Аннотация: Всем кажется, что нет ничего страшнее смерти, и пусть любая, но будет жизнь.Но оказывается, что жизнь с бесконечным могуществом страшнее смерти, потому что такая жизнь становится богоборческой.
АГАСФЕР. часть П
Позвольте умереть
Казалось, история закончена. Он выиграл, и теперь суд поставит точку в необычном и кровавом деле. Увы... Все рассыпалось, как городок созданный из мокрого песка и вот, теперь, высушенный ветром, песок выравнивается на поверхности пляжа. Это напоминало картинки детства - семья и мир стоят так прочно, и вдруг - пустота. Мир полон неожиданностей, пока мы надеемся, что в нем исполняются наши, а не собственные причуды мира. В его случае, все увидят только внешнюю сторону, потому что внутреннюю спрячут даже те, кого она будет держать в тисках. Предложение Осоргина надолго изолирует его - и от друзей, и от врагов. "Это никому не объяснишь, потому что приходится иметь дело с непогрешимой силой как с той, так и с другой стороны", - с горькой иронией подумал Барк. Он брошен в чужой стране, с двумя детьми и разумом без его человеческой основы, брошен, потому что этот разум хочет избавиться от самого себя.
Если теоретически рассматривать положение, в которое попал Осоргин, решение обрести тело кажется единственно правильным. Но ни в каких сетях, ни в каких романах и социологических отчетах не найдешь то, с чем придется реально столкнуться - психологией спецслужб. Эта психология возникает не из реальных фактов, она строится на гипотетических моделях опасности. Внутри этого искусственного образования появляются искусственные образования второго эшелона - собственные интересы членов и руководителей спецслужб. А если учесть, что каждая крупная фирма имеет свои секретные отделы и в них образуется то же безумие, то можно представить, каким наивным окажется желание выскочить за пределы охотничьих угодий этой волчьей стаи.
Барк непроизвольно скрипнул зубами, - но кроме названного, нет направления по которому можно было бы двигаться! Он сел к компьютеру.
- Максим Акимович, вы можете говорить неправду?
- Конечно, - спокойно ответил Осоргин, сразу же возникнув на экране. - Я понимаю, откуда вопрос. Вам придется убеждать начальство. - Слово "начальство" он произносил на чисто русский манер, вкладывая в него смысл чего-то такого, от чего могут быть только одни неприятности. Представляя, что придется отведать на российской почве заморским чиновникам, Барк понимал, что Максим Акимович заранее учитывает неизбежность дурной мутации. - Начальство должно уверовать в необходимость финансировать строительство базы в Нижегородской области?
- Да.
- И вы боитесь, что мои аргументы окажутся недостаточными, поэтому придется придумывать что-то убедительное?
- Да.
- Вот видите. В моем представлении ложь утрачивает смысл. Я создаю модель поведения, приводящую к результату.
- Цель оправдывает средства?
- Не совсем. Если цель добрая и средства добрые, то и плоды будут добрыми. Вы же знаете буддийскую притчу о горящем доме, когда отец, чтобы выманить детей из пламени пообещал то, чего не мог дать. Но он спас им жизнь.
"Боже мой! - мелькнуло у Барка, - А что есть "добро"?" Он с силой провел по лицу ладонью, словно хотел стереть саван появившийся на нем от этой мысли, а вслух продолжил: - Нам придется очень постараться, чтобы беспрепятственно получить базу с силовым полем в Нижнем Новгороде.
- Вы же знаете, что приказы идут сверху и составляют их простые стряпчие. Трудность в получении державной подписи, но уж потом ее никто не проверяет.
- Даже до такой степени?!
- А вы как думали? Здесь я могу облегчить задачу. Но все остальное оставляю вам, в том числе риск и противостояние.
Над Колонтаем висел густой туман. Призраки домов и улиц, живые существа, некогда бывшие полноправными гражданами России, возникали и пропадали как куски белья в мутной воде стиральной машины. На окраине города, где уходил в землю бывший райкомовский противоатомный бункер, туман поглощался более плотным облаком пыли, висевшим над местом разработки еще час назад неприступной базы Храпова. Специальные машины забирали шнеками грунт, а мощные компрессоры отбрасывали его в сторону, автоматически сортируя откопанное имущество. Когда на экране сантиметровых волн появлялись контуры человеческой фигуры, спасатели вели шнеки с особой осторожностью. До сих пор никто серьезно не пострадал и имелась надежда без потерь извлечь из под завала всю команду Храпова. Сам Максимилиан Филиппович уже находился в отдельном боксе бронированного автобуса ожидая, когда из под земли добудут его последнего подчиненного.
Никогда еще, со времен счастливой встречи со своим боссом, Максимка не оценивал шансы своего существования так бесперспективно. Да и напрягаться в поисках выхода из положения не было никакого желания - слишком несопоставимы казались силы, с которыми пришлось столкнуться и ему самому, и его шефу. Он тупо уперся взглядом в серую сталь двери, - единственное, на что можно было смотреть, не поворачивая головы. Он очень сожалел, что вел пасквильные записи на своего шефа, забыв главное правило - чем меньше информации для ментов, тем лучше для братвы. Что ни говори, в политике другие законы, там, шеф как рыба в воде, глядишь - и выкрутится. А тупоголовый "Максимка" повесил на своего благодетеля мокруху и всякий уголовный винегрет. Даже в "Крестах" Лапшин будет пользоваться всеми благами своего капитала, а он, лопух Храпов, получит только выгоды идиотской перестраховки, если, конечно доживет до ближайшей тюряги.
По звукам, сотрясавшим автобус, Максимилиан Филиппыч понял, что его братву грузят сюда же. Похоже, они еще не очухались и их грузили навалом, как мешки с картошкой. Стояла тишина, да вот это уханье. Непонятно, кто там жив, а кто уже отдал Богу душу. Храпов суетливо перекрестился, но тут же сплюнул и распрямил плечи. "Выкуси-ка, начальник! Мою гордость и мое мужество ты никогда не сломишь!" Он задышал, широко раскрыв ноздри, выдохнул полной грудью и успокоился. Сейчас он снова был похож на прежнего Храпова и на лице играла привычная нагловато-самоуверенная улыбка.
Когда их доставили в закрытую тюрьму МВД на Воробьевке, он еще не растерял пороха и свысока поглядывал на суетившихся вокруг его компании ментов. Вопреки существовавшему процессуальному протоколу, их гуртом поместили в одной камере и на некоторое время забыли. Максимилиан Филиппович подсчитал потери. Лучшие, как всегда, оказались на высоте. Он с удовольствием рассмотрел Могилу, Прыща, Цыгана, Белуху, Дрона и этого паршивца Сыча. Они были одни, но на этот счет Храпов не обманывался - следовало соблюдать гробовое молчание, и когда Сыч, как всегда самый нетерпеливый, захотел что-то вякнуть, Храпов молча кивнул Могиле и тот двинул шустрика под ребра. Ребра еще хранили память о недавних побоях, Сыч болезненно икнул и сник.
Снова наступила непонятная пауза, и вдруг по коридорам пронесся лязг открываемых и закрываемых запоров.
- Как рассказывал еще дед, - гнусаво протянул Могила, - Ничего не изменилось в запорах: сперва стучат пудовым ключом, а потом как пресс открывается задвижка.
На замечание Храпов не отреагировал. Это было историческое эссе и не имело отношения к аресту.
