Вольф был собирателем. Каждое утро обходил городские свалки с палкой-копалкой, тележкой и собакой - старым, вонючим, суетливым эрделем Цезарем. Одевался Вольф как грибник или рыбак - в камуфляж. Собака искала поесть, но для Вольфа еда была не главное, хотя он тоже ее искал и находил. Главное было найти Вещь.

Вещи в его жизни играли особенную роль. Вольфу доставляло удовольствие сознавать, что он спасает жизни Вещей, каким-то образом лучше других понимает их сущность и ценность. Глупые люди выбрасывали то, что могло бы служить еще долго, а Вольф увозил выброшенные Вещи домой, складывал в комнате, коридоре, даже в коммунальной кухне, любовался ими и радовался. Владельцы о Вещах обязательно пожалеют, но поздно!

Он тащил все - сломанные телевизоры и компьютеры, которые можно было починить, старые альбомы с фотографиями, металлические водопроводные и газовые трубы с облупленной краской, чемоданы, набитые древними лекарствами, книги, абажуры, патефоны, связки писем и открыток, матрацы, жестянки с гвоздями; нес зеркала от шкафов, тарелки спиральных обогревателей с торчащими спиралями, чугунные батареи, остатки масляных красок, пилы и топоры с лопатами, без древков; коробки с квитанциями и документами о купле-продаже давно разменянных квартир, стеклянные банки с хорошими крышками, репродукции картин и сами картины, очень плохие; части резной антикварной мебели, ломаную бытовую технику, мотки электрического провода, холодильники, лакированные рапаны и шкатулки из ракушек, велосипеды и даже мотоцикл - все, что могло еще пригодиться. Хотел приютить разбитое пианино, но никто не согласился помочь за так, а деньги у Вольфа не тратились: он копил на квартиру.

В коммуналке Вольфа не любили, не понимали, обижали. Сосед выкинул из кухни всю его коллекцию стиральных и посудомоечных машин. Он сделал там ремонт и к кухне его больше не допускал, а в коридоре ему оставили только закуток возле двери, и Цезарь был научен Вольфом рычать, когда вторгались на эту территорию.

Оставалась только его комната, которую Вольф забил до самого потолка, возведя сложную систему антресолей. Сначала Вещи проглотили шкафы, столы, потом и самую кровать Вольфа, отчего он складывал находимые матрацы один на другой почти возле самой двери, где он теперь спал. Он оставил проходы к своим Вещам справа и слева от лежбища, называя это "лабиринтом". Иногда оттуда появлялась она, жена.

Выходила она всегда из северного прохода, а уходила в южный. Это было странно, ибо проходы между собой не соединялись, упираясь в артефакт бывшего шкафа. Цезарь жену не видел, но, тихо поскуливая, удалялся к двери и ложился там.

Приходила она всегда неожиданно: невозможно было с ней договориться заранее. Спрашивала:

- Ты обедал?

Вольф не вставал с лежбища, только приподнимался, привычно колотя рукой по воздуху: уходи, мол, не мешай думать.

Жена не слушалась, садилась, начинала что-то рассказывать, какие-то новости, вместо радио. Жена была молодая, красивая, в соку, и это раздражало Вольфа. Он, скрипя суставами, вставал, начинал гнать ее, как курицу, хлопками заскорузлых негнущихся ладоней, шел за ней по южному оконному коридору и утыкался в шкаф, в который, открыв дверцу, она уходила.

Внутри было полно коробок. Идти ей было на самом деле некуда.

В тот день жена спросила:

- Не хочешь пойти со мною, Волик?

- Это куда это? - желчно захихикал он. - На кладбище?

- Я же не на кладбище ухожу, ты же, милый, это знаешь.

Она подошла и попыталась поерошить его несуществующие волосы, остатки которых он периодически сбривал. Вольф почувствовал холодок на макушке.

- Не делай так, ты же знаешь - я не люблю.

