Очень странно наблюдать за появлением таких образов. Можно попытаться проанализировать условия их появления (в данном случае это мертвящий холод, воцарившийся над Омском), но все равно, совершенно непонятно откуда они возникают.
В начале ощущение холода, пустоты и тишины заснеженного леса.
Потом картинка - плоская, статичная: человек в неуклюжем тулупе стоит, прикрываясь стволом, и смотрит, как в редкие просветы между стеной сосен золото солнечного дня меняет цвет на алый закат.
Картинка приобретает движение и смысл: это разведчик, который завершает обход и готов вернуться обратно, к теплу и свету.
Человек поправляет ремень автомата и неуклюже отходит по своим следам, все так же высматривая что-то в лесу. Потом успокаивается, поворачивается и идет увереннее. На его ногах снегоступы, он едва тащится в тяжелой одежде.
Несколько минут он петляет между стволами и выходит на просвет. Здесь нет сосен, светло от белоствольных березок и посредине петляет достаточно широкая тропа.
Человек прислушивается.
Останавливается. Из-под треуха идет пар прерывистого надсадного дыхания.
По тропе под негромкий стук двигателя из-за поворота появляются самоходные сани.
(Я сразу же представляю их конструкцию, как человек, много имевший с дело с такими устройствами - таковы уж законы сна или видений. Стоит только подумать о каком-то предмете, как тут же в сознании мгновенно перекачивается полная информация о нем). Если смотреть на такие сани издали, то разобраться в их устройстве затруднительно.
Сани движутся за счет широкой и короткой гусеницы, расположенной спереди. Человек сидит практически на кожухе, прикрывающем ведущую гусеницу и мотор - он работает на какой-то разновидности спирта, получаемой из древесины. Корпус саней практически состоит из широких полозьев - днища, достаточных, чтобы поставить ноги по обе стороны от кожуха над мотором с гусеницей, и разместить сиденье со спинкой над двигателем. Корпус напоминает таз с бортами, которые приподнимаются от земли сантиметров на тридцать, только спереди углубление огибает гусеницу. Над корпусом натянут полог, причем так, что он полностью прикрывает водителя, и сверху торчит одна голова в маске с очками и меховой шапке. Управление простейшее - как румпель на лодке: рычаг связан с лыжей, располагающейся сзади, вне корпуса: поворот рычага заставляет устройство изменять направление движение. Так как рука человека находится под пологом, то управление идет буквально на ощупь. Плюс две педали - подачи газа и стоп. Выхлопная труба идет наверх, сзади за спинкой сиденья. Собственно, это все. Устройство предельно просто и выполнено с таким расчетом, чтобы водитель находился внутри полога и каждая калория тепла шла на обогрев.
Снаружи только дуга усиления, соединяющая перед саней и решетчатую конструкцию с выхлопной трубой сзади: на дугу навешивается панель с компасом, расходомером и часами - все, что нужно для управления.
Обычно устройство тянет за собой легкие металлические сани такого же тазообразного вида. Сани крепятся к конструкции, которая поддерживает выхлопную трубу сверху и потому у них всегда задран нос.
Когда-то такие мотосани назывались "бурундуками": тогда еще были настоящие автомобили, а с них заметить не слишком шумящее устройство метровой высоты практически невозможно, поэтому помимо проблесковых фар на выхлопную трубу навешивали яркий черно-оранжевый вымпел - как хвост бурундука. Те легкомысленные времена прошли, автомобили и ПДД исчезли, а вот название отчего-то сохранилось.
"Бурундуки" хоть и предназначены для зимы, для скольжения по снегу, свободно тащат водителя и сани с грузом на скорости до сорока километров, но местные умельцы давно приноровились ездить на них по мху, болоту, по мокрой траве и вообще по любой поверхности - благо весит эта конструкция килограммов пятнадцать и в случае необходимости сам водитель волочет ее за собой.
