Год у-цзы. В этом году регентствовал царевич Толуй.
РАД. О положении Тулуй-хана после смерти отца; о том, как он водворился и утвердился в коренном юрте и престольном городе отца, которые принадлежали ему по праву; о пребывании его в согласии с братьями [1.2, т.2, с.109].
Вскоре после того, как Тулуй-хан, согласно указанию отца, возвратился из пределов Тангута вместе со своим братом Угедей-кааном, который был по завещанию Чингиз-хана наследником престола, и стал во главе дома и ставок, Чингиз-хан скончался.
После того как его гроб поставили в ставку и в точности исполнили обряды оплакивания, другие братья и царевичи [все] уехали каждый в свой юрт, а Тулуй-хан водворился в коренном юрте, который состоял из престольного города и великих станов Чингиз-хана, и воссел всевластный [на царский престол].
РАД. О возникновении [разных] обстоятельств его [Угэдея] царствования и подробности восшествия его на каанский престол [1.2, т.2, с.18-19].
Когда Чингиз-хан в кака-ил, в год свиньи, 624 г.х., по положению, кое неизбежно для людей, скончался в пределах Тангута, когда он направлялся оттуда в область Нангяс и [уже] достиг границы, как это было изложено в повествовании о нем, его гроб привезли в местность Келурен, которая является их коренным юртом, и выполнили обряд оплакивания. Все царевичи и эмиры, посовещавшись совместно о делах государства, отправились каждый к месту своего постоянного пребывания и, как было решено, встали на отдых.
Около двух лет престол пустовал и государству недоставало государя. Они опасались, что если случится большое дело и не будет назначен вождь и государь, то в основы государства проникнут слабость и расстройство. Самое лучшее - это поспешить скорее с возведением на каанство. И по этому важному, тонкому делу посылали со всех сторон друг к другу гонцов и занялись подготовкой великого курилтая.
Когда ослабли сила и ярость холода и наступили первые дни весны, все царевичи и эмиры направились со [всех] сторон и краев к старинному юрту и великой ставке. Из Кипчака - сыновья Джучи-хана: Урадэ, Бату, Шейбан, Берке, Беркечар, Бука-Тимур; из Каялыга - Чагатай со всеми сыновьями и внуками; из Имиля и Кунака - Угедей-каан с сыновьями и своим родом; с востока - их дяди; Отчигин, Бильгутай-нойон и их двоюродный брат Илджидай-нойон, сын Качиуна, - со всех сторон в местность Келурен явились эмиры и сановники войска. Тулуй-хан, почетные прозвища которого Еке-нойон и Улуг-нойон, - глава дома и коренного юрта своего, - был уже там. Все упомянутое общество трое суток было занято удовольствиями, собраниями и развлечениями. Затем вели разговоры о делах государства и о царствовании. Согласно завещанию Чингиз-хана, достоинство каана утвердили за Угедей-кааном. Сначала сыновья и царевичи единодушно сказали Угедей-каану: "В силу указа Чингиз-хана тебе нужно с божьей помощью душой отдаться царствованию, дабы предводители непокорных были готовы служить [тебе] жизнью и дабы дальние и ближние, тюрки и тазики [все] подчинились и покорились [твоему] приказу".
Угедей-каан сказал: "Хотя приказ Чингиз-хана действует в этом смысле, но есть старшие братья и дяди, в особенности старший брат Тулуй-хан достойнее меня, [чтобы] быть облеченным властью и взять на себя это дело; так как по правилу и обычаю монголов младший сын бывает старшим в доме, замещает отца и ведает его юртом и домом, а Улуг-нойон - младший сын великой ставки. Он день и ночь, в урочный и неурочный час находился при отце, слышал и познал порядки и ясу. Как я воссяду на каанство при его жизни и в их присутствии?".
Царевичи единогласно сказали: "Чингиз-хан из всех сыновей и братьев это великое дело вверил тебе и право вершить его закрепил за тобой; как мы можем допустить изменение и переиначивание его незыблемого постановления и настоятельного приказа?".
После убедительных просьб и многих увещеваний Угедей-каан счел необходимым последовать повелению отца и принять указания братьев и дядей и дал согласие. Все сняли с головы шапки и перекинули пояса через плечо.
ЦЗИНЬ ШИ. IX. Ай-Цзун. Чжэн-да 5-е лето [2.1, с.220].
