Мы просто начали падать вверх, чтобы не попасть в переработку. Каждого из тех, кто является частью системы, рано или поздно отправят на скотобойню, только в свободной стране ты бы был ветеран - а здесь ветеранов - в утиль, своё отслужили - прощайте, цветы на могилы кладут.
Прибавь огоньку, я сейчас расскажу, как это бывает - сперва мы общаемся, а затем я записываю наш разговор, я - запоздалая стенографистка никому не нужной газеты, в день независимости всеми позабытой страны, вы - в моём обзоре.
Кровье молоко в осадок сливай, сдои с груди девственницы, выпей менструальную кровь на приёме у Кроули.
Дни ночью латают... лактают нас...
Хассан-ибн-Саббах - Ханас - Иблис
Джинов просто облагородили до уровня ангелов, имена бога все исказили, упростили образы, заменили несколько лиц. Джины разбили бутылки. Разлили вино виновное.
Вот и вся ваша религия - падаль! Это просто красивая сказка, которая вовсе имеет другой смысл, смысл, чтобы отвлечь от главного, метафорами увлечь в ложный путь - библия - книга дьявола, божья страница, согласованность, это просто игра в одиноких героев, у которых на кону пустота.
Замотаны в холокост звёзды, теперь ваша очередь гнить
Мир-труд-май-миф-труп-кайф
Пыль
Мне кажется, что мир рушится на моих глазах, я вижу, как он крошится мраморными осколками. И что мне делать? Просто смотреть, как он разрушается, или действовать?
Я никогда ещё не ощущала себя такой бессильной, словно проснулась, вернулась в реальность после глубокого сна, после грёз, в грозовую зарю. Росою влетела.
Эмоции сжались в какой-то сложный и нечитабельный формат, но затем случайно ко мне попал активатор, и всё изменилось. Всё изменилось после того, как мы отправились на Изнанку в тот самый закат. Всё, что я увидела, было реальным. Слишком резко вошла в этот новый, очищенный порошок, который мы получаем тайной доставкой из Архипелага. Он просто уносит.
Помню, как всматривалась в поле сухих подсолнухов, и узрела там маску с плеча. Само ощущение ускользало от меня, я до сих пор помню его на вкус, но не знаю, как выразить, оно словно за стеной, словно медное, не проявленное, словно негатив, словно плёнка, изнанка плёнки - серое и безвкусное, что-то ушедшее, наблюдаемый мною, миг, был величествен и прекрасен, но он был уже пуст, очищен от всего эмоционального слоя, очищен от боли, он - кора, счищенная с дерева, он - лишь пучок тродов.
Мои холодные плечи покрылись зарёй.
Чёрная пыль обмундирования, слишком грубо, глупо и глубоко, глухо, голубой глас, прострация солнца, пространство, вариативные связи, сопряжения - глубоко проросли на тродовом дереве, город, что на конце пальца застыл, тает росой, пресвятой, что-то в глубинах молчит, ждёт своего часа, а я хочу сопряжения, всего лишь сопряжении, чтобы ты меня понимал, чтобы слышал дань, длань, даль мою.
В тот миг я осознала всю фантомную боль мира, боль от его отсутствия. Вся эта вера превращается в пыль, когда ты понимаешь, кто и за кем в итоге стоит. Мир окунулся в свою пустоту.
Мы постарели, чёрт, за это время мы так постарели изнанкой, бронёй обросли, эмоции затолкали, спряталась за стеной, и на них, будто в витрине смотрим, отчаяние, почему-то тоска и отчаяние, безысходность, боль сильнее печатной, но окна нет, и стакана тоже, всё в какой-то утробе-черте, нет, не умирай, не умирай так, тёмные брызги чёрной материи, в ступоре, сном, в синем стоне зеркального льда. Найти и потерять свою сестру, обрести и потерять духовного брата, они мне явились знамёнами, пришли заменёнными, будто детали - поближе, и в юных телах, словно частицы реинкарнаций их более ранних версий.
