Тё Илья : другие произведения.

Баллистика Талиона

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Подготовлен для студии Святослава Логинова.

  БАЛЛИСТИКА ТАЛИОНА.
  Выскользнув из паромобиля, я хлопнул дверцей и быстро поднялся по мраморным ступеням. Удивительно, но здание Верховного Суда казалось мне значительно больше, когда я смотрел на его черно-белую фотографию, находясь в Шанхае. Блюстрады, портики, фантастический ряд коринфских колонн, украшающих фасад здания и даже блистающий вкраплениями лазурита каррарский мрамор - все было тем же. Однако совершенно иным, по всей видимости, являлось теперь мое восприятие. Ранее мне казалось, что строгая архитектура этого воистину уникального места должна поражать входящих своей простотой и масштабностью, пробуждать в душах смертных священный трепет или, по меньшей мере, вызывать некую сдержанную боязнь, подсознательный страх, которую обязан испытывать каждый имеющий человеческие потроха идиот, что входит в истинную Обитель Смерти... Однако ничего подобного я не чувствовал.
  Верховный Суд являлся старой богадельней. Задуманный еще во времена основания Унитарной Республики и построенный два века назад в самом сердце Форта Росс, прямо на аллее Царей, Верховный Суд считался высшей инстанцией для рассмотрения ужасающих уголовных преступлений, и служил, таким образом, своеобразным олицетворением республиканского правосудия. Теоретически, он оставался таковым до сих пор. Именно - теоретически. Ибо одиннадцать лет назад все решительно изменилось ...
   Кивнув на входе дежурному приставу, я протянул ему свой яркий жетон интерпрето, затем показал заверенный шанхайским судом лист Приведения Приговора и вежливо поинтересовался, как пройти в местную исполнительную палату. Услышав вопрос, до этого доброжелательный полисмен брезгливо осклабился. Чуть отстранившись, он ткнул пальцем в висящую на стене план-схему и многозначительно отвернулся.
   Пожав плечами, я продолжил свой путь. В Шанхае к моей профессии относились по-разному. Стезя интерпрето тяжела, если вы понимаете, о чем я толкую. Причем не только в профессиональном плане, как тяжелая работа, но и в плане моральном - люди нас не особенно уважают. Что удивительно, нас не ценят даже клиенты, хотя уж они то, без сомнения, должны быть более чем благодарны за наш горестный труд.
   Изучив схему, я без труда добрался до нужного мне кабинета. Встав перед дверью, легонько постучал по дверному полотну, а затем, не дожидаясь ответа, ввалился в комнату, размахивая чемоданом. В комнате, за безликим канцелярским столом восседал угловатый человек в мятом твидовом костюме с галстуком-бабочкой, неопределенного цвета. Человек был высок, обладал вытянутым лицом, маленькими глуповатыми глазками и большими, торчащими в стороны ушами. Увидев знакомую и такую родную мне лошадиную морду, я с удовольствием хмыкнул.
   - Здравствуйте, Джордж, - произнес я и шагнул к старому другу. Джордж посмотрел на меня и спустя долю секунды, потраченную на узнавание, радостно приподнял брови.
   - Айван? Приветствую.
  Он поднялся из-за стола, и протянул мне свою крепкую руку.
  - Прибыли так скоро? Не прошло и четырех дней с момента заявки. Оперативно.
  В ответ я лишь улыбнулся и нравоучительно воздел палец вверх.
  - Современные паровые дирижабли могут развивать фантастическую скорость, Джордж. А товарищество 'Буш и компания', разумеется, сделало мне скидку на авиабилеты.
  - Ах, товарищество... - услышав свою фамилию, Джордж немного сконфузился. - Ну и как поживает мой разлюбезный папаша?
  - О-о, - протянул я, - жив и здоров, слава богу, однако по-прежнему неумеренно болтлив. Хотя ... простите. Учитывая причины моего визита, выражение 'жив и здоров', должно быть, несколько неуместно.
  - Да бросьте, Айван, - махнул рукой Джордж, - я не институтка, а потому не склонен к душещипательному бреду, что ныне моден у интеллигентов. Хеб-сед есть Хеб-сед, что еще можно тут сказать?
