Возвысение: Весть Рысичей и комментарии
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Публикация отдельных фрагментов национального эпоса тартарийцев и комментарии к ним
|
Заметки к публикации
Данный текст впервые был выложен в интернет в 2006 году. "Весть Рысичей" (название устоявшееся, но произвольное) является переводом в электронный вид машинописного текста середины 70- х годов, а тот, в свою очередь, был копией рукописи в ученической тетради.
Первоначальная рукописная версия (не сохранилась) имела дату - 12/07/41 г., она была выполнена учителем истории Тавдинской средней школы N2 Чернояровым Петром Алексеевичем за несколько дней до мобилизации в действующую Красную Армию. Петр Алексеевич окончил командные артиллерийские курсы, возглавлял расчет ПТО, потом командовал батареей "гиблых сорокопяток", дважды был ранен. В 1944 году старший лейтенант П.А.Чернояров умер от ран госпитале в г.Орехово, похоронен в братской могиле.
Его жена, Черноярова Авдотья Николаевна, умерла в 1967 году, две дочери, Ольга (1939 года рождения) и Елена (1941 года рождения) на момент публикации в интернете были еще живы. Рукопись была сохранена в бумагах павшего, перепечатана на пишущей машинке в 1974 году дочерью Еленой, а в 2006 году внуком Петра Алексеевича, Дмитрием, размещена на форуме родовой памяти.
Тема ВозВысения является основополагающей для Тартарии, это, своего рода, точка временного отсчета и начало отсчета этических координат всей тартарийской жизни, "откуда пошла есть Тартария" и как надо жить, чтобы соответствовать заданному мерилу.
Мифологическим "золотым веком" для тартарийцев был Асгард Ирийский, поскольку память о предшествующих событиях носила совсем уж легендарный характер. Для народного мировоззрения жизненно необходимо было понимание СоКрушения своего золотого века и объяснение того, как катастрофа должна обернуться победой.
После первой (?) и малоудачной попытки штурма Мидгарда пекельными силами удаленная колония Звездных Рас надолго осталась в стороне от галактических войн. Впрочем, сам театр военных действий с расстояниями в миллионы парсек мало способствует координации усилий и высокой интенсивности боевых действий; в нашем понимании такая война должна выглядеть как цепь изолированных локальных стычек. Обострение боевых действий на периферии вполне могло закончиться взаимоуничтожением наиболее активных участников, а выжившие очутились в положений робинзонов, уцелевших после морской баталии, на удаленном острове без возможности выбраться или даже продолжить военные действия. Потомки Белой Расы не имели возможность вернуться в строй - или даже подать о себе весть, но зато получили возможность без помех колонизировать Землю.
По прошествию многих веков - или даже тысячелетий, они получили весть о продолжающейся войне и о том, что их прародителям, родичам и союзникам, нужна помощь. Трудно представить, какую именно помощь могли оказать поневоле мирные колонисты, утерявшие за многие поколения военные навыки, а также изрядно деградировавшие в оснащении после уничтожения околоземного охранного флота. Видимо, к ситуации нельзя подходить с мерками нашей механистической цивилизации, в которой технологический разрыв в столетие является необратимым: техномагия могла поставить землян в один ряд с испытанными бойцами Светлых Сил. К тому же, как подчеркивают все источники, навыки боевой подготовки к войне в БезПредельности тщательно сохранялись.
Асгарады оказались в сложном положении. Они понимали, что повторное вовлечение в конфликт нарушит их благоустроенный мир, сделает его вновь ареной боев и неизбежных сопутствующих разрушений. Впрочем, даже без этого крайнего сценария, тотальная мобилизация мужчин и отправка их в неизвестность, с очень слабой надеждой на возвращение уцелевших, отбросит асгардийцов-беловодцев на уровень презираемых ими изгоев, в каменный век.
"Весть Рысичей" рисует нам картину единодушного воодушевления; неизвестно, насколько это верно, учитывая присущий людям эгоизм, вполне оправданный в данном случае.
Выбор был сделан: Асгард пожертвовал собой, чтобы занять место в строю Светлых Сил в вечной битве со Злом. Он пал - но память возвысила его как символ самопожертвования. В противопоставлении ВозВысения и СоКрушения тартарийцы прославили гибель общества ради торжества идеи вечной борьбы со злом. Так была создана нравственная ось, определившая всю судьбу Тартарии, ее взлеты и поражения.
Для правильного понимания представленного текста необходимо разъяснить иерархию и специфику мифологий, существовавших в Великой Тартарии. Исследователи отмечают несколько уровней мифологического сознания тартарийцев, каждый из которых обслуживал определенную социальную роль индивида.
Первый из них - общегосударственный, официальный миф, стандартная мифологемма, способствующая консолидации всего многонационального и многоконфессионального общества.
Существует гипотеза "свода первых веков": Тартария обязана была создать в сжатом - но исчерпывающем - виде некую сумму мифологемм и довести ее до всего разношерстного населения евразийских провинций в качестве обоснования государственной идеологии.
Аналогом такому явлению можно считать "Энеиду", которая сводила воедино обрывки римских мифов с эталонным гомеровским эпосом, вдобавок, обосновывала имперские претензии. Теоретически такой свод обязан был появиться, а аргументы в пользу данной гипотезы отыскиваются в одинаковых фрагментах отрывков текстов и эпиграфики разных эпох и регионов.
