Возвращаясь в свою "ставку" на Санд-Ривер, Потгитер то и дело встречал треккеров, прослышавших, что матабеле развязали войну, и бросавших стоянки вдоль Вааля. Вельд покрылся тучами пыли от торопливо уводимых вагонов и многочисленных стад ревущего и мычащего скота, нетерпеливо подгоняемого всадниками. 2-го сентября 1836 года, добравшись до Санд-Ривер, Потгитер обнаружил, что наиболее благоразумные из его людей уже отошли к Блесбергу, куда к тому времени начала прибывать вторая волна треккеров. Реши Потгитер отступить с ними, судьба Великого Трека могла бы сложиться иначе.
Но дальше Санд-Ривер Потгитер уходить не желал. Вместо этого он приказал своим людям, оставшимся в этих местах, собраться в лагеря. Одна партия стала на берегах Вет-Ривер, в то время как Потгитер затащил свои вагоны на холм, расположенный километрах в тридцати пяти южнее современного Хейлброна. Здесь, имея под рукой лишь сорок бойцов, он решил противостоять армии матабеле. Бросая вызов Мзиликази, он ставил свою жизнь и жизни родственников на неверное превосходство огня нескольких десятков мушкетов и прочность треккерских вагонов против нескольких тысяч ассегаев. Несомненно, это был очень слабый шанс, поскольку следует учитывать, что до 1836 года тактическое преимущество оборонявшейся в лагере стороны демонстрировалось очень редко, а главное - численное превосходство противника выглядело просто фантастическим.
Выбранное для боя место располагалось на одной из немногих возвышенностей, поднимавшихся над равниной между Вааль и Санд-Ривер. Приземистый копи длиной около 900 метров со склонами, утыканными красноватыми камнями и мимозами, чем-то напоминает гору отвальной породы. Именно этот невыразительный холм, который Потгитер овеял немеркнущей славой, впоследствии получил прозвище Вегкоп - "холм битвы". Крепкий мужчина мог взобраться на Вегкоп за пять минут и с его вершины осмотреть многие километры слабопересеченного вельда, тянувшегося до самого горизонта. К югу от холма местность слегка понижалась в сторону неглубокого спруйта (пересохшего ручья) и была полностью лишена укрытий, предоставляя бурам идеальные условия для стрельбы.
Стену лагеря формировали сорок вагонов (некоторые авторы упоминают другое количество, а один даже утверждает, что их было лишь двадцать семь), которые составили в грубый квадрат с "дышлом одного вагона, заходящим в соседний". Составление стены из тяжелых, слабоманевренных вагонов - дело не из легких. После этого вагоны сцепили между собой, а пространство под днищами плотно забили ветками колючего кустарника, который и сегодня растет на склонах Вегкопа. Семь вагонов втащили внутрь лагеря и покрыли толстыми шкурами. Здесь планировалось ухаживать за ранеными и разместить младших детей. На двух противоположных углах лагеря бюргеры построили небольшие укрытия с бойницами, позволявшими простреливать периметр.
В лагерной стене, в качестве ворот, оставили два проема шириной в вагон. Проемы быстро перекрывались закатываемыми вручную вагонами, постоянно стоявшими наготове, с тщательно смазанными осями. После того, как был сформирован периметр лагеря, Потгитер распорядился примять всю растущую поблизости траву, вытаптывая ее скотом и волоча стволы деревьев.
Конечно, вагонный лагерь не являлся изобретением Потгитера. Ранее он активно использовался в ходе "кафрских" войн на восточной границе Капа, и как уже упоминалось, незадолго до описываемых событий подобный лагерь спас группу треккеров на Ваале. История подобных оборонительных сооружений прослеживается до дней реформистских войн в Европе, когда предки треккеров имели обычай проводить свои религиозные службы внутри кольца повозок, за которым, в случае опасности, можно было легко защищаться. Но никогда прежде буры намеренно не ставили лагерь на пути врага, провоцируя атаку тем, что выглядело хрупким и уязвимым убежищем, являясь на деле чрезвычайно эффективным укреплением. Сцепленные между собой вагоны невозможно вытащить из сформированной линии, ассегаи не пробивали вагонные тенты, поскольку их накрыли шкурами, в то время как находившиеся на удобных позициях защитники могли вести из-за укрытий прицельный огонь.
Лагерь на Вегкопе представлял собой сильную крепость, но ей катастрофически не хватало гарнизона. Мало того, в последний момент двое мужчин (между различными источниками нет единого мнения на счет числа, но двое наиболее вероятны) не посмели взглянуть в лицо СЛАВЕ и, бросив соплеменников, ушли. У Потгитера осталось 33 мужчины и семь подростков, одному из которых - Полю Крюгеру, исполнилось одиннадцать лет. Кроме них в лагере находились более шестидесяти женщин и детей. Следует отметить, что в данном случае женщины не являлись помехой. Без их помощи в заряжании ружей и подносе боеприпасов атака вряд ли была бы отражена.
После устройства лагеря треккеры на Вегкопе находились в состоянии лихорадочного возбуждения, нетерпеливо ожидая надвигавшуюся угрозу. У них появился шанс победить, и люди могли смотреть в будущее с определенной надеждой. Их ружья уверенно поражали цель на расстоянии около ста метров, в то время как самые сильные воины матабеле не могли с приемлемой точностью метнуть ассегай и с половины этого расстояния. Но расслабляться бюргерам было рано. Им еще требовалось завершить массу дел. Запасные мушкеты - тяжелые гладкоствольные кремневые ружья, высотой в стрелка, аккуратно сложили за вагонами. Пороховые рожки тщательно наполнили, дополнительно насыпав аккуратные маленькие горки пороха вблизи огневых позиций. Оловянные тарелки расплавили и использовали в смеси со свинцом для отливки пуль. Женщины и дети изготавливали миниатюрную картечь, наполняя самодельные мешочки дюжиной пуль. Такие "снаряды" на близкой дистанции были чрезвычайно эффективны. Чтобы увеличить убойную силу, на пулях делали глубокие насечки. Опытный стрелок, а так можно было сказать почти о каждом буре на Вегкопе, мог произвести до шести выстрелов в минуту, при условии, что его жена, стоящая рядом, проявит сноровку при заряжании мушкета и быстро передаст его на огневой рубеж. К тому же, с такого расстояния, эти люди редко промахивались.
Но, несмотря на очевидные преимущества огнестрельного оружия, силы оставались слишком неравными, и буры пребывали в определенном волнении. Дело дошло до того, что главы семейств в тайне сговорились убить женщин и детей, если матабеле прорвут линию вагонов. Кроме того, треккерам приходилось присматривать за скотом. Пять тысяч голов, плюс пятьдесят тысяч овец, паслись в окрестностях лагеря. Стада виднелись повсюду, куда падал взгляд, и при мысли, что случится с животными, когда придут матабеле, сердца владельцев обливались кровью. Буры прекрасно понимали, что все это богатство придется бросить, поскольку внутри лагеря места едва хватало для лошадей, ходивших под седлом.
Треккеры, ожидавшие противника в пустынном вельде, сами того не подозревая, были личностями исторического масштаба, хотя, вероятнее всего, и не задумывались о своей роли. От мужества и удачливости этих людей зависела дальнейшая судьба Великого Трека. Более того, их решимость и стойкость отчасти определяли исход противостояния между черными и белыми на гигантских просторах всей Южной Африки. Но в те дни, перед лицом неизбежного нападения матабеле,они пытались предугадать лишь собственную судьбу.
Ждать пришлось несколько недель - почти месяц томительного неведения. Наконец, в один из октябрьских дней к лагерю прибежали негры-банту с криками, что бесчисленные импи под командованием самого Мкалипи находятся всего в нескольких часах ходьбы. Это случилось на закате, и Потгитер с некоторым нетерпением ожидал, пока Киллирс закончит короткую службу перед тем, как отправится вместе с ним оценить реальные силы матабеле. Вернувшись в лагерь, они сообщили соотечественникам, что у противника около 5000 воинов.
