Аннотация: ...на них глядять, а они прибить хотять
Нобакон как раз проезжал праведный на всю голову, унылый и состоящий из красношеих чуть менее, чем полностью, штат Техас, лениво поглядывая на дорогу и не ожидая ничего особого, когда прямо на капот его машины плюхнулось тело. Нобакон дал по тормозам, сразу переходя из отрешенной мечтательности в режим "суровейшая реальность".
Развалюху круто повернуло, сорвало с дороги, и она окончила путь на обочине, каким-то чудом не перевернувшись. Нобакон выдал цветистую руладу, суть которой сводилась к соитию с мамкой того, кто так удачно приземлился перед его лобовым. Нобакон выскочил из машины, обнажив сразу Освобождающего и Карающего и зыркая по сторонам.
Прямо на него, поднимая пыль в дрожащий от жары воздух, мчалась химера. Огроменный кабаняра с блестящей и длинной, как у персидского кота, шерсткой дыбом. Человеческие руки спереди и сзади служили ему вместо лап, а из разверстой пасти на грешную землю капала синеватая пена.
― Хрююююу! ― взревел кабан и врезался в Нобби, правда, лбом, а не чудовищными клыками.
― Баааать! ― выкрикнул Нобакон, и Освобождающий бессильно чиркнул по броне химеры. Только собственный панцирь позволил редкапу не стать лепешкой в результате столкновения с тачкой, а вот от внутреннего кровотечения панцирь спасти вряд ли мог. Рот Нобби наполнился кровью. Перед глазами все поплыло, но рефлексы продолжали работать. Химера чуть отступила, чтобы познакомить Нобакона с ужасным резцом, торчащим из-под нижней губы, когда прямо ей в глаз вошел Карающий. Кабанчик взревел, меч утонул в его черепе, и благодаря энергичным движениям головы покинул длань Нобакона. Освобождающий совершил кульбит, химера врезалась в дверцу машины, сминая ее внутрь салона. Нобакон увидел, что сзади у твари есть участки светлее, а есть темнее. Спереди она темная почти вся. Значит, нам туда путь! Нобби взмахнул мечом, но тут же отпрыгнул, потому что кабанчик развернулся и сделал выпад в его сторону. Атака легко могла прикончить Нобби, однако подменыш увернулся. Перекатился. Поднялся на ноги.
То, что врезалось в его развалину, встало, покачиваясь, используя топорище как опору. Плечистая рогатая троллиха в наброшенной на плечи шкуре и суровых штанах мехом наружу. Несмотря на несколько глубоких колотых ран, она твердо держалась на ногах, и похоже, смерть решила посмотреть, что из этого получится.
Они с Нобби переглянулись. Химера встала, выбирая, какого подменыша наказать первым. Кровь хлестала из-под рукоятки Карающего, пена ― из пасти. Наконец кабанчик выбрал троллиху. Очень предусмотрительно. Нобби оказался сзади и пронзил светлый участок аккурат над его хвостом.
― Хрююююу!!! - вздрогнула и развернулась химера, но тут ей в круп прилетел топор троллицы. Нобби отскочил, не давая достать себя. Химера снова повернулась, воительница уступала Нобби в проворстве, и вот, она повисла на клыке кабана, со всей силы колотя его рукоятью топора и вторым кулаком. Нобакон ударил трижды, теперь круп чудища стал сплошной раной, и зверь растерянно повернулся, прощаясь с кровью и силами. Поняв, что врагов на одного больше чем нужно, опасная химера решила спастись трусостью.
― Не с моим мечом, паскуда! ― взревел Нобби и подсек ей заднюю человеческую руку. Страшно вереща и поднимая тонны пыли, химера упала в траву. Нобакон схватился за рукоять Карающего и утопил меч глубже в черепе твари. Раз. Кровь и визги. Два. Визги и кровь. Три ― передние лапы дернулись и замерли. Нобакон упер сабатон в грудь химеры и вытащил клинок. Затем снял с пояса пряжку и поднес к ранам химеры, из которых вовсю шло красненькое.
― Славно, ― сказал он. ― Очень славно.
― Ага, ― согласилась троллиха. Она простояла еще несколько секунд. Сверкающая кираса пробита чуть ниже пупка, и содержимое живота уставилось на редкапа. В принципе, самое обычное, у людей и подменышей оно совпадало, но никак не полагалось ему торчать наружу.
― Очень... славно, ― проговорила троллиха и, наконец, потеряла сознание.
Бьорна пришла в себя недалеко от места схватки. Проморгалась, вспоминая обстоятельства. Ага, погоня. Химера, истоптавшая без малого трех юных китэйнов. Пристрастилась к гламурному мясцу. Теперь с ней покончено.
Но ― не ей.
Для людей троллиха выглядела как очень крепкая и мускулистая негритянка, при этом не лишенная определенного изящества. В облегающем спортивном костюме, рядом валялись пластиковый корпус от фена и картонка с кривыми каракулями. Ее секира и щит соответственно.
Негритянка полюбовалась на зашитую рану. Не мастерская работа, но кое-чего усилия стоят.
― И это знаменитая тролльская крепость? ― спросил здоровый шапка, склонившийся над котелком. Оттуда поднимался сладковатый аромат химерической кабанятины. Шапка сунул в котел черпак и пригубил. Почмокал губами:
― Неплохо. Наваристая получилась свинка.
Троллиха молча протянула руку.
― Нет, ― покачал шапка головой. ― Пока нет. Пусть сперва у тебя хоть чуть срастется. Я заштопал, но не уверен, все ли... прости, пока что нет.
― Ага, помог, ― шапка приземлился рядом с ней на землю, от паломника все еще шел аппетитный парок. Шапка одним махом осушил хлебово и облизнулся.
― Я теперь у тебя в долгу. Ты примешь мою верность? ― спросила Бьорна.
