Мой возраст перешёл за ту отметку, когда готовность к воспроизводству, равно как и привлекательность моей персоны для работодателей перестают быть предметом разговора, поэтому я нахожу себя сидящей в учебной аудитории курсов по профориентации австрийской службы занятости. Передо мной находится учебная доска, меня окружают сокурсники - товарищами по несчастью, я посматриваю на здание городского вокзала за окном и рисую пронзённые стрелами кровоточащие сердечки в своей тетрадке.
Рядом со мной поникла, как высохшая лоза, закутанная в платок Лейла - беженка из Афганистана с красивыми карими глазами. Её рабочая тетрадь заполнена бисерной вязью персидских иероглифов. Не смотря на то, что Лейла не говорит по-немецки, она всё же ухитряется осведомиться, исповедую ли я ислам и молюсь ли я аллаху. Когда я отвечаю ей отрицательно, она ещё больше грустнеет. Потребность в дружбе противоречит её представлениям о том, с кем можно подружиться и с кем нельзя.
Напротив нас восседает румынская сверловщица Жоржетта, крепкая дама лет 50-ти, ныне уборщица. Грац город мелкобуржуазный, поэтому уборка - чуть ли не единственный вид трудовой деятельности, спрос на который здесь никогда не падает. У дамы семеро детей. В ходе одного из упражнений по грамматике, Жоржетта заявляет, что хотела бы иметь много денег, а также много свободного времени,- и хотя её синтаксис в данном случае безупречен, эти два пожелания несовместимы друг с другом, и с её работой.
Рядом с Жоржеттой сидит ещё одна многодетная мамаша экзотического шоколадного вида с декольте и громким сиплым голосом. И хотя она является натурализованной гражданкой Австрии, Динара не может прочесть ни одного слова правильно даже из букваря. Однако не смотря на бедность лексикона, она при помощи жестов и мимики рассказывает нам о себе и своих приключениях безработной, причём в этих историях фигурируют вымышленные боссы и вымышленные фирмы, якобы жаждущие поскорее дать Динаре должность поломойки.
По мою левую руку корпит над домашним упражнением молодая пышногрудая блондинка из Словакии с ясными голубыми глазами, бегло говорящая по-немецки. Она упорно ищет место официантки, хотя была уже не раз отвергнута в ходе собеседования владельцами ресторанов и кафе. Официантка - это реклама фирмы, а у девушки зад, как печка, и ей надо бы сбросить кило эдак двадцать.
Прямо напротив школьной доски занимает позицию турчанка Мара. В начале курса я опрометчиво поинтересовалась её самочувствием ввиду надвигающегося счастливого события, так как по размерам её округлостей решила, что Мара на сносях. Оказалось, что та просто много ест. К тому же, как пациентка местной Кащенки, она принимает таблетки горстями. Однажды я застала Мару за мытьём рук в туалетной комнате и помогла ей прекратить этот процесс и оторваться от раковины.
Рядом с Марой сидит улыбающаяся сорокалетняя Анита из Хорватии, безуспешно ищущая повсюду место посудомойки. Австрийцы приписывают причудливую речь Аниты её плохому владению немецким, так как никто не понимает, что именно она хочет сказать. На любой прямо поставленный вопрос Анита даёт причудливый окольный ответ. Если раскрыть учебник по психиатрии на главе "Шизофрения", можно прочесть, что больные, давая истолкование пословиц, совсем как политики, уходят в сторону, и, говоря о смысле выражения "сапог сапогу - пара", произносят речь на тему о низком качестве продукции местной обувной фабрики.
В нашей группе есть несколько лиц мужского пола, которые не могут посещать занятий по состоянию здоровья. В качестве отступления скажу, что бумажка, выписанная врачом, является единственным надёжным прикрытием для тех, кто хотел бы избежать принудительного образования или принудительной трудовой деятельности. В сложившихся условиях кризиса на рынке труда терапевт испытывает колоссальное давление со стороны страдальцев всех мастей, пытающихся найти защиту от превратностей судьбы под сводами медицинских учреждений. Каждый день в приёмной сидят, пригорюнившись как минимум несколько человек, тайно рвущихся к свободе через бюллетень. Причём граница между недомоганием истинным и мнимым размыта, так как любая болезнь имеет психологическое начало.
Пока я жила в Вене, по соседству со мной располагалась ординаторская одного очень милого врача, выписывавшего медикаменты и освобождения по первой просьбе и не беспокоившегося о симулянтах. В более консервативном и, что греха таить, более националистически настроенном Граце моя полоса везения кончилась. Здесь мне стали попадаться терапевты, относящиеся с подозрением к любым жалобам на состояние здоровья, ограничиваясь пропиской простейших медикаментов в виде аспирина.
