Это была уже не Земля, а победивший ад мировых религий. Полнеба заслонял багровый молот Солнца - Немезида, распухшая от ненависти. Красный циклоп давно испепелил всё живое и цельное - и теперь упивался видом предсмертных судорог планеты. Сукровицей сочилась лава через набухшие порезы коры. Вулканы лопались кипящими пузырями. Временами багровую поверхность вспарывали магмовые цунами: стометровыми валами прокатывались они от горизонта до горизонта, сравнивая остатки ландшафтов. С противоположной Солнцу стороны глубокий космос безучастно заглядывал в самую душу еле живой старушки Геи, и не было уже воздушного одеяла, чтобы защититься от хладного прикосновения его чёрных щупалец. Луна, разорванная невидимыми силами любви-ненависти, расплющенная в кольцо, печально опадала каменным дождём на распахнутые недра Земли.
И всё же было что-то, устоявшее посреди вакханалии распада и безумия первоэлементов. Чёрные башни. Возвышающиеся на полтора километра, укоренившиеся на треть, они земными перстами грозили небу, древними маяками взывали о помощи, кенотафами охраняли прошлое. Кто воткнул их сюда, когда, зачем? Несомненно, это была цивилизация людей - или постлюдей, или даже постпост-. Некогда могущественная, владевшая мирами, ныне окончательно погибшая, ибо нигде более не наблюдалось ни малейшего присутствия, ни малейшего действия человеческого разума, человеческого слова, человеческой руки. Ни здесь, на умирающей Земле, ни в пределах искореженной системы Солнца, ни за её пределами: в Галактике, группах галактик, их сверхскоплениях и гиперскоплениях.
Однако кто способен охватить единым взором столь невообразимые дали, заметить мельчайшие артефакты или слабейшие импульсы нейронов на расстояниях, которых боится даже свет?
Тише, ОНО здесь.
Нет, это существо невидимо - не в его правилах отражать какие-то там фотоны. Лишь следы выдают его - странная рябь на гранях башен, изменение кривизны и перспективы пространства, лёгкое помутнение спектра. Слишком могущественно оно, чтобы быть понятым, и слишком непонятно, чтобы быть оценено правильно. Но что делает такое существо на гибнущем шарике? Какие неисповедимые пути привели его в этот ад, забытый богами? Неужели чёрные башни могут интересовать его? О, оно знает их секрет!
...
Дождь разговаривал с соломенной крышей. Чуть развиднелось. Адамов налил себе ещё боноле. За два года в Новой Гвинее он так и не привык к этому туземному напитку, приторно-горькому одновременно, но бодрил он лучше кофия. Старик спал, зато проснулись воспоминания.
Таким же дождливым майским утром Петербургу было не до очередной экспедиции. Весь город украсили флагами, звонили в колокола: праздновали восемнадцатилетие коронации Романовых. Так и отплыл незаметно барк "Добрый" с Васильевского острова - под гром пушек Петропавловки, под чужой салют. Пушки на том не остановились - они продолжали сопровождать их повсюду: в Атлантике, в Тихом океане, а однажды огромный немецкий крейсер на траверсе мыса Коронель походя чуть не потопил их. Мир сошёл с ума?
Тринадцатого января "Добрый" бросил якорь в пятистах километрах к юго-востоку от берега Маклая, исследованного известным русским путешественником. Здесь кончалась Земля Кайзера Вильгельма, новоявленного врага. Корабельный плотник с матросами соорудили Адамову скромный домик на берегу реки, сбегающей с высоких гор, да и отчалили восвояси. Война-с. Через неделю появились любопытные папуасы. Адамов быстро подружился с ними, обменивая нехитрые побрякушки на бананы и ямс; ничто теперь не мешало ему заниматься любимым делом - записывать, зарисовывать, сопоставлять.
Через полгода, сносно овладев туземными наречиями, он стал расспрашивать местных о том, кто живёт по соседству. Племена тиги уже были достаточно описаны в мировой антропологии, Адамова же влекли доселе неизвестные горные народы. Так он впервые услышал о симаи. Миролюбивые тиги страшно полошились, пересказывая, какие те людоеды и охотники за головами. Нельзя к ним ходить, нельзя! Адамов, конечно, не послушался - его соотечественники сейчас гибнут на полях сражений, а он, учёный, дикарей убоится?
