Гримбелд Тим : другие произведения.

Как получить аллод

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Как получить аллод

  
  
   Раз уж книга открыта, давай познакомимся, а потом я, тот, кто написал эту книгу, расскажу, что да как.
   Кто я такой? Зовут меня Годфри ван Меньер, я третий сын рыцаря Жана ван Меньера. Как ты понимаешь, читатель, наследство мне совсем не светило; мало того, что я родился третьим сыном, я к тому же оказался неспособным к рыцарским делам. С самого детства у меня при беге кололо в правом боку, под ребрами, и меч, даже деревянный, оказывался всегда слишком тяжел. Так что дорога была одна - в монастырь. Но взнос в монастырь денег требует, и пока эти деньги собирались родителями, меня отправили к дядьке, в славный город Цунгенштайн, столицу герцогства Фрезского, чтобы он пристроил немощного племянника в монастырскую или какую другую школу - пусть поучится грамоте да церковным правилам. Пристроил.
   А дело вдруг пошло. Грамоте я научился быстрехонько, и пары лет не прошло, дальше - того лучше. И языки легко дались - и церковный, и наши - древний и новый, и соседские, благо они от нашего не слишком отличаются. Ректор монастырской школы стал брать меня сначала на заседания капитула нашего собора (он там каноником был), протоколы писать; я это шустро делал, все успевал записать, что было очень важно - каноники частенько от своих слов отказывались, особенно когда дело поворачивалось так, что желаемых доходов не поступало или еще что такое случалось.
   Другой каноник приметил это дело, а был он секретарем канцелярии герцога, - и выпросил меня у ректора, мол, то да се, в канцелярии работы много, давай мальчонку пристроим, все лучше, чем в монастырь.
   И попал я в замок, в герцогскую канцелярию.
   Работы там было - сказать "невпроворот" - ничего не сказать. Но работа была в основном у меня, остальной народ умело делал вид, что постоянно занят. А занят народ был своими делами - кому надо было грамоту о благородном происхождении нарисовать, чтоб не меньше пяти поколений рыцарей было, пожалуйста, пятьдесят золотых - и грамота ваша, по всем правилам оформлена, с приложением всех подтверждающих документов - в копиях, само собой, поскольку оригиналы всегда успевали сгореть при пожаре, пропасть при бунтах или войнах или еще каких подобных обстоятельствах. О жалованных грамотах на землю и не говорю. У нашего герцога и земли-то столько никогда не было, на сколько этих самых жалованных грамот выдано в канцелярии было. Оно, кстати сказать, и хорошо получилось - с этими земельными делами отбою от просителей не было, соответственно, и доходы не иссякали! И не иссякнут, уж поверьте!
   А мне по первости приходилось ту бумажку переписать, эту грамотку поправить - скучно и не доходно. Но ничего, со временем все наладилось, вот и домом в городе обзавелся, пусть не сразу, и не очень большим, но все же...
   И вот копаюсь я однажды в архиве, по делам подтверждения родословной какого-то просителя... Попадается в руки свиток, старый-престарый, а в свитке описана жизнь некоего Двайта ван Вардена, четвертого сына рыцаря Лукоса ван Вардена. Самое то для изготовления родословной - все давно умерли, никто не будет против. Но читаю-читаю я этот свиток, и как будто разговаривать начал с этим самым Двайтом - до того он мне понятен стал, прочувствовал я его и жизнь его, бурную и тяжкую. Прибрал я найденный свиток, еще в архиве покопался, и вот - книга о Двайте ван Вардене. Но уж прости, не мог я удержаться от своих комментариев, вот и вставил их где надо (а, может, и там, где не надо). И еще вот какое дело. Рассказываю я эту историю, то есть пишу. Вдруг обнаруживаю, что некоторых людей из этой самой истории понимаю так, как будто это я сам и есть, ну вот каждое слово, каждое дело - мое, да и только! Поэтому придумал я рассказ вести так, словно несколько людей его по очереди рассказывают, а тебя, читатель, буду предупреждать, кто сейчас рассказчик. Вот так. Ну, почитай, почитай, может, интересно будет.
  
  
  
      -- Земли рыцаря Лукоса ван Вардена, манор.
  
   (Аллод рыцаря расположен между герцогством Фрезским и ничейными землями, фронтир, то есть).
  
   По влажной от росы каменистой дороге, тянущейся от подножия к вершине похожего на деревянный башмак холма, кобыла везет человека. Человек мотается в седле, но поводья давно бросил на шею кобылы и даже не пытается управлять движением. Он занят, очень занят. Он мается. Чем? Конечно, похмельем; чем же еще маяться утром? А кобыла делает привычное дело: везет хозяина из деревенского трактира домой, в манор. Холм пологий и гладкий, как этот самый башмак, ну разве что там-сям выступают на поверхность камни, как задиры и забоины на старом сабо. Еще чуть рассветет, и на склоны холма выгонят скот. Но пока склоны пусты, так, туман слегка стелется, больше ничего. Но кобыле это неинтересно, хозяину - тем более. Скорее бы в манор, что-то сегодня и похмелье уж очень сильное, и дорога длиннее обычного.
   Интересно, упал этот холм-башмак с ноги бога в день сотворения земли случайно или бог в раздражении или ярости запустил в землю башмаком? Похоже, второе - уж очень неприглядное место получилось, а переделывать некогда было (или просто лень), вот и шваркнул, чем под руку подвернулось, в расстройстве. Саданул и забыл - навсегда. А людям в таком месте жить. И маяться. Впрочем, при хорошей погоде и отличном настроении человеку может понравиться, пусть и ненадолго, что угодно. Тогда появляется мысль, что бог сабо не носит. Но сейчас у человека, того, что на кобыле, мыслей нет, потому что думать ему несвойственно, а сейчас и просто больно. У него есть только желание - напиться из колодца во дворе манора и - спать!
   На самой высокой точке холма - манор, что-то такое, напоминающее укрепление, частокол, ров, ворота с мостом перед ними. Но частокол давненько не ремонтировали, бревна кое-где действительно напоминают неровные зубы, а уж ров не чистили бог весть сколько. Мост через ров самый простенький, плахи на двух бревнах, никаких и намеков на подъемный механизм, ворота вполне гармонируют с мостом. Правда, сейчас ворота открываются, зевающий детина толкает створку и оглядывается, чтобы какая скотина из выходящего стада не задела.
   Кобыла приняла в сторону, пропуская стадо, ее хозяин высматривает колодец во дворе манора - очень пить хочется. Ну, все, приехали. Хозяин сползает с кобылы, конюх, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая - дело-то привычное, берет повод. Кобылу ведут в конюшню, хозяин тащится к колодцу. Все как обычно.
   Нахлебавшись воды и сполоснув опухшую рожу, хозяин, тяжко и горестно вздыхая, тоже тащится в конюшню, ему сейчас предстоит подвиг - надо взобраться по лестнице на сеновал. Одолел. Далеко от лестницы он не уходит, со стоном падает в сено, чуть ворочается и засыпает. Обычное утро четвертого сына хозяина манора, Двайта ван Вардена. Нельзя, конечно, сказать, что такое происходит каждое утро, нет. Иногда барчук возвращается не таким пьяным, иногда - абсолютно трезвым (это когда он ночь провел с девкой из деревни, а не в трактире), но картина утреннего прибытия за последний год повторяется все чаще и чаще. А барчуку всего семнадцать. Что ж, естественный процесс, трое старших братьев тоже погуляли и взялись за ум. И Двайт возьмется, отец вколотит понятие. Да и мать веником поможет остепениться. Шуму обычно при этом бывает на весь манор и часть окрестностей. Но сейчас баре спят, так что пока тихо.
   Что такое манор? Этот манор - просто большая изба за забором, очень напоминающая избы в деревне. Построена изба еще дедом нынешнего хозяина, после него избу только чинили - перекрывали тростниковую крышу, это само собой, подправляли печи, ну, двери там перевесить, в окнах пузыри поменять. Изба называется господским домом. Перед господским домом - двор, куда выходят конюшни, часть амбаров, дома для прислуги и воинов. Да, воины в маноре ван Варденов тоже есть, аж семеро, включая старого Хрольва. А как же иначе, кто будет быдло деревенское в узде держать? За господским домом - задний двор, там хлева, те же амбары, даже огородик есть. Птичник тоже там. Все это огорожено частоколом, с внутренней стороны частокола - помост, на котором должны находиться воины при отражении нападения. У ворот даже есть что-то вроде башни, тоже бревенчатой, с навесом. Внизу, около ворот, лежат бревна - ворота подпереть, если что.
   Вот на эти бревна и садится хозяин манора, рыцарь Лукос ван Варден, только что вылезший из господского дома. Само собой, рыцарь сначала отметился в отхожем месте, а потом - у колодца, поскольку рыцарское лицо весьма припухло после вчерашнего питья хмельного меда и домашнего пива. А вот не надо мешать, рыцарь, тогда морда с утра будет поменьше!
   Рыцарь Лукос хозяйским взглядом обводит двор, конюшни (окинуть взглядом не получается, поскольку это предполагает если не резкие, то хотя бы энергичные движения, а это сейчас не для рыцаря) и видит, как конюх чистит кобылу, ту, что недавно привезла четвертого сына рыцаря. Это наводит хозяина манора на мысль, что его младшенький уже дома и, стало быть, с ним можно поговорить. Но сначала - пиво, жбан пива из погреба. Как раз из дверей людской выглядывает голова какой-то девки.
   - Эй, - кричит хозяин и машет рукой. - Принеси пива.
   Уточнять, сколько пива и холодного или теплого, не надо - все как всегда, все идет своим чередом. Девка несет хозяйский жбан, хозяин удовлетворенно рыгает после питья - все при деле. Жизнь определенно становится лучше - вон и солнышко выглянуло, и окрестные горы из тумана выступили, все веселее, чем в эту муть глядеть. Опять же и голова полегче стала, и внутрях не так погано. Наступает умиротворение, рыцарь Лукос клюет носом и дремлет, прислонившись к стене башни. Но бревна жесткие, особо не разоспишься, глаза рыцаря открываются и зрят младшенького, который опять пристроился на водопой у колодца. Младшенький не сам собой проснулся, его согнал с сеновала шум, который подняли мужички, поправляющие частокол. Староста вот уже неделю пригоняет каждый день по шесть мужичков из деревни на починку барского укрепления, а то гляди завалится. Сегодня, само собой, тоже: "Мы, барин, того, ето, староста послал... Тын поправить". И с самого раннего утра - крики, все больше матерные, топоры стучат. Ну какой тут сон! Даже похмельного Двайта разбудили. Кричать, чтобы подозвать сына, рыцарь не хочет и не может, он просто сидит и смотрит, как Двайт плещется и утирается. Увидев отца, Двайт тащится через двор к нему, посидеть на бревнах и проверить, есть ли пиво в жбане.
   Пиво в жбане есть, настроение улучшается, можно и поговорить.
   Двайт еще раз отхлебывает из жбана, утирает рот ладонью:
   - Слышь, я вчера в трактире был...
   - Опять в долг?! Сколько будешь семью позорить?! И так хозяин все кости нам перемыл. Да еще с хиханьками, вот, мол, есть тут рыцари... А имени не называет, гад, боится. И правильно делает, а то бы кости-то быстро ему перемолол, самолично, не побрезговал...
   - Нет, я вчера расплатился, ещё и осталось...
   - Откуда деньги-то?
   - У них, в трактире, постоялец больной, ну, не больной - раненый.
   - Раненый?
   - Да, купец. Разбойники у перевала напали, охрана-то возы защищала, а остальные - кто как. Ну, вот и досталось ему. До трактира компаньоны его довезли, а дальше не рискнули, оставили. Он уже с неделю там отлеживается, при нем слуга, лошади. Знахарка сказала, что ему оленью струю надо, вот я и добыл оленя.
   - То-то тебя вчера целый день видно не было...
   - Ну да... Я оленя-то привез, знахарке отдал, раненый купец и расплатился, ещё и за стол позвал. А тут ещё постояльцы подъехали - монахи да рыцарь. Посидели...
   - Ясное дело. А потом ты еще и полежал - в канаве.
   - Да ну тебя - "в канаве". На сеновале...
   - Эка новость - "на сеновале"! Ну, оно, конечно, это же совсем другое дело - в канаве валяться пьяным как свинья, или на сеновале - уж не знаю, какую тварь и подобрать, но точно пьяную надо, да только ни одна пьяная сволочь на сеновал не полезет. Кроме тебя, само собой...
   - Ну, новость - не новость, а вот что я тебе расскажу. Раненому-то купцу показалось, что полегчало, когда подпил вчера, он и захотел дальше ехать, а знахарка сказала, что только через месяц можно трогаться, иначе нельзя. Тут монахи и рыцарь давай рассказывать про разбойников на дороге, да про зверей - волки, мол, нападают, это в июне-то месяце! Купец-то и предложил мне - давай, мол, ко мне в охрану. Доедем, говорит, до города, десять червонцев дам, в дороге - всё за его счет.
   - Какой из тебя воин! На лошади-то сидишь, как собака на заборе, с мечом едва-едва управляешься.
   - Так у меня же месяц есть, а то и больше - купец-то поправиться должен. Хрольв подучит. С тобой тоже можно пофехтовать...
   - Ладно, вояка, чем просто так лошадь по ристалищу гонять, вон лучше лису излови - сколько уже птицы извела и в деревне, и у нас. Возьми собак да погоняй рыжую, убить, может, и не убьешь, так хоть верхом ездить научишься.
   - Лису... Прошлой осенью я на волка с Хрольвом ходил, а ты - "лису".
   - Так то с Хрольвом. Ты один попробуй, или и в купеческую охрану тоже Хрольва возьмешь? Хотя и волк на примете есть - пастух вчера с гор спустился, сказал, что у кошар овцы пропадать стали, недели уж две, а третьего дня и пастушонок еле отбился - на дерево залез, полдня просидел, как птичка божья, на ветке. Следы у ручья нашли, крупные... Даже очень крупные. Но волк один был, и, похоже, старый - овцу тащил с трудом, несколько раз останавливался. В лесу следы потеряли, так что где логово - неизвестно. А так - поучись, поучись. Воинов у нас немного, а в округе - разбойники да соседи, что хуже разбойников. На границе тоже что-то плохо стало, со стороны ничейных земель стали нападать, а до границы - неделя верхом, хоть и через перевал.
   - Ну что я, дурак, что ли, - в одиночку за лисой гоняться? Засмеют же!
   Разговор рыцаря Лукоса с младшеньким сыном продолжился чуть позже, приобретя уже практическую направленность. Означенную направленность разговору придала палка в руках рыцаря, правда, в дело палка не запускалась - пока. - А когда ты перед мессой неделю назад не смог на коне через канаву у церкви перемахнуть, да что там - "перемахнуть" - переступить, это не смешно было? Да ладно бы - не смог перемахнуть, ты же ещё в эту канаву и плюхнулся! Трезвый, трезвый плюхнулся! Все путные парни в церковь, девицам там святой воды подать да трали-вали, а ты - в корчму, штаны сушить! Так что нечего и рассуждать - бери лошадь, и вперёд! Да смотри, поосторожнее; как в прошлом году у соседей, из Цвайталя, племянник шею-то сломал? За лисой охотился, а ветки не заметил - и на тебе.
   - Какой племянник? Не помню...
   - Какой-какой... Ты ещё на поминках по какой-то их родне нажрался да под юбку дочке соседской, Берте, полез прямо за столом. Братья-то её, помнишь, как бока тебе мяли? Ну, вот тот, что на тебя упал - это он и был. Ты ещё укусил его брата за задницу в свалке-то...
   - И не за столом вовсе... И уж точно не за задницу - за ляжку, хоть и сзади!
   - Да как - "не за столом"? Как - "за ляжку"? Все же видели! Горе ты моё! Брательник твоей зазнобы, тот, что укушенный, тогда же грозился тебя в суд приволочь, и приволок бы, когда бы мы тебя не спрятали. Он же потом укус судье показывал! Видок был, я тебе скажу! Как ты только сумел рот так разинуть! Считай, вся ягодица у тебя во рту была, ну половина - точно. Ладно, судья со смеху чуть не помер, хохотал чуть не до обедни, не стал даже штраф накладывать! Сказал, что собака укусила, просто очень большая, человеку, мол, тем более благородного происхождения, несвойственно рот на чужие задницы разевать, во всяком случае - так широко, а когда истец спорить начал, судья предложил, чтобы ты истца этого самого опять укусил, само собой - за задницу, рядом со старым укусом, сравнить чтобы, значит, и тем доказать или опровергнуть обвинение. Пострадавший было насчет испытания каленым железом начал вякать, ну, чтобы тебя маленько прижечь, мол, ты и сознаешься, но судья стоял крепко, сказал, что если каленым железом, то начнет с истца, то есть сначала его испытает, мол, не выдумал ли все это и не возвел ли напраслину на честного парня. Словом, либо каленое железо к заднице, либо укус, для сравнения. Истец что-то не стал настаивать на железе, а тебя, слава богу, не было, а то ты, конечно, с радостью тут же в суде и укусил бы. Вот смеху-то было бы! Особенно когда укусы того, одинаковыми бы оказались. Ладно, дело прошлое. Ну а под юбку-то за столом чего вдруг полез? Ну не получится же за столом ничего, едят за столом, понимаешь! Другого времени и места искать надо...
   - Да нашли мы и место, и время. Это она попросила посмотреть, нет ли пятен на юбке да отряхнуть...
   - Господи!!! Да ты её... На поминках!!... Да у неё рожа длиннее, чем у любой лошади...
   - Так пьяный же был, сам знаешь... А поминки чем не подходят? Все пьяные, как в любое другое время.
   - Ладно, хоть не понесла... Хотя, может, лучше бы понесла... Приданое...
   - Тут такое дело...
   - Какое ещё дело?
   - Да понесла, похоже...
   - Ты что, совсем обалдел, это же когда было! Видно уж давно бы стало...
   - Ну и стало...
   - Что - "стало"? Да Бертешку я неделю назад видел - ничего там нет... Или ты каких соседей имеешь ввиду?!! Из Цвайталя хоть?!!
   - Нет... Из Бергбрюкена...
   - Хильду? Из Бергбрюкена?!
   Рыцарь Лукос ошалело пялится на сынка, дар речи потерян, а в голове грохочут мысли: "Да ведь они же сводные, мы с ее матушкой тогда хорошенько повозились под Иванов день, вот что и получилось... Ну Хильда, вся в мать! А как матушка-то хороша была... До сих пор интересно, кто тогда моей донес? А моя-то как тогда горяча была, ну адское пламя просто, хоть в этом, хм, деле, хоть в любом другом: не стала дожидаться, пока войду, у дверей ждала. Со сковородкой. Я шлем снять поленился, дождик моросил, войду, думаю, - тогда и сниму, тем и спасся. На шлеме до сих пор вмятина. Господи, ну почему все напасти приходят, когда я с похмелья маюсь!"
   А потому, рыцарь, что ты всегда либо пьян, либо с похмелья! Просто спьяну ты на напасти внимания не обращаешь.
   Дар речи возвращается (а то как же без него рыцарю!).
   - Да тебе голову оторвут!!!
   - Ну, оторвут - не оторвут... А пузо-то куда денут?
   - Денут!
   В рыцарской голове опять появляются мысли: "Надо будет перемолвиться с матушкой-то Хильды, она в этих делах ох как опытна, скольких "дела". Но ведь дочка же... А, всё одно, женить их нельзя". Но дело житейски важное, поэтому звучит ключевой вопрос:
   - Сколько у ней?
   - Ну, месяц, может два...
   - Что значит "может месяц, может - два"? Это как так? В таких делах все точно...
   - Так не один же раз мы с ней... А с последнего разу месяц, считай, прошел... На прошлой неделе только мельком и повидались, чертова нянька...
   Двайт мащет рукой, мол, что тут еще скажешь, одно слово - не повезло.
   - Так где же "видно" стало??
   - Да нянька её уследила, что нет ничего в срок... Ну, ты понимаешь... Давай к Хильдехен приставать, что да как... Хильда, конечно, начала сказки рассказывать, простудилась, мол, задержка... Та её лечить, да матери рассказала...
   "Ну, мать-то не обманешь, стало быть - там всё знают. А этого надо куда-нибудь на время спровадить".
   - Так, надо тебе с глаз исчезнуть, пока всё не уляжется... Вот за волка и примись, поживи в кошарах да на хуторах. Да на наших, слышишь, НА НАШИХ, хуторах. В Цвайталь и Бергбрюкен не суйся, и так хлопот - не расхлебать.
   От таких новостей глотка рыцаря Лукоса, естественно, пересохла, рыцарь тянет ко рту жбан и обнаруживает, что пустой он, жбан-то... Глаза рыцаря округляются, как, мол, так, полный же был... Взгляд переходит на младшенького, который как раз утирает губы после доброго глотка.
   Все ясно. Тяжкий вздох вырывается из рыцарской груди: соседских дочек обрюхатил, пиво выхлебал... Жбан летит в грудь Двайта:
   - Сходи за пивом!
   В голове хозяина манора мысли комом, много их там, в голове, все друг за друга цепляются, все разные, все - о неприятностях. Каких неприятностях? Да всяких, уже случившихся и будущих (впрочем, о будущих неприятностях не только голова болит, еще одно место сильно тревожится).
   "Надо с женой переговорить насчет наших дочек, нет ли чего, а то потом замуж не выдать, а взносов в монастырь не собрать, это точно. Ну надо же, вот, вроде, все есть - аллод, проход на ничейные земли, даже дело на этих землях пошло, а вот доходов серьезных нет. Вот нет и все! Ну что бы купчишкам этим торг у меня вести - так нет, тащатся в Бергпас, мимо Вардена. Что за сволочи! Купчишки, мироеды, так и норовят каждый грош отторговать, и сено, мол, тут волглое, и водка слабая, а товары с ничейных земель дорогие! А как им быть дешевыми...
   Двайта надо к делу приставлять, семнадцать уже, пора. С Хильдой как нехорошо выходит, вот ведь невезуха. На пастбища его, до осени!"
  
   Вечером того же дня рыцарь Лукас, сидя с кружкой пива перед очагом, инструктировал непутевого сынка.
   - Пастушонок, конечно, не убегал от волка, просто увидел его издали. Перепугался да и залез на дерево. Волк, само собой, был очень занят - тащил очередную овцу, ему не до караула под деревом. Мальчонка посидел-посидел на дереве, волка нет давным-давно, ветка жесткая, чего зря мучиться? Слез с дерева, да и сообразил, что под эту сказочку можно полдня, а то и день посачковать: мол, просидел на дереве, боялся спуститься. Вот и не стал торопиться, вдобавок он же еду пастухам нес - чего же лучше-то? Пролежал день на травке, голодать не пришлось, а вечером пришел к кошаре и исполнил песнь "Меня чуть не съели".
   - Волка действительно видели, рассказ складный, еда почти вся тут - поверили. Опять-таки волк и пастухам полезен - баранина - она вкусная, убыль всю - на волка. Ну, ладно, пару-другую овечек съели - и хорошо, пора и честь знать. Вот ты это им это и объяснишь, лучше всего - сидя в кошаре на шкуре известно какого волка.
   - Смотри в оба - волк, он и лошадь загрызёт, не то что недоросля. Бери коня, собак - да и отправляйся. Кольчужку какую тоже прихвати, может, сгодится.
  
   О поездке в деревню, в свете открывшихся обстоятельств, и речи, конечно, быть не могло.
   Так что лежал четвертый сын рыцаря Лукаса Двайт ван Варден на родительском сеновале и жалел сам себя.
  
   Говорит Двайт ван Варден, четвертый сын рыцаря Лукоса ван Вардена (про себя говорит, то есть это - внутренний монолог, посвященный самому себе, хе-хе).
  
   "Н-да, вот такие дела... На пастбище, стало быть, подальше от деревень. От девок, то есть. Нет, чтобы в город отправить, с купцами, еще деньжат получил бы. Но что ж делать, я самый младший, трое старших братьев, один только женат, - отцу надо думать, как сыновей пристраивать. Если всякие скандальные дела постоянно на слуху будут, хрен невесту с хорошим приданым найдешь, а без приданого - э, да что говорить. Вот и ссылают меня, пересидеть шум. Девок там нет на мили вокруг, скандалов точно не будет. А делать-то что?! Но придется терпеть, отцу еще двух дочерей пристраивать надо, с приданым туго... Ну, положим, одну можно в монастырь сплавить, там взнос все поменьше, чем приличное приданое, да и возьмут, даст бог, деньгами, не землей. А вторую? Жалко сестренок... Ну, все, терплю, терплю".
   На этом жалостливые мысли закончились, поскольку Двайт ван Варден заснул, причем сном праведника - спокойно и без сновидений. И то сказать, что за грехи такие за рыцарским сыном? Ну, драки, ну, девки, пьянки, само собой, - так это дела житейские, чего волноваться?
  
  
   2. Земли рыцаря Лукоса ван Вардена, горное пастбище.
  
   Солнце давно зашло, соответственно, и дела дневные давно закончены. Овцы - кошаре, пастухи - тоже, и те, и другие уже задремали. Но один человек не спит, и даже не дремлет, хотя по старости лет это было бы позволительно. Этот человек - старший на пастбище, звать его Сване, в прошлом - воин на службе отца рыцаря Лукоса ван Вардена, а потом - и на службе нынешнего хозяина Вардена. Давно, стало быть, служит.
   Только вот старость пришла, мечом махать, да и на коня взобраться стало тяжело - то болит, это ноет, глаза опять же, того. Вот и определил хозяин старика приглядывать за стадом и пастухами - благо понятие о дисциплине и порядке старый воин не утратил. Да что там "старый" - бывший воин, вот так.
   Вот и сидит у очага бывший воин Сване и думает, приговаривая про себя.
  
  
  
   2.1. Говорит Сване, бывший воин, а теперь - старший на пастбище.
  
   Всё, вроде, на месте, всё обыкновенно... В углу очаг, вокруг - овчины. Остальное место - для отары. Пастухов человек пять, да, пять - Неждан вниз, в деревню подался, про это рассказать хозяевам, да дом проведать. Вот я ему проведаю, если завтра к вечеру не вернётся... Уже барчук притащился, а Неждана всё нет, видать, хозяину рассказывает, что да как тут у нас... Вот я его завтра... Если, конечно, поперека пройдёт, а то согнувшись поучишь - только добрым словом, ярлыгой-то не больно помашешь... А слова до них без ярлыги не доходят..
   Надо бы камень из очага на ночь приложить, погреться...
   Овцы давно в кошаре, за стенами - темень-тмущая. Поели (и тут ведь барчук не в жилу, без мясца долго не протянешь, а как барашка при барчуке... Нет, сущее божье наказание эти баре), байки послушали. Но вставать надо будет рано, да и ночь неизвестно как пройдет, так что не до баек. Последние недели две неуютно в кошаре - страх пришел. Волк. Матёрый, людей не боится. Но и на рожон не лезет. Не просто хитер - умен. Стар, поди, вроде как я... Только поясница у него не болит, это точно. Пока не жадничает - раз в два-три дня овцу унесет, и всё. Зря овец не режет; но последние две ночи стал приходить к кошаре. Собаки в драку с ним не рвутся - что странно. Обычно псы и в одиночку на волка кидаются, а тут даже сворой - ни-ни. Да что "ни-ни" - даже голосу не оказывают... Старики говорили, что так себя собаки держат с оборотнями. Да вот только оборотней никто никогда не видел - только сказки страшные меж людей ходили. Но всё-таки страшно - вдруг нам "повезло" и мы первые оборотня увидим. Ну, увидеть - это пустяки, главное, чтобы потом об этой встрече рассказать можно было. Опять-таки, по стариковским сказкам выходит, что оборотни - они больше по людям, а этот - не то, этот по овцам... Правда, может, пока что дело до нас не дошло... Не зря же к кошаре по ночам ходит... Да... А страшно, если правду сказать. Есть, правда, ещё одно мнение. А мнение это такое: волк - людоед. Не скажу, что это успокаивает... Но из людей пока никто не пропадал. А вот овцы - пропадают. Может, все ж не людоед...
   Как бы там ни было - пора принимать меры. Кому их принимать - известно. На то и рыцари в усадьбе да их воины. Рыцарь, правда, в усадьбе один - хозяин. Но сыновей у него четверо, все хотят рыцарями стать. Хозяевами. Вот пусть и займутся. Вон в углу барчук, четвертый сын хозяина, спит - сегодня приехал разбираться, что да как тут у нас. Завтра с утра и начнет, а там - посмотрим. Если хозяев меньше станет - то же хорошо, между нами говоря. Но парня, конечно, подставлять зазря не будем - волк, он - не подарок, особенно если людоед, пусть барчук время с пользой для дела проведёт... Хотя чего его, барчука то есть, беречь - он не шибко девок наших бережёт, обидно...
  
   Старый воин все же задремал, сидя у очага, потом проснулся, лег на лавку, укрылся кожушком...
   А поперекой бывший воин Сване называет поясницу.
  
   С утра все было как обычно, вот только барчук малость поегозил, а так все хорошо. Пастухи посмотрели на это дело и подались со стадом на пастбище. Оттуда, мол, и виднее будет, как барчук с волком разбираться будет, да и дело надо делать, овец пасти.
   Таким образом, главной фигурой на пастбище в это утро стал Двайт ван Варден; что ж, ему и слово, пусть порасскажет о своих подвигах, изнутри, как говорится, виднее.
  
   2.2. Говорит Двайт ван Варден, четвертый сын рыцаря Лукоса ван Вардена.
  
   Утро. Отара на пастбище. Трое пастухов и собаки ждут волка. Я - тоже. Лошадь - под деревом, мои собаки - рядом. Всё пока обычно, но пастухи жмутся в кучу, похоже, действительно боятся. До опушки - не меньше двухсот шагов, но место неровное, ямы, бугры. Кусты и деревья, так что волк может появиться у самой отары неожиданно - пастушьи собаки сейчас не окружают отару, как положено, а сидят рядом с хозяевами. Мои собаки пока спокойны, лошадь - тоже.
   Полдень. Всё тоже. "Волк - это оборотень, волк - это людоед!" Да какой оборотень? Оборотень - он по ночам, при полной луне, мне Хрольв рассказывал. И только людей того, никак не овец... А тут что?! А тут овцы, овцы пропадают! И днём! Волк, он, что, не разбирает, где пастухи, где бараны? Хотя может и так, отличить трудно, я вот вчера сильно сомневался... А что людоед - так чего же он пастухов не трогает? Брезгает?
   В жару двигаться не хочется, так что буду ждать. Упорно. До тех пор, пока не спадет жара. Потом, если не появиться волк, проедусь вдоль опушки, может, собаки что учуют.
   Шум. Просыпаюсь. Лошадь рвется с привязи, собаки (все) воют, лают и жмутся в кучу. Пастухи - как собаки, то есть тоже воют и жмутся в кучу.
   Между отарой и опушкой - волк тащит овцу. К лесу тащит. Здоровый волк. Пожалуй, даже - волчище. Зря кольчужку не надел. Ну, ладно, попробую сесть в седло - пешком волка не догнать. Как же, лошадь имела всё это в виду.
   Словом, пока волк не скрылся в лесу, лошадь пыталась оборвать поводья и смотаться. Но всё-таки удалось влезть в седло и двинуться к лесу. Желания куда-то скакать у лошади никакого, у меня - чуть побольше, но надо. Собаки плетутся следом. Вместо галопа - рысь.
   Кое-как погнал лошадь галопом, взбрыкивает на каждом шагу. Чем ближе к лесу - тем сильнее. До опушки - саженей десять. Лошадь - на дыбы. В кустах - что-то белое. Овца!! Да, волк, похоже, старый, бросил добычу. Тем лучше, вперёд!
   Сейчас подъеду, следы найду - и погоним. Ща я его...
   Ну, зараза, нашла время взбрыкивать! Куда тебя вправо-то понесло, да еще боком...
   Ё-моё, волк!!! Слева!!! Сажень, не более, уже в прыжке. Глазищи желтые, а уж клыки...
   Он не от усталости овцу бросил, он её отложил пока, чтобы со мной без помех разобраться. Вот и разбирается.
   Лошадь волка раньше меня увидела, вбок отпрыгнула, тем и сама спаслась и меня спасла - расстояние-то хоть на два локтя, а увеличилось. Волк уже в воздухе летел, махать ему, чтобы ко мне подлететь была нечем, вот он и ударился об меня и лошадь. То же, поди, матернулся... Вместо горла (моего горла) перед ним оказались две задницы - лошадиная да моя...
   Волк непросто с лошади меня сбил, он ВМЕСТЕ с лошадью меня сбил. Что и спасло - волк запутался в ногах лошади. А я как держал в руках рогатину, так вместе с ней и шлепнулся. Но без больших повреждений, так что на правом боку отъехал по траве и камням сажени две и вскочил на ноги. Рогатина - в руках. Задница и правый бок ободраны, но болеть не болят, не чувствую, то есть. Волк - в двух шагах, прёт на меня. Надо попадать либо в шею, либо в бок, под лопатку, так учили. Эх, учителей бы этих сюда. Позади волка - лошадь, всё ещё на земле, ржет, бьет ногами.
   В шею не попасть, просто не видно шеи. Надо в сторону, чтобы сбоку ударить. Шаг вправо; волк уже прыгнул, повернуть не может, бью рогатиной в бок, острие скользит по ребрам, распарывая шкуру, но вглубь не идет. Меня опять бросает на землю, на спину. Волк ранен, весь левый бок в крови; приземляется на правый бок, вскакивает, поворачивается и - опять ко мне. Движения легкие, видно, рану ещё не почувствовал; но кровь хлещет. Лошади позади меня уже нет, вскакиваю на ноги и отступаю на пару шагов. Волк опять разгоняется (в два прыжка!) и прыгает, а я скольжу и падаю почти навзничь, на левый бок, да еще и рогатина оказывается подо мной! Наконечником рогатина ударяется о камень, аж искры летят! А ратовище ломается, блин, почти у самого наконечника! Ну, все! Хоть встать, что ль... Опять падаю, ноги не держат... Но за обломок ратовища держусь, как порося за горбушку хлеба! Ратовище целым концом упирается в землю, а я пытаюсь встать, опираясь на него. Обломанный конец идет вверх и волк напарывается на него!! Везет дуракам и пьяницам...
   ...
   Да, пара ребер, похоже, сломана. Волк упал на меня и ратовище рогатины больно ударило в бок. Из-под волка едва выполз, весь в крови, своей и волчьей. И в волчьих потрохах, а также в дерьме, которое в этих потрохах было. (Потом говорили, что дерьмо было моим, но, ей-богу, волчьим, волчьим! Но драться пару-тройку раз с остряками пришлось. Один раз посмотрели, какое дерьмо у остряка.).
   Но это потом, а пока надо до кошары добраться. Пастухи, сволочи, даже с места не двинулись. Точнее, двинулись, но не ко мне. А от меня - к кошаре. Хотя, скорее всего, меня они просто не видят. Они увидели, как волк опрокинул меня вместе с лошадью, видели, как поднялась и ускакала лошадь. И всё. А я в это время лежу под волком.
   Еле выполз. Бок болит, но идти можно. Ковыляю к кошаре. Наконец, меня увидели, показывают руками. Но не подходят. Ну да, волка они не видят и ждут, что он сейчас догонит меня, а потом и ими займется. Ковыляю. Волка всё нет, пастухи соображают, что делать. Ковыляю дальше. Машу этому быдлу рукой, мол, сюда идите. Ну, дошло. Слава тебе, господи, идут ко мне.
  
   Опять на пастбище главным человеком стал Сване - хозяйского сынка притащили к кошаре просто как мешок, как грязный мешок. Пастухи, само собой, деревенские драки не раз видали, и сами тоже дрались, но вот так, чтобы с волком, да чтобы весь в крови и потрохах, - нет, такого не бывало в деревне Варден. А Сване картина была не в новинку - воин он и есть воин, без ран воинов не бывает. Так что принял бывший воин командование на себя. Пусть об этом сам и рассказывает.
  
   2.3 Говорит Сване, бывший воин, а теперь - старший на пастбище.
  
   - Ну, дотащили барчука-то? Живой, сам вижу. А чего охает? Бок болит, говоришь... Наверное, ребра помял, дай я погляжу... Тут больно? Ну, больно, ясное дело, пара ребер сломана. Кровью не харкаешь? Нет? Хорошо, стало быть зарастет. Может, даже и нет переломов ребер, может, трещинами дело обошлось.
   - Эй, ты, Шако, давай неси сюда полотенца да воды горячей - барчука лечить будем. На боку-то еще какая-то рана - не то от волка, не то о камень приложился. Да, великовата для царапины, больно глубока. Тащи иголку с ниткой да ветку отломи от яблони. Тоже мне умник - ты бы еще саженную жердь притащил. Ветка для чего нужна? Барчуку меж зубов засунуть, чтобы зубы не поломал, пока его зашивать буду. А твою оглоблю я куда ему засуну? Ну, ты особо-то не заговаривайся, лучше позови кого - барчука подержать. Да кликни Длинного... Слушай, Длинный, ты возьми барчукову лошадь, вон она сама к кошаре пришла, да притащи сюда волка. Знатная зверюга, шкура сгодится. Да бери кого хочешь - почитай все уже около кошары толкутся, все одно бездельничают. За овцами хоть кто-то приглядывает? Шугани-ка парней, пусть делом займутся.
  
   - Приволок? Да, огроменный зверь, я таких не видывал... Повезло барчуку, ох, повезло... Ведь как вовремя упал да обломок рогатины выставил...
  
   - Слушай, Длинный, а овцу-то чего не приволок? Какую-какую овцу - сам знаешь какую: которую волк задавил. Чего мясу-то пропадать - там его никак не меньше, как фунтов сорок - волчара овечку не самую маленькую выбрал. Опять-таки барчука кормить чем-то надо, а он одним овечьим молочком да хлебцем сыт не будет. Что, еще одну овцу резать, что ли? И нам мясца перепадет.
   - Ты меня не зли, как это: "Не было там овцы"? Убежала, что ли? Как с волчьего загривка соскочила, так, стало быть, и дала деру, пока кровушка еще из горла хлещет - ведь как хлестать перестанет, значит, все, хана - помирать надо. Вот я тебя сейчас поучу сказки сочинять! И Нежданку, подельнику твоего, поучу! А ну, пошли, пошли за овцой! Ты еще поговори! И пойду, только вам с Нежданом от этого только хуже будет, уж я найду, чем вас, гультяев, подгонять, когда вы овечку-то к кошаре тащить будете! Вот не пожалею старые ноги, сам с вами схожу. А ты, как шкуру с волка обдерешь, голову его с золой вывари, чтоб череп белый был. Шкуру, само собой, на просушку растяни. Да чего ты еще тут вякаешь: "Сам знаю!" Вон, погляди, на Длинного с Нежданом - тоже "сами знали", дохлого волка приволокли, а сорок фунтов баранины оставили. Сорок фунтов! Ну хоть бы по фунтику мозгов в их головы, так нет, господь не сподобил! Теперь вот приходиться мне им ума в задние ворота вкладывать. Ох, трудно-то как! Пошли, умники.
  
