Аннотация: Рассуждение об афонских святынях и афонском обществе
Вообще, афонские святыни - при первом же осмыслении этого явления - заставляют понять очень многое.
Каждый день, на повечерии, где-то в шесть-семь часов вечера в полутёмных храмах начинается то, что в мiре эквивалента не имеет. Алтарные монахи, проходящие в уходе за святынями своё послушание, устанавливают перед царскими вратами раскладные столики и начинают выносить серебряные ковчежцы. Паломники после трапезы собираются в кафоликонах и смиренно ждут, пока их не пригласят поближе. Монах выносит ковчеги по одному, перед каждым совершает поклоны-метания. Обычно взорам паломников представляются 6-8 ковчегов, хотя каждый монастырь обладает невероятным собранием мощей и святынь. Наконец следует приглашающий жест, паломники подходят и выстраиваются полукругом. Монах-алтарник кратко знакомит собравшихся с мощами - на языке "титульной" нации каждого монастыря; впрочем, и на греческом достаточно различить имена, если имеешь представление о собрании святынь в этом месте.
Я не знаю, как описать ценность того, что каждый вечер столетиям извлекается из запасников соборных храмов - кафоликонов. Это святыни, которые просто не имеют эквивалента - ни в денежном, ни в духовном отношении. Это предметы, касавшиеся Спасителя и богоматери, апостолов, святых, общехристианские святыни. Части Креста, пояс Богородица, череп Иоанна Богослова. Я могу предположить, что часть того, что я тогда удостоился к лицезрению - благочестивая подделка (допуская, что иногда не очень J)). Даже если это так - представляются артефакты, история которых прослеживается с первых христианских веков Византии, то есть на протяжении полутора тысячелетий. Каждый предмет был пронесён чудом из незапамятных времён, его касались многие тысячи рук, многие из которых оставили память в истории, переносился из страны в страну, из одной истории - в другую. Каждая святыня может быть удостоена своего жития, своего списка чудес.
Когда я пытался отыскать в собственной истории что-то, хоть чем то напоминающие эти святыни, то не нашёл ничего хоть мало-мальски подходящего. Шапка Мономаха - символ российской державности - насчитывает лет пятьсот (только русские могут оценить связанный с ней тонкий юмор - в первоначальном состоянии шапка была татарским головным убором). Можно припомнить случайно уцелевшие святыни Киевской Руси - но они являются археологическими артефактами, а не национальными символами. Не лучше обстоят дела в Европе, если, конечно, не воспринимать всерьёз притязания греков и итальянцев на причастность к истории своих стран, которая связана с совсем иными народами. Историческая память наших народов не уходит вглубь на несколько столетий.
Тут же касаешься настоящей истории, которая протекала задолго до тебя, и будет продолжаться вечно.
Если пытаться перейти на более понятный язык и перевести значение святынь в денежный эквивалент, то каждая из них будет стоить миллионы - десятки миллионов долларов. Если бы святыни были бы вырваны из Афона, то они бы хранились в банковских сейфах, музеях-крепостях, их бы касались немногие реставраторы, а простые смертные видели бы их за метровым бронированным стеклом - и то, в лучшем случае. Они бы стали атрибутами избранности тех, кто бы ими владел.
"Владел" - ключевое слово. Церковь копит богатства и святыни, но церковная собственность всегда представляется как достояние Бога на земле. Она служит Его прославлению. Следовательно, она не может быть упрятана - она всегда открыта, доступна лицезрению и поклонению. Также не может быть тайной, скрытой иерократия - власть священников всегда публична. В современном глобалистском мире управляют совсем иные законы и представления. В нём в принципе не может быть собственности общей - в идеале всё, чем можно завладеть, должно принадлежать одному человеку. И этот человек по характеру своей власти не склонен к публичным ритуалам, постоянному подтверждению связи хотя бы с народом - не то что с сакральной сферой. Такой тип характера
Наш мiр не нуждается в живой, чувственной связи нашей веры и сакрального. Идеология строится совсем на других принципах:
Я кратко описал тот шок, когда приходит осознание, что на расстоянии вытянутой руки перед тобой в серебряной шкатулке-ковчежце лежит свидетельство о Боге, которому под две тысячи лет и которое стоит миллиарды - если перевести духовную стоимость в баксовую.