На следующий день, вероятнее всего 16-го октября 1836 года (следует помнить, что треккеры не имели альманахов и использовали грубые деревянные резные календари, поэтому возможно отклонение в несколько дней), Потгитер вновь выехал из лагеря, взяв с собой почти всех мужчин, способных сражаться. На первый взгляд это мероприятие напоминало разведку боем, но, похоже, в данном случае Потгитер хотел попробовать договориться с Мкалипи. После полуторачасовой скачки на север маленькое коммандо достигло армии матабеле, готовившихся к битве. Импи сразу же начали загибать "рога", пытаясь окружить буров.
Между противниками произошел короткий диалог. На просьбу о перемирии матабеле ответили, что "... один Мзиликази отдает приказы, а мы его слуги, мы здесь не для разговоров или споров, мы здесь для того, чтобы убить вас". Присутствовавший при этом Бронкхорст дает слегка иную версию встречи. "Мы просили о мире через переводчика, - пишет он, - показывая им наши волосы, как знак того, что мы не хотим с ними войны и что они должны отступить. Они закричали "нет" и немедленно нас атаковали, а мы отступили в лагерь". Во время этого отступления буры использовали довольно эффективную тактику. Они быстро подскакивали к противнику на дистанцию верного выстрела, не спешиваясь производили залп, а затем, развернув коней, уходили подальше для перезарядки оружия до того как матабеле приблизятсяна дистанцию метания ассегая. Этот случай ярко демонстрирует, что успех буров на поле боя обуславливали не лошади и не ружья, а разумная комбинация того и другого. Киллирс пишет, что в ходе отступления к лагерю он шестнадцать раз стрелял в плотные ряды импи, каждым выстрелом поражая не менее трех человек, и ликовал по поводу больших потерь матабеле. По его же словам, до того, как матабеле обогнули отрог Вегкопа и образовали гигантское кольцо вокруг вагонов, вернувшиеся в лагерь треккеры едва успели прочистить ружья. Усевшись, туземцы правили о камни лезвия своих копий, а некоторые, сгрудившись вокруг забитых бурских коров, пожирали сырое мясо, весело обсуждая, что они сделают, когда возьмут лагерь штурмом. Воины матабеле напоминали кошку, играющую с добычей перед тем, как начать лакомиться.
С одной стороны, от смерти буров отделяла лишь тонкая стена вагонов, с другой - этот, в каком-то смысле непреодолимый барьер, разъединял две чуждые расы, две совершенно различные цивилизации. Конечно, едва ли треккеры смотрели на сложившуюся ситуацию под таким углом. В лагере царила достаточно спокойная обстановка, без истерик и драм. Каждый знал, что ему делать во время битвы, тем не менее, неопределенность ожидания действовала на нервы. Матабеле продолжали плотным кольцом сидеть вокруг лагеря, и в течение нескольких часов казалось, что старая и новая Африка позируют невидимому художнику для живописного драматического полотна. Такому импульсивному человеку, как Потгитер, ожидание показалось слишком томительным. Привязав красную тряпку к концу длинного хлыста, каким погоняют волов, он стал размахивать ею в воздухе. Похоже, это зрелище вывело матабеле из себя, они вскочили на ноги и стремительно бросились на вагоны, оглашая пространство боевым кличем "булала, булала" - "убить, убить".
Атака нгуни являла собой определенный эталон дикой доблести. Она не могла быть полумерой - как только воины бросались в атаку, им следовало или победить, или умереть. Черная яростная волна заставила содрогнуться сердца самых закаленные треккеров. Внешний вид матабеле еще больше подчеркивала их воинственность. Корнуоллис Харрис, видевший этих людей немного позже, когда они возвращались после Вегкопа в свои краали, упоминает, что костюмы воинов "состояли из плотного мехового килта, называемого umcooloobooloo, сшитого из тройного ряда кошачьих или обезьяньих хвостов, спускавшегося ниже колен, накидка из белых коровьих хвостов покрывала плечи и верхнюю часть тела. Колени, щиколотки, локти и запястья украшались кисточкам бычьих хвостов, закрепленных над суставами. Нет зрелища более дикого, нецивилизованного и воинственного, чем вид варварской армии, возвращающейся к своему деспоту-суверену, выкрикивая при этом всяческие славословия и нагруженной плодами победы".
Буры с трудом, но подавили, в себе желание открыть огонь как можно раньше. Лишь когда дистанция сократилась до такой степени, что каждое попадание становилось смертельным, треккеры начали стрелять. Киллирс рассказывает, что он стрелял пулями, пока расстояние не сократилось до тридцати метров, а затем перешел на ball. Он также отмечает, что "все дети, способные обращаться с оружием, помогали вести огонь". Однако матабеле наседали с невиданным ожесточением. Воины рвались сквозь дымовую завесу, окутавшую лагерь, и с остервенением набрасывались на вагоны. Они пытались вскарабкаться наверх или выдернуть колючие ветки, набитые между колес. Тридцать три мужчины и семь подростков отражали атаку пяти тысяч воинов, стреляя до тех пор, пока стволы их ружей не раскалились. Держа пули во рту, одну за другой они вплевывали их в ствол и досылали заряд ударом приклада о землю (рискуя, что горячий ствол воспламенит порох). В постоянно вспыхивавших рукопашных схватках в ход то и дело шли приклады. Плечи давно болели от отдач при выстрелах - ведь каждый из оборонявшихся выпустил не менее сотни пуль. Внимание треккеров было полностью сковано боем, и никто не мог, да и просто не имел времени осознать, что творится на другом участке.
Первая атака матабеле на Вегкоп захлебнулась в пороховом дыму и крови, хотя оборона едва выстояла. Воины Мкалипи угрюмо отошли подальше, туда, где их не могли достать ужасные мушкеты. Впервые в жизни они не смяли противника и не умерли, а потерпели поражение. Для белых эта передышка оказалась спасительной. Треккеры прочистили и перезарядили ружья, распределили порох и пули, перевязали раненых. Затем буры присмотрелись к павшим воинам противника, лежавшим вокруг лагеря. К этому времени солнце поднялось довольно высоко, всех одолевала жара. Тела убитых стали покрываться отвратительным толстым копошащимся слоем мух, но то тут, то там треккеры замечали маленькие ручейки пота, сбегавшие по коже замерших воинов. "Мертвые не потеют", - выкрикнул Потгитер, и в каждое подозрительное тело всадили пулю из опасения, что притворившиеся убитыми воины присоединятся к следующей атаке.
Наконец матабеле оправились от потрясения, привели себя в порядок и вновь принялись за буров. Воздух наполнился свистом летящих ассегаев. Матабеле бросали их так высоко, что внутрь лагеря они падали почти вертикально. Затем началась вторая атака, которая также была отбита. Это был конец. Пять тысяч воинов не смогли сломить сопротивление тридцати трех белых мужчин и семерых мальчиков. Мкалипи получил пулю в ногу и покинул поле битвы. Принимать решение пришлось его преемнику, и тот решил отступить. Поредевшие импи медленно побрели прочь от поля битвы, оставив на нем около пятисот трупов. Но, уходя, матабеле угнали на север все стада и отары буров, и вскоре лишь столбы пыли на горизонте отмечали их путь по вельду. Теперь лагерь выглядел маленьким островом победы, окруженным ужасным, тошнотворным прибоем. В бою буры потеряли двух человек. Одним из них был Николас Потгитер - брат лидера трека. Убитых похоронили в нескольких сотнях метров от места побоища. Ранения, преимущественно ассегаями, перелетевшими через вагоны, получили четырнадцать мужчин. Киллирсу проткнуло бедро, однако он почти весело пишет, что выдернул ассегай и убил им одного из атакующих. Ассегаи, упавшие внутрь лагеря, были собраны и пересчитаны. К изумлению защитников их оказалось 1137 штук. Затем под руководством Киллирса треккеры возблагодарили Господа за спасение, повторяя, если верить легенде, слова 88-го псалма. Как должны были отзываться в сердцах победителей бессмертные строки: " Благословен Ты, Господи!... Нечестивые поставили для меня сеть... Ты покров мой и щит мой... Вступись в дело мое и защити меня...". В этот вечер треккеры зажгли свечи из бараньего жира, повесили над вагонами лампы и выставили посты, на случай если противникрешит вернуться. Но продолжения не последовало. Матабеле получили убедительный урок, и с этого дня в Верхнем Вельде правило бал огнестрельное оружие.
Но, вместе с ушедшими импи, не исчезли проблемы треккеров на Вегкопе. Еды было мало, буры лишились тягловых волов и теперь оставались посреди враждебного вельда голодные и обездвиженные.