   Во как оно. Овцы нет. Кровь есть - целая лужа, а овцы - нет. Это как? Парни уже грудь колесом, "мы же говорили, ну вот, нет же овцы". Ну, пройдохи! Похоже, зря я насчет их мозгов разорялся! Сообразили, что, ежели овечку припрятать, то мяса можно получить вдвое больше: для барчука овцу так и так резать будут, а эту, волчью добычу, и без барчука очень даже хорошо можно оприходовать. Но хитрить по-настоящему все же не умеют: замялись, стало быть, рыло в пуху, в этот раз - в овечьей шерсти. Ладно, хоть какое-то соображение выказали. Опять-таки, баранинки и мне хороший кусок перепадет - это они сообразить должны, что делиться надо. Только интересно, как они возвращение овцы обставят? И сегодня-то ее находить нельзя - значит, надо где-то хранить. И ведь могут, раз...аи, поворачиваться, когда захотят: я барчука зашивал всего ничего, из кошары вышел, как перевязку закончил, смотрю - эти двое еще на только на подходе. Правда, лошадь у них была... Ну, ладно, все равно даже гордость какая-то за них: моя школа, сообразили, что к чему, не пропало добро.
   - Эй, парни, овцу хорошо спрятали? Зверь ночью не попортит? Да ладно, вижу, не совсем дураки, есть надежда, что умными мужиками будете. Передо мной чего ломаетесь, все равно не поверю, что не при чем вы здесь. Ты еще скажи, что овечку ангелы на небо унесли, как невинно убиенную душу. Па-арни, перестаньте придуриваться, видите же, что не серчаю больше, даже забавно стало. Не злите меня, парни, не хотите говорить - не говорите, у вас на рожах все и так ясно видно. Но лапшу мне на уши не вешайте! Обмана не люблю! Словом, так. О том, как вы овцу прибрали, больше не разговариваем, - это раз. Овца должна быть в целости и сохранности - не дай бог, зверье пообдерет-обкусает, не говоря уже о том, что сопрет, - это два. И чтобы не протухла! Мясцо, само собой, в общий котел - вот барчука завтра поутру спровадим, тогда и... И перестаньте мяться, как медведь, который не знает, где посрать! Лучше молчи, - сказал же: "О том, как вы овечку прибрали, больше не разговариваем!". Молодцы, что добру пропасть не дали, но мне надо было сразу, все как на духу, рассказать - вранья не прощаю, а научить еще много чему смогу. Молчите, говорю, а то хуже будет.
   Куда же эти обормоты овцу-то пристроили на хранение? Аж интересно...
   - Длинный, ты чего зенки вылупил, делать больше нечего? Какой мужик?
   Смотрю на прогалину, куда показывает Длинный. От нас саженей двести, если по прямой считать, но между нами и прогалиной ложок, заросший орешником. По прогалине идет мужик и несет нашу овцу. Положил себе на загривок и несет, можно сказать - тащит. Овца тяжелая, мужику явно тяжело, чуть только пыхтенье не слышно. Но тащит, гад, ворюга бесстыжий, тащит, к себе тащит, хотя и отару нашу, и кошару видит. Нет, чтобы нам вернуть... Все, притомился, останавливается. Сбросил овечку на землю и налегке пошел к кустам. Э, да он местный, он знает, что в кустах водичка есть, ключ там бьет! Напиться, вишь, решил, употел, ворюга... Вот мы его сейчас и догоним, и поучим... Ну, чего встали, пошли, авось догоним!
   Ребятишки мои стоят камнями, не шевелятся, на прогалину смотрят...
   - А, гультяи, чего испугались, трое против одного, чего боитесь! Вот я вас ярлыгой-то подгоню! Чего вылупились, чего вы там не видели?
   Оборачиваюсь к прогалине, а там... Из кустиков, куда мужик-ворюга ушел, вышел огроменный волчище и деловито этак потрусил к овечке. Взял ее за горло и потащил к лесу, легко так потащил, без усилий. Волк что без овечки, что с овечкой двигался легко, свободно... А мужик-то где?! Не видно мужичка... Волк из кустов вышел, как только мужик в эти самые кусты зашел... Не успел бы волк его загрызть, да и кусты по сию пору неподвижно стоят, нет там никого, значит... Это что же получается: был мужик, стал волк. Это ж...
   - Вот что, ребятки, пойдем-ка в кошару, пока не стемнело...
   К кошаре в гору идти, но быстро добрались, даже очень быстро.
  
   Около кошары только мальчонка, остальные - незнамо где, около отары то же не видно. Хотя нет, кто-то около трется, не разгляжу отсюда - кто. Чего это он там делает? Нагнется, рукой помашет, снова нагнется... Ну, это я вам скажу - "пробрало, так пробрало". Это же пастушок пращей своей машет, каменья швырять учится. Наклонится, подберет камень, пращу раскрутит - и все сызнова. Это когда же он последний раз-то пращу из сумки вытаскивал? Ведь как я ни старался, никак не мог заставить их, оглоедов, научиться камни метать. "Да чего, да какие волки..." А вот какие волки, повидали сегодня ...Сами учиться начали, всерьез, на совесть... Вон как машет, не останавливаясь... Это хорошо, а вот куда остальные-то подевались? А чего это они в рощице делали? Неужто всех сразу пронесло - похоже, так... Вот вечером позабавлюсь! Однако они какие-то деревья из рощицы тащат к отаре. Вот, дотащили, ветви срезать начали... Концы острят... Да это они копья делают! Ну, молодцы...
  
   Барчук после настоя травяного спит, от раны и лечения отходит, спит, правда, беспокойно, но так оно и должно быть. Раны несерьезные, но большие, крови много потерял. Оклемается...
  
   Сване обмозговывал дела прошедшего дня. Медленно обмозговывал, шамкая почти беззубым ртом, почесывая бороду и тем показывая старческие коричневые пятнышки на тыльной стороне ладони. Выводы получались безрадостные, совсем даже печальные. Не говоря уже о ближайшем будущем, которое окрашивалось исключительно в оттенки черного цвета.
   - Эй, ребятки, подойдите-ка сюда.
   - Чего, дедушка?
   - Всем рассказали? Про мужичка и волка?
   - Рассказали... Ты ж не запрещал.
   - Не запрещал, правильно... И что рассказали - то же правильно. Стеречься надо, и отару стеречь... Теперь мне расскажите, что видели...
   - Так вместе же были, чего рассказывать?
   - Тебе что велено? Рассказывать? Вот и рассказывай...
   "Правильно все рассказывает, что я видел, то и они видели, ничего мне не показалось..."
   - Ты это, про косую сажень в плечах, того, приврал. Мужик был крепенький, но не такой уж великан.
   - Так ведь не приврешь - не расскажешь.
   - Я тебе что велел? Рассказывать, что видел, а не что приврал. Давай дальше.
   "Точно говорит: как мужик в орешник вошел, так сразу оттуда волк и вышел. Никакого шума-драки там не было."
   - Ну, вот, все, что видел?
   - А ты, Шако, что видел?
   - То же самое, что Длинный рассказал.
   - И я то же самое. Стало быть, все так и было. Как так мужик с волком разминулся? Как волк его не загрыз? Даже если разминулись они, должен был мужик волка видеть, должен. А от такого волчары ломанешься так - никакие кусты не помеха. Но мужик не ломанулся. Вот в чем дело. Вот мужик - и вот тебе волк. И все тихо. И как быстро-то - я только на Шако обернулся... Вона оно что! Обернулся! Похоже, дело совсем того... Похоже, оборотень это был...
   - Д-да, н-ну, ка-какой оборотень днем... А, дедушка?
   - Вот такой, какого видели...
   - Да чтобы оборотень овцу на плечах нес? Разве они, оборотни, бараниной питаются? Да и волчью добычу чтобы подбирали - такого я и в сказках не слыхал.
   - В сказках одно, а на деле - сам видел, что и как... Может, добыча и не волчья была, может барчук оборотня завалил. А ты сейчас на череп оборотня, может, и пялишься. И шкура оборотня, а не волка, у кошары сохнет, видишь, собаки близко к ней не подходят, хвосты поприжали.
   - Да какой оборотень! Чтобы барчук - оборотня! Это ж не девка деревенская, барчук только их заваливать умеет!
   - Что он умеет, мы сегодня видели. Он волка, пусть не оборотня, на обломок ратовища как насадил, а? Вот... А ну как оборотня! Шако, посмотри, на барчуке крест есть?
   - Да что ты, дедушка, конечно, есть!
   - Ты посмотри, какой он, крест барчуковый? Ну, быстрее, быстрее, не проснется барчук, снадобье еще действует, и до утра действовать будет. Ну, давай, смотри... Я-то, пока барчука зашивал, не глянул, и мысль не пришла ведь...
   - Дедушка, а крест весь в крови...
   - Так оботри, вот ведь послал бог в помощники...
   - Серебряный крест, дедушка.
   - Серебряный... Барчук с лошади свалился, волка рогатиной ткнул и упал. А ратовище на рогатине сломалось, так?
   - Ну, похоже, что так: первый раз барчук целой рогатиной орудовал, наконечник еще на солнце блеснул, а во второй раз наконечник не блестел, барчук волка обломком пырнул.
   - Обломком, обломком... Как колом, да?
   - Да, дедушка... Это ты куда клонишь?
   - Куда тут клонить - заворачивать. Тут и так все ясно: у барчука и в самом деле только с девками хорошо получается, а сегодня его две вещи спасли - серебряный крест и обломок. Серебра, сами знаете, вся нечисть боится, вот волчара и оплошал, промахнулся с первого разу. И вторая вещь - обломок ратовища. А обломком, колом то есть, кого протыкать положено?
   - Так упыря, дедушка... А оборотень, он, что, и упырь?
   - Так получается, Шако, так получается... Нечисть - она и есть нечисть, человеку не понять, как да что у ней, нечисти, происходит. Барчука, похоже, бог хранит, хоть и до девок допускает...
   - Кол я сейчас сделаю, а крест серебряный как с пастбища вернемся, так и куплю, ничего не пожалею!
   - Сначала вернуться надо...Сначала вернуться...
  
   Шако, пастух, мялся-мялся, а потом сказал:
   - Дедушка, а, дедушка!
   - Чего тебе?
   - Да я все о мужике, ну с волком который.
   - Ну?
   - Какой-то он не такой. И овцу нес уж очень легко, и шагал не так, как мы.
  
   Вновь говорит Сване, бывший воин, а теперь - старший на пастбище.
  
   Утро. Ночь прошла - лучше не вспоминать. То и дело кто-нибудь во сне кричал, и людей, и овец перебуторивал. Барчук тоже то бредил, то стонал... К утру, правда, попритих - видно, полегчало, сон спокойный сделался, дыхание глубокое. Поправится...
  
   Похоже, видел я уже такое, давно, мы тогда с Хрольвом совсем молодые были. Это ж сколько лет-то прошло... Нынешнему барину тогда лет десять было, может, и меньше..
   Надо барина известить, что да как у нас тут, и Хрольву тоже знать об этом надо. Мы с ним, похоже, одни и остались, кто такое дело видел...
   - Эй, Шако, бери кобылу барчука и поезжай к барину, расскажешь, как и что... Все, что видел, то и расскажешь. Расскажешь барину и старому Хрольву, понял? Не обязательно, чтобы они тебя вместе слушали, важно, чтобы оба знали про наши дела. Хрольву еще скажешь, что все это похоже на дело у Коровьего брода лет сорок назад. Все понял? Давай, верхом до завтрашнего вечера успеешь.
   - А волк?
   - Что волк? Волк теперь овечку доедает, так что не бойся. Да и не питается волк ...костями, а мяса не тебе, считай, нет...
   - Барчук за кобылу не взъестся?
   - Ему до кобылы еще неделю дела не будет, так что езжай. Да поедешь ты, наконец?
  
   Надо, однако, разобраться со вчерашним волком. Хочешь - не хочешь, а надо на тот склон, к источнику идти.
   - Длинный, бери дубину, пойдем со мной.
   - Куда, дедушка?
   - Увидишь, не слепой.
   - Это ты намекаешь, что к ключу пойдем?
   - Туда, куда же еще.
   - Я туда не пойду.
   - Пойдешь, куда денешься. Опять же, хочешь атаманом быть - не трусь. А ты хочешь, я вижу. Пошли, что ли...
  
   Притащились. Вот тут овечка лежала, вот следы мужичка у воды... Странные какие-то следы, во что он, мужичок этот обут был? Вроде постолы, но большие, и скроены не по-нашему. А куда мужичок потом делся? Следов, идущих от ключа, не видно... Хотя тут камни, может, он по камням ушел. Волчьи следы... Ну, вот и волчьи есть, опять же с камней идут... Эх, надо было вчера сюда придти, да дело к вечеру было, боязно, если уж честно говорить, было...
   Да уж, только оборотня нам не хватало, волков, вишь, мало было, так оборотень объявился. Ребята правы, странный какой-то оборотень, днем шныряет. Но, опять же, кто их, оборотней видел и повадки ихние изучал? Я не видел, только рассказы слыхал в детстве...
   Но: вот следы мужичьи на камни пошли, и тут же - волчьи - с камней. Ох-хо-хо...
   А тут еще поперека разболелась с этими хождениями...
   - Эй, кто там есть? Ражко? Нагрей камень, на попереку мне положить.
  
   3. Земли рыцаря Лукаса ван Вардена, манор.
  
   В маноре ван Варденов хозяин, рыцарь Лукос, оторвался от кружки и скривившись поглядел на вошедшего. Хотел рыкнуть, мол, кто тебя, быдло, звал, но вошедшим был Хрольв, лицо доверенное, так что сдержался рыцарь, мотнул головой в сторону лавки, присаживайся, мол.
   - А, это ты... Вовремя пришел, распорядись, мы с тобой завтра на пастбище поедем, там Двайт ранен, да и с пастухами разобраться надо, разбаловались совсем... Сказки какие-то рассказывают, кстати, прикажи этого Шако выпороть, больно уж большую волю взял! Плетей десять, а? Чтобы сказки мне больше никто не рассказывал! А то, похоже, меня они за малое дите держат - тут у них и волки, и мужики какие-то овец прут!
   - Только вдвоем поедем, хозяин?
   - Ну да, а что?
   - Я Шако поспрашивал маленько, надо бы побольше людей взять, хозяин.
   - С чего бы это?
   - Хозяин, я тебе тоже сказку одну расскажу, ты уж послушай. Что расскажу, то и было, кроме нас двоих со Сване никого уже в живых нет, кто в том деле сам участвовал и все своими глазами видел и своими руками делал. При твоем батюшке, хозяин, лет этак сорок назад (тебе еще меньше годков десяти было), начали у нас так же овцы пропадать. Вот нас со Сване, молодых еще воинов, и отрядили волков извести. И оказалось, что людишки к нам наведались, с собаками, а собаки эти огроменные были, крупнее волков. Люди те научили, здесь ли, заранее ли, этих своих собак овец из стада воровать, а пастухи так же в один голос пели: волки, волки! Ну, пришлось тогда сильно напрячься, чтобы людишек тех отвадить, как я вам и говорил, все воины во главе с вашим батюшкой этим занимались целую неделю. Истинная правда.
   - И ты туда же... Правда, говоришь? И что вы тогда с людишками сделали? Как вы их отвадили?
   - Убили мы их, хозяин, всех убили. И мужиков, и баб, и детишек малых - всех.
   - Много их было?
   - Одиннадцать штук, хозяин. Из них пять мужиков, три бабы и трое детишек.
   - А вас сколько было?
   - С вашим батюшкой, хозяин, десятеро.
   - И что, из-за пяти мужиков вы целую неделю по лесам носились?
   - И по лесам, и по горам, и по всему остальному, хозяин. Троих наших похоронили.
   - Это как?
   - Как похоронили? Обыкновенно, у церкви, с поминками, отпеванием...
   - Я спрашиваю, как получилось, что десять воинов еле-еле с пятерыми справились, да еще троих потеряли?
   - Вот так и получилось, хозяин, этот народец в лесу не просто, как дома, они в самом деле в лесу живут. Мы потом проследили, как они шли, оказалось, из-за северного перевала пришли. Дикари они, хозяин, даже железа и них нет. Лука и стрел не было тоже, а наконечники копий и ножи - из кремня. И, хозяин, таким вот кремневым наконечником один мужик ихний лошадь насквозь с пяти шагов... А другой нашему в шею спереди таким копьем попал, так голова просто отлетела. Сам видел, хозяин.
   - Ну так вы ж всех их убили, сейчас-то чего бояться?
   - А вдруг такие же приперлись? А если и просто разбойнички, так нам же легче, да и воины пусть промнуться, в деле побывают.
   - Ладно, воинам действительно хватит на бревнах удары отрабатывать, пусть с людьми повоюют. Выбери троих, Этельстана еще возьмем, с Двайтом будет семеро. Больше все равно взять некого и негде. С утреца и двинем.
   - Все понял, хозяин.
  
   4. Земли рыцаря Лукаса ван Вардена, низинка в лесу около горного пастбища.
  
   В распадке, не слишком далеко от кошары, стоит наскоро сделанный шалаш, а в шалаше два человека обсуждают свои дела.
   Один лежит на подстилке из лапника, накрытого попоной. Другой сидит, подобрав ноги под себя:
   - Ну, чего делать дальше будем? Обычно же проходили по проселкам, что чуть севернее дороги, там и выход к хозяевам был удобнее и безопасней, людей, считай, никого. А тут, как по южной дороге пошли, только и делаем, что виляем, чтобы не увидел кто. Опять, чего здесь сидим?
   - А у кого нога и поясница разболелись? У меня, что ль?
   - Ну, разболелись, что ж с того? Прошло же, можно считать. Передохнули, пора и с хозяевами встретиться.
   - А зачем?
   - Что - "зачем"?
   - С хозяевами зачем встречаться?
   - Как это -"зачем"? Барахло передать...
   - Ты хоть чуть-чуть мозгами пошевели: зачем отдавать барахло? Давай подскажу: оно тебе лишнее? Кого в последнем деле покарябали? Хозяев?
   - Ты к тому клонишь, чтобы хозяев побоку и барахло прикарманить?
   - Точно.
   - А куда мы после денемся? Искать будут, а как найдут...
   - Где найдут? Земля - она большая. Мы сейчас как раз на распутье стоим: если дальше на север и к западу пойдем, то к хозяевам припремся, а если на юг повернуть, то через Корсландию можно дойти до Локеи. А там - море, куда хочешь - туда и поплывем. До хозяев - еще четыре перехода, если сейчас свинтить, то пока хватятся, пока к нашим съездят, пока разберутся - мы уже почти что в Локее будем, а там, глядишь, осень, перевалы закроет снегом, никто и никак раньше весны в Локею не попадет. Море в Локее не замерзает, так что к весне мы неизвестно где и будем. Ты прикинь: этого барахла твоим внукам на безбедную жизнь хватит, и махать мечом или ножом кого тыкать им не придется, никогда не придется! Ну, что скажешь, а?
   - Боязно...
   - А концы где-нибудь на проезжей дороге отдать или, того хуже, на эшафоте - не боязно?
   - Боязно...
   - Так решай, чего больше боишься. А я решил уже. Тебя что в Ланульфе или здесь, да хоть в любом другом месте держит? У тебя что - родня какая есть? Кроме темных дел за спиной, у тебя здесь ничего нет и не будет, сам знаешь.
   - Подумать надо.
   - Думай, только до сегодняшнего вечера, больше времени терять нельзя. Если через два-три дня уйдем - все козыри у нас, надежно. Край - через неделю, пока договоренный срок прибытия к хозяевам не прошел; нам на месте оставаться нельзя, кто-нибудь да наткнется, пастухи или охотники, следов после нас много осталось, по тропам же шли.
   Сидевший поднялся и пошел к поляне, на которой паслись стреноженный кони.
   Лежавший, охая и матерясь, поднялся, поковылял к костерку, поправил головешки и угли, помешал в котелке.
   Вопрос был серьезным, в шалаше лежала добыча, богатая добыча, которая просто искушала: "Ну, чего замялись? Не знаете, как дела делаются или просто раньше не пробовали? А? Так второй раз предлагать себя не буду, это точно. Ишь, какие правильные выискались! Глотки резать не боялись, а с побрякушками в Локею дернуть страшно? Ну-ну."
   Вопрос, собственно, был решен, оставалось только слово сказать.
   Слово было сказано вечером, когда опустел котелок и почти опустела фляга.
  
   - Ладно, давай сделаем, как ты сказал. Сваливаем с барахлом. Барахло - пополам!
   - Само собой. Так, решено, сейчас только еды где найти - и можно двигать. Быстро, однако, еду надо найти, сегодня-завтра. Странно, лето - а лес пустой, ни оленей, ни кабанов, только волки воют, как зимой.
   - Это не волки - это один волк, по голосу не слышишь, что ли... А вот чего воет - не понятно. И лошади сильно беспокоятся, хотя к лесу привычные... А, может, это и не волк вовсе...
   - Ну да, волчица. Тебе всё бабы мерещатся, на безрыбье и звериные сойдут. Помнишь, как ты к козе пристраивался, ну, на становище, прошлым летом...
   - Да иди ты... Я не о том. Что такое "оборотень" слыхал?
   - В детстве, ясное дело, сказки слушал... Да года три назад там, у нас, ну, где прежде были, мужички пытались оборотня поймать, мол, за бабами охотится... Как ты тогда выкрутился, рассказал бы...
   - Ты давай не смейся, оборотень - штука серьезная...
   - Нам сейчас только сказки сказывать... Надо еды достать да в прочь подаваться. Только вот где еды взять - в деревню не пойдешь, охотиться тоже толком не можем...
   - А у пастухов купить? Или ещё лучше: пару - тройку овец спереть из отары, пастухи на волков покивают и искать не будут.
   - А собаки? Не хуже волков порвут... Схожу-ка я сегодня ночью к кошаре, посмотрю, что и как.
  
   - Ну, как сходил к кошаре? Чего интересного высмотрел?
   - А ты знаешь, много чего, я бы даже сказал - до..
   - Говори по делу, чего там интересного, кроме овечьего помета да пастушьего дерьма.
   - Кроме, говоришь... Вот тебе и кроме: не мы одни на кошару глаз положили. Еще людишки есть, оченно даже интересные людишки. Я это за камешком засел, не близко от кошары, саженей этак с тридцать. И вдруг вижу: из кустиков, что повыше кошары, появляется мужичок, крепенький такой, и с собакой. Пес, я тебе скажу, здоровущий, и, что интересно: пес к кошаре подбежал - собаки гвалт подняли, а когда мужичок подошел - вдруг стихли. Ну, мужик покрутился-покрутился около кошары, шагах в двадцати, не ближе, и ушел, и пес - за ним. Я думаю, надо нам ночью посторожить, как бы он к нам не наведался...
  
   5. Земли рыцаря Лукаса ван Вардена, горное пастбище.
  
   Около кошары заржали лошади, потом, судя по звукам, несколько верховых спешились.
   - Эй, дед, принимай гостей долгожданных!
   Сидевший около раненого барчука Сване начал разгибать спину:
   - О-хо-хо, кого это черт принес...
   А барчук даром, что слаб, чуть не подскочил с лежанки:
   - Дед, это, похоже, отец приехал, да не один... Что-то много людей с ним...
   Старик доковылял до двери, выглянул.
   - Точно, барин, хозяин прибыл...
  
   - Здоров ли, дед! Как молодой барин?
   Приветствие прозвучало барственно, еще бы, хозяин приехал и ласковое слово сказал.
   Сване ответить-то не успел, как барчук подал голос:
   - Да тут я, тут, полегче вроде стало...
   Приехавшие втискивались в кошару, заполняли ее, а Двайт их считал.
   Отец, брат Этельстан, Хрольв - это воин наш, из старых, и трое молодых воинов... Дома, стало быть, остались двое братьев да двое молодых воинов. Чего это отец столько воинов притащил?
   - Двайт, это ты волка завалил?
   - Я...
   Хрольв посмотрел на шкуру еще раз, потом повернулся к отцу:
   - Вот он, волк, тот самый...
   - Здоров, ничего не скажешь, здоров... Ну, рассказывайте, что да как тут у вас приключилось, Шако чего-то там нес про волка, шибко, видно, испугался. Да еще скажите, почему это овцы как пропадали, так и пропадают? Ведь пропадают? А?!
   - Да все мы тут испугались, ребята вон даже пращами начали махать сами, без тычков.
   Сване стоял перед барином, усевшимся на топчан, согнувшись и из-за больной поясницы, и из-за въевшейся привычки заискивать перед хозяином.
   - Шако про волка, про барчука да про мужика того все правильно, я думаю, рассказал. Что добавить? Ребра у барчука целы, раны затянулись, гноя нет. Мы на следующий день сходили к роднику, где мужик волком обратился, все точно - вот следы мужика, вот волчьи, больше и сказать нечего... Да, мужик тот какой-то не такой, не похож, что ль, на нас. Ну да оборотень - он и есть оборотень. Вот он овец...
   Хрольв аж подпрыгнул!
   - Ты, Сване, совсем из ума выжил, память напрочь отшибло! Прости, барин, что встрял, но это ж надо: оборотень!
   - А чего ты, Хрольв, взъелся! Оборотень! Чем еще объяснишь?
   - А тем же, чем при отце нашего барина объяснили, лет этак сорок назад! Или забыл?
   - Ничего я не забыл, потому и погнал Шако...
  
   5.1. Рассказывает Двайт ван Варден, четвертый сын рыцаря Лукоса ван Вардена.
  
   - Да, Сване, насчет еды ты того, распорядись... - распоряжение хозяйское должно быть, хотя и так всем было видно, как засуетились пастушки.
   - Сейчас, хозяин, сейчас...
   Хрольв присел около меня, посмотрел раны, остался вполне доволен их и моим состоянием.
   - Сване, хоть памяти у него и поубавилось, дело лекарское, насчет ран, то есть, хорошо знает - ты вот пятый день всего-то и лежишь, а раны затянулись. Он траву пастухам жевать давал? А потом эту жеваную траву к ранам прикладывал?
   - Да, на следующий день воняло, как от последней падины...
   - А на второй день утром раны чистые были, а?
   - Да...
   - Вот и нас он так лечил, когда молодыми были, такие раны залечивались, что никто и не ожидал! Вот, смотри!
   Хрольв поднял рубаху, и давай хвастаться ранами: эту вот я тогда-то получил, а эту - там-то... Поскольку на эти раны я смотрел уже раз сто, а рассказ помнил наизусть, то и начал я зевать. Хрольв хотел было обидеться, но вдруг вспомнил, зачем он ко мне подсел. Он хоть и прошелся насчет памяти своего дружка Сване, но и сам не все враз вспоминал, особенно если дело шло о вчерашнем дне. Или о сегодняшнем...
   - Ты мне вот что скажи: ты мужика, о котором Сване говорил, видел?
   - Нет, я до того, как с волком сцепился, вздремнул малость, а как проснулся, так...
   - Ясно. Овцы пропадают? Чего пастухи едят?
   - Овцы пропадают. При мне пастухи брынзу, хлебушек, молочко наворачивают. Как я приехал, овцу зарезали.
   - Так. Каждый день овцы пропадают?
   - При мне две пропали, считая ту, что мой волк задавил. Сване говорит, что на второй-третий день овечки недосчитывается. Всего пропало уже штук десять.
   - То есть что-то уже около месяца, как овцы пропадать начали в больших количествах. Ты двигаться можешь?
   - Могу. Вот.
   - Да чего ты с боку на бок переваливаешься, ты встать попробуй.
   - Вот, встал.
   - Походи.
   Я прошелся до двери кошары и обратно. Хрольв остался доволен.
   - Теперь попробуй арбалет зарядить.
   С арбалетом пришлось повозиться, но, в конце концов, зарядил.
   - Покажи рану.
   Рана, как оказалось, не открылась, на что Хрольв довольно хрюкнул.
   - Верхом сядешь? Ехать сможешь?
   - Пойдем, посмотрим.
   На лошадь залез, немного проехался. Больно, но терпимо, рана не открылась.
   - Ладно, слезай. День-два еще в кошаре полежишь, пока мы тут осмотримся, а там и решим.
   - Чего решим?
   - Брать тебя в дело или нет - вот чего.
  
   Поели, чуток выпили. Пора и осмотреться. Хрольв оглядел Сване.
   - Сване, ты верхом ехать сможешь?
   - На лошадь подсадите, так смогу, наверное. К источнику, что ль?
   - Туда. Эй, приведите кобылу Двайта, да помогите Сване.
  
   Верховые сгрудились на полянке около родника, Сване, не слезая с лошади, тыкал ярлыгой в землю.
   - Вот тут он, мужик, то есть, овечку оставил и к источнику пошел. Земля влажная, след остался. Вот те на, следы новые появились, видите, поверх старых! Приходил еще...
   - И не раз, с того времени, похоже, раза три... Каждый раз волк тоже был...
   Хрольв посмотрел на хозяина, мол, что я говорил, серьезное дело, очень серьезное.
   Рыцарь Лукос покивал, потом скомандовал:
   - Все видят следы? Вот такие искать будем! Поехали обратно.
   Голос хозяина звучал вполне серьезно, приказ был четким, решительным, всем понятным.
   - Значит, так. Едем по трое, смотрим, где что. Если видим что-то, следы, людей или еще чего, - запоминаем, где видели, в драку не лезем. Помнить о собаках, шкуру все видели, вот о таких собачках и помним. Вечером собираемся здесь. Этельстан, берешь Хрольва и Стурле, смотришь местность от дороги вниз, до источника. Я с остальными осматриваю от дороги вверх. В лес заходить не более, чем на милю. Ну, с богом.
  
   Рыцарь Лукос сидел на камне около входа в кошару и всматривался в кромку леса. Тревожно всматривался, то выпрямлял, то снова расслаблял спину, ерзал - волновался, словом. Стереть задницу о камень при ерзании мешала овечья шкура, сложенная в несколько раз и подложенная под седалище рыцаря. Волнение волнением, а ссадины на заднице совсем ни к чему.
   - Что-то Этельстана нет и нет, а, хозяин? - подковылявший Свание, опираясь на ярлыгу, пристроился рядом, как всегда, согнувшись.
   - С ним Хрольв, Сване, глупостей наделать не даст. Может, нашли чего, смотрят... Хотя пора бы и появиться, давно пора. До заката сколько, Сване?
   - Ну, довольно долго еще, хозяин, отару рано к кошаре гнать.
  
   - Хозяин, хозяин! Вон всадники, слева от больших скал! - пастушок бежал к сидевшему на камне хозяину, вытянув руку в сторону леса и вертя головой - то на лес посмотрит, то себе под ноги.
   - Да где, Шако? - рыцарь привстал с камня, завертел головой.
   - Вон, трое их!
   - Ну, слава богу, все живы!
  
   Спешившись, Этельстан направился к отцу, снова усевшемуся на камень. Подтянулись Хрольв и Сване, стали поодаль.
   - Нашли чего?
   - Да, нашли, хотя, похоже, не то, что искали. Там, внизу, бочажина, около нее следы, старые, с неделю, не меньше...
   - Чьи следы? Мужика этого?
   - Нет, лошади прошли, три их было. Шли в долину, там прогалина, довольно широкая, вот по ней и спускались. Мы лесом, слева от прогалины, немного спустились, увидели лагерь, около ручейка. Ручеек, на прогалину выходит и по ней - дальше в долину.
   - Ты давай про лагерь говори, далеко отсюда ли, сколько людей, что за люди, по делу давай, по делу! - рыцарь Лукос аж пританцовывал на заднице, таково было нетерпение.
   - В лагере всего двое, один то ли больной, то ли раненый, ходит с трудом. Три лошади, собак нет. Близко подходить не стали, саженей двадцать, вот с этого места и посмотрели примерно с полудня и вот, пока сюда не двинулись. Никто к ним не подходил, сами эти двое тоже никуда от лагеря не отходили, еду готовили, то да се. По виду воины, около шалашика арбалет висит, другой всегда в руках, даже к ручью - с ним. Даже больной, если от шалаша отходит, арбалет в руках держит. Опасаются чего-то.
   - А с чего взяли, что воины?
   - Одежонка не крестьянская, и кольчужка имеется, видели, как чистил ее тот, который здоровый.
   - Может, разбойники?
   - Может, хотя откуда им тут взяться, да и всего двое их, вдвоем кого ограбишь?
   - Ну, ты у нас, конечно, по грабежам еще тот знаток, всю жизнь только этим и промышляешь! Хотя, действительно, вдвоем только недоимки взыскивать с быдла... Так, они где, на нашей земле, или уже на соседской?
   - На нашей, до реки, похоже, еще далеко.
   - Ну, вот завтра и наведаемся к добрым людям, поспрошаем, что они на нашей земле делают. С утра и двинемся.
   - А вы чего нашли?
   - Нет, ничего, ни следов, ни стоянок, - ничего.
  
   На утро воины, построившись в шеренгу перед опушкой, слушали боевой приказ рыцаря Лукоса.
   - Так, слушай, чего говорить буду. Как в лес въедем, а лучше - так и прямо сейчас, щиты на спину, арбалеты заряжены, глядеть в оба. Если что - сначала стреляй, разбираться, кто там был, после драки будем. Так, Хрольв?
   - Так.
   - По лесу двигаемся цепью, друг друга из виду не терять никогда. В лесу - молча едем, голос подаем, только если опасность явная. Поехали. Этельстан, покажешь, куда ехать. Двайт, держись поближе.
  
   5.2. Рассказывает Двайт ван Варден, четвертый сын рыцаря Лукоса ван Вардена.
  
   Тянемся по лесу цепью, медленно, спешить некуда. Все делаем, как отец приказал: не шумим зря, друг друга из виду не выпускаем, все путем. Вот только ветерок нам в спину, ну да не на войне и даже не на охоте. Да и ветерок совсем слабенький, так, одно название. До лагеря уже недалеко, Этельстан жестом показал: вот-вот. Этельстан в середине, справа от него двое воинов, слева - Хрольв, отец, я и третий наш воин. Сейчас ближе к полудню, но до полудня еще далеко, хотя есть очень хочется. Раньше, чем с этими двумя разберемся, поесть не удастся, это точно. Вот в кошаре хорошо было - захотел и поел, и спрашивать не...
   Из куста вдруг что-то поднялось, Этельстан опрокинулся в седле и упал назад-налево, а мимо меня пролетело что-то вроде бревна. Конь Этельстана заржал, встал на дыбы, воин справа, похоже, уже выстрелил в куст, поскольку пытается взять в руку рогатину. А слева от отца выпрыгнул волк, такой же, как тогда, на пастбище. Волк вцепляется в левую руку отца, отец кричит, а волк за руку стаскивает его с коня. Скрип, лязг какой-то, отцов жеребец рванулся вправо, столкнулся с конем Этельстана, а меня выносит прямо на волка и отца. Волк у правой ноги, кобыла дергается влево, меня бросает вправо, а арбалет вдруг опускается вниз и стреляет. Хоть бы не в отца! Кое-как останавливаю кобылу, поворачиваю, подскакиваю к отцу и тыкаю волка в спину рогатиной, сильно тыкаю. Рогатина входит волку где-то около хребта, глубоко входит, волк отваливается от отца, я таращусь на волка, пытаясь вытащить рогатину. Уф, кончик арбалетного болта торчит из бока волка, значит, в отца я не попал, то есть я не хотел в него попасть, просто арбалет выстрелил...
   Хрольв знаками показывает воинам: "Перезаряжай!" Воины перестают пялиться на отца, Этельстана и волка, склоняются, цепляя стремя арбалета носком сапога, "козьей ножкой" натягивают тетивы, поднимают арбалеты и вкладывают болты. Хрольв грозит кулаком мне. А, черт, мне тоже надо перезарядить! Кое-как перезаряжаю арбалет, гляжу на Хрольва. Тот знаком посылает воинов вперед, в сторону лагеря, и показывает мне на отца. Отец лежит на спине, держась на левое предплечье, весь сморщился, зубами скрипит, но больше не кричит. Справа поднимается Этельстан, то есть он приподнимается и пытается сесть, дается это ему с трудом. Хрольв показывает мне, чтобы остался с отцом и братом, а сам движется к лагерю. Со стороны лагеря слышится такой звук, как будто кого-то вырвало. Кто-то явно блюет. Затем, судя по звукам, блюют уже несколько человек.
   Хрольв ухмыляется, поворачивает коня и подъезжает ко мне и отцу. Этельстан к этому времени уже уверенно сидит на земле. Почему уверенно? Потому что матерится.
   - Ну, что у тебя, хозяин?
   - Похоже, эта скотина мне руку отгрызла...
   Отец тяжело дышит, а Хрольв продолжает ухмыляться.
   - Чего лыбишься, а?
   - Да крови почти нет, хозяин, рука на месте. Двайт вовремя болт всадил, да и рогатиной, того, к месту поорудовал. Эй, Двайт, очнись, слезай с кобылы да помоги мне с отцом твоим разобраться.
   Отец крутит головой и, не видя Этельстана (тот позади него сидит на земле, но уже молча), кричит:
   - А Этельстан? Где Этельстан?!
   - Да здесь я, здесь. Чего это в меня попало? Прямо как бревном в грудь... Ты смотри, зерцало как прогнулось...
   Хрольв подходит к Этельстану, с большим интересом и вниманием разглядывает зерцало, потом спрашивает:
   - Дышать можешь? Не больно дышать, спрашиваю?
   - Вроде не больно, дышать могу...
   - Двайт, ты когда с коня слезешь, а? Мне одному хауберк с хозяина не снять. И ты того, с арбалетом давай поосторожнее...
   Конечно, Хрольв понял, что я болт засадил в волка, а не в отца, только по великому везению. Слезаю с кобылы осторожненько-осторожненько, хотя болт вынул, а у арбалета спустил тетиву; арбалет аккуратно повесил на луку седла. Слушать надо старших...
   Со стороны лагеря слышно то же, что и раньше - кто-то рыгает, просто выворачивает кого-то. Еще лошади ржут. Интересно, а блевать лошади могут?
   - Дядя Хрольв, а чего это там? Кого это полощет?
   - Я тебе сколько раз говорил: соображать надо, всегда надо! Ну, кто там, за кустами, а?
   - Наши воины, ты их сам туда послал.
   - Правильно. Значит, кто там блюет?
   - Наши воины.
   - То же правильно.
   - А чего они...?
   - А то, что воинство у нас еще то самое, увидали дохлого орка, которого сами же только что замочили, и давай блевать. Герои! Да очнись ты, помогай хауберк снимать!
   - Это орк был?
   - Да орк, орк... Ты помогать будешь?
   - Буду.
   - Тогда берись здесь и осторожно снимай с правой руки, с правой, я сказал!
   Отец взвыл так, что, наверное, дома было слышно.
   - Ты, скотина, что...
   - Да я...
   - Хозяин, сейчас все будет хорошо, хорошо...
   Хауберк кое-как сняли, крови действительно немного, а рукав камзола не прокушен; но морщится отец сильно.
   Хрольв глядит на рукав, чешет бороду, глаза круглые. А ведь точно, как так: кровь есть, а рукав не прокушен?!
   - Хозяин, я сейчас легонько руку ощупаю, ты того, если будет больно, не дергайся резко... Вот и все, одна кость сломана, вторая цела. Двайт, орешину вон ту сруби, чтоб фута четыре в длину было, лубок сейчас сделаем, до кошары доедет, а там полечим. И как эта зверюга обе кости не перекусила?
   - А я его за нос держал...
   - Как - за нос?!
   - Ну вон видишь, нос у волка надорван, это я его вверх тянул...
   - Так на рукаве волчья кровь, а не твоя, хозяин!
   Звук рыгалова прекратился, во всяком случае - не слышно.
   Хрольв строгает орешину, примеривает, словом, занят делом.
   - Давай, помогай, Двайт, подержи здесь, пока я примотаю...
   Из кустов появляется воин, весь не просто бледный, зеленый какой-то, на конце рогатины что-то висит. Подходит ближе, то, что висит, - человеческая голова, вся в крови, одной стороны нет, из головы вываливаются и свисают почти до земли мозги или что там может свисать, глаз выбит из глазницы и болтается на какой-то ниточке.
   - Вот...
   Меня выворачивает прямо на грудь отцу.
   - Двайт, мерзавец, ты что!
   А я все того и того, теперь уже на себя, весь перед в этом самом...
   Хрольв кричит:
   - Да иди ты к ручью, вот туда, помойся!
   Отползаю, встаю, шатает, тащусь, куда указали. Дохожу до ручья, нагибаюсь, опускаю в воду руки, опираюсь о дно и просто ложусь грудью в воду. Вся грязь так и поплыла по течению. Слева тут же стали криками поминать чью-то мать. Оказалось, в двух саженях вниз по течению воины как раз мылись, полоскали рты и носы, пили, а тут к ним приплыло все это добро. Много добра. Гнидник на груди промок не насквозь, так что кольчугу снимать и выжимать гнидник не буду, так сойдет.
   Опять Хрольв кричит. Чего там еще?
   - Принеси воды в шлеме, хозяина сполоснуть надо!
   Ладно, несу. Сбегать к ручью пришлось еще с полдюжины раз.
  
