Тихонова Татьяна Викторовна : другие произведения.

Чудо для Долохова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ты летишь в отпуск, на фестиваль светящихся ночей на Шаноре, а оказываешься в эпидемиологической резервации на Ларусе. То ли умер, то ли еще живой, впереди побег, и еще один...

  Комиссия
  
  За сеткой метров на сто вперёд тянулся искусственный газон из серой пробковой травы, дальше виднелись белые дома, похожие друг на друга как близнецы-братья. Пустынно. Холодный ветер гонял мусор по полю.
  Человек в комбинезоне медперсонала стоял очень близко к сетке, напротив бота. Так близко, что можно прочитать фамилию на пластиковом шильдике.
  Лицо землянина казалось спокойным, тёмные глаза сонно изучали бот. Чёрные волосы забраны в хвост, борода грубо острижена. Руки засунуты в карманы, и казалось, что никакая сила не сможет их оттуда вытащить.
  Бот, покружив над тротуаром по ту сторону сетки, сел.
  - До-ло-хов. Долохов, космические войска, хирург, не вижу, совсем мелко. Это ужасно. Мертвецы, а выглядят как живые, разве только кажутся сонными, - проговорил задумчиво один из пассажиров, Лукин, высокий, лет сорока семи, в форме полковника космической полиции. - Зачем нас всех собрали? Разве то, что здесь произошло неделю назад, можно назвать убийством? Эти люди объявлены мёртвыми. Или я чего-то не знаю?
  Остальные слушали Лукина. Знакомы они были шапочно, каждый мог только догадываться, какими сведениями владеет другой. Их собрали, чтобы найти виновника убийств в резервации мёртвых. Поэтому на первой же встрече переругались. Земляне считали, что надо сначала решить - мёртвые они или живые, эти ларусы.
  - Искать убийцу мёртвых само по себе абсурдно, - говорил Грассе, - но закон один для всех, и раз уж ларусы существуют, значит, имеют-таки право на существование, а значит, требуется защищать и их.
  - Живых защищать, да, а мёртвых похоронить бы, - мрачно сказал Лукин.
  - У вас нет родственников там, - парировал один из ториан.
  - Вы правы, у меня там никого нет, - хмуро согласился Лукин и замолчал, было не по себе от этого дела.
  Прочитано множество показаний очевидцев, но одно запомнилось больше всего. "Моника Д., 21 год, место проживания Земля: "Было так красиво. В светящемся ночном небе будто распустился огромный цветок. Цветок рос, в середине его появилось что-то большое. Просто огромное. Надвинулось чёрным. Я закричала: "Это звездолёт, откуда он здесь взялся?!" Меня никто не слушал. Было много народа, шумно. Звездолёт без огней. Разве так бывает? Чёрный и похожий на огромного кита. Он развернулся боком. Бок красиво осветился множеством вспышек. Люди закричали ещё сильнее. Все думали, что это фейерверк. Тут упала Ли-Джей, потом Минт... А звездолёт развернулся и исчез, цветок ещё долго висел в небе, потом сжался в точку и погас..."
  Пятеро, в чинах и гражданском, подошли впритык к ограждению. Грассе был близок к полуобморочному состоянию. Два вооружённых крепыша в полицейских комбезах из охраны застыли позади всей компании с отрешённым видом.
  - Где же произошло убийство? Господи, ну почему он здесь стоит, нельзя что-нибудь сделать, чтобы он ушёл? - подполковник полиции Пьер Грассе второй вопрос произнёс совсем тихо.
  Пожилой генерал в комбинезоне космодесанта достал кожаный мешочек с иридийской жевательной смолой, сунул в рот малопривлекательный чёрный кубик и сказал:
  - Вчера один из местных предупредил, что их злить нельзя. Неадекватны. Говорят, сетка не спасает порой, и они сбегают, если раздражены. Сетка под напряжением, так что советую не подходить близко.
  - Оставьте, Грант, мы не дети, право. Хоть и не у всех за плечами марш-броски, бег по пересечённой местности и пилотирование беспилотников, - насмешливо отмахнулся стоявший рядом с ним торианец Бле-Зи, представитель корпорации.
  Майор Грант прикрыл глаза и зевнул. Этот захват беспилотника с Юноны стоил ему немало нервов. Ну пилотировал он его, пилотировал. Сидя под его брюхом в капсуле-присоске, а потому что нет кабины. Поспорили, вот и пилотировал.
  Он медленно свернул кожаный мешочек, положил в нагрудный карман, хлопнул по нему. Отметил, что Бле-Зи спокоен и расслаблен, как, впрочем, и все эти штатские. Стоит очень удачно возле поребрика, разделявшего широкое, ровное полотно тротуара и мягкую полосу искусственного почвогрунта перед сеткой...
  Грант вдруг резко выбросил руку вперёд. Бле-Зи отшатнулся, шагнул, носком щегольского тонкого сапога-донза зацепился за поребрик, полетел руками вперёд. Грант удержал его.
  - Всякое бывает, знаете ли, Бле-Зи, - протянул он сочувственно, - споткнулся, упал. С кем не случается. А сила тяжести - штука коварная.
  - Ну что вы, в самом деле, Грант, себе позволяете, эти ваши армейские шуточки! - прошипел Грассе раздражённо, но отошёл подальше от Гранта.
  Тот расхохотался. И сунул ещё одну жвачку в рот.
  - Странная ситуация, вы не находите? - сказал Лукин, по-прежнему не сводя глаз с человека за ограждением. - Он нас слышит? Обсуждать убийство в присутствии возможного убийцы или того, кто знает убийцу, согласитесь, странно.
  - Действительно, - поддержал его Грассе, отходя от сетки. - А не может этот вирус оказаться внутри живого существа? Может, месье Грант одержим.
  - Так и быть, - огрызнулся Грант, - объявляю сезон охоты на Гранта, чем будете меня брать?
  - Пять кубиков Ларус-3 достаточно, - меланхолично ответил Бле-Зи, - вы будете нашим агентом в резервации.
  - Тогда он будет уже не наш агент, - к компании подошёл, неуклюже переваливаясь, головастый малый с невыразительными, смазанными - будто на него натянули чулок - чертами лица. За плечами его виднелись нервно подрагивающие крылья, кожистые, голые, как у летучей мыши.
  Вок остановился, поднял крылья, потянулся ими вверх, отведя назад плечи, сложил их в обратном порядке, и сказал:
  - Вообще удивительна эта пассивность ларусов, они всё время словно что-то выжидают, выслушивают... а может, наращивают чью-то численную массу? Может, кто-то собирается нарушить мир? И эти... будут весьма полезны у нас в тылу. Думаю, вы понимаете, что там, - он кивнул головой на человека в белом комбезе, - теперь нет наших.
  - Перестаньте говорить банальности, - буркнул Кру-Бе, до сих пор молчавший.
  Кру-Бе, ещё один представитель Торы, известная в своём роде личность, заведовал службой, занимавшейся "тихой" разведкой.
  "Парапсихология, телепатия и прочая муть, - подумал недовольно про себя Грант. - Ну вот, началось..."
  Грант выругался и отошёл за спину Грассе. Он не любил "тихую" войну.
  Вок уставился в глаза человеку в белом комбезе.
  "Началось, - подумал Долохов. Ничего хорошего от рукокрылого ждать не приходилось. - Бить будет... Воки всегда бьют, оказавшись внутри".
  Его оглушил визг в ушах.
  Сильный внутренний удар под дых.
  Долохов едва заметно дёрнулся вперёд.
  Искры и огненные мухи запрыгали перед глазами.
  Но этим всё и кончилось. Боли не было, от толчка Долохов только чуть качнулся, намечая движение.
  А вок ждал ответ.
  Ответа не было.
  "А хотелось бы ответить... чёрт возьми... - думал Долохов, мысли вязкие едва текли. - Будто не человек перед ним".
  Однако тот, кто жил теперь в Долохове, лишь смягчил удар. Приказа двигаться долоховским рукам, ногам, губам не было... хоть бы выругаться вслух, плюнуть... ничего. Болото, топь непроходимая внутри, тонешь, а трясине под ногами конца и края нет.
  Долохов пошевелился, это было всё, на что хватило его возмущения.
  Глаза всех по ту сторону ограждения уставились на него.
  "Ну, конечно, у меня должна сейчас отвалиться рука или хотя бы палец", - подумал он, видя их взгляды и раздражённо чувствуя реакцию паразита на своё движение, словно тот присматривал за ним, лениво приоткрыв глаза. - Есть ли у этой твари глаза... а зачем они ей. У неё есть мои".
  Долохов злился.
  Он пытался несколько раз уйти от сетки, но не слушающееся больше нутро будто пригвоздило его к комиссии. Долохов стоял и слушал. Лишний раз паразита он злить не хотел. Потом как бревно лежишь днями, неделями. Наказывает, что ли? Но лазейку Долохов нашёл. Паразит любопытен. К тому же, он ещё будто рос.
  - Да, двигаются ларусы всё-таки, как зомби в ваших плохих старых фильмах про апокалипсис, - проговорил вок, разочарованный "молчанием" Долохова. - Чего мы ждём? Насколько я понимаю, должны уже появиться военные.
  Глаза его без век затянулись на мгновение плёнкой, моргнув. Он видел, что земляне ничего не поняли, разве что крепыш в военном комбезе, похоже, сталкивался с тихим расследованием. А торианин, тот, который постарше, понял и недоволен его вмешательством в ларуса.
  - Их и ждём, - отрывисто сказал Кру-Бе. - Военные уже в зоне.
  За сеткой тихо, холодный ветер по-прежнему гонял пучки изношенного искусственного газона, волокна которого отрывались и крошились, поднимаясь легко с ветром, оседая серой пылью на лицах.
  - Если не собираешься ухаживать за газоном, незачем его и делать, - проворчал Грассе, моргая от пыли, попавшей в глаза.
  - Декорации. Всё - декорации, Грассе. Подмажем, подкрасим, и радуемся, что вышло красиво. Вот он мёртв, ему бы в могилу, на покой, а какая-то дрянь заставляет его двигаться, - резко ответил Лукин.
  Ему было душно, от аллергии на пыль, от раздражения перед непонятным, от опасения принять неверное решение. Лукин вынул из пачки свежий носовой платок и принялся вытирать им шею, сказав:
  - Душно!
  - Ветер ледяной, - поморщился Грассе.
  - Я бы мог вам помочь, это всего лишь ощущение непонятного, - вежливо сказал Кру-Бе. - Но я знаю, земляне не очень любят вмешательство в себя. Вообще, удивительно, как составлена группа. Трое из шести - земляне.
  - Вот только не надо этих ваших штучек с гипнозом! И да, нас трое, но и в резервации землян больше всего. Шанорский сектор расположен на границе с нашим. Поэтому и пострадавших землян больше. И все убитые тоже земляне. Но хуже всего, что там, - Лукин кивнул в сторону резервации, - есть женщины и дети.
  - Да, и один ребёнок с Вока, - вок расправил трёхметровые крылья, они тёмным пологом взметнулись над головами раздражённых собеседников, заметно снижая градус этого раздражения.
  Кру-Бе усмехнулся. "Наглец. Только что было сказано, что не надо воздействовать, как он тут же это и сделал".
  Вся комиссия сгрудилась на малом отрезке газона. Уже почти прекратился разговор.
  - Друзья, - Кру-Бе, как старший по чину, чувствовал себя обязанным возглавлять группу, говорил он на прекрасном межгалактическом коде, кроме того, долгая служба в дипломатическом корпусе приучила его к некоторой витиеватости и мягкости, от которой Грант сразу полез в карман за жвачкой, - у нас будет мало времени. Допрашивать ларусов в обычном смысле бесполезно - в первое расследование один из допрашиваемых был уничтожен своим паразитом. И, к сожалению, правительство больше интересует отрицательный результат нашей работы. Эти резервации всем надоели. То ли это наши люди, то ли это уже враг...
  На посадку шёл вертолёт.
  Комиссия в полном составе погрузилась в бот.
  Потянулись дома. На улицах не было никого.
  - Ни-ко-го, - сказал Грант.
  - Вы на окна посмотрите, - тихо ответил Лукин, - мороз по коже.
  Их было много. В каждом доме, возле каждого окна. Непохожие ни на мертвецов, ни на живых. Только глаза живые. Сонные они сосредоточенно следили за тем, что происходило за окном.
  - Посёлков таких восемь, - негромко стал рассказывать Кру-Бе, глядя в иллюминатор, - но убийства совершены все здесь, в этом посёлке. И между убитыми никакой связи не обнаружено. Первое убийство произошло год назад. Убит мужчина тридцати двух лет, землянин, служил в коммуникационных войсках на боевом эсминце. Три года назад находился в отпуске в Шанорском квадрате. Попал на Ларус два года назад. На Земле остались дочь и жена, приезжать отказались, требуя разрешения похоронить. Отец убитого - известное лицо в известных кругах, ограничимся этим. Появлялся здесь один раз при устройстве сына в резервацию. Убитый за первый месяц пребывания здесь пытался дважды покончить с собой. Конечно, у него ничего не вышло.
  - Как именно он пытался покончить с собой? - спросил Кинт.
  - Первый раз его нашли повешенным, провисел он так пять дней, пока не был обнаружен, второй раз - оказался под шедшим на посадку ботом обслуживающего персонала. Второй раз мог быть эффективным.
  - И что?
  - Вовремя увидели его. Долго держали в изоляции. Потом решили, что он успокоился. Но кто их поймёт, успокоились они или что-то задумали и выжидают. Вы ведь видели их. Мысли их прочитать невозможно. Пока невозможно. Паразит блокирует вмешательство. И в последнее время всё решительнее. Есть мнение, что паразит взрослеет.
  - Второе убийство, Кру-Бе! Напомните, вдруг что-нибудь упускаем, знаете ли. У вас свои источники, у нас свои, - требовательно вмешался Грант.
  - Второе убийство произошло полгода назад. Старик, восемьдесят пять лет. Есть данные об отлёте с Земли и прилёте на Малый-2, базу землян на Шаноре, где было второе появление "чёрного звездолёта". Предположительно прилетал в госпиталь, но раненных и убитых, находившихся с ним в родственных связях, не найдено. На Ларусе отмечено его особенное неподвижное состояние, поза эмбриона. В отличие от других, его никогда не "отпускало". С чем это связано, неизвестно, при вскрытии причин не обнаружено. Остаётся предположить непонятное жёсткое воздействие паразита.
  - Потрясающе отработали. "Неизвестно", "невозможно", "предположительно" плюс ещё и "не найдено", - проворчал Грант. - Третье убийство - женщина...
  Но Грант не успел договорить, их бот сел напротив одного из домов.
  Пассажиры вышли. Грассе и Лукин шли рядом и молчали. Грант нервничал, взгляд стал цепким, колючим. Бле-Зи старался держаться невозмутимо, однако заметно дёргался. Последние исследования по вирусу были неутешительны - паразиты действительно взрослели.
  Кинт опять вскинул крылья, потянулся, хрустнув всласть суставами. Его приподняло над газоном. Но он сложил крылья, пошёл, хмуро скользнув взглядом по окну. С той стороны, очень близко к толстому, белёсому от пыли, пластику, виднелось лицо. Человек равнодушно встретил "ковырнувший" его на всякий случай взгляд Кинта.
  Грассе оказался возле двери первым. И остановился, потоптавшись на небольшом лоскуте каменного покрытия под каменным же козырьком. Но так и не решился открыть дверь. Обернулся.
  В этот момент Грант махнул рукой, указывая на крышу дома.
  Уставив сложенные пополам крылья в крышу, на самом её краю, вытянув шею, сидел вок. Он скользнул тихо вниз, пролетел над головами комиссии, обдал ветром от больших крыльев, пылью от синтетического газона и запахом грязной одежды...
  
  
  Долохов медленно шёл домой. Двигался механически, как если бы кто-то дёргал за верёвочки, кто-то сидевший в голове, ставший им, Долоховым. Он теперь всё время пытался вспомнить. Но кто-то будто задёрнул глухой занавес. Занавес шевелился, плотный и пыльный, и лишь иногда, урывками, мелькало то лицо мамы, то класс, чаще третий "Б", то место возле окна, третья парта от экрана учителя. Поездка на практику на втором курсе универа, в алмазные шахты на Орице, астероиде возле Торы. Глаза зажатого обвалом торианина, снятые роботом-поисковиком. Торианин погиб, не дождавшись помощи, случился второй обвал. Почему-то вспоминались его глаза, жёлтые, торианские. Вроде бы чужие. Но такая боль и безнадёга в них, безнадёга не имеет ни национальности, ни расы...
  Кто-то рылся в его, долоховской, жизни, изучал его боль и радость, глупую и дурацкую, такую, о которой не расскажешь.
  Этот кто-то никогда ничего не говорил. Он иногда позволял думать Долохову и слушал его. Ворошил воспоминания. Удивлял ими.
  Неизвестная ему музыка... нечитанные им книги... воспоминания мамы, которая ждала рождения его, Тёмы Долохова... чьи-то воспоминания о летучей паутине в августе... застрявший в ней жёлтый лист, битый зелёной крапиной. Вспоминалась Оля, его Олька. Вот она у него дома, подошла, упёрлась руками в подоконник и, вытянув шею, смотрит на улицу, смеётся. Волосы распушились и светились на солнце... Веснушки, сколько их у неё, никогда не замечал...
  Бродячая собака, застреленная во дворе, кружилась бессильно вокруг себя в луже крови. Визжала тоненько так, надсадно. Псина эта... Паразит часто её напоминал. То ли понять что-то не мог, то ли не согласен был, то ли наоборот согласен. Но вытаскивал из закоулков памяти эту доверчивую морду с коричневыми бровками едва ли не каждый день. Чёрная, с коричневым палом по брюху и лапам, длинноногая и поджарая, будто был в её родословной сеттер.
  Появилась во дворе по осени. Добрые глаза смотрели доверчиво, а иногда псина рычала и огрызалась, и щурилась на солнце, щенки должны были появиться к зиме. Кормили её всем двором. Соседи тогда переругались - одни считали, что надо кормить, другие кричали, что нельзя - детям опасно, грязь опять же, да и "она вам скоро опять под крыльцо принесёт приплод".
  Щенков она принесла в самый мороз. Вскоре они уже и выходить начали, повизгивали и покачивались на неуверенных лапах, толстые и смешные бочонки. А один не выходил. Вот уже пять месяцев прошло, а он всё сидел под крыльцом. Рост у него должен бы быть немалый, мать-то длиннонога. Решили, что больной. Уже всех щенков раздали, и за последним "сидельцем" пришли новые хозяева, но вытащить его из-под крыльца не смогли.
  А потом вышел. Никакой не больной. Нелепый и трусоватый, но очень добрый пёс. Взялся радостно бегать и кружить за своим хвостом, кружить и бегать на неуверенных подламывающихся лапах. А ещё через пару недель приехал джип, вышли два мужика с ружьями, застрелили мамашу и щенка, сложили их в чёрные мешки, и уехали...
  И вот в который раз в памяти кружила и скулила эта собака, опять кто-то говорил "не хотел он в этот мир приходить, как чувствовал, под крыльцом сидел", кто-то нудил "это не решение, так нельзя, мы же люди", кто-то говорил "еще спасибо мне скажете". Опять было мучительно жаль, будто сам пристрелил, а потом Долохов понимал, что кричит птица. Ночная птица. Её крик резкий, нездешний раздавался над лесом, в лес смотрела луна, деревья шевелились. В деревьях - окна. За окнами - люди, много людей.
  Лица родные и чужие. События мелькали в памяти будто всплесками на поверхности тихого озера. Воспоминания, крики, смех, плач, песни. Артём сутками напролёт лежал, отвернувшись к стене, на койке, в своём новом доме на восьмерых, таких же, как и он, ходячих мертвецов.
  Многие поначалу ещё пытались говорить. А потом замолкали. Иногда кто-нибудь вдруг медленно говорил в мёртвой тишине:
  - Похороните меня.
  Потом хрипло, тяжело шевеля непослушными губами, сипел в непослушные связки нелепо-светлые слова:
  - И кузнечик запиликает на скрипке...
  Вот и дом. Долохов прошёл через двор, вошёл и сел на кровать, уставился в пол. Эта фраза, она выматывала. Крутилась и крутилась в голове.
  Долохов не мог даже крикнуть: "Всё, хватит! Надоело! Пошёл к чёрту!" Он не мог прекратить думать, потому что думали теперь за него, пользуясь им, Долоховым. Он теперь просто присутствовал. И крутившаяся в нём в последнее время фраза, наверное, свела бы его прежнего с ума. Она надоедливо всплывала, когда вспоминалось её лицо. Той девушки. Анны. И старика... Парень тоже приходил. А паразит молчал и слушал. Он любопытный.
  Спины лежавших, отвернувшихся к стене, мертвяков. Тишина. Серая пыль везде. На полу отпечатались следы, его, Долохова. День за днём. Больше здесь никто не ходил. Только он...
  
  Каменные цветы
  
  - Женщина. Двадцать восемь лет, - говорил Кру-Бе, прохаживаясь по светлой и очень пыльной комнате. - В резервацию на Ларусе поступила два месяца назад...
  Когда комиссия вошла в дом, здесь стояла тишина. Один ларус в мягких спортивных брюках и яркой жёлтой толстовке, лежал, отвернувшись к стене. Трое стояли возле окна. Странно похожие, будто под копирку. Куклы, пальцы одной перчатки, надетой на чью-то чужую руку и, может, не рука это. Ларусы развернулись и сонно следили за живыми. Лишь на одном из них была новенькая куртка, застёгнутая наглухо под горло, брюки, мятые от лежания, но чистые, седые волосы стянуты в хвост.
  "Этого посещают родственники, и, пожалуй, вон того, в жёлтом", - отметил Кру-Бе. Остальные были будто вывалявшиеся в пыли, проклятый газон, пыль от него была везде.
  Кру-Бе отчего-то опять вспомнил Долохова. "Надо будет узнать, когда поступил этот землянин в резервацию. Он в форме, а значит, из первых заражённых, и скорее всего его паразит самый взрослый".
  Трое других обитателей дома следовали за Кру-Бе по пятам. Торианин шагал нетерпеливо, ступая пружинисто и мягко в своих прекрасных мягких донзах, немного подпрыгивал при этом. Он понимал, что если остановится, то ларусы столпятся возле него как дети. Дети со странной силой. Так уже было, и обслуживающий персонал здесь боялся попадать в такое окружение.
  - Адаптация шла тяжело. Первый месяц она тихо выла...
  - Её звали Анна Хименес, - сказал Лукин.
  - Да, благодарю, мне сложно называть имена землян. Женщина бродила по улицам посёлка. Потом бросилась на сетку. Но паразит смягчил удар, и она не сгорела от дуги. Обуглилась, однако паразит был жив. И она, и её ребёнок были мертвы, но живы. Да, я не сказал, она была беременна. Убитую нашли здесь, неделю назад, в этом самом доме. Голова отделена от туловища. Камеры слежения, как и в других двух случаях, выключены. Следы, так же, как и в тех случаях, затоптаны, потому что убитые все найдены на второй, третий день после убийства.
  Мертвец, сидевший на койке, крытой синтетическим одеялом, поднял руку, потянул её вверх, сжав пальцы.
  - Что тебе, Марк? - спросил вдруг очень мягко Лукин, прочитав имя землянина на шильдике.
  - Похороните меня, - сказал медленно мужчина.
  В его светло-серых сонных глазах, на самом дне их, мучительно что-то отражалось, болезненное, важное для этого человека.
  Присутствовавшие переглянулись. "Подпишут, точно подпишут похоронную им всем. Пожалеют и подпишут. Наверху только этого и ждут. А потом найдём способ помочь и будем долго и мучительно сожалеть, и платить по искам", - подумал Кру-Бе, отводя взгляд.
  Вскоре они ушли. Шли молча. Так же молча сели в бот.
  - Зачем мы сюда прилетали? - проговорил в этой тяжёлой тишине Грассе.
  - Есть ощущение, что нас хотели испугать, - сказал непривычно тусклым голосом Грант, полез в карман, но уже в который раз лишь похлопал по нему сверху.
  - Предлагаю всем успокоиться, - протянул с усмешкой Кинт, - вопрос на самом деле прост - есть ли жизнь в ларусах. Если жизни нет, то и убить невозможно.
  Понятно, что не зря их притащили сюда. Наверху посчитали, что вид ларусов испугает комиссию, но всё произошло ровно наоборот, это можно было прочитать на потрясённых лицах.
  Кру-Бе молчал.
  Лукин обернулся и посмотрел на него вдруг пристально.
  - Диагноз ставите? - проговорил он быстро, голос его перехватило. - Чтобы подписать им всем смертный приговор? А то, что все они глубоко несчастны, и ещё, как ни странно это звучит, живы... это никого, по всей видимости, не волнует. Ведь вы тут главный, в этой комиссии, на самом деле?
  Кру-Бе молчал. "Ну что ж, этого можно было ожидать, - подумал он, - значит, всё будет сложнее". А вслух сказал:
  - Я рад, Лукин, что мы думаем об одном и том же.
  Лукин вскинул недоверчивый, колючий взгляд на непроницаемое лицо торианина. "Поговорили, называется! Провались всё пропадом, я к нему как к человеку, а он поковырялся во мне, что-то с чем-то сложил, поделил, потом помножил, и, меня не спросив, вывод сделал. Но чёрт с тобой, если это действительно совпадает с тем, что думаешь ты..." И вслух сказал:
  - Аналогично, Кру-Бе. Рад пониманию.
  Они неожиданно оба натянуто рассмеялись. Кру-Бе - немного удивившись вдруг оборвавшемуся неприятному разговору, Лукин - с удовольствием. Малюсеньким удовольствием оттого, что Кру-Бе наверняка "прослушал" и его гневную тираду, сказанную про себя, оттого, что они думали, оказывается, об одном и том же, оттого, что нашёл в себе силы остановиться, а ещё оттого, что только теперь почувствовал, что бот взлетел и резервация остаётся позади.
  - Этих троих, их особенно жаль было перед смертью, - проговорил Лукин.
  Кру-Бе задумчиво кивнул. Он сидел позади Лукина...
  
  Административный корпус на Ларусе построен Торой на одном из множества островов в районе экватора. Бот приземлился на посадочную площадку. Комиссия выбралась, поеживаясь на ледяном ветру.
  Разноцветные кубики, узкие дорожки, мощённые искусственной плиткой, спортивная площадка. Светло-жёлтый искусственный почвогрунт и каменные цветы. Этими же цветами теперь были бодро украшены все резервации. Вокруг них долго ходил Грассе. Пока Бле-Зи не сказал:
  - У нас на Торе нет цветов. Пески, знаете ли, не располагают. А на Земле и Воке есть. Торианские дизайнеры увидели наши цветы такими. Конечно, на Торе теперь тоже выращиваются живые цветы, в оранжереях. Женщины их очень полюбили, но на наших улицах растут пока только каменные. Вероятно, из принципа.
  - Мудрое решение, - сказал невозмутимо Грант, - вес этих созданий совершенно отбивает желание сорвать букетик тут же, не оплатив за него ни цента.
  Торианин рассмеялся. Этот Грант - всё-таки было в нём что-то такое, дружелюбное, на него невозможно было долго сердиться.
  Стол был высоковат для землян и вока, но сиденья с мягким звуком самоотрегулировались под рост каждого гостя. Кру-Бе несколько раз спросил, удобно ли им. Получив утвердительные ответы, прозвучавшие вразнобой и со смехом, он улыбнулся и кивнул:
  - На Торе принято оставлять дела за пределами хорошего обеденного стола. Предлагаю вернуться к обсуждению только после того, как, хотя бы, покончим с горячим.
  - Это очень крепко, - показал с улыбкой Бле-Зи на высокий узкотелый кувшинчик, постучал по голове и провёл ладонью, словно отгораживаясь ширмой, - отключает дела и оставляет только радость, беспричинную и восхитительную.
  И в ожидании посмотрел на каждого гостя.
  - Пожалуй, к беспричинной и восхитительной я сегодня не готов, - проворчал Грант.
  Все посмеялись, но к графинчику больше не возвращались. Потом на столе появились фрукты, травяной чай в прозрачных пиалах и блюда с круглыми белыми шариками-конфетами и большими кофейного цвета шарами-пирожными. Кру-Бе, с улыбкой выбрав себе кофейного цвета шар и разломив его пополам, будто показывая всем его вязкую, сочную мякоть, сказал:
  - Это ном, такие у нас не растут. Зато номы отлично выращивает в своей печи наш повар. Рекомендую. Теперь, пожалуй, можно и поговорить. Мне очень важным показалось ваше замечание, Лукин, что всех троих убитых было жаль перед смертью.
  - До сих пор не могу отойти от этого ощущения, - ответил Лукин.
  - Они здесь все жалкие, если начать разбираться, - заметил Кинт, откинувшись в кресле.
  - Не скажите. Слетевший с крыши вок у меня жалости не вызывает, - сказал Грассе. - Конечно, можно подумать, что его паразит мал и просто пугает нас, как если бы малыш выглянул из-за угла и сказал: "Бу!"
  - Именно это я и имел в виду, - ответил Кинт, кивнув. - Но не стоит из них делать несчастных. Кто-то же убил. Спокойно отделил голову от тела троим сородичам. И надо сказать, очень удачно отделил, будто знал, что нужно сделать, чтобы жизнь в ларусе завершилась окончательно.
  "Именно. Это мне и не дает покоя", - подумал Кру-Бе.
  - Очень точное замечание, - сказал Лукин. - "Чтобы жизнь в ларусе завершилась окончательно". Это очень важно. Они не умирали. Как в анабиозной капсуле, фитилёк жизни прикручен, но и только. Ведь ещё так и не было произведено нормального осмотра тела, вскрытия, ларусы самоликвидируются, я так понял?
  Бле-Зи кивнул:
  - Исследуются только останки. Паразит сгорает внутри пострадавшего. Обнаружена кислота. После этого трудно уже о чём-то говорить с уверенностью, только следы, следы неизвестных сплавов, легкоплавких, по всей видимости, следы искусственных материалов и чужеродных мышц в конечностях и позвоночнике. Словом, только намёки на то, что было что-то инородное, и на его природу. Об остальном приходится судить по наблюдениям за ларусами. Они не противятся этому.
  - Знаете, их действительно очень жаль, - сказал задумчиво Грассе, - хотелось бы понять, что творится с ними, о чём они думают. На первый взгляд, они, мягко говоря, выглядят как олигофрены. Это страшно. Но иногда в них проглядывает что-то детское.
  - Я бы сделал ударение на том, что они как дети, - сказал Кру-Бе.
  - А я на том, что они всё-таки олигофрены, - от нетерпения Кинт встопорщил крылья горбом.
  - Пять тысяч ларусов в восьми деревнях, - сказал Лукин, будто не слыша этого спора. - Из пяти тысяч находится один, который берёт и убивает троих. И это ребёнок?
  - А может, это вообще кто-нибудь из обслуживающего персонала? - сложив руки на животе, крутя пальцами, задумчиво сказал Грассе.
  - Да, - кивнул Кру-Бе, - такая возможность не исключена, камеры наблюдения проще отключить именно такому субъекту. Сами понимаете, в этом случае обвинение касается живого... одним словом, требуются серьёзные доказательства. Но год назад база данных о сотрудниках была утеряна вместе с копиями. Сгорело помещение. Позже экспертиза подтвердила версию о пиле робота уборщика как орудии убийства. Однако записи роботов о событии не сохранились. Первая запись сгорела во время пожара. Вторая запись, как говорится в деле, была утеряна, робот оказался повреждённым при наезде на ограждение. Фактически сгорел. Указана причина - "уборщик не справился с управлением при наезде робота на поребрик". Оштрафован, отправлен на повторное обучение. По последней записи - есть заявление дежурного, что будто бы случайно стёрта ларусами. Буквально примерно так: "Ларусы любопытные как дети, машины любят, вечно руками лезут".
  - Хм, отговорка, - раздражённо сказал Грант. И тут же добавил: - Но при отсутствии записей и свидетелей, внушающих доверие суду, опровергнуть её сложно. Уборщик-дежурный ведь в таком случае уже подозреваемый. Кто он, хотя бы определились?
  - Во всех трёх случаях это разные люди. Все трое работают здесь с самого основания резервации.
  - Четверо... он мог подмениться, - буркнул Грассе.
  - Что такое подмениться? - спросил Бле-Зи.
  - Выйти не в свою смену, если тебя попросил сменщик, - ответил Лукин. - В жизни разное случается, такой вот способ помочь.
  - Скорее всего, так и было, - вздохнул Грассе, - и всё-таки действовал кто-то один. Банда убийц-уборщиков это уже слишком. Значит, и четвёртого нельзя исключать, даже наоборот. Но почему же осталась без внимания первая запись?!
  - С самого начала искали виновного ларуса, - нехотя сказал Кинт. Всем было хорошо известно, что Вок начинал заниматься первым расследованием, Шанора принадлежала Воку. И теперь все посмотрели на Кинта. - Первый труп был найден через три дня, ещё две недели решали, нужно ли заниматься расследованием, рассматривался вопрос об уничтожении ларусов вообще, раз налицо их неадекватность. Первого убитого долго считали самоубийцей, потому что у него на счету были уже две попытки. А уборщик просто испугался, что его накажут за недосмотр. Конечно, к этой версии много вопросов, но никто, повторяю, никто не хотел, да и не хочет заниматься ларусами. Однако отец этого первого убитого настаивал на расследовании. Тогда и решили созвать представителей всех трёх планет. Пока решали, как это всё будет, кто главный в расследовании, произошло второе убийство.
  - Самоубийца... Ларус запустил пилу, лёг под нож? - сказал Лукин.
  - Навыки человека никуда не исчезли, все они в силах управиться с техникой, - ответил Кинт.
  - Прямо чёрная дыра какая-то, а не расследование, - вклинился Грант. - Однако пожар и пропавшие записи только подтверждают версию об убийце-уборщике.
  - Версию, да. Но доказательств по-прежнему нет.
  - Единственные свидетели - ларусы, но они молчат, - сказал Бле-Зи.
  Повисла пауза. Стало слышно, как булькает стенной аквариум. Потом Лукин сказал:
  - Если они как дети, пусть и олигофрены, то надо выяснить, кто из них старший. И ещё не даёт мне покоя этот Долохов.
  Кру-Бе пошевелился в своём кресле:
  - После прилёта с резервации, я сразу сделал запрос по этому землянину. Удивительно, но в резервации проживает двадцать один ларус с самого первого заражения. Как они выжили, ведь тогда их очень боялись и на Воке взялись уничтожать трупы в реакторах. Их паразитам около пяти лет. Мне кажется, если бы мы поняли, зачем появлялись эти корабли, зачем им разумные существа недоумки, мы бы поняли, что происходит с ларусами. Какова цель заражения? Уничтожение, подчинение...
  - Добавьте сюда перевоспитание, - буркнул Лукин.
  - Новый миссия? Вы действительно в это верите? - насмешливо сказал Кинт.
  - Перевоспитание в жителей будущих колоний. В добрых и послушных. Бескровное завоевание. Почему так думаю? Потому что не вижу желания воевать у "чёрных кораблей", и добрых намерений не вижу. Если бы на Малом-2 не удалось бы тогда подбить их, отправив обратно туда, откуда они явились, сколько бы еще открылось таких резерваций. Жаль лишь, что успели уползти обратно. А что, если это программа. Растёт внутри такой вот искусственный интеллект... но тогда его тоже можно менять?
  - Хм, - проговорил Грассе. - Можно предположить, что паразит будет взрослеть, его подопечный вскоре будет послушен...
  - ...своему паразиту же. Осталось выяснить, сообщаются ли между собой паразиты, - закончил Кинт.
  - Так, - вдруг сказал Лукин, - я хотел бы пожить там, в резервации. Например, заметил свободную койку в доме Милоша. Но лучше всего бы - в доме Долохова. И ещё... Устроить бы там футбол... или волейбол... Дети, игра, и всё такое, - он обвёл глазами собеседников.
  - Интересная идея, - сказал удивлённо Кру-Бе.
  - Очень! - воскликнул Бле-Зи.
  - А я бы сыграл в баскетбол, но там нет корзины, значит, волейбол. Скорость... футбол - это скорость, а в волейбол можно потоптаться на одном месте, это больше подходит для ларусов, - задумчиво сказал Грант, - возьмёте меня с собой, Лукин?
  - Без вопросов! - кивнул, выглянув из-за Грассе, Лукин.
  - Пожалуй, я бы тоже сыграл, - сказал Кинт. - Мне интересно.
  - И я, - решительно сказал Бле-Зи.
  - Поддерживаю, - сказал довольный Грассе, потирая руки, - волейбол, знаете ли, на этом сером отвратительном газоне, будет моим протестом против этой резервации.
  - Неужели вы могли подумать, что я буду против, - рассмеялся Кру-Бе. - Знаете, вид комиссии, играющей на поле посреди резервации, послужит хотя бы тому, что дело продолжат рассматривать.
  - Хочется их услышать, - сказал Лукин.
  - Нам надо всё обговорить, - кивнул торианин...
  
  
  "Тварь ли я, или право имею... Кто это сказал. Почему?" - Долохов шёл по улице. Еле волоча ноги. Не глядя по сторонам.
  Да и на что тут смотреть. Коробки-дома, дорожки правильные, проложенные и спроектированные роботами. Это тебе не тропинки во дворе, которые петляют где угодно, только не по проложенным тротуарам.
  Долохов не мог долго ходить. И не мог долго лежать. К нему приходила Анна, садилась на край кровати.
  - Я всё время думаю, что, если бы он родился.
  Всё время она заводила разговор о ребенке, который погиб.
  - Он не мог родиться, Анечка, не мог. У ларусов дети не рождаются, - отвечал Долохов ей.
  - Да, ты говорил.
  - Мы теперь... как жабы, уснувшие в зиму. Тело застыло, кусок глины. Ещё кажется, что вот-вот отогреешься, а оно застывает всё сильнее.
  Он ещё говорил, а Анны уже не было.
   Анну он не знал. Он видел, как Богач входил в её дом с роботом. Потом оттуда вынесли её труп. В чёрном мешке лежало укороченное на голову тело.
  Тогда она пришла к нему в первый раз. Красивая. Она всегда была красивая, пока не обгорела.
  А иногда приходил тот парень. Лицо его было теперь живым, глаза горели лихорадочным огнём.
  - Привет, Милош. Хорошо выглядишь, как живой. Да ты просто красавец. Ты счастлив?
  Парень отбрасывал длинные волосы, падающие на лицо, смеялся невесело.
  - В чём счастье, Артём? Ты знаешь? - голос Милоша доносился издалека и был рядом одновременно.
  - Жить хочется, Милош, только и всего, такая мелочь, - тихо отвечал Долохов. - Где был? Что делал?
  - Да, Артём, да! Дома был! Сидел на полу и смотрел, как пляшут пылинки на солнце. Нина живёт с другим. Дочка его называет папой...
  А Милоша уже не было.
  Он опять один...
  Долохов свернул направо, к хозблоку.
  Время появления Богача. Скоробогатов Ефим. Обслуживающий персонал, степень доступа третья, высокая. Проходил по баракам, заглядывал в тумбочки после посещения родственников, забирал то, что принесли. Запускал уборщика улицы шебуршать щёткой по дорожкам. Паразиты к нему привыкли. Порядок паразиты любили.
  Долохов дошёл до хозблока.
  "Тварь ли я, или право имею..."
  Богач - невысокий, жилистый, с вечным насмешливым прищуром обычных серых глаз. Все у него выходило быстро и ладно, словечки гладкие, шутки-прибаутки сыпались, как горох, стукались сухо и пусто.
  Ефим выкатил робота-уборщика. Обошёл Долохова, остановившегося посредине серой дороги.
  - Чего тебе? Что ты сюда всё ходишь? - проговорил Богач, стараясь не смотреть в глаза.
   Так учили обращаться с ларусами. Опасные они. Ганса в прошлом году один такой дверью придавил. Придурки, что с них взять. Но отвечать надо, как положено, а то уволят. Везде видеосистем навтыкали. Будет жаль, за этих идиотов хорошо платят.
   - Иди домой, Долохов. Домой иди, говорю. Домой.
  "Тварь ли я, или право имею... А тварью быть не хочется... Как же не хочется быть тварью..."
   Артём прошёл мимо Богача и остановился.
  Тот покосился на него. Долохов стоял совсем близко, безучастно глядя в одну точку на тяжёлом подбородке Богача. Богач не выдержал, повернулся к роботу.
  Долохов обхватил его за шею правым локтем. Сжал мёртвой хваткой. Мышцы сжимались на раз-два. Как домкрат. Ещё. Ещё сильнее...
  Богач захрипел.
  Схватился руками за локоть.
  Долохов оторвал Богача от земли. Ноги в форменных берцах дрыгнулись в воздухе.
  - Тварь, - просипел Долохов непослушными губами. - За что ты... Анну... Милоша... Антона Ивановича...
  "Тварь ли я..."
  Долохов отпустил.
  Ефим рухнул на колени. Ткнулся лбом и руками в серый газон, качнулся из стороны в сторону. Закашлялся хрипло. Рывком поднялся. Ноги дрожали.
  - Ты... иди отсюда, Долохов... домой иди, - прохрипел он, стараясь говорить, как ни в чём не бывало. Везде камеры, проклятые датчики.
  Долохов смотрел мимо Богача. За ограду. На садик с каменными цветами. Он их видел впервые. Они все здесь такие. Каменные.
  Паразит молчал. Наказывать он любил. Хватило одного раза постоять у окна дома, где жили женщины. Когда там был Богач. Ларусы часто стояли снаружи. Любопытны они как дети.
  А старик приходил лишь однажды.
  - Антон Иванович, зачем ты прилетал на Шанору-то? На фестиваль светящихся ночей? - спросил Долохов.
  - Я позже прилетел. После этого самого фестиваля в аккурат и прилетел, Тёма. Думал сына забрать, шестнадцать лет мальчишке. Он так мечтал увидеть эту светящуюся Шанору. Отписали мне письмо по галактической, адрес взяли в его почте. "Ваш сын скончался от неизвестной болезни, которой заразился во время обстрела городской набережной..." Хотел похоронить по-человечески, а его - в реактор... Испугались. Себя бы лучше испугались. А потом и чёрные во второй раз прилетели. Я хоть им в глаза посмотрел. Пустые глаза-то, Тёма, без опознавательных знаков. Боятся.
  И курил. Курил жадно, самокрутка выгорала наполовину от одной затяжки, края её тлели.
  - Смешно, понимаешь. Вредный я. Паразиту говорю - водки хочу. Плеснёшь в стакан, говорю, накатишь, и такое тепло... чувствуешь, поплыл. Хорошо. А если, говорю, сигаретой затянешься... Ну, он меня и придавил сразу накрепко, не продохнуть, проще сдохнуть, так скрутило, Тёма... Видно, решил, что трудновоспитуемый я. А я не пил, Тёма, нельзя мне было, сердце больное. А потом и этот прибил. Надоел я ему. "Что ж ты, говорит, такой жалкий-то". Пожалел! И убил. Робота своего привёл и голову-то чик. Ни крови тебе, ничего. Чистая работа. Одно слово - уборщик. А я, Тёма, так странно, из угла смотрел, из правого верхнего, выбило меня туда сразу, как он по шее-то чикнул... Стало быть, живые мы.
  "А я вот не сдох, Антон Иванович, до сих пор ноги таскаю".
  Долохов, не оглядываясь, шёл назад. Паразит молчал. Он наказывать любил. А Долохов снова и снова повторял. "Не смог... не смог я. Простите, Анечка, Милош, Антон Иванович... паразит может, а я нет... не могу... не хочу".
  В дом, где жили женщины, Ефим в этот день не пошёл.
  
