лица ещё троих. Последний стоял в стороне, с направленным на дверь спейсармом.
   - Влево! - крикнула Наташа.
   Прокруст рванулся влево. Третий повёл за ним стволом. Прокруст стремительно обходил слева, и парень следил за ним, забыв о сенсорном прицеле, боясь промахнуться. Два остальных выхватили бесполезные спцназовские ножи. Тот, что следил за Прокрустом, выстрелил. Робот ослепительно вспыхнул, рассыпаясь фонтаном металлических брызг. Чуть-чуть опережая выстрел, Наташа прыгнула. Она достигла цели, когда её противник открыл глаза и собирался повернуть оружие в её сторону. Перехватив ствол, она зажала руку парня ногами, падая, перевернулась в воздухе, увлекая его за собой, и тут же, поджав левую ногу и перенеся на неё основную тяжесть, с разворота ударила правой в переносицу.
   В её руках появилось мощное оружие. Два оставшихся на ногах парня застыли в нелепых позах, с бестолковым выражением лиц. Наташа прижала палец к губам и жестом приказала отойти к стене, где лежал не пришедший ещё в себя, отброшенный роботом, парень. Они попятились к раненому товарищу, не сводя глаз с Наташи. С рассыпавшимися по плечам волосами, горящим румянцем и пылающим взглядом огромных глаз, она казалась им воплощением неотвратимого возмездия. Один из них не выдержал и метнул нож. Наташа пригнулась и легко поймала его за рукоятку.
   - Без глупостей, - сказала она понятную и знакомую им фразу. - Сейчас тихо пройдёте к своим друзьям и предупредите, чтобы никто не высовывался в коридор. Вас я не трону. Скоро здесь будут нормальные люди, и вы получите то, что заслужили.
   Наташа попятилась к дверям идущим в коридор. Она надеялась, что сидевшие у пульта наблюдения оценят скорость, с какой она действует, и тоже не совершат глупостей. К тому же, они должны сообразить, что выйти за пределы корпуса она не может, а внутри, так или иначе, будет находиться в их руках. Её могут взорвать в любом помещении. Она быстро пробежала по коридору. Пока обложат комнату Сатарова, может быть ей повезёт и она найдёт потайной ход. В здании разнёсся вой аварийной сирены, но никто не рискнул вылезти и попытаться остановить её. Дальше всё зависело от везения. Она бегло осмотрела дверь, и не найдя на ней взрывчатки, рванула на себя.
   Остальные события происходили как в доброй сказке. В комнате она увидела Артура и Прохора Петровича. Сатаров сделал знак молчать и закрыл дверь. Прохор Петрович подхватил Наташу, потому что от неожиданного чувства она едва не потеряла сознание.
   - Наташа, быстро сюда, - услышала она голос Артура, и к ней вернулись утраченные способности. - Эта комната на экранах всегда пустая, но нужно, чтобы они тебя увидели, и после этого ты разобьёшь приёмные камеры.
   Наташа поняла, что требуется сделать. Сатаров произнёс:
   - Даю изображение, - и показал глазами куда надо стрелять.
   Наташа вышла на середину комнаты и дважды поразила цели.
   Расстреляв камеры, она отбросила оружие и подбежала к Шаталову.
   -Прохор Петрович, Девиса убили! - в отчаянии крикнула она.
   Шаталов сжал её плечи, призывая к спокойствию, и покачал головой.
   - Я не уверен, что произошло что-то хорошее для Давида Даниловича, но вряд ли они убили его. У них достаточно оснований держать его живым заложником, пока не закончится кутерьма.
   Взгляд Наташи засветился надеждой.
   - Мы здесь уже минут пятнадцать, - продолжил Шаталов, - и наблюдаем за всем, что происходит на базе; сняли мины с дверей Артура и видели финал твоего выступления.
   Он улыбнулся.
   - Насколько можно было понять из разговора охраны, комиссар на челноке с Заславским, видимо, в качестве пленника. Это тоже, конечно, не подарок, но лучше панихиды.
  
   На экране контрольного пульта Марии Марабеллы увидели как "взбесившаяся баба" появилась в помещении находящемся в середине корпуса. Она помахала им рукой и расстреляла следящие камеры.
   Через некоторое время появилась траурная процессия. Один из неудачных сердцеедов шел, держась за стену, другого несли два не пострадавших. Гуня - старший лапшинской гвардии, прошипел, сверля взглядом неудачников:
   - Какая сука сняла мину с дверей внутреннего помещения?! - и не получив ответа закончил: - Шефу ни звука. Баба никуда не денется. Минируйте её.
  
   Когда Наташа, Шаталов и Артур шли по берегу Чистого озера, воздух сотрясло мощным взрывом. В утреннем сумраке, над невидимой отсюда базой, взлетел столб света, испещрённый чёрточками поднятых взрывом обломков.
  
   Едва шлюзовые камеры закрылись, отделив их от Бетта-Гильберта, Могила, кивнув "кальмарам" чтобы рассыпались, произвёл тщательный обыск комиссара. Он шарил по всей фигуре, приговаривая вытянутыми губами:
   - Ух, ты, петушок мой, золотой гребешок.
   Отойдя от Барка, он одобрительно произнёс:
   - Ну, ты молоток, комиссар; прямо Гамлет какой-то.
   Барк не возражал, да и не было время уточнять смысл такого многогранного определения. Сознание Барка уже работало на собственный план.
   СШ-200-РФ, был наследием Осоргина, его подарком обществу, за освобождение из бестелесного плена. Его новейшие технологии, давшие России сразу возможность огромного технологического рывка вперёд, наконец, получили возможность для воплощения. Но, в общем-то, весь корабль можно было назвать следствием очередной вспышки непредсказуемого русского конструкторского гения. Вся серия после ста, начиналась с этой серии кораблей. Это означало, что они могли преодолевать скоростной барьер в сто тысяч километров в секунду. Такую скорость обеспечивала плазменная тяга, когда её газовый резервуар раскрывал плазменный капюшон. Сдерживаемая в газовом мешке плазма истончалась как лепесток, растекаясь по радиусу на огромное расстояние, внутри которого как капля повисал корабль. Гравитация и ускорение превращали плазменный лист со стороны корабля в "чёрную дыру", которую питало пожираемое космическое пространство. Конвенция по космонавигации запрещала прибегать к этой тяге в пределах солнечной системы, но если Заславский хотел уничтожить лабораторию, необходимо подготовить плазменный мешок к активному состоянию. Для этого, как минимум, потребуется три человека. Вторая особенность челнока заключалась в том, что автономные полёты к отдалённым планетам требовали надёжной защиты от инородных микроорганизмов. Такая защита имелась в виде нейтронного стерилизатора. При отсутствии человека, стартовый сигнал посылал команду на стерилизацию, и в корабле не оставалось ничего живого. Присутствие человека блокировало команду. Узлы блокировки находились в двух пунктах - в рубке пилота и рубке капитана. Если замкнуть клеммы металлическим предметом, блок покажет отсутствие человека, импульс, посланный зуммером, замкнёт реле и в корабле не останется ничего живого, что имело бы ДНК. План Барка строился на этих особенностях корабля. Исполнение его предполагало, чтобы часть команды занималась подготовкой к старту, металлический предмет и... всё остальное.
   Была и ещё одна особенность, которую требовалось учесть при воплощении плана - здесь в космосе, всё происходит не так как на Земле. Здесь требуется другая координация движения и другие усилия. Барк готов к точным действиям при одной десятой земной гравитации, в Бутырке, конечно нет обучающих этому тренажёров. Первые несколько секунд они будут наверняка запаздывать с реакцией.
   - Всё в порядке, Давид Данилович? - встретил его вопросом Заславский.
   - Он вёл себя как невеста в первую брачную ночь - страдал, но был покорен, - ответил за Барка Могила. Он готов уже был одобрить смехом собственное сравнение, но заметил на себе холодныё взгляд Заславского. - Всё в порядке, генерал, - поспешно добавил он.
   - Готовьтесь к старту, - повысив голос, скомандовал генерал.
   - Теперь с вами, - произнёс он в некоторой нерешительности. - Говорите, экспертиза Бетта-Гильберта не закончена? Нет... Лаборатория остаётся источником нежелательной информации. Потом, люди... Они успели узнать слишком много... Лучше бы вы не задавали свои вопросы Лежону.
   - Вы прекрасно знаете, что суд не рассматривает устные показания экспертов, а доказательства вы отобрали.
   - Отобрал не я - вы, это раз, потом, как вы сумеете объяснить, исчезновение той части материала, которая может повредить мне? У них ведь сохранится опись вещественных доказательств.
   - Если вы намерены официально использовать материалы, вам придётся объяснять и чудо их появления, в том случае, если уничтожить лабораторию.
   - Нет ничего легче, - рассмеялся Заславский, - отобрал его у вас.
   И он повернулся спиной к Барку.
   - Андрей Геннадиевич, - займитесь комиссаром.
   Могила с нежностью посмотрел на Барка.
   - Мы не садисты, радость моя, - запел он шепелявя, - избавить папочку от кошмарного зрелища наш гуманный долг.
   Он сделал приглашающий жест, указывая на кресло.
   - Просю-ю сюда-а. Удобно ли мой петушок? - он покосился на Барка, наполняя извлечённый из кармана шприц. Видимо, этим допотопным устройством он пользуется и сам, чтобы утешиться в свободное от работы время.
   Могила орудует шприцом ловко, как фокусник. Он приближается к Барку, свободной рукой указывая Барсуку и Сычу, чтобы встали по сторонам. Подходит.
   Сейчас по прямой десять метров до рубки пилота и впереди трёхметровый приборный щит... Хрюкнув, Могила летит на Барсука. Барк перепрыгивает через приборный каскад и слышит запоздалый выстрел Сыча. Он отталкивается ногой от панели и летит как пушечный снаряд к рубке пилота. Успеет ли сенсорный датчик идентифицировать человека, так стремительно несущегося в горизонтальном положении? Барк уже сгруппировал тело, готовясь к удару о дверные створки, но они резко раскрылись, и, не дойдя до упора, застыли. "Русское качество подвело", - мелькнуло в голове Барка. Запереться он не успеет.
   В рубке находились Заславский и Храпов. Они глядели на летящее тело, видимо ещё не понимая, что происходит. Реакция генерала заторможена, Храпов поворачивался в боевой готовности, как дикий зверь, который всегда начеку. Но он не успевает защитить себя. Сильно оттолкнувшись руками и перевернувшись с воздухе, Барк бьёт Храпова в лоб. Хрустнула вскинутая с запозданием кисть, не в силах отвести удар, оставляя между бровей вмятину от сломанного пальца. Храпов завалился набок. Барк вырвал из кресла безвольное тело Заславского и бросил навстречу бегущим, и уже показавшимся в дверном проёме, "кальмарам. Они не успевают уклониться, и масса генеральского тела отбрасывает их на несколько метров назад, по коридору.
   Ударом ноги Барк разбивает крышку блока стерилизации. Открываются обнажённые клеммы. Теперь точно, очень точно вставить иглу ветеринарного шприца. Он не собирается превращать челнок в братскую могилу. Барк осторожно просовывает иглу и прижимает к нижней клемме. Очень хорошо, что надёжность блокировки потребовала простейшей механической конструкции.
   Перекрывая все звуки, корабль заполняет леденящий душу вой аварийной сирены. Он заползает под кожу, предупреждая об опасности, от которой должно бежать всё живое.
   Краем глаза Барк замечает, что Заславский поднимается и делает попытку броситься к нему, но ужасный звук завораживает и его. Безумным взглядом округлившихся глаз генерал впивается в руку Барка, и волосы на его голове встают дыбом.
   - Вы уже?! - шепчет он одними губами.
   Барк поднимает руку, призывая жестом всех оставаться на своих местах. Они ещё не понимают что произошло, но команда и вой сирены действуют гипнотически. Они останавливаются. Их лица превращаются в белые маски.
   Барк дотягивается до тумблера и выключает сирену.
   - Вы уже? - переспрашивает Заславский, глотая слюну.
   - Нет. Пока нет, - Барк пытается говорить твёрдо, но ощущает, что и его бьёт нервная дрожь. - Объясните им, чтобы не вздумали стрелять, падая я замкну контакт.
   Он делает усилие, чтобы овладеть голосом и слышит собственную, почти хладнокровно произнесённую фразу:
   - Как видите, генерал, в нашем положении достигнуто равновесие.
   Заславский молчит. Он возвращается с того света. Остальные застыли в первоначальных позах как заколдованные. В головы "кальмаров" начинает проникать смысл происходящего.
   Итак, главная часть замысла выполнена. Теперь необходимо оградить себя от нелепых случайностей. Для этого надо собрать население шатла и разъяснить, что произошло. Барк смотрит на лица людей стоящих в коридоре и ему кажется, что Чухонь выглядит наиболее уравновешенным. Он старается вспомнить как его зовут... Вяземский! Боже мой, у "Чухони" фамилия Вяземский, а зовут Евгений Александрович. "Какие сюжеты!" - невольно думает Барк.
   - Евгений Александрович, - говорит он, и до Чухони не сразу доходит, что обращаются именно к нему, он смотрит по сторонам. - Вяземский, я вас имею в виду. Соберите остальных, всех, кто находится на корабле. Объясните им, что произошло.
   С Заславским остаются Гриб и Корд.
   - А вы двое, - обращается к ним Барк, - положите в коридоре Храпова.
   Они извлекли из кресла застонавшего Храпова и положили на пол в коридоре. Через несколько минут к ним присоединились остальные. Сыч и Барсук несли не пришедшего в сознание Могилу. Барк оглядел присутствующих. Наличие кворума позволяло начать совещание.
   - А теперь слушайте внимательно. С моей стороны никаких гарантий. Малейшее подозрительное движение - и я замкну клеммы. Вяземский, посмотрите, нет ли чего в карманах генерала. Ага... Положите это на пол. Теперь отодвиньте от себя ногой... Так, - Барк внимательно следил за разоружением генерала. - Вот сейчас мы можем вернуться к логике, Борис Фёдорович. Вам придётся взять на себя роль парламентёра и исполнителя. Включите приём внутренних телекоммуникаций. Делайте это так, чтобы я видел каждое ваше движение. Стоп!! - рявкнул он - Заславский слишком близко подобрался к тумблеру энергетической магистрали.
   - Евгений Александрович, замените-ка генерала.
   Какую странную власть имеют над человеком обстоятельства! "Кальмары" отличались личной храбростью, но сейчас зубы их стучали до смешного отчётливо. Рука Чухони вращающего диск поиска, заметно тряслась.
   - Успокойтесь, Вяземский. Сейчас вы мои глаза, а от того, что я увижу, может зависеть и ваша жизнь.
   На экране стали медленно проплывать внутренние конструкции корабля - носовые отсеки, рубка пилота. Сейчас Барк видит всех, только под другим углом. Видит он и самого себя. Поза его выглядит довольно нелепо - грозно-напряжённая, с оттенком какого-то пародийного гротеска, но через неё становится понятен страх остальных. В обстановке присутствовало не только ожидание выбора между жизнью и смертью, но и что-то ещё, неосознанно властвующее над человеком, когда мы теряем волю от бессилия перед неизбежностью, а разум замирает, словно его уже сковал холод небытия. В своей сгорбленной фигуре Барк увидел источник страха, который сильнее воли к сопротивлению.
   Дальше, перед глазами промелькнули работающие и дублирующие системы, которые заполняют пространство между рубкой пилота и капитанской рубкой, салон, каюты, грузовые отсеки. Пусто. В горстке людей, стоявших перед ним, сосредоточено всё живое СШ-200... Так... Можно изложить условия приемлемые для обеих сторон, условия вооруженного мира.
   - Начнём с того, генерал, что численное превосходство на вашей стороне, у меня временная стратегическая инициатива, - Барк улыбнулся и облизнул пересохшие губы. - Единственное условие переговоров - продолжение их на безопасном расстоянии друг от друга. Я не могу держать под наблюдением каждого. Всех, кроме вас, необходимо изолировать.
   Чухонь открыл рот и кивал каждому слову, произносимому Барком, но, к сожалению, не он являлся уполномоченным по переговорам. Заславский же, окончательно пришёл в себя, и на его лице появилось выражение утраченной твёрдости.
   - Не говорите глупости, комиссар. Вы отлично знаете, что здесь фиксируется каждое слово и движение. Сейчас из корабля можно извлечь полнометражный фильм, обличительные материалы которого по своим последствиям ничем не отличаются от тех, которые вы предлагаете сразу. Более того, сейчас я могу выбрать просто смерть, а не позор и смерть.
   В таком заявлении присутствовал героический смысл, но оно не было достаточно продумано и не учитывало общих интересов. Это заметил не один Барк. Сыч начал глотать воздух, пуча глаза и вытягивая шею, но вот его прорвало:
   - Ты чего лепишь, чё лепишь, падла!
   Быть может, это разразилось бы истерикой, но уже очнулся Храпов, а он умел усмирять своих питомцев одним взглядом.
   - Заткнись, Сыч! - Максимилиан Филиппыч очевидно уже проникся смыслом происходящего. Он понимал, что Заславский будет тянуть время в расчёте на малейшую возможность вернуть утраченные позиции. Барк мысленно приветствовал присоединение Храпова к переговорному процессу. Этот наверняка не позволит Заславскому шутить со смертью. А Барку всё большего труда стоило бороться с собственным напряжением. Пот застилал глаза, но он должен был стоять так, словно мышцы утратили способность к сокращению.
   - Генерал, всё может кончиться помимо моей воли, у вас не более пяти минут, чтобы избавить всех нас от самоубийства.
   - Генерал, - Храпов поднялся на ноги, - я работаю только за деньги, но для меня гораздо важнее как их истратить. Так что не лишайте меня этого удовольствия, иначе разговор продолжу я.
   - Хорошо, - быстро согласился Заславский. - Что вы предлагаете?
   - Заприте экипаж в грузовом отсеке и переходите в капитанскую рубку. Я останусь здесь, и мы продолжим переговоры.
   Они пошли по коридорам как гуси - затылок в затылок. Шествие замыкал Заславский. Дисциплинированные зэки привычно прижимали руки за спиной, боясь совершить неосторожное движение. На экране отражалась пантомима покорности. Один за другим "кальмары" входили в грузовой отсек. Барк проверил на бортовом компьютере команду "запор", выполненную сенсорными датчиками. Заславский завернул винтовые блоки, демонстрируя добросовестность исполненной работы. Наконец, он отошел в сторону, показав, что грузовой отсек надёжно изолирован.
   Барк ощутил как в его тело, заторможенное напряжением, возвращается привычное ощущение тепла и жизни. Ему не была свойственна инерция состояния; легко преодолевая не только барьеры мысли, но и эмоциональные барьеры, он представил, как его трюки могли бы выглядеть в детективном сериале, и мысль эта развеселила его. Теперь можно было возвращаться к прерванным переговорам. Заславский уже находился в капитанской рубке глядя на Барка с ожиданием, и одновременно пытливо, словно пытаясь рассеять сомнения снова овладевшие им.
   - Давид Данилович, вы совершили невероятное и заставили в него поверить всех, включая меня. Но мне кажется, вы не имели полной уверенности в точности расчёта. Поэтому не будем ещё раз искушать судьбу и придём к максимально приемлемым условиям.
   Барк едва не рассмеялся, настолько нелепыми показались ему сомнения генерала. Вот и причина его видимой непримиримости. Он хотел нащупать в Барке сомнения и "дожать" его в свою пользу, как это делают политики, выдавая за аксиому то, что весьма проблематично.
   - Я думал, что к вам вернулось серьёзное отношение ко мне, Борис Фёдорович, - Барк насмешливо посмотрел на Заславского, - проверьте схему и если я ошибся - выпускайте своих головорезов.
   Он сделал паузу, наблюдая, как генерал заёрзал в кресле.
   - Тогда закроем вопрос, и я напомню о главном в данный момент: Мы всё ещё находимся рядом с лабораторией, она вызывает много искушений и у вас и у меня; тем более, что в соответствии с моей версией мы должны спешить, а мы уже двадцать минут делаем здесь неизвестно что. Если Боун захочет вызвать вас, он поймёт, что у корабля закрытый код, сообщит на Землю.
   - Вы правы.
   Барк подумал о тех, кто находится в грузовом отсеке, вспомнил своё истерзанное тело, распластанное на полу при начальном ускорении. Придётся и им потерпеть. На какое-то мгновение вспыхнула мысль, что можно стать хозяином положения, увеличивая ускорение до тех пор, пока Заславский не потеряет сознания, но тут же исчезла. Большой перегрузки не выдержат в грузовом отсеке, и потом, для осуществления его планов, уж пусть лучше в генерале поддерживается иллюзия независимости. Заславский достаточно прямолинеен и горд, и с ним легче разговаривать, не ущемляя чувства собственного достоинства и не нанося ударов в спину.
   Возрастающее ускорение медленно набирает силу, отдаваясь в теле распирающей тяжестью крови, мышц, кожи. Но что значит переносить его в рассчитанном на перегрузки кресле пилота. Несколько минут пристального внимания и ощущения беспомощности. Лицо Заславского сильно деформируется подтверждая предположение Барка, что генерал плохо переносит перегрузки. Барк плавно свёл ускорение до ноля, наблюдая, как его противник обретает естественный вид. Шатл-200 Российской Федерации, уходил от лаборатории на безопасное расстояние.
   - Начнём с одной существенной разницы в нашем подходе к обсуждаемым вопросам, - произнёс Барк, убедившись, что Заславский готов к восприятию сказанного. - Я представитель закона и заинтересован в том, чтобы вы живыми и невредимыми предстали перед судом. Вы, извините, представитель преступного мира, и не только вы, но и каждый из вас, заинтересован в моей смерти до того, как я покину корабль. Поэтому я предложу инициативу, вы ограничите её рамками, которые обеспечат вашу личную безопасность и безопасность ваших людей. Мне кажется, найти компромисс этих противоречивых требований можно при одном условии - если мы расстанемся на нейтральной территории.
   - А что вы считаете нейтральной территорией? - поинтересовался Заславский.
   - СШ-187.
   Заславский покачал головой.
   - Ваше упрямство в преследовании цели просто поразительно.
   - Здесь цель и здравый смысл совпадают. Или вы можете предложить что-то другое?
   Некоторое время генерал сосредоточенно размышлял.
   - У меня мелькнуло несколько вариантов, но, взглянув на них вашими глазами, я забраковал их. Действительно, покинуть корабль вы можете только ступив на защищённое место, - Заславский сжал кисти рук и решительно тряхнул головой. - Я согласен с вашим предложением, а насколько защищённым местом окажется СШ-187 - судить вам.
   - Значит, мы пришли к соглашению, - резюмировал Барк - Теперь прошу вас направить корабль на сближение с СШ-187. Затем вам придётся взять на себя переговоры с Берлингом. Это должно выглядеть как осуществление запланированного визита.
   - Давайте оговорим ещё один пункт, - Заславский помедлил, - Вам - Берлинг, мне - материалы экспертизы. Может быть, я сумею извлечь из этого какую-то пользу.
   - Вы получаете не так уж мало, Борис Фёдорович. У вас остаётся челнок, компания и несколько часов форы для возвращения на Землю. Что касается материалов, что ж, не возражаю, - забирайте.
   Сохранение материалов приобретало сейчас символический характер - их всё равно не было возможности захватить на другой корабль. Барк понимал, что и Заславский видит неизбежность такой уступки, но как человек потерпевший поражение, ищет возможность смягчить удар иллюзией уступки со стороны победителя.
  
