Аннотация: Возможно, это можно назвать симбиозом. Возможно - паразитированием. Предпочитаю нейтральное - сосуществовали.
В Российской империи и в СССР двадцатого века сосуществовали два различных государственных устройства: сначала - патриархальное крестьянское/мужицкое царство и бюрократическая империя западного образца, позже - система социалистических предприятий и партократическая надстройка. Возможно, это можно назвать симбиозом. Возможно - паразитированием. Предпочитаю нейтральное - сосуществовали.
В крестьянском царстве нет ничего оригинального - так жила средневековая Европа и многие другие общества. Уникальность России оказалась в том, что держава, позиционирующая себя как европейская, сохранила этот порядок до Нового времени и в какой-то мере возродила его в эпоху НТР. Не по извечной дикости русских, а потому что такой способ управления соответствовал способу хозяйствования. Бытие, так сказать, определяет....
Базисом крестьянского царства является натуральное хозяйство, которое ведет земледельческая община. Такая община изолирована от соседей, самодостаточна, пассивна в политическом смысле и инертна в хозяйственном. Условия России, ее малонаселенность на огромных пространствах, делали такой образ единственно возможным, причем не только для "русского", то есть славянского населения, но и для всех народов Северной Евразии. Избыток населения при примитивном ведении хозяйства всегда значителен, но лишние люди не искали себя в городской жизни, торговле, которые пребывали в зачаточном состоянии, а просто уходили подальше в лес, очищали место под новые поля и жилища, с тем, чтобы на новом месте воспроизвести знакомый им образ жизни. Единственный способ экспансии такого общества - мирное хозяйственное расширение общин в достаточно близком им ландшафте. Разумеется, на практике "лишние" люди не всегда мирно хозяйствовали, а становились казаками и с окраин своей ойкумены вторгались на соседние территории. В расширении России можно четко уловить два потока: один был направлен на запад, в Европу и проводился исключительно государством, и другой, который всегда начинался инициативой вольного казачества - на юг и на восток - и только потом подкреплялся государственными ресурсами. Вольное казачество расчищало путь своим сородичам - общинникам, которые вклинивались в земли других народов.
Принудить общину к объединению с себе подобными могли два фактора: сила и идея. Сила нужна для того, чтобы обеспечить внутренний мир между общинами и защиту от внешних посягательств. Общины легко мирились с потерей политической самостоятельности, так как приобретали возможность мирно трудиться, не отвлекать скудные ресурсы на решение оборонительных задач, а их взаимоотношение с властью ограничивалось выплатой дани (в форме полюдья), участием в общегосударственных повинностях вроде ямской службы или строительства, а также поставкой, в случае острой необходимости, ратников на ведение общегосударственных военных компаний. Сразу отмечу, что во многих странах общины вообще исключались из военных действий, и только в России черная рать из крестьян была боеспособной и регулярно участвовала в войнах. Община продолжала иметь полное внутреннее самоуправление, внешняя власть не могла вмешиваться в хозяйственную внутреннюю деятельность и образ жизни.
Второй фактор объединения - идея, общая идеология, которая оправдывает привычный образ жизни, позволяет отделять своих от чужих, и мобилизовывать ресурсы на решение задач, которые выходят за рамки ячейки общества - общины. Для России это было православие, единая вера. Крестьянское = христианское.
На пересечении силы и идеологии возникала идея царя-помазанника Божьего. Православие в византийской традиции подразумевала сакральную фигуру царя, посредника между миром людей и Небом. В этом персонаже объединились многие мотивы, которые отчетливо осознавались современниками: ветхозаветных Мелхиседека и Соломона, римских императоров, византийских базилевсов, военных вождей и жрецов славянских племен. В патриархальном обществе царь представлялся олицетворением народа, верхним звеном в иерархии отцов-детей, защитником своих людей и веры. Он был олицетворением власти. Взаимоотношения между царем и народом не нуждаются в двух вещах: в юридическом оформлении и в работе промежуточных инстанций власти. Царь представлялся отцом народа, его подданные - детьми, поэтому юридическое взаимоотношение семейных отношений казалось ненужным. Сходное представление о взаимоотношениях императора и подданных было даже в бюрократизированном Китае. Отношения высшей власти с общинами строились на неписанных традициях: царь поступает "правильно" и обеспечивает себе лояльность общин, или же поступает "неправильно" - в таком случае бунт дело вполне законное. Для русского царя было обязательно одобрение его избрания на Соборе русского народа и согласование его действий со стороны аналогичных Соборов, собираемых в ответственные моменты.