С первыми лучами солнца их взору предстало ужасающее зрелище. Валы уже начавших распухать трупов окружали лагерь со всех сторон. Теперь мужчины, выезжавшие из лагеря, чтобы убедиться в отсутствии матабеле, вынуждены были пробираться сквозь густые тучи мух. Буры пытались вернуть хотя бы часть скота, но "...все что мы нашли (около 1000 голов), - вздыхает Бронкхорст, - было убито и обесшкурено". Вскоре с помощью лошадей треккеры перетащили вагоны на четыре мили от Вегкопа, в более здоровое место, после чего брат Потгитера, Херманус, поскакал в Таба Нчу за помощью.
Следующие две недели в определенном смысле оказались для треккеров самым тяжелым испытанием. У них не было молока, зерно кончалось, но никто не решался уходить вне прямой видимости лагеря, поэтому добыть мясо охотой также не удавалось. "Для меня было тяжелейшим испытанием, - пишет Киллирс, - видеть моих детей плачущими от голода, когда я ничего не мог им дать". Но, несмотря на все невзгоды, эти люди одержали замечательную победу. Даже принимая во внимание неизбежное преувеличение численности противника и количества убитых врагов, нельзя не исполниться гордостью за горстку мужчин и мальчиков, одолевших тысячи дисциплинированных воинов. Миссионеры, традиционно недолюбливавшие треккеров, и те с восхищением писали о доблести и стойкости буров на Вегкопе.
За время долгого ожидания тридцать мужчин (два треккера покоились неподалеку, в неглубокой могиле, а Херманус Потгитер отправился за помощью) и их женщины со все большей ненавистью взирали на молчаливый Вегкоп, подобно злобному духу вздымавшийся над вельдом. Но помощь, наконец, пришла. Миссионеры из Таба Нчу, Джеймс Арчбелл и вождь баролонгов - Морока собрали и отправили к Вегкопу пищу и молочных коров. Кроме того, они выделили тягловых волов, чтобы треккеры смогли отвести свои вагоны на безопасные стоянки вблизи главного лагеря у Блесберга.
Тем временем матабеле разбрелись по своим краалям у Мосега и вдоль Марико-Ривер. Можно представить переполнявшие их противоречивые чувства: горечь пережитого поражения и радость от большой добычи. Доктор Уилсон, один из миссионеров в Мосега, пишет: "...в стране несколько недель причитали по погибшим в битве", в то же время Харрис в своей книге рассказывает, что "...король выглядел очень довольным успехом своих воинов...", а затем пускается в объяснение, что "...грабеж - главная цель военных действий дикарей, и Мкалипи преуспел в наиболее важной задаче своей экспедиции".
После закалки, полученной на Вегкопе, Потгитер повел себя еще решительнее и жестче. Его авторитет и вес слова значительно возросли. Теперь Ou Blouberg думал лишь о местии возвращении украденного скота. В Таба Нчу он нашел необходимое ему орудие расплаты - множество бойцов, готовых сражаться. К этому времени поток Великого Трека становился все полноводнее, и у Блесберга скопилось впечатляющее количество вагонов. 19-го числа сюда привел свою сотню вагонов Герт Маритц. Партия Маритца была великолепно подобрана, а его люди произвели на других треккеров сильное впечатление. Один из очевидцев описывает вновь прибывших как "многочисленных, выдающихся и влиятельных". Сам Маритц путешествовал в вагоне, окрашенном в голубой цвет, крытом элегантным тентом.
Герт Маритц, понеся большие убытки при освобождении рабов, покинул Грааф Рейнет двумя месяцами ранее. Он услышал о резне на Ваале, стоя кемпом на берегу Оранжевой. С некоторой опаской Маритц продолжил движение на север, и лишь подойдя к Блесбергу, с облегчением узнал, что благодаря успеху Потгитера у Вегкопа, непосредственная угроза нападения матабеле миновала. Маритц имел определенный административный опыт и придерживался мнения, что столь большое количество собравшихся вместе треккеров нуждается в определенной форме организации и управления. 2-го декабря в кемпе Потгитера состоялось собрание. Никто четко не представлял, как следует оформлять дела подобного рода, но, в конце концов, тайным голосованием буры избрали семь человек, делегировав им исполнительную, законодательную и судебную власть над всеми треккерами. Потгитера, совсем недавно проявившего незаурядный воинский талант, избрали Лаагер Командантом, а сорокалетний Маритц, имевший репутацию знатока законов, получил более влиятельные посты Президента и Судьи. Стало ясно, что в его лице Хендрик Потгитер, до этого момента первый из вуртреккеров, приобрел могущественного соперника.
Поскольку Герт Маритц стал следующим героем Великого Трека, следует сделать паузу и получше присмотреться к этой фигуре. Будучи рафинированным горожанином, Маритц не походил на других лидеров буров. В юности он зарабатывал на жизнь изготовлением вагонов в Грааф Рейнете, став одним из самых богатых бюргеров города. Он слыл красивым, модно одевавшимся человеком, всегда предпочитавшим переговоры драке и даже имевшим в своей библиотеке (взятой в трек) юридические книги. Его добродушная изощренность и яркая образность фраз резко контрастировали с жесткостью и замкнутостью Потгитера. Было очевидно, что два лидера обречены на неизбежное соперничество. Тем не менее, некоторое время на стоянках царили мир и согласие. Маритц признавал, что первым делом следовало покарать Мзиликази, вернуть украденный скот и, раз и навсегда, ликвидировать угрозу фермерам-эмигрантам со стороны матабеле.
Потгитер и Маритц собрали маленькую армию из 107 белых бюргеров и 40 конных гриква под командованием Дэвида Дэвидса, имевшего личные счеты с Мзиликази. Дополнительно они взяли с собой 40 пеших баролонгов, имевших сомнительную боевую ценность, в задачу которых входило, в случае успеха, сопровождать захваченный скот. Последователи Потгитера выступили из Таба Нчу 2-го января 1837 года. Люди Маритца, не имевшие намерения служить под непосредственным командованием Потгитера (и носившие отличительные красные ленты на шляпах), выступили на следующий день. Объединенный отряд пересек Вааль по Коммандо-Дрифт, но вместо того, чтобы пойти прямо на Мосега, взял правее, надеясь сбить с толку возможных разведчиков матабеле. Только в районе современной Претории коммандо резко повернуло на запад. Буров вели два человека: один из них Матлаба - вождь баролонгов, ранее служивший Мзиликази, и ненавидевший его всем сердцем, а другим был пленный матабеле, взятый на Вегкопе "...не смеющий вновь предстать пред своим грозным хозяином". Пройдя почти шестьсот километров, коммандо вышло к Мосега на дистанцию удара.
Поселение матабеле - Мосега состояло из пятнадцати обособленных краалей, расположенных в долине, окруженной цепью высоких холмов, в нескольких местах прорезаемой узкими проходами. Харрис описывает это место как "прекрасную и изобильную долину, с севера и северо-востока окруженную горами Куррихане, формой напоминающую бассейн периметром в 10-12 миль". Оставаясь незамеченным, коммандо достигло холмов в ночь на 16 января 1837 года, и пока стрелки Мартица занимали южные проходы, люди Потгитера собрались под прикрытием самого южного холма. На следующий день, с первыми лучами солнца, всадники галопом понеслись к ближайшему краалю.
Внезапность была полной. Матабеле только выходили из хижин, протирая глаза ото сна, когда на них обрушился ливень свинца. Туземцев убивали десятками. Буры скакали от одного крааля к другому, продолжая расстреливать всех на своем пути. Они сжигали хижины, а уцелевших обитателей гнали перед собой на север. Миссионеры в Мосега считали, что им крупно повезло уцелеть во всеобщей резне. "Рано поутру, - пишет доктор Уилсон, - я проснулся от ружейных выстрелов. Выглянув, я увидел фермеров на лошадях, преследовавших и убивавших туземцев, разбегавшихся во все стороны". Преподобный Дэниэл Линдли, разбуженный Стефанусом Эразмусом, пытавшимся что-либо узнать о своем сыне, пишет, что "... 13 из 15 краалей были атакованы и разрушены. Немногим мужчинам удалось убежать, а большинство женщин были или застрелены, или убиты ассегаями. Мы не имеем понятия, сколько человек было убито в этом деле, но думаем, что около двухсот. Со стороны нападавших погибли два человека. Это были бечуаны (Линдли, подобно многим другим, называет баролонговбечуанами), один из которых, ворвавшись в хижину в поисках добычи, получил смертельное ранение от мужчины, находившегося внутри, а другой был застрелен буром, принявшим его за одного из людей Мзиликази. Они забрали с собой около шести тысяч голов скота и оставили наши поля опустошенными".