   Если у Наташи, ещё в плену, имелись надежды на вмешательство законной власти, а бандитский налёт она воспринимала как следствие отчаянной попытки Лапшина и Уварова выйти из под удара правосудия, то после того, как она увидела Шаталова, спасавшего её не как комиссар Нижегородской области, а как частное лицо, её надежда на счастливый конец, поколебалась. Она не стала задавать вопросы Прохору Петровичу - без того было ясно, что он из охотника превращается в объект охоты.
   Но пока у них имелось утешение чисто технического свойства - автомобиль Шаталова. Он обладал рядом достоинств необходмых для обеспечения лиц избираемых на должность сопряжённую с опасностью. На автомобиле менялись номера и цвет, он был пуле и волно непроницаемым. Стёкла при желании становились фальшивыми, то есть, мониторы линейной службы или преследователи видели внутри то, что хотел показать владелец автомобиля. Ещё, Прохор Петрович с недавних пор использовал новинку, позволяющую активно воздействовать на электронных наблюдателей - способность менять изображение, стирать его и создавать пустоту там, где в действительности находилась машина.
   Вот на таком, технически совершенном приложении к должностному риску, Шаталов, Наташа и Сатаров въехали в гараж дома генерала. В ином случае, сделать это незаметно, было просто невозможно. На дом тоже распространялись гарантии безопасности, поскольку он находился под защитой того же статуса, что и хозяин. Оказавшись внутри, все трое почувствовали, что пророкотавшая над ними угроза физического уничтожения, осталась за пределами этих стен. Теперь можно было немного отдохнуть. Прохор Петрович предупредил, что для отдыха он имеет менее часа, потом, с началом дня, займётся вопросами, связанными с административными обязанностями, и только после этого может присоединиться к ним и обдумать происходящее и возможность успешного противодействия.
   Но начало дня, бесцеремонно прервав такой необходимый отдых, ворвалось с собственной логикой, превзойдя самые мрачные ожидания. Шаталова поднял следователь УВД майор Яров. Он сообщил, что из генпрокуратуры получено предписание. Суть его сводится к тому, что все дела по концерну "Сварог", будут пересмотрены самым тщательным образом, в связи с "грубым нарушением процессуальных норм при проведении оперативно-следственных процедур". Генеральный прокурор Гермогенов, обвиняет ведомство Шаталова не только в нарушении процессуальных норм, но и в "прямых действиях по сокрытию материалов и целью фальсификации результатов следствия". На этом основании, говорит предписание, материалы, находящиеся в ведении УВД, передаются в федеральную прокуратуру. До выяснения обстоятельств, Гермогенов требует отстранения Шаталова от исполнения обязанностей комиссара нижегородской области.
   - Так что же мне делать, Прохор Петрович? - печально вопросил Яров. - Они просто перегонят материалы в свои архивы, а наши сотрут. Я не позволю сделать это, по крайней мере, до того момента, когда они покажут официальные бумаги с обоснованием своего решения. Так что формально я считаю вас своим начальником.
   - Да ты не переживай, Матвей Егорович. Сейчас от нашей правды ничего не зависит. Вопрос будет решаться не здесь и не на этом уровне. Не осложняй свою жизнь и сделай то, что они требуют.
   Уступчивость комиссара, которую Яров никак не ожидал, видимо покоробила его. Он посмотрел на Шаталова с неодобрением и, ничего не сказав, отключился.
   - Пошло-поехало, - горько усмехнулся Шаталов, - вот так и людей ломаем. Что должно остаться в душе у Ярова? Он и меня осуждает, а чего тут осуждать? - Если я посоветую оставить материалы, столичный гнев обрушится не на мою, а на его голову. Там давно перестали верить, что порядочный человек может самостоятельно принимать ответственность на себя.
   Он посмотрел на притихшую Наташу.
   - Вот так создаётся левая и правая сторона. В игру вовлекаются высшие государственные чиновники. А кто они? - Они лицо власти. Они те, кто поддерживает международный национальный авторитет, люди, которые по всеобщему суеверному убеждению не должны ошибаться. Но, совершая грубейшие ошибки, они делают вид, что поступают совершенно правильно.
   - Мне трудно понять это, - тихо проговорила Наташа. - Мы занимаемся анализом фактов и пытаемся увязать выводы с безопасностью и человеческими правами, а здесь получается, что гаранты права и безопасности имеют собственные критерии толкования фактов.
   Она немного помолчала, задумчиво глядя на Шаталова.
   - Вы хотите сказать, Прохор Петрович, что Лапшин и Уваров вовлекая больших чиновников в круг своих интересов, обеспечивают собственные гарантии безопасности?
   - Да. Почти так. Они создают круговую поруку, которая поддерживается привычным для нас отношением к праву власти. Чем больше генеральный прокурор и министр внутренних дел совершат ошибок, и чем очевиднее они будут для других, тем беспринципней и казуистичней строится позиция по защите заблуждения. В кулуарах они будут сетовать: да, мы всё понимаем, но войдите в наше положение - что подумает мировое сообщество! Они могут совершать преступные ошибки, но не могут признаться в них.
   Наташа покачала головой.
   - Возникает мрачная картина: получается, что любую фальсификацию, подпирающую их престиж, поддержат и с готовностью разовьют.
   Шаталов посмотрел на неё весёлыми глазами и кивнул.
   - Но довольно уныния. Слава Богу, это будут не наши ошибки. А сейчас я попытаюсь выяснить, что же так повлияло на Гермогенова.
   Секретарь генерального прокурора, Елизавета Рустамовна, женщина в годах, приятная и доброжелательная, хорошо знала Шаталова, но на дружескую улыбку комиссара, ответила сухим, холодным приветствием.
   - Минуточку, господин комиссар, я выясню, готов ли Роман Авенирович ответить на ваши вопросы.
   - Когда будет готов, соедините нас, - так же сухо отреагировал Шаталов.
   Однако ждать долго не пришлось. Генеральный был готов удовлетворить любопытство Шаталова. Он имел торжественный и официальный вид. В его глазах, по всем признакам, генерал уже находился по ту сторону высших интересов, и с помощью несложных приёмов формальных процедур требовалось наглядно узаконить сложившееся положение. Гермогенов напористо перешёл к делу:
   - Господин комиссар, рассматривая действия управления в отношении концерна "Сварог", я был поражён вашей, мягко говоря, некомпетентностью. Я поражён той предвзятостью, которую вам, вероятно, внушил комиссар Барк, - генеральный возвёл на Шаталова слегка помутневшие очи, и закончил: - Вам надлежит явиться в Нижегородское управление внутренних дел, познакомиться с выводами прокурорского надзора, и до окончательного заключения по результатам служебного расследования, передать дела полковнику Щёлкову. Прокуратура поднимает вопрос о снятии иммунитета и возбуждения уголовного преследования за ваши действия, которые можно квалифицировать как пособничество преступникам.
   Шаталов уже был готов к подобным обвинениям и слушал прокурора довольно хладнокровно.
   - Смотрю я на тебя, Роман Авенирович, и думаю: что происходит с человеком - уж не заболел ли? - насмешливо сказал он. - Ты ведь не первый день знаешь меня, да и по жизни понимать должен, что в шестьдесят лет люди не меняют своих убеждений.
   - Оставьте при себе упражнения в остроумии, господин Шаталов, и выполняйте указания генеральной прокуратуры, - и Гермогенов прервал связь.
   Наташа только покачала головой.
   - Странно это, Прохор Петрович. Ведь он не только генеральный, но ещё и человек. А здесь и предательство, и должностное преступление. Ведь не может же быть, что их жизнь заключена в какую-то фальшивую оболочку, в которой им предназначено становиться другими в погоне за сомнительной выгодой.
   Отвлечённая тема оказалась наиболее подходящим занятием для состояния Шаталова, тем более, что он не собирался бежать и немедленно выполнять указания прокурора. Он несколько оживился, словно был не прочь и для себя уяснить вопрос чудесных превращений бюрократии.
   - В твоей жизни, Наташа, было много страшного и несправедливого, но это, может быть, и уберегло тебя от настоящего знакомства с человеческой порочностью. Твой мир разделялся надвое - с одной стороны - зло, с другой - добро. Испытав зло, ты решительно встала на сторону добра. Но вот мне, например, приходилось иметь дело со всеми состояниями человека и общества, и я не могу провести границу, которая бы чётко разделила людей на плохих и хороших. Заласканные дети "хороших" завтра соблазняться чувственной стороной жизни и станут на скользкую дорожку, а у детей "плохих" произойдёт отторжение зла; и получится, что дети "плохих" начнут спасть детей "хороших". Вообще - это оценки нравственности и права, но человеческие судьбы подлежат решению других оценок, смысл которых доступен только Всевышнему. Жизнь, Наташа, это и есть парадокс, а уж человек... Вот даже такой простой пример: кто сейчас охраняет порядок? - Простые люди - милиционеры, оперативники, следователи. В их голове не рождается глубокая философия, иначе они не могли бы профессионально владеть своим ремеслом; да и появись у них такая склонность - они перейдут в иное состояние и начнут выполнять другие социальные функции. А для природы одинаково важен и "мент", и "яйцеголовый"... Большинство людей воспринимает ходячие заблуждения как реальные ценности общества. Если человек усвоил, что музыку слушает тот, кто платит, для него перестают иметь значение вопросы верности, чести, долга; человек перестаёт воспринимать себя как существо одушевлённое, и легко продаётся тому, кто готов заплатить больше.
   Ну, и чуть-чуть риторики в защиту заблуждений: Мы всегда играем в команде; что заставляет нас болеть за "Спартак", а не за "Барусию"? Трудно сказать, как поступил бы я, работая в команде Уварова. Я старался бы действовать как можно эффективнее, в пользу фирмы. "Барусия" и "Спартак" могут обменяться игроками, но невозможно понять игрока забивающего гол в собственные ворота.
   Прохор Петрович рассмеялся.
   _ Смотрю я на недоумение, возрастающее в твоих глазах... Да, да. Всё правильно, Наташа. Именно это и называется "тухлой философией социального релятивизма". Она помогает успокоить совесть и разрушить чувство долга. Конечно, человек должен отвечать не за то, кто он, и где находится, а за то, что сделал. Есть вещи, которые делать нельзя.
   - Вы меня напугали, - сказала Наташа. - Я подумала, ещё немного - и Прохора Петровича вовлечёт в орбиту круговой поруки.
   - Нет, Наташенька. Я уже начинаю понимать, что означает "предстать перед Господом". А в нашем случае, у меня есть основания не отчаиваться от того, что заберут материалы следствия - мы их ни в коем случае не утратим. Но поговорим о материалах, когда для этого подоспеет время.
   - Мне вот какая мысль приходит в голову, Прохор Петрович: не вы являетесь мишенью действий Гермогенова и Чарова. Ведь вы и следственный аппарат управления расследует всего лишь дело, связанное с убийством в научно-техническом центре. Можно, конечно, допустить, что они хотели бы прикрыть администрацию Бутырок, у которой вышел прокол с "голландцами"; но это сомнительно - не тот уровень. Подставлять ради этого генерального прокурора они не стал бы. Мне кажется, что они воюют с Барком. Видимо у него получилось что-то очень опасное для Лапшина и Уварова.
   Шаталов поднял глаза к потолку, потёр пальцами висок и медленно перевёл взгляд на Наташу. "Так могут и закапывать", - подумал он, но вслух произнёс:
   - А ведь ты, пожалуй, права. Похоже, он где-то их зацепил. Хотелось бы узнать, что это такое...
  
   Сейчас в России, по Москве - утро. Но здесь сутки не делятся, здесь - вечная ночь. Для Барка последний отрезок времени - спрессованный пласт мучительного напряжения, где нет сна и нет даже бодрствования. Звуки слов, которыми они обменялись с Заславским, словно до сих пор тают в монотонном гуле приборов. Челнок начинал торможение. До цели оставалось несколько часов. Экраны телескопов уже выхватили из бездны СШ-187, освещённый далеким солнечным светом. Сложный контур корабля врезался в черноту космоса отдельными сферами, словно разбитая яичная скорлупа. Неосвещённые контуры затеняли звёзды, и только это позволяло понять, что приборы нащупали объёмное тело, а не повисшие чудом в пространстве искривлённые полоски света.
   Барк фиксировал курс, контролируя действия Заславского. Когда генерал закончил разгон и перешёл к пассивному торможению, сосредоточенность на его лице сменилась спокойствием, и он откинулся в кресле. Наступившие минуты образовали паузу между прошлым и будущим. Барк расслабился в кресле и из-под прикрытых век наблюдал за генералом.
   - Давид Данилович, - услышал он голос Заславского, - я понимаю, что для вас моё решение уничтожить лабораторию с экспертами, создало непреодолимое препятствие для нормального общения. Но как должностному лицу, ведущему расследование, вам, наверно, следует выслушать подозреваемого, - он болезненно улыбнулся. - Будь я менее самонадеян, я бы сделал это раньше и не исключено, приобрёл бы ваше доверие. Но сослагательное наклонение уже неуместно между нами... Я хочу рассказать о внутренней пружине моего поведения, логике, которую я считаю и сейчас безупречной. Точнее, это следует назвать не логикой, а видением картины мира, цивилизации...
   Заславский пристально посмотрел на Барка, словно стараясь уяснить - внимательно ли тот слушает и нет ли у комиссара иронии по отношению к тому, что говорит генерал. Удовлетворившись увиденным, Заславский кивнул и продолжил:
   - Я понимаю, что великие идеи, претендовавшие на то, что они могут осчастливить человечество, в большинстве своём плод паранойидальной направленности мышления так называемых гениев. Но были и полезные мысли, от которых человечество отказывалось не потому, что не могло понять их пользы, а потому, что не могло реализовать. На пути вставали корыстные интересы людей, измерявших историю цивилизации собственной биографией, а целям эволюции предписывалось обслуживать их желания. Но особенно пострадал великий этнос, который мы до сих пор называем Россией, русским народом. Кто поймёт эту трагедию и загадку? Для тех, кто находится за пределами - Россия представляет академический интерес, для тех, кто находится на её территории - интерес потребительский. Всё в ней неясно. В ней нет цельности китайского, арабского или арийского этноса; в ней национальные особенности наезжают друг на друга как тектонические пласты евроазиатского континента. Кто такие русские? - Это сплав славянских, скифских и угро-финских племён. Но они принадлежат своему геофизическому ареалу. В этом душа и культура народа. Но не повезло ему с общественно-социальным строительством. Народом правят то норманны, тот татары, то немцы. И всё время создаётся второй эшелон власти - управители из национальной знати. Для них, народ - добыча, его культура - варварство... Впрочем, всё это вам известно не хуже меня.
   Заславский замолчал, осознав, что не делает никаких открытий, но что-то побудило его продолжить монолог.
   - Национальная культура и духовная элита России стали формироваться в восемнадцатом, и расцвели удивительной красотой в девятнадцатом, начале двадцатого веков. Но пришли большевики. Они дали выход копившейся веками ненависти низших и высших слоёв российского общества, и тут, под запал, была уничтожена национальная духовная элита вместе с тремя сословиями. Пассионарная энергия нации пошла не на созидание, а на разрушение... Но не только в этом беда российского народа. Образовался духовный и культурный вакуум, который заполнило пришлое, гонимое через пески истории библейское племя - евреи. Они обольстили народ совсем не национальными ценностями и культурой, не имевшей корней в душе этноса. Сознавая себя частью русского народа до революции, дав русской культуре Левитана и Рубинштейна, они после октября начали осознавать себя как отличная этническая общность. Я не хочу сказать, что они делали что-то плохое, просто русские были для них чуждым народом, и они жили внутри него своей замкнутой общиной, воображая себя пастырями и поводырями. Ни одна нация, кроме русских, не имела такой пропасти между верхом и низом, между властью и поданными. И как всегда, более всего стегала своя, национальная знать, которая увивалась около господского стола и считала народ своей добычей. Не знаю, может быть, мы и имели шанс на процесс интеграции, подобный тому, что объединил граждан США, но современная цивилизация лишила нас такого шанса. Мы вступили в ХХI век, когда проблема стандартизации стала серьёзной угрозой для национального самосознания народов всего мира. Но в промышленно развитых странах, экономные технологии, компьютеризация производства, позволили создать разнообразие в потреблении. Они разработали законодательство, запрещающее рекламу и унифицированную информацию. Объединённая Европа, США и Япония могли позволить себе такую роскошь. Они сумели к 2010-2020 годам избежать опасности роботизации национального мышления. Россия, преодолевая экономическую отсталость, в состоянии духовной амнезии, в самой жестокой и грязной форме познавала прелести экономического бума. Реклама, потребительский инситуционализм, наложившийся на политический институционализм мышления, сделал российского гражданина самым роботизированным представителем планеты. Нежелание критически осознавать происходящее уже отразилось на темпах развития, качестве производства и качестве жизни. Технология, культура, искусство утратили творческий характер. Воспроизводится уже давно пройденное остальным миром. Духовная деградация грозит нации вырождением. Всё это используют в своих интересах такие национальные вампиры как Лапшин и Уваров.
   - Ох, генерал, - не удержался Барк, - распад национального самосознания происходит не потому, что управляют евреи или такие шиксы как Лапшин и Уваров, а потому, что вы перестали ощущать себя как нация достойная уважения. Одни презирают себя, потому что грабят, другие - потому что позволяют грабить себя. И вы мстите за это ненавистью друг к другу и всему, что вас окружает. Что касается лично вас, то как же вы оказались в одной компании с "вампирами"?
   - Я не оказался, Давид Данилович, я старался уничтожить эту компанию, а вы встали на моей дороге.
   - Каждый имеет право на жизнь, Борис Фёдорович. Я представитель закона, который защищает это право от таких как они, да и вы. Боюсь, что и сейчас мне придётся спасать вас друг от друга. На фоне криминала ваши трогательные сентенции о несчастном русском народе выглядят неубедительно. Да я думаю, он несчастен от того, что народ защищают от закона, который мог бы поддержать в нём достоинство и независимость, закона, который твёрдо бы поставил знак равенства между гражданами, а граждан - перед законом. Вы бы лучше научились выгонять из парламента таких депутатов как Лапшин, а не присваивать себе полномочия Творца мироздания.
   - Ваше назидание напоминает мне один анекдотический случай после второй мировой войны. Одна престарелая американка, осмотрев мемориал в Освенциме, остановилась перед печью, в которой сжигали евреев, и спросила: "А почему они не обращались к своему адвокату?" О каких законах может быть речь, Давид Данилович, если Лапшины пишут законы сами для себя, если у них рычаги власти и все средства, позволяющие манипулировать общественным мнением. В вашем западном представлении о России всё же присутствует фарисейская закваска.
   - Помилуйте, Борис Фёдорович, но ведь вашим сознанием нельзя манипулировать?! Так почему вы считаете, что можно манипулировать сознанием какой-то другой личности? Человек реагирует на то, что требует этой реакции. Зомби - единичные случаи. Нельзя роботизировать сознание целого народа. Народ живёт в признанной им реальности, и дайте ему прожить собственную жизнь. А вы, и "вампиры" и пастыри, повисли на теле народа со всех сторон, чтобы, упаси Боже! он не получил самостоятельность. Поверьте, люди не настолько глупы, чтобы кто-то думал за них. Они выбирают из возможного и, как правило, лучшее для себя. Восточная мудрость гласит: "Чтобы вода стала прозрачной - оставь её в покое".
   Барк посмотрел на Заславского, физически ощущая, как его слова отскакивают от потока совершенно иного строя мысли владеющего генералом, но не удержался ещё от одного замечания:
   - А лично вам, Борис Фёдорович, не мешало бы побольше думать о своей семье.
   Может быть, этого и не следовало говорить, но Барк увидел, что попал в цель. В глазах Заславского мелькнула и боль и непреклонность. Так вот что в голове чёртова генерала! Он хочет быть во всём абсолютно правым. Его отношение к семье, как наиболее близкой ему аудитории, болезненно чувствительно. Генерал стремится утвердить свою правду так, чтобы никто не знал, что она утверждается неправдой, особенно его близкие.
   - Есть ещё Земля, Борис Фёдорович. Отсюда она представляется неким интимным существом, которое мы желаем сильнее, чем самую любимую женщину. Она значит для нас всё. Но может быть есть кто-то, кто хотел бы переделать её, а значит, отнять у нас.
   Сказал это, Барк с горечью подумал: а ведь такое возможно. Земля... Если смотреть отсюда, на далёкую, почти невидимую точку, то понимаешь несоизмеримость и ничтожность свою с тем чувством, которое влечёт нас туда - к её воде и солнцу, к аромату полей, теплу человеческих душ6 безликих и неизвестных, но составляющих основу твоего влечения к Земле. Она наша возлюбленная и дети, мать и отец. Только здесь, оторванный от неё бездной пространства, случайностями, когда надежда поддерживается только хрупкой конструкцией челнока, счастьем кажется простая возможность умереть на Земле.
   Он хотел сказать: "Борис Фёдорович, используйте собственный шанс рождения. Покайтесь и продолжайте жить по-человечески, пусть это будет даже жизнь в тюрьме", - но не сказал ничего. Они приближались к спейсшатлу - 187. Заславский начинал подготовку к контакту.
   На экране капитанской рубки цифры уступили место изображению, и появилось лицо Берлинга.
   У Заславского не имелось мотивов строить каверзы на этом этапе, ему было выгодно как можно скорее избавиться от комиссара, и Барк не волновался за результаты переговоров. Но сохранялась другая угроза. За те несколько минут, пока Барк будет идти от рубки пилота к шлюзовой камере, генерал может оказаться хозяином положения.
   ... - Приготовьтесь к шлюзованию... соедините проходы...- Заславский отдавал команды и проверял на приборах их выполнение, - Включаю вакуум насосы...
   Барк нашёл в архиве документации схему корабля. От шлюзовой камеры, до места, где он находился в настоящий момент, при спринтерской скорости, две с половиной минуты: сорок пять секунд отсюда до капитанской рубки, полторы минуты от капитанской рубки до грузового отсека... Получалась неутешительная картина. Генерал, разумеется, не предпримет опасных действий пока он сам или блок облучения находятся в пределах досягаемости Барка. Но если Заславский сделал такие же подсчёты, то действие может развиваться так: за две с половиной минуты Барк добежит до шлюзовой камеры и убедится, что она закрыта. Для того, чтобы вернуться, ему потребуется ещё две с половиной минуты и всё придётся начинать сначала, но сделать это уже не дадут. Заславский получит возможность предупредить все остальные действия Барка: перекрыв шлюзовые камеры, он за полторы минуты добежит до грузового отсека, минута - и он освобождает "кальмаров", ещё полторы минуты плюс сорок пять секунд - и он преграждает путь к блокам облучения. Итого - пять минут Барка против четырёх минут сорока пяти секунд Заславского... Так дело не пойдёт.
   Между тем генерал закончил стыковку и сидел перед потухшим экраном.
   - Борис Фёдорович, - Барк перевёл схему на дисплей Заславского. - Познакомьтесь вот с этим. Покидая корабль, я несколько минут буду находиться в вашей власти. Думаю, вы не откажетесь воспользоваться ею. Чтобы защитить себя, у меня имеется единственная возможность - обесточить капитанскую рубку. Ровно через час вы переберётесь сюда. Ни секундой раньше! Если мы встретимся в коридорах - я буду стрелять. Можете это время держаться поближе к своим. Ситуация ясна?
   Заславский кивнул.
   Но было ясно, что устного соглашения недостаточно. Необходимо было расширить объём предстоящей диверсии. Потребуется сделать обрыв энергетической магистрали так, чтобы нельзя было обнаружить сразу место повреждения. Это значит снять обшивку, перерезать кабель питания капитанской рубки, вывести из строя приборы, показывающие место обрыва, а потом вернуться в рубку пилота и заняться блоками автоматического управления и их дублями. Тогда корабль или останется на месте, или полетит управляемый сигналами радиомаяка. Тогда можно будет получить уверенность, что они не совершат новых преступлений.
   Барк уже выходил из рубки, когда его остановил голос Заславского.
   - Давид Данилович, перед тем, как мы расстанемся, я хотел бы сказать несколько слов. Ведь я так и не ответил на ваши обвинения.
   - Боюсь, у нас нет времени.
   - Несколько минут уже ничего не изменят, - Заславский посмотрел на Барка, и, не встретив возражения, продолжил: - Мы оба максималисты, но каждый максималист в своём роде. Я максималист... впрочем, здесь наши оценки расходятся, хоть я и не считаю свои побуждения скверными, А вы - максималист... мм... добра. И знаете, я сейчас задаю себе вопрос: что хуже? или, пусть скажем, лучше. Откровенно, я не могу ответить на этот вопрос, и вот почему: оба мы на свой лад унижаем несовершенного человека. Вы давите его превосходством своей позиции и утверждаете своё преимущество. Реализовать своё превосходство человек может по-разному - добром и злом. Тут даже трудно определить - что выгодней? Это и сейчас загадка для меня. Здесь убеждает не нравственный пример, а как выпадет случай.
   - Достаточно, генерал, - холодно произнёс Барк. - Природа имеет собственные законы, впрочем, так же, как и человеческий эгоизм. Чем больше человек считается с собой, тем менее с тем, что его окружает. У вас имелась возможность понять это, и вы не нуждаетесь в филантропии. Расхлёбывайте сами то, что заварили.
   Заславский заметно побледнел, видимо для него обрывалась какая-то теплившаяся нить надежды. Сейчас комиссар уйдёт - и всё. Он останется один на один с преступниками и преступлением, и уже ничего не вернёшь.
   - А вы, вы! - словно подхлестнуло Заславского. - Да можете ли вы убедить себя в том, что уважаете человека в человеке?! - Нет. Именно вы вращаете колесо бездушного облагораживания человека. Если в человека верят, к чему его опекать с таким ожесточением? Я тоже могу считать вас гангстером, правда, имеющим официальные привилегии. Ваши действия вызывают восхищение людей, мои - кажутся им отвратительными. И всё дело в том, что вы, как они считают, защищаете их от меня. А ведь я тоже защищаюсь и от вас и от них. И согласитесь, как человек я имею право на это. И вот возникает стена, по ту сторону которой для меня уже нет жизни. Меня туда не пустят, потому что не поверят, что я могу изменить себя, примериться, покаяться. Мне не поверят они, не поверите вы. А ведь мы, Давид Данилович, сделаны из одного теста, и у меня в голове могут возникнуть те же мысли, что и у вас. Или вы считаете их собственной привилегией? Тогда чего же вы делаете здесь? - спасаете человечество или свою шкуру?! Ведь если верить вам, то честное исполнение долга символизирует обобщённую любовь к людям, а значит и к моему доброму началу, способному переродить меня. Но если вы преследуете только одну цель - поймать и обезвредить, значит, эта ваша любовь ничего не стоит. Они лишь стыдливо прикрывает ваше честолюбие, недоверие к людям и стремление утвердиться конвенциональными способами. Вы просто нашли формулу решения личных проблем.
   Заславский затих, поник и махнул рукой.
   - Ладно, Давид Данилович, прощайте.
   Барк сделал прощальный жест, повернулся и направился к выходу.
   Слова, слова... Кто может проверить и понять насколько верно раскрывается в них человеческая душа? Что они - звук, или правда? слова возникают из правды и всегда обращены к кому-то. Они направляют действие или приводят к пониманию действия. Даже лепет ребёнка не может быть простым звуком - он соединяет его с миром, в котором возник, и этот мир с помощью слова протягивает ему руку. Да, слово всегда дело, но смысл его окрашен той мыслью, за которой скрывается ложь или правда. Как не проявленная фотография становится видимой после химической обработки, так и слова становятся зримыми, только проходя цензуру правды и лжи; той правды, которая приносит плод, и той лжи, которая тоже приносит плод... Это прекрасно понимали древние и Ману в своих законах сказал: "Все вещи определяются словом, имеют основанием слово, произошли от слова: кто же нечестен в речи, тот нечестен во всем".
   Барк шёл по коридорам, без особого облегчения покидая корабль. Он легкомысленно отдал Заславскому драгоценное время, и уже некогда было навёрстывать упущенное. Часть плана пришлось отменить, чтобы не нарушить регламент шлюзования и расстыковки. Ну, что ж, пусть это будет своеобразным ответом на эмоциональные претензии генерала. Смерть - всего лишь мгновение жизни. В огромном скоплении человеческих судеб ничего не значит гибель отдельной личности, гораздо важнее то, что мы оставляем после себя. Сейчас есть возможность проверить, с чем мы стоим перед своей совестью.
   Борис Фёдорович по-своему ответил на поставленный вопрос. Он тоже умел считать, и для него результаты, полученные с помощью слов, были важнее нравственных альтернатив. Он увидел, что благодаря словам, комиссар не может осуществить угрозу и оставить его беспомощным. Генерал сразу же начал действовать. Через две с половиной минуты, как комиссар покинул рубку пилота, Заславский выпустил Храпова из грузового отсека. Неподобающе суетливо, проглатывая слова, он объяснил Максимилиану Филипповичу, что требуется от него и ребят. Храпов молча слушал генерала и прикидывал, что получится, если всё вернуть "на круги своя". Строжайшая инструкция Лапшина заключалась в том, чтобы изолировать Заславского, как только состыкуются челноки 187 и 200. Храпов понимал, что упускать Барка живым нельзя, но он понимал также, что придётся иметь дело не с закованным комиссаром, имеющим, к тому же, импульсный револьвер Заславского. Он посмотрел на свою компанию, прикидывая шансы. Самый надёжный из них - Могила, выглядел как развалина. Про остальных и говорить было нечего. После перенесённой на полу перегрузки у всех дрожали руки и ноги, да и сам он ещё не пришёл в себя после удара Барка. Сейчас даже с трёх метров он промажет в метровый квадрат. Достаточно одного промаха и у Барка найдутся силы, чтобы прикончить всю компанию. Это он уже проходил.
   И Храпов принял решение, казавшееся единственно разумным в данном положении. Слушая, что ему говорит Заславский, он размял затёкшие руки, оценивающе взглянул на генерала, и пришёл к выводу, что если тому не хватит одного удара, то парни поддержат его. Храпов нанёс этот удар. Заславскому хватило одного.
   - Чухонь, Сыч, займитесь генералом. Посадите на трос в рубке пилота. Без него мы не вернёмся на Землю. А я посмотрю, что можно сделать с комиссаром.
   Когда Храпов обнаружил Барка, тот уже входил в шлюзовую камеру. Он быстро поискал контакт с челноком Берлинга, но без введения шифра получил отказ. Храпов смирился с невозможностью как-то повредить комиссару, успокаивая себя тем, что главная часть инструкций Лапшина всё же выполнена. И главное - они живы. Живы!!
   Вот так Барк получил возможность попасть на корабль, где находилась похищенная лаборатория и Семён Берлинг.
  