   Наконец, все более-менее устаканилось, с отца смыли, хм, ну, смыли, что было, лубок привязали. Этельстан все рассматривал свое зерцало, действительно, с очень большой вмятиной ближе к левому краю.
   Хрольв сходил к кустам, где лежал орк, потом немного прошел вперед, вернулся. Вид у него был еще тот. Это только так говорится: "еще тот", на самом деле я такого Хрольва еще не видел. В руках он нес лук и колчан. Колчан был набит толстенными стрелами, оперение было так себе, неровное.
   - Вот чем он тебя, молодой хозяин. Раньше у них луков не было.
   Достал стрелу, наконечник был каменный!
   - Повезло, железный бы точно зерцало вместе с кольчугой пробил.
   - Чего там?
   - Там, хозяин, есть на что посмотреть, очень даже есть.
   - Вроде той падали, которую этот недоумок сюда притащил?
   - Вроде того.
   - А люди где, те двое, которых вы с Этельстаном видели?
   - Голову одного ты видел, хозяин. А остальное, похоже, съели.
   - Как съели?!
   - Поджарили на костре и съели. Вот так.
   - Пойдем посмотрим. Двайт, ты полностью проблевался, внутри больше ничего не осталось?
   - Да.
   - Тогда помоги встать, да пойдем, поглядим. Ты меня поддерживай справа, на всякий случай, голова что-то гудит.
   Сначала идем к убитому орку; да, здоров, бродяга, ладно арбалетный болт вошел сзади как раз под левую лопатку и пробил туловище насквозь, но не навылет, только половина болта вышла из груди. Видно, задел сердце, орк сразу копыта отбросил. Этельстана спасло не только зерцало на кольчуге, от удара болта орк дернулся и сбил прицел, скорее всего так. А еще у орка распорото правое бедро, сильно так распорото, но не сейчас, поскольку рана перевязана. Вся штанина в крови, до самого низа, кровь уже подсохла. Интересная перевязка: кожаным ремнем к ране притянуты какие-то травы, мох, что ли... И одежда на орке из шкур, похоже, оленьих... А рожа-то у него! Глаза глубоко-глубоко посажены, черные, брови далеко вперед выдаются, прямо как козырек какой, мохнатые! Лба почти нет, нос широкий такой, приплюснутый. Подбородка почти нет, а, может, это только кажется, потому что рот раскрыт. А во рту-то! Клыки, настоящие клыки, как у собаки, желтые! Страшно... Хотя, если не считать клыков, вылитый кузнец из нашей дальней деревни, той, что ближе к перевалу, за Коровьим бродом. Насчет клыков надо будет при случае глянуть, я как-то не обращал внимания, какие они у кузнеца.
   Ну, поглядим, что там в лагере. Ё... Лучше не смотреть, а то опять...Хотя блевать как-то уже не тянет, несмотря на вонищу от крови, горелого мяса, жира. У кострища разбросаны кости, крупные такие, на некоторых еще осталось... Ну, то, что раньше на них росло. Мясо человеческое, вот что на них росло. То, что это именно человечина, ясно из обрывков одежды, валяющихся рядом с кострищем: вот головка от сапога, изнутри выглядывают обломки двух костей, все, конечно, залито кровью. Видно, отрубили чем-то тупым, скорее, даже не отрубили, а перебили ударом. Ну и все такое... Верхняя половина туловища, ребра разворочены в стороны...
   - Печень выдирали...
   Это Хрольв. Откуда знает? Наверное, раньше видал.
   Дальше еще туловище, но без рук, ног и головы, тоже все разворочено... Руки-ноги сложены отдельно, кучкой..
   От шалаша почти ничего не осталось, так, куча жердей и лапника, лежат беспорядочно, как будто кто раскидал, да седла и какие-то то ли вьюки, то ли еще что. Одежонка втоптана в месиво из веток, земли, крови...
   Воин машет рукой, мол, идите сюда. Подходим, воин раздвигает рогатиной кусты, за ними - три дохлых орка, два лежат навзничь, третий на боку, скрючившись, колени подтянуты к животу, руки обхватывают живот. Хрольв подходит к трупам, шевелит их рогатиной, потом возвращается.
   - Ну, чего?
   - Напали, само собой, утром, около рассвета - самое время для такого дела. Мужики, похоже, были в шалаше, один на стреме, другой спал. Кстати сказать, в военном деле покойники хорошо разбирались, и не ленивы были. Видишь, сколько жердей? Это они шалаш укрепили, просто приставили жерди снаружи, подпорки, само собой, усилили. Понял, зачем? Чтобы из лука или арбалета шалаш насквозь не простреливался, чтобы стрелы в жердях застревали. Ну, и видно чтобы не было, где что внутри. Словом, снаружи их видно и не было, а то бы расстреляли из луков. Мужики были настороже, арбалеты были заряжены - в тех двоих, что навзничь лежат, засадили по болту в упор - оба орка навылет пробиты. Перезарядить, само собой, не успели, эти сволочи навались гурьбой, со всех сторон кинулись на шалаш, видите, просто разметали его, но двоих орков покоцали: того, что в Этельстана стрелял, мечом в бедро, другого, того, что скрючившись лежит, - в живот. Этот второй от раны и того, ну хоть помучился. Вы тут посмотрите в шалаше и вокруг, а я гляну на следы вокруг лагеря, может, определю, сколько орков было.
   - Дядя Хрольв, а откуда знаешь, что один из мужиков караулил?
   - Видишь, одна лужа крови внутри шалаша, а другая - ближе ко входу? Один, стало быть, у входа лежал или сидел. А почему у входа? То-то... Я думаю, проспал караульщик подход орков, в последний момент только проснулся, наверное, когда лошади заржали...
   - А чего эти орки потом...?
   - Не видишь, что ль? Пировали. Ну, давайте, смотрите тут, а я вокруг лагеря... Трости, пойдешь со мной. Арбалет заряжен? Ну, ну...
   Отец оборачивается к Этельстану:
   - Собери воинов, смотри, чтобы были начеку, орки могут вот-вот вернуться. Лук орка отдай Снорри, он самый сильный, пусть попробует приноровиться, похоже, стрелять скоро придется. Да скажи Снорри, чтобы стрелы орочьи не растерял, пока лук пробует!
  
   - Па, а чего это орки вернуться?
   - Доедать, видишь, они мясца впрок припасли. Того орка, в бедро раненого, оставили стеречь от зверья, все равно не ходок, и пошли за остальными, хорошо, если эти остальные - бабы да детишки. Еще неизвестно, сколько орков нападали. Ты чего столбом стоишь, давай, смотри, что во вьюках, да арбалеты прибери, колчаны с болтами поищи, сгодятся.
   - Мечей нет...
   - Да орки их забрали, и ножи с топорами - тоже. Как с арбалетами обращаться они не доперли, вот и оставили.
  
   Ворошу вьюки, в них - всякое барахло, все больше дорогое: посуда из серебра, есть даже из золота, ткани какие-то, сундучок. Не очень большой, фута два в длину, фут в глубину и в высоту. Тяжелый, однако.
   - Двайт, тяжелый сундучок?
   - Да, очень.
   - Похоже, деньги. Открой, посмотри.
   - Да закрыт он на замок...
   - Горе ты мое, взломай, топора что ли нет?
   В сундучке и в самом деле деньги в кожаных кошелях. Один развязал - серебро, большие такие монеты, раньше не встречал...
   - Так, Двайт, сундучок закрой, крышку привяжи какой веревкой или ремнем, и пристрой сундучок на моего жеребца, за седло. Да поворачивайся ты!
  
   - Приладил? Теперь возьми Торви, навьючьте лошадей этих бедолаг теми узлами, что мы с тобой в шалаше видели. Как навьючите, лошадей привяжите вон там, мы их на обратном пути заберем, если получится. В лагерь заходить уж очень не хочется.
   К нам с отцом идет Хрольв, вид озабоченный, морщится, как от боли какой.
   - Хозяин, значит, так. Ушли пятеро, вон туда, не скрываясь. Ушли не то, чтобы давно, роса на траве ко времени ухода уже высохла. Я думаю, возвращаться будут еще до темноты, идти способней. В той стороне луговина, за лесом этим, до нее с милю. Вот бы нам, хозяин их на том лугу и прихватить, чтобы коней в полную силу использовать.
   - Ты думаешь, они той же дорогой и пойдут?
   - Ушли без всякой опаски, даже не пытались скрыть следы. Обнаглели они, хозяин, точно обнаглели, осторожность всякую потеряли. Так что скорее всего возвращаться будут по проторенной дорожке, опять же бабы, детишки, поклажа... Идти легче будет по известной тропе.
   - Ты думаешь, мужиков у них только пятеро?
   - Не знаю, но на охоту они всем племенем ходят, кроме баб и ребятишек. В тот раз так было.
   - В тот раз... А теперь вот луки у них, раньше, говоришь, не было. Как бы они верховых из этих луков не перебили.
   - Хозяин, подпустим ближе ближнего, из арбалетов - по мужикам, Снорре, я гляжу, с орочьим луком, считай, освоился, по крайней мере с десятка саженей не промажет. Эй, Снорре, как лук?
   - Туговат, но ничего, подходящий.
   - Стрел сколько?
   - Четырнадцать.
   - Вот сейчас в деле и покажешь, как оружие освоил.
   - С этими драться будем?
   - С кем же еще, с этими людоедами. На полонине, что за этим лесом. Смотри, чтоб стрелы как из горсти по нелюдям высыпал, и чтоб ни одной мимо!
   Снорре расстреливает по сосне остаток стрел и отправляется собирать что расстрелял. Большая часть стрел торчит в сосне, но несколько все-таки пролетели мимо, их уже не найти - некогда, но Снорре топчется около той сосны, в которую целился, оглядывается, пару раз наклоняется за найденной стрелой.
  
   Отец баюкает руку, кривится, найти удобное положение не получается; на выдохе у него просто вырывается:
   - Хоть бы волков этих больше не было!
   Хрольв оборачивается ко мне:
   - Эй, Двайт, на пастбище ты кого завалил - самца или самку?
   - Самца.
   - Значит, будут волки - тут Двайт самку оприходовал. Я смотрю, Двайт, ты большим знатоком волчьей охоты становишься!
   - Да что ты все ...
   - Так, держись в драке около отца, возьмешь один арбалет этих бедолаг, из своего вместе со всеми выстрелишь, а болт на втором береги для волка. То есть, если будет волк, то он - твой. Как с ним разберешься, так остальным воинам помогай. Ты все понял?
   - А если волков будет два?
   - Тогда воинам можешь не помогать, да, я думаю, тебе и некогда будет.
  
   Хрольв рогатиной раздвигает ветви орешника, осматривает луговину, что начинается за опушкой и говорит:
   - Вот она, прогалина! Широкая, чуть не полмили будет.
   - Хрольв, ты где думаешь расположиться?
   - Да прямо здесь, хозяин, за этими кустами. Тебе, хозяин, придется побыть сзади, с одной рукой в драке делать нечего.
   - Так уж и нечего, конем-то смогу кого из этих стоптать.
   - Тогда, хозяин, наезжай на баб и детишек, они без оружия будут, но осторожней, чем черт не шутит... Ребята, похоже, придется спешиться, верхами за этими кустами не спрячешься, тем более от орков, зрение у них отменное. Хозяин, придется тебе сегодня побыть коноводом, вот тут, на склоне за кустами подержишь лошадей. С пятью лошадями справишься? Нет? Тогда так: Двайт и я лошадей положим и стрелять будем с земли. Хозяин, сюда вот встань, погляжу, из-за кустов видно тебя или нет. Н-да, видно. Значит, хозяин, ты отъезжаешь поглубже в лес, а остальные укладывают лошадей, оно, может, и к лучшему - быстрее на прогалину вылетят. Орков подпускать как можно ближе, если они вам в морду задышат - очень хорошо. Саженей на двадцать подошли бы... Как болты выпустили - так сразу поднимаемся и - вперед! Помните о луках! Снорри, кстати, еще раз говорю: выпусти как можно больше стрел, целься хорошенько. Дай бог, орки в кучу собьются, тогда стрелы в кучу и сыпь! Убивать всех, больших, малых, мужиков, баб - всех! Топчите лошадьми, рубите - что хотите, то и делайте, но чтобы ни один не ушел. Бог простит, орки - не люди! Двайт, насчет волка ты понял... Ну, все, теперь молчок, лошадей успокаивайте! Да, под лошадей плащи свои подложите, чтоб не простудились животины.
   Земля под деревьями покрыта густой травой, холодом от нее не тянет, лошади лежат спокойно. С луговины несет теплом, солнце хорошо прогрело воздух, и ветерок, слабенький-слабенький, на нас. Дай бог, лошади не простудятся.
  
   Время уже за полдень, орков нет. Ждем. Глядим во все стороны, следим за лошадьми - волнуются или нет. Все спокойно. Зря своих собак не взяли, да кто ж знал... Жара, ветра нет, на прогалине, наверное, настоящее пекло.
   Хрольв поднимает палец, мол, внимание. Сердце бухает так, что не услышать невозможно. Таращусь на опушку, но за полмили ничего не видно. Чего Хрольв взбаламутил всех?
   Ан, нет, как Хрольв их углядел, пень старый? Выходят на опушку, осторожненько так, озираются и... принюхиваются! Ветерок вдоль прогалины подул, орки явно принюхиваются.
   Хрольв оглядывает всех, хмурит брови, показывает, чтоб молчали. Орки все стоят на опушке. Толком их не видно, ни разглядеть, ни сосчитать. Вдруг орки чуть не бегом бросаются вперед, этак они прогалину мигом пролетят! Но поскольку силы у всех орков разные, то плотненькая группа растягивается в реденькую цепочку. Вот тебе и сбились в кучу! А вот и собачки, волки, то есть. Два подростка, чуть из щенят выросли, и один, считай, матерый. Мелкие бегут в середине цепочки, рядом с орочьими детьми, матерый держится в голове, со взрослыми орками-мужиками, этих видно по росту и по оружию. Бабы и малышня тащат поклажу, само собой - отстают. Хрольв знаком показывает: "Ждем, ждем!!"
   Орки приближаются, сорок саженей, тридцать, двадцать пять; тут орочьи мужики как наддали, аж топот был слышен! Хрольв показывает: "Ждать!"
   Вдруг волк, что рядом с вожаком бежал, останавливается, начинает нюхать воздух, а вожак, видно не ожидавший такого, чуть не налетает на него! И останавливается! Остальные орки подбегают, притормаживая, к вожаку. Хрольв говорит: "Давай", говорит шепотом, но кажется, что кричит. Стреляем, Снорре одну за другой выпускает три-четыре стрелы, поднимаем коней - и... Кто-то "и", а я, чуть ли не по привычке, стреляю из арбалета, того, что для волка припасен! Куда стреляю - бог весть, это арбалет стреляет, я так, только держусь за него. Но я - на левом фланге, а волк - на правом. Так что, может, и к лучшему, что арбалет выстрелил, а то поперек своего же строя стрелять, оно, как-то не того... Но волка валить придется опять врукопашную, как на пастбище.
   Вылетаю за спинами воинов на правый фланг, там - чудо из чудес: волк рычит, но не нападает и не уходит. Он скачет на месте, как привязанный, весь на злобу изошел, но с места не сходит. Так, рогатину покрепче в руке и к волку, с таким расчетом, чтобы он справа от меня оказался. Ну, вот, дождался - волк прыгает на меня, а я его рогатиной, рогатиной! Кобыла в это время на чем-то спотыкается, падает на колени, а я вылетаю из седла с волком, насаженным на рогатину! Под тяжестью волка рогатина пригибается к земле и перебрасывает меня через волка! Лечу, но как-то удается приземлиться на ноги, рогатину из рук выбило, оборачиваюсь, тащу из ножен меч. Сейчас с волком в рукопашной сойдемся. Но все, оказывается, сложилось просто отлично: волк пришпилен к земле рогатиной, а то, на чем кобыла споткнулась, оказалось дохлым орком! Кобыла, зараза, убежала, придется пешком воевать. Воевать, собственно, уже незачем. Взрослые орки побиты, воины во главе с Этельстаном, гонятся за орочьей малышней и, кажется, бабой. Вот, догнали. Топчутся, машут мечами; все, закончили. Бреду к тому месту, где волк лежит. Сдох волк, волчат не видно, да и бог с ними. Наступаю на волка, еле-еле вытаскиваю рогатину. С той стороны, где орочьи бабы шли, подъезжает Хрольв, со стороны леса едет отец. Сейчас за кобылу будет выговаривать. Тоскливо так ищу глазами эту сволочь, оказывается, ее поймал один из воинов Этельстана, сейчас здесь будет. Ну, это ж совсем другое дело! Свою задачу я выполнил, вот он, волк, кобыла жива и здорова, так что все очень даже ничего!
   Хрольв серьезен, молча спешивается, снимает с луки топор и начинает рубить головы убитым оркам. О, один, кажется, еще живой! Еще увернуться пробует! Но от Хрольва, когда он топором орудует, хрен увернешься, по себе знаю, сколько синяков от него получил, пока хоть чему-то научился. Хрольв орудует топором, по сторонам не смотрит; вроде, все.
   Подъехал Этельстан, копыта коня в крови, ноги жеребца забрызганы кровью и... мозгами, похоже. Кони других воинов явно тоже потоптались по оркам, то есть по оркам, орочьим бабам и... орочьим детям. Смотрит Этельстан хмуро, остальные воины просто прячут глаза.
   - Всех?
   - Всех, Хрольв, всех копытами размесили.
   - Оно и хорошо.
   - Слушай, Хрольв, ну, людоеды они, звери, а орочата эти уж больно на детей похожи. Может, поймать да, к примеру, в клетку посадить надо было, а? За деньги можно было бы показывать на ярмарках. А то как-то, ну, неудобно сейчас, детишек будто того...
   - Неудобно? Я тебе, молодой хозяин, вот что расскажу. Тогда, сорок лет назад, мы тоже были такие же совестливые. Одну орочиху пожалели, в клетку посадили и в деревню показать повезли, к трактиру, значит. Заметь, думали мы точь-в-точь, как ты. Там, конечно, народ, все такое, медяков даже нам накидали в шапку, что мы, молодые воины, по кругу пустили. Оказался там скоморох проезжий, из тех, что медведей водят, пристал к барину, деду твоему: "Продай да продай!" Цену хорошую дал, уломал твоего деда. Увез орочиху в город, там ярмарка. Он и давай ее показывать да еще при людях сырым мясом кормить. Она как мяса попробовала, так клетку разломала и на народ кинулась. Сам-то скоморох увернулся, а вот медведя и орочиху упустил. Они там народу попортили - невесть сколько, кого поранили, кого совсем порвали.
   - А самому скомороху, считай, повезло!
   - Повезло, но не надолго. Его герцог тем же вечером на крепостной стене повесил. Потом говорил герцог, что погорячился, второпях решение принял. Если бы, говорил, кровь так не взыграла, я бы скомороха не повесил, я бы его на кол посадил. Так-то вот. Ну, хватит разговоры разговаривать, дело к вечеру, надо к кошаре подаваться. У вас там никто из орков в живых не остался, точно? Ладно, но проверить не мешает, Снорре с Торвальдом, сгоняйте туда, если что - добейте. По быстрому.
   Воины рысцой отправились к тому месту, где орочат топтали, покрутились там, пару-тройку раз потыкали рогатинами и вернулись. Доклада Хрольв и не ждал.
  
   Едем к кошаре, возвращаемся, так сказать, с победой. Неожиданно все это как-то, хотели ж только с теми мужиками разобраться. Но там разобрались орки. Все-таки хорошо, когда есть такой опытный человек, как Хрольв. И все-таки хорошо, что орков порешили, очень это даже хорошо.
   Впереди едет Снорре, за ним - отец, потом - я.
   Отец оборачивается и громко так спрашивает:
   - Эй, Двайт, а пиво в кошаре есть?
   - Нет, только водка, на всякий случай Сване держит.
   - А много ее?
   - Водки? Ну, с полбочонка будет...
   - А нам больше и не надо! Овечку сейчас зажарим, выпьем, закусим! Только сначала помоемся.
   Молчание понемногу уходит, начинаются разговоры, подначки.
   Я тоже встреваю в разговор:
   - Этельстан, а я и не увидел, как вы орков перебили!
   - Зато мы все с большим интересом наблюдали, как ты волка к траве пришпилил, правда, мужики? Такое зрелище, я скажу! Раз - и волк на земле, Двайт бегом бежит от него, а кобыла поднимается с земли и явно хочет разобраться с Двайтом. Она ведь сначала к тебе кинулась, но, видно, испугалась твоей зверской рожи и прочь подалась. Торри ее еле поймал. Три волка за неделю - ты, однако, великий охотник, Двайт!
   Хрольв ухмыляется, потом становится серьезным, даже как будто хмурится:
   - Сегодня, ребята, вы - молодцы, большое дело сделали! Песни не песни, а сказку про вам точно сложат.
   - И песню, и сказку! Для верности мы их сами и сочиним! Так, а?
   - Сочиним, сочиним, после бочонка пива и сочиним!
   - Да, теперь мы - герои! А ты еще материл нас, дядя Хрольв, что обрыгались да еще и лошадей обрыгали!
   Хрольв такого просто так стерпеть не может, молодняк получает свое:
   - Ну так вы могли не только обрыгаться, вы могли еще и обмочиться, а то и вообще - по-большому... То еще воинство.
  
   5.3. Земли рыцаря Лукаса ван Вардена, горное пастбище.
  
   У кошары сидит Сване, увидев нас привстает, опираясь на ярлыгу, делает несколько шагов навстречу. Всматривается, явно считает, сколько верховых подъезжает. Для верности даже пальцем указывает при счете. Подъезжаем, Сване смотрит на отцову руку в лубке, потом подходит к Хрольву:
   - Как оно, Хрольв? Чего вас так долго не было?
   - Почти как тогда, у Коровьего брода, Сване. Но в этот раз убитых у нас нет, только хозяину пес руку сломал. А у этих, у орков, луки появились, вон у Торри, видишь?
   - Вижу, вижу.
   - Молодуху ту с малышкой мы, похоже, зря тогда на волков списали, Сване, похоже, зря. Орки мужиков съели, ладно, если не живьем... Остатки в запас отложили... Так вот. Я думаю, вовремя ты о Коровьем броде вспомнил, еще как вовремя.
   В кошаре праздник, отмечаем победу, как положено. Подпили уже изрядно, воины расшумелись, отец нашел удобное положение для руки, похоже, задремал, несмотря на крики, песни и прочий шум.
   - Дядя Хрольв, расскажи о Коровьем броде, ну, расскажи!
   - А ты откуда о Коровьем броде знаешь, Торри?
   - Да услышал, как ты со Сване говорил...
   - Что ж, подслушивать нехорошо, но очень полезно. Дело тогда было очень даже похожее, только мы глупее были на сорок лет. Овечки так же стали пропадать, а отара тогда у Коровьего брода была. Хозяин, само собой, велел выследить, кто овечек ворует, мы со Сване самыми молодыми воинами были, нас и послали - чего же проще, ворюг выследить! Мы и выследили - дикари какие-то, даже оружие из камня, опасаться нечего. Барин тогдашний девять человек с собою взял и поехал дикарей усмирять. У брода полянку знаешь? Ну, как с пастбища едешь, перед самым ручьем? Вот там мы дикарей и встретили, они в лесу, недалеко от опушки становище свое держали. Мы верхами в лес, да с криком, свистом, все такое. А дикари эти лихими ребятами оказались, ничуть не смутились, и давай нас своими каменными копьями да топорами охаживать. А лес там густой, верхом не слишком и повернешься, не говоря о том, чтобы копьем кого достать: то за ветку зацепишься, то в куст въедешь. Сване тогда просто за копье здоровенный орк с коня сдернул, ухватился и сдернул, а, Сване, так дело было?
   - Так, так...
   - Ладно, Сване не растерялся, копье выпустил, орк на спину и опрокинулся, а Сване на него и упал. Да головой аккурат промеж ног и попал, орк, само собой, взвыл, скрючился, тем Сване и спасся: откатился в сторону, меч выхватил, да прямо так, лежа, орка и пырнул в шею, очень удачно попал.
   - Вонища от того орка была, Хрольв, - до сих пор помню...
   - Как не помнить, орку - да в мотню рожей! Ты его, похоже, еще и укусил!
   - Да не кусал я...
   - А чего тогда отплевывался, почитай, до самого конца дела? Он, ребята, орка мечом саданет и плюнет, саданет и плюнет, скажи, не так дело было, а Сване?
   - Так, так... А сам-то орочиху ту как охаживал, забыл? Она Хрольва вертелом, что прямо с костра сдернула, прямо в рожу пырнула, вон на щеке шрам виден - это от ее вертела! А потом в живот, но Хролли наш увернулся и вертел только штаны на нем распорол, да так удачно, что штаны эти прямо на землю мигом и сползли. А орочиха как увидела, что в штанах было, так замерла, заулыбалась и давай рукой показывать. Всего-то на мгновение ока и затормозила, а Хролли этого хватило!
   - Для чего хватило, Сване?
   - Ну, не на любовь же с ней ... Хролли так весь бой одной рукой и орудовал, второй штаны поддерживал. Оно, правда, неплохо получилось, по крайней мере жив остался.
   - А что, убили кого из наших тогда?
   - Убили... Одному копьем голову просто оторвали, так орк врезал, что голова напрочь отскочила, второму по спине вмазали каменным топором, хоть и плашмя пришлось, а и хребет перебили, и такая вмятина на спине образовалась, что не приведи господь еще раз увидеть. Пополам туловище перешибли, я вам скажу. А третий от гнойной раны умер через две недели.
   Воины и пастухи шумят, кричат - праздник, одно слово.
  
   Наутро пастухи с кислыми рожами выгоняют отару, никто не спешит, не кричит, все делается очень медленно и плавно. Воины сгрудились у родничка, пьют, споласкивают лица, льют воду на головы. И пьют, пьют и еще пьют. О завтраке как-то никто не вспоминает.
   Вот, вроде все пришли в себя, кое-как почистили лошадей, пора и домой двигаться. По коням, только не шумите, ради бога, и так лошади копытами по траве грохочут, так грохочут! Медленно, шажком двинулись, меня пока оставили при кошаре и Сване.
  
   9. Земли рыцаря Лукаса ван Вардена, манор.
  
   В господском доме манора рыцарь ван Варден ведет разговор со старшим сыном, наследником, стало быть... К делу приучает.
   - Этельстан, давай про добычу поговорим, да про то, как ей распорядиться. Добыча хороша, ничего не скажу, многое на нее сделать можно.
   - А чего делать хочешь, па?
   - Перво-наперво, надо воинов нанять, человек десять, соответственно, снарядить их. Воины нам ох как понадобяться, когда соседи про добычу пронюхают.
   - А они пронюхают?
   - Куда ж они денутся! Опять же, надо манор укрепить, по той же причине.
   - Воинам что-то дать надо.
   - Само собой. Еще какие соображения есть?
   - Может, землицы прикупить? Ван Зеемы кусок продают, как раз к нашей примыкает. Это луговина и лес около Холодного брода и немного за ним.
   - Чего просят?
   - Восемьсот золотых. Я думаю, можно поторговаться, но меньше, чем за семьсот не отдадут.
   - Надо брать. Зови братьев, о деле говорить будем.
   - А сестрам и матери чего купим?
   - "Сестрам, матери". Да придется, конечно, куда денешься. Лошадей, кстати, надо будет прикупить, не забудь. И сбрую!
  
  
  
   6. Дорога к столице герцогства Фрезского и трактир на этой самой дороге.
  
   В мире, который вмешает в себя все описываемые события, много чего происходит на дорогах. Не потому, что жители этого мира очень любят путешествовать, нет! Наоборот, путешествия в этом мире трудны, опасны, часто они даже служат наказанием за провинности и даже за преступления. Да, наказанием! Человека отправляют в какое-нибудь святилище вымаливать прощение - и хорошо, если это святилище не за морем, а так, поблизости, месяцах в двух-трех пути. Расстояние до святилища не очень и большое, но дороги, дороги! И в сухую-то погоду дороги эти представляются полосами грязи, по которым тащатся люди, кони, телеги, да мало ли кто и что! А уж в дождь... А в дождь по дорогам мало кто тащится, путники сидят под какой ни попадя крышей и грезят о хорошей погоде. Водку пьют, само собой, пивом запивают, закусывают, чем придется. А дождь идет... На дорогах, кроме путников, есть еще разбойники, это уж само собой. Если погода хорошая, они грабят путников, если плохая... Что ж, разбойник - он в каком-то смысле тоже путник, так же сидит, пьет водку, ну и так далее...
   Так о чем это разговор? А, о дорогах... Паломники, кающиеся, и, конечно, купцы. Без купцов дорога - не дорога. Кого разбойникам грабить? Паломников? Можно и паломников, только с одних паломников сыт не будешь, без купцов, того гляди, впору самому разбойничку в паломничество подаваться - может, в монастырях покормят, на ночлег устроят, или в святилищах...
   Вот такие дороги... И поскольку движение по таким дорогам происходит очень медленно, на них, на дорогах скапливается великое множество людей, хотя по своей воле мало кто пускается в путь!
   А что значит "скапливается"? Как и где на дороге скапливается, кучкуется, собирается народ путешествующий? Известно где: в корчмах, трактирах, гостиницах, без которых и дорога - не дорога. Известно также и когда: по вечерам. Вот вечерком в корчме и сидят разного рода люди; ну да разные люди нам неинтересны, но в этой корчме за столом для публики почище сидит господин (что из господ - по одежке видно), ест, пьет, все это проделывает молча, поскольку за столом он сидит один-одинешенек. Такая уж это корчма - мало в ней господ останавливается; зато дешево, да!
   Но господин не в претензии - и в худших местах ночевать приходилось, а завтра, ну, край - послезавтра, - уже Цунгенштайн, уже город! Наконец-то! А сейчас доест господин мясцо, пивком запьет и тихо-мирно отправится спать, чего тут сидеть, слушать что ли, как быдло дорожно-деревенское за кружкой хорохорится?
   Таков был план этого господина на вечер. Но... Дверь корчмы распахнулась, и в нее ввалился шум, а за ним - некто, кто этот шум производил.
   - Хозяин! Хозяин, я с кем разговариваю, а?! Ужин да ночлег, да получше, да поскорее! - некто оказался тоже из господ, хотя, видимо, из мелких, уж больно сильно шумел, благородство показывал.
   Хозяин корчмы таких повидал сотни, обращаться с ними умел, так что тут же подскочил и с показной готовностью начал обслуживать постояльца.
   - Вот сюда, господин, сюда пожалуйте! Здесь у меня для благородных, сюда и пожалуйте!
   Шумный постоялец был направлен к столу "для почище", за который, наподдав ногой оказавшегося на пути кота, и плюхнулся с великим грохотом, стараясь одновременно разместить свою задницу на скамье, ноги - по одну сторону от оной, а меч - по другую. Причем задница стукнулась о скамью с таким же грохотом, что и меч, - одни кости, прости господи.
   От всех этих дел и скамья, и стол зашатались и затряслись, так что ужинавший господин был вынужден даже придержать руками посуду со своим ужином.
   Впрочем, господину это легко удалось, поскольку руки его были в этот момент свободны: господин только что отрезал кусочек мяса и угостил этим кусочком кота. Тот, собственно, и попал под ноги вошедшему буяну, потому что нес угощенье в уголок поспокойней, от стола подальше.
   Хозяин, зная этаких шумных господинчиков, все повторял да повторял "господин" да "сударь", стараясь, чтобы словесный шум не перешел в шум от ударов по его, хозяйской, спине. Прием этот был опробован не раз и не два, всегда успешно, особенно если бывал завершен тарелкой с едой и кружкой с пивом, появлявшимися перед рожей угнездившегося за столом гостя. Прислуга была, понятное дело, этому приему тоже обучена, так что и тарелка, и кружка как из стола выросли.
   - А, вот... Что?! - вошедший продолжал шуметь, но уже как-то ленивее, все тише и тише, заменяя крик чавканьем. Наконец, крики стихли, чавканье и прихлебыванье возобладало, все вошло в прежнюю дорожно-корчемную колею.
   Один только господин, тот, что сидел за господским столом до прихода шумного постояльца, был, похоже, выбит из этой самой колеи; он ковырялся в своей тарелке, с брезгливостью поглядывал на чавкающего соседа и не мог решить: заканчивать ужин или еще нет. Еды на тарелке оставалось еще много, так что господин решил все-таки доесть свой ужин. И вот уже два господина, уткнувшись в свои тарелки, едят и пьют за одним и тем же столом "для тех, что почище", - один с чавканьем и явным аппетитом, другой - тихо и уже без аппетита.
   Наконец к обоим господам стало подбираться насыщение, глаза начали чаще подниматься от тарелок, кое-как из отдельных слов, словечек, междометий образовался разговор.
   Оказалось, что тихий господин едет в Цунгенштайн, а буйный - из этого города.
   Приезжающий и Отъезжающий, стало быть.
   - Так вы, господин,... - говоривший, тот, что ехал из Цунгенштайна, вопросительно посмотрел на сидевшего напротив путешественника в Цунгенштайн.
   - Бертус, Бертус... - догадался представиться Приезжающий.
   - А меня Фрицем зовут, - отозвался Отъезжающий в перерыве между глотками пива.
   - Если не секрет, чего ради вы собрались посетить этот паршивый грязный городишко?
   - Дела зовут, личные дела. Но почему же Цунгенштайн и паршивый, и грязный? - Мессир Бертус был явно разочарован. Даже есть перестал - проглотив прожеванное, следующий кусок в рот не потянул.
   - Вы, как я понимаю, впервые туда собрались?
   Бертус кивнул.
   - Да, знаете ли, раньше бывать не приходилось.
   - Оно и видно. Да в этот город второй раз и не тянет. Раньше, - словоохотливый Фриц был рад излить и ненависть к городу, и поделиться собственными неприятностями (а как же, разве можно допустить, чтобы незнакомец - да и знакомый, вообще-то говоря, - продолжал путь в хорошем настроении, это как-то не по-дорожному, совсем не по-дорожному), - был город как город, герцог властвовал, канцлер правил, попы да жрецы деньгу собирали, а теперь! Ну, то, что попы с жрецами поругались, - это понятно, это нормально, это, если хотите, так и должно быть: хлеб же, то есть деньги, делят. Но то, что попы с герцогом собачиться начали - это как-то внове. Ведь что удумали - не только к герцогской казне, к власти герцога потянулись! Да! А герцог, нет, чтобы им головы под крыло завернуть, взял да и дал слабину, и не нашел ничего лучшего, как затеять войну с Ланульфом!
   Вся эта речь сопровождалась чавканьем, прихлебываньем, а также размахиваньем руками, причем оратор то откидывался назад, рискуя опрокинуться на пол и наподдать стол ногами, так что вся посуда и снедь в ней готовились вспорхнуть и улететь, то кидался грудью на тот же самый несчастный стол, словно намереваясь двинуть его вперед и притиснуть перепуганного мессира Бертуса к грязной стене корчмы. А был Фриц хоть тощ, но высок и очень энергичен, так что риск получить столом поддых был не то, что серьезен - неизбежен. Но стол сумел остановиться, не причинив мессиру Бертусу вреда, посуда тоже осталась на столе, единственным пострадавшим был трактирный кот, который выскочил из-под стола и которому Фриц опять наподдал сапогом. (А пусть, мол, не шастает, где не надо!) Впрочем, Фриц сделал это совершенно непроизвольно, даже не задумавшись - он был весь поглощен разговором.
   - Вот вы, дорогой Бертус, только представьте.- Фриц оторвал зубами от куска жареного мяса, который держал на ноже, никак не меньше половины, как-то умудрившись не порезать губы о нож. По его подбородку тут же потекли ручьи сока, впрочем, немедленно смешавшегося с потоками пива, употребленного для запивания жаркого. Причем откусывание все так же сопровождалось чавканьем, а запивание - бульканьем. - Вот сидит герцог на пиру в своем замке, все, как положено, справа - епископ, слева - канцлер, ну все как надо быть! И вдруг епископ, ни с того, ни с сего, начинает говорить о каких-то там смертных грехах, о чревоугодии, похоти и еще черт его знает о чем! Это на пиру-то, при дамах, канцлере и дворянстве! Да что же еще делать благородному человеку, как не есть, пить и с дамами время проводить! А, я вас спрашиваю, что же еще-то делать?! Да ни один жрец старых богов такого разговора ни за что не завел бы - потому что сам из благородных! А этот, неизвестно, кто такой, а знатных, родовитых - и самого герцога! - поучать, да еще на пиру, взялся! Вскочил, как чирей на ж..., и давай щебетать (голосок у епископа тоненький, хотя сам он толстый-претолстый, да!), всем, конечно, сразу же надоел. Но дослушали, куда денешься, - епископ! Иногда полезен бывает! Герцог, само собой, как хозяин, должен был ответить, да только что тут скажешь, а, я вас спрашиваю?! Вот вы, дорогой Бертус, что бы ответили?
   Бертус замешкался, попытался промямлить что-то вроде признания во грехах, но Фриц загрохотал так, что хозяин трактира со всех ног кинулся к нему, решив, что постоялец чем-нибудь недоволен и сейчас будет бить морду сначала собеседнику, а потом и всем остальным.
   Но Фриц всего лишь смеялся.
   - Нет, дорогой Бертус, сразу видно, что вы не знаете нашего герцога! О каких признаниях во грехе может идти речь на пиру, что вы! На пиру приличные люди произносят здравицы! Вот наш герцог встал и произнес здравицу епископу, да с таким чувством, что не мог удержаться от широких жестов в его сторону. Но герцог совершенно при этом забыл, что держит в руке кубок с вином, и при широком жесте вино из кубка выплеснулось, да прямо в морду епископу и попало! Тот от неожиданности просто онемел, сидит, раскрыв рот, а вино по широкой епископской морде течет и даже в раскрытый рот капает! Гости, конечно, так и ахнули! А герцог, причину этого аханья не понял, но обернулся к епископу, поскольку на того все и смотрели. Всплеснул герцог руками, мол, что это такое с епископом приключилось, кто это его вином-то облил, а кубок герцогский при этом возьми да и вывернись из хозяйской руки и, надо же, попал все туда же - на морду епископа. Да и как не попасть, больше кубку деваться было просто некуда, у епископа ж не лицо, а прямо таки шаньга вот такая!
   При этом жизнерадостный Фриц развел руки и Бертус с ужасом ждал, что будет, когда рассказчик будет возвращать руки на место - в правой руке был нож с насаженным на него остатком мяса, а вот в левой - в левой была почти полная пивная кружка емкостью не меньше кварты. При резком сведении рук все это должно было оказаться, как бы это так выразиться, ну, словом, на морде Бертуса.
   Но все обошлось, во всяком случае, господин Бертус не пострадал, так как и мясо, и пиво полетели за спину Фрица - уж очень резко тот развел руки. Сорвавшийся с ножа кусок мяса отлетел аж на соседний стол, правда, не попав ни в кого из посетителей, а вот пиво... Пиво оказалось на спине еще одного посетителя из категории "те, что почище", правда, не рыцаря, а купца. Купец со товарищи тут же решил убедить Фрица в том, что тот не прав, путем мерных ударов в торец, то есть по фрицевой морде, благо и купчик был неслаб, да и товарищей у него было трое.
   Само собой, хозяин трактира ринулся разнимать гостей, ему на помощь примчались двое вышибал, повар и даже конюх. Участие хозяина свелось к крикам и увещеваниям, между враждующими сторонами вклинились вышибалы, шум горой, то да се. Корчма же, вы понимаете!
   А Бертус сидел, смотрел на трактирное представление и меланхолично поглаживал опять усевшегося рядом на лавке местного кота, подкармливая его мясом из своей тарелки.
   Кот, надо сказать, мясо из тарелки теперь ел как-то неохотно, то обнюхает, то куснет, то лапой потрогает. Бертуса это обстоятельство заинтересовало гораздо больше, чем выяснение отношений между Фрицем и купчиками - встревать в их разборки он как-то не собирался, зная по опыту, что сначала будут угрозы, потом питие мировой, потом крики, опять питие - и так далее до бесконечности, то есть до утра.
   А вот поведение кота - Бертус очень любил кошек - было куда интереснее: чего это хозяйский повар такого приготовил, что кот мордочку от второго куска воротит? Бертус поманил пальцем трактирного мальчишку-прислугу, но из-за шума, производимого Фрицем и компанией, говорить было совершенно невозможно, так что Бертус потыкал пальцем в кота и вопросительно посмотрел на мальчишку. Тому, видимо, вопрос был понятен - не первый постоялец задавал, поэтому он сложил руки (довольно грязные для мальчишки при кухне, надо сказать) и проорал насколько хватило сил в ухо Бертуса:
   - Он сырое мясо любит!
   Бертус кивнул мальчишке, мол, понял, и потыкал пальцем сначала в мясо, потом - в направлении двери на кухню. Парнишка привычно сообразил и принес с кухни пару кусочков сырого мяса. Кот оживился и принялся за еду. Все это происходило под шум компании, выясняющей отношения. Но пока кот ел, Фриц и купчики дошли до стадии пития мировой и стало потише.
   Бертус опять поманил мальчишку и заказал еще кусочек мяса для кота, мол, поставь в мой счет. Кот был доволен, мальчишка - тоже, так что на лавке, на которой сидел Бертус, установились мир и покой.
   Кот доел кусочек мяса, а вот второй есть на лавке не стал, схватил зубами и поволок куда-то. Бертус вздохнул, мол, закончилось самое интересное за этот вечер, и вернулся к своей тарелке.
   Пока доедал, в голову пришли кое-какие мысли. Фриц был одет совсем не так, как полагалось знатному путешественнику, да и слуг у него не было, так что степень его осведомленности о делах герцогства вызывала сомнения. Не соответствовали претензии на вхожесть в герцогские покои с внешним видом Фрица, не говоря уже о его манере поведения.
   - Нет, - думал Бертус, - не поверю я тебе...
  