Резня была жестокой и крайне неразборчивой, но, пытаясь оценивать события беспристрастно, следует поставить себя на место буров (в то время и в той ситуации). В Верхнем Вельде никто не мог надеяться выжить, не ведя себя так же свирепо и безжалостно, как матабеле. К тому же не следует забывать, что именно Мзиликази первый атаковал треккеров. Буры понимали, что нельзя дать матабеле прийти в себя после окончания боя, иначе их небольшой отряд будет уничтожен. Поэтому все прятавшиеся в хижинах банту были извлечены на белый свет и убиты. В Мосега не осталось в живых ни одного воина.
Хотя матабеле потерпели поражение, а их поселение было уничтожено, на самом деле треккеры решили не так уж много проблем. Конечно, бурам досталось гораздо больше скота, чем они потеряли на Вегкопе, но нанесенный противнику удар не был смертельным. Главная армия матабеле продолжала существовать, к тому же ни Мзиликази, ни Мкалипи не участвовали в бою. Настоящая победа могла прийти лишь с разрушением Капайна, но треккеры решили, что их лошади слишком устали для дополнительного стокилометрового рейда по "бурлящей стране".
Коммандос уходили от Мосега с недостойной поспешностью. Буры стремились любыми судьбами перегнать захваченный скот через Вааль до того, как матабеле придут в себя после паники. Американские миссионеры, понимая, что черные, в порыве ярости могут их убить, вызвались сопровождать коммандо на юг. В своих записках американцы отмечают, что в первую ночь им пришлось гнать свой вагон двадцать миль без остановки. "Ужас бегства, - вздыхает Линдли, - преувеличивался постоянными тревогами. Стада диких животных на равнине казались отрядами преследующих матабеле, а поднимаемая ими пыль и стук копыт походили на движение преследующей нас армии".
Успех нападения на Мосега вскоре омрачился ссорой, произошедшей между двумя лидерами коммандо, которые никак не могли договориться о разделе добычи. Потгитер настаивал на львиной доле, пытаясь компенсировать своим людям потери у Вегкопа, и в этом вопросе трудно не встать на его сторону. Маритц же требовал разделить добычу между двумя секциями коммандо поровну. В своей "ученой манере" Маритц приводил так много подобных случаев и говорил так быстро, что его с трудом можно было понять, но в конце концов, благодаря врожденному упрямству, Потгитер настоял на своем. Эта первая ссора положила начало пятнадцатилетней полосе взаимного неприятия, и когда 28-го января 1837 года коммандо прибыло в Таба Нчу, оно больше походило не на отряд победителей, а на сердитую и раздраженную толпу. Вновь обретя экономическую независимость и негодуя на то, что другие треккеры не поддержали их намерения атаковать матабеле в Капайне, люди Потгитера ушли от Блесберга. Колдовские, завораживающие холмистые равнины, которые они принялись обживать до войны с матабеле, по-прежнему тянули к себе треккеров, и фермеры с удовольствием селились вдоль верховий Вет-Ривер. Сам Потгитер двинулся на север, надеясь восстановить контакт с Лауисом Трегардтом. Но возле Зебедила-Ривер он узнал, что Трегардт уже покинул Зоутпансберг и направился к Делагоа-Бей. Немного расстроенный, Потгитер вернулся на Вет, продолжая беспокоиться о дальнейшей судьбе voorste mense. В неменьшей степени его волновала и нерешенная проблема матабеле, но финальный раунд с Мзиликази пришлось немного отложить.
СТОЛБ ДЫМА ДНЕМ И СТОЛБ ОГНЯ НОЧЬЮ
Весь 1836 год процесс шел медленно, словно сама судьба давала бурам последний шанс утвердиться в правильности принятого решения. Затем, словно по мановению волшебной палочки, все изменилось. Две победы: Вегкоп и Мосега вдохнули решимость и энергию в тех, кто колебался, и то, что в 1837 году выглядело отражением беспокойного духа одиночек, в одно мгновенье превратилось в массовую миграцию. Тонкая струйка треккеров стала бурным потоком. В течение следующих двух лет более шести тысяч буров (и это не окончательное число - к концу Трека колонию покинуло около 12000 человек) подались на север за Оранжевую. Они шли по следам, протоптанным быками Потгитера и колеям, продавленным колесами вагонов Маритца. Новый год и новый мир казались им исполненными небывалых возможностей, однако из этих шести тысяч более чем пятистам судьба предначертала стать жертвами кровавых трагедий или пасть на поле битвы.
Трек больше не был миграцией в обычном смысле слова. Он становился чем-то большим, напоминая одно из великих переселений народов времен заката Римской Империи. Треккеры уже не довольствовались продолжением дела своих предков, столетием ранее искавших лишь новые угодья для ферм. Они намеревались покорить туземцев, живших за Оранжевой, и превратить отвоеванную территорию в государство, где могли бы реализовать собственные социальные идеи.
Буры надеялись, что британские официальные лица отреагируют на их "исход" благосклонно, или, по крайней мере, с пониманием. В конце концов, ни одно государство не предполагало колонизировать или покорять земли за Оранжевой Рекой, или хотя бы христианизировать эту территорию, а треккеры вполне могли этим заняться. К тому же Трек был мирной акцией, а не вооруженным восстанием. Если вспомнить постоянное желание Уайт-Холла сократить расходы Капского Правительства и ограничить зону британской ответственности в Южной Африке, то надежды буров на благосклонную реакцию Лондона выглядят не такими уж наивными.
На деле официальная реакция Капа на эмиграцию была путанной и в какой-то мере двусмысленной. "Акт о Наказаниях на Мысе Доброй Надежды", принятый в августе 1836 года, делал треккеров подлежащими покаранию за преступления, совершенные до 25-го градуса южной широты. Но данный документ во многом являлся пустой декларацией, поскольку правительство не обладало возможностью применять его на практике. Не последовало ни малейших попыток объявить эмиграцию вне закона, а вице-губернатор Восточной Провинции зашел настолько далеко, что заявил: "я не осведомлен ни об одном законе, запрещающем подданным Его Величества покинуть доминион и поселиться в другой стране. Такой закон, если бы он существовал, был бы тиранически несправедливым". Лишь позже, когда пришло понимание масштаба явления и степени обескровливания Колонии, администрация попыталась контролировать процесс, идя на уступки требованиям буров и более либерально компенсируя их потери. Сэр Бенжамин Д'Урбан, губернатор Капа, признал, что: "не видит иных способов остановить эмиграцию, кроме учета и обращениея внимания на потребности фермеров". В дальнейшем британское правительство препятствовало стремлениям буров силой оружия, но на начальной стадии Великого Трека в его распоряжении имелось не так уж много способов помешать бурам осуществить задуманное.
Отношение британских поселенцев Колонии к треккерам было и вовсе дружелюбным. Жители Капа симпатизировали и сочувствовали эмигрантам, искренне желая им успеха. Широко известен случай, когда британская община Грэхэмстауна устроила Питеру Уйсу великолепные проводы, преподнеся ему в знак восхищения "гигантский фолиант Святого Писания в массивном русском переплете". Но на новые земли вместе с фермерами-голландцами отправилось совсем немного британцев, так как, во-первых, у них не было достойного повода для эмиграции, а во-вторых, они не столь уверенно чувствовали себя в вельде и были менее знакомы с характером треккинга.
Неожиданную позицию заняли священники Голландской Реформистской Церкви, смущая буров своим прохладным отношением к идее трека. Ни один из священников не выразил желания сопровождать вуртреккеров за Оранжевую, более того, почти все они со своих кафедр осуждали исход, стращая эмигрантов тем, что ни один из них более не услышит истинного слова Божьего, и что те рискуют душами собственных детей, обрекая новорожденных остаться некрещеными. Таким образом, вуртреккеры на целые годы лишились "просвещенных пастырей" - обстоятельство, объясняющее изрядную долю раздоров, омрачивших общий успех.
