Аннотация: Глава 2. Международное положение: пропаганда и мнения граждан. Параграф 5. Тут я много спорю с Мельтюховым и Невежиным (о лозунге наступательной войны и о пропагандистской кампании весны-лета 41-го).
5. Изменения в апреле-июне 1941 года.
Апрелем 1941 года можно датировать начало изменений в пропаганде. Что произошло?
В марте 1941 года Гитлер потребовал от Югославии присоединения к Тройственному пакту. После бурных обсуждений в правительстве Югославия 25 марта всё-таки к пакту присоединилась. Сразу же по стране прокатилась волна демонстраций протеста, а в ночь на 27 марта произошёл государственный переворот. Правительство Цветковича, решившее стать союзником Гитлера, было свергнуто. Принц-регент Павел бежал из страны. Новое правительство возглавил генерал Душан Симович, а главой государства был объявлен король Пётр II, за которого до этого, по малолетству его, правил принц-регент. Гитлер немедленно отдал приказ готовить нападение на Югославию. Югославы, не желавшие втягивания в войну, надеялись, что союз с Советским Союзом устранит угрозу германского вторжения в их страну или, по крайне мере, оттянет его. Они начали переговоры в Москве, в результате 6 апреля около 3-х часов ночи по Московскому времени был подписан договор о дружбе и ненападении. Его пометили датой 5 апреля и тут же, в 4 утра с крайней поспешностью передали по радио и отправили в газеты для публикации. В Генштабе Красной армии тут же стали согласовывать списки самолётов, артиллерийских орудий и миномётов для отправки в Югославию. Отравить, однако, ничего не успели [Подробнее о югославских событиях и советско-югославских переговорах см.: Нарочницкий А. Л. Советско-югославский договор 5 апреля 1941 г. о дружбе и ненападении (по архивным материалам)//Новая и новейшая история, N1//1989; Гибианский Л. Я. Югославский кризис начала 1941 года и Советский Союз//Война и политика, 1939-1941. М.: "Наука". 1999; Козлов Л. Е. Договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией от 5 апреля 1941 г. в освещении советской печати//http://l-e-kozlov.narod.ru/text/dogovor1941.htm]. В тот же день, 6 апреля, немецкие войска напали на Югославию. Через десять дней она уже была разгромлена и захвачена.
Что в эти дни писали советские газеты?
После переворота они сообщали, что "в правительство Симовича вошли руководители и представители всех политических партий, и оно таким образом представляет "правительство национального единения"". Приводилось заявление нового югославского премьер-министра Симовича, сделанное им 28 марта, в котором отмечалось, что "югославский народ испытывал беспокойство по поводу того, как велись государственные дела" и что "под давлением обеспокоенного общественного мнения произошли сегодняшние изменения. После того, как его величество король Пётр II принял власть и сформировал правительство национального согласия, являющееся выражением настроений сербского, хорватского и словенского народа, больше нет оснований для беспокойства" [Правда, 1941, 29 марта, Красная звезда, 1941, 29 марта. Ленинградская правда. 1941, 29 марта]. 2 и 4 апреля со ссылками на Югославское телеграфное агентство опровергались сообщения немецкой прессы о преследованиях в Югославии немцев [Правда, 1941, 2, 4 апреля. Красная звезда, 1941, 2, 4 апреля].
"Правда" писала о советско-югославском договоре:
"Дата подписания договора о дружбе и ненападении между СССР и Югославией не только явится значительной вехой для развития дружественных отношений между обоими государствами, но и отметит совместные усилия правительств СССР и Югославии, направленные к укреплению мира и предотвращению распространения войны...
...Путём многочисленных демонстраций и митингов широкие слои населения Югославии выразили свой протест против внешней политики правительства Цветковича, которая грозила Югославии вовлечением её в орбиту войны. Новое правительство, возглавляемое генералом Симовичем, по приходе к власти выступило с заявлением, в котором совершенно отчётливо подчеркнуло своё стремление к миру и сохранением дружественных отношений со всеми государствами, в первую очередь с теми, которые являются соседями Югославии" [Правда, 1941, 6 апреля].
Поначалу такая оценка югославских событий, явно противоречившая господствовавшей ранее установке на дружбу с Германией, озадачила ряд пропагандистов [О горячем интересе советской общественности к югославским событиях свидетельствует запись в дневнике писателя Всеволода Вишневского за 9 апреля 1941 г.: "...подъём, ожидания, нервное возбуждение у людей, масса расспросов: как понимать наш пакт, как расценивать наши отношения с Германией в новой ситуации?" Вишневский В. "...Сами перейдём в наступление". Из дневников 1939-1941 годов//Москва, N5//1995. С. 107]. 7 апреля 41-го работник ленинградского обкома Столяров читал лекцию в Пашском районе. О ней заведующий парткабинетом Пашского райкома Свиридов писал в обком:
"Член партии-старик т. АНИХИН интересовался положением Югославии и такого характера он задал вопрос т. СТОЛЯРОВУ.