Шапка отсалютовал ей паломником:
― Конечно, я же сраный барон и нуждаюсь в твоей всратой верности.
― Нет, ― сказала троллиха. ― Моя верность ― самая настоящая. Если ты ее не примешь, то мне не зачем предлагать ее кому-то еще. Я покончу с собой.
― А что мне с твоей верности? ― спросил шапка. Его рука протянулась к тому, что считалось для девушки за грудь. ― Вот это, например, мне доступно?
― Вот это? Ты хочешь сказать, что это лучшее во мне? Главное, что во мне есть?
Нобакону показалось, что сейчас придется воевать. А тролли отлично компенсировали тупость физической крепостью. Такой вот баланс.
― Ни в коем случае, ― сказал он. ― Подумаешь, тебя чуть не убила жалкая химерическая тварь. С кем не бывает.
Девушка вздрогнула. Она решительно встала, не обращая внимания на разошедшиеся швы. Взяла топор.
― Нет-нет, не надо, ― сказал Нобакон и вцепился в рукоять троллева оружия. Он с радостью убивал всяких там рыцарей, много понимавших об себе и своем патроне, но перед этим всегда убеждался, что китэйн потерян для дела революции.
― Ты назвал меня слабой, ― прошипела Бьорна.
― Нет. Просто не надо забывать, что все в мире относительно. И сила тоже. Могу я посмотреть твое оружие? Такое оно у тебя красивое...
Троллиха молча протянула ему секиру. Шапка поднял ее.
― Слегка неудобная штука. Или я просто не привык к такому. Вручаю тебе с поклоном, ― он в самом деле согнулся, протягивая оружие обратно. ― Простишь ли ты мне мою грубость, о сильномогучая троллица?
― Меня зовут Бьорной, шапка. И вижу, твой язык так же остер, как твои клинки.
― Воистину. Теперь ― приляг, отдохни. У тебя зашитое расходится. Кстати, меня прозывают Нобаконом.
Что такое закат в Техасе? Это солнце, которое раскалено докрасна. Облака, хилые и забитые, ползущие так медленно и лениво, будто на работу. Это песок, который того и гляди обернется стеклом. Это кактусы, похожие на молящихся людей. Тогда к этому прибавились двое ― троллиха Бьорна и шапка Нобакон.
― Ты всем говоришь свое имя? ― спросила Бьорна.
― Да, конечно.
― А не боишься именователей?
― А ты видишь, я что, меняюсь как-то? Нет, мне плевать. Меня эти фокусы не берут.
― Почему?
― А кто знает?
Бьорна откинула голову на землю, глядя в бескрайний океан неба, которому предстояло стать обсидиановым.
― Я должна доставить тебя к барону как преступника.
― Но ты дала мне свою клятву.
― И я не отступлю, ― она принялась стягивать одежду.
― Ты что делаешь? ― спросил Нобби.
― Как ― что? Ты же спрашивал, что тебе открыто. Я открываю.
― Нет, не надо.
― То есть ― не надо? Я уже для тебя слабая, изнеженная, ты смеешься над моим оружием, и еще ты считаешь меня некрасивой?
― Я так не сказал. Я имел ввиду прощупать твою верность. Теперь я в ней не сомневаюсь... А кроме того, твой живот выглядит херово. Кстати, где твоя тачка?
― Тачка? ― спросила Бьорна.
― Ну да. На чем ты сюда приехала?
― Я не ехала. Я пришла пешком. По следу химеры.
― Пешком? По раскаленной жаре? ― Нобакон взял щепотку песка и просеял сквозь пальцы.
― Пешком. По ней, ― Бьорна легла обратно, все такая же голая.
― Все тролли немного ебанутые, ― вздохнул Нобакон.
Квартира Бьорны оказалась уютным и чистым местечком. Нобакон, который давно стал рассматривать постоянное жилье как нечто эфемерное (когда чаще всего спишь на заднем сиденье своей развалюхи, начинаешь мыслить именно так), только облизнулся на царящий всюду порядок. Несколько химерических безделушек явно нокерского происхождения скользили по полу туда и сюда, сметая пыль, хотя сметать, как на взгляд шапки, тут было совершенно нечего. Квартира состояла из единственной студии с большим окном от пола до потолка, выходящим на оживлённую магистраль. Комнату скрадывала от взора автомобилистов завеса из плотного белого тюля. Удобный диван разложен, его спинка облицована затейливыми рунами и изображениями боевых молотов.
Всю стену над диваном занимала картина некой битвы, в которой одни тролли воевали других. Нобакон аж прицокнул языком от восторга: ибо как только взгляд падал на полотно, фигуры причудливым образом наполнялись жизнью, двигались и рубили друг друга, секли, крошили, а потом Нобби хмыкнул, потому что выражения лиц троллей никак не соответствовали тому, что обычно бывает, когда тебе, скажем, отрубают руку.
― Ничего не понимаю, ― сказал Нобакон и указал на полотнище. ― Это все так пафосно и глупо смотрится...
― Следи за словами, шапка, ― ответила Бьорна, как всегда, держа голову высоко поднятой. ― Это великая битва за трод Ясной Удачи, когда мы бились три ночи и три дня, земля пела вместе с нашей яростью, небо хмурилось, видя, как славные воины принимают погибель... Деревья вздыхали и разрывались на части, а реки меняли русло, дабы почтить память... И немало троллей приняло смерть с честью.
― И что хорошего в том, чтобы принять смерть? ― пожал плечами Нобакон. ― По мне, так лучше заставлять принимать ее других. Разве нет?
― Все зависит от ситуации.
― Да ну? Кому же лучше, мертвому льву или живой гиене?
― Смерть лучше бесчестия.
― Ой ли? А ты пробовала когда-нибудь умереть?
