Аннотация: Вот так завершается история самого красного из всех существующих шапок в грезе
Отель в Париже, не самый дорогой, но и не такой дешевый. Центр лоялистского ада, где силы аристократии делали с простецами все, что хотели. Сибраэлла опасалась, что их с Нобби схватят прямо в аэропорту, куда их отвезла одна добродушная толстенькая химера, но внешне столица Франции была спокойным местом. Нобби неподвижно лежал на кровати, закутанный в свою химерическую броню, и перед ним покоился Освобождающий. Кирсти сидела рядом, положив ладонь ему на плечо и глядя перед собой. После воссоединения прошел ровно год. Они путешествовали, спорили, обсуждали политику людей и подменышей, доставляли друг другу удовольствие и веселились. Но чем дальше, тем сильнее Нобакон уходил в дали, где двоим становилось тесно. Кирсти повезла его в последнее путешествие по всему миру, чтобы дать отвлечься. Ши и шапка. Дворянка и простолюдин. Обаяние и страх. Как писал один старый русский мечтатель, лед и пламя. Пока химера бежала через границы, Сибраэлла боялась, что Нобакон втянется в свои обычные развлечения и прибьет какого-нибудь подвернувшегося дворянина прямо на месте, просто потому, что может. Она заблуждалась. И сотни дворян было маловато, чтобы размешать загустевший раствор души редкапа.
И теперь Кирсти поняла: путешествие себя не оправдывало. Результат лежал в другой стороне от ее надежд. День за днем она видела только одно ― шапка отдаляется. Он, конечно, привык смотреть на мир под определённым углом зрения, но это мало что меняло. Он теперь не заглядывал ей в глаза. Его ясный взгляд убийцы был направлен в сторону, только не на Кирсти. Нобби не улыбался. Огромные страшные зубы покоились внутри рта, а губы были плотно сжаты. Нобакон был серьезен и задумчив. Его не радовали ни Монмартр, ни Эйфелева башня, ни Тюильри. Черт, да Кирсти бы предпочла снова увидеть в его лапе любимый пистолет-пулемет!
― Скажи мне, Кирсти, ― попросил Нобакон вдруг, и Сибраэлла ап Фиона вздрогнула от звука его голоса. Они оставались раздражающими. К этому не привыкнуть. Как к тому, что в волосах Нобби водятся кусачие твари, вызывающие омерзение одним своим видом.
― А? Ноб? ― Сибраэлла прижалась к нему сзади.
― Мы отдали все наши, твои, деньги разным анархистским фондам. Так?
Кирсти тихо кивнула.
― Прекрасно. Мы открыто послали аристократию к черту, и простецов тоже. Снова так?
― Снова...
― Почему меня все еще гложет мысль, что мы могли бы сделать больше?
Кирсти поникла.
― Скажи, что не так? Дело ведь не в банальности?
― Нет, не в ней.
Нобби нашел пальцы Кирсти на своей груди, недалеко от покрывающей черепушку шапки, и слегка сжал. Второй он гладил рукоять своего клинка, который родился, рос с ним, и, скорее всего, с ним умрет.
― Тогда в чем? Я просто не могу так больше, слышишь? ― Кирсти прошлась по тиснению, ловя грани герба. Единственный рисунок, который она могла узнать на ощупь. ― Я говорила себе, что это естественно. Ты привык быть на передовой и драться. А теперь вдруг просто лежишь и ни о чем не думаешь. Но это не так. Когда мы только начинали, ты был счастлив. А теперь... Ты словно, словно... здесь ― и не здесь.
― Наверное, но это лишь половина правды, ― сказал Нобби. ― Вчера я видел химеру. Она везла пузатого аристократа, все время забываю, как в этих местах принято называть богганов... И я не испытал ничего. Понимаешь? Раньше это было яростью. Ты видишь аристократа, ты бросаешься на него, убиваешь. Результат можно выставить на всеобщее обозрение. Или, лучше, спрятать от всех и никому не показывать. А теперь? Я не чувствую самого желания. Неужто моя клятва ослабла? Нет. Мне кажется, я знаю, чем все это кончится.
― Чем же?
