Аннотация: Общее описание Афона. На полноту и достоверность не претендует
Предисловие
Из всех способов попасть на Афон я выбрал самый трудный и, казалось, самый бесполезный. Отправился почти как светский человек, как оказалось потом, не выполнив некоторых обязательных (для русских паломников) действий. Поехал один, не зная не то что обиходного греческого, но и не совершенно 'спикая инглиш', что часто помогает в общении. Не зная реалий, используя в качестве информации сведения из великого дезинформатора - интернета. То, чем меня снабдили в турбюро, неоднократно вводило меня в заблуждения, из которых я выпутывался. Плюс природная робость, которая всегда препятствует в общении.
Все остальные нормальные люди готовились к поездке с точностью до наоборот - и весьма преуспели в углублении в Афон. Я же прошёл Афон скорее по касательной.
Я не претендую на полноту описания. Сие невозможно. Многие стороны жизни закрыты от паломников. Паломник не участвует в жизни монастыря, он не осведомлен о ней. Также неизвестными для него остаются политические, финансовые и человеческие взаимоотношения между монастырями, весьма сложные и запутанные. А есть ещё крайне замкнутая жизнь калив-келий и крохотных скитов, бродячих монахов и многочисленных чудиков, заполонивших Гору. Кто из мирян посвящён в неё?
Наконец, главное - отношение человека и Бога. Это настолько скрытая часть Афона, которая открывается только духовникам и ни при каких обстоятельствах не может стать общеизвестной.
Естественно, что меня вело на Афон не только желание осмотреть достопримечательности и заполнить несколько десятков страниц нижеследующим бредом. Но это касается только моих родных и меня.
И мои записки - именно заметки внешнего характера. Они разрозненны, не сведены в связный текст, они приведены именно в такой последовательности, какой передо мной раскрывался сам Афон. Может, в таком порядке есть какой-то смысл, а, может - и нет.
Мои поиски в интернете привели только к одним более-менее систематизированным сведениям об Афоне - на сайте исихазм.ру. Я сформировал из описаний монастырей и маршрутов нечто вроде самопального путеводителя, в котором содержались информация о монастырях, наиболее известных святынях, схемах маршрутов. Так я мог быть готовым к посещению монастырей - и хотя бы знать, чего я, увы, не смог увидеть. Что касается собрания схем маршрутов, троп, то для меня они оказались бесполезным грузом. Они наверняка понятны для бывалых людей, но для новичка-одиночки не поддаются толкованию и практическому применению.
В итоге в моей голове царила полная мешанина. Справиться с ней я мог только одним способом - пройти по Афону, полагаясь на волю Божию.
Афонские контуры
Чтобы сделать понятным происходившее и не отвлекаться лишний раз на описание обстоятельств места и времени, я вкратце опишу устройство монастырей и порядок служб - как некую платоновскую эйдос - идею. То есть первообраз. В каждом монастыре существуют свои отклонения, но в целом предложенных мною минимальных сведений достаточно, чтобы ориентироваться в моей писанине, а мне, как автору - не загружать её бесконечными повторениями.
Общее описание.
Топографию Афона можно описать несколькими фразами.
Это полуостров длиной километров 80, из них половина (ближняя к материковой Греции) практически необитаемая, а другая (дальная) густо усыпана монастырями и сопуствующими им более мелкими обитаемыми поселениями. Человеческая плотность в данном случае невелика, так как постоянное население из монахов, послушников, трудников и представителей светской власти не превышает 1200 человек, а паломников в самый разгар сезона едва наберется несколько сотен. Поэтому малолюдство - естественное состояние, можно идти часами по самым известным тропам в девственном лесу, не встречая живой души и следов человеческой деятельности.
Интересующая нас Афона часть имеет в ширину 15-20 километров, в длину до 40 километров. . По центру полуострова тянется срединный хребет, на самой оконечности он возвышается огромной горой, которая, собственно, и называется Афоном. Берега бОльшей частью обрывисты. Я обошел-объехал-проплыл "монастырскую" часть полуострова по контуру против часовой стрелки, отчего имею верные известия только о прибрежной и центральной части с единственным квази-городом Карей. Остальное для меня, особенно центральные горные районы - терра инкогнита. Там сеть троп, известная только аборигенам, пастбища коз, лесничества, приюты отшельников и тому подобное. Есть и сеть горных дорог, проложенных в последние десятилетия через хребет вдоль побережья, на которых существует более-менее регулярное сообщение. Но за описанной мною границей цивилизации на уровне начала двадцатого века Афон первобытен, и если не опасен напрямую, то является весьма малокомфортным местом, где легко можно заблудиться и выбираться долгими часами, а то и днями, к людям.
В зимнее время, в дожди, многие пути вообще непроходимы. Весьма удивительно, что в таких условиях смертность среди паломников невелика - один-два человек в год: люди срываются с особо опасных троп, попадают под камнепады. Что совсем невероятно - практически нет автокатастроф.
Об истории Афона.
Русские употрябляют название Афон, которое практически неизвестно в самой Греции. Гора и полуостров названы по имени титана, павшего в гигантомахии, то есть в битве означенных титанов с богами-олимпийцами. Гора - останки этого титана. При желании в этом можно видеть отражение каких-то исторических событий вроде завоевания пра-греками местных племен, таинственных пеласгов или более реальных фракийцев.
Не рискну привести историю хотя конспективно. Желающих прикоснуться к ней отсылаю к двухтомнику Порфирия (Успенского) "История Афона", написанного в девятнадцатом веке (особенно познавателен второй том, состоящий из документов, приведенных на языке оригинала - то есть древнегреческом :))))
История Халкидики, полуострова в Эгейском море, ничем не выделялась от жизни среднестатической Древней Греции, которая мало чего общего имела с нынешними клише. Блистательными Афинами с ихними философами, трагиками и роскошными гетерами здесь и не пахло. Пахло навозом, пОтом, кислым вином, то есть всеми прелестями провинциальной греческой жизни, скудной и весьма тяжёлой, в которой едва было время на пьянки в виде высшего культурного развлечения. Я не ёрничаю, я искренне преклоняюсь перед упёртыми древними греками, которые поколение за поколением вгрызались в скалы и в заросли, чтобы посадить лишнее оливковое дерево или расплести ещё одну виноградную лозу.
О высокой культуре Аттики или Ионии здесь если слышали, то как о другой вселенной. Некий Аристотель из Стагир, городишки на Халкидики, не нашел почитателей своего ума среди соплеменников и эмигрировал в Афины, где навечно воздвигся монументом в мировой истории. На родине его в лучшем случае его бы ожидала карьера виноторговца или старшего пастуха отары. Вдобавок, здесь располагались самые северные эллинские полисы, граничащие с варварами вроде македонян или совсем уж недочеловеков-фракийцев. Местное население считалось полу-эллинским и заслуженно третировалось чистопородными греками.
На Афоне было несколько городков, часть из них располагалась на месте нынешних монастырей. Греческим полисом вполне мог считаться некий укрепленный объект с несколькими десятками граждан-воинов. Так что не стоит представлять до-христианские поселения чем-то крупнее деревушек со сляпанными вкривь и вкось стенами, жители которых промышляли рыбной ловлей, оливководством и виноградарством, да еще козапаством. Да, забыл хрюшек, которые жирели на желудях в круглогодичном вольном выпасе. Конкуренцию в сборе желудей на пропитание им составляли тогдашние афонцы. Условия Афона таковы, что полноценного сельского хозяйства на камнях быть не может, несмотря на живописность пейзажа, мягкий климат и богатую субтропическую растительность. Поэтому без охраны проплывать мимо афонских скал не рекомендовалось во избежание крупных неприятностей в виде наезда местных гопников. Впрочем, пиратством промышляла вся полуголодная Греция.
До-христианская история Афона сведена к нескольким историческим анекдотам от морализаторов Геродота и Плутарха: в одном из них персы теряют свой флот в буре у Афона и собираются прорыть канал через перешеек; в другом из горы Афон предлагалось вытесать монумент Александру Великому, а на длани рукотворного титана предполагалось разместить город. То есть, Афонский полуостров, равно как и Халкидика для цивилизованного мира были фантастической землей, о которой можно рассказывать всякие байки. Никаких археологических изысканий на Горе не проводилось, а названия городов известны только из письменных источников.
Вот в таком состоянии Афон пережил расцвет Эллады, македонскую эпоху, завоевание Римом, начало Византии - едва замечая эти перипетии мировой истории.
В письмах Святогорца есть упоминание о святилище Аполлона на самой верщине Афона, которое пользовалось широкой известностью из-за пророчеств. По его же утверждению блеск золотых кровель этого храма был заметен на противоположном берегу мора - в тогдашнем Византии. Сие оставляю на совести автора, который старательно передавал благочестивые легенды - лично у меня есть сомнения, что дело было именно так. В нынешнее время подъем на вершину Афона доступен немногим - не думаю, что раньше было проще.
Из провинциального прозябания скромный полуостров вырвало появление здесь Богородицы.
Корабль, в котором находилась Богородица со спутниками, ветрами был отогнан к Афону и не мог продолжать путь. При появление Матери Божией местные жители уверовали в Христа, а из идолов, которым они поклонялись, бесы бежали с плачем. Богородица предрекла, что эта земля воссияет как убежище монахов и станет столпом христианства.