Ближе всего к гипотетичному оригиналу признается санкритская поэма "Махавимана" об отправлении воинства асов на битву с полчищами ракшасов. Традиция называет автором поэмы поэтессу Ситу, чем объясняется лирический настрой шлок о страданиях покинутых жен. Но реалии сурового асгардийского оригинала все равно проступают через экзотику Бхараты и утонченность дворцовой поэзии конца первого тысячелетия от Р.Х. Сюжет содержит все элементы ВозВысения: мирная роскошная жизнь, древнее пророчество, неожиданная весть о походе, моральный выбор между комфортом и честью, прощание героев с родными и близкими. В "Махавимане" не напрасно ищут описания летательных аппаратов тартарийцев, причем поэтесса упоминает о них как о чем-то само собой разумеещимся, и даже уверенно делит их на разновидности.
Свод первых веков в том или ином виде имел широкое распространение, но по тартарийскому обыкновению перерабатывался в соответствии с мировоззрением надзираемого населения державы. Поэтому он неизбежно имел множество повествовательных форм, выполнялся в разной манере - от надписей на камне до песен. Дозволялись также различные толкования, отчего сейчас очень трудно представить что рассыпанные по всей Евразии фрагменты на самом деле представляют собой части единого целого.
" Второй уровень - общетартарийский.
В данном смысле - для тартаров "по Роду", то есть чистокровных, ведущих родословные от участников ВозВысения и переживших СоКрушение. "Свод первых веков" создавался для тартаров "по Зову", то есть включенных в общетартарийскую культуру, но не имеющих эмоциональной родовой связи с теми событиями. Для чистокровных тартарийцев существовали сведения другого рода, в принципе, совпадающие с официальным сводом первых веков, но преследовавших иную цель - осознание потомками асгарадов-беловодцев себя как единой общности.
Это был общенациональный эпос "свитие", служащий основой для своего рода языческих литургий - мистерий. Важнейшее отличие от свода первых веков - свитие существовало только в устной форме.
Что касается нежелания фиксировать буквами звуки вышней мовы, то рассуждения об этих обстоятельствах увлекут нас далеко в сторону от данной краткой справки.
"Свитье на свитке смертно еси,
Свитью в устах вечно цвести"
Это двустишие настолько полно выражает отношение тартарийцев к вопросу, что даже неизвестно, кому принадлежит из великих пророков или сказосложителей, вероятнее всего, что это просто пословица, рожденная народом.
Тартарийцы были не оригинальны в таком отношении к письменной фиксации сакральных текстов, достаточно вспомнить, что Веды арьев были записаны лишь в девятнадцатом веке от Р.Х, спустя минимум три тысячелетия от начала сложения - и все это время сохранялись в относительно неизменном виде. В таком обстоятельстве можно при особом желание проследить оппозицию "арийского" и "семитического" подходов к священному преданию.
Европейские и азиатские народы индоевропейского мировоззрения предпочитали свои предания сохранять в тайне, передавать из уст в уста при посвящении, в то время как религии, рожденные на Ближнем Востоке на определенном этапе развития государственности стремились создать кодифицированные кодексы вроде Ветхого и Нового Завета, Корана, от которых отсекалось все еретическое и лишнее. Тартарийцы были не оригинальны в том, что их священное предание было доступно только посвященным (только тартарийцам "по Роду") и береглось от осквернения тем, что не предавалась записи. Из-за этого свитие разделило участь преданий подавляющего большинства так называемых язычников Евразии - оно исчезло, растворилось в НеБытие вместе с вымершими носителями священого знания.
Второе важное обстоятельство, вытекающее из первого - канона свития не существовало. Была масса вариантов, местных и временных различений, которые в принципе признавались равнозначными. Профессиональные исполнители -свитийщики должны были знать все отличия вместе с массой толкований вкупе со вспомогательными повестями. Неудивительно, что свитие "ВозВысение АсГаРада", как отмечают исследователи, по своему объему, переплетению сюжетов и множеству персонажей могло поспорить с Ведами и с Махабхаратой.
Традиционно свитие должно было звучать на вышнем тартарийском, то есть языке, ставшем мертвым еще до Р.Х., но сохранившемуся благодаря необходимости звучания священных гимнов на старинном наречии. Многовариантность и текучесть свития оставляли много лазеек для добавления текстов на более поздних формах тартарийского и диалектных говоров, что создавало своеобразную стилистическую иерархию всего свода преданий: священный и базовый комплекс на вышней мове -и вспомогательная часть на других формах тартарийского.
Третье, что нужно отметить - свитие не было просто сказанием, то есть исключительно устным жанром, который предназначен только для прослушивания. По крайней мере, часть свития действительно могло иметь такой характер: стихотворные вставки, притчи, перечень родословных, микро-философские трактаты, необходимые разъяснения темных или запутанных мест. Из них могли компилироваться по желанию сказителя или слушателя собрания устных тестов, предназначенных для прослушивания на площадях поселений, в горницах родовых поместий или залах вельмож, на состязаниях сказителей. Эта сторона свития имеет аналог в Махабхарате или Рамаяне, правда, не в окончательно застывшей форме, как эпосы представляется сейчас, а на стадии развития, вечного исправления и приложения к потребностям своего времени.
