Аннотация: Можно ли стать индуистом, если принять только религиозную составляющую его?
Что же все-таки такое индуизм?
Это понятие слишком амфорное, чтобы ему можно было дать определение. Точнее, определение дать-то можно, можно найти кучу наукообразных слов и попытаться втиснуть образ чуждого нам мира в лингвистическую клетку. То, что выпирает за прутья - кастрировать нахрен. Наверное, в русском и европейском языках нет ничего подобного, нет представления, которое было бы изначально заложено подсознанием и потому разум человека вынужден делать огромные усилия, чтобы одновременно избавляться от навязанных ему собственной культурой комплексов идей - и одновременно постигать нечто непонятное и притягательное.
Почему-то европейской культуре хочется представить индуизм оригинальной эклектичной формой религии. Если бы еще понять, что такое религия...
Почему индуист верит одновременно во все - и не считает это нелогичным? Может, в этой парадоксальной наивности как раз больше настоящей веры, чем в миллионах сухих богословских трактатах, сочиненных европейцами. Все равно, Бог недостижим и для меня, и для тебя, и для рационального англосакса, и для примитивного индуса. Бог вне логики, парадоксов и нашего желания понять Его. Иначе, Он был бы порождением человеческого разума, а не то, что Он есть на самом деле - личность, Абсолют, многое другое и все в одном.
Может, сокровенная - и лежащая на поверхности мудрость Индии заключается в том, что не стоит познавать Бога, а нужно жить ради Него. Это как жемчужина, скрытая под толщей вод в ребристой раковине в упругих мускулах - и все равно настолько притягательная, что в поисках ее моря пересекают корабли и пловцы.
Я понимаю дхарму как вопрос тех, кто некогда создал Россию. Настоящую Россию.
Они, темные смерды и блистательные князья, могучие патриархи и безмолвные отшельники спросили некогда самих себя: "Как жить, чтоб святу быть?". С этого вопроса, с представления о своей стране, раздавленной, раздробленной, бессильной как о Святой Руси, о стране Бога, о пронзительном свете чистоты над сумрачными лесами, началась истории России. Стоило это произнести - и все стало возможно, все оказалось простым и достижимым. Оказалось, что можно гнать татар, поднимать пустоши, строить города, в лаптях протопать пару континентов и на равных говорить со всем миром.
Дхарма, ключевое слово индуизма, имеющая сотни переводов и толкований, так до конца и не понятое, отражается в том давнем (Боже, до чего актуальном и сейчас!) вопросе.
Как жить, чтобы твоя жизнь была не актом биологического существования, питания и размножения, а чем-то большем?
Большем настолько, чтобы вместить в себя все: наглые требования похотливого и ненасытного тела - и напряженный покой нирваны, почитание семейных божков - и принятие наднациональной и надчеловеческой веры, спасительности страдания и отравы гордыни.
Смеяться от голода и лениться от богатства.
Смиряться перед Западом и смотреть на него свысока.
Втискивать себя в рутину опостылевших обрядов и быть всегда в ладу с совестью
Интересная психологическая особенность - поисками смысла жизни по индийской традиции в Росси занимаются люди, которые могут воспринять только религиозную составляющую индуизма. Такова социальная среда, из которой они вышли, и черты их характера.
В доступной мне литературе никогда не встречалось утверждение, что индуизм допускает существование человека-одиночки. В целом индуизм нацелен на выживание всего общества, а не человека, иногда даже за счет интересов отдельного человека. Индуизм до сих пор сохраняет жестокие правила игры первобытных общин - интересы группы превыше интересов одиночки, выживает только коллектив, то кто вне жилища, семейного круга около очага - тот обречен. Индуизм в моем представлении есть такая община, ведийское примитивное племя, за несколько тысячелетий распространившееся на субконтинент, разросшееся до численности второй нации в мире и вступившее в ядерную эпоху. Но принципы сохранились.
То, что Индия до сих пор остается Индией, подтверждает правильность этой линии поведении абсолютного большинства населения. Из общего правила есть исключения, но только как исключения. Из всеобщей обязанности продолжать род, питать души предков, продолжать занятия своей касты освобождаются только те, кто посвящает свою жизнь религии, Богу. Они нужны общине как люди, которые своими духовными поисками не дают индуизму обмирщиться, создают своей деятельностью противовес утилитарной направленности законов самосохранения, напоминают, во имя чего высшего все-таки следует блюсти обряды и законы общины.