Мотосани тормозят около "моего" разведчика, он ловко - спиной - заваливается в сани, выставив вверх ноги в снегоступах. В санях находится лайка, свернувшаяся клубком, она недовольно ворчит, недовольная соседством, потом настораживает уши, принюхивается, выскакивает и мчится вперед на соблазнительные запахи. Действительно, ехать недолго.
Через несколько минут неторопливой езды они прибывают в лагерь.
По обе стороны от просеки располагаются механизмы, напоминающие английские танки первой мировой, бАлки - вагончики на полозьях, санные прицепы, поленницы дров и прочая малопонятная дрянь, забивающая место стоянки человека. По-домашнему тянет дровяным дымком. Давешняя лайка уже что-то уплетает, огрызаясь на товарок, которые, то ли в шутку, то ли всерьез отнимают у нее лакомые куски.
Человек из саней вылезает из-под полога, обстоятельно разбирает свое хозяйство. "Мой" разведчик только сейчас обменивается с ним парой фраз, благодарит, отправляется на доклад к командиру.
Тут я снова отвлекаюсь от описания видения, потому что всплывает информация о странных механизмах. Тут мои сведения резко ограничены - сани я "знаю" досконально, словно сам их водил - настолько они распространены - а вот о ромбовидных тракторах я имею самые общие сведения.
У этих механизмов газогенераторные двигатели - они работают на дровах, какая-то удачная, простая, надежная и достаточно мощная разновидность двигателя. Для газогенераторов необходима древесина с минимальным содержанием влаги: двигатели двадцатого века не могли работать на свежесрубленных или недостаточно просушенных дровах, выходили из строя. Потом удалось создать не такие капризные двигатели: при этом сам двигатель удалось сблокировать с агрегатом для просушки поленьев: в процессе работы это позволяет доводить до кондиции следующую партию. Нетрудно представить, что такая технология значит для лесных районов, где данное топливо неисчерпаемо и подручно. Оборотная сторона - прожорливость двигателей, которым нужны кубы древесины для движения в течение суток, громоздкость конструкции, необходимость многочисленного обслуживающего персонала. Кому-то пришла в голову удачная мысль не воздвигать огромный корпус на привычное гусеничное шасси (что делало машину крайне неустойчивой), а пускать гусеницы по контуру корпуса. Примерно те же соображения диктовали странную сейчас форму первых английских танков. Конвергенция в технике приводит к сходным результатам.
При описании у меня возникает путаница из-за того, что существует несколько различных модификаций тракторов или, что вернее, они кустарного производства, выпускаются мелкими партиями или даже поштучно, отчего возникает разнобой в ТТД и описании их внутреннего устройства.
Тут, в лагере, присутствуют наиболее громоздкие ромбовидные трактора, настоящие таежные лайнеры из тех, которым предназначено преодолевать сотни километров безлюдного бездорожья с поездом из бАлков и грузовых саней. Или же экспедиционные армейские модели, способные уходить в рейды на месяцы. Это даже не машины в привычном для нас восприятии, а настоящие суда на гусеницах, с несколькими уровнями, открытой палубой, тесными кубриками, люками и бойницами в разных местах.
Когда-то такие механизмы называли "мамонтами".
Я не знаю их устройство, но мгновенно и очень ярко представляю внутренность ромбовидного трактора: ощутимый дым, выедающий глаза, пятна копоти и грязи, стук двигателя в режиме отопления, суету смены, таскающей чурки взад и вперед. Человек, сознание которого я воспринимаю, постоянно сталкивался с "мамонтами".
Ближе к корме находится закуток командира зимнего дозора.
Под его началом два трактора с экипажем по шесть человек в каждом, отделение автоматчиков и команда разведчиков. Горстка человек на...я даже не представляю на какой сектор, поскольку геометрическое расстояние не даёт представление о тропах, просеках, морозах и хитрости врага. В любом случае - безнадежно мало: и чтобы перекрыть все тропы наблюдателями, и чтобы отразить удар. Где-то далеко от них - фронтир: засеки, деревянные надолбы на грунтовых дорогах, блиндажи. Еще дальше - невеликие сибирские городки, утонувшие в снегу деревни. Какая-то небольшая малолюдная страна, растянувшаяся вдоль реки и беззащитная со стороны тайги. Любое вторжение с легкостью рассеет патрули, разметет оборону вдоль леса и рассечет живую ткань страны, прежде чем она наберет силы для отпора. Растянутость и рассеянность населения на скудной земле не даёт возможности создать полноценные силы самообороны.