Но ядро предания, безусловно, было сценарием священодействия, требовало от всех присутствующих не просто эмоционального отклика, как при прослуживании устного сказания, но прямого участия в обряде. Эта часть свития состояла из священных магических формул, которые возвращали всех участвующих во время Оно, в исходную точку истории Тартарии, в момент ВозВысения и начала СоКрушения. Тартарийцы позднейших эпох восстанавливали связь времен и возвращали течение событий в правильное русло, заданное предками. Поскольку нам неизвестны языческие обряды или гностические мистерии, то приходится ссылаться на пример христианской литургии, которая есть синтёз священного глагола и священного действа. И тут же отметить, что степень вовлечения участвующих в обряд была значительнее, что отмечали православные миссионеры, заставшие праздники последних тартарийцев.
Если часть свития, предаваемая в качестве устного рассказа, была в принципе доступна всем желающим, понимающим вышний тартарийский, то свитие -священнодейство предназначалось только для тартарийцев "по Роду".
Эта языческая литургия служила важнейшим средством воспитания единства потомком асгарадов.
Само название "свитие" прямо говорит об этом: свивать - то есть соединять воедино нечто разрозненное, укреплять,а также - придавать жизнь (корень "вит").
Третий уровень - родовые сказания, "будины". Они имели ограниченное хождение, в пределах одного рода - в том виде, что именно под названием род понималось в разные времена. В асгардийскую эпоху Рысичи были полноценным народом, насчитывающем сотни тысяч или даже несколько миллионов человек; в затухащей Тартарии Рысичи раздробились на множество мелких родов, которые объединяли несколько хуторов-выселков, а уж потом род сужался до размеров большой семьи.
Будина была, в первую очередь, частью инициации нового члена рода.
Новый родович обязан был не только поднатореть в делах хозяйственных и военных, но и иметь представление о своей родословной, о том, что составляет предмет гордости близких ему.
Поэтому будины, в отличие от свитие, широкого хождения не имели. В большинстве своем они были тайными, предназначавшимися только для членов рода. Будина причислялась к достоянию рода наряду с землей и ловами, по этой причине не могла быть отчуждена или передана кому-то просто так. Первейшим знаком благоволения к гостью было предложение познакомиться с будиной - эти он фактически причислялся к своим. Будины могли даже использоваться как вира в возмещение ущерба; рода в знак укрепления связей могли обмениваться будинами, так сказать, передавать в официальном порядке право на использование чужого имущества.
Будины часто становились основой для одной из частей свития - в этом случае скрупулезно отмечалось, какому роду асгарадов она принадлежала прежде, чем стать общественным достоянием.
Немного упрощенно рассматривать будины как исторический минимум, обязательный для подрастающего поколения.
Текст будин - исключительно устный -играл роль своего рода пароля в посвящение в родовой эгрегор, приобщению к родовой карме. Это была заключительная часть инициации. Полное овладение будинами делало подростка полноправным членом Рода, он брал на себя ответственность за судьбу рода, приобретал родовую силу или вынужден был избывать родовые проклятья.
Будина - то есть пробуждающая, передающая весть в будущее.
Поэтому род делал все возможное и невозможное, чтобы сохранить свои предания и обеспечить их правильную передачу последующим поколениям. Немалое внимание уделялось секретности - из самой роли будин, из их влияния на жизнь рода, ясно, что ими можно воспользоваться в корыстных или зловещих целях (именно поэтому тартарийское законодательство расценивало незаконные манипуляции с чужими будинами на уровне посягательства на убийство группы лиц).
Будины наверняка звучали на диалектах тартарийского, а не на вышней мове; оставляя в неприкосновенности сакральную часть - все же видоизменялись в соответствии с новыми требованиями
Четвертый уровень, последний для большинства тартарийцев - "вещее", своего рода предсмертное исповедание в верности идеалам Великой Тартарии, свитию и будинам - то есть, соответственно, державе, национальному эпосу-мистерии и родовой карме.
По преданиям, асгарады перед уходом в Навь из Яви пели последнюю песню о своей жизни, в которой воспевали свои подвиги, а также признавались в прегрешениях. Многие вещее становились потом будинами.
Из этого обычая в Тартарии родился ритуал последней публичной исповеди Пресвитера, своего рода политического и духовного завещания, после которого ему до последнего вздоха полагалось не размыкать уста. Предания тартарийской церкви строго утверждали, что грех, упущенный на такой исповеди, будет обязательно вспомянут на мытарствах - а перечисленный на смертном одре непременно отпущен. Можно представить, в какой психологической атмосфере приходилось властвовать ПредСвятым, если все тайное в их деятельности непременно становилось известно хотя бы узкому кругу современников.
Тартарийцы - христиане примерно так же воспринимали ритуалы вроде соборования и последнего причастия, потому что в их представлении перед уходом за порог смерти они держали ответ не только перед Богом, но и перед своим родом -как публичную исповедь о своих подвигах и публичное же покаяние в грехах. Разница с тартарийцами-родноверами состояла в том, что для последних важнейшим критерием было сохранение в чистоте заветов предков.
Подлинные вещее до нас не дошли, и все же с большой долей вероятности можно утверждать, что они состояли из поэтических шаблонных форм вышнего тартарийского, из которых комбинировали песню, приличествующую обстоятельствам. В том случае, если смерть была скоропостижной или происходила далеко от дома, вместо покойного своего рода панегирик исполняли профессиональные сказители - медиумы, которым сюжет вещего нашептывала тельная душа покойного.
Пятый уровень тартарийской мифологии связан с эзотерическими течениями, которые соприкасались с техномагией, управления душами и пробуждениям в Нави.