Переход через горы дался тяжело. Немилосердно грызли какие-то клещи, не хватало еды, носильщики-тиги сбегали со стоянок. Полуживой, Адамов наткнулся на спасительную долину; жадно склонившись над ручьём, он не сразу увидел остриё направленного на него копья. Попытка объясниться ни к чему не привела. Полностью обнажённый воин в раскраске из красно-белых спиралей, молча подталкивая Адамова в спину, повёл не оглядываясь. Краем глаза учёный заметил, как перепуганные тиги бежали назад, унося всю поклажу. Попал-с.
Вскоре его привели в большую деревню. Человек на шестьсот, прикинул Адамов. Местные окружили его, но не приближались. Что-то возбуждённо кричали, показывая пальцами. Никогда не видели белого, удовлетворённо предположил этнограф. Наконец его втолкнули в длинную, отдельно стоящую хижину и сразу оставили одного. Привыкнув к полумраку, Адамов с некоторым напряжением заметил многие ряды человеческих черепов: на полу, на стенах, даже, кажется, под потолком. Слухи подтверждаются. Но, судя по всему, это должен быть буамбрамра - общественный дом, сакральный центр деревни. Где же его хозяин, вождь или шаман? И тут один из черепов отделился от стены и заговорил.
Так Адамов познакомился с Тамо-Роши, "Человеком-Копьём". Очень старый, иссохший, так что его кожа обтягивала череп, искажая характерные черты негроидной расы; часто Адамову казалось, что перед ним древний перс, лишь по недоразумению говорящий на папуасском. Он был терпеливым учителем для белого и непререкаемым авторитетом для соплеменников. Учёный довольно быстро догадался, что его приняли за духа, спустившегося по каким-то своим, скорее всего недобрым, причинам на землю. Дальнейшее овладение языком симаи привело к долгим беседам с Тамо-Роши - глубокими, как колодец, новогвинейскими ночами, когда жара спадает, исчезают настырные насекомые, а в грубой глиняной чашке плещется пряный боноле.
"Зачем вакаи пришёл к нам?" - неизменным вопросом вождь начинал разговор, испытующе глядя на чужака. Вакаи - это духи, которых изгнали с неба, или им просто не сидится там; они бродят по земле, вредя людям. Адамов сомневался: такой ли это ритуальный зачин - или тест, ожидание правильного ответа? На всякий случай он отвечал немного по-разному. "Я пришёл с миром", "Я здесь ради обмена", "Я хочу узнать мудрость симаи". "Зачем духам знание людей? - парировал Тамо-Роши. - Посмотри на себя (хотя почти ничего не было видно, Адамов понимал, что вождь указывает на его застиранную рубаху, очки, бороду) - ты совсем иной, ты не человек, ты даже дышишь по-другому (и это была правда, симаи дышали до странности аритмично, словно повторяли какую-то последовательность, демонстрировали некую систему знаков)". "Почему вы так дышите?". "Потому что мы люди. Мы должны во всём отличаться от зверей и духов".
Однажды Адамов решил встать на проверенную тропу прогресса. "Я могу лечить людей. У меня есть хорошие вещи: быстро колоть дрова, добывать много пищи, делать женщин красивее. Я могу поделиться с симаи". Но как быстро раскусил его старик! "Значит ты предлагаешь нам вырубить все деревья и уничтожить всех зверей? - Тамо-Роши покачал головой. - Наши женщины возгордятся не своей красотой и будут требовать всё больше и больше; спасённые тобой люди заполнят эту деревню, от тесноты они пойдут войной на соседние, а твои "хорошие вещи" дадут им способ убивать много и быстро. Я же говорил: духи могут только вредить". "Но разве эти черепа, - вскипел на мгновение Адамов, - не убитые вами люди?". Вождь с удивлением посмотрел на него. "Это наши предки. Вот мой отец, Саунаки, это дед, Бонгу, там прадед, Эйкилек, тот..." Тамо-Роши неторопливо перечислял, мерно кивая головой, и Адамов внезапно понял, что поимённо назвать он может всех: родственников, соплеменников, сотни, тысячи... Вот тебе и охотники за головами!
