Почему-то все самое плохое обычно случается ночью. Сегодня ее покров был особенно густ и зловещ. Чистая луна и звезды не могли пробиться сквозь мрачное чрево туч, а яростные раскаты грозы добавляли злобы и таинства этой беснующейся стихии. Этой ночью черти спокойно ходили по земле, верша свои нечистые дела и нашептывая людям ведущие во тьму мысли...
Куда-то исчезло тепло и слабый запах материнского гнезда, в приоткрытое окно ворвался рокочущий раскат грома, и чьи-то сильные руки подхватили его за шкирку и поволокли наружу, навстречу бушующей грозе.
Ур протестующе заворчал, зажмурив свои недавно открывшиеся глазки, и пихнул человека в бок своими по-младенчески мягкими лапами.
Никакой реакции.
Человек вышел на улицу, и холодный дождь нещадно забарабанил по мгновенно намокшей короткой шерстке щенка.
Ур недовольно взвизгнул. Тогда человек встряхнул его, и Ур на миг увидел его лицо, обезображенное светом далеких фонарей и перекошенное злобой. И Ур затих, молча продолжая сносить леденящие удары дождя и холодное презрение дьявольской ночи.
Ни одной живой души не было вокруг, лишь между фонарных столбов, в царстве ночного мрака, метались беспокойно перешептывающиеся и коварно усмехающиеся рогатые тени с хлыстоподобными хвостами. Ур чуял их смрадно-серный запах, ловил неясные отсветы молний на их презрительных лицах и слышал постоянный, не стихающий шепот, словно это сама ночь пела ему на ухо свои волшебные заклинания...
И ему стало страшно. Ур еле слышно заскулил и ткнулся мокрым и холодным носом в пальто недавно пугавшего его человека, жадно ловя его ставший теплым запах и ища у него защиты в этой вечной схватке неба и земли...
Наконец они остановились, и щенок с ужасом уловил в глазах своего хозяина ту дьявольскую искру, скакавшую в глазах пугавших его теней. Лицо человека превратилось в страшную маску злобы и презрения, когда он разжал пальцы, и Ур с жалобным всхлипом упал прямо в жадно хлюпавшую грязь. Потом развернулся и, не оглянувшись, ушел, мгновенно исчезнув за скрывшей его сетью дождя.
Щенок хотел броситься за ним, но со страхом обнаружил, что даже человеческого запаха не осталось в резко помертвевшем воздухе, а бездонная грязевая жижа не дает пошевелиться, как магнит притягивая к себе...
С трудом поднимая отяжелевшие лапы, Ур сделал несколько шагов и упал.
Кругом ревела, беснуясь от свирепой ярости, гроза, и дикий презрительный хохот, наполнивший собой воздух, птицей взлетал к небесам, по призрачной тропинке к исчезнувшей луне...
Он был напуган, как ребенок, потерявший родителей. Напуган этой беснующейся грозой, черными тенями с их безумным холодом, холодными стрелами дождя и пропитавшим сам ночной дух едким запахом страха.
И тогда Ур завыл. Этот тонкий, робкий щенячий вой совсем не походил на вой его собратьев-волков. Он был тише, поверхностнее и менее богат тонами, чем самая короткая волчья перебранка. Но одно сейчас было едино - в этом вое отражалась его боль. Тонкий надсадный вой напоминал плач маленького брошенного ребенка.
Скоро он стих, и Ур устало опустил голову.
Он был один, один в этом жестоком мире без всякой надежды на жизнь.
Он был слишком слаб, чтобы выжить.
Ур лежал, спрятав голову от тяжелых, пригибающих к земле дождевых капель, и не знал, что высоко над его головой небо очистилось, и все звезды небосвода с жалостью смотрели на съежившегося под дождем щенка, и даже красавица луна на миг застыла, послав ему сквозь тучи свою грустную, исполненную тайной скорби улыбку.
Не знал, что выживет, но что жизнь достанется ему дорогой ценой, что он озлобится, и виной тому будет не он сам, а этот серый мир, с непринужденной легкостью ломающий самых стойких.
Не знал, что через несколько лет запах человека будет будить в нем не инстинкт защитника и потребность всегда быть с ним рядом, а древний волчий инстинкт самосохранения, который заставит его видеть в человеке своего самого страшного врага...