В то далёкое время я работал художником-оформителем и потому мой домик поражал всех изяществом архитектуры и великолепием украденных с рабочего места красок. Забор, грядочки, деревья и кусты являли собой образец ухоженности.
Я очень любил свою дачу.
Но моя соседка баба Люба обожала свою дачу пуще, чем я любил свою. Будучи на пенсии старушка на своём участке жила и работала, не покладая рук. Вскапывая огород, бабушка натягивала леску, и потому грядочки, конечно же, были гораздо ровнее моих.
Иногда я не узнавал бабу Любу, встречая в городе, так как привык видеть её на даче в том интересном положении тела, когда попа находится выше головы, а руки в это время старательно борются с сорняками. Она поражала меня своим трудолюбием.
Вместо забора наши участки разделяли кусты моей малины и такой же рядок её крыжовника.
И вот однажды, приехав рано утром на дачу, я поверх зелёной оградки увидел голову бабы Любы с очень печальным лицом. Я встревожено подошел ближе. Старушка стояла, скорбно опустив натруженные руки, и смотрела на грядку, где ещё вчера красовались стройные, как солдатики на параде, рядки моркови.
- Что же это, баба Люба? - спросил я, хотя уже понял, что здесь постарались варвары воры.
- Да вот, съездила в поликлинику, припозднилась, пришлось заночевать в городе. Эх, беда-то, беда, - старушка тяжело вздохнула и утёрла слезу, - наверное, кому-то нужнее моя морковочка, голодают поди... Пусть кушают на здоровье.., - тут уж и я чуть не прослезился от её заботы, но от следующих добрых слов, сказанных тихим голосом едва не пал на грядку, - кровью, прости Господи, срать будут...