Весной в 1-й месяц император Ай-цзун отправил вельможу Вань-янь-ма-цзинь-чу принести жертву монгольскому государю Тай-цзу (Чингис-хану).
ГАН МУ. Сюй-цзы царства Сун правления Шао-дин 1-е лето. Царства Гинь правления Чжен-да 5-е лето [2.2].
Весною, в 3-й месяце, царства Гинь Генерал Вань-янь-чен-хо-шан совершенно разбил Монгольское войско в Да-чан-юань.
Монгольские войска вступили в Да-чан-юань. Нючженский Генерал Ваньянь-хада послал Генерала Ваньянь-чен-хо-шан с передовым корпусом. Сей, одевшись в латы и севши на лошадь, с 400 конницы совершенно разбил 8-тысячный корпус Монголов. Сия победа пробудила мужество в Нючженских войсках: ибо со времени нашествия Монгольского, в продолжение 20 лет, еще в первый раз одержали победу. Сей подвиг поставлен выше всех, и удостоен отличной награды. Корпус Генерала состоял из Хойхорцев, Маней, Тангутов, Тоганцев и беглых Китайцев, людей хищных, наглых, необузданных: но Чень-хо-шан нашел средство управлять ими, и без труда приучил их к дисциплине. В проходимых ими городах они ни малейших наглостей не производили. На каждом сражении они первые всходили на стену, первые устремлялись на неприятельские ряды. Прочие корпусы имели великую опору в них.
Объяснение. Уже 20 лет как Нючжени борются с Монголами: но всегда были побеждаемы; теперь в первый еще раз одержали победу в Да-чан-юань. Отселе можно видеть, что Нючженский дом не не имел твердых полководцев и храбрых войск, но только неумел ими пользоваться. Чен-хо-шан сражался за престол: почему для вящей похвалы ему написано: совершенно разбил.
У Л У С Ч А Г А Т А Я
РАД. О Чагатае, сыне Чингиз-хана [1.2, т.2, с.95-96].
Исполнив сообща в точности обряды оплакивания, каждый [из них] отправился в свой юрт и жилище. Так как из братьев Чагатай был в тесной дружбе только с Угедеем и Тулуем, он приложил много стараний [в хлопотах] о восшествии Угедея на каанский престол и проявил рвение, чтобы согласно приказанию отца посадить его на престол. Вместе с братом Тулуем и другими родственниками он девять раз земно бил челом и совершил "тикшимиши". Несмотря на то, что он был старшим братом, он оказывал Угедей-каану полный почет и весьма соблюдал [все] мелочи чинопочитания. Между прочим, был такой [случай]. Однажды они поехали верхом, каждый на быстром коне. И в опьянении он [Чагатай] сказал ему [Угедею]: "Пусти коней об заклад наперегонки".
Побившись об заклад, они поскакали. Конь Чагатая шел немного резвее и на голову обогнал [коня Угедея]. Дома ночью Чагатай вспомнил об этом случае и подумал: "Как это допустимо, чтобы я бился об заклад с кааном и чтобы мой конь обогнал его; такой поступок большая грубость. Глядя на это, и другие станут дерзкими, а это приведет к вредным последствиям".
Рано утром он созвал эмиров и сказал: "Я вчера впал в грех и совершил такой-то поступок; отправимся к его величеству каану, дабы он обвинил меня и воздал мне то, что следует".
Он выступил с эмирами большой толпой и прибыл во [дворец] раньше урочного времени. [Очередные стражи] доложили [каану], что Чагатай прибыл со множеством людей. Угедей-каан хотя и имел к нему полное доверие, но все же забеспокоился, что могло быть тому причиной; он выслал к нему людей расспросить. [Чагатай] ответил: "Мы, все родичи, на курилтае уговорились и присягнули в том, что Угедей будет кааном, что мы пойдем по пути подчинения и повиновения и что ни под каким видом не будем ему противиться и не будем с ним [спорить]. Вчера я побился с ним об заклад и пустил скакуна в перегонки. Разве нам пристало битье с кааном об заклад? Поэтому я виноват и приехал сознаться в своей вине, чтобы подвергнуться наказанию. Убьет ли, даст ли палок, - oн судья".
Угедей-каан устыдился [своих подозрений], умножил к нему свою любовь и милость, проявил внимание, послав [передать]: "Что это за слова? Он мой старший брат, стоит ли [обращать] внимание на такие мелочи?".