   А компания за столом купчиков продолжала орать, пить...
   Наконец, шум утих, Фриц вернулся за свой стол, купчики - за свой, и вечер продолжился так, как и положено вечерам в придорожном трактире.
   - Да, так о чем это я?- Фриц продолжил разговор как ни в чем небывало. - О герцоге? Ну, вы поняли, кто такой наш герцог. Правда, у него иногда бывают, я бы сказал, случайные решения, например эта война с Ланульфом. А все из-за чего? Наш епископ вздумал жаловаться тамошнему, ланульфскому, на обиду от герцога! И что вы думаете, граф Ланульфский, по наущению своего епископа, решил вступиться за единоверца. Кстати, герцогство Фрезское побольше будет, чем отчее графство, чего бы и не оттяпать у западного соседа кусок землицы под благовидным предлогом? И хотя наш епископ Арнульф, проспавшись, сообразил, что в случае победы Ланульфа, он остается без места (в Ланульфе же есть свой епископ!) и попробовал сгладить конфликт, в частности припудрив синяк на роже (у кого он позаимствовал пудру - я вам потом расскажу), ланульфцы уперлись: воюем!
   Но канцлер быстренько сообразил пригласить в союзники графа Бергштайна, который граничил с Ланульфом с востока, и с которым герцогство наше издавна было в дружеских отношениях (дружили они, конечно, как раз против Ланульфа). Доводы герцога Фрезского, подготовленные верным канцлером, были просты и понятны: вот мы с вами, сеньор граф, давно дружим, а общей границы не имеем, так давайте откусим по кусочку графства Ланульфского, вы - с востока, я - с запада, и заведем эту самую общую границу. И будем процветать, опять же у вас вообще своя отдельная вера, у меня - тоже, а попы нам обоим надоели. На столь благородное и бескорыстное предложение можно было ответить только согласием, что и было сделано. Но тут наступила зима, как всегда не вовремя и совершенно неожиданно. А зимой снегу в долинах до пупа и выше, с гор лавины всякие сходят, перевалы опять же снегом завалены, в случае чего и драпануть, то есть отступить, невозможно - нет, благородному человеку зимой в горах воевать просто неприлично! Весной же у каждой из сторон нашлись совершенно неотложные дела, о войне, слава всем богам, забыли. Вот такие дела... Вы, кстати, по какому делу в Цунгенштайн-то? Да вы говорили - по семейному, по семейному. Так вы к секретарю канцлера не ходите - он мелкотой занимается, сидит в своей канцелярии и со скуки помирает - и с голоду, наверное, тоже! Мелкота всякая что принесет, а? То-то же, что ничего. Вы сразу к канцлеру, сразу к нему.
   Фриц, явно мелкий дворянчик, еще долго корчил из себя особу, приближенную к герцогу и сведущую все тайны герцогства, но Бертус явно заскучал, да и время было уже позднее, так что при очередной паузе в громыхающем рассказе соседа по столу, вызванной необходимостью смазать горло оратора пивом, он просто поманил хозяина, расплатился за ужин (только за свой и за ужин кота, что вызвало немалое удивление и даже возмущение Фрица - тот явно рассчитывал, что Бертус оплатит и его трапезу, мол, как это так, пили вместе, за одним столом, а платить - каждый за себя? Не по-товарищески это!) и отправился спать.
   Сон пришел быстро, благо шума из питейной слышно не было, Бертус спал и видел сны.
   Сны, надо сказать, были весьма необычные. Бертусу снилось, что окно в его комнату открылось, и на подоконник взобрался давешний кот, покрутился, покрутился, уселся и начал вычесывать блох (задней лапой за ухом). Затем на подоконник забралось что-то, похожее... да ни на что не похожее! Сначала Бертус решил, что это маленькая обезьянка, но хвоста не было, вдобавок обезьянка была одета, даже штаны имелись, рваненькие, но имелись. Словом, это был какой-то совсем маленький человечек, размером с того же кота. Человечек примостился рядом с котом и поскреб подмышкой. Это совсем убедило Бертуса: действительно человечек! Вот так и сидели кот и человечек на подоконнике, спинами к Бертусу. И ладно бы сидели - они еще и беседовать начали!
   Судя по разговору, кот и человечек были хорошо знакомы и даже имели какие-то общие дела. Вот и сейчас они обсуждали способ проучить кого-то третьего, насолившего обоим.
   - Давай для начала в комнатенке у него пошебуршим, повоем - внес предложение человечек.
   Но кот не согласился:
   - Достанешь такого шебуршением твоим! Он даже не услышит, все твое шебуршение его же храп и заглушит! Нет, тут надо сразу к устрашению приступать, чем скорее, тем лучше! Давай я ему на рожу прыгну да когтями, когтями, а когда проснется - ты его и спросишь о невинно загубленных душах и неоплаченных долгах! Мол, пора, потому как пришел твой час и все такое.
   - На рожу - это ты того, загнул. Хозяин будет недоволен - постояльцы, мол, перепугаются, слава дурная про трактир пойдет. Да еще глаза если заденешь... Нет, про рожу это ты зря.
   - Ничего себе зря! Он мне как по ребрам наподдал своим сапожищем! Тебе бы так, сразу согласился на карябанье рожи!
   - Ну, ладно, ладно... Но все же, давай без жертв. Пометим его, как обычно делаем, и хватит. Хотя, давай пометим не сапоги, а именно его самого, а, что скажешь?
   Кот явно заинтересовался.
   - Это как - именно его самого?
   Человечек ухмыльнулся.
   - Вот ты как обычно обормота метишь? В сапоги ему помочишься, так? А давай прямо на него и помочимся, на штаны или на... в самом деле, вместо того, чтобы рожу царапать, мы на нее и того! Он же умываться не привык, запах долго держаться будет!
   Коту идея понравилась. Он даже замурлыкал в предвкушении мести.
   Человечек же повернулся и стал рассматривать Бертуса. Бертусу захотелось проснуться.
   - Слушай, Пусси, - человечек повернулся к коту. - А этот, как его, Бертус, кажется... Да, Бертус, он один едет или с Попутчиком?
   Кот переступил передними лапами.
   - Один, Попутчика у него нет, сам же видишь. А чего спрашиваешь?
   - Так я про Хагги из дальнего трактира подумал, он давно хочет податься отсюда, хоть в Цунгенштайн, хоть еще куда. Не нравиться ему здесь. Давай пристроим его Попутчиком к этому Бертусу, чем плохо?
   - Хагги? Ну, я не знаю. Бертуса этого я первый раз за все жизни вижу, что с того, что он нас мясцом угостил. Хороший вроде бы человек, не жадный, но и только. Что ты еще о нем знаешь? И Попутчика при нем нет, это тоже кое о чем говорит. Я бы поостерегся. У Хагги, по крайности, сейчас есть и крыша над головой, и кусок мяса, а тут... Нет, я бы поостерегся...
   Кот и человечек обернулись и посмотрели на Бертуса.
   - Знаешь,- продолжил кот. - Какой-то он все-таки не такой, странный...
   Человечек хмыкнул и поднялся на ножки, кот тоже встал.
   - Пойдем, делом займемся, что ли...
   Бертус продолжал попытки проснуться, но у него не получалось. И вдруг до него дошло, почему не получается проснуться. Потому что он не спал!
  
   Утром все было как обычно. Почти.
  
   В нижней комнате трактира было не продохнуть - от Фрица, усевшегося на прежнее месть за столом для тех, что почище, несло так, что даже хозяин заведения морщился и хмыкал. А Фрицу было хоть бы что - от той вони, которая от него шла, он тоже морщился, но умываться не собирался, как и менять место у стола. Ну что с того, что от него слегка попахивает? Такой уж этот трактир вонючий, а он, Фриц, все равно из тех, что почище. Он просто потребовал еды, да побыстрее, дорога, мол, дальняя. Обслужили его молниеносно, конь Фрица стоял у коновязи на деревенской улице с того самого момента, как его хозяин спустился вниз из своей комнатенки позавтракать.
  
   7. Герцогство Фрезское, на дороге вблизи столицы герцогства, города Цунгенштайна.
  
   До города оставалось, по словам знающих людей, полдня пути. Вышли с рассветом, чтобы не запоздниться - к обозу пристали крестьяне, которым надо было успеть на рынок, иначе что продашь, когда торговля уже окончена.
   Бертусу дорога давно уже надоела, да еще этот разговор, что два дня, а точнее - две ночи назад, привиделся в придорожном трактире. Никак из головы не шел разговор, да еще этот попутчик, о котором во сне говорили кот и человечек - это-то еще к чему? Что за попутчик?
   И ведь как он, Бертус, этот разговор слышал? Нет, маета одна, скорее бы уж город, да делом заняться.
   Рядом с конем Бертуса пристроился крестьянин на ослике, везет что-то на продажу - два мешка, корзинка с курами. Сам собой завязался разговор.
  
   - Ну, скоро хоть город будет, а? Обозники все "вот-вот" да "вот-вот", а дело уж за полдень!
   - Дык оно и будет вот-вот! Сейчас ложок переедем, потом вон ту горушку обогнем - и все, на Языке!
   - Как так - "на Языке"? - господин был явно удивлен. - На чьем же языке?
   - А тут, изволит ли видеть господин, река изгиб делает, можно сказать, - назад поворачивает вокруг скалы. Вот и получился язык - длиннющий такой, с трех сторон - вода, река то есть. А язык - он где должен быть? За зубами, само собой. И как раз у кончика языка этого - скала, прямо как клык какой, высокая, острая, на ней деды-прадеды нонешнего герцога замок построили, потом городишко вырос около, вот и назвали Цунгенштайн. А мы, окрестные, все меж собой так и зовем - Язык да Язык.
   - Так многие города стоят в излучине, удобно это. Но назвали их по-разному; нигде не встречал такого названия - Язык.
   - Старики говорили, что уж больно была остра и даже ядовита на язык жена того герцога, вот и назвал он замок в честь того зуба, клыка то есть, что у него на женушку вырос, да. Опять же воевал он тогда часто с северными аллодами, а как замок здесь построил, получилось, что врагам язык показывает и клыком грозит. Очень ему это понравилось. И, говорят еще, скала эта, ну, та, на которой теперь замок стоит, очень уж напоминала тогдашнему герцогу чирей, который он на женином языке мечтал увидеть. Но называть замок Чирей не захотел, неблагозвучно, да и жена могла догадаться, она, говорят, сметлива была. А так даже уважительно получилось, жена евонная не разгневалась, то есть я хочу сказать, герцог после этого еще долго правил.
   - А это что за башня, вон там, у реки?
   - Так то, барин, и есть начало Цунгенштайна, да. Там брод через реку, вот и поставили там башню, брод охранять, то есть. Но народ около башни селиться не стал, больно неспособное для жительства место - то река разольется, то войну кто-нибудь учинит. Воины-то в башне отсидятся, а крестьянину только в лес, бросивши хозяйство. Накладно. Вот и подались ближе к замку, когда его, замок то есть, поставили. Вон, видишь ли, барин, сколько крыш? Это все предместье, там ремесленники, чье дело повонючей, ну, кожевенники, к примеру, живут. Гончары опять же - в городе с огнем строго, пожаров боятся, кузнецы тоже по этой причине в предместье.
   Крестьянин описывал бы каждую деревню и каждую хату в деревне, пришлось прервать.
   - А что это все деревни с такими серьезными частоколами, да и ворота крепенькие, замку впору? Разбойники, что ли, одолели? Так ведь город рядом!
   - Это, барин, не от разбойников, хотя, и от них тоже. Это от зверья. - Крестьянин помолчал, но язык крестьянский чесался и за зубами оставаться не желал. Так что последовало продолжение. - И от нечисти...
   - Нечисти?
   - Оборотни, волколаки, то есть, да еще волчаки... Только о них говорить не след, лихо только позови...
   Город пристроился на склоне холма, на вершине которого, на скале, и стоял замок. Замок - он и есть замок, каменный страж, воин на страже, то есть. Как и положено воину, да еще и несущему службу на границе, замок был строг, суров и поджар. Да и с чего бы это воину на границе жиреть? А вот когда граница отодвинулась от замка, пошла совсем другая жизнь; замок из стража границы превратился в гарнизонного служаку, несущего службу постольку-поскольку и, как следствие, заплывающего жирком. Жирком для замка стал город.
   Судя по всему, домишки первопоселенцев, всяких там кузнецов, торгашей, трактирщиков - да мало ли кого еще, постепенно окружили замок, затем их (и домишки, и их обитателей) вытеснили дома герцогских ближних людей (процесс ожирения начался!), и домишкам пришлось спуститься пониже, ну и так далее. Жиреть - так жиреть! Каждое такое вытеснение бедноты вниз по склону сопровождалось постройкой укреплений по границе "чистого" города, предместье, само собой, обходилось без защиты, да и кого, скажите на милость, защищать? Прачек, что ли, или, к примеру, поломоек? Вот купцы или даже ремесленники, те, что посерьезнее, - другое дело, эти могут и потратиться на городскую стену. Город жирел, и новые стены, как подбородки по шее толстяка, спускались по склону холма. Три подбородка уже повисли, однако...
  
   8. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского.
  
   Секретарь канцлера сьер Гато сидел за своим столом в канцелярии и напряженно думал, как разжиться деньгами. В канцелярии он был один, поскольку и составлял весь ее штат. Что такое канцелярия по приему прошений в столице герцогства Фрезского? Это малюсенькая комнатка на первом этаже здания, где канцлер и воротил делами герцогства и куда стража, стоявшая у ворот, отправляла всех худородных посетителей. Благородные, если честно сказать, сюда и не заходили, а шли напрямик в покои канцлера, а то и в герцогский замок. Туда и подношения несли, серьезные подношения. Всякие же прошения (если честно, это были действительно прошения, устные просьбы, поскольку клиентура сьера Гато была неграмотна, а на писца денег жалела или просто не имела), поступавшие от крестьян, ремесленников и тому подобных простолюдинов, попадали сначала к сьеру Гато в эту комнатенку с одной дверью и одним окошечком. Но прошения эти не приносили дохода, почти совсем не приносили! А сьеру Гато доход был нужен, ах, как нужен! Поэтому, когда заскрипела дверь и тем отвлекла секретаря от глубоких, но бесплодных раздумий, сьер Гато кисло посмотрел на вошедшего, кивнул в ответ на приветствие и сделал вид, что готов слушать.
   Посетитель как-то отрекомендовался, но сьер Гато пропустил, как обычно, это мимо ушей, поскольку продолжал обдумывать способ изъятия денег из казны, кладовой канцлера, сундуков купцов - да вообще отовсюду, но ничего путного в голову не шло. Сьер Гато мрачнел и все больше углублялся в бесплодные проекты. И вдруг ему в ухо влетело заветное слово (нет, не ругательство, вовсе нет!) - "серебро". Слово произнес посетитель. Секретарь уставился на говорившего и медленно указал на скамью у своего стола.
   Человек сел, продолжая говорить. Слово "серебро" звучало все чаще и чаще, а сьер Гато понял, что посетитель предлагает делать серебро! Не добывать, а именно делать! Секретарь напрягся и спросил:
   - А вы когда-нибудь делали серебро?
   На что посетитель спокойно ответил:
   - Да, господин секретарь!
   - А из чего вы делали серебро?
   - Из основных металлов, в основном из свинца.
   - И сколько же сделали? Сколько серебра вы получили? И за сколько времени?
   - Более двух тысяч фунтов, сьер, за три месяца.
   У сьеро Гато сперло дыхание. Две тысячи фунтов серебра за три месяца! Годовой доход герцогства! Видимо, состояние секретаря канцлера сильно озаботило посетителя, да и как не озаботиться! Человек дышать перестал, глаза выпучил и молчит! Этак все усилия пойдут коту под хвост, да еще, того и гляди, в убийстве обвинят! Дыхание посетителя также начало останавливаться.
   Сьер Гато закрыл рот, потом глаза, потом что-то проглотил, видимо, слюну. И спросил:
   - А как?
   - Разумеется, с помощью Малого Магистерия, Белого Льва.
   - Малый Магистерий, Белый Лев - это кто?
   - Это не "кто", а "что". Это субстанция, которую надо добавить в свинец, например, чтобы получить серебро.
   - Извините, не расслышал вашего имени, уважаемый...
   - Бертус, Бертус Магнус.
   - Да, сьер Бертус! А у вас есть это вещество?
   - Немного. И это не вещество, это субстанция.
   - Сколько же? Я хочу спросить, сколько серебра можно получить с помощью того количества субстанции, коим вы располагаете?
   - Полфунта, сьер Гато.
   - Всего полфунта? Вы же говорили...
   - Я говорил, сьер Гато, что получил две тысячи фунтов серебра, это так. Но для получения такого количества серебра необходимо около фунта Малого Магистерия.
   - А где же его взять, сьер Бертус?
   - Естественно, его надо сделать.
   - И вы можете его изготовить?
   - Конечно, я - адепт Великого Делания, сьер Гато.
   Челюсть секретаря опять отпала - "адепт Великого Делания"! Это же магия, вовсе не одобряемая церковью!
   - То есть вы - маг.
   Посетитель поморщился.
   - Нет, сьер Гато, я не маг, я - посвященный, я - адепт великого искусства, искусства королей. Хотя, если вы имеете в виду отношение церкви к названному искусству, то вынужден согласиться, церковь не делает различия между магами и адептами Великого Делания, как, впрочем, не делает различия между кем бы то ни было, если такой подход приносит власть и деньги.
   - Да вы просто еретик, сьер Бертус! Просто еретик... И нечестивец - так вас, я думаю, тоже называли. Но вернемся к серебру, да, к серебру... Сколько же этой субстанции, как ее, бишь, - Белого Льва, кажется, надо, чтобы получить две тысячи фунтов серебра за три месяца?
   - Около фунта, сьер Гато. Но три месяца - это только срок превращения основного металла в серебро с помощью Малого Магистерия. На изготовление фунта самого Малого Магистерия также потребно время.
   - И сколько же?
   - После подбора всех составляющих - около недели, но подбор может занять довольно много времени, может быть даже полгода.
   - А три месяца, те три месяца, о которых вы говорили вначале, - они на что уйдут?
   - Видите ли, сьер Гато, две тысячи фунтов свинца, например, должны быть приготовлены к воздействию субстанции, то есть расплавлены в философском яйце, емкость которого - около десяти фунтов. Соответственно, за раз получается десять фунтов серебра, то есть для получения двух тысяч фунтов и потребовалось три месяца, так как я делал две, а иногда и три плавки в день, сьер Гато. И, конечно, нужно время на ремонт печи, тиглей, то да се.
   - Вы сказали, сьер Бертус, что имеете некое количество субстанции. А вы можете сделать серебро здесь, в Цунгенштайне, пусть совсем немного, просто для того, чтобы убедиться, что...
   - Что я не жулик, вы хотели сказать? Не надо смущаться, сьер Гато, не надо. Конечно, могу. Но свинец - ваш, ха-ха! Когда вы хотите посмотреть, как свинец превращается в серебро?
   - Сейчас пошлю за свинцом, так что можно все проделать сегодня вечером. А это, философское яйцо, у вас есть?
   - Есть, только очень небольшое, вы поймете - почему, когда увидите его. Так что свинца купите, скажем, четверть фунта. Остальное я припасу.
   - Четверть фунта, так мало... Ну да ладно, для показа сойдет... Как вас найти?
   - Давайте встретимся в харчевне "Трех собак", когда солнце будет садиться.
   До конца дня сьер Гато просто подпрыгивал на своем стуле, бегал по канцелярии, непрерывно проверял, положил ли заготовку для свинцовой печати в кошель, выглядывал в окошко, словом, егозил. К вечеру он был просто без сил.
  
   Двое мужчин склонились над глиняным горшочком, стоявшим на огне камина убогой комнатенки. Горшочек был совсем маленьким, в таком запаривают какую-нибудь траву от простуды или поноса. Но сейчас в горшочке лежала свинцовая заготовка для печати, какую подвешивают на шнурах к грамотам, рассылаемым от имени герцога; заготовка весила как раз около четверти фунта (заготовка для печати канцлера была поменьше, так что сьер Гато взял герцогскую). Металл плавился и вот-вот должен был стать жидким. Мастер Бертус приготовил маленький восковой шарик - как только свинец расплавится, шарик будет брошен в горшок. От нетерпения сьер Гато пританцовывал в согбенной позе - со стороны это выглядело просто похабно, но секретарь канцлера не хотел упустить ни малейшей детали трансмутации. Вот металл стал жидким, мастер Бертус бросил восковой шарик в горшок движением, каким бросают крошки курам. Шарик плюхнулся в расплавленный металл - и ничего особенного не произошло: шипение, запах сгорающего воска, и - и все. Сьер Гато разочарованно скривился и выпрямился. Еще он перестал приплясывать.
   А мастер Бертус взял кочергу и сдвинул горшок с углей, потом отодвинул угли в сторону.
   - Надо подождать, пока металл застынет. Это недолго, сьер Гато.
   Сьер Гато не мог стоять на месте, он то наклонялся к горшку с металлом, то выпрямлялся, то поглядывал на адепта, спокойно стоявшего у стола. Наконец мастер Бертус, адепт королевского искусства, подошел к камину, посмотрел в горшок и, прихватив его рукавами кафтана, вытащил из камина. Вытащил, как горшок с кашей или похлебкой. У сьера Гато затряслось все, что могло трястись - руки, поджилки, даже голова. Мастер перевернул горшок над столом, раздался стук - и на столе оказался маленький слиток металла.
   - Что ж, сьер Гато, смотрите, что получилось. Только не обожгитесь, слиток еще горячий.
   Сьер Гато явно трясущейся рукой поднес слиток к свече, также, как мастер горшок, прихватив его рукавом кафтана. Это был не свинец, это было серебро. С разинутым ртом сьер Гато рассматривал слиток, слиточек - это было серебро! Из раскрытого рта секретаря потянулась ниточка слюны. Сглотнув, сьер Гато, сказал:
   - Я, это...
   - Конечно, конечно. Он ваш - ведь вы принесли свинец! Завтра вы сможете показать его ювелиру - пусть оценит качество серебра.
   Зажав остывший слиток в кулаке, сьер Гато двинулся к двери. Он даже забыл попрощаться...
  
   Так вот и расстались адепт Великого делания Магнус и секретарь канцлера сьер Гато. Секретарь не помня себя притащился в свою комнатенку, которую он снимал в верхнем этаже дома почтенного члена гильдии виноторговцев. А чуть раньше в другом доме мужчина и женщина только-только закончили заниматься любовью и почти задремали. Женщина гладила мужчину одним пальцем, проводя им от горла по груди до лобка, делала она это медленно, в полудреме, с каждым поглаживанием все медленнее и медленнее, вот-вот рука должна была вовсе остановиться. Мужчина уже дремал, дремал первое мгновение - но женская рука, вместо того, чтобы замереть, плавно остановившись, напряглась и оперлась на живот любовника. Это было неприятно, но мужчину разбудило другое - что-то произошло, и что-то необычное. Женщина, опираясь на руку, так и оставшуюся на животе мужчины, приподнялась и с удивлением обвела глазами комнату. В ее взгляде не было испуга или настороженности - в нем было изумление, и изумление приятное. Так бывает, когда вино, казавшееся в бокале посредственным, на языке оказывается чудесным, волшебным, и возникает предвкушение удовольствия от глотка. Можно придумать и другую ситуацию, когда неожиданно возникает предвкушение наслаждения, - мужчина, похоже, переживал как раз другие ощущения, но не менее приятные. Любовники не услышали никаких необычных звуков, не почувствовали никаких запахов, не увидели ничего необычного в своей комнате, даже тени в окне - ничего! Но что-то изменилось. И, похоже, к лучшему! Будущее обещало хорошее, очень хорошее! Обманывало, конечно, но как убедительно, как красиво и желанно! Вот только что обещало будущее, любовники понять не могли. Что-то знакомое, о чем знали, о чем помнили, чего хотели - но не вспоминалось, не вспоминалось... Видимо, подобное случалось редко, очень редко в их жизни, вовсе даже и не такой уж короткой.
   Любовники были не юны, на вид обоим - около тридцати, но чего не испытаешь за свою жизнь, когда уже прожил больше тысячи лет. Ведь только обликом они были похожи на людей.
   Оба вспомнили одновременно. Женщина так и подскочила на постели, теперь она стояла на коленях, подавшись вперед и по-прежнему опираясь на живот мужчины - теперь уже двумя руками. Мужчина же приподнялся, опираясь на локти, и попросил женщину:
   - Ты не могла бы опереться о постель?
   - Ну, конечно, все мысли только о своем чреве! Чревоугодник! - смеясь, сказала женщина и убрала руки, чтобы просто лечь поперек мужчины, - и, естественно, оказаться на его животе. Пока она лежала на его животе, опираясь на локти и колени (ножками она болтала в воздухе), мужчина блаженно жмурился, поглаживая... Ну, вы догадались, что он поглаживал. Но вот женщина перевернулась на бок, потом резко села рядом с любовником лицом к нему.
   - Темное серебро? Да?
   - Да, и довольно много. Вот только откуда оно здесь? Ты, помнишь, моя пантера, когда и где мы пробовали его в последний раз?
   Женщине не нравилось обращение "моя киска", так что использовалось название более крупной кошки, более крупной и более хищной. Были к тому причины, были...
   - Помню, конечно, помню! Тогда я помолодела лет на триста! А какая кровь была у того типа!
   - Типа! Великого адепта Арну из Виллабланки! Типа!
   - Да ну тебя, как будто одной мне понравилось, а тебя ну просто тошнило: "Фу, какой простенький букет! Почти как у крестьянина или даже его коровы!".
   - Да он и в самом деле из крестьян! Происхождение сказывается!
   - Ну и пусть сказывается! Вкусно же было! Слушай, темное серебро я чую, а вот адепта... Ты чуешь?
   - Не-ет. А это странно, даже очень. Кто-то же сделал трансмутацию, а?
   - Ты только представь: еще раз триста лет сбросить! - Женщина было поглощена открывшейся перспективой омоложения (женщина, все этим сказано!). - Надо искать, надо искать! Интересно, кто на этот раз?
   - Найдем серебро - найдем и адепта. - Мужчина смотрел на дело практически.
   - Ну так пойдем, чего тянуть? - Женщине просто не терпелось "сбросить лет триста".
   - Давай хоть оденемся, холодновато по ночам, даром, что начало лета. Видимо, горы сказываются.
   - Фи, ты становишься прозаичным. Пойдем лучше голыми, обнаженными! Представляешь, что завтра будут говорить в городе! Прекрасная ведьма пролетала над крышами так грациозно, так завораживающе!
   Мужчина не утерпел:
   - Какая там ведьма! Опять пойдут слухи, что студиозусы со своими... хм, подругами совсем обнаглели, бегают по ночам голые по крышам, спать мешают, черепицу сбрасывают.
   - А ты уж и рад похихикать! Сам же черепицу и уронил тогда!
  
   В ельнике, на склоне горы в пяти милях от Цунгештайна, волк поднял голову и завыл. Вой говорил о многом, но понять его могли только волки, особые волки. Вой говорил: "Я нашел!".
   Сколько времени надо волку, чтобы пробежать по горам пять миль? Вот именно по истечении этого времени часовой на городской стене Цунгештайна увидел на склоне горы за рекой два огонька. Потом их стало больше. Часовой ошалело глядел на темный склон, он знал, что сразу за рекой начинается луг, поднимающийся по склону до темного ельника. Это часовой знал. Он не знал, почему волки подошли к городу летом - не зима же, лето. Опять же, волчьи глаза сами по себе не светятся, они зеленые, только когда свет на них падает. А сегодня - новолуние. Откуда огоньки?
  
  
   Мужчина хмурил лоб, пытаясь разобраться в происходящем.
   Женщина, естественно, рассуждала вслух:
   - Почему это нет ауры адепта? Эманация темного серебра есть, а ауры его создателя - нет?
   - То-то и оно. А вдруг это не темное серебро? А?
   - А что же? Все признаки темного серебра есть, что тебя смущает?
   - Меня смущает, что ты сидишь голой попкой на черепичной крыше. А опасаюсь я какой-нибудь пакости. Сама знаешь, от всех всегда надо ожидать какой-нибудь пакости.
   - Да мы давно уже не с кем из Иных не встречались, чего ты зря волнуешься? Давай возьмем металл - и дело с концом. Ну, давай!
   Мужчина покачал головой:
   - Нет, сначала осмотримся. Металл от нас не уйдет, в городе - только люди. Ты лучше скажи: куда адепт подевался? Или опять паффер, как тогда в Корсе?
   - Ну паффер, так паффер! Какая разница - металл-то вот он!
   - Ты лучше вспомни, как ты хватанула светлого серебра - еле откачал.
   - Тогда мы пробовали этого, как его? Ну, ты помнишь, зеленоватый такой.
   - Вот-вот, зеленоватый. Гутуш. А потом оказалось, что все было подстроено этими сволочами из Улуза, ведь даже эманацию подделали, до сих пор не понял - как. Может, и тут что-то вроде. Давай подождем, посмотрим.
   Обнаженная парочка сидела на крыше дома, находившегося в паре кварталов от их собственного дома. Парочка вовсе не интересовалась звездами, хотя по случаю новолуния звезды были видны хорошо. Друг другом эти люди на крыше тоже, казалось, интересовались мало, во всяком случае, они сидели, даже не обнявшись. Они что-то высматривали внизу, то и дело вытягивая шеи и наклоняясь вперед. На опасность свалиться с крыши парочка тоже не обращала внимания. Что же их интересовало? Да черт их знает, из разговора понять это было невозможно, во всяком случае, так думал студиозус, таращившийся на парочку через дыру в крыше. И подслушивавший разговор через ту же дыру. Не то, чтобы студиозус был каким-то извращенцем (хотя какое это извращение - смотреть на красивую женщину!), или был плохо воспитан, нет! Просто он жил в каморке на чердаке и сейчас размышлял, как бы заделать дыру в кровле. Почему он размышлял об это именно сейчас? Да потому что голод не давал заснуть, опять же кто-то шлялся по крыше. Вот студиозус и выглянул, и, похоже, не зря! Голоса были молодые, силуэт женщины говорил о ее стройности при великолепном бюсте, а вот все остальное... Чертово новолуние!
   Мужчина разочарованно проворчал:
   - Похоже, этот только держал в руках металл, аура сильная, но не такая, как у адепта! Нет, это точно не адепт! Он пахнет совсем по-другому!
   - Ты мне лучше про его запах не говори! Это ж надо так пахнуть, да еще при посторонних!
   - Слушай, это не адепт, я хочу сказать, это не адепт воняет!
   - А кто же?
   - Да вон тот парнишка, что пялится на твою грудь через дыру в крыше! Вон там, видишь?
   - Ви-ижу. Сейчас он узнает, что такое...
   - Твоя грудь?
   - Мои зубки!
   - Ты что, он же немытый! Подхватишь какую-нибудь заразу, опять будешь животом маяться! Не вздумай! В нашем возрасте...
   - Что - "возрасте"? Я что, и пить уже не могу, что хочу?
   - Ну, моя пантера, ну давай выпьем из чего-нибудь чистого, помытого. Ты же помнишь, как ты попила из той... Я имею в виду те прыщики, которые вскочили потом на губках моей любимой пантеры...
   - Ладно, пойдем отсюда. А ты, хмырь с чердака, сначала помойся, потом заделай дыру в крыше, а то приличной женщине и посидеть-то рядом противно! Ты все понял?!
   Студиозус послушно кивнул и попытался пальцами поставить обратно вылезшие из орбит глаза. А все-таки хорошо, что в июне ночи светлые даже в новолуние! Какие титьки, а задница! Н-да, а в баню надо того, сходить.
  
   Женщина осторожно ступала по черепичной крыше, стараясь опираться только на переднюю часть стопы. Если бы все происходило на ровной поверхности, например, на полу, то можно было бы сказать, что женщина подкрадывается к кому-то на цыпочках, тем более, что руками женщина балансировала так, как только они, женщины, это умеют делать - руки согнуты в локтях, движутся попеременно вверх-вниз, а баланс поддерживается движение кистей и путем шевеления пальчиками. Задев большим пальчиком ноги край черепицы, женщина в очередной раз поморщилась и пробормотала:
   - Да, надо было хотя бы обуться, и панталончики тоже хорошо бы... Я всю попку расцарапала, пока на этом коньке сидели.
   Мужчина отозвался:
   - Где, покажи!
   - Вот тут...
   Женщина, грациозно изогнув спину, заглянула за свое левое плечо и показала пальчиком на царапинки.
   - Погоди, я не вижу! Наклонись чуть-чуть!
   Мужчина присел, конечно же, только для того, чтобы получше рассмотреть. Его руки легчайшим прикосновением поддерживали пораненное место.
   - Ну, вот здесь и здесь, видишь?
   - Теперь вижу.
   Раздались звуки поцелуев, рука мужчины продвинулась выше и стала гладить поясницу женщины. Спинка женщины прогнулась... Вдруг женщина выпрямилась.
   - Нет, я так не могу!
   - Да не свалимся мы отсюда, уж сколько раз...
   - Я не могу, когда они на меня смотрят!
   - К-кто?- Мужчина от неожиданности даже начал заикаться.
   - Кошки, видишь, вон там.
   - Ну, моя божественная пантера, они тоже собрались... И ты тоже на них смотришь!
   - Нет, да и прохладно как-то стало. Пойдем.
   - Ну, полетели...
  
   Старик, сидевший перед раскрытым окном, с разочарованием ("Как это они там будут? Высоко же, а вдруг...") скривился: подагра, улетучившаяся при виде голой парочки на крыше, вернулась и сообщила, что посидит с уважаемым членом гильдии виноторговцев до утра. А, может быть, и дольше.
  
   9. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, квартал ювелиров.
  
   Мастер Рейнхар вертел в руке слиток серебра, который ему принес посетитель. Посетитель сомнений не вызывал - руки в чернилах, разговаривает вежливо. В сказку о возврате долга ювелир, конечно, не поверил, ясно, что взятка, посетитель явно был судейский.
   - Что я могу сказать, уважаемый... Это серебро, вас не обманули, примерно четверть фунта чистого серебра. Если хотите, могу взвесить поточнее, чем на руке. Вот, три с четвертью унции, как я и говорил. Могу купить - дам хорошую цену.
   Сьер Гато сглатывал и сглатывал слюну. (Да откуда же ее столько взялось!) Продавать он, конечно, не будет - еще чего!
   - Сколько я вам должен, уважаемый?
   - Достаточно будет и серебряного полугроша. А то бы продали, господин, хороший металл...
   Положив на стол ювелира монетку и пробормотав что-то вроде "Я подумаю", сьер Гато на заплетающихся ногах вышел из лавки. Постояв на ступеньках, сьер Гато вернулся в лавку.
   - Вот что, уважаемый, сделайте мне из этого серебра оберег.
   Ювелир выпучил глаза:
   - Оберег в четверть фунта? Не тяжеловато будет?
   - Хорошо, тогда - два оберега, и плату возьмите серебром из этого слитка. Да, и цепочки для оберегов сделайте.
   - Я правильно понял, господин, что один оберег будет освящен...
   - Да, вы правильно поняли, уважаемый.
   Что ж, два так два. Не в первый раз.
   Если мастеру Рейнхару все было ясно, то для сьера Гато наступило время колебаний, томления духа, нерешительности и размышлений. А как же иначе! Первый раз в жизни удача шла в руки, да что - "шла"! Уже пришла, вот он - источник богатства, даже власти!
   Удача, оно, конечно, пришла, а вот сьер Гато только шел, причем сам не зная куда. Идти он должен был на службу, но уж о чем - о чем, а о службе и мысли не было. Сьер Гато просто тащился по грязным, загаженным уличкам и переулкам, глядя себе под ноги, но не видя того дерьма, в которое ступал.
   Можно делать серебро! В любых количествах! От этой мысли горело все тело, гудела голова, в груди щемило, а в животе кишки ходили просто ходуном. Пару раз сьеру Гато приходилось даже останавливаться и высматривать укромненькое местечко, где бы можно было присесть, но все, слава богу, обходилось. Но, что замечательно, даже нащупывая руками шнурок на штанах, и прикидывая, как бы половчее приподнять полы кафтана, сьер Гато не переставал думать о серебре.
   Можно делать серебро! В самом деле можно, я же видел, можно сказать - делал! Кусок свинца - и раз!!! Серебро!! Правда, для этого необходимо сначала приготовить много этого, как его - магистериума... Для этого, если верить мессиру Бертусу, - а верить придется, только он умеет делать ма .., как, бишь его, все забываю, да! Магистериум! Магистериум! - много чего надо, в первую очередь - денег, потом - времени. Где денег-то взять?! Опять деньги! Ну, чтобы этому Бертусу припасти магистериума хотя бы фунтов на сто серебра! А то - полфунта! Хорошо бы было иметь сотню фунтов для разгона! Без них гораздо труднее... Где денег взять? Черт! Узел на штанах затянулся, того гляди... Бурчит как, сейчас пойдет, хоть бы успеть в переулок юркнуть! Нет, отпустило...
   А если бы у Бертуса была эта самая сотня фунтов, то он ко мне и не пришел бы! На кой я ему тогда? Да и сейчас на кой... Где денежек добыть? Занять? У кого? В квартале Кармель? Эти дадут, как же! То есть дадут, само собой, - если залог будет. А залога нет.
   Может, в компанию позвать? Ну этих, из квартала Кармель... Но тогда придется объяснять, что да как. Объедут ведь по кривой, узнают все, с Бертусом познакомяться - и все, спасибо, сьер Гато, не смеем больше беспокоить. У них, я слышал, много таких, как Бертус, то есть ищут магистерий, да не находят. Обрадуются и - глазом моргнуть не успеешь - стибрят. Еще и должен останешься. Так и будет, не я первый. Канцлер? У него деньжищ, у-у! Но лишним серебришко не будет, это точно; но дело кончится тем же, что и с кармелитами, даже спасибо не скажет, это точно... Да... Епископ? Ну уж нет, тут дело даже не о забытом "спасибо" пойдет, тут дело кончится костром. Любит эта братия концы в костер прятать - "от дьявола все это!", "огнем надо очистить!" и дровишки подкидывает да подкидывает. А денежки молчком себе, себе...
   Черт! А что если к "людям чести" подвалить, к ворью, то есть? Дорожку к ним найти можно, вот только вкладываться они не любят, тут они очень похожи на епископа - подай все и сразу, да еще и задаром! Долю, может, и выделят, а, может, и нет... Там костер, тут перо засадят...
   Канцлер? Все-таки канцлер... Надо только продумать, как свое урвать.
   А чего это Бертус приперся в наш Цунгенштайн? Чего ему на прежнем месте не сиделось? И где оно, это самое "прежнее место"? Кто-то спугнул, иначе чего ради с обжитого двигаться... Вот только кто? Церковники? Ворье? Власть? А сюда за Бертусом хвост не тянется ли? Эх, знать бы... Да как узнаешь, если он даже не говорит, откуда притащился. Так, чего тут думать, тут действовать надо. Тянуть нельзя, Бертус может еще кого в Цунгенштайне найти.
   Нет, чертов узел намертво затянулся! Когда надо и не развяжешь, а иногда того и гляди штаны упадут... Надо будет в аптеке толстосери, калгану, то есть купить, живот как крутит!..
   Ну почему это вот так: только удача придет - сразу прочь! Ну почему это мне такое! Ни разу ведь не везло, хоть разик-то можно же! И узел развязался, штаны почти что упали... Но сразу же расхотелось. Зато терзания продолжились.
   И почему это он ко мне приперся? А вдруг это канцлер проверяет - как я себя поведу? Нет, с чего бы это... Опять же, серебро Бертус сделал? Сделал. Зачем кому-то мне показывать, что серебро делать можно? О, черт! Да епископ это, как пить дать, - епископ! Ну, конечно же! Только заикнись, что есть, мол, возможность серебро из свинца делать - и все! Костер! Бертус главным свидетелем и будет! Однако, серебро-то Бертус сделал, не я. Костер и Бертусу тогда светит, точнее, дымит! Допустим, Бертуса епископ втихомолку отмажет, а я... А причем здесь я? Не я, а канцлер, вот в кого епископ целится! Но канцлера герцог просто так не даст зажарить, тогда, получается, жарить будут только меня... Не нравится мне это как-то...
   Чего это я? Ум за разум зашел и там остался. Зачем это епископу? Да с бертусовым серебром епископу сам черт не брат... Они, конечно, и так не слишком близкие родственники, если епископу верить, но все же... За этим пройдохой, епископом нашим, водится много чего, но чтобы канцлера спихнуть... Хотя где-то на юге, говорят, и тамошнего короля спихнули, в Аттикане этой. И что-то слишком часто об очищении огнем поминать начали - тут тебе и товары с Ничейных земель, кстати сказать, и поклонение старым богам... Думай, думай...
   Так вот, то теребя узел на шнуре, которым были подвязаны штаны, то почти что сходя с ума от жадности и страха, сьер Гато дотащился до какой-то двери. Он даже не понял, что это за дверь такая, но, толкнув ее рукой, оказался вроде бы в знакомой обстановке. Да это же его канцелярия! А, значит, и сортир известно где, совсем недалеко! Бежим! Слава тебе, господи, успел, успел! Хорошо-то как!
   Следующим делом сьера Гато была покупка настойки калгана (как несчастный сьер Гато мучился следующие два дня! Как ему было тяжко! А всего-то и надо было, что объяснить толком аптекарю, отчего это живот заболел, не в деталях, конечно, но так, в общих чертах. И сразу выяснилось бы, что нужен не калган, а валерьянка! И все!), а затем - ну очень последовательным в своих решениях и делах был сьер Гато, ну очень! - жор в ближайшем трактире, от пуза, до отвала, с питием моря (моря не моря, но лужи - точно) вина. После этого сьеру Гато полегчало. Но что-то решить он так и не смог.
   Весь остаток дня сьер Гато думал, думал и думал. Вариант с привлечением в компаньоны епископа был отвергнут, оставались канцлер и воры. Воры были страшнее, сьер Гато уже понял, что дело кончится разговором с канцлером, но было так приятно пожалеть себя, поплакаться о своей несчастной судьбе, посмаковать боль от невезения и упущенной возможности (боль была настоящей, но это и придавало ей вкус), опять же теплилась мыслишка, что, может, еще все не так уж и плохо, что дадут кусочек, ну не могут же уж совсем обойти! И была эта мысль просто сладостна. На этом размышления сьера Гато закончились, а его переживания и упоение будущим унижением были совершенно неинтересны, уверяю вас.
   Оставалось продумать разговор с канцлером, чем сьер Гато и занимался пару следующих дней.
   Но, все-таки, все-таки, ну почему же мне так не везет! Обидно, блин!
  