   Перед тем как уйти, Прохор Петрович впустил в кабинет своего внука Ромашку. Малыш как пропеллер вертелся около двери, стараясь проскользнуть внутрь.
   - Этого разбойника зовут Роман, как и генерального, - ворчливо добавил Шаталов, - что кажется мне неудачным совпадением. Ромашка, это - Наталья Максимовна, а это - Артур Керимович.
   - Наташа, пойдём со мной гулять, - не дав деду закончить фразу, потребовал Роман, жадно пожирая глазами тётю, которая очень понравилась ему.
   - Роман, - строго оборвал дед, - не Наташа, а Наталья Максимовна. Играть с тобой, у неё нет времени, потому что она на службе, - внушительно разъяснил он. - А теперь марш в свою комнату, там тебя ждёт Татьяна Васильевна.
   И он выпроводил упиравшегося внука.
   - Располагайтесь, - обратился он к Наташе и Артуру. - Вот справочник по дому, из него всё узнаете. Вот компьютер, так что Наташа можешь поиграть в варианты с нашими противниками. Итак, никто не должен знать, что вы здесь. Контакт только личный. До встречи.
   Едва Шаталов вышел, факс стал выплёвывать экстреннее сообщение. Ещё не совершивший полного оборота бюрократический маховик продолжал снабжать комиссара положенной по должности информацией. Наташа взглянула на текст и поняла, что это статья для широкого потребителя, но на которую обращалось особое внимание нижегородской администрации. Статье предшествовал скромный портрет автора текста Вальдемара Крушицкого.
   "Сегодня ночью, - прочитала она, - репортёры всех средств информации страны, дежурившие на приёме новостей, стали свидетелями невероятного заявления председателя комитета Государственной Думы по делам ближнего космоса, Ивана Лапшина, сделанного из Нижнего Новгорода. Он сказал, что не только Россия, но и всё человечество поставлено перед неожиданной и серьёзной угрозой.
   С тех пор, как война стала для нас лишь кровавым иероглифом, начертанным на скрижалях истории, казалось, что ничто не угрожает мирной жизни людей; казалось, что человечество может спокойно смотреть в обозримое будущее. Какое знамение могло открыть нам, что наука, оторванная от патологической почвы милитаризма, наша наука, олицетворяющая осмысленность человеческого развития, снова перерастёт своего создателя и бросит зловещую тень на мир каждого очага...
   Считая себя разумным хозяином, общество создало узду, управляющую слепыми проявлениям человеческого разума - агентство контроля научных достижений при ООН. И вот, узда лопнула! Никакое человеческое хитроумие не способно выдержать состязания с неожиданностью тайны вырванной у природы. Первой её жертвой стал Девис Даниель Барк - комиссар МАКНАД, возглавлявший в этом международном контрольном органе русский отдел. Сумеют ли федеральные власти и мировое сообщество предпринять достаточно эффективные меры для недопущения очередных жертв открытия Берлинга-Вельдмана?!
   Можно было бы подвергнуть сомнению и заявление депутата Ивана Лапшина и его интерпретацию событий - очевидец не всегда бывает объективным - но вот как выглядят факты".
   Наташа подивилась витиеватости и патетике стиля, и подозвала Сатарова.
   - Артур Керимович, подойди, почитай. По-моему, на нас начинается массированная облава. Вальдемар Крушицкий - известный репортёр, но никогда не отличался щепетильностью. Он комментирует, видимо, какое-то официальное заявление Лапшина, но делает это так, чтобы публика рыдала над текстом. Читаем дальше...
   "Летопись преступления начинается с незначительного, на первый взгляд, события; рядового события, не нарушающего привычный деловой ритм концерна "Сварог". Концерн, признанный лидер в области генной инженерии и промышленной бионики. Министерство здравоохранения сделало заказ на изготовление биологических протезов. Заказ вошёл в деловые будни лабораторий и встал рядом с другими, ожидая научного решения для своего воплощения. Что же может быть благородней задачи - дать человеку полноценную жизнь?! - не инвалидную коляску, а ноги, позволяющие ходить самостоятельно, не сестру-сиделку, а руки, позволяющие взять кусок хлеба, ощущая живыми тканями контакт с потерянным миром? По каким изощрённым каналам должна пройти человеческая мысль, чтобы превратить гуманную цель в основу преступления?!
   РАССКАЗЫВАЕТ ПРЕЗИДЕНТ КОНЦЕРНА "СВАРОГ", ДОКТОР ПОРФИРИЙ УВАРОВ:
   "Группе доктора Вельдмана предлагалось разработать новый метод изготовления биологических протезов, отказавшись от келлагеновой основы. Вельдман действительно разработал необычную для нас методику. Он рассмотрел вопрос как общую проблему регенерации. Руководству фирмы представлялось невозможным учесть все вытекающие отсюда последствия, и мы отказались финансировать сомнительную для производства идею. Тогда Вельдман и Берлинг обратились к независимым денежным источникам, и, проделав значительную часть работы, снова вернулись к нам за поддержкой. Предложенные материалы ошеломили нас своей перспективой, они говорили, что уродства и травмы, патология наследственности и вирусные заболевания - все беды преследующие человечество от сотворения до сегодняшнего дня - могут быть уничтожены! Убедительность результатов проведённых исследований не вызывала сомнений. Не в силах принять на себя ответственность до получения окончательного результата, руководство концерна выступило посредником между учёными и федеральным фондом поддержки научных изысканий. Так проект, под условным названием "Лотос", был передан в ведение генерала Заславского, возглавлявшего обширные программы научно-исследовательских работ в космосе. С этого момента мы окончательно утратили контроль над дальнейшей судьбой открытия Вельдмана-Берлинга."
   Кто мог предвидеть, что открытие попадёт в руки преступника, а попав в руки преступника превратиться в страшное оружие!
   Дальнейшая хроника событий имеет замысловатый сюжет, рассчитанный не только на то, чтобы ввести в заблуждение рядового налогоплательщика, но и компетентные органы. Двадцатого августа глава концерна получает полубессмысленную телеграмму, посланную охранной системой "Родос", из околоселенной лаборатории концерна, отданной в аренду под государственную программу Заславскому. Из телеграммы следует, что специальное оборудование и учёные Вельдман и Берлинг - исчезли. В тот же день, доктор Уваров ставит в известность о случившемся связанного с ним деловыми узами депутата Ивана Лапшина и Фёдора Заславского. Уваров предлагает сделать официальное заявление и потребовать расследования происшествия. Депутат Лапшин энергично поддерживает его, генерал Заславский вынужден согласиться. Сейчас мы можем предположить почему Заславский не протестовал, но тогда это выглядело как естественное беспокойство за судьбу людей и оборудования. Однако на уме генерала было другое. Готовился план, отдающий изобретение в руки небольшой кучки людей, и люди эти уже начинали действовать. Насколько обширен был подготовленный план, вы можете получить представление из специального телевизионного расследования, который проведёт сегодня популярный ведущий Самсон Радов. Вы можете сами задавать вопросы действующим лицам и окунуться в мир преступления, ощутить лично на себе его горький вкус. А пока мы не будем раскрывать всех головокружительных поворотов сюжета. Скажем лишь, что за спиной преступления стоял один известный и достаточно могущественный человек. Предупреждая события, он сам появляется в Нижнем Новгороде. Он уже знает, что произошло и произойдёт, но своими действиями хочет заверить, что его интересуют лишь проблемы концерна; ведь именно к нему намерен обратиться Уваров и Лапшин, потому что он стоит на страже закона, охраняя общество от опасного использования научных открытий. Это комиссар МАКНАД, возглавляющий русский отдел, - Девис Барк. Но это не тот Барк, который родился в Бостоне, в семье русского эмигранта, это комиссар Барк созданный в лабораториях Вельдмана и Берлинга, послушный исполнитель воли Заславского.
   Взглянув на только что написанное мною, я перестаю верить самому себе. Фантастичность заявления кажется очевидной! Но попробуйте найти другое объяснение действиям комиссара! - Барк прибыл в Нижний уже зная, что его задание по ликвидации всего, что может пролить свет на сущность открытия, закончилось трагически (сейчас это уже подтверждено документами), но он ведёт себя так, словно не имеет представления о деятельности своего же сотрудника в концерне "Сварог". Порфирий Уваров задавал комиссару вопрос о совершённом преступлении. Цитируем ответ комиссара: "Интересный поворот. И ты до сих пор молчал об этом?!" Это он говорит Уварову после того, как вечером предыдущего дня, комиссар Нижегородского УВД Прохор Шаталов сообщил Барку об убийстве Михаилом Гориным троих сотрудников безопасности концерна "Сварог"!!
   Далее: Господин Уваров просит комиссара не предавать огласке ход следствия до полного выяснения истины. Барк соглашается на это! Можно понять озабоченность президента концерна, но нельзя понять комиссара, у которого, кстати, все предыдущие расследования отличались исключительной открытостью. Он - прежде всего лицо, информирующее общество об опасности, и до сих пор комиссар достойно выполнял эту миссию.
   Пользуясь обращением администрации концерна, комиссар Барк назначает криминалистическую экспертизу лаборатории Бетта-Гильберта. Ему не терпится выяснить, насколько чисто уничтожены следы преступления. Далее начинается охота на людей способных пролить свет на действительное положение вещей: покушение на доктора Уварова, заместителя службы безопасности концерна Эрика Цуга. Комиссар готов, пользуясь случаем, уничтожить Наталию Осоргину - для него опасны талантливые и честные сотрудники. Но всей правды о ней мы, к сожалению уже не узнаем - несчастная женщина всё-таки сделалась жертвой разгулявшихся преступников.
   К счастью для нас и истины, каждый шаг преступления фиксируется. Мы можем вернуть событие и в глубокой задумчивости рассмотреть его. С момента появления в Нижнем комиссара Барка мы имеем возможность почти поминутно восстановить его действия. К сожалению, всё то, что предшествовало его приезду, пока остаётся неведомым. Мы не знаем, когда было совершено превращение, как была похищена лаборатория. Не знаем мы и того, как комиссару и генералу Заславскому удалось организовать побег из самой охраняемой тюрьмы России своих пособников, которых, два года назад, в другом состоянии сознания, комиссар беспощадно преследовал. Сейчас творить беззакония помогает знаменитая в своё время, банда Храпова! Съёмки в контрольно-пропускном пункте аэро-космодрома в Истомино, позволяют идентифицировать преступников. Но им не удалось совершить последнего страшного преступления - похитить депутата Лапшина, чтобы обеспечить себя еще одним послушным исполнителем, обладающим широкой полнотой власти, превратить избранника народа в гомункулуса, изготовленного в ретортах Вельдмана-Берлинга.
   Счастливой случайностью оказалось для Ивана Лапшина наблюдательность одного славного русского солдата, стоявшего на посту; он сообщил дежурному по гарнизону полковнику Рябцову о странном поведении группы, направлявшейся в спйсшатл. Бойцам охраны удалось остановить похитителей ещё до того, как они успели скрыться в корабле. Дополнительная проверка позволила Лапшину вырваться из плена. С рукой, сломанной комиссаром Барком, Лапшин нашёл защиту у бойцов охраны, но они, к сожалению, не имели полномочий арестовать преступников.
   Следуя изложению сюжета, мы несколько опередили события... С какой же целью Заславский и его исполнители отправились в космос?
   Получив первые отчёты экспертизы лаборатории Бетта-Гильберта, преступники осознают опасность разоблачения. Они полагали, что сумели спрятать улики, но их выявила бригада опытных криминалистов. Заславский понимает, что необходимо предупредить официальное сообщение о результатах экспертизы, и, в рамках установленного делового сотрудничества, получает у Лапшина разрешение на полёт в космическом челноке. Тем временем комиссар Барк стряпает фальшивое обвинение против людей, которые представляются преступникам опасными. Но остриё этой фальсификации направлено против депутата Лапшина. Угрожая ложными обвинениями, он предлагает депутату сотрудничество, и когда тот отказывается, пытается силой увезти с собой. Здесь и возникают уже описанные нами события. Мог ли так поступить настоящий комиссар Барк? - Нет!
   Так что же нас заставляет так упорно возвращаться к предположению о превращении комиссара?
   Вся предыдущая жизнь этого человека пронизана неподкупной честностью. Каждое расследование преступления отличается безупречной принципиальностью и созданием предпосылок для объективного и справедливого решения. Не только для своих сотрудников, но и для целого поколения мальчишек, образ Барка превратился в живую легенду, о которой говорили с восторгом. Ни один человек, знавший Барка лично, не мог поверить в преступность его действий, основываясь на только что приведённых фактах. Преданность некоторых сотрудников милиции зашла так далеко, что они помогали комиссару до последней минуты.
   Мы тоже не можем верить, что настоящий комиссар Барк способен на преступление. Настоящий - не способен, но вот другой... Впрочем, судите сами. Последние события развеют сомнения самых яростных скептиков.
   СЕГОДНЯ НОЧЬЮ БЫЛО СОВЕРШЕНО НАПАДЕНИЕ НА БРИГАДУ ЭКСПЕРТОВ, НАХОДИВШУЮСЯ В ЛАБОРАТОРИИ БЕТТА-ГИЛЬБЕРТА.
   РАССКАЗЫВАЕТ РУКОВОДИТЕЛЬ БРИГАДЫ ДОКТОР ДЖЕРОЛД БОУН:
   "Когда комиссар Барк сказал, что прибыл за материалами экспертизы, мы были поражены. Никакая поспешность не может оправдать стремления использовать материалы обвинения, если они не завершены. Барк сослался на то, что материалы передаются в федеральную службу безопасности. Мы вынуждены были подчиниться. Но когда я связался с Землёй и потребовал объяснений от российского ФСБ, они сказали, что не имеют отношения к действиям комиссара. Это показалось мне странным".
   Итак, Барк аннулирует документы опасные для планов Заславского. То, что он действует в данном случае по его прямому указанию и в одной связке с уже известной нам бандой Храпова, подтверждается установлением личностей сопровождавших Барка, при посещении лаборатории. Вот он штрих, отметающий последние сомнения!"
   Наташа прочитала последние строчки с радостью. Было понятно, что вся эта галиматья должна опираться на какие-то крохи реальных событий. Почему так поступил Барк, она ещё узнает, но то, что он жив и сумел навязать свои условия Заславскому и Храпову - в этом она не сомневалась. В противном случае лаборатория была бы уничтожена.
   Она продолжала читать:
   "Спрашивается, - восклицал далее Крушицкий, - что позволяет преступникам действовать с такой откровенной наглостью? Ответ очевиден - необычайность открытия. По утверждениям биологов, экспертов и заключению, данному научно-консультативным Советом, биотехнологии Вельдмана-Берлинга позволяют в очень короткий срок получить точную копию человека. Мощный митогенетический генератор Берлинга формирует копию, перенося её непосредственно на готовую биологическую массу, которая создаётся не только из специальной генетически близкой человеку свиной плоти, но ещё не известной нам биологической культуры.
   Но это ещё ни о чём не говорит, если не учесть, что копии прививается доминанта подчинения определённому лицу. Такой зомби не утрачивает своих интеллектуальных способностей, и от этого становится ещё более опасным.
   Мы не знаем, как выглядят окончательные цели Бориса Заславского, но уже совершённое ми требует справедливого возмездия. Об этом знает и сам Заславский, и создаёт условия, позволяющие избежать возмездия. А если ему это окончательно удастся?! Страшно даже предположительно рисовать подобную картину! Ведь для того, чтобы уйти от наказания, преступники должны полностью преобразовать структуры управляющие обществом, а это можно сделать только подчинив себе сотни лиц и ведущих деятелей планеты. Преступники располагают для этого всеми средствами. Ещё не известно, превращён в зомби один Барк, или среди нас уже живут другие оборотни Заславского.
   Мы обращаемся к общественному мнению России и международному сообществу, мы требуем беспощадно жестоких мер по пресечению авантюры, чтобы не стать жертвами ещё большей жестокости. Мы обращаемся к людям, от которых зависит наше будущее, с вопросом: какие меры предпримите вы, чтобы избавить всех нас от кошмара, имя которому СТРАХ ПЕРЕД НЕИЗВЕСТНОСТЬЮ?!"
   - Всё это выглядит чересчур абсурдно, заметил Сатаров. - Такую галиматью вряд ли кто проглотит.
   Наташа покачала головой.
   - Здесь вы не правы, Артур Керимович. Мы с вами знаем подлинные обстоятельства, поэтому статья выглядит абсурдной, но для тех, кто слышит об этом впервые, фактом становится то, что написано.
   Наташа посмотрела на Сатарова, словно соображая, что же делать дальше.
   - Крушицкий говорил о расследовании комментатора Радова, - сказала она. - Он, наверно, ведёт канал криминальной хроники?
   - Да.
   - Узнаем, чем потчуют здесь.
   В студии, напоминающей зал Верховного суда Совета Европы, где места зрителей расходились полуамфитиатром от массивных трибун ведущего и действующих лиц, рядом с живописным комментатором находились старые знакомые - Фалда и Пицын, напротив их сидел Эрик Цуг. Похоже, передача уже шла какое-то время, и Наташа вернулась к её самому началу.
   Криминальное шоу Самсона Радова сполна отвечало эмоциональным запросам пресыщенной зрелищами публики. Сам комментатор возникал на экране, сияя белозубой улыбкой. Его атлетический торс обтягивала яркая майка, он играл мускулатурой, а глаза, на смуглом лице, казались бездонными и обращёнными лично к вам. Профессиональная магия, которой владел этот волшебник широкой аудитории, заранее внушала доверие к самым невероятным сообщениям, слетавшим с его губ. Радов уже начал вещать:
   - Благодаря разумным усилиям общества, каждый день позволяет нам собирать распадающуюся мозаику бытия и чувствовать удовлетворение жизнью. В этой созидательно суете, мы начинаем забывать про антимиры, которые живут рядом с нами - в соседнем доме, в другом человеке, здесь, сейчас. Умиротворённая достатком и безопасностью гладкая поверхность наших эмоций не знает и лёгкой ряби. Но в моих сообщениях всегда дует суровый ветер реальности. Сегодня же, это будет настоящая буря. Смотрите, как в вашем городе появляется смерть и насилие!
   Без комментариев на экране кадры с записью камер службы безопасности концерна "Сварог", где фальшивый Горин убивает настоящих людей.
   После демонстрации сфабрикованных документов, опять даётся крупный план Самсона Радова. Он вопрошает:
   - Кто этот взбесившийся монстр, и как такое стало возможным?
   Мы обратились за разъяснениями к директору Нижегородского ФСБ генералу Вячеславу Харитоновичу Чарову.
   Пока Радов задавал вопрос, в студии появился Чаров.
   - То, что вы увидели, - произнёс он, - я, к сожалению, увидел тоже только сегодня. Это кажется странным, потому что событие произошло три дня назад, но материалы по этим событиям поступили не в ФСБ, а в управление внутренних дел Нижнего Новгорода, которое возглавляет комиссар Шаталов. Тут есть пища для размышлений. Шаталов не раз избирался вами на должность Нижегородского шерифа и, видимо, удачно справлялся со своими обязанностями. Но вот это... Эти факты он скрыл от нас с вами. Конечно, можно спросить, почему же потерпевшая сторона - администрация концерна "Сварог", не потребовала открытого разбирательства. Безусловно, я отношу это к ошибке президента концерна Порфирия Моисеевича Уварова. Но у него был субъективный мотив, умело разыгранный Шаталовым. И не исключено, что поддерживал он тайну и заблуждение по требованию комиссара Барка. Мотив этот небезынтересен и для нас. Администрация концерна считала, что проникновению в научно-технический центр Михаила Горина способствовал Эрик Цуг - начальник службы технической безопасности "Сварог". Так что же произошло в действительности?
   Чаров сделал эффектную паузу и произнёс:
   - Сейчас я скажу нечто такое, что у вас невольно возникнет вопрос: "А в своём ли уме генерал?" Да. Я попробую приподнять завесу тайны над смертью Эрика Цуга, труп которого, по заключению экспертов, лежит сейчас в морге Нижегородского УВД.
   Камера оператора перенеслась на лицо Цуга и некоторое время исследовала его вдоль и поперёк, давая убедиться, что пред зрителем нечто вещественное, и это вещественное не что иное, как сам Эрнест Цуг, живой и невредимый.
   - Эрик, - обратился к нему Радов, - как вы сами можете объяснить ошибку патологоанатома?
   - Здесь нет никакой ошибки, но эту странную историю не так просто понять и мне. Я могу лишь рассказать то, свидетелем чего мне довелось быть.
   Между тем, на экране появляется морозильник УВД, открывается пенал с трупом, труп показывается в разных планах и начинает сканироваться. Мультимедийное изображение трупа принимает разнообразные позы, покрывается одеждой и оказывается точной копией Цуга. Параллельно следует показ таблиц и диаграмм, где сравнение происходит в цифрах. Всё совпадает один к одному, только оригинал в морозильнике не моргает глазами.
   - Так что же за странная история произошла с тобой? - Самсон Радов перебросил ноги в обратном порядке, немного поёрзал в кресле и воззрился на Цуга.
   - Десятого августа я был похищен неизвестными. Я говорю "неизвестными", потому что это случилось непостижимым для меня образом, и я не помню, что произошло в последующее время. Но, очнувшись, я увидел перед собой... самого себя. - Эрик покачал головой, словно до сих пор находился под невероятным впечатлением увиденного. - Мне доводилось сталкиваться с разными чудесами, и по долгу службы и просто как человеку. Я не принадлежу к людям робкого десятка, но такое... Я испытал неописуемый ужас, у меня мелькнула мысль, что я умер и предстал перед Высшим Судом, ну, и много подобной ерунды пронеслось в голове. К счастью, а, может быть, к сожалению, моё заблуждение быстро рассеялось.
   Цуг повздыхал, подняв очи и качая головой, и продолжил:
   - Человек, имени которого я пока не могу назвать, сказал мне: "Не волнуйтесь, Эрнест Прохорович, это ваша копия. Вернее, это вы, точно такой же, каким ощущаете себя сейчас. Учитывая данное обстоятельство, вы имеете право на некоторые разъяснения". Этот человек рассказал мне, для чего я похищен и для чего изготовлена моя копия.
   - А вы можете как-то описать где оказались, что вам запомнилось, и могли бы вы найти снова то место? - напористо спросил Радов, разглядывая Цуга с исследовательским интересом.
   - Нет. Что-то вроде кунц-камеры. Меня со всех сторон окружал белый свет.
   - Ну вот, вы не можете упрекнуть их в том, что они лишили вас "белого света", - и он рассмеялся собственному каламбуру. - Так для чего им нужна была ваша копия? - озабоченно вернулся к теме Радов,
   - Я, или копия, должны были обеспечить проникновение в научно-технический центр концерна сотрудника МАКНАД Михаила Горина. Не скрывали от меня и цели операции. Видимо они считали, что если я откажусь от сотрудничества, за меня прекрасно сработает преданная им копия, а мне останется только умереть. Цель операции уничтожение в памяти бигмэйнфрейма НТЦ всех материалов по проекту "Лотос". Они хотели, чтобы не осталось свидетельств, способных пролить свет на сущность открытия Берлинга-Вельдмана, чтобы получить монопольное право на его использование. Я отказался. Это был не героический жест, а простой расчёт. Меня ожидала одна участь при любом раскладе, и мне не хотелось продлевать время агонии...
   Но что-то у них пошло не по плану.
   - Что именно? - Самсон Радов снова оживился. - Этот вопрос мы задаём из студии в кабинет начальнику службы безопасности "Сварог", Зацепину. Что же сорвало планы преступников, Вадим Глебович?
   Зацепин навис над студией с большого экрана:
   - Эрик Цуг появился в концерне после трёхдневного отсутствия. Я потребовал объяснений. Он написал заявление, в котором объяснял прогул личными чувствами, связанными с оказанием помощи молодой женщине, оказавшейся в трудном положении. Доводы показались мне неубедительными, и я поставил Цуга на "карантинный режим" - это означало, что мы проверяли его, обеспечивая ложной информацией, он же продолжал работу, ни о чём не подозревая. Отсутствием почасовых паролей видимо и объясняется неудача сотрудника МАКНАД.
   - А что преступники сделали с вами? - снова обратился Радов к Цугу.
   - После очередного провала памяти, я оказался в каком-то грязном помещении. В нём находились двое неизвестных и моя копия. От меня снова стали требовать сотрудничества. Они предположили, что какие-то знания не перешли в память двойника и хотели выяснить, что же это за информация. После часового тестирования, они убедились, что он знает то же самое, что и я. Тогда ему сказали: "Эрик, кончай своего папочку, заодно и проверим, получил ли ты физические преимущества". Двойник стал избивать меня. В это время раздался посторонний шум. Один из бандитов сказал: " Кончай этого, а я посмотрю, кто шумит". Пули принадлежали моему телу, но это был единственный шанс выжить, я ведь знал, как может действовать второй "Цуг", а он не находился в готовности, не испытывал страха перед неизбежным концом. В момент выстрелов я подставил под пули двойника... Очевидно, пуля вошла точно в сердце, потому что он мгновенно скончался. Мой палач, напарник называл его видимо по кличке - "Чухонь", от неожиданности оторопел. Я без труда выбил у него оружие. Мне требовалось принять мгновенное решение - бежать, или, сохранив свидетеля, убедить его, чтобы приняв мои доводы он подтвердил, что убил именно меня - ведь двойник отличался только повязкой на шее.
   - И ты решил воспользоваться образом своего прототипа? - с напористым интересом спросил Самсон Радов.
   - Точнее - собственной копии, - заметил Цуг.
   - Как же тебе это удалось?
   - Чухонь соображал не очень быстро, но всё же понял, что у него нет выбора - ведь если правда всплывёт, конец не только мне, но и ему; к тому же, я мог застрелить его сразу же. Он согласился подыграть и обращаться со мною как с двойником. Для него такое решение было естественным - ведь этим людям важны только деньги и собственная безопасность.
   - Что же произошло потом?
   - Необычное в моей жизни закончилось и началось будничное, которое, к счастью, могут подтвердить свидетели.
   - Кто же?
   - Вот они, - Эрик широким жестом указал на Фалду и Пицына. - Они же были моими невольными спасителями.
   - Интересно, - с интригующим недоверием сказал Радов.
   - Да. Мы уже договорились с незадачливым бандитом, и он старался справиться со своей мимикой, когда вернулся тот, что выбегал, кажется "Могила". Он сказал: "Сюда заглядывали два фраера, не знаю, что они успели разглядеть, но я их засёк. Могила подошёл к моему мёртвому двойнику, перевернул его лицом вниз и выстрелил в затылок. "Сейчас подъедет шеф, - добавил он, - фраеров придётся убрать". Вот так, они и я в их компании, бросились в погоню за Фалдой и Пицыным. На улице стояли две машины, в одной из них находились ещё трое. Один плотный, с фиолетовой повязкой на лбу, распоряжался остальными. Сейчас я знаю - это был Храпов. Мы быстро обнаружили беглецов. Те заметили преследование, когда уже было поздно. Пицын и Фалда выскочили из машины и попытались уйти подвалами. Храпов тоже выскочил из машины и показал нам, с какой стороны заходить, чтобы образовался загон. Как только я остался один, я бросился прочь. Надо было предупредить Порфирия Моисеевича и милицию, что идёт охота на людей. Это я смог сделать только добравшись до Нижнего.
   - Достаточно, - перебил Цуга Радов. - Сегодня у нас есть возможность услышать свидетельства других невольных участников событий, напоминающих кошмарный сон. У меня вопрос к Тарасу Фалде и Валентину Пицыну: Что привело вас в Колонтай и так странно объединило в одном действе?
   Фалда и Пицын неуверенно переглянулись.
   -Пожалуй, мне как юристу легче ответить на вопрос, - начал Фалда, - впрочем, в наших действиях не было ничего противоправного. Конечно, законопослушные граждане должны были бы воздерживаться от удовлетворения своих капризов подобных нашим. Особую неловкость, конечно, испытывает Валентин Гаврилович, как сотрудник правоохранительных органов. Но, из песни слова не выкинешь. Мы встретились случайно, как раз в таком месте, где рассчитывали приобрести "попсу". Я уже стоял около своей машины, надеясь найти продавца, когда подъехал Валентин Гаврилович. Он вышел из машины и некоторое время со смущением разглядывал меня. Я рассмеялся и спросил, не за "попсой" ли он приехал. Он подошёл и рассказал о своих заботах.
   - Что же вы рассказали? - вполоборота повернувшись к Пицыну, спросил Радов.
   - Видите ли, моей дочери исполняется шестнадцать, и она просила что-нибудь "приличное", чтобы отметить событие в своей компании. Молодежь ведь не думает о том, уклоняется или не уклоняется от налогов изготовитель популярной одежды.
   - Понятно, и что дальше?
   - Мы решили вместе выяснить, как нам удовлетворить своё желание, - снова продолжил Фалда, - и вошли в ближайший дом. Из-за дверей доносились какие-то непонятные звуки. Мы открыли дверь. То, что открылось нашему взору, буквально парализовало меня. Кажется, шок испытал и Валентин Гаврилович. В пыльном, плохо освещённом помещении находилось четыре человека. Двое наблюдали, как третий избивает вот его, - Фалда кивнул в сторону Цуга. - Он был хорошо виден. По неосторожности у нас вырвался какой-то звук, и тот, который избивал, повернулся в нашу сторону. К моему страху прибавился мистический ужас - я увидел того же самого человека, что лежал на полу. У них были не только одинаковые лица, но и одинаковая одежда. В этот момент один из наблюдавших за сценой избиения тоже повернулся в нашу сторону. Мы бросились прочь, ощущая ужас, словно за нами гналась сама смерть.
   - В данном случае ваши чувства не подвели вас, - прокомментировал Радов.
   - Мы попытались скрыться, но там ужасные дороги; к тому же их надо хорошо знать. Мы кружили, не в силах сообразить, как же выбраться из района. Дважды мы разъезжались и встречались вновь. Сейчас я понимаю, что от них всё равно не удалось бы сбежать, но тогда это казалось каким-то колдовством. Наконец мы убедились, что путь перекрыт. Я надеялся спастись, покинув машину. Мне приходилось слышать про бесконечные лабиринты Колонтая. Решив скрыться, я увидел, что Валентин Гаврилович следует за мной. К сожалению, преступники хорошо знали район. Они быстро зажали нас в тесном проходе. Когда Валентин Гаврилович выхватил пистолет, один из преследователей выстрелил из неизвестного мне оружия. На нас обрушилась стена. Очнулся я в незнакомом месте.
   - Что же вы увидели, очнувшись в незнакомом месте? - оживился Радов.
   - Это было помещение заполненное сложной аппаратурой, похожее на лабораторию.
   - Там кто-то был?
   - Кроме меня и Валентина Гавриловича, наши преследователи, и, - Фалда оглянулся по сторонам, словно опасаясь увидеть тех, кто покарает его за сделанное признание, - ...там был ещё комиссар Барк и девушка в офицерской форме, кажется Наташа, и ещё один офицер, в форме милиции.
   - Вас, Артур Керимович, они решили держать на поводке, - заметила Наташа, отвлекаясь от телевизионного шоу, - дескать, не высовывайся, а то попадёшься сам и Шаталова за собой потащишь. Иначе он сделал бы более точное "узнавание".
   Сатаров согласно кивнул головой.
   - Вы поняли, что оказались перед представителями власти? - поднапёр на экране Радов.
   - Да. Ведь я знал комиссара, я давно следил за его карьерой. Но я ещё не забыл, кто гнался за мной, и сумел связать предыдущие события с появлением комиссара и офицеров. Я почувствовал, что они заодно с преступниками.
   - Вы тоже это поняли? - обратился Радов к Пицыну.
   - Да. То есть, не совсем. Я привык не отделять форму от права и закона, поэтому обратился к комиссару с требованием защиты и справедливости.
   - Что же ответил комиссар?
   - Его ответ оказался очень странным. Он сказал, что мы участники преступления и должны во всём признаться, - качая головой, словно он начинал сомневаться в словах по мере их озвучивания, произнёс Пицын.
   - Так, так. А дальше?
   - Мы попытались объяснить, что случайно оказались в непонятной истории и не имеем представления о том, что от нас требуется. Тогда комиссар прямо заявил, что наша жизнь зависит от показаний, которые он продиктует нам. Мы вынуждены были согласиться. К тому же я понимал, что показания полученные путём принуждения не могут иметь юридической силы, если дело дойдёт до суда.
   - Теперь я снова хочу задать вопрос генералу Чарову, - Самсон Радов всем корпусом повернулся в сторону генерала. - Комиссар Барк, конечно, прекрасно понимал, какова цена вырванных принуждением показаний. Какую же цель, по вашему мнению, он преследовал?
   - Ну, цель просматривается довольно легко в действиях Барка, - авторитетно произнёс Чаров. - Это стремление всеми способами устранить реальное препятствие, каким стал для планов Заславского депутат Лапшин. Такие показания ничего не значат для суда, но на человека они могут оказать сильное психологическое воздействие. Человек менее твёрдый, чем Иван Адамович, мог и не выдержать шантажа.
   - Достаточно, - сказала Наташа, - здесь ничего интересного больше не будет. Посмотрим, какой они вынесут вердикт.
   Она перешла на прямую трансляцию.
   Операторы давали крупным планом свидетелей и присяжных, восседавших на трибунах студии. Сам Радов, закончив раскручивать сюжетную линию, суммировал в заключительной речи материал, взывая к присяжным и аудитории. Включение пришлось на заключительную стадию речи.
   - ... Учитывая необычайность открытия и молниеносность распространения его последствий, трагичность которых была наглядно продемонстрирована, и которые для многих действующих лиц стали последним актом жизненной драмы, мы требуем, мы взываем к здравому смыслу всех, от кого зависит судьба человечества, немедленных действий. Когда тайное стало явным, действия преступников, и без того беспрецедентно наглые, могут стать ещё более жёсткими и непредсказуемо опасными. Мы передаём материалы на экстренное заседание Государственной Думы, президенту и Совету Безопасности ООН. Мы уверены в действенности мер, если они не запоздают. Чем быстрее они последуют, тем больше шансов у нас избежать уготовленного для нас рабства.
   - Артур, ты понимаешь к чему ведут эти подонки?! - они хотят уничтожить Барка, - с отчаянием произнесла Наташа. - Никто кроме нас не может помочь ему, а мы не имеем возможности даже выглянуть в окно!
   - Постой, постой. Я так понял, что у комиссара Шаталова есть все копии документов.
   - Но как передать их тем, кто будет принимать решения? Единственное место, где могут объективно отнестись к документам - МАКНАД, директор Брендтон. Но как передать их?
   - У нас есть автомобиль Шаталова, - неуверенно сказал Сатаров.
   - На такие расстояния сообщение идёт через спутники, которые требуют код абонента. Код Шаталова наверняка взят под контроль. Мы ничего не достигнем, а просто уничтожим себя и Прохора Петровича. Надо как-то связаться с ним, может быть он что-то придумает, да и доступ к компьютеру мы не получим без него.
   - Но нас сразу засекут, и вряд ли мы успеем извлечь пользу из встречи, - возразил Сатаров.
   - Попробуем сделать это через Ромашку, - после короткого размышления сказала Наташа, - Взглянем, чем он занимается.
   Она включила домашний компьютер "управляющий", который следил за порядком внутри и вокруг дома, и нашла детскую комнату. Ромашка и приходящая няня с увлечением воевали роботами в стереоскопической панораме, таинственной планеты Горбигон. Татьяна Васильевна оказалась хорошенькой девушкой лет двадцати, манипулирующей пультом не менее самозабвенно, чем её подопечный. Игрушки, замечательные и умные гигабайтные электронные герои, могли программироваться с центрального компьютера.
   - Придётся немного напугать их и Прохора Петровича, - вздохнув, сказала Наташа. - Дом у них с сигнализацией, пейджер которой находится у хозяина.
   Она нашла через диспетчера программный файл главного героя Горбигона секретного агента Лонселота, которым управлял Роман, и, немного понаблюдав за его действиями, изменила программу игры. Один из роботов выскочив из стереоскопического пространства, прыгнул на подоконник. За ним стремительно бросился Лонселот и, проскочив мимо беглеца, врезался в раму с такой силой, что посыпались стёкла. Взвыла сирена. Татьяна Васильевна, слегка напуганная, попыталась отключить сигнализацию, но это можно было сделать только после контрольной проверки тревоги. Ромашка в восторге хлопал в ладоши и кричал:
   - Как он врезал, вот это Лонселот!
   В детской вспыхнул экран связи, и на нем появилось встревоженное лицо Шаталова.
   -Ничего страшного? - увидев Романа и Татьяну Васильевну, с облегчением спросил Шаталов.
   - Извините, Прохор Петрович, - виновато ответила Татьяна. - Мы с Романом играли, и робот врезался в окно; сработала сигнализация, а я не знаю, как её отключить.
   "Он, конечно, поймёт, - подумала Наташа. - Роботы просто так не бросаются в окна".
   Шаталов повернулся и сказал несколько слов кому-то, находившемуся в его кабинете.
   - Ничего не трогайте. Без меня никто не выключит сирену. Сейчас я приеду.
   Через несколько минут завывания прекратились. Шаталов поднялся в детскую и, пробыв там пару минут, спустился вниз.
   - Это ты удачно придумала, - сказал он, улыбнувшись Наташе, - иначе не удалось бы вырваться. Меня доброжелательно, но плотно опекают. Ждут внизу, поэтому, прежде всего о главном: я знаю о повороте в следствии, вы, наверно, тоже. Правительство обратилось в СБ с просьбой послать в космос звено боевых кораблей. Я пока не имею возможности передать материалы в МАКНАД, но копии сделать необходимо. Вот шифр материалов этого дела.
   Шаталов включил компьютер и набрал код.
   - Сделайте несколько копий и ищите собственные возможности передать их. Я, сразу же, после сдачи дел, отправляюсь вместе с Уваровым и Долиным в Нижегородский федеральный банк, изымать меморандум Горина. Мы заверяли нотариальную гарантию и должны участвовать в процедуре выдачи. А для вас самое безопасное место сейчас - моя персональная "панда". Чем быстрее вы уйдёте отсюда, тем безопасней для вас.
   Было заметно, что Шаталова смущает то, что он говорит, но, как понимали все, другого он и не мог сказать.
   - Спасибо, Прохор Петрович. Значит, вы будете в федеральном банке вместе с Долиным и Уваровым? - спросила Наташа.
   - Да.
   Шаталов внимательно посмотрел на неё. Он хотел что-то сказать, но передумал.
   - Идите. Не беспокойтесь за нас. Мы всё сделаем правильно.
   Наташа ободряюще улыбнулась. В подобных ситуациях мужчинам требуется поддержка женщины.
  
