ЕВГЕНИЙ ТЕЛИШЕВ

РОЗА КЕЛЛЕР

Пьеса

Действующие лица

Роза Келлер

Де Сад, маркиз

Ренэ - жена маркиза

Марэ - полицейский инспектор

Турнье - секретарь

Дежурный Офицер

Полицейские

Фридрих Ницше

СЦЕНА 1

Декорация представляет собой грубо намалеванный альпийский пейзаж. На краю поросшего густым кустарником обрыва стоит, опершись на альпеншток, в глубокой задумчивости, Ф.Ницше. Моржовые усы свисают на впалую грудь. Вдруг он выпрямляется и, нарушив тишину, обращается в зал.

НИЦШЕ - Италии нет. Это не парадокс. Мучимый головными болями и несварением, я, по примеру Руссо, отправился странствовать. Италия манила меня, но, перевалив через Сен-Готард, я не обнаружил ничего, кроме этой пропасти (указывает на пропасть), склоны которой поросли густыми лесами и непроходимым кустарником. Не раз и не два тщился я найти какое-нибудь подобие спуска или тропы. Мои башмаки скользили в густой траве, камни срывались из под ног, и напрасно ждал я звука их падения - все говорило за то, что пропасть практически бездонна. Италию, следует это объявить во всеуслышанье, сочинили. Цели этой грандиозной мистификации, признаюсь, остаются загадочными. Цезарь и Леонардо никогда не существовали. Статьи в бесчисленных энциклопедиях и справочниках повествуют о стране, которой никогда не было, даром, что знаменитый сапог нарисован на всех картах. Глянцевые репродукции не соотносятся ни с каким оригиналом, ведь оригинала не существует в природе. Величайший из обманов в истории, когда-либо изобличенный имморалистом.

Пауза. Ф.Н. приближается к краю пропасти, нервически сбивая альпенштоком соцветия болиголова. Продолжает.

- Правда, однажды, не помню когда и как, после каких блужданий, на каком из этих склонов, я обнаружил нечто, что легко было принять за Италию, да, скорее всего, и было ею.

...Скрытая в тени платанов и пиний с бликами полуденного солнца подвижными пятнами ложившимися на широкие плиты маленькая площадь встретила меня тихим шумом небольших фонтанов и несколькими превосходными изваяниями чьи улыбки показались мне снисходительными а мраморные зеницы казалось внимательно наблюдают за пришельцем удивленный безлюдьем я зачерпнул из что-то бормочущего фонтана стаканчиком который сопровождает меня повсюду как верная собачонка затем долго пил и икнув ненароком почистил сюртук потом по лестнице не сразу открывшейся моему ищущему взгляду спустился куда-то вниз неширокая улица залитая палящими лучами с вывесками на светлых фасадах тоже была пустынна черный пес с ушами настороженно торчавшими над широким лбом и глазами чья необычно бело-голубая радужная наводила на мысль о слепоте вдруг выбежал из подворотни к которой я как раз приблизился и привлек мое внимание да и собака явно чего-то хотела от меня поминутно оглядываясь как бы проверяя иду ли я за ним пес затрусил вдоль раскаленного тротуара и мне хорошо были видны его ритмично двигавшиеся лопатки покрытые черной блестящей шерстью как знать молнией мелькнуло в мозгу изнуренном филологическими штудиями не хочет ли бестия как это случается в романах привести меня в тайное убежище некой очаровательной сеньоры возжелавшей философа-одиночку увы в этом месте память опять подводит меня помню только слепящую тетиву тротуара ритмично работающие лопатки и почти растворенную в мареве прошедшую мимо девушку я сумел бы заметить больше не страдай я сызмальства слабостью зрения граничащей временами с полной слепотой запомнилась плотная замысловатая укладка светло-русых волос высокий рост и необычный покрой светлого почти под цвет тела платья оставлявшего открытой правую грудь круглую как маленькое ядро с бледным цветком соска.