Благочестивый анахронизм или отражение каких-то подлинных событий, о которых история никогда не узнает? Важно то, что Афон стал восприниматься уделом Богодицы, землей, находившейся под ее особым покровительством, которой предназначена особая миссия.
Было какое-то сочетание событий, которое придало Афону нынешний облик. Но я не дерзаю делать какие-то предположения о причинах заселении Афона монахами. В качестве таковых указывают уединенность полуострова и его ненаселенность. Первый аргумент звучит естественно для русского, в подсознании которого "море" вызывает этимологические ассоциации с мором и мраком, а полуостров представляется краем земли. Для греков, наоборот, море - колыбель цивилизации, естественный путь сообщения, легкий и безопасный; следовательно, остров или полуостров - открытый для всех проходной двор. И на самом деле до двадцатого века, до первых дорог, проложенных взрывчаткой и машинами, по морю шло сообщение Святой Горы с окружающим миром. Что касается ненаселенности, то в середине первого тысячелетия от Р.Х. вся Европа была пустыней после распада цивилизованной жизни и вторжения варваров. Можно было найти десятки мест, вполне отвечающих критериям прибежища мошашеской жизни. Их и было немали. Но расцвел и сохранился один Афон.
О том, что представлял собой в то время Афон, свидетельствует житие Петра Отшельника , первого из афонских святых. Он прожил в пещере десятки лет и только в конце жизни был нечаянно встречен охотником. Обстоятельства выглядят так, словно действие происходит не в Европе, а в безлюдной Сибири, где случайно за тысячи верст сходятся два человека.
История Афона развивалась по сценарию, который восходил к вечным образцам, не мог быть изменен человеком и отражался бесчисленное количество раз в политической и частной жизни.
Сперва - хаос, языческое пустое коловращение жизни, в котором, может, и есть внешний блеск и напыщенное величие, но не нет подлинного смысла. А человечество ищет смысл бытия, своего существования, оно чревато - как беременная женщина - смутным неосознанным стремлением к Богу, имени которого даже не знает.
И вот - на землю снисходит Бог; событие вселенского масштаба многократно дробится и преломляется в мириадах повторений - земли посещают и освещают апостолы, Богоматерь, миссионеры и тому подобное. Земля, на которую вступила нога Божьего посланца и прознало слово Божие, спасена от прозябания во мраке, она искуплена Кровью Христовой от бесовского владычества, от безжалостной смерти и готова расцвести как райский сад. Для Афона Первое Пришествие - это прибытие Богоматери и Ее благословение. До-история кончается, начинается история Царства Божьего на Земле. В истории появляется смысл и направление.
Для греков этот переход обозначен гораздо более четко, чем для русских. Мы до сих пор называем это место по-язычески - Афон, по имени древнего титана, павшего здесь в гигантомахии. Для христианских русских авторов Афон - Святая Гора. Оба названия употребительны и взаимозаменяемы. А греки знают только одно название - Агиос Орос, Святая Гора. Языческая земля павшего титана перестала существовать, в лeчшем случае сохранилась в истории и географии. Но вместо нее есть совсем другое место - Агиос Орос или просто Орос, Гора. Она (Орос-Гора) одна, так же как Олимп был одной резиденцией языческих богов и фокусом религии эллинов. Земля была крещена и получила новое имя, совсем как человек.
Тут пролегает зыбкая грань между совсем-уж-легендами и легендами-имеющими-историческое-обоснование.
Подлинная история полутора тысячелетий монашеской республики настолько обширна, таинственна и запутанна, что просто не поддается осмыслению и общему обозрению. Свет со Святой Горы постоянно пробивается сквозь хитроспелетения политики, вспышки религиозного рвения, обустройства национальных Церквей, а выходцы с Афона - агиориты - постоянные персонажи жизни всего православного мира. Если доискиваться афонский след - то он обнаружится всегда, если не обращать на него внимания - то он и незаметен.
Я предлагаю хотя бы парой слов проследить влияние Святой Горы на историю России.
Как в истории государства Российского воспринимать легенду (?) о том, что первыми русскими на Афоне были дружинники княгини Ольги? Какова роль Афона в крещении - превращении суровой языческой Хельги - воительницы в кроткую Елену (таково христианское имя Ольги)? Елена - мать равноапостольного императора Константина, активная участника Крестовоздвижения, то есть обретения Креста Господнего и освящения римской империи в православную вселенскую монархию. На Руси, в стольном Киеве ведь повторилась царьградская история: в тело огромной державы снизошел Святой Дух, и благодать почила на землях и людях.
Какова роль Афона в последующих событиях - ликвидации языческого ренессанса эпохи Святослава и раннего Владимира, в греческом миссионерстве и поставлении митрополитов в далекую северную епархию? По аналогии с более поздними временами можно представить, что большинство греков, насаждавших православие на Руси, были именно агиоритами. Дисциплинированные солдаты Бога безропотно покидали Афон и отправлялись в далекий путь - в один конец - в царство вечного холода, медленных могучих рек и светловолосых варваров.
Что стоит за Антонием Печерским - первым русским монахом, который провел долгие годы на Афоне? Память о нем сохранилась в монастыре Ефсигмен, а его пещера до сих пор посещается паломниками. Он принес на Русь именно афонскую традицию уединения, отстранения от государственной власти - но при этом активного воздействия на общественное мнение. Киевская Русь приняла такую модель взаимодействия церкви и государства, выбрала из византийских образцов не царьградский вариант, в котором император и патриарх действуют воедино в "симфонии", а другой, афонский, согласно которому церковь обретает оплот в монастырях, в удалении от городов, и оттуда призывает паству к праведной жизни.
В последующие жуткие времена крушения империй, падения Византии и Киевской Руси, войны всех против всех, вторжения иноплеменников, выживания под игом, растления "латинством", Афон и русская церковь не могли выстоять друг без друга. Агиориты спасались на Руси, русские - на Афоне. Традиция не была прервана только потому, что русские всегда твердо знали - они могут снова почерпнуть знания и благодать из Афона, где они хранятся в неприкосновенности, в подлинном неискаженном виде. А Афон знал, что на него обращены взоры всего православного мира, что он - единственный оплот "ортодоксии", то есть чистой православной веры, а потому не имеет права на измену и забвение своей веры.
В "освобождении от ига" и появлению великой Московии вреде бы нет ничего, что бы связывало события национального характера с далеким духовным цетром, который сам в то время изнемогал в борьбе против церковной унии. Это если рассматривать историю в социальном и экономическом разрезе. Но Афон - другое место и с его высот события вокруг Московского княжества представляются немного иначе
И Россия, и Афон - удел Богородицы, страны, находящиеся под Ее попечительством. В представлении верующих это не просто факт разделения территории по небесным покровителям, а осознание глубокой внутренней связи событий и места их свершения. Россия - тело, Афон - дух чего-то связанного воедино мистическим образом, чего-то, чему нет даже названия. Ну, можно осторожно произнести "православный мир"...Увы, за этой формулой не стоит сейчас ничего реального. Но полтысячелетия назад было иначе. Россия боролась с оружием в руках за независимость и самостоятельность не ради себя самой, а ради освобождения всего домена Богоматери, в том числе и за далекий Афон. Афон, в свою очередь, вёл духовную брань не ради своих реликвий и своего ритуала, а ради благословения борьбы всех православных против угнетателей- татар, турок, латинян. Православная ортодоксальная церковь есть церковь соборная, собрание единомышленников, объединенных общей идеей и готовых трудится ради неё на своем поприще: кто в молитвах, кто в бою, кто на стройке.
Дмитрий Михайлович Балашов не зря включил в свой цикл романов о становлении России много страниц с размышлениями о фаворском свете - богословской проблеме, более всего занимавшей тогда Афон. Какова была природа света, нисходящего с горы Фавор в тот момент, когда апостолы узрели воскрешенного Христа? Католики считали свет обманом зрения, поскольку природа божественного и тварного мира принципиально несхожи и, следовательно, нет никаких возможностей для появления в убогой земной юдоли чего-то от Бога. Явление Иисуса Христа было единичным уникальным событием, а теперь верующим надо самим, без всякой поддержки свыше, стремиться к Богу. Афонцы стояли на другой точке зрения: фаворский свет - реальное, физическое проникновение в наш мир божественной энергии, человек не оставлен Богом, божественное снисходит на верующего и поднимает его к Богу.
Из эллинских хитросплетений и философских прений простой прагматичный ум московитов сделал вывод, который бы поверг в ступор самого Григория Паламу. А именно: раз возможно проникновение божественных энергий в тварный мир, то возможно и построение Царства Божия на земле, государства, освященного божественной благодатью. Точка. Теория на этом заканчивалась, начиналась практика. Начиналась Святая Русь, отнюдь не расширение рядового феодального домена до царства, не только национально-освободительная борьба против Золотой Орды и Литвы за возрождение русских земель, не просто борьба за выживание. Начиналось государство, которое должно было ответить на вопрос: "Как жить, чтоб святу быть?". И то, что была поставлена задача, намного превосходящая реальные возможности нищей безлюдной страны, то, что русские боролись не за свой шкурный интерес, а за вселенскую правду - помогло им победить в обстоятельствах, когда победа была невероятна. Затравленный и загнанный в берлогу русский медведь, изнемогавший от ран, вздыбился и пошел крушить тех, кто уже делил его шкуру - не считаясь со своей пролитой кровью и не щадя противников. Бог есть, Он с нами и Он не оставит нас - вот то, что придало России силу для её фантастического броска. Духовный импульс Афона преобразовался в тысячах верстах севернее в протуберанец человеческой энергии, который смел все на своем пути.
