Аннотация: Первый из моих рассказов. Написан весной 1974 года, опубликован в газете "ОКТЯБРЬСКАЯ МАГИСТРАЛЬ" 10.07.1974 г.
Александр Тиранин
ПОСЛЕДНЯЯ ШУБА КУЗЬМЫ ИЛЬИЧА
Рассказ
Хорошую шубу получил на складе Кузьма Ильич. Просто замечательную! Кожа гладкая, прочная. Окрас ровный. Чёрный высокий воротник. Поднимешь его, и не страшна тебе никакая метель-вьюга. А мех... Мех одно загляденье: светло-коричневый, с лиловым отливом и такой густой, что в него, как в украинский борщ, можно ложку торчком поставить. И длинный, пальца на четыре, никак не меньше. Рукава, правда, великоваты, но это ещё и лучше - загнул их Кузьма Ильич, и получились красивые меховые манжеты.
Замечательная шуба! Спасибо кладовщику Петру Степановичу, знал, что это последняя шуба Кузьмы Ильича перед пенсией, и понимал - надо человеку приятное сделать. И Кузьма Ильич в долгу не остался: чекушку со Степанычем распили. Тогда и сказал ему Степаныч:
Да, поработал на своем веку немало. Только на транспорте двадцать восемь лет. Две войны прошёл - финскую и Отечественную. Отечественную почти всю в Ленинграде. Здесь и с женой своей будущей познакомился. Во время патрулирования зашёл сказать, чтоб нарушения светомаскировки устранила, а она козью шкуру, о которую в прихожей ноги вытирали, варит - карточки потеряла, теперь есть нечего. Отдал ей боец Кузьма Сорокин весь свой паек и ушёл, жутко скрипнув зубами. А в казарме рассказал товарищам, и всем взводом, урывая крохи от и без того скудного блокадного пайка, продержали до конца месяца, не дали умереть женщине.
Стоят люди на остановке, ждут трамвая. А ветер холодный, до печёнок продувает. И укрываются от него кто как может: спиной поворачиваются, друг за дружку прячутся.
Стоит и Кузьма Ильич. Только не отворачивается и ни за кого не прячется - в новой шубе ему любой ветер нипочем. С завистью посматривают на него окружающие - ни у кого нет такой шубы. А один, высокий, солидный дядька с пышными белыми усами, подошёл ближе и, не таясь, шубой Кузьмы Ильича любуется. Посмотрел, посмотрел и начал издалека: цыган, дескать, уже после Покрова шубу продаёт. Кузьма Ильич против такой цыганской коммерции не возражал, если не нужна, пусть продаёт.
Тогда усатый ближе к делу:
- А ты свою не продашь?
Кузьма Ильич отрицательно качнул головой.
- Сто рублей даю.
Нет, не согласен Кузьма Ильич отдать свою за сто рублей. За сто двадцать тоже не уступит. И даже за полтораста с поллитровкой на обмывку. Самому нужна шуба.
Вздохнул усатый и огорчённо развел руками - на нет и суда нет. Подошёл трамвай. В вагоне оказались рядом. И когда Кузьма Ильич доехал до своей остановки и собрался выходить, усатый опять к нему:
- Ну, как, не передумал?
Нет, Кузьма Ильич не передумал.
Не торопясь, шёл он вдоль крайнего пути и по привычке отмечал: на четвертой весовщики около вагонов, - наверное, разборка, на второй и пятой составы с тепловозами, и вагонники тормоза пробуют - скоро отправятся. На первой порожняк из промывки прибыл, и тепловоз уже отцепился, значит путь будет почти всю смену занят - пока осмотрят, пока двери закроют, немалое пройдет время.
Время... Оно идет, никого не спрашиваясь. Вот и Кузьме Ильичу скоро не нужно будет в начале каждой смены идти вдоль станции и запоминать, что и где стоит. Не нужно будет вообще приезжать на смену. Скоро на пенсию. Силы пока есть и работать Кузьма Ильич будет, но найдёт что-нибудь поспокойнее: помощником составителя тяжеловато в его годы. Подыщет место, чтоб работать зимой, а лето свободное.
Летом ягоды, грибы, с удочкой на зорьке неплохо посидеть. И сын звал летом на дачу. Дача у него хорошая. Дом большой, светлый, две веранды и наверху большая комната. Участок тоже не маленький - двенадцать соток. Только непутёво всё ведётся: перед домом пруд с фонтаном устроил, вокруг чудищ деревянных наставил, цветов насажал, дорожек наделал. Красиво, слов нет. Но зачем хорошую землю под баловство занимать? Это Кузьме Ильичу непонятно. Мало того, но субботам и воскресеньям, будто саранча налетает. Истинное слово саранча. Понаедут - шум, гам, в грядки лезут без зазрения совести. Сказал об этом сыну, а тот смеётся: пусть, говорит, едят, не жалко.
Нет, не будет Кузьма Ильич у сына на даче жить. Мать, если захочет, пусть живет, а Кузьма Ильич будет изредка приезжать.
За баней добрых две сотки земли пустует, он их разработает - ягоды посадит. Черную смородину - хорошее из неё варенье получается. Ещё бы черной рябины неплохо, от давления, говорят, полезна. Можно еще...
Почти неслышно с ним поравнялся и стал медленно обгонять вагон. На скобе никого не было. Кузьма Ильич покачал головой: халатно работает Григорьев, так и задавить кого-нибудь недолго. Обернулся, что бы посмотреть, где Григорьев, и вздрогнул - ни Григорьева, ни тепловоза, ни других вагонов поблизости не было.
"Ушёл вагон", - догадался Кузьма Ильич. А в эту сторону уклон, надо сейчас же его остановить! Схватил подвернувшуюся дощечку, догнал вагон и сунул под колеса. Но что для тяжело груженого вагона тоненькая дощечка... Колеса с хрустом сжевали ее, а вагон как катился, лак и продолжал катиться. Кузьма Ильич снова забежал вперёд, отставил в сторону, чтобы не мешал, шарманку - чемоданчик с обедом и стал сыпать снег на рельсы. Результат тот же. А светофор совсем близко. И за ним выезд на главные пути. И если вагон выкатится... Такой беды может наделать! Он беспомощно огляделся. Ну, что, что подложить?
Стойка! Но скользкую обледенелую стойку колесом сбило с рельса. Чем же остановить? Светофор уже рядом...
Кузьма Ильич старческой трусцой обогнал вагон. Жарко! Тяжело в его годы бегать с вагоном наперегонки... Расстегнулся и снял шубу. Но в руках она тоже мешала. Хотел бросить на снег. Не стал - снег грязный, в угольной пыли.
Что же подложить?
Горбыль какой-нибудь подвернулся бы... Когда не нужны, валяются, только спотыкайся об них, а тут, как на зло...
А вагон уже поравнялся со светофором... Еще немного, и будет он на главных путях. Что делать?..
А, будь ты неладна! И Кузьма Ильич кинул шубу под вагон. И отвернулся. Не мог он смотреть, как черные колеса режут густой светло-коричневый мех с лиловым отливом, как разлетелся надвое высокий черный воротник, за которым от любой метели-вьюги можно спрятаться, и как дёрнулись вверх, словно моля о пощаде, рукава с красивыми меховыми манжетами и опали по разные стороны рельса. Не мог смотреть на это Кузьма Ильич, не каменное у него сердце.
Потом схватил то, что когда-то было шубой, обогнал вагон и снова кинул под колеса... Потом ещё и ещё... Пока вагон не остановился.
А.ТИРАНИН, помощник машиниста Ленинград-Финляндского локомотивного депо