  
  Ларусы стекались медленно. Окружали людей, вставших в круг. Лица ларусов были неподвижны, а глаза... Паразиты смотрели во все глаза. Прилетели два вока. Сели, уставив свои сложенные пополам крылья в газон. Восемь ларусов ториан. Земляне. Их тянуло в круг, как на поводке. Они торопились. Их вело, тащило к играющим. На лицах будто было написано: "Что это вы тут делаете? Я только посмотрю". Мяч держал их взгляды, они следили за ним.
  Ларусов собралось что-то около тридцати. Кинт сразу об этом сказал Бле-Зи, стоявшему к нему ближе всех.
  - Тридцать два!
  Но игра шла, и ничего не происходило.
  Вот уже Кинт дважды зевнул, пропустил две подачи, получил в лоб мячом от Гранта. Рассмеялся натянуто. Вежливо послал разогревшемуся и побагровевшему генералу верхнюю боковую. Тот упустил и расхохотался:
  - Крюком?! Где научился, летун?!
  Подал Лукину.
  - На Земле, не помню название где, лил дождь, и спасал только спортзал, - Кинт был доволен, он встопорщил крылья и оглянулся на своих ларусов.
  Кру-Бе разговорился. Влупил по мячу, отправив Бле-Зи, тот неумело своими четырьмя пальцами переправил его Грассе.
  - Когда я учился на Воке, - громко говорил Кру-Бе, - у меня был друг землянин. Его звали Бутанназиба... он был огромного роста и чёрен, как ночь. Говорил, что его имя означает рождённый вечером... Это было прекрасно... нам всем нравилось повторять его имя и у нас ничего не получалось. Тогда мы играли в волейбол через сетку. Бутанназиба стоял под ней и невозмутимо перекладывал мяч на другую сторону. Мало кому удавалось взять этот мяч. С тех пор мы любим играть обязательно вечером... У нас новый болельщик.
  Долохов остановился посредине улицы, повернулся к толпе. Над толпой вскинулись руки, крылья, мелькнул... мяч... засмеялись... хохот.
  В голове запрыгали картинки со страшной скоростью... потянуло вперёд. Здорово потянуло вперёд. Руки, ноги двигало и тащило.
  Долохов деревянно пошёл. Прошагал в первый ряд. Его внимательные сонные глаза напряжённо ухватились за мяч. Не отпустили, дёрнулись вслед за ним к Лукину...
  Лукин подпрыгнул.
  Подал мяч прямо в Долохова.
  Рука Долохова вскинулась вверх.
  Глухой удар кистью.
  Мяч со страшной силой полетел в Лукина.
  В наступившей мёртвой тишине просвистел мимо отшатнувшегося Кру-Бе.
  Лукин сделал три больших шага назад и всё-таки взял мяч, уже на излёте, едва не свалившись, послал его Кру-Бе.
  Торианин упал, растянувшись в полный рост.
  Кинт подпрыгнул, распахнув крылья, взревел на своём, на вокском:
  - Охой!
  - Ессс, - крикнул довольный Грант.
  - Эни сай! - проговорил довольно Бле-Зи, что означало "отлично".
  - Отлично, - проворчал, пряча улыбку Кру-Бе, - я валяюсь, а им отлично!..
  
  Комиссия уехала поздно вечером. Они очень долго зачем-то находились в доме Долохова, потом в другом доме, доме Анны Хименес. Перешли в дом старика, и барак Милоша не забыли. Но, кажется, всё обошлось, и Скоробогатову не было задано ни одного вопроса. Ефим пытался просмотреть видео в бараке Артёма, но связь комиссия отключила.
  "Нехороший знак", - подумал Ефим. Он хмуро посмотрел вслед отлетавшему боту, поёжился под ледяным ветром. Заблокировал ворота, активировал шаговое ночное освещение, отключил видео в доме Долохова. Вывел робота-уборщика и покатил в сторону бараков третьего ряда.
  Ремонт дверей в бараке Долохова он прописал ещё вчера. Но отчего-то отложил это дело и правильно сделал. Было бы весело, если бы сегодня во время этой великой игры всех времён и народов обнаружился труп.
  Вот и третий ряд. Пятый барак. Тихо. Но через мгновение у окна уже появились тупые лица ларусов. Они таращились в полусвет-полутень.
  Ефим открыл дверь. Въехал с роботом внутрь. Пятно света на полу качалось вместе с фонарём.
  "Этот ветер. Всё время ветер. Планета-пустырь. Пустырь с мертвецами. Жаль их. Тех было особенно жаль. Ты же знаешь, Долохов, - вот уже второй день подряд Ефим без конца говорил с Долоховым, - здесь есть дураки и есть те, кто себя в обиду не даст, а эти... жалкие, сами не жили, а другим - работа. Ходи за ними. Чёрт бы побрал тебя, Долохов. Чего привязался ко мне, за барак женский обиделся, что ли... славные, они, глупые... за Анну... да мне не до философий, парень, теперь ещё за убийство отвечай... какое убийство, совсем ошалели... мертвяки... похоронить - доброе дело сделать".
  Долохов лежал, отвернувшись к стене. Уборщик подвёл робота ближе к кровати. Ларусы у окна развернулись к Ефиму.
  - Тихха, - проговорил Богач. - Уборка. Сколько пыли. Это плохо. Под кроватями надо почистить. И двери, двери сломали, нехорошо.
  "Не шевелится. Но этих ларусов не поймёшь".
  Сумерки. Зачем мертвецам много света.
  Выдвинулась тонкая пила, потянулась дальше, к шее Долохова. Ефим отчего-то вдруг вспотел, перед тем как запустить пилу.
  - Стоять, Ефим Сергеевич.
  Лукин сидел на кровати напротив. Откуда он взялся? В двери, в темноте, входили люди. Затарахтела вертушка вертолёта. Мелькнули крылья за окном в сумеречном освещении. Любопытный летун ударился глухо в пластик окна. "Тихха, - машинально подумал Богач, - тиххо ты, дуррра".
  - Кто разрешил... Запрещено... посторонним, - пробормотал Богач.
  - А ты ларусов за ворота выпустил, Ефим, - сказал Лукин, - переодели мы их. За что же ты их так не любишь? Живые ведь они. Я думал, что не живые. Дурак был. Они-то ещё поживут, я уверен, а ты сядешь. Долохов-то говорить начал, так-то, Ефим. Про тебя вот рассказал...
  Долохов слушал, закрыв глаза. Там, где его Оля, сейчас лето. Веснушки у неё по плечам россыпью. Никогда не замечал. И кузнечики трещат в траве. Неужели домой...
  
  Про бегунов и тушканчиков
  
  Лукин опять шёл к Кру-бе - окончательно утрясти свой внезапный отъезд на Землю. На душе было муторно. Он не замечал морось, сыпавшуюся монотонно со свинцового неба, не видел каменные россыпи цветов. Но к Кру-Бе идти совсем не хотелось, и поэтому взгляд зацепился. Лукин остановился. Смешные, но, наверное, красиво. То ли цветы, то ли скульптуры. Они были розовые, синие, сиреневые, прозрачные - из местных самоцветов. Бле-Зи очень много рассказывал про них вчера, кто-то из его знакомых занимается ими.
  Смотрел на цветы, на завитки, мокрые от дождя, а в голове крутился разговор с братом. Даже не разговор, а так, сообщение. Конечно, он сам всё испортил. Психанул как дурак. Глаза заломило от вдруг подступивших неожиданных слез. Хотелось домой. Спрятаться от всех. В детство, и уткнуться с головой в мамины ладони... и всё бы решилось, тогда всё решалось как-то само собой. Даже когда умерла бабушка, оказалось, что она стала звёздочкой, и в это верилось, и было светло и грустно. Понятное дело, что решалось кем-то, а не само собой, просто иногда так хотелось, чтобы кто-то взял на себя неподъёмное, и оно вдруг отступило бы, и отец сейчас был бы дома, с мамой.
  Но брат сообщил, что отец совсем плох, он его поместил в пансионат.
  - Как можно, ты идиот?! - проорал Лукин в видеосвязь. - Отец просил не сдавать его ни в больницу, никуда, что ему мало осталось, он сам как-нибудь, только бы дома. И не прошло и месяца, как мы сдали!
  Видеосвязь брат отключил, как только Лукин принялся кричать. Что толку, что орал, самому стыдно. Он долго смотрел в тёмный экран. Сидит на орбите на никому неизвестном Ларусе и орёт.
  "Приезжай и не сдавай, - сказал брат неделю назад, когда самочувствие отца ухудшилось. - А мне никак. Надо срочно назад. Кася вот-вот родит, диссер трещит по швам. От Ларуса до Земли ближе, чем от Торы, вот и давай, поживи дома. У тебя всё равно семьи нет. И да, меня точно в пансион сдай, если доскрипим и будешь решать этот вопрос", - огрызнулся в завершение сказанного Киря. Кирилл. Кирюшка-ватрушка. Надо было срочно вылетать на Землю.
  Хорошо, хоть здесь вроде бы всё разрешилось. Скоробогатов уже дает признательные показания. Только что толку с них. Заезжено твердит, что ему было жаль их, мертвецы ведь. Хитрец.
  И так выходит, что и комиссии никто не верит, что ларусы живые.
  Выводы писали два дня, опять переругались. Кинт считал, что игра ничего не доказала, и, если бы Скоробогатов не приехал с пилой в корпус к Долохову, они не нашли бы и убийцу.
  - ...И что жизнь в ларусах есть, не доказали. А это главное, - сказал Кинт, обведя всех своим невыразительным взглядом.
  Чувствовалось, что он продумал эту свою тираду. Потому что дальше сказал:
  - Я считаю недопустимым вопрос о свободе Долохова. Мы ходим по кругу.
  Грант засопел и выдал:
  - Вы один из шести, не забывайте. Есть и те, кто сомневается. Может, не могут забыть первых пострадавших, отправленных вашей планетой в реакторы? Не хотят повторить ошибку? Задавались ли вы этим вопросом? Я за голосование.
  Кинт промолчал, положив два пальца на край стола. Грант дёрнул подбородком.
  - Согласен, - кивнул Кру-Бе.
  - За голосование с обоснованием. Иначе зачем мы тут собрались, - подал голос Грассе.
  Лукин поднял руку.
  - За. С обоснованием, да, - кивнул он.
  - Поскольку мы обязаны выработать заключение уже завтра и разъехаться, предлагаю сейчас и проголосовать. Бле-Зи просит извинить, дела. Его ответ у меня зафиксирован. "Ларусы живы, но подконтрольны. Отпускать нельзя, потому как реакции паразита остаются под вопросом", - прочитал с какого-то малюсенького устройства Кру-Бе и обвёл всех взглядом. Он спросил Кинта: - Вы, я так понимаю, высказались?
  Кинт опять положил два пальца на стол. Обычный вокский раздражённый жест "Я всё сказал". Кру-Бе кивнул и перевел взгляд на Гранта:
  - Кто выскажется следующим?
  - Сомневаюсь в устойчивости Долохова после разрушительного воздействия паразита. А сомнение - плохой советчик. Поэтому воздержусь, - сказал уклончиво Грант.
  - Следовательно, вы против освобождения Долохова, - педантично уточнил Кру-Бе.
  - Против. Но прошу зафиксировать сомнение и фактическое признание жизни в ларусах. А это тоже являлось вопросом для расследования. Ларусы живы - настаиваю, но ими манипулируют, и я лишь сомневаюсь, что они в любой момент в силах этому противостоять, - терпеливо возразил Грант и полез за своим мешочком с иридийской смолой, но не достал.
  Лукин мотнул головой.
  - Поддержу Гранта. Мысли схожи, чего уж там. Ларусы живы, без сомнения. Но вот доедет ли Долохов? Не попытается ли паразит сбежать? Не знаю. И тем самым мы в очередной раз оставили его один на один с паразитом. А никто из этих людей не виноват в том, что оказался на Шаноре.
  - Подпишусь под каждым словом месье Гранта и месье Лукина, - отчетливо проговорил Грассе. И вздохнул: - Вечная история. Кто-то разве виноват в том, что заболел чумой в Средние века и к нему в дом не заходили, и умер он и вся его семья. А потом и полгорода потому, что тот, самый первый персонаж, был водовозом и развез воду, пока еще таскал ноги? - сказал Грассе уже как-то философски отстранённо. - Да что там чума, тот же ВИЧ... Кру-Бе, а вы, вы что же скажете?
  - Присоединюсь к Бле-Зи. Суммируя, - Кру-Бе встал, прошёл пару шагов прочь от всех, к окну, потом назад. - Так или иначе, а вообще говоря почти одно и то же, мы высказались за то, чтобы Долохов поехал пока на Вок под присмотром и получил документы. Комиссия выполнила работу и, думаю, неплохо. На данный момент никто не имеет права сказать, что ларусы мертвы и инопланетные существа управляют мертвыми телами. Там, внутри живые люди, они пытаются сопротивляться, достучаться до нас. И честно говоря, как любите выражаться вы, Лукин, я доволен. Кстати, наверное, именно вам придётся сообщить Долохову эту не очень радостную новость. Ну мы даже не знаем, рад ли он или не рад. С эмоциями у ларусов не очень обстоят дела. Подождите, интересная деталь...
  Кру-Бе что-то полистал, экран замелькал кадрами с резервацией. Дома, решетка, опять дома, уборщик полз по полю, где они два дня назад играли в волейбол. Торианин вдруг вскинул свои жёлтые глаза на Лукина.
  - Почему он бегает?
  На экране появился силуэт бегущего Долохова.
  Лукин отвел глаза и посмотрел в стол. Он и сам недавно об этом узнал, его спросил Грассе, увидел бегущего Долохова в записях в архиве у Кру-Бе.
  Пока почему-то не хотелось это обсуждать и не хотелось, чтобы торианин слышал его мысли, пока он сам не понял происходящее. Он сейчас сосредоточенно рисовал на планшете замок. Взгромоздил его на обломок скалы и теперь придумывал одну за другой башенки, сквозь арку одной виднелась другая.
  - Не хотите разговаривать об этом, понимаю, - кивнул Кру-Бе, наблюдая за его рисунком. - Между тем, стало известно, что ларусы, паразиты которых по возрасту близки к паразиту этого землянина, становятся всё меньше похожими на мертвецов. Вы слышали эту новость? Вы просили отпустить Долохова на Землю. Вы настолько же доверяете всем приходящим в себя заражённым и отпустили бы и их?
  - Да, слышал, - кивнул Лукин. - Нет, не доверяю. И Долохову не доверяю. Я же голосовал против. Но это единственный ларус, который пошёл на контакт. За Долоховым восемь тысяч человек. Они ждут помощи.
  Лукин замолчал. Вздохнул. "Ну что за дело! Как же не хочется подвести Долохова... и как страшно подвести всех".
  Кру-Бе был в форме тайной разведки Торы - серо-жёлтый мундир с жёстким высоким воротником, казалось, сливался с цветом лица и глаз торианина.
  "А что, удобно в пустыне на тушканчиков охотиться. Есть на Торе тушканчики?" - подумал Лукин. Представил чопорного торианина залёгшим на бархане и почему-то в чалме, по-прежнему пытаясь думать о чём угодно, только не о Долохове. Поднял голову и посмотрел в глаза Кру-Бе.
  - Я понимаю всю сложность ситуации и не настаиваю, - сказал он. - Хотел бы сам сопровождать Долохова, однако должен вернуться на Землю. Должен. Но ведь паразит может не согласиться ехать на Вок... Не знаю. Очень боюсь, вдруг что-нибудь пойдёт не так, и он убьёт Долохова. Не могли бы вы держать меня в курсе событий?
   Он посмотрел на Кинта, на Кру-Бе.
  - Хорошо, - ответил вок.
  - Обязательно буду держать в курсе, - сказал Кру-Бе. - К сожалению, вы ничего не успеете сделать, если паразит пожелает убить. Пока нам это не по силам.
  И улыбнулся. "Тушканчиков на Торе нет", - подумал он.
  
  
  Лукин приехал в резервацию через три дня. Целых три дня. Всё это время, в короткие минуты тишины в голове, Долохов старался не думать о том, что его могут отпустить. Кто же не ждёт свободы? Все ждут, да только радость какая-то чужая и дикая захлёстывала, и становилось страшно. Кто он теперь, разве можно его такого отпустить? Но как же хотелось домой.
  И вот наконец прилетел Лукин. И сообщил, что надо лететь на Вок.
  Они стояли перед домом Долохова. Когда на пороге появился Лукин, Долохов захотел выйти из барака, заторопился, прошагал деревянно и обернулся к Лукину уже на дорожке. Сколько было ожидания в одном этом движении.
  Лукин говорил и видел, как угасала надежда в глазах Долохова. Надежда слабая, тихая, она едва тлела, а тут исчезла совсем.
  "Двадцать восемь лет, а выглядит на все пятьдесят. И ведь не знаешь, с кем говоришь. Может быть, паразит позволил наказать Скоробогатова, потому что тот его соплеменников фактически уничтожал. На какое-то время позволил действовать самостоятельно и опять придавил? И теперь не Долохов, а паразит смотрит?"
  - Такие дела, Артём.
  - Понял.
  - Сам понимаешь, бюрократическая машина. Работающая на три планеты, она едет в три раза медленнее. Один требует одно, другой другое, там - две печати, здесь - двадцать личных встреч. Формально ты свободен. Это главное. Но документов у тебя нет, они на Воке.
  Лукин ненавидел себя за то, что он сейчас говорил, и не знал, что делать. Долго ругался и убеждал Кинта, что надо дать съездить Долохову на Землю, пусть под присмотром, но повидается со своими, ведь он явно чувствовал себя лучше, может, и с паразитом удастся наладить контакт.
  Но Кинт заладил одно и то же: "Без документов ему не пройти ни одну таможню, а для получения документов Долохов должен явиться туда, откуда был депортирован в колонию на Ларусе - в эпидемиологический центр на Воке".
  Удалось лишь добиться, чтобы Долохова сопровождал представитель Земли.
  Долохов так ничего больше и не сказал. Прищурившись, смотрел, слушал. Развернулся и пошёл в свой корпус.
  Лукин растерянно покружил на месте, шагнул было за Долоховым, потом увидел, как тот побежал. Побежал! Лукин задумчиво пошёл к вертолёту. Обернулся. Долохов бежал по пустынной дороге между рядами домов. Бежал сосредоточенно, согнув руки в локтях, как опытный бегун на длинной дистанции.
  "Может, он так от паразита защищается? - подумал Лукин, возвращаясь к вертолету. - Всё только предположения, а Долохов опять молчит".
  
  
  В голове Долохова который день подряд гремела музыка. Долохов морщился, сидел на койке, закрыв глаза, встряхивался. Ложился, опять садился. Страх сменялся надеждой, надежда сменялась страхом. Ледяным страхом, оттого, что выхода нет, тварь в нём и от неё никуда не деться. Надежда была светлая и грустная, как саван, когда твердишь себе, что выход есть всегда. В голове мельтешили обрывки чужих слов, иногда гул многих голосов - как бывает, когда бежишь, а вдоль обочин переговариваются, перекрикиваются, ты бежишь, бежишь... выдыхаясь... мечтая лишь об одном - пересечь черту, и ждёшь второго дыхания, как все.
  Пока он бежал, музыка в голове стихала. Тянулась на одной ноте, будто заело огромную пластинку, которая крутится, колышется, шорох иглы слышно. У деда были такие, он их слушал на старом проигрывателе. Проигрыватель потом сломался, а пластинки дед выбрасывать не давал. Тёма крутил их, ему нравилось смотреть на бесконечный край, бегущий перед глазами. А паразиту нравились воспоминания, он будто подсовывал их всё время. Когда же музыка тянулась на одной ноте, Долохов думал, что воспоминания в этот момент только его.
  Сегодня было сыро, с океана плыл холодный туман. Долохов встал. Торопливо вышел из дома, промаршировал до дорожки. И побежал, сосредоточенно глядя перед собой. Вспоминал, как раньше бегал за универ. Потом пару-тройку раз из интереса бежал марафон. Первый раз пошёл просто для участия, а потом затянуло. Чёрт его знает, что затянуло. Около пяти лет назад погиб Саня Воронов в спасательной экспедиции на спутнике Вока, тогда же Долохов побежал свой первый марафон.
  Как всегда, когда он бежал, так и сейчас Долохов чувствовал, что паразит молчит. Выжидает? Будто не знал, что будет делать человек. Длилась какая-то странная тишина. Вот уже который день Долохов бегал, наматывая километры, до тех пор, пока не падал без сил...
  Но тогда он надеялся. Теперь же после приезда Лукина всё будто встало на свои места. Его и не могли отпустить домой.
  Шорох дождя и кроссовок по покрытию заглушали все звуки. И одинокий бегун не видел, что за ним наблюдают.
  Вок на этот раз был очень осторожен. Он нашёл Долохова бегущим вдоль десятого корпуса, под ледяным ветром, под моросью, сеющейся с серого неба. Пустырь этот на скале - до самого горизонта! Бегущий вдоль высокого ограждения землянин казался странностью. Для летуна-вока бег вообще был странностью. Глядя на методично мелькающие ноги, раз за разом отталкивающиеся от земли, преодолевающие притяжение, он подумал: "Должно быть, паразит заставляет его бежать. Конечно, паразит!"
  Кинт окликнул.
  Долохов остановился. Он тяжело дышал, а взгляд был на удивление открытым и прямым, в лоб. Не было этой обычной отключенности и тупости ларусов.
  Землянин откинул голову, бросил руки по швам и приготовился слушать.
  Кинт медлил. "Испугай я сейчас паразита, а тот передаст своим... Бомба замедленного действия. Паразиты не могут не сообщаться между собой".
  И сейчас он больше обратился к паразиту, хоть и недооценивать носителя тоже не собирался. Ведь те, кто не сумели противостоять пришельцам, уже мертвы или подавлены. А этот... Может, этот землянин в сговоре?
  "Да ты испуган как престарелая бегелия", - остановил Кинт свои метания. Бегелия походила на земную улитку, но к старости слепла, замирала как парализованная и жалила всякого, кто оказывался в пределах досягаемости. Яд её был смертелен. Но иногда бегелия убивала сама себя, кружа, обливая всё ядом и попадая в него.
   Кинт собрался и даже не топорщил как обычно крылья.
  - Правительству Вок сообщили, - проговорил он, длинно и ненужно перед этим представившись, - что вы хотели бы посетить Землю, побывать дома, увидеть близких. Понятное желание для любого живого существа. Ваши документы находятся в эпидемиологическом центре на Вок и получить их возможно только лично.
  Кинт сделал паузу, но Долохов молчал.
  - Для этого вы со мной проследуете на бот, затем пересядем на лайнер, следующий до Вока. Получив документы, вы сможете отправиться на Землю. Вас будет сопровождать представитель Земли.
  - Почему мои документы на Воке? - спросил Долохов.
  Кинт хоть и ждал реакции, сейчас, услышав глухой, будто сдавленный, голос, вздрогнул.
  "Он ещё спрашивает! Самым обычным образом. Дело действительно принимает скверный оборот, - подумал вок. - Что если они все... вот эти... станут обычными и захотят домой? Их всех отпустить, с тем, кто сидит внутри у них всех?! И при этом он не помнит, почему его документы на Воке, что он был на Шаноре!"
  - Вы заболели на Шаноре, она принадлежит Воку. Есть такое понятие как эпидемиологическая опасность! - рявкнул Кинт.
  - Я помню, - Долохов поморщился. - Почему мои документы остались на Воке, будто я... заключённый? Впрочем, не отвечайте, у меня нет выбора. Готов следовать за вами, только вещи заберу.
   Вещей было немного. Типовой комплект туалетных принадлежностей и одежды - для него с Земли, для вока, соседа справа - с Вока... Менялись обычно два раза в неделю. Только рюкзак был его, Долохова, тот, с которым он прилетел на Шанору.
  В голове стояла тишина, она длилась. Паразит молчал. Слушал, готовился убить, заставить? Что означало то время, когда паразит молчал? Долохов сложил свои вещи, заправил постель, выправив синтетическое зелёное одеяло.
  Достал нераспечатанный комплект одежды из тумбочки вока, разорвал пакет и переоделся. Повернулся и снял с вешалки пончо летуна, надел. Поверх натянул свой комбез.
  На него никто не обращал внимания. Здесь никто никогда не обращал на тебя внимания. Каждый сам за себя. Долохов постоял на пороге, повёл плечами, тесно - пончо явно было лишним. Зачем он его надел, он не понимал, но было всё равно. Паразит вот только молчит. А так всё как обычно, будто и не было ничего, просто он едет за документами, чтобы вернуться домой. Домой... От одного этого слова радость глупая накатывала волной. Голосом отца, улыбкой мамы, ещё чем-то вроде шороха травы и тепла Олькиных рук и плеч, её шёпота...
  
  На Воке. Малица
  
  Пять часов на вертолёте до центральной резервации на Ларусе, пересадка на звездолёт до Вока. Музыка гремела в голове, стихая ненадолго и наваливаясь вновь.
  Коридор тишины и напряжённости образовывался везде, где появлялся странный отряд. Впереди - сопровождающий Долохова сотрудник дипмиссии землян Малецкий. Невысокий, коренастый, лет тридцати пяти. Майор сразу подошёл, протянул руку. Пожатие уверенное, взгляд немного исподлобья, но дружелюбный. Кивнул и ничего не сказал. "Из молчунов. И хорошо, есть шанс долететь", - подумал Долохов.
  В арьергарде шёл Кинт, шагах в пяти в толпе просматривались трое из охраны, тоже воки. На большее количество сопровождения не решились, пока паразит спокоен, есть надежда, что всё пройдёт хорошо.
  - Главное, добраться до центра, - сообщил Кинт комиссии на последней перед отправкой встрече, от нетерпения потянувшись крыльями вверх и сложив их обратно. - На входе в центр будет сделан снимок. Долохова наконец-то сканируют.
  - На входе? Вы всем такие снимки делаете? - спросил задумчиво Грассе. - По-моему это противозаконно.
  - В интересах безопасности, - отрезал Кинт, - кроме того, в эпидемиологический центр так просто не приходят.
  - Ну-ну, - вставил Бле-Зи, - в реактор-то вы точно зря ларусов поспешили отправить. Теперь вот человек сам в центр отправился за документами, а сколько их оказалось в реакторе. Ториан - двести сорок, землян больше всех.
  - Вы не видели, что творилось в приёмном отделении центра, когда они начали оживать! Тела, которые пролежали по несколько суток без признаков жизни с этими странными одинаковыми ранами. И их везли и везли! - разозлился Кинт. - Вы забываете, что на центре прежде всего лежит ответственность за жизни незаражённых.
  - Да хватит вам ругаться, ещё неизвестно, как всё пройдёт, - вставил Грант.
  - Лукин, уезжая, очень просил держать его в курсе, - сказал молчавший до сих пор Кру-Бе, посмотрев на Кинта.
  - Да! Я помню, - кивнул вок.
  Разговор не клеился, поэтому вскоре стали прощаться. Работа комиссии завершена, следствие считалось закрытым. Скоробогатов давал показания неохотно и всё твердил: "Кто ж знал-то, что они живые, говорили, что мёртвые".
  
  Музыка гремела в голове непрерывно, весь полёт. Наверное, это была музыка, но Долохов назвал это про себя "звуки мира". Голоса, дождь, перестук поезда по шпалам, гул двигателей, шорох травы, море, кажется, прибой. Птица? Нет, скрип калитки. Вездеход, огромный, наверное, с траками выше головы. Они катятся и катятся, гремят... За всем этим слышался музыкальный инструмент, звук тихий и тёплый, что-то похожее на маримбу. Долохов цеплялся за него, чтобы не свихнуться, тогда постепенно рассыпались и отпускали остальные звуки...
  Когда на экранах видеопанелей появился Вок, музыка в голове Долохова стихла. Артём устало разглядывал знакомую картинку.
  Горы занимали всё видимое пространство, в узких долинах теснились города. Их много, и они казались очень небольшими. Но Долохов знал, что на Воке города могли тянуться на десятки километров и занимали все ниши и щели в скалах. Крылатым скалы не страшны. Но были здесь и не крылатые. Провоки. Они жили в ущельях, в самых низинах. Крылья у них слабы и малы, как у курицы. Провоки жили больше на севере. Но яркие и цветные их одежды можно увидеть везде. Бродяги и путешественники - труто, по-земному - перекати-поле.
  Долохов здесь часто бывал. Друзья жили недалеко от столицы. Пригороды на Воке - обычно пара-тройка улиц на широком карнизе выше ярусом. Галёрка. Дёшево, и в то же время столица. Народ собирался независимый, не любящий информационные тарелки, плавающие над большими городами, а порой и сбивали их. Поймать же непослушного в горах не всегда получалось. Технике пройти сложно, и в одиночку не отправишься, опасно.
  Но послушания здесь добивались по-другому. С детства. Дети воспитывались в пансионах и семью видели редко. Поэтому во всех бунтовщиках видели труто. Они детей обучали в небольших школах на один-два класса, в которых преподавал один учитель, обычно тоже из труто. Потом искали следующий класс, уровнем выше, и так до совершеннолетия. А совсем маленьких таскали везде за собой, посадив в люльку, подвешивали посреди кабины подержанных кобо - летающих городских машин. Кобо летали невысоко, лавировали по узким улицам и заправлялись местным сухим горючим.
  Жили труто в горах общинами. Добывали редкие минералы и местный жемчуг, только рос он не в море, а в подземных солёных озёрах.
  Долохов смотрел на экран, слушал невнимательно, выхватывая в речи переводчика лишь знакомые названия.
  Мягкий толчок возвестил о посадке. Кинт обернулся и кивнул.
  Оказавшись в толпе, Долохов привычно прошёл контроль, послушно последовал за Кинтом по воздушным переходам огромного здания. Двигались к центральному выходу.
  Кинт несколько раз пытался почитать мысли Долохова, но попадал в оглушающую мешанину звуков и удивлённо смотрел на лицо землянина. Лицо усталое, раздражённое и потерянное. Обычный ларус, ничего интересного. И вок опять устремлялся вперёд. На стоянке перед космопортом их должен ожидать транспорт. Теперь Кинт шёл впереди маленького отряда.
  Выход в космопорте Луты - самой большой столице Вока - огромен. Все торопились. Одни перегораживали дорогу, другие - путались под ногами, извиняясь или ругаясь, не понять. Крылатые срывались с галерей второго и третьего уровней, вылетали, влетали. Однако гигантская вертушка, крутившаяся медленно и уныло поперёк движения, заставляла всех подчиниться её скорости. И Долохов медленно брёл в потоке, морщился от гремевших в голове звуков.
  Когда отряд добрался до выхода, Долохов на какой-то момент оказался один, потеряв из виду Кинта, Малецкого и охранников.
  Музыка в голове прекратилась.
  Сердце бешено заколотилось и тут же спокойно стихло, будто его взяли в кулак. Бежать. Почему-то он знал куда. Долохов свернул вправо и стал пробираться. Толпа обтекала его, стремилась дальше.
  Снять комбез, остаться в дурацком пончо соседа вока, слиться с толпой, найти труто, здесь это просто, здесь труто на каждом шагу. Их пёстрые одежды бросаются в глаза, но среди труто легко затеряться, кого только среди них не было, эти летуны без крыльев давали кров всем... Вот только страшно болела голова, ломило кости, будто разболелись в раз все зубы, уши...
  Накрыло тенью. Долохов подпрыгнул и ухватился за подножку пролетавшей над ним машины, подтянулся и сел в кресло. Блюдце старой машинки с открытым верхом качнулось и выровнялось.
  - В Малицу, - сказал на местном, от боли еле ворочая языком, казалось даже, что зубы стали не его.
  Водитель провок - недокрылья комком топорщились на спине под старой полосатой курткой - кивнул и развернул машину над толпой.
  Внизу начиналась суета. По толпе пошли тревожные волны.
  Долохов скользнул взглядом по водителю, по видео панели, на которой записывался он, Долохов пассажир.
   "Чёрт, чёрт, чёрт..." - метнулся в голове ужас при виде себя.
  Лицо его изменилось, его сейчас не узнала бы даже родная мама. Стали шире скулы, нижняя челюсть выехала вперёд, черты лица будто стёртые. Он вок?!.. А крыльев-то нет...
   Сигануть из машинки, высота метров пятьдесят, и вдребезги... Захлестнуло отчаяние, горечь горькая. Долохов скрючился от острой боли в сердце. Оно сжалось будто в чьём-то кулаке. И затихло. Послушное, не шелохнётся. В голове зазвучала музыка, сейчас она была даже красивая, шумел дождь, мягко и успокаивающе стукали палочки по невидимым деревянным клавишам.
  Провок-водитель оглянулся и сказал, что в космопорте, похоже, кого-то ищут.
  - Обычное дело, - кивнул Долохов.
  Провок кивнул, и машина свернула в узкое ущелье. Труто знают, что что бы ни искали, прихватят и их, вину найдут, обычное дело.
  Дома, прилепившиеся прямо к скале, замелькали внизу. "Вот и Малица", - скрючившись от боли, вжавшись в сиденье, вяло думал Долохов и чувствовал, что не может пошевелиться.
  В Малице жил Синта, туда теперь летел кобо.
  Познакомились они с Синтой на практике, на Воке. В той спасательной экспедиции в пещере на юге от Луты они были новичками и больше обузой, чем помощью. Там был сложный подъём пострадавшего из узкого пролома. Крылья - вся трудность в них, огромные они забивали лаз, не давали поднять упавшего, не переломав беднягу еще раз.
  Спасатели на Воке - уважаемая профессия. Там работала мама Синты, в спасательной же операции погиб его отец. Долохов часто останавливался у семьи Плех, когда прилетал на практику на Вок. И не только из-за гостеприимности хозяев.
  Гарда, младшая сестра Синты, малышка совсем - по местным меркам и лет пятнадцати - по земным, месяцами лежала в лечебнице. Атрофировано левое крыло. Для землянина жить без крыльев - что же тут особенного. Долохов предлагал ампутировать и жить дальше, забыть, наплевать, а для них трагедия - это инвалидность, как жить без крыльев?! Спорили с Синтой до хрипоты. С верхней спальной галёрки спускался степенно отец, старший Плех, и слушал Долохова внимательно.
  - А я? Я как по-вашему без крыльев живу? - смеялся устало Долохов.
  Лицо старшего Плеха немного светлело. Он начинал понимать, что Долохов не просто успокаивает, не смеется, он имеет в виду совсем другое.
  Долохов и Гарда подолгу гуляли по аллейке возле горы. Видеть усохшее повисшее крылышко было больно, Гарда стеснялась невероятно и поворачивалась всегда другим плечом. Долохов старался не замечать. Да и привычка срабатывала. Всё-таки шесть лет медбратом в санатории у Чёрного моря для таких детей. Он тогда ждал место в космофлоте, устраивался куда угодно, лишь бы платили и лишь бы была практика. В космофлот требовали обширный послужной список. А он всего лишь выпускник Академии, зелень зеленая, таких брали неохотно.
  Тогда и попалось на глаза это объявление при заказе билетов. "Требуются выпускники и студенты медицинских вузов. Ночные дежурства, свободные дни, детский санаторий у моря". При разговоре выяснилось, что в данный момент ощущается нехватка именно в медбратьях - "сами понимаете, детки тяжёлые и роботов к ним ко всем не приставишь, нужен человек".
  В санатории жила беда. Сначала было неловко перед этой бедой за свое здоровье и обычную жизнь, в которую уходил каждый день.
  А потом у беды он стал различать глаза, голоса радостные и не очень, такие разные, летящие ему навстречу; руки бледные и может быть, неуклюжие, лепящие из пластилина головастиков и страшилок, рисующие цветы на ножках и солнце с крыльями.
  Гарде тогда же сделали операцию. Теперь она уже выросла, выучилась на спелеолога и искала где-то в доисторических пещерах доисторического местного археоптерикса.
  Выросла в миниатюрную красивую девушку с посадкой головы, как и у всех воков, чуть запрокинутой. Когда они увиделись после ее окончания Торианской академии, Долохов подумал, что мужики у воков невзрачны, а женщины красивы. И сказал, что она похожа на птичку плавунчика. Гарда хоть и улыбнулась, но растерялась.
  - Хм, я даже не знаю, ты меня поругал или похвалил? - сказала она, вскинув на него глаза.
  И он тогда растерялся. В глазах её больших и внимательных почуялась какая-то магия. Будто между ними вдруг появился мостик, она шла по нему навстречу... И голос... этот голос... как если бы она сейчас думала только о тебе.
  "Вот так маленькая девочка без крыльев", - подумал тогда Долохов. А вслух сказал:
  - Маленькая птичка плавунчик отличается красотой и решительностью, а мужики у них серые и невзрачные, высиживают птенцов. Что обычно в птичьей природе земной наоборот.
  И задумчиво рассмеялся. Надо ли было это говорить... Он не стал продолжать, что эти птички сами выбирают себе мужиков и ухаживают за ними, а потом подумал, что Гарда непременно теперь это знает, хоть между ними и не принято было, чтобы она читала его мысли. Она не утерпит... И точно. Гарда вдруг отвернулась.
  - Ты прочитала мои мысли, - улыбнулся Долохов, - это ничего. Мне приятно.
  Гарда повернулась, и теперь посмотрела очень серьёзно. Маленькая, ниже его на голову, она казалась сейчас заносчивой, вздорной девчонкой, которая психанула и не знает, как ответить, - размахнуться и влепить пощёчину, повернуться уйти... смотрела, будто решалась.
  Она потянулась и поцеловала. А глаза стали беспомощные.
  "Да она любит тебя, придурок", - подумал Долохов.
  - Ты такая красивая... я старик для тебя, маленькая моя, - только и нашёлся, что сказать он тогда.
  И уехал на следующий день. Дома его ждала Оля, стремительная и медлительная, неожиданная и предсказуемая. Непонятно что тянуло к ней, да просто со всеми такое когда-нибудь приключается...
  С Гардой они больше не встречались. Переписывались, виделись по видеосвязи. Он был в курсе всех ее переживаний, экспедиций и несчастий. Неуловимый археоптерикс не давал ей покоя.
  - А однажды маленькая девочка Гарда с ещё одним таким же упёртым искателем древнего предка свила гнездо и вывела двоих чудесных птенцов, - с улыбкой сказал Долохов, когда поздравлял их обоих по видео связи с рождением второго сына. Они были в постоянных разъездах. Рождение сына застало их на Торе...
  
  И вот теперь паразит тащил его сюда, в Малицу, видимо угадал-услышал в Долохове эту тихую гавань, место, где живут настоящие друзья.
  Когда вошёл Долохов, Синта сначала его не узнал. Отступил, скользнул взглядом по лицу отстранённо и вежливо. Синта был в закатанных по колено лиловых домашних штанах и серой безрукавке. У окна как всегда стояла огромная распорка-мольберт с натянутым полотном.
  - Мы договаривались о встрече? - сказал Синта, отошёл, вернулся, вздёрнул крыльями.
  Крылья были серые с чёрной рябью метра три в размахе. Дома воки ими почти не пользовались, но иногда срывались с верхних спальных галерок к кухне или вот как Синта с этим огромным мольбертом - он рисовал, смешно подпрыгивая и зависая в воздухе, проверяя перспективу, отлетал и смотрел издалека.
  Осторожное любопытство и попытку забраться в мысли чужака остановила неприятная мёртвая тишина, стоявшая в пришедшем.
  - Можно зеркало, Син? - хрипло попросил тот.
  Син. Так называл его только Долохов.
  Синта растерялся, впился взглядом, схватил Долохова за плечи, тряхнул.
  - Ты... Неужели ты... Как же я рад тебя видеть... Как всё прошло? Ты избавился от этой твари!
  Он крутанул Долохова, поворачивая его к свету.
  Долохов помрачнел, мотнул отрицательно головой, чувствуя, как поднимается муть в голове - паразит сопротивляется. Синта медленно отстранился, взглянув исподлобья. Кивнул в сторону, в сторону зеркала. Повисла пауза.
  Зеркало было там, где всегда, в проёме у окна.
  Долохов шагнул, провёл рукой по щеке, скривился. Лицо становилось его, долоховским, прямо на глазах, от боли дрожали руки и мельтешили искры. Он видел разочарование в глазах Сина, видел, что тот не знает, что делать. Он сам не знает, что делать. Бежать. Но от себя не убежишь.
  Отвернулся. Прислонился к стене и вдруг тихо улыбнулся, глядя на такие знакомые стены и вещи, высокие стрельчатые окна. Квартира Синты всегда напоминала Долохову книжный шкаф с полочками. Входишь и сразу попадаешь в огромной высоты холл, узкий и светлый. По одной стороне окна-окна, по другой - комнаты, одна над другой. Жильё на Воке располагалось вертикально, сразу в нескольких уровнях, как карнизы в горах. У Синты было три спальни и холл. Сидишь в кресле в холле, а мама Синты сверху, с галёрки на втором этаже, рассказывает, как они снимали с выступа кикулю с выводком, местную зверушку, наподобие козы.
  - Кикуля лёгкая, пугливая, в панике забирается высоко и быстро. Их много так разбивается. А тут малыш застрял в камнях, мамаша толклась рядом. И весь выводок с ней. Хорошо, что время свободное было, пошли снимать...
  Это она назвала Артёма Тимом, так и повелось. Мамы Синты давно уже не было.
  А иногда она возила их в лабиринт. Тренировочный лабиринт для спасателей, который тянулся на многие километры по плоскогорью рядом с небольшой неприметной станцией Дегоро. Отличная штука. Можно бродить часами по закоулкам и никогда так и не выучить все переходы. Если заблудился, вызывай спасателей. Но тогда тебе придётся лабиринт проходить снова и снова, квалификационный забег ты не прошёл. Долохов редко добирался до финиша первым. А Синта ориентировался замечательно.
  - Это всего лишь птичий атавизм, - смеялся Синта, видя, как злится Тим, вновь нажав на преждевременный выход из лабиринта...
  Сейчас он не смеялся. Покачал головой и сказал:
  - Тебе надо уходить, Тим, и как можно быстрее. Если я начну думать и взвешивать, то могу и не отпустить тебя. То, что я знаю о ларусах, не позволит... Такие дела. Не говори мне сейчас ничего.
  - Останови меня, убей, я не хочу, это он, - хрипло сказал Долохов.
  Синта растерялся, отступил.
  - Ну что ты... как я тебя убью, Тимка... Мне проще себя убить... Ты уходи... у нас есть очень нехорошая штука - досмотр мыслей. Чем дольше ты здесь, тем больше я знаю, а скрыть от досмотра не сумею, это невозможно. Они ведь выйдут на меня. Теперь, главное. Подумай. Подумай и ты сам поймёшь, что я мог бы тебе посоветовать, я не хочу, чтобы они знали, куда ты пойдёшь. Уходи же. Время.
  Синта покачал головой, крылья его тревожно поднялись и опустились.
  Долохов тоскливо улыбнулся, кивнул. Окинул глазами дом, пытаясь ещё раз коснуться этих комнат-полочек, пледов, ковриков мягких, плетёных из местной соломки, окон высоких и полных синего, слегка фиолетового вечернего неба. Прошлое, в которое ему не вернуться, прежним не вернуться никогда.
  Повернулся и ушёл. Он знал, куда идти, уже знал. Как только Синта сказал "подумай", стало понятно, будто паразит почуял направление. Поймать кобо и долететь до старого космодрома - всё просто.
  Старый космодром располагался на небольшом плато. Высокое небо, горы - кольцом, и три машины, у одной открыт люк. Грохот звуков в голове стоял такой, что Долохов плохо понимал, что происходит. Он видел цель и почему-то очень боялся себя. Тарелка обычная, метров тридцать в диаметре. Парень механик выбрался из люка и никак не хотел отдавать машину.
  Долохов тряхнул его так, что у того клацнули зубы и повисли крылья.
  - Тихо, тихо, ты, пожалуйста, тихо, - прошептал Долохов, - оно и лучше, сгину, всем лучше, ты тихо. Пусти меня.
  Поставил парня на землю. Забрался в машину, прошагал в капитанскую рубку, оглядел приборы. Сел. Задраил люк. Люк закрылся с мягким шипением. Засветился пол. Долохов, будто это делал тысячи раз, поднял машину в небо, ответил на вокском на запрос диспетчера о цели полёта:
  - На Актру, учебный полёт, туда и обратно.
   Актра - третья планета в системе Вок, они часто туда летали с отцом Синты со спасательной экспедицией. Но звездолёт прошёл мимо Актры...
  