Русский подвиг благословил святой Сергий Радонежский иже с сонмами святых того времени. Большинство из них, равно как сам Сергий, были исихастами - православными мистиками. Своеобразная форма медитации как форма слияния с Богом практиковалась египетских и палестинских монастырях на заре христианства, оттуда была занесена на Афон беглецами от арабов и турок - а потом распространилась по православному миру. О русском исихазме известно буквально только то, что он был - вкупе с лапидарным перечнем святых, черных и белых клириков, причастных этой традиции. Я не готов оценивать степень воздействия исихазма на тогдашнюю Россию, но подозреваю, что даже в практическом плане, в принятии нетривиальных решений, в которых тогда была особая надобность, медитативные практики были неоценимым подспорьем.
Трудно разобраться в хитросплетении событий, которые привели к расколу, и оценить в этом роль тогдашней Святой Горы. Один первых импульсов исправления русского православия был с Афона - я читал, что русская богослужебная литература стала считаться в местных монастырях еретический, и дело дошло до сжигания книг. Так ли это или нет - точно сказать не могу. С одной стороны, Афон тогда находился в отчаянном состоянии под турецким игом, ощущал на себе ответственность за судьбу гибнущего православия, так что малейшие отступления могли восприниматься как преступления. С другой стороны, в том же Афоне разночтения в уставах монастырей были закреплены традицией, так что обращать внимание на разницу в форме при одинаковом содержании было как-то странно. Патриарх Константинопольский Паисий, духовный и политический сюзерен Святогорья, на запрос русского царя после некоторых колебаний четко обозначил позицию вселенского и греческого православия по поводу обрядовых расхождений: "Единство Церкви не повреждается различием в обрядах и может нарушаться через ересь". Не думаю, что после этого афонские монахи в дальнейшем слишком уж рьяно принялись топтаться на варварах-московитах, попрекая последних в отступлении от правильной веры.
К сожалению, среди православных иерархов нашлись иуды, которые освятили авторитетом своих церквей пожелания мирской власти и честолюбие Никона. Малопочтенная комиссия установила, что туземное православие не соответствует "общемировым" - читай, греческим стандартам. Правда, Русь принимала новую веру из той же Византии, но шесть сотен лет тому назад, и с тех пор ни на йоту не изменила древлие установления. Изменения произошли в православии вселенском и греческом, а в том, что Россия продолжала следовать прежним канонам, вряд ли можно найти криминал. В данном случае моральный авторитет хранителей православия губительно сказался на стране. Спор о русском православии надо было вести по-другому, чисто по-русски: не спеша, косноязычно, распаляясь, дойти по ритуального мордобоя, после чего угомониться, простить друг друга и переписать то, что нужно. Произошло иначе: не по-людски, то есть по-русски, а по бюрократически, то есть по-гречески. Власть в угоду политическим интересам, приближения русского православия к восточноевропейским стандартам, утвердила законом как надо верить. Совсем не по-соборному, а в традициях абсолютистской монархии, к которой приближалась Великороссия первых Романовых.
Только за спором "остро - и тупоконечников" почти по Свифту действующие лица прозревали куда более глобальные проблемы, которые надлежало решать России. Перед Святой Русью стояли два пути. Третий Рим вполне мог стать Духовным Царьградом, ре-инкарнацией Иерусалима, или же имперским Римом. Спор иосифлян и нестяжателей в прошлом тому, шестнадцатом веке, завершился поражением афонского пути православия на Руси и торжеством церкви, тесно связанной с государством. Но история могла повернуть по другому пути
Выбор был сделан отнюдь не в пользу духовности.
Так Церковь сама запустила процесс, который спустя полвека ударил по ней же самой. Петр Алексеевич из Романовых действовал согласно установленному прецеденту: нашел "у них", извне очередное самое верное новое учение и насильно его ввел. Для Церкви это была катастрофа, которая была превзойдена только в двадцатом веке, поскольку подлинное православие было предано забвению, оно обмирщилось и стало восприниматься на западный, почти протестантский манер. Не стоит удивляться, что и потом, снова и снова для исправления России искали рецепты извне, а не внутри... И есть доля исторической справедливости в том, что жертвой всякий раз оказывалась Церковь. Но это было потом.
Россия целый век оправлялась от удара по церкви, пока с Афона не пришла очередная благая весть. Им стало "Добротолюбие" Никидима Святогорца и Макария из Коринфа - сборник жизнеописаний святых, подвижников, притч и поучений. Перевод на славянский язык совершил Паисий Величковский в начале девятнадцатого века. Упомянутые мною святители, а также сонм их помощников были агиоритами - правда, сподвижники Паисия Величковского бежали со Святой Горы из-за интриг своих же братьев. Казалось бы, достаточно рядовой факт, но он совпал с пробуждением жажды настоящего, не казенного православия, он показал незыблемость настоящей веры, сохраненной на заповедном Афоне и в глубине русского народа. Две разорванные части православного мира соединились вновь.
На "Добротолюбии" вырос тот круг русских писателей и интеллектуалов, патриотов и радетелей за общее счастье, для которых Россия оставалась собором верующих под водительство помазанника Божиего. Над ними смеялись, их предали забвению либералы - западники, как левые, так и правые, но они стояли на перепутье исторической судьбы России и указывали тот узкий путь, по которому православная страна могла проскользнуть между Харибдой капитализма и Сциллой большевизма.
Потом Афон исчез из сознания русского народа и был открыт (открыт ли?) только в конце двадцатого века.
Найдем ли мы там ответы на наши вопросы, как в прежние времена, и вообще, что мы хотим от заповедной страны, словно застывшей во времени?
О русских на Афоне и о хитроспелетении интриг вокруг Афона можно писать целые трактаты, но все равно много останется навсегда покрытым тайной.
У Греции весьма сложное отношение к России, которое определяется многими внутренними комплексами и реальным положением дел.
С одной стороны, Россия- враг моего врага, то есть естественный и непримиримый враг Турции. Это есть очень хорошо для страны, которая лелеет свои унижения под турками, не забыла многочисленные резни и до сих пор называет Истамбул Константинополем. Вроде бы вокруг Греции такие же пламенные борцы анти-турецкой коалиции. Но так уж повелось на Балканах, что там сосед страшнее турка и самого черта, с ним кашу не сваришь. А вот Россия по удаленности и историческому идеализму представляет себе южных славян и греков как родных, готовых припасть к матушке-России и порадеть за общее православное дело. Такая иллюзия очень удобна грекам и всячески поддерживается - совершенно искренне, кстати.
С другой стороны, Россия - конкурент для любого государства с амбициями, поскольку российская и советские империи активно вмешивались в балканские дела в своих интересах, причем, весьма беспардонно. Русская политика на Балкана всегда проводилась с изяществом слона в посудной лавке, отчего все благие прожекты заканчивались стойкой ненавистью "братушек" к "освободителям".
Русское влияние на Афоне было благодетельным, когда Афон оставался турецким - поскольку укрощал мусульманский гнет, но оно было признано греками чрезмерным после овладения самим Афоном и с ним стали бороться - совсем не в духе ленивых и благодушных турок.
Получилось так, что Российская империя и русская патриархия изрядно потеснила природных греков на Афоне во второй половине девятнадцатого века. Империя и русская православная церковь располагали огромными ресурсами, которые грекам даже не могли сниться. Сотни тысяч полновесных рублей членов императорской фамилии и аристократов, тысячи целенаправленных субсидий Церкви, сотни богомольных купцов и помещиков, медяки доброхотных пожертвований - полноводным потоком текли на Афон. Подобной перестройки Афон не знал. Воздвигались целые города-монастыри вроде нового Пантелеймонова, на месте выкупленных скромных калив строились скиты, которые по масштабам и численности обитателей затмевали монастыри, коим формально должны были подчиняться. Русские интенсивно проникали всюду, диктуя свой образ жизни и ненавязчиво продвигая интересы империи.
Скромные монахи начали приобретать в собственность значительные участки земли в малообжитой части Афона, в том числе - имеющие стратегическое значение. Под конец под русскими оказалась некая бухта, в которой, как простодушно живописал некий путешественник, вполне могла разместиться целая броненосная эскадра Его Императорского Величества Российского флота. Вояж русской эскадры через турецкие проливы был бы весьма проблематичен, но в Средиземноморье отлично помнили Орлова на Чесме и Ушакова в Архипелаге, коим закрытость Босфора и оторванность от баз отнюдь не мешали "под крестовым андреевским флагом" мутузить всех подряд.