Зимой, в наиболее вероятное время вторжений, мужчины оставляют привычные занятия и отправляются в зимние дозоры: упредить удар, встретить как можно дальше от своего дома, дать возможность отмобилизовать ополчение. Патрули углубляются за сотни верст в тайгу по тайным тропам, курсируют по ним, выгадывая направление удара. Помощи им ждать неоткуда - о гибели дозора узнает граничная стража по начавшемуся вторжению, по тому, что не была поднята тревога.
Армейским духом здесь не пахнет. Какое-то подобие обмундирования и единообразия вооружения поддерживают автоматчики: они горожане, молодые призывники. Человек, которого я увидел первым - как раз из таких: он ходил в ближний дозор. В летних лагерях их учат обращаться с оружием. Сражаться их учит зимняя тайга.
Экипажи тракторов - обычные перевозчики. Круглый год они таскают за собой грузы на санях или колесных прицепах, крестьян с мешками и поросятами - на верхней палубе: то ходят в мелкие фрахты между городками, конкурируя с гужевыми обозами, то уходят в тысячеверстные переходы в соседние страны. Потом приходит повестка, и трактора отправляются на сборные пункты, где рабочие раздолбанные вдрызг машины наскоро приводят в надлежащее состояние. Ни у кого не возникает иллюзии, что трактора протянут хоть половину срока патруля - но надежная конструкция, народные умельцы после опохмелки и верная кувалда под обращение к соответствующей матери как-то поддерживают их в работоспособном состоянии.
Разведчики - местные. Упертые чалдоны, неразговорчивее и злее своих лаек. В любой нормальной армии за отсутствие дисциплины и субординации их бы шлепнули в первые же сутки, но здесь, во-первых, они сами порвут своих командиров, а во-вторых, за их плечами - их же заимки. Бежать им только на пепелища.
Командир патруля - то ли учитель, то ли врач. Странно видеть мешковатого сутулого человека на этом месте, но все остальные выглядят ещё чуднее. Пара недель в патруле превратила его в бесконечно уставшего человека в несмываемой копоти на лице, заросшего клочьями подстриженной бородой, с привычкой кутаться в меховую безрукавку, непрерывно кашлять и искать возможность поспать при первой же возможности.
Он вяло выслушивает пару слов от автоматчика из ближнего дозора. Даже улыбается чуть ласково и отстраненно ( по возрасту тот годится ему в сыновья).
Возвращение разведчика с просеки значит много больше.
Просека - бывшая трасса ЛЭП. Провода исчезли сразу, опоры простояли с десяток лет, а вот просека использовалась под караванные пути, пока велась интенсивная торговля с той стороной. Мне не совсем понятно, что случилось потом - но с той стороны сейчас исходит угроза.
Разведчик на мотосанях ездил до "башен". Я не совсем понял, что это такое, так как они связаны с рекою, то вероятнее всего это оставшиеся секции опор речного перехода - очень высокие.
Видимо, люди говорят на каком-то диалекте русского - я понимаю смысл разговора, не слыша его. Подозреваю, что если бы услышал их речь на слух, то незнакомая интонация, произношение, обилие незнакомых слов поставили бы меня в тупик. А вот продолжение их разговора я бы не понял, даже если бы их говор был бы мне привычен. Я горожанин, я рожден машинной цивилизацией и я даже не могу представить как много понятий связано с природными явлениями. Если зависишь от нее- то приходится искать много слов, чтобы описывать много явлений.