   10. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, дом на Господской улице.
  
   В доме в конце Господской улицы, вполне приличном, но без претензий на роскошь, расположенном близ монастыря святой Ильзы, двое давешних любовников озабоченно обсуждали свои дела. Дом как дом, в два этажа, стоит на углу Господской и переулка, известного как Монастырский, поскольку в этот переулок выходили задние ворота монастыря. Около дома - несколько деревьев и кустов за каменной оградой, можно считать - садик. Словом, дом состоятельных людей, которым не надо думать о хлебе насущном, о мясе и вине - тоже. Откуда у людей деньги - об этом в городе спрашивать не принято, не деревня. В доме живут муж с женой, молодые еще люди, но вот без детишек. Но мало ли бездетных семей в городе? Да сколько угодно. Дом был куплен лет пять назад, у вдовы городского магистрата, которая переехала в Корсу, к дочери, удачно выданной замуж за тамошнего купца. Там и познакомились - вдова и чета ван Хеттингов. У ван Хеттингов был малюсенький дом в купеческом квартале Корсы, но вот Корса сама по себе им не нравилась - жарко слишком, шумно, людей немыслимо сколько. Сами они, ван Хеттинги, были из графства Штусберг, это к северу и западу от Фрезского герцогства, в Корсе хотели начать торговое дело, да вот город что-то разонравился. Быстро сговорились, господин ван Хеттинг съездил посмотреть дом - и по рукам, чего тянуть? Так в Цунгештайне появилась чета ван Хеттингов, Иных. Соседи по Господской улице - так, мелочь пузатая: лавочники, не слишком богатые бюргеры, а то и ремесленники, - сначала посудачили, потом еще посудачили, а потом будто забыли о ван Хеттингах, так, "здравствуйте, до свидания" - и все дела. Хорошие люди приехали, тихие.
   А ван Хеттинги и не старались привлекать внимания, они искали и нашли тихую гавань, в которой можно переждать трудный период - слишком громко отметились они на прежнем месте, и это была не Корса.
   Цунгештайн был тихим городом в смысле проделок всякой нежити, то есть никаких проделок и не было. Как сказала госпожа ван Хеттинг, нежить, видимо, перемерла от скуки лет тысячу назад. Она ошибалась, но в городе действительно ничего не происходило, кроме драк подмастерьев со студиозусами и прочих, обычных для города происшествий: убийств по пьяному и трезвому делу, отравлений, насилия над девицами и не только, краж, пожаров вследствие поджога и по неосторожному обращению с огнем, ну так далее. Хороший, тихий город. Иост и Магда ван Хеттинг пришлись здесь самый раз.
   Обжившись в городке, ван Хеттинг завел дело: меняльную контору, учет векселей, займы, то да се. Не слишком крупные операции, но и не мелкие, солидное, крепенькое дело. Дела ван Хеттинг вел не с кем попало, действовал с разбором, постепенно приобретя репутацию надежного, но очень строгого банкира.
   Но сейчас речь шла не об операциях с векселями, нет! Тема была более интересная, более актуальная!
   Появление темного металла было происшествие уникальным, а с учетом отсутствия адепта, выполнившего трансмутацию, - просто таинственным. Происшествие сулило и развлечение, и кое-какую выгоду, но Иные привыкли к осторожности, поэтому не по разу обдумывали и обсуждали все обстоятельства и действия. Потому и прожили без больших проблем по тысяче с лишним лет. А, может, и больше.
   - Почему мы не можем отыскать адепта? Городишко - плюнуть некуда, людишек - раз-два и..
   Ван Хеттинг думал, поэтому отделался нейтральным замечанием:
   - Моя обожаемая пантера не принимает во внимание одно обстоятельство...
   - Какое еще обстоятельство? Хочу адепта, он же здесь, рядом...
   - А если его, адепта, нет? - Мужчина перестал водить пальцем по скатерти и вопросительно посмотрел на женщину.
   - Но темное серебро кто-то же сделал! И сделал здесь, в этом городе!
   - Это мог быть не адепт.
   Женщина задумалась, скорее даже не столько задумалась, сколько переживала разочарование. Ее мужчина был прав, она это понимала, но так хотелось адепта, крови адепта! После нее так легко, такой прилив свежести и сил! А тут...
   - Так кто же это был?
   Мужчина вздохнул, он понимал разочарование женщины, да и самому ему тоже хотелось попить из артерии адепта. Но...
   - В худшем случае - паффер, ты же знаешь.
   - Не хочу "в худшем", давай найдем его и проверим!
   - Давай найдем...Ты, кстати, видела на том берегу, в лесу глазки?
   - Видела, конечно. Чего это он сюда притащился? Что, за темным серебром? Ишь, ведь оборотень, а тоже хочет быть бессмертным. Как только учуял, скотина! Еще своих притащит, собака серая!
   - Ты у меня умница! Нам бы, кстати говоря, это серебришко тоже не помешало. Тогда, ну, в Бригте, нам досталось только немного крови адепта, а вот темный металл ушел. Конечно, кровь адепта - великая ценность, помнишь, как она помогла нам тогда.
   - Помню, конечно, помню. Соображать стали гораздо быстрее. Но это прошло, хотя и продолжалось довольно долго - год, кажется?
   Мужчина покивал головой.
   - Да, если считать до полного возврата на тот прежний уровень, на котором мы были до того, как попили кровушки адепта. Так что для постоянного нахождения на пике ментальных способностей эту самую кровь надо употреблять регулярно. А вот металл дает больше - года три-четыре можно находиться в очень хорошей, просто замечательной боевой форме.
   - Я думала, металл дает неуязвимость и на гораздо больший срок - навсегда.
   - Это темное золото дает такие качества, а у нас - темное серебро. Но и то хорошо! Я сейчас хочу добыть металл - кровь здесь не проблема, запросто, когда захотим, получаем. А вот темное серебро - это было бы отлично, все наши физические качества повысились бы до невероятия, в том числе выносливость! И раны заживали бы значительно быстрее! Как, кстати, твоя попка, поджила?
   - Поджила!
   - Покажи!
   Время до темноты парочка провела чудесно. Везет же некоторым!
  
   11. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, квартал ювелиров.
  
   В ближе к полуночи Иные вышли в город, женщина была одета по-мужски и даже при оружии. Конечно, в темноте город становился опасным, но это мало заботило нашу парочку: с любыми грабителями или городскими разбойниками проблем не предвиделось, сколько их уже было уложено по темным переулкам во время предыдущих прогулок при луне. Начальнику городской стражи давно бы следовало взять на жалованье обоих - и мужчину, и женщину. Они были во много раз полезней в деле борьбы со всяким ночным (да и дневным) городским отребьем, чем стража. Может быть, потому им не предлагали жалованье. А может, быть просто не знали о них - ну, подумаешь, пара-тройка трупов, в основном - ночных грабителей и воров. Бандитские разборки, что же еще! Ну и пусть их разбираются, страже работы меньше - и палачу!
   О безопасности горожан и спокойствии города Иные сейчас вовсе и не думали - просто ночью аура темного серебра не замазывалась всеми городскими шумами в ментальной сфере: аурами людишек, следами людских страстей и желаний ("Чтоб ты сдох!" - это пожелание просто заваливало собой всю ментальную сферу города, следующими по объему и силе были: "А я бы ее (его) поимел(а)!" и "Ну, сейчас я этого лоха обую!"), а также следами людских дел (см. выше). Сейчас темное серебро слабенько, но обозначило себя - довольно далеко, где-то в улицах ремесленников.
   Иные мрачно переглянулись: металл за прошедший день переместился, как бы опять не промахнуться. Тем более, что аура адепта так и не обнаруживалась. Оба поняли, где находится темное серебро - в квартале ювелиров. Ну и хорошо, это ж только название - "квартал", а на самом деле и десятка лавчонок не наберется! Делов-то куча - прошерстить за ночь два-три дома, металл, когда поближе подойдем, точнее укажет, где он спрятался.
   Металл и не думал прятаться - он точно показал: "Я в лавке мастера Райнхара! Вот тут!" Рядом с металлом обнаружил себя оберег против воров, затем еще один - против оборотней. Иные заулыбались - ювелир явно боялся только этих напастей, про другие угрозы, в том числе и про Иных, мастер, похоже, просто не знал.
   Мужчина (будем все же, хотя бы иногда, называть его как подобает - Иной) усмехнулся:
   - Да, оборотни здесь отметились знатно - даже серебро от них оберегают! А ведь ювелир не знает, что серебро - темное, нет следов ауры посвященного.
   - Кто-то мне рассказывал, что в городишке действительно орудовали оборотни - это было давненько, - отозвалась женщина (Да какая женщина - Иная! Хотя как женщина... н-да).
   - Что же с ними стало? Извели?
   - Само собой, кто же терпеть такое станет.
   - А обереги не снимают, с чего бы это? По привычке?
   - Давай делом займемся, от болтовни какой прок! Не забыл еще, за чем пришли? - прошипела Иная.
   Темное серебро звало к себе из подвала - видно, там стоял сундук, где ювелир хранил ценности. Подвал так подвал - и туда сходим за такой-то вещью! Собаку Иная усмирила одним взглядом - еще до того, как та начала брехать. Иной легко отомкнул замок - провел рукой, чуть повернул - и готово, ни лязга, ни скрипа. Скользнули внутрь, закрыли за собой дверь - на замок, мало ли кто вздумает наведаться ночью к ювелиру, зачем облегчать задачу конкурентам? Двинулись к лестнице в подвал - дверь на лестницу была в углу мастерской, из нее так восхитительно изливалась эманация темного серебра, уже эманация, не аура какая-нибудь, плотная, отчетливо видимая внутренним зрение эманация! На двери оказался замок, над дверью - оберег против оборотней.
   Иной поморщился:
   - Вот ведь надоели со своими оберегами от давних воспоминаний! Поди, внутри еще пара-тройка найдется!
   - Ты потише и побыстрей - противно как-то здесь, - отозвалась его спутница.
   Спуститься по лестнице, открыть сундук (окован железом, приделан к полу и стене, а вот замок - плевый!), зажмуриться от действия всего, что источало темное серебро (и аура тут тебе, и поток эманации, и все на свете!), засунуть слиток в кошель и подняться в мастерскую - мгновенье ока, не дольше это заняло.
   Иная зачарованно смотрела на кошель спутника, из которого лилась эманация - призрачный, полупрозрачный, но и такой ощутимый, чуть ли не такой же плотный, как вода, поток. Поток притягивал все чувства - и человеческие, и те, которыми обладали только Иные, все пропадало, когда присутствовал этот поток.
   - Ну, все! - Иной отошел от двери, тронул спутницу за руку - та не подняла головы, как смотрела на кошель на его поясе, так и продолжала смотреть. Нежно-нежно, почти мысленным движение кисти Иной приподнял подбородок спутницы. Глаза и веки женщины остались неподвижными - как смотрели на кошель, так и продолжали смотреть. Когда голова Иной медленно отклонилась назад движением руки мужчины, глаза оказались полузакрыты - женщина, казалось, продолжала видеть только слиток - теперь уже внутренним зрением! Иной с вожделением поцеловал спутницу. Поцелуй вернул все на свои места.
   - Ты закрыл сундук?
   (Все женщины так прозаичны, даже Иные!)
   - Забыл! Да ладно, не идти же туда опять!
   - Идти! Сам говорил: "Никаких следов!"
   - Ладно, ладно...
   Иной снова завозился с замком, исчез за дверью, через мгновение появился снова...
   Женщина сделала предостерегающий жест, Иной внимательно обшарил взглядом мастерскую, прислушался - и при том при всем продолжал закрывать замок на двери в подвал. Удивленно поднял брови и взглянул на спутницу: "Что такое? Что тебя встревожило? Хозяева спят как спали!"
   Иная хмурила брови и трясла пальцем около губ: "Молчи и слушай!" Сделав, уже не глядя, последнее движение около замка, Иной стал слушать и слушать - он привык доверять более тонким ощущениям спутницы. Да, вот действительно что-то есть - кто-то... Оборотни, два или три, крадутся слева к дому ювелира - пара кварталов осталась! А, вот еще один - на крышах справа! Откуда только взялись, знать, недаром горожане не убирают оберегов!
   М-да, трое оборотней - многовато, серьезная драка предстоит. А если еще этой нечисти подвалит? Что-то надо выдумывать...
   Иная удивленно посмотрела под ноги и отпрыгнула:
   - Ай! Это еще что такое?
   - С вашего разрешения, я - кот, соответственно, не "что", а "кто".
   - Ты еще и разговаривать умеешь?
   - Я не умею разговаривать, я умею думать. Разве вы слышите меня ушами?
   Иные помолчали - да, действительно, голос возникал внутри головы, но не так, как это бывает обычно при слушании.
   - Итак, можно считать, что вы освоились в моем обществе. У вас, как я понимаю, возникли трудности, и довольно серьезные.
   Иной поднял бровь, кот в ответ слегка хихикнул:
   - Ну да, серебряные кольчуги, серебро на эфесах оружия... Но трое оборотней, как вы и сказали, многовато.
   Женщина нахмурилась:
   - Так ты еще и подслушиваешь?
   - Во-первых, скорее поддумываю, а во-вторых, я здесь живу, не вы! Но не будем об этом, давайте выходить из сложившегося положения.
   Иной, слегка смутившись, задал вопрос:
   - Похоже на то, что ты получил определенное воспитание и даже образование, подскажи, как следует к тебе обращаться.
   - Меня зовут Шану, что добавить к имени при обращении - решайте сами. И, мадам, не надо сводить все к "кис-кис"!
   - А как? Сьер Шану?
   Кот удовлетворенно поурчал вслух. Потом мысленно сказал:
   - Вот что, дорогие мои. Давайте обратимся, уж простите за каламбур, к оборотням. Они народ сильный, решительный, вы это знаете. Но, обратите внимание, их можно обмануть. Как вы знаете, эманация темного серебра сильно ослабляется землей, камнем и тому подобными вещами. Оборотни это тоже знают. Так вот, давайте засунем ваше, теперь уже ваше, серебро под землю.
   Иные смогли подумать только следующее:
   - Это как?
   Кот, явно теша свое самолюбие, пояснил:
   - Спрячем металл в подземном ходе.
   - Да где же взять-то этот ход?
   Кот опять вслух поурчал, потом пояснил:
   - Вход в него находится в кладовой, слева от сундука.
   Иной вздохнул:
   - Опять с замком возиться...
   Кот слегка поднял шерсть на загривке:
   - Признайте, что это проще, чем убить трех оборотней.
   - Признаю, признаю. Продолжайте, сьер Шану.
   - Ход ведет в пещеры, условно обозначим их так, находящиеся под городом, в скале, на которой этот город стоит. Из многих домов имеются входы в эти пещеры, полезнейшая вещь, я вам скажу. Но есть и выход на свет белый - за городскими стенами, у излучины реки. Выход, конечно, не единственный, но этот - ближайший к нам. Сделаем следующее. Мессир войдет в подземелье и останется там некоторое время, очень небольшое; оборотни поймут, по уменьшившейся эманации, что вы решили воспользоваться подземными ходами для того, чтобы уйти с металлом без драки. Естественно, они ринутся к ближайшему выходу из-под земли и доберутся до него очень быстро - дорога будет все под гору, да и с городской стены спуститься легче, чем подняться, даже для оборотней.
   Женщина тихо-тихо захлопала в ладоши:
   - А мы выйдем через дверь!
   - Да, мадам, но там вас будет ждать оборотень, правда, всего один. С ним, я надеюсь, вы справитесь. Как план?
   Мужчина спросил:
   - А оборотни не умеют, ну, как вы, читать мысли, все такое?
   - Читать мысли они не умеют, но все же они очень сообразительны и обладают превосходным чутьем. Поэтому, когда вы будете выходить из подземелья, тот, что останется сторожить, подаст сигнал тем, что побегут к выходу у реки. Поэтому и надо будет выждать некоторое время, чтобы ваши противники ушли подальше - иначе все напрасно, они успеют вернуться. И с оставшимся сторожить дверь надо будет справиться как можно быстрее!
   - Сьер Шану, оборотни чуют нас. Почему же они помчаться к выходу, если почуют, что я осталась в доме?
   - Н-да, я как-то не подумал. Может, не сообразят?
   - Это вряд ли, вполне могут и догадаться. Тогда в подземелье надо идти обоим, так?
   Кот похмыкал, подумал немного и согласился.
   Иная в упор посмотрела на сьера Шану и задала вопрос:
   - А почему это вы взялись помогать нам, а, сьер Шану? Точнее, я хочу спросить следующее: есть в пещерах оборотни?
   Мужчина поддержал подругу:
   - В кладовой нет оберегов против оборотней, так что вопрос не праздный. К тому же мы с вами незнакомы...
   - Ну почему же, мы уже встречались - прошлой ночью, на крыше.
   Иная поморщилась:
   - Так это были вы...
   - Да, и моей подруге, представьте, тоже не нравится, когда на нее смотрят... А оборотни такие мерзкие, научились, представьте, лазать по стенам и крышам, уединиться просто негде.
   Женщина фыркнула, а мужчина перешел к практически важным вопросам:
   - Хорошо, сьер Шану, скажите, насколько далеко надо углубиться в пещеры, чтобы ослабить эманацию темного серебра?
   - Локтей на пятьдесят, я думаю.
   - Понятно, сейчас спустимся в кладовую, покажете, где вход в пещеры.
   Иной направился к двери в подвал, вздыхая:
   - Опять с этими чертовыми замками возиться. Ведь, казалось бы, ювелир, с металлом всю жизнь работает, а нет, чтобы замки смазать, не говоря уже о засовах и петлях...
   Повозившись немного, он осторожно потянул дверь на себя, приоткрыв ее дюйма на три-четыре, остановился, отер пот со лба и сделал приглашающий жест сьеру Шану. Тот, подняв трубой хвост, шмыгнул в открывшийся проем, а Иной в это мгновение с силой захлопнул дверь. Передняя часть сьера Шану оказалась на лестнице, ведущей вниз, в кладовую, а задняя как была в мастерской, так в ней и осталась. Мяукнуть сьер Шану не успел. Вместо мяуканья раздались хруст и чавканье (или хлюпанье, словом, что-то среднее).
   Женщина онемела, но не надолго:
   - Ты что?
   Мужчина устало махнул рукой:
   - Да врал он все. Видишь ли, снаружи крепостных стен властвует другой клан оборотней, лесные, как их называют. С городскими - на ножах, то есть на клыках. Лесные, сама видела, уже пронюхали о металле, так что спуск с городской стены для городских же оборотней означает верную смерть. Кроме того, мастер Райнхар не держит кота, я это точно знаю - боится он кошек. Когда мы, прогулявшись по пещере, вышли бы на улицу, нас ждало бы трое оборотней, вот так. Войти сюда они не могут - обереги, значит, надо было выманить нас из дома.
   - Так сейчас это и случится, не можем же мы сидеть тут до рассвета!
   - Но у нас есть темное серебро, оно, вспомни, дает неуязвимость.
   - А сколько времени нужно на акцептацию, ты забыл?
   - Можно ускорить этот процесс, обожаемая!
   - Как это? А... Ты просто сексуальный маньяк! Да еще при дохлой кошке! Там, на двери, кровь и... и, ну, эти самые, что у него было внутри!
   - Но она, то есть он, не будет на тебя смотреть! А придавил я его аккуратно, без крови, разве не чувствуешь?
   - Ну, ладно уж, уговорил... Только пропихни его вниз, на лестницу и дверь прикрой.
  
   Мужчина и женщина касались слитка темного серебра обнаженной кожей. А что и как они при этом еще делали? Догадайтесь! Они опустошили слиток темного серебра до последней капелюшечки, ничто уже не указывало на алхимическое происхождение металла. Вся магическая субстанция была акцептирована Иными, серебро стало светлым. А вот Иные приобрели новые качества и столько сил (всех, какие только можно было вообразить, какие только существовали и какими могли быть наделены существа, живущие в этом мире), что мир для них стал гораздо приятней. Они почувствовали именно это.
  
   Приведя одежду в порядок, женщина потянулась, прогнув спинку, подняв руки и томно закрыв глаза. И вдруг замерла в этой позе.
   - Слушай, а куда делись эти, оборотни?
   - Они почувствовали, что теперь им с нами не совладать - и ушли. Прислушайся, любимая.
   - Тогда вытаскивай околевшего котика, клади слиток на прежнее место, закрывай дверь и пойдем!
   - Опять замки да петли!
   - Сам же учил: "Никаких следов!"
  
   Бросив тушку сьера Шану в какой-то переулок, Иные, никого и ничего не стесняясь, обняли друг друга за талию и отправились к себе. Пусть эти тупые бюргеры наутро порассуждают о распущенности нравов: "Вы только подумайте, два молодых человека, обнявшись шли под утро по улице! Чем это они занимались до того? И где - в нашем добропорядочном городе! Скоро днем начнут обниматься!"
   Женщина расслаблено прижималась к мужчине, не переставая говорить;
   - А вдруг это был хороший котик? А ты его как? Но как ты догадался?
   Уставший мужчина не то, чтобы отвечал на вопросы, он просто говорил приблизительно по теме, чтобы поток вопросов не превратился в разрушительный потоп.
   - Видишь ли, он ведь был на крыше только со своей подружкой, а говорил, что от оборотней проходу не стало, негде уединиться. Оборотней не было, сама же почувствовала бы. Значит, сьер Шану был с этими, оборотнями то есть, в мире, заодно, стало быть - они же его не трогали. И, потом, он не потерся носом о ноги, как обычно делают кошки, когда действительно расположены к тебе... А о стаях оборотней, что жили в городе и за его стенами, я тебе потом расскажу, сейчас очень спать хочется, пойдем быстрее домой.
   Женщина промурлыкала, исключительно для порядка:
   - "Спать хочется!" Ну, ты как всегда...
  
   12. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, городская усадьба ван Флехта, аристократа и алхимика.
  
   Якобус ванн Флехт сидел в своем маленьком садике-огородике и вслушивался в ночь, вслушивался нетерпеливо, обостренно - ждал известий. Важных известий. Почему ночью? Были причины, были, ничего без причины не бывает. Вот только ждать очень трудно, когда очень хочется дождаться.
   Наконец, известие обозначилось. Никто не подошел к мессиру ванн Флехту, но разговор, тем не менее, начался.
   - Ну, что, принес? - ванн Флехт был очень напряжен и, судя по вопросу, ждал не только известий, но и чего-то более вещественного.
   Ответ разочаровал ванн Флехта: ему ничего не принесли.
   - Да как же так?! Сам же говорил, что темное серебро есть, известно, где лежит, ясно, как взять! А теперь что же? Из рук ушло? - почтенный алхимик и каббалист-любитель был разъярен. - Чего болтал, если не был уверен?
   - Нам помешали. - Собеседник ванн Флехта виден не был, в голосе чувствовалась вина. - Мы были готовы, но... нам помешали.
   - Да кто вам - ВАМ - мог помешать? Что ты несешь?! Шану все разнюхал, оставалось только людишек запустить к этому ювелиру, что проще, когда людишки эти наготове стояли? Или не стояли? А?
   - Стояли людишки. Только их опередили. - голос в темноте по-прежнему виноватился.
   - Кто мог их опередить? Что, ювелира решил еще кто-то грабануть? Почему не знали, где Шану?
   - Шану больше нет, господин. Он умер.
   Ван Флех был удивлен настолько, что даже перестал злиться.
   - Да как он мог умереть, у него еще жизни три в запасе были...
   - Его убили. - Голос в темноте произнес эти слова тихо и печально.
   - Кто убил Шану? Я тебя спрашиваю: кто убил Шану?
   - Иные, господин.- Теперь в голосе из темноты прозвучал страх, явный страх.
   Якобусу ванн Флехту тоже стало страшно, страшно настолько, что пришлось долго молчать, чтобы голосом не выдать, не обозначить этот страх, от которого не только затряслось все внутри, все потроха, - это само собой, тряхнуло так, что ум за разум зашел.
   - Откуда Иные взялись? Ты уверен, что ты-то знаешь об Иных, ты разве их встречал когда-нибудь? - Вопросами ванн Флехт забивал свой страх и одновременно маскировал его, не давал почувствовать тому, в темноте.
   - Нет, господин, не встречал, вы же знаете. Но они были в самом деле Иные, не похожие ни на что. Я хочу сказать, ничего такого я не видел никогда раньше. И не чувствовал.
   - Расскажи, как дело было. - Ван Флехту требовалось время, известие об Иных подействовало сильно, очень сильно. Чудовищно сильно.
   - Шану пошел посмотреть, все ли в мастерской как обычно, людишки сидели в переулке, мы ждали, когда серебро выйдет из-под оберегов, чтобы людишек того... А потом принести его, серебро, сюда. Шану долго не было, потом серебро перестало чувствоваться, а из мастерской вышли двое, они несли с собой Шану...
   - Как "несли Шану"?
   - За хвост, господин, Шану уже умер.
   Ван Флехт чуть не рассмеялся, представив, как Шану несут за хвост.
   - Ладно, за хвост, значит. А людишки? Они что?
   - А они так и остались в переулке, знак-то им подать было уже некому.
   - Что насчет серебра? И с чего ты взял, что из мастерской вышли Иные?
   - Серебро не чувствовалось, я уже говорил, господин. А что Иные ... Такого со мной никогда раньше не было, господин, только старики наши рассказывали, что, мол, бывает этакое, но рассказы - пустяки, это я точно говорю...
   - Ты узнал, что за Иные, рассмотрел их?
   - Да, господин... Это ван Хеттинги.
   Тому, кто из темноты говорил с ванн Флехтом, показалось, что хозяин молчал полночи. Потом хозяин сказал:
   - Ну, ну...
  
   Наутро мастер Райнхар принялся за изготовление оберегов, удивляясь качеству металла. Такого удовольствия от работы он уже давно не получал! Металл, казалось, сам принимал форму, при литье не образовалось никаких дефектов, полировка удалась отменно. Кусочек серебра, которое мастер оставил себе в качестве платы, был довольно большим.
  
   13. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, дом на Господской улице.
  
   Выспавшись после ночных приключений, Иные обедали, тихо, мирно, наслаждаясь и едой, и вином. Впереди был вечер, тоже тихий, спокойный, а потом... Потом должна была наступить ночь, несколько более бурная, чем день. Но это было так предвкушаемо, так ожидаемо! Ведь сколько сил получили от металла, надо же и тратить их в свое удовольствие!
   Иная чистила грушу, мужчина просто откусывал от сочного, мягкого плода, даже облизывал сок с пальцев. От окна, выходившего в маленький садик, пришел мягкий, уютный звук. Иные оторвались от еды, поглядели на окно - снаружи на подоконнике сидел кот, белый с рыжими пятнами.
   Иная фыркнула:
   - Ну, вот еще один!
   - Мадам, разрешите представиться: Шаблан, с вашего разрешения. Не пугайтесь, я не умею говорить, я...
   - Не утруждайтесь, сьер Шаблан, мы уже почти привыкли! Прошу вас, входите! - Иной сделал приглашающий жест.
   Кот не без изящества протиснулся между прутьями оконной решетки, абсолютно бесшумно спрыгнул внутрь комнаты, поднял хвост трубой, мягко, не торопясь, подошел к Иному, потерся боком о его ногу, направился, явно за тем же, к хозяйке дома. Женщина напряглась, с какой-то осторожностью поглядывая на кота. Кот заметил это и скорее просто обозначил прикосновение к платью. Иная оценила деликатность гостя.
   Иной, как хозяин дома, предложил:
   - Сьер Шаблан, я думаю, вам будет удобно в этом кресле, неудобно держать гостя на полу!
   Кот вспрыгнул на сиденье кресла, уселся и, казалось, откашлялся.
   - Я, уважаемые хозяева, пришел, чтобы поблагодарить вас от имени своих собратьев за избавление от этого ренегата Шану. Его связи с оборотнями существенно осложняли нам жизнь, уверяю вас. Конечно, оборотни сейчас далеко не те, что были при моей первой жизни, но это все-таки волки, они просто сильнее нас, котов, а при умении лазать по крышам (этому их научил мерзавец Шану!) оборотни становятся чрезвычайно опасными. Еще раз благодарю вас. Одновременно хочу попросить об одном одолжении...
   Иные удивленно подняли брови. Кот продолжал:
   - Пожалуйста, не выходите из дома без оружия, да и дома, прошу вас, держите оружие под рукой. Ваши прогулки... при луне, так сказать, они прелестны, но очень опасны, очень опасны. Я надеюсь, вы понимаете. За сим разрешите попрощаться; если мы сможем чем-то быть полезными, прошу вас, не стесняйтесь, любая кошка сможет связать вас со мной - я, в некотором роде, старейшина моих соплеменников. Итак...
   Иной подался вперед:
   - Ах, сьер Шаблан, задержитесь, пожалуйста, я хотел бы угостить вас и задать пару вопросов. Я думаю, паштет из гусиной печени и ветчина не обидят вас...
   - Спасибо, господин ван Хеттинг, с удовольствием задержусь в вашем гостеприимном доме. Если можно, кусочек сырого мяса, я предпочитаю его.
   - Как мы с вами похожи!- воскликнула Иная, берясь за колокольчик, чтобы позвать прислугу. - Мне не терпится задать вам вопрос, вы сказали "При моей первой жизни...". Не могли бы вы пояснить...
   - Конечно, конечно...
   Разговор завязался, он был интересен для обеих сторон.
  
   Иост ван Хеттинг собирался, на ночь глядя, нанести визит одному своему клиенту, который по слухам собирался задержать возврат долга. Дело было привычное, хорошо освоенное, никаких трудностей не предполагалось и быть не могло. Трудно сказать, кто бережет осторожного Иного, но мессира Иоста кто-то очень тщательно берег, поскольку и мессир Иост очень берег себя. Так что серебряная кольчуга была на своем месте под камзолом, стальная - поверх камзола, меч - в ножнах, ушки - на макушке. Последнее время (хм, года этак четыре, не менее!) таких визитов Иосту ван Хеттингу наносить не приходилось, заемщики возвращали деньги исправно, поскольку прополз-таки как-то по городу слушок, что "лучше вернуть".
   Почему слушок пополз? Да видите ли, один господинчик (он, кстати говоря, уже года четыре как уехал из Цунгештайна) вздумал задержать платеж. Так вот, не принес он дерру ван Хеттингу должок, а следующим утречком как проснулся, так и обнаружил на своей шее шнурочек. Но и этого хватило, поскольку такой же шнурок висел на шее у его жены, и на шейках детишек шнурочки обнаружились. А ведь охранялся дом, еще как охранялся! У дверей господской спальни двое таких мордоворотов сторожили, что от одного их вида тошно становилось, да двое таких же - в детской. Но вот, поди ж ты, не укараулили! Так что вопрос с возвратом долга решился сам собой - и в одночасье! (Еще бы не решился - охрана первым делом что сделала? Правильно - ноги, даже жалованье не потребовала. А уж какие действия предприняла жена господинчика - на квартал, говорят, было слышно). Все ростовщики городка как узнали - слюной захлебнулись, еле откачали, да. Таким простым способом город приобрел иммунитет против неплатежей дерру ван Хеттингу. Местное ворье (в широком смысле этого слова - воры, бандиты, представители власти и все остальные) неожиданно для себя приобрело очень высокую репутацию - и полон рот забот тоже: надо же было узнать, кто дельце обтяпал. То, что не местные, было ясно - квалификация не та, а вот приезжих просто не было. Так кто же? Но оправдываться, мол, это не мы, конечно, не стали. Цены на охрану повысились.
   И вот, надо же, рецидив - заемщик задержал долг. "Так - дык так", как емко и ясно выражались грузчики на рыночной площади в подобных случаях. Дерр ван Хеттинг навыков не утратил, а городишко завтра позабавится.
   Заемщиком был Якобус ван Флехт, закадычный друг канцлера, но - долг есть долг, отдавать надо, и - вовремя! Дерр Якобус брал деньги не для себя, это было ясно - сумма была просто огромна по меркам Цунгештайна, такие деньги ведущему спокойный, размеренный образ жизни ученому из аристократического рода была ни к чему. (Кстати сказать, у этого аристократа-ученого были средства, пусть и не такие значительные, - просто лежали в доме денежки, не говоря уже о семейных драгоценностях. Это дерр Иост проверил, прежде чем дать в долг. А вот в залог были предложены совсем другие камешки, совсем другие; так и стало известно, что деньги ван Флехт берет не для себя). А кому такая сумма была к чему? Конечно, канцлеру (коммерцией ванн Флехты не занимались, брезговали). Что-то старый господин задумал, что-то очень дорогое, и, конечно, не строительство. Люди пусть и солидные, однако, какая незадача случилась - задержка с платежом! Попуститься нельзя, так что ночной визит неизбежен. Легкое своеобразие делу придавало то обстоятельство, что Якобус ван Флехт занимался магией - и довольно успешно! А магия - это вам не парочка-другая мордоворотов-охранников, это может быть гораздо серьезнее. Иост ван Хеттинг побывал днем после обеда около дома ван Флехта, ничего особенного в магическом смысле не обнаружил - обереги против оборотней (это само собой, правило хорошего тона в Цунгештайне), против воров, пожара, все такое. Поэтому план визита был прост до неприличия - войти, оставить на шее недобросовестного заемщика шнурочек, уйти. Вот и все.
  
   14. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, городская усадьба ван Флехта, аристократа и алхимика.
  
   Дом ван Флехта находился совсем недалеко от жилища Иных - на две улицы ближе к герцогскому замку (и, соответственно - выше, поскольку замок стоял на вершине скалы, а городские улицы расползались по склонам этой скалы - ну червяки червяками в туеске для наживки: ни о каком порядке и речи не было), и на два квартала ближе к улице, шедшей из замка к городским воротам. Улица, естественно, называлась Замковой. Чем выше находилась улица, на которой стоял дом, и чем ближе был дом к Замковой улице, тем богаче были дома, это само собой. Вот и дом ван Флехта, родовое, можно сказать, гнездо, было, скорее, маленькой городской усадьбой - господский дом, большой, трехэтажный, ухоженный, и здание поменьше, в два этажа, где помещались службы, включая кухню, жилье для прислуги, конюшни и прочие хозяйственные помещения. Соединялись эти два здания крытым переходом, с застекленными окнами (а как же, достаток хозяев должен быть на виду!); между этими двумя зданиями образовался внутренний двор, отделенный от улицы каменной оградой с воротами, а от сада (да-да, сада! Ван Флехты - это вам не какие-нибудь купчики-банкирчики, это вам здесь!) - тем самым застекленным переходом.
   Двор, кстати сказать, был довольно большой, карета четверней могла в нем осторожненько развернуться, а вот сад...
   Сад был откровенно маленький, да и откуда взяться на скале большому участку земли, подходящему для выращивания всяких-разных кустиков да травок.
   Почему у ван Флехтов кухня располагалась в помещениях прислуги? Что, в доме места не нашлось? Да была, конечно, в доме кухня, но один из предков теперешнего хозяина терпеть не мог запахов, которые поднимаются при готовке, вот и велел вынести кухню подальше. А помещение в доме приспособил для всяких алхимических и прочих дел (скорее всего, желание иметь в доме, прямо под рукой и подальше от глаз прислуги, лабораторию и было основной причиной переноса кухни, а запахи... Из лаборатории иной раз такие запахи исходили - куда там кухне!).
   В доме ван Хеттингов помещений для прислуги, не говоря уже о конюшне, не было - прислуга (кухарка, горничная и мальчишка на посылках) была приходящей, а кони и коляска были определены на постой в трактир на той же Господской улице, через два дома. Конюх ван Хеттингов тоже жил в этом трактире, а приказ подавать лошадей ему доставлял тот самый мальчишка. Нельзя сказать, что ван Хеттинг завидовал ван Флехту, но размеры усадьбы заемщика как-то раздражали банкира...
  