Тот не слушал. В конце концов он согласился на то, что каан дарует ему жизнь, а он верноподданнически подносит девять лошадей. Битикчии огласили: "Каан дарует жизнь Чагатаю, дабы все слышали и знали, что он совершает "тикшимиши" по случаю прощения вины".
После этого [Чагатай] вошел в ставку и со свойственным ему красноречием рассказал об этом всему собранию. По этой причине между ними укрепилось согласие и союз. И другие родственники все склонились пред его приказом и избрали путь подчинения.
АЛ АСИР. О битве между Джалал ад-Динаом и татарами [3.1, с.407-409].
В этом году (625 г.х.) татары вновь выступили на Рей и между ними и Джалал ад-Динаом произошли многочисленные сражения. Люди по-разному сообщали нам об их количестве. В большинстве из [рассказов] он одерживал верх, и в конечном итоге победа была за ним.
Во время первой битвы между ними происходили необыкновенные чудеса. Во главе этих татар был их царь грозный Чингиз-хан. [Джалал ад-Дина] отбросил его от себя и выдворил из своей страны. Тот отправился в Хорасан, и застал его в развалинах, [затем] он отправился в Рей, чтобы завладеть теми городами и областями. Здесь его встретил Джалал ад-Дина, и они встретились в ожесточенной битве. Затем Джалал ад-Дина потерпел поражение и снова вступил [в сражение], и вновь потерпел поражение.
[Затем] он отправился в Исфахан, и остановился между ним и Реем, и собрал [здесь] все свои войска и подчиненных. Среди тех, кто прибыл к нему, был правитель Фарса, сын атабека Сада, правивший после смерти своего отца, как мы об этом уже рассказывали. [Затем] Джалал ад-Дина вернулся к татарам и встретился с ними [для сражения]. В то время, когда они выстроились в ряды друг против друга, Гийас ад-дин, брат Джалал ад-Дина, отделился от него вместе с теми из эмиров, кто присоединился к нему, чтобы покинуть Джалал ад-Дина. Они отделились и пошли в ту сторону, куда направлялись. Когда татары увидели, что они покинули войска, они подумали, что те хотят подойти к ним со стороны их тыла и сражаться с ними с двух сторон. И татары обратились в бегство в результате этого [ошибочного] мнения, и их преследовал правитель Фарса. Что касается Джалал ад-Дина, то когда он увидел, что его брат покинул его войско вместе с теми, кто был с ним из эмиров, то он подумал, что татары отступили для обманного [маневра], чтобы заменить его. И он отступил, обратившись в бегство. Он не осмелился вступить в Исфахан, опасаясь быть осажденным, и направился в Самидам.
Что касается правителя Фарса, то когда он удалился вслед за татарами (от войска), и не увидел за собой ни Джалал ад-Дина, ни его войска, то он испугался татар, и отступил от них. Татары, не увидев вслед за собой никого, кто бы их преследовал, остановились. Затем они вернулись в Исфахан и не встретили на своем пути никого, кто бы им оказал сопротивление. Они прибыли в Исфахан и осадили его. Жители города думали, что Джалал ад-Дина отсутствует, а между тем, так оно и было, и татары осадили их. Тут к ним прибыл посланец от Джалал ад-Дина, извещая их о том, что тот в здравии. Он сказал: "Я задержался [ожидая], когда ко мне соберутся те, кто спасся из войска, и [только после этого] отправился к вам. Давайте объединим усилия с вами, чтобы вытеснить татар, и мы отбросим их от вас".
[Жители города] отправили ему [ответ], призывая его к себе, и обещая ему [оказать] помощь, и выступить вместе с ним против врага. У них [появилась] большая храбрость. [Джалал ад-Дина] отправился и присоединился к ним. Жители Исфахана выступили вместе с ним, и вступили в сражение с татарами. Татары обратились в бегство самым скверным образом. Джалал ад-Дина преследовал их до Рея, убивая и захватывая их в плен. Когда они удалились от Рея, [Джалал ад- дин] остановился в нем. [Затем] сын Чингиз-хана отправил к нему [посланца], говоря: "Поистине, эти люди не из наших, и мы их отстранили от себя. Если со стороны Чингиз-хана дается гарантия, то она выполняется".