Дери камеры, все с тем же историческим лязгом окрылись, и Максимилиан Филиппович увидел, что весь коридор заполнен лихими молодцами в камуфляжной форме. "Собр", - отметил Храпов. Они были без оружия, которое не положено иметь в тюремных застенках, но у каждого имелся персональный электрошок. Если им даже завладеть, то толку никакого, разве получишь дополнительный разряд, достающий пониже кишок. Что означает сия компания?
Прибывший с группой прапор зачитал полный список друзей по камере и четко добавил:
- На выход с вещами!
Какие вещи?! - Разве что сломанные ребра. Братва уныло поползла вдоль строя сытых собровцев. Храпов решил, что их ожидает дальняя дорога и переход из подчинения одного ведомства в другое.
И действительно, в тюремном дворе их посадили в особые бронированные автобусы и резко, со старта взяв высокую скорость, покатили по невидимым дорогам, длинною в целую ночь. Выгружали их ночью же, в ярко освещенном тюремном дворе. Храпову не пришлось напрягать память, чтобы узнать знакомые очертания. Здесь ему доводилось бывать, выполняя щекотливые поручения Ивана Адамовича, - это был двор бывшего знаменитого следственного изолятора а ныне тюремного централа, с тесным, как прогулочный закуток наименованием: "Бутырка".
Выгружая из фургонов, команду Храпова начали сортировать прямо на асфальте, залитом ярким светом прожекторов. Он заметил, что его ядро, которое он с удовольствием лицезрел в воробьевской камере, упаковали отдельной группой и повели куда-то в сторону. Еще человек сорок гуртом оцепили громилы с дубинками и тоже обособленно отправили, но уже в другую сторону. Храпов стоял среди пяти дюжих собровцев как посторонний наблюдатель, а не предводитель истребляемого войска. Когда все опустело и стало тихо, появился улыбчивый и обходительный мент, со звездочкой в просвете. Выходило, что Храпову оказывают какую-то честь. "Знаем мы их честь", - мысленно скрипнул зубами Максимилиан Филиппыч. Однако бить не стали, а прозвучала фраза совершенно огорошившая Храпова.
- Мое имя вам знать ни к чему, - ласково пропел майор, а вот с Иваном Адамовичем вы наверняка знакомы.
Храпову была известна следственная кутерьма, и он имел представление, как можно выудить признания. С тобой могут повести разговор о седьмой воде на киселе, а между делом расколют как орех. А могут вот так - дескать, ты один, ни свидетелей, ни товарищей, а только заинтересованные лица, готовые списать грешника на "несчастный случай". Тебя прямо берут за "жабры" и ставят перед выбором - или ты, или признание. Но уж с Храповым у них такое не пройдет. Он знает - признание - равносильно смерти, да еще и шефа за собой потащишь. Это тебе не Европа или Америка, где можно поторговаться о величине срока.
- Вы что-то путаете, гражданин майор, - процедил Храпов, - Никакого Ивана Адамовича не знаю.
- Да полно, Максимилиан Филиппыч, я не органы дознания.
Храпов заметил, что елей в голосе майора имеет не наигранную, а натуральную природу, что цыкни он, и майор вытянется перед ним в струнку. Значит, знает что почем.
- Не органы - говори толком, - проворчал он.
- Иван Адамович просит, чтобы ваши ребята не сболтнули чего лишнего, это может повредить ему. Доказательств его участия - нет. Свидетельские показания - зависят от вас.
У Храпова в голове пролетел вихрь мыслей. Правду ли говорит мент? А что за резон так врать? - Резона нет. Значит, правда, и шеф на свободе. Ну, уж тут Максимка костьми ляжет, но не втянет шефа в дерьмо. И без того виноват. Глядишь - и его вытащат.
- Никакого Ивана Адамовича видом не видывал, да и ребята мои такого знать не знают! - Твердо заявил он, стукнув кулаком по ладони.
- Вот и ладушки, - заелил майор, - так и передам. А сейчас, не принимайте близко к сердцу, Максимилиан Филиппыч. Придется посидеть. В хорошей компании - там все ваши.
Действительно, в камере, отличавшейся всеми возможными бутырскими удобствами, его ожидал костяк армии, отобранный еще на тюремном дворе - Сыч, Могила, Цыган, Дрон.
Санитарные инспекции и полицейские операции, поднимавшиеся в клубах очередной научной авантюры с острова Джон, не отличались простотой. Они планировались здесь и расползались по всему лицу планеты. В них почти всегда присутствовала какая-то канцелярская ясность - план, мероприятие, отчет. Не то получалось с инспекционной поездкой комиссара Барка в Россию. Сплошной туман, трупы, сюрпризы и даже чудеса. Сюзана Кейси как секретарь и координатор, распределяла поступавшую информацию инспекций рабочим группам, в дальнейшем только фиксируя отчеты, направленные на проверку генералу Брендтону. Делом научного городка Бол-Куяш - 3 и первой в России базы МАКНАД Сюзане приходилось заниматься, что называется, не выпуская его из рук. Сегодня, на семнадцать часов, Барк запросил прямой контакт с мозговым центром МАКНАД - Брендтоном и Риндзаем. Сюзана предполагала, что и срочность, и настоятельность, и уровень контакта, откроют новые крутые повороты в деле "Клауса".
Но когда Барк появился на экране, выяснилось, что прогнозы опять оказались слабее реальности.
- Сэр, - начал комиссар, обращаясь к Брендтону, - обстоятельства в деле "Клауса" осложнились, и требуют дополнительного времени командировки, полномочий и материальных средств. Меморандум с изложением сути дела был отправлен мной час назад. Если вы успели с ним ознакомиться, то понимаете, о чем идет речь.
Критическая фаза была позади. Дело "Клауса" достаточно потрепало нервы Брендтона, но сейчас он сидел в кресле спокойно и с достоинством, как какой-нибудь легендарный генерал времен войны Севера и Юга, в своем пыльном и пропахшем конским потом седле.
- Я внимательно прочитал документ. Он вызывает много вопросов, комиссар.
- Их легко удовлетворить, сэр, тем более что мы можем быть абсолютно откровенны в эфире.
Генерал посмотрел на приборы фиксирующие распространение радиоволн и удовлетворенно кивнул.
- Канал охраняет Осоргин?
- Да, сэр. Но не только охраняет, - он просит представить его как заинтересованную сторону.
- Это что-то новое, - усмехнулся Брендтон, - Однако мы не суд присяжных, поэтому не будем вдаваться в юридические тонкости статуса одной из сторон.
- Благодарю вас, генерал. - Осоргин появился на экране рядом с Барком, словно был не фантомом электронных сетей, а обыкновенным человеком.
Недаром Сюзанна Кейси преклонялась перед выдержкой генерала. Он и на сей раз, даже глазом не повел, а продолжил разговор, словно Осоргина уже успели занести в штатное расписание чиновников МАКНАД.
- Вот и прекрасно, - произнес он, - вы знаете и нас и, очевидно, все о нас. Мы о вас - почти ничего. Теперь к нашим скудным сведениям прибавится вполне конкретное впечатление.
- Господин Брендтон, в нашем случае большую роль играют моральные качества участников процесса. Я вам доверяю, так же как доверяю мастеру Риндзаю.
Генерал доброжелательно кивнул.
- Овладеть моими возможностями - большой соблазн. Нужно быть человеком очень твердых моральных принципов, чтобы устоять перед большим соблазном. К сожалению, таких людей мало. Поэтому в нашем деле потребуется предельно сократить круг посвященных лиц. Со стороны руководства МАКНАД я бы попросил ограничить его теми, которые уже вовлечены в обстоятельства. Со стороны исполнителей - комиссар Барк и, подчеркиваю, мне бы хотелось настоять на том, чтобы команда комиссара состояла из моей дочери и Горина. Я вооружу их всеми навыками и знаниями необходимыми для выполнения задачи.