Королевство Греция появилась в 1828 году как клин, вбитый Англией и Россией в фасад Высокой Порты. Первая страна на Балканах, столетиями находящихся под турецким владычеством, обрела самостоятельность - ну, хотя от Турции. Сто лет греки шаг за шагом отвоевывали свои земли, попутно прибирая то, что с их точки зрения не должно было иметь других хозяев. Афон стал эллинским в самом конце этого трудного и кровавого пути - в начале двадцатого века.
До 1912 года Афон находился в турецкой юрисдикции, хотя и достаточно условной. Турция признавала внутреннюю автономию Афона, имела право на ограниченный контингент полицейских сил и надзор со стороны паши. Турецкий гнет в течение девятнадцатого века ослабевал от нестерпимого в начале века до формального в конце его. На это влияло множество факторов. Можно упомянуть либерализацию самой Турции, постепенное превращение ее в достаточно светское почти-европейское государство, где вопросы веры уже не возбуждали желания делать "секир-башка". Россия и Турция находились в уникальном положении относительно друг друга, при котором монарх одной империи признавался духовным лидером единоверцев в соседней. Российский император был покровителем всех православных в Высокой Порте, взаимообразно, турецкий султан являлся попечителем суннитов по другую сторону границы. Прямые репрессии против Афона для турок были уже неудобны в моральном отношении - Европа могла сказать своё "фи" - и могли вызвать ответную реакцию на севере. Мирная экспансия русских на Афон, кроме того, явно нравилась местной турецкой администрации, поскольку сопровождалась неизбежными бакшишами. Только эти можно объяснить, каким образом турецкий паша (или сердар - вот уж точно не знаю чин местного начальника) терпел вид из окон своей резиденции, изгаженный огромным собором Андреевского скита. Турки воспринимали монастыри как неизбежно зло, придумывая бесконечные оброки, налоги, вымогательства в надежде хотя бы разорить их, но прямых репрессий в прежнем духе не предпринимали. Возможно, если бы не русские финансовые вливания, многие монастыри не пережили бы девятнадцатый век.
В ходе очередной балканской войны Турция оставила последние свои владения на полуострове. Королевство Греция предъявила весьма убедительные аргументы на район Халкидики и Македонии - преобладание местного населения и концентрацию активных штыков на этом направлении, которое преобладало над болгарской группировкой. Поначалу-то Афон заняли болгары, вследствие чего их до сих пор обвиняют в массовых хищениях ценностей из монастырей и увозе их в Софию. Воевать за Афон православные не стали, что явилось очередным афонским чудом.
Об отношении афонцев и греков к болгарам свидетельствует следующий факт. После разгрома Греции в 1941 году на ее територии было создано несколько зон оккупации - немецкая, итальянская, планировалось часть земель отдать Болгарии, союзнице Третьего Рейха. Афон попадал в зону болгарской оккупации. Чтобы избежать этого, Священный Кинот обратился с письмом к Гитлеру с просьбой ввести на Афон части вермахта, а не православное воинство. Что и было исполнено, и повлекло массу интересных последствий вроде усиленной работы Аненербе в монастырских библиотеках, и жестоких репрессий после войны против русского старца Софрония, который выступал посредником в этой миссии отнюдь не по своему почину.
Болгары в 1912 году ушли, стиснув зубы, но активно бузили на конференции, посвященной статусу Афона. Греки явно оказались в меньшинстве под напором других держав и явного противодействия самого Афона. Напомню, что Афон считал себя республикой монастырей, а своим светским владыкой считал константинопольского патриарха. На конференции 1912 года было закреплено независимое положение Афона, хотя он оказался в окружении новых греческих провинций. Грекам это не помешало в следующем году ввести туда войска. Окончательно статус Афона как греческой территории с особым внутренним устройство закреплен в 1924 году (или в 1928, боюсь напутать).
С 1912 года началось падение русского Афона.
К 1913 году относится совершенно невероятное событие, которое все участники постарались стыдливо забыть. Греки спровоцировали Россию на принятие решительных мер против имяславцев в русском монашестве. Не берусь судить обе стороны конфликта, но прения о божественности самого имени Бога отчего-то переросли в распрю в Пантелеймоновом монастыре. Греки пригрозили, что если не будут приняты решительные меры, то они сами депортируют всех смутьянов. На Афоне высадился десант с кораблей Черноморского флота и несколько сотен (или тысяч) монахов были насильно вывезены на родину, в гостеприимно приготовленные тюремные кельи в монастырях. Это был сильный удар по русскому землячеству, а далее начали возникать препятствия в покупке земель, предоставлении русским вида на жительство и прочие утеснения. И тут начинается Первая Мировая, Гражданская - несколько лет конфликтов, которые обрывают связь с Россией, а потом наглухо отгораживают русский Афон от исторической родины. Эмиграция ничем не могла помочь святогорским обителям - ни пожертвованиями, ни новыми послушниками.
Началось угасание русского Афона, которое распространилось и на собственно греческие обители, поскольку и они тоже подпитывались русскими деньгами и русской энергией. Жестокий двадцатый век отбросил Афон далеко на обочину общественной жизни. Греция одержала победу в схватке за Афон - но это была пиррова победа. Природные греки не могли восполнить убыль монахов из России, Болгарии, Сербии, Румынии. Греческая власть неоднократно поднимала вопрос об уничтожении особого статуса Афона, подчинения его фессалоникийской митрополии элладской церкви, замене власти Протата прямым администрированием, превращения монастырей в объекты национальной культуры, то есть музеи. Несмотря на засилье греков (а греки весьма патриотичны!) в афонском руководстве, все попытки подобного рода встречают на удивление дружный отпор агиоритов и мирян с "материка". Создаётся впечатление, что "эллинизация" Афона достигла той точки, когда сами греки начинают воспринимать её как начало опасного процесса, который может в угоду политике разрушить что-то более важное. Например, вселенскость православия, которое греки должны сохранить. Сохранить как общемировой феномен, а не греческую культурную традицию.
Насколько нестерпимым стало такое положение свидетельствует уникальное решение Политбюро ЦК КПСС 1976 года о противодействии планам Греции по "национализации" Афона и посылке в Пантелеймонов монастырь первых с 1917 года послушников из России. Четыре монаха не спасли положение, они оставались единственной свежей кровью до начала 90-х - но даже в СССР к Афону отношение было особым. По другим данным монахи из СССР группами по четыре человека каким-то образом попадали на Афон раньше, в шестидесятые.
После вступления Греции в ЕС (сами греки уже воспринимают это как иго похлеще турецкого) ликвидацией Афона занимаются уже евробюрократы.
Что значит Афон для современной России? Практически ничего. Даже для официального православия. Бог весть, изменится ли это положение и свет со Святой Горы достигнет полуночных стран....
Внутренние устройство Афона.
Излагаю так, как я понимаю ситуацию сам. Желающих разобраться отсылаю...а куда, кстати? Разве что учить древне-и новогреческий и погружаться в восхитительный мир политики, финансов, канонического права, человеческих амбиций и протчего, протчего, протчего.
Западная Европа считает свою демократию наследницей демократии античной - эллинского и римского образцов. Истины в этом ровно столько, сколько процентов крови древних греков и римлян течет в жилах современных греков и итальянцев. То есть - по нулям. От античного наследия в современность перекочевали разве что несколько звучных названий, скульптур, цитат на латинском и общий антураж.
Такой взгляд основывается на представлении о средневековой Европе как общества, живущего по сословным и жёстко-иерархичным принципам. Каждый человек пожизненно приговорен к своему статусу согласно факту рождения в определенном сословии и на определенном уровне общественной лестницы. Одни рождены чтобы править, другие - чтобы трудиться, третьи - чтобы молиться за всех. Таковы три основных сословия, изменение в этой структуре воспринимались как потрясение основ мироздания. Власть может исходить только от знати.
Логично. Но не совсем верно.
На самом деле внутри средневекового общества существовала вполне демократичная организация, пусть и не соответствующая базовому принципу "один человек - один голос", но вполне допускавшая выборность власти, контроль за ней со стороны общества и распространения такой демократии на значительные территории. Речь идет о монастырях. Но Европа Нового времени не желает иметь ничего общего с тёмной Европой средневековья. Тем более, что демократия начала формироваться преимущественно в протестантских странах, которые к папизму как иерархии относились весьма отрицательно, а к монастырям, как основе такой структуры - еще хуже. Память о монастырской демократии не соответствует клише западного мышления, точно так же как русские образцы народоправства вреде веча и схода общины-мира не воспринимаются как элементы настоящей демократии.
Внутреннее политическое устройство Афона - как раз образец средневековой монастырской демократии.
Вообще-то в первобытном христианстве демократия заходила куда дальше и паства сама своим волеизъявлением выбирала себе общинных пресвитеров по благочестию, мудрости и отменным моральным качествам. Не рискну судить, насколько эти опыты были удачны и насколько выборные священнослужители превосходили своих потомков, назначаемых областными епископами на служение в приходы. Такая традиция угасла с установлением христианства как государственной религии. Но те права, что потеряла паства, сохранились в монашестве. Монашеская община всю свою историю имела право выбирать себе пастырей и жить под их руководством.