Свет меркнет и фигура Ф.Н., вновь погрузившегося в глубокую задумчивость, еще долго вырисовывается на фоне аляповатого задника, изображающего вечернюю зарю.

Занавес

СЦЕНА 2

Полицейский участок. Инспектор Марэ сидит за столом, погруженный в чтение какой-то бумаги. За окном виден кусок улицы, зелень деревьев, освещенных полуденным солнцем. Жарко. Инспектор, машинально отмахиваясь от многочисленных мух, не отрывает глаз, увеличенных стеклами очков, от текста, который, судя по всему, производит на него сильное впечатление: зрачки то расширяются, то сужаются, а на светлых, подстриженных щеточкой, усах выступают мелкие капельки пота. Рядом на столе - треуголка, парик, носовой платок, бутылка вина и наполовину наполненный стакан. О степени увлеченности инспектора чтением говорит также и то, что он постоянно путает эти предметы: пытается вытереть сверкающую от пота лысину стаканом, пьет из треуголки и т.п. Секретарь-письмоводитель, в мышином камзоле с худым, мертвенно-бледным, лицом, сидит в углу за маленьким столиком, на котором громоздятся бумаги, поблескивает чернильница. В

граненом, мутного стекла, стакане - десяток превосходно очиненных гусиных перьев. Когда занавес поднимается, секретарь, порывшись в бумагах, встает из-за стола и, сильно хромая, приближается к инспектору.

СЕКРЕТАРЬ - Месье...

Инспектор продолжает пожирать текст глазами, пытается "глотнуть" из треуголки и, после нескольких безуспешных попыток, "доливает" в треуголку вина из бутылки, не отрывая глаз от бумаги.

СЕКРЕТАРЬ - (перехватывает треуголку, выплескивает вино за окно) - Плохие новости, месье, все под ударом...

Что-то шепчет на ухо инспектору. При этом он косит в сторону публики выпуклым, как у испуганной лошади, глазом. Инспектор, оторвавшись, наконец, от чтения, напряженно слушает. Его лицо постепенно вытягивается и приобретает выражение полной растерянности.

Стук в дверь. Входит дежурный офицер.

ОФИЦЕР - Мадам Сад!

Входит Ренэ. Ее походка неуверенна, лицо скрыто вуалью.

МАРЭ - Мое почтение, мадам Сад! Садитесь, мадам Сад! (подвигает Рене стул).

Ренэ проделывает на пути к стулу несколько странных па: кажется, что она пытается играть в классики на ярких солнечных квадратах, отбрасываемых окном на пыльный пол. Секретарь, стуча деревяшкой, направляется в свой угол. Ренэ прекращает свои пируэты и, как бы загипнотизированная зрелищем увечья, провожает калеку поворотом головы, пока тот не исчезает за ворохами бумаг за своим столиком. Вуаль скрывает от зрителя выражение ее расширившихся глаз.

МАРЭ - Его нога осталась на поле брани, там, под Бременом.

СЕКРЕТАРЬ - По Марбахом, Марэ, под Марбахом. Мы были на волосок от победы, когда англосаксы...

РЕНЭ (уже успевшая за это время добраться до стула, сесть, откинуть вуаль и устремить на Марэ взгляд своих огромных голубых глаз) - Что сотворил мой муж с этой несчастной Келлер?..

МАРЭ - Вот заявление Розы Келлер (подает Рене бумагу).

Рене берет бумагу и, подув на упавшую на глаза черную прядь, собирается приняться за чтение.

СЕКРЕТАРЬ - Моя нога описала огромную дугу и упала в самую гущу английских каре...

МАРЭ (Ренэ) - Не удивляйтесь, мадам, взрывом ему оторвало не только ногу, но и... (делает легкий мах рукой непосредственно у собственного гульфика).

Рене разлепляет напомаженные губки, чтобы что-то сказать, но передумывает и опять закрывает рот.

МАРЭ - И вот еще что. Боюсь, это будет для Вас неожиданностью...