Сильный Нобби. Даже став обратно подростком, он оставался сильнее многих. Выносливый Нобби. Когда Сибраэллу разбирал азарт, и она заглядывала к нокерам, Нобакон всегда тащил ее многочисленные покупки следом, не жалуясь ни на что, какой бы огромный вес не опускался на его плечи. Страстный Нобби. Ночи по-прежнему оставались самым интересным временем суток.
Но теперь Нобби смотрел куда-то далеко. И видел дальше, чем когда бы то ни было. Кирсти могла только гадать, где блуждает его разум. Не весь, нет, всего лишь какая-то важная часть. Которая прежде была тут, а теперь сбежала. Сибраэлла старалась, как могла. Хотя большая часть денег да, ушла на борьбу людей и феечек против угнетения, оставалось еще достаточно чтобы жить, хотя и скромнее, чем ранее.
Однако во всех деньгах мира не было смысла, если Нобби отсутствовал. В первые дни, когда все это лишь началось примерно месяца два назад, Кирсти схватила Нобби, стала трясти за плечи, требуя ответа. Нобакон лишь молчал, разглядывая ее. Как тогда, когда был обращен группой троллей в подобие фарша.
― Кругом одни вопросы, ― сказал Нобакон. ― Но у меня нет, что на них сказать.
Кирсти словно ударили по голове. Она отвернулась, гордо выпрямив спину и скрестив руки поверх груди.
Но тогда была улица и заброшенный проселок. Теперь ― отель и уютная кровать на два места.
― Кругом одни вопросы, ― сказал Нобакон. ― У тебя было такое в детстве, что ты откладывала вещь, а потом забывала про нее, а потом вдруг вспоминала, ― но найти уже не могла?
― Куда ты клонишь? ― Кирсти прижалась головой к теплому химерическому металлу, ощущая неровности и щербины, плоды давних странствий и жестоких схваток.
― К развязке, куда же еще?
― Я не оставлю тебя.
И вот теперь он проводит в странной фрустрации почти все свое время. Все время как механизм, нокерский голем, которому дали программу, и он ее выполняет. Он даже гламур поглощал с какой-то угрюмой сосредоточенностью. Буквально вчера Кирсти вошла в номер и увидела Нобби с девушкой, от которой расходились волны мечтательности. Пара сказанных слов, потом удар по лицу ― девушка лежит на полу, и весь ее потенциал рассеялся, как туман под утренним бризом. Опустошение. Мечтательница встала, поправила одежду, хотя она итак была в порядке. Когда она выходила, то не заметила Кирсти, мечтательница стала оболочкой без души. Через какое-то время это пройдет. Или нет. Всю жизнь она будет серой и банальной, и все те свет и радость, которые она кому-то дарила, обернутся грустью и печалью. Снег покроет изумрудные склоны. Тоска скует ветви деревьев. Живность вымрет или впадет в спячку ― лучшее, что ты можешь сделать, пока в мире царит зима.
Хозяин мечтательницы явился через день, с отрядом троллей. На нем был пластинчатый доспех, явно больше по размеру, чем следует.
― Сибри? ― заморгал он.
― Дядя Флюй, ― улыбнулась Кирсти. ― Сколько лет?
Родич помотал головой и снова повернулся к Нобакону. Тот лениво поднялся с кровати. У него было две брони ― одна от химерического оружия, и вторая, неощутимая и невесомая, давила на плечи всем и каждому вокруг. Воздух вокруг редкапа сгущался, вставляя кристалльчик опасности в душу всех вокруг.
― Негодяй, ты удерживаешь мою племянницу против ее воли? ― спросил Флюй и изготовился достать из ножен, украшенных лазуритами и халцедонами, изящный фальчион.
― Нет, ― ответил Нобби прежде чем заговорила Кирсти. ― Но могу удержать твою жизнь, скотина.
Флюй онемел, однако Нобакон уже был близко к нему. Тролли метнулись было вперед, однако Нобби только заглянул в лицо каждому из них.
― Ну, что встали? ― спросил он, вынув Освобождающего. ― Мы типа деремся, или вы передумали?
Фиона вклинилась между ними:
― Оставь их, Нобби. Дядя, этот простолюдин ― мой муж.
Дядюшку Флюя, казалось, перепоясали плеткой прямо по красивому лицу.
― Твой что?
― Муж, дядя, муж, ― отвечала Кирсти.
― Так вот почему ты не являешься во фригольды, ― сказал Флюй.