В России в последние века игумен, как правило, назначался митрополитом, то есть областным начальством, и от монахов, как в лучших советских традициях, требовалось лишь единодушно проголосовать за предложенного безальтернативного кандидата. И в нашем сознании утвердился именно такой порядок управления монастырями, но надо чётко осознавать, что сама русская Церковь при Романовых была до предела огосударствлена и лишена всякой возможности самоуправления. Православный мир до такой крайности никогда не доходил, то есть образцом всё-таки следует считать порядок с выборными главами обителей, которые в обязательном порядке утверждались епископами.
Каждый афонский монастырь управлялся игуменом, который выбирался пожизненно, исходя из стажа послушания, успехов, достигнутых на пути спасения, уважения со стороны своей братии и окрестных монастырей, определенных политических и хозяйственных навыков. Выборная коллегия была невелика, включала в себя только монахов (которые могли составлять меньшинство среди послушников и мирян-трудников), причем и тут учитывался стаж послушания - шесть лет. Тем не менее, кандидатов могло быть несколько, а процедура выбора среди них весьма сложной и обстоятельной. Игумен имел статус пожизненного президента, братия не обладала правом смещать его, а единственной формой несогласия мог быть только уход из монастыря. Этот человек определял будущее обители, мог разрушить ее или привести к процветанию.
Игумен управлял монастырем единолично, но при нем существовал совещательный орган из старцев, наиболее опытных и почитаемых монахов. Не могу сказать, насколько советы были обязательны к исполнению и как разрешался конфликт между игуменом и совещанием при нём. В каждом монастыре были свои уставы, но, скорее всего, бОльшее значение чем каноническое право имели личности с их амбициями и характерами.
Монастырь имел весьма сложное внутренне устройство, отнюдь не замкнутое в периметр стен и ограниченное огородиками поблизости.
Организационно монастырю подчинялись скиты и каливы. Насколько я понимаю, разница между ними в том, что скит имел возможность проведения собственной богослужебной деятельности, свои церкви и только по праздникам послушники скитов собираются воедино с монастырской братией. Скиты могли иметь население из десятков монахов, иногда превосходя даже обители-основатели. Каливы имели только хозяйственное значение, поселенные в них монахи занимались послушанием на прилегающих полях, а по выходным и праздникам отправлялись в главный монастырь на исповедь и за причащением. Каливы и скиты одного монастыря могли располагаться где угодно на территории полуострова и даже за его пределами; монастырю владел также угодьями, земельными участками, строениями и прочим имуществом в материковой Греции и за ее пределами (сейчас это право у монастырей отобрано), рыбными промыслами, гостиными дворами и подворьями. Несмотря на такую чрезполосицу и многократное пересечение хозяйственных интересов "ничьей" или "свободной" земли на Афоне не было.
Ничто не может существовать вне рамок одного из двадцати монастырей: ни землевладение, ни пребывание монаха, ни перемещение паломника. Юридически нейтральной территории на Афоне нет, равно как и нет статуса "свободного" человека, не приписанного к одному из монастырей. Когда Афон был поделен на двадцать феодов - мне неизвестно, поскольку в разные эпохи количество обителей было разным, многие исчезали со временем, так что окончательно такой порядок мог сложиться примерно в шестнадцатом веке. Святогорец в своих письмах упоминает, что в пору расцвета Афон имел куда больше - 180 монастырей, чему я не верю по сугубо экономическим соображениям - реально прокормиться в гористой заросшей местности при всем своем старании могли считанные тысячи, возможно - десять тысяч монахов и послушников. С тех пор деление на двадцать владений не менялось, хотя многие монастыри сменили местоположение, лишались насельников, разорялись, возрождались иными этническими группами, в их составе появлялись скиты, превосходившие своих владельцев и тому подобное. Попытки расширить число монастырей бывали неоднократно, известный мне пример - история скита Продрому - Предтечи на землях Великой Лавры, который амбициями Королевства Румыния основывался как румынский монастырь. Но деньги и власть оказались слабее традиции.
Афонский монастырь представлял собой автономную политическую и хозяйственную единицу, живущую натуральным хозяйством и потому не имеющую экономических причин к объединению в более крупную формацию.
Квази-государственность Афона возникла из нужд обустройства полуострова и по желанию светских сюзеренов - византийских императоров - иметь все-таки орган управления территории с особым статусом.
Вначале, до семнадцатого века по аналогии с Византией, монастыри имели над собой Прота - своего рода монарха. Позже была образована монашеская республика, которая существует до сего дня.
Высшая власть на Святой Горе принадлежит Чрезвычайному двенадцатичленному собранию из настоятелей 20 монастырей: оно собирается в Карее дважды в год. Исполнительная власть осуществляется Кинотом - Священным собором из представителей - антипропосов каждого монастыря. Непосредственно управлением занимается Священная эпистасия из четырех наблюдателей, выбираемых по очереди из антипропосов.
Каждый монастырь обязан был иметь в Карее, административном центре Афона свой конак, то есть представительство: дом, в котором постоянно жил представитель монастыря, останавливались монахи, путешествующие по служебным надобностям, а также паломники, направляющиеся на богомолье. Монастырь, как я уже указывал - высшая самостоятельная единица местной жизни.
Протат - собрание аристократическое и иерархическое. Его члены не равноценны. Влиятельные монастыри своим политическим весом, своей "честью", фактически определяют политику Афона. Я не слышал о том, чтобы даже в годы расцвета русского монашества кто-то из природных русаков входил в руководство Афона. Тем не менее, всевластному греческому лобби приходится искать компромисс со славянской оппозицией - русским Пантелеймоновым, болгарским Зографом и сербским Хиландарем. Православный принцип государственности - соборность, то есть единение перед общей целью. Чувствуется, что Афон держится этого правила неукоснительно.
Для "нашего" человека политическую ситуацию можно описать достаточно просто: монастыри - колхозы, Протат - райсовет, Кинот- райисполком, Эпистасия - его отделы, плюс всеобщее единогласное избрание кандидатов от единой руководящей партии, жизнь по традициям, взаимоуступкам, а не по писанным законам. И - "кто не работает, тот да не ест". В советском коммунизме, особенно сталинизме, вообще больше от православия, чем от атеистического либерального марксизма, отчего афонские порядки для тех, кто застал времена СССР, кажутся само собой разумеющимися.
Точно также как монастырская демократия в средневековой Европе комфортно сосуществовала с недемократической королевской властью, так и Афон считал себя частью мировой монархии. В период становления такого порядка противоречия между двумя взаимоисключающими формами правления не наблюдалось.
Существует два аспекта естественного монархизма агиоритов.
Первый - Афон до сих пор живет в Византийской империи. Его официальный флаг - императорский штандарт Палеологов: черный двухглавый орел на желтом фоне. Кстати, он был сохранен в Российской империи как императорский штандарт династии Романовых до 1917 года. Сюзерен мог отказаться от власти, чего, мол, ожидать ещё от слабых мирян, даже если они помазанники Божии; но монашество свято чтит договоры тысячелетней давности. Традиция придают весомость афонскому образу жизни. Турки, например, обнаружили, что монахи согласны признавать султанские фирманы, но считать наместника Аллаха местоблюстителем византийского престола. Отсюда оригинальность многих политических взглядов агиоритов - они подданные идеальной Византии, которую сейчас представляет константинопольский патриарх-папа. Церковный владыка является сюзереном в полном смысле этого слова со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями.
Второе, еще более фантастичное на современный взгляд - Афон мистически управляется Богородицей, это Ее удел и домен. Призрачная Византия имеет надстройку в виде божественной иерархии, восходящей до самой Богоматери.
Если в византийской традиции еще можно обнаружить какие-то реальные следы в виде политики константинопольского патриархата, то управление Богородицей, разумеется, не имеет ничего общего с человеческими приказами и законами. Общение с божественными силами осуществляется в виде искренних молений от иноков и ответных знамений. Поэтому последним аргументом является "благословенно" - "не благословенно" со стороны тех, кто эти знамения умеет переводить на человеческий язык. Не такие как "правильно - не правильно", "законно - не законно", "выгодно - не выгодно" - а совсем на другом уровне и в другой плоскости: соответствует ли высшим требованиям - или нет. Вот это "благословенно" пронизывает всю афонскую жизнь, от дневного урока монаху от настоятеля до решения судьбы Афона. Это последняя инстанция и уровень понимания.
Истинной высшей властью Афона являются те, кто умеет понимать волю Богородицы и претворять ее в жизнь. И это не обязательно настоятели монастырей с официальными лицами Протата, которые по своему характеру вынуждены изображать светскую власть. Подлинная власть Афона - геронтократия, слово и образ жизни духовных старцев - геронтов. Жизнь монастырей, взаимодействие с органами власти Республики Греция, окормление многих тысяч духовных чад, греков и иностранцев - все это основывается на мнении нескольких духовных лидеров. Формально они рядовые монахи и отшельники, но фактически правители Святой Горы и воплощение вселенского духа православия.
Мне приходилось читать о легенде, в которой утверждается, что настоящая власть Афона сосредоточена в тайной обители, расположенной где-то на склонах самой горы Афон, и что именно эти несколько человек, тайно призываемые к своему служению, столетиями сохраняют преемственность потаенной власти. "Вживую" нечто подобное мне слышать не приходилось, впрочем, я и не расспрашивал. Но никто не сомневается во влиянии реально существующих старцев-агиоритов на жизнь Афона.