  Я мысленно поддержал Джорджа: действительно, Хеб-сед есть Хеб-сед и сказать тут более совершенно нечего. Крепко обнявшись и еще раз обменявшись рукопожатиями, мы вышли из его кабинета. Затем проследовали длинными коридорами куда-то за поворот, и далее - к темному лестничному пролету, ведущему в подземные этажи.
  - Ну и как вам перелет через Тихий Океан? - поинтересовался на полпути Джордж, пытаясь поддержать приятельский разговор во время движения по сумрачным переходам огромного здания. - Я лично боюсь подниматься в воздух до дрожи в коленях. Разве что по лестнице. - Он рассмеялся. - В пассажирских дирижаблях, говорят, очень тесно.
  - Ну, не настолько тесно как здесь, - рискнул пошутить я, показывая на давящие бетонные своды, проползающие над нами, - однако летать через Океан действительно тяжело. Стоимость билетов умопомрачительна, но даже в первом классе кресла поставлены очень близко. Сидеть совсем не удобно.
  - Особенно вам, сударь, с вашими длинными ногами и острыми коленями, - усмехнулся Джордж.
  - Особенно мне, - улыбнулся я ему в ответ.
  Оба замолчали. Говорить на самом деле было нечего. Мы с Бушем младшим являлись старинными приятелями, знакомыми еще с гардемаринского класса в Шанхае, а потому понимали друг друга с полуслова и, более того, могли непринужденно молчать если говорить было не о чем, не испытывая при том какого-либо дискомфорта.
  В Шанхае он учился в училище имени Апраксина на штурмана, я там же, но на морского баллистика. По окончании, владеющий авиационной компанией папаша, пытался пристроить Джорджа к себе, гонять дирижабли над бескрайними просторами Северной Пацифиды. Однако Буш младший, к удивлению своего 'небесного' пращура, ненавидел небо до рвоты. Не то чтобы он физически не переносил перегрузок или боялся высоты, а просто не любил летать - категорически. Да и предпочтения в те годы у господ гардемаринов Унитарной Республики были совершенно иные.
  В общем, не смотря на перспективы и увещевания предков, 'младший' Джордж оказался строптивым малым. Он решительно послал папашу подальше с его дирижаблями и поперся сначала в Высшее флотское училище в Гонолулу, а затем, когда выгнали за неуспеваемость, отправился добровольцем в Лахор. Паки там шалили, постреливали по индусам из трехлинеек, а пару раз, как сообщали в 'Репаблик-телеграф', дело доходило даже до сабельной рубки. До наших казачков, впрочем, пакам было далеко, как в смысле организации, так и в смысле личной боевой подготовки, ведь донские и техасские сотни в экспедиционные корпуса Пенджаба набирались из ветеранов. Так что же говорить о морской артиллерии? Тут, разумеется, дикари тягаться с Республикой не могли. Снятые с крейсеров тяжелые картауны и единороги , поставленные в окрестностях Лахора, сравняли паков с землей. Впрочем, не только их военные лагеря и кавалерийские эскадроны, но и мирные поселения с маленькими детьми, седыми стариками, и с женами, закрытыми паранджой...
  Как бы там ни было, спустя три года, Джордж младший вернулся с войны. В Шанхай, к родителям он не поехал, отделавшись коротким письмом, а отправился сразу в столицу. На деревянной ноге, с повязкой через выбитый шальным осколком глаз, с щегольскими, круто закрученными усами гвардейца, огромной суммой наградных и премиальных республиканских долларов, а также чудесным орденом Князя Владимира Святого (с бантами), приколотого к цветастой ленте над сердцем. Не смотря на оторванную миной ногу, которую ныне заменял костыль-имплантант из мореного дуба с широким каучуковым 'копытцем', армейский френч на нем сидел как литой. В военной форме, с прямой, как полет свинца спиной, в тот год Джордж казался не человеком - скалистой грудой, незыблемой, непобедимой и безумно лихой.
  Демобилизованного кавалера Святого Владимира, приняли на службу в полицию Форта Росс без проволочек - отказать такому калеке никто из тыловых крыс не посмел. А поскольку инвалидность мешала Джорджу патрулировать улицы миллионного и, безусловно, самого большого города в мире, его зачислили в штат судебных приставов. В результате, молодой, всего тридцатидвухлетний ветеран Пенджабской кампании и блистательного кавалерийского сражения под Лахором протирал зад в кабинете и раскладывал по папкам стряпчие бумажонки...