― Ну еще потому, что порвала с дворянством. Я больше не леди. Я теперь тоже простушка. Я бы выпала из ши, но это не в моей власти, ― щебетала Сибраэлла. ― Если захочешь покарать его, ― сделай это и со мной.
― Ты запудрил девочке мозги! ― вскричал Флюй. Он судорожно мял рукоять, но вынуть оружие не решался.
― А твои просто выбью, ― зевнул Нобакон. ― Мне приступить?
― Дядя, уходи прочь, ― говорила Кирсти.
― Мы на многое идем из-за нашей проклятой страсти, ― покачал головой Флюй. ― Но это... Я даже не знаю. Я расскажу всем о том, как низко ты пала.
― А я вырву твой язык и заставлю его съесть, ― посулил Нобби.
― Дядя, уходи, ― сказала Сибраэлла и достала небольшой кинжальчик. ― Иначе будет плохо.
― Опустошение не дозволено простакам! ― возвестил Флюй.
― Убивать или калечить ши ― тоже. Но я делал то и это, ― развел руками Нобакон.
Ши заморгал, однако в следующий миг плелся из комнаты прочь. Тролли перешептывались, годы тирании дворян сделали их самыми преданными пособниками, но ни один не решился вернуться и сделать с Нобби то, что планировалось сперва. Здесь убивали и за меньшее, одно время Десятый Вольный даже собирался метнуться через портал во Францию и немного поработать над поведением тамошних дворян. Сошлись на том, что для такой операции требуется слишком серьезная подготовка и побольше контактов среди местных угнетенных. На подготовку времени не было ― шли бои, каждый день уносил врагов и друзей к перерождению. Контактов тоже не имелось ― аристократия, особенно собратья Сибраэллы по фамилии, жестко и жестоко выкорчевывали всякое неповиновение.
― Какого черта творится, Ноб? ― спросила Сибраэлла теперь. ― А? Что происходит? Что ты делаешь? Я больше не нужна тебе?
Нобакон перевернулся на спину и рывком поднялся. Доспех сидел на нем как рубашка, казалось, он расстегнет пуговицы и сбросит полный панцирь на пол, оставшись в кольчуге и стеганом дублете.
― Это не относится к тебе, моя милая, моя глупая Кирст. Это не относится к борьбе, которую я вел. Даже к тем подхалимам ― не имеет отношения. Здесь только мое личное дело, которое никто, кроме меня, решить не сможет.
Кирсти отвернулась. На глаза наворачивались злые слезы.
― Почему ты плачешь? ― спросил Нобби.
― Я... просто... не знаю...
Они пролежали в объятиях еще час, и Нобби почти стал снова близок ей. Он гладил ее по спине, толстые осторожные пальцы пробегались вдоль позвоночника, и что-то говорил. Сибраэлла даже вытерпела перебравшихся на нее химер, которые тут же принялись слегка покусывать ее кожу, вызывая неприятный зуд. Все ради него. Она почувствовала себя почти счастливой, когда ночью он слега оттаял и наговорил ей ласковостей. Словно с него сняли незримые путы, какими держит подменышей раз данное слово.
Утром они пошли на пляж. И Нобакон снова был отстранён и сосредоточен на себе.
― Ответы прибудут сегодня, ― сказал он, когда вышел из кабинки в одних плавках. Бородавки на его ногах стали грубее и теперь скорее напоминали длинные ряды мозолей, непонятно как вскочившие не там, где обычно. Его тело было коренастым, и сильным несмотря на неспортивный вид. На его груди выросла полоска жёстких черных волосы, и это смотрелось комично. Его губы были безмятежно сжаты, а плечи слегка ссутулены, хотя сутулиться у него не было необходимости. И шрамы. Увидь его какой сердобольный богган ― бежал бы в ужасе.
И тогда Кирсти выразилась, как не говорила давно, с самого перехода обратно в благие:
― Срать на ответы. Мы с тобой тут, рядом, что еще тебе нужно?!
Она прокричала это и тут же успокоилась. Нобакон улыбнулся ей и взял за руку. Кирсти шла следом, как загипнотизированная, провожаемая интересующимися взглядами окружающих мужчин. Нобби выбрал место поближе к накатывающим волнам, и устроился на одеяле. Его брови были приподняты, а руки упокоились под прической из гусениц.