Ничего конкретного по этому поводу сказать невозможно, так что приходится упускать дальнейшее развитие тема из нашего обзора.
Теоретически можно представить себе эволюцию тартарийской мифологии: от вещих, которые становились будинами, а там сплавлялись в единый национальный эпос - свитие, позже чего в рамках государственной идеологии редактировались в свод первых веков.
Так как же нам воспринимать "Весть Рысичей"?
Несомненно, первоначально это были будины, то есть родовые сказания тартарийского рода, возводящего себя к беловодцам - рысичам.
Первоначально - потому что прослеживается влияние нескольких последовательных правок, состоящих из модернизации текста: приближения к современным орфографии, лексике, композиции. Наверное, такие действия являлись обычными для будин: не неизвестно, как воспринималось радикальные изменения XIX и XX веков,
Разумеется, это только крохотная часть родовых будин, точнее - кошевых, от "кош", то есть круга ближайших родичей, объединенных проживанием в одной родовой общине; род Рысичей надо понимать как народ, нацию.
На момент ВозВысения Рысичи делились на множество кошей, и мы имеем дело с воспоминанием о событиях с точки зрения коша некого прародителя Рацлава, имевшего родовую усадьбу в неком Блесковом урочище, вероятнее всего - на Оми, притоке Иртыша-Ирия, где-то в окрестностях Асгарда. Будины, посвященные ВозВысению, сохранили имена и обстоятельства отправления в поход нескольких воинов из коша Рацдава. Если проводить аналогии с более поздними родовыми поместьями тартарийцев, то средняя численность проживающих числилась в 33 человка. Можно понять, каким ударом для жизни коша был уход 7 мужчин, из которых двое были отцами семейств, поскольку от них осталось потомство, четверо - юношами, да еще один бобыль - оборотень.
Беловодье после ВозВысения Асгарда не смогло оправиться от катастрофы.
О предках Петра Алексеевича известно немного, так как молодой комсомолец порвал с родителями в 1928 году девятнадцати лет от роду и в дальнейшем отношений практически не поддерживал, да и своей жене о прошлой жизни рассказывал мало. Из обрывков воспоминаний, Петр происходил из зажиточной семьи старообрядцев Павлодара (точнее - они жили в станицах Сибирского Казачьего Войска).
Два-три поколения предков служили чиновниками, занимали общественные должности, были причастны к торговле и промышленности. Часть родных из старшего поколения эмигрировало в годы Гражданской войны, оставшиеся восстановили свое положение во время НЭПа. Петр Алексеевич активно делал карьеру в партийных органах, был членом райкома, что тоже объясняет нежелание компрометировать себя связью со старорежимными родными. Чернояров - фамилия по матери, так что проследить настоящую родословную по столь скудным данным не предоставляется возможным.
Товарищ Чернояров явно был тартарийцем, прямым потомком асгардийских Рысичей. Нас не должно смущать, что его старшие родичи числились старообрядцами и оказались вполне обустроившимися в реалиях Российской империи.
Для тартарийцев было обыкновением причислять себя к старообрядцам, особенно когда репрессии против этой категории населения со стороны властей сошли до вполне терпимого уровня. В отношении тартарийцев дело обстояло немного иначе. Российские власти метались в широком диапазоне в попытках интегрировать тех, кто считал себя древними владыками Евразии: от налаживания сотрудничества до попыток стереть с лица земли. Простое объявление себя старообрядцем заметно упрощало взаимоотношения человека и государства. Самих тартарийцев догматические и политические споры никониан и древлеверующих мало интересовали, они не видели в них смысла, так что совестью поступаться им не приходилось.
Реформы Александра II вызывали прилив к общественной жизни массы разночинцев - и бывшие тартарийцы воспользовались этой возможностью для более активного участия в жизнь империи.
На основании этих общих тенденций можно реконструировать жизнь предков Петра Алексеевича: тартарийского рода из Иривесья, который в восемнадцатом веке переселился ближе к Алтаю, к последним очагам Тартарии, потом обосновался в казачьей и купеческой среде Прииртышской линии, где действительно мало обращали внимание на происхождение; позже, с середины девятнадцатого века, с общим оживлением жизни в азиатской России активно участвующем в торговли, промышленности и общественной жизни.
Несмотря на внешнее слияние с русскими, потомки тартарийцев обрегали свою идентичность, раз в их среде сохранялись предания многотысячелетней давности. На уровне прадедов - дедов Петра Алексеевича эти предания были радикально переработаны и сведены в новую форму, более понятную молодым поколениям. И передаче этих преданий уделялось немало внимания, раз девятнадцатилетний Петр в годы таких потрясений как Гражданская война и не менее бурные 20-е даже против своей воли (подчеркиваю, он разделял совсем иные убеждения) получил их в достаточном объеме.
И все же, в чем причина, что человек, вполне коммунистических убеждений, порвавший со своим прошлым, посвятил буквально последние часы своей мирной жизни записи родового предания, от которого сам же ранее отказался?
В Петре Алексеевиче трудно заподозрить человека, полностью находящегося во власти шапкозакидательной пропаганды начала Великой Отечественной, о том, что война будет малой кровью и на территории противника.
