Я увидела его случайно. Он сидел на газетной полосе, которую я корректировала. Какой-то полувидимый и очень грустный, похожий на Якубовича и Карлсона одновременно, потому что был усатый, толстенький и в характéрном таком комбинезончике. Только без пропеллера.
Я поморгала, думая, что тятюшки - это оттого, что уже четыре вечера, а я над текстами с девяти утра. Однако он не пропал, только поёрзал, как мальчишка на заборе, на чём-то невидимом, устраиваясь поудобнее и ещё больше грустнея. В голове у меня тут же появилось (как визитная карточка, сунутая под нос): Книжный Человечек.
Я тихо-тихо спросила, откуда он здесь взялся. Он немножко растерялся, а потом ответил, что, кажется, издалека, точно не помнит. И сказал, что вот уже некоторое время путешествует по словам. Да! Это совсем не то что читать, гораздо, гораздо лучше! "Ты представляешь, - горячо шептал он мне куда-то в глубину головы неслышным шёпотом, - Шекспир! Слова, а высота - с глубиной вместе, море и горы - в одном, сразу! Дух захватывает! И это - на плоском листе бумаги! Раньше никогда не замечал..." Я спросила, когда это - раньше, но он как-то неловко отмахнулся и продолжил. Про Толкина (что-то о лесах, переплетениях смыслов слов и поступков тех, кто ступает по его мирам верными или робкими шагами), про Достоевского ("...невероятно! До некоторых участков с роста не достать, пришлось добираться по Маяковским лесенкам!.."); о какой-то Эдде (кто она?), про которую я смутно поняла так, что там всё в рифму, но ветвится расходящимися тропками, как у Борхеса (описывая это, видимо поразительное для него явление, человечек хлопал в ладоши и восторженно махал руками); про других писателей (и/или поэтов?), которых я не знаю...
Когда не знаешь - неинтересно, и я невежливо перебила, спросив, удобно ли ему ходить по словам в таком вот полувидимом состоянии. Он опять махнул рукой - теперь легко - и сказал, что полувидимость не мешает, а ходить трудно только в плоских текстах типа этого. Потом странно на меня посмотрел (как будто решал, продолжать говорить или исчезнуть молча), опять поёрзал на своём невидимом заборе, снова махнул рукой (небрежно, мне показалось) и отвернулся куда-то за мой текст. Я спросила, долго ли он собирается путешествовать, но он уже потерял настроение для разговора, буркнул только что-то вроде "до последнего слова..." и снова махнул рукой, на этот раз неопределённо.
Потом он исчез. То есть я старалась больше не смотреть на него, чтобы не отвлекаться, а потом и вовсе забыла о нём и так и отнесла полосу на вёрстку, ни разу больше не взглянув на то место в полосе, где стоял невидимый забор. А вспомнив позже, начала думать, было ли что-то на самом деле.
Если посмотреть из небольшого пространства моих серых (иногда, правда, и цветных) будней, то на самом деле был след на бумаге - заводской брак, наверное, или какой-то симптом болезни принтера - плюс усталость глаз.
Однако взгляд из тех мест, где был (и есть) он, этот человечек, показывает мне совсем другое: "С ума сойти! Настоящий Книжный Человечек!" Удивительно живой, почти невидимый. Печальный и трогательный, как грустный клоун. Его шаги и тихое бормотанье вчера померещились мне в шорохе страниц старого томика Лермонтова. И где-то в глубине строк, слов и строф неслышно и гулко хлопнула маленькая дверь.