Бьорна выдержала взгляд шапки, затем подошла к картине и указала на маленькую фигуру, которая, как и Бьорна, обладала черной кожей... В ее руке замер сверкающий топор с двумя лезвиями, на кромке вытравлен искусный лабиринт. Но сколько бы Нобакон не приглядывался, разобрать рисунок не выходило...
― Так ты там была, ― сказал он.
― Я три месяца пролежала в коме из-за ран, которые мне причинил Фарбрид Сверкающий.
― Если мне кто-то причинит такие раны, ему точно не жить, ― сказал Нобакон.
― Фарбрид порвет на части любого, будь то шапка или тролль. Он ― первый молот этих земель.
― Остаётся позавидовать его умениям, ― хмыкнул Нобакон. Он прошел к дивану и опустился на него. ― Как твое брюхо?
Бьорна провела рукой над животом и кивнула. Она чувствовала широкую пульсирующую линию там, куда попал клык секача. Но самое неприятное, что придется нести кирасу к нокерам... и как в таких тощих крысках помещается столько желчи?
― Приятно слышать, ― сказал Нобби. ― Вижу, на тебе все заживает как... как на тролле, хм. А какого черта твоя кровать жесткая?
― У воина должен быть в голове бой, а не ложе. К тому же для осанки полезно, ― сказала Бьорна.
И тем не менее, он заснул через минуту пребывания в положении "лежа".
Нью-Йорк. Большое Яблоко, в котором полно гнили. И они, вольные китэйны-анархисты, приехали, чтобы ее проредить. Какая-то вытянутая улица в самом центре, сейчас совершенно опустевшая. Посреди дня ее заклубила тьма, словно погасили солнце, замерли машины, окна позакрывались и расточители всех мастей держались от них подальше.
― Ах ты падаль! ― визжит Трешка, когда обе ее руки, в один миг, падают к ней же под ноги. Через минуту состоящий из самых воинственных грез подхалимажа, омытый слезами верноподданных богганов, прокаленный восторгами по поводу реставрации аристократии клинок входит в ее грудь, прошив и кафтанчик, и кольчугу под ним. Трешка булькает, глядя, как лезвие ползет выше и выше, пока не останавливается возле шеи.
В глазницах воителя только холодная, благая ненависть. У его ног лежат семеро китэйнов Батальона, и Трешка ― восьмая.
Сперва воитель вытаскивает клинок, затем быстрым движением сносит шапке голову. Лишенное самой важной для редкапа части (все-таки они туда едят), тело повалилось на мостовую, из обрубка шеи хлестала кровь.
Аристократ, на его броню даже смотреть больно, одним движением стряхнул красненькое с лезвия. В сравнении с его сверкающим пластинчатым облачением панцирь Нобби смотрится гоблинской поделкой.
Вот и сделали обходной маневр, мать его.
― Сейчас проверим, что ты за зверь, ― рычит шапка и бросается в атаку. Аристократ лениво встречает его первый выпад. У него на поясе виднеются сразу и магнум, и два кремниевых пистолета, но скрытый шлемом с высоким плюмажем рубака подчеркнуто игнорирует их.
― Сдавайся, выродок, ― потребовал он, когда отразил первую атаку Нобакона. ― И умрешь сразу. Я убил больше шапок, чем ты видел.
― Надо же, а сегодня шапка наконец покрасится твоей юшечкой. Иди сюда, мерзкая рожа, иди сюда, петух надутый, давай, покажи мне, как ши умеют подыхать! Я пробью тебе брюхо, чтобы ты захлебнулся говном!
Он рычит. Он дерется. Он сам ― вихрь стали и ярости. Он ― кара и страх своих врагов. Краса и гордость Десятого Вольного, где нет разницы, какого ты кита и положения. Главное ― что ты рад убивать дворян и подхалимов.
― Куда вы, падаль?! ― вопил вчера Айдрик ап Фиона, когда тролли пошатнулись и бросились прочь. ― Куда!?
Лицо Атамана пересекали гнев и шрамы.
― Парни! Похоже, нас кинули.
― Насрать! ― заявил Нобакон. ― Мы покажем тварям, что такое воля народа!
И они показали. О, как они показывали. Всю ночь напролет. Аристократия и ее прихвостни потеряли не одного и не двух ублюдков, обращенных Нобаконом в пыль.
Война шла к своей жестокой развязке, остаться должен только один. Когда Дафилл, вернувшийся из Аркадии выродок-ши, поставил жирную точку в истории главаря "всех корби" Аргара, Нобакон воспринял это чуть ли не с радостью. Аргар здорово раздражал его и добрую половину батальона. Как и все эти самозваные лидеры простолюдинов, на поверку только и мечтающие загрести побольше жара чужими руками.
...Нобакон и неизвестный аристократ двинулись навстречу друг другу, пылающая, как огонь, ярость; холодная, отстранённая, ледяная, ненависть. Суровое нетерпение и вопиющая, первобытная жестокость против хирургически выверенной точности и удушающей скрупулёзности. Низ против верха. Черное против белого. Кровь против почвы. Верность против чести. Вторая атака ― но Карающий оказывается слишком далеко и не может прикрыть глотку, а Освобождающий слишком размахнулся для удара по ногам...
Уже светало, за окном все так же шумели машины, тюль плясал от ласкового ночного ветерка, полного гудков клаксонов и света фар. Нобакон сел, схватившись за голову обеими руками. Когда такое настроение прикатывало, он просто не мог не приложить чью-то морду о стенку или, что лучше, положить чью-нибудь самку на спину. Нобби уже развернулся, собираясь познакомиться с Бьорной поближе, когда заметил, что она не под боком. Троллиха заняла весь пол, накрывшись тонкой простыней, из-под которой торчала ее грубая, но по-своему привлекательная голова. Шапка изучал ее профиль несколько долгих минут. Предатели, трусы, лизоблюды и перебежчики, вот кто такие тролли! Нобакону вдруг захотелось провести один из тех быстрых ударов, которые способны покончить со всяким, кто связан с грезой. Троллица повернулась во сне и открыла глаза.