Как тартариец, он вполне ощущал обостренным чутьем, какие силы лоб в лоб сошлись на границе двух миров, а как учитель истории и партфункционер, вдобавок, обладал необходимой статистической информацией, которая с другой точки зрения подтверждала предчувствия тартарийской части его сознания. Он шел на верную смерть. И он знал, что сына, продолжателя рода, которому он должен передать хотя бы одну из будин -он уже не воспитает. Все что мог он сделать - записать родовое предание в надежде, что рожденный от его дочерей внук продолжит род как истинный тартариец, до которого, может, дойдет его запись. А потом встать в строй, чтобы заслонить телом своих родных и свое родовое предание - как его далекие предки.
Как положено асгарадам и тартарийцам - без раздумий вступать в Рать Светлых Сил.
Понимал ли коммунист с десятилетним стажем, что он совершает ПриБожение к своим предкам и пра-богам Белой Расы?
"Весть Рысичей" не нашла прямого отклика.
До сих пор не выявлено публикаций с другими вариантами текста. Это может означать самое страшное - что асгарадский род Рысичей полностью пресекся. Или то, что вопреки всем обстоятельствам, многотысячелетняя преемственность не прервана, а упорно продолжается путем устного и тайного приобщения к родовым знаниям - а обнародование даже в форсмажорных обстоятельствах по прежнему считается неприемлимым. Или мы имеем дело с очередным витком истории Великой Тартарии - после очередного СоКрушения тартарийцы "по Зову" и "по Роду" упорно собирают воедино драгоценные крупицы своего прошлого и составляют из них свое новое предание, используя новые формы, но бережно сохраняя прежнее содержание.
(необходимое уточнение. Как верно заметили при обсуждении на форуме родовой памяти, наименование "рысичи" как одного из четырех основных родов-наций Асгарда, скорее всего, не имеет отношения к обыкновенной лесной рыси. "Рысь" выводится от глагола "рыскать", слогокорня "Ры", означающих резкое движение, прыжок, бросок, реже -бег. Для руских рысь естественна, она их спутница на протяжении всей истории существования руского мира - точнее, антагонист благоустроенного руского мира из-за повадки держаться наособь, таиться и нападать исподтишка. Но асгарады сначала жили совсем в иной среде, в холодной лесотундре ледникового периода. Для нее были характерны совсем другие большие кошки, напоминающие современных пум, а также разновидности саблезубых тигров, или, как вариант, холодостойкие подвиды гепардов, забредавшие к берегам приледниковых морей за стадами сайгаков. Кто из них был "рысью", могучим хищником, повергавшим жертву прыжком из засады - уже не узнать. Так что совершенно справедливо переводы на многие языки звучат как "Баллада о львах").
ВозВысение Асгарда
Горсть первая
Под зарницами дальними, перед часом рассветным,
От порога от отчего, от двора да от дедова,
Выйдешь ты к Оми - матушке, к берегам да увалистым,
Там, где челн дожидается, там где сети разложены,
Где вода перед грозами молоком парным теплится,
Где туманы свиваются, гладь воды покрываючи,
Комариный лишь звон да плескание волн,
Разбиваемых скулами твоего челнока.
И во тьме вдоль по серой, по воде да по черной,
Сеть раскинешь привольно, приноровишь острогу,
От Оми нашей матушки ты гостинцем возьмешь,
Белорыбицу стерлядь, золотых карасей.
От восхода от дальнего разгорится заря,
Через пепел рассвета разотлеет огонь,
Побегут-полетят золотые лучи,
Стрелы Солнца-Светила, разгоняющих мрак.
А за лесом - за полем, за ночным окоемом,
Разгорятся во тьме золотые огни.
Город Асгард великий так приветствует брата,
Золоченные башни так встречают рассвет.
У подножия града все клубится туман,
А навершия башен полыхают как солнце.
Если б смог бы тогда опустить светлый взор,
Если б смог бы тогда не увидеть Асгард,
Если б мог ты тогда позабыть про него,
Так бы плавал по Оми, меж ее берегов.
По тропе по нагорной, по путям по знакомым,
Возвращаешься к дому, к родимому кошу,
Все знакомо, все мило, все следит за тобою,
С самых первых шагов, с самых ранних стремлений,
Удаляется стадо в золотистой пыли,
И, встречая, собаки ждут рыбьи хвосты.
Этот дом для тебя, ведь тебе подпирать,
Тебе заново ладить то, что ставили деды,
То, что строил отец, что уже обветшало,
То, что дальше сынам передашь ты по праву.
Двери ласковым скрипом приветят тебя,
Огонек поклонится за заслонкой печи,
Все родовичи встанут, примут в свой круг,
За богатым столом, уставненном снедью.
Только ты не услышишь ни песен, ни смеха,
А из братины щедрой не плеснется сурья.
Горьким будет наш мед, и нерадостной - пища.
Образ предков затянет паутина-печаль.
А над нами, над кошем, над родом,
Город предков, богов, город-солнце Асгард.
Его башни высоки, его воля всевластна,
Мы зерно от него, его щедрой ладони,
И настал твой черед становиться под серп.
Если б мог я задвинуть ставней окно,
Если б мог затворить я накрепко дверь,
Если успел бы накинуть затвор на врата,
Ты остался бы дома, в колыбели из стен.
Обережным наузом обвяжет сестра,
От невесты, что ныне ни жива ни мертва,
Принесут одеянье, принесут все в слезах,
Горсть родимой земли с угольком очага
Поднесет тебе мать, лишь вздохнет и всплакнет.