  Собака лает, караван идёт
  
  Вызов на видеоконференцию застал Лукина в экодирижабле. Лукин сбросил вызов и уставился в иллюминатор. Сегодня не было сил вести вежливые беседы, поговорить бы с братом, и не переругаться, отец всегда просил. Да и не хотелось.
  Но до города ещё минут тридцать и салон почти пустой... Лукин опять подумал про видеоконференцию. Что там произошло? Ведь он предупреждал, что ему будет сложно участвовать в деле. Похоже, что-то серьезное. Плохое предчувствие со вчерашнего дня преследовало его, то ли из-за разговора с лечащим врачом отца, то ли из-за попыток не думать о Долохове. Отец сегодня умер рано утром, не приходя в сознание.
  Не хотелось ничего.
  Лукин мотнул головой. Быстро ответил на повторяющийся вызов.
  Торианин сидел в плетёном лёгком кресле, лицо - в полутени. Белая комната, белые одежды, всё сливалось. Пляшущие блики воды от аквариума в стене не давали разглядеть Кру-Бе. Кинт, похоже, злился - крылья то и дело вздёргивались вверх. Или переживает? Слышно было, как подключился Грассе, потом отметился Бле-Зи, Грант.
  - Приветствую! Передайте кто-нибудь Лукину, что не нахожу его. Есть новости, - сказал деланно бодро Кинт. - Долохов сбежал. И есть версия, что его уже нет на Воке.
  Торианин встал. Он прошёлся по комнате и остановился на этот раз в пятне света, близко к экрану.
  - Продолжайте, пожалуйста, - мягко ответил Кру-Бе, а глаза впились в глаза вока. - Давайте по порядку. Лукин, вижу, присоединился к нам. Все в сборе.
  - У меня может быть плохая связь, - хрипло сказал Лукин, - я тут в дирижабле.
  Опять наступила тишина.
  Кинт с каменным лицом медленно начал рассказывать.
  - До прилёта в Луту всё шло хорошо. В космопорте нас разделило в толпе. На записи видно, как Долохов ненадолго пропадает из поля зрения. А на следующем кадре на месте Долохова кратковременно виден труто. Но вот волосы... волосы забраны в хвост, как у Долохова. Совпадение? Среди труто, надо признать, есть много землян и этот хвост - обычное дело. Труто не удалось опознать ни по базе данных космопорта, ни по городской базе, ни по ведомству. Нет такого! Всё-таки изменилась внешность? Если паразит управляет телом, мышцами, почему ему не заняться челюстно-лицевым механизмом? Но это всё только догадки. Есть свидетель из толпы, который видел обозначенного труто со снимка садящимся в кобо. Не мог он далеко уйти. Максимум - пригороды. Кроме того, стало известно, что со старого космопорта в Малице вылетел корабль. И опять труто, они держат тот заброшенный космодром. Малица - пригород Луты.
  Кру-Бе кивнул:
  - Да, я знаю, бывал там. Разошлите нам снимки из космопорта.
  - Кто такие труто? - спросил Лукин. - Или переводчик неправильно переводит, или я не знаю.
  - Местные цыгане, - сказал Грант.
  - На мой взгляд, современные труто ближе по образу жизни к нашим хиппи, - вклинился Грассе.
  - На мой запрос в сети "труто для землян" выдает "цыгане". Да! Есть еще кое-что, - Кинт помолчал и неохотно добавил: - Вдруг это окажется важным. Некоторое время назад нами были найдены фрагменты "чёрного кита". Обнаружен на одном из спутников Дары случайно, наш лайнер там аварийно сел, небольшой ремонт, ничего серьёзного. В море обнаружены фрагменты фюзеляжа корабля. Дарский квадрат лежит вдали от пассажирских и грузовых линий. Обжитых планет нет, колоний, промышленных объектов нет, пустынные места. Почему там, не понятно. Есть версия, что паразит будет стремиться в тот квадрат.
  - Вполне возможно, - задумчиво сказал Кру-Бе. - Ничего себе, находка. Тот подбитый корабль? Уходил к себе и не дошёл? - Кру-Бе смотрел на Кинта, а видел обломки большого корабля на пустынном берегу метанового моря.
  "Очень сильно разрушен. Никому не сообщили, нашли и исследуют по-тихому. Ну так и мы бы не стали кричать о находке", - подумал торианин и больше ничего не сказал. Видно было, что и вок слышит мысли собеседника и не намерен объясняться.
  - Я вам отправлю документы, - ответил коротко Кинт.
  - Буду рад ознакомиться.
  - Я должен попрощаться, - сказал Лукин. - Сейчас будет остановка, и может пропасть связь. Спасибо, что держите в курсе. Сообщите о решении...
  Дирижабль медленно снижался. Подплыл к станции. На станции связь оборвалась. Лукин едва успел услышать, что скорее всего надо будет собраться в Малице...
  "В Малице, так в Малице. Теперь вообще хоть к лешему, никто не ждёт... Папку вот похороню, еще Кирюхе позвонить..."
  Пиликнуло сообщение. Кирилл...
  "Вылетаю. Дождитесь меня, прошу".
  Лукин грустно улыбнулся. А на душе легче стало... Просто так, ни отчего, брат прилетит, отец был бы рад. А может, он и рад, видит сейчас оттуда его радость и счастлив этим... Так осторожно всегда думал Лукин про эту черту, как там и что. Людское придумывание на эту тему его не особенно волновало, уж если знать, то знать, не знаешь наверняка, нечего и сочинять, тут только сердцем, а что черта была, то куда же от этого деться... А Алиса, наверное, не придет, развод есть развод. Да и ладно...
  
  Через неделю Лукин отправился на Вок. К витиеватому приглашению Кру-Бе прикладывалось командировочное предписание. В приглашении торианин писал о том, что из-за побега Долохова и неизвестности, чем всё это кончится, работа комиссии не может считаться выполненной до конца, что их самое главное заключение о возможности роспуска резерваций ларусов в будущем, может оказаться сомнительным.
  Комиссия собралась в прежнем составе на космодроме в Малице. Кру-Бе замер на краю площадки. Острые зубья гор высились вокруг, ледниковые шапки искрились на двурогом пике справа. Ветер холодный, пронизывающий дул с той стороны, будто там, за этим двурогим пиком, сама преисподняя. Посёлок виднелся невысокими домами на уступе чуть ниже. Кру-Бе кутался в меховую куртку, мех был гладкий, короткий и блестел на солнце.
  Парень механик топтался тут же. Он уже на несколько раз пересказал, что произошло. И всё разглядывал с плохо скрытой усмешкой комиссию, одеты они были необычно.
  - Слова Долохова страшны. Бездна, - вдруг высказался Грассе, привычно уйдя в свои философские эмпиреи.
  Он выделялся на фоне серых уступов белым ярким пятном. В дутой белой куртке, в спортивной шапке, бесформенной и с ушами, и зеленом шарфе, намотанном в несколько слоёв. Держался по-прежнему подальше от Гранта. Тот же, в жёлтом кислотном горнолыжном костюме и тёмных очках, забрался на большой валун и фотографировал окрестности.
  - Так и думал, что он сбежит, - крикнул Грант оттуда. - Кажется, начинает просматриваться цель "чёрных китов". Нет, конечно, пока не рискну предполагать, но всё-таки ясно, что паразит тащит куда-то Долохова. А вообще это большое свинство - обнаружить "чёрного кита" и не сообщить никому.
  - Мы сообщили, - отрезал Кинт.
  - Когда уже наверняка обследовали его, - брюзгливо вмешался Бле-Зи. Он боялся высоты и держался поближе к кобо.
   - Может, Долохов сам тащит паразита, чтобы сгинуть? - сказал Лукин. Он сидел на складной лавочке, которых тут было несколько, их принесли из мастерской.
   - Это было бы красиво, - зло рассмеялся Кинт. - Но как бы тогда он менял внешность? Попросил паразита? Нет, он под влиянием, даже не надейтесь, Лукин. - И также раздражённо бросил в сторону Гранта: - Мы не обязаны докладывать о всех своих находках!
   - Не обязаны, однако в рамках сотрудничества по данному вопросу это ожидаемо, - сказал Кру-Бе. - Я тоже не думаю, что Долохов сам решил лететь, но он выбор паразита решил использовать таким вот образом. Сгинуть - это, я так понимаю, погибнуть?
  Торианин посмотрел на Лукина.
  - Можно конечно и пропасть, исчезнуть, но чаще - погибнуть, - коротко ответил тот. - Мне бы хотелось, Кинт, увидеть, как изменился Долохов под воздействием паразита. Вы говорили, у вас есть две записи. Запись в космопорте можно посмотреть?
  - Лучше всего это видно в досмотре мыслей друга, там он меняется на глазах, что избавляет нас от всяких сомнений, паразит действительно меняет его внешность.
  - Нет-нет, пока только запись в космопорте, - коротко ответил Лукин.
  - Ваше пожелание - ваше право. Тем более, что такая возможность есть. Тогда возвращаемся? - оглядел всех присутствующих Кинт.
  Возражений не последовало. Участники разговора занесли лавки в мастерскую, почти не разговаривая. Настроение у всех было унылое. Хоть и договорились усилить охрану ларусов, хоть и хорохорился Кинт, несмотря на то, что Грант шумно собирал всех возле валуна и даже смеялись и щёлкнулись "для истории", как сказал организатор. Оставалось унылое ощущение, что всё зря, всё, что они ни делали.
  - Как вы сказали сегодня, Лукин, про караван? - повернулся Кру-Бе к Лукину.
  - Собака лает, караван идёт.
  - Да...
  
  В эпидемиологический центр комиссия ехать отказалась. Кру-Бе вежливо ушёл от ответа, сказав, что посмотрел бы документы дела в другом месте, ему поддакнул Бле-Зи. Грассе присоединился к ним, скучающе принявшись разглядывать окрестности.
  - Конечно, вполне обычное дело - обсудить вопросы, связанные с эпидемией подобного масштаба, в эпидемиологическом центре. Да. Но можно и в менее... э-э... болезненном месте, - вежливо рассмеялся он, - только и всего. Красиво тут у вас, вот бы и совместить полезное с приятным.
  Кинт обиженно воскликнул:
  - На самом деле, там два входа, если вы все беспокоитесь о сканировании! По-моему, это обычная практика, разве нет? Есть официальный вход. Впрочем, просмотреть записи можно и в другом месте.
  Все промолчали, и Кинт вынужден был предложить расположиться на открытой террасе местной обсерватории.
  Восьмиместный правительственный кобо был огромен и со своим откинутым верхом походил на летающую яхту. Пассажиры сидели лицом друг к другу, Лукин подумал: "Как в песочнице. Наверное, чтобы не махать перед носом друг у друга крыльями".
  - Только горы и телескоп. Может показаться холодно, однако на террасе топятся печки. И, кажется, сегодня все тепло одеты.
  Кинт оглядел разноцветные одеяния. Сам он был в чём-то лохматом и сером, на голове лохматая шапка.
  Шлемы ториан, высокие, меховые и с ушами, всем не давали покоя, а Грант просто взял и сфотографировал Кру-Бе и Бле-Зи, они сидели с важным видом рядышком, уставившись вдаль, как два буддийских монаха. Потом воскликнул: "Не удержался, сори, здесь такая панорама", и следом - Кинта, пока тот не видел.
  Кру-Бе подумал: "Один-один, как сказали бы земляне. Кинт без конца читает его мысли, а Грант выложит в своём блоге - как он его назвал, фото Кинта в их нелепой паладе... А вид действительно хорош..."
  Кру-Бе и в голову не пришло, что его тоже "выложат в блоге".
  Лукин улыбнулся, видя, как Грант фотографирует и фотографирует ториан и вока. "Шапки у них и правда смешные", - подумал он.
  Глаза Кру-Бе и Лукина встретились.
  - Действительно? Хм, - проговорил Кру-Бе.
  Лукин покраснел и извинительно приложил ладонь к груди. Сказал вслух, стараясь говорить, как можно мягче:
  - Простите великодушно. А всё эта ваша чёртова способность читать мысли. Уж на собственные мысли я имею право и буду его отстаивать.
  Остальные, не успев ничего понять глубокомысленно промолчали, Кинт раздражённо прищурился - что-то пропустил, пытаясь уследить за воспоминаниями и Кру-Бе, и Бле-Зи одновременно. У Бле-Зи занятная третья женщина, он всё время вспоминает её.
  На Торе можно иметь много женщин, сколько прокормишь, на Воке - двух. Лукин говорил, что у них, в их отдельно взятой стране, по закону можно иметь только одну женщину. Когда Лукин сказал это, Кинт молча рассмеялся ему в лицо. Тот смешался, кивнул, и ответил с какой-то тоскливой улыбкой только одно странное слово:
  - Грешен.
  - Я вам не ваш бог, - усмехнулся тогда Кинт.
  - Это не важно, - ответил Лукин и отвернулся.
  Кинт тогда подумал, что это для землянина и правда не важно - будто бы ему самому себя простить бы. Тут Кинт запутался и погрузился с удовольствием в витиеватые воспоминания Бле-Зи, хоть и у Лукина ему тоже понравилось, там было всё, как в последний раз, драма. Женщина то плакала, то смеялась. Когда она смеялась, Лукин был счастлив. Под дождем танцевать холодно, но, кажется, они прощались...
  Машина тем временем повернула прочь от города, который уже превратился в россыпь огней, и походил на огромную брошь - красивую переливающуюся, овальной, сильно вытянутой формы.
  Все пребывали в том состоянии, когда понимаешь, что сделать ничего не можешь, надо просто ждать. Поисковый звездолёт ушёл, и пока стало лишь известно, что Долохов заправился на Лире, а там никто спрашивать не будет кто ты и откуда. Старые изумрудные прииски, выработанные, только любители ещё и прилетают, возятся с самодельными или восстановленными роботами-копателями. Долохов полетел дальше. Куда дальше?
  - Вчера, пока летели сюда, читал про вашу Мидонию. Удивительное место, - сказал Грассе, посмотрев на ториан. Лицо полковника раскраснелось от ветра, он кутался в шарф и говорил сейчас в него, глухо и невнятно. - Увидел в космопорте рекламу. Приглашают посетить. Но удивила сама эта страна, где все танцуют и поют, даже ритуал погребения связан с танцами. Запрещена смертная казнь, и при этом нет преступников.
  Кру-Бе улыбнулся.
  - Да, прилетайте к нам, стоит посмотреть. Сказочное место. Мы возим туда детей на каникулы. Все сказки нашего мира там оживают. Притом, что по легенде Мидония буквально восстала из пепла. На самом деле это два народа. Долго воевали, пока на них не напал третий народ, и первым двум пришлось объединиться. Они победили. Но долго не могли оправиться от потерь и горя. Стояли пустые города и не засевались поля после сезона дождей. Однажды один житель перед своим домом заполнил всё пространство статуями танцующего песка из одной нашей сказки. Его погибший на войне сын очень любил эту историю. Сказка о двух братьях, застигнутых с караваном песчаной бурей.
  Они укрылись покрывалом и спрятались за своим бучо, бучо чем-то напоминает земных верблюдов только с рогами. Младший брат всё плакал и не хотел сидеть в укрытии. Тогда старший брат придумал для младшего сказку, как миллионы маленьких песчаных фей танцуют свой танец, поэтому и случаются бури. Только фей нельзя видеть, если их увидеть, они испугаются и умрут от страха, и от них останется лишь ворох песка, много песка, его будет так много, что он погребёт под собой весь караван. Надо подождать, феи песка станцуют свой танец и уснут, тогда всё будет хорошо.
  Он рассказывал, как прекрасны маленькие волшебницы, как они танцуют, смеются, качаются на воздушных качелях, катаются с песчаных горок, они любят ветер и лишь тогда и живут, а когда уходит буря, феи засыпают. Надо дать им поиграть, только и всего. Все маленькие дети любят играть... Так прошла ночь, к рассвету буря стихла, и караван пошёл дальше. А старший брат нашёл в своём мешке дудочку, и в последствие стал хозяином бурь. Но это уже другая история, - рассмеялся Кру-Бе. - Так вот эта сказка... люди бродили меж статуй, плакали и смеялись. И наперебой стали вспоминать сказки, которые любили их близкие. Не могли остановиться, вспоминали и вспоминали. А потом сказок не хватило, и они стали придумывать новые. Так и повелось с тех пор, мидонцы - творцы сказок. И у них и правда нет преступников. Но, скажу по секрету, у нас в это не верят, говорят, что мидонцы вывозят своих преступников за границу.
  - Великая иллюзия для целого народа. Даже двух, - сказал Грант.
  - Не думаю, что это во вред. Но и не думаю, что они долго продержатся, - возразил Грассе.
  - Как сказать. Если это стало ещё и заработком, - ответил Грант.
  - Соглашусь, - сказал Кру-Бе. - Но сказка их спасла.
  - Такое вот чудо. Есть ли чудо для Долохова? - сказал Грассе.
  Все опять замолчали. Думалось то о Долохове, то о Мидонии, то о том, что Долохову ничто не могло помочь, даже если его найти и привезти обратно, выхода для него не видел никто, только вечное поселение на Ларусе. Путь, который найдёт он сам? Это могло бы стать выходом. Но можно ли позволить ему искать этот путь? Думалось о том, что сказки - это прекрасно, но есть вот Долохов, и ему вряд ли сейчас до сказок. А может, ему сейчас только и остаётся верить в чудо.
  - Как говорит статистика, из большинства рассказов о чуде с восклицанием "случилось чудо", - сказал Бле Зи, - через некоторое время оказывалось, что чудо в них - это то, чего не знал рассказчик, то, что просто упустил из виду, оно часто оказывается очень простым и тем, что было рядом.
  - Но оно случилось вовремя, может, в этом и чудо, - улыбнулся Лукин.
  - Чудо для Долохова точно не из таких, - рассмеялся Грант. - Думаю, для чуда время прошло. Паразита не извлечёшь, не убив Долохова, и Долохова не отпустишь, не перестав опасаться паразита.
  - Это да...
  Вскоре купол телескопа показался сверкающей в сумерках точкой. Точка росла и превратилась в обсерваторию. Она высилась на самой значимой вершине в округе. Застеклённая терраса, прилегающая к телескопу, отапливалась небольшими красивыми печурками, сложенными пирамидками из разноцветных камней.
  - Похожа на тур, - сказал Лукин, присаживаясь возле одной такой пирамидки на корточки, взял брикет из поленницы рядом и открыл им дверцу. - В горах их часто встречаешь.
  - Были в экспедиции? Спасали кого-нибудь? - подхватил Кинт.
  - Нет, просто иногда с друзьями собираемся, намечаем маршрут и идём. Но давно не ходил. Отец болен... был.
  - Всё хорошо обошлось? - спросил Кру-Бе. В его голосе вдруг почувствовалась нерешительность, будто он был не рад, что спросил. Потому что пока он говорил, понял, что отец Лукина умер.
  - Летел к нему, а попал на похороны, - ответил Лукин, прищурившись и глядя на небольшие язычки пламени.
  Ответив на слова соболезнования, он замолчал. Хотелось тишины. Тишины ночного леса, большого костра на опушке. Искры в небо, треск огромных дровин, старых и сырых коряг, шипение, запах смолы. Сейчас запаха не было. Имитация.
  Расположились вокруг большого круглого стола, на поверхности которого засветились экраны.
  Лукин на несколько раз просмотрел запись из космопорта и опять отказался от записи досмотра мыслей.
  - Скажу честно, не по душе мне это, - сказал он, встав из-за стола. - Страшная штука - ваш досмотр мыслей. Я понимаю, ларусы опасны, но парнишка-то причём? Хотя... может, я не прав? Привыкну? Наверное, и у нас скоро появится эта процедура. Разговоры идут о приглашении ваших специалистов для изучения этого метода. А по мне, нельзя бы. Не знаю, если только в крайнем случае, серийное убийство, маньяк, военные действия, чтобы предотвратить следующие жертвы. А пока Долохов даже механика фактически не тронул! Скоробогатова отпустил. Кру-Бе, а на Торе есть досмотр мыслей?
   - Есть, - кивнул Кру-Бе, - неприятная процедура. Понимаете, я ведь и сам могу увидеть то, что думает субъект, но я могу быть предвзят, заинтересован, а так это проводит независимая экспертиза. Но от меня Синта этот, может, и сумел бы закрыться, а от эксперта не закроется.
  - Н-да, - сказал Лукин, - тогда, чем мы отличаемся от паразитов?
  - Мы ведь это используем по необходимости, - сказал Кинт.
  - Может, паразиты тоже... по необходимости, существенной для них, - проворчал Грассе.
  - Но тогда, как защищаться от них? Оказаться слабее? - спросил Кру-Бе.
  Торианин смотрел в глаза, улыбался.
  "Понятное дело, ты для него как открытая книга, - подумал Лукин, - а для тебя он закрыт, застёгнут на все пуговицы. Вот и спокоен. А ты суетишься и прячешь глаза".
  - Сила ведь не только в умении защищаться, - сказал Лукин. - Кто-то всю жизнь готовится к войне, силен и вооружен до зубов, и всё равно не ощущает уверенности в завтрашнем дне. А другого порой даже и убьют, а победы-то над ним нет, не ощущается победа. Человеком бы остаться, может, сила в этом?
  Лукин зло выдохнул и замолчал. "Да пропади всё пропадом... что ни подумаешь, кажется, всё как на ладони... Вот выпалил, как дурак, вслух, прописные истины, которые уже никто и не озвучивает, не хотел ведь. Да и пусть".
  Он закрыл глаза. Круглые небольшие лампы освещали слабо. Лукин сейчас просто сидел, откинувшись в темноту, в удобном кресле, подстроившимся под него.
  - Война есть война, - сказал Грант. - Мне тоже это не по душе, да. Читерство - забираться в чужие мысли, мысли противника, знаете ли, но на войне все средства хороши, потому что впоследствии может быть меньше жертв. И потом - в истории останется победителем победитель, а не тот, которого победили, но победа над которым не ощущается. К сожалению, реалии таковы.
  - А нет статистики по людям, подвергшимся досмотру мыслей? - спросил Лукин, прищурившись на огонь, ощущая себя надоедливым, занудным, каким ещё? - Суицидов, депрессий нет?
  Повисло молчание.
  - Статистика есть, - ответил Кру-Бе. - Есть и депрессия, есть и суициды. Но немного, как правило эти люди были депрессивны и до досмотра мыслей. Мы ведь такие от природы, все у всех читают мысли. И знаете, иногда все способы хороши.
  - Цель оправдывает средства? - усмехнулся Лукин. - Не согласен. Но вопрос закрываю. Потому что аргументы всегда одинаковы, надоело. Вы, Бле-Зи, больше не напоминайте Кинту про погибших в реакторе, просто вспомните, что цель оправдывает средства. И вас это должно удовлетворить. А лучше было бы по-человечески сказать, что это была страшная ошибка, потому что мы люди, мы испугались, мы вечно ошибаемся и раскаиваемся, и будем искать новые пути решения... эх. Опять я разговорился. Всё!
  Лукин рассмеялся, поднял руки, ладонями будто отгородившись, уставился на огонь.
  Почему-то вдруг вспомнилось, как два дня назад перевернулся вместе с лодкой. Уже задыхался, проваливаясь в клокочущую тёмную воду... Просто попал в грозу.
  В последний вечер перед отъездом уехал на причал. Взял на прокат свой любимый старенький катер. Раньше отец ходил на нём. Здорово, когда катер несется по реке на двух моторах, нос его задирается кверху! Борозды позади пенятся высокими бурунами, летят брызги, морось. Берега проплывают сосняком, коряжистыми ивами, старой водонапорной башней. Река была пустынна, поздно уже, да и хмурилось весь день. Когда прогремел первый гром, Лукин даже не услышал. Потом лодка запрыгала по ряби, как по перекату. Подумал, что лучше бы сбросить скорость, да не хотелось, подумал, что обойдётся... Погремит, разразится дождем и отпустит?.. Ветер же становился сильнее. Стал сбрасывать скорость, но поздно. Волна при очередном порыве ветра пошла против течения, и лодку закружило, завернуло на бок, перевернуло...
  Кру-Бе покачал головой и попросил:
  - Как вы выбрались? Расскажите. За вторжения извините, у нас не получается иначе. Так устроены.
  Лукин рассмеялся:
  - Отец научил, он любил на лодке ходить, это меня всё в горы тянуло. Не суетись, говорит, решение может быть рядом. Засуетишься, не заметишь. Может, под лодкой воздушный пузырь, может, наоборот бойся - начнет тонуть, в водовороте закружит. Ищи опору лёгкую, что на плаву будет держаться, доску, весло, канистру, сиденье оторви, так наверх и вынесет. Я канистру прихватил.
  Кру-Бе покачал головой.
  - Да, стихия.
  - К слову о стихиях! К ночи станет ещё прохладнее, времени у нас много, и неизвестно, когда какие известия появятся. Сильно расслабляться я бы не рискнул, а там мы будем даже ближе к новостям, чем где либо, - сказал Кинт, взъерошил крылья. Задиристо обвел комиссию глазами и увидел, что все его слушают с интересом. Даже Бле-Зи, кажется, забыл про свою девицу. - Здесь совсем недалеко есть тренировочный полигон для спасателей. Дегоро. Многие туда приезжают просто отдохнуть, проходят лабиринты. Любимое место отдыха горожан.
  - О, это было бы здорово! - кивнул Грант.
  - Отличная идея, - сказал Грассе, - но я хотел бы сначала подробно ознакомиться с сутью лабиринта.
  - Обязательно. По прибытии на место, - сказал Кинт, выглянув из-за ториан, - но не беспокойтесь. Это тренажёр для спасателей, там всё предусмотрено, и спасение тоже. Можете в любой момент выйти из лабиринта.
  Он продолжал говорить уже только для Грассе, остальные ушли к машине, на ходу одеваясь и оглядываясь на телескоп. Он торчал на фоне неба, как голова какого-нибудь древнего животного, взобравшегося на скалу и то ли уснувшего, то ли сонно осматривающего окрестности.
  - Красиво у вас, Кинт, - сказал, обернувшись к воку, Лукин.
  Тот благодарно и даже как-то радостно вскинул руки, улыбнулся. К улыбке лицо воков было не особенно приспособлено, появлялось ощущение, что воку тянуло все мышцы лица. Он пошёл вперёд, его о чем-то спросил Грант.
  "Это как с птицами, кошкой или собакой. Может, они тоже улыбаются, а мы не знаем". Лукин рассмеялся своим мыслям, подумал, что надо привыкать думать красиво или хотя бы не обидно, и вдохнул холодный воздух.
  
  Колокол
  
  На третий день пути Долохов вдруг понял, что до сих пор видел на карте светящуюся точку, двигавшуюся прочь от Вока к границе, а теперь не видел. Он заправился последний раз на Лире, дальше шли места пустынные. Отец всегда смеялся и говорил:
  - Раньше люди отчаянно пускались в плавание по океану, открывая неведомые страны. А теперь открыли пять обжитых планет и притихли. Техника наша пока не в силах переплыть этот океан...
  На четвёртый день полёта руки Долохова сами написали сообщение на неизвестном ему языке, ввели адрес и отправили, а звездолёт пришлось пустить в дрейф.
  В голове в последнее время творилось что-то ужасное. Долохов перемещался по кораблю, машинально выполняя малое, "чтобы не превратиться в обезьяну", - твердил он себе. Потом падал на кровать в одной из кают и лежал часами, закрыв глаза и слушая. Ему казалось, что он слышит стоны, крики о помощи, проклятья. Чужой язык. Тот, на котором он писал послание.
  Долохов перевернулся на спину и уставился в потолок. Несколько минут, как в голове наступила тишина, только шёл и шёл какой-то скрежет. Механический скрипучий голос говорил монотонно, понятно было одно слово "никого", будто кто-то кого-то искал. Иногда голоса долго не было, только скрежет. И Долохов ждал, он надеялся услышать, что там хоть кто-то ещё будет обнаружен, и он поймёт, кого ищут. Но опять звучало "никого". Что это означало, Долохов никак не мог понять.
  Вдруг он сел на кровати. И сказал вслух:
  - Прямо катастрофа какая-то. Да ты мне рассказываешь, что ли?..
  Через четыре часа механический голос перестал твердить "никого" и сказал:
  - Начать восстановление.
  И опять пошёл скрежет. Грохот камней. Но теперь казалось, что кто-то огромный и механический разбирает завалы, режет куски арматуры или как она здесь называлась, чёрт побери... Ни стонов, ни голосов больше не было. Ветер слышался и звон, будто раскачивался и раскачивался на ветру колокол.
  - Кто тебе сказал, что у них есть колокол? - возражал сам себе Долохов.
  Он стал говорить вслух, будто почуяв слабину в удавке паразита, а тот почему-то не мешал. В голове стояла тишина, но не мёртвая, а другая, безнадёжная, такая, что только плакать или молиться.
  - Значит, ты меня туда тащишь? - бормотал Долохов, идя в темноте коридора между туалетом и каютой, свет здесь уже не горел. - Что я один могу сделать? Почему же один, - тут же отвечал он сам себе, - сколько ещё таких доходяг, как ты, притащится...
  Долохов замолчал. Он бродил теперь по звездолёту, дрейфующему в пустыне Дарского квадрата, и чувствовал себя песчинкой в огромном океане, таком огромном, что и не знаешь, где у него край. Даже, скорее всего, и нет края. Чего он здесь ждёт? Но ведь ждёт.
  Думалось о том, что "чёрные киты", наверное, отправились собирать народ на помощь, но каким же жестоким образом. Только железяка и могла придумать такое, а может, железяка и придумала. Но какая страшная тишина и скрип, и это механическое "никого" ...
  
  Про летучих мышей, бучо и миссию робота-уборщика
  
  Полетели всё на том же кобо и добрались до полигона уже глубокой ночью. Долина сверху казалась сплошным чёрным пятном между подсвеченных лунным сиянием гор. Похолодало, крыша кобо давно была опущена заботливым Дикто. Водителем или пилотом? И зачем людям-птицам летающие машины? Даже заспорили, но спор быстро угас, когда вспомнили, что есть провоки, и опять стало тихо. В чужом небе светили чужие звёзды. Спать никому не хотелось, всё-таки каждый ждал новостей от поискового звездолёта, летевшего сейчас по Дарскому квадрату.
  Кинт запросил полигон. Через минуту посадочная площадка осветилась по периметру. Горы, горы вокруг, в темноте казалось, что они огромны, нависают, теснятся. Прибывшие, ёжась и оглядываясь на скалы, прошагали к небольшому зданию из серого камня, пошли по винтовой лестнице вниз.
  Вход в лабиринт был в самом его центре. Обычное для воков помещение - высоченные стены, покрытые мелким геометрическим рисунком. Рисунки обычно одни и те же - разного размера и цвета сферы, спирали. Мозаика мелкая, ровненько пригнанная одна к одной. Смотреть можно до бесконечности в разбегающиеся линии. Казалось, что вот-вот ухватишь суть, дойдёшь до края, но вдруг оказывалось, что перед глазами плющ, он обвил всё, что только мог: мозаику, книжные стеллажи, плафоны под потолком, плафоны на боковой стене. По правой стене был только вход в лабиринт. Здесь же на стене висела карта.
  - Каждый из трёх выходов считается зачётным. Запоминаем, смотрим, сколько угодно долго. Входим в лабиринт. И выходим! - громко сказал Кинт и рассмеялся.
  Сбросили верхнюю одежду на высокие, включившиеся и поплывшие куда-то в темноту вешалки. Потом вешалки остановились, и стало совсем тихо. Раздавалось эхо их же шагов, приглушённые голоса раскатывались и отдавались гулом где-то внизу.
  На лоб - фонарик, на шею брелок с вызывным устройством, вот и все приготовления. Потом проверка связи, брелок пиликнул, ты ответил. На карту лабиринта каждый смотрел небрежно и ровно столько, сколько и все, стараясь ни в чём не получить фору. Каждый шёл, собираясь прийти, пусть и шутя, но всё-таки первым, и именно шутя.
  - Это озеро? - небрежно уточнил Грант, разглядывая овал в западной части лабиринта.
  - Озеро, - кивнул Кинт.
  "Значит, туда лучше не ходить, наверняка в воде барахтаться придётся, организаторы постараются", - подумал с улыбкой Лукин.
  Лабиринт уходил вниз, в узкую штольню. Кинт скользнул первым, сложив крылья и прижав их. Грассе - сиганул, не особенно раздумывая, чего никто не ожидал после охвативших его сомнений. Грант двигался технично и молча, ушёл третьим. Пока Кру-Бе с Лукиным уступали друг другу дорогу, спустился Бле-Зи. Тут уже и Лукин шагнул и неторопливо спустился по тросу, оглядывая стены. Пещера старая - кое-где камни и медные стойки позеленели от времени, но хорошо вентилировалась - дышать было легко, тянуло сквозняком, и слышался небольшой гул.
  Кру-Бе шуршал где-то наверху.
  Спуск был таким, что, почувствовав под ногами опору, "проходимцы" оказывались прямо перед скалой. Туннель уходил вправо и влево узкими проходами, которые терялись в темноте.
  Шаги ушедших вперёд раздавались эхом, было непонятно кто где, но никто и не собирался следовать за кем-то. Хотелось побыстрее оказаться одному. Поэтому, когда проход справа разделился ещё на два крыла, Лукин шагнул в первый подвернувшийся, запоминая лишь направление. Опять послышались шаги, и Лукин опять свернул, уходя влево.
  Опять развилка, перекрёсток.
  Остановился, представив себя в лабиринте. Подумалось, что идёт к третьему выходу. "Точно к озеру выйду".
   Со стены в высоте что-то сорвалось. Это что-то затрепыхалось в большом количестве, налетело. Пищало высоко и надсадно. При этом остервенело захлопало по лицу, будто пыльными тряпками. "Вот такая тактика со стратегией очумелая, и не поспоришь, шагу ступить не дают. Мыши летучие?!" - думал Лукин, отбиваясь.
  Он закрыл лицо руками и кружил вокруг собственной оси, уворачиваясь.
  Ухватил одну тварь, поднёс к лицу. Страшная, мама не горюй. Точно летучая мышь, только крыла у неё было четыре. Вторая пара, как у бабочки, трепыхалась ниже. Стая уже с визгом понеслась по проходу, попав в темноту, приземлилась на стену где-то наверху.
  Теперь там шебуршались и возились. Лукин стоял, не шелохнувшись, боялся опять спугнуть визгливых тварей, да и определиться бы с направлением надо. Чертыхнулся. Пока кружился с мышами, оказался прямо посредине перекрёстка. Непонятно, из какого прохода вышел. Но увидел в пятне света, что летучие мыши копошатся на стене во втором от него туннеле. А они влетели в тот переход, что был напротив, вот прямо по его голове проскакали и ушли по прямой. Получается, этот проход. Лукин встал на место, с которого его согнали.
  Запикал брелок. Тревожно и очень знакомо.
  - Да это ведь SOS, - пробормотал удивлённо Лукин, - это точно он. Откуда он здесь?..
  
  
  Уже не работало освещение ни в одной из кают, ни в коридорах звездолёта, но светились приборная панель и пол в рубке. Запотели иллюминаторы, корабль замерзал. Ещё работал один из двигателей, его огонек светился рядом с семью остановившимися. Запасы воды и еды заканчивались. А в голове по-прежнему шёл скрип и скрежет. Теперь механический голос, - может быть, тот же, или другой, как их отличишь, - иногда говорил:
  - Партия готова. Корабль на старт.
  Опять скрип. Потом будто там где-то вскипал воздух. Мозг лихорадочно дорисовывал срывающийся ввысь корабль и почему-то это был "чёрный кит". Долохов никак не мог понять, видит ли он или собственное безумие рисует картинки, пользуясь известными образами. Это огромное поле, пустыня, чёрная, выжженная, с осколками строений и устремлёнными в небо уцелевшими кораблями. Их три. Они ждут своей очереди... механические люди идут к кораблям... и не люди вовсе... у людей нечеловеческие лица...
  Казалось, что человеческое лицо всегда должно быть лицом, глаза, нос, рот, уши, да, и уши - как часть человеческого лица. Прижато-внимательные, лопоухо-независимые, миниатюрно-красивые, разные. Ведь человекам надо видеть, слышать, осязать. Почему не быть глазу на руке, на плече? Но зачем ему там быть? У механических людей, которых видел Долохов, было по три головы. Малюсенькие, на длинных шеях, деловитые, снующие вправо-влево, похожие на змей. "У Медузы Горгоны наверное также сновали. Господи, ещё и глаза на конечностях! Где-то я про них читал. А, да "Бойня номер пять". Такое не забудешь. Наверное, функционально очень. Видишь то, что берёшь... Такая вот шиза у меня", - растерянно думал Долохов.
  Пытаясь не свихнуться, он срывался с койки и бежал по коридору.
  Как дурак, один на всём корабле, он бежал по коротким, тёмным коридорам, разворачивался, натыкался на углы. А в это время звуки в голове стихали. Паразит не понимал, что происходит и чего ждать. И прислушивался к человеку. А человеку становилось легче без его внимательного и такого опостылевшего участия, хоть ненадолго, но легче.
  Сейчас Долохов опять бежал. Прошёл три коротких перехода в полной темноте. Со всего размаха влетел бы лбом в дверь своей же каюты, но мягко спружинил и ткнулся в неё руками, не дотронувшись. Разозлился этой случайности и вмешательству паразита. Сейчас хотелось только одного, и это могло не получиться из-за глупой случайности, паразит наказал бы и всё, лежи, как труп, часами... всего лишь не увидел дверь в темноте.
  Продолжая бежать, будто в последний раз, Долохов прошёл через отрезок перед капитанской рубкой, схватил круглого робота-уборщика, тихо стоявшего в углу, и запустил им в огромный аквариум-иллюминатор над приборной панелью. Страшный визг болью разломил голову. Уже падая, успел заметить, как зазмеилась трещина в иллюминаторе... длинная хорошая трещина, просто отличная трещина...
  Долохова придавило к полу так, что он захрипел и стих, успев подумать, что трещина-то есть...
  А через минуту он встал и пошёл искать еду. По пути нашёл баллон с пластиком и заклеил трещину. Заплакал. Нашёл начатую упаковку галет. Стал есть.
  Еда давно не интересовала Долохова, но свои грамм сто-двести чего-то съедобного и стакан воды он привычно искал и съедал-выпивал. Похоже, паразит присматривал, чтобы ноги таскал. В первые два дня это были супы, месячный запас, оставшиеся от последнего полёта. Как водится, на таких спасательных кораблях ближнего флота кухни своей нет, - всё в контейнерах. Греешь, ешь. Вкус так себе, но питательно. А Долохов вкус и не чувствовал, или ему было не до вкуса. Спросил бы его кто-нибудь, что за суп он съел, он не ответил бы. Через три дня суп кончился, остались только галеты в неприкосновенном запасе, обычные земные. Ничего необычного в этом не было. На земном корабле, на котором отработал три вахты Долохов, в паёк входили торианские мясные сухари. Странная еда, на вяленое мясо не похожа. Потом всё-таки выяснилось, что это полная имитация, и из довольствия их убрали, потому что не питательно.
   За эти дни Долохов, в промежутки, когда паразит будто забывал про него, пытался говорить вслух, торопливо писал письма. Даже отправил сообщение отцу Синты, потому что высветился его адрес, когда Долохов, трясясь будто в лихорадке, что его сейчас остановят, спеша, взял и набрал фамилию друга. Спасательный звездолёт хранил в своей памяти адреса всех своих капитанов и начальников спасательных экспедиций. Долохов успел отправить даже SOS и тут же пожалел об этом.
   - Не надо меня спасать, не надо! Что я делаю?! - прошептал он, сморщившись, как от зубной боли, от отчаяния.
  Но письмо ушло по всем возможным адресам, его получили все, кто знали когда-то отца Синты. И на тренировочном полигоне тоже, он там часто водил курсантов.
  А в голове в последнее время всё чаще стала стоять тишина. Глухая, непривычная. Будто кто-то придавил подушкой, осталось придушить окончательно, но этот кто-то теперь не знал, нужно ли это вообще.
  - Ждёшь? Ты ведь кого-то ждешь. А никто не появляется? Так тебе и надо, - Долохов говорил вслух в этой тишине в глупой какой-то надежде, что паразит разозлится. И прибьёт.
  Он ругался, матерился, а, вымотавшись, тихо твердил, проваливаясь то ли в сон, то ли в смерть:
  - Кто ты? Кто? Зачем я тебе? А ты ведь не злой. И Богача не заставил меня убить, и парнишку механика позволил оставить в живых, а мог ведь... Там, на Земле осталась мама, ты понимаешь? Она старенькая, ей нужна помощь. Ольку хочу увидеть, до смерти хочу, но она у тебя, конечно, не в счёт, разве ты посчитаешь Ольку мою, какая мелочь -моя любовь, - шептал он.
   Он тихо думал, что похоже любил Олю. Никогда раньше не думал об этом. Не любил все эти слова, метания и душевные боли. Душевными болями все разговоры о любви называл Женька Тихов. Жентяй, весёлый и шумный, пропал в геологической экспедиции на Энцеладе. Тогда подняли шум. Диверсия, недоброжелательность со стороны только что образовавшихся союзников с Торы или Вока? Долго шумела пресса. И затихло. Пролом в скале, группу нашли на дне пролома. Кому-то было выгодно оборвать только состоявшееся подписание договоров о союзе? Обычная жадность журналистов, не разбирающих, что несут, лишь бы платили? Или всё-таки вмешательство, ведь Энцелад тогда был предметом споров и распрей? Теперь никто не расскажет, а Женьки нет. Как давно это было. Было ли?
  В голове же опять начинался грохот того последнего дня. Будто паразит решил, что ничего интересного в воспоминаниях Долохова нет, вот в его, паразита, воспоминаниях всё самое главное. Опять кто-то кого-то искал и не находил, опять звенел колокол. Долохов брёл по тёмному коридору, слушал.
  - Да жаль мне их, жаль! Ты же видишь. Но что же я могу поделать?! Их нет уж! Кто ты, чёрт тебя побери?!
  В голове вдруг наступила тишина и появился ответ.
  Прозвучал ответ его собственным голосом, только вот оттенок чужой, далёкий, будто он, Долохов, проговорил с того света:
  - Я солдат. Серия "Вирус лояльности".
  Мороз по коже. Долохов растерялся, остановился и тихо сказал:
  - Да ведь война ваша окончена.
  - Я солдат. Серия "Вирус лояльности". Задача - поразить противника, приведя его в состояние союзника. Никого нет. Восстановление невозможно. Людей нет. Дети есть. Задачи нет. Задача - поразить разумное существо, приведя его в состояние союзника.
  - Ты запутался... послушай себя...
  - Я солдат. Серия "Вирус лояльности". Там дети. Задача привести людей. Нужны люди.
  Долохов сидел, окаменев.
  - Восемь лет прошло уж, какие дети.
  - Средний возраст жителя планеты Нойя триста пятьдесят пять земных лет...
  Долохов доплёлся до своей каюты, сел на койку, тяжело согнувшись, сцепив руки в замок. Он теперь слушал. Как воевали две планеты. Армии биомеханоидов и космические корабли, свободно ныряющие в подпространстве, как киты в океане. Как изобрели новое психологическое оружие под названием "Вирус лояльности" и надеялись на него, как не успели, и последний залп десяти эсминцев противника с орбиты уничтожил живое население планеты. Как были обнаружены в нескольких местах на планете спрятанные дети с няньками-биомеханоидами. И оставшиеся три звездолёта были отправлены с вирусом наугад.
  - Нужны люди.
  Долохов хрипло рассмеялся. Потёр ладонями лицо и выкрикнул в мёртвую тишину корабля:
  - Люди ему нужны! Вы их испугали насмерть! Надо возвращаться... Да твоя миссия, оказывается, провалена, вот ты и... Зачем ты вообще нужен был, если не спасёшь детей, да? Чтобы их спасти, надо ведь возвращаться за помощью к людям. Разговаривать. А вы их придавили и тащите неизвестно куда, с человеками так нельзя. - И добавил устало: - Да и не долетим мы, кораблей у нас еще таких нет.
  - Я вез тебя. Никто не отвечает. Надо возвращаться. Пусть помогут. Топлива не хватит, - отвечал голос в голове, будто не слыша Долохова.
  - Знаю без тебя, - устало ответил Долохов. - Первым делом тебя спросят, что будет с теми пятью тысячами заражённых.
  - Я уйду.
  - Понятно, сдохнем вместе.
  - Я программа, по-вашему, искусственный интеллект. Завершение по исполнению задачи... Останутся улучшенный скелет и дополнительные мышцы, выстроенные из твоего материала. У тебя начинающийся артроз коленей и пальцев левой стопы, в перспективе развитие пролапса сердечного клапана.
  - Материала... Да ты издеваешься, - устало прошептал Долохов, скривившись, то ли чуть не плача, то ли смеясь.
  - Я не умею издеваться.
  Долохов зло выдохнул. Он сошёл с ума. Кто ему поверит?..
  
