Меня зовут Ворондиль, иногда -- Воронвэ. Эти имена на языке эльдар значат "верный, стойкий, преданный". Я ненавижу, когда мое имя переводят на адунайк -- Абразан. Мой родной язык -- синдарин, а не адунайк.
Я родился в Пэларгире. Этот город в устье Андуина кажется очень древним, если ты появился в нем на свет и провел здесь детство и юность. Старые кварталы, Новая Пристань, Древний Причал -- оттуда почти девятьсот лет назад начался город, тогда -- небольшое укрепление в одной из проток, ныне -- столица провинции Гондор, Земли Камня.
Мне всегда казалось, что башни, стены, причалы, улицы-каналы Пэларгира древнее всего на свете -- двух древнее северных хребтов, между которыми течет Река, древнее неба и моря, древнее самой Реки. Казалось, изумрудный мох, которым поросли камни -- порождение предначальных времен, когда не было ни Луны, ни Солнца, не было ни зверей, ни деревьев -- только молчаливые мхи и лишайники.
Так было до того, как я увидел Элэнну.
Я родился через несколько лет после того, как мой отец, Лорд Боромир, стал Наместником Гондора, а это случилось в тот год, когда государь Ар-Фаразон увез в Анадунэ Зигура. После усмирения Мордор стал частью королевских владений, и Король пожелал, дабы часть Средиземья -- к северо-западу от Умбара и юго-востоку от Ангрэна и Врат Дор Хаэрона -- стала отдельной провинцией и получила своего управителя. Им стал мой отец, во время Великого Похода -- один из спутников Лорда Элэндиля, сына Амандиля Андунийского. В те временя король еще благоволил к своим родичам, лордам Андуниэ, и назначил наместника юга по совету Лорда Амандиля.
"Вы не видели Пэларгира? Это странный город, уже не Средиземье, но еще не Нумэнор. Или уже не Нумэнор, но еще не Средиземье -- это зависит от того, откуда смотреть. Его башни прекрасны и нарядны как башни Ромэнны, но выстроены так, чтобы защищать город от нападений".
Я плохой поэт. Точнее, просто не поэт. Я человек, который пишет стихи. К сожалению, вдохновение навещает меня довольно часто. Больше всего это похоже на приступы бреда. Попытки удержать слово или образ хотя бы до того момента, как я успею вытащить кусок пергамента и перо с чернильницей, выставляют меня в глазах окружающих совершенным идиотом, который, не закончив фразы, может сначала уставиться в пространство, а потом, не говоря ни слова, повернуться и уйти, странно размахивая руками и напевая что-то под нос. Но мне прощают многое из того, чего никому не простили бы: к примеру, специально обученного красно-белого попугая, который при изрядном стечении народа, увидев нового советника Короля, завопил "Зигураган!". Но и я немало плачу за это: положением комнатной собачки, которая тявкает, но не кусает. Впрочем, моих заслуг тут нет вовсе. Тем, что я до сих пор жив, я обязан не своим достоинствам (их мало) или недостаткам (которых гораздо больше), не своим стихам (которые откровенно плохи -- а где вы видели, чтобы влюбленные хорошо писали? Это унат) и даже не тому, что я сын своего отца. А той, кому я обязан всем остальным. Я рад, что моя жизнь висит на ниточке ее милосердия или своеволия. Иногда мне хочется сделать что-то, чтобы оборвать эту нить. Я слишком устал быть паяцем.
Я перечитал написанное и увидел, что три последних предложения противоречат друг другу. Последнее время я так и живу.
Увидев ее первый раз, я все понял про себя и про нее.
Она старше меня, и намного. До того, как я узнал ее, она была для меня лишь символом и звездой. Величие, власть, слава. А еще любовь -- попранная и попирающая законы. Мой отец был в свое время дружен с Элэнтиром Андунийским -- когда тот приехал в Средиземье, чтобы погибнуть в какой-то мелкой стычке далеко на юге. Отец мой по природе своей далек от того, чтобы хоть кого-то осуждать. Но мне иногда хватало его молчания.
Зачем я все это пишу? Последнее время мир как будто распадается перед моим взором. Я вижу и делаю то, чего не может видеть и что не может делать один человек. По меньшей мере, двое или трое. Кто они?
Придворный? Да, он же "любимая болонка", он же задира, который каждый месяц дерется на Поединках Чести, по большей части не особенно удачно. Человек болезненного самомнения и самолюбия, ревнивый к своему положению и праву обнажать оружие по собственной воле.
Еще? Еще не слишком-то тайный Верный, ненавистник "нового советника", заложник за собственного отца, частый гость в Ромэнне. А раз так -- человек, разорванный между верностью и верностью.
Дальше... Дальше то, о чем уже говорить гораздо тяжелее. Влюбленный без-амдир-но и без-эстэль-но. В замужнюю даму, которая души не чает в своем муже. В самую прекрасную из рожденных на Острове, а значит -- самую прекрасную из Младших. Человек, раздираемый на клочья любовью и пониманием ее даже не безнадежности, а безысходности. Я никогда и ничего не смогу для нее сделать. Поэтому я прихожу к ней каждый день гладить ее собак и пересказывать дворцовые и городские новости и счастлив, если в ответ на мои слова она хоть раз улыбнется. Я люблю ее уже давно и буду любить до конца жизни.
И, кажется, последнее... Поэт. Плохой поэт. Поэт не по тому, что умеет делать, а по тому, как видит и чувствует. Который единственный понимает больше, чем видит. И который ничего, ничего не может изменить. Я не могу думать о безднах, в которые он заглядывает. Мне хватает образов, которые рождаются в его мозгу.