― Почему не спишь? ― спросила она. Напряженные ягоды сосков выделялись из-под тонкого хлопка.
― Не получается, ― сказал Нобби. ― Бред снится. Все из-за этой твоей картины. Кстати, кто вот этот хрен? ― он указал на парня, который скрестил клинки с картинной Бьорной.
― А, Исаак, ― поморщилась афроамериканка. ― Отличный боец. Он тогда получил от меня парочку шрамов... Но Фарбрид все равно сразил меня.
― Сразил? Круто, ― сказал Нобакон. Наверняка все было так: маленькая и неопытная еще троллиха сошлась в схватке с большим и сильным воином, который успел прервать не одну жизнь. Конечно, у нее имелись огромные шансы победить. В кавычках огромные.
― Ничего крутого, ― сказала Бьорна.
Троллиха прошла к шкафу и хлопнула в ладоши, так сильно, что даже рамы окон задрожали. Шкаф раскрылся, и из него выпорхнул тяжелый и наверняка очень уронистый топор. Его двойные лезвия покрывал замысловатый рисунок лабиринта, Нобакон даже поймал себя на том, что пытается его пройти.
― Не вздумай, ― покачала головой Бьорна. Она приложила сокровище к своему животу плашмя и зажмурилась. ― Отвернись. Это хитрая нокерская штука, чтобы легче побеждать врагов.
― Тролль, который пользуется хитрыми нокерскими штуками, ― хмыкнул Нобакон. ― Что скажет об этом Благой двор?
Бьорна дернулась, словно ей хорошенько дали в солнечное сплетение. Оторвала топор от живота. Теперь на месте ужасной раны и корявых стежков остался лишь дебелый рубец с чуть неровными краями.
― Извини, ― сказал Нобакон.
― Ничего. Ты, наверное, прав. Но все равно ― не вглядывайся в лабиринт, там может остаться твоя душа.
― И зачем ты его достала? Что хочешь делать? Химеру мы уже изрубили на куски, если что. Можно расслабиться и отдыхать.
― Потому что мне каждый раз нужно напоминать себе, что в тот раз я проиграла. Что я подвела тех, кто ждал мою победу. Я вернулась не со щитом, а на щите... Даже своей жизнью я обязана победителю, а не себе...
Она сделала несколько быстрых и точных ударов по воздуху, и Нобби не сомневался, что стой он под лезвиями, развалился бы на части.
Потом ― защитная стойка, при этом все тело натянуто струной, тронь ― прорвется последний звук, который ты услышишь в этой плоти.
Нобакон раздувал ноздри.
― Показуха. Когда ты лежишь мертвой, какая тебе разница, что твоя техника совершенна, а удары вроде бы неотразимые?
― Показуха? Если моя техника совершенна, а удары нельзя отбить, то почему я должна лечь?
Нобакон хмыкнул и достал откуда-то верный револьвер на семь зарядов.
― Умеешь ты отбивать пули своей штукой? А может, они сами от тебя отскочат?
― Но это нечестно! ― возмутилась Бьорна.
― Ну да. А что делать? Зато останешься в живых.
― Не всякая жизнь лучше смерти.
― Но даже химере живой слаще, чем троллю, но мертвому.
Бьорна фыркнула.
― Ты просишь, чтобы я испытала тебя дракой, шапка? Ты правда думаешь, что мы такие слабые?
Нобакон хмыкнул. О нет, его мысли звучали по-другому.
― Не так. Но вы зациклены, ваши пути известны всем и каждому. Что и делает вас легкими целями для чужих игр. А сами вы играть отказываетесь. Во всяком случае, большинство. Это ведь так нечестно ― взять и победить. Правда?
― Победить ― честно. Обманывать, красть и лгать ― не очень.
― Можно подумать, у некоторых есть выбор, ― покачал головой Нобакон.
― Выбор есть всегда.
Редкап только вздохнул и сделал неопределённый жест рукой: мол, тебе-то виднее.
― Пойдем спать? ― предложил Нобакон.
― Так не получается, ― сказала Бьорна. ― Пойдем лучше драться.
― Во двор?
― Нет. Здесь недалеко есть пустырь, там расточители нас не настигнут. В прошлом месяце по городу рыскал один из них. Называл себя охотником, потом напился и свернул себе шею. Печально. С тех пор мы стараемся делать свои дела... подальше от расточителей.
― А что, он кого-то успел заохотить? ― спросил Нобакон.
Бьорна оставила вопрос без ответа. Она надела белый топик, выгодно подчёркивавший темноту кожи и спортивные шорты до середины бедер. Она взяла топор, а потом вернула секиру в шкаф.
― Почему не лабиринтом? ― спросил Нобби.
― Потому что он не для тренировок. А этот мальчик, ― троллиха похлопала по витиеватой перевязи. ― Мой повседневный и рабочий, чтобы учить хорошим манерам.
― Мне нравится твоя терминология, ― усмехнулся Нобакон. ― А вот пузо твое до сих пор не нравится.
Бьорна подняла лицо еще выше.
Они вышли в ночную прохладу, хотя стояло чёртово лето, скоро полагалось ударить сухим теплым ливням, от которых чувствуешь пыль еще сильнее, чем после самого лютого полдня. Окраина города осталась сзади, а перед феями раскинулось широкое поле. Нобакон обернулся и понял, что не видит отсюда домов. Как-то быстро они остались за спиной, хотя редкап вовсе не протестовал.