   Барк прошёл через шлюзовые камеры. Звуки шагов растворились в шелесте закрывающихся створок и тихом урчании вакуум-насоса. Он оказался в новом мире, враждебном и опасном своей неожиданностью. Опасность могла принять любой образ - от выстрела и электрошока до специально запрограммированного робота. Он шел, напрягая внимание и каждый мускул, ожидая появления беды и чувствуя перед ней свою беззащитность. Вторые сутки обстоятельства истощали его нервы и волю, сейчас их разлагающее воздействие находилось в зените. В отсеках, по котором он осторожно пробирался, как муха на липкой бумаге, не было ни одной точки опоры для разума. Единственной реальностью больно постукивавшей в черепе была мысль о Берлинге. Барк представлял, что может быть сейчас, этот беспринципный и хладнокровно-жестокий исследователь, нанизывает его булавочкой своего взгляда как насекомое для коллекции.
   Но вот, наконец, он прошёл в рубку. Здесь уже можно было обнаружить противника и наблюдать за его поведением. Включив систему тотального сканирования и полного визуального контроля внутренних помещений, он стал изучать корабль метр за метром. Перед глазами проплывали кадры как две капли похожие на те, что он видел совсем недавно, стоя над блоком включения нейтронной стерилизации: носовые отсеки, аппаратные секции, увидел и сам себя. А дальше, дальше Барк понял, что опоздал. На экране появилась таинственная лаборатория. Всё это оборудование было известно по каталогу, предъявленному Уваровым три дня назад. Было заметно, что учёные не заботились о дизайне, и даже внешне бросалась в глаза сложность и громоздкость аппаратуры. Трансформаторы и преобразователи Вельдмана, биогенераторы, напоминающие гигантские гнёзда. Всё это было изолированно от остальных секций корабля, а шлюзовая камера, через которую осуществлялась погрузка на земле, зияла как чёрный глаз открытый в космос. Приборы из стекла или хрупкого пластика, внутри которых было давление или сохранился воздух, полопались и ощетинились белыми иглами инея. В рабочем кресле сидел человек, чьё тело мгновенно зафиксировалось жгучим дыханием космического абсолютного нуля. Его поза была неестественной и особенно жутковатой оттого, что прервалась в состоянии исполнения какого-то действия. Открытые части - лицо и руки, покрывал иней. Всё в облике человека было искажено, но Барк сразу же узнал его - это был Берлинг. Даже в таком виде его невозможно было спутать с кем-то другим. Прошло немногим более часа с момента разговора его и Заславского при подготовке стыковки кораблей. Что же случилось за это время?
   Несколько минут назад Барку казалось, что он держит в руках все нити, ведущие к пониманию происходящего, но вот, что-то безвозвратно ускользнуло от него... А ускользнуло ли? Барк глубоко задумался, стараясь связать факты с концепцией уже сложившейся в уме. Сопоставляя действия Лапшина и Заславского можно было понять, что Лапшин и Уваров использовали генерала для создания широкой панорамы фальсификации. Но если они пытались сбыть с рук результаты усилий Вельдмана и Берлинга, то делали это потому, что рухнули надежды на извлечение каких бы то ни было выгод. А что же с Берлингом? - В любом случае, удачно или неудачно закончился эксперимент, что толкнуло его покончить с собой в этот короткий промежуток времени?
   Барк принял сигнал о расстыковке с СШ-200 и машинально отреагировал на него. Руки автоматически действовали, но глаза не сразу заметили корабль на экранах внешнего обзора; он таял, уходя из поля отражённого света, и вдруг дал знать о себе плазменной бурей рванувшейся из боковых дюз.
   "Так что же они готовили? - Барк снова вернулся к прерванной мысли. - Что?" И вдруг, его осенило. Когда за спиной раздался лёгкий шорох открывшихся створок дверей, звук уже не был неожиданностью. Барк медленно повернулся. У входа, прислонившись спиной к стене, стоял Семён Берлинг. Он... Прямая спина, голова, с чуть удлинённым черепом, словно с трудом сидящая на тонкой шее; малоподвижное лицо, уходящие внутрь глаза, собравшие вокруг сеточку морщин. Берлинг смотрел на экран, где в неестественной позе застыл человек, потом медленно перевёл взгляд на Барка и неуверенно улыбнулся.
   - Комиссар Барк, Давид Данилович?... Что-то такое я мог предположить...
   Берлинг приблизился.
   - Значит, вы уже знаете всё, - он кивнул на экран. - Вероятно, вы арестуете меня? Да, наверно, - отметил он как бы для себя.
   Их глаза встретились. Барк молча ждал, что последует дальше.
   - Мы, кажется, с вами знакомы? - продолжил Берлинг.
   "Кажется", - мысленно отметил Барк - они хорошо знали друг друга.
   - Да, - произнёс он. - Знакомы неплохо, но, видимо, недостаточно. Сегодня знакомство продолжится в новом качестве. Вы догадываетесь, какие обвинения будут выдвинуты против вас?
   - Да... - Берлинг отвечал как-то рассеяно. - Но я не знаю, как быть... Дело в том, что я... э -э ... не сам Берлинг, я... я... - его копия.
   Последовало неуверенное молчание.
   - Это сделали вы? - Барк кивнул в сторону экрана.
   - Да. Берлинг мёртв. Это сделал я.
   - Гмм. Интересно. И как?
   Берлинг печально прикрыл глаза.
   - Я думаю в двух словах всего не объяснить, - он кротко вздохнул. - Позвольте, я присяду.
   Барк кивнул в сторону кресла, продолжая рассматривать Берлинга и приводя в порядок собственные мысли. Итак, его целью был арест преступника. Преступник перед ним. А может быть это жертва? - Преступник мёртв, жива его копия, абсолютная копия, выполненная во всех подробностях... Барк продолжал разглядывать Берлинга, отыскивая малейшие отличия. Ничего. Может быть, и его внутренний мир так же тёмен, как и у оригинала, ведь должен быть...
   Как бы услышав немой вопрос, Берлинг произнёс:
   - Вы, очевидно, хотите расспросить меня? Пожалуйста, я должен сделать это. Я много размышлял и готов ответить на всё интересующее вас.
   Можно было бы задать кучу вопросов, из которых не менее половины поставит его в тупик, но тогда будет упущена возможность выслушать самую обнажённую исповедь, в которой Берлинг не будет щадить себя - ведь должен же он объяснить мотивы убийства собственной копии? Так что пусть делает то, на что у него хватит сил.
   Барк молчал и Берлинг продолжил:
   - Что же касается моих... э-э, то есть его агрессивных наклонностей, кажется, я не унаследовал их. Не могу сказать точно, что произошло, но вот это, как бы обновление, сделало меня психически здоровей, что ли... Знаете, как говорит эталогия человека: направление действия определяется логической убедительностью мотивации. В зависимости от психологической конструкции, один и тот же факт может вызвать противоположные решения. Да... И вот у психически здоровых людей, преобладает альтруистическая мотивация, то есть, наиболее характерная для генетической программы вида.
   Берлинг говорил неуверенно, словно для него каждое произнесённое слово означало не реальность, а рисовало предполагаемую картину. И уж тем более не рассеивались сомнения комиссара. Но он терпеливо ожидал разлива этого, пока тонкого, словесного ручейка.
   - Я начну с момента...
   Берлинг поднялся, потоптался около кресла и остановился позади его, опираясь на спинку. Выбранная позиция видимо вернула ему привычное ощущение профессорской уверенности на кафедре, где жаждущие знаний студенты внимают каждому слову. Он несколько успокоился.
   - Начну с того момента, когда он... Простите, я еще не совсем освоился с мыслью, что это происходило не со мной, и, вместе с тем, не могу признать, что это был не я...
   Берлинг снова замолк, наклонив голову, в недоуменном размышлении над таким странным обстоятельством.
   - Так вот, они - Берлинг и Вельдман, затратили много усилий на получение копии с полным объёмом информации, и каждый раз приходили к одному и тому же результату: оригинал погибал, копия оставалась жива. В процессе поисков был исчерпан весь материал, имевшийся для экспериментов. Оставалась одна собака, Джим.
   Берлинг снова умолк.
   "Странно, - подумал Барк, - он отталкивается от момента, на котором обрываются исследования экспертизы. Ведь не должен же он знать, что именно известно мне".
   - Я бы не сказал, - между тем продолжал Берлинг, - что у Семёна происходили какие-то душевные изменения, по мере того как возрастала уверенность на удачное завершение эксперимента. Нет... Я помню его детские годы, - он оживился, - годы юности и студенчества. Мне кажется, всё это имеет отношение к финалу его жизни.
   Берлинг поднял руку и убрал со лба жидкую прядь волос. Он делал это так, словно стирал прилипшую паутину; потом, потоптавшись, обошёл кресло и вновь сел в него.
   - Невольно задумываешься, - продолжил он, - что же ведёт человека по жизни - обстоятельства или внутренняя программа. Но и там и там, так мало зависит от человеческой воли!.. Дед Семёна был одним из тех немцев, которых вывозили из побеждённой Германии создавать ракетное оружие для Советской империи. А отец уже был баловнем судьбы и пользовался всеми преимуществами, которые полагались детям ведущих учёных военного комплекса. Но главное - это мать. Мать Семёна - вот что формировало мутную душу и способности Берлинга. Она была честолюбива, энергична, умна. И вот, когда казалось, что она может получить всё, о чём мечтала, она получила то, что заслужила - у неё отнялись ноги. Ах, чем это стало для семьи Берлингов, для самого Семёна! Отец бросил их. Они остались в двухкомнатной квартирке, с вонючим сортиром, торчавшим в одном помещении с ванной. Ещё недавно ровный линолеум вспучился на полу пузырями. Их окружало то, что у других ушло в далёкое прошлое - ветшавшая импортная техника, ещё недавно бывшая предметом зависти соседей; потускневшие картины и большое, уникальное собрание книг, которые, однако, пылились, ещё больше подчёркивая убожество положения своих хозяев. Там нельзя было открыть окно, потому что вместо свежего воздуха комната наполнялась навозными мухами и вонью с бесчисленных коммунальных помоек. А эти бесконечные наставления матери, беспомощной, но претенциозной. Нет, Семён не воспитывался её идеями, он рос на фоне этих идей, в атмосфере унижения и бессилия, а вне семьи его окружала мелкая зависть и мелочное злорадство. Привитое высокомерие отталкивало Семёна от людей и людей от него, он стал замкнутым с душой полной презрения к далёким и близким. Детская душа!... Она не подозревает о внутренней жизни человека и выносит свой приговор лишь по внешним признакам поведения. Всё, что делали люди, казалось Семёну отталкивающим. Это детское осуждение он пронёс через всю жизнь, не пытаясь пересмотреть, кажется, только ожесточая его. Его внутренний мир, лишённый сочувствия к радости и страданию, не изменили ни школа, ни университет. А университет!... О, это тоже было нечто особенное! Вдруг объявился его пропавший папаша. Оказывается, Берлинг старший внял просьбам бывшей жены исполнить родительский долг и обеспечить для сына возможность получить хорошее образование. Обнаружив, что сын прекрасно владеет английским, он взял его с собой и поместил в Санфордский университет в Пало-Альто.
   Берлинг задумался, от набежавших из далёкого прошлого воспоминаний и, печально посмотрев на Барка, произнёс:
   - Да, университет тоже ничего не изменил в нём. Вы знаете, комиссар, воспитательные институты общества ещё не довешивают те граммы морали и нравственности, которые позволили бы с уверенностью сказать о становящемся гражданине планеты, что он несёт полноценное чувство социальной ответственности. Подумать только! - Ведь каждый сегодняшний мальчик завтра может стать Вельдманом или Берлингом. На какую основу лягут знания способные изменить судьбы нации, а может быть и планеты?!
   Барк выслушал реплику с некоторым удивлением. Она появилась как отдельная ремарка не связанная с автобиографическими откровениями. Однако он не отреагировал на отступление, хоть и странно было слушать рассуждения о гуманизме, когда достаточно чуть-чуть повернуть голову и увидеть замороженный труп.
   - По окончании университета и защиты докторской диссертации, жизнь Берлинга резко изменилась. Его первые блестящие открытия дали работу, известность и неожиданное богатство. Он был одним из основных генераторов научных идей, которые легли в основу процветания концерна "Сварог". Он стал привлекательным женихом и получил то, о чём раньше не мог и мечтать. К сожалению, это стало его последней радостью и последним разочарованием. Его парализованная мамаша слишком носилась с умом Сёмы по всей их обширной квартире и однажды, не нарком, он услышал от своей жены, возразившей на очередной дифирамб уму Сёмы реплику, вызванную то ли отчаянием, то ли раздражением: "Не говорите про его ум, - говорила Таисия. - Ум - нравственная категория. Он будет душу и заставляет отвечать за всё, что мы совершаем праведного и неправедного в жизни. Но у Семёна нет этого побуждения, а значит, вместо ума - вычислительная машина. Вы знаете, что человек всегда имеет критерии для определения нравственности, так почему вы не объясните это своему сыну? Он упырь, нелюдь. Все мы это прекрасно знаем, но нас устраивает то, что он сыто кормит. Мы продались ему через своё брюхо. Это унижает меня, но я не понимаю, почему в моём сытом брюхе спрятан ещё и большой страх. Боже, Боже! Как мы одиноки и беззащитны перед насилием и жестокостью! И никто не защитит нас, ни государство, ни милиция. Мы беззащитны перед несправедливостью чужого эгоизма и от того утопаем в горе собственного одиночества!" Когда Берлинг спросил, что означает эта истерика, Таисия ответила: "Если есть два человека способных радовать друг друга, то почему они заняты уничтожением радости? Ты влился в банду, служишь ей, и перенёс её жестокость на свою семью. Твоё самоутверждение превратилось в ненависть ко всему живому"... И она ушла. Что это было? - Пророчество? Или уже тогда в нём присутствовало всё, что привело к нынешнему финалу?
   Берлинг задумчиво помолчал. Барка поразили неожиданные слова его бывшей жены, которые Берлинг видимо, нёс через всю свою жизнь. Как жаль, что их емкость и чистый свет ничего не открыли угрюмой натуре учёного.
   - Эмоциональное потрясение, вызванное уходом Таисии, породило у него неистовое желание стать независимым от человеческих чувств - любви и ненависти, симпатии и антипатии. Он захотел найти силу, способную покорять всё и всех; бред, старый как мир, но в руках Берлинга имелись иные возможности. Он считал, что наука подошла к рубежам, где такие идеи осуществимы.
   И вот, полтора года назад, присутствуя на одной научной конференции, он услышал доклад Вельдмана об универсальной природе информации. Возможность моделировать физические явления, подкрепив единицу информации энергетическим импульсом, поразила Берлинга. Вы знаете, они давно работали вместе, они были свидетелями чуда Осоргина создавшего биогенератор. Но там они не могли понять, что происходит, как первоклассники, открывшие учебник высшей математики, к тому же всё, что успевал воплотить Осоргин, тут же исчезало из памяти компьютеров; его чудо осталось манящей звездой... Но, слушая доклад Вельдмана, Берлинг, словно внезапно прозрел, ему показалось, что он может раскрыть тайну биогенератора. Идеи, как они сложились в голове после доклада, казались ему блестящими, и он тут же выложил их Вельдману. Но тот не одобрил их.
   Вы помните, после работ профессора Оксфордского университета доктора Гёрдна, по вегетативному размножению животных, в умах научных безумцев кипела идея создания человеческих двойников. Её подогрели опыты в Англии, Австралии и Японии, где получили клонированных овец и даже человеческих детёнышей. Но это, конечно, была всё та же природа и ни о каких копиях Эйнштейнов, Боров и Гейзенбергов не могло быть и речи. Никто не знал, как вырастить полноценного гомункулуса. Но в наше время научились поддерживать высокий уровень клеточного деления, помещая клетку в интенсивное митогенетическое поле. Вы, наверно, помните, как визжали чикагские и английские и бельгийские свинокороли, когда институты стали выращивать искусственные горы мяса? Это было промышленное использование клонинга. И что же? - Хромосомная программа давала только кусок бесформенного мяса и вопрос снова упирался в регламентированные биологией рамки...
   Однако после упомянутого доклада Берлинг увидел возможность превратить биологическую проблему в техническую. Вельдман с ним не согласился, оставшись верным предрассудкам морального характера, которые ставят преграды научному поиску. Но идея уже полностью захватила Берлинга. Она владела воображением, диктовала, заставляла действовать; она стала для него мигом величия, которое можно вкусить!
   Глаза Берлинга приобрели лихорадочный блеск, волосы серой дымкой окружили голову; последние фразы он произнес, бегая около кресла и размахивая руками. Вдруг он остановился, словно осознав нелепость своего поведения, царапнул воздух согнутыми пальцами и бессильно опустил руку. Выплеснув наружу как бы не принадлежавшее ему волнение, Берлинг бессильно погрузился в кресло. - Возникшей идеей Семён спешит заинтересовать президента концерна "Сварог". О, Порфирий Моисеевич владеет мёртвой хваткой; чего-чего, а выгодное дело не прошмыгнёт мимо его носа. Уваров сразу же собрал специальное заседание научных руководителей концерна, чтобы "разглядеть идею со всех сторон". Это было настоящее заседание генерального штаба перед решающим сражением. Уваров напирал, прежде всего, на практическую выгоду и большие барыши. Он не допускал импровизации и идеализма. Его ставкой был мозг Земли - крупнейшие учёные планеты. Он произнёс речь, в которой алчность приобретала возвышенный характер. Разумеется, на деле всё обстояло проще. Дело в том, что многие области государственных заказов не доступны концерну, их перехватывают другие, более специализированные фирмы и ему хотелось создать производство, которое думает лучше всех. Разумеется, в предложении имелся душок авантюризма, и наши административные и научные тузы сидели как учёные совы, делая вид, что ничего не видят и ничего не слышат, но им уже мерещилось тотальное господство на мировом рынке. Ещё бы! - Тысячи лучших учёных планеты набивают им кошельки, находясь по ту сторону гражданских и человеческих прав... Разумеется, такой проект не мог появиться публично и получил своё подпольное название: "Лотос". Детали его воплощения подверглись тщательной разработке. Учитывались все последствия удачи и неудачи, возможного разоблачения. Действие направлялось по двум каналам - тайному, имевшему реальное содержание и официальному, чему способствовал крупный заказ министерства здравоохранения. Илье Вельдману показали фасад здания и соблазнили благородной задачей регенерации травмированных органов. Генерал Заславский использовался как ширма, за которую можно спрятаться в случае провала. Ему преподнесли две полуправды, построенные на честолюбивых амбициях генерала и рассчитанные на его стремление завладеть идеей. Берлинг и Вельдман формально отмежевались от своего гнезда, и первое время работали на средства независимых источников. Когда же партнёрство с Заславским приобрело юридическую форму, перешли под его начало. Так они оказались в лаборатории "Бетта-Гильберта".
   Берлинг умолк, погрузившись на некоторое время в тяжёлую задумчивость. Барк, не прерывая молчания, с интересом следил за превращениями учёного. Сейчас, приняв на себя роль изобличителя зла, Берлинг должен доводить роль до конца без малейших срывов. Он не знает, какой информацией обладает Барк и понимает, что малейшее отклонение от фактов разрушит его роль праведника, и Барку хотелось выжать всё, что можно было выжать из этого странного положения преступника, говорящего правду, с целью утвердить ложь.
   - Как видите, - продолжил Берлинг, - фирма все устроила таким образом, чтобы оказаться неуязвимой со всех сторон. В разработанной стратегии были свои сынки и пасынки, и даже намечались жертвоприношения. Риск сохранялся, но он был ничто перед огромными выгодами... Вас, Давид Данилович, вероятно, интересует, а как же на всё это смотрел сам Берлинг? - Если вдуматься в значение роли отведённой ему, то она не представлялась героической. Как заведено на Руси, к нему применили принцип: "Кто работает - тот не ест", пусть учёный тащит воз, а то, что на нём - съедят другие. Более того, в случае провала, ответственность полностью ложилась на него. Всё это Берлинг отлично понимал, но имел собственную концепцию роли. От первой и до последней детали создания "Лотоса" поработала голова Берлинга и поработала неплохо! Ему была глубоко безразлична алчная сущность программы, то что он делал, он делал исключительно для себя.
   - Интересно, - отметил Барк, глядя поверх головы Берлинга, расскажите подробней.
   - Сделав предложение концерну и получив согласие, - начал объяснять Берлинг, - он получил самое главное - материальные ресурсы, а с ними возможность воплотить идею. Проект обеспечивали по первому требованию, для себя же Берлинг не требовал ничего. Он отказался даже принять открытый счёт в банке на своё имя, сославшись на то, что это может привлечь внимание налоговой инспекции. Он мог делать такие жесты, потому что считал себя подлинным хозяином положения. Именно Берлинг подсказал мысль о Заславском, имея в виду при этом нечто совсем другое. Когда много алчущих сторон, ими легко манипулировать, если ты независим. Берлинг предполагал раскрыть глаза генералу на отведённую для него роль, и приобрести мощного и исполнительного союзника.
   Берлинг замолчал, и глаза его заволокло мечтательной дымкой.
   - Да-а... - задумчиво протянул он, положив подбородок на сложенные ладони и застыв, как пилигрим во время намаза. - Я продолжу рассказ с наиболее существенного момента. Они были близки к цели, но вот погиб оригинал собаки по кличке Джим, но осталась его копия с привитой доминантой подчинения. Берлинг и Вельдман всё ещё не могли понять, от чего гибнет оригинал. Берлинг подверг копию тщательному гистологическому анализу. Вельдман протестовал, ссылаясь на то, что эксперимент лишается последнего подопытного животного. Кажется, он начинал что-то подозревать и, не говоря об этом прямо, стремился затормозить работу. Для Берлинга мнение Вельдмана уже не имело значения, Вельдман выполнил легальную часть работы и на этом этапе превращался в опасного свидетеля. Не интересовала его и судьба Джима, он уже наметил своего коллегу в качестве материала для решающего эксперимента... И всё же это был захватывающий труд. Даже Вельдман, несмотря на скептицизм и подозрения, заразился энтузиазмом Берлинга, и они сумели отыскать причину неудачи.
   Берлинг вздохнул, посмотрел на Барка пустыми глазами, и сказал:
   - Комиссар, я буду рассказывать о событиях необходимых для следствия, но я категорически отказываюсь касаться деталей сделавших опыт возможным.
   Барк некоторое время изучал мимику Берлинга и прикрыл глаза. Он не испытывал удовольствия от того, что видел.
   - В деталях технического характера, Семен Сергеевич, и заключается возможность подтвердить вашу версию, - помедлив, он добавил: - И возможность подтвердить невиновность.
   - Может быть, я неточно выразился, - твёрдо сказал Берлинг, - но я отказываюсь говорить о подробностях не потому, что опасаюсь каких-то разоблачений, признаться, меня уже не интересует будущая участь. Я принципиально не уклоняюсь от ответственности, то, что произошло с ним, произошло со мной. Но поймите правильно: моя совесть осудила его не потому, что он плохой человек, а потому что он использовал свои возможности для совершения преступления. Его уничтожение диктовалось необходимостью спасти других, лучших людей. Сейчас я считаю, что не имею права говорить об открытии, которое может стать источником новых преступлений. Общество, особенно наше, российское, ещё слишком безответственно, слишком неподготовлено для таких прорывов. Я понимаю, рано или поздно это повторят, но только не с моей помощью.
   "Бог ты мой! Ясно и убедительно. Каков?! - мысленно выругался Барк. - Прямо рвётся на Голгофу с грехами "оригинала". А если бы я поверил тебе, если бы поверил, разве дал бы распять? Если бы ты убедил суд, разве наказали бы человека за самоубийство? И вообще - кем бы считали тебя юристы - братцем-близнецом, или плодом, исторгнутым вне зачатия, для которого и законы-то не писаны. Ох, Семён, Семён! От тебя меня уже начинает тошнить!"
   Но вслух, изобразив интонацию, в который сохранился неподдельный интерес, Барк произнёс:
   - Если вам трудно говорить, не будем касаться вопросов, больно задевающих вашу совесть. Говорите о том, что сочтёте необходимым.
   Глаза Берлинга несколько мгновений беспокойно шарили по лицу Барка, так что комиссар подумал, а не переборщил ли он с интонациями, однако, Берлинг продолжил:
   - Он понимал, что идёт на сознательное убийство, но важен был лишь результат. К жизни Вельдмана он относился как к теоретическому аспекту проблемы. Он поместил Вельдмана в экспериментальную камеру.
   Исповедь затягивалась. Берлинг исчерпал все мимические ресурсы, с трудом находя подходящее для повествования выражение лица. Кажется, к заключительным сценам у него оставались только туманные взгляды воспоминаний.
   - Опыт удался, - продолжил он, с трудом обретая вид бесстрастного летописца, - жутко было видеть двух Вельдманов, один из которых проклинал, другой стремился угодить, считая счастьем служить Берлингу. Как первое доказательство преданности, Берлинг потребовал у Вельдмана-2 уничтожения Велдмана-1. Невозможно забыть, как это произошло... Гомункулус готовился к убийству, словно у него отсутствовали нервы, но это было не так. Его воля лишь полностью поглощалась выполнением полученного приказа. Вельдман неотрывно смотрел на своего палача и шептал как в бреду: "Это я сам, я сам!" Когда Вельдман-2 подошёл к первому, держа в руке шприц с цианином, он сидел как завороженный кролик, и только когда игла вонзилась в руку, дико вскрикнул. Крик оборвался в доли секунды... Берлинг всё же отметил, что копия не лишена эмоций жалости, но она не прервала своего страшного дела, пока тело не было помещено в кремационную камеру, где до этого уничтожались животные.
   Внутри Барка закипала ярость. Конечно, этот учёный маразматик живописал то, что многократно рисовало его воображение, но чему не суждено было свершиться. Он уже запутался в конструкции своей фальсификации - то у копии оздоровляется психика, то она бесчувственна к убийству, но Барк успокаивал себя, повторяя как заклинание: "Пусть говорит, пусть говорит. Всё будет записано". Однако терпение комиссара находилось на пределе.
   - Но нет железных людей. Сцена смерти потрясла Берлинга, ему не удалось стать сверхчеловеком, он почти лишился сил продолжать работу. Трудно сказать, сколько времени продолжалась бы депрессия, если бы всё прошло гладко, но и в последнем эксперименте присутствовала ошибка. Вельдман-2 обнаружил её. Пока он был ещё жив, мы работали с исступлением, стремясь обеспечит гарантию надёжности следующего опыта. Было удивительно, что я не мог понять такой простой вещи: информация, для того, чтобы быть записанной, должна иметь энергию, но матрица, принимающая информацию, должна обладать энергией удержания, а мы отдавали на запись ту энергию, которая требовалась для удержания. Через несколько часов копия теряла информацию. Итак, Берлинг остался один. Да, совсем один... Как одиночество преображает человека, особенно одиночество в космосе! Опустошённость, бессилие, порождённое сверхнапряжёной работой, стали втрое весомей. И мысли, мысли, которые бороздят сознание и оказываются не научными, а просто человеческими. Впервые он думал не о работе, впервые он усомнился в себе, своих действиях, своей способности завершить замысел. До него во всей наготе дошло сознание того, что он стал убийцей. До сих пор работа заслоняла всё остальное, даже желания казались частным случаем сверхнапряжённого режима. Сложившиеся в детстве стереотипы не претерпели никакого изменения, потому что некогда было заботиться о здоровье и просвещении своей души. Теперь приходилось расплачиваться за это. Он сам принимал решения, сам убивал и сам мучался. Где-то далеко шевелилось чувство, требующее искупления вины. Но всё же Берлинг оставался Берлингом. Потребность в действии оказалась в нём самым сильным чувством, нахлынувшие мысли отступили, оставив досаду на напрасно потерянное время. Мысль вернулась в привычное русло, и он решил застраховать себя на будущее от подобных срывов. Для этого ему необходим безукоризненный исполнитель, и он его сделает. Так появилась идея создать собственного двойника. Отработанная методика не вызывала сомнения, да и не было необходимости уничтожать оригинал. И вот появился я...
   На лице Берлинга появилось что-то такое, что, видимо, должно было означать раздумье и недоумение, вызванное удивительными превратностями судьбы. В пространстве своей фантазии он продолжал спасать человечество, но это уже были последние, слабые пузырьки, поднимавшиеся со дна его мутной души. Вдохновение иссякло, так же как и терпение Барка.
   - Простите, доктор, вы упустили одну деталь, - сказал комиссар.
   Видимо в тоне стража порядка мелькнуло что-то такое, отчего Берлинг почувствовал трусливое беспокойство.
   - Я вас не понял, комиссар.
   - А Заславский? - загадочно поинтересовался Барк.
   - Что Заславский?
   - Заславский присутствовал при эксперименте?
   - Да, да. Я считал, что он рассказал вам всё. Ведь он же привёз вас сюда.
   "Понятно, - подумал Барк. - Берлинг считал, что Заславский раскаялся и быстренько притащил милицию для наведения порядка".
   - И что ж, если бы он прибыл один, не изменив договорённости, вы бы опять показали ему чучело через замочную скважину?
   - Вы говорите загадками, Давид Данилович, - прошептал Берлинг, заметно бледнея и втягивая голову в плечи.
   - Загадками?! - вскипел Барк. - Не хотите ли вы сказать, что он мог увидеть двух живых Вельдманов? Вы, как и мне демонстрировали генералу человека и кусок мяса скопированный с него!
   Берлинг, наконец, сообразил, что публика с самого начала не рукоплескала ему. Грим трагического актёра слетел с него как труха с пересохшего пня. Он съёжился, пытаясь улизнуть от Барка. Рука комиссара почти непроизвольно нанесла удар по тонкой шее, чуть ниже уха. Кадык Берлинга прыгнул, конвульсивно втянув порцию воздуха, и тело безвольно осело на пол.
   Но Барк не почувствовал облегчения. В таком бездарном сюжете и простом раскрытии тайны было что-то тревожное. Ведь они могли, но видимо не считали нужным подготовить более тщательную версию, чтобы какое-то время выдавать за "открытие" Вельдмана-Берлинга. Белых ниток было слишком много, и грубая намётка начиналась с первых шагов расследования и экспертизы Бетта-Гильберта. Рассказ Берлинга завершал существование этой небрежно сфабрикованной фальшивки. Было ясно, что Уваров и Лапшин не заботились о научной убедительности картины, значит, и руки они собирались умывать не здесь.
   Для изготовления копий, полученных Берлингом, которые демонстрировали как тела Цуга, Вельдмана и его самого, достаточно мощного митогенетического поля и закреплённой голографической информации. Заславского они могли провести на этом, Заславский не был свидетелем проекта Осоргина. Конечно, генерал знал, что искусственным путём получают горы мяса, но вряд ли мог предположить, что серьёзный учёный, работающий под его началом и контролем, прибегнет к такому дешёвому трюку и покажет "копии", такие же мёртвые, как метастаз саркомы. В сущности, они и были метастазом саркомы. При интенсивном митогенетическом излучении у клетки хватало силы только на создание себе подобной, и больше ничего. Стихийная клеточная масса, втиснутая в силовое поле, только в одном отличалась от агонизирующей - ей удавалось на грани смерти побуждать дифференцированную морфологическую генную информацию. Затем, через преобразователи, на умирающей ткани записывалась информация, вся, которой мог обладать сигнал, и исчезала, вместе с гибелью клетки. В этом и заключался эффект "открытия" Вельдмана-Берлинга. Недостаточная биологическая подготовленность учёных и рамки, созданные самой природой, предопределили обречённость подобной попытки. Когда-то работая над проектом Осоргина, учёные соприкасались с некоторыми аспектами проблемы, главным образом, с её технической стороной, Но Барк был посвящен во все детали и знал, что Осоргин пользовался энергией, которую невозможно получить в земных условиях.
   Барк поднялся и посмотрел на застывшее тело. Болевой шок. Через пять минут Берлинг придёт в себя. Он не испытывал угрызений совести от того, что поступил так с учёным. Вид тощего гения вызывал у него отвращение, к нему не хотелось больше прикасаться, но он не мог и держать Берлинга рядом с собой ещё несколько часов. Подняв тело, комиссар отнёс его в ближайшую комнату и заблокировал дверь.
   Через некоторое время доктор выпрямился и сразу же быстро съёжился, как насекомое, накрытое тенью птицы. Барк ждал. Вот у Берлинга открылся один глаз, с беспокойством шаря вокруг, и остановился, заворожено глядя на комиссара. Помутневший от страха и боли, глаз производил странное впечатление; веки, с бесцветными ресницами, придавали лицу сходство с грифом, выходящим из дрёмы; дрожащие пальцы прыгали на шее, там, где появился кровоподтёк.
   - Руки назад, - скомандовал Барк.
   Берлинг торопливо подчинился. Барк накинул на кисти петлю и привязал руки позади кресла.
   - Что вы делаете, комиссар?! Вы не имеете права физически воздействовать на меня!
   Он не пытался сопротивляться, но каждое движение вызывало у него слабый писк. Он боялся. Он всё время боялся, как может бояться только извращённо-жестокий человек в ожидании физического насилия.
   А Барк горланил, как это делают опытные оперативники, помещая только что арестованного в КПЗ.
   - У закона тоже свои границы. Вас от меня защитит только чистая, как на исповеди, правда.
   Берлинг верил каждому оттенку звучавших свирепых нот и дрожал ещё сильнее. Вот уж странно, от его рационализма не осталось и следа. В памяти Семена Сергеевича всплывали самые ужасные картины и легенды о пытках в милицейских подвалах.
   - Что вы хотите сделать со мной! - истерично взвизгнул он.
   - Посмотрим! - рявкнул Барк.
   "Дерьмо собачье! Он уверен, что и следствие будет нянчиться с ним, учитывая выдающиеся заслуги перед наукой. Пусть помается сомнениями".
   - О чём вы думали, Берлинг? - продолжал он на повышенных тонах. - Чувство превосходства лишило вас здравого смысла. Вы же имели и раньше возможность убедиться, что я профессионально владею предметом, но считаете, что сможете убедить меня наивной сказочкой.
   - Комиссар, я не хотел, я не знал!
   - Что "не знал", что "не хотел"?! - зло перебил Барк. - Всё вы знали и хотели. "Над каждой деталью "Лотоса" поработала голова Берлинга" - это ваши слова.
   - Я... я... - забормотал Берлинг.
   Его заклинило, и Барк решил, что ещё немного и учёный от страха просто не сможет говорить. Он сделал небольшую паузу и продолжил уже более спокойным тоном:
   - Я разъясню, Семён Сергеевич, что требуется от вас: мне нужна правда не ваших многомерных версий, а та, которая соответствует действительности. Мы здесь одни и никто кроме нас не знает об этом. Вы изложите мне эту правду, если хотите получить возможность участвовать в судебном процессе над вами. Я не позволю играть со следствием. Мы не в сумасшедшем доме и ваше безумие не будет учитываться судом... Верну вас к сюжетной линии: Итак, требовалось решение нормальной научной проблемы, но иллюзия больших денег поманила вас раньше, чем вы и Уваров сумели разобраться в ней. Вы спешите засекретить работы и вылетаете за рамки закона. Так, Семён Сергеевич?
   - Да, - едва слышно пробормотал Берлинг.
   - Вы трудитесь, а надежда на успех тает с каждым днём. Ваш провал из научного становится криминальным и вы понимаете, что пора уносить ноги. Разрабатываются версии ведущие следствие в тупик. Признаться, вы могли спихнуть дело с рук, попадись Заславский на несуществующем открытии. Вы считали, что паранойидальные идеи и без подтасовки выглядят достаточно убедительно, а уж что скрывается за ними, не будет иметь для следствия главного значения - благородные учёные и "Сварог" обмануты злодеем-генералом. Так, Семён Сергеевич?
   Он вспомнил кровавую возню вокруг научной авантюры, политические и коммерческие интриги и ему захотелось снова тряхнуть тощего гения.
   - Я жду, - произнёс Барк, не стараясь скрыть кипевший в нём гнев.
   - Мы не могли, не могли поступить иначе, - залепетал Берлинг.
   - Кто "мы"?
   - В разработке принимали участие Лапшин, Уваров и я.
   - Ну, и... ?
   - Стало ясно, что идея бесплодна.
   - Когда?
   - Когда я решился на эксперимент с Вельдманом.
   - Вы решились на него по принципу "куда кривая выведет", допуская, что если у Флеминга из-за неряшливого отношения к пробам появился пенициллин, у вас получится гомункулус. А ведь Вельдману достаточно было открыть рот, и он всё бы вам объяснил.
   - Нет, нет, - отчаянно запротестовал Берлинг. - Вельдман не мог ответить на этот вопрос. Перед ним ставились другие задачи, только освещавшие мой поиск. Когда он начал догадываться об истинной цели, я считал, что он сознательно мешает мне. Именно это и сделало его обречённым. Ведь он фанатик долга, он сам как идиот лез в петлю, - забывшись, с ненавистью прошипел Берлинг.
   - Вот так раскрывается наш гуманизм, - иронически прокомментировал Барк.
   - Простите, но мне было так тяжело с ним.
   - Значит, вы видели, что происходит с животными, но пошли на такое с человеком?
   - Тогда это уже не имело значения.
   - То есть?
   - Мы свёртывали работу, и Уваров требовал создания убедительной картины для сценария написанного на случай неудачи. Мы должны были побудить Заславского, прибрать дело к рукам.
   - Значит, по требованию Уварова вы действовали не как учёный, а как, извините, "шестёрка" на подхвате у "авторитета". Вы выполняли грязную работу и даже убивали как киллер. Как же вы могли?! - с презрением процедил Барк, невольно выдавая кипевшую в нём ярость.
   - Комиссар! Господин Барк! - лицо Берлинга позеленело. - Но ведь я тоже был замешан в деле.
   Барк устало махнул рукой.
   - Ладно, валяйте дальше.
   - Что? - не понял Берлинг.
   - Я говорю - продолжайте.
   - Заславский увидел то, что мы хотели показать. Я объяснил, что после завершения эксперимента, оригиналу и копии требуется состояние временного анабиоза. Оба "Вельдмана" находились в специальной камере.
   - Вельдман был уже мёртв?
   - Да.
   - И Заславский поверил, что они живые?
   - Тогда поверил. И позже мы создавали условия, в которых он был лишён возможности проверить факты. Вы, вероятно, знаете как.
   - Какую же роль вы отводили для меня?
   - Мы хотели столкнуть Заславского с МАКНАД здесь, в СШ-187.
   - Рядом с сосулькой, - насмешливо заметил Барк.
   - Что? - Берлинг бестолково поглядел на него.
   - Рядом с вашей архитектурной копией. Куда же предполагали исчезнуть вы?
   - Пока Заславский убеждался бы в моей смерти, его люди (в действительности люди Лапшина) должны были незаметно перевести меня в СШ-200 и бежать от генерала.
   - Но моё появление и невозможность бежать заставили вас импровизировать?
   - Да. Я видел вас с того момента, как вы вошли в корабль и перекрыли шлюзы. Я не знал что делать.
   - И объявили себя двойником. Но вы и не успели бы подготовиться к действиям.
   - Не знаю. Но я уже не мог убить ещё раз.
   - Неужели? Вы, Берлинг, всё могли, но не знали, что стоит за моей спиной. Вы просто не могли поверить, что я пришёл один.
   Всё. Барк был сыт по горло. Он встал и, не оглядываясь, вышел. Кажется, всё прояснилось и встало на свои места. И всё же где-то была неувязка. Что-то не сходилось в мозаике преступления. Что?... Экспертиза рано или поздно обнаружила бы подделку. Значит, спихнуть на Заславского и сбежавшего Берлинга? - Не получается... Что значит "столкнуть Заславского и МАКНАД"? Я здесь случайно, в противном случае мог появиться на основании материалов следствия и законных юридических процедур.
   Барк пытался ухватить ускользающую мысль, но не мог. В голове образовался винегрет самых противоречивых предположений. Напряжение последних дней угрожающе захватывало всё его существо, и что-то скорбело в душе, заставляя почти бессмысленно твердить: "Дело закончено... закончено." Но как удар хлыста мысль возвращала к Наташе и он снова ощущал под собой пустоту. Он не знал что с ней. Она оставалась там, в руках преступников... Его шатало из стороны в сторону и свет, наполнявший пространство фиолетовым сиянием, опутывал каждую часть тела. Барк шёл бесконечно длинной дорогой к рубке пилота, не зная, что ему делать дальше и что ему делать с собой. Борьба с преступлением была его работой, работой связанной с потерями, но разве можно привыкнуть к потерям. Как можно жить, когда непереносимо остро ощущаешь угрозу потерять то, что неизмеримо больше тебя, то, что наполняет жизнь светом и придает ей человеческий смысл. Что остаётся для него здесь, где он прошёл все круги ада, где на каждом шагу борьба, борьба, борьба...
   Воздух в коридоре становился вязким, как болотная жижа. Барку казалось, что он с трудом извлекает ноги, и каждый шаг вызывает чавканье трясины. И снова вырастали вокруг непроходимые дебри Амазонии, где под каждым пятном зелени притаилась опасность и вот уже бушмейстер готовится к прыжку, чтобы вонзить зубы в его тело. Каждая клетка сжималась в нём и твердила: опасность, опасность, опасность...
  