Каков был ответ? тов. СТОЛЯРОВ говорит. Вы газеты читаете? АНАХИН говорит читаю, ну и я больше сказать ничего не могу ясно, АНАХИН говорит ясно. И на другие вопросы, точно такие были ответы" [ЦГАИПД СПб. Ф. 24, оп. 10, д. 609, л. 33. Орфография и пунктуация оригинала сохранены].
Проюгославская линия в прессе развивалась и после гитлеровского нападения на Югославию. Приводились положительные отзывы иностранных газет о договоре с Югославией [Правда, 1941, 8, 9 апреля. Красная звезда, 1941, 8, 9 апреля. Ленинградская правда. 1941, 8, 9 апреля], подчёркивались мирные намерения югославского правительства [Красная звезда, 1941, 10 апреля], осуждалось вступление Венгрии в войну с Югославией на стороне немцев [Правда, 1941, 13 апреля, Красная Звезда, 1941, 13 апреля]. Линия - явно антигерманская.
После апреля ни в "Правде", ни в "Красной звезде" нельзя найти ни одного позитивного материала о Германии (за исключением знаменитого сообщения ТАСС, напечатанного 14 июня). Зато стал появляться материал негативный. К косвенно направленным против нацистской Германии материалам можно отнести передовую статью "Правды" от 1 мая "Великий праздник международной пролетарской солидарности" [Правда, 1941, 1мая], где говорилось, что в Советском Союзе "выброшена на свалку истории мёртвая идеология, делящая людей на "высшие" и "низшие" расы, где в живых делах воплощается ленинско-сталинская идеология равенства и братства народов, равенства и братства, независимо от цвета кожи или разреза глаз". 13 мая в "Красной звезда" в статье профессора и бригадного комиссара К. Пуховского о работе Сталина "Марксизм и национальный вопрос" упоминался пангерманизм и говорилось о его антинаучности [Красная звезда, 1941, 13 мая]. Журнал "Большевик" в мае писал в передовой: "Мировая война уже разоблачила всю гниль мёртвой буржуазной идеологии, по которой одни народы, одни "расы" призваны властвовать над другими, "низшими". Эта мёртвая идеология принадлежит отжившим классам" [Во славу родины//Большевик, N10//1941. С. 6].
Ещё одно яркое свидетельство поворота в пропаганде - история с публикацией первых двух частей романа Ильи Эренбурга "Падение Парижа".
Первая его часть была напечатана журнале "Знамя" за март 41-го. Действие романа охватывает 1936-1940 года. Действие первой части - 36-й год. Есть мемуарные свидетельства о том, что текст романа цензура беспощадно резала. Возьмём для сравнения с текстом "Знамени" текст, печатавшийся после войны, где, по нашему предположению, был восстановлен первоначальный вариант [Ср.: Эренбург И. Падение Парижа. Роман. Часть первая//Знамя, N 3//1941; Эренбург И. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах. Т. 4. Падение Парижа. М.: "Художественная литература". 1964].
В варианте "Знамени" убраны все до единого упоминания о Гитлере. Убраны упоминания вмешательства Германии и Италии в гражданскую войну в Испании (У франкистов вместо немецких и итальянских самолётов просто - "иностранные". Правда, оставлены их названия: "юнкерс", "савойя"). Кроме двух случаев - убрано слово "пруссак". Во многих местах убраны слова "фашист", "фашизм". Но не везде, по отношению к французским фашистам они оставлены. Например, в одном месте - в описании драки с фашистами - три раза слово "фашисты" заменили на "люди Брейтеля" (один из персонажей романа - Т. М.), "один фашист" заменено на "один франт". Но следующий абзац всё равно начинался фразой "Разогнав фашистов..."
В описании народных гуляний на День взятия Бастилии упоминались чучело Муссолини и кукла Гитлера - "на виселице покачивался тучный Муссолини, корчился тряпичный Гитлер..." Гитлера вообще убрали, а "тучный Муссолини" заменили на непонятное "тучный южанин".
24 апреля Эренбургу позвонил Сталин. Спрашивал о "Падении Парижа", интересовался, будут ли там изображены немецкие фашисты. Писатель ответил, что будут, но, не высказал опасение, что возможны трудности с публикацией третьей части романа - очень уж придирается цензура. Сталин пообещал помочь, То есть фактически дал Эренбургу добро писать о немецких фашистах всё, что захочется [Невежин В. А. "Если завтра в поход..." С. 268-269. Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 160].
Вторая часть романа (время действия - 38-39 гг.) появилась в июньском номере "Знамени" (сдан в печать в середине мая) [Эренбург И. Падение Парижа. Роман. Часть вторая//Знамя. N6//1941].