- Ну как, пойдешь?.. Это будет большое собрание Собирателей Вещей. Скажу тебе по секрету: если пойдешь, тебе дадут грамоту за хорошую работу и присудят какое-то место. Может, даже кубок дадут. - Так что решайся, Волька.

Вольф брезгливо поежился:

- Да кому они нужны, эти собиратели. Нас никто не понимает.

- Сейчас не понимает. А в будущем... В Европе уже начинается правда, появляются такие движения: за экологию, за бережное отношение к вещам. Умные люди покупают дороже, но вещи, которые могут прослужить долго. Вещи же! Они впитывают энергию дома, становятся частью хозяина. Человек ослабляет себя, если много покупает и много выбрасывает! Поверь мне - я знаю.

- Эх, Валек, пионерка моя, мне это ясно, как день. Только мне не нужны грамоты. Мне и без них хорошо.

- Что ты! - снова завела жена свое радио. - Такие люди, как ты, должны видеть, что их много! Это укрепляет! Это своеобразная проповедь! За идею можно и жизнь положить, разве нет? Будешь апостолом своей идеи. Апологетом бережливости, чистых рек и электромобилей. Не захочешь говорить - не надо. Но - покажись! Пусть люди увидят твое светлое, честное лицо. Пусть поймут, что они разрушают этот мир.

- А Никола Тесла там у вас будет?

- Никола Тесла?.. А как же.

- Тогда я пойду.

Вольф надел аккуратно выстиранный празднично-рабочий комбинезон из камуфляжа и такую же куртку. Потом он призадумался.

- А как же я пройду?

- Ой! В шкаф ты точно не войдешь, как я... Подожди, сейчас спрошу у диспетчера, - заявила жена.

Она достала из кармана широкого платья мобильник и набрала какой-то номер. Потом сказала: "Номер две тысячи сорок второй на пересечении. Запрашиваю проход объекта". В телефоне что-то ответили. Валентина радостно кивнула и поблагодарила.

- Есть. Под третьим матрацем.

- Что?..

Лежбище Вольфа была устроено в нише из холодильников и картонных коробок, на которые были положены доски в виде антресолей, на которых стояли еще коробки и телевизоры, потом еще доски, и опять коробки, склады бумаги, ковров и велосипедов - так до самого потолка. Сама лежанка состояла из поддона, шести матрацев, трех старых ватных одеял, нескольких рыжих от старости перьевых подушек и непосредственно - постели, то есть пары древних пальтишек жены вместо одеяла, дырявой простыни и подушки в наволочке, причем белье давно не менялось. Настоящая кровать давно уже была погребена и превратилась в ископаемое.

- Между третьим и четвертым матрацем - посмотри и полезай, а я пойду своим путем. Встретимся внизу, - сказала жена и ушла в южный свой ход.

Вольф недоверчиво отогнул три матраца. Ничего. Отогнул больше. Оттуда пахнуло воздухом и снесло затхлый постельный дух свалявшегося наполнителя, перемешанного с мочой и запахом псины самого Вольфа.

Вольф надел ботинки с толстыми подошвами (кто-то выкинул из-за сбитых носов - дураки - крепкие ботинки) и медленно, поэтапно, по-змеиному пополз между матрацами навстречу воздуху.

Впереди, внизу, между стенкой-коробками и поддоном, он ощутил нору, как будто коробки неплотно стояли и были раздвинуты. Не желая разбивать привычное, сформированное под его старое чувствительное тело логовище, Вольф аккуратно прополз под матрацами и втянулся в нору, щупая впереди руками. Было темно. Ощущались как будто бетонные ступеньки, он пошел по ним руками, втаскивая тело, пока не влез весь. Обернулся. Подстраховался - протянул руки обратно, отогнул матрац и выглянул.

Перед ним была его комната, с грязной белой дверью, с зелененькими обоями вокруг, засаленными, потемневшими вокруг выключателя. Цезарь с интересом встал, понюхал Вольфа через отверстие.

- Место, - сказал Вольф, - лежать. Ждать.