Большинство треккеров расставались со своими фермами безболезненно. Поскольку их дома представляли собой в основном времянки, а отары и стада легко перегонялись с места на место - буры легко снимались в трек. Конечно, прощание с семейными могилами, бросаемыми без присмотра, омрачало их души, но эта печаль компенсировалась надеждами на новую свободную жизнь, ожидавшую их впереди.
В основном буры уходили на север небольшими партиями (trekkies), поскольку таким группам было легче обеспечить себя пастбищами. Но рано или поздно партии объединялись под руководством признанных лидеров. Были примеры, когда большие, хорошо организованные караваны собирались с самого начала. Так, вагон-конвой, ведомый Питером Якобусом из Бофорта, был особенно впечатляющим. Сотня семей следовала и за Питером Уйсом из Эйтенхаге. Но не важно, была группа большой или маленькой, в конце концов она самоорганизовывалась в единую maatschappij - общину.
На участке Оранжевой протяженностью около 200 километров, между Аливал-Норт и Филипполисом, треккеры разведали многочисленные переправы, но самым популярным бродом оставался Аллеманс-Дрифт. К несчастью, враждебный прием обитавших за рекой готтентотов и бушменов часто побуждал черных слуг к дезертирству, поэтому в большинстве случаев нелегкий труд управления тяжелогружеными вагонами выпадал на долю белых женщин и детей. Когда голые черные ребятишки, обычно направлявшие трековых волов, сбегали, их место занимали младшие дочери треккеров. За страной гриква конвои входили в едва обитаемые земли, и буры могли расслабиться, вкушая радости неторопливого путешествия и безграничной свободы. В целом трек шел легко. Один из лидеров писал друзьям в Колонию, что, хотя некоторые из его людей страдали от лихорадки, в целом, пересекая гигантские внутренние равнины, караван не испытывал затруднений. Вода и трава для животных имелись в изобилии, а благодаря охоте, рыбалке и сбору меда люди хорошо питались, к тому же время от времени они выменивали зерно во встречающихся краалях.
Сегодня, когда мир пронизан автострадами и наводнен автомобилями, трудно представить себе путешествие по девственным землям, происходившее почти двести лет назад. В те дни странствие больше напоминало долгий океанский рейс, когда сегодняшний день точь-в-точь повторял вчерашний, а завтрашний обещал походить на них обоих. Их суть составляла непроходящая монотонность, наполненная мелкими рутинными заботами. Эти Отцы-Пилигримы вельда, неторопливо бредущие на север, ощущали себя под особым призрением Господа (сторонние наблюдатели говорят о своеобразном божественном вдохновении) и истолковывали каждое происшествие в библейском контексте. Так, горевший на горизонте вельд (выжигаемая туземцами прошлогодняя трава) воспринималась с благодарностью как "столб дыма днем и столб огня ночью", которыми Господь указывал им путь в новый Ханаан.
Вагоны треккеров, словно караваны судов, медленно ползли по холмистым рыжеющим равнинам Трансоранжии, мимо столообразных копи, но в отличие от кораблей, эти караваны оставляли за собой след шириной в несколько километров, поскольку, избегая пыли, вагоны часто ехали в ряд. На подходах к бродам, где мелкая вода и низкие берега позволяли преодолевать встречающиеся на пути реки, след сужался. Будучи легче и уже чем "шхуны прерий" американских пионеров, вагоны трекеров имели около пяти с половиной метров в длину и почти два метра в ширину. Задние большие, слабоконические колеса, достигавшие в высоту мужского плеча, обычно имели по четырнадцать спиц из "ассегайного" дерева, а передние, крепившиеся на поворотной оси, как правило, по десять спиц. Обода изготавливались из белого и красного грушевого дерева и крепились так, чтобы спицы, слегка отклоняясь, работали подобно подвеске, смягчая немилосердную тряску. Волов вели вурлоперы, в то время как возница погонял их длинным бичом и окриками, обращаясь к каждому по имени.
Большую часть пространства внутри вагона занимали решетчатые кровати, на которых женщины буров спали, давали жизнь новому поколению и умирали. Под кроватями держались сотни предметов домашнего обихода, включая маслобойки и сундуки, набитые старой и новой одеждой. Массивная мебель, являвшаяся фамильной ценностью, переходящей из поколения в поколение, крепилась позади грубого стола и стульев, служивших частью внутреннего убранства. Однолемешный плуг, лопаты и кирки вязались к стенкам вагонов, а за ними висели маленькие плетеные клетки с кудахтающими курами. В вагоне находилось место и для бочонков с порохом, и для связок табака, а в различных нишах покоились мешочки с семенами - ячмень, сорго, овес, пшеница, всевозможные овощи, а также косточки цитрусовых, слив, абрикос и персиков, готовых лечь в землю, как только Великий Трек достигнет своего места назначения.
Каждый вагон влекла упряжка в десять-шестнадцать широколобых африканских волов, двигавшихся со скоростью около семи километров в час. Волов запрягали на рассвете, давали отдохнуть им в полуденный зной, а затем прохладным вечером заставляли преодолеть еще несколько километров. Женщины и младшие дети путешествовали в вагонах. Мужчины ехали впереди или рядом, сидя в грубых самодельных седлах на маленьких "басутских" пони, косматых и неподкованных, но, тем не менее, наследовавших немалую долю "арабской" крови.
День за днем эмигранты продолжали свой неторопливый путь на север. Мужчины, свободно откинувшись в седлах, постоянно всматривались в горизонт. Ни одно движение, ни одна перемена в вельде не должны были проскользнуть мимо их внимания, ведь любая мелочь могла оказаться жизненно-важной. Время от времени они выкрикивали указания вурлоперам ведущим волов, предупреждая о валунах, муравейниках или пнях.
Вуртреккеры не поражали разнообразием одежды. Те мужчины, которые могли себе позволить, носили одежду из дубленой кожи, но большинство были одеты в полотняные жакеты и широкие брюки. Самодельные туфли из сыромятной кожи носились на босу ногу, а голову покрывала широкополая шляпа из соломы или фетра.
Женщины предпочитали ситцевые или льняные платья, накинутые на плечи вышитые шали и kappie, защищавшие их от солнца. "Воскресная" одежда хранилась в сундуке и, до окончания трека, редко извлекалась на свет.
В своей основе треккеры были высокоморальными людьми. Оглядываясь назад, один из них вспоминал, что "... каждый производил впечатление высокодуховного и приятного человека". Они считали, что, наконец, вырвались из общества, которое, как заметила в своем дневнике одна из женщин, было "... нетерпимо для любого порядочного христианина".
Эти люди остро чувствовали на себе всевидящее Око Господне, и даже не имея священников, каждый вечер собирались вместе для пения псалмов. Не было субботы, чтобы один из них не открывал медные застежки на драгоценной Библии и не проводил своего рода службу. Эти службы являлись для них связующим звеном с прошлой жизнью, и треккеры тщательно к ним готовились. "Следующее утро было Шаббат (день отдохновения), - писал один из буров, - место для службы огородили крытыми вагонами, натянув над ними большой тент. Передняя завеса оттягивалась вверх, и получалось место, служившее нам церковью. Служба проводилась дважды в день".
Когда они находили особенно благодатное место с хорошими пастбищами и водой, трек прерывался на несколько дней, чтобы животные могли полностью отдохнуть. При этом дел у людей добавлялось. Скот, который обычно каждую ночь сгонялся в сделанные на скорую руку "зареба" (изгороди из колючего кустарника), теперь свободно пасся в вельде на удалении десяти и более километров. Травмированные и больные животные получали уход, их раны обрабатывались смесью топленого сала и дегтя. Женщины принимались за домашнюю работу, которой до этого вынужденно пренебрегали. Чинилась одежда, готовилось масло, заменявшее надоевший топленый овечий жир. Вместе с древесной золой и содой жир шел на изготовление мыла, жиром же смазывали riem - ремни из сыромятной кожи, используемые в качестве упряжи. Наилучшим для этих целей считался жир зебры. Благодаря охоте треккеры не испытывали недостатка и в мясе антилоп. "Вокруг стоянки в изобилии паслись стада диких животных, - восклицал один из треккеров, - бродили львы, волки и разнообразнейшие антилопы: блесбоки, бонтебоки, шпрингбоки и другие". Львы часто причиняли проблемы, и для защиты скота их приходилось отстреливать. Треккеры утверждают, что между Оранжевой и Ваалем они убили не менее двухсот львов, но главная цель охоты все же состояла в снабжении семей мясом, поскольку баранина всем изрядно опостылела. Если убитых животных приходилось тащить издалека, использовали грубые волокуши, изготовленные из ветвистых крон деревьев.