  
  Комиссия теперь заседала в гостиничном номере Кру-Бе. Здание гостиницы напоминало открытку с Колизеем с поправкой на вокский пейзаж - на горном склоне, на широком карнизе, круглое многоэтажное белое здание с множеством входов прямо с улицы и с внутренним огромным двором, куда садились прилетающие кобо. Здание было очень старым, таким старым, что на первом его ярусе ещё сохранились таблички, плетёные из широких лент местного растения, а на стене, со стороны двора, на уровне пятого этажа, висел распластавшийся во всю ширину своих крыльев ветхий кобо. Для истории. Двести лет назад эти машины были с крыльями.
  Номер у торианина оказался самым большим, и Кру-Бе пару раз приглашал всех к себе на традиционную церемонию встречи рассвета.
  - Повод для сбора информации - эта традиция, - недовольно прокомментировал заспанный Кинт, но отказываться от визита не собирался.
  В первый раз все столпились у двери, не решаясь в столь ранний час приняться стучать. Кинт прошагал вперёд и стукнул-ткнул четырёхпалым кулаком. Кинт был встрёпан, глаза красные, в тёплом анораке виднелось домашнее местное одеяние серого цвета. Вок быстро шлёпнул по липкой застёжке на вороте.
  Грассе сонно пожал плечами и промолчал. Грант хмуро буркнул:
  - Имеет право.
  - Уж вам ли об этом беспокоиться, Кинт, - тихо сказал ещё не проснувшийся Бле-Зи, глаза его были почти всё время закрыты. - Перестаньте. И это не традиция, это причуда гостеприимного хозяина. Насколько я знаю, он везде устраивает такие встречи.
  Лукин смотрел на Кинта и думал: "Люди-птицы конечно спят вверх ногами, прицепившись к потолку пальцами, как летучие мыши... Фу-у... чёрт, забыл надеть шапку из фольги".
  Кинт оглянулся, диким взглядом пробежался по лицам не выспавшихся коллег, остановился на Лукине. Лукин закашлялся в кулак. "Чего не сделаешь, чтобы в твои мысли никто не лез, пусть лучше считают дураком, ну или чудаком", - подумал он, усмехнувшись. Кинт озадаченно отвёл взгляд.
  Про шапки из фольги, как о защите от внешнего воздействия чужой мысли, по-простому сглаза, Лукин прочитал недавно в одном ретро-блоге, долго смеялся. Представил, как вошёл бы сейчас к Кру-Бе в такой вот дурацкой шапке... Лукин вздохнул.
  Тут уже и дверь открылась. Кру-Бе в полном официальном обмундировании и мягких огромных кожаных шлёпанцах - размера на четыре больше ноги торианина - приветливо кивнул. Все пришедшие встречать рассвет потянулись за ним гуськом. Расселись на диванчиках с коротким спинками и креслах. Замерли, уставившись в распахнутые огромные окна-двери. Было холодно и серо. Булькала вода в стенных аквариумах. Шуршали на сквозняке листья огромного растения-лианы свисавшего с потолка. Лиана росла из аквариума. По ней выползали мокрые жучки, уползали. Лукин следил за ними, следил за маленьким вокским солнцем, как назло никак не выбирающимся из-за горы. Кру-Бе сидел по правой стене, в кресле, совсем непредставительно подобрав одну ногу под себя.
  - Однажды я ехал из дома в столицу, я там работал, - сказал Кру-Бе. - Спешил, потому что у нас очень быстро наступает темнота. Ехал по пустыне, а где я ещё мог у нас ехать, да. У нас везде пустыни. Дорога хорошая, дорожное полотно освещается по мере продвижения. А иногда не освещается. Что поделаешь. С этим боремся, но дорога есть дорога. И вот освещение пропало. Ну и ладно, пока заряд на машине есть, можно двигаться, вдруг дальше где-нибудь освещение восстановится. Скорость сбросил немного, включил нижнюю подсветку, еду. Примерно на полпути, ещё издалека, я понял, что что-то буквально перегораживает путь...
  Лукин знал, что машины на Торе не едут, а летят по-над дорогой, примерно на высоте трёх-пяти метров, и дорога там не дорога в обычном смысле, а проложенные под землёй электромагнитные пути. И отсутствие освещения означало, что электропитание дороги нарушено, если же у тебя и батареи пусты, то дело плохо, свалишься за милую душу. Съезжай на обочину и спи - единственный выход. Потому что ночью батареи здорово тратятся на отопление салона и на боковые фары. Это пока есть подсветка снизу. Если же она погасла, то и на нижнюю фару тоже. Сам же Кру-Бе, кажется, и рассказывал, почему такие дороги теперь у них. В пустыне их постоянно переметало песком.
  - И вот уже совсем близко, в свете передней фары вижу, что лежит поперёк остов старого разбитого кузова, таких полно после войны в пустыне. В кузове торчат рога здоровенного бучо. Вижу, он живой, ничего с ним не приключилось, как решил было я. Бучо закрутил головой, испугавшись света фар. Вскочил так легко, закрутился, а кузов на нём сидит как влитой. Н-да. Носом вверх. Голова зверя торчала в днище машины. Сам бучо не мал ростом, да ещё кузов этот. Я шёл на своей машине как раз на этой высоте и даже не подумал уйти. Да и выскочил он в какой-то момент из пятна света. В общем, зверь зацепил меня бортом своего кузова и бросился наутёк. Брякал я за ним, пока он не выдохся. Почти летел, надо признать...
  - Ничего себе! - воскликнул Кинт.
  - Почти как на планере, - покачал головой Грассе.
  - Пилотирование беспилотника детектед, - удовлетворённо отметил Грант. - Как же всё обошлось?
  - Да, посадка обещала быть жёсткой, - улыбнулся Лукин, - но вы здесь.
  - Рассвет, кажется, - сообщил и покрутился в неудобном вокском кресле Бле-Зи, он эту историю слышал не один раз.
  - Посадка была не очень и жёсткой, но заклинило двери. И выбраться у меня не получилось сразу. К тому же боялся испугать в очередной раз бучо. Позвонил спасателям. Долго смеялись. Похоже, кузов в одну из бурь развернуло вертикально. Может, бучо думал, что пройдёт, а может, ничего он и не думал, думают ли вообще бучо. В общем, не прошёл, застрял. Что-то в этом духе. А на дороге они часто лежат, им иногда бросают еду всякую, вот они и укладываются. Так вот когда я пилотировал свой беспилотник, - рассмеялся Кру-Бе, - думал, что рассвет уже не увижу. С тех пор стараюсь встретить, тогда мне кажется, что в этот день уже ничего не случится, и всё будет хорошо. Вот и рассвет...
  Солнце ещё не выбралось из-за горы, но рассыпало лучи по окрестностям, окрасило розовым. Видно было, как блестели влажные от росы крыши домов, туман поднимался из ущелий. Все смотрели в распахнутое окно. Уже не чувствовался холод, или забыли про него. Каждый думал о чём-то о своём и почему-то о доме. Грассе вспомнил про престарелого кота Пьера, которого оставил на время командировки в приюте и с которым по выходным ходил в парк, про симпатичную мадам Шино, которая прогуливала молоденькую и задававшуюся мопсиху... Грант решил, что, вернувшись из командировки, рванёт в горы, лучше в Альпы, там "собираются в этот раз все наши". Лукин подумал: "Махну на Иссыкуль, доберусь до Сергеича, может, Аню увижу". Бле-Зи подсчитывал, хватит ли ему отпуска, чтобы доехать до Порто, к старшему брату. Кинт вздохнул, подумав, что "она опять будет против, но уж отпраздновать его повышение по службе она не откажет, как же она смеётся, редко кому это идёт..."
  Вскоре все разошлись, посмеиваясь...
  
  Но уже вскоре все поневоле возвращались сюда. Уходили молча к себе, устав от ожидания и безделья, опять собирались - ждать новостей.
  Члены комиссии зевали, сонно рассаживались по вокским смешным креслам с низенькими спинками вокруг небольшого стола-робота. Стол сновал между номером и рестораном на первом этаже, привозил кофе, травяные чаи, виски, коктейли, местный острый и крепкий пино, небольшие закуски, большие обеденные блюда, увозил грязную местную посуду, похожую на мятые листья лопуха, привозил десерт. Уже не хотелось никаких поездок ни на какие экскурсии. И есть не хотелось. Но время шло, и гостеприимные ториане опять что-нибудь заказывали. И все тоже сообщали столу "повторить".
  Первый сигнал SOS вызвал такой переполох, что сейчас, через два дня, уже было смешно вспоминать. Поднялись все спасательные команды, потому что единственный короткий сигнал пришёл на личные приёмники всех командиров, да ещё и от легендарного на Воке адресата. Комиссия экстренно уселась в свой кобо, лихорадочно и наперебой предполагая, что это могло бы быть. Но пока летели, стало известно, что сигнал пришёл по космической связи из самого необитаемого квадрата и больше не повторился.
  Итак, координаты Долохова теперь можно было предположить.
  - Конечно, это был он, и конечно паразит помешал ему отправить повторный сигнал! - в который раз прохаживался по номеру Кинт и даже размахивал крыльями. Он такое редко себе позволял, но в пятом часу ночи уже никто на это не обращал внимания.
  - Координаты Долохова почти совпадают с координатами разбившегося "чёрного кита", - сказал Кру-Бе, задумчиво следя за мельтешащим перед носом воком. - Два дня назад вы мне передали информацию по этому кораблю, а теперь мне сообщили, что вы вывезли все обломки "кита" задолго до этого.
  - А, так вы всё-таки отправили туда экспедицию? - невозмутимо повернулся к торианину вок.
  - Отправили, - ответил Кру-Бе.
  Его непроницаемое лицо было приветливо. "Может быть, приветливо. Каким должен быть торианин, когда неприветлив? Когда залёг на бархане в чалме, с ружьём, смотрит в прицел и раздумывает, кто там едет вдалеке, друг или враг? - Лукин задумчиво смотрел на Кру-Бе. - Такие вот союзники".
  Кру-Бе вдруг перевёл взгляд на Лукина и рассмеялся. Смех его был похож на кашель. Торианин качал головой и не мог остановиться. Смеялся так долго, что заулыбался Кинт, хмыкнул и заёрзал в кресле Грант, проснулся Грассе.
  - Я, кажется, задремал, - пробормотал он, - так что там с китом?
   - Я думал вы спите, Грассе! - воскликнул с удивлением Грант.
  - Такие вот союзники, - повторил вслух Кру-Бе, наконец, успокоившись. - А кита мы судя по всему больше не увидим.
  - А был ли кит? - сказал Лукин.
  Кинт равнодушно потянулся крыльями вверх, хрустнул всласть всеми суставами, продолжая улыбаться, и ничего не сказал. Он и не должен отвечать, никакой необходимости, ни один из вопросов не обращён к нему и не должен быть обращён, это знали все.
  Союзу Вока с Торой было двести сорок с небольшим лет. Земля присоединилась гораздо позже, и договору с Землей было всего тридцать два года, что по космическим меркам детский возраст. Когда Лукин однажды возмутился равнодушием и бездействием союзников и крикнул в запале, что хотел бы увидеть тот самый договор о сотрудничестве планет, что оно, это самое сотрудничество, по их пониманию, в конце концов, из себя представляет, его отправили в архив ведомства. Там истории становления союза был отведён целый стеллаж, и Лукину показали копию договора. Всего три страницы, что в электронной версии, что в бумажной.
  Здесь же прилагались металлизированная вокская версия с их убористыми чеканными закорючками, и торианская художественная вязь на плотной то ли ткани, то ли бумаге. В договоре не было ни единого слова про права и обязанности союзников, вместо них фигурировало "приветствуется". После фразы "приветствуется невмешательство в решения и действия, самостоятельно предпринимаемые сторонниками договора, а также обсуждение их, только если это посчитает допустимым другая сторона" все вопросы отпали сами собой. Михеев, непосредственный руководитель Лукина, тогда ему сказал:
  - Изменить что-то в сложившемся почти невозможно. И не присутствовать при этом мы не можем. Мы просто есть в этой Галактике вместе с Торой и Воком. Так что сердцем, только сердцем, и знанием их же законов, и изучением, изучением их. Это, как если бы твоим соседом по комнате в общежитии универа оказались какой-нибудь дуб и полоз. Ну что ты ржёшь, Миша?! Приходится мыслить непривычными категориями! Может, я и неточно их представил, несколько вольно, прошу прощения, но я всего лишь хотел привести пример чего-то невообразимого для нас, - рассмеялся Платон Васильевич. - Так вот эти соседи - дуб и полоз, не кусаются, молчат, а придавить при случае могут.
  На том и порешили - Лукин действует по своему усмотрению, в случае проблем сразу выходит на Михеева...
  И Лукин, и Грант, и Грассе всего лишь были представителями стран, граждане которых попали в заражение. Задачи у них не было никакой, потому что никто в верхах не верил, что ларусы живые, и спасать их не спешили.
  - Действительно, а был ли кит, - даже не спросил, повторил Грант. И отвернулся к окну.
  Всем было ясно, что пояснений не последует. Земля даже и запрос на исследование не отправляла, потому что Дарский квадрат принадлежал Воку и по западной окраине граничил с Торой. Все теперь ждали, что скажут ториане, а они ничего не сказали...
  
  Было около шести утра, когда пришёл второй сигнал SOS.
  Когда стали решать, кто полетит, Кру-Бе сказал:
  - Летите вы, Лукин. Как ещё всё пройдёт, неизвестно, но, в конце концов, именно вам паразит ответил в игре, когда мяч прилетел в него. Может, и сейчас не ликвидирует Долохова, увидев вас.
  - Согласен, - присоединился Грант, - всем лететь нельзя, испугаем паразита, и он выкинет что-нибудь.
  Лукин молча кивнул и сказал:
  - Если они ещё там...
  
  Карцер
  
  Угнанный корабль медленно плыл и не отвечал на запросы спасателей. Тепловое излучение объекта ниже нормы, жив ли пассажир - неизвестно. Группа стала готовиться к захвату.
  Лукин не находил себе места. Объяснял, что задачи уничтожить нет. Только в крайнем случае, если возникнет угроза жизни кому-нибудь из группы. Он видел, что ребята нервничают, потому что информация о ларусах ходила самая противоречивая, как может распространяться эта зараза, никто толком не знал. И Лукин рассказывал им: о Ларусе, о резервации, об игре, о словах Долохова, сказанных механику в Малице. Ему хотелось, чтобы парни, не привыкшие к виду ларусов, не задёргались, не приняли поспешное решение.
   - Долохов просит о помощи. Он ли просит? Может, это существо решило сменить корабль и намерено лететь дальше? И это может быть. А может быть, будет найден путь спасения всех заражённых. Опасен ли Долохов? Пока нет прямых данных, что опасен. Ни одного человека он не убил. Скорее, есть опасность, что паразит уничтожит его самого, но Долохов к этому готов, и вряд ли его это испугает. А он просит о помощи. Почему? Это главный вопрос...
  Он пошёл с группой, двигался позади всех, чтобы не мешать.
  "Чёрт... Ну возьмём мы сейчас Долохова, вернём. И что? Может, пусть бы летел он, куда летит. Если просто предположить, что он не опасен, то нужно ли ему спасение? Может, он уже думает об этом иначе. Возможности паразита воздействовать впечатляют, чего уж там", - думал Лукин, он таки просмотрел запись досмотра мыслей этого Синты. Начальство рекомендовало быть в курсе происходящего.
  Парень явно был не из тех, кто пошёл бы на эту операцию добровольно. Его привели. Он сел. Ерошил крылья и смотрел в стол. Первая инъекция не помогла, и эксперт, помучившись минут пятнадцать, сверля взглядом непроницаемое лицо свидетеля, отдал приказ о повторном уколе. После этого парень обмяк, взгляд его стал отсутствующим. Облепленный датчиками эксперт уставился на него. Как объяснил Кру-Бе, сидя рядом и наклонившись к уху Лукина:
  - Прежде всего надо вызвать у парня это воспоминание. Можно конечно просто просматривать всё подряд, но эксперт не должен использовать своё положение.
  - Очень зыбко юридически, между прочим, - сухо кивнул Лукин. - Ничто ему не мешает просматривать всё подряд.
  - Это можно проконтролировать по мыслям эксперта.
  - Н-да, работёнка так себе.
  - Согласен...
  До сих пор помнилось, как менялось лицо этого Синты, сколько боли было в глазах, как обрывками вклинивались видения обнажённой девушки-птицы, как оба были счастливы. Лукин отвернулся, когда поймал себя на мысли, что не задумывался до сих пор, как занимаются любовью люди-птицы. Чёртова обязанность.
  
  Поисковый звездолёт пришвартовался в обычном порядке, спасатели вошли, открыв запасной люк в хвостовой части. Темно и тихо. Свет горел в капитанской рубке. Валялся расколовшийся робот-уборщик. Толстый слой пластика на трещине иллюминатора бросался сразу в глаза. Один из спасателей-воков принялся осматривать шов, нет ли опасности.
  Долохов спал, сидя на полу, привалившись к стене, положив голову на руки и опёршись на колени. Он проснулся, когда Лукин присел перед ним на корточки и тронул за плечо. Взгляд Долохова был сонным, но открытым. Он улыбнулся:
  - Вы. Рад видеть. Кажется, сто лет не виделись. Помогите, мне нужно, чтобы меня выслушали. И это срочно. Я не знаю, сколько мне отпустил паразит.
  Лукин удивлённо повёл головой. Голос Долохова был таким, как если бы ничего и не случилось.
  - И я рад вас видеть, - улыбнулся он. - Но...
  - Опасности нет! - поспешно добавил Долохов, не зная, как покороче сказать, убедить. Хотелось, чтобы не приняли за окончательно свихнувшегося, за разговаривающего с самим собой.
  Лукин впился взглядом в глаза Долохова.
  - Хорошо, - медленно кивнул он. - Попробуем действовать, исходя из этого.
  Долохов встал, прошёлся по маленькой каюте туда-сюда, разминая затёкшие ноги, провёл руками по волосам, обернулся и растерянно улыбнулся.
  - Он теперь молчит. И отвечает на мои вопросы. Мне много надо рассказать, а уж бред это или правда, решать вам.
  Лукин слушал и следил за Долоховым.
  У парня дрожали руки, шагал он неуверенно и покачиваясь, но взгляд... взгляд был открытым. "Открытый взгляд" стал уже почти привычным определением одного из состояний в поведении ларусов. Однако чувствовалось в парне сильное истощение, и физическое, и душевное. Казалось, будто он держался невероятным усилием, такая усталость сквозила в движениях.
  - Как вы себя чувствуете? - спросил Лукин, подумав, что Долохов ведь врач. Интересно, как он оценивает своё состояние. - Помощь нужна? Вы ели?
  - Мы ели, - улыбнулся вымученно Долохов, - мне казалось, что даже если буду умирать, всё равно пойду искать еду. Заставит. Я должен таскать ноги. Плохо, плохо чувствую себя. Он сказал, что уйти-то, он уйдёт, он программа, но все эти управляющие его постройки - мышцы и скелет, останутся мне на добрую память, так и сказал. У тебя, говорит, намечается пролапс, артроз, хондроз - пригодится. Ладно, хоть не шизофрения, спасибо и на этом. Но, похоже, этот встроенный каркас без его поддержки тяжёл как гири доисторические. А пока я... не знаю, как ещё это состояние описать... но пока я находился будто под наркотиком, и всё было ничего.
  - Он и сейчас молчит?
  - Молчит. Но он здесь. Сказал, уйдёт, когда будет выполнена его задача.
  - Задача?..
  Лукин прямо задохнулся, почувствовав, что Долохов, похоже, действительно готов говорить. То немногое, что он говорил раньше, было не в счёт. Так, бытовые мелочи. Хотелось задать массу вопросов, но он остановил себя. Надо перейти на спасательный борт, необходимо записывать всё, нельзя ничего упустить, но можно ли быть уверенным, что паразит всё также будет пассивен? Лукин сказал:
  - Собирайтесь, Артём, что у вас есть из вещей? Пойдёмте на спасательный корабль. И рассказывайте, рассказывайте, пока... не началось, - рассмеялся он, не решившись открытым текстом сказать о влиянии паразита. - В чём задача?
  - Планета у него, кажется, погибла. Говорит, там остались дети, нужны люди. Так и говорит, - Долохов пошёл в свою каюту, забрал рюкзак, огляделся. Но больше ничего не было из того, что он хотел бы забрать. Он ничего не доставал из рюкзака. Поправил постель, убрал коробку из-под галет в утилизатор. Везде порядок. Почему-то сейчас подумалось, что паразит тоже, наверное, любил порядок. Он никогда не мешал, если Долохов вдруг тащился с мусором к утилизатору. Артём крикнул в открытую дверь Лукину: - Я иногда вижу её, эту планету, и правда вижу сплошь каких-то механоидов, повторяющих, что никто не найден. Не знаю, может, бред, может, это он мне рассказывает. А мне всё время кажется, что кто-то мог спастись, где-нибудь в глухих местах, пещерах, остались люди. Люди - они ведь хитрее машин, им программа не указ, они часто полагаются на авось, и как ни странно - бывает, что выживают.
  Лукин улыбнулся этому странному утверждению, согласен ли с этим паразит? Вряд ли. Но у спасателей на этот счет своя теория. Запускай на аварийный участок робота. Потом пса, или его подобие. Потом жди, слушай и ищи. Опять жди, слушай и ищи. И робот здесь уже не помощник.
  Они пошли к выходу. Самым обычным образом, будто и не было преследования, не было сбежавшего опасного обитателя резерваций на Ларусе, как сообщали все информационные таблоиды.
  Перешли по стыковочному переходу на спасательный борт. Узкий, самый обычный для небольшого спасательного корабля, коридор-гармошка.
  - Проходите, - вежливо сказали за спиной.
  Долохов оглянулся, а Лукина не увидел. Сзади стоял парень в привычном поддерживающем экзоскелете спасателя. Экзоскелет-робот торианского производства позволял упаковать за горбушку мини парашют, прихватить оружия килограмм на двадцать, усиливал удар раз в пять и давал возможность бежать со скоростью земного гепарда... Парень-спасатель нетерпеливо дёрнул крыльями, воки приспособились упаковывать их вместо парашюта, и махнул рукой налево. Дверь в карцер.
  Оставалось войти.
  Сзади сухо щёлкнул замок. Долохов остановился посреди каюты. Маленькая, узенькая. Карцер - так называли эти каюты на спасательных кораблях. На его долоховской памяти в карцере ехал заражённый неизвестной болезнью тахир. Народность такая есть на Воке, тоже крылатая. Тахир, шёл механиком на их судне, ремонтировал посадочный трап, спокойно себе толокся возле корабля, никому не мешал, наступил на невзрачное растение, похожее на лишайник. Растение обвило ногу волосками и неожиданно проело ими скафандр. Ожог стал расползаться по всему телу. Ожог купировали, но вскоре такое пятно появилось и у второго помощника капитана, который помогал нести тахира, когда подняли бедолагу на борт. Обоих поместили в карцер, обколов всеми известными антигистаминами, и погрузили в сон в анабиозные переносные капсулы. Довезли ребят, и всё обошлось хорошо, растение оказалось организмом-переносчиком заболевания от местного животного...
  Значит, карцер. Или бокс, если официально. Всё правильно. Бокс, а как иначе, было бы странно, если бы было наоборот. Безопасность незаражённых прежде всего. Долохов понял, что думает больше для того, кто сейчас точно слушает его. Понял, что боится, что этот слушатель запаникует, и лихорадочно ему объясняет.
  "Да пусть паникует гад... Нет... вдруг то, что рассказал он, правда? Вдруг это спасение для них всех? Почему не попробовать и не добраться до той планеты? А если это ловушка?! Ну ловушка, так ловушка, что наши со мной не справятся? Прибьют вместе с ним. Или паразит сам придавит. Пойду на тот свет..."
  Долохов сел на кровать, снял ботинки, носки. Прижал пальцы ног к холодному полу. Откинулся на стену. Усмехнулся. "Вот так и пойду. Босиком. Увижу отца, Серёгу, Женьку... а маму не увижу, и Олю... Они живые. К счастью. Либо мама, либо отец. Такой вот расклад, пропадаешь, будто и не было тебя, ничего от тебя. Только разговоры, память. Что сказал, что сделал, то и останется. Промотался десять лет в космосе, каждые два года - новый экипаж. Так сложилось. В отпуск домой пару раз слетал, с Олькой так и не расписались. Так сложилось. Она работала на Торе, я в командировках. Ну не расписались и не расписались. Говорят, заведи детей. Будто это кошка или собака, это ведь на всю жизнь, да и какой из меня отец, сам дурак дураком. А раньше, говорят, в семьях было много детей, боролись даже с перенаселением, закон издали. Смешно. Теперь люди больше не хотят детей. У кого из наших они есть? Ни у кого. Нет, кажется, у Веры, Олиной однокурсницы, есть девочка. И всё, больше не помню. Вот и Ольке пришлось работать ехать на Тору, учительница она, а на Земле детей мало. Семья... Да и кому я такой нужен там, на Земле? Оля ведь так и не прилетела ни разу на Ларус. Только мама прилетела, маме я любой нужен, даже такой. Да только я сам не знаю, что вытворить могу, нет, нельзя на Землю... Будто кто-то позволит тебе туда лететь".
  Мысли возникали непривычно, сами по себе. Цеплялись одна за другую, казалось тысячу лет так не думалось. Думал, а сам всё дёргался, что сейчас кто-нибудь вклинится, исковеркает всё, начнёт давить или поучать. Но было тихо. Паразит слушал.
  Едва доносились ходьба в коридоре, отдалённый шум задвигаемого трапа. Засветился экран видеосвязи на стене. На вокском принялись объяснять, как можно воспользоваться связью, внутренней и галактической, предупредили вежливо, что сообщения будут прослушиваться.
  Долохов понял, что улавливает всё подряд. Даже, кажется, хотелось посмотреть в замочную скважину и вентиляционное отверстие под потолком, стукнуть костяшкой пальца по стенке, попробовать на прочность, заглянуть под кровать... его будто просили это сделать, но он настырно ничего этого не делал. И никто не настаивал.
  Щёлкнул замок.
  Вошёл Лукин, следом ехал робот стол. Лукин огляделся, неловко шагнул вправо-влево, задел робота, закачались на тележке судки и термос.
  - Отправляемся. Давайте поедим, как раз и поговорим, - сказал он.
  Дверь закрыли с той стороны.
  - Не обиделись, что в карцер вас заперли? Порядок такой, знаете ведь. Во всяком случае на спасательных кораблях вы работали, - говорил Лукин, принявшись открывать контейнеры и посматривая исподлобья на Долохова. - Я вам выбрал курицу и лапшу с грибами, и пирог со сливами. Сам его люблю, считайте, что угощаю.
  Долохов кивнул и отвернулся, стал смотреть в маленький круглый иллюминатор.
  В черноте космоса висел его звездолёт, подсвеченный огнями пришвартовавшегося корабля. Потом звездолёт медленно отдалился и рывком, в какие-то считанные секунды превратился в точку.
  - Следующим рейсом ребята заправят его и вернут в родную гавань, - сказал Лукин, перехватив взгляд Долохова, заваривая кипятком из термоса суп-лапшу в чашку, еле помещаясь со своим немалым ростом в тесном отсеке. - Люблю лапшу с грибами. Вы любите собирать грибы?
  - Люблю. А есть не очень, - улыбнулся Долохов, грызя сухое печенье, думая, хочет он есть или не хочет.
  Он совсем отвык есть так, как раньше, с удовольствием, сейчас он думал только, что хочет воды, запить, и всё.
  Он привстал со стула и полистал ладонью видеоэкран на стене, нашёл страницу с грибами. Лукин вскидывал глаза от глубокой одноразовой миски с крупно порезанной лапшой. Кивнул. Да, картинка очень удачная. Боровик на травяной подушке, березняк такой осенний, прозрачный. Даже видно, что только прошёл дождь, капли дождевые висят на ближней ветке.
  Долохов усмехнулся.
  - Давно не видел. Только теперь не знаю, кто их захотел увидеть больше: я, потому что соскучился, или паразит, потому что никогда не видел? Теперь всё время думаю об этом. И о том, что когда-нибудь я опять буду сам по себе. Хочу найти эту планету, - сказал вдруг зло Долохов, сцепив руки в замок перед собой на столе, - найти, спасти, или что там ещё надо сделать... и стать наконец никому не нужным Долоховым.
  - А вдруг не захочется спасать? - быстро спросил Лукин. - Ну может, всё не так. Может, остались там одни механоиды, или биомеханоиды, и нужны им люди, как материал для восстановления себя любимых. У них ведь другая логика. Может, у них организм стареет, вот и... А дети - так, приманка...
  Сказал и осёкся. Посмотрел на Долохова.
  Тот молчал, напряжённо уставившись куда-то в лоб Лукину. В голове Долохова наступила знакомая мёртвая тишина. Он видел, как двигались губы Лукина, но не слышал ни звука. Больно давило на барабанные перепонки.
  - Прибей меня, Лукин! Я не слышу тебя, - прохрипел, скривившись от боли. - Выходит, ты прав... видишь? Видишь?.. Он боится... значит, врёт всё...
  И вдруг тишина в голове Долохова с хлопком лопнула, будто надутый полиэтиленовый пакет, и он услышал опять, как Лукин резко сказал, вскинувшись и стукнув кулаком по столу:
  - А такие вопросы будут! Пусть готовится к этому. Прости, Артём. Он должен понимать, что слушать его будут, только если он готов ответить на все сомнения и вопросы. Новых жертв не должно быть.
  Щёлкнул замок. Парень из спасателей сунул голову в открывшуюся дверь:
  - Лукина в рубку.
  Спасатели такой народ, обращения по рангу от них не дождёшься, отмахивались: "Только время тратить, дело делать надо". Вот и сейчас парень-вок сказал и теперь ждал, с любопытством разглядывая стол и сидевших за ним Лукина и ларуса Долохова. Ларус был босой, весь взмок от пота, руки его судорожно вцепились в край койки.
  Лукин коротко взглянул на Долохова.
  - Ты как?
  Тот мотнул головой.
  - Норм. Отпустило. Нашёл ты похоже... слово ему понятное.
  Лукин кивнул и вышел. Замок опять щёлкнул.
  
  
  Про истукана с острова Пасхи и белую сову
  
  Долохов долго сидел на краю койки и мотался взад-вперёд. Раскачивался, не знал, куда себя девать. Потом лёг лицом к стене. И запел. Протяжно, тихо, уверенно, как никогда не пел. Голос его раздавался грубо, некрасиво, монотонно. И оттого было ещё тоскливее.
  - Все пташки-канарейки
  Так жалобно поют,
  И нам с тобой, мой милый,
  Забыться не дают.
  
  Зачем нам разлучаться,
  Зачем в разлуке жить,
  Не лучше ль обвенчаться,
  Да жить да не тужить.
  
  Разлука, ты разлука,
  Чужая сторона.
  Никто нас не разлучит,
  Лишь мать сыра земля.
  
  Разлука, ты разлука,
  Чужая сторона.
  Никто нас не разлучит,
  Лишь мать сыра земля.
  
  Сел, зажал лицо ладонями. Встал, подошел к экрану на противоположной стене, стал листать, написал запрос, опять полистал. На видео жёлтая маленькая птичка сидела в клетке. Включил звук. Тоненький щебет коленцами посыпался, покатился, разлился трелью. Закрыл глаза. От этого тонкого звука зашлось то ли в кишках, то ли в сердце, больно так, будто ножом по живому...
  Почему он пел эту песню, откуда вытащил её паразит? Женская, тоскливая она пробрала его до дрожи. Его самого, а если бы кто слушал? Петь никогда он не умел и не пытался. Но в памяти эту песню почему-то пел мужик в каком-то старом-старом фильме. Может, подыхал он и важно ему было, что его помнят, о нем поют?
  Долохов опять лёг на кровать. В голове вертелся вопрос: "Куда мы летим?"
  Сел.
  - Отвяжись, - сказал он. - Я не знаю, куда мы летим. Придёт Лукин, скажет. Или не скажет. Если хочешь говорить с людьми, запасись терпением. Мы люди все разные. Слабые и сильные, трусливые и смелые, красивые и так себе. Разные. Вот, лучше это послушай.
  Он помолчал, вспоминая слова. В голове было тихо, никто не мешал. Долохов не запел, просто стал наговаривать. Только к концу строчки голос вздрагивал неумело, делал паузу, это и была слабая попытка изобразить мотив:
  - Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены
  Тих и печален ручей у янтарной сосны
  Пеплом несмелым подёрнулись угли костра
  Вот и окончилось всё, расставаться пора
  Милая моя
  Солнышко лесное
  Где, в каких краях
  Встретишься со мною...
  Дальше не помню. Капитан один пел её часто. Давно в отставку ушел...
  
  В капитанской рубке Лукина ждал начальник спасателей и капитан в одном лице Бект. Он показал на наушники и сказал, коверкая всегалактический код:
  - Вас ждут.
  Лукин надел наушники.
  - Лукин. Слушаю.
  - Лукин... - голос Грассе трудно было узнать, так он волновался. - Тут такое творится. Если коротко... Кру-Бе найден в номере мёртвым. Убийство. Кинт исчез. Нас чуть не обвинили в убийстве, потому что мы с Грантом нашли Кру-Бе. Бле-Зи обвинил Кинта. Вок обрывает дипотношения с Землёй и Торой. Нам предписано вылететь с Вока ближайшим рейсом. Попробуйте договориться с командой, пусть вас высадят на Митре. Митра принадлежит Торе. Народ там дикий, конечно, но это хорошо, звездолёт они даже не заметят. Посадочная площадка и жилой блок - в полярной зоне. В те широты аборигены не поднимаются. Мы вас заберём дня через два-три. Лукин, вы слышите? Долохов с вами? - забеспокоился Грассе.
  - Да, Долохов со мной! Как?! Как это могло случиться? - рявкнул Лукин ошарашенно. Выдохнул и сказал уже ровнее, слишком хорошо понимая, что не надо бы никаких вопросов и тем более ответов: - Извините! Всё понял.
  - Вопросы потом, разумеется, - сказал быстро Грассе.
  - Выбирайтесь, пусть всё пройдёт хорошо.
  - Благодарю, до встречи.
  - До встречи...
  Лукин повернулся к Бекту. Скользнул по нему взглядом. Ясно, что нет смысла скрывать, о чём был разговор.
  Бект смотрел исподлобья, выжидал. Провок был сед, коренаст, вечно сидел широко расставив кривоватые ноги в расстёгнутых ботах, уставив толстые крепкие руки в колени и ворчал обычно по каждому поводу и без. Но сейчас сказал коротко:
  - Отвезу. - И ворчливо добавил: - Одно скажите, как этот ларус Долохх, или как его, с нашим командором связан? Меня он не пускает.
  "Куда не пускает? А, в мысли! Я, значит, пускаю, - подумал с горечью Лукин. Зло крутанулся и взялся ходить взад-вперёд по рубке. - Как объяснял Кру-Бе... светлая память, хороший мужик, что могло случиться?! ...Говорил, закрыться от таких вот чтецов мыслей можно, чем угодно, думай, о чём попало. Мечтал поехать к нему в гости, прокатиться на бучо, по их этой пустыне и обязательно ночью, какие они эти бучо, говорил, что похожи на верблюдов... Я свихнусь, как они так живут, да они спят друг у друга в мыслях, надо обладать какой-то невероятной степенью открытости, чтобы так жить. Что кстати с тем парнем, с Синтой, хотел ведь узнать..."
  - С каким командором? - переспросил Лукин, вскинув колючий взгляд прямо в лицо Бекту. - А-а, вы про то, что он на связь выходил по каналу вашего известного командора? С сыном его, Синтой, он дружил, когда учился на Воке, командора хорошо знал.
  - Тогда точно отвезу. Есть шанс этому Долохху выкарабкаться? Зачем он вернулся?
  - Не знаю... я теперь вообще ничего не знаю. Но чтобы ему выкарабкаться, а нам - понять, что делать с ларусами, нужно попасть на Вок или хотя бы на Тору, а нас послали... чёрт знает куда.
  - На Митру, - кивнул Бект.
  Лукин остановился и спросил:
  - Почему вы согласны везти нас? Правительство Вока разрывает дипотношения с Землёй и Торой.
  - Лута - ещё не весь Вок, а всего лишь одна из столиц, - отрезал Бект. - Так мы летим? Чем дольше думаем, тем больше проблем.
  - Летим. Спасибо!
  - А-а! - махнул рукой капитан. - Это тогда, когда всё получится. Ты сейчас не ходи к ларусу, прочитает он тебя. Открыт ты нараспашку. Нервничаешь. Потом.
  - Не знаю, а если паразит панику поднимет, что к нему никто не заходит? Но, может, ты прав.
  Лукин озадаченно подумал, что даже не понял, когда перешёл на "ты", ведь так привык к официальному обращению. Он опять посмотрел на капитана. Тот уже сидел вполоборота, слушал. Перед ним мелькали включенными сразу три канала связи. Грубоватое толстое лицо его не выражало ничего. Древний истукан с острова Пасхи. Вдруг Бект поднял руку, сказал, не оборачиваясь:
  - Это я, я перешёл на "ты". Не умею держать дистанцию, за это выперли из учебки безопасности. Оно и к лучшему. Я скажу, чтобы Долохха предупредили, что ты не зайдёшь?
  Лукин рассмеялся. Он сначала подумал, что Бект говорит кому-то по связи. Оказывается, ему... И кивнул:
  - Да, скажи, пожалуйста.
  Он вышел, по узкому коридорчику добрался до своей каюты. Стянул ботинки. Лёг. Отвернулся к стене.
  Сегодня ему точно лучше не заходить к Долохову. "Они тут все всех читают, - раздражённо думал Лукин, - и Долохов с этим паразитом такой же. Не свой, не чужой. А что ты знаешь о Долохове?! Ничего. Данные из личного дела, школа, работа. Учился, работал, бегал... Ну так все каким-то образом бегают. Рисуют, пишут, бухают, лепят акриловые игрушки. Как все. Отмечают характер язвительный, неровный, вспылить может, послать. Ну так с кем ни бывает, в космос бесхарактерные редко отправляются. Одиночки все мы, тут уж к бабке не ходи".
  Смерть Кру-Бе не выходила из головы. И Кинт исчез. Кинт что-то знает и исчез? Или тоже убит и будет позже найден? В последний раз они виделись перед самым отъездом... а накануне встречали рассвет. Кинт тогда сказал, что Кру-Бе собирает всех, чтобы получить информацию. Потом разошлись в хорошем настроении, Кинт тоже... Ну и что, это ровно ничего не значит. Может быть, Кинту было известно что-то, и это мог понять Кру-Бе. Ну не ходил бы тогда на эту встречу рассвета... Но Кинт самонадеян, он мог быть уверен, что его-то мысли уж точно не прочитают. Кроме того, не пойди он, тогда Кру-Бе заинтересовался бы ещё больше. Пару раз они цеплялись из-за "чёрного кита". По идее, киты эти - обычные корабли. Конечно, это корабли врага. Но... Здесь из-за странной склоки ториан и вока появлялось ощущение какой-то прямо-таки экзистенциональной важности. Или это ошибочное ощущение и то было просто уязвлённое самолюбие двух упёртых дипломатов?..
  
  Ночью всё-таки Лукин потащился в капитанскую рубку. Было тревожно, как-то пройдёт посадка. Митра эта... аборигены с луками. Или с чем они? Кроме того, ещё не миновали пограничную зону Вока.
  Бект встретил его, хмуро кивнув.
  - Скоро будем проходить границу, а там через пару часов садимся. Идите спать.
  - Здесь побуду, не спится, - буркнул Лукин. Сел на высокий стул перед панелью управления и крутанулся.
  Все понимали, что пройти границу с Воком будет непросто.
  "Тут такое дело. Могут не заметить, а могут по всей строгости шарахнуть, тогда мало не покажется обычному кораблю спасателю. Так всегда в переходное время, пока неясно, что происходит. То ли война, то ли обойдётся", - думал Лукин, уставившись хмуро в огромную сетку на мониторе. Полусфера зелёных огоньков на границе Торы с Воком пока спокойна. Пока... Как собирается пройти её Бект?
  Он посмотрел на Бекта, тот, на его взгляд, спал в своём большом кресле с короткой спинкой. Лицо истукана с острова Пасхи было невозмутимо. Но истукан вдруг ответил:
  - У спасателей свой статус, мы тут часто проходим.
  - Понятно.
  "Мог бы и не отвечать. Ради приличия", - разозлился Лукин, внутренне возмущаясь этому постоянному "досмотру мыслей", как он его назвал.
  - Тут такое дело, - ворчливо ответил Бект, пошевелившись, вольно или невольно повторяя мысли Лукина, - это наша жизнь. Мы такие с рождения. Слышим друг друга. Может, это и плохо. Но по роду деятельности я как-то читал статистику причин смертельных случаев на планетах Объединенной Галактики. Очень удивился высокой смертности от инфарктов и инсультов на Земле. У нас их мало.
  - Интересно, - вежливо ответил Лукин.
  "Да лучше уж инфаркт... чем вот так твои мысли все как на ладони! Хотя... ведь привыкаешь думать определённым образом. Да чего там, не привыкаешь, впитываешь с молоком матери другой образ мыслей... Или... степень доверия другая? Не страшишься показаться кому-то постороннему чудным, нелепым, трусливым?"
  - Интересно. Пожалуй, именно так, - рассмеялся Лукин. - Почему? Накал эмоций слабее, сдержаннее, конфликты раньше разрешаются... или предупреждаете сам приступ?
  - И то, и другое, наверное. Я не психолог.
  Бект повернулся. Грубое лицо провока осветилось улыбкой.
  "О!" - про себя отметил Лукин. Улыбка у воков редкое явление.
  "А может, она не очень и нужна, когда общаешься на другом уровне. Но плохо без улыбки, есть в ней что-то нерациональное. Выдаст, если криво, не от души улыбаешься, или надо уж совсем умелым лицедеем быть... или лицемером?" - думал Лукин, отвернувшись к экрану. И понял, что перестал выдумывать всякую ерунду, которая бы прикрыла его мысли от внимания Бекта. Он будто вёл молчаливый диалог. Перестал стыдиться мыслей? А может, просто с этим конкретным человеком так? Всегда хорошо, когда рядом человек.
  Зелёная сеть уже совсем охватила корабль. Лучи скользили по звездолёту в черноте космоса. Нити сновали туда-сюда, будто вышивая затейливый рисунок, сравнивая. Распускались в ожидании белые огни маяков прохода.
  "Передали или не передали сюда, что нас надо остановить? - подумал Лукин. - Или пока не до этого в связи с убийством на дипломатическом уровне?"
  - Пропускают, - сказал Бект, пролаяв что-то в сенсорный экран на стене.
  "Отлично", - кивнул в ответ Лукин, отправился к себе, пролистывая пальцем почту на телефоне. Потому что пришёл вызов по внутренней связи.
  "Николь", - отметил Лукин знакомую аватарку на письме. Белая сова.
  Николь была старше его на три года, злющая, тощая, и красота её тоже была какая-то злая.
  "Или отчаянная?" - думал иногда Лукин.
  Будто была в ней какая-то беда. Своими каштановыми волосами Ника порой словно завешивалась от всего мира. Прядями по плечам, на лицо. Иногда она их хватала, вытягивала жёстко и не щадя скалывала в узел с петухами. Казалось, что даже глаза становились еще раскосей, хотя куда уж больше - было в ней что-то азиатское. Или восточное? Кто ее разберет, сама Николь не любила, когда вдруг речь заходила о ее прошлом. Ответа от неё не дождёшься.
  Тонкий нос, узкие нервные губы, эти по-детски торчащие уши - когда она забирала волосы вверх. А глаза добрые. Они становились даже беспомощными. Как в этот раз. Лукин, устав от её раздражения, поцеловал её в нос и тихо сказал:
  - Ну что ты завелась?
  Николь встряхнула копной волос и быстро отвернулась. Пыталась скрыть улыбку, он знал. Видел эти засмеявшиеся вдруг глаза. А губы ещё зло кривились. Она выкрикнула:
  - Ненавижу, жизнь - задница! Мотаюсь по этим космопортам чёртовым, таможни, агентства, досмотры. И ведь в мыслях ковыряются, ненавижу! Они даже не считают нужным скрыть, что прочитали мои мысли. Нет, они на них вежливо отвечают!
  - Брось, не надо.
  Она замолкла, и они принялись мириться. Молча. Жадно. Не один раз. Потому что времени в обрез - он оказался у неё на Торе проездом. А в прошлый раз она моталась где-то по своим торговым делам и нашла его, они провели часов десять в гостинице на Ларусе. Лукин как-то смеясь назвал их заговорщиками. Николь курила тонкий торианский курак, похожий на мундштук, долго молчала и хрипло возразила:
  - Да какие заговорщики, Мишель. Так, дураки на час. Ты ведь бросишь меня, как только вернёшься на Землю к своей Алисе... Как она тебя терпит, появляешься раз в год.
  Ему лень было отвечать, и он молчал, уткнувшись в подголовный валик, думал, как ториане спят на этих валиках, шея болит, о том, сколько ещё можно анализировать, каждый раз одно и то же, бросит он её или не бросит, как терпит его Алиса, хотелось спать, да пошло оно всё. Скоро улетать, осталась пара часов.
  А Ника бубнила:
  - У Алисы уже давно кто-нибудь есть. И правильно. Я бы так не смогла. А ты наглец, даже ответить сейчас не считаешь нужным, ну соврал бы хоть, что любишь, так нет...
  И засыпала, вытянувшись рядом, закутавшись в одеяло, повернувшись точеным раздражённым лицом к Лукину. Уснуть ей было трудно, и только вот так, будто собравшись вся в струнку, засыпала.
  Он еще долго не мог отключиться. Разворошила. Алиса... Алиса уже не его. Последняя поездка поставила точку...
  Сейчас Лукин был рад звонку Николь. Сколько они уже не виделись? Недели три...
  Там, где была Николь, за окном шёл дождь.
  - Ты на Земле, - удивлённо мотнул головой Лукин. - Ничего не говорила, хитрюга.
  - Да, не верила, что получится, - усмехнулась она криво. - Я нашла работу на Земле, Мишель.
  Лукин улыбнулся растерянно.
  - Не знал, что ты ее искала.
  - А что ты про меня знал?
  - Ну не пытать же мне тебя было, - попытался перевести в шутку Лукин. - Может, я могу чем-то помочь? Жильё у тебя есть? Я совсем ничего не знаю о тебе.
  - А зачем? Разве ты прилетишь ко мне? Через полгода? - насмешливо выпалила она, вздёрнув свой упрямый подбородок. Узкой ладонью чиркнула перед экраном, будто отгородившись от него. - Нет, всё уже сделано. Жильё есть. Небольшой домик, от мамы остался. Папа живет с семейством поблизости. Как видишь, у меня всё очень обычно. Никаких галактик, звездолетов и, упаси бог, досмотров мыслей. Созвонимся как-нибудь. Потом. Ты ведь, наверное, сначала поедешь к Алисе.
  - Да нет у меня уже моей Алисы. Я буду скучать, Ника.
  Опять эта беспомощная улыбка, опять отвернулась.
  - Только попробуй не скучать...
  Она отбилась первой. Она всегда отбивалась первой. Он рассмеялся.
  Ей конечно не до разговоров сейчас. Всегда так, когда не знаешь, что впереди, да и вечное это её - Алиса, Алиса. "Через полгода. А что мне делать? На Землю отсюда не налетаешься, это факт".
  Лукин стоял посреди коридора. Машинально прихватил валявшуюся пластиковую крышечку от упаковки с соком, планшет и принялся подкидывать крышечку на планшете. Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк. Мимо прошёл парень вок.
  - Проходим шлюзы. Досмотр, - сказал он.
  И обернулся, уставился на крышечку, прыгавшую на планшете, на Лукина, опять на крышечку. Удивился, покрутив головой.
  Лукин улыбнулся.
  - Понял. Как там Долохов?
  - Пока всё тихо, - парень ответил быстро, как если бы понял, почему Лукин спрашивает, почему не идёт сам посмотреть, как там Долохов.
  - Хорошо. Благодарю, - ответил Лукин, подхватил в кулак крышечку и отвернулся к иллюминатору.
  Корабль нырнул в пропускную полосу. По иллюминатору заскользили белые лучи, проверяя количество пассажиров, отсутствие вооружения, соответствует ли заявленному. Лучи погасли. Отпускают, значит, Воку не до них...
  