Во второй части тоже местами убрано слово "фашист", но значительно реже. В одном месте убрано слово "гитлеровец", заменено на "фашист". По-прежнему убраны упоминания о немцах и итальянцах в Испании. В некоторых местах "немцы придут" было заменено "они придут"; "сотрудничать с Гитлером" - на "сотрудничать с врагами Франции". Гитлер уже был убран не везде. В одном эпизоде даже описывалась его речь по радио. Описание, правда, было смягчено, убрали, что у Гитлера хриплый голос, что он "лает", "рёв толпы" заменили на "гул". Но, в отличие от мартовского номера, фюрер уже упоминается. Упоминался захват немцами Австрии, Мюнхенский сговор. Довольно ясно, что угроза исходит от Германии. В первой части французский фашист Брейтель говорил, что покупает для своей организации оружие в Дюссельдорфе, то есть Германии - это было убрано. Во второй части упоминания о его сотрудничестве с немцами были оставлены.
Несколько разных периодических изданий ещё до выхода второй части в "Знамени" опубликовали в мае отрывки из её второй [Красная звезда. 1941, 17 мая; Комсомольская правда. 1941, 22 мая] и третьей части [Труд, 1941, 21 мая. Красная звезда, 1941, 29 мая; Эренбург И. Накануне//Огонёк, N14//1941].
Отрывок третьей части из "Красной звезды" описывал Париж перед самым вступлением туда немцев и само вступление. Описывались, паника, потоки беженцев, страдания их, впрямую говорилось, что немецкие самолёты кидали бомбы в этих мирных беженцев, и что от их бомб гибли дети [Красная звезда, 1941, 29 мая]. В 1939-м, после заключения Пакта Молотова-Риббентропа, осторожные редакторы не пускали в печать статьи о Семилетней войне, считая несовпадающим с генеральной линией вспоминать, что ещё в XVIII веке русским и немцам доводилось друг против друга воевать [См.: Блюм А. Начало Второй мировой войны Настроения ленинградской интеллигенции и акции советской цензуры по донесениям стукачей и цензоров Главлита//http://www.pseudology.org/Tsenzura/Blum_1939.htm; Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 61]. По сравнению с ситуацией 1939 года публикация такого фрагмента Эренбурга носит явно антигерманский характер.
На эту начавшуюся кампанию тут же последовала реакция населения. Как отмечает Михаил Мельтюхов, в мае особые отделы НКВД стали фиксировать слухи о приближающейся войне с Германией [См.: Мельтюхов М. И. Материалы особых отделов НКВД... С. 314-316; Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 450-451].
Согласно воспоминаниям Бориса Моисеевича Овецкого, чей 235-й гаубичный полк в составе 75-й стрелковой дивизии с 5 мая выдвигался непосредственно к границе, в район Малориты (южнее Бреста), в это время "основная тема и содержание бесед (которые он проводил как младший политрук - Т. М.) сводились к одному:
"Наше наступление на сосредоточение немецких войск в Польше", перед нами ставилась задача уничтожить эту немецкую группировку.
Наступление предполагалось начать "с марша", и этим нам объясняли скрытность нашего передвижения, мы должны были незаметно сосредоточиться на границе для последующего удара. Такие беседы с комиссаром держали нас в постоянном напряжении и тревоге, в ожидании близкого начала войны. Причем, все красноармейцы и политработники свято верили, что мы не собираемся захватывать польскую территорию, что Красная Армия призвана только освободить соседний польский братский народ, порабощенный немцами. При этом, будет предотвращена угроза нападения Германии на нашу страну. Война будет на чужой территории и победа будет за нами.
По мере того как мы приближались к границе, темы бесед изменялись. О наступлении на немцев уже никто не говорил, никто о такой поставленной задаче и не упоминал.
На политзанятиях обсуждался только текущий момент, но опять таки, не у нас, а где-то далеко в Европе, в Англии, Франции. Мотивация скрытности нашего передвижения тоже изменилась - по новой версии, мы вроде бы опасались дать немецкому командованию основание считать, что наши силы где-то сосредотачиваются и мы, таким образом, выказываем недоверие Пакту о ненападении. Все должно было выглядеть как в обычной обстановке... Почему вдруг произошли такие изменения - мы тогда не задумывались, во всяком случае не обсуждали, а если кто-то и анализировал происходящие "метаморфозы", то предпочитал держать язык за зубами..." [Овецкий Борис Моичеевич//http://iremember.ru/artilleristi/ovetskiy-boris-moiseevich.html]
Видимо, тему политбесед сменили, увидев, насколько быстро распространяются слухи о скорой войне.
