Мезыб*

Море, взгляд к себе приковав Еленою в день смотрин,
всё многоцветие синевы за полчаса до заката
сразу откроет: сапфир, лазурь, кобальт, ультрамарин,
с зеленью бирюза - насытят зрение до отказа.

Море, взгляд к себе приковав, брошенный с высоты,
долго не отпускает. Увидеть снова без интереса
высокий берег в конце залива, мергелевые пласты 
(разлом слоёного пирога в колючей обсыпке леса)
сможешь не сразу.
                  Девятый час, вот-вот пробудится то,
что отупляющий пляжный зной лишь временно унимает,
что из брони твоего спокойствия сделает решето,
и поделом - не сдёргивай самобранку. 
                                     Закат меняет
дынный мёд на розовый холод. Рыжий шар-великан,
ветреный день суля (сейчас не веришь, а завтра - ух ты!) - 
быстро краснея и распухая, уходит за облака,
долго задерживаться не став над злосчастной Цемесской бухтой.

Здесь молодняк, ежедневный праздник тел загорелых, щёк,
визгов, свободы, но что флиртуют, что ссорятся - как попало.
Юность капризно срывает скатерть - авось накроют ещё! - 
кубки и яства летят со стола под тихую брань Тантала.

Музыка. Набережная. Фонари. Гуляет-шумит народ.
В августе долог на юге день, но и тьма наступает быстро - 
и вот уже месяц, подкравшись горцем из-за хребта Маркотх,
бросает на море длинный лоскут. 
                                Паучий шёлк серебристый
лёг на колышущуюся зыбь дорожкою наплавной,
двоим, рискнувшим ступить, сулит какой-то блаженный берег.
Лет этак десять тому назад могли бы, могли с одной,
когда было меньше накипи в нас и трезвости, больше веры.

Корень вырванного деревца ворочается на дне
того, что всё-таки есть. Росток не выгонит, пусть не тщится.
Лучше принять, как  лекарство, бокал душистого шардонэ
из тонких, ловких, жонглёрских рук молоденькой продавщицы.
                            
Лучше, покинув столик, табачный дым и дурной шансон,
выйти к воде, пройтись до конца по молу (вокруг простор, но
ты в безопасности), лучше подстроить дыхание в унисон
с шорохами накатов, смотреть на отблески дальнего шторма.

Сполохи чиркают по горизонту, высвечивая на миг
белым огнём громожденье туч и волн помутневших пляску.
Зевс-психопат Посейдона треплет, взявши за воротник,
но не со зла и несильно, а так - в рамках семейной таски.

Видишь? - с тобой и чутьё, и воля, плодоносит лоза - 
и виноградная, и речевая, не перебор ли - счастье?
К счастью стремятся дитя, корова, женщина, англосакс,
как утверждал один богоборец. Но пора возвращаться.

В парке темно, и тем внезапней редкий светопоток
выхватит ясеня ветвь, как россыпь застывшего фейерверка.
Под фонарём на скамейке бритоголовый, в плавках, браток
что-то невнятно мычит, раскинувшись пузом кверху.

Бриз - не борей: по домам не гонит, пальцы его нежны,
со стороны жилья приближаются щебеты со смешками - 
то ли девицы, то ли русалки, полуобнажены,
стайкой скользят сквозь парк, шевеля шёлковыми плавниками.

Впору позвать гребцов, чтобы не кинуться вслед:
привяжите, дескать, к стволу, а то забуду Итаку.
Впрочем, ни голоса у сирен, ни жены у героя нет,
не дотянуться ни до плодов, ни до питья. 
                                         И так вот
добредаешь до номера, падаешь на кровать,
и ожидаешь, когда проигравший хищнице-ночи в прятки
прожитый день на спиртовке сердца выпарится опять,
крупнозернистую, едкую соль оставив в сухом остатке. 

________________________________________________________________________
* название бывшего адыгейского аула недалеко от Геленджика. Сейчас посёлок Дивноморское.