Прошёл год. К Адамову привыкли, стали доверять. Он уже мог беспрепятственно ходить по деревне и за её пределы, даже совершил вояж на старую стоянку - за вещами. Материал о симаи быстро рос и стал бы вершиной научной деятельности этнографа - если бы не британцы. Он так и не понял - был ли это военный отряд, или миссионерам нынче полагается взвод в сопровождение, одно было ясно - прежней жизни уже не будет. Никогда.
Нет, браво рапортовал молодой лейтенант-колонель, они не собираются ни к чему принуждать туземцев. Разве что устроить командный пункт - война, знаете ли, немцы близко. И, конечно, нужна миссия - это же жуткие язычники! О, папуасов хорошо наградят, не беспокойтесь. Как это, им ничего не нужно? Да им только дай, по локоть отхватят! - Довольный своей шуткой, подданный Его Величества Георга Пятого дал понять, что возражения не принимаются, что делать, они хорошо знают, а господам учёным в условиях военного времени полагается помалкивать в тряпочку. Почему все военные так банальны?
Симаи восприняли британцев как проклятие. Нашествие стольких духов означало одно - их земля чем-то не угодила богам, их народ должен переселиться на новое место. Но случилось непредвиденное. Как ни старался Адамов, выступая посредником и переводчиком, оградить симаи от цивилизационного пыла миссионеров и солдат, против новейшего оружия белой цивилизации он оказался бессилен. Синематограф. У британцев был переносной кинопроектор; наладив между пальмами экран, они пригласили туземцев на просмотр движения транспорта по мосту Лидс, регаты Оксфорд - Кембридж, Трафальгарской площади в Лондоне и туннеля под Ла-Маншем. Это не было культурным шоком, симаи всё поняли правильно. Земля захвачена злыми духами, бежать некуда.
Своё решение они тщательно скрывали. Только плач голодных детей и вонь отхожих ям, где гнили выброшенные запасы, поставили белых перед ужасной истиной - перед ними акт коллективного самоубийства. Ничто не могло убедить туземцев: печально они повторяли "ни мае вакуи", "всё оставляем духам", и опускали руки. Даже младенцы срыгивали те смеси, какими пытались накормить их напуганные миссионеры; казалось, сама жизнь разорвала контракт с племенем симаи.
"Почему? - ворвался тогда Адамов в буамбрамру. - Белые скоро уйдут, нужно только подождать!". И сам понимал, что не верит в это. Белые никогда не уходят. "Вакаи никуда не уйдут, - вздохнул Тамо-Роши. - Они пришли на землю, чтобы владеть ею. Это больше не место для людей. Нас ждут предки". "А если нету предков? - отчаянно вскричал Адамов. - Вы лишаете себя жизни из-за каких-то черепков!". Старый вождь блеснул белками глаз. "Жизнь - это то, что роднит нас с животными. То, что наступает после жизни, роднит нас с богами. Вакаи тоскует по жизни, потому что не знает иного. Даже умерев, он продолжает цепляться за неё. Мы, люди, существуем не век. Мы существуем вечность".
Адамов понял, что переубедить будет невозможно. "Разреши мне быть с тобой до конца, - сказал он дрогнувшим голосом. - Расскажи мне свои предания, я сохраню их для всех". Мягкая улыбка растянула пергаментную кожу Тамо-Роши. "Вакаи так ничего и не понял. Нельзя разделить народ симаи и его предания, они навсегда останутся с нами, ты же сохранишь лишь пустую оболочку. Но я расскажу всё, что захочешь. Может, тогда ты познаешь разницу между человеком, для которого все вещи - только знаки, и алчущим духом, для которого и знаки - лишь ждущие корзин вещи".
Старик проснулся и попросил воды. Адамов вышел из хижины; на рассвете громко пели птицы. Кроме них, никто не нарушал тишины: последних симаи он закопал в ближайшем овраге неделю назад, британцы покинули это hell-gate, "дьявольское место", ещё раньше. Вернувшись, Адамов вздрогнул от внезапного вопроса: "Все ушли?". Немой ответ этнографа был красноречивее всяких слов. "Значит, я последний, - чуть ли не удовлетворённо сказал вождь. - Ты как-то говорил, твоё имя означает "первый человек"? Как же вакаи любят быть первыми. Пришло время человеку стать последним. Теперь я буду Тамо-Буни, "Последним из людей". Копьё завершило свой земной полёт. Но ближайший бог подберёт его".