В православном представлении светская и духовная власть должны быть равноправны и слиты в одном устремлении - построении Царства Божия на земле. Если в Византии "симфония" складывалась из слияния императорской и патриаршей власти, то в нынешнем Афоне в весьма сложном взаимодействии находятся Протат и старцы - геронты.
Так монархия плавно перетекает в демократию. А демократия - в монархию. На примере Афона можно изучать особенности устройства средневекового общества, которые являются неписанными установлениями и потому не воспринимаются историками.
Последние мои утверждения являются предположениями, поскольку не имеют обоснования в официальных законах. Но религиозная жизнь управляется не только законами, но и преданием, хотя бы и устным, но при этом не менее действенным. Я понимаю афонское предание именно так.
Я не могу привести примеров из жизни средневековой Европы или Руси, в которой существовало территориальное объединение монастырей, как на Афоне.
В Европе существовали ордена, которые объединяли десятки обителей под управлением центра вроде Клюни. Хотя они располагались в различных феодах, помимо земных владык имели собственную монастырскую иерархию: уединенные скиты, хозяйственные угодья и мелкие монастыри подчинялись более крупным, а те, в свою очередь - самому главному монастырю, откуда некогда исходила религиозная и хозяйственная экспансия и где располагался капитул ордена.
На Руси в пятнадцатом-шестнадцатом веке был период бурного монастырестроения, обители брали в осаду города и вторгались в полуязыческие лесные "пустыни", они возникали каждый год и вводили в хозяйственный оборот значительные территории, до которых еще не добиралась светская власть. Хотя, зачастую они состояли из нескольких монахов, проживающих в землянках, а литургию они служили перед иконой на сосне, но они преобразовали страну, связав её разрозненные части трудом и братской любовью. Многие монастыри считали своим основателем одного святого, например Сергия Радонежского, и, поскольку, они создавались его учениками, то могли считаться состоящими в одной организации вроде ордена. Наиболее близкая русская аналогия Афона - Соловки.
В обоих случаях монастыри были тесно связаны между собой общностью устава, особенностями служения и хозяйственными отношениями. Но они никогда не создавали самоуправляемые территориальные единицы. А на Афоне такая квази-государственность была создана еще в конце первого тысячелетия от Рождества Христова и в таком виде просуществовала до наших дней.
Ритуал
Весьма упрощённо обычное афонское богослужение производится в следующем порядке (ниже приводится расписание служб в Пантелеймоновом монастыре, первое, с которыми я познакомился, и далее ориентировался по нему). Соотношение между "мирским" греческим и "монастырским" византийским дано на конец октября
21.00 по византийскому, ориентировочно четыре часа дня по греческому - служба девятого часа, вечерня, молебен. Длится два и более часов. Я, уж, по-простому, далее упоминаю о нем как о "дневном" богослужении.
24.00 по византийскому, ориентировочно семь или восемь часов по греческому - малое повечерие с акафистом. Полчаса примерно.
7.00 по византийскому, ориентировочно 3 часа ночи по греческому - полунощница, утреня, 1-й, 3-й и 6-й часы, литургия. Длится часа четыре. Далее у меня - "ночная" служба.
В монастырях обычно две трапезы - после вечерни, в 6 или 7 вечера по греческому времени, а также утром, после литургии - часов в 8 утра. После утренней трапезы у монахов начинается послушание, то есть работы на своих постоянных рабочих местах или же они перемещаются по хозяйственной необходимости.
Не берусь судить, когда у монахов выпадает время на личные молитвы и на сон. Догадываюсь, что не молитвы - много, а на сон, увы - совсем мало. В дневной перерыв между службами они заняты мирскими заботами, которые требует их плоть и социальный статус, проще говоря, поддержанием жизни монастыря. Несколько часов ночного перерыва, как правило, посвящаются молитвам.
В праздничные дни продолжительность служб увеличивается, может достигать 12 и даже 16 часов в сутки. В каждом монастыре свой особый порядок богослужений, который отличается от приведённого мною на полчаса-час в ту или иную сторону.
Для справки о византийском времени.
Общее представление о нём я имел, когда читал описания Афона, но не предполагал, что оно на самом деле определяет жизнь нескольких сотен людей.
Монастыри издревле жили по естественному ходу времени. Полночью считался заход солнца, час наступления покоя в природе. Так начинались новые сутки. Византийское время подвижное - ведь оно зависит от времени захода, которое меняется со временем. Поэтому каждую неделю оно сдвигается на 15 минут и поэтому не существует постоянной разницы между двумя системами, чтобы с ходу соотносить часы. Башенные часы в монастырях показывают и отбивают византийское время, в архондариках пара часов показывают время мирское и церковное.
Исходя из такого режима, устанавливается ритм жизни паломника.
Подъем - ночью, в 3 часа или около 6. Как такового, нет жёсткого правила обязательно всем присутствовать на всех службах. Каждый волен по силам и желанию отстоять всё богослужение, приходить в любое время или появляться только к трапезе. С репрессиями в адрес прогульщиков я не встречался. Не совсем понятно, посещают ли службы иноверцы вроде немцев - и как участвуют в них.
По окончанию служб, после 7 или 8 утра - общая трапеза. Иногда устраивается часовой отдых между окончанием службы и трапезой - например, в Пантелеймоновом. После трапезы паломник обязан покинуть келью архондарика, освободить её для уборки и подготовки для следующего посетителя. В это время обычно паломники покидают монастырь: начинают курсировать паромы и микроавтобусы, которые увозят паломников от ворот или пристаней. Я попросту выходил за ворота, кланялся монастырю, приютившему меня на ночь, и осведомлялся, где начинается тропа к следующему пункту моего путешествия.
При особом желании путь паломника можно воспринимать как эквивалент работы трУдника или служения монаха - это своего рода послушание. И осуществляется оно примерно в то же время, когда происходит послушание в монастыре - поздним утром, в обеденное время (хотя обеда как такового нет) и часть дня.
Я старался достичь очередного монастыря до 4 часов дня, до начало очередной службы. Пару раз приходилось вторгаться в иное время и я чувствовал себя крайне неуютно. Хотя для монастырей обычна картина, когда человек в разгар службы спокойно входит в храм, отбивает поклоны перед иконами и прикладывается к ним. Возможно, со стороны греков как раз такое поведение знаменует собой почтение к храму и вере, а моё - неуважение и нежелание следовать местным традициям. Не знаю, у меня не было наставников, которые бы могли разъяснить такие тонкости. Если в чём-то виновен, то по незнанию, в чём чистосердечно каюсь.
Архондаричные, как правило, освобождены от обычного трудового послушания и теоретически постоянно должны быть на месте. Но определенное место для них - понятие растяжимое, ведь они играют роль не только портье, но и берут на себя все работы, которые в миру выполняет гостиничная обслуга. Поэтому непосредственно в пункте регистрации паломников они находятся редко - могут быть в кельях для приезжих, менять бельё, мыть полы и тому подобное. Наконец, молиться или дать себе кратковременный отдых.
Как раз от 3 и до 4 часов, перед вечерней, дня их проще всего встретить в гостинице или перед собором.
'Дневная' вечерня, как правило, набирает наибольшее количество участвующих, для паломников считается правилом присутствие на ней. После неё следует трапеза, а потом во время малого повечерия в соборах паломники организованно прикладываются к мощам.
Как говорится - 'на личные нужды' после трапезы остаётся не так много времени. В конце октября в это время уже наступают сумерки, которые стремительно обращаются в ночь - со скоростью, которая ставит в тупик жителя высоких широт. Компании из монахов и мирян выбираются за стены, чтобы провести несколько минут в беседках подле ворот, или просто прогуляться. В это же время наиболее активно торгуют иконные лавки.
Начиная с 8 вечера, в октябрьской темноте, в монастыре прекращается всякое хождение. Честно говоря, я не проверял, кто и по каким надобностям ходил по двору или по коридорам - усталость брала свое, а через часов шесть предстояло вновь просыпаться на 'ночную' утреню. Если и были нарушения режима со стороны паломников, то самые невинные, вроде разговоров в кельях.
Монастыри
Афонские монастыри, за исключением Пантелеймонова и нескольких скитов - достаточно старые. Большинство сооружений в них строилось в интервале от 1000 года до 1500 - го. Планировка и архитектура отражают потребности того времени: позднее почти все строения были заменены из-за ветхости, пожаров или просто перестроек. Но 'новое' строительство вписывалось в общий старинный фон и ныне ничем не выделяется среди предшествующих сооружений. Строительные приёмы тоже были весьма консервативны, благо отвечали местной специфики, и до второй половины 20 века их не было смысла менять.