Потом начинается благословение - монах освящает на мощах крестики и чётки, позволяет прикладываться к серебру ковчега. Какого-то единого ритуала я не приметил - каждый поступает так, как считает нужным: кто ограничивается лобзанием кости, кто совершает троекратные поклоны. Греки в очереди - шумны даже на церемонии и чуть подталкивали гостей вперед. Они, по простоте душевной, считают святыни национальной собственностью, гордятся ими и искренне рады видеть паломников: сопричастность русских ИХ святыням умиляет греков (а благодаря исторической памяти внушает некое чувство уверенности J)). К концу благословения в кафоликоне собираются монахи - начинается очередная служба, последняя за день, состоящая из акафиста Богородице. Паломники расходятся уже под странные греческие напевы-молитвы почти в полной темноте, которая озаряется огоньками нескольких лампад.
Все двадцать монастырей, десяток крупных скитов, в которых сосредоточена подавляющая часть мировых христианских святынь, ежедневно совершают этот обряд для паломников. Продолжается это столетиями. Перед мирянами, знатными и не очень, монахами и священнослужителями из дальних земель, выкладываются несметные сокровища, которые даже не имеют эквивалента в нашей обыденной жизни. Пусть это идолопоклонство, но прикосновение к живой истории Церкви, следам сакрального в материальном мiре, снова и снова скрепляет двухтысячелетний завет. Если вера - документ, то Бог удостоверяет его подлинность печатями - чудесами. Святыни и есть подтверждение случившегося, а также обещание будущего спасения. Не более и не менее.
Надо помнить, что большинство монастырей безнадёжно бедны, что на склонах Афона мало что растёт и едва достаточно для скудного пропитания самих монахов, что в среднем на монастырь приходится по десятку монахов и послушников, что каждая пара рук на счету, что всех усилий едва хватает на поддержание жизни в ветшающих величественных руинах, на обработку скромных угодий, что в обычном дне монаха едва найдётся три-четыре часа на сон - и ни одной минуты на праздный отдых... И, казалось бы - чего ради привлекать к себе посетителей, тратить время и силы на их обслуживание, питание, благословение от святынь, тем паче - вводя в немалое искушение видом баснословных богатств без всякой охраны. Мiрской образ мышления подсказывает рациональное решение - под благовидным предлогом ограничить или запретить вовсе доступ посетителей, скрыть святыни в алтарях, представлять их только VIP-персонам. Афонский образ мыслей воспринимает такие веяния (они есть!) как кощунство, как потрясение основ, как начало конца света.
В таком порядке проглядывает феодальная основа афонского христианства, совершенно непривычное нам представление о власти, о её взаимоотношении с народом, о сословиях, обязанных совместно служить чему-то высшему.
Паломников и монахов, пришельцев и насельников, всех, кто находится на Афоне, связывает воедино не пошлый, обмирщённый "общественный договор", а служение высшей силе, которая находится вне социума и диктует свои законы. В воле человеков - принимать такой порядок вещей, или нет. На Афоне ему безоговорочно подчиняются все, искренне и добровольно. Не буду идеализировать средневековье, в котором подобное общество основывалось не на вере и добровольном принятии понятия служения сословий Богу и монарху, как Его наместнику - а на грубом насилии тех, кто только прикрывался этими идеальными представлениями. Но спустя поколения и эпохи европейское христианское средневековье породило на Афоне зачарованный идеальный мир, в котором преодолены противоречия, достигнута симфония (согласие) веры и обыденности.
Незыблемее скального основания монастырей на Афоне утвержден долг монашества принимать и окормлять паломников. Это долг не перед людьми, а перед Богом и его наместницей на Афоне - Богородицей. Монахи являются "феодалами" в том смысле, что они обязаны своего рода ленной клятвой Господу - они имеют право на пребывание в монастырях, пока служат Богу своими молитвами и предоставляют паломникам возможность причащаться святыням. Нет служения - нет благословения свыше. На Святой Горе грань между Небом и Землей тонка как нигде: воля свыше проявляется скоро и сильно - пожаром, мором, голодом, стихией или прочими бедствиями. Афон - не то место, где с Богом запанибрата. Клятва небесному сюзерену свята и вечна. Неисправление её - грех, за которым следует мгновенное возмездие. Желающие пошутить с Богом на Афоне не задерживаются, тут гнев Господень скор и прав.