Кроме охоты мужчины занимались ремонтом вагонов, чиня сломанные дышла или заменяя спицы и обода поврежденных колес. Но рядом с хозяйственными заботами у треккеров соседствовали и приятные моменты. Молодежь играла в jukskie (изначально так называли деревянное ярмо), кеглеподобную игру, и сегодня популярную в Южной Африке, в то время как дети развлекались с самодельными игрушками наподобие бычьей челюсти и нескольких суставов, имитировавших вагон и воловью упряжку. Иногда вечером два-три мужчины, прихватив музыкальные инструменты, взбирались на вагон и развлекали спутников, исполняя знакомые всем старые народные мелодии. Часто треккеры собирались и для совместного пения псалмов или чтения Библии. Но большая часть времени все же проходила в бесконечных беседах и рассуждениях о прошлых притеснениях и будущих надеждах, рассказах о дневных происшествиях или в простом перетирании конвойных сплетен.
Корнуоллис Харрис, возвращаясь на юг, к Оранжевой, после своего, полного приключений, путешествия в страну Мзиликази, наткнулся на кемп треккеров. "Сорок голландских колонистов с родней и друзьями, - пишет Харрис, - стояли на берегах Калф-Ривер. Нагромождение вагонов с белоснежными тентами, вокруг которых паслись отары овец, стада коров и табуны лошадей придавали сцене вид сельской ярмарки". Когда читаешь такого рода описания, воображение услужливо рисует идиллическую картину мира и покоя, царившую в кемпах треккеров во время отдыха.
В конце концов, неспешно преодолев около четырехсот километров и обогнув страну басуто, треккеры добирались до стоянки Объединенных Лагерей у подножья Блесберга, где под сенью базальтовой вершины, отбеленной пятнами птичьего помета, приютился город баролонгов - Таба Нчу. В истории Великого Трека баролонги сыграли важную и в целом достойную роль. Этим племенем, в прошлом тяжело пострадавшем от рук матабеле, правил вождь по имени Морока. В 1836 году Морока позволил людям Потгитера распрячь своих быков у Таба Нчу, предоставив им пастбища и воду. Вскоре, выделив пищу и тягловых волов, он помог оказавшимся в нужде треккерам у Вегкопа. И теперь, когда в его страну вошли главные силы треккеров, он принял их с тем же радушием. Такое отношение заслуживало благодарности, тем более, что баролонги сами относительно недавно поселились в этих местах и едва успели устроиться. Лишь несколькими годами ранее этих туземцев привел сюда миссионер Арчбелл, спасая их от воинственных матабеле. Арчбелл собственными руками построил дом на окраине туземного города, а рядом соорудил церковь, в которую можно было попасть из дома, через боковую дверь. В этой церкви он и читал воскресные проповеди ничего не понимавшим африканцам. Его комфортабельное жилище, возвышавшееся среди окружающей дикости, будило в душах треккеров ностальгические воспоминания по покинутым в Колонии собственным домам и служило связующим звеном с цивилизацией для людей, не имевших иных жилищ, кроме испытанных вагонов. Буры стояли кемпами в восьми-десяти километрах от города. Большинство треккеров обосновалось за южным склоном Блесберга, у спруйта (пересыхающего ручья). Они всегда любили такие места. Южные склоны гор и холмов обеспечивали, по меньшей мере психологически, защиту от враждебного севера. Кроме того, они часто оказывались лесистыми, и на них было легче найти строительный материал и топливо. Склоны гор рассекала серия ущелий, ведущих в котловины, заросшие густой сочной травой. Скот на этих пастбищах благоденствовал, и уже после нескольких недель откорма жирные холки волов важно колыхались при ходьбе.
По мере подхода новых партий число треккеров у Блесберга росло. К середине 1837 года один из очевидцев насчитал до тысячи вагонов, стоявших в главном кемпе, и изумлялся, глядя на бесконечное море белых тентов, возле которых в спокойном вечернем воздухе вились дымки костров, придававших поселению "уютный и надежный вид". Вагоны стояли настолько плотно, что иногда треккеры строили вокруг них заборы, пытаясь обеспечить себе хоть немного личного пространства. И сегодня, при желании, у Блесберга все еще можно найти следы этих заборов - своеобразный мемориал великим событиям прошлого. Здесь треккерам жилось легче, чем в пути: "...провизия всех видов есть в изобилии - радовался один из эмигрантов, достигнув Блесберга, и затем добавлял, что люди из местного племени, - ежедневно привозят на спинах волов в кемп большое количество продуктов, таких как маис, кафрское зерно, тыквы, картофель, бобы и прочее...".
В огромном кемпе Маритц постепенно превратился в самую важную персону. Его обязанности и полномочия как Президента и Судьи были чрезвычайно обширными, в том числе включая такие, как оценка готовности будущих невест и женихов к свадьбе. Треккер Бернард Родолф упомянул в своем дневнике, что: "...три молодых пары, перед тем как праздновать свадьбу, прошли супружеский суд, проводимый Маритцем". Правда, ввиду того, что треккеров не сопровождал ни один настоящий пастор, подобная роль, требующая некоторых навыков, создавала определенные проблемы.
Но все это не слишком беспокоило Потгитера, который, облачась в нанкиновый пиджак и вельветовые брюки, с высоким цилиндром на голове, регулярно и с удовольствием посещал службы, проводимые мистером Арчбеллом. В свою очередь люди Маритца предпочитали не иметь дел с американским пастором, считая его немногим лучше английского священника. Взамен они признали духовное водительство Эразмуса Смита - свояка их лидера.
Эразмус Смит - слегка косоглазый скромный толстяк, которому только что стукнуло шестьдесят, обладал незаурядной тягой к спиртному и меланхолической бездеятельности. И то, и другое помогало ему благополучно переносить все постигавшие его несчастья, хотя и доставляло Эразмусу множество неприятностей. Тем не менее, несмотря на внешнюю бесхарактерность, Смит обладал необычайным "инстинктом выживания". Корабль, которым он в 1802 году плыл из Амстердама на Кап, потерпел крушение, и Смит оказался единственным из двухсот пятидесяти пассажиров, сумевшим уцелеть. Его спасители взяли Смита вначале в Западную Африку, а затем в Нью-Йорк, и лишь там он сумел найти судно, шедшее в Кейп-Таун. В Африке Эразмус счастливо пережил все опасности и невзгоды, выпавшие в Натале на долю вуртреккеров, и скончался в возрасте 85 лет, как намекали некоторые, от разрушительного действия алкоголя.
Зачаточная миссионерская подготовка, полученая Смитом в Голландии, позволяла ему проводить некоторые обряды, но он не был рукоположен в духовный сан. Более того, некоторые треккеры не доверяли Смиту из-за его прежних связей с Лондонским Миссионерским Обществом, которое они ассоциировали с Джоном Филипом (с их точки зрения омерзительнейшим типом). Другие отказывались посещать его службы, придерживаясь библейской заповеди, что священник не должен иметь физических недостатков. Но, несмотря на свойственные Смиту человеческие слабости, к нему испытываешь определенную долю симпатии и сочувствия. К тому же его жена, сильная волевая женщина, постоянно держала мужа "под каблуком". Он вполне заслужил благодарность потомков за бесценный дневник, сохранивший для нас множество эпизодов из истории Великого Трека, которые, в противном случае, были бы забыты и утеряны.
Хотя горемычному Смиту разрешалось проводить свадебные церемонии, многие треккеры (преимущественно люди Потгитера) решительно отвергали правомерность его служения на важнейших таинствах Крещения и Причастия. Споры среди паствы Смита, несомненно, углубляли раскол в кемпе, но несравненно больше разногласий меж бурами возникало из-за определения конечного пункта трека.