Московия и Русское царство до середины семнадцатого века (до первых Романовых) умудрялись обходиться минимальной бюрократией, которая, на нынешний взгляд, была исключительно плохо организована. Тут скорее надо говорить о том, что в крестьянском царстве не было особой необходимости в мощном чиновничестве с четко определенными функциями и распределением обязанностей. И дело не в том, что, скажем, Россия эпохи Ивана Грозного не имела необходимости в управлении - наоборот, весь шестнадцатый век стране приходилось решать невероятные по масштабу и сложности задачи расширения и обороны. Общины имели возможность для самоорганизации, они брали на себя многие государственные функции вроде собирания налогов и низового самоуправления, а задачи, которые перед ними ставила центральная власть, были просты и не вызывали сомнения в целесообразности. Поэтому государство могло обходиться минимумом чиновников, которые только доводили распоряжения сверху и занимались общим руководством. Практика шестнадцатого века была такова, что, к примеру, строительство нового города в Сибири обходилось в отписании грамоты на разрешение основания города, распоряжением о сборе добровольцев или привлечении ресурсов в порядке госповинности, а все руководство отрядами в сотни и тысячи человек осуществляли два-три человека: воевода и писари.
Есть русская традиция, над которой принято насмехаться до сих пор: неискоренимая вера в доброго царя и злых бояр-изменщиков. Что ж, это вполне справедливо, потому что примерно так крестьянское царство представляло себе функционирование власти: внизу общины, над ними царь, а между ними едва терпимая снизу прослойка дворян и писарей. В этой прослойке, в зарождающейся российской бюрократии, народ видел зло во взаимоотношениях низов и верхов. Царь по определению, мог быть только праведен и справедлив, поскольку власть его от Бога, а все беды в стране проистекали от искажения его распоряжений.
Крестьянское царство можно охарактеризовать следующим образом: оно непобедимо в обороне, в защите от агрессии, но не испытывает никакого стремления к политической экспансии. Единственный способ экспансии такого общества - мирное хозяйственное расширение общин в достаточно близком им ландшафте.
Как и по какой причине в крестьянском царстве проросла империя, основанная на другом способе управления - вопрос весьма сложный и для меня во многом непонятный. Я могу отметить то обстоятельство, что это не было однозначно отрицательным явлением: империя, возможно, спасла Россию, которая со своим архаичным способом управления уже не могла отвечать на вызовы эпохи. Затруднительно определить также, что же шло впереди в строительстве нового типа государства: желание Романовых соответствовать западноевропейским стандартам или постепенное усложнение жизни крестьянского царства, которое требовало новых решений.
Бюрократические империи на протяжении всей истории человечества надстраивались над крестьянскими общинами и организовывали их объединение, всякий раз непрочное. Общины в такой надстройке не нуждались, и когда коловращение истории сбрасывало правящую династию, то общины без ущерба от себя возвращались в естественное для себя автономное состояние.
В Европе в Новое время сложилась иная ситуация: классические крестьянские общины, как замкнутые самодостаточные единицы, как основной вид организации общества - перестали существовать. Вместо них сложились иные общности, с которыми приходилось взаимодействовать государству: сословия, цехи ремесленников, мануфактуры с рабочими, классы помещиков-землевладельцев и буржуазии, независимые сельские хозяева и батраки. Переход из Средневековья к такому усложненному обществу сопровождался социальными взрывами, которые ставили на грань выживания целые страны. Чтобы сохранить социальный мир, Европа перешла к договорным отношениям между субъектами социальных отношений, которые смогли утвердиться силой. Паритет между действующими силами был оформлен законом, который признавался надстоящим, главенствующим над интересами отдельных групп населения. В этом уже заключалось отличие от патриархального общества, которое жило обычаями. Второе отличие от крестьянского царства - развитие бюрократии, которая следила за исполнением закона всеми группами населения и от лица государства руководила обществом.