О просеке "до башен" у меня нашлась бы всего пара описаний: глубок ли снег и сильно ли она заросла. Разведчик-средовек говорит о ее состоянии полчаса - я бы еще сообразил, что речь идет о высоте снежного покрова, состоянии снега, направлении ветров, следах животных.....об остальном я бы просто не догадался. Монотонно, обстоятельно, прокручивая в памяти километр за километром. Командир слушает внимательно, делает пометки, уточняет.
Они не знают и не могут знать планов противника: пойдет ли он по просеке, с какими силами, в какое время. Но противник в таком же положении, как и они сами: весьма ограниченном по сравнению с мощью природы. Природа, заснеженная безжалостная тайга диктует, есть ли возможность зимнего похода или нет. Воля человека и его технические возможности в этом случае значат мало. Поэтому разведчик и командир тщательно собирают кусочки смальты, чтобы составить из нее четкий рисунок мозаики - ждать нападения или нет. Иначе - даст ли снег и мороз проход противнику. Тут важна каждая деталь. И для каждой детали находится свое слово.
Разведчик замолкает. Он сомлел от тепла, но пока держится.
Командир скребет заросший подбородок, обдумывает.
Видимо, склоняется к какому-то решению.
Задерживает еще разведчика и спрашивает, знает ли он путь в верховья какой-то речушки.
Был пролом в лесу для "мамонтов". Сам разведчик лет пять назад прокладывал его. В затесях разберется.
Командир показывает кроки, указывает ориентиры.
Разведчик вникает и соглашается. Да, путь указан верно.
Разговор окончен. Разведчик отчаянно зевает и бредет по узкому проходу к кормовой двери.
За дымной внутренностью трактора уже ночь. Тлеют несколько костров. Собаки ворочаются под днищами бАлков. Кроны деревьев в кружевной измороси на фоне звездного неба. Разведчик, едва передвигая ноги, бредет к жилому балку. По пути обменивается несколькими фразами с часовым - дозор оставит просеку, опасности с этого направления нет, пойдет в верховья реки....
Решение еще не принято командиром, но уже распространяется от человека к человеку, чтобы утром принять вид конкретных действий: заготовленные чурки загрузят на трактора, выложат бруствером на верхней палубе, в жилых балках намертво закрепят все, что может разлететься при жестких рывках, рассортируют остатки груза на санях.
Дозор управляется странными законами, в которых команды значат немного.
(встреча на реке)
Еще эпизод - как вспышка. Несколько картинок.
Берег реки, белые от снега увалы, спадающие к неровному льду.
Яркое солнце слепит отражением от нетронутой белизны и зеркальных участков льда, свободных от снега. Ромбовидные трактора открыто стоят на гребне увала, впрочем, они настолько завалены грузом дров и покрыты наносами снега, что издали и сверху в них трудно признать механизм.
Разведчик идет поперек реки, на шее какой-то громоздкий прибор в деревянном ящике, измеряющий толщину льда. Где-то носятся собаки.
Нарастает свист. Разведчик и собаки убираются на свой берег.
Боевых приготовлений незаметно, но все напрягаются, инстинктивно жмутся к тракторам.
Из-за поворота реки неестественно быстро (я уже привык к неторопливому ходу "мамонтов" и "бурундуков") выносится что-то среднее между буером без парусов и судном на воздушной подушке. Судно глиссирует по льду, нос задран, по льду скользят несколько острых полозьев ближе к корме, на которой расположен большой вертикальный винт. Судно голубого цвета, оно не пытается маскироваться, слиться с землей или снегом как "мой" дозор..
Это совершенно другой дизайн, другой механизм, что кажется посланцем с другой планеты. Плавные обводы, возможность гибко менять контуры, бионическая логика построения корпуса. Все же - это люди, такой же зимний дозор. Обе стороны догадываются о маршрутах движения соседей, так что нечаянная встреча изумления не вызывает. Обстановка даже разряжается - два патруля прочно контролируют ситуацию, теперь обе стороны уверены, что противника нет ни по руслу реки, ни в окружающих лесах.