  - А вы то как сами, Айван? - спросил вдруг меня Джордж. - Все так и мотаетесь по тюрьмам да по острогам? Не надоел еще интерпреторский хлебушек?
  - Деньги есть деньги, - пожал плечами я, - это всего лишь бизнес.
   Буш младший кивнул. Он всегда соглашался со мной в этом щекотливом вопросе. Интерпрето на самом деле являлись не государственными служащими, а работниками коммерческих корпораций. Услуги подобных мне специалистов ценились дорого - ведь второго, такого как я нужно было поискать. Впрочем, работа того стоила. Во всех смыслах, как ни крути.
  Подземный этаж, в котором мы очутились, спустившись по лестнице, оказался неожиданно велик для Палаты исполнения приговоров. До этого мне приходилось бывать в разных вариантах Палат, но в основном в Сибири, в Монголии и однажды - в Польском доминионе. В столичном же варианте Обители Смерти я пребывал в первый раз. Впечатления, впрочем, она особого не производила. Больше чем остальные по размеру - но и только. Планировка местной Палаты исполнения приговоров на первый взгляд показалась мне обычной: вход в нее предварял длинный, но при этом широкий коридор, отгороженный от лестницы тремя рядами решеток, с небольшими дверцами. За каждой решеткой располагалась бронированная кабинка полисмена, вооруженного семизарядным кольтом детройтской сборки (у столичной полиции водились только такие) и декоративной полицейской сабелькой, совершенно бесполезной в настоящем бою.
   С презрением покосившись на сабельки, Джордж невнятно буркнул начальнику караула и забрал у меня лист Приведения Приговора. Что-то переписал оттуда в караульный журнал, подписал сам, дал расписаться мне, а после удовлетворенно ткнул пальцем в сторону двери. Манерам, как видно, в Пенджабе учили плохо.
  Мы прошли. За дверью все было жестче. Как оказалось, внутри самого коридора дежурили, зыркая злыми взглядами, охранники-карабинеры. Дежурили вчетвером и, как объяснил мне Джордж, поочередно, сменяясь каждые два часа с другими четырьмя бойцами, отдыхающими в соседней комнате. В отличие от полицейских с кольтами на входе эти охранники являлись не просто 'вахтерами' или 'ключниками'. Их головы в касках, плечи и грудь, закрытые кавалерийской кирасой из многослойной стали, говорили мне об одном - перед нами стояли подготовленные бойцы, натасканные для тактических схваток. Злой штык, накрученный на карабин, и короткий кинжал на поясе, также показались мне необычайно красноречивыми предметами.
  Далее по коридору, одна за другой следовали закрытые камеры. Чуть ближе - комнаты отдыха полицейских, совмещенные с маленькой оружейной, кухня, бытовка и туалет. Чуть дальше - еще одна решетка, полисмен-вахтер с кольтом, снова решетка и, наконец, камеры смертников.
  Ни мало не стесняясь, Джордж снова ткнул пальцем куда-то в глубь.
  - Наш клиент там, в последней камере, - сказал мне Буш младший, щурясь от света неоновой лампы. - Я не пойду туда, хорошо? Твой Рамон просто бешенный зверь, и я могу не сдержаться... Знаешь, глядя на таких ублюдков как он, мне хочется отключить Хеб-сед и сломать его проклятые машины.
   - Да брось, - хлопнул я его по плечу, - каждый человек достоин права на жизнь и, что гораздо более важно, права на прощение. Кто мы такие чтобы осуждать?
   - Кто мы такие, чтобы прощать?
  Тут я развел руками. - Мы те, кто наказывает, Джордж младший. Мы те, кто наказывает справедливо. Джордж улыбнулся мне очень печально, пригладил пальцем гвардейский ус, оставшийся еще от Пенджаба, и медленно качнул головой.
  - Ты правда считаешь это справедливостью? - спросил он меня. - Ты действительно так... считаешь?
  Моя ладонь вонзилась ему в плечо.
  - Я уверен, брат мой. Я уверен.