Первое что бросается в глаза при взгляде на афонские монастыри - то, что они представляют собой крепости. Первые погромы афонских обителей начались с набегов арабов и рейдов болгар со славянами, то есть столетий тринадцать назад. С тех пор слабеющая Византийская империя, даже когда она существовала, не могла обеспечить оборону полуострова таким образом, чтобы перехватывать всех желающих нажиться на монастырском добре и предоставить монахам покой для молитв. Традицию грабежей продолжали викинги, турки-сельджуки, крестоносцы, пираты-каталанцы и протчая, протчая, протчая. Афон оставался в зоне нестабильности невероятно долгое для Европы время. Только в 1912 году полуостров был очищен от турок, в сороковых оккупирован немцами и потом, видимо, был полем столкновений между партизанами-коммунистами и греческой армией ( о последнем факте можно судить по общей нелюбви агиоритов к партизанам и коммунистам). Это выглядит парадоксом - самое не воинственное государство Европы избавилось от состояния постоянной войны лет шестьдесят назад.
Спасение монастырей - дело самих монахов. Сомневаюсь, что братия могла обеспечить их деятельную оборону против врага, вооружённого знанием правильной осады, штурмовыми приспособлениями и тяжёлым огнестрельным оружием. Против такого врага спасения не было, и монастыри скорее всего сдавались без сопротивления - если в них не запирались в осаду какие-то воинские отряды. Сама беззащитность монастырей служила им лучшей защитой, чем фортификация и наличие полноценных гарнизонов. Если противник вёл правильную войну в Греции и на Балканах, то есть направленную на приобретение территории и замирение населения, то устраивать резню в святых местах ему было невыгодно политически. Даже турки, отличающиеся крайней жестокостью в период завоевания и подавления восстаний, старались не распространять репрессии военного времени на обитателей Афона.
Монастырская архитектура, в том виде как застал её я, препятствует налётам мелких банд и пиратским вылазкам. Монастырь всегда представляет собой замкнутое пространство, в котором ограждением служат массивные каменные стены (что редко) и/или жилые многоэтажные корпуса по периметру. С наружной стороны до высоты пяти-шести метров в корпусах идёт глухая стена, только выше - на уровне второго или третьего этажей - начинаются окна, балконы или нависают закрытые террасы. Входы всегда представляют собой башню (их может быть несколько) с длинным проходом внутри. Ворота обычно огромные и массивные. Многие до сих пор окованы толстыми железными полосами внахлёст с торчащими шляпками болтов или гвоздей.
Таким образом, небольшая банда не в состоянии с налёта проникнуть в монастырь. Как я понимаю, подразумевается, что общая система безопасности на Афоне всё-таки позволяла выслать на помощь осаждённому монастырю какой-то отряд и отогнать такую банду. Главное было продержаться какое-то время и не дать войти злоумышленникам внутрь.
Последним рубежом обороны служит пирг - местный вариант донжона рыцарского замка. Это высокая башня, принципиально лишённая декора и церковного убранства. Его строгие поверхности оживляют только бойницы на плоскости стен и зубцы поверху. По аналогии с донжоном, функция башни - служить убежищем для людей и хранилищем для ценностей.
Защитные свойства монастыря архитектура только дополняет. Главное в пассивной системе обороны - само местоположение обители. Это всегда круча, имеющая обрывы с нескольких сторон, и нависающий крутой склон - с тыла. Для подхода открыт только один участок стены с воротами, остальные находятся на естественном возвышении, так что суммарная высота стены достигает десятков метров.
Не знаю, есть ли в России средневековые обители, вид которых мог бы подготовить к восприятию афонских монастырей-крепостей. Разве что Соловки, старинные монастыри на западных рубежах Московии, которые изначально строились из соображений превращения их в узлы обороны. Вид обычного русского монастыря порождает ощущение простора и покоя - в нём нет стеснения, афонской зажатости пространства, стремления наращивать ярус за ярусом, этаж за этажом. Соборы и церкви вольготно воздвигаются на открытых площадях, их окружают невысокие братские корпуса. Разумеется, столь привычные для нас российские монастыри - порождение совсем иной эпохи, чем та, в которой Афон отстаивал православие. А если учесть неистребимую русскую привычку строиться на возвышенностях, над поймой - так чтобы было 'красиво' с любого ракурса, хоть издали, хоть изнутри, создаётся впечатление дара, преподнесённого небу на открытой ладони, да ещё поднятой над головой.
Образ афонского монастыря иной: кулак, крепко держащий святыню. Повторюсь, грозный вид афонских старых монастырей вовсе не означает, что они предназначаются для сколь либо серьёзной обороны. И тут, скорее, древняя практическая фортификация подсознательно воспринимается как символика. Афонский монастырь должен порождать ощущение твёрдости и непреклонности, крепости веры. Его обитатели, видимые духовными очами - не смиренные иноки, а отважные воины Христа, не монахи, а крестоносцы. Нужно быть греком, сербом, болгарином, впитать в себя столетия утеснений и истреблений, чтобы так воспринимать свою веру и отстаивать право на православие, чтобы воплощать её в воздвижении креста и огораживании его крепкой стеной.
Для русских с иной историей такое восприятие не совсем естественно. Подспудное ощущение стесненности и напряжённости присутствуют в восприятии Афона.
С оборонительным предназначением строений и влиянием на устройство монастыря можно покончить.
Главное в монастыре, вокруг которого строится вся жизнь - в переносном смысле - и прочие сооружения в буквальном - это собор, центральный храм, кафоликон по-гречески.
В плане собор являет собой византийский равноконечный крест, с одной стороны, восточной, крест закруглён апсидой, в которой находится алтарь.
Внешний вид старинных греческих храмов - каскад низких куполов, ярус за ярусом возвышающихся к центру. Снаружи храмы чаще всего лишены декора, оштукатурены или сохраняют неприкрытую ничем кирпичную фигурную кладку. Часто они окрашены в багровый цвет. Символика такого цветового решения мне неизвестна, я воспринимаю её как память о крови Христа, пролитой за спасание человечества. Ровную поверхность стен оживляют сводчатые окна и мраморные плиты с резьбой. На Афоне нет русских звонниц, поэтому над куполами возвышаются только пирги - донжоны и надвратные башни.
Кровля соборов опирается на арки, а те, в свою очередь - на внешние несущие стены и внутренние массивные колонны.
Особенность византийской традиции в том, что внутреннее пространство храма имеет несколько дополнительных членений.
Западная часть храма всегда окружена тем, что воспринимается как застеклённая витражная галерея. На самом деле это внешний притвор, в котором проводятся некоторые службы. Внутренняя стена притвора является наружной несущей стеной собора, она покрыта росписями. Внутри внешнего притвора располагаются стасидии и то, что русские паломники воспринимают как канунник - хотя назначение подставки для свечей наверняка иное. Я не рискую назвать греческий вариант паникадилом, так как он представляет собой низкий цилиндр на фигурной стойке, заполненный песком. Тут же находится ящик со свечами и место для сбора пожертвований. Возле центрального входа выставлены иконы.
Далее начинается внутренний притвор - между внешней стенкой и внутренней перегородкой. Перегородка доходит до основания арок, хотя часто создаётся впечатление, что перегородка глухая - особенно если видишь её в полумраке ночной службы. В перегородке три двери - одна главная, по центру, и две по бокам. Центральная дверь обычно богато украшена резьбой и инкрустацией перламутром по тёмному от времени дереву. По периметру притвора выставлены стасидии, внутренняя поверхность покрыта фресками.
Только потом начинается центральная часть храма - опять же с роскошной двери.
Отчего-то у меня сложилось впечатление, что агиориты стремятся опустить взор верующего как можно ниже. В русских рамах обычны многоярусные иконостасы, словно устремляющиеся к куполу. Для русских мирян привычны службы в светлое время дня, когда сверху в подкупольные окна изливаются солнечные лучи и наполняют внутреннее пространство зыбким светом. Чем больше поклонов и преклонений - тем выше взлетает душа: и русский храм своим устройство заботливо возносит её к Творцу в центре купола. В кафоликонах практически везде иконостас двухъярусный, за ним проглядывает массивная арка, нависающая над алтарём. Распятие над иконостасом - крайняя верхняя точка, на которой останавливается взгляд. В часы вечерни ещё достаточно светло, чтобы увидеть росписи, заполняющие верхнее пространство храма, понять, что оживлены присутствием святых и событиями священной истории. Во время ночных служб над несколькими огоньками сгущается непроницаемый мрак. Что он должен символизировать, каково его роль в богослужении - мне не было дано понять. Но контраст между мраком и светом одной-единственной свечи, метанием монахов в едва освещённом пятне, молитвой, возносимая на два голоса - производит сильное впечатление. Словно перед молящимися развёртывается притча о человеческой жизни: мы появляемся из мрака и исчезаем в нём. едва успев зажечь свечу и совершить поклон. Это наполняет существо священным ужасом, который был бы непереносим, если бы не уверенность - там во мраке, на нас взирает ласковая Матушка и Её скорбящий Сын, а сонмы святых готовы встать на защиту наших душ.
Ещё одна деталь, приземляющая взор - огромный круг хорос, диаметром почти с диаметр основания центрального купола, который свисает сверху и находится где-то на высоте вытянутой вверх руки стоящего человека. Круг состоит из 16 или 18 (сбился со счёта, извините) длинных пластин: в центре каждой - медальон со святым. Все металлические части хороса выполнены из жёлтого металла. Во тьме ночных служений, когда горит одна свеча - пусть даже несколько - отблеск на металле хороса словно отделяет царящую вверху тьму от пространства богослужения.