Осоргин поднял руку, как бы предупреждая вполне уместный восклицание, - "они же дети!"
- Я понимаю, что они очень молоды, но альтернативы отсутствуют. Не буду напоминать, какова цена. То чем я могу наделить их, я не могу дать ни одному человеку. Я меняю их карму. Мастер Риндзай может объяснить вам, что это такое. Это вторжение в процессы мироздания, потому что мы разрываем установленные цепочки причинно-следственного ряда.
Барк знал, что это такое, он также знал, что Максим Акимович умолчал об одной важной детали, - только близким он мог доверить прямую и обратную связь с собой, позволяя тем самым влиять на процессы биоэлектронных сетей.
Напряжение на лице генерала несколько смягчилось, и он кивнул головой.
- Продолжайте, Максим Акимович.
- Оживление вокруг соблазна овладеть мной возрастает. Слишком много лиц оказались вовлеченными в тайну медиамодуля. Часть вины лежит и лично на вас, генерал. Круги этой информации будут расходиться от каждого, кто к ней успел прикоснуться. И если мы сумеем контролировать процессы в России, то в остальных уголках планеты это сделать будет очень трудно. Уже в США, располагая сведениями Джекоба Блейка и самим Блейком, директор BISS, Стоун, пытается создать структуру специально ориентированную на меня. Никто не остановит его, потому что он использует магическое заклинание: "Национальные интересы". Силы его агентурной сети могут быть умножены на капиталы Блейка. Это очень серьезная угроза. И это только начало. Мое предложение, требует немедленного исполнения. Прошу вас, генерал, в рамках ваших возможностей, расширить и обеспечить полномочия комиссара Барка.
- Давайте посмотрим, что вам нужно, и что мы для этого имеем, - согласился Брендтон.
Барк, молчаливо слушавший разговор генерала МАКНАД и генерала электронной информации, решил, что и ему пора вставить слово:
- Насколько я понимаю, единственным официальным предлогом для продолжения моего пребывания в России, может быть строительство новой базы МАКНАД в Нижегородской области.
- Со своей стороны мы решим этот вопрос, - твердо заверил Брендтон, - получите ли вы согласие властей России?
- Хочу надеяться, что в этом нам поможет депутат Госдумы Лапшин, - усмехнулся Барк и мысленно добавил, - "Если Осоргин возьмет на себя выполнение".
- Тогда вы действуйте по своим каналам, а мы сегодня же отправим запрос правительству Российской Федерации на разрешение строительства базы в Нижегородской области, - подытожил генерал Брендтон.
Иван Адамович продолжал "дергаться" и выпячивать грудь колесом, но запас воздуха для осмысленного сопротивления был спущен. Уже на пресс-конференции, собранной сгоряча и от страстного желания защитить себя, Лапшин ощущал леденящую душу логику безнадежности своего положения. Ему, как и любому другому жулику, который вдруг обнаружил бы, что стал чист перед законом, было непонятно, какие силы вынесли его из бушующего пламени и поставили на островок, окруженный водой. Он не горит, но должен стоять как аист - вытянув шею и замерев. Пресс-конференция была актом отчаяния, и полученный там адреналин быстро улетучился из крови. "У апостола Петра, бухгалтерия точна", - бормотал Лапшин.
Неизвестность становилась болезненной, очень хотелось заглянуть хотя бы одним глазком в книгу судеб. Но книга хранилась у комиссара МАКНАД, от одного упоминания о котором у Лапшина слабели конечности депутатского тела.
Он сидел дома, на Волжской Набережной, самом защищенном месте - своем кабинете. Без его ведома сюда никто не мог проникнуть, а если кто-то и захотел бы изловить Ивана Адамовича, имелась возможность незаметно исчезнуть и еще какое-то время скрываться от правосудия. "Но что тогда станет с карьерой?!" - с ужасом проносилось в голове.
Карьера Ивана Адамовича Лапшина была, по российским понятиям, типичной и нетипичной. Типичность заключалась в том, что Лапшин лез к успеху, что называется, по головам. Он использовал всё - от женитьбы по расчёту, до равных и неравных связей, в которых присутствовало и высокомерное презрение к слабым и лакейское унижение перед сильными.. Не типичность же, заключалась в его настоящей одарённости от природы. Талант Лапшина проявлялся подобно вспышке, рассыпаясь фейерверком блестящих и неожиданных идей. Часть этой особенности он внёс в создание принципов политической борьбы.
В политику Ивана Адамовича позвали колокола судьбы. Первый удар прозвучал довольно мягко, с безболезненными последствиями. Он синтезировал в лаборатории кафедры наркотики и сбывал студентам дневных курсов университета. Ванечку застукали, отвели в участок и, поскольку поймали с разовой дозой, его легко извлёк на свободу Адам Иванович. Тогда папа, практически неизвестный в семье из-за своей постоянной занятости, дал Ване наставление о выживании учёного в условиях России. Выяснив, что сынок старался ради денег, Адам Иванович насмешливо спросил: "Ну и как они помогли тебе в участке? - и продолжил: - Запомни, лопух - деньги никогда не были хозяевами на Руси. Они что-то значили если использовались для достижения власти, но не богатства. Когда богатый терял власть, ему ещё со времён Киевской Руси рубили голову. Ислам позволяет богатству сливаться с властью, а в остальном мире, за пределами России, правят деньги. У нас же - только власть. Ни деньги, ни таланты... Кому нужен был мой талант, если бы я не женился на твоей матери? Да добавь мне ещё семь пядей во лбу, всё равно я валялся бы в мусорном ящике какого-нибудь чиновника от науки. Потребность в талантах ограничилась на Руси двумя десятилетиями за всю её длинную историю - в конце Х1Х и начале ХХ века. Всё остальное время им пользовались как презервативами - для разового употребления. Не пойми я своевременно этих простых истин, торчал бы на третьих ролях в какой-нибудь загаженной лаборатории, чтобы испытать счастье на международном симпозиуме, где мог купить тебе шоколадку... Через двадцать-тридцать лет Россия опять попадёт в полосу перемен, кстати, заодно с остальным миром. При этом одни начнут кричать о конце света, другие - о вступлении человечества в трудный и ответственный период, где каждый должен сделать свой выбор. Всё это чушь. Это обычные циклы развития, как смена времени года. Они ничего не меняют в картине цивилизации, а уж в России - тем более. Здесь всё будет таким как пятьсот, триста и десять лет тому назад. В допетровские времена один умный болгарин говорил, что при встрече двух русских первый вопрос: "На ком женат?", второй: "Сколько царского жалования получаешь?" Когда я это понял, я успокоился, потому что исчезли иллюзии. Мне стало ясно, что этот народ создан для интересов своих повелителей. Но вовсе не так, как монголы для Чингисхана, - а для любого авантюриста, любого грубого насильника, потому что национальное достоинство не защищено достоинством отдельного человека. Поняв это, ты почувствуешь себя хищником в собственном заповеднике.
Иван Адамович понял. На другой день он сбрил кудрявую хиповую бородку и усики, залезающие в рот, чтобы убрать внешнее, и сохранить только внутреннее отличие от травоядных. А через некоторое время женился по расчёту.