Кирсти села рядом, забыв про крем и прочие штуки. Она то встречала набегающие волны, то умоляла Нобби объяснить. Вдалеке голубая крайность воды переходила в голубое же небо, на котором кто-то ради шутки нарисовал белые ряды тучек. Море не казалось спокойным, хотя выглядело вполне себе безмятежно. Оно откатывалось с рыжего песка, чтобы вернуться снова, спустя всего минуту.
А перед этим, вечером, к ним заглянул сам Дэвид.
Когда Кирсти и Нобби вернулись с прогулки, шапка вздрогнул и посмотрел на дверь их гостиничного номера:
― Тут меня ждет старый знакомый. Ещё одно неоконченное дело.
Сибраэлла заморгала, растерянно осмотрев дверь. Потом открыла номер.
Давид Ардри, Высочайший из королей, столп самодержавия и модернизированной традиции, сидел в кресле, на его голове сверкала корона, он кутался в плотный плащ, и его трясло. Простуда? Нет, что-то куда более серьёзное.
― Ах, это ты, Давидушка? ― спросил Нобби.
Давид поднялся из кресла, несмотря на нездоровый вид, его движения были порывистыми и резкими.
― Это я, Нобакон.
― Да ну? Я думал, какой-то другой Давид ап Гвидион. Вас же так много. Как там сестра?
Кирсти была готова молиться на монарха именно в этот момент, потому что Нобби на какой-то миг переместился из "там и потом" в "здесь и сейчас". Какой-то маленький жалкий миг, но его хватило Кирсти, чтобы не разреветься и не сойти с ума от отчаяния.
Подменыши были одиноки в этом жестоком, полном холода железа мире. Когда две связанных друг с другом души остаются врозь, большей тоски трудно ждать.
― Моя рана не заживает, ― пожаловался Дэвид.
― И не должна. Это напоминание тебе, ― сказал Нобби. Он стоял напротив ши. Два мира: свобода, воля и отвага против седой старины, плесневого сыра и высоко задранных носов.
― Теперь я взглянул на все иначе, ― Дэвид откинул полы своего плаща. Жест получился крайне вычурный, и одежда съехала на пол. Дрожащими пальцами он стянул с себя расшитый дорогими каменьями кафтан, и отправил следом за плащом. Рана в самом сердце. Широкая, благодаря вишенке, которая была для Карающего Богов, брата-близнеца Освобождающего Рабов, острием. На дне кровавой ямки покоилось сердце, и сверху оно было чуть темнее ― рана в ране. И она не думала заживать. Красный мешочек вздрагивал, один раз в несколько секунд, и, это становилось очевидным, если смотреть внимательно, губы Высокого Короля чуть дергались.
― Ты доволен, гад?! ― вскричал Ардри, призывая на помощь все свое правление, так что средних размеров толпа подменышей непременно бы плюхнулась на колени.
― Доволен, ― сказал Нобакон тихо и без выражения. ― Лучшего результата придумать нельзя. Тебе, как и мне, дали выбор. Ты, как и я, его сделал. Я приму свою расплату скоро, а ты ― чуть позже. А пока ― наслаждайся визуальным проявлением.
Несколько минут редкап и король боролись взглядами.
― Добей меня, ― потребовал Давид.
― Чего ради?
― Чего?! Потому что ты убил их. Ты убил тех, кто питал меня силой. Когда не сплю, болит сердце. Когда засыпаю ― я вижу лица всех тех, чью жизнь испортил своей властью. Все они приходит ко мне и жалуются и клянчат, и просят... Это невыносимо!
Он подошел к Нобакону так близко, что казалось, собирается поцеловать. Сибраэлла одернула с себя узы правления и кое-как встала, сжимая кулачки, рыча сквозь зубы. Мерзкий ублюдок получил свое, и теперь пришел клянчить для себя последнюю почесть.
― Да ну? ― сказал Нобби в тон словам Давида. ― Всего лишь цена власти, мой дорогой враг. Нельзя править людьми или кем бы то ни было, не обрекая их на муки. А в конечном итоге ― и себя. Вы так пропитались властью, так привыкли видеть лишь свою сторону, вы забыли, что сторон, в сущности, нет. Что есть вещи, перед которыми бессильна власть, даже твоя, о Высокий Король. Что грядет конец. Грядут ответы. Потому что получить любой ответ можно только одним путем.
