Андрей
Тертый

Сайт автора

Паук

Котяра

Формула успеха

Инессочка

Питер-Москва

Тень

Серпантинки

Бывший Командор

Глава из романа "Рок"

3. Тертый вышел из парадного, прошел по двору и вышел на Мойку. Пройдя вдоль набережной, вышел на Дворцовую площадь и стал пересекать ее в направлении Александровского сада. Он шел к дому бывшего Управляющего Министерства по делам просвещения, Председателя Таврического губернского собрания, члена Общества Российской Изящной Словесности и обладателя массы других титулов и званий, увы - всех с приставкой "бывший", а ныне Председателя Революционного Комитета по Ликвидации Буржуазных Пережитков товарища Мошкова. По сведениям, полученным Тертым от одного информированного человека, в доме Мошкова, в прислугах, жила какая-то девка, очень похожая по описанию на ту, которую он искал. Дом Мошкова находился на Большой Морской.

Александровский сад являл собой страшное зрелище. Заваленный хламом, засранный толпами революционных бойцов, везде, то тут, то там попадались повешенные - они висели по-одиночке или парами - муж и жена, на ветвях вековых дубов и тихонько раскачивались под резкими порывами ветра. Широким размеренным шагом, придерживая правой рукой тяжелый маузер под бушлатом, матрос шел, не обращая внимания на пьяный разгул, стоящий вокруг. Компания пьяных солдат преградила ему путь.

- Пей, братишка - лез к нему с бутылью мутного самогона здоровенный конопатый увалень. Тертый отстранил его руку со стаканом и отрицательно мотнул головой. Пей, говорю - не унимался ухарь. Схватив матроса за бушлат, он потащил его на себя. Тертый развернулся и коротким ударом в челюсть бросил его на землю. Ах ты гнида недорезанная! - заорал парень. Из носа его текла кровь, он размазывал ее рукой по лицу. Остальные его приятели, опомнившись, бросились на обидчика. Тертый сделал шаг назад и выхватил из под бушлата маузер:

- Стоять, блядь! - заорал он и выстрелил в воздух. Нападавшие опешили. Матрос, не долго думая, развернулся и бросился бежать. Он бежал, словно заяц, петляя между дубами парка. Во след ему раздавались выстрелы. Тертый видел, как один солдатик, сидевший на парапете раздолбанного фонтана и жевавший хлебную корку, дико завизжал и схватился руками за лицо, из под пальцев его фонтаном била кровь. Тертый пробежал еще метров двадцать, он бежал, стараясь укрываться от пуль за широкими стволами дубов, потом перешел на шаг.

Все это было обычно для него. Скучно. С равным успехом он также мог быть на месте этой гуляющей братвы и палить в белый свет, как в копеечку.

В конце парка ему попалась на пути еще одна пьяная в жопу компания вооруженных пролетариев. Они упражнялись в стрельбе из наганов и винтовок по статуям. Мраморный атлет с оголенным торсом молчаливо стоял на своем пьедестале, на его лице навеки застыла скорбная, презрительная усмешка. Мраморная крошка с сухим треском летела из его могучего, совершенного тела, вызывая при каждом очередном увечье дикий хохот гуляющей пьяни. Тертому не хотелось опять связываться с разгулявшимися товарищами. Он нырнул в кусты, чуть не опрокинув сравшего там солдатика, и обошел стороной резвящихся гегемонов. У него было дело, и терять время на пьяные разборы он не хотел, да и не имел права, он помнил, что в борделе на Лиговке его ждет Лушка. Тертый сам лично отвез ее туда, отстегнув Коту, хозяину борделя, целый четвертной. При этом, уходя, он, на всякий случай, помахал перед его крысиной мордой своим грозным кулаком.

Серая мрачная громада Исаакия предстала перед ним.

