Аннотация: Уже ничего нельзя было разглядеть в алом свечении, я чувствовал лишь, как моя правая рука, совершенно не подвластная моей воле, подносит револьвер к моему виску...
- Послушай, - говорил мне Зигмунд взволнованно и вдохновенно, - кто ещё, кроме тебя, так глубоко инспирирован в эти отвратительные культы? Поверь, я бы и ночи не проспал спокойно, если б знал хотя бы долю того, что ведомо тебе. Это же просто чудовищно!
- Чудовищно, да? - с интересом спросил я.
- Сохрани нас бог! - воскликнул мой замечательный друг, и далее нёс околесицу в таком же духе, будто заправский ксендз в какой-нибудь мазовецкой деревеньке, увидевший в избах странные, явно не католические иконы и веточки калины - старинное славянское поверье от проклятий, вполне возможно ватиканских...
Мы торопливо шли к доктору Вацлаву Грабовски, который так настаивал на срочной встрече. Дождь так и лил, а в тёмных тучах едва можно было заметить солнце. Лишь иногда гремел гром, добавляя жути в наши беспокойные сердца.
Петляя по улицам Плоцка, мы то и дело оглядывались, в приобретённой паранойе ожидая преследования на каждом шагу. Раньше я смеялся над Зигмундом, но теперь и сам стал видеть нечто странное вокруг, а ощущение слежки не оставляло ни на миг...
- Ты взял с собою оберег Тиндала? - тревожно спросил мой сумасшедший друг.
Я резко остановился и стремительно обшарил свои карманы. Да, шкатулка с оберегом была со мною, но я промолчал. Зигмунд едва не взвизгнул, закусив кулак. Так мы и шли, перепрыгивая через лужи и озираясь как будто окружённые несметными полчищами врагов в неизвестном месте...
Наконец, мы остановились перед мощной железной дверью неприметного старого дома. Только зная специальный код, можно было войти, и Зигмунд взялся за кольцо, чтобы оттарабанить сложный код. На это потребовалось минуты две.
Дверь, будто по волшебству, отворилась. Мы пулей влетели внутрь и тотчас затворили дверь, прильнув к небольшим прорезям, чтобы рассмотреть признаки преследования. Но дождь лил стеною так, что ничего нельзя было разглядеть уже не расстоянии трёх шагов.
- Ладно, - спокойно сказал я. - Спускаемся.
* * *
Мы зашли в небольшую нишу и начали спуск по витиеватой лестнице, уходящей в глубокие подземелья, ибо домик этот, в котором лишь для вида вечерами зажигали свет, был прикрытием для истинных жилищ, располагавшихся на нескольких ярусах внизу. Я и по сей день не знал, сколько ярусов всего, ибо при посвящении в Орден Люцифугум, также известный как Ложа Чёрной Пятницы Љ303, меня провожали в ритуальное помещение с завязанными глазами. На данный момент я имел допуск в три яруса, на которых располагались библиотека, лаборатория и жилище самого магистра, в миру известного доктора-офтальмолога Вацлава Грабовски. Много лет назад, - я уж и не помню, сколько, - он лично пригласил меня в Орден, проявив удивительную настойчивость, что всегда было большой загадкою для меня...
- Мастер, - сказали мы, быстро, но почтительно поклонившись.
Магистр сидел за тяжёлым дубовым столом и рассматривал какие-то бумаги.
- Явились, - сумрачно отозвался он, глядя на нас тяжёлым взглядом поверх очков.
Мы замялись. Всегда было это ощущение, будто провинившиеся школьники стоят перед грозным директором школы, хотя мне уж было за сорок, а Зигмунду около того...
- Ну что же, - с ноткой угрозы проговорил доктор Грабовски, - вы достигли больших успехов: вы открыли портал Зигматуса, несмотря на то, что я вам не единожды приказывал не приближаться к церкви Святого Игнациуса.
С безграничным изумлением я уставился на Зигмунда, и вдруг обнаружил, что он залился краскою так, что его лицо стало похоже н распухший помидор. Вот так дела, Зигмунд осушался прямых указаний магистра...
Я вскинул брови и телепатически сигнализировал товарищу: "Но зачем?..".
- Я не помню, как это произошло, - сдавленным голосом проговорил Зигмунд. - Меня словно околдовали...
- Продолжай, - приказал доктор Грабовски.
- Светила полная луна, - сказал Зигмунд, не смея поднять глаз. - Я сидел у окна и читал мантру Пяти Ступеней, соблюдая все условия защиты помещения. В какой-то миг я утратил контроль над своим разумом, и лишь по своей вымокшей одежде и грязным ботинкам смог определить на рассвете, что куда-то выходил в эту ночь. Вот и всё, что я помню, казните меня, но это и всё...