Элен, получившая имя, видимо, под воздействием американских детективов, блуждавших по умам полукультурного, помпезного отряда жён важных чиновников и удачливых бизнесменов, происходила из третьего поколения Гринбергов, жёны которых занимали ключевую роль в жизни семьи. В своё время, Семён Рассохин, пронырливый чиновник нуждавшийся в поддержке партийной аристократии, околдовал Азу Гринберг, получив с её рукой связи, позволившие застолбить участок в Клондайке высшей партийной номенклатуры. Мария, плод этого брака, будущая мать Элен, воспитывалась в сознании наследной принцессы, приданное которой, то есть её связи и богатство, приличное по советским меркам, обеспечат счастье любого соискателя руки. Таким оказался Вениамин Ильич Григорович, подающий надежды учёный, ставший в своё время, директором секретного НИИ. Его дружба с Адамом Ивановичем, позволила разглядеть и поддержать кандидатуру Ивана Адамовича в качестве своего зятя. Элен унаследовала от бабушки и мамаши высокомерие и связанные с её положением предрассудки и глупости. Для неё имели значение только люди её круга. Умом она называла способность расширенного потребления. Феодальная самоуверенность и полное презрение к праву были главными составляющими её мироощущения.
Итак, после первого удара колокола судьбы, Иван Адамович вышел с большим активом жизненного, да и денежного сальдо. Однако скоро Иван Адамович убедился, что в преступной жизни преступление получает независимое существование. Оно обретает свою логику, волю и биографию. Оно требует тайны, которая обеспечит безопасность и силы, которая обеспечит безнаказность, если тайна раскроется. И тогда он почувствовал, что зависит от людей и обстоятельств. Кто-то мог его уничтожить, кто-то спасти. И то и другое ему не нравилось. Он творчески дополнил обобщённый опыт папаши теорией грубого насилия. Первые модели собственных специальных структур были не очень эффективными. И вот он нашёл генерала своей собственной армии - Храпова. Максимка обладал прекрасными данными организатора и оперативника. Ему нравилась жизнь без правил, с изобилием жестокости, секса и власти средневекового сардара - качества, на которых была основана преданность своему хозяину.
И вот теперь все созданное летит псу под хвост. Нет Максимки, нет "кальмаров". Одно утешение - успели покинуть Колонтай его девочки - Дора и Ирма.
Иван Адамович поднялся и бесцельно поплелся по своим хоромам в поисках дела, способного отвлечь от мрачных мыслей. Он почти сразу же наткнулся на Элен. Когда та открыла рот, он понял, почему столкновение произошло так быстро. Элен нуждалась в объяснениях. Дело в том, что с некоторых пор Иван Адамович заметил, что его супруга стала несколько иначе произносить Максимкино имя. Когда Храпов впервые появился в особняке и был представлен жене, она благосклонно, но высокомерно протянула руку, и произнесла:
- Очень приятно, Макс. - Она произнесла новое имя Максимки выдавив из себя "а" так, словно буква была полна упругости и Элен некоторое время не могла избавится от звука застрявшего между небом и округлившимся языком: "М-э-а-кс".
Тогда у Ивана Адамовича мелькнула лукавая мысль, что было бы неплохо, если бы Максимка обратил внимание на невостребованные прелести Элен Вениаминовны. Холеное тело Элен источало томную негу, но Иван Адамович смотрел на него с таким же равнодушием, как на кабинетный сейф. Он давно не мог заставить себя приблизиться к супружескому алькову. Супруга превратилась для него в атрибут власти, но никак не женщину способную разбудить желание. Элен же была холодной и достаточно независимой, чтобы не пытаться потребовать у своей "половины" исполнения супружеских обязанностей. Она имела безграничную власть в доме, будь то слуги или недвижимость и сознавала, что может потерять царство, если начнет претендовать на вторую корону. Именно с позиций этой власти она и отнеслась первоначально к Максимке. Но потом, словно угадав лукавую мысль Ивана Адамовича, обнаружила в себе неизрасходованное чувство. Ей стало грезиться, как на ее одиноком ложе сплелись два прекрасных тела - могучее и мускулистое, и мягкое и страстное, то есть, - ее и М-э-акса. Именно тогда серединный звук имени обольстителя приобрел новый оттенок, который не преминул заметить и Иван Адамович.
С новым звуком столкнулся и сейчас Иван Адамович, услышав взволнованный вопрос Элен:
- Ваня, (их никто не видел, иначе она назвала бы его Иван Адамович) что происходит? Неужели правда то, что передают СМИ? (Она не говорила "телевизор" или "газеты", она говорила "СМИ") Ты спокойно сидишь дома, а Мэакс гниет в тюрьме? Он много сделал для тебя и вправе рассчитывать на благодарность.
В таком тоне она не говорила никогда. Иван Адамович хотел дать отпор, но, заметив воинственную позу жены, эти ее новые ласковые интонации при Максимкином имени, решил не ломать копья. Баба брошена им и сейчас в таком же одиночестве, как и он сам. Максимка для нее хоть мысленное утешение, - что произойдет чудо страсти, и она затащит его в постель. Да жаль сам Максимка, дурак, не посмеет.
- Не печалься, Ленка, придет время, вытащим твоего Макса.
Он отодвинул Элен Вениаминовну, чтобы шагнуть дальше, коснувшись при этом ее упругой груди.
"Боже, дурак, вот чего мне сейчас не хватает - попариться в баньке с Ирмой и Дорой!" - Иван Адамович глубоко вздохнул и решительно направился в служебные помещения.
- Васька! - кричал он на ходу пронырливому как хорек, льстивому и угодливому, но бесконечно преданному банщику. Васька, подобно старшему евнуху в гареме шейха, мертво стоял на службе прихотей своего хозяина. - Готовь сауну, бревно маринованное! - А сам зашагал дальше, туда, где в состоянии постоянной готовности находились Ирма и Дора.
Лапшин тискал девочек на пологе уже второй час. Тело его изнемогало от сладкой истомы. Прикосновения влажных тел Доры и Ирмы, сильных, с рельефными и упругими формами, пробуждали глубинные, но не выходящие наружу чувства. Его сознание плыло как в полусне, где жестокая реальность не казалась жестокой, да и самой реальностью уже переставала быть. "Господи! - повторял Лапшин каждые пятнадцать минут, поглаживая гладкие формы девушек, - никогда бы это не кончалось!" - И только крутившаяся в голове автоматическая фраза подсказывала, что в его жизни не все так гладко как под ладонью. Судьба в виде звуковой волны проникла в уши Ивана Адамовича, когда его чувственный порыв готов был вырваться наружу. Вначале неуверенно, а потом все настойчивее, колотил в двери Васька, приговаривая:
- Иван Адамович, Иван Адамович! Комиссар вас на связь просит. Ничего слышать не желает. "Выдерни хоть из постели!"
Последнее было искажением правды. Барк просто пообещал приехать сам и познакомится с тем, кто препятствует осуществлению права комиссара МАКНАД. При этом сила, исходившая от облика этого человека, подействовала на Васю как наваждение и колдовство.
Влага испарилась на теле Ивана Адамовича так же быстро, как девочки из головы. Он выскочил из сауны, на ходу подбирая одежды. Потом сам себя обругал за трусливую суетливость, и стал аккуратно приводить внешний вид в порядок. Однако внутри все дрожало.
Как только он вошел в кабинет, спрятанный в корпусе монитора экран дисплея озарился, и на Ивана Адамовича взглянул комиссар Барк, прямо и не мигая. Это было так неожиданно, что Лапшин с трудом преодолел ступор, леденящий и не подвластный воле. Он мысленно обругал все неожиданности на свете и, собравшись, сухо спросил комиссара:
- Разве вам не известно, господин Барк, что нарушение прав личности преследуется законом?