   Первая часть плана была выполнена легко, с присущим Иным блеском - дерр Иост легко оказался в маленьком садике - всего десяток деревьев - Якобуса ван Флехта. Начало лета, ночью садик просто благоухал, все, что могло цвести, цвело. А растений, в том числе и редких, в саду было много - хозяин использовал каждый клочок земли под сырье для своих магических снадобий. Так что садик был скорее питомником ученого мага и врача - Якобус ван Флехт пользовал близких друзей и родственников от разных болезней, тех, которые не могли вылечить городские врачи, и тех, с которыми идти к городским врачам было неудобно.
   Поскольку вчера было новолуние, разглядеть что-то обычным зрением было трудно, поэтому сад представлялся скопищем темных и очень темных пятен, а запахи менялись, стоило просто повернуть голову, не то что сделать шаг.
   Прижавшись к слегка влажной каменной стене, Иост исследовал сад. Сад только казался хаосом, все деревья, кусты и грядки были ухожены, межи между грядками - чистые, ровные. А хорошо все же иметь зрение Иных - в этакой темнотище с обычным людским зрением только спать! Ночное зрение давало обычную картину, обоняние, уж на что обостренное у Иных, - то же. Ну, что ж, пойдем с визитом...
   Перед ним была задняя дверь дома. Ага, похоже, все-таки ждут...
   Обереги от оборотней на своих местах, но появились обереги против вампиров - вокруг дома была рассыпана пшеница, на всех окнах - связки чеснока. Н-да, все-таки любитель - он и есть любитель, даже если дело касается магии! Он, Якобус этот, всерьез рассчитывает, что Иной будет зернышки до утра пересчитывать? Или чеснок с упоением нюхать? В такие приемы только положительные герои сказок верят, а на самом деле, в реальной жизни то есть, Иные давно нашли противодействие таким простеньким средствам - они, Иные, теперь просто перестали их замечать!
   Иной прижался к стене и стал думать, смотреть, нюхать, слушать. А думал дерр Иост вот о чем.
   А не маг ли ван Флехт? Вдруг ван Флехт почуял Иных? Сразу, как только встретился с новым в городе банкиром? Нет, мага Иные чувствуют отменно, даже самого слабенького, не говоря уже о высших адептах магии. Нет, ван Флехт не маг. Но об Иных в городе знают только оборотни (покойный Шану не в счет, разумеется). Тогда... Тогда Якобус ван Флехт заключил с оборотнями союз. Такое Иной уже видел за свою очень долгую жизнь, но видел всего дважды. И цена, заплаченная человеком за такой союз, была такова, что даже Иной, узнав ее, почувствовал отвращение и брезгливость. Человек должен был побрататься с оборотнем - что ж, среди людей такое принято, но чтобы с оборотнем...
   Союз был направлен против него, Иоста ван Хеттинга. Ван Флехт знал, что он придет за долгом, вот и решил защищаться, да что там "защищаться" - воевать! Нашел союзничков, однако...
   И это, кстати, говорило, что из себя представляют местные оборотни - видимо, за время сидения в городе, этот народец сильно отстал от жизни, иначе бы знал, что зерно и чеснок на Иных не действуют! Что ж, это хорошо: некомпетентный противник - слабый противник. Может, они, оборотни, и драться разучились? Интересно, сколько их? А вдруг это те самые, с улицы ювелиров? Там их было трое.
   Вот какая охрана была у друга канцлера и мага-любителя Якобуса ван Флехта! Но отступать нельзя, лезть на рожон - тоже. Значит, будем думать, смотреть, слушать, нюхать, чувствовать.
   Но как ни принюхивался Иной, как ни пытался обнаружить противника другими способами - оборотни в саду не обнаруживались. Не было их поблизости - это было установлено надежно и точно. Признаков маскирующей магии тоже не находилось - оборотни не прятались за завесой заклинаний, действия формул, отводящих глаза, тоже не было. Но этот Якобус не идиот, ни в коей мере - но как он организовал защиту своего жилища сегодня ночью! В чем же дело-то, что такое устроено? Ведь еще пройдет чуть-чуть времени - и дело будет сделано, никто и ничто не помешает! Так, думай, думай, не придумаешь - пропадешь!
   И все-таки логика - основа всего! В саду оборотней нет... А поскольку защищать надо хозяина, значит, оборотни либо уже в доме, либо придут туда. И еще это значит, что у дерра Якобуса самые серьезные намерения - предпринятые им меры указывают, что ночного гостя хозяин дома хочет уничтожить, а не отпугнуть. А вот хочет ли дерр Якобус самолично поучаствовать в уничтожении гостя? Похоже, нет, поскольку позаботился об охране, ей это дело, стало быть, и поручено. Где ван Флехт? Как жаль, что аура этого господина ничем не отличается от таковой у всех прочих людей, будь он хоть чуть-чуть маг, тотчас и определилось бы местоположение противника, а так ничего не видно, не чувствуется. Хотя очень даже хорошо, что ван Флехт не маг... Дерр Иост вздрогнул. Да, Магда права, надо, очень надо найти адепта, что реакции стали слабеть и соображаловка медленно работает. Вот сейчас не смог сложить два и два: раз ауры человека, конкретно ван Флехта в доме не обнаруживается, то что? А вот что: в доме его нет. Как просто, а ведь не мгновенно сообразил, думать пришлось.
   Тогда, скорее всего, оборотни уже в доме - ведь точное время визита кредитора неизвестно, ясно только, что это произойдет после наступления темноты. А поскольку обереги против оборотней висят по-прежнему над каждой дверью, над каждым окном, то они, оборотни, то есть, снаружи и не определяются - ауру-то обереги блокируют. Но почему гостя ждут внутри? В саду оборотни имели бы преимущество - маневр ничем не стеснен, с несколькими противниками труднее справиться, если они нападают с разных сторон одновременно. Вот только грядки помнут... Ну, да чего там грядки беречь, когда такое дело затеяно! Хотя, хотя - дело именно в грядках! Следов не должно остаться, вот что! Никто ничего ни увидеть, ни услышать не должен - дерр Якобус не хочет привлекать даже малейшего внимания, еще бы - и репутация, и эти дела с побратимством с нежитью. Вот почему дело должно быть сделано в доме. Там, получается, уже ждут.
   Похоже, так все и есть. Вот только как оборотни попали в дом? Ладно, детали - только при личном контакте.
   Ближайшее окно куда ведет? В кухню? Да какая разница! Вот из кухни и войдем в дом дерра Якобуса, туда, в случае чего и отступим. А для верности, ну просто на всякий случай, при отступлении будем снимать с косяков и притолок обереги против оборотней - авось, мохнорылые заинтересуются прислугой, чем черт не шутит, дураки на все способны! Вот шуму будет! Пошли, что ли...
   Иост приоткрыл окно на первом этаже - точно кухня, он помнил расположение по первому визиту, когда проверял кредитоспособность дерра Якобуса.
   Обереги на месте, идем дальше. Вот только где эти чертовы собаки, почему не обнаруживаются? Дверь на галерею, ведущую в дом - обереги на месте, оборотней нет. Галерея - обереги на месте, оборотней нет. Дверь в дом - обереги на месте...
   А, вот, наконец-то, и они - трое, один сидит наверху, около хозяйской спальни, двое отираются в прихожей (ха, они ждали, что я приду через парадную дверь! Хотя у ювелира так и было!), а сейчас медленно подтягиваются к двери, ведущей из прихожей в коридор на галерею. А вот дерра Якобуса наверху, в спальне, нет, да и кто будет спать, когда в доме трое оборотней ожидают Иного, наносящего явно недружественный визит? Куда это он делся? Смылся из дому... Тогда зачем охраняется пустая спальня? Расчет на то, что ночной гость вот так просто, как бык с яру, ломанется в хозяйскую спальню, даже не осмотревшись и не обнюхавшись? Что-то эти трое лохматых знакомы - действительно, не с улицы ли ювелиров? Они, конечно, они - знакомое ментальное амбре, да какое там амбре - ментальная вонь, отчетливая, гадостная... О, тот, что стоял у дверей спальни, двинулся по коридору к лестнице, ведущей к двери на галерею. Ну, стратеги, ну, тактики! Сейчас войду, двинусь по лестнице вверх - один передо мной, двое - с тыла. Если пойду через прихожую - двое с фронта, один - с тыла. Счас, размечтались!
   Иост медленно-медленно отошел от двери в сторону прихожей шага на два - оборотень сверху помчался к нему, двое других переместились к самой двери и остановились, облизываясь. Даже через дверь вонь из пасти доходит!
   Тот, что наверху, добежал до лестницы - Иост молнией, иначе не скажешь, переместился к открытой двери на галерею, оборотень прыгнул на него с верхней ступеньки лестницы. Иной сделал полшага назад, в галерею, под защиту оберега, оборотень воткнулся магическую преграду, как в стену, - а вот для меча Иного преграды не было! Взмах слева направо, с оттягом на себя - и голова оборотня пролетела свозь дверь, но до пола галереи долетел только пепел: оберег сделал свое дело. Тело оборотня дергалось в конвульсиях перед дверью, из перерубленных артерий фонтанами били струи крови, натыкались на преграду, поставленную оберегом, сгорали в ней, образуя тучу густого дыма, сквозь которую был почему-то отчетливо виден хвост, дергающийся в такт с плевками крови из артерий.
   Иной отметил про себя, что оборотень был просто гигантом ("Здоров, бродяга!"), а вот вид трепещущего хвоста его даже позабавил ("Надо же, эк он в такт попадает!"). Но рассматривать конвульсии было, понятно, некогда - у двери уже стояли те двое, что отирались в прихожей. На них надо было нападать, иначе так и до утра простоять можно у этого оберега! Иост сделал выпад - оборотень успел убраться с линии движения меча, но недостаточно быстро - меч задел его левый бок. При обратном движении меча кровь при проходе через завесу оберега опять дала струю дыма. Оборотень отпрянул, натолкнулся на оказавшегося слишком близко напарника - и поскользнулся! Он падал на спину, все четыре лапы торчали в воздухе, мешая второму атаковать. Такого упустить было нельзя - Иост ринулся в дверь, перепрыгивая через труп оборотня и нанося колющий удар сверху вниз, в открытое брюхо. Вот сейчас меч проткнет оборотня до хребта, затем - не вынимая меча из раны, сделать движение вправо, выпуская потроха, - и второй противник готов! Но оборотень совершил чудо - он успел дернуться влево, меч воткнулся в половицы. Ждать, пока Иост выдернет клинок, оборотень не стал, несмотря на рану, извернулся и ринулся от противника, оттолкнувшись задними лапами от пола. При этом раненый оборотень сбил с ног того, что, приплясывая позади него, готовился вступить в драку. Сбил - и убежал! Убежал, оросив упавшего напарника кровью и, похоже, еще чем-то... пахучим. Подняться, а уж тем более разбираться, чем же это его облили, упавшему оборотню не дал Иост: колющий удар под правую лопатку лежащего на левом боку оборотня; когда тот, пытаясь достать противника зубами, выворачивает шею и поднимает голову - взмах - и голова отделена. Обошлось без дыма, только фонтаны крови. "У-е, скотина серая, как больно!" Дергающийся в конвульсиях оборотень ударил задней лапой по ноге Иоста. А зевать не надо!
   Иост бросился в погоню, но дальше двери в господские покои не пошел - оборотня не то что видно уже не было, даже не чувствовался он! А тут еще левая нога вдруг чего-то не того - этот, третий, оборотень и ударил вроде бы несильно (откуда силы, если в сердце только что ткнули мечом?), а вот поди ж ты, болит нога.
   Ну, вот, с боевой частью визита покончено, пора за финансовую приниматься. Где там у нас хозяин, то бишь неисправный заемщик прячется? "Я иду искать, кто не спрятался, я не виноват!". Иост с брезгливостью оглядел перепачканную кровью одежду, появляться в таком виде перед дерром Якобусом было даже неприлично, но ничего, потерпит хозяин, сам же все это устроил, ну, почти все.
   Обшарив дом, Иост так и не нашел своего заемщика. Так и есть - смылся! Вот ведь какая неучтивость, даже можно сказать - грубость! Знал же хозяин, что придут к нему, встречу организовал, а сам - смылся. Иост такого от представителя древнего рода не ожидал. Ладно, за все эти приключения пеню дерру Якобусу ван Флехту накрутим на должок (да и на проценты - тоже), достойную представителя древнего рода пеню. А пока посмотрим, что в кладовой сохранилось, может, хватит расплатиться - уходить с пустыми руками Иост ван Хеттинг не собирался, не за то дрался. Если уж говорить честно, с учетом залога, который, конечно, останется теперь у кредитора, ван Флехт не очень много и должен - но порядок есть порядок. В сундуке, который Иост легко отыскал и также легко открыл, оказалась сумма, достаточная для удовлетворения требований к должнику; Иост взял только золото, драгоценности слишком хорошо известны, не продашь, кроме как скупщикам краденого, а связываться с барыгами Иной не хотел - грязновато. Опять же полной цены не дают.
   Остался еще один невыясненный момент - как оборотни попали в дом? Удрал оборотень, очевидно, по тому же пути, только вот что это за путь? Это интересно!
  
   15. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, Господская улица.
  
   В квартале от своего уютненького дома на Господской улице Иост вздрогнул: там была беда. На дом напали - это было ясно, Иная звала на помощь, но так тихо, что дальше вот этого квартала услышать было нельзя. Призыв был слабым-слабым, так зовет умирающий. Расстояние до дома Иост покрыл в мгновение ока, еще такое же мгновение ему потребовалось, чтобы уклониться от стрелы. Уклонение получилось не совсем (Иост вспомнил, как уклонялся второй, раненый оборотень в доме ван Флехта), помешала ноша - мешок с золотом был довольно увесистый. Вот стрела и царапнула левое ухо. И то сказать, не бросать же добычу! Хотя почему не бросать? Иост что было сил запустил мешок в арбалетчика, тот как раз наклонился, перезаряжая арбалет. Попал хорошо - голова стоявшего у самой стены стрелка (в тени дома прятался) ударилась об эту самую стену, человек потерял равновесия, взмахнул руками, уронив на землю оружие. Меч Иоста доделал работу.
   А справа возникла тень - тень оборотня. В дело опять пошел меч - вот только кинжал остался в ножнах: левая рука не действовала, что-то было на наконечнике стрелы, не иначе. И правая рука не слишком слушалась - отбить лапу оборотня не успел, удар пришелся по плечу, когти зацепили кольчугу, потянули вниз. И меч остался внизу, поднять не успел. Кое-как, двумя руками резанул снизу вверх - как хорошо, что оборотни не носят доспехов! Попал, сначала меч о заднюю лапу ударился, потом скользнул вверх, хорошая сталь сделала свое дело - оборотень был располосован чуть не до горла. Он присел от первой, острой, но не слишком сильной боли, когда меч задел лапу, и меч сам вошел в брюхо, в самый низ, вот тут к оборотню пришла настоящая боль - внутренности располосовывало узорчатое лезвие, оно входило все глубже и глубже, достигло позвоночника, взломало его - задние лапы оборотня онемели и он съехал по лезвию вниз, разрывая все внутри себя. Иост оказался лежащим под выпотрошенным оборотнем, в крови, потрохах, в содержимом потрохов, то есть в дерьме и в том, что должно было стать дерьмом. В мозгу звучал призыв Иной, все более слабый и слабый. А труп оборотня закрывал голову, дышать было нечем, руки были прижаты к земле, предплечье правой, с мечом, оказалось под грудью.
   Послышались шаги, Иной увидел ноги, человеческие ноги в дорогих сапогах, около правой щиколотки двигалось острие клинка - человек держал в руке меч. Потыкав носком сапога труп оборотня, человек убедился, что просто так, тычком, труп не отодвинуть; тогда он наклонился и попытался приподнять труп за лапу - явно за тем, чтобы достать мечом лежащего Иного. Почему "явно"? Потому что человек не попытался заговорить с Иным, он точно знал, кто лежит под трупом. И человек точно знал, что он сделает с Иным: отрубит горову, затем воткнет меч в сердце. Но на голове Иного лежал труп оборотня, надо было этот труп отодвинуть. И вот левой рукой человек приподнял за лапу труп оборотня и начал переворачивать его, но труп был тяжел, пришлось пустить в дело и правую руку, ту, в которой был меч. Наконец человеку удалось приподнять труп - и тут Иост, чуть приподнявшись, наотмашь ударил мечом, скорее, просто махнул мечом над землей, поскольку сил на большее не было. Меч Иоста слегка резанул по сапогу человека, немного выше щиколотки, но сапог был прорезан, ноге тоже досталось. Человек зашелся в крике, боль была ему непривычна, да и не пальчик был порезан. Уронив меч, человек упал в грязь городской улицы. Он схватился за пораненную лодыжку, перевернулся на левый бок, попытался подняться, но снова упал, теперь уже лицом вниз, перевернулся на правый бок, все еще держась за раненую ногу, и опять.... Так раненый откатился довольно далеко от Иного, трупов арбалетчика и оборотня; свой меч человек как уронил - так и не собирался поднимать. Сейчас он был занят другим делом - перевязывал рану. Рвал одежду и заматывал рану, но человек, похоже, был искушен в медицине и, едва придя в себя, стал действовать более грамотно - наложил жгут, хорошо перевязал рану. Сухожилие, скорее всего, не было перерублено полностью, но и вставать на раненую ногу было нельзя. Человек, подтягиваясь руками и скользя на заднице, добрался до стены дома, встал на здоровую ногу и, перебирая руками по стене, стал, подпрыгивая на здоровой ноге, сваливать с места драки.
   Иост выполз из-под трупа оборотня, вновь упавшего на него, благо теперь правая рука была свободна, сел, огляделся. В голове по-прежнему Иная звала на помощь. Сейчас, сейчас. Помогу. Иной встал, обошел труп оборотня, подобрал мешок с золотом, потом оба меча и потащился к дверям своего дома.
   Ни в одном окне на всей улице свет не пробился сквозь щели ставен, и уж тем более ни одна дверь не открылась. Но вся улица смотрела в темноту и прислушивалась; кое-кто жалел, что слишком опасно выйти, чтобы ограбить убитых.
   Прислуга у ван Хеттингов была приходящей, так что Иосту самому пришлось открывать и закрывать дверь, искать вино, воду, снадобья. Иную он нашел на полу столовой, той самой комнаты, в которой днем они принимали сьера Шаблана. Окно комнаты было разбито, из правого плеча Иной торчала стрела, правая сторона тела была парализована, да и левая едва шевелилась. Стрелу пустили со стены монастырского сада, добить Иную нападавшим не удалось, поскольку дом был прикрыт крепкой магической завесой. Решетки и ставни на окнах и окованные железом двери тоже очень помогли, сколько их ни пытались взломать нападавшие - ничего не получилось. Поджечь дом нападавшие не рискнули - половина города, а то и весь, выгорит, лето. Опять же, дом заказчика в двух шагах, считай. В том, что нападали по заказу ван Флехта, сомневаться не приходилось.
   - Ну, что, моя любимая пантера, поцарапали?
   Иная не смогла ответить, даже в ментальной сфере, сил не было даже на мысль. Края раны стали черными, правая сторона тела опухла. Иной был не намного лучше, тем более, что рана была в голову, ухо чернело на глазах.
   Но деваться было некуда, помощи ждать - неоткуда. Иной, держась за стену, сполз в подвал, обратно выполз с маленьким сундучком. В подвале он принял первое снадобье, действие лекарства начало сказываться не сразу, но довольно быстро; без этого Иной по лестнице не поднялся бы даже ползком.
   Края раны Иной мужчина смазал желтоватой мазью, покапал на губы раненой ярко-красное лекарство. Затем рывком вытащил стрелу, кровь из раны не пошла. Свое ухо мужчина забинтовал, затем налил себе вина, выпил, добавив что-то в стакан. Затем сделал питье для женщины. Лечение происходило на полу столовой, перенести раненую в спальню у мужчины не было сил. Под утро Иные очнулись, цвет лица у обоих был зеленоватый, но руки-ноги двигались как положено, раны затянулись, женщина даже встала, и знаете для чего? Нет, не за этим, вовсе даже не за этим. Она встала, чтобы посмотреться в зеркало. Дело явно шло на поправку.
   - Ну, и зачем ты среди ночи подошла к окну? - начал зудеть мужчина.
   - Надо было стрелять,... - ответила женщина. Для более достойного ответа еще не было сил.
   - Стрелять? - Мужчина тревожно глянул на женщину, потом опустил глаза и тут увидел на полу, в углу комнаты, арбалет. - Ты стреляла? В кого?
   Вместо ответа женщина подтащила левую руку к виску, вытянула указательный палец и сделала им полоборота. Затем, после пары-тройки тяжелых вздохов, показала мужчине четыре пальца, потом еще один. Пальцы гнулись плохо, движения были медленными, неуверенными.
   Мужчина спохватился:
   - Да уж, дурацкий вопрос. Четыре человека и один оборотень? Столько их было?
   Женщина покачала в воздухе вытянутым пальчиком, опустила его и провела поперек шеи.
   - Ты убила четырех людей и одного оборотня?
   Женщина закрыла глаза, потом снова открыла их.
   - А я наоборот - трех оборотней и одного человека. Ладно, с этим потом, надо чуть-чуть подремать, перед рассветом я тебя разбужу.
  
   - Нам нужна кровь. - Мужчина смотрел на женщину, оценивая, сможет ли она выйти из дома. - Придется попробовать монашеской, дальше мы не дойдем.
   - Сколько времени до рассвета? - голос женщины был слаб, очень слаб. - Скоро заутреня?
   - Что нам с тобой делать на заутрене? Пойдем сейчас, пока все в кельях.
   - Нам надо много крови.
   - Да, много. Пойдем.
   Иные, держась друг за друга, вышли через боковую дверь в монастырский тупичок, мужчина открыл калитку в монастырский сад. Было еще темно, монахини ворочались на своих жестких тюфячках, еще бы, ночь была беспокойной - крики и драка прямо у ворот обители, такого давно не было. Идти в кельи Иным было нельзя, они направились в церковь, где кто-нибудь из монахинь должен был читать часослов.
  
   В это утро монахини проспали - сестра Фредегонда не разбудила их к заутрене. Ее нашли сладко спящей в церкви, она положила голову прямо на книгу, свечи прогорели до подсвечников и погасли. Матушка-настоятельница была вне себя от ярости, главным образом потому, что сестры - все, до единой - вместо того, чтобы бегом бежать замаливать грех, с удовольствием потягивались, похихикивали и зевали. Им удалось выспаться - в кои-то веки раз. А сестра Фредегонда еще и почесывала - и бока, и ляжки, и шею под чепцом! И была так интересно бледна, так интересно расслаблена, - это отметили все монашки.
  
   16. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, дом на Господской улице.
  
   Утро в доме ван Хеттингов началось с оханий и аханий горничной и кухарки. "Да что же это такое, пятерых людей убили прямо на пороге, да еще пара собак этаких, огромных, лохматых, да вся улица в крови, да как теперь из дому выходить!" - ну и все такое. Мальчишку сразу послали за мастером - починить окно и ставень. А то, что хозяева дома имели бледный вид - так это было делом обычным, покувыркайся всю ночь в постельке, так какой вид у тебя будет наутро? Бледный, само собой. Ван Хеттинг вышел посмотреть, что там такое на улице, протолкался через порядочную толпу (не иначе, с соседних улиц набежали, если не со всего города) - и увидел выпотрошенный труп огромного пса и труп человека. В темноте все это выглядело совсем по-другому, да и разглядывать было особо некогда. А вот кровяной след, ведущий от трупов к стене ближайшего дома ван Хеттинга заинтересовал - сначала лужа, порядочная лужа, затем относительно слабый след. Раненый явно выжил, по крайней мере, на улице его труп не валяется. Кто был этим раненым, ван Хеттинг знал точно.
   - Это не собака, - в толпе слышался старческий голос. - Это оборотень, точно говорю.
   - Да брось, дед, людей пугать, - возражавший был молод и потому глуп и нагл. - Какой оборотень еще? Их когда повывели, забыл?
   - Я-то помню, поскольку я их и выводил. - Голос старика зазвучал обиженно. - А вот тебя тогда еще не было, так что верь знающим людям, верь. Ты вон на того, что в тупичке лежит, глянь. Что, собака? Нос у него какой, собачий? Нет, другой у него нос. А когти? То-то и оно. Вот только непонятно, стрелы-то от арбалета не только в оборотне, а и в людях тоже, в людских трупах то есть. С кем это они воевали? Или оборотни стрелять научились?
   Толпа начала рассасываться, кто-то подходил, но больше уходило. Уходящие выглядели испуганно - предания об оборотнях, чуть было не опустошивших город полсотни лет назад, не воспринимались как сказка, слишком много было еще участников и свидетелей тех дел. А людские трупы что, дело обычное, каждую ночь на улицах появляются, правда, не по пять штук за раз.
   Вступать в разговор ван Хеттинг не стал, но какое-то время постоял около толпы, слушая, что говорят.
  
   - Как ты, любимая? Полегче, ну хоть немного, а?
   Женщина была бледна, но глаза чуть-чуть, но поблескивали.
   - Полегче, полегче. Но, знаешь...
   - Знаю, знаю. Придется подождать до темноты, вот тогда и поправим здоровье.
   Мужчина помолчал, потом присел на край кровати, на которой лежала женщина.
   - Ты не можешь вспомнить, сколько было нападавших?
   - Чего тут вспоминать - пять людей и два оборотня, - встрепенулась женщина. - Ты хочешь разобраться с ними прямо сейчас?
   - Трудно, но надо. Темное серебро пришлось очень кстати, без него мы могли и того, не выжить. Но перед этим надо найти адепта, сделавшего трансмутацию. Вдруг он еще сделает серебришко, а оно попадет к оборотням, что тогда?
   - А оно может к ним попасть?
   - Может, еще как может. Ты догадалась, кто все это устроил?
   - Ван Флехт?
   - Он самый. Оставил у себя в доме троих оборотней, а сам подался сюда, хотел, видно, попасть в дом...
   - Драка на улице ему была ни к чему, сам понимаешь. Пришлось пострелять... А он, ван Флехт, что, обереги с дома снял?
   - Да. Похоже, он рассчитывал все решить одним днем, то есть ночью. Днем, я думаю, опасности нет. Это к тому, что я выйду в город, надо осмотреться. Я ранил ван Флехта, в правую ногу, возможно даже, в ахиллово сухожилие. Ему придется полежать и довольно долго. Я вернусь к обеду...
   - Ладно, я скажу кухарке, чтобы была готова подавать, как только ты вернешься.
   - Слушай, а почему ван Флехт оставил у себя дома не людей, а оборотней?
   - Оборотни не воруют, милый, опять же обереги...
  
   - Ой, госпожа, что в городе говорят, что говорят! Сегодня ночью не только на нашей улице убийство было, еще на дом ван Флехта напали! Самого ван Флехта ранили!
   - Что ты говоришь! Расскажи подробнее!
  
   Дерр Иост смотрел на улицу из окна второго этажа. Люди подходили к трупам, кто ахал, кто охал, кто храбрился и корчил бывалого, но долго у трупов никто не задерживался. Иной подумал, что толпа на улице пульсирует, точно сердце, но потом сообразил, что настроение людишек в толпе уж очень грязное, да и какое может быть настроение у людей, разглядывающих потроха, вывалившиеся из утробы оборотня. Какое уж тут сердце, так, ливер в лучшем случае. А точнее - потроха, если не содержимое этих самых потрохов. Иост даже брезгливо встряхнул рукой, будто влез пальцами во что-то противное, грязное. А толпа была больше похожа на лужу, большую лужу загустевшей грязи, которая образуется в слякотный день на загаженной улице, и которая хлюпает под ногами, если по ней случайно или по необходимости кто-нибудь ступает. Но в эту людскую лужу вступали не по нужде и не случайно, нет. В нее вступали охотно, становясь ее частью, горожане просто наслаждались видом крови и дерьма! И никто не хотел пропустить ни одной детали, ни одного кусочка потрохов, ни одного осколка кости, ни одной капли крови, свернувшейся крови! И ни одного вздоха, пропитанного вонью, никто не хотел пропускать! Людишки, ставшие каплями этой грязной лужи, то и дело выплескивались из нее, чтобы поахать да поохать с другими такими же людишками-каплями, а потом снова падали в лужу, выбирая место погрязнее и поглубже, стараясь набраться новых грязнущих впечатлений. Впрочем, других впечатлений у горожан не бывало, да и быть не могло. А впечатления нужны, еще как нужны - так уж люди устроены. Вот горожане и плещутся, и хлюпают в том, что есть.
  
   Иост ждал профоса, отвечавшего за порядок в городе, - оставить без внимания такое происшествие власти, само собой, не могли. Но что-то не ехал профос, совсем разболтался каналья, службу править не хочет.
   Версию происшедшего ночью, предназначенную властям, Иные уже разработали, хотя разрабатывать было нечего - отбили ночное нападение, вот и все. В городе такие вещи, хоть и нечасто, но случались. Тем не менее, при разговоре с профосом ухо, что называется, надо было держать востро - чиновник был ленив, но умен и опытен. Несколько нервировало и то обстоятельство, что после известного случая с господинчиком, не вернувшим вовремя должок, профос явно положил глаз на ван Хеттинга. Да и как не положить - все ворье, никогда не вравшее профосу ("Вот как перед мамой!"), не смогло дать внятного ответа кто, что и как сотворил, а это несколько подорвало доверие между властью и... и ворьем.
   Под окном процокали копыта и пролязгали алебарды городских стражников. Иост выглянул из-за занавески: профос остановился у монастыря, стражник стучал в монастырскую дверь. Вот оно что! Профос посещал места происшествий "по чинам": сначала ван Флехта, потом монастырь, затем и до ван Хеттинга дело дойдет. Ведь пара нападавших, подстреленных Иной, упала со стены монастыря внутрь, в монастырский двор.
   Ну, вот, с визитом в монастырь было покончено, алебардщик постучал в дверь дома банкира. Вежливо так постучал, исполняя указание начальника, не очень, мол, барабань.
   - Уважаемый господин ван Хеттинг! Вынужден вас побеспокоить, такой вот дикий случай. Расскажите, пожалуйста, как это все было.
   - Присаживайтесь, господин профос! Стакан вина? Что я могу сказать? Ночью встал выпить стакан вина, выхожу из спальни в кабинет, он у меня есть и на втором этаже, не только здесь ("Это приемная, профос, тащить тебя в кабинет и не подумаю! Много чести!"), и чуть не получаю болт, да! У меня в спальне есть арбалет, так, на всякий случай, ползу, уж извините за подробности, на карачках за ним, потом обратно в кабинет, а в окно - еще один болт! Выглядываю осторожненько, а на стене монастыря какой-то негодяй поднимает арбалет, я в него стреляю, он падает, болт опять летит ко мне. Кое-как перезарядился, ну и пошла потеха - то в меня стреляют, то я в них.
   - Вы не заметили, скольких вы подстрелили?
   - В темноте это довольно трудно заметить, но, думаю, парочку - точно.
   - Четверых, вы метко стреляете.
   - Спасибо, но, согласитесь, в нашем городе это не лишнее умение.
   - Да уж, тут вы правы. Так, перестрелка окончилась, вы вышли на улицу...
   - На улицу? Зачем? Я не выходил на улицу, с меня хватило и перестрелки.
   - А кто же дрался на той стороне улицы с оборотнем и арбалетчиком?
   - На той стороне улицы? Это где с утра толпа собралась?
   - Да.
   - Не знаю. А оборотень - это вы серьезно? Там убили оборотня?
   - Разделали мечом чуть не на две половинки, потрохов - куча, кровищи - лужа.
   - На две половинки? Поперек перерубить даже собаку - это силу иметь надо, замечу я вам.
   - В том-то и дело, что оборотня перерубили вдоль.
   - Я изучал в свое время искусство владения мечом, несколько раз применял его на практике, но о таких ударах только слышал, видеть не приходилось ни разу. И все-таки - это оборотень, не собака?
   - Оборотень, оборотень, это точно. Скажите, господин ван Хеттинг, вы держите у себя дома ценности?
   - Как все. Немного денег на расходы, кое-что из украшений жены.
   - Вы ведь занимаетесь финансовыми операциями, как же без денег-то?
   - Я веду расчеты через банкиров с улицы Деревенской Церкви, да и с банкирами из квартала Кармель, вы знаете их. Деньги, большие деньги, я держу в руках редко, только в банкирской конторе. У меня есть контора на улице Рыбацкой Башни, вы, конечно, знаете; вот там есть ценности - но и охрана, понятное дело, там тоже есть.
   - Я так и думал. Нападали, понятное дело, не на вас, нападали на монастырь. Просто вы не вовремя, а может, наоборот - вовремя поднялись выпить вина.
   - Поясните, пожалуйста, господин профос - как это - "не на меня" и "вовремя - не вовремя"?
   - Очень просто. Нападали на монастырь - ценностей там, между нами говоря, немерено. Вы видели канделябры в алтаре? Вот-вот, удивляйтесь. Это далеко не все.
   - Вы хотите сказать, что канделябры...
   - Да, это не позолоченное дерево, это - металл. Ну, вот и прикиньте, сколько эти канделябры весят. Поэтому так много и нападавших было, их, канделябры эти, надо было еще дотащить до дверей - телега в двери не пройдет. Так вот. Но вот откуда оборотень взялся, и кто его развалил - непонятно. Ладно, спасибо за вино, пойду я. Кстати, вы не думаете переезжать?
   - Переезжать? Нет, нам с женой здесь очень нравиться, тихо... Хотя после сегодняшней ночи я бы этого не сказал. Впрочем, нападения и в других местах случаются.
   - Да, тут вы правы. Не далее, как прошлой ночью напали на дом господина ван Флехта.
   - Прошлой ночью? И на монастырь, и на дом ван Флехта... Что-то уж очень бурная ночь была, вы не находите?
   - Нахожу, еще как нахожу. Я был у ван Флехта, там бойня почище тутошней, прямо в доме, ван Флехт ранен.
   - Ранен?
   - Да, в ногу, в правую лодыжку. До свидания, господин ван Хеттинг! Все-таки подумайте, как обезопасить себя на будущее, может быть, переехать в более респектабельный район, а? Во всяком случае, стрел для арбалета я бы на вашем месте прикупил!
   - До свидания, господин профос! Стрел я действительно прикуплю!
  
   - Эй, Жано, поди-ка сюда!
   Профос, взгромоздившись на коня, оглядывал толпу, все еще мнущуюся около трупов, во взгляде ничего, кроме кислоты, не было.
   - Слушаю, господин профос!
   - Людишки тебе знакомы?
   - Как же, как же - очень даже знакомы, серьезные люди. То есть были.
   - Разузнай, кто нанял. И пригляди за домом ван Хеттингов. Я хозяину наплел, что это было нападение на монастырь, только он вряд ли поверил - умен и, похоже, смел. За ним приглядеть надо. Интересно, кто ему задолжал? Или кому задолжал он.
  
   17. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, таверна, одна из самых мерзких.
  
   В харчевне у городской стены пахло черте чем. Кормили и поили здесь той же субстанцией. Но профос и его люди сюда никогда не заглядывали, так что посетителей было полно. Посетителей вполне определенной категории.
   У двери за грязнющим столом ерзал на лавке вполне прилично одетый бандит. Глазки бегали, ручонки дрожали. Ясно было, что спалился и теперь ищет выхода, которого нет. В харчевне было не протолкнуться, но к облажавшемуся наемнику никто не подсаживался - плохая примета, знаете ли.
   Но одному гостю было, похоже, плевать на приметы; он сам был точно в таком же дерьме, если судить по поведению. Едва вбежав в харчевню, этот гость тут же плюхнулся на скамью за столом трясущегося бандюги. Это было не удивительно - трясучка одолела и вновь пришедшего, и, похоже, уже давно. Все было ясно и неинтересно: подельники. Никто и не обратил на них внимания. А стоило бы. Ну, хотя бы послушать - или подслушать: информация - это ценнейшая вещь, уж поверьте.
   Сидевший за столом затрясся поначалу еще сильнее, но потом как-то приободрился. Вот уж точно - в компании веселее. Для пущего веселья из бандюги поперли вот такие речи.
   - Слушай, ты как хочешь, а я сваливаю. С ночи пью, а все трезвый и забыть этого, ну, сам понимаешь, не могу. Глаза хоть закрою, хоть открытыми держу - все он стоит. Как он из переулка вывалил... Я только тут и опомнился, как прибежал - не помню.
   - Я тоже не в себе. Этот гад, что нас нанял, об оборо...
   - Да тише ты, не ровен час - объявится. Их только позови...
   - Хоть зови, хоть не зови - все равно придут. Ты вспомни, что деды про них говорят. Да, валить отсюда надо, ох, надо!
   - Кроме нас, кто еще живой, не знаешь?
   - Нет, не знаю. Валим, все, чего рассуждать, - валим. Опять же работу не справили, а деньги взяли. Валим - и подальше. Прямо счас, пока кипеж не поднялся.
  
   18. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, каморка профоса в городской кордегарии.
  
   Ближе к вечеру этого столь бурного дня профос славного города Цунгенштана сидел и выковыривал грязь из-под ногтей. Нельзя сказать, чтобы господин профос вообще не получил никакого воспитания, получил, еще какое! Но получено это воспитание было в кордегарии городской мэрии, куда лет этак тридцать тому назад и попал деревенский паренек. Провинности за ним никакой не было - просто помешал лошади какого-то знатного хмыря тащиться по городской площади. Чем помешал - да просто стоял и пялился на ратушу. Хмырь, конечно, в крик, стражники для вида и пригнали паренька в кордегарию. А он возьми да и останься в ней - считай, на всю жизнь. Кое-как научился читать (хотя другие стражники косились и пожимали плечами: "Зачем, мол, это?") - и пошел в гору паренек, но происхождение свое не забывал. И знатных хмырей так и не полюбил, хотя и служил им. Но кое-что, помимо умения читать, господин профос позаимствовал у знати, в частности - перед визитом к нобилям и дамам ногти должны быть чистыми. Сейчас профос собирался к даме. Вот и трудился. А когда работаешь, всегда кто-нибудь мешает, сами знаете.
   Вот и сейчас в каморку профоса протиснулся Жано, из вежливости не открывая дверь полностью. О том, чтобы постучать, речи не было, хотя стук и был профессией Жано.
   - Я, это, насчет долгов ван Хеттинга.
   - Не тяни, рассказывай.
   - Сам он платит исправно, хотя долгов у него до хрена, банкир... И ему платят исправно, вот только недавно, сегодня то есть, обозначился неисправный должничок, крупный должничок.
   - Кто такой?
   Жано просеменил к профосу, наклонился к начальственному уху:
   - Ван Флехт.
   - Мать твою!
   Это было единственное, что смог выговорить профос. Вылезшие из орбит глаза пришлось чуть ли не пальцами вставлять обратно. Ладно, хоть ногти почистил, а то грязными пришлось бы себе в глаза лезть.
  
   19. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, дом на Господской улице.
  
   Прошла пара дней...
  
   Женщина уже поднялась с постели, теперь она сидела за столом, рассеянно глядя на монастырские строения за окном и время от времени прихлебывая белое вино из хрустального бокала. Кружевная манжета рубашки размывала очертания тонкой руки, отчего рука казалась полупрозрачной. И сквозь эту полупрозрачную руку, казалось, были видны блики от граней бокала и от вина, особенно когда женщина подносила бокал ко рту. Мужчина только что вернулся домой из конторы на улице Рыбацкой башни, заглянул в спальню, присел за стол выпить бокал вина, а теперь смотрел и смотрел на руку, говорить ни о чем не хотелось, хотелось просто искать взглядом под кружевом очертания пальчиков, запястья... Поверх рубашки на Иной было одеяние, которое выдумали в Молессе, очень жаркой стране, лежавшей на южном побережье Маре Локеус. Там это одеяние называли а'хальада (Иные же называли его просто - "халад", и это было мужское одеяние, что-то вроде длинной, до пят рубахи. Но вы же знаете, как выглядят женщины в мужских рубахах - вот-вот, очень соблазнительно). Вроде бы и ничего особенного, просто красивая тряпка, но ее наличие на Иной говорило, что самочувствие существенно улучшилось. Мужчина вздохнул: сейчас придется оторваться от созерцания и вернуться к делам. Его любимая пантера, похоже, пришла в себя. Самое интересное, что мужчина хотел и продолжать рассматривать игру бликов света сквозь руку женщины, и очень, ну просто очень, хотел перейти к делу. К настоящему делу, а не к тому занятию, о котором ты, читатель, подумал! Хотя вопрос о том, что считать настоящим делом... Обсуждаемый это вопрос, очень даже обсуждаемый!
   - Знаешь, я его нашел! Приезжий, возможно из Локеи. - Мужчина был рад, очень рад и очень возбужден.
   При словах мужчины силы, казалось, окончательно вернулись к Иной.
   - Ночью и посетим, а?
   Мужчина кивнул, потом уселся рядом, спиной к окну.
   - Ты знаешь, адепт, можно сказать, сам нашелся!
   Женщина перестала прихлебывать вино:
   - Расскажи. Как это - "сам нашелся"?
   - Сижу у себя в конторе, вдруг явственно чувствую магистерий и адепта! Явственно, но слабо! То есть адепт с магистерием где-то кварталах в пяти-шести, не меньше. Но понемногу чувствую все яснее и яснее, просто с каждым вздохом! Я даже хотел из конторы выскочить и кинуться искать, честное слово, уже бумаги начал собирать со стола. Да пока собирал, аура все сильнее и сильнее, стало быть адепт ко мне идет, в мою сторону. Сижу, жду. Как рыбаки говорят: "Руки трясутся, ноги трясутся - сам спокоен". Аура все отчетливее, все ярче, до адепта квартала два, не больше. И вдруг перестал приближаться, просто стал и стоит. Я прямо извелся весь, ведь рядом он, адепт, вот тут, совсем рядом! Тянусь к колокольчику, позвать Гильбера, ну, старшего конторщика, ты его как-то видела, тощий такой.
   - Не тяни, рассказывай про адепта, знаю я твоего Гильбера!
   - Да я и рассказываю! Хочу позвать Гильбера, мол, отлучусь, пригляди за конторой, а тут дверь открывается и Гильбер сам входит и такой роскошный букет адепта и магистерия вместе с ним вплывает! А Гильбер один входит, с ним никого нет! Где, думаю, адепт, черти б его взяли, всю душу вымотал, как люди говорят!
   Гильбер ко мне идет и тянет в мою сторону руку, а в руке - вексель! Тут до меня и дошло: адепт вексель к учету предъявил! Правда, мыслишка мелькнула, что слабовата аура для адепта, сидящего в общем зале, но Гильбер все разъяснил. Оказывается, от Рийкера ван Остермана прибежал мальчишка с векселем, мол, не возьмете ли, дисконт хороший, сумма хоть и не большая, но приличная. Гильбер смотрит - эмитент известный, а передаточная надпись на векселе, бланковая, кстати сказать...
   - Да не тяни ты со своими передаточными надписями, ты про адепта расскажи! - женщина явно потеряла всякое терпение.
   - Гильбер ко мне вексель и понес, мол, так и так, все хорошо, да вот только владелец векселя неизвестен, что делать? А у меня сердце просто зашлось, чувствую, сейчас и у меня терпение кончится, вот как твое...
   Мужчина явно хотел немного помучить свою Иную, поэтому был необычно многословен, а сейчас даже стал наливать себе вина.
   - Да успеешь ты вина выпить, рассказывай, рассказывай! - Женщина ждать не хотела, как ни хотела и подыгрывать мужчине: адепт, магистерий - какие тут розыгрыши!
   - Ладно, ладно, не зверей, любимая пантера! Короче говоря, я велел вексель купить, а насчет владельца разузнать, кто да что. После обеда мой начальник охраны пообщался с начальником охраны ванн Остермана и выяснил, что владелец векселя недавно приехал к нам и сейчас снимает комнату на улице Старых Ворот, в доме портного Самуэльса.
   - Это у квартала Кармель?
   - Нет, это далеко от Кармеля, у Кармеля проходит улица Рыбацкой башни, а это в другом...
   - Ну, далеко от Кармеля, так далеко, не важно! Давай сегодня сходим туда, а?
   - Давай сначала придумаем, что делать потом будем.
   - Чего же думать? Выпьем, чуток отдохнем и свернем шеи оборотням, тому, который сбежал от тебя в доме ван Флехта, и тому, что удрал отсюда. Они же последние из этой породы в городе!
   Мужчина покачал головой.
   - А ван Флехт? Он про нас теперь знает, да и оборотень может быть не последним.
   - А что - ван Флехт? Что трудного в этой задаче?
   - Ничего, конечно, но хотелось бы еще пожить в этом городишке, понравился, знаешь ли. Ван Флехт, кстати говоря, с людьми о нас говорить не будет - зачем ему показывать свои дела с оборотнями, нет? В городе уже пополз слушок, что на дом дерра Якобуса напали именно оборотни - кто-то видел, что выносили оттуда утром. Трупы, само собой, были завернуты во что-то там - то ли рогожа, то ли мешковина, но кто-то углядел хвост, кто-то лапу... Так что к ван Флехту отношение будет осторожное, я думаю, даже, я бы сказал, подозрительное. Но ты, само собой, права - проблему придется решить, ван Флехт уже напал на нас. Ну что же, повоюем, повоюем. А ты уже скомандовала кухарке, чтобы подавала? Давай, давай, командуй, ты же хозяйка дома.
  