Переход к колониальной торговле (что уже есть насилие) и захват настоящих колоний не случайно хронологически связан со становлением европейских империй.
Натуральное хозяйство общин не нуждается в широкой торговле и притоке денежных средств. Европейское общество на пороге Нового времени стало совершенно другим, оно было способно переработать и дешевое сырье, и привлеченные средства, и труд рабов. Империи обеспечивали вливание средств и ресурсов в экономики, основанные на товарно-денежных отношениях. В этом причина жизненности империй, несмотря на налоговый гнет, всевластие чиновников, драконовские законы и господство аристократии с буржуазией. Они действительно обеспечивали развитие метрополии, давая возможность "лишним людям" реализовывать свои амбиции за морем или в предпринимательстве.
Крестьянская община не может служить естественной базой для завоевания и хозяйственного освоения непривычных ландшафтов - этому препятствуют традиционные хозяйственные навыки и мировоззрение большинства населения. В истории масса примеров, как из мобилизованных крестьян-общинников создавались победоносные армии. Они успешно оборонялись, переходили в контрнаступление, проводили несколько удачных компаний, но после этого начиналось брожение в воинских рядах - крестьяне просто не могли понять, ради чего умирает столько работящих людей, почему зарастают их поля, пока они проводят время в походах. Закон, который не знает исключений: армия колониальной империи состоит из наемников, отщепенцев общинного строя. Единственное исключение - Россия, но причину этого я уже указал. Общине не нужны заморские владения, более того, приток новых дешевых товаров способен разрушить привычное хозяйство и образ жизни. В Европе таких проблем не было - там община прекратила свое существование до начала экспансии.
Русским такое устройство государства было непонятно. Это заметно по количеству иноземцев, которые при Романовых стали строить Российскую империю - русские кадры изначально отсутствовали, их приходилось переобучать, вкладывать в сознание новые представления, подкупать престижностью чиновничьей службы.
Модернизация государственного управления в стране была поверхностной по двум причинам. Во-первых, государство не могло/не желало изменить основу самой русской жизни - общины, и, следовательно, связанное с этим порядком мировоззрение большинства населения. Во-вторых, власть имела вполне работоспособную модель управления мужицким царством, которую никто не собирался отменять, так как прямым следствием такого действа был бы хаос. Российская бюрократия была избыточной в том смысле, что в стране отсутствовали те формы жизни, которые вызвали появление западного чиновничества: свободная торговля, предпринимательство, масса лично свободного населения, которые требовали совсем другого подхода к управлению. Также бюрократии была выгодна искусственная консервация патриархальных отношений во внешней оболочке бюрократического управления: это облегчало задачу повиновения народа, который по-прежнему видел в царе-батюшке единственно возможный центр власти и свято верил всем царским указам. В выражении "рабская покорность" русских ключевое слово - рабская. Но тут речь идет не о рабе в социальном и хозяйственном смысле, а скорее имеется в виду "раб Божий", то есть человек, принимающий существующий миропорядок, потому что он имеет сакральную основу.
О том, насколько далеко заходила намеренная консервация традиций, можно судить по крепостному праву. Которое, кстати "правом", то есть законом - не являлось... Комиссия по отмене крепостного состояния при Александре Освободителе не обнаружила общегосударственного закона о закреплении крестьян на земле во власти владельцев этой земли, хотя входившие в комиссию немцы-законники углубились в своих архивных изысканиях аж до эпохи Иоанна Грозного. Как ни покажется это удивительным, но, действительно, полтора века Романовы приравнивали своих соотечественников к рабам и говорящему скоту только потому, что так "исторически сложилось", без всякой потребности закрепить этот порядок "де-юре". Это весьма красноречивое свидетельство о нюансах приобщения России к западному образу жизни: принимается только то, что идет во благо правящему классу, но никоим образом не идет вглубь общества. Народ, разумеется, был против крепостничества, и высказывал свое мнение всеми доступными методами - от бунтов до побегов - но возможность общероссийского выступления была парализована тем, что царь поддерживал такой порядок, а выступать против царя значило разрушать традицию, то есть само существование крестьянского царства. Народная фантазия то придумывала царей-самозванцев с их указами дать всем волю, то ненавидела дворян и чиновников, которые скрывали от доброго царя правду о бедственном положении его детей-крестьян. В какой-то мере народ улавливал настоящее положение дел - начиная с Александра Первого монархи порывались покончить с крепостничеством, но оказывались в плену созданной ими же самими бюрократической машины, которая не могла придумать новый метод управления государством и поэтому тормозила благие начинания.