Потгитер, объявляясь в главном кемпе, настойчиво пропагандировал идею, что земля за Ваалем уготована треккерам самим Господом. Затем переходил к более мирским вещам и напоминал, что эта территория лежит вне зоны, регулируемой "Актом о Наказаниях", и таким образом, совершенно не попадает под британский контроль. С другой стороны, убеждал он, Наталь, рано или поздно будет аннексирован правительством Капа, поскольку британские торговцы уже селятся в Дурбане. Потгитер убеждал соплеменников не доверять зулусам, и доказывал, что легче и безопаснее заниматься фермерством на открытых пространствах вельда, чем среди гор и холмов Наталя, где зулусы легко могут преподнести сюрприз. Но, несмотря на усилия Потгитера, все больше буров склонялось к мнению, что преимущества Верхнего Вельда более чем компенсируются плодородными почвами, изобилием воды и прекрасными пастбищами по ту сторону Берга. Они отказывались воспринимать всерьез угрозу британской аннексии и были уверены, что горстку английских поселенцев в Дурбане можно легко подвинуть, а гавань обеспечит независимость треккеров от портов Капской Колонии. Кроме того, они серьезно опасались рисков, связанных с нездоровыми территориями, отделявшими Верхний Вельд от Делагоа-Бей.
Дж. Бошоф, освещая историю треккеров до 1838 года, обращает внимание на это изменение точки зрения большинства и пишет: "...вначале у буров было намерение продолжать движение вглубь страны, обосноваться вблизи Делагоа-Бей и вести торговлю с жителями этого поселения. Но большинство треккеров не думали, что расстояния окажутся столь огромными, а климат вблизи португальских владений настолько нездоровым. Постепенно они все более склонялись к мнению Ретифа исследовать территорию в направлении Наталя".
Среди буров разгорались страсти и бушевали споры, а лидер трека все не принимал твердого решения, и не давал четких указаний. Похоже, Маритц сам пребывал в нерешительности: с одной стороны он предпочитал Наталь, с другой был убежден в необходимости ликвидировать угрозу с севера, исходившую от матабеле. По его мнению, перед тем, как окончательно отвергнуть Верхний Вельд, эту территорию следовало изучить тщательнее.
Разногласия относительно места поселения все больше раздирали так называемые Объединенные Лагеря. Сюда же мешались споры о конституции, принятой после разорения Мосега, причем накал полемики и страстей рос с каждым днем. Маритц ругался с Потгитером, Потгитер со Смитом. Современник пишет что "...с этого момента, и в течение нескольких последующих лет подозрительность и зависть стали настолько обыденным делом, а партийные страсти накалились до такой степени, что в Объединенных Лагерях стало небезопасно высказывать личное мнение". В конце концов, стоянка треккеров возле Блесбега стала напоминать худший вариант коммунальной квартиры.
Есть что-то абсурдное и даже ребяческое в этих бесконечных спорах. Просто невероятно, как люди, решившиеся на столь рискованное предприятие, могли тратить свое время и силы на препирательства о предметах, которые следовало согласовать в самом начале. Скорее всего, оказавшись, подобно горожанам средневековых городов, запертыми в тесноте вагонного кемпа и располагая избытком свободного времени, они просто находили выход излишней энергии во взаимных обвинениях и спорах. На этой стадии эпопеи каждый треккер неизбежно должен был примкнуть к одной из сторон: то ли Потгитера, то ли Маритца. Но в апреле 1837 года в Лагеря дошли новости, что из района Винтерберга к ним прибывает человек, обладающий большим авторитетом и харизмой, чем любой из лидеров трека. Речь шла о Пите Ретифе - новом Моисее, ниспосланным Господом, чтобы вывести свой народ к Земле Обетованной. В партии Ретифа, шедшей на ста вагонах, насчитывалось 400 человек.
В воспоминаниях современников Пит Ретиф выглядит человеком высочайшей честности и твердости веры. Известно, что он родился в 1780 году, но проза ранних лет его жизни затуманена мифами, окружавшими ее конец. Возможно, о его молодости достаточно упомянуть то, что он рассказал о себе сам, а именно, как в 1820-х годах один из бизнес-партнеров привел его дела "от богатства и изобилия к большим денежным затруднениям". Однако Ретиф вновь сумел добиться относительного процветания и стал важной фигурой в Восточной Провинции. Британская администрация также признавала его влияние на бюргеров, назначив Ретифа на пост команданта, наделявший среди прочих и судебными полномочиями. Подобно многим соотечественникам, Пита Ретифа глубоко озаботили неадекватные меры, принятые Капским Правительством для обеспечения безопасности восточной границы. Но на его письмо в Кейп-Таун, с критикой существующего положения дел правительство Колонии ответило угрозой сместить Ретифа с официального поста. Естественно, Ретиф воспринял это как оскорбление, а последовавшее вскоре упразднение Провинции Королевы Аделаиды подтолкнуло его к окончательному разрыву с Капом. С этих пор стремление Ретифа найти для африканеров новую родину за пределами Капской Колонии было столь велико, что окрасило остаток его дней удивительным напряжением чувств. Он прекрасно понимал, что время не ждет, и прилагал все усилия, чтобы помочь соотечественникам осуществить заветную мечту. К январю 1837 года Ретиф принял окончательное решение эмигрировать, и 2-го февраля 1837 года опубликовал в "Grahamstown Journal" манифест, излагавший его доводы.
Он не побоялся высказаться публично, тогда как тысячи его соотечественников лишь глухо ворчали на своих фермах, сетуя на притеснения со стороны Капской администрации. Манифест Ретифа был рассудителен и спокоен по тону, четко сформулирован и исполнен чувства достоинства. В нем мы впервые встречаемся со ставшим впоследствии традиционным перечнем обид. Начав с претензий, Ретиф затем красочно изложил чувства, обуревавшие пограничное население. "Мы отчаялись спасти Колонию, - пишет он, - от несчастий, угрожающих ей волнениями и бесчестием, разжигаемых всякими бродягами, которые, подобно чуме, заражают всю страну. Мы не видим перспектив мира и счастья для наших детей в стране, настолько раздираемой внутренними волнениями". Он упомянул и о "неоправданной ненависти, разжигаемой по отношению к нам", и об убытках, понесенных бурами в связи с освобождением рабов. Наконец, после провозглашения курса на создание независимого государства треккеров, манифест заканчивается "твердым упованием на всевидящего, справедливого и милостивого Всесущего, воле которого мы подчиняемся, и в страхе перед которым мы пребываем".
С тех пор более столетия строки манифеста Ретифа, подобно звукам набата, носились над просторами Южной Африки, воспламеняя сердца африканеров гораздо сильнее, чем все усилия других лидеров Трека. Все это время манифест служил африканерам подобием Хартии Свободы, и поколения южноафриканских историков с набожным трепетом разбирали и изучали его строка за строкой. Но в 1837 году этот манифест был ценен в основном тем, что способствовал быстрому росту престижа и влияния Ретифа, пока тот, не торопясь, вел своих людей к Блесбергу.
8-го апреля, когда Ретиф подходил к Объединенным Лагерям, Герт Маритц с сотней треккеров выехал ему навстречу. Вновь прибывший соотечественник очаровал их сверх всякой меры. Ни один из бурских лидеров не обладал такой спокойной, авторитетной и благородной наружностью и врожденной изысканностью, часто дающейся с французской кровью (Пит Ретиф происходил из французских гугенотов). Перед треккерами был вождь причем, именно такой, какой им требовался. Не прошло и несколько дней, как, исполнившись к нему горячей симпатией, а, возможно, в значительной степени благодаря тому, что Ретиф еще не успел стать на сторону какой-либо из партий, буры избрали его Губернатором и Главнокомандующим maatschappij у Блесберга.
Выбрав Губернатора, африканеры формально разорвали свои отношения с Британской Короной и засвидетельствовали свою лояльность и подданство новому главе государства. Но, такова уж человеческая природа, что любое, самое мудрое решение не может удовлетворить всех. Доверие, оказанное треккерами Ретифу, нанесло громадную обиду другому их достойному соотечественнику. В свершившемся перераспределении официальных ролей Маритц сохранил за собой должность Судьи и стал председателем Политического Совета, в то время как Хендрика Потгитера, к его непередаваемой ярости, сместили с должности.