РЕНЭ (приподнявшись на стуле) - К нам едет ревизор?!..

МАРЭ (поет)-

Резв рой

Вер и роз.

Рей, взор !..

Стук в дверь. Входит дежурный.

ОФИЦЕР - Маркиз де Сад!

РЕНЭ - ДеСадно...

МАРЭ - Наоборот. ОН - да сед?!..

Едва не сбив дежурного с ног, стремительно входит Сад. Мука с его парика оставляет в воздухе белый шлейф, подобный хвосту небольшой кометы. В правой руке маркиза - хлыст, которым он вращает так быстро, что превращает его в радужный круг, как это бывает с пропеллерами. Образованные вращением кнута турбулентные потоки столь сильны, что бумаги со стола ветерана битв за Испанское наследство разлетаются по всему участку, иные выпархивают в открытое окно, где голодные щеглы тут же их склевывают.

МАРЭ (Саду) - Плиз. (указывает на стул).

Сад некоторое время развлекается тем, что рассекает хлыстом порхающие протоколы, затем садится, кладет хлыст на стол и, закинув ногу на ногу, обе из которых обтянуты переливчатым шелком панталон, вынимает из ножен, закрепленных на поясе, охотничий нож. Вонзает нож в стол, одновременно пронзив парик инспектора, и, поочередно переводя взгляд влажных черных глаз на всех присутствующих, широко улыбается.

СЕКРЕТАРЬ -

Англичане побежали,

Только задницы сверкали...

Ловит и собирает листки, снова складывая их в кучки на своем столе.

РЕНЭ (Которая за это время успела погрузиться в чтение заявления Розы Келлер, поднимает расширившиеся от ужаса глаза на мужа) - Франсуа...Здесь сказано... Ты заманил ее... И связал...

САД - Птичка сама летела в силки. Она хотела этого, уверяю, Рене. Скажу больше...

МАРЭ - Мадам, месье... (Пытается взять со стола пригвожденный ножом парик. Сильно порезавшись, вопит "мерде!", сосет палец. Кровь капает на парик и в стакан с вином). - Господа!.. (Кое-как заматывает кровоточащий палец носовым платком)... У меня есть сведения... Секретарь незадолго до вашего прихода сообщил мне...

РЕНЭ - Ты резал ее ножом - так тут написано... Ты делал небольшие надрезы на ее теле ножом, этим ножом... (Тщетно пытается выдернуть нож из парика)... И...

САД ( подавляя зевок) - ...и заливал раны расплавленным воском. Я не хотел большой крови. Аллегорическое изображение Умеренности издавна красуется на фамильном гербе Садов. А воска у меня в подвалах всегда было в избытке.

СЕКРЕТАРЬ - Моя нога решила исход дела. Мы устроили хорошенькое кровопускание паршивой английской короне.

САД - Английской корове? Да, Роза крупная девушка. Но, если уж на то пошло, скорее - германская. Келлер - по-немецки - подвал. И, как я уже сказал, в моих келлерах полно воска. Далее - и я на этом настаиваю - Роза - прирожденная жертва, я прочел это на ее бледном страстном лице сразу, едва увидев, ясным апрельским утром, на пустынной, залитой солнцем, улице, под гул пасхальных колоколов.

Рене, отчаявшись выдернуть нож, извлекает из ложбинки меж двух вздымающихся, сильно декольтированных, полушарий медальон с ядом, судорожно жмет потайную пружинку, скрытую в оправе, подносит медальон ко рту.

Сад перехватывает медальон, рвет цепочку. Бросает медальон наобум в глубину комнаты. Медальон пересекает пространство комнаты за время, которое понадобилось ветерану, чтобы растянуть рот в несвоевременном зевке. Отравленная безделушка исчезает в беззубом рту старика. Он делает несколько конвульсивных глотков и, после недолгой агонии, испускает дух под столиком, среди рассыпанных досье.

САД - Не спеши покидать нас, милая Ренэ. Дослушай мою исповедь.