Действительно, "умом Россию (было) не понять", потому что наблюдатели видели перед собой химеру, сросшуюся из разных элементов. Химера оборачивалась к ним то парадным фасадом империи в духе классицизма, то темным (для европейцев) миром архаичной общины и курной избы.
Симбиоз двух форм власти продержался два столетия, если отсчитывать от государственных реформ Петра Первого, когда бюрократическая империя окончательно восторжествовала. Химера функционировала, пока большинство населения жило в крестьянских общинах и придерживалось традиционного мировоззрения. Разложение симбиоза началось с 1860-х годов, с массового внедрения западного либерального мировоззрения и капиталистических отношений. Оба фактора прямо уничтожали общину, то есть основу мужицкого царства. Причем уничтожали не фигурально, как тип общественно-хозяйственных отношений, а в самом прямом и грубом смысле - вместе с крестьянами, с их образом жизни. Становление капиталистических отношений в сельском хозяйстве в Европе всегда сопровождалось снижением удельного веса земледельцев в структуре населения, потерей земли для большинства крестьян (они уходили в города, где пополняли пролетариат, или оставались батраками) и концентрацией угодий в руках немногих преуспевающих фермеров. Для России ситуация имела особо трагичный характер, так как страна отставала от передовых европейских стран в индустриализации: на столетия относительно Англии и на десятки лет по сравнению с объединенной Германией. Европейские страны имели возможность поднимать промышленность за счет выкачивания средств из колоний - и в них же находя рынок сбыта своих товаров, который, на новом витке цепочки "деньги-товар-деньги" снова субсидировал европейскую промышленность. Россия незаметно для себя превращалась в аутсайдера, хотя формально пользовалась репутацией великой державы. Источником средств для развития современной промышленности были иностранные займы (они и вовлекли страну в гибельную для нее Первую мировую) и налоги, иначе - зерно, которое нещадно, всеми способами, (откупными за землю, налогами, высокими ценами на промышленные товары) выкачивалось из деревни. Сельский мир помогал выживать крестьянам, но не мог обеспечить рывок страны в светлое капиталистическое будущее. Крестьяне интуитивно ощущали, что их вековому мужицкому царству приходит конец. И царь-батюшка их не спасет.
Знаковым для расчленения химеры послужили события 1905 года: Кровавое Воскресенье и подавление крестьянских бунтов. 9 января 1905 года две России столкнулись лоб в лоб и поняли, что никакого компромисса и симбиоза между ними не существует - настолько они разные. Одни верили в то, что они живут в патриархальном мужицком царстве и по традиции могут обращаться напрямую к царю-батюшке с жалобами - доносами на кровопивцев - бояр. Другие не понимали, чего ради быдло бунтует и не подает жалобы по инстанции. Огонь на поражение по иконам и хоругвям избавил народ от иллюзий. Крестьянское царство устранило из своей модели государственности фигуру православного царя. А, поскольку свято место пусто не бывает, крестьяне начали подумывать о своих органах власти - Советах, которые являлись модернизированной формой привычных сельских сходов. Хотя Советы появились в деревнях, их форма оказалась настолько удачна, что ее переняли на заводах и фабриках бастующие рабочие, которые пытались взять управление предприятиями в свои руки. В Первую революцию 1905-1907 годов стихийно организовались сотни советов. Они подменяли собой бюрократические органы власти и занимались "черным" (то есть по народным понятиям о справедливости) переделом земли. Они были разгромлены до того, как на их базе были созданы органы власти следующего, высшего уровня. По аналогии со старинными соборами можно было представить, что это будут съезды представителей советов. 1917-й можно было предвидеть загодя за 10 лет. Таким человеком оказался лидер достаточно скромной политической партии РСДРП(б), который из событий революции сделал несколько выводов. Они потом были удачно реализованы в 1917-м.