Я же вынесу меч, дедов меч-дальнобой,
Что метает удар далеко пред собой,
Сотни предков моих касались его,
Принесен на Мидгард он из звездных глубин,
А теперь твой черед согревать рукоять,
В бой идти вместе с ним, сокрушаючи рать.
Я отдам свой доспех, нерушимей скалы,
Опаленный лучами далеких светил,
В нем предки на Мидгард вели корабли.
А теперь в БезПредельность предстоит возвращать,
Что на Землю упало упало когда-то зерном,
Проросло Белой Расой, вознесло наш Асгард.
Если б смог ты тогда отстранить меч и бронь,
Развязать обереги, позабыть про Асгард,
Опустить очи долу, не смотреть в лик светил,
Выбрать жизнь, а не смерть...
...Я бы проклял тебя, я отсек бы тебя,
От нашего коша, от дерева рода,
От Рысичей славы, от чести и веры.
Но ты принял судьбу, ты взял в руки меч,
Только слово не смог ты молвить в ответ,
Чтобы стоном не выдать прощания боль.
Горсть вторая.
Между Рысичами лежал всего один день, один час - как рана, высасывающая кровь, как язва, крадущая силу.
Однажды белая звезда затмило слепое зимнее солнце, расцвела над небосводом и мигом пожухла, превратившись в дымное облако. А облако уронило оземь грохот и летучий корабль - не такой, как у рысичей, куда больше, хотя и меньше старинных Шествователей, которые возвышались в Асгарде. О таких пели сказатели: о битвах в слепящем сиянии звезд и на испепеленных планетах, в Великой Безпредельности и в рукодельных городах, плывущих в потоках лазурного огня.
Те, кто прошли посвящение в воины, услышали в стоне рассеченного неба призыв рога - корабль был боевой, его башни грозили смертью и пробоины украшали его, как шрамы на лике героя.
Те, кто ведали истинную речь звездной родины, поняли, что уже не склеить воедино осколки прежней мирной жизни, расколотой вестью с неба.
Еще до того, как из корабля вышел человек и спросил подошедших:
- Я вижу людей, белых кожей, как свет молодой звезды, чья кровь красна, как остывающее железо. Я ищу вас, рассеянных среди остров звездных рек.
Звездопутец снял доспех и нагим предстал перед ними, отворил себе кровь и протянул рысичам капли, стекающие с острия клинка. Воин из русичей сделал тоже самое. Они были родичами, хотя бы между ними пролегали тысячелетия пути такого корабля; одна и та же кровь текла в их жилах.
Ведуны сказали ему заветные слова, что передавались до них десятки поколений с тех пор, как последние такие корабли опускались на твердь. Он ответил им, назвав подлинное имя Бога и круг богов - Его отражений, имена героев звездолготных походов.
Они стали братьями, обретшими друг в друга в Великой Пустоте.
Звездный скиталец привык мерить свой путь годами странствий между чертогами, делить свою жизнь мгновеньями скоротечных схваток. Его белый лик обуглился от голубых лучей, его тело было рассечено вражьим ударом.
И когда он обрел братьев в неведомой долготе, когда вернулся под кров незнакомого града, то опустился пришелец на землю и долго ласкал траву, как волосы желанной женщины.
Он дивился на земную твердь, на могучие реки, на вереницы оленей, на стаи птиц.
Звездопутец обронил свое слово:
- Давным- давно, в незапамятные века, я сам родился меж ласковых вод, я сам ступал по тверди, там пели рыбы, а мудрые деревья переговаривались во тьме светящимися листьями. Сейчас на той тверди только пепел над иссохшими морями и меж корней обугленных стволов; сейчас там пекельное царство, а не земля людей. С тех пор я не ступал на твердь, я переходил с корабля на корабль, я врывался в проломы летающих крепостей гадолюдов я спасался от них в утлых железных яйцах. Перуном послан я на поиск рассеянных, на сбор уцелевших.
Он выслушал ответ:
- Враг некогда подобрался к нашему миру, он обложил Мидгард со стороны звезд, взял приступом оплот на Леле, вцепился когтями высадившихся отрядов в саму земную твердь. Наши Стражи Стожар отбивались от напора, истекали кровью, теряли оплот за оплотом. Они разомкнули межзвездную цепь с Коло и Стожарами, чтобы пекельная сила не пролезла туда по провешенному пути, они сорвали Лелю с небесной привязи и ударили ею о твердь, обрушили на пробравшихся врагов, они сожгли все створы, указующие правь на нашу родину. Последние наши Шествователи, годные под звездолготные плавания, они спустили в Асгард, укрыли на тверди. Наши предки заставили гадолюдов захлебнуться в крови - но звездная пуповина нашей связи со Стожарами была обрезана навеки. С тех пор до нас не доносятся вести о войнах меж звезд, о поползновениях гадолюдов и о мужестве нашей расы в великой войне.
Звездопутец сказал асгарадам:
- Мужайтесь и ратуйтесь, радуйтесь и плачьте - вы снова в Рати Светлых Светил. Ваш мирный сон пресечен зовом боевого рога, вы призваны на брань миров.
Он принял их недоумение: - Мы ждем мига, когда звездные ветра расправят наши стяги, а огненные копья вонзят молнии во врага. Но наш Мидгард словно дерево, вырванное половодьем, и унесенное за край океана, отторженное от своего родного леса. Как нам прирасти к своей расе? Между нами Великая Пустота, безкрайняя и безпредельная, чему даже нет сходного в нашем мире.