  
   * * *
  
  
  Спустя минуту, я надеваю тонкие резиновые перчатки цвета топленого молока и прохожу вовнутрь 'зоны смертников', за решетку. Здесь ждут еще четыре карабинера. Они не шарахаются от меня - и это, я считаю, уже чудесно. Утро и правда великолепное, думаю я, а жизнь - не так уж плоха. Когда я прохожу мимо бойцов в кирасах, эти бывалые люди - вооруженные до зубов высокие мужчины, стараются на меня не смотреть. Они сконфуженно прячут глаза и неуклюже отворачиваются при моем приближении. Под их опущенными, часто мигающими ресницами живет зримый страх. Или отвращение? Нечто недоброе сочиться из их влажных пор, нечто едкое, называемое отчего-то потом, но являющееся на деле, материализованным ужасом - перед моей скромной персоной. Улыбаясь, я иду дальше, не глядя по сторонам.
  Последний коп открывает передо мной последнюю дверь.
  - Мой клиент готов? - спрашиваю его я.
  - Ждет, - слышу скупой ответ.
  И захожу внутрь.
  В маленькой комнате - действительно маленькой по сравнению с только что пройденными мной секциями коридора, с комнатами полицейских и даже с обычными тридцатиметровыми камерами, где проживают одиночные смертники - комната просто микроскопична. Я мог бы прошагать ее за десять шагов, если бы шел вдоль одной из стен и за пять шагов - вдоль второй. Все-таки у длинных ног есть свой плюс, думаю я, и приступаю к своей нелегкой работе.
  Я опускаю на голову маску из марли и натягиваю белый медицинский халат. На маленький узкий столик, что стоит рядом с дверцей, я опускаю свой чемодан и набираю на замке код. Чемодан раскрывается, и я достаю инструмент.
  Бетонный пол здесь особый. Он прорежен стальными полосами решеток. Под решеткою - сливы. Для крови и потрохов. Они доставят лишнюю жидкость и извлеченные органы в канализацию. На стене - раковина и кран для мойки рук. Моих рук, конечно, а не рук клиента, ведь после встречи со мной, рук у него не останется. В углу стоит специальный клозет, с широким раструбом зева. В раструбе, прямо в воде, блистают нержавеющие ножи, острые как опасная бритва. Я знаю, если туда бросить вырванную с мясом печень, а потом смыть, она пройдет без проблем.
  В центре комнаты - стул. На стуле сидит человек. Он полностью обнажен. Я беру тонкий ланцет и внимательно изучаю его оточенную кромку, затем откладываю. Достаю маленькие никелированные клещи, щупаю пальцами риски на их изогнутых 'челюстях'. Я улыбаюсь и вспоминаю. В то время как Буш младший швырял артиллерийские бомбы в лагеря беженцев в Пакистане, я изучал науки помельче - прикладную хирургию, например. Но не только ее одну. Когда я окончил училище, ученые голованы, запертые в секретных лабораториях под Иркутском, как раз открыли Хеб-сед, и мне предложили остаться, чтобы освоить новую, необходимую в связи с клонической реинкарнацией специальность. Профессия эта оказалась чрезвычайно многообразна. В нее вошли криминалистика и анатомия, рукопашный бой и знания фармацевтики, уголовный закон и баллистика, человеческая психология и даже ... столярное ремесло.
  Говорят, Рамона, сидящего передо мной, с мелкой дрожью в круглых коленях, до поимки называли 'стрелком'. По вик-эндам, он выезжал за пределы своей деревни - маленького селения где-то на голливудских холмах, со снайперской винтовкой, огромным глушителем и коробкой бронебойных патронов. Он расстреливал проезжающих. Увечил и убивал зверским способом, а машины скатывал в пропасть ...
  Знаток баллистики и анатомии, зло усмехаюсь я, почти коллега, черт возьми, почти коллега.
  Отложив клещи, я достаю из-за пояса детройтовский кольт, такой как у копов за соседней решеткой, и обхожу своего клиента по кругу. Он поднимает глаза. В зрачках его плещутся неспокойными волнами то ли мольба, то ли ужас ...
  Впрочем, какая разница?
  - Мистер Крюгер, Уильям Оливер, по прозвищу Рамон, - произношу я бюрократическим речитативом, - два года назад, вы были осуждены Верховным Судом Объединенной Евразии и Русской Америки за совершенные Вами ужасающие преступления против жизни. Общий срок наказания, назначенного за двадцать три умышленных убийства, сопряженных с истязанием жертвы, составил по совокупности две тысячи триста лет тюремного заключения. Однако пять дней назад, от вас поступила апелляция, с просьбой заменить срок тюремного заключения двадцатью тремя смертными казнями по принципу талиона. Четыре дня назад, Верховный Суд удовлетворил вашу просьбу. Сейчас, мистер Крюгер, я спрашиваю Вас перед непосредственным исполнением приговора: по-прежнему ли Вы тверды в своем намерении и согласны с такой заменой?