Судно проскальзывает мимо, не сделав попытки остановиться или вступить в контакт другим способом. Дозор тоже не делает подобных попыток. Обе стороны знают друг о друге, доверяют - но не испытывают желания сойтись поближе.
Отчего-то кажется, две цивилизации сосуществуют весьма близко, даже частично пересекаются территориально - раз патрули встречаются на рубежах и считают их своими. Только культура газогенераторных механизмов использует готовые ресурсы, не помышляя о прогрессе, прячется в лесах, за болотами и завалами. А голубые корабли-воздухолеты царствуют в руслах рек и частично - в воздухе, Многие суда странных конструкций способны с разгона перелетать значительные расстояния. На пристанях лесовики торгуют продовольствием, получая в обмен от речников дефицитные металл и механизмы.
(отход)
Два ромбовидных трактора в движении. Они идут по узкой просеке, почти задевая ветви елок бортами и дровами, навешанными на корпуса. Гусеницы продавливают снег, за ними разлетаются веером перемолотые ветки, брюхо почти волочится по снегу. Полозья балков и прицепов издают скрежет и визг, когда их продергивает через поваленные стволы. Движение быстрое, целенаправленное. Дозор уходит от опасности.
Передний трактор сигналит, привлекая внимание цепочки "бурундуков" - они впереди, растянулись цепочкой, разведывая направление колеи. Старший из разведчиков останавливается и дожидается, пока с ними поравняется задний трактор - там находится командир патруля.
Они обмениваются несколькими фразами почти на ходу. Командир отпускает разведчиков. Их задача - используя бОльшую скорость, оторваться от тихоходных тракторов и известить об угрозе стационарные посты. Разведчик предлагает оставить одного - двоих, командир не соглашается - от них не будет толка. Если трактора настигнут - будет бой на истребление. Оба понимают, что трактора на просеке в тайге, заваленной снегом по пояс - как пробка в горлышке бутылки. Их невозможно обойти, опередить каким-то способом, дозор можно только уничтожить, трактора - спихнуть по возможности в сторону, чтобы освободить дорогу. На десятки километров вокруг, на часы пути - это единственная дорога. Дозор примет бой, а у разведки есть шанс уцелеть. На этот раз.
Они не прощаются, не говорят лишних слов, которые могли бы свидетельствовать об эмоциях. Разговор короткий и деловой.
Трактора дают возможность старшему из разведчиков пробраться вперед, впритирку к корпуса. Разведчики подчиняются жестикуляции старшего и увеличивают скорость, мало-помалу увеличивая разрыв между ними и тракторами.
Командир долго свешивается из проема, всматривается назад, пока не металл поручня не прожигает кожу ладоней. Он скрывается внутри. Лязгает дверь, запираемая на запор.
(бой)
Следующий эпизод, может, как-то связанный с предыдущим.
Теперь ромбовидных тракторов больше, они идут караваном, уходя от преследования по обширному пустому и заснеженному пространству. Горизонт покрывает морозная пелена. Трубы тракторов густо дымят (или это на морозе конденсируются выхлопные газы), они словно выдвинуты на максимальную длину - для увеличения тяги? Видимо, пойма реки, так как часть вида обрезают невысокие крутые скаты. Точка зрения - словно от наблюдателя с такого увала. Он спокоен, уверен, но постепенно нарастает напряжение: погоня приближается, возможен бой - надо прикрывать отступающих.
Откуда-то снизу, от подошвы урмана, доносится шум. Без лишней торопливости выползает боевая модификация ромбовидных тракторов - гибрид английского МК-1 (того самого, ромбовидного) и отечественного трехбашенного Т-28. Верхняя башня с орудием крупного калибра, две поменьше расположены ниже, смотрят на нос и на корму. Впечатление солидное - словно бронепоезд на гусеницах, но безнадежно кустарное, в следах частых ремонтов подручными материалами. Танк елозит по дороге, находит удобную позицию - наискось к дороге в снегу, так чтобы можно было развернуть все три башни в направлении противника.