- Вас не мучает загадка своей свободы, Иван Адамович? - комиссар проигнорировал пафос, наполнявший вопрос депутата, - Не будем терять времени. Вы хотите получить ответ, а мне необходимо кое-что объяснить. Я буду у вас минут через тридцать, - и экран погас.
За эти несколько дней у Барка сложились с Шаталовым какие-то отношения. Протокольными они уже перестали быть, но и не пересекли черту доверия. Шаталов помнил, что главный виновник событий в Колонтае разгуливает под совершенно безоблачным небом. Он этого не мог простить и, пользуясь привычной логикой рассуждений, объяснял действие иностранного закона понятными российскими причинами - взяткой. Очень крупной взяткой. Тем не менее, двух комиссаров крепко связывало общее дело. Благодаря каким-то неисповедимым хитросплетениям в конторах московских чиновников и тайному пособничеству Осоргина, генералу Шаталову передали полномочия на ведение переговоров с МАКНАД от имени Российского правительства и властей города. Размышляя над открытой стороной этой бюрократической причуды, Барк предположил, что такое решение имеет несколько подводных причин: - найден человек, с которого, в силу его положения и ранга, можно спросить "по крупному". Во-вторых, - очень высоких чиновников смущает фигура Барка. Они не знают как вести переговоры с представителем агентства - как равным, нижестоящим или дипломатическим сановником. В общем, не поймут кто он такой.
Барк усмехнулся, последнее обстоятельство смущало не мало людей. "Кто он?" - любимый вопрос журналистов, пытавшихся извлечь на обозрение публики удачливого и загадочного детектива Интерпола. "Что движет им?" - писали они, после расследований, где он смертельно рисковал, отказывался от наград и оставался равнодушен к очень большим деньгам.
Там, на границе Афганистана и Таджикистана, им двигала неистовая жажда самоутверждения во имя справедливости. В ту ночь, когда он принял решение уйти, он сделал это не только потому, что впервые пришлось убивать, но и потому, что не смог ответить на вопрос: "Какой справедливости?" В его карманах лежало около десяти тысяч долларов - деньги большие, особенно для тех, кого он переводил через границу. Эти деньги он получил не за спасенных беженцев, а за сопровождение "товара", - туда опиум, оттуда героин. Он считался удачливым проводником. Его называли "счастливчик". Доходы шли, как говорили, "на священную борьбу". Его доля тоже оплачивалась как "священная борьба". Этот вопрос смущал юного Барка. Он начинал понимать, как легко средства могут уничтожить цель. Он ушел одержимый надеждой получить наконец-то ответ на мучительные вопросы.
С той же одержимостью, с какой он жил последние три года, Барк устремился в Индию. Он пересек Афганистан, Пакистан и до шел до Лахора. Там он вкусил плод еще одной лжи, с которой сросся за последнее время, не задумываясь над ней, - его документы оказались фальшивыми. Его арестовали на границе. Он бежал из старой тюрьмы, бывшей когда-то крепостью сикхов. Его едва не поймали вновь, но уберегла река Рави, вьющая хитросплетения своих стремнин среди отвесных скал. Девис пробрался в Исламабад, в американское посольство. Там он получил паспорт США, а мама узнала, что ее сын жив. Он снова вернулся в Лахор, уже официально пересек границу и оказался в Амритсаре, пестром и суетливом городе Индии. Здесь произошли странные вещи. Прямо на улице его остановил американец, назвал по имени и сообщил, что Девиса ждут в Шринагаре. Там его встретят и отведут в ашрам.
В ашраме Мастер сказал: "Ты удивился, встретив Садхудаду, потому что считаешь, что изменял жизнь собственной волей. Тебе придется находиться здесь, пока не поймешь свое заблуждение" - и он улыбнулся такой задорной улыбкой, как будто рассказал Девису что-то очень забавное. Эту улыбку Барк никогда не забудет. В его жизни она явилась как самый светлый маяк. Однажды, Мастер говорил о Махабхарате. Они сидели во дворе ашрама, так как зал не вместил всех желающих приблизиться к ногам Гуру. Девис услышал: "Бхагават Гита была рассказана Кришной Арджуне, на поле битвы. Арджуна - вечный спутник Кришны, но он забыл, что делает на Земле. Такова сила Майи. Он не желал вступать в сражение. Его сердце скорбело, потому что предстояло сразиться с родственниками. Как убеждал Васудева великого воина? - Кришна напомнил Арджуне, что он - вечный дух, а на Земле - просто инструмент. "Ты думаешь, что твоя воля побуждает сражаться с братьями, но я уже убил их в облике времени. Ты рожден воином, твоя дхарма - сражаться"". Девису показалось, что эти слова обращены к нему. Но если он просто инструмент, тогда кто владеет этим инструментом? Мастер говорит: "Нет двух. Есть только Одно"... Если "Одно", то в вечности он предопределил себе роль воина, слуги Закона, Дхармы.
В тот же вечер Мастер сказал: "Тебе больше нечего делать в Ашраме. Ты сумел получить все, что пока в состоянии вместить твое сознание. Впереди тебя ждет свой Гуру"...
На площади Горького, украшенной высокой скульптурой писателя, Барк свернул направо и остановился на специальной стоянке перед зданием Нижегородского УВД. Па пульте "Крокодила" загорелся огонек, сигнализируя, что автомобиль взят под контроль специальной охраной Управления. На проходной его ожидал выписанный пропуск, в вестибюле - офицер. Как только Барк вошел, офицер поднялся и по-военному четко приветствовал комиссара.
- Прохор Петрович ждет вас.
Капитан не сказал - "Генерал Шаталов" и Барк подумал, что сухой как дубовая кора генерал готов внести потепление в отношения сторон.
Шаталову уже доложили о приближении комиссара, и он вышел встретить Барка в просторную приемную. За секретарским столом, с компьютером и интркомом сидела женщина лет тридцати, приятная и спокойная. Она была в гражданской одежде, но поднялась и по-военному выпрямилась, приветствуя иностранного гостя. Сегодня манеры генерала отличались большей прямолинейностью и Барк подумал, что Шаталов не прочь внести ясность в свои представления о работе иностранного права.
- Я привык воевать с начальством, - откровенно начал Шаталов, когда они сели на треугольный диван, биссектрису которого занимал овальный столик. - Высокий чиновник МАКНАД, - Шаталов кивнул в сторону Барка, - автоматически воспринимался мною тоже как большое начальство. Вместе с тем, я видел стиль вашей работы. Он вызывает уважение.
- А вот результаты - нет, - рассмеялся Барк.
- Скажем, для меня они не понятны.
- В этом вы не одиноки. Они не понятны и для меня.
- Вы хотите сказать, что свобода Лапшина не ваша работа? - прямо спросил Шаталов.
- Нет. Но я вынужден признать такой результат.
- И вы не попытаетесь его изменить?
- Попытаюсь. Для этого я и остаюсь в Нижнем. Мне придется долго и терпеливо разгребать мусор который обрушился на нас в Заозерске, а потом в Колонтае. Мое начальство тоже здесь не при чем. Но я вполне солидарен с вами и тоже отношусь с подозрением к большому начальству. Все они вовлечены в политические интриги и вынуждены отдавать им дань.
- И это все? - с подозрением поинтересовался Шаталов.
- Пока все, - твердо отрезал Барк.
Несколько фраз, брошенные в обмен друг другу, не внесли ясности в представление Шаталова о происходящем, но сумели снять напряжение. Эти два крепких человека начинали испытывать взаимную симпатию, на фоне которой всякие подозрения казались неуместными.