Впрямую, что Германия - враг, в прессе ещё не говорилось. Но начало антинацистского курса в пропаганде - налицо. Ряд подобных фактов можно найти за пределами сферы печати. С 1939 году, после заключения с Германией пакта о ненападении, в кинотеатрах перестали показывать фильм "Александр Невский". В апреле 41-го он снова появился на экранах. Будущий маршал (а тогда - полковник) Иван Христофорович Баграмян как раз тогда посетил показ этого фильма. Вот что он вспоминал:
"Зрители бурно воспринимали перипетии фильма. Когда же лёд на Чудском озере затрещал под псами-рыцарями и вода начала поглощать их, в зале, среди громких восторгов, раздался яростный возглас:
- Так их, фашистов!
Буря аплодисментов была ответом на этот вырвавшийся из души крик" [Баграмян И. Х. Так начиналась война. М.: Воениздат. 1971. С. 55].
В это же время произошли изменения в политике Коминтерна. В изданной в 70-е "Истории фашизма в Западной Европе" по этому поводу сказано: "Окончательный вывод о первоочередности задачи восстановления независимости был сформулирован руководством Коминтерна весной 1941 г. В апреле Секретариат ИККИ писал ФКП, что "борьбу за мир следует подчинить борьбе за национальную независимость"" [История фашизма в Западной Европе. М.: "Наука". 1978. С. 448]. То есть компартии Европы ориентировались на борьбу с оккупантами.
Ранее о повороте в пропаганде весной 1941 г. писали Виктор Суворов, Владимир Невежин и Михаил Мельтюхов [Суворов В. Ледокол. Кто начал Вторую мировую войну? Нефантастическая повесть-документ. М.: "Новое время". 1993. С. 175-176; Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина... С. 430-432; Невежин В. А. "Если завтра в поход..." С. 271-311, 315-316; Невежин В. А. Синдром наступательной войны... 186-251, 255-256]. Однако они датировали начало поворота маем, связывая с речью Сталина 5 мая, к тому же истолковывали прежде всего как поворот к "наступательной пропаганде" [Отмечал пересмотр военной пропаганды в мае 1941 г. и направление пропаганды на ведение "наступательной и всесокрушающей войны" и В. И. Киселёв. Киселёв В. И. Упрямые факты начала войны//ВИЖ. N2//19].
Как таковые, все положительные материалы о Германии пропадают в апреле [Выше мы приводили цитаты из апрельского номера "Интернациональной литературы". Однако отдел хроники в нём был составлен из материалов, поступивших в редакцию до середины марта. Сказывалась специфика издания - "толстый журнал", по сравнению с ежедневной газетой не поспевающий за событиями], зато, касаясь событий на Балканах печать явно занимает проюгославскую позицию. Невежин и Мельтюхов датировали поворот, во многом основываясь на появившихся в мае пропагандистских директивах. Однако на разработку подробных директив нужно время, в условиях быстро развивающихся и меняющихся событий их просто не могли успеть написать. Невежин сам описывает случай, когда ещё не утверждённая директива, которую дорабатывали, была в устной форме доведена "до ответственных политработников армейского уровня" [Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 229-230]. Газеты, видимо, тоже ориентировались на устные указания руководства.
Тема "наступательности" нуждается в более подробном рассмотрении.
5 мая 1941 г. Сталин выступил перед выпускниками военных академий. Речь его привлекла большое внимание исследователей и ей посвящено немало внимания как в специальных статьях, так и в обобщающих работах [См.: Безыменский Л. А. Сталин и Гитлер перед схваткой. С. 397-418; Вишлёв О. В. Западные версии высказываний И.В. Сталина 5 мая 1941 г. По материалам германских архивов//Новая и новейшая история, N1//1998; Вишлёв О. В. Речь Сталина 5 мая 1941 г. Российские документы//Новая и новейшая история, N4//1998; Вишлёв О. В. Сталин и Гитлер... С. 74-103, 183-214; Невежин В. А "Если завтра в поход..." С. 271-280; Невежин В. А. Речь Сталина 5 мая 1941 года и апология наступательной войны//Отечественная история, N2//1995; Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 148-185; Невежин В. В. Сталин о войне. Застольные речи 1933-1945 гг. М.: "Яуза", "Эксмо". 2007. С. 128-151; Корольов С. Москва, Кремль, 5 травня 1941 року. Одкровення Сталiна перед вiйськовою елiтою Радянського Союзу//http://ukrhist.at.ua/publ/25-1-0-525]. Большое место в речи Сталина, характеризовавшего РККА и международное положение, заняли рассуждения на тему "Действительно ли германская армия непобедима?" Он пришёл к выводу, что Германия до сих пор побеждала в войне потому, что начала её "под лозунгами освобождения от версальского гнёта". Теперь Германия переходит к завоевательным войнам, под новыми лозунгами "германская армия не будет иметь успеха". Сталин провёл параллель с Наполеоном. Когда тот "вёл войну под лозунгами освобождения от крепостничества, он встречал поддержку, имел союзников, имел успех". Стоило ему перейти к завоевательным войнам, как "он потерпел поражение". Теперь, когда Германия ведёт завоевательную войну, она обречена на поражение, "значительная часть германской армии теряет свой пыл... Кроме того, в германской армии появилось хвастовство, самодовольство, зазнайство". А Франция, по объяснению Сталина, была разгромлена именно из-за того, что после Первой Мировой её охватило самодовольство [Безыменский Л. А. Сталин и Гитлер перед схваткой. С. 408-409. Вишлёв О. В. Сталин и Гитлер... С. 204-205]. По ряду свидетельств, Сталин говорил о неизбежности войны между СССР и Германией, однако при редактировании записи его речи соответствующие слова были исключены [Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 176]. Затем, на торжественном приёме, когда один из присутствующих генералов провозгласил тост "за мирную Сталинскую внешнюю политику", Сталин поправил его: "Мирная политика дело хорошее. Мы до поры, до времени проводили линию на оборону - до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы". Теперь же, когда РККА снабжена современной техникой, "нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия - армия наступательная" [Безыменский Л. А. Сталин и Гитлер перед схваткой. С. 414-415. Вишлёв О. В. Сталин и Гитлер... С. 207].