Перейдя через площадь, Тертый вышел на Большую Морскую, и сразу наткнулся на дом номер 2. Дом, который раньше принадлежал бывшему действительному статскому советнику, члену Государственной Думы господину Мошкову, а теперь был поделен на коммуналки. Где-то в одной из этих коммуналок должен был жить и товарищ Мошков, ныне служащий одного из отделов Совнаркома. Ко всему прочему Мошков был масоном. Об этом мало кто знал, принадлежность к тайному Братству Свободных Каменщиков принято было скрывать в обществе, но скрытые от посторонних глаз пружины могущественной мировой организации во всех сферах жизни непременно поднимали к власти своих представителей.

Тертый толкнул большую массивную дверь и вошел в парадную. По мраморной лестнице поднялся на второй этаж. Осмотрелся. На площадке была одна дверь. Тертый дернул за звонок. Не дождавшись ответа, стал стучать кулаком. За дверью послышались шаркающие шаги

- Кого надо?

- Мошкова.

Шаги стали удаляться. Через некоторое время загремела цепочка, потом стал поворачиваться ключ в замке. Дверь отворила высокая статная пожилая женщина, она была в темном строгом платье с белым передником на груди. Окинув матроса надменным взглядом, она поинтересовалась

- Вы от кого, товарищ?

- Мошков здесь живет?

- Апполинарий Максимович на службе. Что Вам нужно, господин матрос?

- А Вы что, прислуга, что ль?

- Я управляющая! - она возвысила голос и оскорбленно вскинула голову.

- А-а..

- Говорите быстро Ваше дело, и я закрываю дверь. - Тертый шустро просунул ногу в большом грязном ботинке в проем между дверью и косяком.

- Не спешите, гражданочка, вопросик к Вам деликатный есть. Управляющая строго смотрела в лицо матроса. - Девица... эта... в прислугах у него... Стеша... или Саша её кличут... повидаться бы с ней надо. Женщина начала медленно багроветь, её маленькие колючие глазки смотрели на Тертого, как на клопа. Вонючего и гадкого клопа.

- Пошел вон! Она шагнула за порог и толкнула матроса в грудь, намереваясь захлопнуть перед ним дверь. Тертый опять опередил ее, крепко заблокировав дверь пролетарским ботинком.

- Погодите, гражданочка, дядька я её. Родный дядька, с Заречинки. Она, что не говорила ничего про меня?

- Пошел вон, кобель - она с силой ударила Тертого в грудь своим сухоньким крепеньким кулаком. Тертый поймал её руку и сжал железной хваткой. Старуха дико завизжала. Внизу послышался какой-то шум. Тертый ослабил хватку и, понизив голос, быстро проговорил

- Говори, сука, что знаешь, не то шлепну тебя здесь прямо на лестнице

- Пусти, хамло - ее лицо сморщилось от боли, Тертый отпустил.

- Ну.

- Степанида Карповна на службе. Тертый опешил.

- Как так? Где?

- Они возглавляют Секретариат Центрального правления.

- Так здесь... она не живет, что ль?

- Степаниде Карповне, как члену Правления выделили жилплощадь при Совнаркоме. Она многозначительно помолчала. Потом лицо ее исказилось злобой, глаза сощурились, губы сошлись в полоску, и стали похожи на куриную гузку - Это только у нашего Апполинария Максимовича... за его доброту и сердечие... жилплощадь отобирают. А всяким мужикам бескультурным... да девкам этим... - она вся затряслась при упоминании об "этих девках" - пожалуйте... - она махнула перед собой рукой и скорчилась в саркастической ужимке. Понаехали сюды ...- она вся тряслась от негодования - А такие... стервы... - она исступленно трясла своим сухоньким кулачком в неком неопределенном направлении, где, якобы, должны были находиться "такие стервы" - всегда устроются! - завершила она свою гневную тираду. Затем с силой дернула ручку двери, и та с треском захлопнулась перед носом Тертого.

Здание Совнаркома находилось через площадь, в бывшем Екатерининском дворце. Тертый прошел мимо прикемарившего на посту часового и оказался в большой зале, украшенной полотнами кумача, революционными лозунгами и призывами поверх золоченых царских гобеленов и прочей геральдики. Вокруг стояла радостная, праздничная суета. Эйфория, блин. Тертый поймал за жопу комиссарку в кожанке и красной косынке, которая решительно шагала по своим, только ей ведомым делам, вдаль. В руках она несла пустой помятый алюминиевый чайник.