Шаталов откинулся на спинку дивана, улыбнулся и, взглянув прямо в глаза Барку, сказал:
- Честно говоря, я с самого начала не верил, что вы можете сделать что-то не достойное. Я не получил разъяснений и доказательств, но первоначальное впечатление превратилось в уверенность.
Шаталов поднялся, подошел к двери и, приоткрыв ее, сказал:
- Вера. Принеси нам с комиссаром горячего чая. - Он прошел к письменному столу, взял две папки и снова сел на диван.
- Вот эта, - Шаталов приподнял объемистую папку, - связана с вашей заявкой на строительство базы, а эта, - Прохор Петрович открыл ее и помахал единственным находившемся в папке листочком. - А эта - все что осталось от уголовного дела по Колонтаю. Здесь извещается, что арестованные изымаются из юрисдикции областного УВД и передаются в следственный изолятор Москвы.
- Иными словами, - сказал Барк, - вам не позволили опросить подозреваемых, но дали понять - забудьте.
- Да, - с силой ответил Шаталов.
- Не будем огорчаться, - улыбнулся Барк. - Правда имеет собственную жизнь и не может потеряться. А теперь перейдем к моей папке.
- Из МИДА я получил документы, за подписью директора МАКНАД генерала Брендтона, - Шаталов открыл объемистую папку и полистал имевшиеся там бумаги. - МИД и Министерство Внутренних дел наделило меня полномочиями на ведение переговоров о создании в Нижегородской области опорной базы МАКНАД.
- Да, я это знаю, - подтвердил Барк.
- По идее, строительство базы должно отвечать интересам, как мирового сообщества, так и России, - полувопросительно произнес Прохор Петрович.
- Совершенно верно. База в автоматическом режиме контролирует работу научных и промышленных центров. Она подключается к компьютерной сети фиксирующей деятельность предприятия, института, лаборатории. Все это происходит под пломбами, до тех пор, пока мэнфрейм базы не обнаружит отклонения выходящие за рамки конвенции по МАКНАД. Таким образом, фиксируется возможность преступного применения открытия или промышленной разработки. От этого выигрываете, прежде всего, вы. Центральная база МАКНАД имеет связь с периферией, но обслуживают ее местные власти. В данном случае это будет ваш сотрудник. Я уполномочен на выполнение одного проекта, который может занять продолжительное время и мне требуется рабочее место. Есть и еще обстоятельство побуждающее ускорить решение вопроса - там со мною будут Наташа Осоргина и Михаил Сироткин. Боюсь, что в настоящее время не найдется более защищенного места для их безопасности, чем база МАКНАД, созданная по технологии обслуживающей нас фирмы "Glower & Forbst".
-Насколько я знаю, Наташе семнадцать лет, она сирота. Сироткин - инвалид, слепой. Не лучше ли их поместить в государственное попечительское учреждение.
Барк улыбнулся.
-Это особый случай, Прохор Петрович. Пока они могут быть только со мной. Вопрос обсуждению не подлежит.
- Я хотел лишь помочь.
- Спасибо. Вы больше всего поможете, подтолкнув местные власти на принятие решения по строительству базы.
Шаталов еще раз полистал объемистую папку и подвинул ее в сторону Барка.
-Как вы знаете, я имею для этого все полномочия. Сегодня в пятнадцать часов состоится совещание, с участием необходимых для исполнения решения лиц. Оно пройдет здесь же, в моем кабинете, и я думаю, вам тоже необходимо быть, Давид Данилович.
- Прекрасно. Тогда займемся технической стороной вопроса.
Совещание у Шаталова, в котором приняли участие представители областной администрации, определяющие отвод земельных участков под государственное строительство, длилось недолго. Практически, вопрос уже был решен на высшем уровне, и оставалось только скрепить протоколы подписями сторон. Прямо из кабинета генерала, Барк послал официальное уведомление фирме "Glower & Forbst" о начале строительства. Земельный участок выделили в Арзамасском районе, на берегу красивого озера недалеко от Старой Пустыни. Фирма могла направить своих строителей на место завтра утром.
Просмотрев запись предыдущего разговора с Джекобом Блейком, Патрик Стоун удовлетворенно хмыкнул и задумался. Первый результат достигнут, и он заслужил комплимент со стороны Белого Дома. Но комплимент - это всего лишь совсем немного радиоволн. В продвижении по службе Стоун не нуждался, и об этом знали, а денежное поощрение не в состоянии измерить его действительные заслуги. Ну, разве что медаль. А что медаль? - те же радиоволны, только с кусочком металла. Стоун пробарабанил пальцами обеих рук турецкий марш Штрауса, с удовольствием отметив, что продолжает сохранять независимость перед лицом Белого дома, остается ничем им не обязанным, а сам оказывает услуги. Отсюда делаем вывод, - мысленно произнес он, что я получаю моральное право на защиту собственных интересов в многоходовой комбинации с мексиканским Цезарем. И рыжеголовый шеф BISS, приступил к разработке деталей намеченного плана.
События последних часов приобрели неожиданных характер и требовали дополнительной корректировки. Выяснилось, что заслуга по выдавливанию признания из соратника Хафнагеля не так уж велика. В горячке, которая часто сопровождает острые моменты истории, какими-то непонятными заклинаниями Хафнагель был отстранен и даже арестован. Сейчас сценарий заново переписывали грамотные адвокаты секретаря, готовилось освобождение пронырливого Генриха и, даже, восстановление в должности. А вот после этого, - как утверждали знатоки права, - возможно правовое начало процедуры отрешения от должности. Что касается лишения особых полномочий, - это только с согласия всех членов Совета Безопасности. Здесь пророчества мексиканского авантюриста полностью оправдались. Действительно, коллеги Хафнагеля заинтересованные в его материально выгодной близости, не хотели расставаться со своим шефом. Такое положение вносило осложнение в хитроумную многоходовку Стоуна.
Шеф DISS включил монитор, и некоторое время с интересом наблюдал, чем занимается в камере Джекоб Блейк. Насмотревшись, потянулся как сытый кот, и вызвал тюремный конвой. Пора было приглашать прохвоста к себе и начинать второй тур переговоров.
На сей раз Стоун счел, что можно придать отношениям некоторую близость и встретил арестованного посреди кабинета. Он сделал шаг навстречу, при появлении Блейка, протянул ему руку и крепко пожал, мельком заметив легкое удивление в глазах накаченного мышцами конвоира. Привычным нетерпеливым жестом удалив конвой, он указал кресло напротив своего стола. Мексиканец сел, довольно блеснув проницательным взглядом в сторону хозяина.
- С момента нашей последней встречи, господин Блейк, утекло очень много воды, - печально произнес Стоун. - Сейчас потребуется придать новое качество характеру взаимодействия.
- Недовольно начальство, или у вас выдернули из под носа лакомый кусочек? - иронически поинтересовался Блейк.
- Скорее последнее, - добродушно согласился Стоун.
Он обошел стол и сел на свое место.
Пусть мексиканец мерит своим аршином. Как бы то ни было, планируя действия, Стоун исходил не только из шкурных интересов. Не представляя себя вне государственной службы, он отождествлял должность с мощью Америки и никогда не расстался бы с ее политическими и силовыми рычагами. Но на службе хотелось иметь больше, чем она давала в действительности, - власти не могло быть с избытком - ее Стоуну всегда не хватало. Он старался отвоевать власть, где только мог. Он не знал, от какой угрозы потребуется защищать государство, но был убежден, что чиновники Белого Дома ее недооценивают. Чем мощнее средства предосторожности, тем надежнее защита от неизвестности. Стоун не жаловался на Сенат, утверждавший статьи расходов, зная, что они никогда не дадут столько, сколько необходимо для BISS. И он отыскивал и создавал собственные средства там, где их не могли учесть дотошные ревизоры.