Звездопутец сказал асгарадам:
- Я вижу перед собой старинные Шествователи по солнечным шляхам, корабли звездных течений. Они доставят вас до Стожарового перекрестка миров, в Перунов оплот, что стоит доныне непоколебимо от натиска гадолюдов как скала, которую напрасно терзают волны и отбегают обезсиленные. Мы восстановим старые створные знаки Мидгарда и придадим верное направление Шествователям.
Три раза покрывал снег башни Асгарда, три раза солнце плавило снежный покров, три года звездопутцы творили заклинания в пустынных Шествователях, оживляли их звучанием слов, напевом указаний, начертанием знаков. Подчиняясь пришельцам, башни оживали, наполнялись светом и гулом, разум их впитывал учение светлостранников.
Три поволодья прокатились по Ирию - и три раза Асгард переполнялся воинами, стекавшимися со всего Беловодья, вливавшимися на поле перед Шествователями, становящимися под стягами звездных чертогов. Древние брони и древние знания вкладывались в новины звездопутцев, как мягкое железо облегает с двух сторон булатный сердечник - и проковывается в одно целое, в разящий меч.
На третий год Рать Светлых Сил восстала в едином духе и в едином теле из несметных тысяч воинов.
Не дожидаясь разворота Стожарова Шляха, совмещения створов Мидгарда и створов Чертога Стожар, Проникатель звездопутцев помчался налегке с благой вестью о рати, восставшей из небытия, о силе, готовящейся ударить в помощь. Но на полной луне вблизи от чертога Кола полыхнул один огонек, за ним другой, и третий. Погас первый из них, потом второй, лишь третий трепетал, истекал светом как вырванное сердце кровью - всю ночь, пока не потух на рассвете.
И никто никогда не узнал о бое, что принял пришелец из звездных чертогов на своем Проникателе, и том, сколько врагов он столкнул в преисподнюю, перед тем самому вознестись в небеса Ирия.
И о том, успел ли звездопутец отправить весть о Мидгарде, и к кому опустилась та весть на плечо, прошептала заветные слова о рысичах, отправившихся за своей судьбой.
Горсть третья.
Гроздарь пришел к молчащим Шествователям, к высоким башням Асгарда.
- Скажите мне, вложите мне в разум правое слово, чтобы оно родило правое дело -пускаться ли в путь туда, откуда нет возврата? Обрекать ли на дорогу меж смертью и забвением мой народ?
Он отставил посох старейшины, снял боевой пояс, сложил наземь очелье. Остался человеком, нагим и босым, открытым для неведомого, распахнутым для слов из неназываемого.
Земля прошелестела ему стеблями трав:
- В моем лоне вы выросли, на моей груди взлелеяны; вы мои дети, плоть от моей плоти. Была б моя воля, всю жизнь бы тетешкала да миловала вас, но разум ваш перерезал пуповину связи с плотью тверди; люди ушли по своей воле из моей утробы, пошли по своему шляху. Возьмите мою силу моим благословением в долготном пути, где не будете ощущать земную твердь под ногами, где предстоит шататься на зыбких ярусах Шествователей. Путь ваш предопределен семенем разума, скатившемся с небес. Не в моей воле пресекать предназначенное.
Повечерняя звезда просияла ему говорящим лучом:
- В ваших душах под спудом светят лучи светил от удаленных чертогов. С первым мигом бытия, с первых вздохом под небесами, в человека белой расы входит луч, который бежит годами и круголетами от далекого светила, да столько времени, что самого Мидгарда не было, когда началось истечение луча. Этот луч, что вкладывается в душу новорожденного, есть ему благословение от истинной звездной родины, есть пуповина, что связывает его с истинным предназначением. Счастье тому, кто пойдет за своим лучом, по светящейся тропинке к невидимому светилу. И горе тому, в ком луч останется тлеть, почернеет душа того, кто не найдет предначертнанной судьбы.
От кладбища прилетели птицы-навьи и прошебетали:
- От звезд души асгарадов, от небес семя разума, в свою обитель возращаются душа и разум по смерти человека, по избыванию срока его жизни. А плоть, порожденная землей, в землю уходит, а после поднимается соками жизни ко вновь живущим. На том стоит сила нашего славного племени, на неразрывной связи умерших и живущих, на коловращении силы от предков к потомкам. Славные воины Асгарда будут брошены в Великую Пустоту, рассееются там как прах, никогда не вернутся на землю, не наполнят ее своей жизненной силой. Прервется связь ушедших и пришедших, сила напрасно истечет в пустоту и уже не вернется в землю, не напоит новые поколения Асгарда. Иссякнет мощь великой державы, рассыплется она без опоры, выброшенной в безпредельность. Некому будет придти на наши упокоения, приласкать души, тоскующие по потомкам.
От речных увалов ровно и сильно повеял попутный ветер:
- Когда исполняются сроки, когда распахиваются врата небес, я лечу вскачь над долами и горами, я несу вести и исполняю повеления. Я приношу снеговые заряды и укрываю землю белой пеленой, я приношу от теплых лесов дыхание весны. Моя жизнь - среди моего веющего народа, всех братьев-ветров и сестер- гроз, в служении небесам. И когда я полечу в царство великого льда, в мир, где от стужи стихают ветра и воздух сгущается в липкий туман, где я затихну навек в недвижном холоде, я не буду гадать, что меня ждет впереди: я знаю, чем живу сейчас - полетом. Я рожден для полета, я обрету себя в полете - и не все ли равно, что ждет меня в конце пути? В конце всегда угасание дуновения, то, что вы, люди, считаете смертью. Но, как ветра воскресают вновь и вновь, так и души люди обретают себя в новых обличьях. Будь я человеком, я бы полетел к звездам на своих слабых крыльях, не дожидаясь, пока нелепые Шествователи придут в движение.