Последующие десять лет до 1917 года можно рассматривать как рост самосознания крестьянской массы, понимания своего места в жизни Российской империи. В Думах первых четырех созывов весьма значительную часть депутатов составляли беспартийные трудовики, которые выражали интересы крестьян - при том, что процедура выбора депутатов была направлена на ущемление прав самого многочисленного слоя населения империи. К этому же времени относится расцвет экономических исследований, описывающих общинный уклад как особую форму организации хозяйства, которая оказывалась весьма продуктивной и адаптированной к экстремальным условиям Северной Евразии. Масса крестьян и школа ученых-почвенников вроде Чаянова защищали свой образ жизни, особый путь русской цивилизации, вступая тем самым в полемику с левыми и правыми западного образца. Общий либеральный настрой той эпохи прямо требовал уничтожения архаичного российского земледелия - чем скорее это случится, тем эффективнее и доходнее станет хозяйство страны (и тем увеличится число настроенных пролетариев, жаждущих мировой революции - это уже мечты левых). На волне этих настроений проводилась реформа Столыпина, которая была направлена на выделение из крестьян фермеров западного образца, организацию высокопродуктивных товарных производств, разделение массы крестьян на кулаков и батраков, выдавливания лишних людей в города.
Народ, как водится, "безмолвствовал" (с).
События 1917 года можно описать по-разному: как верхушечный переворот, который привел к хаосу, как распад всех привычных форм власти, как неумение новоявленных говорунов-демократов заниматься рутинной работой по организации власти. А можно - как победу мужицкого царства, которое впервые освободилось от гнета империи. 1917-1919 годы - время всевластия Советов на бОльшей части территории страны. Это годы полной победы крестьян, которые уничтожили ненужную им бюрократическую надстройку, переделили в свою пользу землю и стали жить в соответствии со своими представлениями о справедливости. Надо отметить - для немногочисленного культурного и европейски ориентированного слоя россиян лик революции был ужасен. Он совершенно не соответствовал прекраснодушным чаяниям либералов или инструкциям марксистов. Ничего удивительного - это был народный бунт, который развивался по своим законам. Из всех политических сил только большевикам удалось приручить стихию (а потом и покорить ее). Но нельзя написать, что большевики захватили власть, использовав народный бунт в качестве ударной силы против своих противников - а потом усмирив само народное волнение. Сами большевики в своем большинстве были порождением этого мужицкого бунта, исповедовали правду мужицкого царства, а не писания русофоба Маркса.
После череды мощных восстаний 1920-1921 годов Ленин увидел основанную им "диктатуру пролетариата" в окружении превосходящей "мелкобуржуазной стихии" (под таким названием у большевиков проходили свободные крестьяне-единоличники, отнюдь не жаждавшие влиться в первые совхозы и коммуны). Тогда партократам пришлось идти на компромисс с мужицким царством. Он выразился в крутом повороте от политики "военного коммунизма" к НЭПу, отказу от продразверстки. Возможно, Ленин планировал нечто бОльшее, по крайней мере, в отношении крестьян - их собирались приобщать к социализму не в насильственной форме тогдашних совхозов, а более мягким путем - кооперированием. Косвенным свидетельством этого курса может служить странная фраза: "Советская власть - это строй цивилизованных кооператоров".