― Каким? ― спросил Дэвид. Он схватил Нобакона за грудки, и сердце сильнее забилось, открытое всему миру, и рана сверху стал чуть кумачовее.
― Выгрызть его в битве, ― сказал Нобакон.
― Издеваешься? ― до этого Ардри выглядел бледным, но теперь он стал просто как бумага. Он выхватил Освобождающего из ножен и занес над редкапом.
Нобакон лишь наклонил голову:
― Ну и? Ты покончишь со мной или что?
― Защищайся же, ― проговорил Давид, и Сибраэлла уже собиралась метнуться, закрыть любимого, спасти его, перехватить руку, когда натолкнулась на длань Нобби, которая преградила ей путь.
― Нет, не стоит. Игрушка хочет доказать, что у нее есть характер. Она осталась без ниточек и упала, не в силах бороться с судьбой. ― Уголки пасти Нобби ухмыльнулись. ― Как я красиво запел, однако! Хоть новую балладу обо мне пиши.
― Ты!... Ты!!... ― выдохнул Ардри и отступил. Он бросил клинок на кровать. ― Ты тварь!
― Ну да, ― Нобакон подошел к кровати и бережно, словно младенца, поднял Освобождающего с шелковой ткани. Меч скрылся в ножнах. ― Спасибо, что напомнил.
Давид из дома Гвидион подхватил свои вещи и быстро надел их. Потом подошел к стене и хлопнул в ладоши, зазвенело в ушах. Стена расступилась, открывая портал. Зеленоватое пламя вспыхнуло, заклубилось, наполняя комнату чуть театральным дымом, затем сложилось в темную воронку. Давид остановился, уже почти войдя в нее:
― Грядет война. Всем подменышам может пригодиться твоя помощь, твой опыт, твоя... храбрость.
Он говорил не оборачиваясь. Несмотря на рану, он выпрямился и снова походил на того славного парня, которого видели в Парламенте Грез на самых важных собраниях. Какую же силу воли надо иметь... Сибраэлла растеряла все свое восхищение перед ним с той самой поры, как Нобби снял с ее глаз шоры. Но, имея такую рану в самом сердце...
Нобакон вздохнул.
― Это то, чего никак не выучишь ты и другие властители. Каждый человек и каждый подменыш полны отваги, силы и талантов. До тех пора, пока не приходите вы и не заставляете каждого отбросить их прочь, потому что так легче управлять. Разгони аристократическую свору. Арестуй, а лучшей убей всех так называемых вожаков, ― от наших, простецких, до последнего дворянского гада. Дай подменышам окунуться в свободу. Дай им пожить вне того, что навязывает им ветхозаветная и очень банальная мораль. Дай им почувствовать свою силу. И ты поразишься, как мало опасности для них представляют те, кто грядет.
Ардри обернулся, его лицо было искажено смесью боли и ярости. Потом он расхохотался.
― Я знал, что от этого визита не будет толку.
― Даже так? Ну тогда, может, Королева Маб ещё что-нибудь ценное присоветует. А теперь покинь мое убежище, монарх. У тебя полно дел.
Давид шагнул в портал, дым втянулся внутрь, словно пылесосом, стенка со скрежетом сошлась, оставив на полу немного цементной крошки плюс тонкий шрам на обоях.
В ту ночь Кирсти не спала. "Грядут ответы". И вот, ответы уже на пороге. Пляж. Облака на горизонте. Идиллия двоих, посреди мира, на который медленно опускается белый полог. Сибраэлла ап Фиона села рядом с Нобаконом, в ее взгляде была вся нежность мира.
― Чтобы сегодня ни случилось, я всегда буду с тобой, ― сказала она печально.
― Я знаю, ― сказал Нобакон. ― Но это мой путь.
― И что же в его конце?
Нобакон помедлил перед ответом. Его землистое лицо озарилось мертвым спокойствием.
Сибраэлла обернулась ― и увидела, нет, не ответы. Дядя Флюй вернулся. И с ним почти дюжина сопровождающих. И они вооружены. И они растянулись цепочкой по пляжу, оружие наголо.
― Нет, милая Кирст, я не про эту толпу клоунов, ― усмехнулся Нобакон, и его перст уперся в небо.