Долго ничего не происходит. Уходящие от погони ромбовидные трактора приближаются, вырастают в размерах.
Потом верхняя башня несколько раз чуть проворачивается со скрежетом.
Ахает выстрел. Вспышка. Клуб дыма завивается и рассеивается. Взметенная снежная пыль взлетает вверх и плавно оседает. Где-то далеко на пойме встаёт веер разрыва.
Танк называется "Сталинец".
Что было дальше - не знаю.
Очень странная война. Название родилось сразу - собственно, это смесь между . "Зимней войной в Тибете" Дюрренматта и сочного описания Зимнего Закона из романа "Сердце Пармы" Алексея Иванова.
Первое - постмодерновое описание бессмысленной и бесконечной войны где-то под Тибетом, где невесть откуда взявшиеся наемники воюют неизвестно за что, не видя противника - и поэтому уничтожая своих соратников.
Второе - реконструированные (выдуманные?) автором правила войны в древней тайге: пленные, которых не выкупают, подлежат казни. Они убивают друг друга по очереди. Последнему голову отрубает вождь победившей стороны. И следующий эпизод: войско победителей на обратном пути, страдая от голода, топит в проруби своих раненных. Их доля добычи достанется родным.
Ну, и великий мифограф наших дней Джордж Ры Ры Мартин с его жутким Севером, от хтонического ужаса которого жалкие людишки пытаются уберечься стеной изо льда. Правда, Север его выглядит как Южная Англия, красиво припорошенная снегом на Рождество, но для европейца это уже достижение....
Здесь идет такая же война - вялотекущая. Это даже не война с противником из плоти, а борьба с обстоятельствами, которые страшнее оружия в руках врага. Противники находятся так далеко и разделены такими условиями, что
столкновений практически не происходит. Нужно тратить дни и недели, пробираясь через тайгу, по тропам, по руслам рек, чтобы выйти на дозор или пост противника, забросать его гранатами, добить ножом или прикладом. А потом возвращаться обратно, на пределе сил, окровавливая след своей кровью, ощущая шаги крадущихся волков или росомахи. Стычки на фронтире, прорывы отрядов диверсантов -истребителей - вот вся война.
Причем непонятно, кто же противник. У меня сомнение, что это люди, разделенные идеологией или жаждой выживания за счет соседа. В психологии защитников чувствуется надрывность близкой последней схватки. Они знают, будет бой, последний, жестокий, они только хотят отдалить его. Вера в победу есть, но она связана с предвидением таких жертв, что теряет смысл. С людьми так не воюют. Тотальное мгновенное истребление, с частью, редкость для человекообразных.
Возможно - мутанты, сохранившие облик и навыки человека.
Всплывает странная картина - всадник на коне, но словно слившиеся друг с другом из-за того, что с головы человека свисают длинные пряди меха, и мех с головы до копыт коня укатывает всадника с лошадью. Лошадка, у которой едва обозначается морда в копне меха, уверенно бредет по сугробам. Возможно, это и есть противники, такой же дозор, оторванный от ближайших селений на несколько дневных переходов.
Но тогда зачем "моим" защитникам артиллерия и почему при переходе открытых пространств след гусениц пытаются замаскировать подобием частых грабель. И путь пролагается на открытых местах не по прямой, а с широкими закруглениями - чтобы четкий прямой след не бросался в глаза с воздуха.
Такое впечатление, словно человечество раздробилось на множество анклавов и культур, которые настолько быстро разошлись по разным путям развития, что сейчас между ними мало точек соприкосновения. Кто-то дружествен, кто-то нейтрален, от кого-то исходит ощутимая угроза, а кто-то враг - Враг с большей с буквы, с которым не может быть перемирия.
Тактика дальних зимних дозоров основана на том, чтобы держать всех как можно дальше от своей крохотной ойкумены, знать, что происходит в обширных пространствах, которые разделяют оазисы человеческих культур.