Вождь мёртвого народа закрыл глаза и испустил дух. Адамов огляделся: в косых лучах солнца, пробившихся через бамбуковые стенки, скалились старые черепа. Тысячепудовая усталость внезапно навалилась на плечи. "Я пришёл, чтобы вернуться домой, - отчаянно подумал Адамов. - Пора в Россию. Британцы предлагали через Лондон. Нужно догнать их в Порт-Морсби. А здесь я узнал всё, что хотел".
...
Почти двенадцать миллиардов лет Земля наматывала круги вокруг Солнца. За это время здесь зажглись более четырёх триллионов рассветов, родились триста триллионов разумных существ, вспыхнул один квадриллион сознаний (в числе коих - и искусственные разумы). Много это или мало? В Галактике двести миллиардов звёзд, в человеческом организме сто триллионов клеток, в теле аквиситянина - сорок квадриллионов искр. Средненькие величины, короче. Только каждое сознание неисчислимо, несопоставимо, бесценно. Это целый мир - бесконечный, бесконечно познаваемый, непознаваемо грандиозный. Одна вселенная содержит квинтиллионы сознаний, одно сознание охватывает квинтиллионы вселенных - что более матери-природе ценно?
Существо проникло в чёрные башни. Сразу во все - так игла прокалывает фигуры на многократно сложенной бумаге. Невероятная по насыщенности история человечества предстала перед ним наивным детским рисунком. Научные, технологические, культурные накопления, закодированные в сверхпрочных, самовосстанавливающихся материалах, - связкой ракушек-каури. Но было здесь и то, что интересовало необычного гостя всерьёз. Точнее, "это" находилось не совсем "здесь", но отсюда, из чёрных башен - финального средоточия канувшей в Лету цивилизации, проще всего было его извлечь. Как удивились бы те, кто задумывал и возводил могучие башни, кто завещал грядущим расам человеческие достижения, что их детища можно использовать совсем иначе, куда более впечатляющим и многообещающим способом!
...
Петроград встретил Адамова осенней моросью. Такое же ненастье царило и в умах коллег, с которыми он поспешил встретиться. По коридорам Русского географического общества сновали неизвестные молодые люди в кожаных френчах; они очень высоко ценили себя, и почти никак - "бывших". Это странное словечко вдруг стало спусковым крючком нового порядка. "Кем вы были до пролетарской революции?" - спросил Адамова человек, назвавшийся комиссаром. "Я этнограф" - удивлённо ответил тот. "Ваше сиятельство, - осклабился комиссар. И тут же возопил фальцетом: - Контра! Войшвилло, препроводи господина графа на Гороховую. Там из него быстро вытрясут, какой он есть английский шпиён".
В тюрьме, впрочем, Адамов пробыл недолго; кажется, за него хлопотал сам Горький. Но благодарить Адамов не пошёл; вместо этого бесцельно бродил по родному городу, не узнавая его. Некогда блестящая столица стала чёрной, оборванной, невообразимо нищей. Дома смотрели разбитыми, неосвещёнными окнами, улицы грязны и пустынны, повсюду висел запах гари, навоза и гнилой воблы. Но хуже всего выглядели люди: голодные, плохо одетые, затравленные, с какой-то виноватой трусостью в глазах. Однако были и те, кто сумел приспособиться. На Моховой Адамов стал свидетелем омерзительного случая. Два дюжих молодчика деловито рубили на дрова дверь небольшого особняка. Хозяин, выглядывая из соседнего окошка, жалобно причитал: "Господа, что же это, мы же замёрзнем!". "Туды тебе и дорога, буржуй!" - щерясь, отвечали ему.
Повсюду можно было встретить этих "новых людей": самоуверенных, наглых, обязательно при нагане и всесильной бумажке. В учреждениях они просто кишели, так что и заходить туда не хотелось. Адамов вдруг понял: город захвачен чуждыми пришельцами, лишь внешне похожими на людей. Всё, что они делали, было неправильно, нелепо, незаконно, но обладало такой силой, злобой и алчностью, что легко продавливало традиционные человеческие порядки. "Как будто Тамо-Роши прав, - думал Адамов, - это не люди, а вакаи, духи, для которых всё ценное ограничивается земным, зато этим они хотят владеть безгранично".