Полянка оказалась готова к драке. Дикие травы притоптаны, словно тут каждый день проходят опен-эйры. Троллиха поклонилась Нобби и отошла на другой конец вытоптанного пространства, луна отражалась от гладкой поверхности лезвия, рожки Бьорны стали казаться больше, чем прежде. Нобакон ухмыльнулся и извлек клинки-близнецы, которые предназначила ему сама Греза. В правой руке бастард Освобождающий Рабов, с толстой вишней на конце. В левой ― одноручный Карающий Богов, лезвие его выгнуто в противную сторону, к Нобакону. Бьорна приняла боевую стойку. Она двигалась быстро и грациозно, оставаясь тигрицей даже теперь.
― Наверное, зря мы это затеяли, ― сказал Нобби. ― Если раны откроются, ты истечешь кровью. А я не взял бинты.
― Не тренди, шапка. Сражайся. ― Бьорна прыгнула к нему навстречу, будто другую троллицу накануне чуть не порвала химерическая порося. Нобакон парировал несколько выпадов, то одним клинком, то другим. Бьорна отступила, меняя стойку за стойкой, так что трудно было сказать, какое действие она предпримет через минуту. А когда минута проходила, троллица снова атаковала, да еще, внезапно, в голову, и если бы не реакция и опыт Нобакона, снесла бы ему половину черепа. Освобождающий до искр сошелся с мечом троллихи, химерические железяки поздоровались, затем разошлись.
― Полегче, рогатая, ― попросил Нобакон. ― Не укороти меня смотри. Я большой лучше, чем маленький.
― Кто сказал? ― усмехнулась троллиха. Даже во время драки с химерой она не улыбалась. Странно, подумал Нобакон, с чего бы улыбаться, когда дерешься с химерой?
― Что-то мне подсказывает.
Они сошлись еще несколько раз, каждый ― выкладываясь все сильнее и сильнее, и вот ступня Нобби уже должна была врезаться девушке в колено, серьезно уменьшив ее подвижность, когда по его плечу чиркнула самая настоящая стрела. Нобакон отшатнулся, сбившись с ритма, и, гневно сверкая налитыми кровью глазами, повернулся в сторону, откуда прилетело.
― Отвали от нее, барбосина! ― произнес громкий и довольно грубый мужской голос.
― Все в порядке, Илай, ― сказала Бьорна, выпрямляясь. ― Мы просто не могли уснуть, зашли помахать железками.
Из стены диких колосьев выпростался невысокий сатир с лихо закрученными рогами и длинным, чуть ли не ростовым луком. Нобакон осознал, что ему страшно повезло, что сатир сразу не бил на поражение. Нобби видел, чем такие штуки кончаются для невольной мишени.
― Шапка, значит, ― поморгал сатир. Он был одет лишь в клетчатые бриджи с цепочкой для ключей, но и все. На Нобби и Бьорну смотрела впалая грудь с вытатуированным именем суровой готической буквицей. ― Думаю, ты нам пригодишься.
― Для чего? ― спросил Нобби и сунул оба клинка в ножны.
― Бьорна, сегодня ты точно победила химеру?
Троллиха гордо вскинула голову, затем порывисто кивнула.
― Сказать по правде, мне сильно помог он, ― она положила ладонь на плечо Нобби.
― Доброе слово и даунтэйну приятно, ― прошептал Нобакон.
― Вы точно ее убили? ― повторил Илай.
― А какие сомнения? ― выпрямилась Бьорна.
― Да вижу, что никаких. Однако только час назад она атаковала фригольд. Барон... При смерти. Может, не переживет. Там несколько детишек... Барон их прикрыл.
― Так это же хорошо, ― покачал головой Нобакон. ― Одним ши меньше.
― Ты что порешь? ― напрягся сатир.
― А ты что, подхалим? Лизоблюд? Привык обслуживать верхушку?
Сатир нахмурился, и его лук чуть приподнялся.
― Вот дрянь, ― сказала Бьорна, на повязках, прикрывших дары химеры, выступила свежая кровь. ― Черт... Перенапряглась.
― То есть как? Кто поможет убить химеру? ― спросил сатир.
― Вопрос в том, сколько это будет вам стоить, ― сказал Нобакон и широко улыбнулся.
Улица замерла в самом центре и, тем не менее, благодаря влиянию отдельных китэйнов и просто любимым человеками банальным бюрократическим проволочкам, реставрировалась уже добрых несколько лет. Нобакон сразу обратил внимание на разнесенную химерическую стену одного из домов ― старой деревянной развалюхи, в крыше и окнах которой зияло много дырок. Химера тупо стояла перед ней, пялясь, натурально, как химера на новый трод. Нобакон смотрел на происходящее с крыши.
― Когда мы ее убили, она была раза в два меньше, ― сказал он.
Бьорна стояла рядом с ним. Несмотря на свежую рану, она твердо держалась на ногах, и ее подбородок указывал острием на кабаницу. Тролли ― известные гордецы и позеры.
Сатир Илай судорожно сжимал лук. За спинами троих китэйнов выстроились еще несколько, включая парочку обитателей. Все смотрели с опаской на здоровяка-шапку, к тому же, не местного.
― Возможно, это не та же самая химера, ― сказал Нобби. ― Это мама или папа той, которую мы пристукнули. Пришла мстить за убитое потомство, так сказать. Если на город набежит весь их долбаный клан, вам тут будет очень весело.
― Так что делать? ― спросил Илай.
― Хороший вопрос, ― сказал Нобакон. ― Давно она так пырится стоит?
― С момента, как прибила барона, ― сказал сатир. ― Мы не решились ее тревожить.
― Хм.
Нобакон подошел к пожарной лестнице, от которой тянулась вниз химерическая. Нобакон быстро съехал вниз. Взял заросший волосами камень, самый обычный грезовый булыжник, валявшийся тут, возможно, с незапамятных времен. Камень упал, отскочив от плоти кабана с человеческими руками, да так и замер.
