Аннотация: Ответственность ученых за последствия своего поиска. Необходимость общественного контроля и полицейского контроля за криминальным использованием науки. Опасные последствия неординарных открытий в условиях российского криминального бизнеса.
ЮРИЙ ТОЛА-ТАЛЮК СКОРОПОСТИЖНО СКОНЧАЛСЯ В НОЧЬ С 28 НА 29 СЕНТЯБРЯ 2006 ГОДА.
Биография
Недавно я написал биографию для правозащитного сайта. Ее символы не понятны тем, кто не сталкивался с политической изнанкой советского общества. Для таких людей и все остальное будет непонятно, поэтому я оставлю текст без изменения для тех, кто осязает и странные судьбы и логику тех, кто через эти судьбы прошел.
Биография - это особое свидетельство, когда личная история человека становится публичным достоянием. В этом отношении советская канцелярия достигла высокого совершенства в постижении ценности личности с точки зрения интересов работы, идеологической платформы и даже государственной безопасности. Я всегда испытывал затруднение в написании собственной биографии для потребления ее теми советскими учреждениями, от которых завесила судьба гражданина. Главное затруднение возникало, когда приходилось отвечать на вопрос: 'Образование'. Что тут скажешь? - Я не окончил ни одного специального советского образовательного учреждения, но с четырнадцати лет и до настоящего времени мое постижение знаний было настойчивым и непрерывным. Меня интересовал мир и его загадки. Меня интересовало общество и источники его благополучия. Тогда, когда в стране были запрещены Теория относительности, кибернетика и генетика, я читал Эддингтона, Винера и Моргана. Когда преследовались восточные учения, я изучал Индийскую философию и практическую йогу. Я жил в атмо-сфере собственного мира, не зависящего от советской идеологии, ее лжи и деше-вых кумиров. Из созданного мира мне приходилось выходить на работу, чтобы обеспечить физическое существование.
Я родился в 1937 году, в семье Воронежских интеллигентов. Мама - актриса Воронежского драматического театра, отец, окончивший политехнический и землеустроительный институты, и, наверно необходимый для того времени идеологический - Университет Марксизма-Ленинизма. Но история его семьи была наполнена драматическими событиями, связанными с борьбой за независимость Польши. Его отец и братья были зарублены казаками во время восстания в Лодзи, а мать, две сестры и он сам высланы в Сибирь. Видимо, со стороны отцовской линии что-то перешло и в мою кровь. В 1957 это чувство привело меня в камеры Горьковской 'Воробьевской' внутренней тюрьмы при КГБ. Меня, Бориса Спорова и Людмилу Пожарицкую обвинили по статье 58 - 10,11 (антисоветская агитация и пропаганда). Я писал 'клеветнические' стихи, статьи, протестующие против введения советских войск в Венгрию, и сделал экскурс в область взаимоотношений слоев советского общества под названием 'Почему неизбежна новая революция?' Последнее особенно не понравилось 'товарищам' с Воробьевки, особенно потому, что это перекликалось с идеями, изложенными в книге югославского диссидента Джиласа 'Новый Класс'. По Сталинским меркам я получил 'совсем ничего' - 3 года, Но за ними последовал призыв в армию и психиатрическая экспертиза, которая и делала инакомыслящих в провинции изгоями общества. После шоковой терапии я вышел из областного психдиспансера с "белым билетом", который освобождал от службы в армии, а заодно и от многих прав, положенных мне как гражданину. Путь к образованию и на многие объекты трудоустройства был закрыт. Но работать мне довелось в самых разнообразных сферах и областях. Я работал лепщиком, сварщиком, корреспондентом, директором Дома культуры, инженером на Заволжском моторном заводе, мастером сборки, бригадиром слесарей, токарем, фрезеровщиком, слесарем.
Психиатрическую реабилитацию получил только в 1988 году. Но это, практически, ничего не меняло. Большая часть жизни была позади. Но, с другой стороны, власть не могла запретить для меня собственно жизнь, потому что ее наполняла внутренняя свобода, настоящая любовь, прекрасные дети и внуки.
С началом Перестройки меня избрали председателем СТК (совета трудово-го коллектива) цеха. Но я ушел с завода. Мне показалось, что в этой стране возможна экономическая свобода через организацию собственного бизнеса. Я создал 'Малое предприятие', затем ОАО 'Современные агротехнологии', куда вошли семь колхозов, льнозавод и Городецкий Промстройбанк. Но вскоре пришло понимание, что предпринимательские игры не имеют ничего общего с рынком, экономическими законами и с законами вообще. Они требовали компромиссов, связей и беспринципности, на которую я не согласился бы ни за какие блага. Я вышел из бизнеса как Иов, - таким же нагим, как пришел в него.
В процессе осознания новых российских реалий, я стал одним из создателей районного политического клуба 'Гражданин'. Диссиденты стали входить в моду. С нами не прочь были дружить бывшие секретари райкомов и комсомольские вожаки. Иногда искушение казалось достойным выбором. Я стал председателем Нижегородского филиала 'Народного альянса' возглавляемого тогда Глазьевым и Чилингаровым, и был даже введен в политсовет. Но политические соблазны оказались ничуть не более достойными, чем экономические. Это была не политика, а игра в политику, в которой существо системы не менялось, а менялось только место под солнцем для ее участников, - ни партийного строительства, ни широкой пропаганды.
Инфаркт почти совпал с выходом на пенсию. Болезни, которые тянулись за мной после одиночных камер и многочисленных штрафных изоляторов через плевриты, туберкулез и больные почки, аукнулись сердечным крисом и длительной полосой разнообразных капризов тела. Написанная трилогия - роман 'Демоны поиска' остался в столе, и не было возможности сделать что-то для его продвижения в сторону читателя.
Вот и все. Заканчивая, могу лишь добавить слова, из последнего абзаца биографического эссе 'Опыт присутстви':
'Но это лишь мой опыт. Свой, осознавайте сами. Для этого не обязательно прожить такую странную жизнь в нашей удивительной России. В ней я ничего не имел, так как практически всю жизнь был то заключенным, то рабочим стоящим на... (в отличии от заявления официальной идеологии, что рабочий - гегемон общества) стоял я на низкой социальной ступени, был существом подневольным, как и весь наш народ. Иногда странные прихоти судьбы бросали меня по малодушию на разные должности, но я находил в себе достаточно здравого смысла и внутренней свободы, для возвращения назад, туда, где был весь мой народ - в нищету и сознание необремененной совести. Я легко сходился с людьми, но жил отдельной жизнью, поэтому вполне могу назвать себя 'простым русским мужиком', для которого главным в жизни было - осмысленное отношение к ней. Это, в свою очередь уберегло меня от огненной пасти, в которую брошена российская политическая и денежная элита с их VIP-детьми, бабушками и дедушками, с их Татушками и Филипками, кумирами Содома и Гоморры, с неотъемлемым запахом серы и печатью Каина'.