- Э-э... мадам, где мне найти товарища Мошкова?

- Теперь мы не "мадам", товарищ - она радостно засмеялась

- А кто ж вы... блин?

- Теперь мы - "товарищ женщина"! Лицо ее сияло счастьем. Тертый бросил непроизвольный взгляд на ее плоскую фигуру, посмотрел на синюшные ноги, торчащие из-под юбки.

- Ну... эта... товарищ женщина, где мне Мошкова то найти?

- Товарищ Мошков в тридцать шестом кабинете принимает сейчас население. Последние слова она прокричала уже нараспев, радостно скача вприпрыжку по зале и размахивая в руках помятым чайником. Принимает население... какое счастье, блин, подумал Тертый. Он смахнул умильную слезу, глядя ей вслед, матюгнулся и пошел искать кабинет Мошкова.

У кабинета кишела очередь. Служивый люд, в рваных шинелях, грязных обмотках, на костылях, с протезами. Бабы, обмотанные платками, вокруг которых орут, бегают замызганные дети разных возрастов. Тихие сгорбленные старички. Краснорожие инвалиды. Просто цыгане. Мужики и бабы.

Словом - народ.

Они сидели, стояли, лежали в коридоре дворца и ждали приема. За дубовой дверью бывших царских апартаментов должна была решиться их судьба. Наместник Бога на земле в лице скромного государственного служащего Мошкова Апполинария Максимовича, должен был выделить для них кусочек счастья.

Хотя бы кусочек.

Два метра жилой площади в отобранных у буржуев хоромах; пролетарский паек; мужа, сгинувшего на фронтах гражданской войны. Да мало чего не хватает человеку для счастья. Тертый, переступив через безногого калеку, заблокировавшего собой вход в рай, потянул на себя тяжелую дубовую дверь. За его спиной толпа взорвалась возмущенным визгом. Два десятка цепких пальцев вцепилось в полы его бушлата, безногий инвалид зубами впился ему в ботинок.

- По лич-но-му! - заорал Тертый

- Все по личному - громовым эхом ответила возмущенная толпа

Тертый протиснулся в кабинет, таща за собой живой копошащийся ком тел.

В углу огромного просторного кабинета, за скромным письменным столиком сидел человек, с благообразной лысиной, с круглым добрым лицом. На нем была выцветшая солдатская гимнастерка, штаны-галифе, на широком кожаном ремне в кобуре висел наган. Он поднял на ввалившегося матроса усталые воспаленные глаза.

- В очередь, в очередь, товарищ - он строго и категорично указал наглому посетителю на дверь. Копошащийся на Тертом ком одобряюще и возмущенно застонал.

- По личному я, Апполинарий Максимович - Тертый продолжал приближаться к столу. Мошков, с неприступным каменным лицом, что-то писал; посетитель, деревенский мужик в треухе, весь в слезах и соплях, пресмыкался у него в ногах.

- В очередь, в очередь - устало повторял Мошков. Ему громовым эхом вторила толпа. Мужик в треухе оторвался от ноги Мошкова и злобно посмотрел на ввалившегося матроса.

- Девица у Вас была... в служанках... Степанидой ее звали - Тертый решил брать быка за рога. Мошков перестал писать. Лицо его из усталого и неприступного сделалось настороженным. Несколько мгновений он сидел неподвижно. Затем, резко убрав бумаги в ящик стола, встал:

- Перерыв, товарищи.

Толпа недовольно, но примирительно загудела. Мужик в треухе истерично заорал:

- За - мной! Все - за мной, на хуй! Я первый! - и мертвой хваткой вцепился в ножку письменного стола. Было ясно, что он скорее жизнь отдаст со всеми ее потрохами, чем покинет кабинет, не решив свои жизненные проблемы.