- Ты не помнишь, что делал в церкви?
- Нет, клянусь!
Доктор помолчал, раздумывая.
- Подумай хорошенько, - сказал он, - не было ли тебе видений позже во сне или чего-то похожего на вспоминания?..
Зигмунд напряжённо наморщил лоб.
- Что-то похожее, - пробормотал он.
- Что?
- Демонические лики являлись мне с тех пор, - прошептал Зигмунд и закрыл своё лицо ладонями.
Несколько поколебавшись, я всё-таки обнял его за плечи. В первый и последний раз я сделал это с мужчиной. До сих пор противно...
- Ну-ну, - раздражённо сказал магистр и ударил ладонью по звонку.
Почти моментально в комнату вломился Фриц Швайн и услужливо застыл в низком поклоне.
- Отведи их к архивариусу, - приказал доктор Грабовски грозным тоном.
Швайн склонился ещё ниже.
- Ich gehorche, mein Herr, - прокартавил слуга на своём гнусном наречии, хотя прекрасно, собака такая, знал польский.
Под тяжёлым взглядом магистра мы, чуть ли не на цыпочках, последовали за вихляющим своей толстой баварской задницей слугой.
* * *
После пяти минут блужданий в полной темноте мы остановились перед очередной железной дверью и вслушивались в кодовый стук.
Дверь отворилась, мы вошли в обиталище архивариуса Лазаря Дробышевски-Вислянцкого. Он эдак с юмором посмотрел на нас - крохотный человечек за гигантским столом среди огромных книг. Я в жизни не видывал таких книг, и не могу даже предположить, где их печатали. Вполне возможно, что издавались эти труды прямо здесь и предназначались только для членов Ордена. Мне пока не доводилось даже прикасаться к этим фолиантам, ибо даже спустя много лет я не имел доступа к ним. Даже и сейчас я не имел ни малейшего понятия о том, зачем понадобился Ордену и почему магистр устроил целую охоту за мною, когда я приехал из России на Рождественские праздники в Плоцк. Думал я пробыть лишь четыре дня, но так здесь и остался, как будто ждали здесь меня всегда, как будто был в этом какой-то смысл с самого дня моего рождения или задолго до него в тёмных сумерках неизвестности...
- А вот и наши чудаки, - проговорил маленький архивариус, прямо-таки давясь от смеха. Не представляю даже, что доставляло ему столь необычайный источник весёлости, но, сколько помню, старик Лазарь всегда был таким.
Холоп Швайн беззвучно скрылся, за нами затворилась мощная кованая дверь, а мы стояли перед грудой книг и слушали хихиканье старичка неопределённого возраста. Я бы не удивился, если б оказалось, что он жил ещё во времени Косцюшки...
- Да уж, наделали вы делов, - простодушно сказал архивариус и пальцем подозвал нас к себе.
Мы приблизились к столу.
- Дети мои, - сказал негромко Лазарь, - один из вас должен будет уйти в мир Ааргха ещё до начала новой зари.
Чего-то подобного я и ожидал. Перед глазами всё поплыло, колени ослабели, в голове будто зазвучал гигантский колокол. Плечи же Зигмунда тряслись в беззвучных рыданьях. Мой бедный лунатичный друг уже поставил крест на себе, но что-то тут было не так...
- Я слушаю, - сказал я твёрдо. - Я готов. Со мною сила Бульвиндара.
Я резким жестом достал шкатулку, в которой был мой талисман.
- Если Дети Псов Эльмира или ещё какие исчадья решили объявить нам войну, я буду биться, я буду драться!
Меня переполняло волненье.
- Да-да-да, - смеялся старичок. - Очень кстати.
Лазарь трясся от смеха.
- Дети мои, - сказал он через несколько минут, - солнце никогда не взойдёт боле, если врата не будут закрыты. Церковь Святого Игнациуса отныне превратилась в средоточие сил инферно, и все чёрные ложи этого мира устремились уж туда, чтобы принести свои кровавые дары. Всё решится в эту ночь, дети мои. Либо вы закроете портал, либо солнце никогда больше не взойдёт, а затем и звёзды исчезнут и наступит вечная, совершенно беспроглядная тьма и по земле расползутся гады и твари, каких вы и представить себе не можете.
Старичок тихо смелся, разглядывая нас с безграничным добродушием, как будто речь шла о провинившихся малышах, а не о двух кощунниках, открывших врата ада.