   Первое, что испытал Долин, попав в камеру, было облегчение. Теперь, как ему казалось, с него сняты опасные обязательства. Но через некоторое время, когда острота ощущения нависшей угрозы притупилась, он испытал беспокойство, связанное с его нынешним положением. Вопрос: "Почему я не в КПЗ УВД и почему меня до сих пор не выпускают?" - не получал ответа. Беспокойство перерастало в тревогу, время, проведённое в камере, начинало казаться слишком затянувшимся и воображение рисовало неутешительные картины. Он чутко прислушивался к каждому шороху за пределами камеры, и каждый раз ему казалось, что сейчас откроется дверь, и ему предложат выйти. Он ошибался, ему становилось от этого неприятно, и он злился на себя за то, что не может отнестись к своему положению так, как оно того и заслуживает - спокойно.
   В очередной раз Ладо услышал шум и уже приготовился побороть разочарования, когда дверь открылась. На пороге стоял дежурный охранник. Он постучал по кованой двери огромным ключом и сказал:
   - Долин, к начальнику изолятора.
   - Для чего? - легкомысленно спросил Ладо.
   - Мы не отвечаем на вопросы, - сурово отрезал охранник. - Руки назад!
   В кабинете начальника тюрьмы ожидал адвокат концерна, оформлявший ночью документы на помещение карты в федеральный банк. Он поднялся навстречу Долину, поздоровался за руку и прочитал постановление, в котором говорилось, что следственные органы ФСБ не возражают против участия капитана МАКНАД Долина, в процедуре изъятия ценностей принадлежащих концерну "Сварог", и берут на себя ответственность за его охрану на время процедуры.
   - Вы не возражаете, господин Долин? - вежливо поинтересовался адвокат.
   Ладо подумал и ответил согласием.
   Около затёртых гранитных ступеней, ведущих к резиденции ФСБ на Воробьёвке, стояли три автомобиля. Ладо, в сопровождении двух механически точных агентов, направился к машине взятой в "коробочку". Каково же было его удивление, когда там он увидел комиссара Шаталова.
   - Здравствуйте, Прохор Петрович. А вы как оказались под охраной?
   Шаталов рассмеялся.
   - Нет, я как бы не под охраной, - сказал он, поглядывая на сидевших спереди и сзади сотрудников ФСБ, - это охрана для вас, а я здесь для того, чтобы вам не было скучно.
   - Я не всегда разбираюсь в тонкостях русского юмора, - заметил Ладо.
   - Всё очень просто, Ладо Радмилович, вас везут под охраной на основании постановления о задержании; для меня такого постановления нет, но им хочется ограничить мою свободу действий. Мне вежливо предложили проехать в вашей компании, с той же целью, что и вам - "для изъятия ценностей принадлежащих концерну".
   - Значит, всё так "круто"?
   - Круче некуда. У нас всегда острые сюжеты заканчиваются по собственным правилам игры. Они меняются в процессе действия, так, чтобы оставаться полезными для заинтересованных людей.
   - У "вас", то есть в России?
   - Скорее не в России, а у её чиновников. Пока чиновник пользуется плодами власти, у него безразмерное толкование законов.
   - Но для нас существует конвенция по МАКНАД, подписанная Россией, мы действуем только в её правовом пространстве.
   - Кто "мы"? Вы имеете в виду себя, Барка и Осоргину? Ваше правовое пространство ограничено камерой, Барк - в бесконечном космосе и его координаты известны только Лапшину, Наталья Ильинична, по заверению сотрудников, с которыми нам приходится делить пространство автомобиля, погибла при нападении на оперативную группу ФСБ.
   Ладо удивлённо уставился на Шаталова.
   - Вы что, шутите? - неуверенно спросил он.
   - Какие-то вы сегодня вопросы задаёте беспомощные, Ладо Радмилович. Я не шучу. Я могу поставить под сомнение эти сообщения, но я передал их буквальное содержание.
   Ладо ничего не понимал и хотел разъяснений, но в это время автомобиль остановился, и молчаливая охрана предложила пройти в Федеральный Нижегородский Банк.
   Здание банка, построенное к трёхсотлетию дома Романовых, было не только центральным на Большой Покровке, но и самым красивым. Его проектировали и строили люди, которым не запрещали видеть прекрасное. Здание было выполнено в стиле славяно-византийских традиций, осмысленно и с большим старанием в воплощении каждой архитектурной детали. Здание и вывеска на ней, принадлежали федеральной резервной системе, но власть, расходящаяся от банка на все четыре стороны, принадлежала, конечно, самому банку. Прохлада, стоявшая под расписанными сводами, казалась не искусственной, напоминая прохладу подвалов и подземелий, где власть и богатство испокон веков прятали свои неистощимые запасы.
   Шаталов и Долин, в сопровождении двух ненавязчивых стражей, прошли в холл освещённый тусклым светом пробивавшимся через витые решётки. Здесь их остановили, сообщив, что ещё не прибыл Уваров, и попросили подождать. Долин вернулся к прерванной теме:
   - Так что же всё-таки происходит, Прохор Петрович? - спросил он, когда охрана отошла поближе к выходу.
   - Работая в отделе комиссара Барка, вы должны были встречаться с этим явлением - когда мышки становятся кошками, а кошки - мышками. Вот и сейчас мышки перехватили инициативу у кошек, - улыбаясь, ответил Шаталов.
   - Вы хотите сказать, что мы стали объектом преследования?
   - Вот именно.
   - Значит моё положение надолго?
   - А вас не беспокоит участь остальных?
   - Я мог бы помочь им за пределами изолятора.
   Шаталов внимательно посмотрел на Долина.
   - А для чего же вы попали в изолятор?
   Вопрос несколько смутил Ладо. Он гордился своими аналитическими способностями, а значит, Шаталов мог предположить, что его действия в информационном центре были хорошо просчитаны. В таком случае, от его решительного поведения в концерне не просто плохо пахнет, но это даже заметно со стороны. Ладо поспешил сменить тему.
   - Вам известно что-нибудь конкретное о комиссаре и Наташе?
   - Комиссар в космическом корабле и его с кораблём, кажется, собираются уничтожить.
   - Я вас не понимаю.
   - Это может понять только тот, кого обработало СМИ.
   - А Наташа?
   - Я знаю то, что передавали те же СМИ.
   - А что вы думаете сами?
   - Хотелось бы надеяться, что они ошиблись. Но я привык иметь дело только с фактами.
   Ладо покрутил головой.
   - Невероятно. Что же происходит у вас?! Вопреки процессуальным принципам следствия, соблюдения законодательных норм, все ставится вверх ногами, и представители закона становятся преступниками.
   - А я что говорил?
   - Но не до такой же степени.
   - Вы сами виноваты в этом, - скрипучим голосом отрезал Шаталов. - Кто вас просил врываться в частные владения без санкции прокурора? Кто просил комиссара Барка похищать депутата Государственной Думы? Теперь Лапшин, Уваров и Цуг твердят, что вы не могли бы так поступить, если бы не были изготовлены в лабораториях Вельдмана и Берлинга. А в новом качестве вы представляете угрозу для человечества.
   - Что за чушь! - недоверчиво глядя на комиссара, пробормотал Долин.
   Прохор Петрович помолчал, давая понять, что не намерен комментировать идиотское замечание, и продолжил:
   - Чем занимаетесь вы в своей Европе? Неужели вам не понятно, что мы сидим здесь по уши в дерьме?! Соглашения и конвенции о соблюдении прав личности - это чтобы казалось, что мы с вами на одной планете и в одном периоде времени, а когда дело доходит до интересов, наши патриархи ничего не видят и знать не хотят кроме этих интересов. Что любопытно, даже нормальные люди, попадая в верхний эшелон, становятся невменяемыми. Тут какая-то колдовская сила нашей земли. У нас власть давно является "вещью в себе" и такое её восприятие генетически проникло в сознание, стало законом природы.
   - Мне не нужна ваша философия, я хочу знать, что происходит.
   - А я работаю над вашим воображением, - зло ответил Шаталов. - Вот будите сидеть в КПЗ и моделируйте варианты происходящего. Может быть, возникшая при этом энергия микролептонов подействует на сознание Генерального прокурора или тех, кто им командует.
   Ладо не успел ответить. Появился Уваров, и их пригласили в хранилище. Они проходили через помещения, где совершалась пантомима деловых отправлений. Слова здесь не произносились - зачем слова, когда есть счёт, подпись, чек? У каждой двери их встречал банковский чиновник и молча провожал дальше. С Уваровым находился его личный адвокат, адвокат концерна, а на месте ожидали директор банка и нотариус, участвовавший в оформлении гарантии.
   - Господа, - произнёс Порфирий Моисеевич, обращаясь к Шаталову и Долину, - я не буду ещё раз зачитывать извещение, которое вы получили. Вы приглашены как свидетели процедуры изъятия из хранилища спорной собственности, после установления её действительного владельца.
   Шаталов и Долин молча кивнули.
   - Хорошо, - удовлетворённо произнёс Уваров. - Господин директор, будьте любезны, отдайте распоряжение на изъятие капсулы с микрокартой.
   Помещение, в котором они находились, являлось непосредственным преддверием одного из сейфов Федерального банка. Стена, казавшаяся глухой, выполняла роль двери, ведущей в стальной подвал и открывалась генетическим сторожем.
   Они совершили церемонию передачи собственности в руки Порфирия Моисеевич и скрепили акт своими подписями. Сезам открылся, и из недр небольшого электронного кейса была извлечена капсула с роковой картой. Шаталов и Долин смотрели на неё, и каждый думал о своей роли в её истории. Шаталов ощущал, как глубоко устала его душа, он вдруг по-настоящему почувствовал, что усталость и боль - единственная реальность его жизни, и что никогда и ни на какие компромиссы он не пойдёт, и попробует, наконец, научиться тому, что так естественно было для Миши Горина в его понимании долга.
   А у Долина, все ошибки, которые ему предстояло совершить, чтобы обрести дар прозрения отставного комиссара, были ещё впереди. Одну из них он совершил, пытаясь просчитать тактические последствия извлечения из бигмэйнфрейма меморандума Горина.
   - Вот и всё, - произнёс с улыбкой Порфирий Моисеевич, погружая в обратном порядке карту с капсулой в электронный кейс. - Благодарю вас, господа, ваша миссия исчерпана.
   Шаталов сурово взглянул на Уварова. Ему не понравились интонации президента и намёк, скрытый в последних словах. Но он ничего не произнёс вслух, и, развернувшись на каблуках, направился к выходу.
  