По мнению Невежина и Мельтюхова именно последнее сталинское замечание легло в основу разворачивающейся пропагандистской кампании в "наступательном духе".
Акцентируя внимание на "наступательности" развернувшейся пропаганды они ссылаются на майские проекты директив ГУПП КА (Главное Управление Политпропаганды Красной Армии), которые объясняли, что всякая война, которую будет вести Советских Союз, в том числе и наступательная, будет справедливой, а также на июньский проект директивы, который ставил задачей воспитание красноармейцев в духе подготовки к "всесокрушающей наступательной войне" [Невежин В. А. "Если завтра в поход..." С. 295-296]. Они ссылаются на ряд выступлений представителей советского руководства, например, на выступление Калинина 20 мая, в котором тот говорил о "расширении зоны коммунизма, критиковал "буржуазный пацифизм", утверждал, что большевики не пацифисты [Мельтюхов. Упущенный шанс Сталина. С. 443; Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 195-196]. При этом Невежин и Мельтюхов сами на страницах своих книг приводят массу схожих высказываний как из печати, так и из устных выступлений в 1939-1940 годах [Невежин В. А. "Если завтра в поход..." С. 158, 228-229; Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 424-426]. Мельтюхов, обосновывая майский поворот к "наступательному духу" среди прочих источников ссылается на статью, опубликованную в "Большевике" в январе 1941 года! [Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 580]
Действительно, в январе 1941 года в журнале "Большевик" Н. Осипов, подтверждая это цитатами из Ленина, писал, что Красная Армия может взять на себя инициативу в войне [Осипов Н. Ленин о характере войн и защите отечества//Большевик, N1//1941. С. 38-39]. Мельтюхов приводит такие цитаты из документов, чтобы подтвердить версию о готовившемся на июль нападении СССР на Германию, то есть через два месяца. Но ведь статья Осипова была напечатана ещё в январе, и СССР не напал на Германию в марте. Другой сторонник "наступательной" концепции, Джахангир Наджафов, как свидетельство агрессивных планов СССР приводит выдержанные в "наступательном духе" фрагменты документа "О текущих задачах пропаганды" из личного фонда Жданова [Наджафов Д. Г. Дилемма Второй мировой войны: демократия или тоталитаризм//Детектор правды Виктор Суворов. М.: "Яуза-пресс". 2011. С. 65-68]. Однако он приводит только два пункта документа. Что в остальных пунктах, он не сообщает. А ведь о значимости для автора документа "наступательных" лозунгов говорят места (8-е и 9-е), которые он им отвёл. Причём содержание приведённых фрагментов по смыслу совпадает с тем, что писал Н. Осипов ещё в январе. Даже цитаты Ленина одни и те же.
Представляется, что указанные авторы преувеличивают роль "наступательного" компонента в разворачивавшейся кампании, считая его доминирующим. Это был давний неотъемлемый элемент советской военной идеологии. Его использование в мае-июне 1941 года не было чем-то специфическим. И даже если считать его доминирующим, то, как указывает сам Владимир Невежин, "это вовсе не свидетельствует, что СССР хотел выступить в роли агрессора" [Невежин В. А. "Если завтра в поход..." С. 316].
Возвращаясь к сталинскому выступлению 5 мая мы должны констатировать, что оно было безусловно антигерманским, но тост о наступательной политике, который Невежин называет квинтэссенцией выступления вождя, мог и вовсе не прозвучать, если бы одному из участников приёма не пришло в голову провозгласить здравицу за мирную политику.