* * *
Да, вопрос стоял именно так - дело касалось в большей степени меня, чем Зигмунда, ибо когда я был принят в Орден, он стал моим братом, куда более родным, чем тот брат, который никогда не был близок мне. Объяснял это магистр тем, что мы должны будем следить друг за другом. В первый миг я с негодованием отверг эту идею, сказав, что не собираюсь следить за моим компаньоном и что-то там доносить на него, но магистр перебил меня и заверил, что всё совсем не так. Через некоторое время я понял, что имелось в виду и почему все в Ордене были спаяны. Как оказалось, для каждого посвящённого требовался кто-то, кто мог бы со стороны отслеживать его и предупреждать об опасности совершения неверного шага. И действительно, со стороны было виднее.
Но было и ещё кое-что - поскольку нас связывали обязательства, ответственность за поступки одного распространялись на другого. Вот почему в этом казусе был виновен скорее я, чем мой несчастный лунатичный друг. Ведь я был должен уследить опасность и защитить моего друга, когда это требовалось, но я не был рядом, когда Зигмунд, закатив глаза под лоб, орудовал в церкви Святого Игнациуса, размахивая кинжалом над алтарём и бормоча воззванья Мильнуру, Шиггабао, Субирману и всем прочим бесчисленным исчадьям. Он был лишь инструментом в чудовищных руках, а я нёс всю тяжесть за всё, что случилось...
- Следуйте по той карте, дети мои, - сказал нам смеющийся старик, указав на манускрипт на столе. - Чрез древние туннели вы сможете пройти прямо к основанию церкви. Там вас будут ждать, там всё и решится...
Я взял карту и, не глядя на Зигмунда, направился прочь. Дверь уж была открыта. В последний раз я слышал смех добродушного старичка Лазаря, хотя причина этого веселья так никогда и не была понята мною...
- Может, всё это действительно неважно? - проговори я, когда мы, освещая фонариками путь, начали своё блужданье. - Ты хоть что-нибудь понял в этом деле?
Зигмунд, казалось, снова впал в какой-то лунатизм. Ну что с ним теперь?..
- Ежи, - пробормотал он. На самом деле моё имя было Константин, но здесь в Польше меня звали Ежи. - Ежи, я снова теряю себя...
Я посветил фонариком прямо в его лицо. Глаза Зигмунда закатились, как у эпилептика. Тело его мелко тряслось.
- Не бойся, друг, - сказал я. - Теперь-то мы будем вместе.
На миг у меня промелькнула мысль, что Зигмунд может ударить меня в спину кинжалом, но я даже не стал думать об этом, настолько это было, в самом деле, неважно.
- Ежи, хочу сказать тебе...
- Слушаю.
- Хочу сказать тебе: прощай...
Я даже не оглянулся.
- Прощай, - бросил я и добавил хода, безошибочно ориентируясь в туннеле. У меня было стойкое ощущение, будто я был здесь много раз. Всё было чертовски знакомым. Каждый поворот, каждый камень в древней кладке, - всё было знакомо. Я почти не смотрел на карту, легко определяя верный путь, ведший меня к угрожающей, но вместе с тем необъяснимо волнующей безвестности...
* * *
Зигмунд остался далеко позади и, мне кажется, я услышал отчаянный и истошный вопль, когда пришёл, наконец, к ступеням, ведшим в лоно церкви прямо из древних катакомб....
Выхватив револьвер, я, не сбавляя шаг, толкнул дверь перед собою и вошёл в собор. Какая-то фигура мелькнула предо мною и я тотчас засадил в неё две пули. Фигура взвизгнула, скрывшись в темноте.
- Ну что, собаки! - проорал я. - Настал черёд финальной битвы! И если слышит меня Господь наш Умильдумбр, то пусть зарю алой озарятся небеса! Хао! Унишад-зарим-Линкагар!
В восторге я увидел, как за пределами церкви всё заалело. Ничего чудеснее в жизни не видал.
В левой моей руке был амулет Тиндала, он тоже алел, и рука моя алела тоже.
- Где вы, псы, что следуют за мною? Явитесь тотчас во плоти!
И мига не прошло, как предо мною явилась бесчисленная свора собакоголовых тварей. Это были они - Дети Псов Эльмира, что растерзали разум и тело моего наречённого брата.
Я смотрел в их лики не страшась, и алое зарево заливало всё вокруг.
- Вам нужно солнце? - закричал я. - Нужна вечная ночь?
Собачьи морды в один голос пронзительно завыли.
Уже ничего нельзя было разглядеть в алом свечении, я чувствовал лишь, как моя правая рука, совершенно не подвластная моей воле, подносит револьвер к моему виску.
- Не бойся, - услышал я спокойный голос Зигмунда, как будто он говорил собачьей пастью.
А ещё через миг я увидел румяные счастливые лица, которые дружно хохотали. Меня вдруг переполнил необычайный экстаз, и я тоже захохотал, захохотал с нестерпимым упоеньем...