И [Джалал ад-Дина] вернулся в Азербайджан.
НАСАВИ. гл.61. О походе султана в Ирак в 624 г.х. и о встрече его с татарами у стен Исфахана [3.2, с.174-180].
После того как султан прибыл в Сараб и [здесь] были сожжены пять фидаи, о чем мы говорили, он отправился в Табриз, где находился некоторое время, набираясь сил. В это время из Хорасана пришло сообщение о том, что татары готовы переправиться [через реку Джейхун]. Султан тотчас же: подобрав полы и засучив рукава, собрался в поход. Он решил, что правильнее и благоразумнее немедленно уйти к Исфахану и встретить их там, так как в городе было больше военных припасов и он был как бы морем вооруженных людей. Достигнув Исфахана, он послал четыре тысячи всадников в Рей и Дамган в качестве авангарда. Получаемые им ежедневные сообщения оттуда говорили о том, что они отступают, а татары продвигаются вперед. Наконец авангард благополучно возвратился к султану, и с ним прибыли те, которые сообщили султану, сколько злых демонов и лютых дьяволов в войсках проклятых [татар], таких, как Баичу-нойан, Тайнал-нойан, Наку-нойан, Асан Туган-нойан, Йатмас-нойан, Йасаур-нойан и другие проклятые.
Татары укрепились восточнее Исфахана на расстоянии дневного перехода, в селении под названием ас-Син. Звездочеты советовали султану воздерживаться [от выступления] в течение трех дней и только на четвертый день вступить в сражение, и он оставался на месте, ожидая указанного дня и назначенного времени. И вот что указывает на стойкость султана в сложных обстоятельствах и говорит о его равнодушии к тяжелым бедам.
Группа эмиров и ханов, услышав о приближении врага и обеспокоенная этим [известием], направилась к нему. Они сидели некоторое время у входа, пока он не разрешил им войти. Когда они стояли перед ним -- он встретил их во дворе дома, -- он некоторое время говорил о том, что не касалось татар, как бы пренебрегая ими и показывая собравшимся, что дело не так уж серьезно и новость не так уж страшна. Этим он успокоил их сердца и укрепил их трепетавшие души. Он долго беседовал с ними о разных делах и наконец усадил их и стал с ними советоваться относительно согласованности боевого порядка. В итоге совета с ними он взял с них клятву в том, что они не обратятся в бегство и не предпочтут [позорную] жизнь смерти. Затем он сам поклялся им так же, как они ему, и сделал это добровольно, без принуждения, заявив, что будет сражаться до смерти. Он объявил им день сражения. Затем вызвал кади Исфахана и раиса [города] и приказал им произвести смотр пехоте в полном вооружении и в различных панцирях и кольчугах. Простой народ в Исфахане нельзя сравнить с жителями других городов в этом смысле, так как они показывались за городом в праздничные дни и в дни ноуруза в кафтанах из разноцветного атласа, похожего на весенние цветы, или в искусно расшитых плащах, на которых зрители видели то блестящие звезды, то украшенные свитки с айтами [Корана].
И когда проклятые [татары] заметили промедление султана с выступлением, они подумали, что он страшно напуган и ослабел душой и из-за этого оттягивает время сражения. Они отрядили две тысячи всадников в горы страны луров для того, чтобы захватить припасы, необходимые на время осады, и эти [всадники] вступили в горы и достигли самой середины их. А султан отобрал из своих войск около трех тысяч всадников, которые перекрыли ущелья и обрушили на татар [мечи], быстрые, как молнии, и сильные, как удар грома.
Они возвратились и привели с собой около 400 пленных [татар], среди которых были рядовые и эмиры. Султан, в свою очередь, передал некоторых из них кади и раису, чтобы казнить их на улицах города, удовлетворив страсти простонародья, а остальным сам снес головы во дворе дома. Затем их вытащили за город, и их мерзкие трупы были брошены под открытым небом, чтобы их растащили голодные собаки и орлы, разорвав их на части, сделали их своей пищей.