Ещё один посыл к окончательному оформлению антигерманского пропагандистского курса, исходящий лично от Сталина - публикация в первом майском номере журнала "Большевик" написанного им ещё в 1934 году письма членам Политбюро "О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма"". В письме Сталин возражал против публикации статьи Энгельса "в нашем боевом журнале "Большевик"", так как тогда будет считаться, что это статья "руководящая, или во всяком случае глубоко поучительная" [Сталин И. О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма"//Большевик, N9//1941]. Затем Сталин высказывал ряд критических замечаний в адрес сочинения Энгельса и высказанного тем в 1891 году мнения, что "победа Германии" над Россией "есть, стало быть, победа революции" [Там же. С. 5]. Очевидно, что теперь как руководящее, должно было рассматриваться опубликованное через 7 лет после его написания письмо Сталина.
Теперь в основу начавшейся ещё в апреле возобновившейся антигерманской пропаганды легли программные установки, данные лично генсеком.
Характерно, что антигерманскую кампанию начинали очень осторожно. Секретарь ЦК по идеологической работе и глава Московского горкома А. С. Щербаков в рукописи тезисов для выступления на совещании с представителями средств массовой информации 8-9 мая написал, характеризуя формы, в которых должна была идти пропаганда: "Осторожно, гусей не дразнить, повода не давать, аналогии и намёки, но систематически, капля по капле (как известно, [вода] камень долбит)" (курсивом выделены слова, вычеркнутые Щербаковым и отсутствующие в окончательном варианте текста) [Невежин В. В. Синдром наступательной войны... С. 190]. В направленных 10 мая в Управление пропаганды и агитации ЦК "Предложениях о мероприятиях по освещению международного положения" заместитель заведующего отделом печати наркоминдела Н. Г. Пальгунов отмечал: "Поведение советской печати не должно давать какого-либо повода для выводов, будто в данный момент имеются какие-либо изменения в состоянии советско-германских отношениях, и тем менее, повода для каких-либо дипломатических представлений" [Цит. по: Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 198]. Поэтому основное выполнение задачи антигерманской пропаганды над было возложить на областные, районные и городские газеты, менее доступные немцам, чем периодическая печать. Именно они, "не затрагивая прямо и непосредственно Германию, должны разрушить своими выступлениями всякие представления о "непобедимости германского оружия", показать, что его победы обусловлены в значительной мере не "всепобеждающей силой" вермахта, а военной и политической слабостью противников Германии" [Там же. С. 199]. То есть в условиях надвигающейся войны, дабы не вызвать у немцев повода форсировать ситуацию и ускорить начало войны, антигерманская пропаганда должна была строго дозироваться в зависимости от значимости издания: крайне мало в центральной прессе, больше - в местной. И вначале почти никаких ограничений не было, как можно понять из свидетельства Б. М. Овецкого, в устной агитации. Можно так же сослаться на факт, приводимый Невежиным: отправлявшиеся на Черноморский флот политработники во главе с И. И. Азаровым получили распоряжение "усилить в устной пропаганде разоблачение агрессивных действий германского фашизма" [Невежин В. А. Синдром наступательной войны... С. 229]. Именно эти можно объяснить, что в июне в "Правде" исчезли материалы, которые можно истолковать как антинемецкие.
Особое внимание историками уделяется появившемуся13 июня (в этот день его передали по радио) и напечатанному в газетах 14 июня сообщению ТАСС с опровержением слухов "близости войны между СССР и Германией", которые "являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны" [Правда. 1941, 14 июня. Красная звезда. 1941, 14 июня]. За ним прочно закрепилась оценка: "Сообщение ТАСС от 14 июня отражало неправильную оценку И. В.Сталиным сложившейся к тому времени военно-политической обстановки. Это сообщение, опубликованное в те дни, когда война стояла уже у порога, неправильно ориентировало советских людей, ослабляло бдительность советского народа и его Вооруженных Сил" [История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг. Т. 1. М.: Воениздат, 1960. С. 404. См. также: Анфилов В. А. Начало Великой Отечественной войны (22 июня - середина июля 1941 года). Военно-исторический очерк. М.: Воениздат, 1962. С. 45. Розанов. Сталин - Гитлер.... С. 205]. В одном из разделов первой книги военно-исторических очерков "Великая Отечественная война", пишется, что смысл Сообщения ТАСС - "вызвать реакцию Гитлера, вступить в ним в новые переговоры, выяснить намерения Гитлера, а главное - протянуть время до осени, когда ненастье сделает наступление вермахта невозможным. Однако германские правительство не отреагировало на эту ноту" [Великая Отечественная война. 1941-1945. Военно-исторические очерки. Книга первая. Суровые испытания. М.: "Наука". 1998. С. 40]. Почему они расценивают сообщение ТАСС как дипломатическую "ноту", и как с его помощью можно было вызвать переговоры - автор не объясняет [В другом разделе книги дана другая трактовка Сообщения ТАСС: см.: Там же. С. 62]. Другая трактовка Сообщения объясняет его как зондаж намерений Германии: 13 июня Молотов вручил немецкому послу Шуленбургу текст сообщения для передачи в Берлин, и "тот факт, что фашисты отмалчивались, позволил сделать нашему руководству вывод о непосредственной угрозе войны" [Анфилов В. А. Незабываемый сорок первый. М.: "Советская Россия". 1989. С. 105. Однако этот автор не забывал и о дезориентации населения. См.: Там же. С. 104-105]. Доводя эту трактовку до абсурда некоторые современные сталинисты даже подают Сообщение ТАСС как гениальный ход Сталина, "глобальных масштабов разведывательно-геополитическую блицоперацию" [Мартиросян А. Миф о том, что трагедия 22 июня 1941 года произошла потому, что Сообщением ТАСС от 14 июня 1941 г. Сталин дезориентировал высшее военное руководство страны, что в результате и привело к крайне печальным последствиям//http://delostalina.ru/?p=732].