МАРЭ (глядя на труп секретаря, пытается снять с лысины треуголку, которой там нет) - Он сумел выполнить свой долг... Он сообщил...

САД - Итак, господа, я объявляю во всеуслышанье: Господь свидетель: Жена булочника, Роза Келлер, любила меня, а я ее, разумеется. И пусть наша любовь приобрела несколько необычную форму, мы были совершенно счастливы и с каждым надрезом становились счастливее и счастливее.

ВСЕ - А заявление?!... (Тычут пальцами в бумагу)

САД - Месть - извечная спутница любви, ее тень, оборотная сторона...

ДЕЖУРНЫЙ ОФИЦЕР (входит) - Роза Келлер!

МАРЭ - Святители!

Розу, водруженную на низенькую дощатую платформу, снабженную маленькими колесиками, ввозят несколько дежурных полицейских с багровыми от натуги лицами. Окровавленные бинты, туго обвивающие тело Розы, не скрывают, а, скорее, подчеркивают ее могучие формы. Бинтами спеленуты не только тело, но и лицо, оставлены свободными только пышная рыжая шевелюра, да еще глаза. Глаза у Розы серые, с темно-желтым ободком вокруг пульсирующих зрачков.

РОЗА (делает шаг с платформы, еще один, падает перед Садом на колени, целует его башмаки) - Любимый!

Сад погружает руки в огненно-рыжую густую копну Розиных волос. Оба замирают. Пауза. Ренэ поднимается со своего места, идет к распахнутому окну и некоторое время стоит неподвижно, спиной к зрителям, глядя на изумрудную зелень деревьев, залитую палящим солнцем. Потом вынимает из сумочки зеркальце, пудреницу и, ненароком посылая в глубину комнаты солнечные зайчики, пудрится, бросая время от времени в зеркальце быстрые взгляды в сторону слившихся в объятии и напоминающих в своей немой неподвижности скульптурную группу Сада и Розы.

МАРЭ (берет себя в руки после минутной растерянности) - Ну-с... Кажется, теперь все в сборе... (обращается к трупу секретаря) - Турнье! Пора объявить... Пора.

Турнье выбирается из-под стола, встает, отряхивается, отстегивает протез, швыряет его в угол, растирает вполне здоровую, хотя и онемевшую, ногу.

ТУРНЬЕ - Есть слова-фетиши, слова-тираны: Любовь, Бог, Человек. От них прямо-таки некуда деться, они найдут тебя повсюду - под землей и на дне океана, чтобы поработить.

МАРЭ - Ты забыл про Свободу, Турнье...

ТУРНЬЕ - О, да, господа. Свобода, да. Мы обрели ее сегодня, ненадолго и совершенно случайно, и это несколько ослабляет ее сияние. Но все же. Автор пьесы, которую вы , господа зрители, имеете удовольствие смотреть, а мы - играть, этот автор написал только первую сцену и не удосужился сочинить вторую. Реплики не написаны, мизансцен нет. Я узнал об этом в последний момент - когда уже отзвучал третий звонок. Тут не поможет никакой суфлер. Все что вы видели - лишь прелюдия,закулисные посиделки, за которыми, увы, ничего не последует. Посему нам не остается ничего более, как откланяться.

Растерянные актеры берутся за руки и выходят к рампе. Роза на ходу разматывает бутафорские бинты и предстает перед зрителями во всем блеске своей нетронутой наготы.

МАРЭ (Саду) - Ваше счастье, месье, что нам попался столь ленивый автор. Ведь он собирался вздернуть Вас в финале на виселицу.

Голодные щеглы, доселе выжидавшие удобного момента, сотнями и тысячами врываются в открытое окно. Они, вместе с присоединившимися к ним миллиардами если не триллионами клестов, быстро склевывают все и вся.

занавес

1-я сцена-

Чукотка, Пинакуль,

Июль 2003

2-я сцена-

Москва, Южное Измайлово,

Январь 2006