Если попытаться обрисовать облик человека, интересующегося "Индией" (знакомых лично мне очно и заочно, всплывающие иногда факты биографии в текстах и форумах), то это практически всегда выходец из интеллигентной семьи, очень редко имеющий семью, практически никогда - детей. Он никогда не ощущает поддержки от родных, от семьи. Иногда он прибивается к крохотной группе единомышленников. Таких групп множество, но за редким исключением они непостоянны и враждуют друг с другом.
Он один.
Это саньясин индуистской традиции, асоциальный элемент, бредущий по бесконечным дорогам Индии в надежде угадать, какая из дорог приведет его к освобождению от бесконечного путешествия. Только в России ему никто не протянет подаяния и не попросит благословения. У него нет никакой социальной роли кроме маски юродивого и чудика.
Это одиночка второго уровня.
Человек, во втором или третьем поколении целенаправленной государственной политикой оторванный от народной традиции. Советская власть весьма преуспела в формировании нового демографического явления - общности советских людей. Это не народ, это больше сотни миллионов одиночек, оторванных голодом, индустриализацией, репрессиями, поисками лучшей жизни от родных корней, неоднократно перемешанных на пространстве в одну шестую часть суши. Такова была социальная опора советской власти - люди, которые верили в коммунизм, потому что не знали, что можно верить во что-то другое, и жили при развитом социализме, потому что не могли представить другой жизни. Дезориентированные, лишенные корней одиночки - идеальный материал для строительства любой империи, хоть СССР, хоть США.
Я сам могу только представить по неясным ощущениям, какова была жизнь в общине, в тесном окружении друзей, соседей и родных, жизнь, подчиняющаяся неписаным твердо установленным правилам, сообщество людей, связанных совместным выживанием, жестко отторгающее всех, кто не подчиняется общепринятым нормам поведения. То есть та жизнь, которой живут индуисты. Я застал в детстве такую общину в Орджоникидзе, где я родился и провел часть детских лет. Потом я встретился с нечто подобным в деревне, где жила моя жена. Контраст предельно четок. Я, человек со стороны, не имею никакого желания снова сливаться с общиной. И я знаю, как страдают люди, оторванные от таких общин.
И это человек, который сознательно порывает даже с традициями той интеллигентной городской среды, из которой он вышел. Не секрет, что при всей любви к Индии хуже всего его окружение реагирует именно на уход "в Индию". Я не знаю, что тому причиной - то ли излишнее миссионерское рвение Общества сознания Кришны, то ли еще что-то. Но хуже Кришны может быть только Герболайф.
Такой человек может обрести только одну опору - религию. Бог - единственное, что позволит ему элементарно выжить. И то, что он может воспринять. И он познает Бога индуизма. Не знаю, насколько доступны пусть даже начитанному, склонному к восприятию нового и искренне верующему человеку религиозные откровения индуизма. Наибольшее количество людей нашло себя в Кришне вайшнавов. Это показатель, насколько русские в поисках индийского не хотят оторваться от привычного мировоззрения. Кришна - одна из немногих в индуизме форм Бога - личности, по этому признаку близкая к личностным формам Бога в христианстве, мусульманстве и иудаизме. Русские столкнулись с буддизмом более трехсот лет назад, но даже такая упрощенная буддизма как ламаизм очень далека от них. Философский буддизм понимали и принимали сердцем буквально единицы.
Так что мы ищем (и находим) в той стране, о которой Афанасий Никитин сказал: "и от всех наших бед уйдем в Индию!"? Веру, которая является отражением нашей веры, от которой мы открещиваемся?
Может, более правы были те племена аборигенов и завоевателей, которые всем гуртом переходили в индуизм и находили в нем свою нишу, свое место. Индуизм принимал их, находил для них место в своей структуре, как отторгает сейчас индианизированных европейцев. Они не нужны ни своей собственной Родине, ни стране, в которой они чают обрести ее вновь. Никому, кроме самих себя.