― Гм, ― сказал Нобакон и, обнажив оба клинка, подошел к химере в упор.
Вблизи морда химеры оказалась чем-то средним между свиной и собачьей. Пятак более вытянут и по форме слегка напоминает звериный нюхальник. Круглые темные гляделки неотрывно смотрят в одну точку, словно загипнотизированные.
― Гм, ― опять сказал Нобакон.
Он пролез через пролом в стене, остановился. Тут еще чувствовалось недавнее кровопролитие. Детишки проходили обучение, общались, постигая премудрости бытия не только мясной тушки, но и тушки химерической. Нобакон осмотрелся, гадая, что могло привлекать такое внимание. Он прошел в единственную, зато большую комнату этого домика, на него грустно смотрели остатки химерической мебели. На стенах, полу и даже потолке ― следы и отчетливый аромат крови.
― Хм? ― сказал Нобакон и присел перед местом, где ковер чуть вздымался, и под ним, скорее всего...
Шапка медленно сдвинул ковер в сторону. Так точно, закрытый люк. И, значит, химера, которая стоит, словно истуканша.
Нобби поднял люк, и в это момент снаружи раздалось протестующее хрю.
Когда морда химеры оказалась внутри дома, Нобби ткнул ей в лицо тем, что выросло с другой стороны люка. Химера вздрогнула, замерла, ее круглые глазенки буравили Нобакона со всей возможной яростью. В землистой лапе шапки сидел темный гриб, во все стороны со шляпки торчали разноцветные волоски, словно у панка-модника. Химера вытащила тяжёлый шероховатый язык и облизнулась.
― Есть отличная идея, ― сказал Нобби и жестом подозвал химеру к себе.
Бьорна улыбалась. Каждая ее улыбка ― словно впервые. И, надо отметить, теперь Нобби понимал, почему она берегла улыбку. Ее зубы выглядели слишком длинными, а радость ― чересчур наигранной. Илай вскинул было лук и прицелился, но что-то в происходящем его смутило, и оружие опустилось в землю.
― Класс, ― пробормотал сатир.
― Мне тоже нравится, ― ответил Нобакон, лихо салютуя всем Освобождающим. Он ткнул химеру пяткой в бок и та вздрогнула, а потом громко отрыгнула, вызвав бурю хохота собравшихся.
― Подумать только... ― сказал Илай, и присмотрелся к трюфелю. ― Удивительно...
― Не то слово, ― Нобакон съехал с широкой спины химеры и потрепал ее по холке. Выглядело почти ласково, не делай это мерзкий шапка. ― Ну что, попируем?
Химера ответила долгим протяжным хрю.
Вокруг шла битва. Центр города обуяли китэйны всех мастей, дружно выбивавшие дурь из сородичей, которым не повезло очутиться с другой стороны баррикад. Сталь сходилась и расходилась, слышались выстрелы и взрывы, и конечно, кричали от боли. Когда успевший стать легендарным Углевик с боевиками Десятого Вольного на борту отбил очередной приступ лоялистов, битва уже почти выигралась. Когда перед его броней сошлись двое китэйнов, не на жизнь, на смерть, сама стихия хроноса замедлила бег, давая разрешить классово-сословные противоречия на практике фехтования. Шапка в полной и аккуратной броне, что смотрелось на этом подменыше несколько диковато. Ши, величественный, как сотня эйфелевых башен и грозный, как дюжина драконов. К ним пытались приблизиться. Время от времени слышались выстрелы. Ни один не попал в цель. Клинки сходились, и будь проклято все, если оружие Дафилла ап Гвидион не оказывалось таким же проворным, как оба меча редкапа.
Отступить, зыркая на врага сквозь прорези в шлеме. Примериться, выбирая, в какую точку направить острие в этот раз. И вперед, со всей возможной дикостью, но и не забывая изящество подлинного танца стали. А когда мечи сходятся, на миг двое фей понимают друг друга лучше всего остального мира. Они становятся ближе, чем изведавшие эрогенные зоны друг друга любовники. Чем близнецы, пока те дремят внутри пуза матери, периодически щипая друг друга и брыкаясь. Чем демократия и тирания, сменяющие друг друга за тысячу лет не меньше сотни раз.
И отступить, потому что запас гламура уже давно иссяк. Потому что противник если и планирует сдаться, то очень хорошо это скрывает.
Когда химерические пушки Углевика разразились очередной порцией снарядов, отправив неведомо сколько душ на поиск новых тел, одна неудачно отделившаяся шрапнелина ударила Дафиллу в затылок. Он вскрикнул ― не от страха и не от боли. Они с шапкой покрыли себя ранами и оба истекали кровью, у обоих кружились головы, а перед глазами плясали черные и желтые круги, то смещаясь, то убегая друг от друга. В самом начале Нобакон, ибо тут дрался он, попробовал вытащить пистолет, но поплатился распоротым запястьем и невозможностью драться как привык ― двумя руками. Когда Дафилл пытался применить магию, Нобакон резко сблизился с ним, и лишь отличное качество брони лорда сохранило кишки внутри тюрьмы из костей и плоти, а не разметало их по всей улице. Нобби рычал. Дафилл хмурился, сквозь плотно сжатые губы не мог прорваться стон. Нобакон атаковал, используя всю свою скорость, всю ярость и каждую крупицу энергии. Его натиск уравновешивался холодной ненавистью. Скорость ― презрением. Стойкость ― ловкостью.