  
  Про хвощи и два солнца
  
  На Митре стоял плотный туман. При снижении обнаружился сильный снегопад.
  Вот уже несколько местных дней и ночей прилетевший звездолёт не подавал признаков жизни. Корабль всеми шестью ногами стоял на будто бы случайно ровной площадке. Но именно про эту площадку Бект пролаял:
  - У горы садись, на тот уступ, правее, еще правее. Да! Там ровно.
  Сели будто влипли - вокруг громоздились скалы.
  - Иначе местные увидят, нельзя. К местным только в божественном камуфляже, - пояснил провок, не оглядываясь на Лукина, замершего позади него в кресле второго пилота...
  
  В иллюминаторы виднелось широкое белое поле и глыба скалы.
  Звездолет сильно замело снегом - 'по колено в сугробе', как сказал Лукин в первый день, когда после полутора часов мутноватых ночных сумерек взошло местное зеленоватое светило номер один. Робот-наблюдатель к этому времени уже совершил облёт местности и передал на стену-экран в полный рост заснеженный звездолет, чёрные скалы и часть белой-белой долины в тощих хвощах.
  Наступило седьмое утро на Митре по часам Лукина. Лукин сидел в кают-компании, в очередной раз запустив робота-наблюдателя в облёт корабля и окрестностей. Робот, похожий на небольшую птичку, с детский кулачок, исчез в тумане, сорвавшись с борта корабля. Вскоре на экране появился их собственный звездолёт, приземистый, шестиногий, напоминавший Лукину краба.
  - Н-да, они еще там. Никуда не исчезли, - кивнул он сам себе.
  Видно было, как из-под брюха звездолёта в снежную прореху валил пар. Корабль сейчас находился в скрытом режиме и никакой пар выпускать не должен!
  В самый первый день, часа через три после посадки под корпус корабля забилось несколько аборигенов.
  - Как они тут оказались?! Не должно их быть здесь! - возмущался Бект.
  - Может, они заблудились в горах, и вдруг - укрытие. Теперь они решили, что счастливцы и молятся своим богам? А им просто попалась пещера из будущего с центральным отоплением, - сказал Лукин, уставившись в экран с термокружкой с кофе в руках. - Укрылись от разбушевавшейся метели и, когда уляжется непогода, уйдут? Или окапываются навсегда? Что делать? Так и будем сидеть? - обернулся Лукин к Бекту.
  Тот сидел, уткнув тяжёлую голову в огромные кулаки, сомкнутые на столе. Всю ночь дежурил у экрана. Но в голове всплыл его сонный ответ: 'Ждать. Неразумные же. Потом не отобьёмся от твоей же комиссии по правам малоразвитых планет'.
   - Ждать, говоришь? - сказал Лукин настырно вслух, не хотел он перекидываться мыслями.
  У Бекта получалось отчетливо, ясно, а у него за мыслью тянулись какие-то ассоциации, обрывки, воспоминания. Лукин и сам понимал, что каша, как в этом можно услышать то, что он хотел сказать? Бект ухмыльнулся и ответил вслух:
  - Не понял, ты про что? Начал про ваших обезьян, как ты их назвал, потом что-то про топоры, но вообще это было, кажется, про какого-то Грассе?
  А Лукин злился. Попытался подумать по новой, но потом рассмеялся и, махнув рукой, сказал вслух то, что безуспешно попытался выдать мысленно:
  - Я так понял со слов Грассе, что местные обезьяны ещё топоры не наточили, а эти уже с луками и стрелами.
  Бект кивнул. И опять в голове Лукина плавно выстроилась его речь:
  'В прошлый раз так и было. Спустился к ручью, мы тогда в средних широтах стояли, а там шустрик шкуру кремнем чистит. Хороший кремень, не ломкий, у нас на Воке такой не найдёшь'.
  - Шустрик? А когда вы были здесь в последний раз? - уточнил Лукин рассеянно, увидев в заснеженном иллюминаторе замаячившую макушку существа, и обернулся на экран - на экране было лучше видно.
   Существо выбралось из укрытия под корпусом звездолёта и тоже обернулось. И теперь смотрело на корабль.
  Существо казалось мужиком. Мужик тощий, длинный, какой-то непропорционально вытянутый в длину. Двигался, будто немного извиваясь. 'Может, это странное движение получается от чрезмерной длинноты туловища и коротких ног?' - подумал Лукин, разглядывая кожистую накидку-шкуру.
  Зверь, из которого была скроена эта первобытная накидка, похоже, немалых размеров - впереди висела конечность с лопату с единственным длинным когтем, а сзади одеяние грубо обкромсали. Абориген пружинисто потянулся вверх всем телом и крадучись шагнул.
  'Будто всё время в прыжке, - кивнул Бект. - Шустрики. У ручья был два орина назад'.
  'Около года назад', - протарахтел переводчик. Лукин подумал, что может быть неправильно понял этого 'шустрика', странное название. Но Бект посмотрел на Лукина, кивнул и повторил: 'Шустрик'.
  За эти несколько дней и ночей они уже приноровились вот так разговаривать. То вслух, то мысленно. Порой путаясь и повторяясь, ошибаясь и переспрашивая. Слова местные и межгалактические машинально перемешивали, а то и с ехидцей - разбирайся, мол, сам, как хочешь, переводчик тебе в помощь. Благо, микрочип переводчика жужжал в ухе не переставая. К ним быстро привыкали в космосе и уже не вынимали даже на сон - в переводчики стали вклиниваться и службы безопасности, и его, Лукина, руководство, и Лукин уже не имел права игнорировать эту надоедливую безделушку. Хоть и ругался, и злился, и доказывал, что имеет право отключать его, хоть в часы отдыха, даже не в дни, а хотя бы в часы! Но отключить уже не мог. А сейчас и тем более не отключил бы - Долохов, всё из-за него. Вдруг какие-то новости?
  - На наших лемуров похож. Длинный, коротковатые лапы. Глаза такие же, - задумчиво сказал вслух Лукин. - Говоришь, кремень? У этого колчан за спиной. Или здесь наблюдались и более развитые племена? Не понятно, как могло такое произойти. Я конечно не специалист, но, кажется, там века должны пройти, ну или очень-очень много лет. Между кремнем и луком. Туви, туви орин, - добавил он по-вокски, используя то малое, что знал. И опять отвернулся к иллюминатору.
  - Долохх всё так же? - спросил вслух Бект, просыпаясь окончательно.
  Он пошаркал грубыми ладонями по лицу. Маска идола с острова Пасхи ожила и будто немного сползла, открывая вдруг живое лицо идола, в ожидании смотрящего в небо. Только Бект смотрел не в небо, а на видео стену, шевелил толстыми пальцами по сенсорной панели, что-то отвечая кому-то. Усталость и 'как же я хочу домой, к тебе, в гамак или что там у воков, достало все, брошу и приеду': всё соединилось в этом выражении лица провока. Но вот уже маска встала на место, и опять равнодушный идол с каменным лицом восседал у экранов, слушал все подряд каналы, доносились голоса.
  Он кому-то отвечал, передавал чьи-то слова, монотонно и быстро. 'К вам летит Кирха, держитесь. Я на Митре, пока не смогу до вас добраться' 'Сильные помехи, электрическая буря, да, забирай всех'...
  - Полчаса назад ходил к нему. Не знаю, что произошло, - задумчиво сказал Лукин. - Стоит в углу, отвернувшись. Как только я вошёл, Долохова развернуло и пришпилило спиной к стене будто... бабочку к бархатке в коробке коллекционера-любителя. Только булавки не хватает. На вопросы не отвечает.
  - И я пытался поговорить, - сказал Бект, - да и с паразитом наладить связь пытался, чего уж там. Как в стену упираешься, и гремит что-то. Закрыт.
  - Подождём. В общем, большого выбора нет. Были случаи, когда паразиты уничтожали своих носителей. Но ведь этот пошёл на контакт... не понимаю.
  - Это тогда, в игре?
  - И тогда, и теперь, когда он Долохова отпустил в разговор со мной. Было ведь, было это! Почему сбой произошёл? Что его злит? Не понимает, почему оказались на Митре? Почему его злит Митра, и не злило возвращение на Вок? Или не злит? Может, он к бою приготовился, черт его знает.
  Бект промолчал. Прошёлся по тесной для него кают-компании. Потянулся. Делал он это как старый морж - грузно, шумно, шаркая огромными ступнями, отставил назад одну короткую ногу, потом другую. И лишь чуть позже в голове всплыл его лаконичный ответ: 'Скорее всего'.
   Лукин тоже незаметно повёл плечами, потянул шею, покрутил головой. Скорее бы эти аборигены ушли из-под корабля. Видя снежную карусель за иллюминатором, он скучал по снегу, по морозу. А если бы ещё встать на лыжи! Но мороз за бортом был ощутимый, минус сорок градусов в пересчете на Цельсия.
  Бект вдруг посмотрел на Лукина.
  'Всё-таки он смахивает на моржа', - подумал Лукин и понял, что что-то не то. Повисла тишина. Бект ничего не говорил, ни мысленно, ни вслух. Это значит, он сейчас говорит с кем-то или слушает. Или что?
  Провок сорвался с места. Схватил стоявший на полу свой экзоскелет, который Лукин прозвал доспехом, и еще через мгновение, чуть не вырвав дверь-люк, выскочил в коридор.
  Лукин тоже очнулся, рванул за ним, на ходу подумав, что как всегда без спасательного жилета. Чёртова лень, всего-то лишний раз сходить в каюту... Уже выходя, он ещё раз оглянулся на экран. На экране слепило солнце, белым-бело. Снег прекратился, на краю заснеженной площадки, стояла аборигенка. На лыжах.
  Выбежал и тряхнул головой. Бред.
  'Но были лыжи, были! Палки в руках... и на снегу стояла, не утопая, - бежал он и думал. - Нет, не может быть. Солнце слепило. Так тени легли, шкура или что там ещё... обман зрения, смотрел на местное зеленоватое солнце. Какой зверь здесь носит шкуру такого кислотного цвета? И ноги... ну приятно было взглянуть на этот призрак на лыжах. Значит, всё нормально с ногами... А у местных аборигенш ноги короткие. По сравнению с ними любая землянка длиннонога как газель... Чушь. Всё-таки обман зрения. Как сказал бы его друг Мохов, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Это Митра. Это не на метро до цирка доехать... Надо было остановиться, рассмотреть...'
  Шум по коридору раздавался всё сильнее.
  'Нет, всё-таки надо было вернуться и рассмотреть...' - опять подумал Лукин. И с этими мыслями, и с чувством невыполненного долга пронёсся по пустому, будто вымершему, коридору. Впереди был очередной люк.
  Люк распахнулся. Из него вылетело тело дежурного парня вока, кажется, Пикса, тяжело полетело в стенку напротив. Сшибло бы Лукина с ног, но тот торопливо обхватил Пиксу руками. Улетели вместе, смягчив удар.
  Следом выбежал Бект. Его тяжёлый взгляд скользнул по Лукину. Лукин уже был на ногах, крикнул:
  - Что случилось?
  Провок рукой махнул куда-то в сторону и, тяжело ухая ножищами, проследовал к люку.
  Пикса застонал, пытаясь подняться.
  - Лежи, такой удар, могут быть переломы, - быстро сказал Лукин, хлопнул по стене звездолёта три лёгких коротких стука, вызывая ИИ корабля.
  - Слушаю, - откликнулся тут же ИИ.
  - Требуется врач и носилки, - сказал он. - Идти не сможет. Бект пусть возвращается.
  - Командир корабля Бект покинул корабль.
  - Как покинул корабль?! - ошалело сказал Лукин.
  Со стороны рубки уже катился робот-носилки, бежал вокский лекарь, поджарый и строгий провок Тумпа. Робот подвел лапы-манипуляторы под Пиксу, Тумпа подхватил и сам.
  Однако парень забарахтался, поднялся. Тумпа его торопливо ощупывал, сверлил взглядом, пытался всё-таки уложить.
  Парень, хоть и покачнулся сильно, но удержался, махнул Лукину и довольно уверенно рванул обратно, туда, откуда вылетел - в каюту.
  Лукин дёрнулся за ним.
  'Ну в самом деле - шевелится, идёт и молодец. Экзоскелет спас, хорошая штука. Меня бы от такого удара, - подумал он, увернувшись от дверцы люка, - расшибло бы насмерть. А нечего без защиты шататься, сам виноват!'
  За спиной, слышалось, как возился Тумпа с носилками. Носилки кружили на месте и отказывались уезжать без раненого, что-то бормотали про устав. Тумпа изо всех сил вежливо посылал их на базу.
  Ещё один поворот. Лукин бежал и чертыхался от плохого предчувствия - дальше по коридору каюта Долохова. Но почему покинул корабль Бект?! Уже видно было, что дверь к Долохову распахнута. Стояла странная тишина.
  Глаза Лукина и Пиксы встретились. Парень показал знаком, что он справа.
  Лукин кивнул и вошёл в каюту. В каюте не было никого, на полу лежал Бект.
  'Чёрт, только этого не хватало', - подумал Лукин.
  - Ушёл. Долохов ушёл, - сказал он, увидев, что провок шевельнулся. - Ты как?
  Бект выдал такое, что у Лукина будто сверкнуло промеж глаз, и он сморщился от головной боли.
  - Ну ты даёшь. Это ты выругался, что ли? - еле продохнул он, сидя возле провока на четвереньках. Помотал головой.
  Провок попытался подняться, сел по-прежнему с закрытыми глазами.
  - Задёргался. Так по-вашему? - жёстко сказал он, но уже без световых эффектов. -Один мужик из ваших спасателей так говорил. В сезон дежурили вместе на Ковчеге. Весёлый. Убить всех этих ларусов надо!
  - Быстрый какой, - ответил Лукин. - А у кого-то там свои. Болезнь такая.
  - Враг это. Нет там своих, - отрезал Бект.
  'Точно знаешь?' - уже предусмотрительно про себя сказал Лукин, вставая.
  Бект сел. И тоже ответил молча:
  'Тот, кто управляет ими, знает. А я нет. Поэтому это и враг'.
  'Так у вас это привычное дело - в чужой голове поковыряться!' - разозлился вдруг Лукин, ему стало нестерпимо жаль Долохова, мужика того по имени Марк, который просил похоронить его.
  Бект и Лукин помолчали. Конечно, провок сейчас тоже увидел и Марка, и резервацию, и Долохова у сетки.
  Провок тяжело поднялся. Пошёл в рубку, засел за мониторы.
  Бортовой ИИ выдал запись последних минут на корабле с кучей комментариев: 'Не надеты спасательные комбинезоны типа ЭР-ПРО...', 'Не закрыт аварийный шлюз...', и полный список нарушителей к каждому замечанию.
  Бект долго сверлил взглядом видеозапись, на которой он спустился и прошагал по первому уровню. Тяжело прошагал, шумно, сопя и вздыхая. Так он и ходил. Откуда мог знать об этом Долохов? Или его паразит? Откуда? Долохов Бекта не видел ни разу. Всё время в своей каюте сидел. Лукин ломал голову, глядя на прозрачный экран, повисший посреди каюты. А Бект сказал вслух:
  - Похож. Через тебя он видел, в последний раз, когда ты сегодня зашел.
  А про себя, будто бы одному Лукину из всех присутствующих здесь, добавил: 'Не ожидал я нападения. Он с потолка на меня Пиксу бросил. Как он там держался?! Я не увидел его и машинально отбросил свалившийся на меня груз... Мог и убить. Прости, парень'.
  Пикса сидел, устало вытянувшись и прижавшись спиной к стене. Экзоскелет, это из-за него. Он будто подпирает, берёт на себя всю нагрузку, в нём иначе не сядешь. На корабле сейчас все были в этом наряде, даже Лукин подобрал себе подходящий, потому что собирались отправляться на поиски.
  - Ты-то почему на полу валялся? Если отбросил? - спросил Лукин задумчиво.
  - Так Долохх на меня следом свалился. Сзади оказался. Локтем ухватил. Чувствую, всё конец. Рука будто каменная. А он прохрипел в ухо по-звериному как-то: 'Отпусти меня. Убивать не хочу. Передай Лукину - тащит он меня куда-то, как тогда в игре - Лукин поймёт - чувствую его радость. Детскую? Придурошную? Не пойму. Ну и к чёрту. Сгину быстрей'. Придавил он меня так, что ноги подкосились. Что за игра, Лукин?
  - На Ларусе сыграли в волейбол. Игра в мяч. Встали в круг с торианами и Кинтом и сыграли. Кинта ты знаешь. Тогда с ларусами не было никакого контакта. Три убийства в резервации, ты знаешь. Именно тогда нам показалось, что они живые. Все ведь считали их мёртвыми. Тогда же возникло подозрение, что паразиты как дети, учатся, взрослеют, и очень быстро. На искусственный интеллект похоже. Ну и вот Долохов вошёл в игру, ответил, то есть передал мяч мне. Паразит его пустил, позволил. Получается, любопытный? Сейчас Долохов сказал, что паразит тащит, как тогда, в игре.
  - Покажи эту игру.
  - Мяч нужен.
  - Мяч?
  - Накачанная воздухом сфера, пластиковая или кожаная, вот такая, - Лукин расставил ладони, показывая примерный диаметр мяча. - Передаешь друг другу, подача у всех разная. Сильная, слабая, верхняя, боковая. Надо перехватить, передать, ладонями, пальцами, кулаком, но не дать мячу коснуться земли. Уже расходиться хотели, пока не появился Долохов.
  - Ладно, потом еще поговорим. Сейчас выдвигаемся, - Бект взглянул на своих ребят, сидевших тут же.
  Их было пятеро. Лукин уже всех их знал. Все провоки, только Кетля крылатый. Ему приходилось хуже всех, маялся он в закрытом пространстве. Так казалось Лукину. С другой стороны, наверное, это привычное дело для их мира. Так они живут. А Лукин всё пытался примерить на себя.
  - Куда же он теперь его тащит, также как в игре? Кто здесь и что делает, да так, что паразиту любопытно? - сказал Лукин. - Здесь ходит кто-нибудь на лыжах? У нас по снегу, чтобы не проваливаться, ходят на лыжах или в снегоступах. Но, по-моему, это были лыжи.
  Повернулся. Никого. Ушли! Лукин чертыхнулся и побежал, тяжело ухая ботами. Нащупал и включил экзоскелет. Раздалось еле слышное шипение. Экзоскелет взял на себя нагрузку. Бежать уже легче. Лёгкость ощутимая.
  На выходе у распахнутого люка крикнул:
  - Охранять, на борту мало народу!
  - Ени сай, - ответил бортовой искин на вокском. А на каком он ещё мог ответить. Переводчик у каждого в ухе, и вот уже быстрое 'Есть' послышалось не очень громко.
  Лукин ухнул ногами в снег. Промахнулся и вместо утоптанной воками точки в метре от люка плюхнулся в сугроб, не дотянув совсем чуть. Ушёл в пухляк по пояс. Чертыхнулся, отметив про себя, что это ещё хорошо, что рядом утоптанное, не выполз бы сейчас, барахтался бы до возвращения отряда или пришлось бы помощь с корабля запрашивать. Вот смеху было бы. Ведь поди кран выдвинется, подъёмный. Манипулятор то есть.
  Но экзоскелет зашипел и ушёл вдруг вниз, в сугроб. Закопал своего седока в снег с головой. Оттолкнулся его же пятками от найденной опоры, наверное, кочки какой-нибудь, и потащил Лукина наверх. Лукин вылетел на поверхность, зажмурившись. Тихо выругался и замахал руками, подумав, что улетит сейчас опять в снег, уже носом! Потому что ну пухляк же!
  Но от голеней бот опустились короткие полозья с загнутыми носами. Машинально скользнул правой, левой... Будто у себя дома на лыжне по парку. Ухватил косым взглядом полосы лыжных следов, разбежавшихся в разные стороны. Прикинул, что вон те - где лыжины утонули глубже всего - наверное Бекта. Точно его.
  'Ты прямо как Зверобой или Шерлок Холмс. Нет, наверное, всё-таки Зверобой, тот хоть по лесу бродил', - подумал Лукин, увернулся от странного нароста на скале. Гибкий длинный суставчатый, похожий на хвощ без веток, он мотылялся на ветру и хлестал по всему, что было рядом. Этих бестий тут была тьма. Похоже, это и был местный лес. А как же 'листья поворачиваются к солнцу'? Как этот хлыст будет питаться солнечными лучами? Ну может, это из-за двух звёзд?
  Лукин быстро продвигался по следу.
  Идти было легко. Впереди двигалось человека два, не меньше. Снег плотный, как всегда в сильный мороз, но в экзоскелете его не чувствуешь. Лукин вскинул руку и взглянул на запястье. За бортом минус сорок три градуса Цельсия.
  Бект говорил, что это тёплое время года для высоких широт Митры. Всё-таки полюс. Тем страннее присутствие вот этой чащи из хвощей. Хотя он не специалист.
  А полосы следов уходили всё дальше вдоль склона, утыканного суставчатыми раскачивающимися под порывами ветра образованиями. Лыжня свернула в очередной раз, Лукин зарылся короткой лыжиной в снег. Повалился вперёд. И ушёл со всего маху руками в пухляк. Провалился с головой, а дна на достал. Выругался. Услышал, как экзоскелет засипел, разогнул его, Лукина, и выпрямил. Заныло где-то под лопаткой, вступило в поясницу и, кажется, стрельнуло в шею. Лукин выдохнул раздражённо. Ну что за день. Ушёл Долохов, выскочила на поляну странная лыжница, а теперь окончательно отстал от отряда, отправившегося за Долоховым.
  Вспомнился утренний разговор. Он тогда удивился, что патруль ушёл на лыжах.
  - Почему не взяли спасательный борт?
  Бект невозмутимо перевёл на него взгляд. Истукан с острова Пасхи промолчал, но в голове отпечаталось: 'Боготворчество'.
  Лукин прищурился, уставившись на Бекта, и сказал уже не так уверенно:
  - Понятное дело, аборигены быстренько состряпают миф, но ночью почему нельзя?
  - Здесь нет ночи.
  Лукин поморщился - ведь про два солнца он знал и про сумерки ночные, но подумал - это что-то вроде белых ночей, явление временное. А оказывается, ночи здесь не было совсем. Вот что значит, положился полностью на то, что планета исследованная и пригодная для жизни, казалось, что это по умолчанию включает всё то, что есть на Земле, пусть и в виде полярных хвощей и двух солнц. А ночи-то и нет.
  - И что, только пешком? - растерянно сказал Лукин, отвернувшись к окну. - Можно же найти способ. Ну не знаю, отвлечь? Дед вот мне, помню, зеркалом однажды в глаза зайчик пустил, так я потом с полчаса всё в чёрно-белом цвете видел, не говоря уже о том, что в момент, когда зайчик глаза засветил, вообще ноль видимости.
  - Мы здесь редко бываем. А учёные никуда не торопятся, исследуют участок, пока их не вывезут.
  - А вывозят как? Ждут затмения?
  - Ждут затмения. Или солнцестояния, - сухо ответил истукан с острова Пасхи. Ну конечно же он почувствовал насмешку. А Лукину уже было неловко, ну что нашло. - Оно случается часто. Одно солнце оказывается ниже другого. Длится это несколько часов. На крайний случай есть время под вечер, белое время. Оба солнца оказываются видны, и если нет облачности, то в небо невозможно взглянуть, слепит. А при определённой защите летать можно. Ну вот на это время все полеты и планируются. Но на запасном корабле.
  - На каком ещё запасном? - Лукин уставился на медного отлива непроницаемую физиономию Бекта.
  - Божественном! - ответил провок...
  
  О первобытном топоре, улитке и стрекозе
  
  
  'Я его, наверное, убил. Зачем... как ты это делаешь, гад? Ещё и одежду прихватил. Теперь так и запишут - Долохов спланировал, продумал, убил и сбежал. А мне теперь что? Вешаться? Ты и самоубиться-то не дашь. Куда ты меня тащишь?!'
  Паразит не отвечал. Голова была ясная, мышцы же свело от жуткого напряжения - Долохов бежал на лыжах вот уже часов семь. По пухляку, по склонам, без разбора, его тащило по снегу, если он проваливался. Бороздил в сугробах будто гигантская землеройка.
  - Посмотри на меня, так мертвяки ходят. Зачем тебе я? Тебе любая шкура подойдёт, тварь неживая, - хрипел Долохов вслух, орал, матерился, просто потому что хотелось что-то делать самому, хоть то малое, что доступно. Выматывался и затихал. Шептал: - Всё верно, зомби и есть.
  В звенящей тишине заснеженного чужого мира он шагал механически, как на шарнирах. Шагал кто-то другой за него, двигал его руками, ногами. Этот кто-то давно молчал. Но спустя шесть часов пробега по пустынной местности голос вдруг возник в голове:
  'Иди сам'.
  Тело ослабло. Долохов рухнул в полный рост, уткнулся защитным пластиком шлема в снег. 'Мешок костей, своих и теперь еще и чужих'.
  - Разве я смогу идти. Ты тащишь как бульдозер. Сам в сугробах не пройду, - выдохнул зло он. Видел сквозь шлем снег, подумал тихо: 'Как в детстве бы, пригоршню зачерпнуть, умыться бы, холодным, настоящим, не этим... хотя...'
  Отстегнул шлем. Дёрнул обеими руками. Шлем скользнул в перчатках, улетел, покатился по склону. Долохов закашлялся. Зашёлся с хрипом на вдохе.
  - Чёрт, ведь дышу. Жаль, - прохрипел он.
  Холодно, дыхание перехватывало. Выходит, температуры стояли ниже тридцати. Посмотрел на запястье - минус сорок два.
  Его приподняло. Будто котенка малого дёрнули за загривок.
  Ноги опять двинулись в путь.
  - Твою мать, как же ты мне надоел, - выругался Долохов.
  И всё - понял, что больше не может говорить. Рот, связки его не слушались больше.
  В мрачном молчании и каком-то безумном движении, будто он марафонец и ему надо пройти бесконечное количество чертовых километров, он добрался до самого подножия сопки. Провёл ладонью по лицу - инеем покрылся в два счета. Нашел, поднял свой шлем, надел. С удовольствием надел, отморозить уши или нос - та ещё радость, особенно сейчас.
   И продолжил маршировать, проваливаясь и вытаскивая себя из сугробов. Понимал, что проваливается как-то очень удачно, то дерево под ногами оказывалось, то валун, то каменистая осыпь - там, где думалось, что склон уже перешёл в низину и провалишься с головой. Паразит определённо тащил куда-то и выбирал дорогу.
  Гористая местность с завывающим частоколом то ли тощих деревьев, то ли толстого тростника позволяла хотя бы идти, не проваливаясь. Снег сметало со склонов.
  Пещера открылась неожиданно, только Долохов свернул за очередной уступ. Из пещеры валил пар.
  'С чего бы?' - подумал Долохов.
  Ему бы остановиться, оглядеться, но он продолжал брести по направлению к чернеющему входу. Наметилась тропа.
  'Плохо дело. Следы-то человечьи. Аборигены? Чем там они вооружены, говорил Лукин? Каменными топорами... Поздно', - успел подумать Долохов и понял, что подступает тошнота. Его опять потащило. Сунулся руками в пещеру. Темнота. Дым. Но он-то видел как крот. Три тени метнулись в стороны от тлеющего широченного очага. Под ногами захрустели кости. Споткнулся.
  'Да здесь только женщины...'
  В голове творилось не пойми что. Орала музыка, бил барабан, глухо, как кровь в висках.
  Его тащило за одной из теней. Что-то хлестнуло по лицу. Дрянь сырая какая-то... Сушившаяся шкура? Долохов зачем-то пошёл напролом. Махнул рукой, зацепил, ухватил. Повалил. Кажется, даже рычал. Шептал то ли притихшей женщине, то ли паразиту:
  - Тихо, тих... не бойся... Не смей, гад, не прощу, убью...
  Долохова бросило на камни. Придавило. Он захрипел. Тени все забились по углам.
  Очнулся в расстегнутом комбезе, на холодной сырой подстилке. Рядом спала фигура в шкуре. Храпела. Очаг чадил маслянистым смрадом. Полз дым. Едкий, вонючий. Разъедало глаза, щипало нос.
  Долохов кое-как застегнул комбез, трясясь от озноба. Сел, сцепил руки в замок, помотал головой. В голове стояла странная тишина, только спать хотелось невероятно. Так бывало, когда паразит вдруг устранялся, давал волю. Долохов заржал, как дурак, один, в пещере, рядом не понять с кем. И замолчал.
  'Ну во что я вляпался. Было или не было? Что ты придумал. Подсунул мне какую-то первобытную тётку. Чего-то начитался в каких-то наукообразных литературах или выхватил что-то в воспоминаниях не понятно о чем? Зачем... Не так оно должно быть, не так. Да пошло оно всё, кому я говорю, железяка проклятая'.
  С каждым словом становилось противнее. Долохов с силой потер лицо ладонями. Беззвучно задёргался, сжался. Затих. Почему паразит молчал, вот вопрос. Решил дать передышку? Перед новым маршброском? Хотел заставить отдохнуть в полный рост?
  Вход в пещеру светился странным белым ослепительным пятном. Больно было смотреть. Что за свет такой? Долохов зажмурился.
  Не видел, как в пещеру кто-то ввалился. Услышал. Открыл глаза и охнул. Человек семь, не меньше, втягивались в пещеру. Шли, присогнувшись, друг за другом. Тащили какую-то тушу на перекладине.
  Долохов потянул на себя от очага каменный топор. Тяжеленный. Прихватил валявшийся рядом обломок то ли дерева, то ли ещё чего. 'Дерево... А что еще может гореть, ведь лежит возле очага', - думал Долохов, продолжая сидеть. Но уже с топором в руках и обломком чего-то. Подумав, тихо положил обломок, нащупал под ногами камень. Один забраковал - никак не ухватить, большой. Второй показался тупым. Третий - со скошенным краем - покрутил, взял.
  Косым взглядом увидел, как один из пришельцев остановился. Присматривается к нему.
  'Всё, тишина закончилась', - мелькнуло в голове.
  Коротконогая горилла присела, бросила в него топор и в два прыжка оказалась рядом. Топор летел прямо в цель, а цель в последний момент сиганула влево. Но слева кубарем катился на него ещё один лохматый обитатель пещеры.
  Долохов увернулся опять. Растерянно увернулся, раздумывая - а надо ли. Он чувствовал, что паразит ещё не подключился к драке. Куда бежать, зачем, проломят голову и всё бы...
  Пещерные жители действовали тоже вяло. Напавшие первыми похоже были самыми отчаянными. Остальные перемещались какими-то отвлекающими прыжками, рывками, но сужая круг.
  'Просто по-тихому навалятся и задавят', - подумал Долохов, топчась на месте. Сам не понимал почему, но не хотел сдаваться, вопреки ставшим уже привычным 'Сдохнуть, да и всё' зачем-то продолжал дёргаться. Из вредности какой-то что ли.
  Вот и сейчас, сделав пару обманных заячьих зигзагов, сунулся в проход между двумя громилами, которые были ближе других. И рванул изо всех сил к тому, что казался помельче... Пару раз двинул камнем в висок, получил волосатым кулаком в челюсть, хорошо, что вскользь. Горилле прилетело топором в шею. Долохов каким-то чутьем угадал и вырвался к выходу, прямо в слепящее марево. Откуда этот чёртов свет?! Свет слепил. В глазах отпечатался чёрный круг выхода. Долохов прыгнул прямо в него. Прошагал-пролетел пару прыжков-шагов... оказалось, прямо в обрыв.
  Человеческая фигура вылетела немного вверх, её заколотило всю, задёргало. Кукла на верёвочках. А потом затихла. Стала падать. Молча, раскинув руки, как птица. В голове что-то стукало больно. Внизу торчали зубья скал...
  
  
  - Где же он ваш запасной корабль? Божественный, - промычал раздражённо Лукин.
  Он топтался на одном месте, морщась. Лыжины широкие, похожие на земные лесные, шириной сантиметров двадцать, хорошо держали на сугробе огромной высоты. Или глубины. Глубину эту Лукин только что измерил сам. Экзоскелет опять протащил его до какой-то своей точки опоры там, внизу, и вытолкнул наверх. Организм теперь упрямо пытался скрючиться от боли на левый бок, а экзоскелет настырно выпрямлял его, сообщая, что 'повреждений не обнаружено'.
  - Я что-то делаю не так?! - шипел Лукин. - Надо было брать своё снаряжение. Черт знает, что такое.
  Хвощи мотались на ветру и издавали тонкий жуткий вой. Невероятно слепил снег. Резало глаза.
  Машинально скомандовав искину экзоскелета убавить яркость обзора в шлеме, Лукин опять тихо выругался.
  Потому что лыжня вдруг кончилась.
  'Что они... все провалились под землю?' Лукин пытался увидеть следы. Но какое там, если склон был теперь перепахан им так, словно здесь высадилось стадо слонов.
  Окрестности всё больше заливало белым холодным светом. Тени от хвощей протянулись чёрными нитями по снегу. Пересеклись.
  - Муть какая-то, две тени, - пробормотал Лукин.
  Тут же задрал голову кверху. И ахнул.
  - Ничего себе!
   Два солнца стояли чуть поодаль друг от друга. Неведомый зверь, отдалённо напоминающий гигантскую улитку, невозмутимо полз в вышине в этом слепящем белом ледяном мареве. "Ничего себе, если бы не приглушил фильтры, точно не смог бы увидеть", - покачал головой Лукин.
  Улитка ползла по небу, будто всю жизнь там ползала. Огромная вытянутая раковина переливалась перламутровым розовым, который перетекал то серо-абрикосовыми полутонами в холодный синий, то в нежный бирюзовый с пятнами цвета обычной земной зари - розово-голубой. Лукин свернул шею, пытаясь уловить все движения невиданного зверя. Но тут до него дошло, что улитка ползла к нему.
  Зависла, как пустельга в поле над сусликом. Снизилась на высоту метров трёх от него - быстро, на раз-два, и опять замерла. Будто кто-то невидимый закинул удочку. И теперь ждёт, что существо под ним на склоне, нелепо растопырившееся, пытаясь удержаться, клюнет.
  - Она что? Меня сожрёт?! - пробормотал Лукин. Попятился. Но ему некуда было деваться с этого пятачка. Он здесь как на ладони.
  Улитка опять снизилась. Накрыло розовым брюхом. В брюхе оказался люк. Люк открылся. Потянуло машинным запахом, тяжёлым стылым, таким родным и понятным. И Бект рявкнул в голове:
  - Лукин, форсируйте люк быстрее!
  - Вспоминаю молитвы, - проворчал из переходного шлюза Лукин.
  - Пригодится, - хмыкнул провок, - мы тут кое-что интересное нашли. Если не поспешите, палеонтологи опередят...
  Лукин промолчал, подумав, причем тут палеонтологи, или его переводчик не так понял, или он сам что-то напутал, а переспрашивать нет времени...
  
   Лукин, забравшись, остановился как вкопанный. Нутро корабля-улитки свернулось лабиринтом. Гладкие, будто чуть влажноватые стены, круглые коридоры, приглушенное освещение лилось не понятно откуда. Вся эта конструкция дышала. Мерный вдох-выдох явственно слышался из-за стенных перегородок. В какой-то момент, на пятом или шестом выдохе, слышался сбой, короткое поскрипывание.
  'Приходится и аборигенов на борт брать, наверное. Такая вот улитка, ползущая по небу'.
  Лукин принялся кружить по лабиринту и всё не мог вырулить ни к какому помещению. Голые скользкие стены.
  Но вскоре всё разрешилось - стена рядом разошлась, стало светло. Лукин вывалился то ли из кишечника, то ли еще из чего огромной механической твари. Рубка охватывала кольцом очень тесное внутреннее помещение. Сейчас там толклись Бект и трое парней спасателей. Лукин примостился с краю на какое-то высоченное посадочное место. Место само отрегулировалось.
  - Зверюга ваша потрясающая, - сказал он, переводя восторженный взгляд с одного лица на другое. Вскинул глаза на Бекта: - Что вы нашли, и что за палеонтологи? Или я не так понял?
  - Да вон они. Тора опередила, - кивнул провок на иллюминатор. - А звездолет наш. И похоже, правительственный. Надо бы успеть осмотреть, а лучше бы и забрать.
  Он опять принялся ругаться с кем-то, кому-то отвечал, что 'спасательные блоки не резиновые, такую тушу не вместят, и на кой вам надо его спасать, оставьте на склоне, сам выберется! Или не выберется!'
  Лукин встал, пошёл ближе. Замер возле иллюминатора.
  Горы старые, сплошь поросли тощим хвощеватым лесом. Но кое-где скалы серыми проплешинами выпирали наружу. На одном таком уступе лежал звездолет-тарелка, фюзеляжем зарывшись в снежную кашу.
  Над ним висел корабль, похожий на стрекозу. Узкотелый, с двумя парами крыльев, с огромными то ли радарами, то ли двигателями на передней паре крыльев.
  - Камуфляж, украшательство. Ученые и не на такое горазды. Один раз на многоножке выехали датчики проверить! Наши их еле вырвали из рук аборигенов, чуть ноги все не пооборвали многоножке этой, - осуждающе выдал Бект в ответ. - Снижаемся. Не похоже, чтобы звездолет потерпел аварию, да и не было никаких аварийных сигналов. Судя по всему, просто сели в наиболее безлюдном месте, ушли, а машину замело, несколько дней метель. Но мало ли что. Тора пропускает вперёд, - сказал Бект, разглядывая находку. И скомандовал: - Работаем.
  Высадившиеся трое ребят разошлись в разные стороны, обследовали объект снаружи. Бект задумчиво принялся выдавать Лукину всю поступающую ему информацию:
  'Точно правительственный борт. Так никто и не откликнулся. Из Луты ответили на запрос. Ребята сообщают, что машина закрыта по всем правилам. Будем входить. Проверим, нет ли погибших, если нет, уходим. Мало ли, может, так надо. Но и мы должны проверить, все ли нормально. Машина лежит на карнизе, как сели не понятно'.
  'Будто забыл, как сам садился', - подумал в ответ Лукин.
  'Отсюда следует, - терпеливо пояснил Бект, - что садился кто-то опытный'.
  Лукин кивнул. Группа втянулась в звездолёт.
  Внутри никого не было.
  - Кто был на борту, не сообщили? - спросил Лукин.
  - Говорят, судно запрашивали палеонтологи, - ответил Бект и тут же скептически добавил: - Будто палеонтологи летают на правительственных судах. Кроме того, сейчас здесь бы не висела Тора. Палеонтологи первым делом отправились бы к ним.
  - Есть идеи, куда могли отправиться прибывшие? - сказал Лукин.
  Бект кивнул. И указал на мелькающий вызов.
  - Тебя вызывают. А пути здесь два. В Урочище и на базу палеонтологов на другом полюсе. Больше просто некуда, но я могу быть не очень в курсе. От ученых ответили, никто к ним не приходил, - Бект ткнул костяшкой в экран, высветился еще один канал связи, там застыло лицо торианина.
  Лукин не очень понимал, что провок называет Урочищем, или переводчик схватил первое попавшееся значение и выдал. Так бывало иной раз. Но пока не до выяснений значений слов. Просто где-то на Митре есть Урочище и туда вхожи воки. Их база где-нибудь в горах, в ущелье? Лукин, продолжая крутить непонятную фразу, торопливо включил переговорное.
  - Приветствую, Мишель, - раздался мягкий говор Грассе.
  Потом появился и он сам. Черно-белое изображение тянуло. Но видно было, что подполковник рад, и Лукин понял, что тоже рад этому ворчливому добряку. Кроме того, он подумал, что может быть, Грассе появился, чтобы объявить про корабль, который прибудет за ним, и растерялся - совсем забыл об этом. Как теперь улетишь отсюда без Долохова?
  И ведь только обрадовался, что появился транспорт, на котором можно отправиться искать Долохова, как нарисовался этот брошенный звездолет. Снова все толкутся на месте. И не запретишь тратить на него время - это звездолет с Вока, правительственный, и для спасателей приоритет за ним, конечно.
  Лукин смотрел на приветствующего его Грассе, думал о том, что похоже застрял на Митре надолго, и в то же время улыбался, потому что чувствовал, как ему не хватало простого разговора без оглядок на то, что кто-то слышит все его мысли. Посмотрел на Бекта. Тот сидел у экрана, закрыв глаза. Лицо будто вырезано из дерева. Или камня, а какая разница. Натуральный истукан с острова Пасхи.
  Хоть Грассе и начал разговор на французском, и Лукин, благодаря Николь, неплохо на нем говорил, но было подозрение, что мысли, к сожалению, не имеют национальности. Это как смотреть фильм с титрами на незнакомом языке. Может быть, и не очень комфортно, но понять вполне реально. Ну да и чёрт с ним! Лукин прищурился - показалось, что дёрнулся какой-то мускул в лице Бекта, провок точно прислушивался.
  Лукин переключил разговор на свой коммуникатор и пошёл по круглой рубке, пытаясь удалиться, как можно дальше, раздумывая о том, что не надо бы этих разговоров на корабле, безопасность которого в чужих руках. Но выхода не было. И он, уйдя хотя бы из поля зрения, застыл у огромного иллюминатора, ткнул в экран и кивнул Грассе:
  - Да, первым делом! Собирался сейчас писать рапорт на адрес комиссии - улететь отсюда не смогу, Долохов бежал. Оказал сопротивление охране, но все живы. Если готовился за мной корабль, или подыскалась оказия, то прошу отложить. Сейчас пытаюсь начать поиски, но все как-то невпопад. Здесь еще одно происшествие, пока неизвестно относится ли оно к нашему делу. Обнаружен вокский правительственный корабль, севший в горах. Они все здесь садятся в горах. Вроде бы прячутся от аборигенов. Но выглядит всё это довольно странно. Как расследование? Движется? Надеюсь, вы сейчас в безопасности и можете говорить.
  Грассе покрутил удивлённо головой.
  - Долохов бежал, значит! Вот это да. Передам обязательно, но пишите рапорт, бюрократы всё равно потребуют. Да, корабль за вами был уже почти готов отправиться. Теперь будем ждать развития событий. А нас пропустили почти сразу, как мы тогда переговорили. И я дома, - лицо Грассе на экране разулыбалось как в замедленной съемке - видео по-прежнему тормозило. Поэтому Грассе улыбался так доходчиво, что Лукин успел позавидовать, что тот уже на Земле. - Расследование ведется. Мяч, что называется, на стороне Вока. К тому же, пострадавшая сторона - Тора, и мы тут не в праве подгонять. Но Грант таки отправил ноту о задержке межпланетного расследования по делу ларусов! И похоже, прав, вот уже и Долохов опять бежал. Если бы не отправка на Митру, кто знает, что он бы рассказал.
  - Ну и хорошо, что отправил запрос, - ответил Лукин, кивнув. - Вообще мутная ситуация. Зачем было Воку разрывать дипотношения с Торой? Для сохранения лица, на мой, конечно, не совсем дипломатический взгляд, лучше было бы затеять расследование. А так возникают вопросы, чего же они испугались, или отчего разозлились, если убит вовсе не их гражданин? Не знаю. Но всё-таки...
  Лукин понял, что скорее просто пытается думать вслух.
  - Да, - кивнул Грассе. - Тоже об этом думал. Конечно, у нас не хватает данных. Вы помните последний разговор с Кру-Бе?
   'Еще бы', - усмехнулся Лукин и кивнул.
  - Так вот, на Митре тоже был обнаружен чёрный кит. В экваториальной зоне.
  Лукин уставился на Грассе.
  - Не удивляйтесь, - сказал тот, усмехнувшись. - Давно обнаружен, сразу после появления первых заражённых. Уже и следов нет, куда-то вывезли, перепрятали, не знаю. Митра ведь принадлежит Торе. А узнал я совсем недавно. И знаете от кого?
  Лукин исподлобья взглянул на Грассе.
  - От Бле-Зи? - спросил он, подумав, что если Кру-Бе имел информацию о черных китах, то почему бы теперь Бле-Зи не быть в курсе.
  Хоть они и из разных ведомств - Бле-Зи скорее научный консультант, а Кру-Бе - из 'тихой' разведки. Кроме того, было ощущение, что второй причастен не только к этому.
  На экране из-под стола или где там сидел собеседник, с его коленей, медленно поднялась макушка рыжего кота, кот потянулся, зевнул, недобро покосившись на Лукина, и опять уложился в обратном порядке, скрылся под столешницей. Грассе его погладил, сюсюкающе вытянул губы и в этом блаженном состоянии уставился на Лукина. Задумчиво продолжил:
  - Да. Думаю, вам это тоже надо знать. Я тут попытался его расспросить о том разговоре у Кру-Бе. Он очень холодно воспринял это. И отмахнулся тем, что дескать в этом такого, что обнаружили черного кита где-то ещё. Что вот, например, и на Митре обнаруживали, и что? Терпящая бедствие планета разослала свои корабли с ИИ-диверсантом, и всё. Это они уже ваши данные, полученные от Долохова, похоже, пытаются увязать, как достоверное свидетельство. Хорошо, что вы их разослали. Только странно всё это.
  - Благодарю, я точно про это ничего не знал, - задумчиво кивнул Лукин.
  'Как слепые котята тычемся, - подумал он, - никто ничего не говорит, явно у Вока есть информация, и ведь не считают нужным поделиться. При этом тысячи людей находятся между жизнью и смертью вот уже не один год'.
  Он видел, как гора со звездолетом на склоне стала удаляться. Значит, улитка пошла на взлёт. Она поднялась над звездолетом, потянула его с утеса.
  'Забираем, значит. Куда? На доследование? Или где-нибудь божественно интерпретируем? А может, в это самое Урочище? Звучит, по крайней мере, как место, где можно спрятать что-нибудь этакое', - думал Лукин и, спохватившись, ответил Грассе:
  - Да уж, объяснения эти выглядят, как фиговый листик.
  - Точно, - опять расплылся в затянутой улыбке Грассе. - Знаете, не высыпаюсь. Смешался день с ночью. Всё-таки сказывается отсутствие привычного течения суток. Мучаюсь уже которую неделю. Казалось бы, чего еще - дома, на Земле. Тишина. Дирижабли, мобили, и парки, парки, какие-то невероятные сады, знаете ли, появились повсюду. Народу мало. Все сорвались в путешествия, в освоение новых возможностей и профессий. Теперь спешу сюда, мечтаю, когда же окажусь во Франции, а прилетаю и жду не дождусь командировки. Н-да... Но куда же мог на этой дикой планете побежать Долохов?
  - Да, на Земле теперь хорошо. Тоже был удивлен количеством новых аллей и парков! - радостно и невпопад ответил Лукин. А как еще ответишь, если собеседник говорит сразу обо всем, но слушать было приятно, слушать и молчать, будто и сам уже на Земле, гуляешь по этому парку. Лукин улыбнулся. - Из-за Долохова чувствую себя не в своей тарелке. Ведь не знаешь, где и искать. Правда, с вашим известием о черном ките на Митре, может, отчасти всё получает некий смысл, - сказал Лукин и вскинул руки, спохватившись: - Но давайте прощаться, у меня тут дела, к сожалению. И надо думать, как искать Долохова. В общем, будем на связи.
  - Вот и я хотел предложить. Ведомства наши не особенно сообщаются, а нам без этого никак.
  Они попрощались.
  Лукин пару минут стоял неподвижно, закрыв глаза. Где искать Долохова? Куда его мог потащить паразит?.. К людям...
  