   После обеда наступило время, которое в южных странах, где они раньше жили, называли сиестой. Южные страны Иные покинули уже давно, а вот привычка предаваться сиесте - осталась. Это так приятно - полежать после еды, запить хорошим вином замечательные фрукты, подремать! Но сегодня сиеста была посвящена активной работе, работе мозга. Обсуждалась ночной визит к адепту, в конце концов, кровь адепта была лучше любого вина - и гораздо полезней. Но, хотя Иные и предвкушали удовольствие от напитка, который им подаст ночью адепт, разговор был о другом - о трансмутации, о темном серебре. Кусок столь ценного и столь неожиданно появившегося металла побывал в руках секретаря канцлера! Это мужчина выяснил днем. Причем здесь канцлер? Как серебро попало к ювелиру? А вдруг еще кто-то знает о темном серебре и адепте? Ван Флехт знает точно, поскольку о этом знают оборотни. Знает ли канцлер? Кто заведет разговор о просроченном долге? Должен заговорить ван Флехт, но он лежит дома раненый. А платеж сегодня.
  
   В дверь спальни, где сегодня расположились на сиесту хозяева, постучали. Женщина разрешила войти, на пороге появилась горничная.
   - Извините, там, внизу - управляющий ван Флехта, говорит, что очень надо переговорить с господином.
   Мужчина поднялся из кресла, неторопливо надел легкий халад темных тонов.
   - Проводи управляющего ван Флехта в гостиную, когда я туда спущусь.
   Горничная умчалась вниз, мужчина повернулся к женщине:
   - Как думаешь, о долге речь пойдет?
   - О чем же еще?
   Мужчина покивал головой и пошел в гостиную, на встречу с посетителем.
   Вошедший в гостиную посетитель, разумеется, знакомый ван Хеттингу, был явно испуган, смущен и вообще чувствовал себя не в своей тарелке.
   - Здравствуйте, господин ван Хеттинг! Мой хозяин велел передать вам это письмо.
   Рука, протянувшая ван Хеттингу сложенный лист бумаги, дрожала так, что не заметить этого было нельзя.
   - Здравствуйте, любезный! Что это с вами, рука просто ходуном ходит?
   - Вы, наверное, уже слышали про нападение на нашего хозяина, весь город об этом говорит. Утром весь первый этаж был залит кровью, еле отмыли. А уж про трупы нападавших и говорить нечего, как на живодерне, иного слова нет.
   - На живодерне? - Ван Хеттинг крутил письмо в руках, больше интересуясь рассказом управляющего.
   - Ох, проговорился, хозяин не велел болтать! Уж вы, господин ван Хеттинг, никому не говорите про это!
   - Да про что - про это?
   - Никому не скажете? Про оборотней - они напали, они.
   - Оборотни? А как же вас-то не тронули?
   - Уж и не знаю. Страшно, до сих пор страшно, не знаю, как и сказать, до чего страшно. Женская прислуга вся уревелась, чуть не до крика. Да, вот так у нас. Хозяин велел дождаться ответа, уж вы прочтите, пожалуйста, письмо.
   - А, да. - Вскрыв восковую печать и прочитав несколько строк, ван Хеттинг узнал, что ввиду непредвиденных обстоятельств, связанных с неожиданным недомоганием, дерр ван Флехт не сможет сегодня уплатить долг, но надеется, что долг будет уплачен в течение двух-трех дней. Понимая, что доставляет задержкой уплаты серьезные неприятности господину ван Хеттингу, ван Флехт выражал готовность уплатить пеню. Что ж, вежливое письмо неисправного должника. Никаких конкретных обязательств.
   Ван Хеттинг вздохнул, чтобы показать управляющему должника свое разочарование и недовольство, затем подкрепил произведенное впечатление словесно:
   - Передайте своему хозяину, что очень надеюсь на его порядочность. Желаю ему скорейшего выздоровления. До свидания.
   Прозвучало настолько сухо, насколько этого требовали обстоятельства.
   Управляющий ван Флехта откланялся.
  
   В спальне женщина повернула голову к вошедшему мужчине.
   - Ну что, извинения?
   - Само собой.
   - И что ты будешь делать?
   - Давай поваляемся до темноты, а там наведаемся к адепту. Долг, вообще говоря, с учетом залога и вчерашней контрибуции, уплачен.
   - Да ты, я гляжу, совсем оправился от раны! Мне тоже гораздо лучше, так что...
   Пара вышла из спальни только к ужину.
  
   Горничная убрала посуду, оставив на столе только фрукты и вино. Иные остались за столом, намереваясь, еще чуть посидев, отправиться в спальню. Все было так хорошо, так спокойно. Впереди было исполнение давнишнего желания, а что может быть приятнее предвкушения? Нет, исполнение желания вовсе не так приятно, уверяю вас.
  
   20. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, съемная комнатенка в доме портного.
  
   Адепт спал. От него слегка попахивало вином, но в меру, мертвецки пьян адепт не был. Иная, радостно блеснув глазами, вытянула из кошеля тонкую золотую иглу.
   - Я первая, ладно, ну ладно? Тебе что, жалко?
   Глаза женщины блестели, руки слегка подрагивали.
   "Ни дать, ни взять - пьяница перед бутылкой", - подумал мужчина. Но брезгливости он не почувствовал, скорее, чувство было радостное, как будто он дал любимой лакомство. Мужчина поощряюще кивнул.
   - Давай, я пока пошарю, хотя ни темного металла, ни малого магистерия не чувствую. Хотя постой, сначала проверь кровушку, камешек-то не забыла?
   - Какой ты зануда! "Проверь кровушку!" Да нормальная кровь, здоровый он, сам глянь, какая чистая кожа! Ладно, ЛАДНО! Проверю, вот смотри.
   Женшина приникла к спящему, сделала несколько пассов над его головой, осторожно воткнула золотую иглу в сонную артерию адепта, затем осторожно-осторожно правой рукой вытянула иглу из шеи спящего. Вслед за иглой в воздух поднялся тоненький столбик крови; вот игла еще сдвинулась вверх, оторвалась от изгибающегося, но не распадающегося алого столбика. Сейчас столбик стал похож на колеблемый ветром стебелек, по которому стекали капли дождя. Но эти капли не падали на кожу адептовой шеи, они втягивались обратно в стебелек, образовывали под его поверхностью бугорки, поднимающиеся вверх, к кончику стебелька, а там снова превращались в капельки. Капельки крови. Левой рукой Иная поднесла к верхнему концу кровяного стебелька медальон, капля шлепнулась на оправленный в золото темный камень. Но брызг не было, кровь растеклась по камню, просто растеклась, не свертываясь и не сохраняя форму капли. Далее ничего не произошло. Абсолютно ничего! Женщина победно взглянула на Иного: вот видишь, зануда, все в порядке! Губами женщина прикоснулась к стебельку, несколько всасывающих движений - и на лице женщины появилось отстраненное выражение: для нее уже не было ничего, кроме крови, опьяняющей, теплой, соленой и ... дающей силу.
   Мужчина тем временем обшарил комнату, поворошил одежду адепта, прошелся по седельным сумам и паре сундуков, с явным разочарованием вздохнул и опустился на стул, стоявший около кровати. Женщина продолжала пить - глаза закрыты, на лице - удовольствие.
   Мужчина улыбнулся - все-таки приятно, когда любимая получает удовольствие, хотя на этот раз в голове мелькнуло воспоминание о притонах, где курили совершенно определенную смесь, которую за большие деньги продавали купцы с Востока - и из ничейных земель! Лицо женщины хорошело на глазах - появился румянец, губы стали просто алыми. Это было так красиво, особенно на фоне бледного лица адепта.
   - Эй, ты что делаешь! - шепотом заорал мужчина. - Он же синеть начал, еще чуть-чуть - и копыта отбросит! И вообще, дай и мне попробовать!
   Женщина блаженствовала, прекращать питье так не хотелось! Но адепт и в самом деле заметно побледнел, так что пришлось уступить "стебелек" мужчине. Тот пил кровь скорее жадно, чем с наслаждением, но все же не забывал поглядывать на адепта. Когда дыхание спящего стало затрудненным, Иной с разочарованием прекратил пить и стал опускать голову все ниже и ниже, пока губы не коснулись кожи спящего. Струйка крови ушла внутрь шеи адепта, не оставив на коже ни капельки, ни следа укола. Мужчина поднял голову, а его губы оторвались от кожи человека с таким неожиданно громким звуком, что Иной даже смутился.
   Женщина захихикала, какой, мол, страстный поцелуй получился, потом потянулась, прогнувшись в пояснице и вскинув руки.
   - Ну, что, нашел магистерий?
   Мужчине явно хотелось подремать, но обстановка к тому не располагала. Смирившись с обстоятельствами, он устало покачал головой.
   - Нет, что странно. Неужели у него, - кивок в сторону спящего, - была только та крупица, с помощью которой он тогда сделал темное серебро? Там и надо-то было всего ничего. Н-да. А смотри, на шее у нашего адепта оберег против нас, точно, против нас! Лучше бы ковчежец с магистерием на шею повесил!
   Мужчина с ухмылкой рассматривал серебряный оберег, лежавший на груди спящего. Оберег был очень большой, тонкой работ, унции две серебра, не меньше.
   - Тебе это не помешало, а? - Мужчина, улыбаясь и даже с некоторым лукавством, искоса посмотрел на спутницу. - Говорят, чистый яд для нашего брата... и сестры.
   Женщина фыркнула.
   - Вот еще! Кровь была что надо, жаль, мало. Какой-то он тщедушный, даже малокровный. А когда можно будет еще, как ты думаешь?
   Мужчина нежился, насколько позволяли условия.
   - Ну, через неделю, я думаю, не раньше. Скорее даже через две - действительно, какой-то он неполнокровный. Как только такой оберег на шее таскает, да еще ладанку.
   Мужчина ткнул пальцем в ладанку, лежавшую на груди спящего рядом с оберегом. Ладанка неожиданно легко подалась в сторону, изнутри ее раздался шелест бумаги.
   - Интересно, от чего еще, кроме нас, он заклинания купил? - Мужчина осторожно развязал ладанку, вытащил из нее лист бумаги, сложенный в несколько раз. - Что-то не похоже на заклинания, смотри, совсем новый лист, даже сгибы не потерты. Нуте-с, от чего сей лист спасает?
   Мужчина начал читать, прочитав, поглядел на женщину.
   - Как там люди говорят, насчет везения? Ну, про дураков и пьяниц?
   Женщина ядовито произнесла:
   - Ну, ладно, я - пьяница...
   - Ты только послушай, забулдыга! "Принято на хранение имущество..."! А, вот - "ковчежец в три фунта десять унций"! И дата - неделю назад! Бен Тевье взял на хранение барахло этого ценнейшего адепта!
   - А что тут такого? Могут и у адепта быть ценности! Не в трактире же их хранить, и не на съемной квартире!
   - Ну, ты точно пьяная! Он же магистерий Бен Тевье сдал, понятное дело, - в темную, не говоря, что именно оставляет на хранение. Надо будет навестить достопочтенного банкира, точно - надо!
   - Этот, адепт который, он же заметит, что расписка исчезла! Когда проснется, то есть!
   - Так, хватит тут разлеживаться, время уже к утру, мне еще тебя домой тащить. Вставай, двигаемся к дому!
   - А что, ты думаешь, он не заметит?
   - Я же не в контору с распиской приду! Все, все, вставай, пойдем! И не шуми ты так! Это ж сколько ты высосала, давненько такого не бывало!
   Ни о каких крышах, полетах и тому подобных способах передвижения речи не было, до дому парочка добиралась как и положено добропорядочным гулякам - на своих двоих. То есть это мужчина добирался на своих двоих, а женщина - в его объятиях, то есть на его двоих. Вот так.
  
   21. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, квартал Кармель, банковский дом бен Тевье.
  
   - Послушайте-таки, уважаемый бен Тевье, таки послушайте! Я вам говорю: этот гой сдал вам на хранение истинное сокровище, чтоб я не дождался мессии! Ну что вам стоит - я только взгляну, одним глазком! Все наши рабби будут вам очень благодарны! Это я вам говорю!
   Рабби весьма почтенной наружности с горячностью, не очень ему подходившей, убеждал почтенного банкира слегка поступиться принципами. Банкир не то, чтобы был непоколебим, вариации на тему следования принципам были ему вполне знакомы (хотя и небольшие вариации, это надо сразу уточнить, да без этого в коммерции куда!), но личность собеседника была ему хорошо известна и абсолютного доверия не вызывала. Еще бы, человек всю жизнь ищет какой-то камень, которого никто никогда не видел, тратит на это деньги, заработанные его предками и более ничего не делает! Это в квартале Кармель! Правда, тратил почтенный рабби Ицка только проценты с капитала, частично размещенного и у Бен Тевье, сам капитал оставался неприкосновенным, но это только увеличивало раздражение банкира: это ж сколько трудов надо положить, чтобы заработать эти самые проценты, а?! И потом отдать эти деньги на какие-то бесплодные, подчеркиваю - БЕСПЛОДНЫЕ - поиски! Рабби Ицка в глазах банкира был просто дармоедом. Да к тому же таких дармоедов - вы только представьте, до сорока лет изучают свою науку, ничем более не занимаются! - в квартале Кармель была не одна дюжина. Этот хоть на свои ("Мной заработанные! - думал банкир") деньги дурью мается, а ведь многие из этих великих ученых еще и попрошайничают: "Мне осталось выполнить последний решающий опыт, который откроет способ..." - сколько раз бен Тевье слышал эти слова, сколько раз... И этот вот... Еще просит допустить к ценностям клиента! Сопрет ведь, как пить дать сопрет! Нет уж!
  
   - Да я вас слышу, слышу! Но, уважаемый рабби Ицка, что я могу сделать!
   - Но ведь ваш клиент - гой!
   - У меня все клиенты - гои, а как же иначе! Ведь вы сами учили меня в детстве - работать можно только с гоями, давать в рост своим - грех! А что скажут гои, если я дам вам заглянуть в оставленные гоем вещи? Они скажут, что с бен Тевье нельзя-таки иметь дело, вот что они скажут! И на что я буду жить? На благодарность ваших рабби? И ее же я дам в приданое моей Мирце, да?! А о моих сыновьях, дай им бог здоровья, будут говорить, что с ними нельзя иметь дело, потому что нельзя было иметь дело с их отцом? Нет, не уговаривайте!
   - Нет, вы только послушайте, люди добрые, что говорит этот поц! Он отказывает самым уважаемым людям общины, которые только и просят, что одним глазком взглянуть на оставленное каким-то гоем добро!
   - Так "каким-то гоем" или "великим адептом", а, рабби Ицка?
   - Не морочьте мне голову, бен Тевье! Он-таки и гой, и великий адепт! Так вы отказываете?
   - Да, отказываю, а что я еще могу сделать? Вы спросите всех банкиров нашего квартала, да что квартала, - города, вы поезжайте в Корсу, в Локею и спросите там: нарушал когда-нибудь Бен Тевье данное клиенту слово? Вы спросите: делал ли Бен Тевье когда-нибудь и что-нибудь во вред своему клиенту? Все, я вам говорю: все! - скажут: никогда не делал и никогда не сделает ничего подобного! Вот что вам скажут и это же скажу вам я!
   - Завтра суббота, Бен Тевье, посвятите ее, как и положено, благочестивым размышлениям. Может быть, Адонай вас вразумит. Я к вам загляну послезавтра!
   - Загляните, загляните, рабби Ицка! Опять-таки и вам надо подумать, как это все рабби будут мне благодарны! Кстати, а откуда это вы узнали про моего клиента, а? Кто вам нашуршал?
   - Ах, оставьте ваши подозрения, Бен Тевье! Сам он и сказал, ну, пусть не мне, но сказал он сам, по своей воле.
  
   22. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, квартал Кармель.
  
   - Так что вам, рабби Ицка, ответил этот Бен Тевье?
   - Что этот поц может ответить? Отказал.
   - Совсем-таки отказал?
   - Да.
   - А вы ему сказали, что вся община, все рабби будут ему благодарны?
   - Сказал, конечно, за кого вы меня держите?
   - И отказал?
   - И отказал. Еще издевался: мол, как это все рабби будут благодарны!
   - Но взглянуть надо, рабби Ицка! И отщипнуть кусочек надо, ой, как надо! Что делать, что делать?! Такой случай выпадает раз в жизни, да и то не каждому! Что делать, что делать, ах, что делать?!
   - Слушайте, рабби Шимон, перестаньте рвать пейсы, они у вас скоро-таки закончатся, и вы, не дай бог, возьметесь за мои!
   - Зачем мне ваши пейсы! Как получить магистериум, вот что вы мне скажите! А то - "пейсы".
   - Я вот что подумал, рабби Шимон. Случай упускать нельзя, так?
   - А я вам что говорю уже неделю? Так, конечно, так.
   - Давайте посмотрим на магистерий без спросу. Адонай простит, он поймет, это я вам говорю. Простит, даже если мы чуточку отщипнем.
   - То есть как это: без спросу? А охрана?
   - В этом-то все дело! В охране этого поца бен Тевье служат два племянника деверя моей бабушки, ну двоюродных, двоюродных... Бабка, конечно, давно померла, но попросить-то ее именем можно, а? Опять-таки завтра суббота, работать грех, они, конечно, считаются воинами на войне, но ведь и на войне воины спят. Что скажете?
   - Так что вы сразу не сказали! Договаривайтесь! Ведь так просто!
   - Тогда пойдемте же, поговорим с этими ребятами.
   - А я-то зачем при этих разговорах?
   - Ой, вы только послушайте, что говорит этот человек! Как это - "зачем"? Да затем, что вы самый красноречивый знаток всех позволений и запрещений, а ведь говорить придется как раз об этом. Пойдемте, рабби, пойдемте. Послушайте, рабби Шимон, а вы сможете сами подняться из подвала бен Тевье? Лестница там крутая.
   - Да мне сам Адонай поможет, как же иначе! Ведь все делается в его славу, вы что, сомневаетесь?!
   Два охранника, несмотря на принадлежность к уважаемой общине, впечатления умников не производили. В данном случае это было к лучшему, однако достопочтенным рабби пришлось долго уламывать и втолковывать, что ничего предосудительного в том, что двое ученейших мужей (хе-хе, мужей! - стариков, если уж честно) взглянут на одну фитюлинку и об этом никто и никогда не узнает. И что дело это угодно господу! Вот ведь что самое главное!
   То, что дело - богоугодное, охранникам очень понравилось, и они запросили с опешивших рабби по пятнадцать серебряных монет, тех самых, майцеровской чеканки.
   - Побойтесь бога! - возопили рабби. - Ведь только поглядеть!
   - А как же, - ответствовала охрана. - Конечно, только поглядеть. Вот, например, когда ярмарка, то за погляд на всякие диковинки еще как платят! И монетки - вперед!
   Пришлось соглашаться (само собой, после долгой и страстной торговли; правда, скидки не добились - охранники, что ни говори, тоже были из уважаемой общины); проклиная (в душе - пока находились в комнате охраны, и вслух - выйдя на улицу) всех предков и потомков корыстных охранников, рабби отсчитали монеты.
   Было договорено, что охрана отлучится от двери в подвал, а входная дверь, с улицы в контору, будет открыта.
  
   Погода в ночь с пятницы на субботу была ужасающей. Начиналось все тихо-мирно: мелкий дождичек с вечера, облачка, там, где им положено быть. А вот потом... Потом все пошло-поехало. К полуночи грохотала редкой силы гроза.
  
   23. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, дом на Господской улице.
  
   К визиту в квартал Кармель даже Иосту ван Хеттингу следовало отнестисть серьезно, особенно с учетом некой приватности планируемого визита. Он так и отнесся. Во-первых, для визита нужно было выбрать подходящий день. Выбор определялся, конечно, удобством дерра Иоста, а не хозяев квартала. Дело было в том, что по субботам обитатели квартала не работали, то есть вообще ничего не делали; исключение, правда, составляли охранники, которые по субботам рассматривались как воины, ведущие военные действия, вследствие чего они могли выполнять свои обычные обязанности. Правда, по субботам охрана не слишком усердствовала, опасаясь все-таки непонимания своих богов, да и остальное население квартала хотя бы по улицам не шастало; именно в этом и заключалось удобство субботы для нанесения визита в квартал Кармель. Точнее, наиболее удобным временем была ночь с пятницы на субботу. Вот эта ночь и была выбрана для отнюдь не романтического визита, хотя как посмотреть - многие видели в криминале романтику.
  
   - Слушай, Маг, я с этими алхимическими делами превращаюсь просто в какого-то домушника, тебе не кажется?
   Женщина потянулась и легла на бок.
   - Скорее уж в медвежатника... А я - в медведицу... Или в медвежатницу?
   - А ты что, собралась со мной к этим рабби?
   - Конечно. Я не могу отпустить тебя без присмотра к прекрасным черноглазым смуглянкам квартала Кармель.
   - Это ты о чем?
   - Это я о крови девиц квартала Кармель.
   - Ты собралась пить их кровь?!
   - А чем их кровь хуже любой другой?
   - Да тем, что в хранилище Бен Тевье девиц не будет, там будет охрана, такие, знаешь, смуглые...
   - Ну и у них ведь есть кровь, а? После хранилища можно будет заглянуть и к девицам.
   - Во-первых, у тебя это прозвучало как-то очень своеобразно, а? А во-вторых, дай бог оттуда ноги унести незаметненько - забыла о тамошних магах? Ты вспомни тот случай в Локее, и другой - уже в Корсе. Лучше я пойду один.
   - Вот-вот, случай в Локее...
   - В Локее... А, ты об этом... Но тебе же потом даже понравилось, ты сама говорила, что капелька той крови придала особый шарм ...
   - Я хочу быть твердо уверена, что капелька крови, придающей особый шарм, досталась тебе нормальным, естественным путем, из артерии, в крайнем случае - из вены, а не... Ну, ты понял. Так что говорить не о чем - идем вместе. И нечего на меня таращиться! Да, естественным путем! Ты вспомни, чем кончилось дело у де Ренье. Что, забыл? Сколько они лечились, особенно она? Это у южан болезнь протекает легко, а у нас, северян....
   - Да не о том ты думаешь! Лучше сообрази, что у этого бен Тевье кладовая хорошо охраняется, так что придется ...
   Иная дернула плечом и как-то хмуро взглянула на мужчину:
   - "Придется, придется"! Можно подумать, что в первый раз! Магистерий того стоит, сам знаешь. Или не знаешь, а? Чего ж зря переживать! Да, охрану придется положить, ПРИДЕТСЯ!
   - Ага, и эта самая охрана будет сидеть сложа руки и ждать, пока ее положат, как ты выразилась. Ты хоть прикинь, сколько этой охраны будет! У меня, например, постоянно четверо у кладовой трутся. Бен Тевье очень умный банкир, на охране экономить не будет, поэтому... Поэтому не меньше четырех, а то и пяти мордоворотов там будут. Положить четырех людей - подготовленных людей, не забывай! - просто так не получится, к тому же надо без шума сработать. Задачка, знаешь ли...
   - А, может, магией? Ну, усыпить, глаза отвести...
   - Я же сказал: там будут мордовороты. Какая магия, какой отвод глаз! Этой публике только дубиной по затылку можно глаза отвести. От магии они даже не почешутся; к тому же это сколько сил надо на магию - может получиться, что овчинка выделки стоить не будет. А следы? Без следов не обойдешься. Между прочим, налет на банкирскую кладовую в славном городе Цунгенштайне - вещь небывалая, по крайней мере, за последние пятьдесят лет. Нет, тут думать надо. Да думать-то некогда, вот в чем штука! Придется, видно, все-таки наследить. Так что ты брось про девиц вспоминать, лучше подумай, ты у меня умница.
   - Сам же сказал, что времени нет - сегодня же вечером дело-то будет. - Но тон Иной был не слишком резким - комплимент, пусть и топорно сделанный, свою роль сыграл.
   - Ну, вот до вечера и думай.
  
   24. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, квартал Кармель.
  
   Иные жались к стене в переулке, стараясь не выпускать из виду дверь в контору бен Тевье. В конторе происходило нечто странное: дверь в контору приоткрылась, из нее выглянул охранник, шмыгнул взглядом по улице и прикрыл дверь, но не плотно, оставив ее незапертой. Окна конторы были прикрыты, как и положено по ночному времени, ставнями, внутри было темно.
   - Что же это такое творится? - Иной был встревожен. - Ночь, а дверь в контору открыта. А вдруг они как-то узнали, что мы собираемся того, в гости с посещением хранилища?
   - Как они могли узнать? - отозвалась женщина. - Может, они ждут кого? Но почему ночью?
   - Вот-вот, ждут... Ладно, коли уж пришли, да вдобавок насквозь промокли, надо идти. Ты на всякий случай останешься здесь...
   - Еще чего! Буду я здесь одна мокнуть! А ты там...
   - Что я там? Полезу под юбки тамошним смуглянкам? Если и полезу, ты сразу об этом услышишь - представь только, как они заорут, когда что-то мокрое и холодное...
   - Вот и пойдем вместе, если ничего такого делать не собираешься!
   - Нет, ты остаешься здесь. И не спорь! Если что, одному уйти легче. Все-о!! Я пошел.
   Мужчина перебежал улицу (всего несколько шагов, улички здесь, как и во всем городе, были неширокие) и метнулся к двери. На мгновение замер, затем просочился внутрь - у Иной остановилось дыхание. Но никакого шума не было, аура мужчины не изменилась, значит, столкновения с охраной не было, пока не было. Дыхание женщины возобновилось. Зато теперь остановилось время. Лилась с неба вода, гремел гром, а время стояло. А потом ей стало казаться, что мужчина вообще не вернется, нет, его не убьют, нет, он просто уйдет, сбежит, бросит ее. Ну и пусть, потом будет жалеть! Женщине хотелось расплакаться, но лицо и так было мокрым, а капли, да что "капли"! - струи, потоки дождя, попадавшие на лицо, слегка вернули ее к действительности, и она стала представлять себе, что внутри мужчину ждала засада, и что она будет делать без него, и как же она будет...
   Потом женщина сообразила, что аура мужчины не показывает, что идет драка, аура почти спокойна, рядом с мужчиной не видно никого и ничего опасного.
   В первое мгновение женщина успокоилась, а потом подумала, что у мужчины там, в конторе бен Тевье, все-таки свидание... Возникла злоба: " А ведь как отговаривал меня идти, опасно, мол! А тут вот какая опасность!" Потом мелькнула мысль о том, что и как она скажет мужчине, когда тот вернется... Потом - мысль о том, что уж поскорее бы вернулся...
   Женщине казалось, что скоро начнет светать, и вообще, что мужчина ушел вчера, и что гроза будет продолжаться вечно.
  
   Мужчина спускался в подвал, магистерий ясно указывал путь, в мозгу билась одна мысль - где охрана, почему все двери открыты...
  
   Одежда давно промокла, обувь - тоже, женщина замерзла вся и насквозь. А мужчины все не было.
  
   Мужчина легко открыл замок сундука, потом - замок ковчежца, нашел пергаментный пакет с магистерием, открыл его, стараясь, чтобы остатки воды с рук не попали на пакет. Магистерий перекочевал в заранее подготовленный бумажный кулечек, а кулечек поместился в кожаный кошель. А место магистерия в пакете заняла коричневая субстанция; нет, читатель, это не было дерьмом - это была глина, взятая перед уходом на дело с пола сарая дома, стоявшего рядом с домом Иных. Дом этот давно пустовал, так что никто не видел, как Иной набирает глину в сарае. Надо сказать, что Иной прихватил чуть ли не пару фунтов глины - а как же, вдруг не хватит, ведь очень хотелось, чтобы магистерия было много! Но большая часть глины не пригодилась - увы, увы и еще раз увы.). Иной сунул кошель за пазуху, а в мозгу по-прежнему стучала та же мысль: "Где охрана?"
   Пергамент сухо прошуршал, когда Иной складывал пакетик точно по прежним сгибам (по-иному сложить, если честно, и не получилось бы, но сгибы должны быть обжаты так, чтобы не возникло подозрений), потом щелкнул замочек ковчежца, потом проскрежетал и замок сундука достопочтенного банкира, и замки на двери в хранилище.
  
   Ветер бросал воду, лившуюся сверху, во все стороны, но неизменно попадая в лицо женщины, он завывал в улицах, переулках и печных трубах, и это продолжалось, как казалось женщине, уже год или два - а мужчины все не было.
  
   Из двери конторы прошмыгнула тень, через мгновение на противоположной стороне переулка тень стала тем самым мужчиной. Женщина кинулась к нему на шею. Раздался громкий шлепок - мокрый плащ женщины ударил по стене дома.
   - Тише, тише! - мужчина выглядел встревоженным даже более, чем до ухода.
   - Как всегда! Ждешь, ждешь, а ты только и знаешь, что "Тише! Тише!" - женщина надула губки.
   - Там не было охраны! Уходим, и побыстрее!
   - А ты достал?...
   - Да.
  
   К каком-то темном переулке, совсем недалеко от квартала Кармель, паре встретился пьяный. Мужчина, едва поравнявшись с беспомощно привалившимся к стене забулдыгой, всадил в его спину кинжал, затем, видимо, для верности, удалил еще раз - в шею.
  
   25. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, квартал Кармель.
  
   Достопочтенные рабби Ицка и Шимон горячо спорили, как рассматривать грозу - как проклятие или благословение божье.
   - И не убеждайте меня, рабби Ицка, эта гроза - предупреждение свыше! Я никуда не пойду, господь ясно указывает нам, какой поднимется шум, когда нас поймают в хранилище этого нечестивца Бен Тевье!
   - Но если Бен Тевье - нечестивец, то почему господь отвращает нас от этого дельца, а? Ведь мы его хотим обтяпать во имя господа! Не говорите ерунды, рабби Шимон, вы просто боитесь промокнуть! А вот это уже противодействие помыслу божьему! Так и нечестивцем недолго стать!
   - Это я - нечестивец?! Да после этого я вообще не хочу вас знать! Я-таки глубоко сожалею, что знал вашего отца! Как он требовал, чтобы мой уважаемый отец, да пребудет он вечно во благорасположении у престола всевышнего, вернул ему долг! Всего тысячу серебром, даже не золотом!
   - Жадность всегда была свойственна вашей семье! Я надеюсь, вы не будете требовать с меня те монеты, что вы отдали охране?
   Достопочтенные рабби едва не подрались, но это замечание привело их к примирению и единогласию. Деньги не должны быть потрачены зря!
   Рабби Ицка и Шимон вылезли под дождь и, проклиная свое невезение, потащились к дому Бен Тевье.
   - А скажите мне, уважаемый рабби Шимон, как вы узнали, что магистерий у бен Тевье?
   - Адепт сказал.
   - Вам? Так вы с ним знакомы?
   Ошеломленный рабби Ицка остановился, забыв и про дождь, и про поздний час, да и про все на свете то же. И про тайный характер их визита к Бен Тевье рабби Ицка тоже забыл, иначе не начал бы орать на весь квартал.
   - И чего же это вы, рабби Шимон, выносили мне мозг всю эту неделю, я вас спрашиваю?! Можно же было просто договориться с адептом!!
   - Не ерепеньтесь, рабби Ицка! Адепт сказал, но сказал не мне.
   - А кому же?!
   - Не кошке, понятно; одному человеку. А тот - мне.
   - И что же это за человек, которому адепт такие вещи рассказывал? Откуда у него в нашем городе конфидент такой?
   - Сказанули тоже - "конфидент"! Просто адепт был слегка выпивши, вот и...
   - Так он еще и в кабаке о магистерии рассказывал!
   - Да не кричите вы так, рабби Ицка! Мало того, что весь квартал перебудите, еще и простудитесь. Нет, не в кабаке. Он рассказывал ... в другом месте, скажем, в частном доме.
   - В частном доме!
   Рабби Ицка двинулся по улице, в совершенном замешательстве, он никак не мог сообразить, кому это адепт мог рассказать такое, да еще и из окружения рабби Шимона, достопочтенного каббалиста и алхимика, и прочая, и прочая, и прочая, не было рядом с рабби никого, кто бы мог свести знакомство с адептом в такой короткий срок. И с кем это из окружения рабби Шимона адепт мог выпивать?
   Ноги шлепали по грязи, глаза пытались что-нибудь рассмотреть впереди (фонаря, понятное дело, у достопочтенных рабби не было - еще не хватало засветиться на таком деле, которое им предстояло), а мозги рабби Ицки просто урчали от напряжения.
   И тут достопочтенного рабби осенило!
   - Он рассказал об этом шлюхе!!!
   Как известно, эха в дождь не бывает, но крик рабби Ицки был таким громким, что эхо возникло, и "Шлюхе!!! Шлюхе!!!" прогрохотало над кваталом Кармель раза три.
   А ветер вдруг подхватил намокшие пейсы рабби Ицки и врезал ими означенному рабби по морде! Вот был шлепок! Должно быть, таким способом Адонай сказал: "Не ори!" Двенадцатая заповедь, знаете ли. (Для сведения тех, кто темен, как описываемая ночь: одиннадцатая заповедь звучит так: "Не зевай!"). Конечно, можно возразить, что на двух скрижалях было только десять заповедей. Да, на двух скрижалях было десять очень мудрых и очень трудно исполнимых заповедей. Народ просто убился их исполнять, да так и не исполнил до сих пор. Но кто сказал, что не было третьей скрижали, где были другие заповеди, еще более мудрые и еще более сложные к исполнению. Ну зачем народу дополнительные трудности? Ему и так тяжело, чего еще-то грузить! А вот некоторые особо одаренные вполне могут эти дополнительные заповеди успешно выполнять - иначе как же эти некоторые разбогатели. Первые десять заповедей эти самые особо одаренные исполняют так же, как и все - избирательно, через пень-колоду. Нешто они не народ, опять же загружены заповедями с третьей скрижали, когда ж тут за десятью заповедями бдить, - некогда. Да и не нужно.)
   Рабби Шимон аж подпрыгнул.
   - Ну, сообразили, наконец, рабби Ицка, сообразили-таки! Но зачем же так орать!
   - А вы, рабби Шимон, от нее все и узнали! Так вы еще и по шлюхам бегаете!
   - Да не кричите вы! Причем тут "бегаете"! Я что, по-вашему, какой-то мальчик! Это очень важная сторона жизни, вы же знаете, уважающий себя состоятельный мужчина должен это понимать. Это источник информации, вот так!
   - Так, все ясно! Вы только подумайте, нет, вы только подумайте! Рабби Ицка идет красть какой-то магистерий по наводке шлюхи, да еще шлюхи, которой пользуется рабби Шимон!
   - Да не орите же вы так! Теперь точно простудитесь! А вот послушайте, что я вам-таки скажу. Достойная... девушка, которую вы так непочтительно называете, рассказала мне, что когда у них с адептом, ну, перестало получаться, он вынул из ладанки, которая висела у него на шее, бумажку, в которой было что-то завернуто, что-то совсем маленькое. Адепт лизнул эту бумажку - и все стало получаться. А когда под утро клиент, то есть адепт, уснул, это умная девушка взяла да и лизнула эту бумажку то же. И что же? У ней тотчас, просто тотчас прошла болезнь, которая ее долго мучила. Вот! И более того - ее, хм, друзья, тоже излечились от этой болезни, после того, как она... их поцеловала. И у всех все стало получаться! С вечера до утра! Так что этот гой понимает в Великом Делании, это говорю вам я, рабби Шимон!
   - А у вас, рабби Шимон, болезнь тоже прошла? - рабби Ицка был вкрадчив, как кот, подбирающийся к сметане. - И все стало получаться?
   - Ну, здоровье мое после... поцелуя... поправилось. И таки да, все стало...- рабби Шимон от смущения не заметил подвоха.
   - Точно? Поправилось-таки? Да, ценная вещь этот магистерий!
   - А еще идти не хотели! Предзнаменование, видите ли!
   И тут рабби Ицка достал рабби Шимона!
   - Куда идти, рабби? К шлюхе?
   Возмущенный рабби Шимон взорвался:
   - Нет, на...! Или в...! А потом лечиться! От дури!
   Далее оба рабби как-то схватили один другого (выражение "друг друга" здесь было просто неуместно, поскольку не имело ничего общего с реальностью), потом вместе упали, потом вместе кричали, потом....
   Словом, мокрые и грязные, достопочтенные рабби достигли двери в контору Бен Тевье. Дверь была, само собой, открыта - а как же, деньги плачены! Коммерция предполагает честное исполнение обязательств. (Предполагает, говорю вам, только предполагает. А на практике сами знаете: "Не обманешь - не продашь"!).
   Ахая, охая и оставляя на полу грязные лужи достопочтенные рабби добрались до двери в подвал, рабби Ицка завозился со связкой отмычек.
   - Я всегда говорил, что в вашей семье дурные наклонности есть у всех, просто у всех. Удивительно, как еще не прервался ваш род! Ведь всех мужчин должны были в лучшем случае перевешать за воровство! А женщин...
   - Помолчали бы, рабби Шимон, вспомните, как ваш прадедушка едва успел покинуть Корсу после того дельца с фальшивыми золотыми! Вот уж по ком петля изрыдалась! Ну, вот, открыл!
   Начался долгий и опасный спуск в подвал; пару раз достопочтенные рабби падали, больно ударяясь о каменные ступени... Кстати, когда падал рабби Ицка, раздавался шлепок (о проклятиях, само собой, не говорю), а вот когда падал рабби Шимон, раздавался стук. Наконец, оба оказались на полу хранилища, след эманации магистерии ясно указал, с замком какого сундука придется возиться рабби Ицке.
   Нельзя сказать, что рабби Ицка работал с отмычками виртуозно, но опыт чувствовался, что вызвало еще несколько едких замечаний рабби Шимона и не менее едких ответов рабби Ицки.
   Результат просто потряс достопочтенных рабби: вот он, след эманации магистерии, мощный, ясно видимый, а самого магистерия нет!
   - Этот поц! Два достопочтенных рабби...
   - Залезли в чужой подвал, вскрыв замки и подкупив охрану! Да еще по наводке какой-то бл..., которой пользовался один из них! Ладно вам, рабби Шимон, ничего не поделаешь! Если уж в этом мире какой-то гой сумел надуть двух почтенных рабби, то что еще можно сказать, кроме того, что мессия вот-вот придет! И будет очень нехорошо, если он застанет нас здесь. Так что потащились-ка мы наверх, к выходу. И не верьте шлюхам, рабби! Позор-то какой! Какая-то, прости Адонай, обманула достопочтенных каббалистов и алхимиков!
  
  
  
   На следующее утро сопли у обоих рабби висели ниже кончиков их пейсов.
   А охрана Бен Тевье изматерилась, убирая грязь, оставшуюся на полу после ночных посещений. Свои тридцать серебряных монет охранники отработали честно.
  