Сейчас возникла возможность поставить богатства мексиканского разбойника на службу его организации, но сделать это следует таким образом, чтобы самому остаться на почве закона, не дать Блейку преимуществ и оснований для претензий, и овладеть ситуацией, которую, пока никто не может контролировать. Пускай Мартинос развивает свои соображения и предлагает услуги. Задача Стоуна перевести эти усилия на параллельные рельсы, где они уйдут в глубокую тень.
- Я ведь, кажется, не говорил вам, что Хафнагель был арестован?
Лицо мексиканца вытянулось.
- Так просто арестован? - Не может быть!
- Может. Постаралось ФБР. Они прошли, пользуясь правом ответственности за защиту персонала ООН, в офис секретаря, и надели наручники на глазах изумленной охраны.
- Там не было юристов?
- Зачем на Олимпе юристы?!
- Ему предъявили обвинение?
- Нет. Дело в том, что Генриха уже отпустили.
- Ну, вот, видите, - с явным облегчением отметил Блейк. Он понимал, что арест Генриха понижает его акции на политической бирже Стоуна. - И что мы имеем сейчас?
- Кое-что и сверх освобождения Хафнагеля.
- Мне становится интересно, - Блейк поплотнее уселся в кресле, - Вы начнете опять натравливать меня на Хафнагеля?
- Придется еще раз публично поругать вашего дружка.
- А что же это даст? - Вы не будете владеть ситуацией, потому что никто не намерен делиться с вами информацией. Для Совета Безопасности и МАКНАД вы - никто. Вы сила только внутри собственной системы. Конечно, вашу страну уважают и в соответствии с официальным запросом, что-то сделают для нее, если вы инициируете запрос, - и только. На сегодняшний день вам отведена узкая задача - сменить Хафнагеля, а главные карты разыграют другие.
Стоун усмехнулся.
- Не старайтесь, Блейк. Я уже предоставил вам право, по крайней мере, в этом кабинете, выступать в роли моего менеджера. Я жду предложений.
- Хорошо. Давайте рассмотрим схему каузальных связей между людьми, играющими роль в деле Осоргина. Мои сведения несколько устарели, они обрываются сообщением, что база МАКНАД в Челябинске уничтожена российской лазерной системой ПРО. Начиная с этого момента, можете поделиться всем, что знаете вы.
- Базу действительно разрушили. Спутники военной разведки отсняли обгорелые трупы и тому подобное. А сами "трупы" в это время подъезжали к Нижнему Новгороду. Есть там заброшенный городок - Колонтай, где преступные группировки еще одного вашего дружка Лапшина, прятали дочь Осоргина. Комиссар Барк освободил девочку, обрушил своды подземелья, заблокировав братву вместе с главарем, а позже местная полиция откапала и арестовала их. Все эти новости можно увидеть сегодня в информационных выпусках.
Стоун сделал паузу и сказал то, ради чего затевался витиеватый разговор с мексиканским проходимцем: он знал, что в обстоятельстве, которое он сейчас раскроет Блейку, скрыта какая-то важная тайна. Хотелось бы разгадать ее как можно скорее:
- Банду арестовали, а Лапшин разгуливает на свободе. - Стоун с удовольствием отметил, как у Блейка уже второй раз в течение разговора вытягивается лицо, - Лапшин депутат и обладает неприкосновенностью, но не здесь проблема, - все уличающие его материалы исчезли из компьютерных баз. Исчезли отовсюду. Судите сами, что происходит, и кто и какую роль играет при этом.
- Да-а-а, - протянул Блейк. - Далеко ушли события!
Его глаза затуманились напряженным размышлением.
- Вот вам серьезная задача. Я думал сюжет будет попроще, а тут Лапшин - и отмыт! Кому это нужно?... А на остальных? - все как положено - улики и так далее? - спросил Блейк.
- На всех, кроме Лапшина.
- Такое учудить мог только Осоргин. Но для чего? В чьих интересах? Ведь Лапшин для него - враг номер один. У вас есть предположения?
- Пока нет.
- Эту загадку надо срочно решать. Лично мне она очень не нравится. Вы пытались узнать, что произошло?
- Мы не можем использовать свою агентурную сеть. Официально ее нет в России.
- Вот видите, - а я могу. Для решения загадки я должен встретиться с Лапшиным.
- В вашем положении - исключено. Тем более Лапшин наверняка под пристальным контролем.
- Тогда через МАКНАД, через Барка. Вам срочно надо ставить своего человека на место Хафнагеля. У вас есть кандидатура от США? - Блейк внимательно посмотрел на Стоуна: - Постойте, постойте! А не ваше ли ведомство порекомендовало помочь юристам выиграть процесс в пользу Хафнагеля?
Стоун молча улыбнулся.
- Значит, вы не успели подготовить собственную кандидатуру на этот пост. Но у вас она, по крайней мере, имеется?
- Сейчас есть, как и надежда, что ее утвердят на заседании Совбеза ООН,- Стоун щелкнул пальцами, - но Хафнагель, как вы сказали, - процесс не одного дня.
Авантюрист заерзал в кресле, словно в его штаны насыпали колючек.
Стоун молчал.
- Придется его устранять? - Вкрадчиво произнес Блейк и вопросительно посмотрел через стол.
- И как вы это представляете? - Стоун говорил сурово, так, чтобы не заподозрили, что он одобряет высказанное предложение, но с заинтересованностью.
- Это я могу взять на себя. Не возражаете? - Последняя реплика прозвучала так, словно Блейк обслуживал шефа BISS в дешевом трактире. Авантюрист прекрасно понимал, что в действительности находится за фасадом добродетели.
- Не возражаю, - великодушно согласился Стоун. - И сколько потребуется времени?
- Сутки.
Стоун кивнул. Для него вариант с физическим устранением Хафнагеля казался самым подходящим, при условии, если BISS остается в стороне. Устранение Хафнагеля придется весьма кстати. Можно будет проследить, как авантюрист осуществит этот план.
- Мы позволим вам встретиться с адвокатом. Для организации дела этого будет достаточно?
- На первых пора - да. Он пришлет моего агента.
- И?
- Нам потребуется место, защищенное не хуже вашего кабинета.
- Хорошо. Если адвокат покажет агента, мы организуем встречу в очень надежном месте. Ему объясните, что вы организовали встречу, заплатив большие деньги. Никто из официальных и даже приближенных лиц не должен знать о нашем сотрудничестве.
Стоун достал из стола плоский телефон.
- Вот двустороння связь. Согласование, планы, изменения - через него. Кроме меня, вас никто не услышит.
Блейк протянул руку, но она повисла в воздухе.
- Но...но... - Он помедлил, - Убить не сложно, - Блейк выделил слово "убить", - даже такого человека как Хафнагель. Но это крайняя мера и должна быть оправдана. А оправдана она, может быть только в том случае, если мы будем точно знать, ради чего совершается убийство.
Блейку было интересно узнать, как далеко может пойти Стоун в нарушении закона, дать почувствовать своему пока еще хозяину, что вовлекая его в грязные дела, они закрепляют деловые отношения тайной, совместной тайной. Чем грязнее тайна, тем крепче узы взаимовыгодного сотрудничества, Так он поступал всегда.