И снова сошлись. Меч Дафилла сиял, раскалившийся во время битвы, ибо каждый удар делал его ярче и жарче, заставляя самого лорда щуриться. На Освобождающем остались длинные черные пропалины, но химеры не собирались подводить своих хозяев. Быстрый маневр Дафилла ― меч обходит справа, пытаясь достать Нобби, однако шапка изворачивается, клинок пролетает в сторону, Освобождающий вжухает в миллиметре от лица дворянина. Хрупкое равновесие, глаза в глаза, а между ними ― скрещенные клинки. Наконец Дафилл отбросил Нобакона, тот сразу атаковал, теперь как будто бы удачно. Дафилл отступал, пятясь и пританцовывая. Выпад, снова выпад, блок, сближение ― и разошлись, осыпая друг друга ударами. Весь мир умер. В грезе замерли химеры, готовые броситься на незваных гостей. Слуаги в своих подземных домишках воткнули в уши вату и включили Моцарта погромче. Земля шла трещинами. Поединок порождал гламур, зачаровывая каждого расточителя, кто случался поблизости.
Неизвестно, сколько бы кружили двое, когда б нога лорда не попала прямо в разлом. Он оступился, лишившись равновесия, снова никаких ран, но инициатива потеряна, и шапка уже нависает, и толстая вишня на конце Освобождающего Рабов, пусть и кажется тупой, может пришпилить к стенке любого.
― Эй, ты, простак! ― вскричал здоровущий огр, выходя вперед. У него перед собой был выставлен кто-то из совсем еще детей, увязавшихся за батальоном из чистого ухарства. Кинжал упирался в самую грудь рекрута, и тот дрожал, как осиновый лист.
Если вы думаете, что шапке достаточно увидеть подобное и отступиться от пролития крови врага, вы мало знаете о шапках. Нобби приготовился вонзить клинок в грудь Дафилла, взять реванш за презрение, с которым дворянчик оставил его в живых после прошлой схватки. Но вид товарища отвлек на миг, всего на жалкий миг.
Тролль, конечно, блефовал, обнимая воздух. Дафилл вырвался и поскакал к своим. Нобакон погнался следом, но только и успел, что буркнуться за ближайшую легковушку, когда воздух прорезал строй пуль из м-16. Вид ковыляющего прочь, хоть и пригнувшись, лорда, вызвал внутри Нобби волну радости. И только теперь, оказавшись на земле, он ощутил, сколько на самом деле сил отняла схватка. Все раны, вся боль, которую покрывал адреналин, ожили разом.
Когда Углевик, выпуская облака пара из-под круглых механических колес, поравнялся с местом, где лежал Нобби, у редкапа едва хватило сил зацепиться за него и вскочить внутрь вагона. Его хлопали по плечу и о чем-то спрашивали, Нобби видел оскалившуюся морду Атамана, однако вместо слов из его рта полилась кровь.
― Дафилл оказался достойным противником, ― возвестил Нобби и вскочил с пола. Фригольд гудел, паки наперебой катались на кабанчике, перебрасывали трюфель друг другу, не давая химере получить желаемое и заставляя ее кружиться волчком. Рядом плясали сатириха и нокерша, лихо имитируя движения друг друга ― одна весело и размашисто, другая криво, неловко и забавно, к завиткам на щеках прибавился настоящий румянец стыда.
― О, вот и наш герой проснулся, ― сказал нокерша, подавая вперед маленькую, чуть больше, чем у самого Нобби, грудь. ― Ты нас дохуя спас, парень. Кто ты такой?
Нобби обнаружил у себя в руке бутылку. Внутри теплое и темное, однако, если приглядеться, то темное колыхалось, там что-то плавало. Нобакон потряс бутылку. Мечи оставались на своих местах. Левая кисть огнем горела, будто Дафилл ранил ее не много лет назад, а с полчаса, и даже самые мощные химерические снадобья не могли с этим ничего поделать. Нобби взболтал бутылку еще раз и опрокинул в себя. Залпом. Затем подхватил нокершу на руки и, под одобрительный смех и галдеж, принялся кружить. Плясал он так себе, компенсируя корявость движений экспрессией. Нокерша обсыпала его отборной матерщиной, а ее платье развевалось сразу во все стороны.
Когда именно ситуация вышла из-под контроля? Нобби мог потом сказать, хотя и перебрал. Сильно перебрал. Очень славно перебрал.
Встала чертова тишина. Веселье затихло. Химера хрюкнула, словно прося, чтобы ей разъяснили суть происходящего.
Вот так всегда. Если становится тихо, значит, жди беды.
Их было пятеро. Три синекожих рогача, одна слуага, один богган.
На него направили три пистолета и одно ружье.
― Не дергаться, изменник, ― шептал тролль грубо и свирепо, и не признать его Нобакон не мог. ― Лежи спокойно, мы тебя осудим, и все будет хорошо. А вы что устроили, свиньи? Барон при смерти, а вы здесь танцульки затеяли?
― Да ну? ― Нобби ткнул пальцами правой руки троллю прямо в глаза и вскочил. Как он и предполагал, у охотников за мятежниками порох нашелся только в патронах, но в душе не имелось. Оружие оказалось в его руке, а наставленное на него лезвие он отпихнул в сторону, грубо и жестко. Тролль посмотрел на кончик ствола, его ствола, который теперь упирался ему же в лицо.
― Ну что, кто еще хочет покарать мятежника? ― шапка покачал головой, и остатки хмеля развеялись под ветром наполнившего вены драйва. Веселье само собой прекратилось. Химера удивленно смотрела на происходящее, словно не понимая, почему все изменилось. Потом, Нобби только и успел, что глаза округлить, она подобралась к оставленному без внимания паков трюфелю.
― Нет! ― заорал Нобби. ― Не давайте ей!
Поздно. Широкий нюхальник прошелся над полом, вздохнул, должно быть, очень ароматил гриб. Пасть открылась, и химерическое растение исчезло в ней.
Кабанчик покачнулся. Нобакон уже решил, что в его расчеты закралась ошибка, и ничего страшного не будет. Кабан вздрогнул, по его телу пробежал спазм. Он оглядел фригольд, повертев головой.
