Когда мы остаёмся наедине в самых глубоких вероятностях её-моего дворца в Ойкумене, или в самоей сердцевине моего-её онн в Небесах, мы представляем собой презанимательнейшее зрелище.
Наши тела оказавшись вдвоём в маленьком помещении, с снятыми щитами растерянны - не понимют - какая из нас какой облик должна принять.
Обе вспыхиваем перламутром, обе рвём простаранство крыльями, обе не можем решить - какими зрачками смотреть на мир - узкими или круглыми.
Со стороны, наверное, может показаться, что два существа невозможных рас занимаются любовью.
Впрочем, мы не разочаровываем сторонников этой теории наших на диво слаженных - на диво для обеих рас - отношений.
Мы и так танцуем по лезвию, отдавая в этом отчёт.
Эта версия такая... безобидная.
Находясь наедине в всполохах общего переменчивого свечения мы можем обходиться без слов. Мы можем обходиться даже без мыслей.
Может, не так уж не правы те, кто считает нас...
А кто мы друг другу?
- Однажды нас всё-таки вычислят...
Лениво тянет моя подруга любуясь на свою-мою руку - с узкой костью и острыми коготками.
- Не-ет, родная... Это тебя казнят за разглашение тайн сиятельных. А я... А я оплачу смерть своей лучшей подруги, заперевшись в своём онн... Кстати, как у вас делают траурный макияж?
На подобном месте беседы мы начинаем предсказуемо, истерически, совершенно недопустимо для всех возможных, даже самых "малых" этикетов всех рас хохотать, ржать как кони, как хохотунчики из Ауте. До икоты, до слёз. До вытряхивания мелкого наждачного осадка, скопившегося за долгую у каждой жизнь в самых крошечных, мучительно недоступных даже для ритуала очищения тайных складочках души.
Великолепный "душ".
Я уже поверила в древнюю легенду, что смех, дескать, "продлевает жизнь" - такой продлевает!
И мы издевательски не боимся.
- Я наблюдала за твоими детьми...
Медленно начинаю я.
- Да?! А я за твоими!!! Как ты их не боишься?
- А ты боишься?
- Я? Нет! Это же мои дети!
- Вот и я нет.
Снова взрыв хохота.
Если наружу долетает хотя бы эхо наших эмоций...
- Так твои дети, - отсмеявшись, продолжаю я, - Они очень сильно отличаются от всех остальных ваших...
- Тварей с лампочкой в заднице?
- Да, хоть как назови! Что это?
- Ты ещё не разгадала?
- Нет.
- Хорошо...
Она снова смотрит на свою руку, на этот раз уменьшенную до своей собственной - изначальной - изящной и мнимо хрупкой, без когтей, разумеется.
- Я отвечу тебе. И, наверное, только тебе. Я зачинала, вынашивала, рожала и вскармливала их всех только естественным образом.
- О.
Тихонечко роняю я, и некоторое время в моём-её онн царит непривычная тишина.
Она смотрит на меня внимательно, своими, почти своими - ей нравится мой эль-инский разрез, глазами из-под почти моих же ресниц.
- И ещё.
Непривычно медленно, если она думает - доверять или не доверять мне эту свою тайну - я не сержусь. Но, похоже, ей редко приходилось говорить об этом. Скорее всего - никогда.
- Все мои дети зачаты добровольно.
- О!
Я вспыхиваю и перламутром и крыльями, и бликами от широко распахнувшихся глаз. Как объяснить - что значат эти её слова не эль-ин, не дараю? Да, и не оливулцу, если на то пошло. Впрочем, здесь никого, кроме нас, а я - понимаю.
- Более того...
Её голос превращается в шёлковый, исчезающий шёпот.
- Все они зачаты по любви.
Узкая, сияющая, крылатая тень вскакивает со своего места, сорванная ураганной силой собственного признания.
И я понимаю - да, этого она не говорила никому, даже... Даже самой себе.
"Ну, вот, и от тебя польза есть." Утешает смятённую меня внутренний голос.
- Ваша раса умеет меняться, - голос подруги едва заметно дрожит, - Вы... Я. Так хорошо умеете меняться. Мне не хватало этого тогда.
Вновь тишина.
- Впрочем, оно того стоило. Ты заметила - они совершенно не боятся жить? Не бояться умереть легко - особенно нам - си-я-те-ль-ным, - толика смертельного яда в слово, - А они - мои дети, они не боятся жить. Кстати, как и твои - мы с ними поладили.
Острый водопад признания смягчается широкой, лукавой - отмечаю по старой привычке - без клыков, улыбкой.
- Кстати, ты не будешь против, если я заведу роман с приятелем твоего сына?
- С которым? - медленно произношу я с нехорошим предчувствием.
- Ну-ууу... С таким... Светленьким, из Атакующих... Да не с Зимним! Не с Зимним!!! Светлые силы с тобой! Они, кстати, и не приятели, что у мальчика, мозгов, что ли, нет? Есть у него мозги - совершенно замечательные, к слову, мозги - весь в маму. Ну, таким...
- Таким - ясненьким, да?
- Да! Вот, видишь! Всё ты понимаешь!
- О, Ауте милосердная - Небеса в свидетели - не всуе Тебя поминаю!!! Да, заводи, уж... Только, это... Пока без детей. Сама понимаешь - раскроют нас...
- Знаю-знаю! Только, милая - они же не смогут решить - кого из нас, какой расе и за что именно казнить. Так что - будем мы с тобою в миллионе вероятностей на девятьсот тысяч девятьсот девяносто девять - на-особом-положении - как, впрочем, и сейчас - вот и всё! На цыпочках вокруг этакой аномалии ходить будут! С хоровым пением... Правда, тогда ты не сможешь таскать вино из моих погребов. Так что - действительно - стоит поостеречься!