Бывший Председатель тайной масонской Ложи встал, потянулся, оправил гимнастерку, поправил наган. Теперь Тертый видел - перед ним стоял крепкий, невысокого роста человек, лет сорока, чем-то похожий на артиста синематографа господина Калягина. Мошков кивнул Тертому, приглашая следовать за собой. Он стремительно шел по анфиладам бывшего царского дворца, оставляя позади себя, словно комета в черном небе Петрограда, хвост из сирых и убогих, отчаянно продолжающих цепляться за своего благодетеля. Когда последний из просителей отцепился от гимнастерки Председателя Комитета по ликвидации, они с Тертым прошли для надежности еще одну галерею, поднялись на один этаж и вошли в обширный холл, по стенам которого висели полотна с изображениями членов царской династии. Свое мнение к поверженным кровопийцам каждый мог выразить тут же на портретах, используя для этого различные подсобные средства. Николаю II (Кровавому), к примеру, в рот был вставлен смачный бычок, а на портрете Екатерины чей-то юморной пролетарской рукой было написано озорное слово из пяти букв, выражающее отношение пролетария к бывшей царице. В холле стоял гул от десятков голосов, под потолком висел желтый туман от дыма пролетарских цигарок. Мошков окинул внимательным взглядом помещение и выбрал место около окна. Из окна была видна площадь Исаакиевского собора. Бывший Председатель Почетного собрания вынул пачку "Герцеговины", раскрыл ее и протянул своему спутнику.

Закурили. Апполинарий Максимович по старой буржуазной привычке в задумчивости пускал вверх ровные дымовые кольца. Они неторопливо летели в строгом направлении, долго и причудливо клубясь, деформируясь и распадаясь со временем в струях папиросного дыма, выдыхаемых из пролетарской груди матроса. И уже дальше дым их папирос, перемешиваясь между собой и клубясь плотным смогом над их головами, поднимался вверх к ампирному потолку царских палат.

Также клубились и перемешивались их мысли.

Молчали. Тертый чувствовал, что Председатель хочет ему что-то сказать. Что-то такое, что нельзя было вот так просто взять и сказать. И Тертый терпеливо ждал. Взгляд его медленно скользил по полотнам великих мастеров. Впрочем, что это за мастера и в чем они были великими, Тертый не задумывался. В его мозгу всплыли слова подруги, когда по утру она рассказывала про какую-то Елизавету. Говорила, что, мол та - царица. И тут тоже не простой люд изображен. Вон они какие - кто на коне с шашкой, кто в мундире с аксельбантами, кто в золоте и в парче. Кровопийцы народные. Все, кончилось ваше время - пролетарский бычок вам в жопу и на помойку. Н-да. Но какая ж среди них Елизавета? Тертый конфузливо кашлянул и негромко обратился к своему спутнику:

- Товарищ Мошков, разрешите полюбопытствовать, Вы человек, вижу, образованные... к-хе... к-хе... кто из этих Лизаветой будет? Мошков с удивлением посмотрел на пролетария.

- Императрица Елизавета Петровна? - уточнил он.

- Ну да, ну да, царица значит эта... Иль, может, не то что сказал?

- Да, нет, все то, любезный. Вот - она. Мошков сделал осторожный жест в сторону полотна, висящего на стене. Глаза пролетарского матроса с интересом рассматривали изображение царственной особы. Вот она значит какая! Да-а. Недаром Лушка говорила - красивая. Правда - малохольная какая-то, Лушка то его - кровь с молоком. В какой-то момент Тертому показалось, что черты царицы на портрете неуловимо изменились и уже его Лушка, в шикарном царственном одеянии, смотрит на него своим озорными смеющимися глазами. Тертый заворожено смотрел на портрет, на губах его блуждала счастливая улыбка.

- Да-а. - задумчиво протянул он. - Умная, говорят, баба была, простых людей, матросов простых за заслуги их перед Отечеством в адмиралы возвеличивала. Вот её бы и надо было только оставить, а остальных - в расход, на хер.

Мошков с еще большим удивлением посмотрел на своего собеседника и, пустив вверх жирное дымовое кольцо, заметил

- Вы, голубчик, поостереглись бы немного. Времена то сейчас изменились. Монархия уже не в почете. Не дай Бог услышит нас кто. Знаете уже, наверное, - он понизил голос до шепота - Николая Александровича расстреляли на днях в Екатеринбурге! Вместе со всей семьей к стенке поставили.