И когда через миг буквально вбил одного из паков в стенку, рядом с проломом, домик задрожал. Пак вздрогнул дважды, прежде чем окончиться. Опустевшая людская оболочка скатилась вниз, рот разинут, брови приподняты, и, конечно, из распоротой грудины течет кровь. Какой-то тролль бросился в драку, но химера перехватила его за шею и свернула ее одним движением. Да, теперь кабан стоял на задних руках. Взяв двуручник тролля, он бросился на остальных.
Нобакон, не медля, оказался сбоку от зверя. Когда он попытался уколоть его мечом, химера извернулась, клинок рассек воздух. Из публики одни бежали, не останавливаясь, другие, завороженные грядущей схваткой, растянулись по стеночкам, горящими глазами рассматривая происходящее. В этом была их ошибка. Кабан взмахнул клинком, прервав жизнь той самой нокерши, с которой кружился Нобби. Страх сделал ее глаза большими, а меч отделил голову от тела. Химера вдруг развернулась и, распоров попавшуюся грудь медлительного старика-сатира, оказалась на улице. Нобакон кинулся следом. Илай достал свой лук и прицелился. Двуручник перерубил стрелу в полете. Химера, цепляясь человеческими руками, залезла на ближайшее здание и замерла, поигрывая клинком, и словно приглашая китэйнов за собой.
Нобби забрался через миг, встретив выпад хрюшки обеими клинками. Та ловко извернулась, ударив его под ребра и заставив лишний воздух выйти из легких со сдавленным "уф". Двуручник пронесся над головой Нобакона, а мог бы располовинить, если бы китэйн вовремя не пригнулся. Освобождающий бессильно чиркнул по брюху химеры, а в следующий миг редкапу пришлось увернуться от стремительно падающего вниз двуручника. Клинок засел в крыше, и Нобби рубанул бы тварь по рукам, но тут кабанчик всей своей массой врезался ему в нагрудник.
Затрещало. К воплю брони примешался протест ребер Нобакона, китэйн парил недолго, и с размаху приземлился на плитку. Еле успел откатиться в сторону, когда поехавшая химера спрыгнула, надеясь раздавить шапку массой туши. Промахнулась, уфнула, двуручник налетел на скрещенные клинки-братья. Кабанчик что-то верещал на смеси свиного и яростного, в его глазах горело безумие, так хорошо знакомое редкапу.
Наш герой погрузил Карающего прямо в разинутую пасть химеры и подался влево, двуручник ушел вперед, прижимая Освобождающего к земле. Химера выпустила оружие и, качнувшись, плюхнулась на живот. С громким хлюпаньем из пасти текла густая кровушка.
Несколько минут свинка-переросток играла в лежанку. Нобби уже решил, что все удалось, когда химера вдруг поднялась, из-под пятачка так и хлещет, а голова безумно раскачивается туда и сюда.
― Твою мать, да собираешься ты издохнуть или где? ― возмутился китэйн.
А в этот момент кабанчик прыгнул прямо на него. Быстро, как для раненой прямо в голову химеры ― слишком.
Он взвизгнул на середине пути и потерял скорость, плюхнувшись прямо к сабатонам редкапа. Нобби не нужно было просить дважды. Да и вообще просить. Он подбежал к порождению грезы и ударил ботинком по рукояти своего меньшего клинка.
С упоительным звуком, прозвучавшим для Нобакона так же, как симфония номер три Брамса для искушенного меломана, оружие прошло сквозь черепушку и засело "вишенкой" где-то в шейных позвонках. С другой стороны появился Илай. Сатир держал стрелу на тетиве, но, если судить по лицу, он был не особо рад происходящему.
― Ты как, шапка? ― спросил сатир.
― Если не стрельнешь в меня своей хреновиной, буду шикарно.
― Он не стрельнет, ― раздалось из-за спины, и над Нобби встали двое самых гребаных сэроваланселотов на свете. Один чуть повыше, другой чуть пошире.
― Фига себе свита, ― сказал Нобакон. Фарбрид и Исаак.
И снова общее внимание приковано к шапке. Нобакон держался вызывающе, кое-что в запасниках имелось, но меньше, чем следовало бы.
Фарбрид разглядывал его с неким надмировым пафосом.
― Нобакон, да? Звучное имя. Угадай, почему его слыхали даже тут?
Нобби скривил губы:
― Потому что у вас есть уши?
Фарбрид погладил рукоять короткого молота. Вот такие штуки Нобби терпеть не мог. Сминают броню только так, делая под ней кашу из мяса и кости. А боли-то.
Нобби ощущал, как сверлит его взглядом второй, Исаак. И Нобби мог бы попытаться что-то провернуть, но перед тем, как он склонится и подберет хотя бы один из побратимов, у него в спине возникнет вершок инородного тела.
― Я не понял, ― сказал Фарбрид.
― Ну, как бы тебе пояснить... Ушами обычно слышат. Если ты не тролль-каменная башка. Как-то так, ― сказал Нобби.
Фарбрид передернул плечами.
― Неважно. Наш барон при смерти, ближайший наследник будет объявлен послезавтра, а пока что я, почетный Хранитель Спокойствия, приступлю к своим обязанностям и свершу над этим шапкой суд. Что скажете, народ?
Он обернулся к китэйнам. К этому моменту, должно быть, все городские феи слетелись посмотреть, что же делается над редкапом, который взял да и спас всех от химеры.
― Итак, за преступления против государственности, народа китэйнов, убийства, насилия и неправды в отношении простолюдинов, аристократов и благородных химер, за клятвопреступления, Фарбрид из дома Дайреанн, приговариваю покарать тебя... Приговор будет приведен в исполнение сейчас же, как указано в рескрипте его Высочества Короля Давида. Возражения?
Народ смотрел на шапку. На тролля. Снова на шапку.