Суть Яна в Холодном Икаре реинкарнирует, он мой духовный брат, суть Анны реинкарнирует в Эллизии - она моя духовная сестра, сестра наизнанку, с нараспашку-душой, отогретой холодным воздухом, ледяным камнем в её огромных глазах.
Шёпот её шагов по сети
По стезе-Тризне
Она - моя духовная сестра, пропитанная росой кодеина, со дна зеркальных прожжённых ложек, со дна её вен, её рек, почему она мертва? Детали заменили, они поближе, но всё же не те.
Сорвать зеркала со стеблей, выпить рассвет, осушить зарю, в северном свете, рвано завёрнутым в чёрные ветви, сквозь которые холодом стынет фиолетовый космос, сквозь скелет образов вширь прорываться в темя на вымпеле, и подпись вымыли с мылом.
Мы - за чертой города, в маленьком шарике, у выцветшего фото подсолнухов, его день рождения и день независимости этой страны совпали, атмосферы слились в один минутный и сжатый глоток. Всё подчистую в нули кануло. Я возносилась, тлела бежевым огнём, летела и вскуживалась, а прямо по курсу - потухшее солнце и поле, тонкая нить, мутные стёкла, сизые облака-облатки, святыня.
Этот миг стал последним кадром гибнущего мира, последний свет догорающего дня вспыхнул, как скелет зажигалки. Небо полоснуло шлейфом, равной целлофановой раной из огнемёта. Солома и согнутые колени. Накренился пейзаж. Мы попали в какое-то междумирье, в тусклую длань изнанки, просочились лучами закатного солнца.
К красным пятнами световых вышек мы шли вечность, но каким-то образом телепортировались через мост.
Это лимб, небо красное.
Маска смерти, его доспехи - глядит на меня сквозь толщу тех мест.
Нужно смотреть сквозь, между, смотреть сквозь мир, расслаивать слои, только тогда ты увидишь Узор.
Они посвятили меня, смерть была рядом, блуждала поблизости, я и так была в ней, будто внутри, там под этим деревом на закате. Её большие глаза и удаляющийся голос, молекулы и сопряжения, почему небо такое грязное? ИконоСтас испортил небо.
Вероятно, так бы и выглядел последний кадр мира - закатный луч и накренённое, сухое дерево, бежевые тона, выжженная, будто войной, земля, мы сидим где-то за городом, у обочины, вглядываясь в размытые, нечёткие контуры искажённого мира, ощущая себя как-то не защищено, слишком на поверхности, мир в точку сжался, сократился до уровня этого места, и чёрно-белое подсолнечное поле - словно граница, откуда сквозь меня прошагал легион нежити.
Очнулась всё там же, в соломенном свете, но казалось, словно вернулась я не туда, а в перевалочный пункт, в зал ожидания, лимб, словно в кадр из позабытого фильма.
Мы преломлялись сквозь ветви. Мир протёк на ковёр.
Забиваю порошком капсулу, делая это машинально, автоматизировано, абсолютно не ощущая, пока вокруг вращается то, что было когда-то контурами, восприятие их вращает. Теперь мы равны. Почти на одной плоскости. На одной высоте. На одной глубине. Сквозь синие стёкла, сквозь млечный огонь. Нарисованные звёзды, мир выцветает, сжимается пульсирует, скачет земля под шагами. Мы идём на встречу с Иисусом.
В соломенных пятнах, на коленях, в сухую траву пытаюсь блевать, а вытекает только пенистая слюна. Спазмы и прожиг. Отступает холод, снова накатывает, захватила оттуда несколько мгновений, будто меня на изнанку закинули оголённой, заставили на себя смотреть и сжиматься.
Предвечерний разбег авто, они совсем близко, но мы не слышим их шум. Нам уже всё равно. Мы почти спим в этой белой, криогенной капсуле, в осознании того, что гибнет день, гибнет лето, а мы на подступах, в мире без стёкол, рядом с игрушкой города, которую кто-то вертит в руках.