Судя по всему, это действительно была акция зондажа. Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский (в 41-м - заместитель начальника оперативного управления Генштаба) вспоминал, что им в тот же день начальник оперативного управления Ватутин разъяснил, что это дипломатическая акция, "что целью сообщения ТАСС являлась проверка истинных намерений гитлеровцев", ход работы Наркомата обороны и Генштаба не меняется [Василевский А. М. Дело всей жизни. М.: Политиздат. 1974. С. 120. (К тому времени Генштаб работал очень напряжённо. В другом месте Василевский вспоминал: "Дел было очень много, и как-то так незаметно сложилось, что с весны 1941 года, особенно второй её половины, все работники Оперативного управления без каких-либо приказов сверху почти безотлучно находились на своих служебных местах". Василевский А. М. Маршал Советского Союза Борис Шапошников//Полководцы и военачальники Великой Отечественной. Выпуск 2: Сборник. Составитель А. Н. Киселёв. М.: "Молодая гвардия". 1979. С. 55)]. Как пишет Алексей Исаев, "получив в ответ на сообщение ТАСС от 14 июня гробовое молчание, Сталин принял решение нажать "красную кнопку", запускающую процесс развёртывания Красной Армию. В приложении к особым округам (приграничным - Т. М.) нажатие "красной кнопки" означало выдвижение соединений из глубины построения войск" [Исаев А. В. Неизвестный 1941. Остановленный блицкриг. М.: "Яуза", "Эксмо". 2010. С. 83]. Действительно, в течение ближайших дней началось выдвижение войск прикрытия к границе и их развёртывание [См.: Фронтовики ответили так! Пять вопросов Генерального штаба//Военно-исторических журнал, N5//1989].
Но с другой стороны Сообщение ТАСС сбило в толку многочисленных политработников, которые привыкли воспринимать Сообщения ТАСС как руководящие материалы.
Была приостановлена антифашистская пропаганда в Прибалтийском особом военном округе, там перестали показывать в кинотеатрах антифашистские фильмы [Невежин В. В. "Если завтра в поход..." С. 307].
Совсем плачевная ситуация сложилась после публикации Сообщения ТАСС в Западном особом военном округе. По воспоминаниям бывшего тогда начальником штаба 4-й армии (дислоцировалась в районе Бреста) Леонида Михайловича Сандалова, Сообщение ТАСС "притупило бдительность войск. У командного состава оно породило уверенность в том, что есть какие-то неизвестные обстоятельства, позволяющие нашему правительству оставаться спокойным и уверенным в безопасности советских границ. Командиры перестали ночевать в казармах. Бойцы стали раздеваться на ночь" [Сандалов Л. М. Пережитое. М.: Воениздат. 1961. С. 78].
Можно сослаться также на описание Сандаловым для 21 июня. Когда к командарму Коробкова обратился полковник Васильев, считавший, что немцы накапливают силы для нападения, и прямо спросил у командарма, почему не предпринимается никаких мер. Коробков ("А что я мог ответить ему?") посоветовал Васильеву "ещё раз внимательно прочитать Заявление ТАСС" [Там же. С. 86].