   "Удивительно, - размышляла Наташа, - почему так буднична жизнь этого большого города? Неужели примирение со злом стало для них условием существования и выживания? Наверно так же они будут спешить по своим делам за несколько минут до Страшного Суда..."
   Конечно, сознание этих людей, выброшенных на Покровку как на конвейер привычных забот, было слегка задето сенсационным сообщением о какой-то угрозе, которая родилась на их нижегородской земле, но смутная тревога быстро растворилась в реальности живых и понятных эмоций. Для них было достаточно сходить в туалет или закрыть двери квартиры, чтобы грозящий апокалипсисом Самсон Радов уступил место в воображении тому, что возникало под воздействием неизменного быта.
   Наташа шагала по Большой Покровке в сторону Федерального банка. Она рассталась с Сатаровым, решив, что ему будет безопасней ехать одному, а ей идти пешком. Её, по крайней мере, никто не ищет. В своей одежде, без форменного френча, она ничем не отличалась от остальных прохожих. Августовское солнце, словно расчехлив от экватора до нижегородских широт палящее солнце, немилосердно пекло, раскаляя воздух. Полуобнаженные смуглые тела пешеходов покрывались потом, несмотря на то, что многие из них пытались остудить себя прохладительными напитками.
   Наташа шла, поглядывая на единственно украшение на своей груди - микролептонный тестер, который настраивался на излучение определённого человека, если требовалось определить, где он находится в данный момент. Наташа нашла в компьютере Шаталова биологическую характеристику Уварова и его микролептонные параметры. Она наблюдала, как тестер меняет цвет, в зависимости от положения тела объекта внутри экранирующих предметов. Сейчас Уваров находился в красном спектре - его отделяли от тестера мощные стены банка. Но вот цвет начал приобретать более насыщенную гамму - Уваров приближался к выходу. Наташа прошла на Большую Грузинскую, которая соединялась с Большой Покровкой, двигаясь по правой стороне Федерального банка. На Покровке была запрещена парковка автомобилей, и они останавливались на Грузинской в демократической последовательности. В послеобеденное время банк прекращал операции, и поэтому на улице находилось не более двух десятков автомобилей. Наташа автоматически отметила три машины ФСБ. "Это для Шаталова", - подумала она; несколько посторонних автомобилей, "панда", в которой должен сидел Сатаров, и "парсифаль-классик" президента Уварова. Наташа шла со стороны Ошарской к перекрещению улиц Грузинской и Большой Покровки, наблюдая, как меняется цвет её кулона. Из перламутрово-белого, он стал переливаться фиолетовыми тонами. И вот, появился Уваров...
  
   Порфирий Моисеевич без особого удовольствия отреагировал на взгляд Шаталова и двинулся следом за ним к выходу. Когда Шаталов задержался у ожидавшей его и Долина охраны, Уваров победоносно миновал их и вышел на улицу. Дело было сделано, и он не мог не ощущать торжества. Он стёр в памяти неприятный холод взгляда отставного комиссара и окунулся в настоящее - впереди предстояло ещё немало работы. Но эта работа будет иметь уже иное качество - приятное. Сегодня он торжествует не только окончательную победу над теми, кто намеревался измерять его действия мерками всеобщего правосудия, но и над более серьёзным противником - только он обладает сейчас властью над судьбами своих деловых партнёров, только он имеет уничтожающие материалы на них. Уваров мысленно похлопал кейс, и ему захотелось поскорее попасть к себе, чтобы убедиться, что это действительно так - друзья-противники - здесь, а противники первого эшелона - разгромлены. Он так увлёкся приятными грёзами, что увидел Наташу всего лишь за несколько шагов до "парсифаль-классика". Это было подобно удару хлыста. Испуг Уварова был настолько силён, что его воля не успела отреагировать на внезапно раскрывшийся анус, и неприятное тепло поползло по ягодицам. Что так подействовало на него, Порфирий Моисеевич не мог бы объяснить. Лицо Наташи светилось какой-то неземной красотой, но в этой красоте Уваров прочитал смерть. Он понял: вот человек, у которого он вырвал всё, что можно вырвать в жизни у человека, и этот человек не простит, и не позволит ему жить на земле не оплатив по счетам. Вокруг было много народа; люди шли, задевая и перегоняя его; совсем рядом стояли три автомобиля ФСБ, а в них охрана. Долин и Шаталов сидели в машинах, может быть они не дадут убить его... А Сандра... Сандра!! - Она же его телохранитель. Порфирий Моисеевич прошептал одними губами:
   - Сандра!
   Сандра уже поняла, что с её шефом происходит что-то неладное, что он в опасности. Слепым инстинктом женщины она ощутила, откуда исходит опасность, и рванулась из машины навстречу Наташе. Но едва успела выпрямиться, как оцепенела, даже не осознав парализующих точечных ударов, которые нанесла ей Наташа, и осталась стоять, держась за раскрытую дверцу "парсифаль-классика".
   - Спокойно, Уваров, - тихо проговорила Наташа. - У вас нет шансов уйти. Делайте то, что я прикажу. У меня нет выбора средств, вам придётся или подчиниться или умереть.
   Уваров подчинился. Наташа устроилась рядом с Сандрой и скомандовала:
   - Поехали.
   Эта драматическая сцена длилась несколько секунд. Со стороны всё выглядело мирно и даже мило. Охрана Долина и Шаталова профессионально осматривала каждого человека, который оказывался недалеко от них. Видели они и Наташу, но их глаза автоматически привыкли фиксировать только подозрительное, а Наташа была в открытом, плотно облегавшем её фигуру платье, где невозможно было спрятать какое-то оружие.
   Уваров испытал тошнотворное ощущение от того, что мягкое сиденье автомобиля выдавило скопившуюся жидкость, поднимая её по бёдрам, и от этого приобрёл некоторую способность рассуждать. Как мог он поверить заверению своей службы безопасности, что уже нет врагов в ближайшем пространстве и времени, и ограничиться обычным сопровождением Сандры Тугай? Ведь видел же он, видел, что творит эта девчонка. Дважды просмотрел записи, на которых она разбрасывает дюжих, прекрасно тренированных мужиков, и после этого с идиотской наивностью поверил, что её уничтожили?! Постигая теперь последствия того, что именно он не оставил выбора человеку, который может убить голыми руками, он осознавал и бессилие своё, и необходимость подчиняться. И он сидел за рулём, боясь сделать лишнее движение.
   - Теперь вы отвезёте меня в свою загородную резиденцию, - услышал он голос Наташи. - Я вижу, вы всё прекрасно поняли, но хочу добавить, что за нами последует Сатаров, вон на той "панде". Он вооружён спейсармом. О возможностях этого оружия вы прекрасно осведомлены. Вам всё ясно?
   - Да, - облизнув губы, пробормотал Уваров.
   Загородная резиденция Уварова находилась под электронной защитой и не имела обслуживающего персонала. Они проехали во внутренних двор, не объясняя никому, что делает президент концерна "Сварог" в компании людей объявленных врагами человечества. Когда Артур, поставив "панду" рядом с "парсифалем", подошёл к ним, Наташа привела Сандру в чувство. Сандра на этот раз быстро и трезво оценила обстановку и без сопротивления позволила пристегнуть себя к перилам лестницы, ведущей на второй этаж. Наташа, Артур и Порфирий Моисеевич прошли к домашнему серверу Уварова. Как и ожидала Наташа, это была мощная многопрофильная электронная система, позволявшая соединиться с любой точкой планеты и космоса.
   - Мы можем установить связь с Барком? - спросила Наташа.
   - Нет.
   Порфирий Моисеевич весь обмяк. Войдя, он буквально стёк в кресло. Было очевидно, что сил у него не осталось не только на сопротивление, но и на ложь.
   - На грузовых шатлах специальный входной код, его при необходимости меняют, - пояснил он.
   - Вам что-нибудь известно о комиссаре Барке?
   - Он должен находиться на одном из шатлов. В космос вылетело звено космических кораблей с предписанием Совета Безопасности об уничтожении СШ-200 и СШ-187, если они откажутся от контакта и не сдадутся. Вероятнее всего их просто уничтожат.
   - На основании ваших фальшивок?
   - Да.
   - Вам придётся опровергнуть свою ложь.
   Порфирий Моисеевич посмотрел на Наташу белыми глазами и окончательно понял, что сделает всё, что она потребует.
   - Хорошо.
   От него воняло, ему было стыдно, но он не знал, что можно сделать с запахом. Его поташнивало, и он попросил воды.
   - Потом, - сурово ответила Наташа. - Давайте микрокарту Горина.
   Уваров дрожащими руками открыл кейс и протянул капсулу.
   Наташа пробежала пальцами по клавиатуре. Она затребовала связь с директором МАКНАД генералом Брендтоном в экстраординарном режиме.
   Гарри Брендтон оказался на месте. Учитывая положение дел, иначе и быть не могло. По тому, как расширились глаза генерала, Наташа поняла, что он знаком со всеми фальшивыми обстоятельствами.
   - Докладывает лейтенант МАКНАД Наталья Осоргина. Разрешите обратиться, сэр?
   - Я вас слушаю, лейтенант.
   - Сэр, жизнь людей на грузовых челноках СШ-200 и СШ-187 оказалась под угрозой уничтожения. Направление звена боевых кораблей в космос явилось следствием ошибки вызванной сфабрикованными материалами. Я располагаю вещественными доказательствами и заявлением свидетеля, которые доказывают наличие заговора. Прежде всего, я направляю вам меморандум капитана МАКНАД Горина. Затем зачитает заявление главный организатор фальсификации Порфирий Уваров.
   Лицо Брендтона окаменело. По внутренней связи он соединился с секретарём Сюзанной Кейси.
   - Подготовьте параллельную передачу материалов в Совет Безопасности. Мы готовы принять сообщение, лейтенант.
   Наташа передала меморандум Горина и повернулась к Уварову.
   - Теперь быстро, всё самое главное. - Её глаза стали бездонными и тёмными как небытие.
  