Тертый промолчал. Кто такой Николай Александрович он не знал, Лушка ничего про такого не говорила, а проявлять неосведомленность в ясном для собеседника вопросе ему не хотелось.

В залу стремительной походкой вошел худощавый человек, в гражданском френче, с бородкой клинышком и в треснутом пенсне. Все присутствовавшие на мгновение замолкли и повернулись к вошедшему. Он сосредоточенно летел по своей траектории, не обращая внимания на толпившихся в зале товарищей. В последний момент он резко изменил направление своего движения и подошел к Мошкову. Протянул ему узкую ладонь для приветствия.

- Здравствуйте товарищ Мошков. Я просмотрел ваш отчет о распределении реквизированного у антисоциальных элементов. У меня есть к Вам вопросы. Зайдите ко мне после окончания заседания Реввоенсовета.

- Х-хорошо, товарищ Свердлов.

Бывший член совета Императорского Человеколюбивого общества стоял навытяжку перед грозным наркомом, лицо его было бледным, в кулаке, прижатом к бедру, дымилась папироса. Мошков перевел дух и, глядя в след уходящему начальнику, глубоко затянулся. Затем расслабился и повернулся к Тертому. С трудом подбирая слова, он начал подходить к той теме, ради которой привел матроса в этот зал.

- Послушайте... э... на хрена она Вам нужна, любезный? При этом он смотрел в сторону, лицо его выражало легкую досаду и недоумение. Мимо пробежал человек со стопкой канцелярских папок в руках, Мошков расплылся ему в приветливой улыбке и отвесил легкий поклон, после чего лицо его опять сделалось сосредоточенным.

- Я средства для нее собрал, товарищ Мошков. Миллион на счету лежит.

Бывший член совета Общества взаимного кредита с удивлением посмотрел на матроса. Он пытался понять - кто перед ним, псих или просто дурак. А может - провокатор? Потом он как будто что-то начал припоминать.

- Постойте, постойте, Ваша фамилия - Чёртов... или Дурнев...

- Тертый, товарищ Мошков.

- А, да, да, так это про Вас товарищ Троцкий на пленуме говорил. Помню, помню. Ведь я же Вам тоже два рубля переслал. Так это, значит, Вы! - он слегка отстранился от собеседника и с нескрываемым интересом рассматривал коренастую фигуру революционного матроса.

- Да - я. Так, это... где девчушка то... не обижают её там?

Мошков поперхнулся, откашлялся. Его лицо походило на лицо человека, которому открылось нечто такое, о чем он раньше и подумать не мог. Он обвел блуждающим взглядом помещение царских палат. Нет, ему никогда не понять образ мыслей этих пролетариев. Ведь он был уверен, что это - революционный кидняк, стопроцентный обман... остроумно, как ему казалось, организованный новой властью. И вот перед ним появляется человек, который утверждает, что он является организатором... этого кидняка... да что там говорить... владельцем миллионных средств. Это надо же - недоумевал бывший почетный опекун С-Петербурского Опекунского совета - миллионы людей клюнули на эту пролетарскую туфту, и слали свои последние гроши на содержание этой... - Апполинарий Максимович не мог подобрать верного слова. Ничего кроме пролетарского определения на ум не шло - ...этой бляди... в прошлом, действительно, работавшей у него - не то в посудомойках, не то в прачках. Последнего Мошков сам точно не знал, потому что никогда не интересовался лично - кто там у него в обслугах числится и чем занимается. Бывший приват-доцент С-Петербурского университета еще раз с удивлением посмотрел в простодушное лицо Балтийского матроса. А ведь он не врет - подумал Мошков.