Как средневековый человек, навечно прикреплённый к своему сословному положению, монах не имеет личного выбора - исполнять или не исполнять свой долг. Но это положение, которое мирянам представляется рабским, на самом деле придаёт личности невероятную степень подлинной свободы: в скудости тело, в узах разум, но душа обретает свободу в сопричастности Богу.
Итак, монахи обязаны раскрывать перед паломниками свои святыни ("свои" - по временному владению). Это их долг-обет, долг не требует оправдания или разъяснения. Но паломники - другое сословие афонского государства-призрака - кроме своих прав имеют обязанности. Они не так тяжелы как монашеские, суть их: подаяние и причащение афонской святости. Их тоже положено блюсти свято.
В сущности, запретов на Святой Горе не так много, большую часть их можно не исполнять. При этом афонское сообщество из пары тысяч монахов с послушниками и такого же количества мирян-паломников кажется воплощением анархистской утопии: государство без аппарата насилия, порядок в котором поддерживается только общественным мнением. Ещё более поразительно, что монахи - пришельцы из многих стран, имеют разный опыт послушания и подчинения обществу, а миряне в среднем проводят на Афоне несколько дней, то есть по всем социологическим законам не имеют времени проникнуться местными нормами поведения и вести так, как положено хотя бы по традициями, не говоря уже о писанных весьма сложных законах. Эллада как государство представлена полицейским при каждом монастыре, таможенной и лесной службой. Их присутствие практически незаметно. Меж тем Афон не знает скандалов, насилия, воровства. Неощутимое воздействие узлов структуры - монастырей - по-своему организует пространство, направляет тОки энергий в нужном направлении, подчиняет себе разум людей.
На паром в греческом городке Уранополи вступает обычный турист. Его провожает греческий национальный флаг. На берег Афона с аппарели того же парома под сень императорского византийского штандарта сходит человек с другим мировоззрением, который будет вести себя в священном месте совершенно иначе, чем в мiру.
Паломник - раб Христа и гость Богородицы. Как раб Христов он обязан принять участие в монастырских ритуалах, по возможности поддержать временных сюзеренов материально. Как гость Богородицы, "ксенос", он обладает определёнными правами - на бесплатные ночлег в монастырской гостинице, на возможность участия в службах и на трапезу. Права и обязанности не разделены как в привычном для нас обществе - по сути, они одно и то же. Это ещё одно свидетельство архаичности афонского общества. Жизнь паломника в течении нескольких дней имеет одно устремление - приобщиться афонской святости во всех формах.
В структуре Афона паломник занимает низшее положение - напомню, добровольно принятое - перед монахами. В отличие от "цивилизованного" общества приниженный статус не вызывает протеста, так как связан не с лишением гражданских прав, а с осознанием собственной греховности. Афонская иерархия выстраивается по степени близости к Богу, других критериев не существует. Естественно, монах, избравший путь собственного спасения, является существом высшего порядка. Мирянин, только вступивший на этот путь в качество паломника, занимает положение ниже. Но и он - избранный, так как есть ещё миряне вне Афона, вне святогорского общества: они воспринимаются как своего рода парии - отверженные.
Монах - пастырь, "патер", то есть отец по-гречески, отче - по-славянски. Мирянин - сын. Их взаимоотношения регулируются ритуалами, обрядовыми фигурами речи, подчёркивающими разницу. Если монах для паломника - отец, то мирянин мирянину - брат. На Афоне это звучит естественно, как само собой разумеющееся. Паломники на Афоне самоорганизуются в интернациональное религиозное братство, открытое для всех, кто всё-таки вступает на побережье Горы. Братство живёт по неписаным законам, которые варьируются от монастыря к монастырю, зависят от национальности. Но, в целом, свод правил един для всех. Мне не приходилось встречаться с сознательными отступлениями от них, поэтому даже не представляю, какие следуют репрессии в случае нарушения.
Каждый паломник обязательно регистрируется в книге посетителей перед вселением в монастырскую гостиницу. Стоит знать, что юридически попасть на Афон можно только по приглашению какого-то монастыря. Законодательство Святой Горы не приемлет статуса паломника, не связанного такими отношениями с обителями - традиция даже запрещает ночлег под открытым небом, вне святых стен. Паломник "закреплён" за монастырём, формально монастырь отвечает за него в течения его пребывания на Афоне (сейчас это действительно формальность). На Афоне невозможен свободный путешественник, любующийся его красотами и время от времени заходящий поглазеть на достопримечательности. Мирянин на Афоне - именно паломник, свободный в выборе пути по обителям, но не в своей форме послушания. Он перемещается между монастырями и скитами, между духовными властителями, которым предстоит присягнуть на сутки.