   Ещё не дойдя до рубки, Барк осознал, что уже несколько секунд слышит гудок зуммера. Звук призывал как потерянный путник, как неохваченная деталь чего-то жизненно важного. На пульте вспыхивал красный свет и одновременно басил зуммер. Барк включил связь, посылая свои опознавательные сигналы и одновременно нащупывая параметры вызова. "Значит, Лапшин сообщил о встрече Берлинга и Заславского, - мелькнуло в голове Барка, - но он знает и о моём присутствии. Интересно, как он попытается преподнести этот факт?"
   И вдруг у Барка мелькнула мысль, что он дал в руки Лапшина возможность чудовищно нелепо истолковать свои действия и эта логика сделает его совсем не тем, кем он себя чувствует. Нетерпение комиссара возрастало, пока фокусировалось изображение. Какая встреча ожидает его сейчас? Наконец изображение обрело чёткие формы, и экран заполнило холодное лицо с бесстрастными глазами - Алан Корнуэлл - верховный комиссар полицейских войск при Совете Безопасности. "Ну и ну! Вот это размах! Какую же деятельность потребовалось развить Уварову и Лапшину, чтобы зайти так далеко, выскальзывая из опасного положения?! И Берлинг такая же непосвящённая в суть овечка, как и Заславский."
   Корнуэлл произнёс:
   - Полковник Дэвис Даниель Барк, вы обвиняетесь в подготовке и совершении преступных деяний, направленных против человечества и человечности.
   "Похоже, он нуждается в контакте только для того, чтобы зачитать мне приговор" - подумал Барк, мысленно пытаясь восстановить причинную цепь, давшую Корнуэллу уверенность в выдвижении таких нелепых обвинений. Кусочки мозаики, хаотично бродившие в его сознании, наконец, стали обретать положенные места. У банды Лапшина и Уварова всё было точно рассчитано, они играли беспроигрышно, настолько беспроигрышно, что Барк ощутил себя лишь символически живым. Им нужен был он, для того, чтобы убедить вот таких, как Корнуэлл, он - для того чтобы Заславский поверил в возможность уничтожить компрометирующие улики, он, чтобы сохранить Берлингу надежду на жизнь и возможность избежать наказания, и, наконец, он, чтобы банда Храпова знала - пока с ними комиссар - им нечего бояться, комиссар - надёжный заложник. Он был главной приманкой, ставкой и прикрытием преступления! Они устроили истерию вокруг его имени, когда он оказался в расставленной ловушке. Среда, которую они прекрасно понимали и опирались на неё, обеспечивала их возможностью и средствами для того, чтобы исказить факты до такой степени, что они обратились в свою противоположность...
   Барк был знаком с Корнуэллом по совместным занятиям у Риндзая, когда они проходили курс боевой подготовки на учебной базе МАКНАД. Быть может воспоминания дадут ключик к ведению осмысленных переговоров?
   - На каком основании вы выдвигаете такие обвинения, адмирал?
   - Ваше участие в заговоре совместно с Берлингом и Заславским не подлежит сомнению. Вам лучше знать, как вы собирались использовать открытие.
   - Нет никакого открытия, - устало сказал Барк, и ему хотелось добавить: "идиот".
   Губы Корнуэлла искривила скептическая улыбка.
   - Я имею на руках материалы экспертизы и заключение Научно-консультативного Совета, а вы хотите убедить меня двумя словами, Барк, или как вас там...? - он брезгливо поморщился.
   "Понятно, - отметил про себя Барк. - Он считает, себя превосходным и законным дитятком мамы и папы, который не видит особого смысла общаться с предметом, вылезшим из пробирки".
   - А если заключение экспертов опирается на подтасованные материалы и искажённые факты? Вы, Корнуэлл, попытаетесь выяснить истину?
   - Не с вашей ли помощью?
   - С помощью здравого смысла.
   - Вы уже многих ввели в заблуждение. У меня на руках предписание Совета Безопасности, над которым размышлял не один человек, каждый из которых не глупее меня. Они сделали заключение на основании многочисленных свидетельств и фактов.
   - Хорошо, хорошо. Как звучит предписание?
   - Если в течение часа космические челноки 200 и 187 не войдут в контакт и не позволят произвести высадку полицейских войск, они подлежат уничтожению. Смотрите...
   Корнуэлл дал панораму сил, которыми он располагал. Картина эта, безусловно, впечатляла - пять крейсерских кораблей выстроились в боевом атакующем порядке: три со стороны СШ-187, так, чтобы он находился в точке пересечения гипотенуз; два, отражая прорыв и пути к отступлению. Корабль, на котором находился Барк и Берлинг, был виден на экранах пультов связи в рубке Корнуэлла, освещённый мощными прожекторами. По телу Барка пробежал холодок. Не слишком ли много смертей преследовало его за последние сутки. Проговори он с Берлингом несколько дольше и кто знает - состоялось бы вот это свидание с непреклонным генералом. И никто никогда не узнал бы, какую тайну унесла ослепительная вспышка, оставившая в космосе оплавленный кусок металла... Действительно, что ещё можно сделать с кораблём, кроме уничтожения? - Проникнуть в него невозможно, без согласия тех, кто находится на его борту, а какая опасность может скрываться в нём?! Единственная возможность справиться с неизвестной угрозой - уничтожение. Так представляет свою задачу Корнуэлл.
   Вдруг Барк осознал, что они уже должны были встретиться с челноком Заславского идущем к Земле.
   - Вы встретили СШ-200? - его голос задрожал от тревожного напряжения.
   - Да, - устало ответил Корнуэлл.
   - Что они ответили вам? Заславский хотел рассказать правду! - выкрикнул он, ещё на что-то надеясь, но уже понимая, что вопросы лишены смысла.
   - Они не ответили, Барк, - в голосе адмирала впервые прозвучало сомнение. - Нам пришлось уничтожить корабль.
   Барк отшатнулся, словно получил удар в лицо. Он закрыл глаза; ему невыносимо было видеть сейчас Корнуэлла.
   На чём покоятся военные доктрины?! Они играют слишком важную роль в жизни общества. Они связаны с определением уровня опасности, которую, в свою очередь, люди определяют под воздействием стресса, невероятной ответственности, тревоги за себя и близких, своей карьеры, выполнения долга и бесконечной цепочки человеческих предрассудков. Где лежит грань, за которой военные не хотели бы подстраховать себя "на всякий случай". Но отсюда возникают необратимые последствия. Что заставило Корнуэлла, в здравый смысл и порядочность которого Барк безоговорочно верил, что заставило его уничтожить корабль Заславского?!
   - Алан, - устало произнёс Барк, - нам трудно будет понять друг друга. Найди Риндзая, пусть он участвует в переговорах.
   - Риндзая нет, - сурово отрезал Корнуэлл, - а вместе с ним нет и объяснения смысла божественных лил.
   - Понятно... - неопределённо протянул Барк.
   Он почувствовал опустошённость. Какое-то время он надеялся, что можно что-то логически объяснить, что есть слова, с помощью которых люди должны понимать друг друга. Сейчас его разум мгновенно измерил пропасть лежащую между его жизнью и жизнью людей в окруживших его кораблях. Они с нетерпением ждут его уничтожения. Они выполняют приказ, взвешенный, обоснованный, принятый мудрым командованием. Как он может убедить их, если соль каждого его слова уничтожена ещё до возникновения звука. На его уничтожение работали эксперты, учёные. Они предупреждали, что смысл всей оправдательной логики бывшего комиссара - ложь. Он уже обманул их, но больше этого не позволят, потому что для всех понятны его дела, выдавшие Барка с головой, теперь у него остаются только слова лжи.
   Он испытал что-то похожее на атрофию сознания. Ну, он исчезнет. Флагман со своей флотилией вернётся на Землю, доложит, что одной опасностью стало меньше. А жизнь продолжит свой непостижимый бег, чтобы кто-то страдал, наслаждался, жирел, голодал, лгал и искал правду; чтобы такие вампиры как Лапшин и Уваров продолжали играть свою непостижимую роль в судьбах планеты. Он уже не будет мешать, но его место обязательно займут такие как Корнуэлл, который с непримиримостью стремиться уничтожить его сейчас.
   - Аллан, чем для нас был Риндзай? - Он был всего лишь символом авторитета наших нравственных ценностей. Ведь это же есть не в Риндзае, это живёт внутри нас самих. Ты сам должен решить, что можешь и не можешь принять. И если ты найдёшь в себе эту силу, то поймёшь, что никакие превращения не могут уничтожить её и во мне.
   Барк заметил, что взгляд адмирала немного потеплел.
   - Девис, вопрос не в моей вере в тебя и не в том, убедишь ты меня или нет, вопрос в тех силах, от имени которых мне приходится действовать.
   - Ты хочешь сказать, что пока ангел Господень не остановит руку Авраама, он не должен останавливать жертвоприношение?!
   - Что-то в этом роде... - адмирал помолчал, глядя на Барка. - Я могу сделать несколько запросов на Землю и уточнить их инструкции, могу просить полномочий на переговоры, короче, затянуть время. Но неизвестно, чем это кончится.
   С сомнением, качая головой и не прерывая связь с Барком, Корнуэлл стал вызывать Землю. Сигнал пройдёт несколько минут. Барк ждал. Наблюдая за манипуляциями адмирала на пульте, он понял, что у того что-то не ладится.
   - Аллан, ты препятствуешь вызову, который идёт к тебе с Земли, - наконец сказал он, видя, что Корнуэлл нервничает и не замечает своей ошибки.
   Корнуэлл перешёл на режим приёма.
   "Силы небесные! Не сон ли это?!" - Барк увидел Брендтона, Наташу, Сатарова и... он не верил своим глазам и ушам - сам Порфирий Моисеевич Уваров каялся в совершённых преступлениях. Скоростной блок, с подтверждением всех полномочий, требующий немедленно прекратить военные действия, прокручивал яркие фрагменты заявлений. Наконец, связь была установлена и информация потекла в нормальной последовательности.
   Брендтон задавал вопросы Уварову:
   - Что толкнуло вас на такую непостижимо сложную форму вербовки?
   - Мы обнаружили, - отвечал Уваров, - что капитан Горин прибывший к нам с проверкой под видом чиновника федеральной налоговой инспекции, довольно глубоко погрузился в вопросы финансирования работ Берлинга и Вельдмана. Ему стали известны факты, которые мы желали скрыть, а впоследствии уничтожить. Мы не сразу расшифровали смысл его деятельности, а когда выяснили, кто пред нами - было поздно. Тогда мы решили его перевербовать. Наш психолог, которому мы предложили досье на Горина, пришёл к выводу, что перевербовка возможна. В наши планы не входило убийство. Это была обыкновенная операция перевербовки, но в результате нелепой случайности, вмешавшейся в процесс, агент МАКНАД погиб. После этого, и только в результате случайности, действие приобрело такой кровавый поворот и совершенно неожиданные конфликтные ситуации, в которых нам приходилось импровизировать, не останавливаясь ни перед чем.
   "Подумать только, - пробормотал Барк, - этот налим уже заранее готовил аргументы для суда. Он хочет убедить, что у него не было ментального намерения, и действия были спровоцированы случайными обстоятельствами и противной стороной".
   Параллельно демонстрировался текст меморандума Горина. Факты, изложенные в меморандуме, окончательно развязывали узлы сюжета, называя имена истинных виновников преступления.
   - Аллан, - произнёс Барк, поняв, что теперь правда будет доступна и Корнуэллу, - сообщение поступает на твои компьютеры и вряд ли будет кратким, а я смертельно устал. Здесь находится доктор Берлинг, арестованный по подозрению в убийстве доктора Вельдмана и так далее. Ваши действия в космосе добавят к этим обвинениям ещё несколько пунктов. Высаживайтесь на корабль, и вы узнаете много интересного из первых уст.
   Корнуэлл нерешительно посмотрел на Барка.
   - Учти, Девис, мы вооружены по системе "Эй", - наконец сказал он.
   У Барк не хватило сил даже рассмеяться.
   - Идите вы к чёрту со своей системой, - без выражения произнёс он. - Сейчас я покажу тебе таинственное оружие.
   Барк включил камеры установленные в отсеке, где помещалась лаборатория, теперь уже бывшая. Несмотря на обилие оборудования, она выглядела опустошённой. Внезапно камера выхватила человеческую фигуру. Даже зная, что это, Барк невольно содрогнулся. Каково же Корнуэллу?
   - Девис, это ты его так? - спросил адмирал, с трудом отрывая взгляд от фигуры.
   - К счастью или, к сожалению, это не труп Берлинга - фальшивка, такая же безжизненная, как и восковая фигура - то, что предназначалось для Заславского и, конечно, для всех нас. А Берлинг... Я же сказал, что арестовал его. Вот он.
   Берлинг не изменил своего положения с тех пор, как Барк покинул его. Он сидел, словно напуганный ребёнок, лишённый игрушек, способных дать ему уверенность в безопасности. Остановившийся взгляд сохранял выражение физической боли и страха. Барк смотрел на Берлинга, словно увидел его впервые. В сознании что-то переключилось, и он понял, что его часть работы уже выполнена, остальным пусть занимаются другие. Эта мысль принесла облегчение и чувство невероятной физической усталости. У него хватило сил только на то, чтобы включить для Корнуэлла запись допроса Берлинга и перевести корабль на автоматическое управление.
   - В ваших руках все нити этой научной сказочки. А дальше - делайте что хотите, высаживайтесь, где хотите, а я буду спать.
   Барк даже не стал вылезать из кресла. Голова его безвольно упала на руки, лежавшие на пульте управления, и он уже не слышал, что ответил адмирал.
  
   Э П И Л О Г
  
   Барк сидел в кабинете Шаталова. Как комиссар Нижегородского УВД, в задачу которого входило поддержание порядка на административном пространстве, входящем в его юрисдикцию, Шаталов должен был утрясти с Барком очень щекотливые вопросы. Высшие чины УВД и Ген прокуратуры, с того момента, как начался распадаться построенный ими карточный домик, сообразили, что Шаталова надо возвращать на место. Случается, что и бюрократию посещает прозрение. При подсчёте оказалось, что устранение комиссара на основании провалившихся аргументов - дело хлопотное, в то время как возвращение в должность имеет явные преимущества и даже надежду на сделку в области правовых междометий.
   Вопрос, который Барк решал с Прохором Петровичем, выглядел бы до нелепости смешным, если бы не имел драматическую интонацию и подспудные сложности, подобные корням саркомы. Это был вопрос об освобождении Натальи Максимовны Осоргиной из тюремной больницы. Прокуратура, выдавшая санкцию на её арест, в предварительных переговорах с Барком указала на то, что Осоргина грубо нарушила права личности и уголовное право. К тому же, они прозрачно намекнули, что готовы подобные обвинения предъявить и самому Барк. Отвергая претензии, Барк сослался на свод законодательных норм, которые Россия приняла, подписывая конвенцию по МАКНАД, основополагающим положением которой является принцип: "вина доказана - действия оправданы". На что ему возразили, что он нарушил не международные законы, признанные Россией, а Российские, но, как иностранец, охраняется действием положений конвенции, в то время как к гражданке Осоргиной это не относится, так как она является подданной Российской Федерации.
   Все аргументы стражей юстиции были шиты лыком, но они защищали своё, и на опровержение требовалось время, которое, к тому же, они могли определять сами. Конечно, и Барк и власти понимали, что это не может продолжаться бесконечно, и последние, через Шаталова, решили предложить Барку варианты, удовлетворяющие, на их взгляд, интересы обеих сторон. Замаскированным, но основным требованием было забвение прегрешений депутата Лапшина перед законом, и вообще, Барк должен признать, что Лапшин был введён в заблуждение.
   Этой мышиной возне чиновников предшествовали суровые события, где они пытались решить всё тот же вопрос корпоративной невинности кровавым методом.
   ...Очнувшись в корабле Корнуэлла, с сознанием радостного возвращения к жизни, он почувствовал тревогу, которая, казалось, витала в воздухе. Он засыпал, потому что напряжённые до пределов нервы расслабились, ничто прямо не угрожало жизни, и наступила естественная реакция организма. Но сон, восстанавливая силы и преодолевая инертность сознания, позволил понять, что означало это чудесное избавление. Барк достаточно изучил действие российских бюрократических механизмов и знал, что однажды во что-то вцепившись, они это нечто не отпускали, пока не добивались того, что им хотелось получить. К уничтожению следов преступления Лапшин и Уваров подключили высоких чиновников и те, вольно или невольно, не могли так просто отказаться от участия в спектакле. А в умении играть проваленные роли они были превосходными мастерами. Барку не раз приходилось наблюдать, как прекрасно информированные чиновники с видом наивного простодушия не реагировали на очевидное, продолжая гнуть свою линию. У них всегда, как у терпеливых хищников, имелась надежда прихлопнуть таки свою жертву, утомлённую борьбой и состоянием бдительности, а потом развести руками: "Надо же, как мы ошибались! Давайте всё вернём на свои места". Но вернуть уже ничего нельзя - жертва распята и вознеслась на небеса. Такая игра, казавшаяся глупостью, являлась тактикой, удивительно безнравственной и наглой. Скрыть свои интересы они не старались, да и не могли, но избегали публичных признаний своих ошибок, а если признавали, то без покаяния - ибо, бюрократия всегда права!
   Его ощущения после пробуждения подтвердились незамедлительно. Корнуэлл, обнаружив, что Барк проснулся, вошёл в каюту, и без дополнительных разъяснений включил терминал. Воспроизводилась запись трансляции меморандума Горина в том виде, в каком его получил Брендтон. Текст меморандума продолжал поступать, но видеокамера, перед которой находилась Наташа, Сатаров и Уваров, зажила собственной жизнью. Барк увидел, как за их спинами стали крошиться и рассыпаться стены, словно чья-то рука открывала задрапированный под комнату гигантский дуршлаг. Барк увидел, как заплясали солнечные зайчики в начавшей подниматься пыли, и вот, он увидел красное пятно, расплывающееся по телу Сатарова; потом странно дёрнулся и стал заваливаться на стуле Уваров, Наташу, подхватившую Уварова и пытавшуюся прикрыть его своим телом. Последнее, что он увидел, красную полосу на спине Наташи, распоровшую платье возле левой лопатки... и дальше - бесчисленные серые мухи, заполнившие экран - пули попали в камеру...
   Это было страшное потрясение. Корнуэлл, как профессионал, считающий, что специалист должен всё видеть собственными глазами, дал посмотреть ролик комиссару с тем, чтобы включить его в активную работу и облегчить выход из состояния небытия. Но едва не добился противоположного, к тому же став жертвой собственной оплошности. Барк взвился над постелью, схватил адмирала и стиснул так, что у того глаза полезли из орбит.
   - Что с ними?!! - вопрос прозвучал как иерихонские трубы и Корнуэлл ощутивший себя виновником преступления почувствовал, что его тело вот-вот рассыплется.
   - Они живы, - пробормотал он, и это спасло и его, и комиссара Барка.
   - Где они?!
   - Все арестованы российскими властями и сейчас находятся в тюремном госпитале.
   Позже Барку удалось восстановить картину событий в Нижегородской загородной резиденции Уварова.
   Действия Наташи позволили воскресить правду, но противоречили раскрученному колесу правовых и силовых структур. Когда текст меморандума стал передаваться на остров Джон, к Брендтону, российские правоохранительные ведомства - Ген прокуратура, ФСБ и УВД - были в шоке. В этот момент их не интересовала истина, да и не влияла на понимание обстановки; им было ясно одно - враг ожил. Этот враг не только совершил преступления в их заповедных владениях, но и продолжает чинить беззакония. Никого не интересовало содержание передаваемого текста, угроза международного скандала и жизнь оставшихся в живых. Ген прокуратура в течение нескольких минут выдала ордер на арест гражданки Осоргиной, проживающей за границей и совершившей тяжкие преступления на территории Российской Федерации. Причиной молниеносной и слаженной реакции был Лапшин. Подслушивающая система депутата бдительно контролировала связь всех деловых партнёров и, прежде всего, Уварова. Он понял, что муть его интриг поднялась на всеобщее обозрение и решил спасать то, что ещё можно было спасти. Иван Адамович связался с Вячеславом Харитоновичем Чаровым.
   - Слушай, Слава, действовать надо проворно, иначе всех ждут неприятности. Вот тебе частота, шифр, принимай и слушай. Подключи к этому прокуратуру и УВД. Но, прежде всего, прямо сейчас, пошли в загородную резиденцию Уварова парочку "пикадоров". Когда прокуратура и милиция пойдут брать преступников, пусть твои мальчики постреляют с двух сторон, чтобы в серединке не осталось ничего живого.
   Представители прокуратуры выступили в сопровождении омона, среди которых были те, кто уже успел проглотить стряпню Самсона Радова. Конечно, они готовились к встрече с вооружёнными монстрами.
   Когда взявшие в кольцо дом омоновцы услышали выстрелы и раненые товарищи упали, на их глазах обливаясь кровью, они открыли шквальный огонь на поражение. Сандра, пристёгнутая наручниками к лестнице в вестибюле, была убита первыми же выстрелами. Наташа, Сатаров и Уваров отделались ранениями разной степени тяжести. Уваров, теряя сознание, успел сообщить Наташе как попасть в домашний бункер. Раненая, она нашла в себе силы перетащить туда Порфирия Моисеевича и Артура. Потом был пожар, который ликвидировали сотрудники МЧС, так как огонь перекинулся на заповедный лес. Потом рухнуло всё здание, и только через сутки раненых извлекли из-под обломков. Они остались живы, потому что спасательные работы проводили всё те же ребята из отряда чрезвычайных ситуаций не ведавшие о смертельной цене попавшего в их руки компромата. Да и шум уже пошёл по всей планете.
   В ту же ночь Наташу и Сатарова поместили в тюремную больницу, предъявив многочисленные обвинения.
   Пока в России происходили события, вызванные непреодолимой инерцией следственной фальшивки, Совет Безопасности, под давлением неопровержимых доказательств, предоставленных директором МАКНАД генералом Брендтоном, срочно перекраивал санкционированные им правовые акты, на противоположные по содержанию. Продемонстрировав какие формы приняла в России бюрократическая чехарда, Брендтон убедил СБ в необходимости решительных действий. Вызывающе откровенная форма уничтожения улик и даже свидетелей и действующих лиц, заставила членов совета спасать то, что ещё можно было спасти. Бетта-Гильберта и пришлюзованный к ней СШ-187 получили секвестр Международного Суда, и были объявлены арестованным имуществом.
  
