Аннотация: Навьи Волки Бесславие Чёрное Лютеню пели Из мрака морозного, Стужей и воем, Под лапами елей, В северном сполохе, Мертвенным шёпотом Смерть призывали, Охрипнув от холода, Лёд возжигали Проклятием в голосе...
Навьи Волки
Бесславие Чёрное
Лютеню пели
Из мрака морозного,
Стужей и воем,
Под лапами елей,
В северном сполохе,
Мертвенным шёпотом
Смерть призывали,
Охрипнув от холода,
Лёд возжигали
Проклятием в голосе...
В переплетении Времени и Вьюги
Всё чаще здесь проходят странники в чёрном, прячущие лица, прячущие крылья. Всё чаще над умирающим городом кружит воронья мгла.
Всё чаще, вглядываясь в лёд, видишь чьи-то очертания, и слышишь слова: "Услышь меня... Спаси...". Но зажмурив глаза, понимаешь, что сказавшего эти слова больше нет, его добили, быть может, дни, быть может, годы назад.
Всё чаще вода в проруби черна, как ночь, а небо в немой полдень бело, как саван.
Всё чаще хочется прийти на развалины завода, чтоб услышать стук, но не производства, а его отголосков, мёртвого эха, звучащего здесь уже много лет, больше, чем ты живёшь, облачившись плотью из боли и ненависти. Увидеть одинокую дворнягу, не просящую еды, взглянуть в её глаза, отражающие замёрзших щенков, лечь на промёрзший пол под металлическими сводами, и слушать стук. Эхо остановившегося сердца.
Всё чаще стук нарушается вороньим граем. Эхом появляющихся из ниоткуда, и исчезающих в никуда, не живых и не мёртвых ворон.
Всё чаще через решётку видна вьюга, расступающаяся лишь для того, чтобы представить взору оледеневших очей кровавый закат.
Всё чаще едят того, кто побрезговал есть людей. "Услышь меня. Спаси".
Всё чаще кому-то открывает своё лицо странник в чёрном.
...Всё чаще и чаще
Вороны-волки,
Посланники Смерти,
Кружат над городом,
Чаще и чаще
Открытые двери
Мира иного
Скрежещут от холода,
Чаще и чаще
Безликие звери
В руинах блуждают,
Убийством окованных,
Кого-то боятся,
Кого-то съедают,
И лишь выживают,
На жизнь обречённые...
Пульсация
Постукивание и звон промёрзших деревьев, хруст снега под ногами...
Под ногами, пальцы которых онемели от мороза. Я иду. Я стараюсь бежать. Кисти еле-еле сжимаются в кулаки, слёзы скоро оледенеют. Холод добрался до лёгких, трудно дышать.
Но я дышу.
Я иду.
Потому что сердце ещё не остановилось, потому что я чувствую пульсацию крови в замёрзших руках.
Это мешает просто упасть и уснуть. Заставляет жить. Это - сама Жизнь.
Ради этого стоит рождаться, и оживать, умирая.
Стоит пройти через холод, боль и отчаяние.
Я дышу.
Я иду.
Я Люблю.
...Восстань же из мрака,
Восстань же из пепла,
Бессмертное Солнце,
Свети же хоть холодом,
Окутайся прахом,
Да обернись ветром,
Лишь чтоб не замёрзнуть
В бессмыслице золота,
В иллюзии, отблеске
Жизни рождения
Поставь печать смерти,
Сияй же сквозь сумерки,
Пожни очаг Жизни
Средь морока тризны,
И вырасти ветви
С посевов неумерших...
Рождение
Вода недвижима, мертва. Есть только память. Переливаясь самоцветами, радугой, звёздами, на белом-белом полотне под тёмно-синим небом, спят снежинки. Они ждут своего часа. Они возродятся весной.
Где-то в глубине снега уже появилась тёплая вода. Её всего несколько капель, но и этого достаточно, как иногда достаточно маленького толчка для остановившегося сердца, чтобы снова забиться, чтобы жить.
Сквозь трещину в промёрзшей земле неведомыми силами нагретая вода пробивается наружу, чтобы замёрзнуть. Но она так и будет идти на поверхность, несмотря ни на что. Однажды, вопреки окрепшим морозам, через трещину в земле начнёт бить кипяток. А затем - огонь, оставив вокруг себя озеро растаявшего льда, оплавленные обломки брошенного завода, руины города и останки людей, грызущихся за эти руины...
И лишь воронья мгла да кровавый закат будут возвещать о торжестве новой жизни посреди смерти на ядовитых руинах сгнившего человечества. Человечества, убившего Землю, но заставившего Её Сердце снова биться, снова кровоточить.
И заставлять биться сердца немногих... тех, кому чёрные странники не открыли свои лица... или, быть может, самих чёрных странников... На ядовитых руинах сгнившего человечества...