Кобыла с жеребенком ржала в тоске на дальнем выгоне:
- Для кого я меняла волюшку на служение людям, для кого я рощу дитятко? Некому будет расчесывать его долгую гриву, некому будет нестись навстречь тугому ветру. Давно пришли люди на нашу твердь, к безчисленным стадам тварей и бесконечным лесам, несметным стаям птиц, затмевавшим небо, и косякам рыб, что выплескивали реки из русел. И Земля отдала щедрой рукой все свои богатства, и люди преисполнились от богатого дара. Мы были вместе, душою и плотью, мы сплелись воедино - так зачем вы рвете навеки срощенное, чтобы кровью истекали обе половины? Вы бросите нас на тверди, дичать и угасать среди опустевшей земли. Вы бросаете землю ради недосягаемого неба, как отталкивают верную, но постылую жену ради полюбовницы. Что же вам нужно, что за хмель бродит в вас, что мешает покою на земле?
Разомкнул уста образ Перуна на боевой башне Шествователя:
- Слово и дело Сварога, сковавшего звездопутные корабли, живет в строении Шествователя; воля и ярость Перуна, стиснувшего жар звезды на острие молниебоя, клокочет на боевом ярусе. Нас давно уже нет во плоти, но мы вечны в вас. Мы - ваши предки, мы - ваши боги, а вы- наши дети, еще не доросшие до полной своей славы. Единственное, что разделяет нас - то, что мы смогли взглянуть в лицо вселенскому ужасу и ответить ударом на удар. Вам это только еще предстоит. Воспряньте, люди -и вы станете богами, вровень с нами. Таков истинный путь Светлой Рати - искать не жизни, но подвига, не угасания, но битвы и победы. Ваш выбор, ПриБожение или ОтПадение, полная чаша бытия, из которой будут пить за здравие ваши потомки -или треснутый сосуд, в котором для других поколений не найдется и капли жизни.
И сказал Гроздарь, согбенный от тяжких дум:
- Я сеял смерть в бою, я принимал смерть своих детей. Мне не страшно глядеть в зрачки зверя, вздыбившегося над моим горлом, я легко приму холод смерти как упокоение от жизни. Я рад, что я стар, что век мой иссыпается прахом из разомкнутых ладоней, что мне недолго нести бремя проклятого решения. Я вырву себе сердце, я располовиню себе душу - но отправлю своих сыновей в Звездный Поход. Я обреку народ на угасание, на прозябание среди руин - но воины моего рода пойдут по Шляху Стожар. Дети богов вырастают для того, чтобы самим стать богами.
Горсть четвертая.
Рёв сотряс изгородь. Медведь - исполин мотал башкой у ворот, вздыбливался на охранную силу топора, вбитого в перемычку- как раз от таких оборотней. Псы хрипели в истошном лае, кони рвались из денников.
- Не балуй! - строго прикрикнул старшой с крыльца.
Косолапый осел, по-человечьи склонил голову на бок, пропуская звуки речи в мохнатые уши, а потом закрутился. Перевалился на бок - и выпростался из лохматой шкуры, перекатился на другой - стала морда лицом, кувыркнулся назад - и обрел человечью стать. Разогнулся в полный рост, что остался великаньим, побрел к воротам, осторожно ступая полной стопой, а не косолапя по звериному.
- Здравия тебе, братанич, добро тебе в дом!
- И тебе, родич, полной мерой путь отсыплется то, что ты сеешь ближним!
Оборотень задвинулся в дверь дома, так что прогнулась матица пола, а прочим стало невместно в горнице.
Неуклюже преклонился образам предков, поклонился большухе, ощерился улыбкой чадам, выцепил взором воина, сметил дальнобой у него в руках.
- Ладом, племяш, пойдем вместе. Ты сквози тех, кто за десять шагов, а тех, кто ближе - я к себе пригребу да подавлю. Бывало, мы с твоим батькой так ходили по битвам: он косит, я подгребаю, он срезает, я приминаю. Утомишься этак - а уже по колено в крови. Не бойся за ворчуна-оборотня, я везде сгожусь, хоть в буреломе дальних урманов, хоть в проломе неведомых твердей. Мой доспех сбережен в родовой оружейной? Авось влезу
... Он обернулся к окну, у которого по летнему были отодвинуты ставни.
- Давно я тебя не видел, Асгард, забыл уж, какой ты в яви. Думал, так и сдохну как вольный зверь, на волчьей тризне или под росомаший визг, ан нет, город позвал меня - и я снова асгарад. Как облезлая шерсть осыпается хмельная звериная волюшкч, когда сам втискиваешь забубённую башку в строй своих родовичей. Да, тесно среди людей, но умирать надо в своей стае.
Асгард нависал над ними. Он был далек по пути, но заполнял собой все думы. Он возвышался над самым окоемом, но безраздельно царил в горнице. Мысли метались в тенетах, раскинутых Городом - Солнцем.
И могучий оборотень, обходивший засады и ловушки, ломавший врагов - смирился перед зовом своего логова, покорно отдал свою волю своим братьям.
Горсть пятая.