- Но...? - сухо спросил Стоун.
- Почему освободили Лапшина? Без знания этой загадки мы слепы. Срочное устранение Хафнагеля может не только оказаться лишенным смысла, но и внести нежелательные осложнения. Что не говори - это все-таки убийство, а не рождественский подарок, - он взял телефон.
- Продолжайте.
- Учитывая, что электронным сетям мы доверять не можем, а ответственные решения придется принимать на месте, вам лучше всего было бы придумать способ моей командировки в Россию.
Стоун думал не долго. Он еще не знал куда поведет цепочка связанная с Блейком, но был уверен, что не выпустит ее из рук и, в конце концов, полностью овладеет ею. Ведь очевидно, что подняться до высот, на которых находился мексиканский прохвост, могли позволить только очень могущественные силы. Предоставленная свобода - один из способов познакомиться с ними.
- Хорошо.
Стоун включил внутреннюю связь, которая шла с расчленением звукового сигнала. В его ведомстве всюду сидели специалисты разного профиля. Но это были не просто специалисты, это были преданные люди, которым можно поручить любое щекотливое дело. Одним из таких являлся начальник внутренней безопасности, к нему сейчас и обращался Стоун.
- Ральф, сколько часов господин Блейк находится в нашей камере?
- Вы имеете в виду общее пребывание или только в камере? - переспросил Ральф.
- Только в камере.
- Девяносто два часа, сэр.
- Установите на мониторах запись этих часов и смените контролирующий заключенного персонал. Пусть полюбуются старыми записями. Когда он поступил к нам?
- В двадцать тридцать шесть.
- Сегодня, с этого времени крутите старую запись сорок восемь часов.
- Будет исполнено, сэр.
- Идея ясна? - обратился Стоун к Блейку. - Вам необходимо уложиться в это время. Наши заключенные на особом учете и протоколы надзора еженедельно отправляются в министерство юстиции.
- Понятно.
- И мой совет: - У Лапшина есть общественные обязанности. Их никто не может отменить. Воспользуйтесь одной из его публичных встреч, - закончил Стоун.
Когда Блейка увели, Стоун начал составлять отчет. Он знал, что внезапные налеты инспекторов Сенатской комиссии чреваты большими неприятностями. Инспектора дотошны и профессиональны. Но он и не собирался ничего утаивать от них. Отчет - сделан в духе инструкций, и с ним можно познакомиться в любую минуту. В нем будет изложена фактическая сторона операции с абсолютной точностью, кроме некоторых мыслей, которые он не доверит ни человеку, ни бумаге, ни эфиру... Опять ему придется иметь дело с Россией. Он на секунду задумался и улыбнулся, вспомнив, как несколько лет назад посетил Нижегородскую ярмарку и купил там незамысловатую игрушку - матрешку. Она открывалась, и внутри находились тоже матрешки, но все в разных одеждах и с разными лицами, от демонических до ангельских. Ему сказали, что это "модерн", а классика - когда все копируют первую.
Стоун написал: "Операция "Модерн"". Пусть и слово не будет похоже на то, что он имел в виду, давая название. И довольный, продолжил составлять отчет:
"В России появились технологии позволяющие контролировать всю мыслимую информацию, не исключая и информацию человеческого сознания. Система безопасности США не имеет данных, как по самим технологиям, так и о возможных последствиях их применения. Первым эти технологии обнаружил комиссар дружественного нам международного агентства, полковник Девис Барк. Нам необходимо получать оперативную информацию МАКНАД по этому вопросу и иметь рычаги давления, способные выстраивать ситуацию в интересах США.
--
Создать условия скорейшей замены секретаря КВЭ.
--
Рекомендовать утверждение в этой должности Герберта Холла - военного эксперта КВЭ.
--
Подготовить альтернативы для решения вопросов связанных с выполнением предыдущих условий".
Но Патрик Стоун знал, как неповоротлива бюрократическая машина, даже в организациях, смысл которых заключался в необходимости быстрого реагирования. Решения появляются в умах чиновников, но до этого, они должны там созреть. Хороший стратег прежде создает почву для созревания, а уже потом бросает драгоценные зерна. То, что следовало записать первым или пятым пунктом, он не доверит бумаге, потому что такой пункт и должен создавать почву для принятия всех остальных. Стоун мечтательно улыбнулся, Сейчас он ощущал себя архитектором, созидающим город будущего. Надо потревожить зверя, чтобы он показал лицо, и это лицо оказалось ужасным. Стоун вызвал машину. Дело выполнит его помощник, который не значился ни в штатном расписании, ни в бухгалтерских ведомостях. Человек никто. Человек невидимка. Но он имел имя и фамилию - Бенджамин Вайс - эксперт специальных акций. Эксперт располагал двумя офисами - на Пенсильвания авеню и в районе площади Принца Георга. Но так как застать в одном из мест Вайса было невозможно, пока не проверено другое, Стоун поехал на то, которое было ближе.
Барка поразила претенциозная роскошь дома заурядного российского политика, каким, в общем-то, был Иван Адамович Лапшин. Немалый штат телохранителей и слуг. На крыше - спутниковые тарелки и мощные гравитонные устройства, создающие зону безмолвия. Очевидно, и штат, и оборудование обходились Ивану Адамовичу очень недешево.
Они не протянули друг другу руки, молчаливо признавая существование непреодолимой преграды. Лапшин сухо кивнул, указывая на одно из глубоких кресел, стоявших в его кабинете и сел сам.
- Что вас привело к преступнику, господин комиссар? - Напористость интонации, которую Лапшин постарался вложить в произнесенную фразу, была рассчитана на то, чтобы получить хотя бы призрак инициативы в разговоре.
Барк не видел смысла в демонстрации преимущества своего положения и ответил по-деловому кратко:
- Нас ожидает период тесного длительного сотрудничества, Иван Адамович, понравится это вам или нет. Для вас это вопрос выбора между тюрьмой и достойной формой жизни.
- Кому же я обязан состраданием?
- Максиму Акимовичу, - просто ответил Барк.
Лапшин недоверчиво покосился на комиссара.
- Это что, какой-то изощренный способ получить с меня больше, чем может предложить суд? - с иронией заметил Лапшин.
- Приберегите недоверие для своих коллег, Иван Адамович. Я выражаюсь открыто и конкретно. Максим Акимович считает, что вы наиболее подходящая кандидатура в мире бизнеса, способная реализовать его проект.
- То есть, он понимает, что разорить меня - это страшнее, чем лишить свободы.
- Постарайтесь не делать преждевременных выводов. Я предпочитаю бережно относиться к своему времени, а не расходовать его на преодоление ваших предубеждений. Для вас, я думаю, это будет очень выгодным вложением капиталов.
- Мне остается открыть рот и кивать головой?
Барк равнодушно пожал плечами.
- Вы получите полное экономическое обоснование, абсолютно точное, учитывающее случайность, риск, и длительную перспективу.
- Извините. - Иван Адамович решил смирить гордыню. - Мое положение не из тех, где ожидают наград. Я внимательно слушаю вас.
- Чудесно. Должен заметить, что моя роль в этом проекте имеет довольно узкие рамки - следить за законностью актов сторон. Что касается самого проекта и его обеспечения, то здесь главным действующим лицом будет сам Осоргин, и вы получите информацию, что называется из "первых уст".
- Каким образом?
- Включите компьютер.
Дисплей вспыхнул, словно подслушивая разговор, только и ожидал этих слов.
- Вы хотите продемонстрировать, что способны контролировать даже мои мысли? - недовольно проворчал Лапшин.