  
  Атрисава и Чёрный монах
  
  Лукин сорвался бегом к Бекту. Тот по-прежнему сидел в своем самом большом кресле. По-прежнему почти спал. Или не спал. На экране застыло лицо девушки с огромными внимательными глазами.
  - Не спал я, не спал, - ответил Бект. - Тут такое в эфире творится. Как бы война не началась. А это глава местных палеонтологов. Полностью передала в наше распоряжение звездолет, но попросила убрать, чтобы морально не травмировать аборигенов. Это ее слова. Я думаю, они уже давно морально травмированные. В этих широтах их раньше не было.
  - Всё пропустил, пока разговаривали. Прошу прощения, - сказал Лукин. - Мне бы как раз и нужна эта симпатичная девушка, если честно, совсем не похожая на желтоглазых ториан. Нет ли у них наблюдения за племенами? Может быть, что-то похожее на беспилотники? Или еще что. Не могли они видеть Долохова? Вдруг он вышел к одному из племен? И куда вы решили транспортировать корабль?
  Провок обернулся.
  - Сейчас солнцестояние. Слепит. Народ внизу в небо старается не смотреть, сидит по пещерам. Вот и утащим звездолёт в Урочище. Местные его так и называют, потому что попасть в него не могут. Серьёзный такой разлом. Там у нас много чего есть. Сам увидишь. Как тебе Атрисава?
  - Кто? - не понял Лукин и медленно оглянулся. Ничего, что хоть как-то бы наводило на мысль об этом названии, он не увидел. - Божество какое-то?
  - Корабль.
  - А! Улитка? Название подходящее! Атрисава, - повторил, словно пробуя название на вкус, и восторженно взмахнул руками Лукин. - Потрясающая штука.
  Бект кивнул. Видно было, что провок доволен.
  - А откуда известно, что народ внизу называет ваш... склад Урочищем? С племенами есть контакт?
  Бект кивнул. Покрутил толстыми колбасками пальцами.
  - Приходится. На другом полюсе ториане пытаются наладить добычу редких металлов. Говорят, что-то важное для медицины. Думаю, скоро возьмутся за этих парней с палками и луками. Обычное дело. Ну сколько можно прятаться, пусть привыкают. Пока же рядятся под духов природы. Может, и потом какую-нибудь легенду придумают. А вот меня, если бы не вы с Долоховым, здесь не должно бы быть, нельзя, только со спасательной миссией. Однако, наши на Митре тоже продвигаются.
  - Локтями толкаются, другими словами. Ведь не ваша планета, вроде как, - усмехнулся Лукин.
  - Есть такое. Потому и не люблю Луту, это всё они. И досмотр мыслей они ввели. Навязали эту идею и Торе. А девушка не торианка, - Бект кивнул на экран. - Это дочь нашего командора Плехта. Она без крыльев, с рождения одно крыло было атрофировано, решили убрать совсем. Потеряла мужа и двоих детей. В реакторе. Они оказались в самой первой партии ларусов с Шаноры. Нас, спасателей, к ним даже не подпускали, страшная секретность, вся информация была закрыта почти сразу. Гарда бросила всё и уехала сюда.
  Лукин промолчал. Вспомнился Синта на досмотре мыслей, как он пытался укрыть от чужого взгляда свою девушку. Теперь вот сестра, у которой муж и дети погибли в той странной афере. Афере, похожей на укрывательство... Эта мысль пришла как-то вдруг. Лукин поморщился.
  'Вряд ли что-то указывает на укрывательство, это я зря. Но правители Вока и правда машут шашкой направо и налево, надеются, что сойдет и так, с такими вот ошибками и промахами. А люди с покалеченными душами, это не отменишь. А, чёрт, Михеев бы сказал сейчас, что я опять думаю не туда'.
  Лукин пришел в ведомство недавно. И конечно очень быстро получил от Михеева насмешливое:
  - Бросай ты свою восторженность. Надо быть реалистом.
  'Реалистом. А пошло всё к черту'.
  Он вышел из рубки. Двинулся по круглому коридору. Корабль дышал тихо, по-прежнему будто всхлипывая на пятом-шестом выдохе. Лукин остановился, прислушался, кивнул сам себе: 'Ты прямо как тип с древним стетоскопом, ещё ухо оттопырь, ага, ладонью. А не хочу я быть реалистом. Мне вот улитка по душе, летучая'.
  Но тут же вспомнилась красивая девушка с Вока без крыльев. Дочь Плехта. Сестра Синты. Вдруг пришло в голову, что Долохов её не мог не знать...
  Лукин застегнул комбез под горло. Потер уши. Растер ладони. Холодно, датчик на запястье показывал плюс пять градусов. В рубке теплее, но не на много. Все были одеты, только шлемы поскидывали.
  Лукин маршировал по лабиринту вот уже минут десять, надеясь, что хоть здесь его мысли никто не слышит. Не давал покоя чёрный кит, обнаруженный на Митре, не выходил из головы оставленный на скале звездолёт, и Долохов без конца мельтешил за всем этим. Успокаивало одно и самое неожиданное - паразит сдохнуть Долохову не даст. Комбез даже заставил прихватить. Это всё давало время, но вряд ли много. Холод здесь ощутимый.
  Черные киты рисовались в воображении огромными, похожими на крепости, с бойницами в стенах и пустыми. Гулкое эхо блуждало в чёрных недрах этих кораблей, там не было света, потому что не было ни одной живой души.
  Корабли эти появились, расселили ИИ-диверсантов, развернулись, пошли назад, и, получается, не вернулись, не добрались до точки отправки. Сколько их было? Долохов видел в своих видениях три машины. Найдено две. А появлений чёрных китов зафиксировано больше, но могли быть просто повторные заходы...
  И всё равно возня Торы и Вока вокруг китов не объяснима. Попытка просто завоевать первенство в разгадке? Ну разве только чтобы получить доступ к чужой, новой для себя, технологии. Но не до такой же степени, чтобы убить... и объявить друг другу войну. Или нет? Но Лукин отбрасывал это, как несущественное для себя и как то, о чем он подумает потом.
  Укрывательство собственного участия объяснило бы всё. Но... погибли граждане Вока и Торы. Кроме того, ни у тех, ни у других таких кораблей попросту нет. Но исключать, что кто-то из них работал в этом направлении, нельзя. Ну так все работают в этом направлении, чего уж там. Выходит, что просто подозревают друг друга в том, что черные киты корабли противоположной стороны? Тора подозревает Вок, а Вок подозревает Тору? И теперь наворотят такого, что уже нельзя будет простить. Лукин понял, что зашёл в тупик и отбросил 'чёрных китов' в дальний ящик. Там уже много чего накопилось, в этом ящике.
  Не давала покоя и Митра. Чем она так раззадорила паразита? А покинутый пассажирами звездолет - ну почему он встретился именно сейчас и именно на Митре? И именно правительственный! И тут приходит в голову Кинт. Правительственный беглец. Если он жив, конечно. По виду заметенного снегом звездолета можно предположить, что он здесь пролежал ровно столько же, сколько и звездолет, на котором прилетел Лукин.
  'Да мы рванули с Вока почти одновременно... Так... Это только твоя фантазия, тормози. Не знаю, бросили такую машину как легковушку в подворотне, - усмехнулся Лукин, остановившись и уставившись в стену. - Несерьезно. От неё как-то надо бы добраться до пункта Б. Пешком по скалам? Своим ходом? Крылатым вокам под силу, но не заметил, чтобы они охотно перемещались таким способом. Может, это как человеку тоже вот дано плавать, но без навыков и тренировки будет плачевный результат? Никогда не задумывался. Но на нетренированных крыльях, наверное, только крепкие от природы воки могли бы сразу полететь на серьезное расстояние... Хм... Вырисовывается пассажир крепкий, опытный в вождении даже звездолета? Как один из вариантов пусть будет... А вообще на таких машинах, как этот звездолет, всегда есть двухместные шлюпки! Или одноместные. Сколько пассажиров было? ИИ звездолета точно сказал бы. Или не сказал бы, если поставлен запрет, н-да. А Бект ничего не сообщил про наличие спасательных шлюпов... Хах! Не огласил как само собой разумеющееся? С него станется. С другой стороны, может, не хотел говорить. С чего ты взял, что Бект хочет тебе что-то говорить?'
  Лукин вздохнул, подумал, что надо бы, надо закрывать свои мысли, подумал, что давно не гонял с искином в морской бой, и хлопнул ладонью три раза по прохладной стене.
  'Ну, положим, на своем корабле они ИИ так вызывают. Только вот здесь, может быть, не три раза, а два, например, или слово заветное, а может, просто обратиться надо?'
  И, покрутив головой, оглядывая стены, с улыбкой сказал:
  - Покажи, друг, где дверь.
  Дверь открылась чуть поодаль, метрах в пяти.
  Лукин шагнул в залитую солнцем рубку.
  - Подлетаем, - сообщил Бект, восседая за своими экранами. - Урочище скоро будет под нами. Да и сумерки на подходе, скоро видимость восстановится, пора Атрисаве в нору. Что с твоим отлетом? Мне придётся оставить тебя на базе Торы. Работа есть работа.
  Лукин подумал: 'Жаль. Хотя этого надо было ожидать', кивнул:
  - Хорошо, только дай мне возможность посмотреть Урочище. Что, если Долохов шёл к нему? После твоего отлета скорее всего меня сюда не пустят. И еще... Осенило конечно с запозданием, но не думаю, что твои на это не обратили внимания, - как прибывшие на звездолете десантировались с места посадки? Может, ты что-то говорил, а я пропустил. Теперь же вот никак не могу увязать, - спросил Лукин, подсаживаясь справа от Бекта. - Спасательные шлюпы предусмотрены? Или вперед на лыжах?
  Лукин положил планшет перед собой. Ткнул в 'Морской бой с ИИ', разбросал свои корабли, а один однопалубный выставлять не стал. Пальнул наугад. Мимо. ИИ выстрелил и тоже мимо.
  Бект посмотрел на него. На планшет. Опять на него.
  - Есть шлюпы, два, - ответил он. - Один двухместный отсутствует. А у тебя один одноместный отсутствует.
  - Понятно, - протянул Лукин и больше ничего не сказал.
  Устроив с ИИ перестрелку, посшибав по паре-тройке кораблей, они теперь играли медленнее. Бект молчал, искоса следил за игрой.
  - Получается, отправились на шлюпе, вдвоем, - сказал Лукин будто между делом. - Или всё-таки один?
  - Думаю, один.
  Лукин перевел на Бекта взгляд. 'Кинт?' - коротко подумал Лукин. 'Он. Он иногда прилетал на Митру, у него здесь, у ториан, подружка', - ответил Бект.
  ИИ искал последний корабль. Обстрелял всё вокруг. У Лукина же еще висели две цели, однопалубный и трехпалубный. Он зацепил пока только один из них, следующим выстрелом промазал. 'Не повезло', - подумал Лукин, вставил последний кораблик на свое поле во избежание конфуза и сказал:
  - Потопил.
  Бект хмыкнул.
  - Есть ощущение, что ты сжульничал.
  - Да ладно, это игра. Я тебе не ИИ, мне время нужно. Такой вот Одинокий голландец, всего лишь, - задумчиво сказал Лукин. - Вечно странствующий корабль. Появляется в разных частях океана и исчезает внезапно. Есть даже свидетели, хоть и верится с трудом. А кто-то связывает его появление с фатой-морганой. Замечательная штука... Один раз видел. В небе возникают миражи в виде замков, куполов, кораблей. Есть еще рассказ Чехова, связанный с чудесной легендой о Чёрном монахе. Много веков назад шёл по одной из наших пустынь монах весь в черном. А в чем еще может быть монах. Хотя, может, у вас и нет никаких монахов. Отшельников, живущих вдали от всех? Вот он шел по пустыни. А в это время за много километров от пустыни, рыбаки видели черного монаха, идущим по поверхности озера. От одного миража получился другой, отражение стало передаваться из одного атмосферного слоя в следующий, монаха видели даже на Севере. Это очень далеко от пустыни. Такое оптическое явление. Мираж, да. Но суть в том, что где-то монах идет. Где-то корабль плывет.
  Бект молчал. И Лукин уставился в иллюминатор.
  Было ощущение, что они поняли друг друга, так ничего толком не сказав, что надо молчать о чем-то, что сейчас не прозвучало, но вокруг чего крутился разговор.
  В иллюминаторы открывались заснеженные горы, щётки странного леса мотылялись на ветру. Одно солнце уже почти укатилось за горизонт. Улитка ползла медленно и низко - на уровне самых высоких гор. Лукин крутанулся в кресле - справа открылось ущелье. Плотный туман поднимался из его глубины. Улитка медленно повернула. Стала втягивать свою тушу с подвешенным звездолетом в ущелье, прямо в клубы то ли тумана, то ли облака.
  - Какая же здесь глубина? - сказал Лукин.
  - Больше четырех километров, - пересчитал ответ Бекта переводчик. - Здесь самое открытое место, дальше ущелье сужается. Есть места, где сверху в Урочище не попасть. Но на глубине пещеры и каверны разветвляются очень широко.
  - Ничего себе! - воскликнул Лукин. И рассмеялся: - Место серьезное. Так просто пойти сюда никому не пожелаю!
  Бект улыбнулся - редкое явление. И сказал:
  - Ну вот и стемнело.
  - Как называются эти две звезды? - спросил Лукин, просто, чтобы хоть что-то сказать.
  И правда стало темнее. Но это были всего лишь сумерки по земным меркам. И чем дальше уходила улитка вглубь ущелья, тем сумрак становился плотнее. Светлой полосой вверху виднелось небо. Каменистые склоны справа и слева то разбегались в разные стороны, то оказывались очень близко, и тогда видно было, что их покрывал лишайник, серый и лохматый. В расщелинах камней тут и там торчали тощие бледные прутики-деревья.
  - Одна звезда - Нит, другая - Нита, - сказал Бект. - Две сестры, одна младшая и старается во всем опередить старшую. Но вот удается ли ей это, не знаю. Тут надо знать, кто из них Нит, а кто Нита.
  - Да они по кругу ходят, - усмехнулся Лукин.
  - Нет, думаю, всё равно вторая знает, что она отстает, это нам кажется, что - по кругу.
  Лукин вдруг подумал, что и правда, так почему-то всегда и выходит в жизни, что всё равно каждому оказывается важнее то, что он сам думает, то и кажется ему настоящим, правдой. А на самом деле сестры Нит и Нита ходят по кругу. От этого не попрешь... Стоп. Не-ет, они-то знают точку отсчета. И это их беда. Они знают, кто из них отстает, а кто опережает...
  Бект замолчал. Привстал, выгнулся, заглядывая в иллюминатор куда-то наверх. Выглядело это, как если бы старый глубокоуважаемый морж приподнял свою тушу, выгнулся и заглядывает на уступ выше, где сидит другой глубокоуважаемый морж. Горы серо-чёрным мешком тянулись вверх, слева и справа. Клочья плотного лежалого снега. Серые камни...
  И что-то метнулось прямо в лоб, в огромный будто аквариум иллюминатор. Все шарахнулись в глубину рубки. Большая зверюга сползла по пластику.
  - Да у неё клыки в половину меня, - пробормотал Лукин. - Раскачать здорово может. Прямо ископаемый лев какой-то, туша под тонну.
  Львица сползла и сидела теперь на крыше перевозимого звездолета. Сгруппировалась, сжалась пружиной, балансируя и качаясь вместе с грузом, пытаясь оттолкнуться. Улитку сильно мотнуло в скалу. Парень вок, бывший за рулевого, сидевший всё это время полусонно в кресле, теперь вцепился в ручное управление обеими руками. Бект медленно встал. Пробормотал:
  - Вытягивай, Кетля.
  Вывернули. Все в рубке столпились у экрана. Вот серо-песочная туша оттолкнулась от зыбкой поверхности, качнув звездолет как игрушку. Вытянулась - огромная и стремительная. Скользнула прямо в стену, оттолкнулась от скалы, ушла ниже, легко перекрыв расстояние от стены до стены, опять оттолкнулась, спустилась еще ниже. Оступилась, заскользила-забороздила всеми четырьмя лапами, подбородком. Посыпались камни. Скала окрасилась тёмным. Львица зацепилась за небольшой выступ. Оттолкнулась, еще раз... И скрылась, слилась с темнотой.
  - Слепая, - сказал Кетля. - Она тут в пещерах бродит. Говорили, опять щенков принесла.
  - Видишь, как приспособилась, - Бект всё продолжал вглядываться в темноту, показал рукой вперед, там в полусумраке опять мелькнуло светло-серым. - Толкается и по звуку, эху определяет, что делать дальше, где стена, где пропасть. На уступ попадет, а там пещера, так и бродит.
  - Красавица, - сказал Лукин.
  Улитка ползла по Урочищу, освещая его теперь четырьмя снопами света. Вот она нырнула в очередную арку, которая показалась Лукину уже не совсем природной, слишком правильные очертания, выровненные каменные выступы. Открылась пустота, такая, что фар улитки не хватало, чтобы осветить её всю. Но и здесь лишь пустота и камень, и пыль плясала столбами в лучах света.
  
  
  Полторы калеки и Шиш
  
  Упал он на кучу мусора. Племя здесь жило больше года, а может, и дольше, но местные учёные утверждали, что раньше в этих широтах аборигены не водились. Под откос обед за обедом, ужин за ужином летели кости, выбрасывались старые шкуры, ошмётки и обрезки, горы не доглоданных корней, недогрызенных луковиц, золы и трупов. Кладбищ местные жители еще не придумали, сюда же летели трупы соседей по пещере.
  Мусорную яму для племени выбирали поближе к пещере и поглубже, чтобы не кусали жрулы. В короткое холодное лето, когда яма начинала оттаивать, жрулы поднимались тучами над ямой, кусали до крови.
  А еще на куче кормилась немощь - дети и старики, пока не вернулись охотники. В голодную долгую зиму и охотники украдкой бродили по куче.
  Долохов очнулся уже в сумерках. Чувствовал, что не может шевельнуться. Небо серое стылое висело равнодушно над ним. Скалы виднелись везде, костяная конечность огромной зверюги - справа, слева ледяная жёлтая кочка с пучками фиолетовой растительности. И звенящая пустота в голове. Вспоминалась пещера, кости, камни, люди. Ослепительный свет...
  Руки, ноги, нос, уши закоченели до боли. Ныли. Ладно хоть комбез остался. Паразит был здесь, но молчал. Почему? Пытается выжить? Стало интересно, на сколько паразита хватит, если продолжать оставаться на морозе при минус сорока, а если температуры начнут снижаться? Но интерес быстро угас.
  Потому что кто-то ходил рядом и приближался к нему. Дёргал за ноги, за руки, уходил. Опять вернулся. Наклонился над ним. Лизнул в щёку. Погрыз ухо. Долохов дёрнулся, попытался открыть глаза. Его осторожно обследовали опять - будто задались вопросом: 'Не дохлый, нет?' Дыхнули гнилью. Морда клыкастая нависла над глазами, ткнула - наверное, носом. Каким-нибудь, например, собачьим. Есть на Митре собаки? Чем еще можно так ткнуть - мокро, скользко? Долохов вдавился затылком, пытаясь увеличить расстояние.
  'Или рылом? - он попытался сделать какое-то движение, очень похожее на отползающее. Усмехнулся. - Ты все пытаешься не сдохнуть, придурок'.
  Послышался скрежет. Долохов, сморщившись, приподнялся на локтях. Огляделся. Рядом торчала костелыга, больше смахивающая на оглоблю. Но оглоблю Долохов видел только в книге. Тот, с рылом, грыз эту оглоблю с большим аппетитом, шёл звонкий скрежет.
  'На морозе звуки всегда хорошо слышатся, звонко', - думал Долохов.
  Рыло сопливое, в щетине, иногда обращалось к нему, оно было счастливо. Где-то рядом сказали:
  - Шиш. - Голос слабый, язык будто толстый, прилипающий к гортани.
  Долохова ухватили за щиколотки и потащили. Зверюга послушно потрусила рядом. Долохова затрясло по костям, по застывшим наплывам. Боль накатила душной волной. Потемнело в глазах.
  Упал камень. Гортанный выкрик прилетел откуда-то сверху. Ещё камень, упал уже ближе.
  Чёрт! Камни посыпались градом. Долохов стал подниматься. Но как поднимешься, когда тебя тащат за ноги. Он волокся за тащившим его. Забарахтался, увидел согнутую спину тащившего.
  Рядом упал камень. Долохов обернулся. Казалось, что он смотрит со дна серого каменного мешка наверх, а там, на краю мешка, обитатели пещеры выстроились на обрыве, кривлялись, бросали камни в него. Или в того, кто тащил? Отпрыгнул и заскулил зверь с рылом. Кажется, Шиш? Попали и в него.
  Долохов рывком сел. Тащивший его проволокся за ним. Остановился, отпустил ноги Долохова. И Долохов увидел, что тащил его совсем старик. Тощий, скрюченный, лохматый, он теперь обернулся. Бросил руки вдоль тела. Руки длинные, до колен. Лицо тёмное, морщины глубокие. Будто глиняное лицо, и создатель не особенно утруждал себя, создавая его. Провел пальцем две глубокие выбоины по щекам, по узкому лбу, и покончил с этим.
  'Лоб скошен, а глаза чудесные... как у наших лемуров. Он меня спасти хотел, или... как падаль тащит?'
  Зверюга с рылом засуетилась, забегала вокруг старика. Встала в полный рост, лапы кинула на плечи, лизнула в нос. Старик опять сказал ровно:
  - Шиш.
  Шкура старая, дырявая едва прикрывала тело старика, а в руках - другая шкура, еще дырявее, он похоже в неё что-то собирал. В прорехи торчали кости.
  Камни гремели, падали всё ближе. Паразит молчал. Он всегда гад молчал, когда надо было решать.
  - Ненавижу, - прохрипел Долохов.
  Перекатился на живот. Туман поднимался над обрывом. В жидких сумерках, в молоке тумана, на обрыве фигуры коротконогих людей махали длинными руками, взвизгивали и искали увлеченно камни. Бросали их в шевелящиеся тени внизу. Эхо голосов, стука камней перескакивало и повторялось будто в железной бочке.
  Старик не шевелился. Стоял, будто покорно, будто отдавал себя на волю камнебросателей. Свесил руки почти до земли и стоял. Он сильно дрожал и всё время осматривал кучи мусора.
  Зверюга села рядом, вскинула морду к небу и завыла. Град камней усилился. Люди на обрыве гортанными выкриками подбадривали друг друга. Долохову мерещилось в них что-то похожее на 'Ату'. Охотников пострелять в тире становилось всё больше. Три шевелящиеся цели, две из них полудохлые...
  Долохов стал подниматься. Голова кружилась, но ничего не болело, только вот холод собачий. Инеем покрылись волосы, ресницы, комбез.
  'Как если бы в доме топилась печка. Где-то читал... Тогда окна, двери покрывались куржаком. В домах, в которых не топилась печь, окна плакали, а потом стояли всю зиму чистые и прозрачные. Это потом. Когда прогорит печка, прогреется дом, просохнет, потом будет долго остывать, тепло уйдет, тогда... когда я сдохну, а пока... Паразит не даст сдохнуть, нет, не даст. Только на сколько его хватит? Топить... для себя печку... из моего материала?' - думал Долохов, на четвереньках перебираясь от камня к камню.
  Не было сил встать. Только он пытался выпрямиться, как его крючило, приходило нудное поучение-понимание, что ещё рано, что после падения еще не всё... восстановилось. Да, именно это слово пришло в ответ на судорожное желание встать в полный рост. Опять его плющило. А камни сверху летели.
  Долохов выковыривал льдышки, мослы поувесистее, камни, те, которые летели в него. Сложил их в кучу. Посмотрел наверх. На обрыве пять или шесть коротконогих фигур бросали, двое, кажется, женщины, подносили.
  Долохов размахнулся. Первый камень улетел в сторону.
  - Мимо, шляпа, - сказал и поднял следующий.
  Следующий полетел хорошо. Но не долетел. Пропрыгал по стене.
  - И опять мимо, придурок, - прошипел Долохов.
  Опять бросил. На обрыве кто-то рявкнул короткое, кто-то заворчал, случилось непонятное - мусорная яма, укрытая плотным туманом, ответила. Глухо зарычали.
  И камни в ответ полетели с такой частотой, что Долохов присел на четвереньки. Оглянулся. Старик как ни в чем ни бывало бродил по мусорной яме! Переворачивал кости. Собирал что-то в свой бредень.
  А Долохов понял, что согрелся. Нащупывал камень, поднимал, бросал. И в них бросали. Старик вдруг упал. Зажал голову руками. Издал горестный нелепый то ли звук, то ли ругательство:
  - И-иииха...
  Попали? Шиш завизжал, словно поросенок, закружил вокруг. Лег на старика сверху.
  - Сволочи, - пробормотал Долохов. - Тут полторы калеки и Шиш.
  Заржал. 'И Шиш! К черту всё. Главное, не останавливаться', - твердил себе. Кидал, собирал и кидал в прыгающие на обрыве тени. Перебирался в другое место, хоть и думал, что вряд ли его видно вообще. Туман над ямой полз плотный.
  Старик лежал неподвижно, Шиш на нем.
  Поэтому, когда на обрыве кто-то в очередной раз завизжал, обозначая удачное попадание в какое-нибудь значимое место, Долохов кивнул сам себе:
  - Ну вот и хорош.
  Добрался до старика, поднял его. Побрёл с ним на руках. И остановился - куда идти, он не знал. Зверюга крутилась вокруг и хватала за ноги, рычала.
  - Нельзя, - рявкнул Долохов, рывком перехватив тощее тело. - Домой веди, Шиш. Домой.
  Зверь уставил лохматую морду на Долохова. Ростом он был с теленка, а повадкой походил на боксера. Челюсть выдавалась вперед, лапы передние вывернуты в стороны. Глаз не было видно совсем в клочьях густой шерсти. Клычки же, загнутые и острые, доходчиво белели в сумерках.
  'Шиш, значит. Если попрет, то попрет как танк, и порвать хорошо может. Рыло это, широкое, сырое, клыки... Такой вот кабанчик, а может, доисторический дворовый пес', - смотрел на зверя Долохов. Понимал, что надо бы ему, чтобы пес был на его стороне, пока хозяин без сознания. Или помер?
  Однако Долохов ладонями чувствовал, что жив старик. Сердце билось, но необычно - с правой стороны.
  - Веди домой, Шиш, - опять повторил Долохов, наклонился, осторожно приблизил старика к Шишу.
  Был старик лёгкий, костлявый, и весь будто разваливался на части. Долохов перехватил, пытаясь удержать.
  Шиш заводил своим рылом, слюнями измазал, заныл, засуетился, опять вскинул морду на Долохова. И потрусил вперед. Чувствовалось, что из-за хозяина только и пошел, а нового человека лишь терпел, потому что тот нес хозяина.
  Так они и двинулись. Куда Долохов, не знал. Зверь возвращался время от времени. Клыкастая морда вскидывалась. Человек с хозяином на руках не останавливался. Шел и шел. Шиш крутился вокруг. Вот он вскинулся, ударил в грудь тяжелыми кривыми лапищами, пробороздил когтями. Человек покачнулся, но устоял. Шиш обнюхал его, хозяина, повернулся. И опять пошёл. Человек двигался за ним, нёс хозяина, всё еще нес - что еще надо.
  Камни какое-то время сыпались, попадали в спину.
  - Придурки, - ругался тихо Долохов, - чтобы камень долетел досюда, он должен быть полегче, а, чтобы камень прибил, наоборот - потяжелее. Но такой и ляжет ближе к началу ямы.
  Теперь Долохову в спину прилетали только первые. Лёгкие. Не бежать же назад... Так думал он, злясь, оступаясь и вновь нащупывая дорогу. Туман плотный, сумерки слабые. Обрыв оставался позади. Голоса на обрыве стихли.
  Потом и зверюга пропала. Долохов остановился, покрутился. И рассмеялся - Шиш, лохматый и нелепый, виднелся впереди, сидел на тропе, как здоровенный пропускной пункт. И даже не на тропе. Это трудно было назвать тропой - вихлястая цепочка следов Шиша и, наверное, старика. А двигаться легче.
  Идти оказалось недалеко. Склоны гор теснились вокруг, по мусорной яме тянулась вереница следов. Долохов то проваливался, то перебирался через завал, но пробирался по ним, по следам, и потому что впереди маячил Шиш. А тот возвращался, уходил, опять возвращался...
  Потом лёг, принялся что-то грызть.
  - Передохнуть решил? - осторожно возмутился Долохов, потоптавшись рядом, не зная, как повежливее послать зверюгу вперёд.
  От Шиша радостно воняло тухлятиной. А немного вдалеке Долохов наконец разглядел задвинутый увесистой льдышкой и припорошенный снегом лаз. Место напоминало логово. Вход уходил под снег. И был таким, что Долохову не пройти. Если только ползком. Может, Шиш привел в свое логово. Кто знает этих доисторических псов-кабанов...
  Долохов положил старика у входа. И опешил, встретившись взглядом с ним. От глаз этих огромных было не по себе.
  Старик и не думал умирать. Лежал он тощий, волосатый будто леший, и совершенно седой. Бывают лешие седыми? Глаза эти огромные в складках морщин. Они смотрели на Долохова как на дерево, как на валун какой-нибудь. Старик забарахтался, стал подниматься. Присогнулся, перекатился и быстро, на четвереньках, вполз в логово. Высунулся и прихватил свой бредень с костями. Затих там. Шиш ушёл за стариком. Где-то шагах в десяти из-под снега вскоре потянулся дымок.
  'Всё правильно, вместе им теплее. А ты чужой. Может, даже бог для него, невезучий, не умирающий на этом собачьем холоде, в одежде, которую он даже не сможет описать, и не станет описывать, ему даже такая идея не придет в голову, а боги - они сами справляются, - думал Долохов, сидя на снегу.
  Он сидел почти у самого лаза в дом старика. Глупая мысль, что здесь хоть на один градус, на два, но теплее, будто согревала его. Он обхватил колени руками, чувствуя, как тепло опять покидает его, и он трясется самым обычным образом. Дрожь набегами сотрясала тело.
  'Хватит ли паразита на эту дурацкую сумрачную ночь... Будем рыть нору, гад. Превращаться в ледяной столб я, кажется, не готов'.
  Горы с одной стороны еще подсвечивались заходящей второй звездой. Потом появится первая. Ледяной мир. А днем ослепительный. Долохов первые трое земных суток на Митре пялился в иллюминатор и листал страницы на видео стене. Первобытные жители первобытны, запасы полезных ископаемых полезны, ничего особенного, если не считать, что планет, где землянам можно дышать воздухом, открыто пока четыре, и Митра одна из них. Правда, считалось, что при длительном пребывании этот воздух точно вреден. Каждый объяснял по-своему, называл список хронических заболеваний, которые можно приобрести. А может, всегда думал Долохов, читая эти списки вредных веществ 'совместимых с жизнью', это как родиться возле металлургического комбината, или, как в его случае - сразу пяти. Наверное, не очень полезно, но кто-то же поставил их все пять в одном городе.
  Долохов вспомнил, что по пути сюда видел остов здоровенного зверя. Пока шёл по тропе, со стариком на руках, шарахнулся в сторону от этой конструкции, ухнул в снег. Остов с черепом с торчавшими кверху шестью лапами. Шестью! С ошметками шкуры и внутренностей. Теперь вспомнил.
  Заставил себя встать. Потащился к костям. Долго провозился, пытаясь добыть что-то похожее на лопаточную кость. Добыл. Ребро, широкое, плоское, закруглённое, сойдет. Постоял в растерянности. 'Где будем ставить палатку?' - глубокомысленно подумал он.
  Взглянул в сторону обрыва - обрыв отсюда не просматривался. Значит, свернули они с Шишом, ушли от пещеры, а казалось, двигались почти по прямой. Кинул взгляд на мусорную реку, ползущую от обрыва. Но она давно кончилась. Старик жил в стороне от помойки, а сначала показалось, что прямо на ней.
  Долохов чуть шагнул в сторону, привычно провалился. Там и начал окапываться. Копал снег, выбрасывал по бокам. Быстро намахался с непривычки, руки затяжелели, спина заныла. Вскоре сообразил резать кирпичи. Под выпавшим в последнюю метель рыхлым снегом, шёл слой плотный, старый. Приноровился резать из него блоки, вытаскивал, складывал. В сумерках, как идиот, любовался растущей крепостной стеной вокруг своего лаза и опять нырял внутрь.
  Потом осенило, что надо бы неприметнее домишко-то лепить. Какие крепости, бойницы и башенки! И Долохов разбомбил все кирпичи. Забрался в лаз. В круглое отверстие лился серый сумрак. Принялся округлять. Потом бросил и принялся рыть дальше, еще дальше. Чтобы не оказаться запертым в своей норе. Нужен второй выход, вдруг на рассвете первобытные соседи спустятся спросить, как пройти в библиотеку... Почему сразу не спустились? Почему, почему... Остов зверюги в два раза больше его ростом, уставившейся всеми шестью конечностями в небо, впечатлял. Какие твари здесь водятся, он прочитать не успел... А зря... Думал и резал кирпичи уже с каким-то удовольствием. Сглаживал, выгребал снежную кашу. Понял, что давно и хорошо согрелся.
  Сел, навалился на стену, огляделся. Свет едва проникал сюда, но уже и так можно было понять, что площадку метра два на три он выпилил. И даже, кажется, стало слышно присутствие паразита. Опять побежал край огромной пластинки. Паразит не понимал, что происходит. Он ждал.
  'Зашевелился, гад, - подумал Долохов, скривившись. Он сидел, закрыв глаза. От края бегущей подрагивавшей пластинки мутило. Шевелиться не хотелось. Думалось, что без шлема долго не продержится. Оставил в пещере. - Как же холодно. Паразит точно батарейкой поработал, и работает, чего уж там. И выдохся, гад. Так тебе и надо'.
  Опять схватился за свой скребок-ребро. Он им орудовал теперь даже ловко, как гребец веслом. Гребец веслом... Долохов усмехнулся, представив себя полуголого. В маске с трубкой. Жара, пот градом, обгорел тогда, говорят, до малинового цвета. Забылся, всё любовался дном, сунув голову в воду. А чем там любоваться на озере - песок, муть, бок пластикового чайника, порванный мяч и щучка в камышах, замерла и стоит на одном месте. Охотится? Или спит... Он на надувном плотике и старательно гребет к берегу сложенными горбушкой ладонями. Плотик, надо понимать, где своим ходом, где возней седока, увело далеко от берега. Мать ругалась... Как же она ругается, вечно какие-нибудь словечки найдет, что его поныть тянет. А глядя на него, и сама заплакала. Испугалась... Он тогда долго не мог выгрести, и тоже перепугался насмерть. Только твердил 'и ни капельки не страшно'... Было ему лет семь. Мама часто вспоминала эту историю, рассказывала, что на его лице маска загаром отпечаталась надолго, а он с перепугу помнил только щучку на дне, да как ладонями воду забирает и забирает...
  Оставалось докопаться до поверхности на другом конце своей берлоги. Выбрался. Покрутил головой. Сумрак ночной еще не расходился, ущелье серое каменное с торчавшими скелетами никуда не делось.
  'Эти скелеты, похоже, местные обитатели потихоньку со свалки утаскивают и догладывают, бросают? Шиш, например. А может, старик? Как он сегодня прихватил за ноги и поволок. Вот также обчистил бы и бросил. И даже почему-то не смешно, н-да. А тоскливо. Почему этот старик один? Почему так покорно ходил под градом камней? Там, наверху, все свои? А может, племя отказывается от стариков'.
  Вдруг отчетливо подумалось, что старик здесь может быть и не один. И даже где-нибудь обнаружатся остовы не зверей.
  Долохов вставил поперек узкого аварийного лаза копалку, задвинул вход парой снежных кирпичей. И решил на сегодня завязать.
  
  О крысоедах и Урочище
  
  Он сел, потом сполз, уставился в снежную стену и закрыл глаза. Голод отступил немного. Пока выпиливал кирпичи, хватал жадно снег, ел пригоршнями, пытался погрызть и копалку. Немного жёстких безвкусных волокон. Падаль? Может, и нет, как сейчас разберешь. А может, и падаль, ну так, значит, пришлось. Как Шишу. Шиш - падальщик. И старик. От этого сравнения почему-то стало проще, отвращение стихло, Долохов будто смирился - старику нелегко тут приходилось, а чем лучше он? Тем, что прибыл из цивилизованных мест? Это вряд ли, это только в минус - выжить здесь ему это вряд ли поможет. Изнежен. А старик живет. К чёрту всё...
  В голове, под шорох бегущей огромной пластинки крутился образ какого-то существа. Долохов уже привык относиться ко всему появляющемуся в голове, как к длинному сериалу, который он вынужден смотреть. Просто так есть. Сейчас он всё никак не мог решить - то ли существо прекрасно, то ли невыносимо ужасно. Узкое лицо, узкие ладони, узкие как у ребенка запястья, а волос не было совсем. Тонкокостное тело закутано в толстые непонятные одежды. Одежды казались сотканными из таких же существ. Однажды у Оли он увидел деревянные паззлы. Разноцветная царь-рыба состояла сплошь из деревянных резных паззлов. Ни один был не похож на другой, а среди них - паззлы-звери, птицы, рыбы, цветы. Такая вот рыба-мир.
  Может быть, знай бы Долохов рыб, птиц и зверей того мира, откуда существо, он бы увидел их в рисунках на странных одеждах. Может, это существо тоже целый мир.
  - Твой мир, гад, что ли? - хрипло спрашивал Долохов.
  Паразит молчал.
  А узколицее существо Долохова поучало, что все, кого любишь, навсегда остаются в тебе, частицей тебя, не важно, с тобой они или не с тобой.
  - Важно, - отвечал существу Долохов вслух.
  Он вымотался так, что казалось, отключился бы сразу. Но продолжал прислушиваться и к существу, и к ущелью, что сейчас затихло перед рассветом. Пока было тепло, сонно. Но надолго этого тепла не хватит.
  'И что? Идти снег кидать? Рассветет, к старику пойду. За огнём'.
  Долохов откинул голову, поморщился - болело всё. Перед глазами теперь мельтешила какая-то девушка. В лохматой шапке. Девушка с Земли, а шапка - непривычная. Мех очень длинный, серый с рыжими подпалинами - падал прядями на глаза, на нос - тонкий прямой. А глаза... глаза отчаянные. Беда какая-то в них.
  Девушка то стояла в метро в толпе, то шла по улице, на Земле. Обычная улица с высокими деревьями, лавками. Аллея в парке?..
  Долохов вдруг понял, что испугался. Испугался за эту девчонку.
  - Кто она?! Зачем ты мне ее показываешь? Какое тебе дело до неё? - рявкнул он.
  А девушка пришла домой. Села за комп, уронила голову на руки, плечи затряслись. На экране ей улыбались: девушка, очень похожая на неё саму, и мальчик. Поверх этой картинки синяя машина кувыркалась на дороге, дождь, то переходящий в снег, то опять обрушивавшийся струями, поливал как из ведра. Руки пробежали по сенсорному экрану, заказали билеты на Шанору.
  - И что? - устало сказал Долохов, понимая, что опять замерзает, что паразита слышно всё тише, девушка почти исчезла из памяти и узколицее существо больше не поучало его. - Ну, зачем мне знать, что у неё разбилась сестра с сыном? Я что - мать Тереза и должен всех пожалеть? Но мне жаль её, ты прав, гад. Где она теперь? На Ларусе? Или в той самой первой ужасной партии? Ты мне перечислишь всех нас?..
   Девушка лежала в самом нижнем ряду ларусов, привезённых в эпидемиологический центр на Воке. Штабеля тел.
  'Как ты это делаешь, гад?! Так себя могла видеть только она! Почему вижу это я?! Она что здесь? На Митре?!'
  Семь человек лежали рядком в огромном зале, до этого забитом телами. Горе, что-то такое неизменяемое, смертное витало здесь тогда. А теперь пустынно. Тихо, мирно. Лежали лишь семеро. Двое землян, четыре вока, один торианин.
   'Их оставили в живых? Да это же тот, из комиссии... Он приходил ко мне тогда на Ларусе'.
  Долохов открыл глаза. Над головой кто-то ходил. Озноб сотрясал тело. Так всегда, когда разогреешься и опять замёрзнешь. И паразит замолчал. Ушли видения. Перестало мутить, просто била дрожь. Нужен был огонь.
  Но кто-то ходил. Шаг мелкий, лёгкий, будто ватага детей высыпала на прогулку. Вот подошли к дальнему выходу, возле которого он и залег, устав перемещаться и таскать снег. Принялись пинать сугроб.
  'Ну что вам надо, оставьте ларуса в его конуре, вам же лучше будет. Паразит, этот гад ползучий, согреется и очнется, мало не покажется', - думал Долохов, глядя на торчавший из снежного затвора конец ребра-копалки. Дёрнется - не дёрнется?
  По другую сторону лаза не унимались. Поскребли. Покопались. Еще... И провалились в его лаз. Лапа лохматая, некрупная, с одним длиннющим то ли когтем, то ли каким-то костяным наростом, закрутилась в узком проходе.
  'Лохматая... на шапку пойдёшь!' - прошипел Долохов, хватая лапу, резко втягивая зверя к себе. Успевая предположить, что звереныш среднего размера, судя по лапе и такому пристальному вниманию к норе. Большой зверь норами не очень интересуется? Мелочь.
  Зверь оказался не большим, не маленьким. Толстое коротконогое туловище влетело в нору, и Долохов понял, что влетело не только его усилием.
  - Злющий, значит, - пробормотал Долохов, перехватывая.
  Сильная гибкая тварь извернулась, обхватила его руку мёртвой хваткой. В следующее мгновение Долохов перевалился сверху, придавил коленом там, где у всех тварей, даже на Митре, должна бы быть шея. Хрястнуло. Зверь обмяк. Всё было кончено.
  Небольшой, туловище длинное... в полумраке особенно не разглядеть, а пальцы окоченевших рук радостно спрятались в мех. Потом неохотно нащупали шею. Долохов вздохнул и, чтобы не раздумывать, впился в шею зубами, сплюнул шерсть. Сквозь прокус пошла кровь. Долохов всё пытался думать, что это паразит заставляет его питаться, не хотелось думать, что он сам. Руки же ощупывали тушу.
  'Метра полтора-два, не слабая зверушка. Просто повезло. Проход узкий, пришлось бы покрутиться, и еще вопрос - кто кого, если бы не я ее, а она меня вдёрнула в нору. Похожа на здоровенную крысу? А что, такая вот лохматая полярная крыса. Первобытная. Хвост шикарный, правда, скатался, в колтунах. Лапы короткие, нос вытянутый. Спасла меня от голода, хоть и не надо бы спасать. Жаль, убить пришлось. Наверное, также, как крыса, одна не напала бы, но окажись с ними один на один, сожрут и не подавятся'.
  Наверху бегали, скребли. Но беготня эта вдруг усилилась. Стал слышен визг, хрип, то ли лай, то ли короткий отрывистый вой.
  'На деда бы не напали! А может, Шиш вышел, гоняет их?'
  Долохов опять пробрался к дальнему от тропы лазу, высунулся. Увидел чуть поодаль Шиша. Красавец. Шиш вставал на дыбы, лапой - рраз... и крысозверь с визгом летел в сторону. Рраз - еще одна крыса уползала, подволакивая задние лапы.
  А Шиш вдруг посмотрел в сторону Долохова и ощетинился весь.
  И скрылся в дедовой землянке.
  'Не понял', - Долохов оглянулся.
  Чертыхнулся и сам дал задний ход, нырнул в лаз. Затих.
  Такого он еще не видел.
  Узкое ущелье серое от сумерек, казалось, кишело крысозверями. Штук двадцать точно. И сейчас в их стаю всё больше вклинивался шестилапый. В сумерках он казался огромным. Стоял на двух парах задних конечностей, а парой передних сшибал, подхватывал, подавал себе крыс пачками. Уцелевшие в мёртвой тишине прятались за камнями, забивались в щели. Вскоре их почти не стало видно.
  'Лохматый, просто гора шерсти. Ростом, наверное, с носорога. Вот бы в такую шкуру забраться. Упасть бы и уснуть. Ещё лучше с Олькой бы упасть. Нет, сначала в горячую ванну. Да не увидеть мне больше Ольку... это ясно. Чёрт, он всё ближе. Как с обонянием у первобытных? Может, он меня не заметит? Мелок я для него, в металлизированном пластике в пищу не пригоден. А паразит молчит. Присматривает, что делать будешь', - Долохов усмехнулся и закрыл глаза. Потом дёрнулся, боясь провалиться в сытый усталый сон. Высунулся из лаза.
  Крысоед брёл по ущелью. Теперь он перебирал всеми шестью лапами, шёл, опустив окровавленную бурую морду. Бело-серые лохмы висели до земли. Вблизи было видно, что у него тоже рыло и два клыка с долоховскую ладонь торчали из пасти. И коготь на лапах - один.
  'Один коготь - такой вот выверт местной природы', - думал Долохов, проводив объевшегося хищника взглядом до какой-то расщелины, до которой тот брёл, будто у него в кармане лежал адрес, он дошёл до нужного дома и свернул. Они все тут местные, идут по своим делам, может, у этого саблезубого крысоеда там нора и десяток крысоедиков с чудесными крепкими сабельками вместо зубов. Да нет, у крупных зверей выводок поменьше...
  Долохов понял, что думает о всякой ерунде, боясь, что согревшийся паразит опять примется рассказывать о неведомых существах и несчастных девушках, купивших билеты на Шанору. А ее, и впрямь, больно видеть. Это несчастье, просто такое вот несчастье накрыло их всех...
  Он тряхнул упрямо головой, выбрался и побрел собирать пушистые хвосты. На шапку - потому что ну надоел же этот лютый холод! Правда, сначала в кармане на левом предплечье нащупал небольшой нож, похожий на морской кортик. Такой в комбезе присутствовал на аварийный случай. Мог бы и выронить, особенно в тот безумный маршбросок, или пока летел с обрыва. Красиво летел, с жизнью попрощался, с мамой и Олей...
  