Адамов всё-таки выступил с докладом в РГО. В холодном зале глухо кашляли несколько академиков, растерянными птицами жались друг к другу студенты. Он не стал заострять внимание на трагической судьбе симаи, но параллели напрашивались сами собой. Выступление имело успех; после него к Адамову подошёл давний приятель Пётр Кузьмич Рыбаков, неутомимый путешественник по Востоку, и пригласил к себе на Смольный проспект. "Чайку попьём, былое помянем, жена сливовой пастилы выменяла". Через три дня Адамов с нехитрым гостинцем стучался в потрёпанную дверь. Не открывали. Чертыхаясь, уже хотел уходить, как услышал приглушённые всхлипы. Наконец дверь скрипнула, вышла заплаканная женщина. "Нету Пети, - рыдая, выдавила она. - Сегодня утром расстреляли. Вспомнили кадетское прошлое". И женщина упала кулём, даже подхватить не успел.
После этого события понеслись с жуткой быстротой. Трёх знакомых Адамова из университета взяли в заложники; поговаривали, расстреляют непременно - большевики мстили за покушения на Ленина и Урицкого. Адамова забрали на Гороховую вторично - ему снова припомнили возвращение на британском судне. "Говорите, изучьяли папуасов? - с ощутимым акцентом допрашивал его товарищ Судрабс. - И как же живьётся гвинейским пролетариям?". Адамов пожал плечами. "Плохо живётся. Ваши войны, революции - это всё не для них". "Как это - не для них? - с нажимом произнёс Судрабс. - Мы мировую революцию для всех угнетённых дьелаем, чтоб вот такие чистоплюйчики, как вы, ездили к ним не с эксплуататорскими намьерениями, а на перековку. А не захотите перековываться, так мы миндальничать не будем - хлоп, и в расход!". Красный комиссар плотоядно ухмыльнулся. "Ничего ты не понимаешь, вакаи, - процедил сквозь зубы Адамов. - Когда костёр тухнет, приходит ночь. Вы пытаетесь человека переделать - а тем самым уничтожаете его. Освобождать нужно не тело, а душу". "Ты мне эти поповские штучки брось, - зло прогремел Судрабс. - Не таких ломали. И тело, и душу".
В камере Адамов принял решение. Нельзя сказать, что оно далось ему легко, но другого выхода учёный не видел. Он объявил голодовку. Справедливости ради, давали такую несусветную баланду, что в горло она и не лезла. Однако для Адамова важным было символическое значение его поступка. Разумеется, это только раззадорило гегемонов. Оскорбления быстро перешли в избиения, а те в пытки. Мы не имеем никакого морального права следить за нашим героем в последние дни его жизни, лишь скажем, что он постоянно повторял: "ни мае вакуи" и "тамо-буни".
...
Почему погибла человеческая цивилизация? Всё материальное преходяще, всё составное обязательно распадётся. Как бы ни была могущественна раса людей на пике своего распространения, охватывая миллионы галактик, её ограничения - это фундаментальные ограничения физического мира. Законы природы можно познать, даже изменить - но не отказаться от них. Последнее доступно лишь существам на принципиально ином уровне самоорганизации, когда развитие получают антиматериальные, антифизические начала. Неисчислимые эоны духовной эволюции приводят к тому, что такие существа обретают способности путешествовать по космосам и измерениям, игнорируя их законы и принципы. С какой же целью?
Чтобы взрастить себе подобных. Даже чёрные башни были не состоянии противостоять колоссальным энергиям красного гиганта. Но ещё до того как Земля растворилась в бушующей оболочке распухшего Солнца, произошло нечто грандиозное. Мириады невидимых ничьему глазу искорок освободились от долгого сна небытия и смерти, взметнулись в беззвёздное небо чистого духа. Такова была миссия незваного гостя, таково было его умение: вновь зажечь огонь человеческих душ, вновь пробудить разумные сознания, дабы смогли они начать новый путь - но уже не привязанный к косной материи, уже не требующий подпорок в виде общества, культуры и цивилизации. Тогда и встретились снова те, кого мы в этом повествовании так неуклюже звали Адамовым и Тамо-Роши.