Взаимоотношения крестьянского общинного царства и бюрократической империи повторились в новых формах. Традицию общин-миров продолжали Советы народных депутатов и социалистические предприятия в промышленности и в сельском хозяйстве. Формально упомянутые мною органы власти и производственные ячейки обладали самоуправлением, коллективной организацией, влиянием на общественную и хозяйственную жизнь. Их можно рассматривать как адаптацию к новым условиям хозяйственной организации мужицкого царства. Но фактически власть в РСФСР-СССР принадлежала столь знакомому нам бюрократическому аппарату, только созданному новыми хозяевами жизни. РСДРП(Б)-ВКП(б)-КПСС через членов партии и низовые партийные организации проникала во все модернизированные общины с тем, чтобы управлять ими, формально оставаясь в стороне.
В самый критический период становления советской модели государственности, в так называемый "сталинизм", народ инстинктивно восстановил архаичные формы взаимоотношения власти и подданных крестьянского царства. Мессианская и милленаристская вера в коммунизм заменила православие, фигура Сталина - царя, съездов РКП(б) и советов народных депутатов - земские Соборы, Советы с их исполкомами - общинные сходы. Скрупулезно было воссоздано право низов обращаться к сакральному вождю напрямую, минуя бюрократическую прослойку, и отправление высшего правосудия, которое не делало различия между элитой и простым народом. Ничто так не укрепляет единство нации, как репрессии, которые одинаково обрушиваются на верхи и низы, не делая между ними различия...
Ничем другим как исторической памятью нельзя объяснить эти особенности сталинизма в социалистическом обществе. И возрождение древних обычаев сыграло свою роль - оно служило одним из факторов стабильности в молодом государстве, которое раздиралось на части внутренними противоречиями. В первую очередь русское государство лишилось своего привычного базиса - крестьянских общин, которые насильственно преобразовывались в другие хозяйственные объединения: совхозы и колхозы в сельском хозяйстве, социалистические предприятия в промышленности. Но, хотя базис исчез - связанное с ними мировоззрение продолжало существовать и модернизироваться. Оно диктовало специфические формы управления обществом.
Советское общество позже (начиная с 50-х) отошло от прямых апелляций к духовному наследию мужицкого царства. Но при этом была построена политическая и экономическая система, которая на новом уровне повторяла основные черты старой. Сельская соседская община как основная хозяйственная ячейка была преобразована в трудовой коллектив социалистического предприятия. Работники были объединены по месту работы и связаны решением общих задач.
Возрожденная община продолжала выполнять свои прежние задачи взаимопомощи и обеспечения: поскольку как такового рынка в СССР не существовало, а было централизованное и нормативное снабжение трудящихся товарами и услугами. Часть функций снабжения брало на себя государство, но и на долю социалистического предприятия оставалось достаточно, чтобы работник трудового коллектива воспринимал свой завод/колхоз как подателя и распределителя основных благ.
В идеологии из сознания народа патриархальные представления не были выкорчеваны, как это полагалось бы по марксистской теории, но подверглись продуманной селекции. Осталась основа - патриархальность, которая была отнесена к новому хозяйственному укладу. С одной стороны сказался менталитет народа, который оказался не по зубам марксистским догматикам, а с другой - партократы были людьми прагматичными, отнюдь не фанатиками ликвидации мелкобуржуазной стихии, и не могли не понимать, какой рычаг управления народом оказывался в их руках. Так же, как их имперским предшественникам, советским бюрократам была полезна консервация патриархальных взглядов на государство и на взаимоотношение с властью.
Прежний коллективизм получил новое подтверждение, причем в увеличенном масштабе.
Прежняя община замыкалась в самой себе, в пределах соседского коллектива и в окоеме освоенных земель. Плановая советская экономика создала новую общину на территории всей огромной страны - ее составными частями вместо людей стали социалистические предприятия, объединенные хозяйственными взаимоотношениями и уровнями управления. Появилась невероятно сложная и вполне работоспособная модель экономики, в которой даже ее отцы-основатели не могли усмотреть зародыш - крохотный деревенский мирок. Но, тем не менее - это было так. И, в первую очередь, сохранялся и развивался прежний коллективистский дух, только сейчас каждый рабочий или инженер чувствовали себя сотрудником (и со-владельцем!) сверх-предприятия. От труда каждого в буквальном смысле зависела работоспособность единого конвейера. В этом объяснение особого советского патриотизма, при котором человек буквально ощущал связь со всей страной и осознавал, что его благополучие зависит от бесперебойной работы остальных граждан.