Пребывание мирянина на Афоне организуется именно как паломничество и не имеет ничего общего с туризмом. Турист - потребитель услуг, включённый в сферу рыночных отношения: он покупает определённый набор услуг, товаров и требует от продавцов выполнения своей части контракта. Положение паломника можно понять только из сопоставления его статуса с феодальными сословными взаимоотношениями, в которых деньги играли второстепенную роль. В той системе существовал обмен не денег, но услуг, человеческого труда и ритуальных позиций. Паломник (формально) не имеет возможности купить комнату в гостинице и обед в трапезной - они предоставляются бесплатно, но только как часть ритуала монастырского гостеприимства. В свою очередь паломник обязан принять участие в службах, то принять посильное участие в настоящей жизни монастыря, которая есть мистерия, а не только хозяйственное попечительство. На самом деле деньги играют свою роль и щедрый жертвователь имеет право на многое...Но большинства паломников это не касается.
На первый взгляд обмен услуг кажется неэквивалентным и в денежном выражении это действительно так. Паломники вносят пожертвования, делают покупки в иконной лавке, и, всё же, возмещают лишь маленькую толику затрат на своё пребывание, если исходить из того, что монастырь - предприятие, нацеленное на оказание туристических услуг и стремящееся хотя бы к самоокупаемости. Как туристский комплекс "Афон" попросту нерентабелен. Но если он существует и у подавляющего большинства такой порядок не вызывает возражения - значит, в основу афонского хозяйствования положены совсем иные принципы, которые не совпадают с нашей системой ценностей. Понять этот феномен можно, только обращаясь к комплексу религиозно-феодальных представлений о жизни как служении цели, которая лежит вне человеческих (в том числе и финансовых) отношений. Цель это - построение Царства Божия на земле. Отношения паломников и мирян, монастырей на Святой Горе и окружающего мира выстраиваются вокруг этой доминанты. Соображения рентабельности, целесообразности, юридической обоснованности для афонского общества второстепенны. Это общество служит Богу, для которого человеческие фетиши - звук пустой. Для Афона "целесообразно" показать паломнику, то есть человеку, проделавшему уже часть пути к Богу, образец правильной жизни, которая превращается в мистерию. Если паломник покидает монастырь с осознанием этого факта - все труды и затраты считаются оправданными.
Два сословия Афона - монахов и мирян - связывают совместные трапезы, службы в храмах и причащения. В остальном у них разные пути, которые не могут пересекаться. Афонская соборность чрезвычайно дорожит немногими часами единения: в них две разъединённые половины общества обретают необходимую целостность перед лицом Бога. На мирян падает отсвет святости монашества, монахи из утруждённых земными заботами людей превращаются в пастырей. Человечество предстает перед Богом единым, каким и было задумано во время оно.
Поклонение святыням каждого монастыря для паломника представляется кульминацией его пребывания в данном месте. Паломник достигает монастыря обычно после полудня, перед службой девятого часа - часа в четыре по греческому времени. После двух-трёхчасовой службы следует вечерняя трапеза. Потом, как я писал вначале - малое повечерие (7-8 часов вечера по греческому), перед которым происходит благословение святынями. Молитвенный круг нового дня начинается с мiрской ночи (служба-полунощница два-три часа) и заканчивается утренней трапезой. После чего паломнику предстоит покинуть монастырь - больше задерживаться запрещают афонские уставы. Хронологически время перед повечерием, время поклонения местным святыням - середина "дня" паломника. Он уже временно "причислен" к монастырскому "феоду", принимает свои обязанности временного послушания и присягает на верность божественным покровителям обители. Ответом на поклонение человека следует благословение свыше: ему дают возможность причаститься после службы и пасть ниц перед свидетельством Божьего могущества, вобрать в себя Его силу и благодать.
Как в старые добрые времена, присяга на верность и ответный дар-благословение соединены воедино. Одно следует за другим, одно не может быть без другого.