Сошлёмся на другое свидетельство, теперь уже рядового участника событий, Михаила Михайловича Самыгина, который перед войной был доцентом Московского института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова. Оказавшись после войны в эмиграции, он в 1950-х годах писал историку Б. И. Николаевскому, что в апреле 41-го был призван на учебные сборы (вероятно, тут он ошибся, Большие Учебные Сборы, под предлогом которых к 22 июня было призвано 805264 человека [Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 363], начались в мае) и направлен в Белоруссию (т. е. в ЗапОВО). По его свидетельству весь май войска усиленно занимались боевой подготовкой, учениями, "все отлично понимали, что сегодня-завтра придётся начать совершенно новую жизнь - войну". У всех была "простая и ясная мысль: воевать придётся и скоро". Однако затем положение изменилось:
"Затрудняюсь точно определить дату, но где-то до 10 июня произошёл перелом. Кто-то, стоявший высоко наверху, ослабил туго свёрнутую пружину... Напряжение спало... Мы, офицеры запаса, ждали конца сбора и уже писали домой, чтобы снимали дачи и устраивались на лето. И что греха таить, у очень многих шевелилось чувство благодарности к правительству в Москве, сумевшему ещё раз избежать войны. Европа воюет, а мы играем в волейбол! Но тут же рождалось и смутное тревожное чувство: сумеют ли они там, наверху, сохранить мир и дальше?.. В этой-то обстановке и пришёл день 22 июня 1941 г., ожидаемый и вместе с тем такой неожиданный" [Александров К. М. "Планировался удар по Румынии в направлении нефтяных месторождений". Генералы и офицеры власовской армии о планах Сталина и состоянии РККА в мае-июне 1941 г.//СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова. М.: "Яуза-пресс". 2010. С. 176-178].
Очевидно, по прошествии многих лет Самыгин перепутал время перелома, но характерно, что он, как и Сандалов, отмечает общий перепад настроения. Публикация Сообщения ТАСС демобилизовала уже настроившихся на войну бойцов ЗапОВО.
Конечно, не везде Сообщение ТАСС было воспринято так однозначно. Политработник И. И. Азаров, не получив после Сообщения ТАСС новых указаний из Москвы, в своих выступлениях перед черноморскими моряками заявлял, что "сообщение ТАСС от 13 июня не должно духовно разоружать и что фашизм остаётся злейшим врагом" [Невежин. "Если завтра в поход..." С. 307-308]. Один из рядовых участников событий, М. Я. Постол писал уже в годы Перестройки академику А. М. Самсонову: "Странно до сих пор слышать обывательскую трактовку заявления ТАСС от 14 июня 1941 года. Говорится, к примеру, что оно сыграло чуть ли не роковую роль в неудачном начале войны, так как дезориентировало страну... Помню, простые, малограмотные старики колхозники, ознакомившись с этим заявлением, глубокомысленно и убеждённо говорили: "По всему - воевать с немцем будем"" [Постол М. Я. Молодёжь не знает истории //Самсонов А. М. Знать и помнить. Диалог историка с читателем. М.: Политиздат. 1988. С. 63-64].
Однако для значительной части населения СССР и военнослужащих РККА Сообщение ТАСС действительно сыграло дезориентирующую роль. Оно вопиюще противоречило начинавшейся антинемецкой кампании и дезориентировало как военных и работников пропагандистского аппарата, которых, очевидно, не сочли нужным или забыли проинформировать о характере Сообщения ТАСС, так и рядовых граждан.
Говорить об очередной смене курса в отношении Германии мы считаем ошибочным, несмотря на то, что год назад, выступая на Герценовских чтениях, сами делали такой вывод [Тягур М. И. Идеологическая и пропагандистская подготовка к большой войне, 1939-1941. По материалам советской прессы//Герценовские чтения 2011. Актуальные проблемы социальных наук. Отв. Ред. В. В. Барабанов; сост.: А. Б. Николаев. СПб.: 2012].
20 июня Сталину на утверждение передали проект директивы Главного Управления Политической Пропаганды РККА "О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время". В проекте говорилось о необходимости развенчать представление о непобедимости германской армии, о том, что "значительная часть германской армии устала от войны", и что "превращение Германии в поработителя народов, тяжёлые экономические условия порождают недовольство народных масс" [Цит. по: Рубцов Ю. В. Из-за спины вождя... С. 118-119]. Константин Симонов писал, что 21 июня его "вызвали в Радиокомитет и предложили написать две антифашистские песни" [Симонов К. М. Сто суток войны. С. 5]. Писатель Всеволод Витальевич Вишневский, возглавлявший Оборонную комиссию Союза советских писателей и присутствовавший на ряде закрытых заседаний ГУПП КА, а потому имевший ясное представление о генеральной линии пропаганды, в начале июня задумал пьесу "против немцев" и получил на неё одобрение Ворошилова [Вишневский В. "...Сами перейдём в наступление". С. 109]. 21 июня он записывал в дневник: "Пишу эпическую народную пьесу - как будем бороться с германским фашизмом" [Цит. по: Хелемендик В. С. Всеволод Вишневский. М.: "Молодая гвардия". 1980. С. 291].
Итак, налицо развёртывание антинемецкой пропаганды. Но как пишет Владимир Невежин, "говорить о том, что политико-идеологическая кампания... приняла большие размеры, а тем более достигла своей цели... нет оснований" [Невежин В. А. "Если завтра в поход..." С. 311]. Из-за опасения перед дипломатическими осложнениями кампания разворачивалась крайне осторожно, её разворачиванию крайне помешала публикация противоречившего ей, но зато прозвучавшего на всю страну Сообщения ТАСС.