Таким образом, в нашей группе, уцелел только один мужчина, если не считать африканца Годсвила, сидящего в углу тихо, как мышь. На вопрос преподавателя, какую работу он хочет получить, молчун Годсвил отвечает всегда одинаково: "Мне всё равно".
Уцелевший мужчина - это невысокий сорокалетний чернявый турок, два года проработавший разнорабочим. Любимая тема его воспоминаний, - как он развозил пиццу по борделям Граца. Турок показывает пантомиму: вот он стучит в дверь кабинки, и ему отворяет абсолютно голая жрица любви, очевидно занятая с клиентом, причём глаза турка при виде такого зрелища выпрыгивают из глазниц, как два шарика на пружинках.
Когда занятия заканчиваются, Гусейн, распалённый воспоминаниями, преследует сокурсниц и напрашивается к каждой из них на чаепитие, предлагая вознаграждение в виде тридцати евро за гостеприимство. Эта цифра почему-то совпадает с быстрой таксой упомянутых выше тружениц горизонтального бизнеса, но не в увеселительном заведении, а в кустах.
Минута в минуту в дверях возникает наша тренерша "белокурая бестия" Манон. Это стройная женщина лет 37 с правильными чертами лица, тонким носом и типичным для австрийцев выражением холодной любезности на физиономии. Манон заставляет нас затвердить набор магических фраз, чтобы наверняка сразить нашего будущего работодателя наповал. Она дотошно правит малейшие оплошности нашего резюме. Она даёт нам бесконечные рекомендации: почистить перед встречей зубы, принять душ, надеть чистое бельё, опрятную блузку и тёмные носки.
Я закрываю глаза и вижу: вот Галина - мастер своего дела, женщина, имевшая любовников среди главных редакторов и деятелей культуры, но теперь потрёпанная жизнью, принимает ванну, надевает кружевное бельё и приходит в фирму на собеседование. Там она правильно представляется, произносит набор хорошо заученных фраз, и - овации! - её берут на работу чистить в Граце общественный сортир.
Я убеждена в том, что учителями не становятся, а рождаются.
Однажды в эпоху постперестроечного кризиса, я, за неимением лучшего, устроилась работать учителем английского языка в одну из московских школ.
Моя трудовая деятельность продолжалась на педагогической ниве около месяца, после чего мне потребовалось встать на учёт у психиатра, чтобы унести из школы ноги. Мне и в голову не приходило, каким трудным делом может быть учительство, когда основной задачей преподавателя является сохранение порядка и дисциплины в классе, а сорок подростков, насильственно согнанных в одно место законом всеобщего образования, мало чем отличаются от диких зверей в клетке. В школе удерживались и годами тянули лямку зычные тётки, по характеру склонные к назидательности, авторитарности и контролю.
Вот Манон раскладывает бумаги на столе, одёргивает кофточку и начинает свой урок. Лично для меня это сплошное мучение. Я принадлежу к разряду людей, болезненно реагирующих на ущемление свободы, реальное или воображаемое унижение профессионального достоинства и мелочный контроль со стороны вышестоящих. В роли учителя хорошо себя чувствует отнюдь не тонкий знаток своего предмета, а человек, который знает, что на какой-то срок он приобретает над своими подопечными неограниченную психологическую власть. Это сладостное упоение властью знают служащие всех мастей, призванные контролировать других, в этом смысле нет большой разницы между преподавателями курсов и представителями властных структур.
Мы - стадо невежд, пасущихся на нивах австрийских налогоплательщиков под недремлющим оком пастушки Манон и внимающих ей с неусыпным бдением. Причём всё, что она говорит, формально верно, но по сути ложно в своей никчемности. Очаровательная Манон - классический образец того, как общество и бюрократическая система формирует характеры людей. Эти люди считают своей обязанностью преподносить ученикам как истину в конечной инстанции некие поверхностные сведения о предмете. Причём ни чувства учеников, ни их истинная судьба или истинные намерения их не интересуют.
Актёры, политики, учителя - все, кто ожидает от других внимания к собственной персоне и к собственной речи, - это, как правило, энергетические вампиры, одержимые комплексом неполноценности. Они хотят, чтобы их слушали. А привлечь к себе долговременное внимание не так-то просто, надо быть как минимум хорошим оратором или лицедеем. Если же поступить на службу в образовательное учреждение, куда учащиеся приходят не по охотке, а по принуждению, даже не имеющие особых талантов вампиры обеспечены питанием - вниманием людей, вынужденных внимать им.
Между учителем и учеником всегда идёт что-то вроде скрытой борьбы, так как первый пытается утвердить свой учительский авторитет за счёт демонстрации своего интеллектуального превосходства над вторым.
Учитель с годами так привыкает к этой роли, что вскоре начинает видеть во всех окружающих не более как своих несведущих учеников, веря в своё человеческое превосходство и своё право возвышаться над ними.