  Рамон хрипит и кивает. Колени его дрожат все сильней. - Тогда приступим, - говорю я и немедленно приступаю.
  Двенадцать мужчин и одиннадцать девушек, подстреленных, похищенных, изувеченных им, а затем также убитых - давно воскрешены. Хеб-сед, есть Хеб-сед, как любит говорить Джордж, тут нечего больше добавить. Клонические фабрики выпускают по всей планете сотни тысяч здоровых тел - точных копий скончавшихся мертвецов. Приборы считывают матрицы с воняющих трупов в морге и записывают их в новые искусственные тела. С Хеб-седом - наши мертвецы возрождаются!
   О да, мистер Буш, улыбаюсь я, мы живем в мире бессмертных богов - восьмисот миллионов счастливых бессмертных людей, что выжили в чудовищном пламени Мировой Войны, которая, как мы надеемся, никогда не повториться. Затравленная ядовитыми газами, так и не вставшая с колен Европа. Россия, Китай и САСШ, объединенные в монолит Унитарной республики. Ничтожные варварские диктатуры, возникшие в Азии, Африке и Америке, на месте разрушенных войной колониальных империй. Совсем недавно покоренные Унитарной республикой Мексика, Япония и Корея. Союзные нам Индия, Австралия и ЮАР ...
  О да, мистер Буш, это так. Наши дирижабли снуют в безоблачных небесах и огромные паровые составы пронзают гигантские континенты, мчась по нашим железным дорогам. Повсюду избыток ресурсов. Повсюду избыток земли, что объясняется ничтожно маленьким для такой огромной планеты количеством населения. Наука и промышленность торжествуют. Теперь мы контролируем рождаемость. Теперь мы клонируем 'себя'. Теперь мы контролируем смерть.
  Но контролируем ли мы Человека?!
  Самых первых из своих жертв, проклятый ублюдок Рамон убил почти восемь лет назад. Это значит что сейчас они, даже самые юные, уже стали взрослыми, выросли, может быть, поженились и нарожали детей, если смогли получить на то разрешение от Республики. Однако травма в их в головах, след памяти о чудовищной смерти останется навсегда.
  А значит, слюнявый подонок Рамон будет страдать не зря - часы, а может быть, сутки. Наше общество должно вернуть ему то, что он посмел в него принести - боль и смерть, ужас смерти и смерть от боли!
  Я убью его ровно двадцать три раза. И двадцать три - воскрешу. Потом он выйдет отсюда - свободный и искупивший вину, чистый перед законом как девственная невеста на брачном ложе. Заставит ли это его исправиться, воздержаться? Я не знаю ответа, мистер Буш, ведь я плохо знаю людей. Там в училище, меня учили их качественно убивать, а вовсе не копаться в рефлексах и мотивации. Но одно я знаю наверняка: ни один из моих прошлых клиентов, не совершил преступления вновь. Станет ли Рамон исключением? Я не знаю. Но сделаю все, чтоб не стал.
  Именно это я зову справедливостью и законом. В мире, где смерти не существует, есть единственный способ наказать неистового убийцу или конченного садиста. Этот способ называется - талион. Око за око и зуб за зуб. Рамон должен испытать все, что чувствовала, умирая, каждая его жертва. А после этого - он будет прощен, ведь каждый из нас, - воистину! - достоин права на искупление.
  Я снимаю предохранитель и стреляю в Рамона два раза - в коленную чашечку и в мошонку - точно так, как он стрелял в первого из убитых мужчин.
  Через минуту я выстрелю ему в лоб. Но не ранее - он должен чувствовать боль. Я щелкаю секундомером и прикрываю глаза. Рамон визжит как безумный, неистово бьется на стуле.
  Наконец, секундомер мой пищит. Я с облегчением поднимаю веки и целюсь Рамону в голову. Боек стучит о запал. Пуля в пламени вырывается из ствола.
  О да, мистер Буш, это и есть справедливость!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"