Происходило распространение советского сверх-предприятия за пределы страны - в рамках Совета экономической взаимопомощи в восточной Европе создавался расширенный вариант советского хозяйства.
Распад СССР и ликвидация модернизированной общины в форме сверх-предприятия были связаны с объективными противоречиями между базисом и надстройкой, между социалистическими предприятиями и их бюрократическим зарегулированием, между коллективистскими настроениями большинства и меркантильными устремлениями правящей касты - присвоить себе народное, то есть общее, хозяйство.
Как и в 1917 года народ охотно ликвидировал существовавшую власть, но, в отличие от событий 84-х летней давности, не смог удержать ее в руках. В категориях 1917 года победила контрреволюция, которая совершила собственный передел собственности в пользу меньшинства.
Кратко резюмируя вышеизложенную теорию, следует отметить, что прочность и живучесть России в последние века определялись не собственно государством в нашем понимании, то есть бюрократическим строем, официальными законами - а также всеобщим мнением, что иначе, то есть без насилия, нельзя, а то "народ" начнет баловать, разорять и продавать Родину направо и налево. За внешней имперской оболочкой скрывалась социально-экономическая конструкция, базис, благодаря которой большинство населения в силу неписанных традиций жило в духе патриотизма, коллективизма, превалирования интересов общества над личными. Жило по своему, своей малопонятной внутренней жизнью, но при этом поддерживало внешнее государство.
Крушение внешнего государства - бюрократической империи происходило в случае отрыва ее от общинного базиса.
Нынешняя Российская Федерация представляет собой крайний случай бюрократической империи, всеобщей зарегулированности и всевластия чиновничества. По всем параметрам централизации она намного превосходит предшествующие образцы - Российской империи и СССР. Это действительно диктатура, но только не конкретного лица, хотя таким все время пытается стать Путин, но всего государственного аппарата.
Но, как я пытался доказать, российские бюрократические империи как надстройка могут существовать только в симбиозе с базисом - особым социально-экономическим укладом, который в Российской империи принимал форму крестьянских общин, а в СССР - в организации социалистических предприятий в промышленности и в сельском хозяйстве. Сейчас такого базиса нет. Нет и другой модели работающей экономики - как мне представляется, потому, что предлагаемая западная модель капитализма противоречит менталитету народа. Надстройка повисла в воздухе, не имея общественной и экономической опоры.
Не рискну предположить, каков в нынешних условиях может оказаться требуемый базис, очередная модернизация общинной организации труда и коллективисткой патерналистской формы власти. Допускаю, что разложение русского народа зашло настолько далеко, что вернуться к прежним идеалам не получится. Крестьянское царство окажется в далеком прошлом, фактом истории государства Российского. Но все-таки лично мне хочется верить в возрождение тех принципов, на которых тысячелетиями держалась цивилизация Северной Евразии.
Сейчас популярна идея "сетевого общества", состоящего из равноправных ячеек-партнеров, соединенных между собой горизонтальными связями, взаимными хозяйственными, политическими и культурными интересами. В такой модели нет места иерархии, подавления и признаков угнетения. В свободном интернете прозревают необходимое информационное поле, необходимое для реализации такого замысла.
Есть и экономическая модель, которая соответствует сетевому обществу - кооперация. Правда, до сих пор кооперация существует в достаточно скромных размерах далеко не во всех странах, а в РФ это понятие навсегда дискредитировано кооперацией конца 80-х: тогда первые советские кооперативы использовались для обналичивания массы условных советских рублей плановой экономики. До кооперативов советская экономика имела недостатки, но на фоне соперничавшей с нею капиталистической системы выглядела вполне работоспособной. После кооперативов она оказалась в кризисе, из которого выхода прежним путем уже не было.
Для многих в России и во всем мире это идеал будущего. Но ведь это описание мира свободных древних общин.
В том, что древность и утопия будущего смыкаются друг с другом, нет ничего удивительного.
История развивается по спирали, возвращаясь на определенных этапах к предшествующим формам.