И оно потемнело. Собрались свинцовые тучи и принялись оплакивать хорошую погоду. Пляж опустел в один миг, люди бешено бежали прочь, побросав полотенца, тубы с кремами, даже зонтики и бокалы, полные коктейлей, они быстро заполнились, алкоголь стал дождем и тек через край. Дождь хлестал, такой сильный, что заставлял кожу краснеть. Его струи были как режущий серпантин, разве что крови не было. Сибраэлла прикрыла глаза руками. Видимость обрывалась так стремительно, что она уже была не уверена, лежит ли Нобби рядом или нет.
Она обернулась, но вряд ли троллям и дядьке было легче, чем ей.
― Хороший конец ― миф, ― пронеслось через бурю. ― Все всегда кончается плохо. И одиноко. Каждое живое рождается, коротает свой век, и, пройдя его до донышка, умирает в темноте. Ты хотела знать, куда я теперь отправлюсь? А куда отправляются марионетки, когда больше никому не нужны?
Сибраэлла округлила глаза и бросилась к полотенцу.
...когда дождь угомонился, из дюжины тех, кто явился покарать шапку за дерзость, на ногах остались только двое самых крепких троллей. Остальные распластались на песке, все они были мертвы. Кто-то получил рану в сердце, кому-то перерезали глотку, а кто-то зажимал разорванный живот. Флюй ап Фиона лежал лицом вниз, из его шеи торчал его собственный фальчион.
Уцелевшие переглядывались, один из них схватился за голову ― теперь с него наверняка спустят три шкуры из-за смерти аристократа, который был вверен ему в старшие.
Пляж оставался пустым до вечера, пока, наконец, солнце более-менее сделало песок песком, а не липнущей к ногам кашицей.
Сибраэлла из дома Фиона, Кирсти, сидела перед опустевшим полотенцем, низко склонив голову. Ее волосы снова стали длинными.
Через день в деловом центре Парижа, в метро медленно спускалась молодая и симпатичная, но явно придавленная чем-то девушка. Она шла так медленно, что несколько раз удостоилась толчков, которые ставила в игнор. Час пик, людские толпы мечутся во все стороны, как вода из обезумевшего пожарного рукава, в их руках новейшие модели телефонов, а между ушей кривой нойз банальности. Благородная леди спустилась в метро. Она хорошо представляла себе, на что идет. Остатки денег, сколько их ни было, ушли людским социальным инициативам и стали едой для бездомных, вещами для жителей стран третьего мира и сайтами в интернете. Химерические сокровища были оставлены в номере, ибо не имели более значения.
Сибраэлла встала точно в центре станции, и когда два поезда остановились, раскрылись почти бесшумно их двери, и потоки людей хлынули на перроны, спеша по своим делам, в основном с работы, которая помогала заработать на отдых, который был нужен, чтобы снова эффективно работать, банальность накрыла ее с головой. Перед этим Кирсти расставила руки в стороны, подняла их вверх в изящнейшем пируэте, какой может сделать фея. На миг стальная хватка банальности ослабла, одинаково одетые и причесанные по последнему скрипу моды клерки всех гендерных ролей замерли, восхищенные, их заворожила совершенная красота момента ― и его повелительницы. Не требовалось довершать танец, не нужно было музыки. Всего один жест, одна поза, одна мысль.
Через миг они не помнили, что заставило их остановиться. Подняла руки фея, подменыш, китэйн, ши, дворянка, ― опустила их просто симпатичная девушка, чье сияние померкло. Ее дух, сломленный, рыдающий кровью, подхватил керемет. Он и рад был бы ощутить весь трагизм момента, но, хоть убей, не мог почувствовать ничего. Он держал хрупкую, покрытую сеткой шрамов душу девушки так, как сапожник держит свой артефакт, пока правит стельки или меняет подошву.
Лишившаяся духа плоть пошла по парижским улочкам, спала на лавочках, была несколько раз изнасилована и ограблена, ее документы всплыли во время вооруженного ограбления спустя пару дней, когда над миром разверзся апокалипсис и деньги вдруг растеряли свою магическую мощь. Пока, в конце концов, бывшая Кирсти не оказалась в ночлежке для нищих. Жестокие и страшные события, сотрясавшие мир, дотянулись до нее спустя две недели, когда ворвавшийся в ночлежку психопат с поясом смертника обратил всех ее постояльцев в куски мяса, размазанные по полу и стенам.