Старая собака ушла к двери и громко зевнув, грохнулась на коврик, тревожно и обиженно поглядывая на хозяина.

Вольф отполз обратно в темноту и спустился еще немного по темной лестнице. Глаза стали привыкать, и он различил свет внизу.

Спустившись немного, Вольф отметил, что свет исходит из небольшого оконца, и вообще вся лестница, заплеванная и расписанная по стенам, напоминает ему обыкновенную лестничную шахту в какой-нибудь хрущевке или брежневке. Только окна были мутные, словно мелом замазанные.

Вольф все шел, пока не обнаружил, что прошел уже этажей семь, хотя его квартира находилась на третьем этаже. Пролеты не кончались. Вольф представил, что если бы лестничных пролетов не было, он бы оказался в настоящем "пролете": это была нора, огромная нора, шурф - в темноте он бы свалился и летел, как Алиса в стране чудес.

А вот и Алиса. На уровне примерно десятого этажа стояла у окна жена, опершись задом и одной туфлей в стену и сложив руки на груди. Она выглядела, как проститутка, и улыбалась. Вольф почувствовал что-то недобро-тоскливое.

- Ты боишься, - сказала жена. - Пока боишься, будем идти. Этот путь зависит от страха. Как перестанешь бояться - так и придем.

Он взял ее за талию. Вскоре внизу действительно показался свет подъездных дверей.

Они вышли наружу, на волю. Здесь было синее безоблачное небо и свежий ветерок, а города не было. Кругом расстилались поля, перемежаемые аккуратными квадратами, в шахматном порядке. Квадраты в шесть соток были окружены дорогим чугунным литьем и шли до самого горизонта, куда хватал глаз. Между ними колосилось обычное разнотравье. Вблизи в квадратах были четыре свалки, а дальше - сады такой же формы. Вольф обернулся и увидел на месте выхода из подъезда сарай из серых от времени досок.

- Собрание - там, - показала жена на восток, за сарай, где всходило солнце. Жена была обворожительно красива, как девушка из послевоенного фильма. Впервые за много лет ее назойливых посещений она Вольфу понравилась. Он даже залихватски обнял ее за плечи.

Потом Вольф повернулся к солнцу и сильно удивился.

Множество людей зааплодировало ему. Аплодисменты вместе с солнцем ввалились в его открытую торжествующую душу. "Я умер?" - резонно подумал Вольф и пошел. Он расставил руки в стороны, стараясь обнять этот ласковый перевернутый мир. Он шел вперед, к людям, а они пожимали его протянутые руки, хлопали по плечам, целовали в щеки и хлопали, хлопали. Стоял восторженный гул. Лиц он не видел, пелена счастья заволокла глаза, солнце ослепило.

Вольф вспомнил пионерское детство, как на школьной линейке ему вручали грамоту за сбор макулатуры. Тогда тоже было солнце в глаза и счастье. Школа 10-тилетия Октября, где он учился, напоминала сверху серп и молот, и дети скандировали: "Серп и молот, молот-серп - это наш советский герб". Тогда у Вольфа был стриженый затылок, а на глаза падали волосы. Он отметал их назад, открывая лоб солнцу и Сталину на огромном портрете, выбегал из строя, салютовал пионервожатой и брал в руки грамоту, нес ее осторожно, как поднос со стаканом воды.

Там, на фоне восходящего солнца, теперь снова стоял кто-то хороший, с усами, похожий одновременно и на Сталина, и на Николу Тесла, любимого по фильму об электромобилях. Человек что-то говорил в микрофон голосом Левитана. Вольфа позвали на трибуну и предоставили слово. Он вышел, ощущая спиной великих, и произнес:

- Дорогие товарищи! Пользуясь случаем, хочу сказать: терроризма у нас не хватает! Надо взорвать все фабрики, производящие негодную одноразовую продукцию! Бей гадов большого бизнеса, бей оккупантов и засорителей вселенной! Бей производителей полиэтилена! Даешь плетеные корзинки и чистые источники энергии!..