Вот что я Вам скажу, любезный - бывший Вице-Президент Российского Библейского общества понизил голос и вплотную приблизился к собеседнику, его щека почти касалась плеча пролетарского матроса, пальцы непроизвольно теребили пуговицу на его бушлате. Апполинарий Максимович открыл рот, подыскивая правильные слова, взгляд его блуждал по залу. В какой то момент его взгляд остановился на двух товарищах, которые, стояли на небольшом отдалении и, как казалось, о чем-то беседовали. Изощренным чутьем Апполинарий Максимович сразу уловил в этих людях опасность. Опасность для него, Председателя Революционного комитета по Ликвидации товарища Мошкова. Мошков уже знал о новом подразделении, появившемся в ведомстве товарища Дзержинского, которое возглавил, никому до селе неизвестный выходец с Кавказа, товарищ Берия. Мошков также знал, что Берию поддерживал товарищ Сталин, опасный, как гремучая змея, в своем дремучем невежестве. В обязанности этого подразделения входило выявление недорезанной буржуйской сволочи и других тайных врагов Советской власти. Апполинария Максимовича, по понятным причинам, очень беспокоил тот комплекс задач, который стоял перед этим подразделением. Он чувствовал... буржуазным чутьем, усмехался про себя Апполинарий Максимович... что это подразделение организовано против него... бывшего... недорезанного... но все еще живого Мошкова. И люди эти - у Мошкова уже не было в этом сомнения - были из этого ведомства. И слушали они его, Мошкова - в этом бывший Магистр 27-го градуса Великий Командор Храма уже также не сомневался.

Мошков медленно отстранился от своего собеседника, лицо его незаметно... главное, чтобы это было незаметно и медленно... приобретало вид, подобающий члену Революционного комитета. Его рука твердо и уверенно, по-пролетарски, легла на грудь революционного матроса.

...Степаниду Карповну, товарищ, Вы найдете в кабинете номер 235. Она удивительной души человек, уверяю Вас! Удивительный человек. У-ди-ви-тельный! - На глазах его навернулись слезы, губы расползлись в умильную улыбку. Он вынул из внутреннего кармана гимнастерки хронограф Швейцарской фирмы Pavel Bure, озабоченно посмотрел на циферблат - У-у, мне пора. Пора, уважаемый. Желаю Вам всяческих успехов и счастья в личной жизни. Он протянул маленькую мягкую ладонь революционному матросу... мол, такой же как все...пролетарий, блин. Тертый захватил его руку в свою пролетарскую лопату и горячо тряс её. Он был счастлив! Более душевного человека на его жизненном пути еще не встречалось. А главное - наконец то он нашел свою девочку. Человечка, который занимал все его мысли и чувства в последнее время. Сиротку, для которой он собрал средства, и, которая олицетворяла для него будущее. Светлое и чистое.

Мошков с усилием выдернул ладонь из клешни пролетарского матроса, развернулся и пропал в лабиринтах бывшего царского дворца.

Судьба Председателя комитета по Ликвидации сложилась печально. Через год после описываемых событий он перешел в Наркомпрод на должность статистика, еще через какое то время за взятку в 10 тысяч фунтов стерлингов получил назначение в Наркоминдел, на должность дипломатического представителя при посольстве в Соединенных Штатах Америки. Полгода пребывания за границей Апполинарию Максимовичу вполне хватило, чтобы подготовить почву для окончательного разрыва с родным Отечеством. В один из дней он нелегально покинул территорию посольства и попросил политического убежища. Его просьба была удовлетворена Американскими властями. На призывы Советского руководства одуматься и вернуться на Родину Мошков не реагировал, в связи с чем Советскими спецлужбами была проведена спецоперация по его ликвидации. Операция прошла успешно. Газеты того времени в разделе "Криминальная хроника" сообщили, что "... бывший представитель Советского посольства Мошкофф был найден убитым в своей квартире. На теле убитого насчитывается 36 колото-резаных ножевых ран. Руки пострадавшего также носят следы глубоких порезов, что говорит о попытке оказать сопротивление нападавшим перед смертью. Вместе с ним в квартире найден труп женщины - секретаря-переводчика при посольстве СССР. В определенных кругах Мошкофф был известен как собиратель предметов старинны, хранил дома ценную коллекцию старинных икон. По мнению инспектора полиции м-ра Вандергутта, убийство совершено в результате ограбления и носит бытовой характер. Версия двойного убийства на почве ревности также не исключается. По делу ведется следствие"