   Субботу, как и положено, рабби провели в благочестивых размышлениях на тему, кто же таки спер магистериум раньше их, богоизбранных.
   Бен Тевье был исключен сразу - он ничего, абсолютно ничего не понимал в Великом Делании и тому подобных вещах.
   Дальше этого простого умозаключения рабби и хотели бы пойти, но лихорадка, подхваченная в ночь неудавшегося предприятия, не пустила.
   В воскресенье, вопреки продолжающейся лихорадке, родилась мысль о нахождении ворюги по следу магистерия.
   В понедельник, кое-как подобрав сопли, достопочтенные рабби и пошли по следу. След далеко не увел - в третьем переулке уже ничем таким и не пахло. Зато там пахло кровью - человеческой кровью. Старуха, выглянувшая из двери, чтобы посмотреть на двух почтенного вида обитателей квартала Кармель, нежданно-негаданно оказавшихся в переулке, где им и быть-то не полагалось, рассказала, что в ночь на субботу здесь, вот на этом самом месте зарезали пьяненького зятя Берты Фликер, припозднившегося с уходом из кабака на соседней улице.
   - Ему и идти-то оставалось шагов десять, а вот поди ж ты...
   - И что, прямо-таки на этом самом месте и зарезали? И никто, таки просто никто, ничего не видел?
   - Гроза помните какая была? Кто нос на улицу высунет, господа хорошие? Нашли его только утром, кровищи было - на весь переулок лужа, прямо от стены до стены. Трое ребят осталось... Пил, конечно, но работник был хороший, и дочку Берты нечасто колотил.
   Рабби покивали головами и задумчиво побрели обратно в свой квартал.
   - Вот ведь, рабби Шимон, а вы не верили, что след магистерия смывается кровью!
   - Не верил, потому что никогда не видел. А вам бы только уколоть, рабби Ицка! И все-таки, кто же это был? Ведь это должен быть адепт, а, рабби Ицка, вы согласны? Но я не знаю адептов, живущих в нашем городе, а вы?
   Достопочтенные рабби занялись привычным делом - спорили да спорили, язвили да язвили, но сомневаться в прочности их отношений не приходилось, уж вы, читатель, поверьте. Как и в том, что искать магистерий и заниматься алхимией достопочтенные рабби не перестанут и детям своим завещают.
  
   26. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, дом канцлера герцогства Фресского.
  
   Секретарь мессира канцлера решил, что готов к разговору. Ну, готов так готов, давай стучи в дверь. Сьер Гато постучал; по его расчетам канцлер сейчас был не занят. Разрешение войти действительно последовало тотчас же.
   - А, это вы, сьер Гато, - проговорил хозяин комнаты.
   "Как будто по шагам не узнал" - подумал секретарь. Но вслух заговорил о другом.
   - Мессир канцлер, я прошу вас выслушать меня, несмотря на то, что мой рассказ покажется вам невероятным, может быть, даже бредом.
   - Начинайте, сьер Гато, а я уж сам решу, чем мне покажется ваш рассказ.
   - Несколько дней назад, мессир канцлер, ко мне пришел человек, по выговору не местный, утверждавший, что он может делать серебро. Не выделять серебро из руды, а именно делать, из свинца, например.
   - Надеюсь, вы приказали страже выгнать его в шею.
   - Нет, мессир, я взял свинцовую заготовку для печати и пошел вечером к нему. Для начала он действительно сделал из свинца серебро. Вот, посмотрите, этот оберег выполнен мастером Рейнхаром из сделанного мастером Бертусом серебра.
   С этими словами сьер Гато подал канцлеру небольшую вещицу - медальон на цепочке.
   - Оберег освящен в церкви святого Паисия. А вот этот освятили жрецы в святилище на берегу Марита, вы знаете, где это. Все признали серебро настоящим.
   В руки канцлера перешел и второй оберег.
   - Что ж, если все признали... Расскажите-ка подробно, что да как...
  
   27. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, городская усадьба ван Флехта, аристократа и алхимика.
  
   - Послушай, Коби, у меня тут возник вопрос, касающийся твоей науки...
   Разговор происходил в доме давнего друга мессира Тобальда, Якобуса ван Флехта, который занимался на досуге алхимией, медициной, астрологией... Да чем он, Якобус ван Флехт, только не занимался! Вся его жизнь состояла из досуга, посвященного изучением всего на свете, благо, принадлежа к одной из богатейших (и, что удивительно, знатнейших) семей герцогства, деньги Коби не считал. Он оказывал мессиру канцлеру услуги, зачастую весьма важные и весьма щекотливого и деликатного свойства, канцлер возвращал долги той же монетой.
   - Что, опять получил награду? От кого на этот раз?
   Канцлер поднял глаза от ковра на полу и сказал:
   - Тебе бы только бабы... Нет, сейчас другой вопрос.
   Кратко пересказав разговор со своим секретарем, канцлер протянул другу два оберега.
   - Что скажешь? Возможно такое?
   Коби подержал обереги на ладони, поднес к свету, поиграл ими, раскручивая на цепочке.
   - Знаешь, это серебро, обыкновенное серебро. Но серебро, если оно сделано адептом алхимии, должно быть темным.
   - Что значит - "темным"?
   - Я ни разу не видел темного серебра и читал о нем тоже только однажды - в трудах Жиля де Тулу...
   - Того самого, что спалили на костре в Тарге?
   - Да, того самого. Предваряя твой вопрос о том, как ко мне попали его труды, скажу - я их спер. Небольшая сумма стражнику, охранявшему ночью здание ратуши Локеи, - и манускрипты мои. Поскольку я это проделал как раз накануне казни, а труды тоже были приговорены к сожжению, то никто и не заметил, что вместо алхимических манускриптов были сожжены какие-то древние документы города Тарга.
   - Но, Коби, стражник мог по пьяному делу проболтаться. За такие дела ...
   - Ну, что ты, Тоби, стражник умер еще до утра. Вот так.
   - Ты зарезал стражника?
   - Фу, как пошло! Зарезал! Если бы стражник умер от раны, скажем, в боку, это вызвало бы еще одно расследование, возможно, казнь отложили бы - словом, забот прибавилось бы. Нет, стражник умер во сне, на своем посту; правда, он перед смертью вдохнул пары одного вещества...
   - А твоя "небольшая сумма"?
   - Ее при нем не нашли. Да, вот так, а монастырь святого Иеремии получил пожертвование, ты уж чего не подумай.
   Канцлер подвигал бровями:
   - Да я и не подумал. Почти...
   - И святилище тоже кое-что получило. Это чтобы совсем не подумал.
   - Ладно тебе, скажи лучше, можно это серебро в оборот пускать или нет?
   - Думаю, можно. И, само собой, хотелось бы увидеть, как серебро было сделано - уж очень интересный рассказ, кстати, точно совпадающий с описанием этого действия, делания, как говорят адепты, из рукописи бедненького Жиля. Почему бы нам с тобой, как я поправлюсь, не съездить на охоту в твой Швайнштайн, прелестное местечко, уединенное. А твой секретарь привезет туда этого мастера Бертуса, который все и покажет. Сразу скажу, что увидеть эманацию темного металла я не смогу - я не адепт. Ты - тоже.
   - Хорошая мысль насчет Швайнштайна, так и сделаем. Еще вот что. Это - серебро. А, говорят, можно и золото делать? Правда или нет?
   Якобус ван Флехт вздохнул, поерзал и выдавил из себя:
   - Можно, говорят. Сам не видел. Пробовал, но не получилось. Ты должен понять: в алхимии каждый идет своим путем. И пути это сложные, далеко не каждый может стать адептом, то есть найти свой путь. Это как на ничейных землях - земли могут принять человека, а могут и не принять. Или принять, а потом - отказать. Так и путь - может открыться, а может и не открыться.
   - Скажи, Коби, из чего делается этот самый, как его, - магистерий?
   - Каждый адепт подбирает рецепт сам, есть, конечно, основные, неизменные компоненты - Сульфур, Меркурий и Соль, но к ним много чего надо добавить. За этой всякой всячиной надо совершить путешествие в Зеленую страну, вот только где та страна и чего там искать - это только адепты заранее знают.
   Мессир канцлер подумал-подумал и заявил:
   - До Швайнштайна три дня пути, да там надо побыть три-четыре дня, всего получается дней десять. Я не могу оставить город на длительное время, мало ли что тут его светлость учудит.
   - Его светлость может немного заболеть, скажем, от излишних усилий с...
   - Нет, это еще хуже, начнутся капризы, то сделай, это подай на блюдечке.
   - Хорошо, пусть герцог уедет куда-нибудь на месяцок, ну, на две недели, а?
   Канцлер опять подумал-подумал:
   - Это надо что-то такое придумывать, устраивать... Впрочем, подумаю, подумаю.
   - И, Тоби, хорошо бы до Швайнштайна увидеть трансмутацию, нам с тобой увидеть, я хочу сказать. Чтобы зря задницу о седло не мозолить. Я вот еще ногу повредил. Давай у меня смотрины и устроим, благо все есть - и печь, и реторта...
   - Это дельно. Скажу Гато, пусть договориться. Видишь ли, Коби, самое главное - чтобы ни герцог, ни епископ не узнали до времени, ну, ты понимаешь, а то вони будет - не продохнуть. Но увидеть эту трансмутацию здесь, в Цунгештайне - надо, что надо, то надо...
  
   Наутро сьер Гато получил указания, которые и выполнил через день. Что же сделал сьер Гато? Буквально то, что ему приказал канцлер. Он отправился вечером в "Харчевню трех собак" и стал ждать адепта, попивая вино. Адепт пришел, когда еще и не стемнело, улыбнулся сьеру Гато, и с явным удовольствием выслушал требование о показе трансмутации господину канцлеру и еще одному господину. Показ был назначен через два дня, то есть на четверг. Сьер Гато должен был встретиться с мессиром Бертусом во все той же "Харчевне трех собак" и потом они вместе проследуют к месту показа (из осторожности, по мнению сьера Гато совершенно излишней, место показа адепту не должно быть известно заранее - таково было требование Якобуса ван Флехта). На этом секретарь расстался с адептом и отправился к себе. А адепт - к себе. И за каждым из них потянулись незаметненькие мутненькие человечки, вечером доложившие мессиру Якобусу ван Флехту что да как.
   Господину же профосу было доложено другими незаметненькими личностями, что к господину ван Флехту приходил вечерком, уже в темноте, какой-то хмырь, которого впустили в дом без расспросов, и пробыл этот хмырь в доме не очень долго, после чего хмырь потащился к толстухе Минне, где и разменял золотой. Зовут хмыря Вилли, встречался он у толстухи с другим типом, которому дал два майнцера, а потом дал Лиззи (эта у толстухи Мины работает) сверх обычной платы еще один майнцер. Лиззи ничего особенного не делала с Вилли, хотя и не первый раз с ним пошла и вкусы его знала, так что девка удивилась, но клиент ничего не сказал касательно того, откуда деньги взялись и почему прибавка вышла. Больше Лиззи ничего не сказала, но если что - непременно сообщит. Вилли же сам по себе просто мелкий жулик, ничего особенного - там сопрет, тут стянет, тому угодит. К ван Флехту ходил несколько раз, таскал всякую всячину - то жабу какую, то травку, то да се.
   Профос кивнул, мол, помню этого Вилли, и приказал приглядеть за ним поплотнее. Докладывать каждое утро, до развода. Если что срочное будет, ну, ты знаешь...
   Господин же ванн Флехт приказал Вилли заняться приезжим со всем тщанием, в частности следить за всеми встречами, перемещениями, а также обыскать его комнатенку и багаж. При возможности - самого приезжего. Но без насилия, без насилия...
  
   В результате всех этих распоряжений столь разных лиц (профоса и ванн Флехта) за мессиром Бертусом таскался целый караван, правда, Вилли о том, что за ним тянется хвост, так и не догадался, что уж тут скажешь, мелкий жулик - он и есть мелкий жулик, какой же квалификации от него ожидать можно.
   Следующие два дня прошли совершенно обыкновенно, а вот с утра в четверг началось... И пошло-поехало.
  
   28. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, квартал Кармель.
  
   Утром в четверг старший конторщик почтенного бен Тевье бен Иафан занимался текущими делами. Они, дела то есть, потому и были текущими, что текли непрерывным и бурным потоком. Иногда (да чего там говорить - просто зачастую) поток был очень бурным, но не сегодня, слава господу. Бен Иафан больше глядел за конторщиками, иногда отвлекаясь на кассу и хранилище: приходилось давать распоряжения на выплату, надо было следить за наличкой в кассе.
   Дверь в контору сегодня не закрывалась, клиентура постоянно толклась у столов конторщиков.
   К старшему конторщику подбежал посыльный (смышленый парнишка, будет толк со временем, не зря уговорил хозяина пристроить, да и как не уговорить - племянник), подал бумагу. Бен Иафан начал кривить рот: опять выплата, сегодня что-то много снимают со счетов, но вместо недовольной мины на его лице после взгляда на принесенную бумагу быстренько появилось выражение облегчения, довольства и даже расслабленности: клиент принес большую сумму, золотом принес. Найдя глазами клиента, давнишнего своего знакомого Иегуду бен Маттуна, бен Иафан чуть привстав, раскланялся с ним (уф, не придется мчаться к соседям занимать наличные) и сделал приглашающий жест, мол, пожалуйте в кассу.
   Тем временем в контору вошел молодой человек и направился к конторщику, ведавшему ценностями, принятыми на хранение. Бен Иафан скользнул взглядом - все хорошо, все спокойно: клиент предъявил квитанцию, конторщик полез в книгу, все как должно быть. Вот и посыльного позвали, сейчас тот подбежит с ордером, затем помчится в кассу. Вот, так и есть, ну что за расторопный парнишка, душа радуется.
   Клиент тем временем ерзал на стуле, но в меру, как и должно быть. Хлопнула дверь в хранилище, в коридоре послышались шаги: кассир нес поклажу клиента, следом вприпрыжку бежал посыльный.
   Конторщик, улыбаясь, показал на дверь клиенту:
   - Мессир Магнус, вот несут ваш ковчежец! Мы не задерживаем клиента, понимаем, у вас много дел!
   Бен Иафан удивленно отметил, что клиент вдруг напрягся, перестал ерзать и прямо-таки впился глазами в дверь, откуда должны были появиться кассир и мальчонка. Чем ближе были шаги, тем напряженнее становился клиент.
   Сейчас вот откроется дверь и кассир с посыльным войдут в зал.
   И тут клиент вдруг вскочил, просто как дикий конь вздыбился, и громко так заявил:
   - Это не мой ковчежец!
   От дверей начал подтягиваться охранник (один, клиент не выглядел здоровяком, впрочем второй охранник встал в дверях каморки охраны), конторщик вытаращился на клиента: как так, поклажа еще даже не предъявлена!
   Кассир с книгой учета принятых на хранение ценностей подмышкой и ковчежцем в руках прошел в открытую мальчишкой посыльным дверь и направился было к столу конторщика.
   - Это не мой ковчежец! - почему-то уже тише повторил клиент.
   - Да как же не ваш, мессир! - засуетились конторщик с кассиром. - Ваш, точно ваш, вот и бирка, вот квитанция, вы, должно быть, обознались, мессир!
   Клиенты у других столов начали поворачивать головы, прислушиваться.
   - Вот, мессир, пожалуйте сюда, здесь удобнее будет!- кассир и конторщик уводили клиента из зала, от греха подальше, в комнатенку, где обычно обслуживали клиентов, требовавших особой приватности. Посыльный (смышлен, чертенок!) метнулся в каморку охраны и тут же на ее пороге возник начальник охраны, чуть подтолкнувший второго охранника в сторону клиента.
   Но все как-то вдруг уладилось, шум как возник, так и стих, клиент отдал квитанцию, расписался в книге кассира, забрал ковчежец и поволок ноги к выходу. Молодой вроде человек, а ноги вдруг зашаркали по полу, плечи опустились. Бен Иафан тоже расслабился, развалился на своем стуле, взглядом отпустил охрану, мол, все, все, больше ничего не будет, и, изображая спокойствие и довольство, оглядел клиентуру. Клиенты особо и не взволновались, кто-то поглядел в спину уходившего скандалиста, а большинство уже занимались своими делами.
   Бертус Магнус, не глядя по сторонам, побрел в сторону рыночной площади, до которой было четыре квартала. Никто на улице не обратил на него внимания, кто-то бежал по своим делам, кто-то просто болтал с другом, кто-то торговался. Два мальчишки спорили, подерутся или нет две кошки, которые уже давно стояли нос к носу в переулке, крутили хвостами, шипели, фыркали и совершенно не отвлекались на происходящее вокруг.
   Бертус тащился по улице, стараясь сообразить, что же делать, и все более и более зверея от этого будничного безразличия к своему горю.
   Впрочем, не все были безразличны к нему, некий хмырь по имени Вилли отклеился от стены и потащился за ним. А за Вилли, на приличном расстоянии, все так же продолжая спорить о намерениях кошек, пошли два уличных пацана.
  
   29. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского.
  
   Мессира Бертуса Магнуса душила злоба, даже не так - Зло-о-ба! Она советовала тут же, не отходя от конторы этого бен Тевье, сжечь весь этот квартал Кармель вместе со всеми его обитателями и, возможно, проделать то же самое со всем городом Цунгенштайном. Поскольку с появлением злобы таких размеров ум зашел за разумом и они оба немедленно отправились погулять, мессир Бертус тащился к себе в комнатенку, снятую в доме портного, и злился, злился, злился! Примерно на полпути злоба несколько похудела, как-то поутихла, мессир Бертус уже хотел пощадить город и ограничиться сожжением только квартала Кармель - но со всеми жителями, особенно с банкирами. Дальше - больше. Злоба становилась все менее удушающей, глупость, почувствовав отсутствие главного союзника, решила, как видно, последовать за жестокостью, так что к тому моменту, когда мессир Бертус открыл дверь в свою каморку, квартал Кармель мог вздохнуть (если бы, конечно, знал ждущую его кару) свободно. Но над этим банкирчиком-жуликом бен Тевье тучи не рассеялись, вовсе нет! Тут мессир Бертус был неумолим, ну ни на столечко!
   Усевшись за стол и вперившись в злополучный (но ни в чем невиноватый) ковчежец, Бертус стал думать.
   После довольно продолжительных раздумий его посетила первая с момента ухода из конторы этого бен Тевье мысль.
   Собственно, пора рассказать, почему злился мессир Бертус. Он обнаружил, что ковчежец, в который он упрятал остатки магистерия, вовсе не обнаруживает никаких признаков оного. В ковчежце магистерия не было, больше не было! Ясно как день, что магистерий сперли! Кто спер? Ну не ясно, что ли? Эти, из квартала Кармель, конечно. Среди всяких этих рабби всегда было полно алхимиков, каббалистов и другого люда, очень интересующегося магистерием, пусть даже и малым. За большой магистерий эта шпана кармельская и убить могла, вполне могла! (В этом мессир Бертус был совершенно прав - чем алхимики и каббалисты квартала Кармель отличаются от всех других алхимиков и каббалистов? Да ничем, абсолютно ничем!).
   Ну, сперли и сперли (слово "украли" звучало в данной ситуации слишком солидно, даже слишком благородно - по мнению мессира Бертуса). Но сегодня должны состояться смотрины у канцлера, об этом вчера предупредил Гато. Делать-то что, а? Магистерия нет, взять его неоткуда, делать-то что?
   Сначала мессир Бертус решил было даже смыться из Цунгенштайна, благо полдня форы в случае погони у него было. Но потом мессир подумал о дальнейших действиях - придется опять куда-то ехать (возвращаться на старое место в силу определенных причин мессир Бертус никак не хотел), искать покровителя, который дал бы денег на приготовление магистерия, а как уговоришь потенциального покровителя, если ему и показать нечего? Н-да.
   Попытаться уболтать тутошнего канцлера? Секретарь-то видел трансмутацию, держал серебро в руках, даже показывал его хозяину. Интересно, кстати, где теперь это серебро, у секретаря его нет. Да чего же это я, конечно, серебро у канцлера!
   Но каковы эти длинноносые и длиннопейсатые! Ведь, получается, среди них есть адепт, иначе как могли узнать о магистерии. А узнав, само собой, не удержались, хотя точно знали, что тут же засветятся, ну просто тут же! И ведь как светился ковчежец, когда оставлял его на хранение, просто сиял! Да, удержаться было невозможно, просто выше всяких сил, и человеческих, и адептовых (это мессир Бертус по себе знал)! Ах, как светился ковчежец, как светился! А теперь...
   А что теперь? Мессир Бертус аж подпрыгнул, чуть ли не вместе со стулом. Ковчежец светился и теперь, несравнимо слабее, так, подсвечивался, но... Но...
   Трясущимися руками адепт открыл ковчежец, вытащил пакетик... Величиной пакетик был точно такой же, а вот аура... Вот ведь сволочи, ну, сперли и сперли, зачем же глину-то в пакет сыпать! Все равно же ясно, что сперли магистерий, чего ерундой заниматься! Сперли-то сперли, да, похоже, не весь, светится же что-то, светится! Точно, светится! Тогда совсем другое дело! Выделяем магистерий, хоть крохотулечку, хоть капельку, да хоть полкапельки! И показываем канцлеру вечерком. Конечно, феерического показа, как планировал, не получится, но и не просто разговор будет, а с демонстарцией, с получением серебра! Быстренько, быстренько выделяем магистерий! А с этими кармелитами, мать их и праматерь, посчитаемся, посчитаемся...
  
  
   30. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, дом на Господской улице.
  
   Мужчина печально смотрел на монастырский сад; его рука лежала на столе, большой и указательный пальцы медленно вращали за ножку бокал с вином.
   Женщину волновал печальный вид мужа, причины для уныния она не видела, ведь магистерий был получен, все прошло хорошо.
   - Знаешь, - пробормотал мужчина, - у этого чертова адепта был еще запас магистерия.
   - Еще? Откуда ты знаешь?
   - Сегодня ван Флехт уплатил долг - опять прислал управляющего с письмом и векселем на Корсу, на контору вен Альфера, я его пристроил Фуггару, ну, с улицы Деревенской Церкви. Так вот, на векселе - следы магистерия, на передаточной надписи и на подписи ван Флехта. То есть он, ван Флехт, держал магистерий в руках.
   - Ну и что? У нас то же есть магистерий, много магистерия...
   - Плохо то, что это ван Флехт. А этот господин якшается с оборотнями, так что скоро эта гадость получит темное серебро. Похоже, в Цунгенштайне опять будет война, и мы с тобой непременно будем в ней участвовать.
   - Это еще почему? - на лице женщины были и возмущение, и непонимание. Вдруг в ее глазах мелькнула искорка, и на лице появилось выражение тревоги. - Ты хочешь сказать, что оборотни и ван Флехт...
   - Да, они заодно. И ничего не забудут. И не простят. Правда, с ними воевать будем не только мы, но и весь город. Но все равно - воевать. Как не хочется...
   - А много у них магистерия?
   - Не знаю. Думаю, не меньше, чем у нас. Предусмотрительным этот адепт оказался, разделил магистерий, по крайней мере, на две части. Ван Флехт держал в руках и темное серебро, правда, не много, с унцию. Так что и эта субстанция у него есть. И остаток магистерия - то же. Что делать будем, любимая? Опять переезжать или опять воевать? А?
   - Ты думаешь? Здесь так хорошо, спокойно, даже весело иногда. Холодновато, правда... Но переезжать... А куда? И там опять то же самое... Может, попробуем повоевать?
   - Они умеют воевать, вспомни ту ночь. И оборотни здесь какие-то не такие... Но переезжать и в самом деле не хочется. Давай сначала попробуем победить этого ван Флехта. Сдернуть отсюда, я думаю, всегда успеем. Надо бы выяснить, сколько у него магистерия и темного серебра. И как только он договорился с оборотнями?
   В оставленную открытой дверь гостиной вошел кот, тот самый, сьер Шаблан.
   - С вашего позволения, господа! Мне хотелось бы рассказать вам некую историю, приключившуюся в Цунгенштайне лет эдак полсотни тому назад.
   Иные, оправившись от первого удивления, поприветствовали гостя. Упоминание о времени, когда произошла история, сильно заинтересовало Иного, что же касается Иной, то ей просто захотелось развлечься интересным рассказом - то, что сьер Шаблан был интересным рассказчиком, было уже известно.
   Кот умостился на сиденье кресла, потом подумал и попросил разрешения прилечь - рассказывать лежа, по его словам, было гораздо удобнее.
   Женщина собралась подняться с кушетки, чтобы приказать горничной, которая вот-вот должна была принести еду, принести угощение и для сьера Шаблана, но в дверь столовой осторожно постучали, потом дверь чуть-чуть приоткрылась и в комнату протиснулся поднос, на котором стояли тарелки, в том числе одна, на которой было ассорти из сырого мяса: говядина, кусочек свинины, ломтики печени, в том числе и гусиной. За поднос уцепилась смущенно улыбающаяся горничная. Заметив удивленный взгляд хозяйки, направленный на тарелку с сырым мясом, девица чуть смутилась.
   - Госпожа, - залепетала горничная, ставя поднос на стол и начиная переставлять на него тарелки, - я увидела, что этот кот пришел к вам, а он приносит в дом счастье, так говорят в городе. Вот я добавила еще одну тарелку.
   Тарелку с мясом горничная, мгновение поколебавшись, поставила на сиденье кресла, в котором лежал гость.
   - Спасибо! - поблагодарил за угощение сьер Шаблан. - Я, с вашего разрешения начну.
   - Так вот, лет этак пятьдесят тому назад, в этом городе ровно ничего не происходило. Все шло, как обычно - торговля, драки, ну, все как обычно. Но в квартале Кармель тогда жил один рабби, который занимался, как это вы называете, каббалой. Звали его Леви, рабби Леви. Ну, жил и жил, занимался каббалой и занимался - в квартале Кармель не только банкиры и аптекари живут. Но этому рабби, да будет проклято его дело и его потомство во веки вечные, удалось то, чего не удавалось никому - он создал живое существо. Как он это сделал - неизвестно, по крайней мере, мне. Но живое существо он сотворил.
   Рабби Леви хотел создать Голема, вы знаете, это мечта и цель всех каббалистов-рабби.
   Кстати говоря, каббалистов в квартале было много, даже больше, чем нужно и можно. Все они потихоньку возились в своих лабораториях, ругались между собой по поводу того, какую мочу следует использовать для возгонки и кто у кого спер тот или иной секрет. Они не приносили никакой пользы, разве что давали заработок торговцам всякой всячиной из-за моря и из-за Стеновых гор. Вреда особого от них тоже не было, если не считать ужасной вони от их лабораторий и иногда возникавших там же пожаров.
   Самой вонючей была лаборатория рабби Леви, он даже устроил ее на чердаке, все подальше от людей, да и ветер быстрее уносит вонь. А вонь там была особенная, даже мыши ее не выдерживали. Даже крысы! Но там было интереснее всего.
   Голема рабби Леви создать никак не удавалось. Как, впрочем, и всем другим каббалистам. Но постепенно наметился успех - глина, Голем то есть, начала шевелиться. Вот только шевелилась она сама по себе, без всякого повиновения рабби, даже, я бы сказал, не обращая на него никакого внимания. Важный результат, но до Голема было далеко. Ведь Голем должен быть глиняным человеком, послушным воле создавшего его каббалиста, а тут... Все вроде бы как положено: грудь дышит, глаза смотрят, кишечник работает... Да-да, кишечник работал, выдавая наружу какую-то коричневую массу, вроде бы из глины. Но газы при этом выделялись очень даже похожие на настоящие. Но слушаться рабби Голем и не собирался. Рабби еще повезло, что это чудище лежало неподвижно, не пытаясь встать. А то бы неизвестно, что и было бы - рабби большого болвана слепил. Поубирав пару недель массу, выделявшуюся из кишечника Голема, рабби заскучал и начал думать. Думал-думал и додумался. Он решил, что ему не удается вдохнуть в глину душу, это во-первых. Во-вторых, он решил, что совсем необязательно создавать, во всяком случае на первых порах, человека. Можно, например, создать кошку или собаку. Ведь они тоже живые и могут слушаться приказов человека. Насчет кошки он, само собой, сильно погорячился, а вот собака... Собака вполне может быть послушна человеку. Словом, рабби Леви решил сделать собаку. И, вы не поверите, сделал! Глиняная собака действительно бегала по лаборатории, виляла хвостом и даже, хм, .... Ну, собака - она собака и есть, она даже лизала руки рабби. Вот так была создана голем-собака. Рабби Леви воодушевился, собрался приступать к созданию Голема-человека, но тут у него кончились деньги.
   Без денег дело швах! Где взять? Достать в квартале Кармель и думать нечего - облапошат как пить дать.
   (Тут сьер Шаблан полакал из блюдца с молоком).
   Взять в долг? У кого? У банкиров с улицы Деревенской церкви? Того не лучше. И тут рабби вспомнил о...
   - Ван Флехте! - Иной просто не мог сдержаться. - О ван Флехте, сьер Шаблан, да?
   - Да, но только о дедушке теперешнего ван Флехта. Семейство ван Флехтов всегда занималось алхимией, каббалой и прочими подобными вещами. Принадлежность к знати и осторожность (осторожность даже в большей степени, сьер Иост!) оберегали от обвинений в колдовстве и костров. А деньги у ван Флехтов были всегда. Словом, секрет создания голем-собаки был продан ван Флехтам. А сам рабби поступил к ним на службу. Прослужил он, правда, недолго - после оживления третьей собаки, которую сделал ван Флехт-дед совершенно самостоятельно, рабби как-то неожиданно умер - утонул, знаете ли, упав однажды ночью с городской стены прямо в реку, в Марит, то есть. Как его занесло на стену ночью и почему его не заметили часовые на стене - эти вопросы никто не задавал. А почему? А потому, что начальником караула на том участке стены был ван Флехт-младший, отец теперешнего. А рабби туда не занесло - его туда занесли, сначала сильно ударив по голове.
   Сьер Шаблан помолчал, полакал из блюдца, съел кусочек гусиной печенки.
   - Насчет удара по голове и вообще всех дел. У нас, как вы понимаете, нет письменных анналов. Зато источники информации самые точные - наши всегда и везде рядом, вы понимаете. А предания - они могут быть очень и очень точными. Я слышал, что в одной пустынной стране, славной своими лошадьми, родословные всех лошадей передаются изустно в течение многих столетий - и без ошибок!
   - Кроме того, нельзя сказать, что нет никаких письменных анналов. С некоторыми людьми и, хм-мяу, не только людьми, вы понимаете меня, господа, и, надеюсь извините за некоторую прямолинейность, у нас сложились весьма доверительные отношения, и наши... друзья записали и сохранили почти все, что представляет или может представить интерес. Правда, у нас и наших друзей есть враги, самые разные - и могущественные, и мелкие пакостники. Поэтому места, где хранятся наши анналы, не слишком известны за пределами круга доверенных лиц. Однако, кое-что - некоторые имена, содержание отдельных записей и тому подобное, - стало известно нашим врагам. Дотянуться до анналов им не удалось, но война идет постоянно, уверяю вас - постоянно.
   Кот еще отлакнул из блюдца и облизнулся.
   Иные терпеливо ждали, хотя догадки уже появились.
   - Что ж, ван Флехты потихоньку совершенствовали голем-собак и через пару лет сумели сделать нечто, полностью им послушное. Это нечто потом назвали оборотнем. Хотя, конечно, с лесными оборотнями у него мало общего. И однажды ван Флехты решили, что голем-оборотней можно использовать для установления власти над городом. Так начались войны с оборотнями в Цунгенштайне. Люди, как вы знаете, победили, но и оборотни не остались внакладе - они стали живыми, начали размножаться. Но ван Флехтов по-прежнему слушались, хотя и через раз. Само собой, ван Флехты не хвастались своими успехами, тем более, что победили все-таки люди. А голем-оборотни... А что голем-оборотни - живут потихоньку, бедноты много, бродяг разных тоже, словом, на еду хватает. И с ван Флехтами связи голем-оборотней не ослабли. Поэтому вы, сьер Иост, и встретили их в доме вашего должника. Да и здесь они тоже отметились. Но это мало интересно, поскольку вы это уже знаете. Интереснее то, что ван Флехт посадил оборотней караулить свой дом и напал на ваш точно зная, что вас, сьер Иост, дома не будет. Поскольку вы будете в его, ван Флехта, доме. Я слышал, как ван Флехт отдавал приказ оборотням за две ночи до нападения на ваш дом. Вот это интересно и именно это я и хотел вам рассказать.
   Иной покачивал головой, раздумывая над рассказом сьера Шаблана. А сьер Шаблан мысленно помалкивал, ожидая вопросов.
   - Скажите, сьер Шаблан, а почему здешние оборотни, то есть голем-собаки, такие странные, лапы у них с длинными пальцами, ну, хвосты...
   - Видите ли, уважаемый мессир, рабби Леве был хорошим алхимиком и каббалистом, а вот скульптор из него... Хм, ладно, хоть что-то похожее на собаку вышло, мог быть вообще какой-нибудь монстр. Ван Флехты тоже в лепке голем-собак не слишком преуспели. Так что... Чем богаты...
  
   31. Цунгенштайн, столица герцогства Фрезского, дом канцлера.
  
   Бросив поводья конюху, мессир Табольд поднялся к себе, приказав дворецкому принести вина и печенья. В целом картина начала вырисовываться, детали же хорошо обдумываются перед камином, с хорошим вином и хорошим печеньем. А детали, как известно, определяют все, в них, деталях, как говорят, - дьявол.
   Дьявол уже давно подсказал канцлеру, что дело можно несколько переиначить. И совершенно излишне ставить в известность герцога об этом повороте, у него опять разболится голова. Суть же поворота заключалась в том, что большая часть доходов от предполагаемой торговли должна было осесть в сундуках канцлера, а сундуки герцога ... Ну, что - "сундуки герцога", они всегда пусты, судьба, видно, у них такая. А против судьбы не попрешь!
   Хорошо бы узнать, как обстоит дело в Ланульфе, как и кто получает доход от торговли с ничейными землями, да и сделать также, чего голову ломать! Но известий от конфидента не поступало уже месяца три, с самой весны, так что придется думать самому.
   В дверь тактично (не настойчиво, но с намеком на важность дела, заставившего побеспокоить) постучали, так стучал только секретарь; хозяин кабинета разрешил войти.
   На пороге возник человек, одетый как клирик и несший в руках несколько листов грубой бумаги; на лице человека был написан вопрос. Канцлер махнул рукой в сторону табурета, и, поскольку вино в кувшине было слишком дорогим, чтобы угощать собственного секретаря, сразу приступил к делу:
   - Я переговорил с герцогом, наш сеньор согласен с предложением. Он высказал опасения, что ван Вардены могут оказаться недостаточно управляемыми, но дело младшего сына... Как его?
   - Двайт, мессир.
   - Да, дело Двайта вполне подошло в качестве узды для старшего ван Вардена, рыцаря Лукоса. Теперь надо бы продумать, как обеспечить постоянный контроль за ван Варденами.
   - С вашего разрешения, мессир. Сегодня утром я узнал, что епископ послал кюре Вардена пастырское увещевание относительно его недостаточного рвения... Епископу показалось, что кюре недостаточно рьяно отстаивал интересы церкви как раз в деле молодого ван Вардена. Хотя что мог сделать кюре? Лезть в драку, чтобы прекратить ее? Или самому укусить кого-нибудь? Например, Берту ван Цвайталь? Но кюре Вардена вообще не было на тех пресловутых поминках. Ведь все происходило в Цвайтале. Правда, тамошний кюре - какой-то родственник епископа. Ясно, что вести дело к лишению прихода своего родственника - и, соответственно, сторонника, - епископ не будет. А вот прозрачно намекнуть кюре, за которого никто не заступится, что вскорости он лишится прихода, тем более, что этому самому кюре не особенно нравится стремление церкви к светской власти, - это вполне соответствует целям его преосвященства.
   - Ах, оставьте... Вы всерьез думаете, что епископ стремится к власти в герцогстве?
   - Я узнал, что в Аттикане (это небольшая страна на юге, мессир), власть перешла от тамошнего короля к епископу. Все государственные должности заняты теперь священниками. Весть об этом, будем прямо говорить - перевороте, очень заинтересовала нашего епископа, он проявил большое любопытство. Сама идея перехода власти к священникам очень ему понавилась. За три месяца, прошедшие с момента получения известия из Аттиканы, епископ настойчиво ищет единомышленников среди местного духовенства - и собирает деньги. Если вы, мессир, помните, я тогда докладывал.
   - Н-да... Собирает деньги, говорите, сьер Гато... Много насобирал?
   - Говорят о двух тысячах фунтов серебра, мессир.
   - Как двух тысячах?! Это же...
   - Да, мессир, годовой доход...
   - Разузнайте побольше, сьер Гато. Так что там относительно кюре Вардена?
   - Кюре может оказаться совершенно свободен, и он может предложить свои услуги рыцарю ван Вардену в качестве капеллана. Упомянутый кюре мой давнишний друг, однокашник, он, я думаю, прислушается к рекомендации стать рыцарским капелланом.
   - А ван Варден? Он прислушается?
   - Куда же он денется? Деньги герцога, опять же возможность насолить, пусть чуть-чуть, епископу, приняв на службу уволенного кюре. Да и какая разница рыцарю - он так и так содержит священника, капеллан, получается, даже выгоднее, чем кюре.
   Секретарь сделал паузу, давая понять, что сейчас сменит тему разговора. Мессир Тобальд тоже помолчал, соглашаясь обсудить следующий вопрос.
   - Мессир канцлер, в Швайнштайне дела продвинулись настолько, что можно приступать к предварительным операциям, так сказано в сообщении, что привезли сегодня утром, когда вы были в замке.
   - Что это значит, сьер Гато?
   - Это значит, мессир, что через некое время, вы станете обладателем Малой Панацеи и, помимо излечения от всех болезней, сможете выполнять трансмутацию основных металлов в серебро.
   При упоминании излечения от всех болезней мессир канцлер заерзал в кресле, поскольку наибольшие страдания ему доставлял геморрой; упоминание же серебра придало лицу мессира канцлера мечтательное выражение.
   Уставившись на секретаря прояснившимся взором канцлер спросил:
   - И сколько же серебра можно будет получить?
   - Столько, сколько вы, мессир канцлер, прикажете доставить в Швайнштайн металла, свинца, например. И, конечно, столько, сколько Белого Льва будет получено к моменту трансмутации. Для производства этой субстанции на месте, то есть в Швайнштайне, необходимо обеспечить мастера Бертуса всеми необходимыми материалами, в том числе - материалами с ничейных земель. Я докладывал об этом...
   - Знаю, помню. Хорошее известие, сьер Гато, хорошее известие. Вам следует съездить в Швайштайн, чтобы убедиться в достоверности сведений на месте. Попутно вы заедете в Варден, прощупаете своего приятеля и рыцаря Лукоса. Пока никак не озвучивайте суммы, которые могут поступить из казны. Лучше всего вообще не упоминать о казенных деньгах и участии герцогства в этом деле. Да, я думаю, так будет лучше. Скажите, что некоторые влиятельные частные лица, пользующиеся благосклонностью герцога, хотели бы вести дела с ничейными землями. Поезжайте завтра же, прямо с утра. А из Швайнштайна вы должны будете привезти точные сведения о количестве серебра, которые можно будет получить. Идите, сьер Гато, готовьтесь к поездке.
   Сьер Гато, покинув своего хозяина, не стал терять времени даром и отправился прямиком в таверну "Осел и скрипка". Нет, нет, это совсем не то, о чем вы подумали! Питье вина, конечно, имело место быть, но в компании с помощником секретаря епископа, от которого и было узнано, что приказ о лишении прихода уже готовится, загвоздка только в кандидате на освобождающийся приход - никто из родственников епископа не рвется в Варден. Выезжать, таким образом, следовало завтра, лучше - до обеда. Что и было сделано. Дорога предстояла не то, чтобы длинная, - долгая, из-за плохих, да еще и горных, дорог, неделю до Вардена тащиться придется, да потом еще в Швайнштайн, да обратно - раньше, чем через месяц в город не вернуться.
   Допоздна сидеть в "Осле и скрипке" сьеру Гато было не с руки - завтра в дорогу, собраться надо, опять-таки начальству о результатах встречи с епископским человечком доложить требуется. Так что чуток посидели - и разошлись, тем более, что помощник секретаря епископа тоже не хотел засиживаться: и ему надо было доложить о результатах встречи начальству - своему начальству, само собой. Что он перво-наперво и сделал следующим утром. Священный долг, знаете ли. Вот так.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"