  
  'Улитка смахивает на малогабаритный городской дирижабль, отсюда имеем метров сорок в длину, двадцать-двадцать пять в поперечнике и столько же - в высоту. Тарелка вокская основательно приплюснута и по виду гораздо ниже улитки, но шире. И эта вся махина ползет по Урочищу. Размеры этого места поражают. Но наверняка сами тут всё устроили, расширили естественный разлом, прорыли, укрепили - под носом у Торы', - подумал Лукин, глядя на тень улитки, скользящую по склону.
  Ущелье действительно уже не было прежним. Внизу мелькали иногда прорехи каменных плит, забитые снегом, и в боковых нишах сталактиты и сталагмиты принялись появляться очень упорядоченно.
  В одной из ниш улитка технично - будто много раз делала это - посадила перевозимый звездолет на его шесть ног. И вильнула тушей обратно - в середину Урочища, как если бы вырулила на проспект.
  Какое-то время назад перестали появляться плешины снега. Наверное, здесь ущелье как раз и перекрывалось естественным плато. Или искусственным?
  Улитка медленно повернула. Пылинки кружились в свете её фар. Из темноты выплывали и убегали ледяные столбы, иней белел на карнизах. Но стены выровнены, расстояния между столбами выверены - здесь могли разойтись три таких улитки. Ну а столбы - что столбы, само расстояние между ними говорило о том, что они рукотворны.
  Лукин молчал. А что еще оставалось? Хотелось-то невинно ляпнуть: 'Да у вас тут прямо секретный объект'. И посмотреть на Бекта.
  Лукин и посмотрел. И перестал улыбаться. Медленно перевел взгляд обратно. Уставился как все, кто сейчас был за его спиной - Пикса, Кетля, Бект - в пляшущую подсвеченными фарами пылинками пустоту перед улиткой.
  Потому что лицо Бекта перестало напоминать лицо истукана с острова Пасхи, оно напоминало скорее маску 'Крик'. Только рот закрыт. Как такое может быть? Такой ужас был на лице провока.
  Кетля тихо выругался. Бект встал. Теперь и Лукин наклонился вперед в кресле.
  Впереди по проспекту из темноты энергично выдвигалась широкая морда корабля. Широченная. От края до края. Эта туша шла уверенно, очень точно маневрируя там, где провести механизм такой ширины было бы непросто. Машины очень быстро сближались.
  Бект сел. Замелькал канал связи. Провок слушал и молчал. Потом сказал Кетле:
  - Задний ход. Выводи машину из Урочища. Он не остановится.
  И мотнул головой, будто, не веря сам себе.
  Кетля схватился за ручное управление.
  Улитка начала пятиться, чтобы разойтись с кораблем.
  Лукин, нагнувшись в сторону иллюминатора, разглядывал корабль.
  - Чёрный кит, - сказал он.
  - Давно я здесь не был, - ответил Бект.
  - Почему не свернуть в нишу?
  - Он требует, чтобы мы ушли, - рявкнул Бект, как отрезал. Стало ясно, что пояснять он не собирается.
  А Лукин чертыхнулся, вдруг поймав косым взглядом на карнизе справа фигуру. Совсем недавно прошли здесь - откуда она взялась?! На скальном карнизе стояла его лыжница. Та самая, в кислотно-зеленом костюме. Никаких шлемов, на ней была лохматая шапка из какого-то невероятного длинношерстного зверя. Чувствовалось напряжение во всей ее фигуре, как если бы она бежала-бежала, чтобы успеть на остановку автобуса, опоздала и теперь автобус проезжает мимо... Видно было плохо, поэтому в пятне света лицо запоминалось лишь тонким точеным носиком, цепким взглядом из вороха меха. И это была точно жительница Земли.
  Корабль поравнялся с ней. Открылся люк?! Его не было видно, он был где-то по левой стороне, не мог не быть... И 'лыжница' нырнула в него! Исчезла.
  Улитка продолжала пятиться, корабль без опознавательных знаков напирал. Бект что-то пролаял на вокском в пустой экран. Лукин обхватив себя руками, сидел, уставившись в иллюминатор. Он понимал, что провок скрывает от него своих собеседников. Почему? Это был даже не вопрос. Потому что только одно имело смысл скрывать от Лукина - то, что относилось к расследованию по ларусам или убийству Кру-Бе. Вок скрывает воков? Кинт и та девушка, сестра Синты? Неподтверждённые домыслы. Но кто эта девушка землянка? Как здесь могла оказаться землянка? Жительница Земли и черный кит...
  Стало заметно светлее. Улитка вырвалась из ущелья. Бект опять что-то пролаял на вокском, теперь уже Кетле. И теперь уже Лукин понял, что был назван квадрат. Какая-то местность, куда они все сейчас рванули?
  - Эта девушка... - сказал Лукин. - Она из первой партии ларусов. Кинт спас кого-то из них.
  Он повернулся к Бекту.
  Тот молчал, а потом и вовсе закрыл глаза.
  'Вздремнуть решил... Ага. Ну спи, лось, спи. Я тебе колыбельную спою, ты уж извини. Я как тот косой... Да... Только так можно объяснить произошедшее, - продолжал лихорадочно думать Лукин, тревога росла. Он понимал, что мысли его сейчас путанные, комканные, но опять же был вариант, что Бект и не слушает его, он мог вообще вести с кем-нибудь беседу! Лукин подумал в который раз, потому что эта мысль не давала ему покоя: - А Кинт шёл ведь как на таран. А кто еще может быть на черном ките? Допустим, Кинт. И получается, чёрные киты - это ваши вокские корабли? А пошел он, допустим, за Долоховым. А куда еще он мог рвануть? Как он узнал о нём? Один из вариантов - от тебя, Бект, и от того, кто ведет наблюдение за племенами. От палеонтологов. Этот самый палеонтолог мог и не сказать сам, он мог упустить информацию, по причине этой вашей чертовой способности читать мысли... Палеонтолог разнервничался? Думал о чем-то другом? Просто объект ему чем-то дорог и он, наблюдатель этот, не мог не думать о том, что увидел?'
  Бект молчал.
  'Спишь, лось? Ну спи, спи, - задумчиво протянул Лукин. Этот мультик был очень дорог. Алиса часто ему говорила: 'Лось, а лось, ты спишь? Ну спи, спи...' Он вечно со своих командировок отсыпался сутками, перепутав дни и ночи.
  Бект открыл глаза. Он конечно уже увидел и этого лося, и косого, и его Алису. Может, и не всё понял, но всё-таки увидел, что прозвучала шутка.
  'Очень всё зыбко, - поморщился Лукин, отвернувшись от Бекта, он смотрел, как на одном из экранов красивый, сейчас жемчужно-серый, корабль-улитка поедал расстояния. Серые сумерки висели над заснеженной гористой местностью. - А вот ты почему погнал туда? Потому что туда летит Гарда? Тот случай, когда, думаю, ты пойдёшь, что называется, до конца. Постараешься защитить её, она дочь вашего командора. Ну, а я и не против'.
  - Он сомнет ее на этой стрекозе, - прохрипел Бект.
  - Вызови мне его.
  - Гарда говорит, что Кинт хотел уничтожить всех, кого спас из реактора. Но она, похоже, не знает, что черный кит был спрятан в Урочище. Тора искала его, но не посмела войти в Урочище, они хорошо соблюдают законы. Урочище принадлежит Воку, это табу...
  Замелькал вызов на планшете. Лукин уставился на экран. Восьмой вызов от Белой совы. Ну что за сумасшедший день... Но восьмой вызов. Рука не поднялась сбросить, всё равно они еще в пути - черный кит виднелся на горизонте. Что у Николь могло случиться, что она вызывала его, раз за разом получая отказ? Небывалое со стороны Николь!
  - Минуту... - рявкнул он Бекту.
  Ушёл от рубки, на ходу отвечая. Увидел белое окно, белые жалюзи, нежно-сиреневый плафон. Лицо Николь бледное, осунувшееся.
  - О! Ответил, - восхитилась она. - Не прошло и недели.
  - Там, где я был, плоховато со связью. Митра, я же тебе говорил.
  - А, ну да, - кивнула Николь. - Ну, извини.
  И всё. Тишина. Молчит. Когда такое было?
  - Что случилось? Я могу помочь? - спросил Лукин, придавливая в себе вспыхнувшее страшное раздражение, обиду на вечное это непонимание, что он не всегда может поговорить, давя растущую тревогу за Долохова - что такое могла увидеть Гарда, что рванула туда, где он. Обычное женское беспокойство? Теперь Ника... Но он не хотел терять и её.
  - Ты? Нет, не можешь. Хотя... - ответила Николь.
  - Ты где? - рявкнул Лукин, в который раз приглядываясь к каким-то уж очень официально-уютным стенам, жалюзи.
  Его резкий голос заставил ее поморщиться. Она пожалела, что стала искать его, не надо было. Не вовремя затеяла разговор. 'А когда было вовремя? Вечно всё на бегу. Это ничего, нас обоих устраивало. Пошло оно всё...' Но и объявить сейчас, что ничего не хотела сказать, будет очень уж красиво, тянуло на продолжение уговоров, она этого терпеть не могла, и просто сказала:
  - Я на сохранении, Лукин. Сама себе не верю, три месяца, - и отвернулась.
  Лукин задохнулся. Чёрт, чёрт, чёрт...
  - Ты... лежи там! - тихо выпалил он. - И не вздумай не слушаться... врачей. Ника... я совсем сейчас не могу говорить. Совсем. Но... вы мне очень нужны.
  Лукин замолчал. 'Как же трудно найти слова. Да и разве думаешь об этом. В голове совсем другое'. И Ника молчала. Потом повернулась. Она плакала, но улыбалась.
  - Ну вот, - проговорил он и рассмеялся. - Как же хорошо, что ты не можешь читать мои мысли, там такая каша.
  - Не хочу читать твои мысли, разбирайся в них сам, - улыбнулась Ника. - Ну иди, ты говорил, что тебе некогда.
  Лукин с силой тряхнул головой, почему же всегда все вот так происходит. Он отбился. Вспомнилось, как рассказывал отец про его рождение. 'Ты родился, а я в беготне и суете, чтобы всё собрать, сделать всё правильно к вашему приезду, никак не мог осознать, что у меня сын родился. Как же я тогда напился'.
  Вернулся обратно в рубку...
  
  
  Всё очень просто
  
  Лукин некоторое время стоял, уставившись в иллюминатор. Небо здесь иногда бывает непривычного фиолетового оттенка. Клочки облаков на горизонте, вдалеке чёрный штрих сантиметра два - чёрный кит. Плоский, почти незаметный. Улитка Атрисава уверенно ползла за ним. И сегодня все эти машины двигались в небе без всяких световых эффектов. Вот мифов настрогают бедолаги митрийцы. Или митронианцы? Про разговор с Никой думалось как-то тихо, а сердце прыгало радостно. Он придумал заранее, как будет защищаться от 'вторжений' Бекта и остальных, с кем придется разговаривать. Когда разговариваешь, сложнее всего сохранять дистанцию и не давать читать свои мысли. И теперь сразу, при мысли о Нике, Лукин старательно вспоминал чёрную оскалившуюся морду монстра с текущими кислотными слюнями из какого-то мультика...
  Бект взглянул на Лукина и тут же отвернулся. Лукин рассмеялся. 'Почуял что-то? Ну не морды же этой испугался'
  - У нас принято сохранять лицо, пока не свершилось, - проворчал провок.
  И так торжественно он это произнес, что Лукин только развел руками. Как бы ещё сохранить это чертово лицо.
  - Да я ведь и не сказал ничего. Достало всё, пора увольняться. Соедини меня всё-таки с Кинтом, - попросил он Бекта.
  Провок кивнул на мелькающий канал связи. Видео по-прежнему не было.
  - Кинт?
  - Да, Лукин, вижу вас, - хрипло ответил знакомый, такой обычно заносчивый голос.
  'Странно... Чувствуется, уныние какое-то... Идет на всех парусах, со своей, понимаешь ли, командой, хоть и трудно назвать их так, но всё же', - задумчиво слушал его Лукин.
  Однако, решив придерживаться своего, наверное, нелепого плана, напоминавшего, скорее, фарс, упрямо сказал:
  - Я разослал комиссии уведомление о появлении работоспособного черного кита на Митре и о том, что вы сохранили жизнь нескольким ларусам из отправленных на уничтожение. Второе - замечательно. Почему вы не сказали сразу? Остановите корабль. Если ваша команда совершит что-то непредвиденное, это может всё испортить, кроме того, будет нарушена договоренность с искином Долохова. Вы получали мою рассылку о том, что Долохов вернулся?
  Ответ пришёл не сразу. Но пришел. В голосе Кинта прозвучало недоумение, и Лукин даже предположил, что поверил.
  - Нет, - сказал Кинт. - Какие договоренности? Я узнал недавно, что он здесь.
  - Остановите корабль, - повторил Лукин.
  - Я не на корабле! - рявкнул Кинт, и Лукин представил, как тот вскидывает в нетерпении крылья. - Они... едва не прибили меня. Но... они не любят нарушать закон, так сказала Марта.
  - Марта?
  - Кажется, она откуда-то из ваших мест. Просто она была самая красивая среди... среди всех.
  - Они не послушаются вас?
  - Не знаю. Теперь не знаю. Всё было хорошо...
  - Почему вы убили Кру-Бе?
  И опять тишина. Лукин подумал, что грубо ошибся в своих построениях и домыслах, заигрался, и Кинт сейчас разозлился. И отсоединился? Лукин оглянулся на Бекта, тот мотнул головой на канал связи и кивнул утвердительно. Лукин опять посмотрел с надеждой на маленькую светящуюся точку на приборной панели. Будто это и был Кинт. Почему-то было жаль этого парня с вечно тревожно встрёпывающимися крыльями, пусть он и спорщик, и порой - наглец, но какой-то искренний.
  - Кру-Бе увидел их всех... тогда, прочитал меня, - голос послышался усталый, будто смирившийся с потерей и этой части тайны, и отмахнувшийся от Лукина, словно от надоедливой мухи. - Расслабился, открылся. Не могу простить себе. Кру-Бе стал требовать передать их всех комиссии. Я не мог её отдать. А теперь она улетела. Подсыпала мне снотворное! Чуть не сдох.
  - Куда они летят?
  - Хотел бы я знать.
  - Подлетаем, - сказал Бект. - Кажется, все уже в сборе...
  
  
  Небо над ущельем осветилось розово-серым. Снег заискрился. Пахло горьким дымом от землянки деда, тянуло дымом сверху, от пещеры. Встало второе солнце. Долохов стоял, опустив руки, подняв голову к небу. Бело-серый комбез его был заляпан кровью. Лицо покраснело от мороза, волосы покрылись куржаком. В одной руке был зажат нож с коротким лезвием, в другой - крыса.
  - Всё очень просто, - сказал Долохов вслух, продолжая смотреть в небо, там где-то далеко была Земля и та, прошлая его, жизнь, - согреваешься - паразит тут как тут, замерзаешь - живёшь человек-человеком, не пьешь крысиную кровь, но живешь наверное недолго.
  Его передёрнуло от холода, от усталости, от отвращения к себе с этой крысой в руках, от незнания, что делать и зачем. Кроме того, в голове мелькала одна странная мысль, которую он даже боялся толком сформулировать. На сколько хватит паразита, неизвестно... Что он, Долохов, сделал бы, если оказался бы на месте тех горилл в пещере? Что это дает ему?..
  Он перестал смотреть в небо, отбросил зверя, медленно оглядел себя и принялся оттирать снегом кровь. Получалось не очень, оставались бурые разводы. Долго оттирал руки, потом, представив, что и сам он, должно быть, хорош после ночного сражения, со злостью растер снегом лицо. Растаявший снег начал тут же схватываться ледяной коркой. И Долохов опять и опять пытался растирать лицо, чтобы не прихватило окончательно.
  Потом, опустив голову, пошёл по следам крысоеда. Поставил ногу в широченный отпечаток лапы, постоял так. Переступил. След был в два раза больше его ноги сорок пятого размера в форменном берце.
  'Крысы - обычное дело на мусорной куче, а крысоед кормится возле их стойбища. Крысиное стойбище... Получается, где-то здесь есть и их норы. И в следующую ночь их опять надо ждать'.
  Прошёл мимо землянки старика. Высунувшееся рыло Шиша пропустило его дружелюбно. Или равнодушно. Наверное, всё-таки равнодушно, не приветствовало ведь. Долохов не свернул, хоть и собирался на рассвете идти к деду, просить огонь. Придёт, попросит огня и опять согреется. Нет, огонь просить он больше не хотел.
  Он шёл и понимал, что согревается. Потому что существо в необъятных одеждах опять разглагольствовало в его голове о мироздании. О чем же еще могут говорить такие существа. Ужасно прекрасные. Или прекрасно ужасные? И пока ничего нового существо не сказало. Оно при этом поднимало тоненькие ручки, а под ними неожиданно оказались ещё одни, механические. Механические руки выпрастывались из одежды, снимали её. Механическое тело было гибким. Скинутая одежда принялась расползаться мелкими существами в стороны. Одни существа походили на тонкокостных человечков, которых сдувал откуда-то налетавший ветер, другие существа походили на огромных рыб с кажущимися разумными головами и воевали друг с другом, вроде бы - в океане. Или в воздухе?
  Потом океан, это всё-таки был он, мягкой высокой волной навсегда укрыл водяных людей-рыб. В океане теперь болтались только мелкие острова и небольшой участок суши. Краюшка. Одни существа на суше примеряли металлические тела. Другие строили корабли, лодки, плоты и уплывали на острова, как если были бы готовы сдохнуть, лишь бы жить без железных тел.
  Существо разводило руками и говорило, что ткань мироздания не должна порваться. В руках существа опять оказывалась ткань, в которой шевелились люди, складывались будто в инь-янь, рассыпались в рисунок 'огурчики', как на маминой шали. А ему всегда казалось, что это запятые. Мама так смешно их называла: 'Тёма, дай мне мою шаль в огурчиках'.
  Вот и эти люди с железными телами складывали любимое невыносимо ужасным существом мироздание. А люди с далеких островов не складывались в рисунок, они вообще туда не вошли. Существо закуталось в ткань, оно бормотало о всеобщей любви, о всеобщей памяти, о всеобщей истории.
  - Да нет ведь у тебя больше людей с островов. Непослушных ты выбросило? Как же так-то?! Даже псина вон щенков своих без разбора любит, каждого растит. А ты и не заметило. А ты подожди, они еще объявятся, они, поди, живут и радуются, что не вошли никуда, ни в какую ткань... Я схожу с ума, - пробормотал Долохов. Он почему-то решил говорить вслух, то ли чтобы совсем не свихнуться, то ли просто чтобы слышать чей-то голос. Он неуверенно предположил: - Ну, может, это мифы? Сейчас они биомехи, а были тощими существами. Слабыми. И стали вынуждены жить так? Если это длилось долго, переход был постепенным, то возможно они и свыклись с этой ужасной... подменой. Жизни... Разве это жизнь. Я жив, но не живу. Привык бы?..
  Долохов огляделся. Он стоял посреди мусорной кучи. Было солнечно, но не жгло глаза, как вчера.
  'Наверное, это из-за двух солнц, - подумал Долохов, медленно обводя глазами свалку, - еще не поднялось в зенит второе. Как же они меня вчера напугали, думал, всё, сдох, на том свете точно оказался'.
  Говорить здесь, под самой пещерой, вслух не хотелось. Сейчас нельзя. Он искал глазами то, зачем пришёл... Замерз как цуцик... как же холодно.
  Вот он.
  Шлем висел на костелыге-оглобле. Обитатели пещеры и правда выкинули его. Мысль об этом пришла как-то внезапно, когда он смотрел в небо и думал, что на Земле сейчас весна, или осень, или зима, или лето. Какая разница. Олю ему больше не увидеть. Он представил, как она собирает его вещи, уносит на свалку... Сначала ему стало больно, а потом смешно - он вспомнил про свой шлем. Ну зачем в самом деле он первобытным людям?
  Долохов дошагал до шлема, дотянулся и надел. Застегнул все застежки, которые оказались целы. Двигался медленно и в то же время выверено. Старательно пытался не привлечь внимания паразита.
  'Ну их не так просто сломать, эти застежки, всё-таки для космоса проектировали, - нудил он, представляя, как какой-то художник рисует шлем с крылышками. А крылышки отваливаются и рвут ткань комбеза, герметизация нарушается, космонавт задыхается, синеет, тремор и агония. - Комбез в космосе важен, как любимая женщина... посильнее твоей ткани мироздания, твою мать'.
  - Я Долохов. Лукин, отзовитесь, - в полный голос сказал Долохов, уловив знакомый шорох.
  И заспешил, пошёл с мусорной кучи, боясь, что в пещере услышат, опять полетят камни, а ему сейчас никак нельзя пропустить ответ Лукина, пока не очнулся паразит. Как же холодно...
  Голос Лукина обрадовал невероятно. Долохов сразу охрип от волнения.
  - Лукин, самое главное, пока могу говорить! Я убил? Когда бежал с корабля?
  - Нет! Где ты?
  - На мусорной яме возле какого-то племени. Тут кругом горы. Ущелье.
  - Отлично. Кажется, мы движемся к тебе. Опасность есть?
  - Да ладно, опасность - это ничего... Что-то затевается, он меня сюда притащил. Шёл часов восемь. И девчонку какую-то мне всё показывает, если не считать прочей ерунды. Девушка из ларусов, из той самой первой партии. Вижу семерых, их Кинт спас...
  Связь оборвалась. Но Долохов улыбался. Он узнал самое главное, что без конца приходило и приходило в голову, сквозь все нравоучения существа, сквозь девушку, сквозь тот невезучий мир в огурчиках. Он не убил.
  Долохов ушел от обрыва далеко, прошел мимо логова деда, когда услышал за спиной топот и хриплое дыхание. Оглянулся - рысцой шли трое в крысиных шкурах и шапках. Коротконогие и крепкие, с длинными руками, с повадками горилл и прекрасными грустными глазами лемуров. Долохов рванул вперед.
  В этот момент из его собственного лаза высунулся еще один обладатель грустных глаз. Волосатая длинная рука метнула в Долохова топор. Каменный, тяжеленный он полетел с такой скоростью, что Долохов как-то отстранённо отметил: 'Ну и силища, черт возьми'.
  Машинально пригнулся. Топор просвистел совсем близко, брякнулся рядом. Долохов прихватил его. Сиганул в сторону и провалился по колено. Увяз. Крутанулся. Нащупал нож, выхватил. С досадой скривился. Хорошо, топор прилетел вовремя. Его нож только для чистки яблок и годится. Водятся ли на Митре яблоки?
  Уже в следующую минуту Долохов ухватился за обшлаг крысиного пиджака первого подоспевшего, взлетел ему на плечи, сжал башку коленями и принялся махать топором. Хозяин башки упал на колени.
  Топор был тяжеленный, каменюка вихлялась на топорище. Долохов ухватился обеими руками. Прилетело одному громиле по уху. Другому по носу. Камень болтался и бил не в полную силу. Последний удар пришелся по тому, кто был под ним, - потому что тот очухался и встал на дыбы в самый неподходящий момент. Свалились оба. Каменюка разболталась окончательно и улетела в сторону.
  Долохов вскочил. Закрутился вокруг себя, быстрым взглядом отмечая поднимающиеся фигуры. Но фигуры бросились бежать, сбиваясь на бег на четвереньках.
  К Долохову крупным наметом шёл крысоед. Далеко еще шел, от самой мусорной кучи.
  - Разбудили соседи-гады, бывает, - протянул Долохов, подумав, что время чуть-чуть есть.
  Прихватил топорище, медленно, стараясь не делать резких движений, дотянулся до камня.
  Нашел еще камень. Сел на тропу и, поглядывая на приближавшийся, набирающий скорость, шерстяной локомотив, стал вбивать топорище в проушину, выточенную в каменном клинке. Хорошо выточено, грамотно. Топорище вбилось в самый раз, не очень туго.
  Какое-то спокойствие навалилось странное, будто в последний путь собирался, и этот топор ему нужен исправным.
  Работал и смотрел на крысоеда. И думал: 'Бежать нельзя, сразу в дичь превратишься... Кровь, хорошо, что замыл, а то еще больше бы раздразнил, и крысоед сытый, что немаловажно... Просто разбудили. А без топора как, да никак, можно укладываться и сдаваться на обед зверюге. Укрепить бы...'
  Нашёл осколок кремня, плоский, подходящий, стукнул еще разок - вбил клинышек. Готово.
  Крысоед вдруг ушёл резко вправо. Сиганул неожиданно легко для такой туши на валун, еще один. Он стал подниматься вверх по скале.
  Долохов озадаченно смотрел вслед ему.
  И понял, что густая тень легла на ущелье.
  Вскинул глаза. Над ним повис чёрный кит. Как тогда на Шаноре...
  Люк открылся, спустилась лестница. По ней быстро и ладно спустилась та самая девушка, из видений. В лохматой шапке, в зеленом комбезе. Быстрый взгляд в упор.
  - А вы стали легендой, Долохов, - сказала она, улыбнувшись. - Поднимайтесь, здесь все свои.
  Долохов молча снял шлем, потом торопливо расстегнул комбез. Потому что уже слышал, как заговорило существо, чувствовал, как принялось плющить, вот-вот вздёрнет за загривок паразит, потащит в звездолет. Или раздастся его визг... Стащил комбез, путаясь в рукавах и берцах. Остался в форменном комбезе Всегалактической службы спасения, отделение Земля. Выдан был ему Лукиным после возвращения из Дарского квадрата. Он тогда еще посмеялся:
  - Не списали меня?
  - Вопрос находится на изучении, - улыбнулся Лукин...
  Холод, как же он надоел.
  Девушка прищурилась, усмехнулась.
  Машина многотонно висела метрах в двадцати над землей и была не похожа ни на один известный Долохову звездолет.
  - Вас уже просветили по поводу спасательной миссии? - отрывисто спросил он, уставившись на девушку. В видениях она была другая, та ему нравилась больше. - Я простоял в Дарском квадрате несколько недель...
  - У нас мало времени, поверьте, Долохов. Поднимайтесь.
  Внутри него сейчас все тише говорили то существо, то - паразит. Долохов передёрнулся от озноба. Понял, что не может ни согласиться, ни сказать 'нет'. Ну хоть так, хоть не тащит его никто, видимо, холод гада всё-таки доконал. И Долохов опять передёрнулся и посмотрел в небо, в нежно-фиолетовую высь. Машинально, просто так.
  Из люка Чёрного кита высунулся вок, он крикнул девушке, что от Долохова толку не будет, надо спешить.
  А та всё медлила, потом вдруг подалась вперёд. Глаза её впились в глаза Долохова. Она выпалила:
  - Почему ты не веришь искину? Он просит помощи.
  - А если всё не так? Почему такое... тотальное принуждение? Принуждение к помощи? Принуждение к добропорядочности... Я забыл, когда матерился, всё согласно Всегалактического кодекса, - он скривился. - Дело не в этом, но что-то там не то... так нельзя.
  Девушка дернулась нетерпеливо, стала подниматься. Крикнула:
  - Ну не знаю... Так можно хоть что оговорить! Надо верить! Поднимайтесь, Долохов! Что же вы, мы надеялись на вас!
  Долохов опять поморщился. Пока молчала, она ему нравилась больше, сейчас она говорила, как невыносимо прекрасное существо, выбросившее из своей милой сердцу ткани мироздания целую свору неугодных ей людишек.
  Запрокинув голову, он опять уставился в небо. И рассмеялся. Давно такого не видел.
  В небе чуть поодаль от кита дрейфовал розово-перламутровый корабль-улитка. Когда он появился? Оттуда же, с неба, спускалась ещё одна чудесная машина - огромная стрекоза. Четыре крыла, глаза стрекозиные. Села, уставив тонкие лапы-стойки в камни и груду костей.
  - Прямо шапито какое-то, и все за мной, - сказал Долохов, улыбаясь, дрожа и не попадая зуб на зуб.
  Перевел взгляд на девушку, висевшую еще на лестнице.
  'Ну зачем тебе туда? Чёрт... мне ее жаль, что ли?'
  Из стрекозы вышла фигура в белом. Странный свет лился из фар корабля-мечты энтомолога, засвечивал, заставлял щуриться. Острые лучики-пушинки светились облачком вокруг лица. Долохов злился, что никак не может разглядеть лицо.
  - Не вижу! - прошептал он. - С ума сойти, ангелы за мной пришли, а я разглядеть не могу, вот дурак.
  Долохов вдруг ухватился за лестницу Чёрного кита. Взобрался наверх. В голове стояла звенящая тишина...
  
  
  Про моржей и шорох нездешних песчинок
  
  Лукин впился глазами в открывшееся ущелье. 'Мусорная куча возле какого-то племени' - кажется, так сказал Долохов. Ущелье оказалось очень узким, как если бы здесь когда-то бушевал поток воды или сошел сель, или сползла лавина - долина будто проточена среди высоких скал. Племени конечно не увидишь, перепугались и сидят по норам. Но яма мусорная просматривалась, и пещерка над ней имелась в наличии. Но это всё уже было скорее осмотром театра действий, потому что сам главный герой виднелся примерно на две трети расстояния от пещеры до выхода из ущелья - узкой горловины.
  А прямо над бедолагой Долоховым завис чёрный кит, низко спустился, так, чтобы кораблю не надо было бы искать место для посадки.
  Вот и торианская стрекоза. Очень близко от Долохова зашла на посадку.
  Бект медлил и посадку не объявлял. Улитка задумчиво пошла по кругу.
  Лукин хмуро посмотрел на продолжающую мелькать светящуюся точечку на приборной панели.
  - Кинт еще на связи? - спросил он.
  Провок утвердительно бросил два пальца на край стола, ответил молча: 'Он что-то высылает тебе, документы какие-то, очень много. Сейчас сброшу'.
  Он кинул взгляд на светящуюся точку, перевел глаза обратно на стрекозу и Долохова, боясь упустить. Спохватился и ткнул опять в сенсорный экран. Отправил.
  И отправил по самому тому каналу - прямо в ухо, а мог бы отправить на планшет, в почту, так нет ведь. Можно прослушать, а можно зайти с планшета, но с Митры будет сложноватая регистрация в секторе безопасности - 'докажите, что вы не нейронные сети' и сиди расшифровывай, что они имели в виду своими рисунками. Выходит, Кинт выставил статус 'Секретно'. Интересно. И, стукнув по запястью пальцем два раза, Лукин подтвердил прослушивание только что пришедшего файла. Приборчик в ухе стоял так плотно, что считывал такой вот сигнал, как подтверждение запроса: 'Открыть для прослушивания?'
   Авточтец монотонно затараторил - Лукин всегда прослушивал на очень высокой скорости. Сейчас он нахмурился, потому что уставился в иллюминатор, а то что выдало 'во первых строках своего письма' начитанное, поставило его в ступор.
  Лукин встал, не зная, как отнестись к услышанному. Кроме того, с Долоховым, там, внизу, творилось непонятное! Лукин сунул руки в карманы комбеза. Прошипел:
  - Чёрт знает что.
  Все напряженно следили за Долоховым. Чёрный кит висел у него над головой, девица в лохматой шапке явно приглашала прокатиться - видно было, как она словно уговаривает... А он принялся раздеваться!
  'Что он делает?' - молча спросил Бект, откидываясь в кресле с выражением торжествующего истукана с острова Пасхи. Только не хватает вздёрнутых к небу рук и вердикта 'я же говорил, ларусов надо всех прибить!'
  'Не знаю, - подумал Лукин, - там жуткий холод, под сорок. Может... это способ... На Ларусе он бегал. Единственный из всей колонии. Это было странное зрелище. Защищался так. Говорил, искин молчит в такие моменты. Выходит, и теперь что-то в этом же духе? Может, искин самым обычным образом переключается на обогрев носителя и перестает реагировать'.
  'Ну так сам ведь сдохнет', - возразил провок.
  'Зато это будет его решение', - отрезал Лукин.
  Бект приблизил изображение. Стало видно, как Долохов что-то говорит, даже криво улыбается. Сильно дрожит. Вот девушка поднялась по трапу. Может, увидела, что сел второй корабль, и заторопилась? А из торианской стрекозы вышла фигура в белом. Гарда? Или кто-то другой?
  К Долохову пошла. А Долохов всматривался-всматривался в идущего и вдруг тоже ухватился за трап.
  - Да ты с ума сошел, - пробормотал вслух Лукин, он уставал долго переговариваться мыслями, к тому же приходилось еще и слушать чтеца, и пытаться закрыть мысли от провока. И сейчас, сказав вслух, почувствовал невероятную лёгкость, будто оставался долго под водой и вырвался на свободу. Ясно, что Долохова надо остановить, особенно в свете прослушанного. - Где у нашей Атрисавы лазер?! Лестницу эту надо бы перерезать. Порвалась, не выдержала, да не было никакой лестницы...
  Бект на сенсорном экране ткнул в цель, толстый палец завис над светящейся кнопкой. Покачал головой.
  - Нельзя, Долохх слишком близко от люка.
  Они помолчали. И на лестнице опять всё замерло. Или это время тянулось так долго.
  - Что-то там происходит...
  Провок молчал. А потом издал какой-то звук, то ли крякнул, то ли хмыкнул. Потому что фигура в белом принялась ловко карабкаться по лестнице. Чёрный кит мягко поднялся метров на пять.
  - Предупреждают, гады, что она лишняя. Стряхнуть её пытаются, Долохов-то уже почти у люка, - пробормотал Лукин в напряжённой тишине, повисшей в рубке.
  Чёрный кит опять поднялся.
  - Черти, уже метров пятнадцать, - сказал Лукин.
  - Раздевайся, Кетля, подхватишь Гарду, она полегче, - скомандовал провок. - Я буду поблизости.
  Чёрный кит поднимался всё выше. Лохматая шапка мельтешила в люке. Долохов что-то говорил белой фигуре, висевшей почти на самом краю лестницы. Белая фигура не говорила ничего, только смотрела вверх, вцепившись в ступеньку.
  - Метров двадцать, - тихо сказал Лукин. - Похоже, он не узнал ее сразу... Но теперь-то хоть узнал?!
  - Похоже, всё-таки узнал. Пикса, возьми спасательный бот, попробуй снять Долохха. - сказал провок. - Я заберу стрекозу и Кетлю.
  Кетля скинул комбез и был уже в привычной вокской одежде - селе, эластичной и мягкой. Села растягивалась легко, не давая ни малейшей нагрузки на крылья, и быстро принимала прежний вид. 'Удивительная штука, - в который раз подумал Лукин, - говорят, торианин изобрел для любимой с Вока'.
  Бект хмуро посмотрел на него.
  - Да.
  Улитка ещё заходила на посадку, а Кетля уже висел на запасном выходе. Оторвался, взлетел. У Лукина перехватило дыхание - невозможно привыкнуть, до чего же красиво - человек летит как птица в небе.
  Белая фигурка моталась на лестнице, чуть выше - Долохов.
  В рубке висела тишина.
  Бект всё время пытался на экране приблизить на максимальное расстояние чёрный кит, и даже не его, а лестницу под его брюхом. Было хорошо видно, как Долохов, висевший на самой верхней ступеньке, почти у люка, что-то крикнул в сторону лохматой шапки, посмотрел на Гарду. И прыгнул.
  - Чёрт.
  Прыгнула и Гарда. Почти одновременно с ним.
  - Да что же это они вытворяют! - Лукин вцепился в спинку кресла Бекта.
  - В торианском комбезе есть небольшой парашют, - сказал Бект. - Небольшой, но падение замедлит, смягчит. Это наши его убирают, для крыльев, но у Гарды крыльев нет. Думаю, она понадеялась на парашют. Но успеет ли, ведь будет сейчас ловить Долохха... Кетля опаздывает. Если он не перехватит, то свалятся оба. Она и для своего спасения упустит время.
  - Может, поэтому он и сиганул, - предположил Лукин.
  Лукин и Бект повернули головы, посмотрели в сторону летуна. Близко, но перехватить не успеет... Нет, не успеет. Тело падает быстрее. Опять уставились на два тела, стремительно приближающихся к скалам.
  И притихли. Уже не хотелось ни говорить, ни предполагать. Казалось, был слышен шорох огромных песчинок, падающих в огромных нездешних часах. Лукину всегда казалось. что где-то они есть, эти часы. Невидимая рука переворачивает их. Этот невидимый кто-то всё знает, там у него всё ясно и понятно, и просто. Сложное всегда раскладывается до простого. А если не разложилось, то просто не все звенья цепи тебе известны. И сейчас на глазах складывалось звено. Каким оно будет?
  Эти двое будто не сдавались. Даже тот, кто прыгнул первым, он был ещё жив для той, которая прыгнула за ним. Холодно. Чёрный кит. Пустое небо. Нет, не пустое, двое падали.
  С одной стороны, падали оба, с другой - второй догонял первого.
  Белая фигурка сгруппировалась, развернулась вдруг головой вниз, вытянулась руками. Падение ускорилось. Неожиданно сократилось расстояние. Белая фигурка стала догонять тяжело проваливающегося вниз Долохова. Тот падал, как человек, вдруг оказавшийся в небе, оказавшийся по своей воле и в последний раз. Он летал. Как если бы подумал - а когда ещё, да никогда, да пошло оно все, будет больно, но это потом, а пока как хорошо... Раскинул руки и падал, глядя вниз. Вторая фигурка падала прямо на него.
  - Догоняет ведь, - хрипло сказал Лукин, сил уже не было на это смотреть.
  - Держит! - кивнул провок.
  Двое закувыркались в небе. Она цеплялась за него, он ее отталкивал. Она опять цеплялась. Раскрылся парашют.
  - Держитесь же, - Лукин помотал головой. И опешил: - Мать твою...
  Чёрный кит медленно, как в замедленной съемке, разломился надвое. Треснул и отломился хвост. Пламя полыхнуло золотым шаром. Огненная лава взрыва покатилась в разные стороны, догоняя двух беглецов.
  Кетля, отворачиваясь от жара, подхватил Долохова под мышки, Гарда уцепилась за ноги. Пикса на спасательном боте кружил рядом. Зашёл снизу.
  Вот трое ввалились в открытый грузовой люк на крыше. Двое втолкнули третьего. Тот почему-то перестал сопротивляться, был больше похож на мешок... Машина стала уходить в сторону. Языки пламени тянулись за ними, хвостовую часть чёрного кита кружило от взрывной волны, будто волчок.
  В рубке было тихо, а за иллюминаторами на скалы валились обломки огромного корабля, полыхало огненное озеро в небе, спасательный бот нырял в чёрных клочьях сажи, падал многотонный осколок хвоста и крутился как обезумевший в потоках горячего воздуха. А здесь ни звука. Как в немом кино.
  - Кинт всё-таки их уничтожил? Долохова дожидался, чтобы всех разом, - сказал Лукин.
  - Может. В Урочище всё для этого есть, - ответил Бект.
  Сейчас они оба походили на выжатый лимон. Кисло. Вот вроде бы всё сделал и люди спасены, не все, и понимаешь, что ничего не понимаешь. Теперь дело за временем. Успеют уйти или не успеют.
  Лукин устало повторил себе, что надо закрывать мысли, и включил 'Танго в сумасшедшем доме' Шнитке. Выбрал он Шнитке, потому что не знал, что выбрать, когда ждал прибытия звездолета до Вока. Просто попробовать послушать, как сказал Кирилл. Ну и что-то надо было делать с этими бесконечными попытками закрыть мысли. Похороны отца, встреча с братом и наступившая внутренняя тишина и какое-то глупое несогласие, нежелание спрашивать совета у может быть какого-нибудь и профессионала, но чужака, - всё это мешало решить эту странную проблему. Тянулся внутренний бесконечный протест против вмешательства в него, в Лукина. Тогда он и сказал Кириллу:
  - Сейчас вот полечу на Вок, опять надо будет пытаться закрыться. Как же противно, когда слушают твои мысли.
  - А музыку включить?
  - Да не очень я вхож в музыку. Вот выберу что-то, одно понравилось, второе - нет от слова совсем, третье - категорически выключить, а суетиться и переключать - надоедает, не мое.
  - Попробуй Шнитке, 'Танго в Сумасшедшем доме'. Ещё 'Сказку странствий' можно. Ну чтобы и других сбивало, и самому не мешало...
  Успел прослушал тогда всего две вещи... Что-то совсем не его. И ткнул в свое любимое, негромкое и настоящее древнего-предревнего автора 'какой меридиан, которая планета, лагуны и форты, заметки на манжетах...' Где он её услышал первый раз уже не помнил, потом долго искал и нашел случайно.
  И вот сейчас, уже не имея возможности что-то придумывать, он просто включил их все три, как и слушал тогда в космопорте. Они крутились одна за другой. А он снова и снова пытался уложить в голове то, что прослушал в отправленном Кинтом сообщении. Но в голове оно не укладывалось!
  Бект иногда хмуро поглядывал на Лукина, однако ничего не говорил. Понимал? Прослушал присланное Кинтом всё равно, не взирая на явный запрет прослушивать? А может, и так всё знал? Он же вок. Но не похоже. По тому, о чем рассказывал чтец, не было похоже, что это доступная всем вокам информация...
  Лукин закрутил головой - отвлёкся. Улитка между тем летела по ущелью. Сначала показалось, что провок пытается быть под падающими, а теперь машина зависла над стрекозой.
  'Заберем стрекозу?' - спросил Лукин.
  'Надо бы', - ответил Бект.
  Лукин отключил музыку, остановил гнусавого авточтеца, от которого уже мутило, так беспросветно было услышанное.
  - Садись на мое место, - сказал Бект. - Атрисава в управлении проста. Справишься. Всё время на себя - потому что горы, надо выйти. Это по-вашему газ...
  Он поднял широкий рычаг справа. Улитка мягко вздрогнула, всплыла и остановилась. Бект показал на рычаг под носом у Лукина, похожий на джойстик, на кнопку на нём. Лукин обхватил рукой. Кнопка на джойстике оказалась гораздо ниже, чем его большой палец. Особенность вокской руки - птичья, четыре пальца, на четвёртый ладонь раскрывалась шире, палец попадал ниже. Лукин приноровился не сразу, помог себе другой рукой.
  - Как только машина тронется, тяни на себя. Тяни до тех пор, пока не начнёшь выходить из ущелья, тогда отпусти чуть, но высоту держи. И поднимайся, уходя влево. Хвост летит сюда, помнишь. Потом... а потом я вернусь. Связи не будет, долго возиться с регистрацией нового пилота на стрекозе. Пикса, уходите из ущелья! - рявкнул провок. И добавил, нажав на ещё один красный квадрат: - Трап. Спущусь, поднимешь, нажмешь на нее же...
  В небе творилось ужасное. Чёрный кит уже весь был охвачен огненной бурей. Но маленький спасательный бот улепетывал от неё как-то очень удачно.
  - Бедные аборигены, а может, счастливые, история творится на их глазах, - сказал Лукин, подумал про себя: 'Ребята, держитесь!' и замолчал, тревожно было так, что невозможно и высказать. Да и нельзя, это не надо.
  Минута была решающая. Вот-вот разорвётся и та часть, которая еще почему-то висела в воздухе.
  Бект, приложив руку к груди, торжественно кивнул. Смешался будто.
  Нашёл свой шлем в кресле второго пилота. Надел. Пошёл к выходу.
  Вот Бект пробежал рысью между машинами, забрался в стрекозу.
  Лукина потряхивало слегка от мысли, что придётся вести незнакомую машину, такую красивую, чудесную, можно сказать. Не разбить бы, не подвести всех... Да и водил он воздушное судно лишь на тренировочном полигоне, потому что разведчик должен уметь все, и спасательный бот с собой вместе и с драгоценными разведданными суметь поднять-вытащить, а как иначе...
  Он лихорадочно прикинул, что справа из норы в снегу на него смотрит старик, седой как лунь. Рядом заходился в лае зверь с рылом. Сверху, уже совсем близко, кружился хвост чёрного кита. Пикса уходил влево и, кажется, уже ушел из-под валившихся обломков. И вроде бы старика и зверя не заденет... Бект тоже успевает... Сам чёрный кит, его центральная часть, непонятным образом еще кружила на высоте пятиэтажного дома. Что его там держало? Хитрая машина... и очень древняя, теперь он это знал.
  'И ладно. Такой вот расклад', - Лукин убрал трап, нажал на кнопку. Машина мягко взмыла, зависла. Кивнул сам себе. Ещё. Ещё поднялась. Теперь на себя. Улитка пошла вверх, как вертолет. Лукин понял, что взмок - нос машины повело назад - перебрал. Вовремя очнулся, сбавил угол подъема.
  Хвост Чёрного кита в очередном кульбите шарахнуло прямо на них с Бектом, едва увернулись.
  Улитка стала уходить сильно влево, теряя в высоте. Пока тянул вверх, забыл, что надо влево, а когда пошел влево, выпустил из виду, что надо двигаться и вверх.
  Лукин вцепился в джойстик насмерть. Влево и вверх... Машина стала выравниваться. Рядом шла стрекоза.
  Пока вытягивал машину из горного мешка, время показалось вечностью. Только скалы перед глазами.
  Бект вырвался из ущелья первым. Лукин - следом. Пустил машину в дрейф, смотрел, как стрекоза и спасательный бот сели. Смена экипажей...
  Вот поднялись обе машины.
  Вскоре к улитке пришвартовался бот. Долохова внесли на руках. Положили где-то в дальнем помещении улитки, где Лукин ещё и не был, не знал о нем. Бект прошагал к своему креслу. Сел. Сделал паузу и выдал:
  - Долохов в коме. Это Гарда сказала, я не врач. Есть подозрение - так взрыв повлиял. Нет, его не задело, на контузию не похоже.
  - В коме, - повторил Лукин и замолчал. Потом сказал: - Здесь есть медицинская помощь? У Торы или у Вока здесь есть врачи?
  - В Урочище в наличии всё необходимое. Обследование и лечение проведут удалённо, как только поместим его в биокамеру.
  - Отлично... И еще. Нужно сделать запрос о состоянии всех ларусов, особенно тех, самых первых, которые были на Шаноре вместе с Долоховым. Срочно! Если окажется, что они тоже впали в кому, или, ну вдруг, наоборот пришли себя...
  Замелькал вызов.
  - Да. Прежнее. Нет, с ним Пикса, - ответил провок. - Повезем в Урочище...
  Он замолчал. Очень похоже было, что его перебили. Пытались переубедить? Собеседника провок опять скрывал.
  - Я бы тоже предпочел, чтобы Долохова осмотрели врачи Торы, - сказал Лукин, в который раз за сегодняшний день ощущая себя каким-то аферистом со своими догадками. Он предположил, что скорее всего невидимый собеседник - Гарда, а если не она?
  Бект метнул на него взгляд. И ответил по каналу связи:
  - Хорошо, летим к вам. Да, я верю, что ты можешь лучше всего ухаживать за ним, знаю, что у вас отличные врачи, и что Долохх для вашей семьи как родной. С недавнего времени знаю. Но сам я не вправе был решить этот вопрос...
  Он завершил разговор. Задрал голову кверху и пару секунд смотрел куда-то в небо. Был сейчас похож на старого престарого моржа, которому всё осточертело и уже охота просто лежать на валуне и смотреть-смотреть в даль морскую, а тут всякие чайки и бакланы. Сказал Кетле:
  - Летим к палеонтологам.
  А потом обратился к Лукину:
  'Я не враг. И не слушаю я, если чувствую, что меня не касается. А Кинта и Гарду я скрываю, потому что они предписывают в обращении скрытый режим. Я не вправе за них его отменить'.
  Лукин некоторое время молчал. На душе стало тепло, было ощущение, что он дурак, что больше не надо никого подозревать, рядом просто хорошие люди, и этому старому престарому моржу не наплевать, и он пытается достучаться до тебя, придурка, видя, как ты всё больше накручиваешь себя.
  'Спасибо... - просто ответил Лукин. - А то я уже чёрт знает, что напридумывал. Извини'.
  'Принято', - кивнул провок.
  'Но документы пока я буду слушать...' - не смог не вставить Лукин, и скривился, ненавидя себя, потому что представил, как портит этим своим занудством такую минуту.
  'Да слушай ты свои документы! Не был бы я сейчас на Атрисаве, если бы в свое время не сбежал от всего этого. Тоска... Морж, кхмы-хмы-хмы...' - послышалось то ли хмыкание, то ли квохтанье, то ли что-то от старого вредного моржа.
  Бект покачал головой, выдохнул будто: 'Ох, хорошо. А то совсем плохо было'.
  'Да', - ответил Лукин, и подумал, что и правда ещё минут пять назад от всего произошедшего состояние было, будто по тебе проехал асфальтоукладочный каток, а сейчас вот отпустило.
  