Я прошу прощения, что у меня сложилось общее впечатление о службах, как о совершающихся в темноте. Почему-то именно такие моменты оказались запечатлены в памяти. На самом деле кафоликон имеет достаточно источников света: наверняка в праздничные дни даже во время ночных служб он сияет праздничными огнями. Массивное паникадило свешивается в середину хороса, крестообразно вокруг хороса размещается ещё четыре висячих светильников поменьше. Во время служб они периодически то гасятся, то зажигаются вновь.
В монастырских храмах много деталей, которые играют важную роль в службе. например, пол выполнен из большеразмерной мраморной мозаики. Рисунок прост - прямоугольники, пересекающие друг друга, круги. Они играют роль разметки - как выставлять складные подставки под книги, тумбочки с богослужебной литературой, видимо, служат для перемещения монахов.
Русские церкви в этом отношении проще - они состоят их небольшого притвора, который иногда умаляется до простого коридора, средней части - как места сбора верующих, и алтаря.
Поэтому остро ощущается разница между простором русских церквей, стремлением собрать всех верующих в одном месте - и расчлененностью, теснотой старых греческих соборов. В России верующий привык сразу вступать в среднюю часть, постоянно находиться ввиду царских врат - тут же приходится преодолевать несколько помещений, чтобы очутиться у алтаря. Отчасти это объясняется более поздним временем строительства - подавляющее большинство русских храмов построены в последние пару столетий, в то время как афонские храмы старше в несколько раз. Девятнадцатый век мог применять новейшие технологии и конструкции, которые позволяли перекрывать значительные пространства, которые позволяли строить совсем иное, чем то, что могли себе позволить средневековые греки.
Меня это обстоятельство немного напрягало, так как я не имел представления о местном церковном этикете, о том, где находиться паломнику и что подразумевается под таким ступенчатым допуском к святыням.
На Афоне контраст в организации внутреннего пространства бросается в глаза, поскольку Россия успела построить несколько огромных храмов, лишь немного адаптировав их архитектуру к местным традициям. Покровский храм Пантелеймонова и собор Андреевского скита - самые большие на Афоне, не каждый наш губернский город может похвастаться такими масштабными кафедральными соборами. Когда находишься внутри их, то закрадывается крамольная мысль, что некоторые старые греческие храмы вполне можно было бы втиснуть внутрь русских сооружений.
Планировка храма имеет особое значение в богослужениях, так как участвует в ней на равных. Миряне в русских церквях привыкли воспринимать службу скорее как проповедь, то есть с точки зрения риторики и мелодии. Такая служба предназначается для воздействия на душу через слух. Афонская служба гораздо богаче в плане привлекаемых элементов: это почти театр, в котором литургическая мистерия о судьбе человека и его отношениях с Богом разворачивается на фоне изумительных по красоте декораций, освящённых легендами, движения отточены и исполнены глубокого смысла, игра света и мрака сама по себе вводит в медитацию. Это завораживающее действо даже для тех, кто не понимает греческий и от которого ускользают детали происходящего.
Скорее всего, эта проповедь в архитектурных и живописных формах недоступна рядовым грекам-мирянам. Те церкви, которые я видел в Салониках, совершенно лишены такой символики и внутреннего содержания. Но, вероятно, греки-паломники хотя бы отчасти воспринимают богатство и утончённость афонского богослужения.
О монастырских службах я не в состоянии сделать внятные замечания, потому что на Родине посещал только службы в городских церквях. Весьма поверхностному взгляду заметно то, что несмотря на общую - общеправославную основу - в каждом монастыре существуют свои значительные отклонения.
В монастыре может быть ещё несколько церквей, часовен, стоящих отдельно на дворе или находящихся в братских корпусах. В том случае, если в них не проводятся особые общие службы, доступ паломников в них запрещён - поэтому в описании монастырей они упоминаются походя.
Ещё один обязательный элемент церковной службы, имеющий отражение в архитектуре - беседка-фиал, который размещается с западной стороны собора. Я не припоминаю фиал только в Пантелеймоновом. Сам фиал - огромная мраморная чаша на подставке, высотой в половину роста человека. В фиале-чаше происходит освящение воды, в этом его назначение. Над фиалом воздвигается круглая в плане беломраморная беседка.
Пора переходить к житейским потребностям.
А начать, пожалуй, следует с трапезы, которая не относится ни к мирскому, ни к свящённому, а является переходом из одного состояния в другое.
Трапезная всегда находится напротив главных врат собора, иногда даже соединяется переходом. Внутри трапеза украшена также как сам храм росписями, но с мирским и назидательным оттенком: часто вместо святых изображаются некие аллегории. Почётное место для настоятеля и высоких гостей располагается напротив входа и наиболее удалено от него. Поскольку я никогда не находился вблизи от игуменского стола, а глазеть во время трапезы запрещено, то по описаниям представляю его как полукруглый. По рангу от центрального стола располагаются столы для монахов, потом послушников и трудников, в конце - то есть ближе всего ко входу - располагаются паломники.
Над общим обширным залом нависает маленькая кафедра, украшенная фигурой орла с распростёртыми крыльями: за ней располагается чтец. В его обязанности входит читать во время трапезы какое-то поучение. В Пантелеймоновом читали, кажется, что-то из Иоанна Лествичника.
Трапеза совершается строго по звонкам, которые отмечают начало, разрешение пить вино, окончание и трапезы и общий подъём. Мне неоднократно приходилось попадать впросак, на что присутствующие жестами делали замечание и тут же добродушно изображали жестикуляцией - мол, ерунда. Трапеза начинается с благословения и заканчивается пастырским словом. Ближе к окончанию по столам разносится нечто, что называется коливом - смесь из сладких крошек, орехов, иногда изюма. Блюда с коливом вносятся в собор во время службы и освящаются. По окончанию трапезы первым покидает её игумен, а затем строго по рангу почётные гости, монахи, паломники. На выходе игумен благословляет выходящих, а монахи - повара склоняются в пояс перед всеми.
Трапеза - наиболее видима и доступная для паломников модель устроения жизни монаха как непрерывной службы. В идеале, вот также, начиная с благословения и под молитвы, должно происходить абсолютно всё в монастыре.
АрхондарИк (ударение на последнем слоге) - монастырская гостиница. Для мирянина это единственная доступная часть монастыря. Иногда архондарики располагаются вне замкнутого периметра (Агиа Павла и Пантелеймонов), чаще всего - внутри.
Дань государству ('цезарю цезарево...') - флагштоки с флагами у входа в монастыри. На них обязательно соседствуют государственный греческий флаг и афонский стяг с византийским орлом на жёлтом фоне. Мятежный Эсфигмен вместо общепринятого греческого флага с полосами ограничивается белым крестом на голубом фоне - как я понимаю, монархическим вариантом.
Паломнику для обозрения открыты только гостиница-архондарик, трапезная, собор и иконная лавка. Плюс внутреннее пространство двора. Всё остальное для посещения под запретом. Нужно добавить, что монастыри крайне малолюдны, в них невозможно встретить праздношатающихся монахов, жаждущих устроить экскурсию всякому встречному и показать ему местные сокровища. Поэтому, если паломник появляется в неурочное время, когда братия на трудовом послушании, то ему остаётся только бродить по пустынному двору и вглядываться в окна. В таком ракурсе я ознакомился с половиной афонских монастырей, поэтому ничего толком о них сообщить не могу.
В случае, когда паломник проводит день в монастыре, то это ненамного расширяет его кругозор в смысле обозрения достопримечательностей. Он видит интерьер собора (причём в полумраке), знакомится с иконами и мощами, два раза вкушает в трапезной и проводит ночь в келье архондарика. К этому можно добавить короткие экскурсии вокруг стен и по двору, а также покупки в иконной лавке. На большее физически нет ни времени, ни сил.
Поэтому любые русские свидетельства о монастырях, хотя об основных строениях и святынях, предельно кратки, ограничиваются сухим перечислением увиденного - если, к своему счастью, паломник заранее знает, что его ждёт и целенаправленно ищет святыню, а по пути благословением свыше попадаются знающие люди. Иногда мне везло, иногда - нет.
По Афону существует огромный объем литературы - увы, на греческом. Мне не раз приходилось в иконных лавках облизываться как пресловутой эзоповской лисе при виде винограда - возле стеллажей с роскошными альбомами и толстенными томами по архитектуре и истории. Тащить лишние килограммы непереводимого чтива на горбу и тратить немногие еврики на покупку не было никакой возможности.
Мне трудно представить объем путеводителя хотя бы по одному монастырю. Если в нём хотя бы конспективно изложить историю, перечислить основные строения - как находящиеся внутри стен, так и в окрестностях, показать историческое развитие сооружений с картами и схемами, привести обзор росписей, икон и мощей (а за большинством старинных икон и мощевиков стоят свои удивительные истории), причём с иллюстрациями - то получится весьма увесистый том. Возможно, для греков нечто подобное существует, хотя мне на глаза не попадалось. Косвенно об отсутствии подобной литературы свидетельствует трафаретность и бледность сведений об Афоне в русской литературе - иначе бы в ходу были бы переводы их.