Вне зависимости от того, кто в этой ситуации прав, а кто виноват, следует признать, что большинство треккеров, наконец, обнаружило в своих рядах определенную степень единства, пусть даже принеся в жертву человека, переведшего их авангард через Оранжевую.
Пит Ретиф по возрасту был значительно старше основной массы треккеров. Но даже он, с его личным магнетизмом и удивительной способностью вселять энтузиазм, не мог удовлетворить всех. Своим первым решением новый Губернатор еще больше обозлил последователей Потгитера, приняв в диспуте о духовном лидере Трека сторону Эразмуса Смита. "Благодаря Господу, среди нас мы имеем действительно хорошего священника, - писал Ретиф, - которому доверяем, как пастырю, пасущему свое стадо". И Смит был должным образом назначен Предикантом (Священником) Объединенных Лагерей с годовым жалованием в 600 рикс-долларов.
К чести Ретифа, он пытался снискать дружбу Потгитера, поддержав план нанесения повторного удара по матабеле, но из-за угрозы нападения гриква на Блесберг расправу с матабеле пришлось отложить. Что касается конечной цели Трека, то Ретиф сам до конца не определился. В качестве компромисса он повел большинство треккеров на север в междуречье Санд и Вет-Ривер, откуда они с равной легкостью могли или пересечь Вааль, или, направившись восточнее, - Дракенсберг.
В первых числах июня 1837 года, пока разведчики, высланные вперед, искали проходы через Берг, Губернатор созвал общее собрание maatschappij, чтобы еще раз обсудить Конституцию. Собрание одобрило базовый кодекс, изложенный в Девяти Статьях, и определявший полномочия избираемых лидеров. Но новые законы вызвали неприятие у части треккеров, угрюмо ворчавших, что они пересекли Оранжевую именно для того, чтобы убраться подальше от докучливых ограничений подобного рода.
Затем треккеры перешли к менее спорному вопросу - выбору имени для государства, которое они собирались создать. После длительных дискуссий варианты "Новый Эдем" и "Восточная Африка" были отброшены в пользу "Свободная Провинция Новой Голландии в Юго-Восточной Африке".
Вскоре после этого в Объединенные Лагеря с сотней своих приверженцев прибыл заросший, бородатый Пит Уйс и, сходу отвергнув Девять Статей, сразу же превратил их в менее "объединенные". Он дал ясно понять, что ему не нравится растущий интерес Ретифа к Натальленду, поскольку, после успешного Commission Trek, считал тот своего рода фамильной собственностью. В конечном итоге Уйс ушел из главного лагеря вуртреккеров и поставил свой собственный кемп на берегах Каледон-Ривер, где, насупившись, ожидал дальнейшего развития событий.
К этому времени Ретиф сумел продемонстрировать свои дипломатические таланты, заключив формальные договора с вождями Морока, Мошвешве (иногда упоминается как Мошоешое или сокращенно, как Мошеш) и Секоньела, обезопасившие треккеров с юга. Немного позже с Дракенсберга вернулись разведчики, принесшие новости об открытии пяти проходов через горные кручи. Ретиф записал в дневнике: "знай мы раньше, что сможем найти проход через Дракенсберг, мы бы уже давно были в конце нашего путешествия. Ведь под давлением мнения большинства мы собирались совершить поход, огибая горы". Выслушав сообщения разведчиков, Губернатор решительно стал на сторону тех, кто считал Наталь достойной целью Трека. Верхний Вельд, объявил Ретиф, должен быть покинут. В середине сентября Ретиф организовал еще одну встречу, чтобы обсудить "Натальский проект", надеясь убедительными доводами преодолеть разногласия треккеров. Но, как и следовало ожидать, Потгитер лишь подтвердил свое намерение обосноваться в Верхнем Вельде, а Пит Уйс еще больше запутал предмет спора, объявив, что, хотя дела в Объединенных Лагерях его не касаются, он готов поучаствовать в новой карательной экспедиции против матабеле. Хрупкое единство maatschappij было окончательно разрушено, великая мечта распалась, и Великий Трек перестал быть Великим.
Итак, пока Ретиф со своими людьми направлялся к проходам через Дракенсберг, веря, что основная масса треккеров последует за ним, Уйс и Потгитер занялись подготовкой к финальному сведению счетов с Мзиликази.
Пришло время кардинальных решений. Они смогли собрать 330 бойцов - легких на расправу и тяжелых на руку. Хендрик Потгитер, успевший заслужить репутацию достойного командира, планировал битву, способную навсегда обеспечить ему господство в Верхнем Вельде. Он искал решающей схватки, которая не должна была окончиться непонятно чьей победой. Капайн следовало разрушить, а матабеле изгнать из страны.
В конце октября коммандо подошло к Мосега и нашло его покинутым. Продираясь сквозь дикую, заросшую лесом долину Марико, буры прокрались во внутренние области страны матабеле в районе Силкаатс-Коп (Гора Мзиликази) и вышли к Капайну. Марико-Ривер текла сквозь три последовательно расположенных poort - прохода в горных грядах.
Буры решили поочередно дать бой в районе каждого поорта и оттеснить матабеле на север. Временами слишком пересеченная местность вынуждала треккеров сражаться в пешем порядке. Но пешком или на коне, они придерживались одной и той же тактики: вначале провоцировали матабеле на атаку, которую те вели традиционным боевым порядком - "голова и рога", затем белые концентрировали огонь на остриях наступавших флангов, "рога" неизменно свертывались и отступали, а атака в целом захлебывалась. Используя эту тактику, за девять дней треккеры в очередной раз доказали, что в Верхнем Вельде ассегаи немного значат против мушкетов, а пешие дикари, пусть и невероятно храбрые, не могут противостоять в бою всадникам. Треккеры оттеснили матабеле в направлении современного Габороне и к горам Тсвапонг. 12-го ноября 1837 года импи Мзиликази были окончательно сломлены, у Дерде-Поорт буры прекратили преследование и воздали благодарение Господу. Капайн и другие краали были преданы огню, а Мзиликази увел остатки своего племени на север, переправился через Лимпопо и на территории нынешнего Зимбабве основал империю, просуществовавшую следующие пятьдесят лет.
Буры считали, что в ходе отступления вдоль долины Марико матабеле потеряли около трех тысяч человек, при этом у треккеров не погиб ни один боец. Именно о такой победе они и мечтали. Киллирс писал в своих заметках: "что было их, стало нашим". Дальнейшие действия Потгитера поясняют смысл этих слов. Не успел осесть пепел Капайна, как он издал прокламацию, аннексирующую бывшую страну Мзиликази по праву завоевания. Ему досталась гигантская территория, включавшая часть современной Ботсваны, три четверти будущего Трансвааля и половину Оранжевой Республики. Количество захваченного скота также было огромным. Победители взяли себе 7000 голов и еще больше раздали сопровождавшим экспедицию баролонгам.
Но, как и годом ранее, после Мосега, эйфория победы быстро сменилась распрями по поводу дележа добычи. Потгитер вновь потребовал себе большую часть, а Уйс его в этом поддержал. Маритц же, не участвовавший в боях из-за болезни, протестовал, ссылаясь на то, что потерянный у Вегкопа скот уже компенсирован. На этот раз его точка зрения возобладала.
В итоге недовольное, раздираемое ссорами коммандо неторопливо направилось на юг к стоянкам у Санд-Ривер. К удивлению коммандос, кемпы пустовали. Их обитатели, ободренные хорошими новостями из Наталя, погрузили пожитки в вагоны и устремились к Дракенсбергским перевалам. Кстати, они даже не подозревали, что, всего в трехстах километрах севернее, к Бергу шла партия Лауиса Трегардта.
Несколько ранее Ретиф с горсткой спутников отправился в Зулуленд искать встречи с Дингааном. Вскоре он прислал соотечественникам обнадеживающее сообщение, что вся земля в междуречье Тугелы и Умзимкулу открыта для заселения.
Уйс и Маритц сразу же поспешили в Наталь, а какое-то время спустя за ними повел свои вагоны недовольный и полный недобрых предчувствий Потгитер. Он с самого начала предсказывал соотечественникам проблемы в Натале, и, глядя на него, не возникало сомнений - этот человек идет за Берг вопреки своему убеждению и желанию. Но даже в минуты самых мрачных раздумий он не мог предугадать судьбу, уготованную его соотечественникам - беду, поставившую Трек на грань катастрофы.