Толпа взревела и понесла Вольфа на руках.

- Награждается Великий Собиратель Вольф: ему присуждается первая премия Общества и почетная грамота за первое место по количеству собирателе-часов!.. Дорогой друг, мы здесь собрались ради вас: вы приближаетесь к своей знаменательной кончине; в связи с этим мы дарим вам настоящий "собирательский" гроб, стилизованный под советский холодильник ЗИЛ-63!..

Вольф был безмерно счастлив. Его опустили в услужливо подставленное нутро новехонького ЗИЛа, лучшего в мире холодильника, очищенного от перегородок, но с исправной электропроводкой, обтекаемого, как мороженое, покрытого снаружи белым, блестящим, толстым покрытием, которому всегда завидовали современные автомобили и завидовать будут вечно. Вольф испытал физическое удовольствие в крайней степени, так понравилась ему эта Вещь. Он сидел в холодильнике и гладил его чудесные бока. "Спасибо", - бормотал он.

- Да-да, мы знаем, что вам это нравится, покойтесь с миром, - ласкал добрый голос советского диктора, а веселые люди, опустившие Вольфа, снова захлопали и вручили ему блестящую грамоту с золотой каемочкой и каллиграфически выведенными буковками его фамилии.

Вольф взял грамоту обеими руками и полюбовался на нее. Его стали закрывать. Он заозирался, ища глазами жену.

- Что же это, Валек, почему закрывают?.. - испугался он.

- Ой! Родной, любимый, а чего ты хотел: жить вечно? Настал день твоей смерти, Воля. Разве тебе не нравится так умереть?..

Люди постепенно отходили от Вольфа, как будто дело уже было сделано. Митинг-линейка закончился. Эти люди, одетые разнообразно, как на карнавале, шли, разговаривали и больше не обращали на него внимания. Вольф прижал грамоту к груди и растерянно проводил их взглядом.

Он вспомнил свою унылую комнату там, наверху, и спросил:

- А что дальше? После смерти, Валя?

Ничего страшного. Полежишь немного в холодильнике, привыкнешь. Отоспишься. А потом - чистое наслаждение в чистом мире! То, что ты принял там за свалки, - она указала в сторону квадратов, - это у нас маленькие переносные заводики по переработке мусора. Они очень быстро все разбирают на атомы и превращают в удобрения. Потом на этом месте сразу разбивают сад, а в садах на деревьях растет все самое необходимое. Так что, знаешь, свалок в нашем мире практически нет, ненужных вещей - тоже, даже одежда вечная, - она кокетливо подергала платье и сделала пируэт.

Вольфа словно оглушило. "Вот как получается, свалок здесь нет!.. За что боролись, на то и напоролись! Что же я тут буду делать?.. Это же настоящий ад", - подумал он.

- Не может быть! - возмутился он, беспомощно расставил локти и огляделся.

Жена равнодушно жевала яблоко и рассматривала червяка в нем.

- Нет!.. - Вольф выскочил из вожделенного зиловского ложа и припустил к давешнему сараю. Он ворвался в открытую дверь и помчался по лестнице с резвостью пятиклассника, в пять этажей преодолел временной барьер и сунулся руками в темноту, нащупывая свои коробки и матрацы.

Их не было. Перед ним рыжела кирпичная стена и темнело бетонное перекрытие потолка. Где-то за стеной выла собака.

----

Его нашли через два дня, когда вой собаки стал невыносим. Дверь взломали, выпустили плачущего пса, прошлепали по собачьей моче и стали искать.

Вольф был завален мусором. Когда раскопали лежбище, то увидели ноги в ботинках, торчащие из-под третьего по счету матраца, сложенного на строительном поддоне среди вонючего дранья. Видимо, он хотел достать что-то, завалившееся между коробками, и вся конструкция свалилась на него.

Вольф погиб, задавленный собственным мусором. В руке он держал школьную грамоту, полученную за рекордную сдачу металлолома и макулатуры. Грамоту он все-таки оттуда достал.