   Ошеломляющие события на Земле сделали для Барка невозможным даже короткий отдых. Несмотря на то, что каждая пора его организма ещё продолжала выделять яд, введённый в него стараниями Могилы, как щупальца ядовитой актинии, он, из космического порта в Брюсселе, снова выехал в Нижний Новгород.
   Ему не дали возможности встретиться с Наташей и Артуром, его не допустили к Долину, и даже не позволили вступить в законное владение базой Мария Марабелла, на которой висели пломбы ФСБ. Но его утешили тем, что после возвращения в должность комиссара Шаталова, он сможет утрясти все больные вопросы с ним и через него. Подивившись зигзагам бюрократической премудрости и, наконец, встретившись с Прохором Петровичем, Барк поинтересовался, как же опальному комиссару доверили защиту интересов российской Фемиды в таком щекотливом деле. Перед доверенным лицом они обязательно должны обнажить деликатные места, которые не принято показывать посторонним.
   Прохор Петрович рассмеялся.
   - Ты, Давид Данилович, слишком утончённо представляешь самоощущение бюрократии. Они давно выставили всё напоказ и к этому уже привыкли. Зачем что-то стыдливо прятать, когда разрушив стыдливость можно не заботиться о прикрытии деликатных мест.
   - Неужели всё так плохо?
   - Для нас - да.
   Не было смысла продолжать такой разговор, тем более, что они встретились для обсуждения совершенно других тем. Серьёзную тревогу Барка по-прежнему вызывала судьба Наташи. Он спросил Прохора Петровича о её судьбе и судьбе Долина и Сатарова.
   Шаталов глубоко вздохнул и с грустной улыбкой посмотрел на Барка.
   - Давид Данилович, поверь - не знаю. Для моего начальства я исполнитель "без права допуска" - не "свой". Возвращение в должность необходимость менее проблемная, чем церемония отставки; да и с тобой надо через кого-то действовать. А то, что они считают своими козырями, они держат при себе.
   - Кто же эти "они" ?
   Шаталов подвёл Барка к терминалу.
   - Вот, смотри:
   На экране дисплея появилась фотография Уварова.
   - А вот дерево его родственных связей - оно образует один из могущественных в России кланов. Видишь, там политики, министры, действующие депутаты Думы, директора. Ещё более внушительная картина у Лапшина. Ты нанёс удар по финансовому и политическому истеблишменту России. Они сотворили много гадостей, стали одиноки в этом мире, поэтому крепко держатся друг за друга. Они могут что-то бросить на алтарь правосудия, но только то, что с их точки зрения, не начинает ущемлять их же интересы. В данном случае - Уваров. Уваров "прокололся", они им должны пожертвовать и отдадут тебе, а вот Лапшина не отдадут. Пойми, они хозяева этой страны и им наплевать на нравственное здоровье нации. Они будут попирать справедливость и право везде, где происходит столкновение интересов.
   Шаталов отошёл от терминала и жестом предложил сесть рядом. Барк снова увидел нервный тик на лице Прохора Петровича и жест, как во время рассказа об убийстве семьи Сатарова.
   - Вот поэтому, Давид Данилович, меня избрали посредником между твоими "притязаниями" (их термин), и их интересами. На аукционе три лота: во-первых - Наташа; во-вторых - Долин; и, в третьих - сохранение в России действия конвенции по МАКНАД.
   - Понятно...
   Действительно, всё понятно. Возникла необходимость укрепить свои позиции в этой безнравственной сделке. На войне - как на войне: побеждает осведомлённость и сила.
   - У тебя есть канал связи проверенный от посторонних?
   - Поклясться не могу, но этот компьютер проверяется каждый день.
   - Ладно, сделай вид, что ничего не слышишь.
   Барк вызвал Интерпол, Юзефа Кёхлера.
   - Юзеф, ты, конечно, держал под контролем известную тройку. Одного уже нет, второй - в тюрьме. Мне необходимы передвижения, связанные с этим вторым. Я должен найти Наталью Осоргину.
   Кёхлер подозрительно покосился за спину Барка.
   - Ты же знаешь, что мы не следим за территорией России.
   - Прохор Петрович нам очень помог, спас Наташу, а эта тайна пострашнее твоей.
   Кёхлер хорошо знал Шаталова через программы сотрудничества с Россией, и замечание означало не столько недоверие, сколько напоминание о том, что они имеют дело с очень секретными вещами.
   - На кого ты сошлешься, если я скажу, где она?
   - Её обнаружат сотрудники УВД.
   - В общем-то, я следил за этим постоянно, но кое-что требует уточнения. Это минут пятнадцать.
   - Мы подождём.
   Барк обернулся к Шаталову.
   - Теперь ещё вопрос, Прохор Петрович. Со мной приехал Мишель Лежон - эксперт радиофизики, включи его в состав своей бригады и прямо сейчас пошли в бункер Храпова в Колонтай. Мне надо получить там кое-что своё, а твои пусть попробуют определить кто находился там в субботу, воскресенье и понедельник, и, сдаётся мне, там должен быть тайник.
   Барк считал, что необходимо восстановить признания Лапшина. Самому Ивану Адамовичу было не до уничтожения следов оставленных при допросе, он получил кассету и вряд ли озабочен тем, что Барк может восстановить запись. Ведь обстоятельства, при которых были сделаны признания, всплыли наружу и теперь показания, полученные под давлением, не могли быть использованы против Лапшина в судебном порядке. Но было там признание, реальность которого необходимо проверить - загрязнение мирового океана. Если Лежон восстановит текст допроса, у Барка будет возможность проверить факты и подтвердить их может Тосиято Миядзава. Подключение Миядзавы имело ещё один аспект: если тайна о генетической патологии пресекающей род Миядзавы верна, то её оглашение оскорбит могущественного японца. В совокупности с раскрытием секрета о загрязнении мирового океана она может привести к закрытию проекта и расторжению тайных договорённостей.
   Всего этого Барк не стал рассказывать Прохору Петровичу, да тот и не спрашивал для чего ему экспертиза противоатомного бункера. Шаталов дал указания, а Барк проинструктировал ожидавшего Мишеля Лежона. После этого они вновь вызвали аналитический отдел Интерпола.
   Юзеф был готов ответить на поставленный вопрос.
   - Не знаю, что у вас там творится, но расшифровывать такую информацию довольно неприятно, - лицо Юзефа было расстроенным. - Известно ли вам, что вся стрельба у загородного дома Уварова была спровоцирована ФСБ, пославшей к резиденции двух снайперов? Потом был шквальный огонь, от которого осаждённые едва сумели спастись, потом пожар, и только на следующую ночь их вызволили из бункера. Уварова сразу же отправили в клинику Семашко, он и сейчас там, Сатарова и Осоргину - в тюремную больницу на проспекте Гагарина. Сатаров остался там, а Натали той же ночью перевели во внутреннюю тюрьму ФСБ на улице Воробьёва. По-моему, Девис, там же и ещё один твой сотрудник - капитан Долин.
   - Да. Я это знаю. Спасибо за информацию, Юзеф.
   Экран погас. В кабинете повисло длительное молчание. Два комиссара обдумывали полученную информацию. Шаталов понимал, что Барк вооружает его сильными аргументами для торга, но ему хотелось понять, насколько отчётливо Барк представляет открывшиеся возможности.
   -А теперь, Давид Данилович, давай просеем зерно и плевелы, которые мы собрали после посевов Лапшина и посмотрим, что сохраниться в решете, - Шаталов невесело улыбнулся.
   - Всё самое тяжёлое Лапшин сумеет спихнуть на Заславского и Уварова. Заславский не в состоянии возразить, Уваров не посмеет опровергнуть. Фамилия Лапшина указывается в меморандуме Горина, как одного из участников совещания, где принимались решения по фальсификации результатов работ Берлинга, но она вписана туда на основании предположения. Правда, я не знаю, что тебе удалось выудить из Ивана Адамовича в результате похищения, но эта тема, как сам понимаешь, обоюдоострая. Пицын и Фалда ничего не подтвердят... если их уже не убрали, потому что на мои повестки не ответил ни тот, ни другой. Что же остаётся? - Пшик!
   Барк рассмеялся.
   - Это ты излагаешь как адвокат Лапшина и посредник той стороны, или проверяешь прочность моих улик против депутата?
   Лицо Шаталова осталось серьёзным. Он на секунду задумался и ответил:
   - Пожалуй, и то и другое. Нам обязательно необходимо достичь соглашения с этими мерзавцами. Тогда у нас появятся силы и возможность подумать о справедливости. Ты же знаешь, что ни политики Европейского Союза, ни правовые институты мирового сообщества не сделают каких-то эффективных и немедленных шагов. Они будут действовать в рамках принятых процедур.
   - А ты можешь сказать, кто на этом этапе одобрит и утвердит наше соглашение?
   - Никакой загадки - и вместе - глухая стена. А начало такое я связываю с Чаровым, а Чаров - с теми, кто принимает решения.
   - А если мы будем действовать черед президентские структуры?
   - Результат будет тем же, но вы заставите президента или расписаться в своём бессилии, или... - Прохор Петрович с сожалением покачал головой, - заинтересованности в таком исходе дела, то есть, публично унизите главу государства.
   - А как должно выглядеть моё участие?
   - Поскольку при раскрытии преступления вы проводите предварительное расследование, а затем передаёте дело нам для завершения его и доведения до суда, они считают, что ты должен подписать официальные документы, в которых будет отсутствовать компромат на Лапшина. В документах он должен предстать в таком виде, в каком предстал в вашем памятном саммите в воскресенье. Один из совещавшихся - Заславский, уже получил своё, второй - получит. Лапшин же должен остаться в памяти потомков бескорыстным искателем истины.
   - Я согласен, - бесцветно произнёс Барк, - но это требование выглядит скорее глупостью, потому что создаётся лишь иллюзия соглашения. В любом случае я поступил бы точно так же. Неужели они затеяли возню только для того, чтобы утешиться мыслью, что я могу плясать под их дудочку?
   - Пожалуй, так оно и есть, - рассмеялся Прохор Петрович. - Ведь весь смысл их деятельности - самоутверждение и удовлетворение амбиций, а остальное - только средство.
   Остаток дня ушёл на передачу дел, которые практически не пришлось редактировать, потому что главные свидетели и материальные носители были уничтожены. Берлинг ещё находился под стражей в Брюсселе, а допрос Уварова не начинался. Часов в шесть прибыли эксперты УВД вместе с Мишелем Лежоном. Мишель, с его неизвестными никому методами поиска, помог сыщикам Шаталова обнаружить тайник, где Храпов сумел таки сохранить записи, отражавшие всю его службу на Лапшина.
   Это бы хороший подарок, но Барк решил возложить тяжесть находки полностью на Шаталова. У него был собственный план восстановления справедливости.
   - Ну, вот, Прохор Петрович, на основании этих документов я могу вернуться к Челябинскому делу и взяться за Лапшина с другой стороны. Но я оставляю это твоему ведомству как страховку. А сейчас - вознаграждение за сговорчивость - выясняй, когда я встречусь с Наташей и Долиным.
   Барк понимал, что его готовность выполнить условия, обеспечивающие безнаказность Лапшина, вовсе не означает ответной готовности выполнить принятые обязательства. Он по опыту знал, что здесь ничего так быстро не делается, а время приносит неожиданные сюрпризы, способные вернуть усилия к исходной точке.
   Знал это и Шаталов, понимая, что Барк не от крайней необходимости говорил в его присутствии с Интерполом. Он давал оружие давления на противоположную сторону, чтобы вернуть сотрудников, превращённых государством в заложников.
   -Попробуем выяснить, - кивнул Шаталов. - Ты, Давид Данилович, сядь так, чтобы тебя не было видно, и посмотри, как я буду это делать.
   Шаталов вызвал ФСБ, Чарова. После непродолжительных переговоров "кто? зачем?", диспетчер соединил комиссара с кабинетом Чарова. На экране возник миниатюрный человечек, с упитанной кожей и склонностью к полноте. Его движения были плавными и закруглёнными, а небольшие глаза холодновато посматривали с нелишённого красивости лица.
   Прохор Петрович без перехода приступил к делу:
   - Чаров, тебе поручили быть представителем интересов правительства при моих переговорах с комиссаром МАКНАД Барком. Но кое-что ты можешь сделать и без консультации с хозяевами, а я расскажу, почему ты должен стараться. Ты по самые уши сидишь в дерьме. Я специально занимаюсь изучением доли твоего участия в развале следствия и напомню ещё раз о вещах, которые должен помнить ты. Во-первых: участие в похищении важных свидетелей и разгроме базы МАКНАД; во-вторых: ты был одним из организаторов и исполнителей по фальсификации показаний свидетелей. Но это грехи, которые ты надеешься отмыть, сославшись на то, что был введён в заблуждение, правда, тебе здесь придётся назвать имя того, кто ввёл тебя в заблуждение, а это совсем не понравится твоему начальству. Однако у меня есть и кое-что новенькое: мы провели баллистическую экспертизу ранений омоновцев, полученных при аресте Сатарова и Осоргиной, и восстановили картину и причины шквального огня. Выводы для тебя плачевные - ты послал "пикадоров" встретить омоновцев, - Шаталов сделал предупредительный жест пытавшемуся возразить Чарову. - Учти, эти выводы предварительные, но если я включу сюда прокуратуру, колесо уже не остановится. Кроме того, ты распорядился, чтобы из тюремной больницы на Воробьёвку перевели Наталью Осоргину, лейтенанта МАКНАД. Уж не для того ли, чтобы заставить её замолчать? Так вот - через час Наталья Максимовна должна лежать в больнице Семашко, Долин - находиться в моём кабинете... В качестве утешения, скажи своим хозяевам, что комиссар Барк подписал протоколы в том виде, в каком они хотели их получить. Сделаешь дело, сразу же получишь копии.
  
   За последнюю неделю Наташа совершала третий переезд. Сперва её перевезли в больницу Семашко, причем, делали это с непонятной торопливостью и непривычной почтительностью. Из Семашко, специальным санитарным рейсом её перевезли в военный госпиталь Брюсселя. С ней обращались осторожно, но как с предметом, потому что специальная постель и она составляли одно целое. Впервые она ощущала своё тело как враждебное. Пуля распорола часть рёбер, вскрыла лопатку как арбузную корку, и задела ключицу. Осколки рёбер проткнули лёгкое и застряли в опасной близости от сердца. Но все, в конце концов, обошлось. Интенсивная терапия закончилась победой врачей, и её состояние было признано удовлетворительным. Просьба, на которой Наташа настаивала уже несколько дней, нашла сочувствие, и ей позволили закончить выздоровление в домашних условиях.
   Её ноги дрожали, когда, неуверенно ступая, она, с помощью Барка, добиралась до автомобиля. На последних метрах Барк не выдержал, подхватил её на руки и сказал, что с ногами они кое-что придумают: где-то среди вещей вывезенных из Америки, имеется отцовская коляска, и она будет кататься на ней, пока не научится бегать.
   Возвращение в обстановку, в которой она привыкла ощущать себя защищённой, вернуло ей сознание неуязвимости и спокойствия. Фантомы прошлого превратились в призраки и бродили по коридорам сознания как сокровенное, но уже не пугающее воспоминание; они остывали внутри, похожие на архивные документы, и всё же, продолжали жить в настоящем самостоятельной жизнью.
   Когда Девиса не было рядом, Наташа смотрела на домашний аквариум, и ей хотелось, чтобы память струилась так же мирно, как пузырьки, обтекающие водоросли, а она была там, внутри, в плотной тишине забвения. Но пузырьки превращались в мгновения, мгновения раскалывались, рассыпаясь на части с барабанным боем и звоном колоколов. Секреты "Лотоса" плодоносили. Они сложно переплетались с судьбами мира, России, её личной судьбой и судьбой тех, кто прошёл через его фальшивые лабиринты.
   И всё же, стены дома на берегу Женевского озера, воспринимались как стены самой надёжной крепости, а сознание, что где-то рядом Девис, вызывало умиротворённое чувство покоя, какое испытывает мать, видя в колыбели спящее дитя. Первые мгновенья, ещё там, в госпитале, когда исчезли события державшие всех в крайнем напряжении, жизнь, как с большого похмелья приобрела черты чего-то нереального, потому что привычное стало забытым. Её чувства, потеряв интенсивность и напряжение, как будто потеряли право на любовь. Она не была уверена в себе, она не была уверена в нём. Так два созревающих подростка, поцеловавшись впервые в темноте подъезда, утром боятся взглянуть друг другу в глаза. Но это осталось там же, вместе с саркофагом для её беспомощного тела. Сейчас появление Барка накатывало на неё тёплой волной неизъяснимого счастья. Он получил служебный отпуск, который всегда следовал за служебными командировками, и почти неотлучно находился рядом. Только один раз он покинул ее, получив известие от Лежона, что готова фонограмма с исповедью Лапшина.
   Когда он вернулся, Наташа поинтересовалась, что происходит с "Лотосом" и начался ли судебный процесс в России.
   - К нам это уже не имеет отношения, - сказал Барк.
   Такой ответ показался ей легкомысленным.
   - Но ведь это же прошло через нас!
   - В мире много бедствий и невозможно всех их пропустить через себя. Мы несём ответственность за то, что прямо вошло в нашу жизнь.
   - Пока у меня не зажили раны, я буду испытывать интерес к тому, что там происходит, - возразила Наташа.
   - Давай посмотрим, - примирительно согласился Барк.
   Он подошёл к компьютеру и задал программу на обработку материалов СМИ и "Вестника права" по делу "Лотос"
   - Вот видишь - Уваров в момент ареста: "Я стар, я прожил большую и насыщенную жизнь, но я даже не жалею, что она заканчивается именно так. Я надеюсь, что мой финал послужит предостережением тем, у кого жизнь впереди... Так, так, так, - пробормотал Барк. - Ага, вот: "То, что я делал, я считал своим долгом, теперь у меня другой долг - человеческий, квалифицирующий мои действия как преступные. Мне горько сознавать, что моя жизнь принесла лишь негативную пользу." Ах, как трогательно! Но вот Уваров приходит в себя и спустя неделю говорит перед журналистами: "Мы - экономический и политический хребет страны, но каким бы прочным ни казалось наше положение, мы не упустим возможности сделать его ещё более прочным. Крупп и Тиссен не боялись воспользоваться Гитлером, когда это представлялось им выгодным. История бизнеса знает сотни не менее значительных, но скрытых от глаз сделок со случаем. Случай, поставивший нас по разные стороны закона - досадная неудача. Но, надеюсь, вы читали биржевой бюллетень? - Расплачиваясь за сенсацию, мы почти вдвое увеличили свой капитал". Это Уваров. А вот Берлинг: "Меня не поймут дельцы, подобные тем, с которыми я должен сидеть на одной скамье. Мера их стремлений - чистоган. Я не собираюсь апеллировать к сочувствию массового потребителя, у него масштабы поменьше, но и тех и других объединяют одни узы - интересы, возникающие на рынке спроса и предложения. От имени учёного я обращаюсь к людям творчества, моим собратьям по разуму, к тем, кто посвятил себя бескорыстному служению истине. На этом суде, рядом с гангстерами от политики и бизнеса, будет обвиняться право научной мысли на расширение границ познания, право, подтверждающее стремление, выраженное в людях науки сильнее, чем инстинкт самосохранения. Я не защищаюсь, я обвиняю тех, кто своими хищническими инстинктами заставляет науку становиться опасной для человечества".
   - Вот так, не больше, не меньше. Послушать их - так это мы должны сидеть за решёткой.
   - И всё же, чем это кончится?
   - Здесь были оконфужены многие священные институты, не только Российские, но и международные. Им требуется восстановить своё доброе имя. Они устроят спектакль, где объяснят, почему так могла ошибаться власть.
   Наташа поникла головой.
   - Девис, я не понимаю, что мы защищаем и чему служим. Ведь именно эти политики, а не Уваров и Храпов едва не убили нас. На что рассчитывало лобби Лапшина, когда через своё правительство обратилось в Совет Безопасности? Почему Совет Безопасности рассмотрел абсурдную просьбу и выполнил её?
   Барк рассмеялся и с нежностью посмотрел на Наташу.
   - Дорогая, тебе выздоравливать надо, а не забивать голову такой ерундой.
   - Но она не даёт мне выздороветь, - Наташа тоже улыбнулась, не желая, чтобы её фраза звучала драматически.
   - Ну, хорошо, - согласился Барк. - Но прежде замечу, что для нас от выводов ничего не меняется. Каждый живёт своей жизнью и это его единственное достояние. Что касается Совета Безопасности, его члены защищают интересы своих стран, а проект "Лотос", несмотря на ошибочность конечной цели, содержит ряд выдающихся открытий. Берлингу и Вельдману удалось частично пройти по пути твоего отца. Эти знания могут привести к качественному скачку в биологии, бионике и генной инженерии, в технологическое состояние общества, то есть, позволят России обойти своих извечных поводырей. Несмотря на внешнюю лояльность, передовые страны уже давно враждуют с остальным миром, потому что он многочисленный, но бедный. Единственный способ обезопасить себя от нарастающих претензий нищего большинства - контролировать их техническое развитие, то есть, кормить из своих рук. Лапшин знал, что члены Совета проглотят любую небылицу, лишь бы затормозить поступательное движение новой силы и сдержать возникновение нежелательного конкурента, способного, к тому же, изменить положение в третьем мире. В этом смысле мы едва не подыграли желающим разрушить научный потенциал земли наших предков. Вот так, не знаешь, где упадёшь, - шутливо закончил Барк.
   - Постой, постой, Девис. Но вот Лапшин - он избран, а значит, считается, что он делегирован защищать национальные интересы.
   - Многие российские политики зарабатывают очки у заправил мировой политики, а сделать это можно только за счёт национальных интересов. Лапшин - один из них.
   - Девис, ты же что-то сделал, чтобы остановить его?
   - А, Миядзава... Нет, он не снизойдёт до личной мести, но, конечно, расторгнет экономические соглашения с Россией. Косвенно это коснётся Лапшина, и его могут потеснить с политического Олимпа.
   - Неужели мы так и должны пребывать за пределами справедливости, наедине с насилием и злом?
   Барк улыбнулся.
   - Не горячись, дорогая. С этим прекрасно справляются Священные тексты - в них мудрость бытия. Имеющий уши, да услышит. У человечества бывали всякие периоды, но вопрос о справедливости и насилии присутствовал всегда. Сказал же Господь: "В поте лица своего... " - это тоже насилие. Чего уж говорит о земном начальстве.
   - Девис, я не могу относиться к этому иронически.
   - Да нет, это серьёзно. А точнее - каждый решает вопрос для себя, самостоятельно и только сам для себя. Любовь и Истина - условия человеческого роста и совершенствования. Выбравшие Добро - идут вверх, остальные - вниз, или по горизонтали, - полушутя полусерьезно ответил Барк.
   - Девис, не надо так. Давай покончим с этим "Лотосом" и я займусь своим здоровьем.
   - Ну, хорошо. Спрашивай.
   Как и тогда, когда Наташа потеряла родителей, она испытывала нравственное бессилие перед обстоятельствами и невольно спрашивала себя: "Когда же всё это кончится?!" Она видела немало зла и борьбу с ним сделала своей профессией. Но причины порождающие зло, казались всё более и более непостижимыми. Её угнетала мысль, что Девис предложил Долину уйти в отставку после того, как они столько проработали вместе. Она боялась услышать ответ о причинах такого решения. Поэтому вопрос, произнесённый вслух, оказался неопределенным:
   - Когда же всё это кончится?
   - Индусы и греки очень хорошо понимали природу твоего вопроса. Остроту жизненного сюжета индусы называли "лилами" или "игрой богов", а то, как человек воспринимает лилы - майей, иллюзией или заблуждением. Христианство имеет дело с человеком находящимся в плену у того и другого, и пытается показать, как облегчить страдания, а способность человека к просветлению, называет воскресением для вечной жизни... Но пока мы в "лилах", будет естественным состоянием и зло и борьба с ним. Ведь те, кто творит зло и те, кто с ним борется, в равной степени признают необходимость этой борьбы. Нищий считает справедливым отобрать какую-то часть собственности у богатого, богатый борется с откровенными формами насилия, но сам находится в состоянии хронического насилия над человеком, правом, собственностью. Каждый преследует свои интересы. Но дело не только в богатых и бедных. Насилие пронизывает все взаимоотношения людей, целых слоёв общества, государств, народов, национальностей. Враждуют муж и жена, брат и сестра, вражда возникает среди единомышленников и друзей, принимая иногда непримиримые, кровавые формы. И все продолжают твердить: "Остановите насилие!"
   Махабхарата говорит, что на стыке времён, Земля, страдающая от тяжести человеческого племени, обратилась к Брахме, с мольбой облегчить её ношу. Брахма послал на Землю богов и демонов, воплощая их в человеческие тела. Извечная вражда на небесах вспыхнула на земле враждой кауравов и пандавов - двух братских родов, зачатых, кстати, праведным йогом и автором Махабхараты, Кришной Двайпаяной Вьясой. Ненависть пролилась кровью миллионов людей в великой битве на Курукшетре. Но ведь перед битвой были старания о мире. Кришна приехал к царю кауравов Дхритараштре, призывая удержать от губительного гнева его сына, Дурьодхану. Но и это не помогло. На два противоположных лагеря разделились те, кто любил друг друга, ради кого, как говорил Арджуна, ценны были плоды победы.
   И это на исходе "серебренного века", что же сказать о нашем, "железном"?
   Грехопадение, яблоко с древа познания добра и зла - есть эго, осознание личности, своей отдельности и исключительности. Это вызов остальному миру. Экономическая структура общества увлекает эго магией заблуждений, и даже не заблуждений, а своей обусловленностью. Там где причинность - нет свободы. Эго - материальные оковы бессмертной сущности. Все цивилизации развивали эго, являясь в то же время его творениями. Эго - результат неведения, порождает такие страшные плоды как жадность, злоба, несправедливость. Через них разрушается гармония, созидание и любовь. Поэтому Кришна сказал Арджуне, побуждая его вступить в битву: "Ты не можешь отказаться от сражения, потому что в этом смысл твоего земного существования". Не злая вселенская воля Брахмы создала демонов, чтобы противопоставить их богам по просьбе Земли, Земля, в силу особых условий, стала местом противоборства этих извечных причин творения. Зло есть, поэтому мы должны выступать на стороне добра. Но это не означает, что надо пропитаться ненавистью к тем, с кем борешься. Они всего лишь молекулы, несущие в себе заряд распада, чтобы за ним последовал процесс созидания. Ведь в битве на Курукшетре в стане кауравов было много благородных воинов, и долг чести заставлял их сопротивляться принципу божественной справедливости.
   Барк посмотрел на Наташу. Лицо её, ещё болезненно бледное, отражало глубокое медитативное спокойствие. Смеркалось. Со стороны Женевского озера повеяло влажной прохладой.
   - И это всё, дорогая, - закончил Барк. - Сейчас тебе требуются не теории добра и зла, а тепло камина.
  
  
   Конец. 12 мая, 1994 г.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"