Султан выступил в день, назначенный для сражения, и построил войска. Центр его был как ночная тьма, правое крыло подобно стремительному потоку, а левое крыло было заполнено сплошь серыми конями. Земля озарилась блеском и сверканием копий и мечей. И в момент, когда обе стороны стали друг против друга, султана покинул Гийас ад-Дин, уведя свои войска и часть войск [Джалал ад-Дина] во главе с Джахан-Пахлаваном Илчи. Он воспользовался для бегства тем, что султан был слишком занят, чтобы разыскивать его и преследовать при бегстве, и из-за этого [поступка] Гийас ад-Дин утратил спасение в обоих мирах -- [этом и потустороннем] -- и был изгнан из обоих садов -- [земного и райского]. Все это произошло из-за вражды, которая была между ними в то время, а о ней и о ее причине мы еще скажем в дальнейшем.
Султан не стал обращать внимания на это, племенной верблюд занимал его больше, чем бежавший дряхлый, а бросающийся [на добычу] орел -- больше, чем журавль.
Татары стали напротив [войск] султана согласно своему порядку -- по отрядам, разделенным и следовавшим [друг за другом]. Султан, когда стал перед ними, приказал пехоте Исфахана вернуться назад, так как удивился множеству своих войск и незначительности и слабости врага. Он счел свое войско в несколько раз большим, чем их силы. Правое крыло султана и его левое крыло далеко отстояли друг от друга, так что одно из них не знало о положении другого. [Из-за многочисленности войск] звери на земле не могли найти себе места, а птицы в воздухе улетели назад, и земля, если бы была чувствительной, зазвенела бы от обилия металла и тяжелой поступи [воинов].
Оба войска сражались в бою так, что поседели локоны и засветили звезды. К концу дня правое крыло войск султана пошло в атаку на левое крыло татар, вынудило его обратиться в бегство и не давало возможности остановиться. Они оседлали плечи [татар], убивая их там, где настигали, и преследовали их до границ Кашана, считая при этом, что левое крыло сделало со своим противником то же самое.
Когда султан увидел, что [татары] отступают, а солнце уже клонилось к закату и ночь начала простирать свое покрывало, он сел на крутом берегу, на месте сражения. К нему подошел Йилан-Бугу и сказал с упреком и порицанием: "Мы давно желали, чтобы для нас настал такой светлый день, в который наши сердца выместили бы свою злобу на этих проклятых и погасили бы жар в нашей груди. И когда судьба расщедрилась для нас на то, чего мы желали, и время даровало помощь в этом, жажда наших надежд остается неутоленной и жаждущего отгоняют от чистого источника. В эту ночь татары покрыли расстояние двух дней пути, и мы будем раскаиваться в том, что отпустили их, уже тогда, когда раскаяние будет бесполезно. Не следует ли нам преследовать их и уничтожить? Мы напоим их тем же, чем они поили нас, и успокоим наши души".
Султан тотчас же сел на коня. Когда татары увидели, что войск много и положение серьезное, они оглядели своих избранных храбрецов под командованием тирана их бахадуров и спрятали их в засаде за холмом.
Когда султан переправился и вышел на крутой берег, а солнце уже начало скрываться, спрятанные в засаде вышли из укрытий со стороны левого крыла [войск султана], как бушующий огонь, который не оставляет ничего. Они ударили по левому крылу и отбросили его к центру [султанских войск]. Это был только один удар, но настолько [сильный], что ноги оторвались от земли, а шеи от тел. Были повержены те, кто нес знамена, кровь застывала в жилах от ударов мечей, и забили фонтаны крови, как пучки искр, высекаемых из кремня. Но ханы и эмиры, командиры левого крыла, стояли твердо, оставаясь верными своей клятве до самой смерти.
Из них остались в живых только трое: Куч-Тегин-Пахлаван, хаджиб ал-хасс Ханберди и амир-ахур Одек. Ахаш-Малик сражался до тех пор, пока не пал, утыканный стрелами, словно ёж [иглами], и погиб за веру. Как мученики погибли также Алп-хан, Артук-хан, Куч-Буга-хан, Йулук-хан и Менгли-бек Таи. Колесо битвы тогда одинаково давило и храброго льва, и растерявшегося ягненка.
Противники накатывались друг на друга, нанося удары мечами: от них отделялись руки от плеч и головы от шей -- и удары копьями, от которых разрывались сердца и истощались родники радости и горя.
Ала ад-Даула Ата-хан, правитель Йезда, был взят в плен. Его схватил один из вероотступников, он отдал ему все деньги, что были с ним, и тот освободил его, а ночью он упал в колодец и погиб.