  
  Авточтец и Бле-Зи
  
  Лукину почему-то без конца вспоминался этот старик. И пёс. В какой-то момент взгляд выхватил их в ущелье из столпотворения машин, людей, не людей. Лицо, торчавшее в норе, уставившееся в небо, оно было таким непохожим на то, что происходило вокруг него. Большеглазое, морщинистое, тёмное... древнее.
  Кто он? И Долохов был совсем рядом. Может, они и знакомы? Потом уже, кружа над ущельем, дожидаясь, пока команда вернётся на борт, Лукин увидел, как махонькая фигура старика пробирается куда-то в глубь ущелья. Огромная туша чёрного кита, его самый массивный осколок, плыл еще долго в небе и свалился далеко за скалами, на белоснежной пустынной равнине. Хвост упал в самом конце ущелья. И Лукин понял, что рад - старика-то с псом не задело...
  Сейчас он в который раз подумал об этом и вернулся к авточтецу. Но торопливо сказал вслух Бекту:
  - Как только разместим Долохова, буду просить отвезти меня в Урочище. Я должен увидеть Кинта. Вдруг вытворит с собой что-нибудь? Не хотелось бы.
  Зачем-то всплыло в голове отцовское тоскливое 'Сердце не на месте'. Лукин чертыхнулся.
  Провок промолчал. Слышно было, как он покрутил на несколько раз необычное для него выражение 'сердце не на месте'. Потом нехотя выдал:
  - Я спасатель и не обязан играть в ваши игры.
  - Не обязан, просто буду просить. Я бы мог попросить корабль и отправиться туда сам, но меня одного не пустит в Урочище ваша система безопасности.
  Истукан с острова Пасхи кивнул.
  Наконец поднялось второе солнце, и улитка теперь ползла в ослепительном ледяном мареве двух звёзд.
  Лукин сел на место Бекта. Без конца то отправлял сообщения, то писал рапорт о потере, а потом обнаружении Долохова, о полученных документах от Кинта, о признании Кинта... Откладывал рапорт и отправлял запрос по ларусам. В голове понемногу наступала тишина. То, что казалось странным, теперь как-то прорисовывалось, но вряд ли становилось понятнее. Такое вот страшное несчастье, случившееся давно и черт знает где. И эхо того несчастья докатилось и сюда? Катилось оно к Воку, а ударило по всем? Или оно отправлялось только Воку? Или это всё-таки была просьба о помощи?
  Вспоминались обрывки из прослушанного.
  'Если коротко, - писал Кинт, - то правящая на Воке в Луте двести пятьдесят лет назад династия Вихов отправила корабли на завоевание мира Нойи в соседней Галактике. Нойя была тогда слаба, погибала от собственных войн, климатическая катастрофа почти уничтожила людей, часть выжила в биомеханоидах, часть ушла на острова. Жили они, не сообщаясь. Мой дед, шедший на одном из кораблей и высаживавшийся не раз на Нойю с разведкой, рассказывал, что островитяне были чудные, молчаливые и поклонялись тишине. В их одноэтажных городах плыли в воздухе большие воздушные машины, в море ходили широкие лодки под оранжевыми парусами. Но далеко они не рисковали заплывать, против биомеханоидов им было не устоять, а железные тела получить они не хотели.
  Дед говорил, что среди планет той Галактики, до которых смогли добраться корабли Вихов, Нойя оказалась самой пригодной для жизни. Всё сошлось на ней. Она была нужна, там можно оставить свой флот, построить свои города, Вихи ведь прежде всего завоеватели и торговцы, им нужно было всё новое и необычное, а если нет этого, пригодятся металлы, руды... Но с Нойей Воку не повезло, биомеханоиды сумели выстоять в той осаде, захватили корабли Вихов. Дед рассказывал, что еле унесли ноги, а нойи, хоть и были на издыхании, но они ведь биомеханоиды, им проще, железяки, что с них взять, кроме того, они - дома, а вокам и зацепиться было негде. Простояли на спутнике Нойи и ушли ни с чем. Но пси-оружия у Вихов не было. Пострелять, пожечь, обычное дело. А у Нойи и тогда было оно, сонное, так его называл дед. Оно крепилось к кораблю, и все, кто были на корабле, засыпали. Странные многорукие женщины рассказывали какие-то сказки, все спали как убитые, а корабль садился на Нойю и больше не возвращался. Думаю, дед приукрашивал, эти походы стали почти легендой, красивой и захватывающей, тогда открывались новые планеты и много красивых вещей появлялось в коллекциях собирателей. Думаю, Нойя - живая - уже вымерла, а железяки - вечные, они и отправляют эти корабли. Ах да, про корабли. Они были и есть у Вока. Кажется, у вас это называется - корабли дальнего плавания. И что, они у вас располагаются вместе с обычным флотом? Применяются для нужд ближнего прицела? Это было бы ошибкой. Ни Тора, ни Земля не летают так далеко и поэтому не имеют возможности встретить наши корабли на других расстояниях. Почему я это говорю? Потому что это не было тайной. А когда не знаешь о чем-то, то не знаешь, что об этом можно просто спросить'.
  На этом месте Лукин психанул и отключился. Чушь! Но потом зло рассмеялся. Кинт, что называется, отводил душу.
  К тому же, развалившийся на части чёрный кит так и стоял в глазах. И в голове опять начинал прокручиваться услышанный от авточтеца текст. Начинался он с отправления лично Лукину.
  'Лукину. Думаю, нет смысла говорить, что меня в Урочище вы не найдете. Попрошу вас передать документы, кому сочтете нужным и Воку, и что я в целях безопасности родной планеты был вынужден убить Кру-Бе и уничтожить корабль с экипажем Нойи. Там не было ни землян, ни воков, ни ториан. Уже не было. Единственное, в чем считаю себя виновным, это в том, что попытался спасти жизнь ларусам. Надеялся. А они просто стали нойями. В их руках чёрный кит стал особенно опасен, ларусы вышли из-под контроля. Не думаю, что в чёрном ките осталось слишком уж многое от той машины, на которой ходил дед. Теперь это корабли нойев, наверное, призванные отомстить. Во всяком случае на мою ладонь корабль - как рассказывал дед - не откликнулся, я не смог поднять его. А паразитам подчинился. Долохов ваш всё-таки для меня загадка, ему иногда удавалось противостоять внутреннему нойю. На этом все. Рад знакомству и прощайте, Лукин, вспоминаю нашу работу с теплом. Воки этим дорожат'.
  Нойи, значит. Значит, можно доверять видениям Долохова? Пока ведь всё сходится.
  Провок окликнул из кресла второго пилота:
  - Кинт мёртв. Сам. Только что доложил искин Урочища.
  Лукин дёрнулся, мотнул головой, будто пытаясь отгородится от плохого известия. Не сказал, выдохнул:
  - Эх, жаль.
  И затих, потрясенно уставившись в экран. Жаль. Еще и Кинт. Ну как так, ну зачем. Неожиданный такой человек оказался. Именно это слово - неожиданный. Убил Кру-Бе, но при этом спас ларусов. Помнилось, как он рассмеялся тогда в лицо, когда увидел в мыслях Лукина, как тот запутался со своими женщинами. Показался циничным малым, и вдруг вчера прозвучали такие тоскливые слова о Марте, о девушке-видении в лохматой шапке. И вот уже ушёл сам. Вслед за ней?
  Была мысль, что такое может случиться, наверное, поэтому и хотелось попасть в Урочище, чтобы просто поговорить. О Кру-Бе, о спасенных ларусах, о кораблях, о планете той. Затерянные в космосе миры, в голове не укладывалось.
  - Как ушел? - спросил Лукин.
  - В биокамере есть возможность включить подачу снотворного, - ответил провок. - Зафиксировано превышение. Искин места сообщает, что живого в помещении больше нет.
  - Ну не знаю, такое должно бы исключать само себя.
  - Имеет право.
   Они замолчали. Лукин постарался взять себя в руки, опять с головой ушел в написание отчета. Слишком долго ничего не писал, Михеев убьёт. По-прежнему не было сообщений ни с Ларуса, ни с одной из резерваций. Подумалось, что лучше собрать конференцию, чтобы не рассказывать одно и то же несколько раз. Но молчал Михеев, Грант, Грассе тоже извинился, что не может присутствовать на конференции.
  - Да что они все сговорились, - пробормотал Лукин, опять начиная возиться с документами.
  Откликнулся Грант, но второпях, поблагодарил, сказал, как прослушает всё, обязательно 'выйдет'. Оставался Бле-Зи. Лукин ему сбросил файлы, объяснил, что это такое, пересказал вкратце самое первое письмо от Кинта.
  Бле-Зи некоторое время сверлил взглядом экран вместе с Лукиным, слушал, монотонно переспрашивал. Почти каждую фразу. А потом Лукин понял, что торианин, похоже, как и он не утерпел и сейчас тоже прокручивал-прослушивал полученные документы. Поэтому и спрашивал иногда невпопад?
  - Чёрный кит?
  - Да, чёрный кит. Появился, когда мы проходили по Урочищу, от нас потребовали, чтобы мы вышли оттуда.
  - Вы были в Урочище?
  - Да, вместе со спасательным кораблем Вока. Выйдя из Урочища, отправились вслед за чёрным китом, как оказалось...
  - И что там у них, в этом Урочище?
  - Красиво, - коротко на этот раз ответил Лукин, поняв, что рассказывать дальше нет смысла, пока собеседник не переживет сам факт подтверждения наличия Урочища на Митре.
  - Хорошо, - обозначил сей момент Бле-Зи.
  - К нашему появлению в ущелье, где оказался Долохов, там уже был и местный борт с вашей базы палеонтологов, они и обнаружили Долохова первыми. Чёрный кит тоже был там...
  - Почему Долохов оказался в Ущелье?
  - Как он сам говорит, его привел туда искин, в местное первобытное племя...
  - Паразит? - поправил Лукина торианин.
  Лукин поймал себя на том, что был бы рад, если бы торианин сам всё прочитал в его мыслях, пересказывать еще много, Бле-Зи цеплялся, и это все больше походило на бег с препятствиями. Однако опять терпеливо ответил:
  - Можно и так. После нашего разговора Кинт передал мне документы, касающиеся чёрных китов...
  - Вы еще общались с Кинтом? - фигура торианина в белых одеждах шевельнулась то ли возмущенно, то ли удивленно.
  - Нет, это произошло сразу после единственного за последнее время нашего с ним разговора.
  - Почему он решил вам выслать документы?
  'Хотел бы я знать', - подумал Лукин. А вслух сказал:
  - Наверное, просто так сложилось. Окажись вы здесь со своим торианином-ларусом, он отправил бы вам? Я ведь уже всех достал с Долоховым, меня все спасатели на Воке знают, надоел им.
  Бле-Зи молчал. Узкое его лицо в сумерках - они уже стали привычными при переговорах с торианами - виднелось едва.
  - Может быть, - будто нехотя признал он. И вдруг добавил: - Хорошо. Знаете, Кру-Бе как-то в связи с делом ларусов попросил меня отыскать подробное изображение Первых людей. Есть у нас пещеры на севере Нолийских пустошей. Так вот, опустив ненужные сейчас подробности, скажу, что там есть изображение многорукой женщины. Она очень похожа на ту, что в документах названа сонным оружием. Нам она казалась необычной, но по рисунку наскальному трудно судить о точности изображения. Оказывается, это механическая женщина. Выходит, они тогда атаковали мир, откуда пришло это изображение к нам.
  'Черт! Да они все всё знали. И про походы эти... И про сонное оружие. Тогда что это было с паразитами? Удивление, возмущение, расследование... Просто цирк? Он и теперь готов уйти в исторические дебаты!'
  Лукин понимал, что Бле-Зи слушает его сейчас, видит насквозь. И неожиданно для себя вдруг принял это как часть беседы - а пусть слышит. Поморщившись при этом, ведь для него-то такая возможность была закрыта.
  - Очень необычное оружие, - прервал затянувшееся молчание неожиданно словоохотливо Бле-Зи.
  Он сейчас подался вперед, был очень серьезен, собран и чем-то напомнил Лукину Кру-Бе. Тому торианину Лукин почему-то верил. Иногда.
  Бле-Зи кивнул, то ли отвечая благодарностью на мысли Лукина, то ли своим мыслям. Он сказал на этот раз не сонно, а даже как-то напористо:
  - Вы напрасно думаете, что мы знали сильно больше вашего. Мы подозревали, что это корабли Вока, но уверенности не было. А Нойя к тому же вернула вокские корабли с неожиданной начинкой. Нет такого оружия в нашей Галактике. Это мешало Кру-Бе взглянуть на дело ларусов с другой стороны. Только под конец он, похоже, сопоставил паразита с сонным оружием и Нойей. С той легендой.
  - Легендой, - повторил задумчиво Лукин. Чувствовалось пренебрежение в словах торианина.
  - Как те наскальные рисунки, - кивнул Бле-Зи. - То, что невозможно рассматривать серьезно.
  Лукин сказал:
  - Трудно поверить, что можно не сопоставить, если хоть раз слышал легенду о такой экспедиции. Но, наверное, вы правы. Все-таки соседняя планета - это не то же самое, что соседняя страна. Расстояния катастрофически не те.
  - Да! - Бле-Зи встал.
  'Вечно будто спят, выжидают, наблюдают за твоей реакцией, - думал Лукин, - и вот какой-то миф так взволновал. А может, взволновал ученого в нем. Прямо ожил'.
  Бле-Зи говорил тем временем, шагая в узком закутке где-то у себя в кабинете:
  - Даже название Нойя прозвучало сейчас впервые. Может быть, в кругах Кру-Бе эта история и была известна, и известна не как миф, почему-то же он предложил мне подумать в этом направлении как историку...
  - И? - спросил Лукин, неожиданно для себя перебив, так не хотелось, чтобы Бле-Зи ушел куда-нибудь в сторону. - Вы подумали?
  - Он меня здорово озадачил. Пять картинок на стенах пещеры! Просто, когда Вок стал активно вмешиваться в исследование черных китов и скрывать их, Кру-Бе решил, что диверсия была совершена Воком. Допуская, что, может быть, что-то пошло не так, всё-таки погибли и их граждане. Хотя... это он не считал особенным доводом. Всё-таки цель оправдывает средства, и это для него не требовало доказательств. Знаете, мы часто спорили. Мои вечные рефлексии и метания, как он терпеливо мне объяснял, когда я заговаривал про реакторы, про потери в последней Мидонской войне, всё это, говорил он, понятно и близко ему, и больно, но оно живет в Феврарии и пусть там живет, в реальности ему не место. Феврария - это наша, наверное, смешная для землянина, страна, где живут все мечты и мысли, невысказанное, но подуманное, нелепое и смешное, высокое и низкое, злое и доброе, всякое. Это из одной сказки. О потерянном. О человеке, которого нашли в Феврарии, так он был никому не нужен. Жена его умерла, дети выросли и уехали в далекие края и не появлялись больше. Человек был ни красив, ни разговорчив, ни ловок, ни смел, ни отзывчив, ни добр и ни зол, он каждый день вставал и шёл на рынок, продавал овощи со своего огорода, покупал миску зерен вереники, варил кашу и съедал. Ему хватало на завтрак, обед и ужин, и опять шел в свой огород, работал. Как все работают в этот час на своем огороде. У него был домашний змей, спал на тёплой земле под листом круи, переводчик говорит, что она похожа на ваши тыквы, - пояснил Бле-Зи, Лукин растерянно кивнул, - а потом человек садился под раскидистой ликерией и смотрел на звезды, которые уже приходили к тому часу на небосвод.
  Человек думал о том, как вдруг попал бы к звездам... о том, как встретил бы на дороге меж звёзд звёздных бучо. Звездные бучо идут караванами, а звездные путешественники погоняют их. Но не сильно. Звездные бучо умные, бучо вообще умные. На тех дорогах много путешественников, все идут туда-сюда - думал человек и тоже шел. Увидел планету-океан и остановился, осмотрелся. Так она была прекрасна. Увидел закат местного маленького светила и захотел увидеть рассвет. И прожил на планете-океане ещё частицу своей жизни. Привык и стал почти рыбой, у него выросли дети и уплыли в далекие заводи, а человек порой лежал на волне и смотрел на звезды. Протаптывал тропинку к ним. А как иначе, если каждый день ходишь по одному и тому же пути? Но если есть тропинка, то однажды ты уйдешь по ней. Так и человек опять уходил по тропинке к звездам и думал, куда же она приведет его на этот раз? Ему встречались звездные бучо, огненные планеты и ледяные, а потом его не стало. Но от его дома уходила тропинка. Сосед его звал-звал и так дошёл до леса. Но в наших метах нет лесов, там пустыни! Сосед прошел лес, вышел на опушку... И вернулся домой. Его стали спрашивать 'а что там, что дальше?' 'Там было много воды, соленая, она с шумом набегала на мои ноги, до самого горизонта вода, в воде плавали большие звери, и я повернул назад, меня позвала жена', - сказал сосед. А больше ту тропинку никто не видел. Говорят, так у нас появились книги, - рассмеялся Бле-Зи.
  Ториане смеялись, будто кашляли, Лукин тоже улыбался сам не зная чему, то ли этому кашлю-смеху, то ли истории про какое-то пронзительное звездное одиночество и не одиночество одновременно. А может, человек всегда и есть один, может, это и ничего, только как же не хочется быть одному.
  Бле-Зи сказал:
  - Кру-Бе до последнего так и верил, что Вок предпринял эту агрессию, но не очень понимал их цели. Это и интересовало его в последнее время. И знаете, он уже склонялся к той самой вашей версии о покорных жителях колоний!
  Лукин усмехнулся, вспомнив тот разговор. Его худощавое лицо сейчас было измученным, он не спал толком вот уже несколько дней.
  'Если не считать того, что на несколько минут проваливаешься в сон, пока летишь куда-нибудь к черту на кулички'.
  Да и тревога, эта бесконечная тревога. Когда отпускал Долохов, приходила Ника, когда уходила Ника, в голове крутился Кинт, Кру-Бе, эта маленькая птичка без крыльев Гарда, и Нойя, она теперь занимала все мысли. Погибшие ларусы и взорванный черный кит отрезали все пути к Нойе? Или Долохов опять помарширует к ней? Очнется ли Долохов?
  - Когда Кру-Бе попросил заняться этой легендой, - спросил Лукин, - он что-то предполагал о целях Нойи? Не Вока, а Нойи? Это месть или просьба о помощи? Кру-Бе ничего не говорил об этом?
  Бле-Зи качнулся взад-вперед.
  - Нет. Он ведь не застал известие от вашего ларуса о том, что Нойя просит помощи. Понимаете, Нойя вообще не звучала в наших разговорах. Но...
  Бле-Зи замолчал.
  - Что? - осторожно спросил Лукин, боясь вмешаться и опять пустить разговор в неожиданном направлении.
  - После изучения того, что мне удалось добыть... в общем, думаю, эти корабли хоть и были отправлены, но... помогать там некому.
  - Почему? - спросил Лукин и тут же перебил сам себя: - То есть если предположить, что цель этих кораблей всё-таки не месть, а просьба о помощи? Может, так и есть, корабли ведь не пошли на Вок. А координаты Вока должны бы быть заложены в них с самого первого похода. Отправляй назад по вписанным когда-то адресам, да и все. Получается, не месть. И корабли были отправлены искать планеты с людьми?
  - Корабль на Митре также подтверждает то, что чёрные киты просто шли туда, где есть люди.
  - Племена с луками и стрелами, не заселённые раньше полюса...
  - Да. Скачок в развитии могли дать паразиты.
  - Как же они выжили в том полуидиотском первоначальном состоянии?
  - Тоже думал об этом, спрашивал у наших палеонтологов. Но наблюдение не показывало особенного изменения в поведении племен.
  - Может... паразиты не чувствовали опасности и не давили носителей?
  Они замолчали. Сидели каждый у своего экрана и молчали.
  - Честно говоря, когда Долохов заговорил о помощи какой-то безумно далекой планете, я подумал, что это далеко, наши корабли на такие расстояния не ходят, - сказал Лукин, вскинув на торианина глаза. Тот, казалось, опять провалился в свое привычное полусонное состояние. А может, он как богомол замирает. Охотится, значит, на собеседника. Лукин откашлялся, чтобы не рассмеяться, и добавил: - А теперь выходит, что - при перемирии с Воком, разумеется, - возможность добраться в те края реальна. А перемирие возможно. Как вы думаете?
  Бле-Зи не шевельнулся, но ответил нехотя и достаточно желчно:
  - Будем надеяться. Не люблю заниматься предположениями. Нужны предпосылки, их нет. Вок убил торианина, вок взорвал единственный чёрный кит, взорвал вместе с ним и выживших, и одного торианина, к тому же. Они были кругом виноваты. но объявили о разрыве дипотношений. Не вижу ничего, что могло бы сейчас изменить их решение. Что?
  Лукин сначала ничего не сказал. Что тут скажешь. Потом вдруг брякнул:
  - Чудо. Чтобы не было войны.
  Торианин впился желтыми своими глазами. И медленно кивнул:
  - Согласен, - и поднял руку в каком-то смешном жесте, как если бы собирался взлететь что ли, даже, кажется, дёрнулся-подпрыгнул слегка. - Откровенность за откровенность. Вы мне напомнили тот разговор про Долохова и чудо. Несколько... - Бле-Зи щёлкнул тощими узловатыми пальцами, - неожиданных, я бы сказал, поворотов на его пути было... было. Что это означает, как вы думаете, это означает, что чудо уже случилось и не помогло, он прошёл мимо?
  Лукин рассмеялся, потом замолчал, опять усмехнулся. Сложил руки на груди.
  - А не знаю! Какого чуда мы ждем? Может, оно в том, что он просто останется жив. Вот сейчас мне никто не отвечает, а я не знаю, что думать - что с остальными ларусами? Не пойдут ли на самоуничтожение паразиты при уничтожении их корабля, сервера, что там ещё могло быть на чёрном ките? А так... всегда думал, что мимо чуда можно и пройти. Прошляпить! Долохов пока жив и даже как-то выкручивается и действует иногда сам. Но свобода ли это? Мы ведь тогда говорили о свободе для Долохова, о жизни без искина?
  Отвернулся и посмотрел в иллюминатор. Ослепительный свет лился слегка приглушенным потоком, где-то сзади ругался Бект, кому-то предлагал отправиться на Митру, на его место, тот похоже не собирался и требовал кого-то подхватить, 'Ксин подхватит, он уже идет к тебе', - отвечал Бект.
  - Да, тоже так думается, - сказал Бле-Зи. И добавил: - Давайте завершать беседу, меня тут уже давно вызывают, оказывается. Благодарен за информацию. Поговорить удалось о многом, мне надо подумать. Если что появится у меня, я появлюсь.
  - Буду рад, - кивнул Лукин. - Извините, что задержал, как-то разговор пошёл, это и хорошо.
  - Да, пошёл, - Бле-Зи поднял руку и сделал тот странный витиеватый жест.
  'Будто предупреждает, что уйдет в эмпиреи', - улыбнулся Лукин, уставившись в опустевший экран. Но поговорили хорошо, правда, теперь опять была каша в голове. Он поморщился - какой-то назойливый звук добирался до него. Оказалось, вот уже сколько-то времени тренькал колокольчик внутреннего вызова.
  Бект тоже сидел, уйдя с головой в свои спасательские дела, и они с Лукиным как-то вместе поднялись, и пошли. Бект впереди, Лукин - за ним. Он спросил в спину провока:
  - Что случилось? У вас тут, оказывается, уйма помещений. Мне и не найти что где.
  - Пикса вызывает. Похоже, из-за Долохха.
  Лукин промолчал. На душе было тревожно. Подумал: 'Что из-за Долохха-то, мог бы и сказать... Из комы вышел? Умер? Или умирает...'
  А потом подумал, что хорошее даже не пришло в голову. 'И Михеев молчит, и Ларус. Это ничего, надо держаться. Пусть ничего доброго не идет в голову - это всего лишь из-за усталости. Пусть Михеев с Ларусом молчат - это из-за чёртовой плохой связи на Митре, только и всего... Пусть каким-нибудь образом будет всё хорошо...'
  
  Острова
  
  Лукин шёл за Бектом, жалея, что не надел шлем, здесь в лабиринте улитки холод был зверский. Бект шагал по шевелящейся спирали еще и будто вниз. Становилось холоднее. Пиликнул вызов в ухе. Заговорил Михеев. Голос Платона Васильевича звучал глухо, то ли от новостей, которые он принес, то ли опять связь была плохая.
  - Приветствую, Саша. Долго не отвечал, связь ни к черту, мотаюсь с Ларуса в третью резервацию и обратно. Погибли все заражённые после самого первого нападения. Получается, все те, у которых возраст искинов самый большой, и это партия Долохова. Паразиты самоничтожились. Такие дела. Ничего поделать было нельзя, страшная штука. Сейчас поднята пыль столбом, дым коромыслом. Подай причины, выставь виновных, посыпь голову пеплом, такой вот шабаш межпланетный, сам понимаешь. Один заявляет, что виноват другой, другой считает неопровержимым, что виноват третий. Ты что скажешь, как у вас дела? Про Долохова не спрашиваю.
  Лукин оглушено слушал, стоя посреди круглого коридора, упёршись в стену рукой - чтобы не упасть, скользко. Бект оглянулся, вопросительно пожал плечами - время. Лукин сказал:
  - Иди, я следом.
  Провок свернул за очередной поворот. Лукин сообразил, что не найдет потом дорогу, и побежал, то проваливаясь, то поскальзываясь на мягком гладком покрытии. Подумал, что вот, значит, почему не выходил на связь Грассе, Грант - откликнулся и пропал. Бле-Зи ответил, но тоже сказал, что его давно кто-то вызывает. Тоже пришло известие о погибших ларусах? Переводя дыхание, Лукин шёл рысью и говорил:
  - Долохов пока был в коме, сейчас как раз поступил сигнал о каком-то изменении, не сказали о каком, бежим. Сообщу. Но до этого момента он был жив, был жив, пока на этом остановимся, Платон Васильевич!..
  Михеев отключился, оборвав сам себя на словах:
  - Понял, жду...
  'Надеяться не на что, вот он ничего и не сказал, а ты дурак, еще чего-то ждешь. Двадцать человек из этой партии - только на Ларусе, сколько их было всего... не помню... что-то около ста. Почти всех в самом начале уничтожил Вок', - остановился перед открытым люком в медблок Лукин. Вздохнул, отгоняя тяжёлое чувство, когда стараешься не думать, что может быть уже надеяться и нельзя... Вошёл.
  
  
  ...Долохов уже который день сидел в лодке на берегу. Океан колыхался толстой неподвижной пленкой: то ли нефтяной, то ли еще какой, дальше свинцовая его поверхность уходила к горизонту пустынной гладью. Пленка иногда уплывала, иногда возвращалась. Ни паруса, ни рыбки, выпрыгнувшей в воздух за мошкой, ни самой этой мошки. Безветрие. Безлюдье. Лодку Долохов вытащил на берег. Кожаная, широкая с высокими бортами, с оранжевым выцветшим парусом. Обшита кожаными же пластинами.
  В голове у Долохова была каша. То ли диалог, то ли монолог. То ли парнишка с жабрами Долохову объяснял, то ли Долохов что-то от себя ему успел передал. Одно слово - каша, не пойми что.
  'Старая лодка. Днище содрано в лохмотья. Пластины эти - редкость большая. Только на дальней отмели водятся самые крупные локари, такая у них работа - отращивать пластины для починки хорошей лодки. Для жёсткости. Если бы не они, лодка сложилась бы пополам. Внутри мягкий, будто резиновый, мешок. А может, он и есть резиновый? Тогда откуда тихие их берут? Такие штуки только на императорских машинах можно найти, от дождя ящики укрывают. Что в ящиках, кто знает. Но тихие туда ни ногой. Значит, со дна достают, там много чего найти можно, все рынки Нойи теперь со дна кормятся'.
  Долохов то зажимал лицо руками, до боли, пытаясь очнуться, понять, откуда он все это знает, почему в нем говорит этот парнишка?! То торопливо, закусив губу, принимался перебирать пластины. Ему надо во что бы то ни стало починить лодку. Коричневые, толстые пластины уложены были одна под другую, сходились в центре, здесь они шли навстречу друг другу и походили на две сложенные лодочкой ладони.
  Долохов выбрался из лодки. Старался не смотреть на свои руки, отводил глаза. У него перепонки на ногах и руках. Когда он увидел их, долго ржал. Потом замолчал. Сидел на берегу и смотрел на горизонт, на еле шевелящийся океан. Почему-то казалось, что это не море. Время от времени приходила волна, шум нарастал при её приближении, гул стоял такой, что хотелось бежать. Тягун открывал дно, камни, камни, по камням волоклась лодка... Когда океан, вздохнув, затих, Долохов пошел в воду, поплыл, нырнул и сразу увидел её, потянул на себя. Судёнышко легко пошло, в воде всё легче.
  Стояла влажная духота, в воздухе висела взвесь пыли и сажи, и пахло серой, еще чем-то, будто где-то извергалось сразу несколько вулканов, а может, хватило бы и одного, или горела свалка. Та еще радость, когда в твоем городе горит многолетняя городская свалка. Горит внутри, где-то ниже уровня земли, ее заливают, а она тлеет, тлеет и опять вспыхивает то тут, то там. Сажа висит над городом, лето, жара, а когда еще загореться свалке, конечно, летом...
  Долохов иногда уходил в воду - становилось трудно дышать, жабры на шее горели. Плыл под водой, далеко от берега уходил, искал глазами, вдруг еще где-то есть лодка, тогда получится из двух собрать одну. На лодку у тихих можно выменять много чего, кованые вещицы у них хороши, под водой такие ценятся. Кресла, подставки для ног, вазы для цветов. Кузнецов под водой не водится, огонь под водой не горит.
  Долохов увидел витую большую раковину, она лежала на отвесной скале, поросшей серо-зелеными водорослями и уходящей в серо-зелёную мглу. Взял, покрутил в руках. Стал подниматься вверх. Становилось теплее. Вынырнул чуть, над водой показались лишь его глаза.
  Остров здесь был верхушкой подводной скалы, пологой и длиной, похожей на гребень арана. Аран прячется в зарослях колючих биго, их можно погрызть, когда хочется есть. Пока аран голоден, гребень его лежит серой смятой складкой. А если добыча в зубах, то - раскрывается будто радужный императорский стяг. Долохов видел такой стяг в подводной пещере. Там глупыши еще похожи на тихих, их тонкие фигуры смутно белеют на старой, вылинявшей под водой, фреске и порой кажутся частью зарослей подводных растений, увивших развалины белесыми лентами.
  У берега возился с сетью глупыш. Нет, они себя считают умными, а старики их называют глупышами. Но выхода у глупышей не было. Они заменяли на железяки обожженные руки и ноги, лица и лёгкие, и удивительно, что этот не заменил всё. У него железные ноги, уши, руки - все тело, кажется, до половины. Нелегко ему пришлось. И может, ещё наполовину живой остался - не железный, потому что вовремя ушел на острова. Не все их находят в океане. Океан на Нойе один, и что-то с сотню островов, оставшихся от затопленных двух материков...
   К глупышу вышла девчонка из тихих. Тонкая, кажется, тронь и переломишь эти тонюсенькие ручки и ножки, волосы какие-то зеленоватые, или это от воды. Наверное, такими и были нойи до войны. Тихие ушли задолго до войны, ушли за тишиной, ушли от бесконечных песен императрицы Нойи. Нойя говорила, что она хочет всем добра, но почему-то они все умерли. Или почти все. Провалились с землей в океан. Нойя и теперь говорит, что хочет всем добра, её башня стреляет по всем, кто приближается к ней...
  Долохов плыл и плыл, вот он уже почти у лодки, под водой его не видно. Он высунул руку, положил раковину на край лодки. Девчонка его увидела, ее тонкое лицо испуганно вытянулось. Прозрачные глаза с точечкой-зрачком округлились. Веточки сосуды просвечивали сквозь тонкую кожу и сейчас они стали ярче, протянулись будто татуировка от шеи к груди. Девчонка взяла раковину и приложила к маленькому круглому уху. Долохов понял, что улыбается, или мальчишка в нем улыбается.
  Мужик глупыш шикнул на Долохова. Тот рассмеялся, опрокинулся спиной в воду и ушёл на глубину...
  
  
  Долохов очнулся.
  В лицо ему заглянул встрепанный тревожный Лукин. Метнулся провок, кажется, Бект - капитан с каменным лицом. Пикса, любопытный и шустрый, выглядывал из-за них.
  Комната кружилась, вращался светильник-пятно на потолке. Кажется, еще пахло океаном и гарью, слышалось поскрипывание кожаных уключин лодки глупыша. Старик куда-то поплыл, девчонка с ним... Долохов посмотрел на свои руки. Перепонок не было. Приподнялся на локтях, вскинул глаза на Бекта, на Лукина:
  - В Урочище... - хрипло сказал он, пытаясь перебить писк системы, заверещавшей потому, что пациент оторвал все датчики, капельницу, вскрыл биокамеру. Он сидел сейчас в раскрывшейся биокамере, как в пасти огромного стеклянного крокодила, и настойчиво хрипел: - ...есть еще один Чёрный кит! Надо туда.
  - Тихо! Ты лежи, лежи, кому сказал, - строго командовал Лукин, удерживая Долохова.
  Он пытался скрыть радость и страх, что без капельницы пациент сейчас брякнется опять в кому. Руки дрожали, устанавливая датчики, пытаясь ухватить капельницу.
  - Сейчас не попадем туда, потом когда? - сказал Долохов, перевел глаза на провока.
  Истукан с острова Пасхи, а сейчас был именно он, добродушный старый морж куда-то исчез, буркнул:
  - По приказам паразита не работаю.
  Лукин подумал: 'Эх-х, лось, лось, понимать надо, этот ларус - необычный ларус, даже Кинт признал это... мне вот сейчас передали, что все, кто с ним заразились, умерли, паразиты их самоуничтожились. А этот живой. Зачем же ему крылья-то подрезать? Как-то удается ему оставаться самим собой. Может, из вредности, может, еще как, но удается. Это опыт. Для остальных, кто еще жив, пока жив'. И скучающе обвел комнату глазами. Небольшая, вся белая, с окном во всю стену.
  'Наверное, сказывается, что летуны - хозяева, воздуха и пространства вам хочется, везде иллюминаторы, окна во всю стену', - подумал Лукин, слыша, как провок ворчливо крутит про себя выражение 'крылья подрезать', а вслух сказал Долохову:
  - Видишь, как хрипишь, потому что без комбеза на сорокоградусном морозе бродишь.
  - А и черт с ним, главное, вовремя уйти на острова, успеть. Всё равно я такой никому не нужен, - прошептал Долохов, откидываясь в камеру. Он весь взмок и был бледный как стенка. - Иначе паразит давит. Пока застываю в сосулю, этот гад, похоже, батарейкой работает, не слышно его, я даже берлогу себе успел выкопал. Старик там удивительный. Кажется, выгнали его из племени. Один живет с псом, - рассмеялся сипло Долохов.
  - А! Видел, зверюга с рылом, - усмехнулся Лукин.
  Бект шумно выдохнул. Захлопнул биокамеру. Глядя испытующе в лицо Долохова за пластиком, нажал что-то на прозрачном колпаке, игольчатые иероглифы помигали и замерли. Провок сказал Долохову в переговорное:
  - Скоро прилетим. Режим есть режим. Врач сказал.
  Лукин слышал по интонациям, по насмешливым метаниям в мыслях, что Бект растерялся, сочувствовал он ларусу. Но виду не подавал, гнул свою линию. Опять пиликнул вызов. В ухе раздался женский голос, он, тревожно и сбиваясь на слезы, заговорил.
  - Да, - ответил Лукин. - Да, я Лукин. О чем вы? Успокойтесь, пожалуйста. Не понимаю ничего... Да жив Долохов. Успокойтесь, вы говорите, вы - Оля? Кто вам не сказал? Наоборот - сказал?.. Да, я ему скажу. Нет, не могу сейчас дать, попозже, я всё ему объясню. Попытаюсь. Да не переживайте вы так, Оля...
  У Лукина брови поползли на лоб, потом он усмехнулся, уставился в пол. Он чувствовал, что на него смотрят три пары глаз, таких разных. Даже Пикса выбрался из-за его спины и тоже уставился на Лукина. А в ухо ему сквозь слезы признавались в любви к Долохову.
  Долохов что-то крикнул там, в своей биокамере, буцкнул кулаком в стекло. Биокамеру сильно тряхнуло. Опять слетели датчики, запикала система. Лукин сказал, вскинув глаза на Бекта:
  - Проломит.
  Старый морж крутил невозмутимо головой, как если бы лежал на камне и следил за возней молодняка, потом рявкнул Пиксе:
  - Открой.
  Пикса открыл биокамеру. Долохов лежал, сложив руки на груди как мертвец, уставившись на Лукина. Лукин сказал:
  - Связь у меня только в ухе, прямая связь будет чуть позже. Потому передаю, как услышал. Это Оля. Она не знала, что ты жив. Сказала, что очень любит. Плачет. Мама ей сказала, что с Ларуса сообщили о твоей смерти, что тело забирать запретили - эпидемия, это еще тогда, восемь лет назад было. Мама просто испугалась. А сегодня Оле передали во второй раз, что ты умер. Такие дела, Тема...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"