Только теперь люди поняли, какое место занимал Ур-хан, убитый исмаилитами в Гяндже, на левом крыле султанских войск. Ведь любой другой хан, сколько бы он ни прожил, не имел такого похвального влияния и не занимал такого достойного места, а левое крыло [султанских войск] на протяжении всей жизни Ур-хана постоянно одерживало победы.
Так вот. Султан находился в центре, но порядок здесь нарушился, знамена отделились от защитников, и враг окружил его со всех сторон. Выход из множества тенёт стал уже, чем игольное ушко, а при султане осталось только четырнадцать его личных мамлюков. В этот момент он обернулся и увидел, что тот, кто нес его знамя, -- а это был [султанский] санджак -- спасается бегством. Султан настиг его ударом копья, которым привел его к концу его судьбы. Он расчистил путь для своих спутников и для себя, ударив на татар так, что освободил проход и сумел выйти из стесненного положения.
Когда проклятый Тайнал-нойан увидел то, что произошло с султаном, он поразился его храбрости и, показав жезлом ему вслед, сказал: "Ты спасешься, где бы ни был! Поистине, ты муж своей эпохи и вождь своих сверстников!"
Это рассказал один из татарских эмиров, который перешел на сторону султана.
Затем центр и левое крыло [султанских войск] рассеялись по разным областям, подобно ходячим притчам. Часть из них попала в Фарс, а другую страх забросил в Керман, часть в [быстрой] скачке достигла границ Азербайджана, а некоторые, оставшись на месте без коней и потеряв средства передвижения и припасы, вошли в Исфахан.
Правое крыло [султанских войск] возвратилось через два дня со стороны Кашана, полагая, что левое крыло находится в Исфахане и что оно и центр армии также одержали победу. Когда они узнали о действительном положении, то и остальные стали рассеиваться -- собираясь группами и расходясь в разные стороны. Эта удивительная битва была делом неслыханным: ведь оба войска оказались разбитыми, но их эмиры самоотверженно сражались, а остатки обоих войск, бежавших в страхе, занесло в отдаленные места их стран, на самую окраину их земель.
Восемь дней о султане ничего не было слышно: не знали, жив ли он, следует ли ожидать его возвращения или нет и рассудить, кто будет у власти после него. Простонародье Исфахана вознамеривалось посягнуть на честь хорезмийских женщин и их имущество. Кади уговорил их повременить до праздника, с тем чтобы выяснить, какова судьба султана. Сражение произошло 22 рамадана 625 г.х. [25.VIII.1228 г.].
Атабек Йиган Таиси в день сражения не выходил из Исфахана из-за своей болезни. Кади и оставшиеся в городе видные люди государства согласились, что если они, совершив праздничную молитву, не дождутся сообщения о султане, то возведут его (Йигана Таиси) на престол, поскольку умение главенствовать и способности к управлению склоняли сердца [людей] на его сторону и привлекали их к нему.
Но когда люди в день праздника пошли на молитву, прибыл султан и присутствовал на молитве. Люди считали его прибытие праздником и думали, [радуясь], что они родились заново.
Султан оставался здесь несколько дней, пока не возвратились некоторые отряды из его рассеявшихся войск. Султан отличил эмиров своего правого крыла высокими пожалованиями и чинами. Он титуловал Игит-Малика -- Утур-ханом, Текчарука Ханкиши -- Хасс-ханом, Гёк-Сункур-Малика -- Сункур-ханом, Абу Бакр Малика -- Инам-ханом. Вместе с ними он двинулся на восток, по направлению к Рею, чтобы усилить у татар панику и [заставить их] бежать еще быстрее. Он направил свои отряды в Хорасан, и благодаря этому усилилась молва о его силе и далеко распространилась слава о [его] могуществе.
Но увы! [Надеялись] на источник, а [вода] иссякла, небо покрылось тучами, а [стояла] сушь! [Полагались на] скрепляющую смолу, а стена упала, думали пройти -- а [впереди] преграда!
Если собрались слезы на щеках, стало ясно -- кто плакал, а кто притворялся плачущим.
Что касается проклятых [татар], то они возвратились от Исфахана в страхе. Несмотря на то, что они в конце дня победили, мечи отняли у них больше [людей], чем у мусульман, и они повернули вспять, побежденные. "Где они ни будут встречены, они будут схвачены и перебиты избиением".
И не спасся из них никто, кроме немногих переправившихся через Джейхун.
